Борил, Борька был типичным альфой. Желанный сын, родился на год позже Светаны и пошёл в рост неукротимо. Она-то всегда была тощей, слабенькой, как все незапланированные младенцы, даже питательную смесь из бутылочки сосала халтурно.
Вообще-то не стоило бы ей жаловаться на судьбу: родители заботились о Свете как подобает. Из-за дочкиных лёгких ещё до появления вожделенного мальчишки переселились ближе к Заповеднику - посоветовала патронажная сестра. Ближе к натуральному источнику кислорода, хвойно-лиственных и плодово-ягодных ароматов.
Место было, к счастью, не весьма популярное и потому, в общем, недорогое. После того, как люди научились химически высвобождать кислород из аш два о и це о два, исчезла необходимость высаживать деревья взамен погибших и подтоплять сотни квадратных километров дефицитной почвы. (Наука в своё время категорически высказалась на тему того, что болота, возникшие натуральным путём, дают втрое-вчетверо больше эликсира жизни, чем лесной массив.) Мегабашни, спальные и пищепромышленные, покрывали планету сплошной коркой, но рядом с заповедником были заселены негусто - тем более по сравнению с модным ноу-хау, океаническими домами на далеко выдвинутых в воду платформах. Особенно дёшевы были этажи с первого по двадцатый.
Сам заповедник, один из десятка-полутора, существовал по крайней мере с тех пор, когда все взрослые озаботились - сохранить для детей прежнюю Землю. Хоть какой осколок или шматок.
Поэтому дикую природу отчасти проредили и облагообразили, отчасти укрепили саженцами редких пород, генетически возрождённых в лаборатории, расчистили озерцо-другое, обнесли высоченной изгородью и оставили как есть. Планировалось иногда заводить туда экскурсантов, но в целом человечество не стремилось к такому времяпрепровождению. Даже самый неискушённый инвестор предпочитал возводить новые жилые громады на изрядном расстоянии от массива.
Ибо лес внутри явно перерос человеческие намерения насчёт него самого. Гигантские кедры из Ливана и японские криптомерии вымахивали величиной со среднюю секвойю, сейбы отличались невероятно крепкой древесиной под стать дубу, красное дерево и болотный кипарис процветали, несмотря на довольно-таки ещё прохладный климат Заполярья. Папоротники походили на рощу пальм, подушки сфагнума и кукушкина льна раскидывались наподобие древесных крон. Озёра, питаемые подземными ключами, каждую весну разливались всё шире и затопляли окружающую территорию. После паводка гигантские скелеты деревьев сияли на всю округу мёртвой белизной, но уже никто не осмеливался их спилить.
И называли этот замкнутый в себе мир, из-за всё увеличивающихся контрастов с окружающим, Лютобором (почти как человека), Темнобором или Мрачнолесом.
По причине всего этого надзор за детьми вообще и двумя нашими героями в частности был строгий. С их десятого этажа (роскошная, двести метров, квартирка со специальным детским спортзалом и домашним кинотеатром) фиг было спуститься мимо консьержа. Даже лифт без пароля не вызовешь. Когда Борька пошёл в прогимназию на первом этаже, с этим стало полегче. А когда Светка нарочно осталась на второй год, чтобы ходить с братом в один класс, - и вообще как два пальца обоссать, по его разудалому выражению.
Ибо папа и мама, досмерти занятые в своём офисе (пятнадцатый этаж, дорогая аренда и в этой связи умеренное жалованье), во всём полагались на своего старшенького. Ну то есть Борила таким считали по причине полного дебилизма "младшенькой". Сказал - выпорет безмозглую лентяйку, чтобы самим родителям не подпасть под ювен-полицию, - и досыта выпорол фиберглассовой линейкой. Предложил водить на дополнительные уроки в цокольный этаж, где поселили педомата, отсидевшего срок в лагерях, - ходила на поводу регулярно, братик даже выслушивал до последней точки и арифму с алгеброй, и тригу с топологой. (Самому-то оно было без надобности - и так одни красные и голубые отметки в личном дэйри.) Клялся, что научит Светку владеть многомерным планшетом в сжатые сроки - и правда сжал, что и не думал сеять.
В общем, классу к третьему надрессировал любимую сеструху так, что знания от зубов отлетали. Вместе с ними самими. Молочными.
Нужно ли говорить, что Светана обожала брата?
Именно Борил года четыре спустя буквально учуял в основании одного из моностальных копий слабину. На уроке наглядного природоведения они пробовали измерить заповедный забор, конечно, большинство повернуло назад ещё раньше, вот и... В общем, очень удачно, что лаз обнаружился в противоположной от домов стороне.
Это был уже второй кордон - Лес вовсю давил на первую линию заграждений, перекидывал через неё ветви и запускал понизу корни. Кордон, вполне безопасный для жизни: пропускать ток высокого напряжения никому не приходило в голову: по доброй воле ни один среднестатистически нормальный гражданин не приблизится в Лесу на лишнюю пядь.
Но Борька не был нормальным и среднестатистическим.
- Прикинь, Светанка-Сметанка, - сказал он ей уже дома, на пороге игровой и спальных комнат. - Можно поднять прут в гнезде и пролезть под ним. Вторая линия - ну, это ерунда и старьё, там можно будет надыбать лазейку.
- Зачем тебе туда, а, Борь?
- Ни разу не был. Что за вопрос?
- Там есть что-нибудь интересное?
- Вот и посмотрим. Думаю, послезавтра, после допзанятий. Конец месяца, родаки будут корячиться до упора.
- Я не хочу. Наверное.
- А кто будет держать нижний конец пики? Вот и захоти, будь другом.
- Папа с мамой будут сердиться.
- Чему? Не узнают, мы ведь ещё вечером вернёмся. На первый раз совсем недалеко зайдём.
И снова брат оказался настолько предприимчив, что стащил откуда-то продукты для "сухого пайка" - старое понятие, которое в век изобилия исчезло. Ну, Борил ведь был паренёк начитанный, знал слова, не то что его тупая сестрица. В довершение бед сестрица явно струхнула - жутко заболело внизу живота, но потом как кровавый пузырь внутри порвался, и прошло почти без следа. Так, бурые мазки на штанишках.
К старому педоматику пришли уже с рюкзачками за спиной: знали, что и выдаст - не поверят. Он тоже просекал ситуацию.
А оттуда через подвальную дверь, о которой приличные мальчики-девочки и знать не должны, - и рысью, пока не стемнело, - к ограде.
Нюх Борила не подвёл: один из прутьев свободно поворачивался в нижнем гнезде. Специально для него заботливым хозяином Светки было припасено масло от ржавчины - и вот, наконец, в четыре руки его удалось приподнять на такую вышину, чтобы можно было пролезть.
- Я зафиксирую мономолекулярным шнуром, а ты давай держи, - на этих словах мальчик перебросил оба снятых рюкзака внутрь, чтобы сестре не передумать. - Потом поменяемся.
И храбро полез через низкий постамент задницей кверху.
- Теперь держу я, ползёшь ты, - скомандовал Борил с той стороны.
- Борь, может, отменим? Ты постоишь там, осмотришься, а я...
- Слабачка, - он презрительно фыркнул.
Но Светка на сей раз оказалась почти права. Когда лезть пришлось ей, шнур едва не развязался, брат с великим трудом спас положение, а вдоль Светкиной спины, под платьем, образовалась огромная ссадина от тыловой части копья.
Но едва их ноги, сделав буквально два шага, стали на плотный ковёр, что слегка колыхался под ногами, страх из Светки куда-то уплыл. И в голове...
В голове будто вспыхнула небольшая яркая лампочка. Всё стало до последней капли понятно, будто сам лес навеял.
- Мягко до чего, - сказала она. - Живая трава. Борь, можно я разуюсь?
- Дурёха, это же подтопление. Трясина. Неизвестно что там внизу и впереди.
- Тогда тропу возьмём. Или сплетём болотные лыжи.
- Какие тебе лыжи и какая тропа?
- Звериная, по-моему. Здесь вчера прошла лисица, заметая след хвостом. Это не я - Маршак. Видишь, словно шрам извивается? Животинкам ведь тоже тонуть неохота.
В самом деле, почти рядом с местом, где оба проползли сквозь ограду, шла цепочка в один след - будто по-индейски переставляли ступню за ступнёй, а потом затирали след чем-то длинным и узким. Светана довольно захлопала в ладоши, когда брат, чуть скривившись, признал её правоту.
- Ну вот насчёт лыж-плетёнок ты сморозила по аналогии, - сразу же охладил Борька её восторги. - Апачи Сетон-Томпсона припомнились.
- Наверное, - ответила Светана, беспечно упираясь взглядом в братнины лопатки, которые ходили взад-вперёд в такт его шагам. - Правда, апачи - они степные, а этот был городской, потом только лесной. Знаешь, чего я представила? Он тоже отыскал брешь, но на всякий случай принёс с собой две больших теннисных ракетки с отпиленными ручками. Знал, что такая нарядная трава часто бывает на болоте.
- Кто - "он"?
- Неважно. Некто двуногий по имени...Боривой или Людобор. Только он ошибся, просто один слой травы падал на другой, и все они становились перегноем и чернозёмом.
- Откуда слова такие взялись, - буркнул он. - У тебя ж по биогену трояк твёрдый.
- Слова взялись, и лыжи стали не нужны-ы! - пропела она. - Братик, давай биться о заклад, что мы их под теми кустами найдём?
- Ты чего, трёхнулась? Сбесилась? - крикнул он.
И вдруг заметил в тени, под могучей ветвью рябины, которая полого опустилась до самой земли и была усажена плодами размером в яблочко-китайку, нечто круглое, гнутое, с крупной сеткой.
Здесь начиналась старая ограда - из керамобетонных блоков. Местами покосилась, местами выщербилась и рухнула, но там, где дети на неё смотрели, ещё чудом держалась.
- Ну, коли тебе охота чудить, давай залезем и осмотримся, - уступчиво предложил Борька. - Вон на коре какие продольные наплывы - ступени прям. Твой мифический герой наверняка ими попользовался.
- Я бы ещё вокруг походила, - вдруг засомневалась Светана. - Глядеть, как там и что, можно и с земли.
- Обзор не подходящий, - с видом спеца возразил Борька. - Слишком узкий. Так ты за мной идёшь?
И подтолкнул девочку к началу естественной переправы.
Как-то вышло, что впереди оказалась она. Наверное, братец нарочно отрезал все пути к отступлению.
Когда, пыхтя и посапывая, карабкались на ту сторону - ветвища только казалась пологой, - брат с чего-то заметил:
- Отъела попу. Когда я тебя по ней полосовал, фигушки такой смачной была.
- Борьк! - она только и сумела выбулькнуть его имя: впереди замаячила серая бугристая колонна, в которой Света еле признала ту рябину, и надо было, хочешь не хочешь, подниматься со своих четырёх и держать равновесие.
И только она это сделала, - мир покачнуло, подбросило и вышибло из-под ног.
Сначала девочке показалось, что она парит на невидимых крыльях выше древесных крон, которые росли, пухли - и наконец бросились в лицо, словно кровь.
Стало жарко. В полусне девочка чувствовала на себе чьи-то шустрые, гибкие пальцы, что распутывали, расслабляли, снимали...
...Теперь она лежит - нет, уже сидит - во мхах, только они ростом ей по шейку, ярко-жёлтые и на диво бархатистые. Из глаз у неё выходят лучи, оттого видно все краски.
И ни одной нитки, ни волоска на ней.
Одета в непорочность.
За стеной золотого шёпота - вода, много воды, и прямо из неё вырастают колонны, подпирающие ночное небо. Каждая из колонн держится на исходящих из неё контрфорсах - тут некто словно подсказывает девочке слово для этих треугольных досок и плоских корней, вьющихся по земле наподобие рептилий.
- Светанка, это мы где? - над пышными покровами поднимается голова ничего не понимающего Борила.
- Где ты хотел, - отвечает она куда тише, чем он спросил. - В Империи Леса. Это деревья каури, природные великаны, они только чуть больше, чем им положено быть. А корни почему такие - им не нашлось места среди воды.
- Не болтай, о чём не спрашивают, - интонация ломается, нос морщится, словно брат учуял негодный запах. - Мы упали или что? И как теперь выбраться отсюда? Ночь полная.
- Ночь полная и луна полная, - бормочет Светана по наитию, и на небо, похожее на декорацию магического театра, восходит месяц. К тем цветам, что она различает, примешивается, не сливаясь, расплавленное серебро. И поднимает себе навстречу.
Борил тоже встаёт. Без несуразного мешка за плечами, но в прежних тряпках. Разорванных в клочья.
Оттого видно, что у него между ногами тоже встаёт... как тогда, во время стыдного наказания.
- Всё ты, всё ты подначила, - в голосе, помимо капризного хныканья, слышится непонятное. - А теперь как есть голая, точно язычница. Ты виновата... Сейчас мне заплатишь.
Девочка хочет позвать не помощь - но губы зажаты в тиски поцелуя: не родительского, не братского, невообразимого. На узкой ляжке взбухает, снова начинает плыть и ветвиться ручеёк тёмной крови.
Ближайший ствол каури ширится понизу, расщепляется - и вот от него отделились существа. Сияюще-серый, голубовато-лунный мех, нагие коралловые ручки с когтями, такие же внизу. Не лица - острозубые морды с глазами, огромными и бездонно-бархатистыми, как у сов.
Некая сила разрывает порочную сцепку - юная девушка ощущает на руках и ногах живые оковы и плети.
И Борил. Наверное, Борил тоже, потому что он почти визжит из груды меховых туловищ:
- Свет! Вели тварям отпустить! Они твои!
И захлёбывается, потому что его шею захлёстывает как бы пурпурной чешуйчатой лозой, изящный ярко-алый коготь чертит поперёк шеи багряную черту, которая тоже плывёт, подплывает понизу курчавой бахромой, распадается надвое вторым губастым ртом.
Мягкий, вкрадчивый голос позади Светаны говорит:
- Слава духам Леса, не произошло ни смешения кровей, ни насилия. На тебе лишь месячная кровь, первая и колдовская. Она позвала тебя сюда и она же защитила от осквернения - твоего и Мировой Чащи. Но такой защиты тебе будет мало. Вот, прими от нас подарок: вначале он тебе таковым отнюдь не покажется, но ты умна. Куда мудрее, чем полагал ублюдок. Ты поймёшь.
Зубы-шильца небольно впиваются затылок под белокурыми кудряшками. Тиски размыкаются. Серый утренний свет заливает окрестности.
...Как она тащила тело Борьки до границы и переваливала через проём в блочной стене, как - с нечеловеческой силой - вырвала с корнем стальной стержень и бросила внутрь ограды, Светана почти не запомнила.
Кажется, люди окружили обоих уже на дальнем подступе к небоскрёбам. Тело Борьки еле у неё отняли, обрыдали с ног до головы и увезли - ещё в реанимацию или уже в морг, непонятно. Потому что Свету, как и водится, наказали за обоих: заперли в квартире на все девять похоронных дней. Вместе с едой в холодильнике, водой в кранах и рядом с исправно действующим туалетом.
Сначала юная девушка чувствовала в себе боль и ярость, достаточные для того, чтобы вышибить бронированную дверь. Было скверно: голова прямо раскалывалась, шею тянуло, саднило в горле и самом низу живота, не хотелось ни есть, ни пить, но сознание оставалось ясным и чётким, как хрусталь.
Подарок. В котором нельзя до срока признаться.
Потом, когда всё открылось, начались круги ада.
Вид и запах воды, взмахи полотенца, вспышки яркого света и резкие голоса вызывали долгую, тягучую, как слюна изо рта, судорогу.
- Кто тебя укусил? - всё время спрашивали её. - Та тварь, что убила твоего братика?
Светана отмалчивалась. Понимала, что скажи она правду об изнасиловании и каре за него, о добрых крысиных людях в сердце Мрачнолеса - спишут на обычную при бешенстве галлюцинацию и неадекватность. Это было легко - вообще не говорить: спазма то и дело сковывала челюсти словно замком.
- Ну попробуй взять в рот хоть что-нибудь, деточка ты наша единственная!
- Да что вы её мучаете, Реокарда Савловна, - тихо говорил врач. - От такого не выздоравливают.
- Ведь бывали же случаи. Указывают же лекарства: водяной шильник, то же собачья кислица, корень кипарисового молочая...
- Экзотика, милостивая госпожа, экзотика. С точки зрения науки абсурд и вообше недостоверно.
- Но вы ведь собираетесь идти до конца? - вступал отец. - Света - последняя надежда семьи. Навряд ли нам разрешат завести ещё одного ребёнка. В таком возрасте и при таких плачевных обстоятельствах.
- Долг любого медика - бороться до последнего, - кивал его собеседник. - Мы и боремся за девочку.
А сама девочка никак не могла улучить минуту, чтобы удрать из госпиталя. Отцепить шланги и провода, порвать ремни, которыми - в опасении того, что возобновятся жуткие корчи первых дней - стянуты руки и ноги, отбросить подобное глине, парализованное тело, плавающее в гнойном поту, испускающее мочу и кал. Вылететь в окно тринадцатого этажа, словно белое с чёрным орлиное перо с убора шайеннского вождя.
Убора, который надевают в предвидении близкой смерти, чтобы достойно предстать перед Великим Духом.
Пока все попытки не удаются: медицинские тупицы бдят круглые сутки, хотят, чтобы все муки до конца повыбрала. Только и утешение для больной - картины, что подвигаются всё ближе и час от часу рисуются всё ярче и отчётливей. Взмывающие кверху живые колонны, на которых покоится изумрудное небо, - изумрудное, ибо за изобильностью их лиственных одежд почти не видно синевы. Тихие озёра, подёрнутые живоносной водорослью. Купы диковинных цветов, покрытые снегом, готовым вот-вот растаять. Белая сталь величественных древесных мумий - лесных прародителей. Седые кедры, что в лунном сиянии подобны веренице старинных японских замков. Деревья-города, деревья-дома и деревья-храмы.
Кишение мелкоживущих. Непуганая крупная дичь.
Покрытые гибким мехом большеглазые существа, одним из которых ей, без сомнения, уготовано стать.
![Дерево с окнами []](/img/m/mudrowa_t_a/devockaimrach/derewomrachnobor.jpg)