Москалёва Тамара Петровна : другие произведения.

Нюрка-почтариха

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Барачные в голос признавали, что мимо Нюрки ни одна ширинка не пройдёт без запинки. И, правда, была почтариха недурна собою: крепкая, рыжеволосая, с быстрыми смешливыми глазами и пухлыми сочными губами на свежем румяном лице. Роста - чуть выше среднего, с привлекательными ямочками на локтях. Налитые формы и гладкая, как из белого мрамора, шея, - всё приманивало ухажёров. "Хороша Федора, да дура!" - наблюдая Нюркину жизнь, досадовали соседи.
  Похоронили Зою-соседку всем двором вскладчину. Ладно помянули и разошлись.
  Мощная Нюра-почтариха сноровисто домывала освободившийся угол в Зоиной комнате, которая теперь по закону доставалась ей, многодетной, в придачу к своей клетушке, размещённой в этой же квартире. Зоиных детей забрали приёмные родители. А на кухне за пустым столом скучал почтарихин поскрёбыш-Сашок (остальную поросль мать растолкала в интернаты-санатории). Мальчишка, болтая ногами, облизывал карандаш - художничал на листке бумаги и мурлыкал грустную песенку.
  
  "Почтарихой" Нюру окрестили тоже не зря - работала на почте. Ну "почтариха" и "почтариха", чего обижаться-то? Служба её не обременяла, даже нравилась: всегда на воздухе, всегда - с народом. А чем плохо-то? Ранёшенько, пока ребятишки спят, бегом - на почту! Там письма разобрала, газеты-журналы загрузила. Сумку - на плечо и... "ох, спина - моя кормилица!" - попё-орла по домам! Слава богу силушкой Господь не обидел! Печать в ящики сбросит, пенсии раздаст (приветливые бабульки чаем, а иногда ещё, чем покрепче, в благодарность угостят, а то и денежку с устатку подкинут "детишкам на молочишко") и - свободна! Бегом - домой! Нюрка в округе всех в лицо знает: и старых и малых! Кто радостью поделится, а кто и горем. В жизни-то разного хватает. И каждого почтариха выслушает, а надо - так и поможет, чем сможет. Бабульки её за аккуратность да за чуткость уважали. Собаки - и те хвостами виляли: пронюхали собаки, что у почтарихи для них кусочек сахару припасён, чтоб не цапнули сдуру!
  
  Ну а жизнь личную Нюрка тратила легко и без заморочек. Легко знакомилась-сходилась с кавалерами, легко с ними и расходилась. Всех беззаветно любила, за что и получала в подарок очередного ребятёнка. Вообще-то мужем своим она считала человека по имени Григорий. Какой же складный был Григорий, матушки родимые! Чистый Илья Муромец, только без бороды! Видно, каждая миска борща перерабатывалась его могучей утробой в тяжеленные мышцы. И вот этому-то "Муромцу" в дальних закромах своей души хранила Нюра верность.
  *
  
  Вечереет. На улице - мороз трескучий! На промёрзших столбах монотонным звоном гудят провода! У особторга - людская мельтешня: новый год на носу! Тяжёлые резные двери вывернуты наружу. Там, в дымном мареве, мерцает проникновенный голос Клавдии Шульженко:
  "Говорите мне о любви.
  Мне сегодня так радостно с Вами!
  Так согрейте же сердце словами о любви".
  
  Поблизости хохлатый рой приплясывает-пристукивает ногами. Красномордая "снежная" баба в заиндевелой шали, ряженная в белый халат с чёрным меховым воротником и дутые валенки с галошами, едва успевает открывать-закрывать волшебный лоток, прилипший к её необъятному животу: "В руки больше десятка не даём!" Из лотка валит пар и буйный запах горячих пирожков, который сводит с ума! Нюра, расфуфыренная не по погоде, в модной плюшевой жакетке (уже зуб на зуб не попадает от форсу) оббегает толпу - спешит занять очередь. "Барышня передо мной стояла!" - Нюру подхватывают крепкие руки и впихивают в толпу ближе к пирожкам. "Кто вы?" - удивляется почтариха. - "Григорий!" Нюра, понятое дело - молодое, смотрит на красавца, мороза трескучего не замечает... Боже мой... - конь-огонь необъезженный! Вот это да-а... А на улице-то уж и ночь темным-темна. И тусклая луна еле светит. И фонари на столбах вдруг ослепли - хулиганьё все лампочки рогатками повыщёлкивало да по Нюриной улице, которая, как на грех, вся в рытвинах да колдобинах, теперь и шастает - дамочками молодыми промышляет. Ну? И разве может настоящий джентльмен отпустить девушку одну?
  
  Ох, и вкусные же были тогда (купленные, как сразу поняла почтариха, на большое женское счастье), эти сморщенные в прошлогоднюю картошку ливерные пирожки! Ох, и ласковый же был этот Григорий - первый в Нюриной жизни возлюбленный! С ним девушка и новый год справляла в барачной каморке, полученной неделю назад от почтовой конторы. Свистит-завывает в трубе сатана-ветер. Беснуется вьюга-заметуха: крутит она залежалый снег, колкими горстями швыряет в Нюрино окошко. А в печке жарко трещат доски, выписанные с соседней базы. И в комнате тепло и уютно. На сумеречных стенах, пробиваясь сквозь печную решётку, подплясывают и блуждают сказочными тенями всполохи огня, скупым светом выхватывая строгие образа в углу. На столе, на белой скатёрочке - недопитое вино и стаканы... А на пуховых ситцевых подушках красавец-Григорий страстно мнёт молодую хозяйку и жадно целует её спелые груди. "...Моя... вся моя!.." - кипятком дышит он в Нюркино ухо. Его тело источает пленительный дух... Ммм... Она вдыхает его запах... запах силы... обладания... Она чувствует себя маленькой, беззащитной. Сердечко девичье трепещет! Каждая клеточка горит и сладко млеет... А там ещё Шульженко подливает из давеча купленной пластинки:
  
  "Говорите мне о любви,
  Говорите мне снова и снова,
  Я без устали слушать готова о любви"
  
  Шесть месяцев желанный кречетом обхаживал Нюру. Шесть месяцев длилось безудержное счастье! Ну и куй теперь, Гриша, железо, пока горячо! Друг сердечный колечко самделанное девушке на пальчик одел: "Прошу, Нюрок, твоей руки и сердца". И тут же заявил, что, если она откажет, то общей постелью им станет... мать-сыра земля. Ужас, как влюбился! Ну и куда же голубушке деться? - Амуры-то испепелили и Нюру вконец! и, конечно, согласилась она без промедления. И вот хмурой осенью, как раз в день бракосочетания, выскочил нарядный жених на двор по острой нужде: "ухх, чёрт... охх... крутит как!" и... Напрасно выглядывала суженого молодая почтариха в белой тюлевой фате, зря слёзы проливала... Напрасно и барак-курятник облизывался в предвкушении свадебного пира. В честь любимого Нюра и первенца своего назвала Гришенькой. И долго заходилась её душа, о друге милом вспоминаючи...
  
  Ну а потом... потом канула в бездну ещё одна нескучная Нюркина весна, за нею упорхнуло и весёлое лето. А потом ещё одно. И ещё..
  
  В пряную осеннюю ночку, как всегда, уложив свою слюнтявую гвардию, ожидала почтариха разлюбезного Аполлонария. Да, вот такое шикарное имя у кавалера. Уже три месяца Нюра с ним под ручку красуется - пускай, все видят, какой у неё замечательный молодой человек! Пятьдесят Аполлонаше. Ну и что? - Никто и не даст. Паренёк и всё! А прыти-и... ого-го! Именно, как у 15-ти летнего кобелька! Ураганисты-ый, жуть! Правда, тут же притухающий... но это ничего. "Сердцем добрый", - сразу поняла Нюра. К тому же не скупой - гостинцы приносит, иногда деньжатами расщедривается! Одна беда: писательский зуд Аполлонария донимает.
  
  Стукнуло ему однажды в голову, что он - поэт от Бога. А Нюра в этом ничего не смыслит. Ей сразу скучно делается, когда Аполлонарий начинает рифмой говорить. Он бледнеет, закатив глаза, нервно ходит взад-перёд, тонкие руки перед Нюрой заламывает! Ну и как закрутит словеса, как запутает спиралью!.. Чего сказать хочет... никак почтарихе не разобраться! Но вот Аполлонарий неожиданно для Нюры замолкает и смотрит на неё: "Правда, здорово?" Та в недоумении молчит... Аполлонарий злится: "подлость какая-то..." и в сотый раз громко с выражением повторяет таинственные речи, леденцом во рту их перекатывает из угла в угол, до пены прямо! Нюра сидит тогда вообще дура-дурой! Больно уж мудрёно всё... И, главное... как поддержать даровитого поэта разговором, вовсе не угадает...
  
  А познакомились они на почте - у окошка "до востребования". Нюра месяц подменяла заболевшую сослуживицу. А он письмо от какой-то редакции все эти дни спрашивал: "Будьте любезны, там должен быть конверт на... э-э... Аполлонария Козлова-Барановского". Первый раз Нюра хохотнула даже: "Ну и фамилия..." Но конверта Апполонарий так и не дождался. От какой редакции - не сказал до сих пор, мол, "тебе не обязательно".
  
  Теперь вот настряпала Нюра рыбных котлеток поджаристых, Аполлонарий, смерть как, их уважает, вишнёвочки в графин пузатый налила, перину помягче взбила и сидит-пождёт своего милого... А его всё нет и нет. Уже кукушка из часов выскакивать замучилась - нет Аполлона! Не пришёл он ни в ту ночь, ни в другую... Умотылял поэт со своим красивым именем в неизвестном направлении, оставив бестолковой музе плод высокого таланта. Ну, ясное дело, Нюра этот плод-то Аполлонькой и назвала.
  
  Потом был Витёк. Этот только-только освободился. Нюра с ним у бочки с квасом познакомилась. - Тащится Нюра с тяжеленной сумкой, жарища соки выжимает, мухи злющие нос искусать норовят, а в тенёчке - квас холодный! И народу - три человека. Рядом - он: голова редиской, сзади - хвостик. "Витьком кричи!" Нюру покорили его собачьи глаза. Как он смотрел на Нюру этими глазами! О-оо! Столько в них было преданности и чистоты! А какой услужливый: "Давайте, мадам, вашу сумку донесу". И донёс ведь.
  
  - Ни за что, блин, отсидел пятёрку, представляешь?! - играл желваками Витёк за вечерней чаркой в гостях у Нюры. - Какая-то сволочь грабанула заводскую кассу, а замели, блин, меня! - Витёк трудно сглотнул слезу. Похлопал опечаленными глазами. Выпил. - Вот ты... Нюра, скажи мне: где же она... справедливость-то, а? Откуда, Нюра, столько зла на белом свете? Скажи ты мне, Нюра дорогая!
  
  Нюра вышитым полотенцем нежно промокнула Витяшины умные очи, вытерла слюни. Она ласково прижимала гостя к взволнованной груди и гладила-гладила по хвостатой макушке.
  
  - Тяжело мне, Нюра... проходит жизнь-то... А жизнь-то ить одна, второй-то уж не выпишут. И надо жить её... Нюра...
  
  Хозяйка не стерпела - крепко поцеловала гостя в мокрые губы: "умный ты мой!"
  
  - Спасибо, милая Нюра... ты одна... меня понимаешь... - Витёк выплакивал на Нюркином пышном бюсте своё горе, крутил головой-редиской. - Пожалей меня... Нюра-а... да приласкай, трудно мне... а я... я за всё добром отплачу.
  
  Три бурных ночки от всего пылкого сердца жалела почтариха ушибленного судьбою Витька, три ночки ласками утешала бедного, ведь известно, что ласке и поросёнок рад. От всей души поила и кормила приблудного. А на четвёртое утро не обнаружила в мягкой постели ни самого Витька, ни с трудом накопленных детских финансов (государством даденных), а также и своих рублей, кровно заработанных и крепко завязанных в узелок, который надёжно был упрятан в потаённом месте за образами.
  
  Долго, не месяц-не два, горевала Нюра, мужиков стороною обходила. Но вот родила она Витеньку, и как-то незаметно сердце её оттаяло. И опять она жалела бездольных. Жалели и они её, невезучую. И государство, тоже свой народ жалеючи, едва поспевало за Нюрой подымать её детишек, дружно прибывающих на белый свет. Ну а как иначе, на то оно и государство.
  
  Барачные в голос признавали, что мимо Нюрки ни одна ширинка не пройдёт без запинки. И, правда, была почтариха недурна собою: крепкая, рыжеволосая, с быстрыми смешливыми глазами и пухлыми сочными губами на свежем румяном лице. Роста - чуть выше среднего, с привлекательными ямочками на локтях. Налитые формы и гладкая, как из белого мрамора, шея, - всё приманивало ухажёров. "Хороша Федора, да дура!" - наблюдая Нюркину жизнь, досадовали соседи.
  
  - Лидия Александровна, ну чё же я такая в мужиках-то невезучая?.. - кинулась почтариха к барачной ворожейке после очередного пустого романа.
  
  - А и правда, девка, плывёт к тебе одно хламьё, прости господи. Может, не клевать бы на всякого-то сразу? Обождать бы маленько, глядишь, и прибьёт кого путнего?..
  
  - Где же их взять путних-то? - вскричала почтариха. - И не могу я, тётя Лида, - она понизила голос, - не терплю я, понимаешь... долго без мужика... болею, - призналась женщина, не стесняясь. - Да и жалко мне их.
  
  - Хех! Жалко! - всплеснула руками Александровна, - ак чё ж они-то тебя не жалеют? Правда, что - дура набитая...
  
  Нюрка не возражала.
  
  - Ну, ладно, - сказала ворожейка, собирая королей и дам в колоду, - поглядим, чего же нам карты на сей раз скажут...
  *
  
  "Ну... вот и всё..." - выдохнула разгорячённая Нюра. Она встряхнула тряпку и постелила её у порога. Источая пар, легко выпрямилась, растирая занывшую поясницу. "Ой!" - хозяйка ловко поймала гребёнку, сползающую с разрушенной причёски, закрутила жгутом влажные волосы и воткнула гребёнку на место. Женщина повернула на сынишку круглое лицо в завитушках: из-под рыжих бровишек моргнули слезами васильковые глазки. Никогда ещё в этих стенах не было так пусто... Нюра смахнула розовой ладошкой градины пота со лба. Высморкалась в фартук и легко подняла ведро. "Посиди, пойду выплесну", - проурчала она грудным рокотом. Сынок увязался было за ней. "Сиди, сказала!" - мать накинула фуфайку, влезла голыми пятками в разбитые мужские бутсы (какой кавалер, убегая, их оставил, Нюрка так и не запомнила) и вышла. На мартовском дворе чернильная заволока уже глотала небесную синь. Неверные коты-сердцееды, не дожидаясь ночи, с шиканьем и душераздирающими воплями шастали по крышам стаек-сараек. Где-то в огородах перебрёхивались собаки. Из своей будки тягучим баском им подпевал Пузик.
  
  Хозяйка вернулась - у двери топтался сухощавый мужик в мышастой куртке. "Не зарастёт ко мне народная тропа, - усмехнулась Нюрка. - Кто ещё такой?" Мужик, не видя хозяйку, осторожно постучал по дверной ручке, прислушался...
  
  - Вам кого? - спросила Нюра. Она включила в подъезде свет. Пришелец вздрогнул, сверкнул очками.
  
  - День добрый... А... поминки уже закончились? - поинтересовался он, приглаживая вздрагивающим мизинцем франтоватые усы.
  
  Почтариха узнала усача - доставляла газеты. Это был артист. Так его называли: не Сергей Фроловский (как значилось когда-то в оперных афишах), а просто: "артист". Говорили, что он некогда солировал. Жил Фроловский в центре города чинно, семейно. Но в одночасье семейная жизнь полетела под откос. - Жена его, балерина, загуляла и вскоре, забрав сына, уехала с новым мужем в другие края. И настали для Фроловского тугие времена. Он с тоски запил и работу артиста сменил на место ночного сторожа в столовой. Там и кормился. Бедолага обменял свои шикарные апартаменты на конуру в замызганном бараке, здесь неподалёку. Этот барак тоже обслуживала Нюрка. Она изредка наблюдала, как артист, ещё не растерявший былой стати, крадучись, подбирает окурки в консервную банку, а потом смакует их, сидя в сквере у театра. "Господи, за что же Ты его?.." - сочувственно удивлялась женщина. Никто не замечал, чтобы артист пил на улице, но дома под койкой стояла батарея пустых чекушек. Нюре известно, потому как временами прибиралась у него. Артист обычно сидел на лавочке у своего окна с книгой или газетой. Завидев Нюру, вставал почтительно. "О-о-о, Анютушка-ангел мой! - встречал он её красивым баритоном, - не обрадуете ли сегодня письмецом?" Ласково так называл: "Анютушка". Сергей Леонидович, откинув рукою тёмный волнистый чуб, сквозь очки внимательно смотрел на почтариху и заметно бледнел при этом. Но писем артисту никто не писал... "Чернила разводят, - нерадостно шутила почтариха, - а пока разводят, давайте-ка я вам быстренько окошко сполосну, вон какое засиженное".
  
  Да, именно он, бывший артист, Сергей Леонидович, сейчас маялся у Нюркиных дверей.
  
  -Заходите. - Женщина собрала на стол поминальное. Налила пришельцу стопочку. - За упокой рабы божьей Зои.
  Сергей Леонидович тризничал, а Нюра, укачав наследника, села напротив и, подперев руками подбродок, жалостливо наблюдала.
  
  - Я знал Зою, - сказал артист, - покупал у неё подписные и хорошую литературу. Славная была женщина. Пухом земля ей...
  
  Почтарихе нравились его интеллигентность, бархатный голос. Нравилось и то, что она, простая почтальонка, вызывает интерес у... артиста! пусть даже вчерашнего. А Сергей Леонидович, раскрасневшийся, то и дело поправлял воротничок смятой рубашки и аккуратно хлебал лапшу. Аппетитно глотал блины с компотом: "Давно такого не едал". Впалые щёки его были покрыты седоватой щетиной, а сам он выглядел виноватым школьником. Внезапно свистанул ветер и захлопнул открытую форточку. По стеклу затарабанили капли. "Уу... ливень заряжает..." - сказала хозяйка и подтянула шторку. Через минуту за окном уже вовсю хлестал и плескался дождь. Приближаясь, сверкали молнии. Жуткими раскатами хохотал гром. Началась ранняя в этих краях весенняя гроза. Гость засобирался: "Пойду". Нюрка тоже поднялась: "Ну куда вы сейчас, Сергей Леонидович? Намокнете же, простудитесь... Переждёте грозу, а завтра уж и... пойдёте. Останьтесь..." - неожиданно предложила она. И вдруг... всхлипнула. И слёзы градом покатились по её пригожему лицу. Удивился Сергей Леонидович, растерялся: "Вот тебе и новости..."
  
  - Анютушка, ангел мой... ну... ну что вы?.. Вот ведь как... и здесь у нас гроза...
  
  Нюрка по-детски уткнулась Сергею Леонидовичу в куртку. Сергей Леонидович бережно гладил её пушистые волосы. И, конечно, остался - Нюре на утешенье. А назавтра он тоже не ушёл - хозяйка не отпустила. И с тех пор они вместе стали жить-поживать и... добра наживать! Как в сказке. Размеренно повели они по жизни свою семейную лодку. - До солнышка Нюра с мужем - уже на ногах: разнесут почту и вместе - домой! Там - завтрак (с пылу, с жару!). После - все домашние, наглаженные да начищенные, расходятся по местам.
  
  Сергей Леонидович обрастал заботами. Он прекратил выпивать. И не курил даже. Преподавал в музыкальном училище. Подрабатывал в детских садиках. Нюрин выводок называл его "папой Серёжей". А Нюра величала по имени и отчеству. Сергей Леонидович и домашней работы не гнушался: толкался в очередях, кашеварил и даже - о-о, ужас! что может быть страшнее для настоящего мужчины - стирал бельё! Соседи наблюдали, как он развешивает на верёвках, а изо рта... прищепки торчат! И давно все забыли неухоженного артиста. На глазах родился новый, уважаемый человек. По ночам Анюта прижималась к супругу, ласкала его тёплыми руками: "уютно с тобой... спокойно". Её горячие ласки наполняли Сергея Леонидовича новыми соками. Голова его кружилась от счастья. Он целовал её притягательные глаза, золотые кудряшки. "Анюта-спасительница моя..." И поражался Сергей Леонидович: "Это от неё... вот от этой женщины, мужики нос воротили?! Не понимаю..." Но скоро находил простое объяснение: "Бог Анюту для меня оставил". Одно омрачало Сергея Леонидовича: разлука с сыном. Отец везде и всюду запрашивал, но, увы. Позже выяснилось: бывшая супруга взяла себе и сыну чужую фамилию, и они жили за границей.
  
  - Во Нюрка-молодец! - говорила тётя Шура на соседских посиделках, - ишь как прибрала-приосанила мужика! И сама при нём расхорошелась - зажила по-человечьи! По театрам, глянь-ко, да по кинам ходют, не как некоторые... поллитры сшибают. И дома - чаша полная, и дети обихожены.
  
  - Да уж, любо-дорого смотреть, - вторили соседи.
  
  ***
  
  Вот и лето красное приспело. Молодое потомство, как всегда, в лагерях и санаториях отдыхает. А Нюра с Сергеем Леонидовичем скоротали вечерок у телевизора (да, кроме прочего, и на телевизор накопили!), ну вот... скоротали они вечер да и засобирались на боковую. Обоим рано вставать, печку топить, завтрак варить, да накручивать почтовые тонно-километры. А сейчас жена убирает со стола, муж посуду моет. Конечно, всё собща, всё вместе.
  
  - На почте этот раз... - позёвывая, говорит Нюра, - этот раз... дорожки выделили... В прихожку возьмём. - Она поставила чашки в сервант, подошла к мужу,
  - Сергей Леонидыч, ну хватит уже размывать-то... Идём спать уже... - шепчет она, обнимая мужа. Тесный халат расстёгивается, обнажая её искусительный стан...
  
  "Ну, за что... за что же она меня так полюбила-то? - тихо и радостно смеётся Сергей Леонидович, сидя на краешке постели. - Что же такого необычного во мне разглядела? - в сотый раз удивляется он и старается припомнить свои достоинства. Но... что поделаешь, выпала память и неизвестно, куда закатилась. Нет... не припомнит он в себе ничего такого особенного. - Какая же она славная! А сколько нежности, желания... А готовит как... ммм... Эх, ещё бы... ребёночка нам с ней..." Сергей Леонидович долго не может уснуть: умилённо вспоминает каждые день и ночь, проведённые с Анютушкой. Перебирает преимущества, которых у жены просто не счесть (никаких пальцев не хватит!) и которые скопились в одном (подумать только: в одном!) человеке. В окне висит луна и серебром обливает лицо и фигуру обожаемой Анютушки. Лихой ветерок колышет занавеску. И на душе свежо и - бесконечно хорошо!
  
  Глубокой ночью раздался тяжёлый стук в дверь.
  
  _____________
  Фрагмент из романа-книги "Любовь в курятнике", по которому создан полнометражный художественный фильм "Искренне Ваша"
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"