Зимой, после каникул, в школе объявляли конкурс инсценированной песни. В седьмом или восьмом классе мы тогда учились. Почти без дискуссий было решено показать партизанскую песню "Шумел сурово брянский лес". Текст я уже не вспомню, разве, что начало:
Шумел сурово брянский лес
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест
Как шли, как шли на битву партизаны.
Песня, надо сказать, была задушевная, поставить её было несложно; - и на этот раз, как никогда, было много желающих участвовать.
Итак, на сцене с помощью костра, партизан и деревьев изображалась поляна в густом брянском лесу.
С деревьями проблем не возникло совершенно. После Нового года сосны и ёлки валялись тут и там.
Сосед наш, например, сосну с пятого этажа как копьё метал. Вот мы и насобирали сосен великое множество.
Только как их было на сцене закрепить? Был найден остроумный выход: к каждой был приставлен "партизан", чтобы попросту держать её за ствол, изображая одновременно короткий партизанский перекур между боями.
Одна из сосен, кстати, досталась Громобоевой. Вот они и стояли, (я имею в виду Громобоеву и сосну) недалеко от костра.
Сооружение "костра", также в свою очередь, не составило труда.
Посреди сцены стоял стул, накрытый красной тканью, под ним горела лампочка, а вокруг слегка набросали хвойных веток.
Мы полагали, что у зрителя не должны вызвать вопросов ни стулоподобный костёр, ни количество партизан равное количеству деревьев в лесу.
Под каждой сосной - партизан.
Может, так и оно тогда и было? Кто их считал?
Теперь о костюмах.
Тоже всё просто. Чай не регулярные войска, кто во что смог, в то и оделся.
Я, к примеру, нацепила папину ушанку из чёрного кролика и ватник, чудом завалявшийся в дальнем углу нашей кладовки.
Федюнина же воспользовалась бабушкиным пуховым платком. Она покрыла им голову, перекрестила концы платка на груди и завязала на спине. Платок был не слишком просторным и чтоб его завязать, пришлось ей туго обтянуть голову. А в сочетании с очками, без которых Федюнина никуда, - с толстыми линзами, между прочим, - вид у неё получился, прямо скажу, не героический, а какой-то упыриный.
В эту секунду я и совершила свою ошибку, повлёкшую дальнейшую непредсказуемую, никем не предвиденную катастрофу.
- Знаешь, Федюнина - сказала я ей шёпотом, - в каждом фильме про партизан, в отряде обязательно есть предатель, которого к концу непременно должны разоблачить. Ты бы в этой роли была неотразима.
Вопреки своим привычкам, промолчала тогда Федюнина. И это был дурной знак.
Расселись мы полукругом вокруг костростула, учитель пения растянул баян. Занавес распахнулся, и песня полилась.
"Шумел суро-о-во брянский лес..." - задумчиво глядя в огонь, пели мы усталыми, даже, я бы сказала, осипшими от "холода" голосами. Уже ко второму куплету я поняла, что Федюнина хоть и не громко, но явно поёт что-то другое. Я придвинулась к ней и прислушалась.
"Дойчлянд зольдатен, унд унтерофициррен", - явственно, почти с идеальным немецким произношением напевала моя подружечка...
Теперь-то я знаю, что это называется "расколоться".
А тогда какой-то жуткий полузадушенный смех заставил меня конвульсивно дёргаться и издавать целую симфонию непередаваемых на бумаге звуков.
"Раскололась" и Федюнина. Тело её мелко-мелко завибрировало, из-под платка послышались всхлипы. Стройность пения стала нарушаться, потому что эта зараза стала распространяться дальше. Зрители ещё ничего не поняли, но что-то заподозрили...
И в довершение всего, как заключительный аккорд, на нас с Федюниной обрушилось что-то огромное, колючее и внезапное. Это Громобоева, направив все свои усилия на борьбу со смехом, ослабила хватку и уронила сосну.
Зал взвыл от восторга. Дали занавес. А место в конкурсе, наоборот, не дали.
Собрание было, объяснительные и прочая лабуда.
Федюнину я не выдала и вот только теперь осмелилась вскрыть истинные причины того злосчастного происшествия.