Мудрая Татьяна Алексеевна : другие произведения.

Падальщики

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
Денисовская девушка []Денисовская девушка - художественная реконструкцияя []Денисовский человек []

ПАДАЛЬЩИКИ

Сценарий фильма

ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ПРОЛОГ

   Экст. Первобытность.
   На фоне полнейшей темноты и глухого молчания слышен первый удар камня о камень. Возможно - кремня о кресало, ибо тотчас же вспыхивает широкая искра. Но скорее - двух округлых булыжников, которые начинают и после многозначительной паузы мерно и неторопливо ведут ритм. Некоторое время не происходит ничего - лишь искра, поначалу бледная, словно бы раздувается, подпитываясь странной музыкой. Наконец, мы догадываемся, что это костёр, и слышим голоса: своего рода песню без слов и практически без мелодии, негромкие восклицания, что сопровождают удары камня о камень. Песня ширится, нарастает, и в союзе с нею разгорается огонь - удивительного розовато-алого цвета, заключённый в рамку широких сводов, щедро увитую растительностью: плющ с отблеском воронёной стали или нечто вроде. Каждый звук удивительного хора вздымается вверх словно бы языком, чуть более призрачным, чем те, что выбиваются из горящих ветвей, и тотчас падает наземь, отчего настоящее пламя всё нарастает. Гудение живого огня сплетается не с одними только человеческими голосами: густой бархатистый рык словно поёт с ними всеми в унисон. Теперь видно, что костёр разложен в устье гигантской пещеры, а снаружи взгляду открывается прекрасная долина в рамке хвойного леса. И там, параллельно краю земли, поднимается узкое лезвие солнца - в точности такого же цвета, как огонь, рождённый людьми.
  
   Эпизод 1. Инт. Некая условно-европейская страна.
  
   Кабинет, представляющий собою смесь компьютерного зала, стоматологического кабинета и парикмахерской: столы с широкими и плоскими мониторами, по одним из которых бегут зигзаги, по другим - отблески зигзагов, мягкие кресла, в которых можно привольно откинуться, над иными - глубокие колпаки, из-под которых в лучшем случае виден подбородок сидящего. Верхом на двух хлипких стульях, напротив друг друга, сидят двое: Джорджи, хилый юноша парадоксально "профессорского" вида, бледнокожий, темноволосый, с близоруким взглядом, и Максим - по виду энергичный, спортивный молодой человек под метр восемьдесят, загорелый блондин. Одеты в соответствии с характером, а не положением: Джорджи - в обтёрханный костюм-двойку с галстуком наперевес и уймой отвисших карманов, Максим - в безукоризненную рубашку-поло и дорогие "левисы". Впрочем, кроссовки их кажутся однояйцевыми близнецами - все четыре.
   Некоторое время оба мужчины просто сидят и меряются взглядами. Начинает и ведёт Джорджи.
   Джорджи. Полное имя, семейное положение, род занятий, в том числе туризмом?
   Максим. Гусев, Максим Иванович. Холост, бездетен, мать замужем пятый раз, отец женат на давней любовнице. Типичный офисный планктон. Позапрошлым летом от фирмы ездил с дружком в Малайзию, прошлым - в Меланезию. Для своего рода рифмовки. Любовались башнями Петронас в Куала-Лумпуре, накупили сувениров, выслушали уйму страшилок о привидениях, вампирах и людоедах, в общем, оттянулись по полной программе.
   Джорджи (с каверзным смешком). Прямо-таки идеально для попаданца. Начиная с имени. Буквальная отсылка к "Обитаемому острову" и "Аэлите", знаете. Опять же папуасы и маори в прошлом - храбрые воины, да и каннибалы похлеще карибских.
   Максим (сухо). Вот не думал, что вы тут развлекаетесь шутерами или аркадами. И фантазируете на условно заданную тему.
   Джорджи. Вовсе нет. У нас имеет место быть стратегический авантюрный симулякр с мало предсказуемым концом. Или приличнее выразиться - финалом?
   Максим. Так вы хотите убедить меня, что вот под эти самые дела получили нехилый грант и вербуете добровольцев?
   Джорджи. Получили. Два миллиона евро как один цент. Пока не навербовал. В процессе. То есть до сих пор наша дружная команда ставила эксперименты на себе. Бесплатные. Ограниченные местом, временем и ментальностью. Всего пять координат. Собственно, мы крайне удивились, когда по объявлению в "Нэшнл Джиографик" вломился человек со стороны, то бишь полный профан.
   Максим. Я этот журнальчик иногда читаю, когда депрессуха к самому горлу подступает. С опасной бритвой за неимением сабли имама Шамиля. Между прочим, фамильная драгоценность: предки моих предков его в плен взяли или на своей хате приютили - не помню точно.
   Джорджи.О, этот всепожираемый планктон! Наверное, папа забрал раритет в новую семью?
   Максим. Мама. Её новый партнёр коллекционирует винтажные ковры советского времени. Вместе с привычками и интерьерами комсомольского детства. Ковёр - на стену, холодное оружие - поверх ковра. Град обречённый, в общем.
   Джорджи (раскачиваясь на стуле, грубовато). Вернуть железо не удастся, и не надейся, камрад. Ни за еврики, ни как молекулярный дубль, ни в качестве генотипа - он ведь неживой.
   Максим (резко поднимается с места). На фиг надо. Ты меня, парень, в точности до наоборот понял. Никаких хренотипов.
   Джорджи. Прости, мы как раз таким занимаемся, вот и вылетело, словно воробей из-под стрехи.
   Максим. А ты нехило по-нашему шпаришь.
   Джорджи (тоже встаёт и выпрямляется). Немудрено, у меня оба родителя русские. Отец - русский еврей с углублённым знанием иврита, матушка - русская немка из Алтайского края. Уроки платтдойча, аппелькухен с корицей по воскресеньям и прочие мирные семейные радости.
   Максим. Я-то все мозги поломал: отчего у тебя родовая кличка такая странная - Берклиманн. Думал, а вдруг из-за универа Беркли.
   Джорджи. Нет, это в честь одноимённого философа. Который считал, что весь мир - его личное представление.
   Максим. Родня или как?
   Джорджи. Исключительно духовная. Предок увлекался теорией коллективного субъективизма. Слушай, ты конкретно договариваться пришёл или так, язык почесать о внутреннюю сторону зубов?
   Максим. Договариваются с руководством, а не просто с типом из-за бугра.
   Снова садится на стул, но уже честь по чести: как генерал на полковой барабан. Джорджи берётся сзади за спинку и начинает вещать.
   Джорджи. Раз ты со стороны и без младших наследников, тебе, естественно, выдадут местной валюты на полную катушку. Договор, форс-мажор, пункты всякие - это к моему вице-президенту от бухгалтерии. Я как президент и руководитель проекта обеспечиваю научную и психологическую часть.
   Максим (круто оборачиваясь к нему). Ты чего - он? Думалось - племяш там или родственник типа седьмой воды от киселя. Георгий Хайнрих Берклиманн ведь холост.
   Джорджи. А что - без жены никак невозможно оплодотворить собой мироздание? Альберт Эйнштейн защитил докторскую диссертацию в тридцать лет, и в ней было ровно тридцать страниц. Мне и в моей главной статье чуть больше тридцатника, я, помимо прочего, тоже физик. В общем, слушай. Вначале была добрая весть о первобытном человеке - мало того что родом из России, так и вообще моего земляка.
   Максим. Денисова пещера, ага, слышал. Я тогда мальчишкой был.
   Джорджи. А я как раз поступал в реорганизованный и усиленный Физтех. Но уже успел сильно проникнуться обстоятельством: у Германии есть неандерталец и гейдельбергский человек, во Франции - кроманьонец, в Китае - синантроп, в Австралии - австралопитек, ну и так далее. А русские что - рылом не удались? Словно бы и не от обезьяны произошли.
   (Начинает расхаживать перед единственным слушателем, как бы имея в виду большую аудиторию.)
   Костей там оказалось раз-два и обчёлся: мизинчик и кусок подбородка. Но поскольку геном человека уже был расшифрован и оцифрован, то по конкретным генотипам легко нарисовали совсем молоденькую девушку и мужчину средних лет. Ни на кого не похожих. Вроде бы кузены исчезнувшего неандертальца.
   Максим (заложив ногу за ногу). И чего? Мне, собственно, говорили, что с каждого волонтёра делают миллионы всяких замеров. А потом прогоняют через Теслу-80. Суперкомп. Типа сопоставляют по всем параметрам. Только и делов.
   Джорджи. Друг, сие в большие деньги не влетает. Ну да, сопоставляем. Насколько впишетесь в виртуальную среду. Видишь ли, процесс воссоздания вдруг повернул и пошёл обратным курсом. Сначала внутри программы возникли люди со своей волей - та парочка, две пары... много и непонятно откуда. Потом Денисово племя вышло за виртуальные пределы и будто притянуло к себе кусок Пра-Алтая в эпоху раннего плейстоцена. Ну, наверное, его. Или сотворило из подручного сырья. Или отломило от некоего фрактала завитушку. Получилась такая капсула, островок на пороге привычной цивилизации, в котором всё застыло, словно в доисторические времена.
   Максим. Что-то похожее проскочило в той статье. Или нет, кажется, - в "Компьютерном мире". Или трёхмерная игрушка такая была - "Предки человека".
   Джорджи. Игрушка - точно. Мы их дюжинами патентуем от нечего делать. Для продвинутых деток и для их родителей, Одарённых альтернативно или не очень. Все варианты.
   Максим. Хочешь сказать, всё в какой-то степени передрано с натуры?
   Джорджи. Ну, не анимашка же. От неё такого эффекта присутствия не получается. Декорации и персов воссоздаём по псевдонаучным описаниям, а сюжетные ходы порождаем от балды. Фу, почти что стихами заговорил... Только вот игроки нам сейчас без надобности.
   Максим. Понимаю, не такой уж я беспросветный даун. То есть вам нужен подсыл для мирка, созданного чужим воображением? Собственно, даже не человеческим, а троглодитским каким-то?
   Джорджи (с двусмысленной гримасой). Не даун, это уж точно. Слишком хорошо притворяешься. В общем, давай я тебе объясню как существу более или менее вменяемому. Засылать в прошлое чью-либо тушку нельзя. Временной парадокс тому виною, в смысле что раздавишь бабочку - сам на свет не родишься, или что ещё - никто не въезжает. Закрыто наглухо, словно бы однозначно линейного прошлого вообще нет. А вот воздействовать на человека той самой программой, которая родила денисовцев и перекинула их в родную обитель, оказалось вполне себе можно. Нарочно проверили.
   Максим (мрачновато). Угу. Так я и понял. Чартен-эффект. Играя Ганам. Низкий поклон старушке ле Гуин. Оттого и направляли поодиночке, чтобы ваша коллективно-субъективная реальность имени Беркли не повредилась от разноголосицы?
   Джорджи (насмешливо кивает). Оттого. Но, похоже, зря. Та как бы видимость хорошо укрепила позиции. Все наши, возвращая душу в тело, описывают пейзаж в целом одинаково: дикая природа, горы, леса и луга, ручьи, мелкотравчатая и крупноразмерная фауна. Гостят там от часа до половины недели здешних, в зависимости от масти и корпуленции. На той стороне проходит, пожалуй, больше. Настораживает одно: здесь дрожат, будто сайгачий хвост, глаза прямо квадратные от ужаса, - и одновременно рвутся назад. Будто не додрались с кем-то. Но едва успокоишь и вернёшь им членораздельную речь - начисто забывают все порывы и все сведения. Так, охапка неясных картинок, и те выгорают с минуты на минуту. Науке достаются крохи.
   Максим (деловито). И какие физические данные ведут к успеху?
   Джорджи (в том же духе). Примерно твои. В противном случае мы бы с тобой сейчас вообще не разговаривали. Рост типичного кроманьонца, широкие плечи, в связи с этим небольшая сутулость, светлые волосы под слоем липкой грязи, общая неодетость, женский пол.
   Максим (возмущённо). Но я не она! Даже не транс и не гей, прости Господи. Вы чего, и баб засылали?
   Джорджи (с оттенком меланхолии). Попробуй им откажи! У нас тут феминистка на феминистке. Причём, как легко выяснилось, у них самые лучшие исходные результаты. Собственно, только они и приносят кое-что стоящее в клюве. Одна вообще не испугалась, хотя когда вытолкнуло, проливала жуткие слёзы. Так что амнезия - вовсе не результат стресса.
   Максим. А, тогда жаль, что я - не оне. Ну и... По поводу адамова костюма. Там что, сплошное лето на дворе? Или глобальное потепление после сошествия льдов?
   Джорджи. Кажется, ты и вообще натуральный лингвист.
   Максим. Читал дореволюционное, всего-то навсего. Так ты не ответил.
   Джорджи.Говоря примитивно, твоему духу там подбирают оболочку из подручного материала. Отчего она в самом главном совпадает с цивилизованным прототипом - можно догадываться если не "как", то "почему". Неразношенная внешность мешает естественному поведению, вид и запах плоти выдают иноземца, но тряпки вообще ни к селу ни к городу. Вроде бы в самый лютый холод обрастаешь диким волосом. Хотя, с другой стороны, никто из моих гоминидов и гоминид не жаловался на метаморфозу.
   Максим. Зеркала?
   Джорджи (удовлетворённо кивает). Хороший вопрос. Гладкая поверхность воды. Так что все идентифицируют... узнают себя в тихой речке или подземном озере при свете факелов. Да, огонь там уже открыли.
   Максим. Что же, если мне гарантируют возврат к самому себе, - то договор я безусловно подпишу. Десять тысяч - не кот начихал. Плюс нехилое приключение.
   Джорджи. Плюс спутник в лице нежно любимого меня. Стоило бы на этот раз изменить условия задачи - тем более что мой объективный опыт так быстро тебе не передашь. Я ведь всех и вся слушал и сопоставлял, могу при необходимости благой совет выдать. Надеюсь, возражений с твоей стороны не последует?
   Максим (кивает). Ладно. Не последует. Так ведь можно вляпаться, что никакие евры после не помогут.
   Джорджи. Гарантия никогда не бывает стопроцентной, правильно?
  
   Эпизод 2. Экст. Первобытность. Скорее всего - Алтайские горы.
  
   Закат доисторического солнца, которое садится в бурное рыжее пламя, как некогда поднималось из кроткого и величественного. Тихие барабаны, взвившись напоследок, резко умолкают: оттого кажется, что они гремели весь световой день абсолютно так же, как горел священный костёр - бурно и яростно. Взгляд человека или объектив камеры поднимается вверх - там, высоко под куполом, проступает лицо женщины азиатского типа, прямые чёрные волосы полностью закрывают грудь и на уровне талии сплетаются с чем-то наподобие щупалец розовато-телесного цвета, перекрученных и извивающихся. Впрочем, телесное лишь чуть показывается из-за роскошества "гривы" длиной почти в человеческий рост. Бездонные глаза раскрыты во всю ширину и затягивают в себя всё и всех, кто смотрит.
   Снова слышится могучий рык, от которого содрогается замшелое нутро горы. Картина пропадает.
  
   Эпизод 3. Инт. сцены 1.
  
   Джорджи и Максим снова сидят друг напротив друга - с той разницей, что фигур почти не видно из пухлых кресел, а лиц - из-под глубоко надвинутых "сушуаров".
   Максим. Вроде и есть время, да разговор не клеится. И два часа назад - тоже. Думаешь по ходу меня инструктировать?
   Джорджи. О чём? Обыкновенные перволюди, судя по клочкам данных. Род обитает, как правило, рядом с горами, близ воды, под скальным карнизом или в неглубокой пещере. Звуковая речь отсутствует, но общаются с лёгкостью. Мононуклеарной семьи вроде нет, мать держит ребёнка при себе ровно до того, как он поднимется на дыбки и поскачет. Собиратели зёрен, ягод и кореньев, охотятся мало, в основном подбирают объедки за хищниками. Орудия примитивные. Еду кое-как варят - одна дама засекла глиняную посуду того типа, куда бросают раскалённые камни, чтобы нагреть воду до кипения. Покойников хоронить не удосуживаются - кладут в яму и забрасывают чем под руку подвернулось. Без орудий труда, без сакральных украшений, даже без принятой у кроманьонцев красной охры. Народу гибнет, по логике, много - на всех не напасёшься.
   Максим. И как эти парни относятся к чужакам-наблюдателям?
   Джорджи. А мы, по их понятию, не чужаки и не наблюдатели. И не враги. Мы гости. В этом все наши сходятся. Хотя ожидалось наоборот.
   Максим (с нервным смешком). Я вроде как уже начинаю бояться. Непонятно ведь, кто в конце концов сюда возвращается, человек или говорящая подделка. И потом из-за тебя тык в тык на "Город" Саймака похоже.
   Джорджи (весело). Скакунцы с планеты Юпитер? Не ты первый и не ты последний догадался. Старик и его блохастая собака. Один старик или один пёс, который остался после ухода старика с планеты. Но, в конце концов, не посмотришь своими глазами - не оценишь.
   Максим. Ты прав. Но вот я думаю: неужели мне первому вошло в башку, что у тех прыгучих тварей в самом деле могли быть естественные враги. Не такие умные, но стоящие на верху пищевой цепочки. Юпитер ведь фига с два обшаришь. Даже Фаулер мог не видеть всего. Не говоря уж о Байбаке.
   Джорджи (самую чуточку менее весело). Так, говоришь, кто из нас двоих человек, а кто подопытный пёс? Нечего смущаться: нагишом так нагишом...
   Максим (как бы по наитию). И вот что я вдруг подумал - с какого рожна вы в той объяве так напирали на Меланезию?
   Джорджи. Да на всякий случай. Видишь ли, денисовцы оказались на удивление искусными мореходами. Оттого большая часть генов дрейфовала именно в эти края. Может быть, даже с кочующими архетипами родовой памя...
  
   Эпизод 4. Экст. Первобытность.
  
   Время - лето или поздняя весна. Дикие хвойные вершины с птичьего полёта: ни троп, ни открытых полян. Панорама плавно колышется, словно кондор с распростёртыми по ветру крыльями, и вдруг резко летит в лицо смотрящему. Может показаться, что птица атакует с открытыми глазами, но, пожалуй, это всего-навсего иллюзия.
   Впрочем, две обнажённых фигуры в кустах над обрывом садятся на корточки и мигом загораживаются руками. Это наши знакомцы, Джорджи и Максим: голые бородачи, у Макса в руке зажата палка.
   Джорджи. И ведь правда - красиво здесь.Но тревожно. Стоило так шарахаться от мелкой пичуги.
   Максим. На такой высоте и дракон воробьём покажется. Особенно когда ты голый. Слушай, ты всё вещал об этой... адекватности, если не путаю. Лично я рассчитывал на шкуру и сандалии. Что это на нас вообще?
   Видно, что его член укупорен в подобие футляра из тонких ремешков, завязанного на талии.
   Джорджи (разглядывая свой такой же). А-а... По-научному это называется фаллокрипт. Самая лучшая одежда, особенно в жаркий сезон. Можешь не запоминать слово - здесь оно факт не в ходу. А подошвы у нас вроде на совесть задубели. И загара прибавилось, тебе не кажется? Да что, можно было не переживать из-за моей проклятой близорукости. Выправилась.
   Максим. Похоже, я ошибся. Там, наверху, был не дракон и не ворона, но ангел. Хранитель. Может, попросить его снести нас вон в то симпатичное ущелье с ручьём? А то пить больно охота.
   Наверху хлопают крылья - с неким плотным, не совсем "птичьим" звуком: будто вытряхивают с балкона резиновый автомобильный коврик.
   Джорджи. Похоже, нас призывают пуститься на рысях по заросшему склону.
   Максим. По ходу совпало. Погоди - я первый, вроде вон там не так круто... отвесно. Дрын какой-никакой поищи - хворосту здесь много.
   Пока они, пригнувшись, изучают окрестность, над кустарником почти рядом с ними беззвучно появляются голова и плечи, а спустя минуту - и почти вся девушка.
   Она высока, смугла, рыжеватые волосы закручены в неряшливое подобие войлочных "колбасок". Физиономия в россыпи тёмных веснушек на первый взгляд некрасива: почти без бровей, глаза узки, нос широк, подбородок скошен назад, отчего пухлогубый рот "бежит вперёд лица", Но стоит ей увидеть мужчин, как глаза раскрываются во всю ширь, и в них появляется чудесная лазурная улыбка.
   Девушка. А-о-а!
   Оба пришельца разгибаются и отпрядывают назад. Девушка тоже выпрямляется и придавливает босой ногой колючки. В отличие от мужчин, она одета, и даже не без нарядности. Усердный читатель этнографической периодики обозначил бы это как "эвенкийский фрак": шкура, целиком снятая с туловища оленя, но без передних ног и минуя задние. Груди почти нет. Мускулистые руки продеты в отверстия наверху, прогал на животе задрапирован шнурком с висячими хвостами и кисточками, бахромчатая нижняя часть образует сзади подобие одиночной фалды, показывая на диво крепкие икры и бёдра. Через плечо висит замшевая сумка.
   Джорджи (почти с восторгом). Вот чёрт! Она ведь картинки передаёт. Зрительные образы. И дьявольски быстро. Макс, ты ловишь?
   Максим. Никогда в телепатах не ходил, а меня не спрашивали. Только...
   Джорджи. Наше она ловит, а своё обратно нам в мозги вбивает. Погоди...
   Максим. Я слышу. Правда. Но губы ведь не шевелятся!
   Джорджи. Вроде и я тоже. Говорили - так не очень верил...Типичный ментало-визуальный код. Мы его расшифровываем на одной интуиции. А здешние обитатели давно уж наловчились.
   Максим. Хоть уж ты не части. Мы - такие, как уже побывали в долинных семьях и одной водяной... озёрной. Большекрыл... большой кожисто-крылатый наверху, это всё в одном знаке, позвал сюда помочь. Ты кто?
   Девушка снова улыбается.
   Максим. Как: Реченька? Игривый Ручеёк?
   Джорджи. Текелю. Приток Аккема. Я вижу не одну воду, но и карту в придачу. Вместе с водопадом. Но ты зови так, чтобы ей понять.
   Текелю (не разжимая губ). Донесу тонкого - так. Крупный - по следу. Хороший путь, мягкий. Торный для Больших.
   Перекидывает Джорджи через плечо, будто охапку дров, и делает приглашающий знак Максиму.
   (Примечание. В дальнейшем все беседы передаются обычными словами, кроме тех случаев, когда изображение замечательно чем-то особенным. Хотя, строго говоря, пришельцам до самого конца необходимо будет чётко выговорить то, что они хотят представить в уме, Текелю и её соплеменников озвучивает безличный, как бы сгенерированный закадровый голос, а Великие, кем бы они ни были, вполне способны использовать выразительную звукоречь наряду с мыслеречью. Кроме того, "первобытным картинкам" свойственна довольно высокая степень абстракции.)
  
   Эпизод 5. Экст. Первобытность.
  
   Наша троица спускается вниз по склону, повернувшись к зрителю тылом. Джорджи висит на спине Текелю с руками, сцепленными у неё на горле, и ногами, сжимающими поясницу, какое обстоятельство скорее забавляет девушку, чем тяготит. Максим ступает позади и выше - палка висит за спиной, как зонтик-трость или длинный лук, руки вцепляются в подобие частых ступенек.
   Максим (пыхтя и делая паузы почти на каждом слове). Совсем... не было причины так напрягать девочку. Если разобраться... дорога удобная.
   Джорджи. Это если у тебя отказало воображение. Вниз лететь метров сто. А вообще, думаешь, приятно хвостом на чужом заду болтаться? Просто детка играет в похищение самцов. А ты как считал? Её силы на двоих качков-культуристов хватит.
   Текелю. Мои первые крови скоро настанут, и для всего рода будет праздник. Тогда Теки женщина, и мужчины будут спрашивать: сделала ли она такое, что ставит её выше остальных? Все делают. Девочки ждут союза с красной луной, парни впервые льют семя во сне - значит, взрослеют. Приходят в горы, сплавляются по реке, добывают издали новое - выросли вровень с делателями и добытчиками.
   Дальше все ползут молча и не выпуская из себя ни звуков, ни картинок, пока девушка не останавливается на широком карнизе и не спускает с плеч живую поклажу. Сама садится рядом. Максим буквально скользит в общую кучу - как обычно бывает, в самый момент ему отказали ноги.
   Максим. Уф. Так в горле пересохло, что и про есть как есть позабыл.
   Джорджи. Вообще-то в племени принято, чтобы мужчины женщин угощали, а не наоборот. Так мне сказали.
   Текелю. Тонкий Лён лучше будет кормить - у него клыки маленькие, нестрашные для девушек. У Крупного Медведя клыки длинные, но тупые. Но мест они не знают, - пришлецы. Пойти для них за сытными кореньями, влажными ягодами.
   Удаляется, чуть покачивая бёдрами - с видом некоего абсолютного женского достоинства. Оба пришельца долго смотрят вслед.
   Джорджи. Ягодники здесь богатые - быстро натеребит. Это ж не по штучке брать.
   Максим. Не понимаю, почему не каждую по отдельности.
   Джорджи. Происхождение слова "брусника" слыхал? От "брусити", скоблить особым скребком. Когда здешняя ягода поспевает, по земле будто пурпурный ковёр расстилается. И в боках крепка, что брусница, что черница, что сизая гоноболь. А мягкую земляницу в глубокие сита и на мелкие плетёнки стряхивают.
   Максим. Ну, хоть ждать вроде недолго. Вот ещё чего не понял: о каких длиннозубых она говорила?
   Джорджи. Думаю, о нас. Метафора такая. Я у неё конопля или крапива, волокно для циновок и вообще годен верёвки из меня вить. А тобой разве что бурелом разгребать и в сладком малиннике шуроваться. Не сердись: дикие женщины таким образом отбирали годных для спаривания и дальнейшего прокорма ребятишек. Потому-то у современного хомо сапиенса маленькие такие зубки - только и годны покрасоваться.
   Девушка возвращается: губы и щёки густо раскрашены ало-фиолетовыми разводами, в руках нечто вроде лукошка из длинных листьев, искусно перевитых и сшитых колючками.
   Текелю. Вот корни и плоды. Я по дороге наелась.
   С еле заметным неодобрением следит за тем, как её мужчины, урча и выбирая что повкуснее, роются в ягодной корзине обеими руками - будто надевают перчатки тех же диких оттенков, что у неё на лице. Какого цвета их физиономии - не приходится и говорить. Объектив камеры переходит от рук к лицу и обратно, заканчивая пальцами самой Текелю: на них надеты всего лишь "напёрстки". Наконец говорит:
   Текелю. Да, вы были очень-очень голодны. Как Великий под конец поста. Теперь отдохните на мягкой траве, справьте нужду - и пойдём дальше. Не годится троим ждать темноты и спать в пригоршне-ладони-объятии камня, как до сей поры одна Текелю.
  
   Эпизод 6. Экст. Первобытность.
  
   Самый разгар солнечного дня. Пологий склон, поросший высокой травой и мелкими хвойными деревцами. Все трое идут лицом к зрителю - девушка посередине, держа оба живых трофея за руки. Возвышаются они над ней не очень - Макс - на целую голову, Джорджи на полголовы.
   Максим (через голову девушки). Вроде всё идёт как тебе надо, проф. Только одно вроде смущает. Ты их Большого-Великого кем видел?
   Джорджи (глядя прямо перед собой). Тень или силуэт вроде того, каким твоя порода обозначена, но длиннее, гибче. Он ещё на дыбки становился.
   Максим. Знаешь, я, может быть, полный дурак, но мне кошка почудилась. Знаешь, когда её дразнят бантиком на нитке, а она сделает стойку на хвосте - и лапой его, лапой!
   Оба смеются, Текелю тоже, отчего глаза снова вспыхивают пронзительной синью.
   Текелю. Теперь не торопимся, ставим ноги широко-крепко. Мы ступаем на мою-нашу землю, странница торжествует: свежая кровь, новое семя для рода. Смотрите вдаль!
   Объектив камеры показывает великолепную панораму, взятую с птичьего полёта: долина, изрезанная звериными тропами, высокие холмы мягких очертаний, что охватывают её кольцом или, вернее, подковой, вдалеке - горные пики с убелёнными снегом вершинами. Тень на склоне одного из них по мере движения превращается в треугольный зев пещеры, над которым колышутся, покачиваясь от ветра, побеги с тёмной, словно лакированной листвой. Собственно, это вид спереди того, что зритель уже видел изнутри по первой сцене.
   Камера чуть отступает - теперь видно, что вход в пещеру находится метрах в трёх от земли, оттуда по скале протянулись узловатые пучки лиан, а на лугу спереди толпится едва ли не всё племя.
   Наплывом: старуха в плетённой из травы набедренной повязке лепит горшок из кома сырой рыжеватой глины, вокруг толпится голая ребятня, азартно сопя носишками. Две девочки-подростка в жилетах с длинной, до паха, оторочкой перебрасываются глиняным шаром, попутно обкатывая его ладонями.
   Четверо молодых мужчин в коротких замшевых юбочках выдалбливают колоду кремнёвыми рубилами, аккуратно пристукивая по ним каменным молотком, подросток старательно пытается им подражать.
   Пожилой, обильно бородатый и усатый дядя в подобии безрукавной туники, наброшенной на одно плечо, оббивает примерно такое же рубило - чёткими, экономными движениями. Мальчишки, узко "препоясанные по чреслам", осторожно приближаются - как бы в щёку или в глаз не угодило, - выпутывают из травы осколки и уносят. (Картинка, читаемая в смысле "пилу из деревяшки сделаем".)
   Молоденькая "фрачная" женщина с ребёнком, привязанным за плечами, ловко снимает жир с небольшой шкуры костяным скреблом, рядом её подруга раскраивает такую же с помощью обсидианового кинжала.
   Девушки принесли на плече подобие амфор, туго заплетённых соломой, и льют оттуда воду в огромный котёл; рядом в костре нагреваются валуны, дюжая тётка ловко орудует суковатыми щипцами, доставая камни один за другим, и с бульканьем плюхает в воду. С десяток голых малышей обоего пола с любопытством нагибает головы над паром - как только повариха даёт сигнал, из сумок, мисок и горстей в кипяток летят накрошенные травы, семена, коренья, грибы и некие трудноопределимые ошмётки.
   Вообще нельзя сказать, что общая картина свидетельствует о тяжком труде: это скорее командная игра, идущая в хорошо отточенном ритме, что задают удары камня о камень.
   Когда трое, вытянувшись в ряд, вступают на площадку, к ним разом поворачиваются все головы.
   Текелю (чуть выдвигая спутников вперёд). Ходила невредимо, привела гостей большой семье, собеседников Великозубым.
   Голоса. Аккем, Чарыш, Лиственница давно вернулись, принесли не такое новое. Коргон и Дягиль - не слышно о них. Текелю - лучшая!
   Откуда-то с заднего плана выступает пожилой мужчина довольно хрупкого вида, одетый явно по-женски. Хвостатая безрукавка обшита густой бахромой, на шее богатое ожерелье из просверленных зубов, в центре которого наподобие кулона вертикально висит скорлупа огромного (сантиметров пятнадцать в длину) яйца, волосы высоко подняты и прихвачены на макушке заколкой в виде проткнутого костяного кольца, на обеих руках - каменные браслеты. В отличие от всех остальных взрослых мужчин, он безбород.
   Жрец-предводитель (монотонно и, разумеется, без слов, напевает). Восхвалим же девушку, сходную нравом с порожистой рекой, и да придут к ней без боли первые лунные дни, и да будет у неё, по слову Чёрной Берёзы, много радости, много ласковых мужчин и столько детей, сколько пожелает. Слава ей!
   Все поднимаются с мест и ведут хоровод вокруг нашей троицы под ту же примитивную музыку, собственно - ритмичный перестук камней, что скрытно звучал во время работы.
   Как-то незаметно все окружают булькающий котёл и повариху, которая, пританцовывая в такт, вздымает огромный деревянный черпак.
   Повариха (несколько более живо, чем жрец). Кипит, кипит встречальный обед. Солнце смотрит на закатную сторону, глаза - на сонную. Собирайтесь, собирайтесь вокруг котла - первую чашу Катунь дарит гостям, вторую - той, кому ныне особый почёт!
   Все, кто работал, обтирают руки - кто клочком меха, кто пучком травы. К удивлению Максима и несколько меньшему - Джорджи, гостям и в самом деле подают отдельную посуду: глубокую глиняную миску на двоих, плеснув туда длинным черпаком сначала гущи, потом жижи. Остальные получают такие же, но на троих или четверых - иногда это мужчина и две-три женщины разного возраста, чаще молодая мать с ребятишками, учитель с учениками, группка приятелей или приятельниц. Сотрапезники поочередно запускают пальцы каждый в свою миску, вытаскивают или черпают горстью со дна кому что глянется, а потом запивают "вершками".
   Максим (отхлёбывая, чуть брезгливо). Надо сказать, вкусно с голодухи. Если не задумываться, сколько здесь грязи осело. Вместе с бактериями.
   Джорджи (вытаскивая двумя пальцами нечто вроде комка лягушачьей икры и поднося к глазам). Бактерии в кипятке сварились, а иммунитет у местных просто железный, даром что ни до каких металлов не дознались. Ты бы лучше призадумался - все группами кучкуются, а нас, рано там или не рано, никто и в ничью малую семью не приглашает. Вроде как старовер табашника. Рылом, знать, не вышли.
   Текелю (стоит неподалёку с отдельной миской в руках и "слушает" их картинки). Я носила найдёнышам еду. Теперь их очередь меня кормить, но и моя - угощать.
   Подсаживается к обоим на корточках, вручает свою посуду Джорджи и звучно, напоказ, отхлёбывает из предложенной ею же самой чаши.
   Звучит новый ритм, который половник выбивает по стенкам, миски - по днищу котла: выскрёбывают остатки. Повариха с несколькими помощницами собирает посуду и несёт к ручью - обтирать песком и травой, потом ополаскивать. Сам котёл они опрокидывают набок с мыслесловами: "Придите, малые братья-сёстры, доля мала, но она ваша".
   Напоследок вождь встаёт и протягивает руки перед собой.
   Чёрная Берёза. Поднимайтесь в пещеру - время Солнца кончилось, настало время Луны и Звёзд. Поднимайтесь без страха - там чисто, ведь нас сторожат.
   Когда первые мужчины подходят к лестницам, берутся за них и начинают подниматься, из зева пещеры навстречу заходящему солнцу вымётывается облако летучих мышей и делает круг. Максим невольно отшатывается. Девочки рядом необидно смеются.
   Текелю (объясняет, вдобавок жестикулируя). Сначала идут юные мужчины - вдруг малые стражи не заметили беды. Потом старухи и старики, они умнее всех, и с ними оба гостя. Дальше - крепкие молодые женщины и их дети: надо будет поддержать верхних, женщины это сделают. И лишь под самый конец - те, кто проверит, всё ли хорошо, и замкнёт вход.
  
   Эпизод 7. Инт. Первобытность.
  
   Пещера ночью - идут третьи сутки пребывания наших приятелей в племени. В нише дальней стены тускло горит костёр - судя по всему, это "вечный огонь": добывать его могут, но с большим трудом. Вокруг разбросаны подстилки из лысых шкур и грубые тростниковые циновки, а то и просто груды сена. Мало кто спит один: по двое, по трое, грудой - ночь снаружи холодна. Видно, что гости уже обзавелись чем-то посерьёзнее поясков стыдливости - на них что-то вроде туник по колено, хотя ноги по-прежнему босы.
   Максим (приподнимается на локте). Брат, ты как - ничего?
   Джорджи. Что топорщишься - забыл, куда отливать ходят? Вот в том тупичке компостная грядка для сморчков или шампиньонов. Или по-прежнему не спится от треволнений?
   Максим. Ну да. Как эти летучие мышки всякий раз... Фырр - и понеслись веером, каждая размером с откормленного порося.
   Джорджи (вздыхая и закидывая руки за голову). Работают. Ночью все, днём - по очереди. Нас двоих как раз и высмотрел один такой гигантский шерстистый мыш. Голенькими взял.
   Максим. Такой разве? Шёл куда как высоко и крыльями шумел будто целое войско. Слушай, а почему здешние дамы одеваются так, а кавалеры этак, кроме шамана? Почему женские имена - от воды, а мужские - от деревьев, кустов или трав?
   Джорджи. Девушка, вырастая, уходит из дому и не возвращается. Юноша остаётся. Она - поток, он - корень. Вообще-то не знаю точно: здесь меновая торговля ого-го какая, одним девчонкам явно не под силу. Видел яйцо страуса на груди Черной Берёзы? За ним факт спутешествовали километров за двести, а то и подальше. Хотя климат здесь куда мягче будущего, могут хоть эпиорнисы завестись. Ах, ты ещё о костюмах интересовался. Некроеная одежда из цельной шкуры - самая древняя, женский пол дольше мужчин держится за традицию. А поскольку женщины - самые лучшие колдуньи и шаманки, то мужик, идущий по их пути, часто им подражает.
   Максим. Может быть, ему просто лениво? Мне пробовали вчера иголку всучить. Здоровенная, крепкая и даже с ушком для жилы, а сквозь шкуру хоть камнем пробивай. Или ножиком дырявь заранее.
   Джорджи. А ножика-то и не дали - руки неловки. Я тут подумал - неверно тогда образ поймал. Не медведь ты, пожалуй, а дуб заветный. Если по логике имён.
   Максим (чуть резче, чем стоило бы). Не дразнись - и так нервишки у обоих на взводе. Девчонка, похоже, нас динамит, с парнями просился охотиться - не сказали, что неловок, говорят - не добывают крупного зверя сами.
   Джорджи. Ничего удивительного: во-первых, сейчас лето, во-вторых, всё, что поумней червяка, они подбирают за другими. Падальщики, одним словом. Мясо, однако, едят свежее - не исландцы какие-нибудь. И не омуль с душком. Ох, заговариваюсь. Есть какие душевные изъязвления, чтоб не при всех? Нет? Тогда спи давай.
   В почти полном молчании - слышно одно лёгкое потрескивание в очаге - камера движется по стенам, ловит тени, странные силуэты и картинки, наконец останавливается на кожаном занавесе, загораживающем вход. Сквозь него медленно проступает белёсая фигура - снова прежняя дама-азиатка со шлейфом, но на волосах и щупальцах вовсю играет лунный свет. Один из ребятишек, спящий рядом с матерью, замечает фигуру и хнычет слабым, капризным голоском. В ответ снаружи раздаётся глухой утробный рёв, который отчего-то не будит никого из спящих - разве что Максим вздрагивает, как в ознобе. Устрашающее видение расплывается, исчезает. Вдалеке слышится (даже не ушами, а как бы всем телом зрителя) заполошный визг летучих мышей.
   И тихий, отчаянный плач матери, обнаружившей, что её больное дитя умерло.
  
   Эпизод 8. Экст. Первобытность.
  
   Снова день, но уже не такой весёлый - чувствуется близость осени, небо словно выцвело, цвет листьев и иголок на деревьях и кустах потяжелел. Людей на лугу заметно убавилось, но зато куда больше плетёнок разостлано по земле. Аборигены обоего пола приходят время от времени, высыпают на плетёнки содержимое корзин, малые детишки и Джорджи с Максимом ровняют ягоды и грибы специальными грабельками - вялят. Текелю сидит рядом на пышной подстилке из листьев, накрытая особенно красивой шкурой - вроде бы пятнистого оленя, над ней даже возвели подобие шатра на жердях.
   Девочки и юнцы постарше с торжеством несут в берестяных коробах и показывают всем сизо-чёрные ягоды, поют наравне с картинками:
  

Коргон и Актру, Боярышник и кудрявая Кучерла
Отыскали можжевельник с ранними ягодами,
Крепкими, терпкими, вяжущими.

Коргон и Актру, Боярышник и кудрявая Кучерла
Собрали плоды бережно, кончиками пальцев,
Ради нашей сестры праздника.

Коргон и Актру, Боярышник и кудрявая Кучерла
Собрали олений мох, белый, пышный,
Чтобы принял в себя дар Текелю.

Милая, игривая Текелю впервые дарит кровь,
Расточает для Луны и Белых щедро, не скупясь,
Пусть возьмёт в ответ мох и ягоды.

   Максим. Вчера весь день праздновали, словно невесть что стряслось, а не первые девчонкины регулы. Вовсю лакомые кусочки подсовывают. Встать с места не дают, будто она инвалидка.
   Джорджи. Типун на язык и постучи о дерево, чтобы дурное слово не сбылось. Завидно тебе, что ли, лодырю? Кстати, когда у мальчишки начинаются первые влажные сны, это так же примерно отмечают, хоть и куда скромнее. Типа нездоровьем не является, да и не конфузно вовсе.
   Максим. Узнал уже. Не понимаю - в самом деле дикари, стыда не имеющие.
   Джорджи (с лёгкой тревогой). Не забывай хотя бы, что твои слова всем видны. Со своим уставом в чужой монастырь...
   Максим. Монастырь - дело христианское. Праведное.
   Джорджи. Ну вот, началось уже. Деление на чёрненьких и беленьких. А такой был парень отвязный...
   "Их" девушка, переводя глаза с одного на другого, шевелится под своим покрывалом, выражая лёгкое беспокойство.
   Текелю. Я сыта и не устала, скучно, хоть и почётно мне соблюдать обряд. Актру, ты не покажешь нам всем игру про женщину-спрута? Она пугает, но хорошо годна для тех, кто вскоре станет матерью.
   Чёрная Берёза (подходит тихо и мягко, словно большая кошка, опускает обе руки на плечи младшим девочкам). Актру - мастерица изображать, но вы устали от леса. Эта история - священное, больше всего пригодна для моих губ. И ещё слуги Великого видели нечто рядом с пологом...
   Параллельно с его рассказом двигаются кадры, на которых происходящее изображается в виде анимации.
  
   Чёрная Берёза (голос). За дальними горами жило и поныне живёт племя, в котором женщины принадлежат своим мужчинам - одна делит циновку с одним, а дети числятся за тем, кто зачал, а не за той, из чрева которой он вышел. Даже среди зверей таким образом живут одни волки. И люди эти ставят один малый полог на семью - таких пологов много под сводом неба.
   (Движущаяся картинка: довольно реалистичная деревня на большой поляне, в ряд составлены конусообразные хижины из тростника.)
   Чёрная Берёза. Одна из женщин, очень красивая, родила девочку, такую же, как сама, и оттого сама она и её тогдашний мужчина должны были сильно гордиться. Отдавать дитя другим женщинам и даже отцу-зачинателю было в племени не принято, поэтому та женщина, Лангсуир (имя приводится, потому что вождь показывает не лицо, а нечто вроде иероглифа), должна была носить свою девочку повсюду за спиной и лишь когда та сильно мешала ей работать, оставляла рядом. И мало было глаз, смотрящих за ребёнком.
   (Движущаяся картинка:тёмные силуэты: посреди пустого пространства трое - он сидит на корточках и работает, она идёт к нему с тюком на спине, малыш попеременно возится у их ног.)
   Чёрная Берёза. Что хорошего могло получиться изо всего этого? Однажды, когда Лангсуир носила в корзине камни, чтобы её мужчина мог их оббить и сделать орудия, мимо девочки проползала нарядная змея. Глупенькая малышка решила, что это замечательная, просто замечательная игрушка, - и схватила змею за хвост. А та повернись да и укуси ту прямо в шейку.
   (Движущаяся картинка: девочка изображена беленькой и светловолосой, рептилия - невероятно хищной и пёстрой, с огромными загнутыми клыками.)
   Чёрная Берёза. Лангсуир заметила беду, лишь когда проходила мимо с пустой корзиной. Она крикнула в ужасе и наклонилась над дочерью, чтобы высосать яд из двойной ранки, и алая жидкость потекла прямо по её губам.
   Женщина, пожалуй, и спасла бы свою дочку, но на шум выбежал её муж. "Что ты делаешь, кровопийца!" крикнул он, силой оторвал её от малышки и бросил наземь так, что она умерла на время. А малышка немного спустя - совсем.
   (Движущаяся картинка: чёрная фигурка борется с другой, хватает на руки нечто крошечное и баюкает, потом бросает наземь и в отчаянии рвёт на себе и без того короткие, вставшие дыбом волосы.)
   Чёрная Берёза. Дело тяжко, но помысел бывает ещё тяжелей. Когда Лангсуир очнулась в середине ночи, на небо взошла луна. Рассказала она женщине, что её девочку положили на самом верху дерева, дабы хищные птицы расклевали тело - у этого племени был обычай, несходный с нашим, и Хранители были иные. Рванулась с земли Лангсуир, чтобы достигнуть вершины и хоть попрощаться - и оторвалось у неё всё, что ниже плеч, так что внутренности повисли в воздухе.
   (Движущаяся картинка в цвете: женская голова, которая до того показывалась на стене жилой пещеры и сквозь занавес, словно плывёт по направлению к луне и звёздам, волосы и щупальцы ритмично вспухают колоколом и опадают, словно у осьминога.)
  
   Чёрная Берёза. Всё же осталась жива Лангсуир. От страшной боли забыла она, что случилось с её дочкой, и безлунными ночами рыщет повсюду - ищет детей, чтобы высосать из них кровь. Думает она, что это яд, но, может быть, уже не думает ничего. Прятать от неё и прятаться самим бесполезно - разве что закрыться где-нибудь так, чтобы не осталось самой узкой щёлочки, в которую могут проникнуть её кишки с крошечными ротиками на концах. Правда, за один раз забирает она с собой лишь одного младенца, причём самого слабого и громче всех плачущего. И то, говорят, не со зла это, а с великого горя - думает, что дитя нуждается в защите. Но если найдётся муж, готовый верно служить Лангсуир, обернётся чудовище прежней красавицей и останется ею до конца его дней.
  
   После рассказа в воздухе, натурально, повисает молчание.
   Максим (внезапно и без особой логики). Джори, приятель, ты точно уверен, что здесь находимся не настоящие мы? В смысле, что это вроде симстима, как будто ты внутри чужого тела и им чувствуешь?
   Джорджи. Я правда такое говорил? Нет, не совсем. Лучше так. Мы равноправные копии тех, настоящих. То есть и мы, и они одинаково реальны. Первое правило матричных текстов. Вот ты ведь качал через торрент? Получается одно к одному, разве что от качества носителя зависит.
   Девушки непонимающе переглядываются - им кажется, что это речь слепоглухонемых или полных дураков. Шаман странно усмехается: впрочем, показать, что ты понял больше других, - в любом случае неплохая тактика.
   Текелю (улыбаясь крайне учтиво). Мы благодарны старшему родичу. Очень красиво и верно: к чему бояться смерти, если Великий причиняет её по договору? К тому же он ревнив и соблюдает свой интерес.
   Мыслекартинка, куда более ясная, чем прежде: некто белый, как изморозь, в которой повисли словно бы ледяные иголки и голые ветви, сплошь одетые бахромчатым инеем.
   Это зрелище плавно переходит в пейзаж поздней осени или ранней зимы.
  
   Эпизод 9. Инт. Первобытность.
  
   Прошло два месяца. По всей видимости, оба пришельца освоились, потому что обстоятельства явно их разлучили. Пока Максим пропадает в иной компании, Текелю и Джорджи почти что наедине занимаются в рабочем шатре крайне ответственным и тонким делом: вытачивают с помощью широкого многозубого сверла отверстие в куске нефрита, причём он лишь держит плоскую глыбу, а она с усилием, но очень быстро вращает поперечный лук - словно на картинке, изображающей добычу огня. Дым явно наличествует и здесь, почему глаза обоих защищены примитивными очками из тонкой прорезной пластинки в деревянной оправе.
   Наплыв. Камень, очертания которого размываются как бы пыльным туманом, - кисти рук, смуглые, изящной лепки. В них чувствуется добрая власть и чувство будущей формы: кажется, что грубая заготовка прямо на глазах становится округлой, мягкой плотью. Затем объектив поднимается к лицу мужчины.
   Джорджи (почти не раскрывая рта). Камень хотя и крепкий, да вязкий, на наше счастье. Неумёха вроде меня вон тот мрамор уже давно бы разбил вдребезги. Это тебе в гиперспейс-деку тыкать пальцами. С расточкой возимся от одного полнолуния до другого. Ты к своему празднику чего хочешь - кольцо или браслет?
   Текелю. Браслет. С переливом.
   Джорджи. Тогда держи прямо по курсу. Чуть эта штуковина отклонится - будет тебе колечек аж десяток, всех женихов оделишь.
   Текелю (смеётся и приостанавливает работу). Нагрелось - не чувствуешь разве? От одного того камень лопнет. Не нужно мне столько мужчин зараз. Я, пожалуй, своим первым тебя возьму, Тонкий Стебель.
   Джорджи (чуть иронически). Благодарю. Нечасто нам, высоколобым, перепадает свеженькая девственница.
   Она выпрямляется - теперь видно, что широкие соски набухли и едва умещаются за пазухой старого жилета.
   Текелю. Только не говори, что никогда, а то мне страшно будет - осрамишься, и потом тебя старухи до полусмерти розгами засекут. Ты же ни с кем из уже посвящённых в кустарник не забирался, как Дубок.
   Джорджи. Разве тебе нравится, что он по всему вашему частоколу своей палкой прошёлся? Всю как есть малину с кустов грубыми лапами обтряс?
   Текелю. Почему бы нет, если им хорошо и ему выгода? Но его я не хочу, длинён слишком. Хотя мужчина для женщины - не причина, а лишь повод для зачатия, но всё-таки... И ребёнок получится яростный.
   Джорджи. Это ты зря. Макс - парень славный.
   Текелю. Я разве иное увидела? Младшие бывают яростны. Великий по временам очень гневен. Но мы ведь средний народ. Кроткий.
   Джорджи. Слышал я, что кроткие наследуют землю, но автор имел в виду кое-то другое. Слушай, как-то не пришлось спросить: вот вы шкуры носите, жилами прошиваете, мясо сушите на зиму. А зверей не боитесь?
   Текелю. Чёрная Берёза говорит: пока они живы, мы не пища для них, они не пища для нас. Перед самой смертью - иное.
   Джорджи. Не понимаю всё-таки. Можно не бояться, что эти младшенькие, что с зубами и когтями, тебя съедят. Но ведь съедают же временами?
   Текелю. Нет. Соблюдают договор - с вершины по склону. И надо попросить у еды прощения, растолковать, что нам нужна их жизнь, их тепло и прочее.
   Джорджи. Хоть и не спец по троглодитам, но вроде понял. С вершины по склону. Значит - сверху вниз? Иерархия потребления? Типа если всё соблюдено по правилам, твоя пища против тебя не восстаёт?
   Текелю. Трудно - не всё у тебя вижу. Но ты, кажется, прав. Весь наш Большой Круг - одно. Оттого мы знаем, где искать обильную ягоду и сладкие корни, кто из нас движется навстречу жизни и кто - навстречу смерти, и когда женщина может ладно зачать, а когда не может... О, камень уже остыл и стал будто хорошая глина. Можно делать большую дырку.
   Джорджи (вытрясая и выдувая из заготовки пыль).Спорю на что хочешь: и обточить природным корундовым наждачком успеем ко времени, и меховкой-пуховкой глянец навести. Вот только подходящей шкурки пока нету.
  
   Эпизод 10. Экст. Горный распадок неподалёку от жилья перволюдей.
  
   Здесь уже чувствуется зима - склоны в снегу, сквозь который просвечивают исчерна-серые рёбра камня. По еле намеченной тропе гуськом двигаются люди - "непосвящённые" подростки из клана Пещеры и Максим. Все наряжены в густой мех и такие же башмаки - "шубенки" из выворотной овчины, у каждого в руке зажато копьё с кремнёвым наконечником, за спиной широкие лыжи, на шее нож, у одного за поясом дикая индейка-улар. Словом - типичная картинка из учебника древнейшей истории. Максим выше всех и держится прямым начальством, хотя это не так.
   Максим. Что, деревяшечки мои, подвигнул я вас на истинно мужское занятие? Хоть, вижу, вы к нему даже очень привычны.
   Ель (это он - парень с птицей): Дело для молодых. Мы не умеем как должно попросить и как следует опеть добычу. Кряжистый Дуб сам не умеет и не может научить. Только и надежда - простят нас Старшие.
   Орешник (вежливо посмеиваясь как бы над шуткой Макса). О да, мы - деревья, мы в деле крепкие. Для зимовки надо вялить сразу много мяса, одной травы хватит разве до середины холодов. Мы забавляемся, мы идём по следу, мы тропим тропу, мы разведываем места.
   Максим. А чего я вам толковал? Серьёзное дело. Разведать крупную добычу, прийти и навалиться всем племенем.
   Ель. Чисто забава. Земли известны, кто из меньших там живёт - знают все. Идти без напутствия старших нельзя - оно есть. Брать живущих без уговора нельзя, если больше одного и не для того, чтобы самому выжить.
   Максим. Что вы мне талдычить взялись? Уговор, да песенку пропеть, да слёзки утереть... Будто разумные они, эти олешки да козы. Видно, Берёзу вашего много слушали?
   Ель. Много. Не одного Черную Берёзу - других тоже. Всех наших отцов, всех матерей. И теперь слушаем. Весь день в голосах. Марал копытом траву из-под снега выбивает. Архар прыгает поверху - камни сбивает. Большой лежебока жира не наел - в норе ворочается, думает на волю выйти.
   Максим. Слух у тебя в самом деле хорош, парень.
   Орешник (с напряжением). Не такой, как у меня. Смотрите вперёд - отходите назад! Там легко взбираться.
   С этого момента камера мечется, ловя и пытаясь соединить все планы и картинки сразу.
   Мощное шевеление впереди - от снежной стенки почти беззвучно отделяется вихрь. Видимо, там была щель или небольшой грот - и теперь оттуда выбирается туша размером с самца гризли. Исполинский медведь, урча, встаёт на дыбы. Одновременно раздаётся густой рык, от которого закладывает в ушах, знакомый - именно он в своё время отпугнул Лангсуяр. Буквально над головами юношей, что ещё карабкаются на обрыв, пролетает длинное, мощное тело и в один прыжок достигает противника и бросается в схватку.
   В снежной пыли юноши - и зритель вместе с ними - едва угадывают очертания как бы снежного барса, белую шкуру в тёмных кольцах, округлые уши. Ярко-алую кровь на белом снегу - брызги, ручьи, потоки. Но обычный ирбис всё-таки не вызывает у невежды особого страха - кот и кот. Эта же тварь куда больше и медведя - в ней более трёх метров роста. К тому же, когда она подминает под себя уже поверженного врага и раскрывает пасть в торжествующем кличе, видны клыки: совершенно прямые, они свисают ниже подбородка и на вид острее любого человеческого оружия.
   Ель (бормочет, все юнцы повторяют за ним). Великий Кот. Превеликий. Премощный.
   Максим. Саблезубый тигр. Махайра-Погибель.
   Кот (одновременно с рыком посылает вполне внятные "иконки"). Я убил ради вас и для вас. Мне самые сладкие куски и всю кровь, вам - остальное. Приблизьтесь и снимите шкуру - она мне лишняя.
   Парни с поклонами идут вперёд, заранее выставив ножи. Максим цепенеет от сладкого ужаса, но зверь плавным движением отодвигается от трупа, уступая место.
   Кот (бурно отряхиваясь от чего-то, по виду напоминающего грязноватый снег). Тебе страшно, непонятный человечек? Да, твои всеплеменные сородичи звали меня Баянг.
   Облако под конец последней фразы рассеивается, и перед Максимом встаёт человек - ростом немногим выше его самого, белые косы до талии, длинные седые усы и серебряные глаза на бледно-золотистой коже, тонкий прямой нос. Через одно плечо переброшена пятнистая шкура, перетянутая поясом из медных бляшек, ноги босы.
   Баянг (явственно шевелит губами). Так я спросил: ты меня очень испугался? Может быть, так, что не один рот задеревенел, но и разум отморозило?
   Спутники Максима, возможно, прислушиваются (вернее, ловят мыслеобразы), но из почтительности не показывают вида: сгорбившись в три погибели, очень споро надрезают и отделяют шкуру от мяса, сворачивая её в рулон мехом кверху.
   Баянг. Замечательная вещь - вулканическое стекло. Хрупкое, но куда острей закалённой стали. В твоё время даже хирурги любят использовать такие ланцеты. Или надо говорить - скальпели, чтобы казалось кровожадней?
   Максим (до того он то открывал, то закрывал рот, изображая рыбу на песке). Оборотень. Ходящий вдоль времён. Откуда ты знаешь нездешнее?
   Баянг. Стоило тебя прижать - как изнутри выдавился поэт. Позволь спросить: знаешь ли ты, как сплетаются времена, а если нет - как смеешь о том судить? Но это для тебя слишком сложно. Отвечу так: вы с другом не первые гости в нашем краю, а в моём присутствии дар немоты легко сменяется даром красноречия. Хотя где лежит ваш край - до того мне нет дела.
   Максим (без видимых интонаций). Что ты с ними делаешь.
   Баянг. Ты сам увидел. Убиваю для них, чтоб им не оскверниться. Защищаю их самих, когда мне придёт охота. Как тебе удалось соблазнить малых сих рискнуть жизнью не в своё время?
   Максим. Что ты делаешь с теми и этими людьми? Я всего-навсего раздразнил шатуна, которому не спалось в берлоге.
   Баянг (усмехаясь). Ты прав, именно это ты и сотворил. Прямо и честно. Я же, каюсь, не ответил на твой вопрос так же честно и прямо - ваша звуковая речь способствует лжи. С ними я делаю то же, что высший зверь с низшим. Они мои - но зато и ничьи больше. А вот над твоими соплеменниками и соплеменницами... Да ничего, в общем. Успешно справляются сами.
   Пока эти двое стоят один напротив другого, юноши продолжают свою работу. Срезали когти, окончательно сняли шкуру - медведь, как то замечали многие писатели-натуралисты, сделался до ужаса похож на человека.
   Орешник (с великим почтением, но без тени подобострастия). Мы закончили, Великий. Твои предпочтения нам известны - сердце, глаза, пашина, огузки и вся та кровь, что стекла наземь, смешавшись со снегом. Но если хочешь иное, мы сделаем.
   Баянг. Не стоит трудиться. Я удовлетворён.
   Следует обмен поклонами, похожий на танец. Никакого блеска зубов, потрясания оружием и подобных вещей.
   Отряд уносит добычу, увязанную жилами в длинные тюки, Великий Кот остаётся стоять над своей долей. Возможно, слегка изменяется в сторону зверя, но оглянуться и посмотреть неохота никому. Кроме разве что Максима.
  
   Эпизод 11. Инт. Первобытность.
  
   На лужайке посреди леса, вдали от всех остальных. Джорджи собирает грибы, Максим лежит посреди лужайки, ловит последнее летнее тепло.
   Максим. Они ж такие грибы не едят.
   Джорджи. Я ем. А они пьют.
   Максим. Что такое?
   Джорджи. Псилоцибе и бурый мухомор. Для полуночных бдений очень даже хорошо.
   Максим. Наркота.
   Джорджи. Тебе что - лень рта пошире растворить?
   Максим. А ты русский язык забыл на этой шишке?
   Джорджи. Неточная цитата из Горького, вернее - Горький из Ленина. Убедило?
   Максим. Нет. А в чём собственно?
   Джорджи. В том, что ничего я не забыл. И что я-то знаю, зачем околачиваюсь в этом допотопном раю.
   Максим. Я тоже знаю. Чтобы понять, каким мёдом здесь намазано. Что тут может напугать до усрачки, я уже догадался. Такие по временам галлюцинации, будто весь воздух твоими грибками пророс.
   Джорджи. Галлюцинации? Гм...Ну, во-первых, наша конституция стала очень похожа на аборигенскую. Не болеем, перемалываем едва ли не гвозди, легко переносим смену температур, хотя, строго говоря, в пещерах круглый год плюс шестнадцать, я читал и ныне убедился, что правда. Так что и грибки на нас иначе воздействуют. Примерно как наваристый кофе, не более того.
   Максим. Может быть, ты и прав. Барса Баянга, вообще-то, один я лицезрел, не ты. Знаешь, о чём я всё время думаю?
   Джорджи. Если всё время, то знаю. О бабах.
   Максим. И не хотел я обозвать тебя лопухом, да приходится. Ладно, извини. Ты Мелвилла читал? Не знаменитого "Моби Дика", а раннюю вещицу, "Тайпи". Там два морячка бегут с корабля и попадают в племя людоедов. Вот этих самых тайпи. Один всё боится и в конце концов сбегает. А другому жуть как хорошо - друга находит, любимую девушку, кормят-поят от пуза, никакого рабства, наоборот, что хочу, то и ворочу. Строго в пределах селения, правда. Например, плавать по озеру женскому полу нельзя, табу такое, а ему позволили взять ту детку с собой. В общем, до него тогда ещё не дошло, а до меня уже вполне. Морячок Тейлора ведь не читал и других антропологов, которых среди тогдашних америкосов уже было зашибись. Понимаешь, это ведь так у первобытных жертву воспитывали. Годовую или ещё какую. Человек должен быть одновременно своим и пришлым. Значит - жить сколько-нисколько рядом и пользоваться правами. Не должен огорчаться и испытывать в чём-либо нужду - иначе благо с неба не пошлёт. А под конец - и это самое главное - должен нарушить хоть один запрет, чтобы людям не так жалко его было.
   Джорджи. И что - тебя прямо за руки-ноги от полезного дела оттаскивают? Учить не желают? А какие табу ты нарушил?
   Максим. Я к чему. Ты вон меня бабами попрекнул. Да что в них всех такого особенного? Моются разве только по нечаянности. Дивлюсь, что бомжиком от них не наносит - травой, назёмом и чернозёмом, вполне терпеть можно. Озоруют с мужиком похлеще любой давалки, а детей не хотят - так и не получается, сумел проверить. А уж на физиономию, если разобраться, вообще страхолюдины. Так что всё для пробы. Разрешат ли границу перейти.
   Джорджи. Да какая там граница. Педофилией заняться не пробовал? Хоть поразвлечься, как малолетки друг с другом развлекаются, - ровно до тех пор, как не начнут испускать ночную влагу. Тогда на узелок завязывают.
   Максим теряет дар речи от возмущения.
   Джорджи. Нет? Вот и не пробуй. Если не хочешь, чтобы тебя... хм... поглотили как преступника, а не как жертву. Которой ты, пожалуй, не являешься.
  
   Эпизод 12. Инт. Первобытность.
  
   Максим сидит в своём закутке пещеры - добился, огородил меховой занавеской, в которой намётанный глаз легко признает кусок той самой медвежьей шкуры, очищенный от жира и прокопчённый над огнём. В руках у мужчины широкое костяное кольцо, на которое он усердно наводит лоск комком глинозёма.
   Ель (подходит, теребит занавеску - такая просьба впустить). Дубок, мне дали для тебя еду.
   Максим. Погодь, братишка, у меня руки грязные. Хотя Ладно, заноси - плохо через перегородку беседовать.
   Ель. Почему - плохо? Отчего - грязь, если глиной стирают и удаляют волоски с кожи?
   Максим. Потому что лица не видно. И даже если глина чистит - кто отмоет саму глину?
   Ель (с мягкой иронией).Очень умный ты. Все как есть твои предания знаешь.
   Максим. Это потому, что племя, откуда я вышел, переводит свой ум в знаки, разрисовывает знаками шкуры и делится умом с теми, кто придёт позже. Родится, собственно. Или переселится из других мест. Так предки учат потомков, коренные жители - переселенцев.
   Ель. Тогда почему твои предки велели нарисовать на кольце Реченьки охотничий рисунок? Ведь там медведь убитый во всю длину обруча.
   Максим. Разве похоже? Я думал изобразить ящерку. Такие дорогой камень во рту невесте приносят, только самоцвета пока не нашлось для того, чтобы вставить.
   Ель. А, так это не простой подарок для восходящей на ступень. Не понимаю - сколько женщин у тебя было, а ты на Текелю запал.
   Максим. Эх,такое в нашем племени называется "любовь". Одни боги знают, что ты себе вообразишь, смотря на мою умственную картинку.
   Ель (чуть сердито). Я тебе скажу, что. "Неволей иль волей, а будешь моей". Хотел добиться для себя длинного завтрашнего дня Текелю - совсем гладкое бы кольцо вручил. Чтобы она сама нанесла рисунок. И, скажу тебе, уж очень ты постарался его вылизать.
  
   Эпизод 13. Инт. Флэшбек. Та же условно-европейская страна, что и в эпизоде 1, и то же место.
  
   Интерьер кабинета несколько проще, меньше продвинутой электроники, Однако одно-два кресла устрашающего вида уже присутствуют. Рядом с одним сидит Джорджи, явно не такой уставший и помятый, каким зритель его узнал, в аккуратно подстриженной бородке и усиках. Бок о бок с ним - красавица малайка лет тридцати, волосы, обтянутые тонкой сеткой, наполовину выпали из неё, руки сцеплены на коленях, лицо выражает смесь страха, отчаяния и печали.
   Наймах. Мистер Джиорди, я расскажу как бред, потом дополню, если получится. Как очнулась там - меня подобрало племя кроманьонцев. Один сделал женой - насильно. Семьи там мононуклеарные. У вас прошло куда меньше времени, там я забеременела и родила. Мы, кажется, генетически совместимы, но ко мне приходил некто. Не совсем человек. Существо с фантомными крыльями, которое считается там злым ночным духом. О нём сказали, мол, масть не та, и муж сразу забрал девочку - говорит, она от Белого, а ты развратница. Моя светленькая дочка умерла с голоду. Он имел над ней право жизни. Часть моей души осталась с ней, в её мире, не понимаю как. Закрепили, словно гвоздями.
   Джорджи (обнимая её за плечи). Наймах, милая, успокойтесь. Бред - он бред и есть, Или сон. То племя живёт рядом с нашими денисовцами?
   Наймах. Не знаю. В гости к ним или таким, как они, не ходят, женщинами не обмениваются.
   Джорджи. И как - процветают?
   Наймах. Не очень. Мало торгуют и путешествуют, много охотятся, народ, по-моему, даже вымирает - рождается мало детей, да и те болеют.
   Джорджи. Муж главный? Родни много?
   Наймах. Конечно, он ведь кормилец. Да, родни немало, какие-то сложные связи, но не как у меня на родине. Паутина, а не гирлянды, понимаете.
   Джорджи. Звуковую речь они ведь знают?
   Наймах. Да. Оттого и моей правды не разглядели. Дочка от мужа.
   Джорджи. Этот демон - он похож на инкуба? На европейского вампира? Да, я знаю, у вас иной фольклор, но вы ведь поняли.
   Наймах. Он весь холодный. Как ледяной кристалл во всей безупречности. Нет, скорее как змея - исходит чувство прохлады. И красивый - не как ференги, как мужчина-даяк. Может быть, и колдун с его-то чарами, но воля была моя. Мне очень надо было бежать от всего этого, сотворить своё. Так взяли в оборот, что уж не до интересов науки, понимаете?
   Джорджи. Наверное. Он был... как бы вам сказать... земной? Или вроде призрака?
   Наймах. Земной... Вы о ком? Погодите, хвост ускользнул... Вспомнила похожее. Тайное общество леопардов в Африке. Люди, которые считают, что трансовый обряд превращает их в больших кошек.
   Джорджи. Всё, не тревожьте свою душу. Я понял и принял как руководство к действию.
   Сцена отдаляется и как бы затягивается дымкой. Память женщины - вместе с ней.
   Эпизод 14. Инт. Первобытность.
   Снова поляна перед "каменным домом" и снова костры, бледное пламя которых еле видно из-за солнечного блеска. Немного похоже на славянский праздник Ивана-Купалы, за исключением того, что ярких листьев куда больше, чем цветов. В пожухшей траве можно видеть безвременники, мелкие астры и хризантемы, "фонарики" физалиса и настурции. Детишки, которые, как обычно, рыскают по округе, то и дело срывают "фонарики" и заглатывают сердцевину, лакомятся бутонами настурции.
   А ещё это, пожалуй, праздник запоздавших скиний - везде стоят консовидные шатры из веток, срезанных вместе с листьями.
   И, уж во всяком случае, это праздник обильной пищи - на самом широком и низком костре готовится еда.
   Повариха (возможно, та же, что в эпизоде 6). Эй, мои детки и дети всех матерей и отцов! Надеюсь, вы учёны и знаете, какую еду можно тянуть в рот без опаски. Сегодня мы вводим новичков в жизнь, а значит, и смерть сторожит неподалёку. Легко ей до вас добраться.
   Хор детей (в притворном ужасе), Айя, айя. А мы её не будем звать - этот день, любой день не её время.
   Повариха. Зов невиден и неслышен, незаметен. Учует лишь она и помедлит. Помедлит и придёт поздней ночью: поистине, всё тайное приходит ночью.
   Хор детей. Мы разожжём костры до неба. Мы поднимем пламя до неба. Затмим луну, помрачим звёзды - вот Дышащей Звезде не будет повода явиться в гости, вот Белому не будет причины вмешаться.
   Повариха. Лучше попробуйте раньше старших, пригодно ли. Горячит ли кровь, ложится ли пухом в утробу, камнем в чресла.
   Она имеет в виду, что нынче во всё кушанье добавлен афродизиак. Вообще весь этот разговор, слегка ритмизованный (ладони и ступни отбивают такт), носит заметно сакрализованный характер. В том, что должно произойти, ни для кого нет тайны, даже (следовало сказать - тем более) для девочек и мальчиков, которые через несколько лет, безусловно, пройдут через подобное.
   Когда беседа Поварихи и детей заканчивается, из-за своего рода кулис, которые образует кустарник, выходит вождь-жрец Чёрная Берёза во множестве украшений - за ними буквально не видно одежды, впрочем, недлинной и широко раскрытой на груди. За вождём цепочкой выходят практически все мужчины племени, кроме самых дряхлых стариков. Среди них, держась за руки, Максим и Джорджи, мало чем отличающиеся от прочих, - дочерна загорелые, с выгоревшими волосами, даже, кажется, чуть ссутулившиеся от праведных трудов.
   Чёрная Берёза (торжественно). Нынче день посвящения наших юниц. Отныне их ноги ступают на дорогу зрелости. Самое лучшее время в году для зачатий без расчёта - дети родятся в месяц раннего изобилия и будут выкормлены молоком в пору позднего. Самый яркий день для девичьей воли - каждому из вас может быть оказана великая честь. Будьте нежными. Будьте сильными и терпеливыми. Не глядите дальше сегодняшнего дня и следующей за ним ночи. Одаривайте щедро и не думайте, равновесен ли обмен.
   С другой стороны пещеры выходит стайка юных девушек, одна из них - Текелю. Все они (их восемь) убраны по виду богато и пёстро, хотя большая часть их ожерелий, подвесок и оторочки на одежде - листья, орехи, жёлуди и полая скорлупа яиц зимородка, перепёлки и тому подобных: символы богатства и плодовитости. Ещё одна малозаметная деталь: на них надеты своеобразные "пояса целомудрия" из мягкой коры.
   Когда объектив поворачивается на ту сторону, становится ясно, что именно там собрались эксперты и наблюдатели - в основном женщины, но и "аутсайдеры" из мужчин, которые не заинтересованы в том, чтобы их выбрали. Над их толпой кое-где вздымаются ветви с нарядными листьями клёна и рябины - то ли такой припоздавший на добрых полгода праздник ваий, то ли намёк на телесную угрозу женихам, о которой говорила Текелю.
   Чёрная Берёза (мягко, с нежностью в голосе). Напутствие вам, девы, что словно ручей, текут к своей женственности. Не думайте долго над первым шагом к воле - пока это лишь игра. Не бойтесь боли - её постараются вплести в радость. Не страшитесь зачать для алчности Лангсуяр - первенцы всегда хороши. Не бойтесь, что дети станут путами вашей новой свободе: все руки племени будут их баюкать, все полные груди - кормить, все мудрые головы - учить. А теперь настало время вашего выбора.
   Мужчины составляют тесный круг и начинают покачиваться в ритме, который задают примитивные инструменты - гладкие камни, трещотки, своего рода кастаньеты из раковин и прочее. (Надо заметить, что в дело идут всё же вещи редкие, которых не было слышно на празднике первой крови.) Девушки, покачивая бёдрами и кружась, обходят толпу, стараясь одновременно смотреть в глаза. Вроде бы они колеблются, не говоря о боязни, которая, что ни говори, никуда не делась. Вдруг одна, пожалуй, самая хорошенькая по здешним меркам, дотрагивается до плеча Чёрной Берёзы, что стоит совсем недалеко от "выставочного круга".
   Девушка. Ложе вождя не согрето, беседы с Высокими иссушают его душу и ум. Не желает ли он сменить одно достоинство-достояние (слитная мыслекартинка) на другое?
   Чёрная Берёза (шутливо и беззлобно - такие "подначки", как видно, в порядке вещей). И право - хотел бы, красавица моя Бийа. Но я стар и со временем стал неловок, и сегодня ты достойна лучших объятий. И не время мне расставаться со своим колдовством, чуют то мои старые кости. Если пребудет твоё желание ко мне и дальше - клянусь быть твоим вторым, третьим или каким захочешь.
   Эта перепалка, по-видимому, развязывает плотские страсти - взгляды становятся смелее, некоторые мужчины исподтишка показывают украшения или игрушки, сделанные для "той, которая изберёт". По правилам, разумеется, не положено давать взятку. Однако это случай, когда вполне допустимы поблажки - тем более что все предметы, сотворенные ради этого дня, не положено утаивать: они и так и так достанутся героиням праздника. Которые уже куда более бойко разбирают мужчин и уводят каждая в свою кущу.
   Максим (Джорджи, так быстро и поверхностно, что до других не доходит). Теперь я понял, почему падальщики: одно мясо из-под зверя едят, другое из-под другого мужчины достают. Как гунны - из-под конского седла.
   Джорджи не успевает возмутиться, тем более что это значит обратить на себя внимание толпы. Текелю останавливается против него и говорит:
   Текелю. Моя воля ныне - разлив озера, но по сути я река, запертая крепкими берегами. Оттого спрашиваю: как хочешь, Мягкий Лён? Вручишь ли ты мне сейчас тот браслет или оставишь для завтрашнего дара? Если он будет для Аккем и Чарыш, я тоже не обижусь.
   Джорджи колеблется, но тут выступает Максим, показывая кольцо. С точки зрения современного человека оно стало куда красивей - ящерка похожа сама на себя и к тому же держит в зубах мелкий рубинчик.
   Максим. Глянь, это для тебя. Одной тебя.
   Девушка смотрит, не протягивая руки, потом говорит.
   Текелю. Думаю, похоже на жизнь в твоём большом племени. Ни щербинки, ни кривизны или иного порока. Всё как тебе хочется, как им хочется. Только без истинной жизни.
   Берётся за браслет Джорджи и поднимает его кверху.
   Текелю. Гляди сам! Здесь выпуклость - вкрапление иной, неподатливой породы. Малый рубец - рука сорвалась. Тёмное пятно - можно было бы превратить его в птицу или зверя, но так выбор толкования куда больше. Это наш мир и наше племя внутри него. Это - живое.
   Тут она соображает, что сделала выбор, не спросясь кавалера. Как, в общем, и положено по правилам...
  
   Эпизод 15. Инт.
  
   Внутри лиственного шатра, на подстилке из тростника, сидят Текелю и Джорджи. Видно, как бережно, чтобы не сказать - боязливо он снимает с неё громоздкое снаряжение, кафтанчик, единым духом раздевается сам. Подумав, надевает Текелю браслет на правую руку. Теперь он первобытно гол, а на Текелю, не считая его дара, - одна лишь лыковая опояска.
   Джорджи. Это вот - надо кинжалом резать или руками рвать? В смысле показать силу?
   Текелю (чуть хихикнув). Руками. С великой мужской мощью. Но никто тебя не выдаст.
   Джорджи (со смущением). Понимаешь, не то чтобы ты не была мне желанна или как там ещё. Но и не сказать - выйдет нечестно. Видишь ли, я сюда явился из-за другой женщины. Ей туго пришлось: в другом племени, не нашем. Замуж вышла - не так, как в племени рек и деревьев. Много хуже...
  
   Эпизод 16. Экст. Флэшбек. Первобытность - иная, чем в земле "денисовцев".
  
   Вечер. Стена прямоугольной хижины, сплетённой из прутьев и крытой пучками травы. Женщина - неряшливый и, возможно, более юный по виду близнец Наймах, со спутанными волосами, в грубой домотканой рубахе - понурившись, сидит у стены, скрестив ноги. Рядом стоит мужчина вполне современного вида, мускулистый и довольно некрасивый, в таком же крапивном или конопляном рубище, разве что побелей. Подчёркивать азиатские черты необязательно: скорее всего, они размыты. Следует заметить, что весь разговор происходит на словах.
   Муж Наймах. Ты чужачка и на тебе чужой глаз: напрасно я поддался уговорам вождя и наших ничтожных старух, напрасно пожалел. Любая девушка шла за меня - я променял их на окаменевшее лоно и пустой стручок.
   Наймах (с чем-то вроде робкой дерзости). У женщины нет стручка. Значит, нет и пустоты в нём.
   Муж Наймах (он достаточно сметлив, чтобы уловить намёк). Так-то ты благодаришь меня, грязный подол, что была у меня первой! До свадебного обряда я ни на кого не клал своего глаза и не поднимал ноги, а ты не сумела вручить жениху даже намёка на девство!
   Наймах. Старухи объяснили тебе. Меня сильно подмывали в младенчестве. Так принято в племени да-ннаи. Разве ты не влез в меня с большим трудом - или, думаешь, это потому, что не было кому тебя учить?
   Муж Наймах. Учат такие шлюхи от рождения, как ты сама. В племени эр-ро этого товара не водится.
   Наймах (поднимая голову). Кто тебе рассказал? Старухи или вождь? Не думаю, что сами чужедальные шлюхи.
   Муж Наймах. Ты напрашиваешься на побои. Но я пока удержусь. Вымоли себе младенца - тогда, может быть, я снова буду с тобой ласков.
   Опрокидывает жену наземь и заводит её руки за голову. Близкий план: лицо женщины, залитое слезами, торжествующая ухмылка на мужском лице. Земля ритмично сотрясается.
   Муж Наймах. Ух, ну уж если теперь тебя не проймёт до самых пяток - тогда не знаю, каким колом тебя попотчевать.
   Встаёт и уходит в дом. Женщина некоторое время лежит там, где и раньше, позже неловко приподнимается и уходит.
   Муж Наймах (кричит вслед). Эй, ты куда?
   Наймах. Всего лишь ополоснуться в ручье, о мой супруг. Ныне я слишком грязна, чтобы лечь рядом с тобой.
  
   Эпизод 17. Экст. Продолжение предыдущего эпизода.
  
   Наймах движется по быстро темнеющему лесу с привычной грацией дикарки - впрочем, за этой вуалью всё резче просматриваются ухватки человека, некогда проводившего уйму свободного времени на тренажёрах или даже - в классе малайзийского бокса томой. (Для ясности - практически то же, что тайландский муай тай.)
   Она подходит к ручью - берег пустынен, тихо, только возятся в кустах какие-то мелкие зверушки и огромная луна в небесах словно звенит серебряным колоколом.
   Наймах (негромко, внятно). Вот я и здесь, Человек Луны. Позапрошлый раз я испугалась - наблюдателю из будущего не полагается быть суеверным, а на понятные человеку психофизические феномены тебя не спишешь. Что я за чепуху болтаю? Ладно, неважно: чтобы расхрабриться, наверное.
   В ответ долго и мягко шелестят ветви над её головой - словно тёплый ветер прошёл.
   Наймах. Ты слышишь меня, Белый, или это мне помстилось, как в прошлую ночь?
   Голос ветра. Всегда находится тот, кому слышны чужие слёзы. Тот, кто призван защищать.
   Наймах. Если это ты защитник - отчего тебя не любят?
   Тот же голос. Земля эта вверена моему попечению. Я часто находил в племени помощников себе. Но они становятся пророками и так же упрямы, как все пророки. Учат не тому, что жрецы и предводители охотников, - миру с иными живущими. Тому, что жизнь дикого зверя следует отнимать по взаимному согласию. Что не стоит надрывать плодородие земли - она и так без меры щедра. Что не к лицу двуногим и разумным плодить детей слепо и много - ибо так не делают и бессмысленные скоты. А за это все норовят их убить или хотя бы изгнать из племени.
   Женщина поднимает взор к небесам - на фоне луны виднеется тёмный силуэт огромной совы с широко распущенными крыльями.
   Наймах. Я не пророчица и не колдунья. Но вот - говорю с тобой уже трижды. Мне не время уходить отсюда. Смилостивься - подари мне ребёнка, быть может, мой муж станет прежним. Здесь у меня нет никого помимо него.
   Голос. Может быть, ты просто не искала?
   Сова ныряет вглубь чащи, исчезает из виду. Вместо неё рядом с Наймах появляется мужчина - его плоть и тугой узел бледных волос будто сотканы из лунного мерцания. Кроме того, он сам накрыт словно мантией - но это не пушистые крылья ангела или птицы, а жилистые перепонки нетопыря.
   Чевонг. Вот он я. Ты не передумала? Смотри, ещё не поздно, женщина с иной стороны. Со стороны (в его голосе звучит пародийный оттенок) высокой культуры и развитой цивилизации.
   Наймах. Нет. Только откуда ты знаешь обо мне такие вещи? Ах да, я выдала тебе кое-что. Тебе нужно от меня нечто помимо меня самой? Кровь в уплату за колдовство? Кровь в обмен на семя?
   Чевонг (ласково, успокаивающе). Нет. Только то, что мне вручают по доброй воле. Да. Всё, что тебе угодно подарить. Зачем так много вопросов?
   Обнимает Наймах и обволакивает крыльями, словно плащом. Его губы находят жилу на шее прильнувшей к нему женщины.
   Темнота поглощает всё.
  
   Эпизод 18. Инт. Первобытность. Продолжение эпизода 16.
  
   Теперь они оба стоят - посвящаемая и посвящающий. Девушка опирается спиной о центральный столб скинии.
   Текелю. Как красиво и как печально. Только ведь Великий Нетопырь не убил ту женщину. (С куда меньшей уверенностью.) И муж - нет. Ведь правда?
   Джорджи. Наверное. Только девочку от Великого. Найми вернулась к своим: в тоске и одержимая недобрым духом. Может быть, её оседлал здешний образ, вернее, половинка. Сам он разделился пополам, потому что нужно было кому-то нянчить младенца. Так здешняя Наймах решила в своём безумии.
   Текелю. Любить - вовсе не безумно. Разве ты не знаешь, что в этом заключён самый лучший ум на свете?
   По выражению лица Джорджи видно, что ему разом приходят в голову все нецензурные шуточки на эту тему, принятые в его мире, - о том, что надо решать головой, а не головкой, и прочее в таком духе. И вот они уходят без следа: с той скоростью, с какой опадает листва с деревьев под напором северного ветра...
   ... и как слетает повязка с тоненьких бёдер Текелю от одного касания острого, как бритва, ножа. Руки Джорджи гладят их - медленно, благоговейно, как бы впервые открывая для себя женщину. Крупным планом - лицо девушки с расширенными, сияющими глазами, до боли прекрасное. Потом на него как бы накладывается затылок её любовника, тёмные, разбросанные по плечам пряди. Раздаётся тоненькое, счастливое "ах".
   Ближним планом: тонкая струйка крови стекает и змеится по внутренней стороне девичьего колена.
  
   Эпизод 19. Экст. Первобытность.
  
   Разгар ночи, костры пылают до небес - в них щедрой рукой подкладывают сучья и бросают ароматную траву. Похоже, что семь шалашей, откуда вышли новоявленные взрослые женщины, подверглись той же участи - слишком густой дым смешивается с рыжим пламенем.
   Вокруг огней пляшут пары: пылающие пирамиды отстоят друг от друга на порядочное расстояние, поэтому хоровод то обтекает кольцо по внутренней, то по внешней стороне, а то и вообще изображает змею. День свободы явно настал не только для юных избранниц - хотя все прочие пары соединяются по взаимному согласию.
   Наконец, из единственного уцелевшего шатра выходят наши герои: Джорджи впихнут в свою кожаную оболочку кое-как, второпях и по преимуществу нижней частью. Зато Текелю удалось вернуть на место абсолютно всё снятое, кроме, натурально, пояска, которым Джорджи размахивает над головой как флагом. На горделиво поднятой руке девушки - мерцающий обруч.
   Ближним планом: гладкая рука с браслетом, изящное, чем-то даже изысканное движение кисти, в котором чувствуется расцвет античности.
   Приятели Максима, с которыми он охотился (дружески подталкивают его локтями). Что же ты, Развесистый Дуб, не прятался в кустах ни с одной из дозволенных тебе девушек? А коли дождался Текелю - Алого Ручейка, так подари ей кольцо вместо подвески. Всего-то и дел, что обруч продырявить и найти шнурочек.
   Сами они едва не осыпают пару всякими безделушками - выглядит это почти как свадебный обряд с рисом и сластями. Как, впрочем, и вольные, но добродушные шуточки.
   Только вот обычаи на свете бывают разные...
   Максим (сквозь зубы, слепо). Кто проливает чужую кровь так, кто эдак.
   Оттого, что никто из присутствующих не чувствует образа - слишком это для всех чуждо, - никто не останавливает Макса, когда выхваченный из футляра охотничий нож пронзает грудь Джорджи, упирается в хребет и ломается в ране. В руках убийцы остаётся рукоятка, обмотанная узким ремешком.
   Джорджи. И ведь говорили тебе. Обсидиан - фиговина хрупкая...
   Падает. По обнажённой груди стекает тёмная кровь. Текелю бросается к нему, с размаху падает на колени и кричит.
   Все разом приходят в себя и хватают Макса за руки и ноги - слишком привычно и ловко, если принять во внимание здешнее миролюбие.
   Жрец выходит на авансцену, говорит, как бы пересчитывая всех глазами.
   Чёрная Берёза. Кто-нибудь их старых женщин - сюда. Можно ли вынуть осколок так, чтобы Лён не умер?
   Старуха, которая раньше всех оказалась на месте, оттесняет Текелю, легонько трогает рану, дважды кивает.
   Старуха. Нет. Так Великие берут себе облюбованную жертву, если люди с ней медлят.
   Максим (кричит, вырываясь из рук). Ею должен был стать я, верно?
   Чёрная Берёза (говорит с невозмутимостью и дружелюбием, поистине обескураживающими). На вас двоих смотрели, ты угадал. Лелеемая жертва, которой позволено не иметь ни обязанностей, ни обязательств. Хилый младенец на груди Лангсуир. Мы полагали, это она тебя пожелает.
   Джорджи (из последних сил). Я считал, что Наймах - ловушка на меня. Детей... при мне... взяла одного только.
   Чёрная Берёза. Да, мы знали. Напрасно вы оба числили нас в дикарях и полуобезьянах. Прости, ты скоро перестал. Напрасно вы думали, что мы не понимаем Высоких, в отличие от вашего утончённого племени. По слухам, наследующего нашему народу. Ведь там, где и куда оно вынуждено перекидывать мосты, - там мы ещё стоим. Вы лишь верите - мы знаем с достоверностью. Ибо на самом деле ты приманивал Баянга, Великого Саблезуба, - он лаком до девственной влаги. И ревнив к ней.
   Максим (недоумённо). Я-то считал, что кот Баюн на меня самого повелся.
   Чёрная Берёза (утвердительно покачивая головой). Оттого и сделал приношение. Не Коту - Кожекрылому Чевонгу, пожирателю человечины.
   Максим. Это ещё кто?
   Джорджи (надрывно, с пеной, кашляя). Змей... из детской сказки. Наш тёмный ангел-спаситель. Вот... идиоты оба.
   Чёрная Берёза. Не хулите себя - оба. Вы сделали как надо. Через вас и ваши ошибки проявилась воля и сила всех трёх Великих. И, думаю, в этой ночи, безлунной и полной огня, они слышат нас.
   Потусторонние Голоса. Мы вас слышим, избранные друзья.
   Посреди застывшей толпы, в самом сердце событий встают три величественных создания - ростом не более чем с крупного человека, они отличаются от каждого здесь, как звёздное небо от ночной земли. Баянг со шкурой ирбиса через плечо, глаза - раскалённая сталь, косы сплетены в длинный хлыст, клыки, словно в приступе ярости, вонзены в нижнюю губу. Лангсуир с распущенными, словно накидка, волосами: из-под длинного платья малахитового цвета и рисунка не видно ступней - если они есть вообще. Чевонг - оживший хрусталь в раме морозных пальметт, коими предстают сложенные крылья.
   Баянг. Мы пришли забрать своё. И всё-таки сегодня - день не нашего выбора.
   Лангсуир. Верней, не мужского.
   Чевонг. Нас трое, и трое же нам потребны.
   Текелю, не поднимаясь с колен, ударяет рукой о камень. Браслет ломается надвое.
   Текелю. Я вдова, вдова! Совершаю обряд развода с покойным! Возьмите меня первой.
   Трое делают к ней шаг. Вождь преграждает им путь. Говорит:
   Чёрная Берёза. Великие соблюдают закон раньше малых. Как может овдоветь незамужняя?
   На этих словах Джорджи приподнимается, опираясь на плечо девушки, будто к нему нисходит сила.
   Джорджи. Закон, да. Умирающий имеет право пожелать напоследок, о благородноснежный Филин.
   Чевонг (явно польщённый необычным титулованием). Говори - исполню.
   Джорджи. Не ловлю на слове. Но - возьми на своё ложе Лангсуир и сотвори из неё богиню тебе под стать. Она здесь не вся, но исправить тебе легко.
   Чевонг. Ты поистине мудр, и сердце у тебя благое. Да свершится!
   Лангсуир как бы вырастает из одежды, волосы сами собой убираются в изысканную причёску, подол чуть приподнимается над землёй. Теперь видно, что она обута в открытые сандалии - каждый из ногтей, крашенных розовым, совсем немного напоминает приоткрытый ротик. В лице её куда больше от Наймах, чем раньше, - если такое вообще возможно.
   Чевонг. Всё же я приму в себя твою жизнь. Ибо не ваш ли поэт говорил, что одна смерть может возвратить Маленького Принца на родную планету?
   Нагибается и коротко жалит мужчину в основание шеи.
   Джорджи. Благодарю тебя, Высокий. У тебя хороший яд. Это было совсем не больно.
   Умирает. Текелю глядит в лицо другу, прячет лицо в ладонях, потом отнимает их и на глазах успокаивается.
   Текелю. Ушёл в сторону любви.
   Пока это происходит, невольный убийца и Саблезубый Кот меряются взглядами.
   Наконец, первый нарушает молчание.
   Максим. Вот я и достался на прокорм зверю. Поделом мне.
   Баянг. Тебе уже сказали: не вини себя. Гнев и страсть - тоже божества. Горе смертному, если они им овладевают.
   Максим. Но участи моей это не изменит.
   Баянг (освобождая его из чужого захвата и притягивая к себе на грудь). Разумеется. Ведь я возжелал тебя с той первой нашей встречи, Неукротимый Охотник.
   Максим. И я тебя, Благородный. Теперь я о себе понял. Это будет очень больно? Говорят, у многих хищников принято буквально вырывать горло у жертвы.
   Баянг (широко, по-змеиному, открывая рот и откидывая голову так, что затылок почти касается хребта. Так саблезуб освобождает клыки для укуса). Как тебе будет угодно, мой прекрасный. Хотя лично я никогда не склонялся к буквальному толкованию традиций.
   Когда их с Максимом тела сливаются воедино - это более всего похоже на акт телесного соития.
   Максим (в полуобмороке, мысленно). Я тоже вернусь обратно или нет?
   Баянг. О, сегодня ведь лучший день для заветных желаний...
   Костёр рядом с обоими вспыхивает и топит всю картину в ярко-алом сиянии.
  
   Эпизод 20. Инт. Снова некая условно-европейская страна.
  
   Джорджи и Наймах стоят на открытой галерее, не размыкая объятий. Внизу - панорама фантастического города, увенчанная короной высоких башен, что вырастают из великолепной зелени садов, цветников и парков.
   Он (невнятно и будто с полным ртом чего-то очень вкусного). Знаешь, я-то считал - лишь научный интерес. Потом - ещё и альтруистические позывы. А оно вон как...
   Она. Поженил, значит. То-то я чувствую во всех членах лёгкость прямо необыкновенную.
   Он. Странное дело, если вдуматься. Этот упёртый россиянин показался мне пустышкой - да и не был никем иным, кроме как пустышкой и приманкой для непостижимых...
   Она. Невыразимых и непредсказуемых...
   Он. Обстоятельств. И ведь сработала чья-то интуиция, когда мы решили привлечь к эксперименту людей извне.
   Она. Не интуиция - прозрение. Вот только жалко мальчишку.
   Он. А чего с ним такого? Ухватил свой кусок и побежал на радостях обзаводиться крупной земельной собственностью. Ничего не помнит, кроме как "посадили - высадили". Считает, что ему дурные деньги перепали.
   Она. Жалко. Что за ирония! Ты не хотел возвращаться из рая - но вернулся. Он всё рвался оставить ад - и в результате там укоренился.
   Он. Рокировочка получилась. Знаешь, я всё же рад прямо до безумия. Наш мир, хотя и жутко невротический, сохранился в целости, сколько бы ему ни осталось до конца. А тот, моя дорогая, вымечтанная историческая альтернатива, - получил нехилый шанс развиться в кое-что действительно стоящее.
   Она. А мы поняли друг друга, Крылатый Змей.
   Он. Да. И теперь будем вместе столько, сколько захотим, моя дорогая Женщина в Изумрудном Наряде.

ДОИСТОРИЧЕСКИЙ ЭПИЛОГ

   Экст. Первобытность.
   (Вся картина сопровождается торжественной музыкой. Для первого абзаца возможен тихий голос за кадром, проговаривающий текст.)
   Над горными снегами торжественно восходит солнце - небесный очаг цвета крови, зари, огня и тех маленьких апельсинов c алой шкуркой и мякотью, что подвигли Александра Грина к написанию "Алых парусов". Пейзаж совершенно пустынен и всё же наполнен присутствием. Нет, не так - Присутствием с большой буквы.
   Потому что теперь зритель видит: вверх по склону шествуют два гигантских саблезубых леопарда, ослепительно белых, с тёмными обручальными кольцами по всей шкуре.
   Два кровных брата. Две священные жертвы.
  Два Охотника во имя и славу Людей.
© Мудрая Татьяна Алексеевна
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"