Сначала - цельнотканое гимнастическое трико с отверстием для головы. Кручёный шёлк, натуральная латексная нить: шелкопряд, пьющий сок гевеи, так ей думается. Трикотаж в равной степени податлив и держит форму. Ступня сразу делается узкой, с крутым подъёмом, и маленькой - никаких подагрических шишек, что вы. Икры соблазнительно округлы, живот, бёдра и ягодицы очерчены божественным циркулем, груди мягко колышутся в плену, руки от запястий до самого плеча выточены на токарном станке того же в вышних мастера. Кисти рук... нет, о них позаботимся позже.
Корсет. Ни стальных пружин, ни пластин китового уса: плотная гибкая кожа, которая вмиг делает талию похожей на ствол юного деревца, горделиво распрямляет спину. Двойная чаша лифа принимает в себя нежную млечность грудей и возносит к небесам. Вместо шнуровки спереди ряд плоских крючков. Никакой необходимости в докучной и дорогостоящей прислуге. Внешняя оболочка, которая легко облекает и сохраняет форму сама по себе. Так могло стоять без женщины внутри старинное платье из золотой парчи.
Раковина устрицы. Панцирь майского жука.
Присутствие равно неприсутствию. Сверх потайного экзоскелета можно с успехом набросить что угодно на выбор: невесомо кружевную "бельевую моду", рациональное платье, тунику от Кардена с пояском, спускающимся ниже талии, приталенную блузу и жюп-кюлот. Узкие туфли, тонкие, что лепесток, с острым или тупым мыском, ремешки - поперечные или крест-накрест на греческий манер.
Поверх стриженных вплоть до кожи волос надевается парик: полная имитация пепельно-белокурых локонов.
Теперь самое главное: маска. Замешенный на яичном белке грим королевы Бесс, античная схена, японский театр Но, венецианский карнавал. Однако, в отличие от упомянутых личин, эта обладает мимикой и легко принимает в себя иные краски, помимо основной: уголь бровей, кармин губ и щёк, порочную лазурь теней на веках и в подглазьях.
Последний штрих: телесного цвета лайковые перчатки, такие же плотные и гибкие, как всё прочее.
Теперь в броне не сыщешь ни единого просвета.
Труба метрополитена, в которую она спускается в тесном лифте - линия Сити Саут, принц Чарльз, путешествующий от Кинг Уильям Стрит до Овала в день её открытия, - заставляет вспомнить кринолин своими полукруглыми рёбрами. Ещё одна преграда между нею и миром.
Здесь она вынуждена стоять, но недолго. Юнец почтительно кланяется, указывает на место, пышные, как юбка, шаровары с шелестом нисходят в прогал меж двумя дородными джентльменами и там успокаиваются. Джентльмены вздрагивают и чуть ёжатся, но потом успокаиваются тоже.
Через несколько остановок с пересадкой - снова перрон и снова лифт, уже вверх.
На улице мужских клубов особого рода толпятся стайки молодёжи. По большей части никак не лорды - красивые юнцы из лондонских предместий.
Это ради них она рисует облик поверх облака.
В последние дни - ради одного. Совсем иного, чем все.
Небольшой, но какой-то значительный рост. Ну да, вот слово - величавый. Сюртук и брюки стального цвета, лакированный цилиндр и тонкий белый шарф вокруг шеи непостижимым образом кажутся просвечивающими насквозь, но чуть отступя от поверхности простирается броня под стать её собственной.
С головы до ног.
Под цилиндром - блестящие от помады русые волосы "а ля капуль", с прямым, как натянутая струна, пробором. Лицо Антиноя или Алкивиада: нос с горбинкой, изогнутые луком губы ярки, иссиня-серые глаза смотрят из-под царственного лба с холодноватой иронией. Горделивая шея: в подключичной ямке нежно трепещет и бьётся кровь. Длинные стрелы ключиц мягко перетекают в жилы рук, плоские и гибкие, словно клинковая сталь. Плечи, грудь и живот защищены природной кирасой мускулов. Ниже... ниже бёдер эфеба её глаза не смеют спуститься. В присутствии другого пола голову следует держать высоко.
Небрежная стать полубога. Изысканная гибкость живой богини. Всё замкнуто - и в ней, и в нём.
Внезапно юноша вскидывает голову - норовистый боевой жеребец чистой крови, - и пронзительно-синий огонь бьет женщину прямо в грудь. С любовью, печалью или ненавистью? По сути это одно и то же.
Обратно женщина почти бежит. Улицы, лифт, душноватый "тьюб", освещенный тусклым электричеством, съёмная квартира со стенами, которые смог закоптил вроде бы не только снаружи, но и внутри. Прямо в ванной комнате с побитым кафелем женщина сдирает ненавистную кожуру - до кожи, до мяса - и обнажённой становится под душ. Фальшивая краска, обмякшие черты, вялое тело девочки-подростка, что женщина носит уже четвертый десяток лет, оплывают, уносятся водой в слив. Густая, томительная, сосущая судорога поднимается от низа живота вверх, достигает пика, опадает щекотной волной, низвергается, ритмично сотрясая всё естество.
Момент истины.
Поздний вечер. Терпкий запах золотых нарциссов в вазе, тончайший - розовато-лиловых гиацинтов с туго закрученными лепестками: крошечные скипетры.
- С чего это, Дуги, ты отопнул дамочку? Зазорно аристократу якшаться с полусветом? - говорит ему друг, переворачиваясь на спину, жмуря карие глаза, в истоме раскидывая руки по голубой атласной простыне.
- Не отопнул - предостерёг.
- А ведь она не из тех бабских шлюшек с сутенёрами. Ну, кто на радостях исполнял ведьминский пляс вокруг здания суда, когда Оскару подарили два года за казенный счёт.
- И заодно уничтожили всех их конкурентов единым взмахом прокурорского пера, - смеется Дуг. - Теперь джентльмены, когда их леди из соображений морали и многодетности отказывают им в супружеском ложе, поневоле прилепляются к женскому полу.
- Только не к её прямым наследницам. Таких вроде как не осталось в природе. Да ты знаешь, кто это?
- Ещё бы, - Дуглас чуть улыбается, приподнявшись, достаёт спрятанную в изголовье кровати фотографию кабинетного формата. - Габриэль Ламберт, муза великих министров и творцов высокой моды. Про сию даму сплетничают, что доживает свой век в безвестности и нищете.
- Как и полагается куртизанке, вышедшей в тираж.
- Только это не совсем правда. Жизнь была бурная, уход от славы - добровольным, - отвечает Дуглас. - Не хотелось бы создавать старушке лишние проблемы с гласностью, понимаешь?
- Понимаю, что и говорить. Дурная молва - морская волна.
Юный кокни через плечо приятеля разглядывает поясной снимок: одухотворённое лицо, крутые завитки под необъятной шляпой со страусовыми перьями, сливочная кожа, будто светящаяся изнутри. Нагие плечи трогательно выступают из декольте, тончайшая косынка осеняет девственную грудь.
Он поневоле увлечён. И оттого не замечает, как враз темнеют голубые глаза, разверзаются двойной зияющей бездной.
Ныне отверсто.
; - Да чего уж там, - бормочет он. - Все мы ей служим.
![Лиана де Пужи, великая куртизанка []](/img/m/mudrowa_t_a/detivdovy/lianedepougy.jpg)