Аннотация: Когда я иду по улице в потоке шагающих вместе со мною людей, ничего не замечая вокруг, то всегда вспоминаю этот свой рассказ, и начинаю оглядываться по сторонам.
Рыбы в косяке
(рассказ)
Катя вышла из дома в светлеющих сумерках конца января. Было сыро, серо, и наступающий день, казалось, не предвещал ничего необычного. Всё как всегда, всё то же самое. Автомобили с привычным шумом рассекают влажный, промозглый воздух; люди, торопясь на работу, проходят мимо; редкие порывы слабого, но весьма неприятного ветерка налетают на голые ветви деревьев.
Мир безлик, и сама Катерина показалась себе точно такой же.
Вот она, привычно натянув на тонкие пальцы чёрные перчатки и поправив на плечах такую же чёрную сумочку, шагнула в эту хлюпающую под ногами безликость и, как рыбка в косяке, как пчела в рое, влилась в неё.
Ей было хорошо. Она чувствовала себя, как говорится, "в своей тарелке". Люди, многих из которых она видела каждый день, но даже и не думала запоминать, шли вместе с нею: кто-то в ту же сторону, что и она, кто-то навстречу; одни тут же сворачивали во дворы, другие сопровождали её почти до самой работы.
И вот в то утро Катерине пришла в голову одна неожиданная, но вполне закономерная мысль. Мысль о том, что лучше всего человек чувствует себя, увлекаемый идущей куда-то толпой.
Эта её догадка не замедлила подтвердиться, когда девушка вышла на центральную улицу города. Город этот не был столицей или областным центром, однако же и захолустьем отнюдь не считался.
Мимо горящих разноцветными огнями витрин, мимо рекламных щитов и растяжек, банкоматов и вездесущих автомобилей двигались бурные людские потоки.
Да, именно потоки. Реки людей, говорящих по мобильному телефону или между собой, но в основной своей массе - сонно-молчаливых, нахохлившихся, хмурых, одиноко бредущих своими давно исхоженными дорогами.
Да, человек, действительно, похож на рыбу в косяке. Он видит какую-то особую "приятность" и очарование в запрограммированном, машинальном и упорядоченном движении, в чётком ритме шагов, почти солдатской резкости поворотов.
Поток, в котором двигалась сейчас сама Катерина, казался ей прекрасным, только в нём ей легко дышалось навсегда пропахшим гарью воздухом, и даже слякоть под ногами не казалась такой уж неприятной, ведь по ней прошёлся "косяк".
Река людей разделилась на три рукава, и Катя свернула вместе с одним из них.
Людей стало заметно меньше, и девушка даже ощутила некоторое разочарование. Она сожалела о том, что пришлось покинуть более оживлённую центральную улицу. Вот так шла бы и шла по той улице, покуда ноги несут, шла бы и шла...
Чтобы вновь вернуть себе хорошее настроение, девушка подумала о работе. Вот сейчас она завернёт за угол старого кирпичного дома, уродливо-облезлого, исписанного неумелыми рисунками горе-граффитистов, пройдёт ещё немного по небольшой аллейке с чёрными цепочками ограждения, минует дорогу и...
Что-то произошло. Что-то никак не вписывавшееся в намеченный ею чёткий план.
Какой-то мужчина, шедший справа и чуть впереди её, пошатнулся, ещё раз и ещё.
Катерина неохотно замедлила шаг. Прочитанные в детстве добрые книжки и поучения родителей заставили её обратить на человека внимание. Но где-то внутри её, ни в голове, ни в теле, но в неосязаемых глубинах души родилось нечто злое и нехорошее. Это была досада! Досада и недовольство оттого, что приходится выбиваться из колеи, нарушать запрограммированное движение.
Из-за промозглости, витавшей в сыром воздухе, черты человека казались размытыми, и невозможно было даже с небольшого расстояния сказать о нём что-либо определённое.
"Вроде бы не старый, - определила Катерина, не останавливаясь, - значит пьяный".
Такое умозаключение вполне устраивало её взбунтовавшуюся досаду, и девушка с глубочайшим к самой себе отвращением осознала это.
Становилось всё светлее; незнакомец опёрся о чёрный столбик ограждения, постоял так секунды три и побрёл дальше.
"Ну, кажется, всё обошлось", - успокоила себя Катя, провожая мужчину взглядом. Он, вроде бы, больше не собирался падать, хотя его походку и нельзя было назвать твёрдой. Но, наконец, он завернул за угол магазина и скрылся из виду.
Катерине стало не по себе. Она пыталась утешить возбуждённую совесть тем, что незнакомый человек мог оказаться обыкновенным пьяницей, но это не очень-то помогало.
А если ему и впрямь было плохо? Теперь это, конечно же, не имело никакого значения. Ну, не догонять же его, в самом деле, чтобы спросить о самочувствии! Но противное чувство, зародившееся в ней в момент вынужденного сбоя в программе, не покидало её.
"Ну, если даже и плохо, - подумала Катя, уже подходя к дверям офисного здания, где работала вот уже четыре года, - кто-нибудь другой заметит и поможет ему".
"Нет, - тут же язвительно шепнула раздражённая Совесть, - это слишком маловероятно, и ты сама прекрасно понимаешь, отчего. Все вы - рыбы в косяках, все одинаковые. И вероятность того, что этот человек встретит на своём пути "неправильную рыбку" ничтожно мала.
Катерина вошла в аккуратное, не так давно построенное здание, отделанное в стиле Hi-Tech, и безликий мир вновь стал затягивать её в свои липкие сети. День прошёл как обычно, и вечер ничем особым не запомнился. Кроме, пожалуй, одной только навязчивой мысли, не дававшей спокойно уснуть.
"Человек плывёт по течению, размеренно и бездумно, и его жутко раздражает любая помеха этому простому механическому движению, даже если это - человек, нуждающийся в помощи".
"Тоже мне "нуждающийся"! Приспичило ему пошатнуться, сбить твою налаженную программу"! - ворчало эгоистичное Недовольство.
"Спи, чего тебе думать о чужом человеке, которому твоя помощь, может быть, и не нужна была вовсе", - успокаивающе баюкало Самооправдание.
Но Совесть была сильна, и она всё зудила в тишине бессонной ночи: "Рыбы в косяке, рыбы в косяке..."
На следующее утро Катя проснулась с ноющей тяжестью в голове и не желающими открываться глазами. Будто с похмелья, хоть и знала она об этом состоянии лишь понаслышке.
И опять всё как всегда, всё по программе: встала, приняла душ, почистила зубы, оделась...
"Надо маме с папой позвонить, - подумала она, надевая лёгкую вязаную шапочку неброского цвета, - А лучше - зайти на выходных".
Нет, что-то не так.
Обычно такая мысль не приходила ей в голову, и уж тем более по утрам. Родители звонили ей и примерно пару раз в месяц заходили в гости или звали к себе, а сама она - никогда.
"Боже, неужели это, правда, я? - пронеслось у Катерины в голове, - Неужели же я ТАКАЯ"?
Она вышла на улицу. Сегодняшнее утро было куда приятнее предыдущего. Под ногами была та же рыхлая мешанина из снега и грязи, но с неба падали пушистые белые хлопья. Дворик, длинный и узкий, накрытый сверху куполом из паутинки засыпанных снегом ветвей, создавал иллюзию уютной замкнутости, будто ты - ребёнок в уютном чреве природы-матери.
Ей вновь было хорошо, но больше не хотелось быть "рыбой", и Катя пошла на работу другой дорогой, через дворы, неторопливо, не так, как всегда.
Она смотрела на хмурое небо в серых снежных облаках, она глядела по сторонам, и видела мир, и он, как оказалось, вовсе не был безликим. Она не видела этого раньше, ибо никогда не поворачивала голову туда, куда не лежала прямая, исхоженная дорога, не поднимала взгляд к небесам. И вот теперь она прозрела. И многое поняла.
Детская площадка в такую рань была пуста, но что-то блеснуло на разноцветных металлических перекладинах, заставив девушку обратить на себя внимание. Катя подошла к вертикальной лесенке, так любимой ею в слишком рано забытые детские годы. На них и впрямь что-то блестело. Это были капельки воды, свисавшие с перекладин и замёрзшие до того, как упасть на раскисшую от оттепели землю.
Девушка дотронулась до одной из них, и та, оторвавшись от державшего её металла, послушно легла на чёрную материю перчатки. Как красиво она смотрелась, это заледеневшая слезинка, как драгоценный камушек, как звёздочка в свете городских огней. Как она была прекрасна!
А ведь останься Катерина "рыбой в косяке", она никогда не узнала бы, что есть на свете такая красота. Просто не заметила бы.
"Я больше никогда не буду "рыбой", - мысленно сказала она крохотной льдинке в своей ладони.
"Я надеюсь", - подумала капелька замёрзшей воды, уже начавшая таять от теплоты человеческого дыхания.