...Контуры, обводы, почти опознаваемые, соотнесенные с каким-то сумасшедшим и обязательным правилом - туманные пятна... Шорохи, утробное гундосое произнесение алхимических или волховских формул... Длинные гортанные рулады, неразличимые за мутью вкрадчиво заползающего через распахнутое в умиротворенное варево улицы окно - тумана, этого обманщика, покровителя воров и мошенников... Где-то близко, совсем близко - лестница, поворот коридора, изгиб галереи, и - пекучий свет, ясная белая прохлада и чистота... И никогда больше - скученности и обязанности в тошноте и духоте сучить лапками, двигаться нервно и неискренне... Никогда больше слова не будут масками, а молчание - сокрытием заговора... Никогда... А истина, приятель, до смешного примитивна и доступна... Доступна любому и каждому. И не надо брести, рыскать, всматриваться в лица или копать землю. Мы носим с собой своих палачей. Мы сами - в себе. И все в нас. И дверь в сияние, в свет, в настоящее братство - с нами и в каждом из нас. И нужно шагнуть в пустоту. Но не в туман, а в себя - в удивительные перепутанные миры, артефакты которых Юнг назвал архетипами. Фрейд, со свойственной ему австро-немецкой практичностью, вытягивал из них белые мутные токи, привязывая все и вся к сексуальности, лошадь путая со следами копыт, дорогу - с километровыми столбами. Набоков, залюбовавшись потемнениями и бисером вечерней росы, мучительно всматривался в бесконечные закаты, изредка прозревая до того, что било ему в затылок... Борхес, к концу своей великой жизни, великолепной одиссеи по волнам страниц и океанам библиотек, дошедший до ясновидческой Гомеровской слепоты... Кортасар, любующийся столкновением диалектик и схлопыванием зарождающихся мирозданий... Но искусство - искусственный термин. А картины или стихи - не более, чем следы, колея. И главное там - впереди, куда узкими еле заметными тропками, по которым ступали немногие - так продвинулись мы. И не обвиняйте нас в высокомерии, ибо мы нащупали дверные ручки и устремились, как полуночные мотыльки - к слепящей ширящейся прорехе, к разрезу в мироздании, к вступлению в свет. И то, что хлещет из нас - только гулкие отголоски, просочившиеся через душевные завалы, архетипические терриконы, через нашу скованность и предубежденность. Оно выступает из нас, как обильный кровавый пот. И все, что зависит от нас - настойчиво ступать, продвигаться, подтягиваться ближе к белизне, расширять щель, выворачивая скрипучий загораживающий монолит...

Но забывчивость - главный грех. И смутно помня утром, кем мы были вчера, мы трясемся и печемся о продлении этой забывчивости и необязательности. Мы ходим кругами, повторяя движения и слова. Мы мучительно пытаемся вспомнить что-то ускользающее и желанное, в миллионный раз забывая и открывая, что получить - значит отказаться. Войти - значит отречься... И только наблюдая совокупляющихся пегасов, мерзкую мелкую дрожь, столь несовместимую с их величием, только испытывая отвращение от плотоядно-похотливых маслянистых взглядов муз, глядя на властолюбивых и корыстных богов, мы вспоминаем о приоткрытом проходе, о блистающих блаженных пространствах, лишенных нарочитости и предписанности... И то, что зовет нас, и те кто зовут нас... Но новая поросль давит в спины...