Когда Леся ехала в этот город с мамой, она бегала по вагону туда-сюда, "носилась как угорелая", "мешала остальным пассажирам", и "испытывала терпение проводниц". А еще она гладила ручку стоп-крана в надежде, что когда все отвернутся, она сорвет эту пломбу и...
Лето было холодное, а зима по-настоящему жаркая. Все лето шли дожди, матери почти не видно было, она прибегала домой поесть и убегала снова, на работу, в клуб, в "Центр", где она работала. Зимой Леся болела, температура тела в среднем была градусов тридцать девять, это за месяц до и после нового года. Она чихала, когда делала домашку, школы закрывали на карантин, но это ничего не меняло. На неё кричали и обвиняли в том, что она "разносчица инфекции", потому что, не вылечившись толком, ходила на занятия кружка. Первого, второго, третьего. Еще она общалась. То есть пыталась выглядеть дружелюбной со всеми, ходить там куда нужно. В общем, еще много чем занималась. Много читала, слушала музыку, играла, и стоило температуре вновь опуститься до общепринятой в этом обществе - неслась на каток за школой. Это был единственный кружок, который Леся по-настоящему любила.
Она любила немножечко другие фильмы, чем те на которые ходили все, другие компании, чем те в которых крутились все. Но не была привередой, и с легкостью уживалась с кем и даже чем угодно. И с мальчишками и со сладковатым запахом анаши в их квартирах, и, в общем, много с чем еще, даже с преподавательницей музыки, у которой брала уроки игры на пианино. Мама очень хотела, чтобы она играла на пианино, Леся не спорила. Наверное, где-то в глубине души, она хотела научиться классно играть на пианино, чтобы сделать маме приятно. Или чтобы она просто отстала от неё. Ну, возможно это просто была сатисфакция самой себе. А может - попытка молчаливым согласием отрешиться от решения вопроса - а зачем ей все это?
-Ну, это пригодится в жизни. - Сказала она в лицо спящему в маршрутке бомжу. Человек открыл глаза и прокашлялся. Леся поняла - только с виду он бомж, а скорее всего это учитель, или преподаватель из колледжа, который утопал в мертвых деревьях за зданием школы, куда она ходила. Наверное, прятался, зная о своей карме. Школа была приписана к нему, все знали свою судьбу и молчаливо соглашались.
Она поняла, что не надо судить о людях по внешнему виду, и еще постигла, что только в книгах или кино можно узнать о специальности человека. Там бывает "обычный учитель", "дикий учитель", "уставший от своих подопечных, а заодно и от жизни чрезвычайно больной и жалкий учитель". А заодно иногда появляются: "учитель, который не намерен всю свою жизнь работать учителем, и намеками всем, в том числе своим ученикам дающий об этом знать, наверняка надеясь, что их осведомленность в этом, как-то поможет ему в карьерном росте в дальнейшем... бла бла бла" и похожий на него "временный учитель". В жизни существует бесконечное число возможных учителей, которые иногда вполне могут выглядеть настолько помятым даже утром в среду.
Из сумки черного цвета у человека в маршрутке торчала кипа бумаг, два учебника по математике, и корешок журнала. Он был небрит, заспан и настолько отрешен от мира, что не знай, Леся правды, подумать же могла - этот человек едет на свою казнь. Нет, это конечно бред, никогда никого из убийц насильников и маньяков со стажем не отпустят одного в маршрутке с несовершеннолетними едущими утром на занятия. Но выражение глаз не спутаешь ни с чем. Она читала о муках, приговоренных к смертной казни, у неё было свое мнение, не совпадающее с авторским мнением, временами она хотела отложить эту книгу, не потому что было скучно, нет, ей претило то, что говорил автор. Не его наивность - тогда, в те годы она сама бы так считала. Просто это устарело. То, за что автор сражался чернилам сотни лет назад. Даже не устарело - вышло из моды. И в этом нет ничего жуткого, потому что действительно - вышло из моды.
-Все когда-нибудь выходит из моды, наверняка я тоже не подхожу этому времени. Раз оно так сильно ненавидит меня.
Мама надеялась, что когда Леся вырастит, та её будет кормить и содержать. Это естественно. Леся ничего не имела против. А вот её подруга - нет.
-Я смогу, она будет гордиться мной!
-Это бред, тебе нужно самой искать свой путь в жизни. Даже если все вокруг будут считать, что ты поступаешь подло, даже если они отвернутся от тебя, огни просто забывают, какими они были, а может и не были вообще. К тому же - своя футболка ближе к потному телу, так всегда.
-Я никогда не понимала таких персонажей, как ты сестренка.
Она никому не говорила так, просто давным-давно, когда все было светлее, а трава и листва на деревьях по-настоящему зеленые, а не серые как сейчас вдоль дорог, когда они с мамой жили в маленьком домике у речки в селе и отца не бывало по две-три недели, в те далекие богом позабытые времена Леся мечтала о сестренке.
Она просто обняла её тогда и разрыдалась.
Она никогда не плакала. Редко очень хотела заплакать. Были "другие" слезы, когда смотрела фильм или читала книгу, которые её по-настоящему трогали. Впрочем, их тоже было мало. Слишком мало, катастрофически мало времени, чтобы их искать. Все вокруг вертелось с того самого дня как Лесю повели в школу. Слишком быстро вертится этот мир. Иногда хочется, чтобы он замер и никогда больше не двигался с места без разрешения. Если и вправду как говорили он у каждого свой. Почему его нельзя остановить? Хоть на мгновение?
-Сестренка?
-Да? - Ответила Она почти с нежностью.
-А где у человека стоп-кран?
Это было подло. В высшей степени. У её мамы никого не оставалось из родни. Муж её погиб, он был военным корреспондентом, в лобовое стекло их машины, которое должно было быть бронированным, попала "шальная очередь из автомата". Она растила дочь, как могла, лелеяла её, все, что могла заработать тратила на её образование. Столько дочери не уделяет внимания ни одна нормальная мать на свете. Дочка просто не имела права дергать за стоп-кран своей жизни! Ведь она оставалась у матери одна.
Ни одной лошади, пока она не выросла и не окрепла, не дают нагрузок на тренировках сравнимых даже с реальными на скачках, не то, чтобы - выше! Несмотря на то, что она молодая, и любит носиться целыми днями на воле, её очень легко загнать. Наверное, это субъективное что-то, неприятие лошадью своей судьбы. Бывает и у пса молодого, впервые посаженного на цепь отказывает сердце. Впрочем, редко, он же не волк, какой. Он уже генетически привык почти к тому, чтобы быть рабом у времени, которое он занят самым важным делом своей жизни, лежа у будки на короткой цепи.