Глава первая. Закат пред ночью.

Обагряет землю,
свинцовый закат,
предвещает тьму,
предвещает смрад.
На крыльце у дома
сидел старичок
грустным, томным взглядом
он смотрел вперед,
черных гор вершины,
пики Раграмонд,
там живут драконы -
властелины Норт.
Век назад прошелся
катаклизма смерч.
Изменил он жизни,
и разрушил Твер.

Новый век начался
эра тьмы, тоски,
снова новый день,
печалься - он вобьет в виски.
Образы ночные в голове сидят,
хуже, чем кошмары мозг его едят.
Серебристой чашей зачерпнет воды,
и уставшим взглядом серость озарит.
Сколько миру надо,
чтоб исход узнать,
сколько жизней рано,
забирает Драт.
Ревностный защитник -
Мегирол Рэдрад,
он ушел отсюда,
он оставил ад.

Шелест ветра гонит
новую волну.
Вновь и вновь приходит
шелест смерти вдруг.
Ночь ясна, яснее дня
безопасней вроде нет,
но во свете ясном
тени то и нет.
В отражение ясном -
новый мрак личин.
И порой неясно,
кто и почему
этот мир прекрасный
превратил в золу.

Дередмор, разбит ты нынче,
мир мой дорогой.
Ты был мной убит же,
хоть и мной спасен.
Тускло, тяжко стало,
созидать тебя,
проследи за каждым,
и пойми меня.
Смерит все, убийства,
Войны, нищета,
Униженье близких,
Гверты все туда.
Их хоть создал я,
но сами собою,
уничтожат в этот раз,
начатое мною.

Глава вторая. Лес ночных кошмаров. Забвение.

Под горами Норта
Рэгос пролегает
древний лес миражный
хоть и расслабляет.
Много смерти видел,
много сам составил.
Паутина болей
души ловит Нами.

Черные деревья,
Сторожат заставу,
ту, что сами сделали,
сами защищают.
Пауки огромные
разбивают жвалами
тел остатки прошлые
и животных раненых.
Три миража черные,
три ночных кошмара.
Каждый что-то может
каждый это знает.
Ночь. И в лес проходят
дураки и глупые,
Смерти вместо пропуска
здесь они получат.

Асгинар - мираж страданий,
страж, хранитель небосвода
тот, что плещет синим морем
над лесным простором Норт.
Элесгрит - мираж болезни,
старший сын он бога смерти.
Здесь один лишь только раз
развернул чумы проказ.
Тимраэль - мираж увечий
младший брат и страж межречий.
Там, где лес свой нрав являет,
там капканы расставляет.

Образ яркий в ночь без света -
он один висит под небом,
красным ливнем проливая
лес забвения, кошмаров.
Смерит запах и покой
разделяет этот стон,
что от ветра меж деревьев
в ночь светлее дня идет.
Ночью, озеро, багровым
наполняет души мертвых,
тени страждущих скитальцев,
ночи странных обывальцев.
Распускают свои нити
бледноликие картины,
оживают великаны,
те, что ходят там, где  надо.

Просто знай, прохода нет!
Забывай и поскорей,
что такое есть местечко,
где на каждое словечко,
может резко обломится,
из теней плетя темницу,
вылезет простой Аттрок,
миражей прислужник хитрый.
Он как черный похититель
заберет тебя с собой,
и забудешь ты сон свой,
ведь в лесу кошмаров страшных,
только смерти яд не страшен.

Глава третья.  Океан слез.

За горами в этом мире
океан ужасный стынет,
слезы, слезы, боль страданье -
шрам души и расставание.
Каждый может тут поплакать,
со слезами жизнь исплакать,
каждой капелей год отдать,
наполняя океан.

Тут вода живей живой,
где не видно никого.
Все кто мог, давно на дне
бездна держит их в себе.
Белых перьев тут наброски,
камней кучи и кусочки,
те кусочки жизни прошлой,
что оставил тут нарочно,
тот скиталец, кому плохо,
что от мира ждал прохода,
Проходил он день за днем
Берега слезливых гор.
Отрицая все печали,
все мечты осуществляя,
море слез их, выползая,
пожирает с головой.
В ночь особенной картиной,
лунная дорожка к Рину,
острову лишь полнолуния,
даст нам путь с ценой для риска
найти остров без убийства.

Птиц тут тоже нет давно -
все уже давно мертво.
Слепок жизни тут остался,
камнем время оказался.
Точат воды эти муки,
угрызения, испуги.
Эти воды тут страшнее -
Рэгос даже был милее.

Тьма в воде, в земле, в лесах
тьма везде, но не всегда.
Свет - он серым станет скоро
Света нет, он тьма с узором
в этом мире нет причины
ожидать другой личины,
хоть от света хоть тьмы,
демиург тебя дери.
Раз создал такой ты мир,
катаклизм свой забери.


Глава четвертая. Изречения молодого дарования.

Мой мир, мое решение,
но не найти мне в нем спасенье!
Где чаш весов не наполняя,
я боли реки отпускаю.
Где серость солнечного дня
сменяется цветастой ночью...
Где свет темнее мрака ночи,
а тень светлее полдня солнца.
Там мне твердят, что будет так,
но знаю я, что так не будет,
не потому что не хочу,
а потому, что мир надавит.
Аорту воздуха приткнет,
заткнет он легкие, прожжет их,
отрежет языка кусок,
и истерзает меня ядом.
Мне грустно это принимать,
и больше сил терпеть нет в жизни.
Хотя б дожить до завтрашнего дня,
а там что будет, не увижу.
В ночи таю свои страданья,
она одна меня поймет,
хоть длительное расставание
с сестрой родной, ведь далеко.
Держаться! Силы на исходе,
но вера в родственную связь,
спасет обоих от порока,
что жизнью хочется назвать...

Сестра, сестра, спаси родная,
ты знаешь, ты мне дорогая!..
Твой брат ушиблен головой,
он и ногам не даст покой!
Твоя лишь бледная улыбка,
и взгляд твой грустный
это пытка, но я люблю ее такой,
Такой я помню век весь твой.
Моя же милая сестрица,
Дай сил мне с этим миром биться.
Я нам построю лучший дом,
О, демиург, ты слышал стон?
Не мой, чужой и страшный!
Твоя работа, это важно!
Я путь найду, найду дорогу,
я заменю твой пост, работу.
Я пересоздам мир в чудесный,
не будет боль тут так уместна.

Глава пятая. Пытка ума, пытка сознания.

Этот груз, груз мыслей, фраз,
бесконечно много раз
замедляет восприятье,
изменяет глубь сознанья,
мысли все в свинец мурует,
по сетям он боль штрихует.
Глянув в небо - вдох глубокий,
снова пытка мысли новой.
Оглянись, взгляни на мир!
Где живешь ты, где эфир?
Мою боль увидит Лир,
Он опишет тяжесть думы,
он сыграет марш от скуки,
но лишит себя работы,
лишит чувств и радость горя,
где от многих знаний прока,
как от горсточки гороха.
Позабавь меня еще раз,
Спой о том, о сем, об этом,
Развлеки своим ответом.
Возьми арфу, напрягись,
вспомни рифму, ритм, держись,
песня как и знания миг - 
воздержи лишь этот крик.

То мгновение от боли,
Раздели его со мною,
там опять удар в сознанье,
снова тишь на ум мой давит.
Радость это иль мученье,
Знать на свете все виденья,
знать так много, чтоб отныне
было знание как огниво.
Разожгу костер потоков,
чистой боли и пороков,
я в него солью всю нечисть,
боль от жизни этой вечной,
свой я разум им очищу,
и сожгусь, развеюсь пылью.

Глава шестая.  Мой мертвый мир.

Шип впивается в сердце мое.
Кровь испускает мою глубоко.
На земле прорастет мой мир,
Воплотит идеалы мои в нем один.
Вот стою посреди дороги,
хоть и скована стенами дома,
Подле стенки малышка сидит,
Крестики памяти мелом чертит.
На камнях страшные лица,
И о помощи видны их глазницы.
И лишь девочка грусть за улыбкою прячет,
Хоть и слезы текут но смеется и плачет.
Этот мир разве мой?
Я один здесь живой?
Нет, вот плачет ребенок немой,
Серость улиц пропахла листвою гнилой.
Стекла плачут и ставни трещат,
Мое сердце скрипит как пустынный крик.
Боль сознания - это боль одиночества,
Это город - мой мир и пророчество.
Кто же девочка эта тогда?
Неужели моя ты судьба?
Глянь своими зрачками в душу мою,
Покажи, что ты видишь - смерть ли мою?
Боль пронзает виски,
Теребит мою грудь,
Не дают моим легким вздохнуть,
Крови сгусток пытаюсь вернуть.
Запечатан мой мир
Как душа в алтаре
Там и я застреваю,
На веки во тьме.

Глава седьмая. Мирской порядок.

Восседает здесь у власти,
Старый рыцарь, дипломатик,
Он рехнулся уж давно, 
но бояться все его.
Страх народ в перчатке держит,
слово молвишь - будь повешен.
Рыцари такие - жуть,
красно знамя пронесут,
Сами все в железе черном,
свет небес собой износят.
Меч - а нужен ли он им?
Страх сменил оружие веры,
но найдутся Гверты скверны,
только жало будет влажным,
так ударят в спину важно,
обернутся, скажут - Было,
и никто не видел лживо.
Все, кто верит, кто не знает,
все давно сбежать мечтают.
Кто рискнул, того нет с нами,
Кости на ветру играют...
За стенами трупов горы,
Им не роют ямы боле,
Нет врагов тут в этом мире,
нет войны, ее убили,
есть лишь только эта власть,
власть монарха - это страсть,
страсть к насилию, убийствам,
к наслаждению, ревнивцам,
те, кто славят их, кто льстит,
сладкий яд кладет в банлир.
Так ведь губят больше стада,
снова страхов нагоняя,
вестники кричат - Убийство,
покушение, насильство,
И все в дом бегом бегут,
ставни, двери - все запрут.
Как с зажатой в кулак волей,
можно дать отпор народа?
Так в ужасной, страшной муке,
долго плача, и в разрухе,
Эти гверты рушат горы,
рушат море, лес, природу,
так разрушат скоро мир,
тот, что я создал один.

Глава восьмая. Пустыня бесконечности.

Из огня и пламя,
вырван прах печали,
пеплом серым, дымом,
наступила тьмы картина.
Тот, кто ходит по пустыне,
тот кто ищет чертовщины,
не найдет он в ней покой,
боль оазиса становится игрой.
Волны песка, блеклого ночью,
заполняют сосуд,
не узреть нам воочию.

Тот страх судьбы,
что ночью спит,
и путник,
ночью, без причины,
пойдет, страдая лунатизмом,
найти свой путь кончины.
Здесь нет воды,
И воздух жаркий,
он маревом багровым, ярким,
слепит глаза идущих ночью,
Они найдут тебя нарочно.
Сладость ада тут витает,
ночью холод пронимает,
днем не спрятаться от жара,
ночью не согреться пламям.

Странный змей в песке грохочет,
серый камень зубом точит,
и найдет себе он жертву,
Яд впрыснет, рассыплет пепел.
Чешуя чернее мрака, 
и длина его ужасна,
хвост в шипах, 
и весь в пластинах,
не убить мечем скотины.

Странный дом среди пустыни,
весь из дерева,  рутины.
Каждый день одно и то же,
Дверь откроет, стон продолжит,
скрип доски в полу щекочет,
нервы гверта не из стали,
чувство страха понимает.
В доме не живет уж боле,
лет как сто никто по воле.
Туда трупов отправляли,
что покоя не желали,
дабы там нашли изгнанье,
в глотке черного скитанья.
Ярость бездны вырвет душу,
вырвет волю, вырвет зубы,
руки оторвет и ноги,
не уйти, ползти тем боле.
Вечно слушать скрип тоскливый,
как под крышкою в могиле,
ожидая бесконечно,
чтоб простили наконец то.

Все скрывает эта бездна,
вечности глухой пустыня,
этот дом ее начало,
а змеюка - бесконечность.

Глава девятая. Город раскаяний.

Среди гор тех мрачных,
средь лесов чернейших,
город стоит странный,
жителей давно там нету.

Смерть свидетельница чуда,
город пуст, но жизнь в нем плещет,
Там раскаяний тревога,
очищает пути сердца.
Вся та злость, жесткость, лживость,
что в сердцах всех накопилась,
стала черным, блеклым камнем,
Что над городом свисает.
Ключ к сердцам того народа,
Что жестокостью проводят,
жизнь свою и своих близких,
разбивают счастья мысли.

Там террор стоит ужасный,
солнце встало, жизнь погасла,
село - снова оживает,
но охоту начинает.
Существо в тенях шагая,
прогибается под знамя,
и крадется, тень воруя,
душу жителя чаруя.
Обмотав ее канатом,
он утащит ее в стратум,
где сожрет, сожжет останки,
и на новую душонку,
цели метку выставляет.

Вот погибель и явилась,
К жителю, во тьме забилась,
Все, что может - покаяние,
Лапы тень протянет жадно.
Расплелись все тьмы узоры,
разлились по цвету крови,
жертва взгляд пустой хранила,
когда сущность хоронила.

Пуст уж взгляд, но тваре равно,
пожирать ведь так приятно,
Это ведь ее работа,
очищать от скверны город.
Новой силой, камень черный,
напитает слуга темный,
проведет свой ритуал,
приумножит силы край.
Новых тварей расплодится,
и раскаяться, проститься,
времени не станет вовсе,
смерть пришла - душа тревожна.


Глава десятая. Тьма в пучине и проблески в ней.

Тяжесть греха, все же милость,
где, когда, кого простилось?
Те, кто знают, где во тьме пучины,
можно свет найти, найти причины.
Кто нырял, тот видел правду,
Тот, кто знал, тот знал не правду,
только видевший осмыслит,
для себя границы пишет.
Тот, кто видел, ограничит,
свои судьбы всем напишут.
Кто прочтет, сознанием тает,
мысли все в могилу канут.
Крышку гроба тут захлопнут,
но для тех, кто не посмотрят,
не грозит подобный случай.

В этом мире кто в пучине,
тот и правит всей картиной,
тот, кто знает правду, может.
А кто может, не раскроет,
ведь не выгодны правлению
много лишних просвещенных.
Новой гранью, новым духом,
тьму развеют на досуге,
но для тех, кто избран,
им судьба в роду пропишет.

Искры знаний охраняют,
рыцари в доспехах края,
Хоть в воде, в пучине скрыто,
каждый жаждущий, предвидя,
там дорогу откопает,
слово истины узнает.
Но восстания тут не чужды,
жизнь тут строится так грустно,
и война с войною пляшет,
смерти вальс, и кровью плачет.

Свет души покажет правду,
заглянуть лишь надо правда,
но слепым и глаз не хватит,
чтоб увидеть пред собою,
тайну страшную создания,
демиургом мира Норта.




Глава одиннадцатая. Течение времени.

Во взгляде огонь, в душе пустота
Холод в дыханье и яд во словах.
Радости нет, на лице ни улыбки,
Кровь испещрила седые морщинки.
Струи огня по коже стекают,
Слепки металла там оставляют.
Иголки с ядом в сердце вставляют,
ожоги крови в душе оставляют.
Тысячи глаз пронзают столетие,
там где историей жили поколения.
Зубы времени прожорливо стали,
Жевать, разрезать листы из стали.
Часы разбивают гудением удара,
Тишины линию и спокойствия стазис.
Гниение деревьев и кладбище ставит
Границы обновлены съедаемой дали.
Реки сознаний сливаются в море,
Только печаль оставляет следы,
В море тоска на след набредет,
След осознания и мысли глотнет.
Нить напряжения и слезы мучения,
Паутина всех страхов, сомнений идей
Иголки свернулсь, как ртутные капли,
Пролитые в грязной, проклятой душе.

Глава двенадцатая. Надежда.

Мой брат, я знаю,
мы все сможем!
Пускай сей мир,
порой жестокий,
откроет нам дорог просторы,
и мы отправимся по воле,
туда, где ветер грусти уж не веет,
чтоб знать, что есть еще наверно,
хоть что-то кроме смерти, страха,
кроме страданий и печали,
что есть хоть капелька надежды,
веселье, радость, счастье, верность.
Все то, чего наш мир не знает,
все то, чего нас демиург лишает,
Хоть капельку, хоть нить мгновенья,
но ощутить бы по велению.
Велению духа, сердца, жизни,
тогда не страшно будет,
О, Всевышний, 
не страшно будет умирать.
Услышь мои мольбы, мой братец,
Услышь и ты их, наш создатель!
Зачем ты нас тут сотворил,
Коль кроме греха в жизни сил,
не хватит ни на что, скажи?
Зачем ты нас создал такими?
Зачем жесткостью усилил?
Мы знаем, что есть радость жизни,
Но спрятал ты от нас тот список,
тот список мест, тот список жизней,
что там побудут или вымрут.

Раскрой глаза, услышь мой глас,
сожги дотла ты эту мразь!
Построй по новой эти страны,
Наш Норт старинный и печальный!
Драконов мы давно не знали,
по-вымирали? Как нежданно!
Мы так же вымрем, и оставим
лишь тени, тихие печали!
Мой брат, стань демиургом,
создай что хочешь, но получше,
пускай не будет зла и злобы,
мы заслужили в эти годы,
хоть маленький лучик надежды,
и толику простых вещей,
чтоб счастье, наконец, познать,
а не в могиле загнивать.

Глава тринадцатая. Заключительная. Очищение огнем.

Рассвет. И вот среди небес,
огнем пылая, жаркий крест,
несется пламенный эскорт,
хранимый волею порок.
Моря, вздымаясь, разгулялись,
Багровым цветом наливались.
Из них на сушу выползали,
ночных кошмаров, ада твари.
Землетрясение, и реки крови.
Деревья с леса тьмы по воле,
по-оживали, шли в неволе,
вооружившись острым колом,
шли убивать, кровь проливать.
Огонь священный от небес,
поднимет пламенный здесь крест,
и разведет золы холмы,
развеет ветер их до тьмы.
От мира лишь куски остались,
Лишь запах гари и остатки.
Остатки городов, селений,
пещеры разных странных тварей,
Паучий лес, все снова встанет,
как было три века назад.

Попробует создатель
создать желаемый им ране мир,
Наполнив светом и прекрасным,
раскрыв границы для других.