Вот, говорят, летчики - культурный народ, то да сё, к интеллигенции причисляемые. Оно, конечно, так, спору нет: и форма с иголочки, и походка степенная, да и вообще весь вид вызывает невольное уважение. И не хотелось бы мне развенчивать это мнение, потому что сам бывший летчик и хорошо понимаю значение взглядов, бросаемых в нашу сторону прохожими, особенно женщинами, только... Вспомнился мне один эпизод из моей богатой приключениями летной жизни, и хочется о нем поведать. Но я ни в коей мере не призываю судить о пилотах гражданской авиации исходя лишь из написанного мною. И вообще, я делюсь своими воспоминаниями с читателем строго конфиденциально, и рассказ мой ни в коем случае не марает честь и достоинство советского летчика. Я говорю о языке рассказчика. Следует иметь в виду, что мы тогда были молодыми и, беседуя друг с другом, не стеснялись в выборе выражений. Ну, а если еще учесть, что услышанные нами истории по существу являлись смешными, то станет понятным естественное стремление героя как можно колоритнее преподнести нам свою "тетралогию".
Итак, как это было...
1976 год. Я работал тогда в Сыктывкарском авиаотряде (СОАО). Аэропорт у нас, надо сказать, не маленький, здесь базировалась тогда и малая авиация, и большая. Большая - это Ил-62, Ан-24, Як-40, Ту-134; малая - Ан-2 и вертолеты. Ныне картина, думаю, та же. Я был вторым пилотом Ан-2. Уже почти год прошел, как нас после окончания Кременчугского летного училища ГА направили в Коми АССР для детального ознакомления с бескрайними просторами этой республики.
Однажды, когда мы сидели в курилке перед административным зданием летного отряда, нам неожиданно объявили, что пришла пора сесть за парты. Это значило - освежить наши знания в умении обращаться с вверенными нам воздушными судами. Место "заключения" - УЛО (учебно-летный отряд). Ну, в самом деле, должны же мы не только на практике, но и в теории показать себя асами своего дела.
Надо признаться, мероприятие это было нам, в общем-то, не по нутру. Никому не хотелось часами просиживать в бетонных стенах, а потом еще и сдавать экзамены. Но что поделаешь, таков приказ. И мы, вздохнув, потянулись в классы.
Как и в любой школе, после каждого урока здесь полагалась перемена. В самом деле, что мы, не люди? И вот на одной из таких перемен мне довелось услышать несколько коротких историй, которые, оказалось, могут происходить с летчиками в полете. Кому-то эти невероятные случаи покажутся всего лишь моей выдумкой, этакими летными байками. Поясняю: какими я их услышал, такими и записал. Хотите - верьте, хотите - нет.
Невысокого роста и вполне заурядной внешности пилот, который и будет в центре нашего внимания, был не из молчаливых. В запасе у него, надо думать, имелось немало всяких историй из его летной практики, но те, которые он рассказал, видимо, казались ему самому наиболее занимательными.
Нас собралось на лестничной площадке человек десять: командиры Ан-2 и вторые пилоты. Едва мы зачиркали спичками и прикурили папиросы (все поголовно курили "Беломор" фабрики Урицкого, ничего другого здесь не признавали), как послышался чей-то удивленный голос:
- Коль, ты ведь бросил! Чего закурил-то?
Тот, к кому был обращен вопрос, глубоко затянулся, пустил кверху струю дыма и ответил:
- Закуришь тут...
Я посмотрел на него. Две широкие полосы на погонах - командир Ан-2.
- Что, сила воли вышла вся? - снова с улыбкой вопрос к нему.
Ответ, но без улыбки:
- Сила-то есть, да не с чем ее съесть.
- А что так?
На этот раз командир усмехнулся:
- А вот так; могу рассказать.
И он, совершенно не смущаясь внушительным количеством слушателей, с интересом уставившихся на него, поведал о причине, заставившей его вернуться к пагубной привычке.
- Идем мы как-то с Толяном, - это "второй" тогда у меня был, ты знаешь его, - ну вот, идем мы с ним, кандыбаем по авеню мимо домов в сторону библиотеки. А дело было весной - солнышко пригревало, птички пели. Напротив, через дорогу - книжный, рядом магазин сверкает пустыми витринами, мимо хиляет какой-то довольный фраерок с авоськой пива. Вдруг Толян мне и говорит: "Тормозни, давай закурим". Я ему: "Ты чего, я же бросил". А он мне: "Тогда подожди". - "Чего, - говорю, - на ходу не можешь прикурить?" А он: "Ветер, спичка гаснет". Ну, гаснет так гаснет, стою, жду его. Толян задымил, и мы почапали дальше. Идем себе, в х.. не дуем. Он пыхтит, я в сторонке, стараюсь не соблазняться дымком. И вдруг!.. Не поверите, мужики, - рассказчик обвел всех глазами, - сосулища, падла, с какой-то крыши просвистела и прямо перед нами - бац! И как г.. расползлась чуть ли не под нашими ногами; метра три, наверно, от нас до нее.
- Большая? - пожелал уточнить кто-то.
- Здоровая! Пуда два, не меньше! Что есть бомба, какими Гитлер отоваривал наши города и веси. Тут мы и встали, как колами пришибленные.Смотрим на эту балду и слова сказать не можем. Потом я ему: "Слышь, Толян, а ведь если б мы не остановились тогда, ну, когда ты прикуривал, - каюк бы обоим. Мне - это точно, глянь, она аккурат напротив моих штиблет хряпнулась". Толян мне и говорит: "Представляешь, если бы я не курил? Если б не вздумалось мне тормознуть?" Ну, я ему: "Дай-ка закурить". Он на меня глаза - по рублю, а я так резонно: "Ты меня от верной смерти спас, я, считай, сегодня по новой родился. Ведь ежели бы пёрли прежним пёхом, как мамонт на буфет, - она бы мне в самое темя вмазала".
- Ну и закурил! - закончил Николай. - А теперь, поди, избавься от этой заразы. Глухо дело. Как от тещи. Только радикальными методами можно победить этого врага.
- Больше не пытался? - спросил тот, что полюбопытствовал в отношении силы воли.
- Да ну, сколько раз... - обреченно махнул рукой командир. - Но как только попытаюсь, обязательно где-нибудь съеду с рельс. Вот, например, тоже прикол. Это вообще - обос...ся и не жить! Летим мы как-то в Вуктыл. Из Ухты...
- Это про автобус, что ли? - вспомнил один из нас и заулыбался.
Николай зыркнул на него:
- Молчи, кайф не сбивай. Ну вот, значит, летим... да, а я тогда тоже курить бросил, не курил, наверно, дней пять...
Но тут прозвенел звонок. Черт возьми, как быстро пролетели эти несколько минут, никто и не заметил. И снова урок. Теперь мы уже с нетерпением ждали следующей перемены. Каждый мечтал услышать продолжение воспоминаний бравого летчика. И, едва зазвенело в коридоре, вся компания слушателей дружно высыпала из класса и расположилась полукругом на прежнем месте. В центре этого полукруга с "Беломором" во рту уже стоял наш рассказчик. Оглядев с улыбкой "аудиторию", заметно пополнившуюся новыми членами, он вынул папиросу изо рта и начал:
- Да-а, ну вот, летим мы: Ухта - Вуктыл. Погода - дрянь: облака жмут до двести и ниже. Не пустили бы, но у меня сто пятьдесят на два (командирский минимум), мне можно... Ну вот, значит, едем. А облачность давит: то ПВП, то ППП.* Короче, летим, и тут н; тебе - "молоко!" Ни черта не видно. Ну, все ясно: по приборам - шарик в центре, лопаточка там же, а тебе все кажется, ж.. кверху висишь, так и тянет полубочку вертануть. И тут - "окно" впереди! Разорвалось "молоко". И в этом "окне!.." Не, в натуре, мужики, это надо видеть. Картина не для слабонервных. В этом "окне" - автобус!
ПВП - правила визуальных полетов.
ППП - правила полетов по приборам.
Слушатели замерли. Даже забыли, что курили. Все глаза - на рассказчика, особенно у "вторых". Да и то сказать - небылицу какую-то несет! А он тем временем продолжал:
- А "вторым" у меня Васька. Я ему: "Вась, что это за м...к в лоб нам едет?" Вася мой впился глазами в туманный горизонт, вылупился на этого птеродактиля. "Кажись, автобус" - отвечает. "Да ты чего, - говорю, - балдеешь или как? Без тебя вижу, что автобус. Откуда он тут взялся?" Вася хлоп-хлоп глазами, плечами пожимает: "А хрен его знает". Я ему: "Чего, в натуре, по дороге едем?" Вася ткнулся лбом в приборную доску: "Да не, не может быть, чтобы прибор врал". Я - на высотомер: триста! На вариометр: ноль! На скорость: сто шестьдесят! Ни черта не пойму. Васе говорю: "Вась, значит, летим, не едем?" Он мне кивает: "Ну..." Я ему снова: "А этот летучий голландец откуда тогда появился?" Вася мой подумал, потом отвечает: "Надо было похмелиться утром". Не, ну выдал, а? Меня аж в дрожь бросило. Хорошо хоть, не в эфир сказал, во был бы финт ушами!
В общем, пока мы так с ним упражнялись в радиообмене, дыру эту снова затянуло, и опять - "молоко". И этот мудель куда-то пропал. Ну, думаю, если по земле едем, то откуда там "молоко?" Но если автобус был, значит, куда ему деваться, сейчас опять появится! Но вроде посветлело малёк, а автобуса нет. Я Васе говорю: "Черт меня дернул вчера перебрать. Теперь вот мерещится всякая нечисть". А надо сказать, мы намедни с ним дали!.. (Недвусмысленный сопроводительный жест с оттопыренным мизинцем). И недурно. Только проговорил я это - на тебе, вот он снова, этот федя! Нарисовался, х.. сотрешь. И снова в лоб! Глюки, да и только! "Васек, - кричу, - может, это инопланетяне? Сигнал, подают, дескать, встречайте... А может, тоже не охмеленные?" - "Не, они не пьют, - отвечает Вася, - им не положено. У них менталитет такой". - "Чего?" - говорю. А он мне: "Ну, образ жизни ихний, умонастроения". Я ему: "Ты чего мне закидоны всякие наворачиваешь? Ща эти перепончатые как вмажут нам в лоб, мало не покажется! Будет тебе тогда ментол с нейтралитетом, а заодно и настроение". Вася молчит, глаза в точку - на этого упыря, что жмет на нас. Я ему: "Не, ну прикол, он чё, козел, в натуре офонарел? Слышь, Вась, может, уже новые автобусы придумали? Летающие?" Васек мне с пониманием отвечает: "Может... А чего он тогда в лоб идет? Диспетчер, что ли, уснул? Слышь, Колян, этот урод прет как бык на ворота, зараз поцелуемся, как пить дать. Надо отворачивать". - "Куда отворачивать, - кричу ему, - с трассы сойдем, заплутаем". Васек мне: "Ничего, по АРК выйдем". Ага, думаю, годится, так и сделаем. А Васе говорю: "Ну, блин, дела..." А он в ответ: "Чтоб у него х.. на лбу вырос, у волк; у этого!" - "У него-то вырастет, - говорю, - а вот мы... Да от нас через минуту одна пыль останется!" Вася кивнул и резюмировал: "И той не останется".
Ну, короче, отвернули, едем дальше, а автобус левее и все ближе, ближе... И вдруг стало ясно в небе, как стекло водой облили. Я - на автобус! Гляжу, а от него кверху стропы идут. Я - выше, смотрю: Ми Шестой! Ну, думаю, ни хрена себе - "вертушка" с подвеской! А я думал - по дороге едем. Тут мы с Васей облегченно вздохнули. Ну, а когда этот чудик просвистел мимо нас, оказалось, что до него по высоте порядочно, не столкнулись бы. Так и разошлись: автобус - туда, а мы - сюда... Во как бывает, мужики, бляха муха, а вы говорите... После этого снова закурил.
Прозвенел звонок. Мы нехотя поплелись в класс. И я уже рассеянно слушал преподавателя, потому что то и дело думал: что он такое еще выдаст, этот весельчак? Ну, а в том, что он вновь завладеет нашим вниманием на следующей перемене, я уже не сомневался.
Так оно и вышло. Едва мы вылетели из класса и заняли круговую оборону, как наш рассказчик начал:
- А то еще случай был. Летим мы с Васьком в какую-то деревню: не то Кошкаёль, не то Кошкадраль... не помню уже. Погода опять, как назло, "молоко", а позади нас двенадцать харь и каждому домой надо. Что характерно - все в эту кошачью деревню. А она-то - соплей накроешь. И где они там только живут, есть-то - пять хибар! Но полоса, "чулок" - все как положено, цивильно, в натуре, как у белых людей... В общем, едем, и тут меня сомнение взяло: пора, думаю, уже шасси на землю бросить, а мы всё болтаемся как говно в проруби; у "жмуров" наших уже пакетов не хватает, скоро кишками блевать начнут прямо на пол. Я - Ваську: "Васек, - говорю, - мы этот колхоз случаем не проехали?" А он мне: "По расчетному вроде бы рановато. Минут пять еще". Я - вниз, а там разрывы, и в этих разрывах видно то речушку какую-то, то лесок, то домишки, богом забытые. Но всё не то. Раз "второй" сказал, значит, рано еще.
- Штурману надо доверять, - вставил кто-то из нас веское замечание.
- Вот-вот. Но самое интересное впереди. Ползем дальше. Вдруг, чувствую, кто-то меня сзади за руку ущипнул. Оборачиваюсь. Бабуля стоит какая-то, божий одуванчик, древняя, как у Шукшина - мохом взялась. Стоит, качается из стороны в сторону, одной рукой за косяк двери держится, да еще и пакет умудряется держать, а другой рукой всё пихает меня под локоть. А в глазах, гляжу - тревога бьется у бабули этой. Поглядел я на ее пакет, а он как чаша терпения - до краев полный. Там аккурат бабкин завтрак вместе с обедом... а может, и с ужином вчерашним. Киваю на ее кулек и указываю пальцем: второй, мол, дать? Она - глазами на свою блевотину и головой крутит: нет, дескать, не это мне надо. Тогда я ору ей на ухо: "Вам чего, гражданочка?" Бабка шумит, что-то доказывает, а сама все пальцем вниз тычет. Я наушники снял, кричу ей: "Давай, мать, по новой. Чего у тебя стряслось-то? В;ды, что ли, у кого отходят?" И ухо подставил. А она мне: "Сынок, когда ж садиться-то будем?" Я ей: "Скоро, через пять минут". Она так жалобно поглядела вниз и на ухо мне верещит: "Дакить, милай, пролетели уж мы". У меня матка до полу. Как так, думаю, быть того не может! Я - Ваську: "Бабка тут божится, что деревню ее промахали". А он мне: "Пусть сядет и заглохнет, по расчетному до ее конюшни еще минуты три". Я - бабке: "Мать, - говорю, - рановато еще, не приехали. Но скоро будем". А она мне: пролетели да пролетели! Вот хоть ты лопни, стоит на своем и всё тут. Я ей: "Да с чего ты взяла-то?" Она отвечает: "Витюшка надысь скотину погнал на водопой, тольки видала... да и озеро наше вона, под крылом-то у тебе. А чуть подале скотный двор и сельмаг, крыша красная у его, я ить знаю, туды за сахаром ходим, шурян самогон у мене варит". Она чего-то еще говорила, но я уже не слушал. Поглядел вниз, вижу - всё точно, как бабка говорила. Я ей показываю на пруд на этот и на магазин, и говорю: "А ты не ошиблась, мамаша? Крыш-то красных полно окрест". Она мне: "Да ты что, милок, господь с тобой и святые угодники, я ж родилась тута, мне ли не знать? А с той крыши красной два листа спёрли неделю тому, как же мне не узнать крышу-то?"
Мы захохотали. Рассказчик, улыбаясь, выдержал паузу и продолжал:
- Я - Ваську: "Ты чего же это, сучий потрох? Деревню просвистели, а тебе и горя мало!" Васек вылупился на меня, потом на бабку. Она - на него. Поддержки ищет. Мол, ты-то хоть понимаешь, что пролетели уже? Я на него смотрю, соображаю, а он мне: "Да рано вроде..." Я ему: "У тебя расчет по штилю?" Он: "Да нет, метра два-три..." Я ему: "Два-три! Да ведь, мы только взлетали еще, с земли сказали: ветер на высоте усилился, до пятнадцати метров в секунду, а это... 54 километра в час! Ветер нам куда, в хвост? В хвост. Чуешь теперь, какая "путев;я" стала? На полсотни больше!" Смотрю, Васек мой затылок чешет, хлопает фарами то вниз, то по сторонам. Чует, профукал. Вижу такое дело и говорю ему: "Ну, штурман у меня! Бабку надо было посадить на твое место, а тебя - в салон! И кулёк в руки..."
Ну, ладно, одним словом, делаю поворот оверштаг, вижу эту деревню, полосу и "колдун", захожу на посадку. Обернулся на бабку, а она сидит себе, в окошко глядит, улыбается, крестится. Чует - сейчас земля, и потопает она по ней своими ножками к родному дому и пакет свой злополучный выбросит, наконец. А то как банный лист прилип к руке, сжился с ней, врос в нее, и никак она с ним не расстанется... Вот так мы и добрались до этой деревни. Сели, дверь открыли; пассажиры - кто куда, только мы их и видели. И никто не смекетил, что чуть не проперли мы их на чужую территорию.
- Ну, а бабка-то как? Обрадовалась? - спросил кто-то из нас.
- Еще как! Она, кстати, одна из всех подошла потом, когда отбила свои поклоны, и поблагодарила. "Спасибо, - говорит, - сынки, что довезли. Таперича я дома". И осеняет крестом меня, потом Васю. А тот - грудь колесом, бабку по плечу хлопает: "Да мы, бабуля, завсегда, куда хочешь доставим! С такой техникой-то! Да запросто, ты только скажи..." Потом глянул на меня, глаза спрятал, губы сжал - и ни слова больше. Ну, а бабка та пошлепала себе помалу от самолета. Потом ее подвода какая-то взяла, и бабка укатила к себе домой.
Он замолчал. Уже с четверть минуты как прозвенел звонок.
- Вот так, мужики, бывает, - закончил наш рассказчик. - Ну всё, айда за парты, потом еще чего-нибудь расскажу.
И мы разошлись.
Что там было на уроке, о чем бубнил преподаватель - все это осталось в полосе тумана. Устремленная в эпицентр, билась в истерике одна мысль: что он еще "загнет", этот командир? Опять, наверное, очередной анекдот из своей жизни; похоже, он избранник судьбы в этом плане.
Как только наш ментор положил указку на стол, мы бросились на лестничную площадку. Выстроились на своем "плацдарме", ждем. Командир неторопливо спустился к нам. Закурил, затянулся и обвел веселым взглядом аудиторию. А мы, как любопытные школяры, уже во все глаза глядели на него и, в предвкушении очередной забавной истории, растягивали в улыбках рты.
Кто-то из нас не утерпел и, видимо, давно мучимый этим вопросом, спросил:
- Слушай, Коль, а где твой "второй"-то? Что-то его не видно.
Николай улыбнулся.
- Васек-то? Да приболел. У него - как весна, так авитаминоз и аллергия в одном флаконе. А тут на днях с кондукторшей одной из автобуса договорился; та - не против, мало того, пока стояли рядом с ней, сама чуть из трусов не выпрыгнула. И всё бы на мази, договорились уже, - так на тебе, Васек мой засопатил, зачихал и - в горизонтальный полет. Но оптимизма не утратил, ни-ни, как только, говорит, оклемаюсь, так живьем возьму эту грудастую. У Васьки мания на "воздухозаборники". Они действуют на него, как красная тряпка на быка. Что уж он там делает с ними в постели - одному богу ведомо. Как-то я ему сказал: "Вась, и чего ты в них находишь?" А он мне: "Не скажи! Это, брат, такая штука, такой женский атрибут... по важности не уступает передку. Если с умом к делу подойти, конечно. Тут главное - нагрудный доспех расшнуровать, а потом найти слабую точку; нащупаешь - и больше ничего делать не надо. Как только она зенки закатит, так сама с тебя штаны снимет". Ну, я с ним спорить не стал, ему виднее, он их уже пере... в командировках - пальцев не хватит на руках у всей эскадрильи.
- Куда ж его баба-то смотрит? - сквозь хохот услышали мы чей-то вопрос. - Да и чего он так от нее? Совсем плохая, что ли?
Николай рассмеялся:
- У Верки его первый размер, да и того, по-моему, не дотягивает, вот он как увидит у кого второй и выше, так у него клинит, как у того жеребца по весне. Любую готов завалить, только б выпирали.
Мы дружно хохотали. Вот гнет, ну чисто артист, ему бы на сцену.
- А хороша птичка-то? - поинтересовался один из нас. - Ну, та, что в автобусе.
Командир кивнул:
- Вася на "доски" не западает, говорит: "Такая женщина - что пальма без бананов, не представляет никакого интереса. Такие, как правило, худые; вонзишь копье, а она надвое расколется. У самого дома такая".
- А ну как не дождется его эта билетерша? Уйдет с другим? - снова спросил кто-то.
- И я ему об этом. А он: "Теперь на крючке, не сорвется". Говорил я ему тогда, дураку, когда из Усть-Кулома летели: "Вась, закрой форточку, продует". А ему до фени. "Жарко" - говорит. Ну, вот и результат... Да, кстати, про Усть-Кулом вспомнил. Тут случай один был... Полный атас, хоть стой, хоть падай. Мужики рассказывали.
Мы замерли. Сейчас опять что-нибудь "завернет". Глядим на него - улыбается. Ну, значит, еще одна хохма, из ряда вон выходящая. И мы приготовились снова надрывать животы. Может, и случай-то не особенно какой, но ведь как рассказывает, шельмец, да еще и с жестикуляцией! Это надо видеть и слышать.
И он начал:
- Полетели тут двое в Усть-Кулом, двенадцать харь повезли. Сели, всё чин-чинарём, пора обратно. Поднялись на вышку, а им диспетчер, как серпом: задержка на час! Духа какого-то полудохлого срочно в столицу надо было везти, вот-вот "кони двинет", а местная медицина "не рубит": что-то у него там внутри заело. Привезти его должны были в течение часа. Ну, час так час; пошли наши голубки, пока суд да дело, в столовую. Пообедали, выходят, смотрят - напротив них магазин. Местное сельпо. Командиру-то "до фонаря", он не любитель, хотел уже мимо пройти, а его "второй" возьми да и тормозни. "Больной" был в этом смысле: ему обязательно надо где-то что-то посмотреть, поохать, повздыхать, поцокать языком. Он ему говорит, бывало: "Зачем тебе это надо-то? Меня, например, как-то не трогает продукция местных кустарей". А тот ему: "Вот приеду, баба спросит: чего видел, что почем, где что дают. Все время спрашивает. А мне и сказать нечего". - "Ага, - говорит командир, - стало быть, просвещаешься, подковываешься, повышаешь свой общеобразовательный уровень, чтобы не ударить в грязь лицом и дать жене отчет о проделанной работе в других регионах". Напарник только руками разводил в ответ: что, мол, поделаешь, баба дюже любопытная, достает своими расспросами.
В общем, зашли они в этот магазин, будь он трижды неладен. Зашел, правда, только "второй", командир у дверей его ждал. Смотрит - выходит его подельник, в руках держит коробку. Сразу понятно - обувь. Говорит: "Ботинки увидел - балдёж, в натуре, не можно глаз отвесть. Поглядел на свои "коры" - дурно стало. Глянь, на что похожи? Сам говорил, что в таких даже Щукарю западло ходить". И вправду, штиблеты у "второго" были - туши свечи: подошвы отрываются, на шнурках по два-три узелка, каблуки отваливаются, из них выглядывают ржавые шляпки гвоздей. В общем, не ботинки - реликвии времен Великой французской революции, позор всему Гражданскому флоту Страны Советов! Вот он, исходя из этих соображений, наконец и решился. И как это ему жена новые не купила? Спрашивает его, а "второй" отвечает: "Да ты видел, что у нас продают? Смотреть больно. Ни одна баба не "западёт", только глянет на такие "колеса". Такие моему тестю, и тот рожу отворотит. А тут - полный отпад, не ботинки - лодочки, яхты на ветру; примерил - как влитые! Привезу - моя ахнет!"
Ну, ладно, купил так купил. Главное - доволен остался. Да и экипажу ихнему отныне уважение и зависть: в таких-то мокасах!.. Пошли они к самолету. А по дороге грязищи - как в свинарнике. Пока шли, загваздались по полной в местной микрофлоре, штаны заляпали аж до колен...
- Там что, асфальта нет? - перебил рассказчика один из нас.
- Асфальта там и сейчас - как в богом забытой деревне Нюховке, одно название от него осталось, а если и есть где-то, то весь разбитый, как моя жизнь... Короче говоря, кое-как дошли, сели, завели, отъехали... пустые: больного так и не привезли: оказалось, по дороге богу душу отдал. Ну, летят пять минут, десять... "Второй" вдруг заявляет: "Да ты хоть посмотри на ботинки-то, в жизни таких не видел. Ахнешь!" Развязал коробку, вытащил. Командир посмотрел. Добрые "колеса", откуда здесь только такие взялись, в захолустье в этом. Глянул на фирму: Рига! Все ясно: из-за кордона. "Ну, ты и топтуны, - говорит, - себе приобрел, полный отпад. А слабо натянуть их зараз вместо старых штиблет? В новых домой закатишься. Вот твоя-то ахнет". Шуткой сказал. А тот и вправду - полез расшнуровывать свои галоши. Командир ему: "Да ты что, обалдел? Времени не будет? Вот сядем, там и примешь божеский вид". Но тот уперся рогом, хоть тресни! "Сей секунд, - говорит, - переобуюсь". Снял свои старые "ходули" и облачился в новые. "Шик модерн, - кричит, - как на меня слепили! Аж настроение поднялось". Потом поглядел на свои сандалеты и говорит: "Пойду, выброшу это позорище, смотреть тошно". Тот ему: "Швырни в салон, на земле выбросишь". - "Нет, - кричит, - худую траву с поля вон; дверь открою - и в воздушное пространство нашей родины. Пусть шнурками помашут над тайгой в последний раз". И пошел. Командир оглянулся, крикнул ему еще: "Осторожнее там!" Тот кивнул - и к хвосту, к двери...
Ну, командир летит себе дальше, ждет, когда "второй" вернется. А того нет и нет, как провалился. Надо, думает, поглядеть, чего он там делает. Оборачивается... и вот хотите верьте, хотите нет - аж перекрестился! "Второй" исчез! Он туда, сюда - нет его и всё тут, хоть лопни! Как х.. смело. Только дверца хлопает: то откроется, то закроется, а на хвостовой двери - замок. Его аж в пот бросило. Ну, думает, ничего себе - слетали: "второго" потерял!.. Выпал! Ветром выдуло. Он - харю вниз. Тайга... да Вычегда невдалеке. Где найдешь? И сесть негде, чтоб забрать. Ведь там лежит где-то... убился, сердечный, с такой-то высоты: три полсотни приведенного!.. Он - круг над тем местом, потом второй, третий... Глухо. Сплошной лес внизу и белое снежное одеяло. А была весна, где-то начало апреля... Ну, что делать? Запомнил время, место - и на рысях домой. Едет, а сам думает: что сказать-то? Человека ведь нет! Выходит, это он его убил, потому что не имел права отпускать. И это прежде всего говорит о его низкой дисциплине как командира... А жена "второго?" Да она ж ему я.. с ходу оторвет, как узнает! И правильно сделает. Скажет: "Ты командир, ты и в ответе"... Вот тебе и весь хрен до копейки.
Рассказчик умолк и глубоко вздохнул. Папироса его давно погасла. Он прикурил.
- Да-а, - невесело обронил кто-то из нас, - положение... Врагу не пожелаешь.
- Что там тройня против этого, - добавил другой, отец троих детей.
- А может... - робко произнес третий, и в наступившей тишине голосом, в котором сквозила тень надежды, прибавил: - ...шутка? Розыгрыш?..
- Да нет, брат, - без улыбки ответил ему Николай, - серьезно.
Вновь воцарилась скорбная тишина. Было жаль второго пилота; каждый искренне соболезновал, хотя кое-кто пытался побороть приступ смеха.
Но что же было дальше? Нашли его? Где, как, когда? А с самим командиром что? Ведь за такое мигом снимут с работы, если не посадят... Только мы собрались обрушить на Николая град этих вопросов, как он снова заговорил:
- В общем, приехал, рассказал... Что было - не вообразить. Наладили "вертушку". Та приземлилась в том месте, где он указал. Искали недолго. Нашли в кустарнике. В новых ботинках... А рядом валялись и его "боты". Но что любопытно - метрах в пяти от него нашли "бича" какого-то зарезанного. Тот с полгода наводил ужас на всю округу зверскими убийствами. Сбежал из зоны... Люди боялись из дому выходить. Его долго искали и всё никак не могли найти. И вот теперь нашли. Обоих. Второй пилот помог...
Наш рассказчик закашлялся внезапно, выбросил вновь погасшую папиросу и закончил свою последнюю историю:
- Жена как узнала - забилась в истерике. А его самого куда только не гоняли и не вызывали. Натерпелся по самое некуда, в двадцатый раз объясняя, как всё было. Потом был суд. Ну, а дальше... черт его знает, не помню уже, кажется, три года дали ему условно. С командиров, конечно, сняли.
- И давно это было?
- Да уж лет семь как... Больше.
Мы молчали, почесывая затылки. И вроде рассмеяться бы, да как-то неловко. Уж очень история необычная, вся на полутонах. Кто-то все-таки не выдержал, прыснул. За ним другой. Представили, видно, как летят в воздухе старые ботинки, а за ними - их хозяин.
Неожиданно наверху лестницы строгий дядя недовольно пробубнил:
- Товарищи летчики, долго еще будем курить?
Мы подняли головы. Преподаватель. Заждался. Добавил:
- Урок давно начался.
Оказывается, никто из нас даже не слышал звонка. А если и слышал, то до него ли было?
Командир плюнул в урну и направился к ступеням. По дороге обронил, улыбнувшись:
- Вот такая история, мужики. Хоть плачь, хоть смейся; и смех, и грех.
На следующий день Николай рассказал еще две истории. Но они - сексуального плана, поэтому я о них умолчу.