Аннотация: Это набросок для маленького фантастического рассказика про радости жизни, которые кто-то коллекционирует.
Почему "трамвай желаний"?
Трое на заднем сидении машины. Такси. Один - моложе тридцати, короткая стрижка, короткая черная кожаная куртка с раздутым силуэтом, как в девяностые, джинсы и ненавистные кроссовки. Хотя в этот раз можно смириться: спортивная обувь была черного цвета. Хэбешные вареные штаны толи темно серого, толи черного цвета. Второй - седовласый, грузный, некогда очень гордившийся своей внешностью мужчина. Сейчас, в пятьдесят с хорошим хвостиком, беспокойно озирается, при этом его двойной подбородок подрагивает и трясется, как нажелатиненный холодец. Немного желтоватый цвет лица, по которому неопытный доктор определит заболевание печени.
Она - единственная женщина в этой компании - лет тридцати пяти, со смоляными волосами, закрывающими шею, одета в карнавальное одеяние цвета красного, ненасыщенного, как будто тусклого, потерявшего блеск от неумолимо убегающего времени. Волосы прикрыты забавной повязкой, косынкой, чадрой - не знаю, как описать это, состоящей из синтетической сетки и огромных, размером в ладошку пятилетнего крохи, пайеток, пришитых к основе, словно чешуя огромной рыбины. Или нет, лучше сказать - бездарно уложенной черепицы.
Они по очереди выходят из такси: сначала молодой, потом женщина, затем старый. Резкое и неуклюжее движение, молодой берет женщину под локоток, сжимает, словно милиционер: "пройдемте, гражданочка", и подталкивает ее к двери подъезда. Именно в этот момент "чешуя" сползает, не удержавшись обручем на голове, и любопытные глаза могут разглядеть волосы, цвета вороного крыла.
Старый тычет почти в лицо каким-то тряпьем, сосредоточенно и выискивая опасность по сторонам, не замечая, что почти смазал помаду с губ прекрасной незнакомки:
- Давай, давай, они быстро вычислят нас по твоей одежке.
Молодой все еще с усилием запихивает молодую женщину в узкую щель приоткрытых дверей, а та в растерянности, неловко оступается и упирается в стену дома. Замечает чудные двери, нехарактерно для улиц облицованные светлым деревом, еще и оформленные квадратами орнамента.
И все же она заходит в подъезд, печально бросая взгляд на своих случайных охранников.
Ртутный столбик настроения безостановочно полз вверх по шкале от нуля к сорока градусам. Весенний день, почти по-летнему жаркий, портило лишь знание о надвигающейся, неотвратимой и оттого бесконечно печальной, двухнедельной сессии. Студентка первого курса института прикладного искусства при муниципальной академии оригинального дизайна жизни сидела на гранитном парапете садовой ограды. Перед ней носились обезбашенные скейтбордисты и роллеры. А она лишь улавливала волны воздуха, подгоняемые к ее обреченному на студенческие страдания телу. Проедет такой безбашенный и двинет невидимую, но довольно ощутимую стену. И от этого постоянного движения у девушки шевелились волосы, щекотали высокий лоб и уши, которые могли показаться кому-то слишком крохотными, если рассматривать их в Золотом Сечении.
Когда-то на этой площадке, которая возвышалась над обычной тротуарной зоной для пеших прогулок на две шестнадцатисантиметровые ступени, был установлен памятник. Кому - все давно и благополучно забыли. Наверное, не очень важная особа была. Теперь от памятника осталось воспоминание в виде черного прямоугольника гранитной плиты посреди площадки, которая в свою очередь была выложена обычными бетонными плитами, размером метр на метр, но настолько плотно уложенными и утрамбованными, что швы между прямоугольниками не мешали маленьким колесикам, нарезающим эллипсы на ограниченном с трех сторон кованным забором пространстве.
Люди шагали по своим делам или праздно шатались вдоль зеленого бульвара, по дороге ехали машины, регулярно пыхтел на крутом подъеме старенький дорого-уборочный агрегат.
Счастье созерцать начало жизненного цикла в очередной раз заставило студентку поднять взгляд от конспектов и вытащить найшники-пуговки из аккуратных ушных раковин. Воздух вибрировал в новой тональности: низкие басы нагретого шинами асфальта и почти неслышимое трепетное перешептывание веток тополя сплетался с музыкой мифических сирен, такой манящей и такой опасной.
Люди стали прислушиваться, замедлять свой бег. Первыми подхватили мелодию колесящие по площадке. Стали не только танцевать, но и петь, кружиться в парах, многократно усиливая эмоциональное наполнение звуков. И счастье, настолько осязаемое, что хотелось его укусить, как вгрызаешься в спелое яблоко. И сок течет по подбородку.
К пятачку расчерченному квадратными бетонными плитами подъехал троллейбус, открылись двери-гармошка и из нутра зеленого чудовища вышли счастливые люди, сочные и румяные от удовлетворения и нахлынувших положительных эмоций. Их было всего несколько, ярко одетых, славно причесанных. Они влились в хоровод, пели громче всех.
А в это время из почти темного проема дверей троллейбуса показался указующий на серых личностей перст. Еще мгновение назад спешащие люди остановились и безропотно направились к аквариуму на колесах. Поднимая ногу на первую ступеньку, один из серых оглянулся на пятачок, словил взгляд сидящей на парапете студентки, и одним кратким взглядом дал понять последней, что он очень жалеет о своей серой жизни, о том, что не ловил момент, был излишне сдержан в чувствах и не выражал эмоций, и теперь пришел его черед занять место в грустном троллейбусе, а его жизненное пространство во времени займет более жизнерадостная личность.
А первокурсница подумала, почему это троллейбус назвали "трамваем", да к тому же - "трамваем желаний". Может быть потому, что серые личности, которые уезжали по маршруту, ехали за своими потерянными желаниями, чтобы вновь обрести счастье? А может, наоборот: серые личности стали серыми от того, что имели слишком много несбыточных желаний? И именно поэтому грустили?