Аннотация: нАШИ ВОЛЖСКИЕ ЛУГА ЖИВОПИСНЫ И НАПОЕНЫ СКАЗКАМИ. иХ АВТОР - РАССВЕТ, КРИКИ ПТИЦ, ЛАЙ КАВКАЗСКОЙ ОВЧАРКИ
Д Р И А Д А
Искусство обольщения ...
одно из самых древних
и наименее почитаемых
В лесу, омытом слабым весенним дождем, среди ветвей, покрытых
нежной молодой листвой, зеленеющей непорочным цветом юнности, среди
травы, мягкой и поддатливой как девичья кожа - я встретил дриаду.
Я люблю лес. В тот день я шёл наугад, оставив машину на обочине и
сняв ботинки - просто чтобы почувствовать ту весеннюю юнную сла-
бость распускающегося леса - тот аромат возрождения, что пьянит и
придаёт сил - даже тем, кто не смотрит на лес иначе, чем на источ-
ник древесины. Мне же, с детства помнящему то особое чувство под-
держки, какого-то подсознательного родства с миром зелёных велика-
нов, эта пора давала почти неземное чувство отдохновения, забвения
всего мира и его тревог.
Нежная, молодая трава густо росла, спеша получить свою долю солн-
ца, пока разросшаяся зелень не скроет его окончательно - и оброзо-
вала мягкий ковёр, легко ложащийся под ноги и надёжно скрывающий
сучки и рытвины лесных "дорог". Казалось, лес постелил мне, как до-
рогому, ожидаемому гостю самую праздничную из своих тропинок - и
вёл меня - куда ?
Я как раз играл с этой глупой, попавшей в голову неизвестно отку-
да мыслью - как играет ребёнок, отложив дорогие и красивые игрушки,
с невзрачной, но причудливо изогнутой щепкой - как вдруг почувство-
вал на себе чей-то внимательный взгляд - изучающий и чуть любопыт-
ный. Резко обернувшись, я посмотрел туда, где должен был находиться
мой невидимый соглядатай, но не увидел ничего, кроме причудливых
узоров листвы. Не одна ветка не шелохнулась Я пожал плечами и ,
внутренне усмехаясь собственной впечатлительности. пошёл дальше.
Чуть позже, на небольшой поляне. возникшей на месте упавшего де-
рева. заботливо согретой лучами солнца, я увидел гриб. Несомненно,
это был патриарх грибов. На толстой - с мою руку - ножке покоилась
шляпка величиной с хорошее блюдо.
Внутренне уже слыша восторженные охи друзей, я наклонился, что бы
сорвать это чудо природы - но при первом моём прикосновении гриб
лопнул и тысячи мельчайших спор повисли в воздухе: боровик успел не
только вырости, но и созреть - и это за несколько весенних недель!
Кашляя, чихая и отплёвываясь, я выскочил из облачка спор и отско-
чил на другой конец полянки. яростно отряхивая с себя осевшие на
мою одежду споры. И тут я услышал лёгкий девичий слух, похожий в
своей мелодичности на журчание бегущего по камням родника. Ошара-
шенный, я оглянулся. ища источник голоса и вдруг поймал выразитель-
ный взгляд лукавых, с задоринкой глаз. Чуть роскосые цвета... на-
верное, цвета молодой коры - но разве кора бывает молодой ?
Я не успел увидеть больше ничего. но вдруг поймал себя на том.
что машу рукой кустам и деревьям - никого не было. Почудилось ? Не
дрожала ни одна ветка. не была смята трава - ни один человек не
смог бы уйти. не оставив за собой следов...
и всё же ... Взгляд этих странных глаз преследовал меня. В них
было что-то родное и близкое. И тут я понял : несмотря на бесенят.
играющих в них, они смотрели с нежностью - и любовью...
СВИДАНИЕ С РУСАЛКОЙ
Вечер был прохладным - один из тех нежных вечеров, делающих ле-
то не таким изнуряюще жарким здесь, на юге. Солнце садилось, купа-
ясь в прозрачных водах тихого горного озера - небесно-голубая вода,
под действием всё сгущающихся сумерек, постепенно темнела, а горы
вдали тускнели, расставаясь с последними лучами солнца.
Вода у берега была достаточно теплой, но по над самым дном уже
потянуло холодом глубин, удивительных в этом небольшом озере, зато
наверху, пропитанные последними лучами заката, волны приятно глади-
ли кожу и были гораздо теплее быстро остывающего горного воздуха.
Это было ни с чем не сравнимое удовольствие, я плыл, наслаждаясь
теплотой и чистотой горной воды - все дальше и дальше от уже тем-
невшего берега, и иногда, набрав побольше воздуху, нырял на самое
дно - в безуспешных, но романтических поисках какой-нибудь раковины
и плыл в обжигающе холодной воде как можно ниже, чувствуя, как ноги
иногда касаются дна, а взбаламученный течением песок поднимается
следом, как шлейф диковинного дыма - и вновь выскакивал на поверх-
ность, возвращаясь к теплу закатного солнца - и нежился в разогре-
той воде, как в теплой и мягкой перине, нежно обвалакивающей мое
тело. Казалось, это будет вечно.
На юге солнце садится быстро, проходит всего несколько минут - и
оно уже село, оставив после себя легкий полумрак, медленно сгущаю-
щийся в тёмную ночь. Вынырнув в очередной раз, я не увидел заходя-
щего светила - все окутывал мягкий сумрак. Казалось, он пронизывает
воду и влавствует над ней так же, как и над воздухом - он повис над
озером, окутывая его зыбкой тьмой, и вскоре вода уже не отличалась
от воздуха - все стало ровным и нереальным, как в тумане, граница
воздуха и воды пропала, растворившись в сером полумраке.
Берег не был виден, и я плыл, потеряв ориентировку, а беспо-
койство постепенно всё сильнее овладевало мной: казалось вокруг ме-
ня однородная масса, обвалакивающая меня своим мягким тёплым телом,
и уже нет никакого смысла куда-либо плыть - надо лишь отдаться на
волю окружающего меня сумрака преобредшего надо мной какую-то непо-
нятную власть.
Что бы стряхнуть это наваждение, вызванное колдовством приближа-
ющейся ночи, я нырнул к самому дну, пройдя так близко к нему, что
ощутил отдачу воды, отраженной от потревоженного дна и облачка
взбаламученного песка потянулись за мной, как щупальца гигантского
спрута.
Холод, крадущийся из глубин, отрезвил меня, и я вынырнул в су-
мерки, всё быстрее надвигающиеся на озеро - от самого дна, набирая
скорость и, подскочив, попытался увидеть землю, но вместо земли я
увидел её.
Катамаран, казалось, плыл по воздуху - или поднялся из глубин.
Он плыл, в неотличимой от воздуха воде и казалось, мог летать - но
во всяком случае, это было нечто материальное, и я поплыл к нему.
В нем сидела девушка. Длинные тёмные волосы были распущены, ку-
пальник белел на фоне зарождающейся ночи, подчеркивая стройную фигу-
ру и оттеняя изгиб бёдер. Чуть удлинённое лицо было полускрыто во-
лосами, а глаза, соперничающие с тьмой наступающей ночи, с любо-
пытством наблюдали за мной. Казалось, она знала о том, что происхо-
дило со мной. Молча развернув катамаран, что бы мне было легче заб-
раться на него, она вытянула тонкую стройную руку и приглашающе ука-
зала на сиденье рядом с собой.
Катамаран плясал на волнах и вода лизала его бока, доставая до
наших ног. Я сидел, завороженный этим прекрасным, каким-то неземным,
русалочьим миром - или, вернее, внутренней связью между приближаю-
шейся ночью, темнеющим озером и этой девушкой, с улыбкой прижимающей
палец к губам. Совершенно очарованный этой симфонией воды, света и
улыбки, я покорился её обаянию.
Моя сирена жестом попросила посмотреть за своим "кораблем", и
через мгновенье уже исчезла в волнах. Она не показывалась довольно
долго. Я уже начал нервничать и собирался прыгнуть следом когда уви-
дел её - играющую с волнами, как ребёнок со своими любимыми игрушка-
ми. И хотя сумерки окрасили воду в тёмные цвета, на ослепительно бе-
лом фоне её купальника вода по-прежнему отливала голубизной и каза-
лось прозрачной в неверном свете зарождающихся звёзд. Волны ласкали
её, обнимали её тело и она двигалась в их ритме. с наслаждением
прислушиваясь к мягким поглаживаниям.
Это было похоже на какой-то неизвестный мне танец, танец горной
воды, угасающего света и самой удивительной, самой чудесной девушки
- чем то сродни и этой воде, и всему необьятному миру, сжимаюшему
вокруг нас обручальные кольца темноты. Я прыгнул в воду - к своей
незнакомке и её руки обвились вокруг меня - она ждала меня.
Её тело было было удивительно ловким - казалось, она родилась в
воде. Находясь рядом с ней, я чувствовал, что всё было предопределе-
но, всё должно было быть именно так: в нагретой летним солнцем воде
горных ручьев, заботливо прикрытой тёмным ночным одеялом. В поцелуе
мы погружались на самое дно и вновь всплывали, чтобы вдохнуть свеже-
го ночного воздуха. Одежда вдруг стала грубой и жесткой по сравнению
с мягкими прикосновениями волн, и мы в очередном поцелуе стали осво-
бождаться от всего, мешаюшего нам. Её купальник мягко обвился вокруг
моих рук, и я почувствовал её небольшие груди - упругие и прохлад-
ные, её бёдра - сквозь тонкую кожу можно было почувствовать игру не-
больших, но твёрдых мышц - и нежную округлость её ягодиц. тоже прох-
ладных и упругих, нежно льнущих к руке и ласкающих её одним своим
прикосновением.
Вода становилась то холодной, вдруг пробирающей до костей, то
тёплой и мягкой, как взбитая перина и мы то плавали в ней, то вдруг
оказывались на борту катамарана, почему-то теплого и мягкого, как
бок у какого-то животного. Моя русалка прижималась ко мне всем своим
небольшим телом, и моя кожа хранила следы её обьятий. Её волосы, мо-
ментально высохшие на ветру, закрывали нас лёгким покрывалом, пахну-
щем свежестью - и еще чем-то далёким и непонятным, но манящим и уди-
вительно притягательным. Казалось, что я знаю её с изначально далё-
ких времён - когда я был не я, а кто-то другой - и от этого мне хо-
телось её всё сильней...
А потом мы лежали, прижавшись друг к другу, и лениво слушали.
как волны играют и поют свою бесконечную песню где-то далеко внизу,
под нами, а сумрак над нашими головами давно исчез, уступив место
бездонной черноте с крапинами звёзд - такое небо можно увидеть толь-
ко высоко в горах, где звёзды особенно близки. Откуда-то из глубин
сознания возникло удивительное ощущение полёта... головакружилась. а
тело, казалось, плыло где-то там, среди звёзд, невесомое и непослуш-
ное, внезапно обредшее свои собственные силы и желания, никак не
связанные с сознанием...
А потом всё кончилось. Внезапно я осознал, что лежу на узком и
неудобном катамаране, а моя нимфа уже не сомной, а сидит в стороне и
играет ногой с волнами. Увидев, что я смотрю на неё, она указала на
берег - там зажглась целая россыпь огней и была слышна, хоть и приг-
лушённая расстоянием. музыка с танцплощадки. И этот берег, вдруг
оказавшийся удивительно близко. заявил на меня свои права - но не на
мою русалку, и словно трещина разных миров разделила нас. Я хотел
заговорить с ней - она не отвечала, лишь указывала рукой на берег. Я
попытался подойти и обнять её - но она ускользала, упрямо отворачи-
вая лицо. Вконец раздосадованный. я прыгнул в воду и поплыл к бере-
гу. втайне надеясь. что она последует за мной, но когда я обернулся.
то увидел лишь корму катамарана, бастро уплывающего вдаль: она отки-
нула волосы назад и они развивались на ветру. как какое-то диковин-
ное знамя, а под ними, на белой полоске сиденья, номер : три семёрки
и нарисованный кем-то зелёный русалочий хвост...
На секунду мне почудилось. что катамаран несёт на себе какое-то
морское чудовище - так быстро он удалялся.
Я искал её по всему побережью, поднял на ноги всех друзей и зна-
комых, но ни девушки. ни катамарана с тркмя семёрками на корме я так
и не нашёл. По вечерам я плаваю я плаваю всё дальше и дальше в на-
дежде вновь увидеть мою русалку - и если мне повезёт, я поплыву за
ней - поплыву, пока хватает сил - ибо что наша жизнь. как не извеч-
ная погоня за недостижимым ?
СНЫ.
Старость. Толпы людей стоят на краю непонятного мира, собираясь с духом для окончательного шага вперёд. Перед ними - мир, открытый лишь для тех, кто закрыл за собой дверь.
Изумрудно - зелёная вода омывает небольшие островки коричневой земли - совершенно плоские, лишённые любой привычной растительности. Земля абсолютно голая - и вместе с тем она не похожа на сухую и безжизненную - нет, она вполне плодородна - это видно по цвету - насыщенному, живому, созданной лишь для одной цели - вскормить гигантское хрустальное дерево, возвышающееся в центре каждого островка.
Деревья (или статуи) живыми не выглядят. Кажется, кто - то создал для своих непонятных целей пародию на дерево - Мотово-белое, кажется, просвечивающее насквозь - оно тянется вверх, чуть изгибаясь у каждого листа - строго горизонтального, похожего на аккуратную площадку - такую же неестественно чистую и обжигающе белую.
Стоящие на краю люди молчат. Тишина царит во всём этом хрустальном мире, не нарушаемое ничем - даже дыханием. Людей никто не торопит, но все торопятся сделать выбор - или шаг вперёд. Сами? С чьей - то подсказки? В толпе всё время происходит какое - то движение, люди передвигаются, не глядя друг на друга, но чувствуя потребность ( последнюю? ) в чьём - то присутствии рядом. Можно даже пообщаться, найти родню - но не здесь, а одним шагом ранее - здесь царит тишина и одиночество - одиночество толпы.
Время от времени одна из группок решается и, оторвавшись от привычной земли, устремляется к белым деревьям.
Через несколько ударов сердца и я, подчиняясь чьему то приказу? Инстинкту? Отрываюсь от земли и лечу к одному из белых деревьев. Впрочем, это не полёт. Просто - я должен двигаться вверх - и я двигаюсь, не ощущая ни обтекающего меня воздуха, ни веса собственного тела - но есть ли здесь воздух и у меня есть тело ?
Возле дерева движение замедляется. Мы двигаемся вверх по стволу, рассматривая пустые белые площадки. Движение кажется бесконечным и мои спутники понемногу отстают. Ствол постепенно становится всё тоньше, площадки - меньше. Я достиг вершины - но чувствую неудовлетворённость - я отказался от какого - то предложенного мне выбора, но и двигаться дальше вверх не хочу. Я разворачиваюсь и возвращаюсь обратно к тем, кто ещё не сделал выбор
Ещё несколько ударов сердца и я вновь направляюсь к белым деревьям, что бы сделать ещё одну попытку. И вновь я остаюсь из группы один. Но едва я достигаю верхних ветвей, вокруг меня появляются существа, предлагающие мне что - то своё. Они похожи на людей, закутанных в розовато - серые плащи - и лишь потом я понимаю, что это крылья, обёрнутые за ненадобностью вокруг тела - и это высоко над землёй !
Они что - предлагают, манят меня к себе, от них не пахнет злом, но веет чем-то чужим - они мне неприятны, и я ныряю вниз, к земле.
У подножия белых гигантов тишина. Здесь нет никого, и здесь нет выбора, если только - зелёная вода оказывается совсем близко, и я ныряю в неё, ощутив приятное, нежное чувство - меня обхватывает тепло, истома, я нежусь в правильности моего выбора - и оказываюсь в белой комнате.
Здесь есть несколько медсестёр и полно голых младенцев - откуда они появляются, я не вижу, наверно, мне это не позволено, но вижу младенцев, по наклонному желобу скатывающийся в длинный белый коридор и поток ручеек младенцев, собирающих детей из таких же комнат и исчезающий - но это я тоже не вижу. Я успеваю заметить, как одна из сестёр выхватывает из потока изуродованного малыша, не давая родиться калеке, и еще - среди потока я замечаю несколько мужчин - взрослых, в чёрных смокингах, двигающихся в том же детском обществе - и я оказываюсь среди них. Я начинаю меняться - в руке у меня листок печатного текста, и я смотрю на него - и буквы внезапно перестают складываться в слова. Всё заволакивает туманом, мне тесно и тепло, но недолго я выбираюсь на воздух. Мне больно и я кричу - первым криком младенца. А потом я остаюсь один в чужом, пугающем и полном опасностей мире - и я очень стараюсь понять, кто я и что происходит, и это похоже на длинную и опасную схватку - но внезапно она кончается, и я понимаю, что я - это я.
Второе Пришествие
Он родился на заре - как и положено цветам. Он был маленьким и
нежным; юнное, хрупкое создание. Согретый и подбадриваемый лучами
восходящего солнца, он раскрыл свои лепестки и стал собой - цвет-
ком, символом красоты и счастья, полным сил и гармонии, несущим
всему миру весть о том, что ОН - пришёл. Ликуйте ! Всё вокруг на-
полнилось божественным ароматом. Новыми красками налился мир, по
иному зазвучали птицы, быстрее заползали муравьи и даже трава под-
тянулась и стряхнула с себя сонную одурь.
Он был прекрасен. И - вечен. Он был уверен в этом, раскрывая
листья навстречу волнам солнца. Упивался этим, щедро даря аромат -
юности свойственно ошибаться. Это было прекрасно.
В полдень солнце обожгло его лепестки, и он испугался. Разве
можно повредить красоте ? И смерть впервые показалась ему близ-
кой... и страшной. Аромат иcчез, оставив за собой след пыльцы.
Листья стали толще, а краски на них - гуще. Он хотел сохранить всё
для себя. Отвернувшись от палящих лучей, он испуганно вздрагивал и
старался втянуть в себя все соки.
- Где мой Спаситель ? - Он лихорадочно искал ответы, а в ма-
леньком стебельке билось одно: - Жить ! Как же так ! Я молод, прек-
расен, все восхищаются мной - я не могу умереть !
К вечеру он смирился. Движения его стали вялыми, листья побуре-
ли и свернулись, а заходящее солнце напрасно пыталось пробиться
сквозь их тоску. Пусть ! Так и должно быть. В этом предназначение
всего мира. Может быть я появлюсь снова и уже навсегда засияю навек.
Ведь я могу ! Мог... Когда солнце скрылось за горизонтом, ле-
пестки беззвучно и неторопливо осыпались на траву, как траурный ве-
нок. Он умер. Нет, не так.
Он умер в полдень.
Ш У Т
Когда я говорю о нашем мире, я опираюсь на те законы, которые я знаю о нём - а я знаю их гораздо больше, чем большинство людей. Не досконально, конечно, но тем не менее...
И этому не стоит завидовать, "в большем знании - больше печали", правы были древние, а понять и принять образ этого мира, можно и не изучая его - нужно лишь открыть ему душу и попытаться понять его, не то, как он устроен, а что он хочет сказать нам.
Так вот, я никогда не пытался определить мага как человека, постигшего законы этого мира и умеющего частично управлять этим миром, используя эти законы. Возможно, потому, что это слишком скучно и банально - для меня, во всяком случае.
Этот мир и так уже раздирают на части множество жадных личностей и совершенно неважно, что не все из них - люди. Я даже подозреваю, что не все из них - личности, но это ещё менее важно.
И чем больше я вижу истинную подоплёку этого мира, тем отчётливей понимаю, что за зримыми силами стоят незримые, и когда какой - нибудь уверенный в себе... хм, Маг принимает очередное "судьбоносное решение" - он просто делает очередной ход в непонятной для него игры - игре жизни. Или, вернее, им делают ход - и он в лучшем случае пешка, потому что офицеры и ладьи - они стоят сзади - за пешками, перенимая манеру своих играющих.
Это как матрёшка - "матрёшка, матрёшка, я тебя знаю, а под ней другая, меньше, под ней - ещё меньше, и вот она уже такая маленькая, что мы её не видим - но она важнее всех.
А мы - вот простая, но подходящая аналогия - просто марионетки, танцующие свой танец жизни - но только с помощью кукловода. Так можно ли назвать Магом ту куклу, что танцует лучше всех - если за ней всё равно - в вышине и темноте, незримо стоит кукловод?
Если кукле перерезать нити - она умрёт. Значит, кукловод необходим, и все мы - лишь пешки в чужой игре?
А если не так грубо? Самые сильные нити, которые заставляют нас двигаться - наши желания. Человеком в большинстве случаев движет не разум - а лишь инстинкты данного ему тела. Попробуем отказаться сперва от них - не отрывая, а лишь давая обвиснуть, лишая кукловода возможности дёрнуть на ненатянутую нить?
Это не значит - не есть или не испражняться - просто отчистим разум от давления тела, сделаем его свободным от страстей.
Нити никуда не делись, они держит нас, не давая упасть в пустоту небытия, но они ослабли, давая нам крохотный островок свободы - глоток воздуха самоопределения. Теперь мир. Он действует на нас, Действует и через желания, конечно, но если желания убрать, мир останется. Можно, конечно, всё бросить, залезть в тёмную пустую келью, или уехать на необитаемый остров и т.д., а потом сказать - я уничтожил мир в себе. Чушь! Мир остался, он никуда не делся и он по-прежнему, даже ещё больше, в тебе. Он может вместить в себя всё: и тебя и твои потуги и твоего кукловода и даже его потуги - и всё равно останется тем же миром, какой и был. И когда ты умрёшь, он не рухнет и даже не изменится: просто обеднеет на одного любопытного человека.
Нельзя! Нельзя уничтожить мир, даже не мир в себе - но можно уничтожить себя в мире. И это опять на грани самоубийства, опять надо рвать по живому и это ещё сложнее - эти нити сродни пуповине. Соединяющей тело младенца с матерью - но без этого тебе не видать свободы, не иллюзорной, а подлинной.
Очень трудно ослабить эти нити. Твой уклад жизни, твоя работа, друзья, родственники - всё должно перестать быть первоочередным, отступить на шаг в сторону, давая возможность увидеть заслоненное ими. Не уйти совсем - не порвать окончательно, это смерть ещё более верная, чем от рук палача - потому что эта смерть - духовная.
Следующий шаг - нити обвисли, и ты оказался вне танца, вне игры - но ты ещё должен понять, осознать почувствовать и принять это.
Понять - разумом, осознать - телом, почувствовать - сердцем и принять - душой. Это ещё сложнее и зачастую на это требуются годы. Так и хочется рвануться, натянуть нити, почувствовать себя живым и в центре Вселенной - ну пусть не вселенной, но своего мироздания - наверняка. Но это тоже желание и ты гасишь его, но при этом - это уже твой выбор, не зависящий от твоего кукловода - эти нити тоньше и тянут за них совсем другие игроки: Но ты отказываешься от их игр - и потому оказываешься втянутым в новую игру - игру, правила в которой отсутствуют.
Первый ход в ней всегда делаешь ты сам: первое движение, неуверенное движение только что родившегося ребёнка - движение не по потребности мира, или желанию кукловода, а самостоятельное - без причины и следствия, даже не из прихоти - у тебя не может быть желаний, даже случайных - вот тогда и рождается