Бывший работник молотильной фабрики, постоялец кальянной, переделанной из бывшей комнаты матери и ребенка или просто заводной дурак, Дмитрий Валерьевич отметил недавно семидесятилетие, вдруг обнаружив себя в пять утра в пятницу у собственного зеркала дряхлеющим стариком.
Он сразу же постарался смягчить оформление этого нового диковинного ему понятия на "пожилой", потом на "поживший" и в конце на "вот и все, отжил свое", после чего его сразу же вытошнило остатками завтрака на нестиранные простыни спальной койки. Валерьевич сидел на кровати голый, поглаживал коленки громоздкими пальчиками и подмерзал. "Вот что значит это "вот и все"", - думал он. "Чего это я отжил сразу?". Он в шутку придержал дыхание, выглядывая из своей головы в мир наступившей внезапно старости, но быстро раскашлялся и захрипел как профессиональный астматик, сплевывая коричневые сгустки никотиновой мокроты, и сразу же после этого перестал.
На стене висела рождественская маскарадная маска коровы, подаренная ему приходящей любовницей Ниной в один из тех моментов, когда им на секунду показалось, что любовь возможно существует и на этих возрастных высотах. Нина украла маску на каком-то подвальном блошином рынке в Москве, где долго искала алюминиевые емкостные сосуды для хранения молока, а здесь лик коровы на глаза попался, она и не думала долго, схватила и побежала. Соблазнить молодого парнишку-продавца шансов не было, денег на легальное приобретение тоже, вот она и решила, а почему бы и нет.
Дмитрий Валерьевич ей сказал, что нехорошо воровать, но маску все же принял. Она ему покойную мать углами напомнила. Он еще Нину спросил не хотела ли бы она сырую травицу пожевать, но та притворилась непонимающей и поспешила скинуть халатное одеяние, открыв взору Валерьевича потный живот. "Помни его что-ли, сдобушку", - подразнила она, втягивая при этом жировые складки внутрь бесконечного чрева.
Сношались они некрасиво и быстро, Дмитрий Валерьевич кряхтел, закатывал глаза и выливал каплю желтого семени на пупок Нине, после чего падал и притворялся спящим, намекая ей что пора. Она уходила и он курил, поглаживая острые коленки и перекрикиваясь с маской коровы, которая уже давно говорила с ним сиплым материнским голосом, то упрекая, то отчитывая как помойного котенка.
Решение пригласить на свидание мужа Нины Апонаса (они так его между собой прозвали) пришло сразу. Валерьевич добавил "ничего еще не все", решив, что такой опыт мог бы придать ему омолаживающего настроения и какой-то горькой новизны. "Апонас давно в мою сторону посматривает, все нам тройняк свой предлагает, Нина против, говорит двух самцов не переживет за раз. А тот все на нее давит, ну давай". А она ни в какую. Проблядь.
Валерьевич ударил кулаком в стену, отчего маска слетела с крючка и засмеялась. "Только еще извращений на старости лет не хватало" - с песком высыпалось из прорези ее ротового отверстия. В песке среди прочего можно было обнаружить осколки какой-то виноводочной тары. Валерьевич поморщился. Хотел было прихлопнуть ее тапком, чтоб уже заткнулась, но не решился и просто набросил поверх нее полотенце, которым Нина пот с тела вытирает. Какое-то время маска шевелилась, но потом притихла и в подвальном чулане, служившем Дмитрию Валерьевичу комнатой потянуло мокрой листвой, в которой он быстро вынюхал ноты плесени. Решение встретиться с Апонасом за спиной у Нины было принято. Что ожидать от этой встречи Валерьевич и сам не знал. Может Апонас сам подскажет, он то намекал все ему на что-то. На улице раздались голоса соседских детей, идущих из школы на молотильную фабрику и Валерьевич оскалился, вспомнив, что расставил пару волчьих капканов вдоль забора. Пусть только приблизятся. Один из мальчиков, толстотелый подросток, он был на особом наблюдении у Валерьевича, раскусил замысел охотника и аккуратно обошел стороной сооружение, поглаживая свои свисающие лоснящиеся школьным жиром щеки. Валерьевич на секунду представил мальчика на сковороде, но быстро смахнул с себя это наваждение и написал мужу Нины в ватсапе.
Что-то неуклюжее про хорошую погоду и планы на выходные без жены. Апонас все и сразу понял, ему понадобилось две минуты чтобы ответить Валерьевичу.
"Давайте на лодке покатаемся. Как вам идея?"
"На лодке? Ну ладно, давай в воскресенье". Валерьевич не хотел, чтобы Апонас решил, что это свидание, но было уже поздно. "Ну и черт с ним", - решил Валерьевич, вешая коровью маску на стену. Лицом в этот раз она напоминала Нину, может чуть посимпатичнее.
Валерьевич потрогал свою промежность, вспомнив Нину, но там ничего не откликнулось. Он любил слизывать соленый пот с ее пряного живота, мягкого желеобразного куска сала, который Нина заботливо откармливала полжизни. Апонас же был худоват, в молодости он байдарочником был и это спортивно исказило его тело. "Такого и не съешь", - всегда говорил Валерьевич Нине, а та смеялась и подставляла ему свое брюхо, по-жабьи распрямляя лапки. Сало Нины Валерьевич есть не хотел. Она иногда солью посыпала, чтоб вкуснее было, но дальше пот опробовать дело у них не заходило. Про деторождение и речи не было - как никак люди коммунистической закалки, умудренные жизненным опытом.
Нина нашла Апонаса на помойке, говорил Валерьевич про ее молодого избранника. Отмыла, пригрела. Он думал о нем весь оставшийся день, не понимая, чего ждать от этой встречи. Придется побриться, снять грубую щетину, вдруг чего еще. Валерьевич суетливо бегал по дому, прибирая неприглядные стопки мусора. На полу под босыми ногами хрустели засохшие дохлые мухи. Дмитрий Валерьевич открыл настойку боярышника, отпил, потом еще раз и через пару минут до дна. Второй пузырек дался сложнее, во рту скребло и по горлу расползалась неприятная горечь безнадежности. Толстый подросток на улице всматривался в окно Валерьевича, выискивая задумщика установки капканов. Он что-то бормотал себе под нос и Дмитрию Валерьевичу начало казаться, что это раздутое привидение, а не рядовой лишневесый школьник.
Он закрыл глаза и представил мальчика на сковородке, потом его мясо на вкус, внутри стало тепло и Валерьевич, осмелев, открыл окно и проклятьями грубо обматерил ребенка, отчего тот расплакался и, убегая, пригрозил ему родителями. "Я и их съем", - огрызнулся Дмитрий Валерьевич. Маска коровы к этому часу перевоплотилась в лицо Апонаса, мужа Нины, с которым у них на утро воскресенья была намечена прогулка на лодке. Валерьевич думал о том, как огреет Апонаса веслом и потом притащит домой. Невкусный, нетолстый Апонас был на сорок с чем-то лет младше Дмитрия Валерьевича, но от него уже воняло старой кожей, что нравилось старому пройдохе и напоминало вкус пота Нины. Пришлось снова потеребить промежность, вспомнив о жировых складках любовницы, но там все по-прежнему молчало. Маска голосом Апонаса что-то напевала про то, что "вот и все, отжил".
"Я и тебя веслом пришлепну, дурнота", - грозил ей Дмитрий Валерьевич, заканчивая третий боярышник. Он сидел на полу голый и раскладывал на полу бритвенные принадлежности. В комнате стояла вонь грязного человека. "Веслом огрею", - ласково шептал Валерьевич, представляя лицо Апонаса, - "домой притащу и съем. Зажарю с гречкой и грибами". Рот скривился улыбкой и на секунду Дмитрий Валерьевич стал похож на рядового пенсионера средней полосы России. "А то все отжил, да отжил". Внизу что-то зашевелилось, Дмитрий Валерьевич почувствовал, как настроение улучшается. Он все еще сидел с закрытыми глазами, представляя, как весло бесчувственно обрушивается на щеку Апонаса, как он подкидывает специи в чугунный горшочек, где скворчит разделанный Апонас в тот момент, когда на улице раздался ужаснувшийся крик и за ним истошный женский визг. "Вот и капкан пригодился", - голосом блаженства лепетал Дмитрий Валерьевич, выплескивая желтую каплю.