Мир рвался в опытах Кюри
Атомной, лопнувшею бомбой
На электронные струи
Невоплощенной гекатомбой.
Андрей Белый
- Лидия, мне нужно с вами поговорить, не вынося на суд всех прочих, - сказал Симон с интонацией непреклонности. - Возможно, наш принципал в самом деле всеслышащ и всевидящ, как Господин Жатвы, что на небе. Но, возможно, и нет - или всего-навсего не снисходит.
Для того чтобы встать перед ней, испанец вынужден был пересечь заброшенную крепость по диагонали. Кёшк, средневековый узбекский замок, больше всего походил на растянутые меха гармоники, в глинобитных стенах кое-где застряли ядра, внутри лепились саманные лачуги явно более позднего устройства. Сами вурды были под стать лачугам: даже Симон запахивался в стёганый халат поверх щегольской визитки и вдобавок насаживал на голову тюрбан, даже свободолюбивая Мария покрывалась засаленной паранджой, и оба среди дня отыскивали свой личный клочок тени. Ибо все вампиры - сугубые индивидуалисты, несмотря на то, кто и к кому питает горячую симпатию. Существенная разница была в том, как добывалась "халатная изоляция" (термин Петра): если дамские покрышки брались от тех, кто нарочито их сбросил во имя комсомола и эмансипации, то за мужские было плачено ходкой монетой. Никто из вурдов даже самого простого замеса не желал брать одежду с поля боя или места охоты - как ни удивительно, брезговали человеческой кровью. Так что ПэПэШа, по его же словам, как следует порастряс свою мошну.
Вот с этого и начал Симон.
- Не понимаю, чего ваш - ну ладно, наш общий Пет Палыч на самом деле добивается. В его действиях нет видимой логики. Сначала изображал корыстолюбца, что копит и претендует на некое "истинное золото" - русские червонцы в британских и швейцарских банках. Потом дал понять, что собирает воедино "королевский Грааль", благороднейшую кровь - мутную в своих истоках, отягощённую наследственными болезнями и в любом случае разбавленную чем-то странным и непредсказуемым. Допустим, наш патрон обращает гениальных уникумов, намеревается составить элиту. Чтобы признать подобное, стоит, право, отказаться от гордыни и забыть, что ты - самый старый ночной охотник в Европе и тебе не может быть равных.
Лидия откинула волосяную сетку - носила под наброшенным на голову халатом и чачван, боясь потерять перламутровый цвет лица:
- Недурно, что она вам присуща, гордыня. Что за вампир без греховных помыслов! Только в нашей великолепной восьмёрке ни один не похож на другого и оттого не стоило бы заниматься сравнением. Я ведь тоже пробовала заняться классификацией. Да, почему вы не обратились к Юко-сан как старейшей из нашего племени?
- Юко в самом деле первая из отобранных для особой миссии?
- Если признать, что время течёт линейно. Что наша вселенная незыблема.
- Однако с некоторых пор с ней происходит нечто странное.
- Пожалуй, с революционного Петрограда. С видения Вавилонской Башни и...да, того непонятного мальчика. Молодого Льва.
- Да. Как хорошо, что мысли и желания наши так согласуются друг с другом. Лев, Башня и Летатлин привели мир в неподобающее ему состояние.
- Вселенная оказалась как бы на поворотном круге. Сценическом. Для трамвая, - Лидия чуть сморщила лоб.
- Время вздыбилось и стало непредсказуемым. Обрушились цепи, что держали его, и стало возможным всё. "Ни слова боле: пала связь времен! Зачем же я связать её рожден?"
- "Гамлет". Вместо оригинала вы цитируете старый русский перевод Кронеберга. Симон, всю эту пафосность мог бы без страха и трепета выслушать даже простой вурд. Зачем вам понадобилась я?
Он тонко усмехнулся.
- Вы не цените, что я почтил вас доверием? После всего, что нам обоим довелось пережить по вине нашего патрона?
- На ваших губах это слово имеет непонятный привкус. Латуни или свинца, я полагаю. Петра Павлыча можно или принимать каким он есть - или не принимать вообще.
- Именно. Лидия, вам не показалось странным, что он не питается ни как вампир, ни как человек? По крайней мере, каждые сутки. Мы пьём. Морицу заваривают пеммикан. Единственный среди нас человек обходится, похоже, крошками с собачьего стола. Когда мы впадали в регулярное беспамятство, можно было списать на то, что наш цыган ест ночью. Спят оба урывками, тоже не как обычные теплокровные.
- Симон, мне бы не хотелось выслушивать сплетни о ком-то другом в его его отсутствие.
- Вот как? Даже о псе? Тогда давайте поговорим о высокоразумных существах. О нас самих. В совокупности - о вампирах высшего звена. Юко, Мария, Алексей, Манфред, Геворк, - допустим, ожившие мертвецы. Аэлис... Вы ведь читали журнал и, более того, смотрели дурацкую ленту Протазанова. Кое-кто из нас обоих, живя на острове, слушал лекции мистера Уэллса и прочих на тему "Есть ли жизнь на Луне и Марсе или это лишь метафора идеального игрового Иномирья".
- Но девушка лишь немногим более странна, чем мы сами.
- Вот именно, - Симон кивнул: дважды, с небольшим перерывом. - Вам не кажется, что остальные произошли не из реальности как она есть, а из своего рода легенды? О девице, чтящей самурайский кодекс. О русской амазонке. О благородном противнике британских авиаторов. О чудесном спасении цесаревича. Да что тут говорить, ведь мы с вами оба...
Он помедлил:
- У вас, часом, не возникло подозрение, что сами вампиры - досужая литературная поделка? Обработка куда более грубой легенды? Что Симон и Лидия в буквальном смысле сошли со страниц книги, причём написанной куда позднее того времени, в коем мы пребываем? Обезумевший, ставший на ребро мир, где исторические герои соседствуют с ... культурными.
- Симон, - Лидия привстала с места, выпрямилась, пытаясь не выказывать эмоций - не смотреть в глаза - не касаться. Не похоже на диалог влюблённых, о которых вовсю сплетничают коллеги. - Симон, культурный герой - это научное понятие, которое ввели в обиход господа Эдвард Тейлор и Джеймс Джордж Фрейзер.
- Это уточнение так важно?
Уж безусловно - не беседа влюблённых, мелькнуло в мозгу Лидии. Холодноватая дискуссия, призванная усмирить кипящие в мозгу страсти.
- Я хочу сказать... Да. Что вы сошли с ума, говоря это, я - слушая. Не может беллетристика, легенда, притча, вообще любой текст, исходящий из реальности, сам породить нечто бытующее во плоти.
- Один знаток литературы и искусств, по всей видимости, куда более безумный, чем мы сами, сказал, что всё в мире есть текст. Любое сообщение, в чём бы оно ни выражалось и независимо от его истинности или ложности. А текст может порождать иные тексты в количестве, приближенном к бесконечности. Я так думаю, мы вымысел, произошедший от вымысла. Нежить в квадратной степени.
Лидия могла бы возразить, что это слишком абсурдно, чтобы поверить. Но тотчас же подумала, что верят, по определению, лишь в то, что не поддаётся усилиям логического разума. В то, с чем Логосу делать нечего. И в чём, пожалуй, их хозяин плещется, словно рыба в озере.
Симон понял, ибо мысли вампира - открытая книга для собрата. Улыбнулся, вызвал на её губах ответную улыбку - и отошёл в сторону.
Зато из неких потайных закромов появился сам цыган - в халате ярко-синего цвета распояской, что стоял на нём коробом, и с белоснежным Морицем у ноги. "Пёс окончательно изменил любимому владельцу", - подумала Лидия.
- Пока вы тут с женихом балакали, все прочие разоболоклись, - последнее слово он произнёс без малейшей запинки: судя по всему, остроумие диктовало иные законы. - С размаху окунулись в полуденное солнышко и поняли, что оно их не растопит и в пыль не обратит.
"С женихом. Оригинально", - подумала Лидия. И вежливо произнесла:
- Кажется, вы обходите лагерь с доброй вестью. Есть новая идея для всех нас, учитель?
- А как же. Мы здесь блуждаем рядом с Сыр-Дарьёй, а что толку? Один песок, причём жёлтенький такой. Пикринчатый. Цвет аральских равнин, марсианской Азоры, рядом с фабрикой антибиотиков в городе Москве такая пыльца после каждого дождика выпадает.
- "Против жизни". Что такое эти антибиотики - яд?
- Тоже ж мне медик. Лекарство из плесени. Как, не знаешь? Тоже в районе мировой войны изобрели. Только другой по счёту.
- Пётр Павлович, - не выдержала Лидия, - я вас люблю, чего же боле, но только не кажитесь дурней, чем вы есть.
- Уж поверь моему слову, доца, я дурной в точности по своему индивидуальному размеру. Причём от радости, что вы все у меня как на подбор умники-разумники и красавцы. Ну вот скажи: почему я в вас такой влюблённый?
Чуть помолчал:
- Особенно в Морица.
- Говорили бы дело, - с досадливой улыбкой ответил Симон. - Другие вурды ведь уже знают и передают нам.
- А. Не хотите ли подняться вверх по реке и полюбоваться на хлебный город Ташкент? Глядишь, и придёт к нам некая благая весть.
- Отказ примете?
- Хм. Ну, ты сам подумай как следует, сыне, в чём твоя корысть и в чём моя. Разве я держу силой? Неужели я покупаю вас презренной материей?
"Отчего Пет Палыч так легко нами манипулирует, - говорила себе Лидия. Оттого что слишком легко переходит от видимого пустозвонства к чему-то важному и запрятанному под спудом аллюзий, в том числе религиозных? Слишком любопытен для всех и от времени становится лишь загадочнее. Наши спутники сделались практически неуязвимы, мы сами - неуязвимы в полнейшем смысле слова. И нам абсолютно нечего делать. Так почему же не послушать чудака, если это не грозит ничем особенно страшным?"
А посреди двора, который точно плыл словно в горячем масле полудня, Аэлис с беспечным смехом двигала вверх-вниз опахалами, похожими на огромные, с выпуклыми прожилками лепестки. Каждый мах приподнимал её над землёй на высоту человеческого роста, ветер бил в лицо Алексею, отдувал с лица тонкие волосы.
"А&А. Два окрылённых полевых тюльпана - такого они цвета в своих одеждах, - думала другая женщина. - Вурды легко учатся, но пришелица - сверх всяких ожиданий: такое ощущение, что знание о Земле пришло к ней с кровью. Хотя - необразованные дехкане? Наверное, не только. Она, возможно не понимая того, вобрала в себя множество чужих агоний, а перед гибелью человек поднимает на поверхность самое заветное знание. Я так думаю, на следующую ночь Аэлис будет готова сделать один-два коротких перелёта. Удивительно, что Пётр не подверг её своим обычным измывательствам. Ну, конечно, как и Алекса, которого в самом деле расстреляли рядом с семьёй. Тем более путешествовать в кромешную бесконечность, рядом с лишёнными сознания телами, уже почти что трупами - это весит ох как немало. Хотя невозможно прикинуть, было ли всё так на самом деле, не вскрывая стальной шкатулки с отравой".
"Забвение - великий дар, немногим уступающий любви, - говорила она себе немного погодя, наблюдая, как Алексей, паря под звёздами, направляет вольный полёт другой птицы, ловит для неё воздушные потоки, загораживает солнце, идя то позади, то рядом и чуть сверху. - И у этой непонятной девушки есть они оба. Быть без памяти в присутствии безоглядной любви - это почти что счастье".
То, что увидел отряд под собой на следующий день, полностью отрицало пустыню. В прибрежных тугаях кишело зверьё, дикие свиньи рассекали плотным туловищем растительность, птицы взлетали почти рядом с летунами. Рядом с каналами или притоками можно было заметить медленно вращающийся чигирь, водяное колесо с черпалками, назначенное для орошения. Пахло водой, сыростью и жизнью.
- После всех этих ненатуральных дюн кажется, что местные речушки - это нечто, - донеслась через верещанье мотора некая мысль, щедро окрашенная в ехидные тона: ПэПэШа продолжал действовать несмотря ни на что.
- Шеф! - возмутился Манфред, который как раз сидел за рулём ведущего геликоптера: должно быть, отдыхал от истошного махания крыльями. - Мы лицезреем одного из близнецов, славных чуть поменее Тигра и Евфрата.
- По этой логике там, промежду них, тоже рай?
Вся летучая стая уловила перебранку.
- "Уж во всяком случае, лев там не лежит рядом с агнцем, а тигр - с барашком, - сказала Мария: открывать рот на диком ветру было несподручно. - Косули, джейраны, олени, камышовые коты. Туранский тигр, или джульбарс, - вообще животное серьёзное. Если не вымер, конечно".
- Последний раз его видели в болотах на Каракамыше, - вслух отозвался Геворк. - Старинный канал такой. Собственно, мы туда и летим, разве не так?
- Именно. Пройдём до истоков в горах и свернём в сторону Ташкента - ответил Пётр, перебив истошное тарахтенье пропеллера. - Благословенное место: из-за расположенных неподалёку хребтов, Читкальские, кажется, город частенько потряхивает. Выше двух этажей только мечети, медресе и нынешняя резиденция русского командования - им гнев Аллаха не очень страшен.
- А что тут делают русские? - чуть захлёбываясь на лету, спросила Лидия.
- Деточка, спроси чего полегче. Или вон нашего молодого царевича нагрузи. Я-то немного знаю. Вроде в тысяча восемьсот шестьдесят каком-то защитный буфер создавали от нижних соседей. Мы ведь такие гуманные, прогрессивные и человеколюбивые, что нас всякий обидеть норовит.
Уже на подлёте обозрели пригороды: реку с забавным названием Чирчик, что делила Ташкент пополам, ухоженную русскую часть, по впечатлениям Георгия, больше похожую на городок где-то в Южной Франции, хаотическое нагромождение домиков из кирпича-сырца в "туземной половине", над которым возвышались шпили минаретов, широкие арки ворот-пиштаков и ярко-синие купола.
- "Что, снижаемся? - явственно спросила Мария. - Новенькая устала, да и прочие не в полном ажуре: в горле пересохло, голову напекло и плечи натрудили. Есть тут безопасные места, где народ нелюбопытен?"
- "Истинный британский денди не устаёт и не испытывает жажды", - отбрил Симон.
- "Глядите-ка. Наш досточтимый идальго мнит себя истым британцем", - вежливо хихикнула Юко.
- "Разумеется. С елизаветинских времён, - ответил он невозмутимо. - И в качестве такового выполняет наималейшие желания дам".
- Да за чем дело стало? Шныряйте в любые заросли, - хихикнул ПэПэШа (немец ему, что ли пересказывал все диалоги?) - Места обжиты лишь охотниками и собирателями, народ не очень любопытный. Кабанов боятся повстречать: запретное животное для мусульман, вредное для русских. Потравы земледельцам чинит. Говорят, из-за всего этого один русский стрелок начал подделывать пятачки, уши и крендельки - не головы же предъявлять. Шить из их шкуры и предъявлять брезгливому начальству из местных. А один дикий поросячий хвост, для примера, - два казначейских рубля. Нескоро его разоблачили.
- А ещё много позже произошло несколько восстаний мусульман в армии, - внезапно вмешался армянин. - Немного на сипаев похоже. В них пытались, как и вл всех прочих солдат, запихнуть дешевую свиную тушёнку из банок. Говорят, восставших давили танками и расстреливали из автоматов, но так и не заставили оскверниться.
- О, Георгий, не от христианина бы такое слышать, - укоризненно покачал головой Пётр. - Тебе не кажется, что всё это чисто пищевые предрассудки? Ну, вроде как Морица не стоит кормить кабанятиной, а то поносом проймёт, как последнюю собаку?
Как ни был тот привычен к выходкам старшего, но и его покорёжило. Аэлис недоумённо переводила взгляд с одного на другого.
- Девочка, - вдруг произнёс цыган. - Ты правильно вникаешь: нельзя убивать другого только из-за того, что он другой, как бы идиотски, провокационно и опасно не выглядели его поступки. Лишь бы не ожидалось настоящей беды.
После этих анекдотов все окончательно почувствовали сонливость, хотя надвигался вечер, как и прежде, самая благодатная пора суток. Устроили примитивный лагерь, зацепив огромное парусиновое полотнище за вершины карагачей, имевших здесь нормальную вышину, и затем поднырнув под него вместе с махолётами. Краем тента накрыли вертолёт, чтобы не нагревался, - внутри высокого шатра сразу начал гулять ветер.
- Звери нас опасаются, - спросила Мария, - а человеческие воры и грабители?
- Что ты, - ответил всезнающий Пётр. - Мусульманин если крадёт, то по самой мелочи: чтобы с голоду не помереть и умение без дела не заржавело. А солидный убыток не причинит ни в коем разе - Аллах не велит. Пойдём раным-ранци поутру на торговище, сами убедитесь.
- Пет Палыч, это что у вас за речь - дикорастущий суржик или плотоядная трасянка? - шутливо возмутилась Лидия. - Или плод безудержной фантазии?
- На базар сходим, - перевёл он, вольготно зевнув. - Только солнышко взойдёт, а то кабы роса глаза не выела. Она тут бывает чудо как едка и вонюча.
Проснулись все оттого, что залаял живой будильник - почуял наглого зверя или робкого человека. Потом Пётр, которого Мориц разбудил со всей внезапностью и бесцеремонностью, вынудил того в наказание облизать себе шею и лицо - чтобы уж и не умываться. Вокруг уже вовсю прихорашивались, когда двуного-четвероногая парочка, спавшая до того на редкой выбитой траве, забралась в машину и что-то там сообразила на двоих. "Никто не видал, как Бог напитал", - пробормотал ПэПэШа себе под нос. Чуть позже и гораздо громче он выдал ряд наставлений: близко от места рассредоточиться и поддерживать мысленную (он выразился - мыслимую) связь, не прицениваться, но слегка торговаться, не пить и не откусывать, охулки на руку не класть, держать саму руку в кармане, нос по ветру и ухо востро. А Мориц пускай остаётся в лагере: не то что в исламском городе собак не любят, вон Каир и Стамбул прямо кишат этими тварями, но ведь самому будет неприятно в толкотне.
- Восточный базар - краеугольная ось, на которой вертится здешняя жизнь! - заключил он в финале.
И они двинулись. В европейскую половину города заглянуть и не пробовали: типичная Азиопа, прокомментировал шеф, только причёсанная по ушам. Зато "туземная" часть Ташкента очаровала полной своей противоположностью первой. Ни прямых улиц, ни широких площадей - невообразимая путаница переулков, тупиков, переходов и тропинок, где человеку так легко заблудиться без опытного проводника. Вурды оживлённо переговаривались, как бы накидывая на местность невидимую сетку коллективного восприятия. Рассматривали массу примыкающих друг к другу низеньких домиков с целой арбузной плантацией на плоских кровлях и окнами, выходящими во двор; извилистые, как ручей, переулки, впадающие в овраг, и более широкие и прямые улицы, по бокам которых струится мутноватая вода арыка; древние мечети совершенно инопланетной архитектуры. И как все реки текут в море, так все улочки и переулки втекали в базар - пёстрый, похожий на живой букет из самых ярких цветов, зелёного, красного, жёлтого и голубого, источающий пряные ароматы и обвитый роем трудолюбивых двуногих пчёл. Груды тканей вперемешку с лепёшками, фруктов на фоне шашской керамики и шашской же зеленоватой шагрени, гул и гомон, прямые в стане белобородые всадники, на конях, ослах и верблюдах, рассекающие этот гомон и многоголосие.
- "Не имеют себе равных хорезмийские луки, шашская посуда и самаркандская бумага", как говорил Макдиси, - цитировал ПэПэШа тем, что мог и хотел его слушать.
- Патрон, здешние женщины почти все ... как бы это сказать... не прикрыты. Гололицые, - с неким смущением констатировал Симон, которого судьба поставила бок о бок с начальством.
- О боги, какой мухтасиб, - ответствовал цыган. - Ревнитель исламской морали.
- Я только забочусь, чтобы мы не бросались в глаза, - пояснил вурд. - Хотя это место процветает словно бы вне времён и вне правил. Смотрите, вон канатоходец. Вон там чтец занимается крамольной рецитацией Корана. Цирюльник-брадобрей. Замаскированный дервиш в лоскутном плаще и тюбетейке вместо высокой шапки, скажите пожалуйста. А вон там явные европейцы, можно сказать, земляки. Ленинградцы.
Худощавая женщина неопределённо средних лет озиралась вокруг с видом лёгкой заброшенности. Одета в выгоревший балахон, бледна, горбоноса, чуть отекшее лицо с яркими глазами, отметил Симон. Даже не скажешь, что из славян. Турчанка - или француженка.
- Вот Алёша сразу бы её узнал, хоть постарела совсем неожиданно, - шепнул Пётр. И поздоровался:
- Здравствуйте, Анна Андреевна. Давно ли из осаждённого Питера?
Она улыбнулась:
- Я должна вас узнать?
- Полно. Вы ведь были всю жизнь окружены - а я нарочито стремился к безвестности. И не даром, ибо цена мне хорошо известна. "За тебя я заплатила чистоганом, ровно десять лет ходила под наганом, ни налево, ни направо не глядела, а за мной худая слава шелестела".
- Чьи это стихи?
- Ваши собственные, моя прекрасная госпожа. Только вы их ещё не написали.
- Как удивительно. Наверное, вы мне с голоду мерещитесь. Как тогда, в Кирове, где нас подкармливали - кусок хлеба на столе общественной кухни. Представляете - чуть надкусан, а его никто не берёт! Потом-то я поняла, что хлеб был настоящий. Но Ташкент - иное дело, на нём знак необыкновенности, иномирья. А рынок и вообще словно с картины футуриста - полоса одного времени, полоса другого, - тихо проговорила женщина, рассеянно улыбаясь. - Знаете, в первый день ко мне здесь прислонился рваный мальчонка с бритвой, хотел разрезать карман. Подруга моя схватила его за руку, прошептала: "Что ты? Это ленинградка, голодная. Их сюда из-под блокады привезли". Он хмыкнул, а потом, гляжу, снова перед нами маячит . Вот, думаю, привязался, надо бы его в милицию сдать. И вдруг он протягивает мне румяный пирожок в грязной тряпке: "Ешь". И исчез. Я подругу спрашиваю: "Неужели съесть?" "Конечно, ведь он его для вас украл..." Видите, какие здесь люди чудесные - даже базарный воришка. Здесь я впервые узнала, что такое палящий жар, древесная тень и звук воды. А ещё я узнала, сколько весит человеческая доброта. Комната у меня крошечная, с подвесной лестницей, во время землетрясения - а они здесь частые - лампочка так и раскачивается. И жарко. И поют арыки. И розы пахнут так сильно, будто хотят обратиться в слово. А у большой дороги деревья шелестят пыльной листвой, а если помыть из брандспойта - сразу вянут.
Она перебила себя:
- Вот, заговорила вас. И даже имени не спросила.
- Пётр. Симон. Симон, ipse Пётр.
- Нет, правда?
- Истинная. Хотя что счесть правдой. Лично я считаю, что она отличается повышенной вариативностью. Эх, а не пойти ли нам в чайхану и не запить ли знатный бараний пилав доброй пиалой зелёного чая?
- Ваша вторая бледная половина тоже присоединится? - ответила Анна серьёзно.
- Не думаю. Он не знаток местных обычаев. А вы, однако, приметливы.
- Я же лично восхищён. К нашей удаче, люди забывают, что мы есть. В смысле - что мы такое и что мы вообще существуем, - церемонно поклонился Симон.
- С начала финской кампании ваш народ исчез из Ленинграда, как двумя годами позже изо всех крупных советских городов, - должно быть из чувства протеста. Или из деликатности. Нам хватает иных бед, - ответила Анна.
- Я не беда, - возразил Симон, поняв, что его провоцируют на реакцию. - Я нечто неизбежное - когда вообще случаюсь со смертным.
- Каков господин Сифр, скажите. Но это не помешает ему стать на атасе, пока мы чая пьянствуем, и связаться с прочим коллективом, что поразбрёлся по всему базару, - галантно сообщил ПэПэШа, подхватывая даму под локоток и озираясь в поиске ближайшего питьевого заведения.
- Вы меня, кажется, чуточку шантажируете, - ответила Анна, внезапно сообразив, что они уже на полпути в самой дорогой чайхане в окрестностях.
- Я, безусловно, не могу состязаться в щедрости с тем благородным жуликом, который ради вас оторвал краденый пирожок от своего сердца и печёнки, - ответил цыган. - Но ведь полный маразм - торчать кулём посреди дороги и говорить за важные дела.
Свободной рукой он извлёк из недр халата великанский шёлковый платок с огурцами и смачно утёр шею, приговаривая:
- Ну и солнышко здесь. Кажется, если подставить под лучи чашку весов, то она опустится прям до земли.
- Что же, я вовсе не против побеседовать за рекой, в тени деревьев.
- Уже, между прочим, вовсю беседуете.
- Да. Вижу, дневное пекло доставляет неприятности вам обоим, - улыбнулась Анна. - Но не более того. Господин Сифр. Цифра ноль по-арабски. Кто-то хочет убедить меня, что он сам дьявол или его отпрыск?
- Скорее "ноль" - что значит не так много, как кажется, - ответил Симон довольно прохладным тоном - в полном соответствии с назревающей атмосферой.
Как ни удивительно для базарной толчеи, для здешнего чайного домика осталось симпатичное место - в небольшой тенистой рощице, у крошечного пруда, высился уютный глинобитный особнячок, окружённый топчанами. Степенный мужской народ гонял чаи вприкуску с липкими сладостями. У самого порога Анна сообразила:
- Здесь же типично мужской клуб. Без примеси иного пола. И никакой советский строй этого не переменит.
- Сударыня, я ведь не могу ради вас одной навязаться на эксклюзивно женский "гяп" - посиделки с чаем, сахаром и задушевными сплетнями. Это было бы куда более неприлично.
Чуть опередив спутников, цыган раздвинул армаду туфель, столпившуюся у входа, заглянул через порог и поманил хозяина. Зашептал ему на ухо некую абракадабру, приподнявшись на цыпочки, - глаза того блаженно остекленели, губы ответно задвигались.
"Это же вампирское овладение, - внезапно сообразил Симон. - Откуда он выучился?"
- Вот и чудесно, - заключил Пётр снова по-русски. - Вон там, за ближней ширмочкой, и нас не разглядеть, и почтенной ханум всё сплошь будет видно. Паранджу и чачван ведь плохая примета носить под крышей дома. А так - велелепие и благодать!
Как-то само собой разулись все трое: прямо от порога начинались пёстрые войлоки, пухлые тюфяки и одеяла, на которых полагалось сидеть. С потолка свисала клетка с куропаткой, в углу солидно пыхтел самовар с медалями, на низком столике сгрудились белые с густо-синим узором чашки. Народу было всего ничего - в такую жару лучше сидеть на сквозном ветерке.
- Симон, вы умеете сидеть по-турецки? - шёпотом осведомился Пётр. - Ханум не спрашиваю - в юности она могла зарабатывать деньги акробатикой. Что однажды и сотворила ради шутки.
Тот кивнул. Занавеска показалась ему убогой, но в некотором смысле надёжной защитой, плов и чай пахли замечательно, но в остальном ничего не давали ни уму, ни сердцу, а остаться снаружи под взглядами прямых, как трость, аксакалов в застиранных обмотах показалось неловко. Общаться с прочими вурдами он и не переставал: поручение хитрого цыгана собрать "коллектив" было чистейшей воды жульством.
И вот все они трое пили чай, а женщина к тому же ела - с грацией вечно голодного и неистребимо вежливого человека. Обстановка располагала к медитативной неторопливости, приличия требовали, чтобы важное дело не обсуждалось во время трапезы. Наконец, Анна отставила блюдо, перевернула глиняную пиалу донышком кверху и произнесла:
- Благодарю, Так чем я могла бы вам помочь?
Пётр улыбнулся, как бы говоря: "Уж извините меня, ради Бога".
- Отыщите для нас своего Лёвушку. Вот и всё.
Она побледнела пуще Симона:
- Я знаю меньше всех. Даже вы можете знать больше - ведь Ночному Народу известны мысли человеческие. С тридцать пятого года его то арестовывают, то отпускают, то ссылают на Таймыр, в Норильлаг, то определяют там же на поселение. А настоящих причин не сообщают или цедят нечто сквозь зубы. Последнее, что я слышала, - Лев просился на фронт добровольцем. Да хоть в штрафной батальон.
- Артиллерист. Будет воевать на Белорусском фронте, до самого Берлина дойдёт, - кивнул ПэПэШа. - Таймырские шаманы из нганасан - самые лучшие в бывшей Российской империи.
- Вот видите.
- Да ничего мы не видим! - вдруг вспылил он. - И они тоже. По крайней мере близко отсюда. По всей ойкумене, благодаря вашему сынку, реальность пошла валять дурака по всем закоулочкам. И мистер Уэллс в том ему поспособствовал. Гениальный фантаст, а они же все как один пророки. Создал теорию пространственно-временного парадокса, тлеющую урановую бомбу, не очень мирный атом, прилёт обитателей Марса - и всё угадал с точностью плюс-минус год. Вот человечество и получает по полной за его писательские старания.
- Кто вам такое сказал?
- Шаманы. Тубяку, Дюльсемяку и Дюходзие. Они считают, что картинка мира ломается, а потом составляет себя в каком ей угодно порядке. Без малейшей связности. То есть мы с вами сидим здесь, чаи гоняем, думаем, что в границах нашей доступности обитает одно, а на деле аккурат другое. В полном соответствии с сэром Гербертом. Может, ваш мальчик из-за того и не на фронте геройствует, а в тылу... вот не сказал бы, что отсиживается, хотя слово попросилось на язык.
Анна померкла лицом:
- Выходит, я помогу не только вам, если... Но как, ради всего святого?
- Позови его, - сказал Пётр. - Быстро. Сейчас. Ни грана колдовства. Просто мать и дитя из её лона были одним, и мир такое стереть не умеет. Просто дети одного семени имеют единый кровоток. И они рядом с тобой.
Женщина застывает в позе лотоса. Глаза немо запрокидываются за полуприкрытые веки. И вот звучит голос, бестелесно бестелесный, не в ушах, не на губах Анны, но где-то внутри у каждого из троих:
- Мама. Я всегда говорил с тобой - но ты не слышала.
- Сын. Ты живой? Никогда не верила, что спириты говорят с духами.
- Здесь и сейчас я жив. Только сплю, наверное.
- Брат, ты помнишь, как мы стояли обнявшись и смотрели на Островную Крепость?
- Алька. Разве ты не привиделся, как Башня Татлина? Сколько лет прошло, а голос у тебя такой же молодой.
- Я не старею, у вурдов такого не бывает. Мы умираем сразу - когда настоятельно просим душу покинуть опостылевшее тело. Говорил я тогда, что у нас есть совсем большая сестра? Смелая и умная сестра?
- Нет.
- Она помогает.
- Сынок, - ворвался в беседу чисто земной голос, - на изнанке привычного твоей матери мира - нечто иное. Нет революций, нет войн, ты - белая тень великого правителя Рос-Эрдэ. Не понимаю. Покой и равновесие, мир во всём мире - только всё это скверней любых противостояний. Я вижу множество вариантов, которые просвечивают сквозь данный - словно он проявляется из бездны или напротив - делается мороком.
- Мама, это как дерево. Фрактальное древо возможностей. Тебе не понять, а я не знаю, с чего начался поворот. Где раздвоился ствол.
- Я знаю, - сказал пожилой цыган ясным и молодым голосом. - Алексей, спроси о том, что было задолго до его рождения. О войне, опередившей твоё собственное рождение на полгода.
- Её не состоялось, - чуть недоумённо ответил Лев. - Как удивительно: когда японцы без предупреждения выхватили из наших рук Порт-Артур и буквально через месяц погубили наш флот при Цусиме - да, я помню, что через месяц. На снарядах, которые несли аэропланы, было написано - "За Цусиму и Порт-Артур"...
- Кто-то умный собрался одной бомбой убить две с половиной войны и три революции, вот что я вам говорю, - вздохнул ПэПэШа. - Железобетонная причинная логика: если Ямато разбить наголову в русско-японской войне, революция пятого года не состоится, а за ней все прочие стихийные возмущения.
- Миротворец в действии, - вставил Манфред. - Всем нам бы такими стать.
- Именно, - кивнул цыган. - Очень свою страну любит - а в такой любви всегда чувствуется нечто нервическое и даже истерическое. Уверил себя, если его нация победит в войне - так определённо получится крупный выигрыш для всего мира. Считает, что история движется поступательно, как бронепоезд по рельсам: скажи "а", и перед тобой вся азбука стройной чередой вывалится. И, мне кажется, я знаю этого, скажем для простоты, человека. Мария...
- Я читаю. "...Перед нами стоят две важных и в чём-то возвышенных цели, - услышал Симон знакомый и в то же время чужой голос. _ Первая - сократить общие потери населения. Архискорейшее прекращение войны позволит выжить примерно тридцати тысячам наших храбрых воителей за счёт примерно втрое меньшего населения страны-противника, состоящего в основном из солдат-"тыловиков" и гражданских лиц. Вторая - доказать налогоплательщикам, что затраты на вооружение, которые кажутся им непомерными, более чем оправдали себя. ...Три города, пригодных для полноценного испытания устройства в боевых условиях, то есть достаточно крупных, чтобы радиус поражения боеприпаса вписался в их территорию. Киото, - культурный, исторический и, исходя из этого, духовный центр империи. Его население имеет наиболее высокий уровень образования по стране и, таким образом, лучше способно оценить поражающее значение устройства. Бомбардировка Нагасаки, крепости и важнейшего морского порта, куда, в частности, были отогнаны для ремонта и реконструкции пленные русские линкоры "Цесаревич" и "Ретвизан", имела бы значительную показательную ценность в том случае, если бы остаточный осадок мог с лёгкостью распространиться по водной поверхности и пересечь государственную границу. Хиросима - город, где расположены многочисленные военные заводы, склады боевых и пищевых припасов, казармы и ряд командных пунктов особой важности. Все объекты сконцентрированы в естественной котловине, благодаря чему поражающий эффект устройства может быть сконцентрирован на сравнительно небольшом участке и может быть измерено с идеальной точностью. По всем этим причинам с самого начала боевых действий все три населённых пункта специально не беспокоили ни обстрелами дальнобойной береговой артиллерии, ни воздушными налётами с баз "Сахалин-Леонидово" и "Владивосток-Сухоречье", отчего японская ПВО должна была потерять бдительность".
- Мари, эта бюрократическая шарманка вот так буквально и дует в уши кому ни попадя? - негромко спросил Пётр.
- Нет, - ответила она чуть изменившимся тоном. - Я извлекаю большую часть из секретных документов, что-то - из голов, что-то - из офицерских писем, всё это даёт в итоге сумму. Чёрт, там же большинство народу и вообще ни при чём!
- Как то есть ни при чём, лапушка? Мирному населению всегда выпадало терпеть от войн. Только в древности и средние века оно лишь под руку подворачивалось, а в новое и новейшее время неестественную убыль человеческой массы подсчитывают в штабах. Тактически и стратегически.
- Что такое вы говорите, Пет Палыч, - вмешалась Лидия. - Это безнравственно.
- Делать или конста-н-тировать факт? Эх. Большинство человечков кроит историю в пользу своей страны, причём по живому и тупыми ножницами. Рассматривает всё, что ни на есть, с точки зрения государственной пользы. Типа - это моя родина: что ей хорошо, то хорошо весьма и даже безусловно.
- Интересы отечества часто расходятся с элементарной нравственностью, - кивнул Симон. - Благо мне - я давно уже отряс его прах со своих подошв и из-под изголовья спального гроба.
- Лев, услышанное нами идёт прямо через тебя?
- Верно, только не знаю как. Я только бравый прапор, офицерский денщик и ни разу не участвовал в заседаниях генштаба. Хотя мне доверяют.
- Ты хоть краешком понимаешь, где заключён?
- Да. Петля времени. Виток спирали. Наверно, истинный "я" на Таймыре в шаманском балке ночует. Потому что откуда мне знать будущее, которое поместилось в прошлом, словно клинок в ножны?
- Юко, ты тоже хочешь говорить? - вместо ответа спросил цыган.
- Да. Нет. Слишком кошмарное зрелище: пчёлы с ядовитым мёдом,
< цветущий город стал как язва, сплошь покрытая желтовато-гнойным струпом. Теперь я стану думать, что из безумия одного самурая, посягнувшего на царственную кровь, извратилась вся страна. Но как же так - мы тогда полюбили русского наследника ещё больше. Несмотря на то, что Россия через него давала понять: она не против распространить влияние на весь юго-восток. Может статься, чья-то злоба выросла из осознанной вины и затопила собой весь Ямато?
- Манфред, тебе слово.
- На цель заходят какие-то необычные бипланы. Обе пары крыльев оттянуты назад и блестят металлом. Похоже на алюминиевый сплав, изобретённый в городе Дюрен году этак в девятьсот девятом. Размер снаряда такой, что птичка буквально надевается на него, словно кондом на мужское хозяйство.
- Крылатый смертник, - добавила Юко. - Подгоняемый божественным ветром - камикадзе. Ибо кара - почти одно слово с кармой.
- Не на японском, глупая, - фыркнул ПэПэШа. - Кто-нибудь ещё чего-нибудь видит?
- Не дюралюминий, как на рёбрах германского боевого цеппелина: кое-что куда более тяжёлое и ценное во всех смыслах, - сказал Симон. - Мне доводилось мельком интересоваться химией. Рутил, красный венгерский шерл и менакеновая земля содержат этот металл в виде оксида. На диво лёгок, прочен, не ржавеет, мало намагничивается, устойчив в стратосфере и вакууме. Шеф, кажется, титан вполне пригоден для внутренней облицовки капсул. Тех самых.
- Так. Кому в окрестностях есть что сказать по поводу? Ага, исчерпались, однако. Вы все там, за дверями, сгрудились? Тогда говорю я. Все немедленно заправляются пловом, чаем, сырой бараниной, курдючным салом и кровью притеснителей местного населения - кому чего надо. И сразу по исполнении приказа уходим. Держим курс на мою прятку.
Но кормиться, по крайней мере в здешних стенах, не захотелось никому, и все начали собираться, чтобы уйти.
Анна чуть отошла от сеанса вещания - удивительная женщина всё-таки, бессловесно подумал Симон. Пробилась сквозь архинепонятное и ухватила самую суть проблемы.
- Пётр, - она встряхнулась и проговорила вполне трезвым тоном. - Лишь одно мне скажите. На моём сыне ваши действия не скажутся сколько-нибудь дурно?
- Только в том плане, что мировое господство вовсе его не коснётся. Да, Льву крепко достанется на задворках нашей чудесной родины, но он уцелеет, образуется, проживёт долгую и насыщенную жизнь, а в зрелости крепко увлечётся евразийством, гуннами и монголосферой. Последнее мало совпадёт с картиной его временной ветки, но порядком всколыхнёт рутинные умы. В чём не будет ровно ничего скверного и погибельного, уверяю. Так что по-своему он всё же состоится как властитель.
Торопливо шествуя мимо торговых рядов, ПэПэШа проговаривал очередной текст:
- Суть дела все поняли?
- Нет, - ответила за всех Лидия.
- И отлично. Ещё бы вам дефицитные мозги трудить... Тогда выдаю ценные командирские указания. Уходим отсюда с концами. Постоянный лагерь разбиваем, где был временный. Не в смысле "расколоть", ясен день, а в смысле устроить. И делимся на две неравные половины. Со мной, точнее - подо мной полетят не все. Ну, оно конечно, Мария, милая Мария. Это её страна замешана в деле. И Юко-сан. Это её страна, к тому сама наша онна-бугэйся помнит добро и обиду несколько иначе, чем другие японцы. И Манфред - этот бывший циркач сумеет поднять в воздух и ведьминскую кочергу, не говоря о метле. Безусловно, Симон и Лидия - они во всякой черной дыре затычка. Нет, не Георгий, я полагаю. Не из добрых, но и не из плохих чувств - можете считать произволом. Не Алексей. Ты, мальчик, не примешь и не поймёшь той нашей игры. Одно скажу: не стоило бы твоему будущему папе делать себе разбойничью татуировку. Или императорскую - это как посмотреть. В общем, если что, дракон и драконоборец хорошо сочетаются друг с другом. Аэлис? Э, она особь статья. Не при детях сказать, ни пером описать. Словом, сторожите дом вместе с лучшей половиной наших пеликанов, и Мориц вам в помощь!
Насчёт "подо мной" было сказано не для красного словца. Вертолёт они оставили на базе и шли от узбеков к Аралу на крыльях, причём цыган садился на загорбок попеременно каждому из мужчин-вурдов. "Спасибо, серебряную кольчужку забросил, - думал Симон. - Не так жжётся, как тянет, по пословице. Или она давно уже перечеканена в монеты и разошлась по чужим рукам?" Когда избранные летуны поднялись в воздух, Симон (его очередь нести шефа наступила первой) спросил:
- Признайтесь, учитель, вы втянули меня с подругой в авантюру из-за того подслушанного разговора?
- Ничего я не подслушивал, - воспротивился Пётр. - Не надо было так громко беседовать на два голоса, коли уж мысленной речью владеете.
- Она же, в отличие от голосовой, мало подвластна расстоянию, - объяснил Симон. - И от неё труднее отстраниться из скромности. И...
- Вы все как один считаете, что ваш внутренний междусобойчик для смертного недоступен, - хихикнул ПэПэШа. - Это основное. Так? Вот и пробуйте нынче доказать самому себе, что вы живёте ото всей души. Что бы этой душой ни называлось.
Захоронение нашлось более или менее легко: нюх неовурда превосходит собачий, ни плюс, ни минус на него не влияют. Раскапывать тоже не понадобилось: сделали подобие хода и укрепили стены и своды распорками из вездесущего саксаула.
Все вампиры изначально умеют расколдовать любой замок - как это выходит, непонятно им самим. Дверь в боку межпланетного снаряда откинулась, изнутри повеяло смрадным и едким духом пещеры.
- Вот из-за чего, братья и сёстры, я нашей марсианской гражданке отказал, - промолвил Пётр. - Не будучи уверен, сколько здесь трупов, двойка или тройка.
Шестеро переступили через песок, который вмиг просочился сверху. -Откапывать придётся и специальный шатёр ставить, - буркнул цыган. - Вот незадача.
- Два, - констатировал Манфред, самый храбрый из них. - Мужчины непонятного возраста. Уже превратились в мумии, ничего такого.
Пётр пододвинулся, чтобы лучше рассмотреть. Мария отвернулась. Японка сделала вид, что её рвёт над горстью. Симон и Лидия вплотную прижались к внутренней стенке, уподобившись древним горельефам.
На голом полу заплелся костяной клубок, практически лишённый плоти. Ткань одежды истлела, обратилась в клочья, руки соединились в мертвящем объятии - согревая друга или пытаясь побороть врага? Манфред надеялся на первое, но куда меньше женщин и Симона.
- Они потеряли разум, - комментировал последний. - Запас пищи кончился раньше, чем сжатый кислород, скорость, по расчётам приближенная к световой, замедлилась. Манфред, вы сумеете разобраться, что произошло? Механизмы и система управления должны быть простыми - как я понял, главный инженер проекта брался подготовить спутника в считанные дни.
- Судя по витающим в кабине ароматам, ультралиддит они до конца не растратили, - ответил ему Пётр. - Но лучше вот над чем покумекайте: дама что - не евши, не пимши и не дышамши пребывала? А сквозь стеночки наружу просочилась молекула за молекулой или в какой-нибудь более заковыристой форме?
- Шеф, - ответил Манфред. - Я понимаю, мы с вами чего только на фронтах не насмотрелись - огнемёты, разрывные снаряды и пули, атаки живых мертвецов, только вы напрасно делаете ставку на цинизм. Что-то надо делать с этими русскими, тем более мы их могилу потревожили.
- Того, чего не было, того и нет. Один позор остался, - невнятно возразил ПэПэШа и пошевелил пальцами, будто (как сказал себе Симон) подсыпал перцу в супчик.
И всё исчезло - лишь облачко тонкого праха взвилось кверху и рассеялось под низкими стёгаными небесами.
- Довольны? А теперь работайт, работайт, шибко, шибко! - возопил Пётр с каким-то ненатуральным акцентом, какого у него в жизни не бывало.
Спустя половину дня, ночь (когда все шестеро трудились в совершенно лихорадочном темпе, не выходя наружу) и ещё один день, посвящённый отдыху на природе и перевариванию добытых с изрядным трудом технических истин, Манфред констатировал:
- В общем и целом сделано всё что можно и кое-что из того, что нельзя. Герметичный люк наши трудяги отладили в самом начале. Механизмы исправны и в самом деле просты, кошка бы и то совладала. Как известно, второго члена экипажа обучили в считанные дни. Однако топлива, по расчётам, хватит на час-другой скоростного полёта. И оно могло измениться, скажем так, не в совсем удачную сторону. Вернуться к истокам. Прежний мелинит, как помню, сохранял постоянство на пути с завода до цели, на складах его держать было не принято.
- А использовать приходилось? - поинтересовался Симон.
- Не стоит меня оскорблять, идальго, а то и на поединок нарвётесь - студенческую мезуру, на шпагах и до первой крови, - ответил немец более или менее добродушно. - Мне вполне хватало пулемёта, чтобы совладать с противником. Да, вот ещё важное. Аппарат стартует по наклонной дуге, а не строго вертикально, как детища Циолковского, и ему нет нужды наворачивать витки вокруг планеты, прежде чем выйти в космос. Иллюстрация в русском фантастическом журнале явно списана с натуры: штуковина больше похожа на управляемый снаряд, чем на пассажирскую торпеду, и может несколько времени идти параллельно земле.
- Или сверху вниз и на перехват? - отчего-то спросил ПэПэШа, не обращая внимания на многозначительную оговорку. - Славно было бы, если на перехват. Этак соколом в подреберье, ястребом в чистом небе.
- Шеф, как, вы, собственно, представляете себе картину атаки? - спросил немец. - Не летаете - так и судить не беритесь.
- Это вы будете атаковать птичек, - возразил тот. - А я - одушевлять морально.
Что именно понадобится на самом деле, никто из них не обсуждал: Мария пачкалась в копоти и смазке наравне с Манфредом, Юко и Лидия, как наиболее одарённые "слушательницы воздуха", в отличие от своих мужчин, жили в постоянном напряжении. Надежды почуять, что происходит в обеих столицах, почти не было, однако цыган показал себя умелым хозяином: чернорабочие вурды привычно перекидывались образами, как эстафетой, и сеть их, хотя и редкая, была загодя накинута на всю страну. Удивляли две вещи: как Пётр мог отреагировать настолько быстро - и почему ему так радостно подчинялись.
"Собственно, второе мы уже проходили, - подумала Лидия. - Молодым до крайности любопытно иметь с ним дело. У них немало шансов поразвлечься и с людьми - на свой традиционный манер. А первое... Мне кажется, более того - я фактически уверена, что Пётр вёл нас к данной цели все эти путаные времена и годы".
Так ожидали все они вплоть до одного из ранних вечеров, когда их гдурные надежды начали сбываться.
- Я вижу, - вдруг сказала Юко. - Разведчики передают, что ожидали над тайгой, а оно обогнуло Уральские горы и подходит к озеру. Огромное, ребристое и мерзко пахнет.
- Вот! - воскликнул цыган. - Что я вам говорил? Ах, не говорил, ну да ладно. Им нет нужды мелочиться - перебрасывать сырьё в несколько приёмов малыми порциями, а собирать изделие на прибрежных аэродромах.
- Над дикой степью плыть безопасней, чем над своей тайгой? Интересное дело, - присвистнул Манфред. - Хотя понять можно.
- Теперь и я вижу чужими глазами, - продолжала японка. - Арал давно позади. Цеппелин сплошь из бледного металла, сигара с небольшой гондолой. Дюраль или титан? Кажется, и то, и другое. На ближней стороне люльки герб.
- Угу, - кивнул он. - Понятно. Я тоже вполне воспринял. Типично двухголовый имперский орёл: в одной лапе круглый штоф, в другой вилка с солёным огурцом на закусь. Никаких всевластных советов. Кондовая Русь-матушка, что догадалась приветить графа Фердинанда и его непризнанное детище. Каковое детище вдаль аж на четыре тысячи километров, скорость пятьдесят вёрст в час, самолёты и те быстрей не летают. Не на водороде - на инертном газу, вестимо. Гелии или криптоне. А сколько несёт гостинца в корзинке - не знает и сам, похоже. Наши ребятки бы уловили мыслеизлияние.
"Как считают дети: один, два, три, много, очень много, - мелькнуло в мыслях Лидии. - Команде не сказали всей правды - чересчур страшно".
- А теперь, - внезапно сказал ПэПэШа, - геть отсюда подальше всей живой массой, я буду исправность механизмов проверять. На вас, ироды, только положись - великие охотники спрямить течение истории тяжким млатом, вернее - кувалдой...
И пока он так непонятно изощрялся, а все они пятеро, отступая, привычно и без большой надежды пытались уловить смысл его устных речений и течение смутной мысли, люк резко закрылся, родив густой выхлоп жёлтоватой пыли, двигатель утробно рыкнул, гигантское яйцо затряслось в крупных судорогах.
И неторопливо поднялось вверх, размётывая песчаную гору.