Девочка с косичками тупо смотрела на доску. По ней плыли буквы и цифры. Весело так скользили и, смешиваясь, кружились в танце.
-Ну, что вылупилась, решай, давай, - сказала ей училка.
Она смотре-ела. Смотре-ела. Что-то разглядела и стала стирать пальцем, размазывая мел по всей доске.
Училка не выдержала и вновь закричала:
-Ты будешь решать? Или садись, раз не знаешь!
Я не помню, как очутилась в женском туалете, правда... Со мной такое бывает, спустя полчаса от начала занятий у меня начинаются провалы в памяти...
Это не болезнь, наверняка сказывается особая школьная атмосфера. У вас не бывает провалов в памяти спустя полчаса или час школьного оцепенения?
Открылась дверь и на пороге туалета показалась Лида, в зубах у неё была конфета, глаза были к носу. Вадик смотрела на конфету, Лида смотрела на конфету, я смотрела на жопу Лиды, которая закрывала мне выход из туалета.
-У тебя она подросла-а, что ли? - сказала я и, подняв ей юбку, стала руками примеряться к её ягодицам. Было неудобно, и край юбки я взяла в зубы, встав на корточки. Мимо нас проходили среднеклассники и смотрели на все это. Прелесть, что делали это молча. Наверное, почти не дыша.
-Вот такие надо делать упражнения, вот такие. Или меньше жрать шоколада!
Она, молча, соглашалась, не переставая жевать. Впрочем, она была довольно стройной, пока еще. Только жопа выросла за этот год.
***
-Ма-аленький экран, - умирая, сказала она. Вадим еще был жив, он, повернувшись к ней из последних сил, сравнил экраны.
-Выкинь его.
-Ку-уда? - спросила Вика. Её голос доносился уже с того света.
-В мусорное ведро. Скажи - потеряла, тебе новый купят.
Мальчик сказал это почти четко. Он держался из последних сил, но он был действительно мужественен. Четкий и крайне мужественный мальчик, умеющий посреди третьего урока произнести пару четких фраз и не заснуть на середине слова.
Я залюбовалась им. Он весь скукожился от моего внимания и постарался стать незаметным, как восьмибитный гриб у тебя на лужайке.
Даша смотрела в окно. Славка на лампочку. Слишком быстро бежавший по классам братик Глеб со своим Кириллом - на горшок с геранью. Другая Алиса и моя дорогая сестра-близнец Лена - на глобус. Антон на дверь. Еще человек пятнадцать - на дисплеи сотовых. Леся у доски смотрела пример, но видела пинкфлойдовскую стену. А училка смотрела на класс, а видела свои воспоминания.
Было очень жарко.
Я сидела, подперев лицо кулаком, и смотрела в Пустоту, а Пустота смотрела на меня и тут, [ВНЕЗАПНО!..] почему-то запела:
"Зачем мы все тут собрались? Уж лучше б вволю веселились! Нужна нам эта - Ваша - жизнь? Своей нам хватит, если кушать её в меру... но в меру - это к старикам! Не к нам... пока еще не к нам..."
-Тихо! - Вскрикнула, очнувшаяся учительница. А я думала, что тихо пою. - Вы что же не видите, Человек - Решает!
-Разговорчики в строю... - Послышалось откуда-то сзади. Это мальчики уже примеривали свои социальные маски к службе на Благо Родины. Учительница снова углубилась в воспоминания, а вся окрестная живность - в бездну скуки.
К концу урока в мусорном ведре лежали четыре сотовых общей стоимостью рублей на пятьсот. Учительница, не веря своим глазам, смотрела туда, боясь сделать "это".
-Чем займемся этим летом? - Спросила я у Лены, за которой как привязанная брела Даша, таща в свою очередь за собой словно собачку ту, Иную Алису, которая откликалась на Амэ. Девочка-дождь, девочка-кукла, почти Аянами Рей, но раскрас не тот и иной ареал обитания. Вы когда-нибудь видели Рей в естественной среде? Я - нет, просветите, если где еще такие остались. Вообще именно для таких самоотверженных, честных, скромных искренних абсолютно преданных и милых, тихих и героических блокадниц как Амэ создана была Красная Книга. Ну не муравьедов или сумчатых волков же туда пихать?!
-Так куда направить нам свои подростковые силы? - Спросила я. Братик ответил:
-Построим скворечник.
-Так скворечные скворцы же вымерли как вид! А если еще нет - с какого перепугу они будут доверять людям и селить своих детенышей в наших скворечниках? Ты бы стал селить, Глеб, своих детей в доме, построенном агрессивной чуждой и абсолютно бездушно-эгоистической формой жизни в твоем лесу? Представь себе инопланетян, которые как мы и делают такое вот доброе дело - скворцы не станут нам доверять, ведь мы можем их детенышей потом умыкнуть для опытов, и правильно, что не доверяют...
Мои разглагольствования прервал братик снова:
-Тогда можно стать донором крови...
-И потом переживать, если от переливания твоей крови кто-то скончался из-за какого-нибудь зловредного вируса для тебя-то самого - носителя Страруды - конечно безвредного, который не доглядели врачи твою кровь проверявшие, либо банальной несовместимости? Не-не, я на такое не пойду, потом всю жизнь...
-Возьмем собаку или кошку из приюта и посадим как можно больше деревьев в парке перед детским домом.
-Чтобы потом наш мэр писал, что это по его инициативе сделано? И вообще - собакам и кошкам лучше на воле, мы в их глазах чуждые и агрессивные формы жизни, соглашаясь на совместное проживание с нами, они переступают через свою животную гордость ради корма и потом нас ненавидят за это...
-Алиса. - Сказала мне та, Иная Алиса "Амэ". - Мне кажется, у вас в детстве произошло нечто ужасное, раз вы так категорично настроены по отношению к альтруизму. Я верю, что моя кошечка Лурье меня не ненавидит.
-А ты это проверяла?
-Я ей верю, её глазам...
Вот приехали. Может и мне поверить глазам того котенка, которого притащили домой Глеб с Леной и перестать запирать от него дверь своей спальни? И все же, если он что плохое задумал... ночью... на моей кроватке сделать...
Или это кошечка?
Ах! - Схватилась я за щеки как яндере Юно Гасай в конце Дневника Будущего. - Она точно что-то не то задумала, скребется ко мне по ночам и мяучит...
У всех кошечек одно юри на уме.
Я посмотрела на Амэ, точнее - на её широко распахнутые глаза. Они - смотрели на меня. С вожделением невинной юности смотрели. Эти глаза еще долго будут преследовать меня - мое проклятие эйдетической памяти - без шлика не отвяжутся.
Ну да, юри...
-Эм, я отдавал уже книги в библиотеку, можно еще ненужные и даже нужные отдать - это хорошее дело. Можно вообще все книги туда сдать - место на полках освободится, а нужные тексты все равно в интернете найти можно. Я даже подумываю туда учебники сдать и ходить в школу налегке. Скажу учительнице - сдал учебники как книги в библиотеку в рамках программы для подростков, еще можно сказать - просто их где-то оставил с пометкой "забери меня", мол - буккросером заделался. И пусть она что попробует против сказать.
"Я обожаю добрые дела", было написано на лице у братика.
-Учитывая, что в библиотеки никто не ходит и книг там теперь - с массовым развитием сетевых библиотек - уж точно не берет, то да - просто отличное, в случае ядерной зимы будет, чем старушкам-библиотекаршам топиться и согреваться. Можно их жечь, а можно страницы книг под одежду подкладывать, так бомжи делают...
-Алиса, - сказала мне Алиса, - я брала книги недавно в библиотеке, там так уютно, и Глеб там был - там няшно. Тихо, спокойно, никого нет, можно уединиться среди книг...
Угу, няшно, как на последнем ряду в кинотеатре.
Я с неопределенными чувствами взглянула на Амэ.
-Даша скажи что-нибудь!
-Давайте взорвем Минобр. - нарушила молчание Даша. - Это хорошее дело, там одни инопланетяне злобные и все хотят нашей кровушки, наших мозгов и для этого выдумали ЕГЭ...
-Да ну-Ё! - протянула я. - Я сдам ЕГЭ свободно, это же для даунов тесты.
-Если человек продолжает воспринимать предмет в его отсутствии - это называется глюки, а от глюков до шизофрении - полшага. "Игры Разума" посмотри, наглядный пример же! - Тут она стала махать руками. - Я совсем не имела в виду твою сестренку Лену, я все понимаю - травма детства, это тяжело потерять сестру, ты не обижайся...
Я и не обиделась. Все ей объяснять? Каждому и каждой? Вздохнула. Братик, да пара друзей видит и ладно...
-Значит, ты думаешь - тесты ЕГЭ способны сдать на сто лишь исключительно больные шизофренией люди?
-Да. - Успокоилась и перестала махать руками эта Даша. - И инопланетяне тут тоже замешаны, их не интересуют здоровые, им нужны больные Земляне, девиантное поведение детей... Они нас изучают, давая проявляться нашим отклонениям. И это называется - Министерство Образования Землян, или Минобр - инопланетная структура на этой планете, которой подчиняется вся иная власть в мире, включая высший совет двадцати двух жидов Иерофантов, масонские ложи и...
-Кошмар. - Сказала я и развела руками. - Я просто обожаю параноиков. Милые вы мои - идите все к мамочке!
Ко мне в грудь тюкнулась Даша. Ну вот, привет тебе Юри! Сама же навлекла на себя...
-Можно стать волонтерами какой-нибудь программы, помочь вещами детскому дому, приюту для животных... - Спас меня Глеб от ласковой Даши.
-Можно! - Радостно ответила я. - Главное чтобы потом всю нашу помощь не разворовали.
"Да кому она нужна?", тихо шепнули мне глаза братика.
-Я думаю. - Серьезно начала я. - Что оказывая кому-то помощь, нужно сделать за тем, чтобы в итоге именно помощь была донесена до конечного получателя, а не вред. То есть нельзя просто кинуть подачку и пойти дальше, а вдруг потом твоей подачкой подавятся.
А вдруг?! Это кошмар какой-то...
-Всего не просчитаешь. - Сказал мне братик. - Нужно делать то, что хочешь, нельзя предугадать всех последствий добрых дел, они зависят не только от тебя.
-Ну, если важен лишь настрой и желания творить добро - то можно вообще ничего не делать, желание и настрой-то есть уже в любом случае - и ладно. Главное - вреда не будет, гарантированно. - Сказала Алиса, по совместительству гомункул Лень. Не я, я этого не говорила, честно. - Встречное предложение - можно рвануть на море. - Добавила на этот раз уж точно я.
-Можно еще подарить прохожему цветы и улыбку. - Сказала Другая Алиса, улыбаясь, умиротворенно так, не то что я - нервная. Ох уж эта Амэ! Чувствуя, что проигрываю, я тут же взбежала на ближайшую клумбу (у здания городской ратуши) и стала рвать цветы, ища глазами камеры наблюдения и случайных прохожих.
-Вот-вот. - Заметила Даша. - Можно еще старушек переводить через улицу, когда они этого не просят, видишь - идет старушка - схватила её за руку и потащила через улицу.
-Даша, ты монстр. - Ответила ей даже я, остальные вообще молчали. - На тебе цветы, и на тебе внезапную улыбку Незнакомца. - Я посыпала её голову мелкими цветочками и изобразила оскал Чужого.
-Добро побеждает зло, бабло побеждает добро, нейтралитет, - тут братик взглянул на меня, - побеждает бабло, трололо побеждает нейтралитет, а за трололо приходит самое чистое зло, увы. Но потом - снова добро.
-Зло приходит за Трололо с желанием посадить его на кол, - добавила Даша, делая во рту странные движения палочкой мороженного, - только кол в попу тролля исправит, добро бессильно перед трололо, как впрочем, и бабло и нейтралитет и другое трололо, круг замкнулся.
-Какой я тебе нейтралитет?
-Ну - политкорректность, скажем так. Не злодей - а антагонист, не черные - а афроамериканцы.
"И родила царь-кошка в ночь котят трех нежных и пушистых: двух белых и одного афроамериканца..."
-Я что - злодейка? Твоя сестра - Антихрист, по-твоему?? Раз Алиса значит Антихрист, да?! Не понимаю, как политкорректность может победить бабло, и уж тем более - как бабло побеждает добро???
-Можно еще твое имя на китайский перевести, - встряла Даша, - будешь у нас "А Хули", персонаж Пелевина, это такая китайская лиса-оборотень, Хули-Цзин - китайские лисы-оборотни, родня японских лисичек из Канона и прочей анимешной мути, то есть "А Хули" - "А Лиса" в дословном переводе. Подростковая альфа-самка тысячелетней лисы-оборотня короче. Она там тоже всех, весь мир критиковала; попутно подрабатывая малолетней блядью и страдая провалами в памяти, как и ты. Давай тебя будем в школе звать "А Хули"?
-Я предпочитаю оставаться Алисой. И я никого не критикую, я добро творить хочу. Вот внутри меня просто давление какое-то - хочу и все. Знаю, что за выработку веществ в мозг при сотворении добрых дел отвечает ген вазопрессинового рецептора AVPR1a, и поэтому нам так хорошо от альтруистического добра и... все равно - хочу!
"Ну, еще бы", думала Иная Я во Мне, "Алиса, ты - наркоманка..."
-А Хули хочется творить добро... - Протянула Даша и мне захотелось её недоеденное мороженное засунуть куда-то в иное место, чтобы место это охладить, продолговатое ведь такое и смазанное её слюнкой уже...
Ну не переводятся имена!
-Можно еще принять участие в какой-нибудь благотворительной акции, - словно в издевку заметил братик.
-А давай список реальных серьезных добрых дел, а не этот фастфуд, а? - Не вытерпела я. - Ты знаешь, о чем я, Глеб. Благотворительная акция? Предлагаешь поучаствовать в чьей-то рекламе??? Какого-нибудь алчного и ненасытного педополитика или жидобанкира?!!
-Я напишу тебе список реальных серьезных добрых дел. - Успокоил меня братик. - Только лучше даже не напишу, а на принтере распечатаю, ведь за такой список - и посадить могут, в нашей-то Стране.
-Ты наверное хотел сказать Этой Стране или Сраной Рашке?
-Я надеюсь, что она все еще Наша.
-Бокурано. - Заметила я.
-А подрыв Минобра там будет?! - Просияла Даша.
-Нет. - Остудил её Глеб. - Я не склонен к терроризму.
После чего честно и открыто посмотрел в лицо сотруднику правоохранительных органов, который дежурил у машины, припаркованной у здания МВД мимо которого мы как раз проходили.
"Добро", подумала я, "лучше творить в одиночестве в глуши - будет меньше жертв, ты сама, в крайнем случае..."
В ту ночь мне снилось, как мы с братиком арендовали в бессрочном порядке у государства Капустин Яр и сладостно творили там добро, не ставя под угрозу жизнь и здоровье рядовых граждан этой страны.
Сестренка.
Тела сольются, кровь смешается, творя единое дитя,
Так выкован был мой отец, так выплавлена я.
Леся
Когда Леся ехала в этот город с мамой, она бегала по вагону туда-сюда, "носилась как угорелая", "мешала остальным пассажирам", и "испытывала терпение проводниц". А еще она гладила ручку стоп-крана в надежде, что когда все отвернутся, она сорвет эту пломбу и...
Лето было холодное, а зима по-настоящему жаркая. Все лето шли дожди, матери почти не видно было, она прибегала домой поесть и убегала снова, на работу, в клуб, в "Центр", где она работала. Зимой Леся болела, температура тела в среднем была градусов тридцать девять, это за месяц до и после нового года. Она чихала, когда делала домашку, школы закрывали на карантин, но это ничего не меняло. На неё кричали и обвиняли в том, что она "разносчица инфекции", потому что, не вылечившись толком, ходила на занятия кружка. Первого, второго, третьего. Еще она общалась. То есть пыталась выглядеть дружелюбной со всеми, ходить там куда нужно. В общем, еще много чем занималась. Много читала, слушала музыку, играла, и стоило температуре вновь опуститься до общепринятой в этом обществе - неслась на каток за школой. Это был единственный кружок, который Леся по-настоящему любила.
Она любила немножечко другие фильмы, чем те на которые ходили все, другие компании, чем те в которых крутились все. Но не была привередой, и с легкостью уживалась с кем и даже чем угодно. И с мальчишками и со сладковатым запахом анаши в их квартирах, и, в общем, много с чем еще, даже с преподавательницей музыки, у которой брала уроки игры на пианино. Мама очень хотела, чтобы она играла на пианино, Леся не спорила. Наверное, где-то в глубине души, она хотела научиться классно играть на пианино, чтобы сделать маме приятно. Или чтобы она просто отстала от неё. Ну, возможно это просто была сатисфакция самой себе. А может - попытка молчаливым согласием отрешиться от решения вопроса - а зачем ей все это?
-Ну, это пригодится в жизни. - Сказала она в лицо спящему в маршрутке бомжу. Человек открыл глаза и прокашлялся. Леся поняла - только с виду он бомж, а скорее всего это учитель, или преподаватель из колледжа, который утопал в мертвых деревьях за зданием школы, куда она ходила. Наверное, прятался, зная о своей карме. Школа была приписана к нему, все знали свою судьбу и молчаливо соглашались.
Она поняла, что не надо судить о людях по внешнему виду, и еще постигла, что только в книгах или кино можно узнать о специальности человека. Там бывает "обычный учитель", "дикий учитель", "уставший от своих подопечных, а заодно и от жизни чрезвычайно больной и жалкий учитель". А заодно иногда появляются: "учитель, который не намерен всю свою жизнь работать учителем, и намеками всем, в том числе своим ученикам дающий об этом знать, наверняка надеясь, что их осведомленность в этом, как-то поможет ему в карьерном росте в дальнейшем... бла бла бла" и похожий на него "временный учитель". В жизни существует бесконечное число возможных учителей, которые иногда вполне могут выглядеть настолько помятым даже утром в среду.
Из сумки черного цвета у человека в маршрутке торчала кипа бумаг, два учебника по математике, и корешок журнала. Он был небрит, заспан и настолько отрешен от мира, что не знай, Леся правды, подумать же могла - этот человек едет на свою казнь. Нет, это конечно бред, никогда никого из убийц насильников и маньяков со стажем не отпустят одного в маршрутке с несовершеннолетними едущими утром на занятия. Но выражение глаз не спутаешь ни с чем. Она читала о муках, приговоренных к смертной казни, у неё было свое мнение, не совпадающее с авторским мнением, временами она хотела отложить эту книгу, не потому что было скучно, нет, ей претило то, что говорил автор. Не его наивность - тогда, в те годы она сама бы так считала. Просто это устарело. То, за что автор сражался чернилам сотни лет назад. Даже не устарело - вышло из моды. И в этом нет ничего жуткого, потому что действительно - вышло из моды.
-Все когда-нибудь выходит из моды, наверняка я тоже не подхожу этому времени. Раз оно так сильно ненавидит меня.
Мама надеялась, что когда Леся вырастит, та её будет кормить и содержать. Это естественно. Леся ничего не имела против. А вот её подруга - нет.
-Я смогу, она будет гордиться мной!
-Это бред, тебе нужно самой искать свой путь в жизни. Даже если все вокруг будут считать, что ты поступаешь подло, даже если они отвернутся от тебя, огни просто забывают, какими они были, а может и не были вообще. К тому же - своя футболка ближе к потному телу, так всегда.
-Я никогда не понимала таких персонажей, как ты сестренка.
Она никому не говорила так, просто давным-давно, когда все было светлее, а трава и листва на деревьях по-настоящему зеленые, а не серые как сейчас вдоль дорог, когда они с мамой жили в маленьком домике у речки в селе и отца не бывало по две-три недели, в те далекие богом позабытые времена Леся мечтала о сестренке.
Она просто обняла её тогда и разрыдалась.
Она никогда не плакала. Редко очень хотела заплакать. Были "другие" слезы, когда смотрела фильм или читала книгу, которые её по-настоящему трогали. Впрочем, их тоже было мало. Слишком мало, катастрофически мало времени, чтобы их искать. Все вокруг вертелось с того самого дня как Лесю повели в школу. Слишком быстро вертится этот мир. Иногда хочется, чтобы он замер и никогда больше не двигался с места без разрешения. Если и вправду как говорили он у каждого свой. Почему его нельзя остановить? Хоть на мгновение?
-Сестренка?
-Да? - Ответила Она почти с нежностью.
-А где у человека стоп-кран?
***
Это было подло. В высшей степени. У её мамы никого не оставалось из родни. Муж её погиб, он был военным корреспондентом, в лобовое стекло их машины, которое должно было быть бронированным, попала "шальная очередь из автомата". Она растила дочь, как могла, лелеяла её, все, что могла заработать тратила на её образование. Столько дочери не уделяет внимания ни одна нормальная мать на свете. Дочка просто не имела права дергать за стоп-кран своей жизни! Ведь она оставалась у матери одна.
Ни одной лошади, пока она не выросла и не окрепла, не дают нагрузок на тренировках сравнимых даже с реальными на скачках, не то, чтобы - выше! Несмотря на то, что она молодая, и любит носиться целыми днями на воле, её очень легко загнать. Наверное, это субъективное что-то, неприятие лошадью своей судьбы. Бывает и у пса молодого, впервые посаженного на цепь отказывает сердце. Впрочем, редко, он же не волк, какой. Он уже генетически привык почти к тому, чтобы быть рабом у времени, которое он занят самым важным делом своей жизни, лежа у будки на короткой цепи.
Реки растекаются в моря, и века растут куда-то в наших душах,
В темных водах рек лик твой - луна, и в чертогах позабытой суши,
Живут и плачут невозможные, такие беспокойные и трепетные существа,
Их тысячи на атом каждый во вселенной, и невозможность та безбрежна...
Серая-серая мистрис Грей.
Моно Ка-тет
Город, где жила Моно стоял рядом с фабрикой на дереве. Дерево было старым и высохшим еще в четвертую эпоху, во времена, когда миром правило Белое. Фабричный мост, перекинутый через пропасть в пару миль, отделявшую нижние ветки от города был вымощен глянцевым серым камнем, огромные валуны, неровно обработанные в далекие времена людьми при помощи машин, теперь склеивались вместе, образуя мост-желе, выдерживавший многократные растяжения. Маленькая Моно пробегала каждый день десятки миль по нему, спеша увидеться с родней и принести им приготовленный завтрак. Эти камни помнили её легкую поступь. Они все запоминали, это была библиотека фабрики. Старики со второго этажа спускались по гибридным ступеням вниз, чтобы встав на ровную, еще не истлевшую памятью поверхность передать им очередной заказ, или отчитаться в исполнении.
У Моно были тонкие правильные черты лица, бледные губы и длинные ровные пепельно-белые волосы, боявшиеся прикоснуться к её плечам. Стоило им этого возжелать, как возникала сила их отталкивающая. В роду Моно были бортники, собиравшие механизмы для фабрики, и в их генах было прописано статическое напряжение намного выше человеческой нормы, чтобы тонкие элементы машин не приклеивались к коже пальцев. Она, как и многие девочки, работала с четырех лет в Трое, надзирателем. А потом поступила в Семинарию.
В том году случился первый Сдвиг, нанесший непоправимый урон этому миру. Большая часть не связанных организмов не смогла приспособиться к изменившимся условиям и погибла, сдвиг породил движение, принявшее размеры стихийного бедствия. Стремясь уйти от надвигающейся угрозы, все разумные виды уходили к источнику, в попытке пройти туда, откуда пришла беда и, изменившись продолжать существовать. В том же году в Семинарии вышел указ, все согласные с которым организовывали стиил, чтобы противопоставить себя сдвигу. Печать лишь замедлила ассимиляцию их мира. Более сильный поглощал более слабого, все было естественно в этом году их жизни.
На верху второй обсерватории Семинарии Моно изучала стиилы, позволявшие слабым от природы жителям их мира сопротивляться и защищаться от чужаков. Там же она проходила служение родне. Каждое утро - спокойный подъем по младшей спиральной лестнице на двухкилометровую высоту. Справа от неё вились деревянные ступеньки старшей лестницы, темно-коричневые, они слегка контрастировали с серыми стенами обсерватории. Стоило протянуть руку, и можно было до них дотронуться. Но этого не разрешалось в её Семинарии. Приходилось идти, смотря вверх, в серый полукупол, венчавший здание в котором она проводила теперь большую часть жизни. Так было и сегодня.
Пальцы на ногах у Моно жили, словно собственной зачарованной жизнью, отстукивая по почти бесконечным ступеням замысловатую мелодию. То одну, то другую, а бывало и целую прядь из позабытых мотивов. Каждый раз камни памяти забирали частицу её детства и, переработав, возвращали обратно не все, а лишь то, что ей необходимо было знать. Две спирали извивались кульбитами в полутьме круглого здания, но она не боялась теперь упасть, страшно было давно, в тот раз, когда Моно впервые попала в эти стены. Так все было не похоже на каморку под чердаком здания в городе. Там было слишком мало места, чтобы жить существу подобному ей, тут же места хватит, чтобы вместить целый город, подобный тому в котором Моно родилась. Иногда у неё возникали мысли, "а правильно ли это?"
"Может быть, - думала, переставляя как автомат свои тонкие белые ноги Моно, - в других мирах по ту сторону источника все иначе? Там нет такого несовершенства, как у нас, может быть там больше света летом, возможно, что и люди живут счастливее, чем мы?.."
Их мир сдвинулся, в итоге он оказался недостаточно серым, чтобы не заинтересовать богов Копиро Райто и те послали Стирателя. Стиратель - творение иного Творца, что больше обозримой Вселенной - шел к их миру, смещая его к Поглотителю. Все дети, рождавшиеся теперь в мире серой Моно - знали это как и то, что их мир обречен. Когда-то давно он был ярким и цветным, но их далекие отцы и матери испугались цветов своего мира и решили сделать его серым, чтобы затаиться. В надежде, что боги Копиро Райто не обратят внимания на их мир. С тех пор прошли тысячи и тысячи лет и вот теперь - Мир Сдвинулся. Когда в последний раз приходили известия от Стрелка Черной Скалы из Независимых, свободных от воли Богов Копиро Райто, пиратских одиннадцатимерных Территорий Шаховницы - первого и единственного островка абсолютной свободы - Моно присутствовала там со старшей сестрой...
Она...
Она видела отряд Декады, ушедший к источнику, чтобы пройдя сквозь него найти мир их теперь поглощавший. Стайла была там. Она улыбнулась своей запредельно нежной и мягкой как снежок, таящий на руке в зимнюю ночь улыбкой. И дотронулась до щеки Моно. "Не переживай!", послала она тогда ей, "Мы когда-нибудь вернемся!"
Мона ушла как можно скорее в тот раз. Может быть, она её обидела этим? На самом деле она просто не могла оставаться и ждать, ждать этого момента, когда выступит Декада и с ними уйдет практически единственный друг, существовавший в её жизни с самого начала.
"А когда она началась?" Самыми ранними её воспоминаниями были тонкие пальцы матери, которые дотрагивались до носа. Мона чихала, а мать смеялась своим мелодичным голосом. Смех вообще был редкостью, а у матери - настоящим сокровищем для ребенка.
Может быть, потому она это и запомнила? Возможно, камни памяти потому и не забрали эти осколки, что посчитали - без них она не выживет?
"Возможно..." Пальцы Моно перестали выстукивать позабытые мотивы на каждой ступеньки деревянной лестницы. "Так я буду идти очень долго и снова опоздаю на час", подумала она и ринулась вперед, помогая себе руками. Подъем ускорился.
Тогда в тот день, день выхода Декады, она, взбежав на холм, не смогла повернуться спиной и смотрела до самого конца, как после утренних сборов они залезали в Хэлвел и летели в сторону континентального древа. Его было видно отсюда, сквозь синеву воздуха огромные контуры переливались белой мглой, словно там были облака из воды, тоже редкость на этом континенте. Это иллюзия такая, и Моно это прекрасно понимала. Но иногда любила представлять себе свое утреннее восхождение не в сухом полумраке Семинарской Обсерватории, а в легкой и мягкой, как рука матери утром на твоем спящем лице, прохладе вечного поднебесного облака.