Этим летом мы с сыном отдыхали на Пахре, живописной подмосковной реке.
Наша база отдыха расположилась близ деревни Поливаново. Ну, что представляет собой эта турбаза?.. Маленькие деревянные домики на взгорье со всех окружают исполинские рыжие сосны, кряжистые дубы, старые обомшелые березы и заросли орешника вперемежку с ольшаником. Посередине - асфальтовая дорога, ведущая берегом реки к пионерскому лагерю; слева от дороги столовая, за ней спуск к реке; справа - медпункт, домики под номерами и "офис" начальника; отсюда тропинка ведет к танцплощадке.
Воздух здесь упоительно свеж, наполнен ароматами трав; от него кружится голова, и уже как дурной сон вспоминаешь уличную пыль, духоту и городской смог, от которых ты наконец вырвался, словно из лап извечного врага.
Щедрый, лениво шевелящий неугомонной шептуньей-листвой, гостеприимный лес дарит человеку всё, чем сам богат, никогда и ничего не требуя взамен. Прямо тут же, на территории турбазы, можно нарвать орехов и полакомиться малиной, если, конечно, успеешь за другими. Минуя овраг и поднявшись на гору к старому кладбищу, обнаружишь настоящие "кварталы" той же малины и ежевики, из которых не выйдешь, пока не наешься. Ну, а тех, кто не поленится прошагать километр-два по лесу, ждет волнующая и незабываемая встреча с белыми, подберезовиками, лисичками, груздями, опятами.
Теперь спустимся по ступенькам лестницы. Перед нами Пахра! Здесь она не широкая, каких-нибудь несколько метров, до противоположного берега можно достать крючком, если хорошо взмахнуть удилищем. Но попадаются места и раза в два шире.
Пахра - настоящая красавица с чистой родниковой водой, но сильно заросла рдестом, осокой, кубышкой, да к тому же вся захламлена корягами, сучьями. По берегам сплошные, непроходимые заросли кустарника и деревьев, среди которых, как часовые, стоят в человеческий рост стебли крапивы. Вот с этого кустарника, а особенно с деревьев, и сыплются в воду ветви и сучья, которые порою создают завалы, прямо настоящие запруды. После них образуются отмели с перекатами и заметно сближаются берега. Никто здесь не чистит эти буреломы, дальше охов и вздохов дело не идет. И год от году эти запруды становятся всё массивнее, прочнее.
Рыбы в Пахре много. И, в общем-то, неплохо ей здесь живется, если бы не ее извечный враг - человек. Чего он только с ней не вытворяет: бьет острогой, глушит динамитом, охотится с подводным ружьем, травит бурой и карбидом, ловит "телевизорами", бреднями, сетями, истребляя на своем пути все живое. Мало того, сливает в реку нечистоты со свинарников и заводов, а потом приезжает и возмущается: что за Пахра стала такая, куда подевалась рыба? И начинает путешествовать по реке, отыскивая места, куда она могла запрятаться, где ее еще не травили, не морили, не глушили. Поймает такой рыболов щуренка граммов этак на 100-150, радости у него хоть отбавляй, скорее его в сумку, рюкзак, мешок! И попался-то перепуганный пострел за краешек костистой губы, крючок легко выскочил обратно; кажется, отпустить бы мальца, пусть живет, что проку с такого "карандаша"? Так нет же; разве этот тип для этого сюда приезжал, потратился на проезд, угробил уйму времени? И вдруг - отпустить то, что он поймал! Такую добычу! Накось, выкуси! Что мое, то отдай мне!.. Такой не погнушается и совсем мелкой рыбешкой, чуть длиннее пальца. И таких бессовестных рыболовов много, причем даже пожилых. Сколько я видел их - не счесть. И как ни внушай такому стяжателю, что он не прав, ничего не докажешь. "Зажарю!" - вот и весь ответ. Как будто он наестся. Словно кругом повальный голод и ему больше нечего есть!
Я уже не говорю о том, сколько мальков истребляют мальчишки в зоне баз отдыха, пионерских лагерей и т. п. Увидят они стайку малышей на мелководье и давай швырять в них камнями, палками, досками, ловить их майками, сачками. Желание одно - убить или просто вытащить из воды, чтобы поиздеваться вдоволь, а потом выбросить, уже мертвого. Затем объявляется герой дня - тот, кто попал булыжником в самую середину стайки рыбок и убил больше всех!
Это на Пахре. Думаете, на других речках картина отраднее? Уверен, такая же. И едут настоящие рыбаки в поисках рыбы за сотни километров, как можно дальше от цивилизации - туда, где давно уже не ступала нога человека, осквернителя и губителя всего живого.
Ну да об этом много написано, так что я не сделал открытия. Однако именно тем, что сказано, я объясняю тот факт, что в районе нашей базы рыбы становится все меньше и она заметно мельчает. Это видно по уловам, с которыми рыболовы возвращались с вечерних и утренних зорь.
Едва я приехал, как услышал, что рыбы стало мало, а щука и вовсе перевелась. Я опешил. Быть такого не может: самые ее места! Уж если здесь нет щуки, то где она есть? Вздыхая, рыбаки ответили: потравили. Кто, чем и как - неизвестно... Вот так так! Называется, отдохнул! А так мечталось о хорошей рыбалке, ведь я в этих местах штук по двадцать ловил за десять дней, не считая окуней и плотвы. Щука попадалась средняя, от полкило до двух килограммов, крупнее здесь никто не видывал. Меньше весом я отпускал, исключая тех щурят, которые заглатывали живца так глубоко, что крючок уже не вытащить. Такого, хочешь не хочешь, а бери, обрезая поводок: все одно погибнет, еще больше вреда принесет, когда начнет тухнуть и разлагаться в тине, где никто его не найдет.
И все же, хоть и слегка приуныв, я решил попытать счастья. Два дня отдыхал: загорал, плавал, присматривался, где удобнее закинуть донку. Непростое это дело, надо сказать, - выбрать подходящее место. Дно сплошь в камнях и сучьях; кругом, куда ни глянь, - тина, водоросли, заросли осоки. Здесь и стоит щука. Но куда пустишь живца, если даже пустой крючок не сможешь вытащить обратно? Сто против одного, что он намертво куда-нибудь вопьется. А когда хищник схватит приманку и начнет таскать леску меж сучьев и коряг!..
На третий день, бродя по берегу, я внезапно остановился. Стал смотреть, размышлять. Две ивы побросали ветви в воду, меж ними прогалина с метр шириной. Тут и можно повесить колокольчик. Резины - пять метров, и послать груз нужно именно в то место, какое присмотрел у противоположного берега, под углом к течению градусов в тридцать. Так меньше будет выгибаться леска и можно раздвинуть поводки.
Теперь надо нырять, смотреть дно. Надев маску и вооружившись перочинным ножом, я поплыл. Довольно долго выбрасывал на берег топляк и выдергивал водоросли. Глубина - около метра, и особенных трудностей здесь не возникло. Но у самого берега, где предстояло "заряжать" поводки, пришлось долго срезать ножом затопленные ветви ивы. Здесь глубже, приходилось держаться на плаву. К вечеру работа была закончена, и я решил, что завтра поплыву укладывать груз: с берега трудно попасть туда, куда наметил.
Утром, часов в десять, когда вода достаточно прогрелась, я поплыл вместе с грузом и опустил его в намеченное место. Потом вернулся. Окончательно укрепил донку и повесил поводки. И... при первом же холостом забросе - зацеп. Пришлось снова лезть в воду и обрезать подводные ветки, те, что не заметил вчера. Второй пробный заброс - и снова зацеп. На сей раз на дне оказался большой ноздреватый камень, в котором наглухо застрял двойник. Ничего не поделаешь, ныряю и отваливаю этот камень в сторону. Вновь вылезаю на берег и в третий раз делаю холостой заброс. Опять зацеп! Теперь где-то у последнего поводка. Снова надо нырять, но я уже основательно продрог. Не хотелось в который уже раз лезть в холодную воду. Словом, необходимо согреться. Решив так, я оделся и, прихватив подъемник с ведерком, побрел по берегу в поисках живца.
Непростое это дело, надо сказать, - поймать живца на Пахре в пределах нашей турбазы. Рыбацких троп почти нет, берега повсюду заросли вездесущей крапивой и кустарником, деревья широко раскинули ветки, нависшие над водой. Поэтому трудно подобраться и найти подходящее место для заброса подъемника: "окон" совсем мало, и они настолько малы, что остается только с сожалением вздохнуть. Плюс к этому - прозрачная вода. Вряд ли в такой наловишь живца: он хитрый, все видит, не заманишь его в сетку крошками хлеба. Это совершенно бесполезное занятие, и рассчитывать надо только на удачу, на глупого малька, любопытного.
А всевозможные подводные "капканы"! Кто скажет, куда "приземлился" твой подъемник, что там, в глубине? А там невидимые коряги и ветки, похожие на щупальца осьминога. Выждав с минуту, тащишь подъемник обратно, а он - ни в какую. Вот и думай, то ли лезть в воду, то ли рвать сетку. А купание в незнакомом месте тоже не очень-то приятно: либо поранишь ногу, либо станешь объектом нападения крысы, медянки или гадюки. Их здесь хватает, то и дело переплывают реку туда-сюда. И это там, где люди. А где нет людей? Здесь им сам черт не брат.
В общем, за два часа мне удалось поймать четырех маленьких плотвичек, и только. Но и это была удача. Теперь задача - сохранить их живыми, для этого приходилось беспрестанно менять воду; потом пришлось накрыть ведерко листом лопуха, чтобы плотвички не попрыгали из него. Есть у них такая манера.
Пообедав, я вновь отправился к своей донке. Попробовал вытащить - бесполезно. Тяжело вздохнув, разделся, полез в воду, дошел до последнего поводка, взялся за леску... и тут, как назло, она легко поднялась. Ну надо же! За что же тогда цеплялся поводок? Издевательство какое-то. Обшарив ногами дно, я не обнаружил ничего, за что мог бы зацепиться крючок. Тогда я снова отпустил леску, и она ушла в глубину. Дойдя до берега, потащил ее на себя. Вот они, двойные поводки, все три, висят себе как длинные черенки, с крючками вместо вишенок. Я разжал пальцы, и резина с готовностью вернула их на прежнее место. Ну, кажется, все в порядке.
Тем временем, распрощавшись с очередной надоедливой тучей, бойко и надолго выглянуло солнце. В траве, как по команде, пулеметными очередями дали знать о своем присутствии мириады кузнечиков, поднялись над осокой и прибрежными кустами зеленые и голубые стрекозы, и какая-то птаха залилась неумолчным теньканьем в ветвях жердины-ольхи, отчаянно рвущейся вершиной в небо. Созерцая и слушая бурлящую вокруг и неизвестную, но вечную жизнь, я почувствовал, как проникаюсь оптимизмом, и выбрался на берег. Выбрал леску, насадил на крючки живцов и стравил резинку. Потом повесил груз с колокольчиком и дал небольшую слабину. Теперь можно и отдохнуть.
Минут пять я посидел, наблюдая за чуть подрагивающей леской, потом оделся и снова отправился за живцом, теперь уже в другую сторону. Там мне повезло еще меньше: попались только две рыбки.
Близился вечер. Солнце заметно перевалило на запад. Нависший над тихой Пахрой, лес уже собирался, по обыкновению, протянуть свои мрачные тени и накрыть ими реку.
Я вернулся на свое место и разгреб траву там, где висел колокольчик. Донка не проявляла признаков жизни, и я решил проверить, все ли в порядке с живцами. Потащил леску... но не тут-то было. Она ни за что не хотела показываться на свет божий. Значит, крючки снова нашли, за что зацепиться. Будь оно проклято! В сердцах сплюнув, я отпустил леску и повторил маневр, но результат не менялся. Будто кто-то в глубине крепко держал леску за поводок, считая ее своей законной добычей. Хочешь не хочешь, пришлось снова лезть в воду. Оказалось, что последний живец, каким-то образом добравшийся до куста травы больше чем в полуметре от него, наглухо запутался в этой траве и выбраться без посторонней помощи уже не мог. Видимо, в борьбе за освобождение он отдал все силы, потому что был уже почти мертв. Я выдрал этот куст, выбросил плотвичку и вылез на берег. Когда вытащил леску, оказалось, что непостижимым образом исчез еще один живец. Насадив двух новых, я стравил поводки и... вновь отправился охотиться на малька.
После ужина я опять пришел сюда, прихватив удочку. Течение здесь вялое, и можно поудить плотву на манку. Но прежде я вытащил донку и осмотрел ее. Все три живца трепыхались на крючках.
Прошло с полчаса, но не клевало ни в проводку, ни со дна. Сидеть на корточках надоело, и я хотел было сесть прямо в траву, как вдруг увидел небольшого червяка. Почва здесь мягкая, илистая, и оттого что я беспрестанно месил ее сапогами, он, наверно, с перепугу и выполз наружу. Сняв манку, я насадил этого червяка и забросил к двум листьям кувшинки, метрах в трех от берега. Не прошло и минуты, как поплавок дернулся раз, другой, третий, потом кто-то слегка утопил его. Я подсек и вытащил небольшого окунька, с пол-ладони. Опустил его в ведерко: может быть, он сойдет за живца. Да, но тогда надо запасаться червями. А где их взять? Да где же, как не под ногами! Взяв толстую ветку, я обрезал ее и копнул черенком землю. И сразу же извлек двух червей! Набрав несколько штук, я забросил удочку и стал ждать. Поплавок вяло проплыл по течению около полутора метров и вдруг остановился. Я решил, что червяк зацепился за дно, но не стал перебрасывать. В конце концов, со дна окунь тоже неплохо берет: вода светлая, приманку он видит хорошо. Только я так подумал, как поплавок вздрогнул и пошел в глубину, потом вновь вынырнул. Прошло с полминуты. Ничего не происходило. Я стал раздумывать над тем, что бы это значило, как вдруг поплавок медленно, как бы нехотя двинулся в обратном направлении. Видимо, его стало крутить течение. Можно было и не перебрасывать, но лучше сделать новый заброс, хотя бы ради того, чтобы посмотреть, что там с червяком.
И вдруг... я почувствовал тяжесть, словно кто-то там, в глубине, вцепился в крючок. Неужели зацеп? Этого еще не хватало! Но леску рвануло, кто-то стал таскать ее из стороны в сторону. Значит, не зацеп!.. Я попробовал подвести рыбу ближе, но леска легко пошла кверху, и я обычным способом вытащил на берег... кто бы мог подумать! Щуренка граммов на сто пятьдесят. Это ж надо! Крючок 3,5; леска 0.15 с одним поводком, а ему хоть бы что! Лежит вот теперь, кувыркается в траве у моих ног.
Я с укором посмотрел на донку. Молчит себе, будто поводки на ней голые. Вот тебе и живцы! Может, снять их всех, а вместо них насадить червей? Так мне подумалось, но это, конечно, было глупостью: крупную рыбу на такую приманку не возьмешь.
Я легко освободил щуренка от крючка, который только проколол ему верхнюю губу. Случай редкий: щуки почти никогда не попадаются за верхнюю губу, там и цепляться-то не за что, зубы одни, а этот, гляди, попался, пострел. Я опустил его в ведро, и он поднял там целую бурю, потом выскочил и весь вывалялся в грязи. Вновь очутившись на прежнем месте, он успокоился, свернувшись полукольцом на дне ведерка; отдыхал, набирался сил для следующей вспышки негодования по поводу своего пленения.
После этого я вытащил еще двух окуней чуть больше первого и, смотав удочку, направился к домику, предварительно прикрыв донку травой и ветками от любопытных глаз.
Щуренка я положил в таз и показал ребятишкам, с которыми гулял мой девятилетний сын Женя. Дети опасливо поглядывали на маленького хищника и всё норовили сунуть в воду палец, но он смотрел на них такими сердитыми глазами, что они не решались не только на это, но даже потрогать щуренка за хвост. И лишь один Женька смело погладил его по спине, чем вызвал восхищенные взгляды друзей. Ну, ему было не впервой, поэтому он так запанибратски с ним обошелся.
Когда все достаточно налюбовались щуренком, я отнес его на речку и выпустил на глубине, совсем в другом месте. Он сразу рванулся у меня из ладони, едва почувствовал родную стихию, я даже не смог удержать его. Помахав ему на прощанье рукой, я отправился домой. Окуни уже уснули, теперь их осталось только засолить, чтобы не пропали. Слишком поздно я понял, что до утра такая рыба дожить не могла, хоть и плавала в тазу. На поводках - другое дело. Хотя, по правде говоря, щука в этих местах на окуня никогда не берет: ей хватает серебристой плотвы и уклейки.
На другой день рано утром я поспешил к донке. Ну, думаю, сейчас приду - леска как гитарная струна, а на глубине щука килограмма на полтора! Подхожу, нагибаюсь, раздвигаю ветки... и руки безвольно опускаются. Неподвижный колокольчик висит себе уныло на прежнем месте. Мне даже показалось, что он с ехидцей смотрит на меня, будто насмехается, да еще и зевает при этом. Однако я знал по опыту, что это еще ничего не значит, поэтому, приподняв леску, не очень сильно подсек. Подождал немного. Нет, ничего, ни малейшего рывка. Значит, пусто. Вытащил поводки - так и есть. Висят два живца: один покусанный, дохлый уже, другой нетронутый, но чуть живой. Третьего нет. Вот тебе и встал чуть свет! Правда, не совсем так, часы показывали уже половину седьмого, но живцов у меня не было, и пришлось отпустить почти пустую донку. Хотя бы остались вчерашние окуни... Но это не ерш и не пескарь - те дожили бы до утра. Был бы садок, тогда другое дело; но его нельзя оставлять здесь на ночь, шустрые мальчишки мигом разыщут, и тогда прощай всё - и садок, и донка. В прошлом году так и случилось, поэтому, уходя, я снимал колокольчик или затыкал его поролоном.
В этот день мне удалось поймать еще несколько живцов, и к вечеру меня ждала удача: маленькую плотвичку ухватила щука. Я понял это, увидев натянутую леску. Потом она резко ослабла, и колокольчик с грузом беспомощно повисли на колышке. Но вот она снова вытянулась и уже не ослабевала. Я сделал подсечку и, не мешкая, стал выбирать леску. Подсачек уже лежал наготове, слева. Показался поводок, второй... и вот он, долгожданный миг! Всплеск, за ним другой! Я подвел ближе леску с поводком, на котором сидела щука вместе с пучком травы, и вытащил все это хозяйство на берег. Увы, меня ждало горькое разочарование: это был небольшой, граммов на двести, щуренок, почти такой же, какого я отпустил вчера. Печальный, тяжелый вздох... Обидно. А я-то обещал сегодня сынишке поймать рыбину не меньше чем на полкило! Куда же подевалась крупная рыба? Может, перебралась отсюда в другие места? Или и в самом деле, как говорили, загубили ее всю?
Я снова вздохнул, но не столько по поводу такой смехотворной добычи, сколько подумав о том, что придется опять идти за живцом, будь он неладен; прежние уже никуда не годились. Что ж, светлого времени еще часа на три, успею. А как быть с этим сорванцом, что в сачке? Отпустить, конечно, пусть живет себе. Но сначала мне хотелось показать его детишкам, а то всё шумят, что я в этом году совсем щук не ловлю.
Я укрепил леску, вытащил щуренка... и тут у меня вырвался горестный возглас, прямо-таки больно мне стало. О том, чтобы извлечь двойник из пасти этого пострела, не могло быть и речи. Он его так глубоко заглотал, что чуть не добрался до основной лески. Эх, глупый ты малец, не жить тебе отныне с крючками в нутре, понимаешь ты это? Зачем же так глотаешь, будто с рождения ничего не ел?
Я попробовал освободить поводок, дернул раз, другой - куда там! Дернул в третий раз, и тут жало крючка проткнуло кожу и вышло из брюха. Я обомлел. Ничего себе, чуть не у самого хвоста! Пришлось обрезать поводок, а щуренка нести на кухню поварам.
На другой день сразу же после завтрака я занялся заготовкой живцов. К обеду наловил с десяток. Трех посадил на крючки, остальных отнес домой и поместил в таз. До вечера должны протянуть, а может, и до утра.
И тут повторилась вчерашняя история. Стою себе с удочкой и вдруг - дзинь! - звякнул колокольчик. Я замер. Р-раз! - потянул кто-то леску, потом отпустил, снова потянул и снова отпустил. Причем резко так, от души! Я не стал больше ждать и подсек. Вытащил - пусто! Одного живца как не бывало. Вот черт, ну надо же, поторопился! Не смог подождать, пока заглотит. Проклиная себя за горячность, я снова отпустил леску и стал ждать, что же будет дальше, хотя надежды на повторный бросок не было почти никакой.
Но я ошибался. Видимо, щука была голодна, потому что не прошло и двух минут, как повторилось то же - дзинь, дзинь!.. Я забросил удочку в кусты, закурил и стал ждать. На этот раз прошла, наверное, минута или полторы, пока по окончательно замолчавшему колокольчику я не понял, что опоздал, и там, в глубине уже никого нет. Вытащив леску, я убедился в этом. Руки у меня тряслись, папироса давно потухла; я долго не мог успокоиться и с грустью смотрел на последнего живца, все еще трепыхавшегося на своем крючке.
Что было делать? Идти за остальными живцами? А к утру здесь опять не останется ни одного. Значит, снова вставать чуть свет? А вдруг хищник не подойдет? Просидишь без толку три часа (до завтрака)... А, будь что будет, встану часов в восемь и проверю. Один товарищ вообще в десять утра пришел, и то вытащил щуку. Всю ночь сидела. Да и живцы вряд ли выживут до утра, наверняка уснут, так лучше уж "зарядить" ими донку.
Так я и сделал. Утром встал в половине восьмого, в восемь был на реке, а в начале девятого гордо шел по турбазе, неся подсачек с небольшой щукой. Эту отпускать я не собирался, да и не смог бы при всем желании, поскольку крючок остался у нее в гортани. Прежде чем положить в холодильник, мы ее взвесили. Чуть больше шестисот граммов. А казалось, потянет на кило, ведь длиной выше локтя, чуть ли не до плеча. Но это речная щука; она, как правило, длинная и тонкая.
Через день, вечером, мне попалась еще одна такая, правда, на сто граммов меньше. Как только я потащил натянутую леску к себе, рыба сразу же уперлась, потом взмыла свечой и ринулась в прибрежные водоросли. Я подумал, что все пропало, теперь ее не вытащить, но все же выдрал ее оттуда вместе с тиной и листьями кувшинки и, весь дрожа от возбуждения, подвел ее к подсачеку. Увидев его, она рванулась на глубину, но было уже поздно. Я подцепил ее и выволок на берег, и тотчас леску подбросило, и она заскользила между пальцев, увлекаемая резиной в глубину. Я удержал ее и подумал, что щука в последний момент перекусила поводок, но оказалось, что ошибся. Значит, она совсем слабо сидела на крючке. Как не сошла - одному богу известно, ведь какие кренделя выделывала! Хорошо, что я ни на секунду не ослабил леску, она бы неминуемо ушла.
На другой день на перекате, довольно далеко от турбазы, мне удалось поймать несколько пескарей, окуньков и две плотвички граммов по восемьдесят. Донка давно уже пустовала, я пришел к ней сразу после ужина и стал цеплять живцов. Не прошло и двух минут, как последний исчез в глубине, - и леска рывком вытянулась струной! Я замер в предвкушении крупной добычи, ведь живцы выглядели внушительно: окунь, ерш и приличный пескарь. Выждав с полминуты, подсек. И вот трофей - щуренок граммов на двести. Он схватил пескаря поперек, и я тащил их обоих до тех пор, пока до берега не осталось около метра. Чтобы записать этого щуренка в счет пойманных мною в этом году щук, я подвел под него сачок, но, скосив на него глаз, проказник отпустил пескаря и был таков. Я погрозил ему пальцем и вновь начал медленно травить леску. И когда этот же пескарь оказался не далее чем в полутора метрах от берега, щуренок снова бросился на него из глубины, точно стоял здесь в ожидании своего ужина. Я заметил этот бросок, видел даже, как он схватил рыбку поперек, и сказал ему:
- Отпусти, дуралей, все равно не заглотишь, подавишься, только живца испортишь.
Но он оказался на редкость упрямым и не отпустил по праву, как он считал, принадлежавшую ему добычу. Решив, что теперь он не даст мне покоя, я подвел под него подсачек и вытащил из воды, почти не трогая донку. Он понял, что попался и тут же выпустил пескаря, но было уже поздно. Живой и невредимый, но теперь уже пленник, он оказался у меня в ведерке. Посидев еще с полчаса, я решил уйти.
Через час, показав ребятишкам этого щуренка и поведав рыболовам о том, как он попался, я вновь спустился к реке, прихватив с собой двух приличных плотвичек. Этого щуренка я отпустил метрах в ста от донки, потом направился к ней. Вообразите мое удивление, когда на первом поводке, том самом, на котором висел почти безжизненный злополучный пескарь, вновь сидел почти такой же щуренок! Ну, может, чуть длиннее. Я хотел и его отпустить, но он так заглотал бедного пескаря, что из глотки торчал только кончик его хвоста. Разумеется, крючок оказался недосягаем; пришлось обрезать поводок и прицепить новый.
Быстро темнело, но я успел-таки посадить свежих живцов, а старых снял.И уже почти в полной темноте отпустил донку, утопил колокольчик, прикрыл колышек травой и вернулся в домик.
С утра моросило, и мне страшно не хотелось идти на берег, но, подумав о крупных живцах и о возможном солидном трофее, надев сапоги и накинув плащ, я пошел на реку. Разгреб траву и не поверил своим глазам: груз с колокольчиком уныло повисли, прижавшись к рогатине, а леска, обмякнув, безжизненно лежала на дне. Создавалось впечатление, что кто-то оборвал резину, и теперь уже ничто не могло натянуть леску. Так я и подумал вначале, но когда подцепил ее веткой и приподнял, она, внезапно ожив, резко натянулась, и я почувствовал удар. Медлить нельзя, надо быстро выбирать поводки! Почуяв, что дело неладно, щука свечой взмыла в небо, но я торопливо тащил ее к берегу, и ей не удалось уйти. Подсачек уже лежал в воде по левую руку, мне оставалось только подвести его и вытащить рыбу на берег. Она взяла окуня, и мне в который уже раз пришлось обрезать поводок.
В ней оказалось семьсот пятьдесят граммов. Потом, когда я вытащил на берег донку и стал снимать живцов, то обнаружил, что на втором поводке нет двойника, висят лишь два измочаленных обрывка лески. Значит, щука перекусила двойной поводок. А на первом преспокойно резвилась себе бойкая и невредимая плотва, никто ее не тронул.
Мысленно представив себе размеры той рыбины, что ухватила вторую плотву, я пожалел, что не пришел сюда часом раньше.
Вот такая была у меня в этом году рыбалка на Пахре. А еще утверждали, что здесь щука перевелась. Хотя, правду сказать, года три назад улов за несколько дней был бы, несомненно, весомее.
Больше мне уже не хотелось ловить здесь "карандашей".