Муратова Ника : другие произведения.

Три половинки бесконечной кривой

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Если бы жизнь была простой прямой, как было бы просто жить. Не надо решать, где грань между трусостью, подлостью и самосохранением во имя благой цели. Не надо прощать измену. Не надо отказываться от собственной матери. Не придется мчаться на край света, спасать жизни бедных африканцев, искать кого-то близкого и родного, и так и не угадать, не понять самого главного. А когда придут ответы - будет поздно. Но кривая жизни продолжается, надо двигаться вперед, не останавливаться. Роман опубликован изд-вом ЭКСМО в серии "Континенты любви. Романы Ники Муратовой" под названием "Гавань разбитых ракушек".isbn: 978-5-699-24825-4
  
  
  
  
  
  Эту книгу посвящаю мужу - человеку, подарившему мне мир.
  
  
  
  Три половинки бесконечной кривой
  
  Альтернатива:
  Три половинки долгого пути
  
  
  Благодарю за помощь в написании книги психолога Ольгу Викторовну Лови за бесценные консультации.
  
  
  
  
  
  Все события, имена и характеры в этой книги вымышленные. Любое совпадение с реальными людьми и обстоятельствами является случайным
  
  Зорко одно лишь сердце. Самого главного глазами не увидишь.
  Антуан де Сент-Экзюпери
  
  
  
   ГЛАВА 1
  
  Обычное мартовское утро обычной прохладной весны начиналось также весьма обычно. Ольга Георгиевна Панова собиралась на работу - выпила кофе со сливками, съела персиковый йогурт, сменила изумрудный шелковый халат на жемчужного цвета отутюженные брюки строгого покроя и белую блузку с круглым воротом. Сумка была собрана еще с вечера, любительница поспать по утрам терпеть не могла собираться впопыхах, крадя драгоценные утренние минуты для сна, а потому одежду и сумку готовила с вечера, как раз тогда, когда времени было предостаточно и спать, как назло, вовсе не хотелось.
  Она тихо вышла в коридор, стараясь не разбудить еще не проснувшихся родителей, и критически оглядела свой плащ - вчера она старательно пыталась вывести с него пятна от мазута, оставшиеся в наследство от грязного сидения такси, и теперь, при утреннем свете, пыталась внушить себе, что операция "пятно" прошла успешно.
  И тут ритм весьма обычного утра обычной прохладной весны нарушился трелью телефонного звонка. К ним никто не звонил так рано. Разве что по ошибке. Ольга торопливо схватила трубку, с сожалением и укором бросив взгляд на закрытую дверь родительской спальни. Сколько раз она говорила отцу не оставлять звонок телефона на такой громкости - такой шум разбудит даже мертвого.
  - Здравствуйте, - молодой женский голос звучал вежливо и, казалось, слегка дрожал от волнения. - А Марину Владимировну можно к телефону?
  - Марину Владимировну? - удивленно переспросила Ольга. - Она еще спит. Что-то срочное?
  - Что? Простите, плохо слышно.
  - Я спросила, что-то срочное? А то ведь час-то какой, ранний, может, мне ее разбудить?
  - Нет, нет, извините, - пробормотали в трубке. - Я, должно быть, напутала с разницей во времени. Извините еще раз.
  Девушка торопливо попрощалась и положила трубку. Ольга почесала кончик носа. Кому могла понабиться мама в такой ранний час? Все их знакомые прекрасно знали, что мама по вечерам задерживается в ресторане, где она работает менеджером, и рано утром ее будить не стоит. Что там пробормотала странная девушка? Что-то про разницу во времени? Ольга еще раз задумчиво потерла кончик носа, а потом, спохватившись, глянула на часы, охнула, и помчалась на работу.
  Работала Ольга в организации со звучным названием Международная Неправительственная Организации "Здоровое поколение". Название, как и деятельность самой организации, имело весьма неясный смысл и интерпретировать его можно было по-разному, что с успехом и практиковалось, когда того требовали обстоятельства. Ольга работала там около трех лет и ей потребовалось не менее года, чтобы начать потихоньку понимать, что происходит. Зарабатывала она там неплохо, во всяком случае, намного лучше, чем раньше, когда работала на небольшую частную фирму по компьютерному дизайну. Ольга специализировалась во всем, что касалось связей с общественностью, в том числе создавала страницы в интернеты с информацией об организации, готовила пресс-релизы, общалась с журналистами и партнерами из министерств, предоставляя необходимую информацию и, что ценилось не меньше, выуживая ценную для организации информацию. Удавалось ей все это так хорошо, что начальство "Поколения" было просто в восторге и за какой-то год повысило тогда двадцатипятилетнюю Ольгу Панову с должности ассистентки до главы отдела информации и связей с общественностью. Произошло это так стремительно, что многие сотрудники НПО завидовали с плохо скрываемыми чувствами, а Ольга подумывала о том, чтобы подавать заявление на перевод на международную позицию, что повысило бы ее статус намного больше, не говоря уж о зарплате.
  Панова торопливо села в такси, плюхнувшись на заднее сидение. Потом подскочила, придирчиво проверив потрепанную обивку на предмет пятен, и, успокоившись, уселась, уставившись в окно. Таксист, слава богу, попался молчаливый. Он разглядывал остроносую девушку с тонкими чертами лица, карими глазами и короткими ореховыми волосами, отметив про себя, что взгляд у девушки острый и цепкий, а выражение лица несколько нервное. Ее красиво выдающиеся скулы, правильный овал лица и тонкий нос компенсировали небольшой разрез глубоко посаженных глаз и при взгляде на Ольгу можно было сказать скорее что она симпатичная, чем наоборот. Пожилой таксист людей знал неплохо, скольких уже перевез - не счесть. Когда попадался пассажир с лицом открытым и легко угадываемым настроением, и говорить с таким было легко. Обычно такие люди сами заводили разговор, стремясь к общению. Но когда попадались вот такие, бурлящие от собственных мыслей, но совершенно отвлеченные от происходящего сию минуту, здесь и сейчас - таких лучше не отвлекать, все равно кроме общих ответов ничего не услышишь.
  Ольга и правда немного нервничала. И, главное, сама не могла понять, почему. Ну, позвонила незнакомая девушка, позвонила слишком рано, ну и что? Что именно так встревожило ее в этом звонке? Чепуха какая-то. Мать, занимавшая в семье позицию практически идеальной женщины с сильным характером, вдруг показалась сбитой с толку. Именно это и настораживало больше всего
  
  - Чепуха какая-то, - так и заявила она Димке, программисту, работающему у нее в подчинении, будучи, к тому же, по совместительству бой-френдом. Голос ее, обычно ровно-мелодично-звонкий, словно голос ведущей концертной программы, на этот раз выдавал ее неуверенность.
   - Вот не думала, что чепуховый звонок выведет меня из себя.
  - А что тебе не понравилось?
  Димка, почему-то награжденный Ольгой именем Димыч, невзирая на его протесты и удивление, украдкой поцеловал ее в висок, пока никто еще не появился в комнате и включил для нее компьютер. Высокий, худой, с маленькими круглыми очками и собранными в хвост волосами, по-мальчишески симпатичный и хипповатый Димыч был всеобщим любимцем благодаря редкому качеству - умению дружить. Димыч дружить умел и умел никого не обижать, а потому его веселые синие глаза всегда излучали хорошее настроение и дружелюбность. Волнение Ольги его встревожило, но только из-за того, что у нее из-за этого могло испортиться настроение, а Панова без настроения - хуже начальницы не придумаешь.
  - Во-первых - рано. - теребила кончик носа Панова. - Во-вторых - молодой голос. У мамы нет таких знакомых. Официантки из ресторана не посмеют звонить сами домой, в такую рань тем более, а других с таким молодым голосом я не знаю.
  - Хочешь сказать, ты знаешь всех знакомых матери?
  - Не всех, но большинство. Я хоть и стараюсь не встревать в родительские дела, но они сами мне все рассказывают, да и наблюдательность моя еще никогда меня не подводила. Мне известно все обо всех, и даже больше, чем они думают.
   Несмотря на волевой характер, мать старалась не давить на Ольгу и контролировала ее ненавязчиво. Что получалось не всегда удачно, но Ольга этого уже и не замечала, свыкшись с доминантой матери. Однако при этом Ольга знала практически все о жизни родителей и в основном благодаря обстановке в их семье, где все привыкли делиться друг другом происходящим. Ольга, единственный ребенок, часто оказывалась объектом всех сердечных изливаний и волей неволей была в курсе всех событий.
  - Пожалуй, больше всего мне не понравился голос. Интонации. И еще мне кажется, что я уже слышала этот голос. По-моему, она и раньше несколько раз звонила, и всегда бросала трубку, не представившись, если я спрашивала, что передать.
  - А я знаю - деланно мрачным голосом произнес Димыч. - У твоей мамы двойная жизнь и это ее второе "Я" тебе звонило.
  - Юморочек у тебя, Димыч. Что-нибудь дельное бы сказал.
  - Да что ты пристала к девушке? На тебя не похоже.
  Ольга поморщилась. Пристала - слово-то какое, неприятное, липучее. Она не пристала. Она просто интересуется. Имеет право. Бог с ней, с девушкой. Пора работой заниматься.
  
  Димка уселся за компьютер, изредка поглядывая на начальницу. Он прекрасно знал, что хоть она и сделала вид, что переключилась на работу, в голове ее все равно нерешенный вопрос будет крутится, пока не найдется ответ. Причем завести ее могла любая мелочь - дотошный ум Пановой не пропускал мимо ничего, что казалось непонятным. Димыч иногда смеялся над ней, зачем ей, мол, знать все про всех и вся, но Ольгу не изменишь. Уродилась любопытной до всего, что поделать. Скорее всего, именно это качество и помогало ей в карьерном росте. В НПО ей прочили очень скорое повышение. Будучи нанятой на национальной основе, расти ей по карьерной лестнице в рамках этого офиса было уже некуда. Деление на национальных и международных сотрудников было изобретением гуманитарных организаций и посольств. Коммерческие организации давно уже определяли положение и оклад сотрудника по его вкладу в компанию, а не по месту проживания. Гуманитарщики же до сих пор использовали такое несколько странное деление. Национальными называли тех сотрудников, которых нанимали на работу либо из жителей той страны, в которой работала НПО, либо иностранцев, но с окладом на уровне местных кадров. Тех же, кто работали в качестве международников, нанимала штаб квартира НПО, находящаяся в Европе. При этом часть штаб квартиры находилась в Париже, а часть - в Женеве. Ольгу мало волновало, где они находятся, главное, чтобы ее перевели на другой уровень, сделали международником, а там уж она разберется, с кем и как ей сотрудничать.
  Как обычно утром, она проверила ящик электронной почты, стерла все неинтересные сообщения, рассортировала важные письма так, чтобы потом основательно ответить на них в порядке первоочередности. Затем позвонила секретарше Светочке в приемную
  - Светок, собрание еще не началось?
  Утренняя пятиминутка, куда приглашались все члены руководства НПО и начальники отделов, никогда не начиналась вовремя. А все из-за того, что Нил Калахан, глава российского подразделения, никогда не приходил на работу вовремя. Он мог задерживаться по вечерам, мог проводить выходные в офисе, но утром его не оказывалось на месте ровно в девять ноль-ноль. Ему важнее было выгулять собаку, спокойно позавтракать с женой, а уж после этого не торопясь направляться в офис. Естественно, никто не комментировал его опоздания - это не бизнес- компания, где жесткая конкуренция и строгая дисциплина не позволяют подобные промахи даже самому высокому начальству. Это было самом обыкновенным НПО, таких в России, да и по всему миру, пруд пруди. С небольшими фондами, с раздутым штатом, громогласной программой действий и значительно менее громкими результатами.
  - Позвонишь, когда народ начнет подтягиваться, хорошо?
  - Конечно, Оль, сделаю, - с готовностью отозвалась Света.
  Что в Светке всем нравилось - так это постоянная готовность удружить, помочь, выполнить поручение и все с улыбкой и хорошим настроением. Прямо идеальная секретарша попалась их НПО, другие только завидовали.
  Ольга глянула на часы, вытащила мобильник и остановилась в нерешительности. Интересно, проснулись родители или еще нет? Любопытство перевесило заботу о неприкосновенности сна и она набрала домашний номер.
  - Мама, привет, ты уже встала?
  - Недавно, еще даже кофе не выпила. Что-то случилось? Ты откуда звонишь?
  Голос ее звучал отвлеченно. В это вся мама. Думает о чем-то своем, решая в голове по ходу разговора миллион других вопросов. Ну откуда еще Оля может звонить в рабочий день в такое время?
  - С работы конечно.
  - Все в порядке?
  - Да, все нормально. Просто почему-то решила, что забыла выключить кофеварку.
  - Да нет, вроде бы я ничего такого на кухне заметила.
  Мама зевнула.
  - Ты придешь как обычно?
  - Наверное. Кстати, тебе утром кто-то звонил.
  - Мне? Кто?
  - Не знаю. Девушка какая-то. Сказала, что напутала с временным поясом, не назвалась. Было плохо слышно. Мне показалось, она нервничала.
  Мама ответила не сразу и Оля это немедленно заметила. Пауза показалась ей слишком длинной, а непринужденность, зазвучавшая в последующих словах, немного наигранной.
  - Странно, кому я могла понадобиться. Впрочем, раз не назвалась, значит, ничего срочного. Ну ладно, Оль, до вечера. Если придешь не поздно, то еще увидимся до того, как я уйду на работу.
  - Пока, мам.
  
  Ольга уставилась в одну точку. Вот что было странным в интонациях звонившей девушки - они удивительным образом напоминали мамины! Точно! У Ольги тоже голос иногда напоминал мамин - бывало, их иногда путали по телефону. У этой девушки тоже голос напоминал мамин по интонациям, только тембр казался чуть ниже. А может, это просто ее воображение? Она уже придумывает то, чего не существует. Но все же Ольга готова была поклясться, что девушка уже звонила до этого.
  - Оль, да что с тобой?
  - А?
  Она встрепенулась. Димыч смотрел на нее как на больную.
  - Только не парь мне мозги, что ты забыла выключить кофеварку. Сколько тебя знаю, ты никогда ничего не забываешь. Зачем домой звонила? Все не можется из-за этого звонка?
  - Имею право.
  - Имеешь, но зачем? Так и не въеду - чем тебя это так зацепило?
  - Не въезжаешь, не вмешивайся. И вообще - работы валом, а он тут чужие разговоры подслушивает.
  - Ну ничего себе, заявочки! Выходи из комнаты, если секретничаешь!
  Димыч нахохлился и уткнулся в монитор компьютера. С Ольгой они работали в "Поколении" два года, а знали друг друга еще дольше, она вытащила его с предыдущего места работы, так как знала - без его талантов ей не справится. Димка был гением системного администрирования, а она обладала талантами организатора, вместе они составляли очень эффективную команду, правда Димке признание и слава были ни к чему, он не страдал тщеславием, а Ольга и во сне грезила о повышении. Что, впрочем, не мешало им время от времени встречаться после работы и играть в парочку влюбленных. Играть, потому что и он и она отлично понимали, что связывает их скорее некая общность интересов и личное одиночество, чем настоящие чувства. Возможно, именно эта легкость в отношениях и позволяла им и относится с юмором ко всему происходящему.
  Позвонила Света и позвала Ольгу на утреннее собрание, а когда она вернулась, от стычки и утреннего настроения и следов не осталось. Калахан так загрузил ее заданиями, что времени на посторонние дела и мысли просто не осталось.
  
  
  ГЛАВА 2
  
  К вечеру, однако, назойливая мысль о девушке со знакомым голосом вновь трудолюбивой пчелкой зажужжала в голове. И как бы Димыч ни старался отвлечь ее, особых успехов он не добился. Ольга согласилась пойти с ним выпить по бокалу мартини в бар, где они частенько ужинали, выбрав его в основном из-за соседства с офисом, Причина, по которой она согласилась пойти с ним, была проста - Ольга решила прийти домой чуть позже обычного, чтобы мать уже ушла на работу. Были у нее свои соображения на этот счет.
  Димыч старательно водил оливкой, подцепленной острием коктейльной палочки, по стенке широкого бокала.
  - Что ты с ней возишься? - спросила Панова.
   В голосе ее звучало плохо скрытое раздражение.
  - Ты молчишь, вот я и занимаюсь ерундой.
  - Лучше расскажи что-нибудь.
  - Например?
  - Зачем тебя Ханна вызывала?
  Немка Ханна Штейн, администратор офиса, обычно сидела безвылазно у себя в офисе, занимаясь многочисленными документами, и вызывала сотрудников к себе. То ли ей было лень выходить из своей конурки, то ли считала себя пупом Земли, но никто уже не удивлялся ее манере.
  - Да я сам не понял. Спрашивала про наш сервер, про заблокированные сайты. Говорит, что не может выйти на какие-то там сайты, которые ей нужны. Что электронные письма, которые уходят из офиса, не сразу доходят до их штаб-квартиры.
  - И что, действительно заблокированы сайты? Порнуха, что ли?
  - Да нет. Я потом проверил - если их и блокируют - то не через наш сервер. Где-то на уровне внешнего провайдера задействовали.
  - А почта что? Я, кстати, тоже заметила, иногда мои и-мейлы далеко не сразу до начальства в Париже.
  Димыч почесал в затылке. Все той же коктейльной палочкой. Уже без оливки. Заметив Ольгин взгляд, палочку отложил в строну.
  - Есть у меня кое-какие соображения, но пока не уверен.
  - Ну и что? Будешь мне тут секретную контору разыгрывать?
  - Д а я сам не уверен, Оль, ну зачем я буду говорить?
  - Как хочешь.
  Она пожала плечами и фыркнула.
  - Я тебе тоже ничего не буду рассказывать. И вообще разговаривать не буду.
  Она заказала второй бокал мартини. Аккуратно выловила оливку и отправила ее в рот. Постучала пальцами по барной стойке и стала демонстративно оглядываться по сторонам со скучающим видом. Потом обернулась на Димку. Тот улыбался.
  - И что? Что ты улыбаешься, спрашивается?
  - Тебе улыбаюсь. Не получится из тебя эсесовец.
  - Почему?
  - Пытать не умеешь.
  Она яростно завертела несчастный бокал в руке, рискуя сломать ножку.
  - Ладно, ты же не уснешь. Расскажу. Мне кажется, нашу компашку посадили на крючок.
  - Как это?
  - Элементарно. Следят. Просматривают сообщения. Поэтому они задерживаются где-то, пока их просекут на внешнем сервере, а потом идут дальше.
  - Чепуха какая-то. Кому может понадобиться замухрышное НПО, пекущееся о здоровом поколении?
  - Не такое уж замухрышное.
  - Ну, положим, согласна. Не замухрышное. Но все равно - зачем? Какой интерес?
  - Со временем узнаем. В любом случае - мое дело крайнее.
  Ольга взглянула на часы. Семь. Можно идти. Доберется до дома около восьми, мать как раз уже будет на работе в своем любимом ресторане.
  - Ладно, Холмс, пошли. Как бы нас с тобой тоже на крючок не посадили за слишком большое рвение к работе.
  - Меня то в этом не заподозришь, а вот некоторых...
  - А я что? Пиарщица, одно слово!. Несерьезная чепуховина, а не должность. Поехали.
  
  Дома горел свет во всех окнах. Это было удивительно. Отец обычно был занят по вечерам своим учебником по биологии, над которым он трудился уже второй год, и закрывался у себя в кабинете, а свет в других комнатах выключал - советская привычка экономии, никак не искореняемая, даже когда оплата за свет перестала играть хоть сколько-нибудь значительную роль в их семейном бюджете.
  Ольга открыла дверь своим ключом. Было тихо. Ольга заглянула в кабинет отца - его рабочего кейса не было на обычном месте. Странно, где он мог так задержаться. Дверь родительской спальни была чуть приоткрыта. Ольга осторожно заглянула. На полу перед тумбой с выдвижными полками сидела мама, в костюме, с уложенными волосами, готовая идти на работу. Почти готовая. Почти, потому что с матерью происходило что-то странное. Она что-то прижимала к груди и раскачивалась, как зомби, уставившись опухшими глазами в пустоту.
  Ольга шаркнула за дверью. Мать, явно сильно испугавшись, вздрогнула и быстрым движением сунула какую-то бумажку в выдвижной ящик.
  - Мама?
  Ольга открыла дверь и остановилась.
  - Оля, ты? Почему ты входишь без стука? Неужели трудно постучать? Выйди!
  Голос ее звучал неожиданно резко и даже грубо. Ольга опешила, побледнела. Она развернулась, едва сдерживаясь. Мать спохватилась.
  - Прости. Просто напугала. Я думала, Гоша. Он что-то задержался.
  Она встала, поправила юбку и прическу.
  - Ну, не дуйся. Что так поздно? - деланно бодрым голосом спросила она.
  
  Оля повернулась и внимательно посмотрела на нее, выдержала паузу, наблюдая за изменениями в ее лице. Тревога так и не сошла с ее лица, хоть она и старалась улыбнуться.
  - Зашла с Димкой в кафе, надо было кое-что обсудить. А ты что? Не идешь на работу?
  Глупый вопрос, потому что мать явно была готова к выходу.
  - Иду. Но тоже задержалась. Готовила кое-какие сметы.
  - Дома?
  - Да, хотела в тишине все проверить.
  - Мама ты что, плакала?
  - Я? Да нет, просто искала кое-то и от пыли расчихалась. Ну, мне пора. Убегаю!
  Она поцеловала дочь и выпорхнула за дверь. Моложавая, подтянутая, ухоженная женщина, она всегда вызывала восхищение окружающих. При этом деловая и успешная дама, кормилица семьи, хотя и всеми силами возвышающая роль мужа. Георгий Панов, заведующий кафедрой биофака в университете, когда-то служил как материальной, так престижной опорой семьи. Со временем материальная сторона стала существенно проигрывать, уступая место лидирующим позициям супруги, вырвавшейся из безнадеги потерявшего работу рядового экономиста института международных исследований в менеджеры одного из известных в городе ресторанов. Но при этом позиция авторитета неизменно оставалось за отцом, причем во многом благодаря именно усилиям жены.
  Ольга проводила мать, запихнула в рот кусок запеченной рыбы, встретила отца, поболтала с ним о разной ерунде, и уселась перед телевизором, не замечая, о чем вещают с экрана, погрузившись в собственные мысли. Зачем мама задержалась? Почему она плакала? Пыль - дурацкий предлог. Она плакала. И плакала по какой-то конкретной причине. Она всегда очень ответственно относилась к времени, старалась никогда не опаздывать на работу и уж тем более никогда не брала никакие отчеты и сметы на дом. Обычно мама уходила в ресторан в обеденное время, потом приходила домой и к вечеру, когда наступал час-пик для ужинов и вечерней программы, убегала вновь, и уже оставалась там допоздна. Сегодня она явно позже обычного. В чем же дело? После десяти вечера она вновь заглянула к отцу. Тот задремал в кресле, склонив седую голову над книгой. Очки едва держались на носу, указательный палец лежал между страницами книги, в другой руке был зажат карандаш. Отец любил делать пометки по ходу чтения. Ольге улыбнулась, папа казался каким-то по-детски трогательным и добрым. У женщин этой семьи было предостаточно смекалистости и ума, но вот отцовской доброты и милой наивности недоставало.
  Ольга тихо прикрыла дверь и направилась в родительскую спальню. Мамины слезы были вызваны причиной, которая находилась в этой тумбе. И она непременно должна узнать, в чем дело. Мать испугалась ее прихода, потому что думала, что это отец. Ее резкость и грубость была вызвана именно страхом. Значит, скрыть она хотела что-то именно от него. Думай, Оля, думай, что может женщина скрывать от мужа и рыдать над этим? Разве что любовника. Любовник? У матери? Не похоже. Но что тогда? Долги? Да нет, мама не из тех, кто из-за этого будет плакать. Она вообще редко плачет. И уж точно не из-за денег. Тогда что? Неужели все же любовник? Может, эта девица, что звонит сюда, тоже с этим как-то связана? Может, она посредник? Чтобы не вызывать подозрений, звонит и передает маме информацию? Воображение и так накрученной Ольги разыгралось и вот она уже с негодованием перебирала старые семейные фотографии в тумбе, недоумевая, как же мама могла так жестоко обманывать отца, добрейшего человека на земле. Наверняка, там есть письмо от него или еще какая улика. И что же мать потом скажет? Как оправдается?
  Ольга выдвинула все ящики. Семейные фотографии вперемешку лежали в ящиках, дожидаясь, когда их кто-нибудь рассортирует. Но ни у кого не доходили руки. Ольга перебирала их и раньше, и знала почти наизусть. И на этот раз все оказалось знакомым, ничего нового. Она и сама не знала, что искала. Письмо? Записку? Фотографию? Бесцельно перебирала все подряд, вытряхивала старые тетрадки, книги, конверты. Ничего не нашла. Стала складывать все обратно, внезапно устыдившись своей подозрительности. Что она, собственно, искала? Один из конвертов задержал ее внимание. Она его уже просматривала, но вернулась вновь - фотография смуглой улыбающейся девочки лет семи-восьми ее несколько удивила. Ребенок одной из старых знакомых по учебе, скорее всего. Мама заканчивала институт Дружбы Народов Патриса Лумумбы, у нее было множество знакомых самых разных цветов. Девочка была чернокожей, с кудрявой черной копной волос, собранных в пучок, слегка расширенной переносицей и карими глазами. Чуть полноватые губы на худеньком лице придавали лицу капризное выражение. Типичное африканское лицо. И все же... Это казалось бредом, но все же она была чем-то похожа на нее, Ольгу в детстве. Несмотря на все различия, Ольга не сомневалась, что сходство налицо. Особенно с мамой. У нее, Ольги, было много отцовских черт, а вот у девушки на фотографии на первый план выступали мамины.
  Ольга прикрыла глаза руками, пытаясь успокоиться. Наверное, это ее больное воображение. Еще эта Димкина шутка насчет второго "Я" и двойной жизни. Странным было еще то, что конверт, пустой, не надписанный, лежал поверх всей кучи бумаг в ящике. Значит, именно его мать положила туда, когда вошла Ольга. На обратной стороне фотографии тоже не было надписи.
  Ольга взяла снимок двумя пальцами, словно он был прокаженный, и положила на стол перед собой. Не обращая никакого внимания на половину двенадцатого ночи, она позвонила Димке.
  - Я что-то нашла, - прошептала она.
  - Что? Кто? Что случилось?
  Димка, паразит, уже спал. Она тут вся извелась, а он спит! Ее этот факт так возмутил, словно все на свете должны были переживать вместе с ней.
  - Я нашла фотографию. Я думаю, это она звонила.
  - Да кто она, Оль? Какой ты травки накурилась?
  - Да брось ты, прекрасно знаешь, что не курю. Я нашла фотографию девушки, которая звонила.
  - Откуда ты знаешь, что это она? Там что - написано?
  - Нет. Но она похожа. На мать очень похожа. И мне кажется, что и голос той девушки тоже был похож на мамин, интонациями. Теперь понимаешь?
  -Нет.
  - Значит, ты тупой , Димыч. -выдохнула Ольга.
  Он не обиделся. Он привык к ее резковатым комментариям и не обращал на них внимания.
  - Может и тупой. И точно спать хочу. Чего и тебе желаю.
  - Ты же сам говорил. - продолжала она заговорчески шептать.
  - Что?
  - Ну, про двойную жизнь, про второе " Я".
  - Панова, я не знаю, какие тараканы у тебя в голове, но тебе надо лечиться. И выспаться. У тебя крыша совсем поехала. Ты притягиваешь за уши обстоятельства и пытаешься сделать сумасшедшие выводы. Вот ведь делать больше нечего. Так скоро обнаружишь, что ты - инопланетянка.
  - Ладно, Димка. Иди храпеть.
  - А ты?
  - И я. Если...
  Она замолчала, прислушалась к звуку поворачиваемого ключа в двери.
  - Кажется, мама пришла. Ну пока, до завтра!
  Она бросила трубку и схватила фотографию со стола. Мама вошла в спальню и удивленно застыла на месте. В такой час Ольга обычно спала, а не сидела в ее спальне, у тумбочки, зажимая что-то в руке за спиной.
  - Ты что это?
  - Привет. Мама.
  - Привет. Случилось что?
  - У меня - нет. А у тебя?
  - И у меня - нет.
  Мать говорила медленно, оглядывая обстановку вокруг. Цепкий глаз приметил чуть выдвинутый ящик трюмо. Взбудораженный вид Оли. Горящий взгляд.
  - Ты что-то потеряла?
  - Не знаю. Ты мне скажи.
  - Оля, я устала, уже поздно и я не понимаю, чего ты от меня хочешь.
  Мать выглядела раздраженной и слегка захмелевшей, даже щеки разрумянились. Обычно она не пила на работе.
  - Кто тебе звонил сегодня утром?
  - А мне откуда знать? Спросила бы, если так интересно.
  - Она не сказала. И она звонила не первый раз.
  - А это ты с чего взяла?
  Мать выглядела напуганной. Ее самообладание не спасало. И чем тревожнее становились глаза матери, тем больше распалялась Ольга и начинала верить в свои самые невероятные домыслы.
  - Я уверена. Она звонила много раз. И у нее, мама, у нее - твой голос!
  - Да что за чушь ты несешь!
  - А что ты кричишь? Чего ты боишься?
  Они стояли друг против друга, мать и дочь, одинакового роста, с одинаковым ореховым цветом волос и удивительно похожим упрямым выражением лица. Обе накалены до предела. Казалось, вот-вот, и одна из них сорвется.
  - Оля, успокойся! С чего ты так завелась?
  - Кто это?
  Ольга вытянула вперед руку с фотографией. И тут у матери сдали нервы. В совершенно нехарактерной для нее манере она резко опустилась на пол, побледнела и стала плакать. Это было настолько неожиданно и необычно для матери, что Ольга испугалась.
  - Мама, мам!
  Она присела рядом с ней на корточки и положила руку на плечо.
  - Ну что ты? Ну, мам!
  - Что случилось?
  Обе женщины вздрогнули и подняли головы. В дверях спальни стоял заспанный отец и тревожно, щурясь от света, всматривался в своих девочек, как он их называл,. Оля сглотнула слезы и покосилась на мать. Та закрыла заплаканное лицо руками.
  - Марина?
  Она махнула рукой, не поднимая головы. Иди, мол. Не вмешивайся.
  Благодушный отец привык не вмешиваться в девчоночьи дела, но обычно рыдала дочь, а мать успокаивала, а тут было, похоже, наоборот.
  - Ты не заболела?
  Мать подняла опухшее лицо.
  - Да нет, Гош, климакс проклятый, нервы ни к черту. Ты же знаешь. Ты иди, иди. Я сейчас успокоюсь.
  - Выпей что-нибудь.
  - Обязательно. Как раз собиралась. Оля, принеси мне пустырник, он на кухне.
  Оля вышла, прикрыв за собой дверь. Она ощущала себя напуганной. Было совершенно очевидно, что она прикоснулась к какой-то страшной тайне, к чему-то, что молниеносно выбило маму из колеи. Ей жутко хотелось знать всю правду, но в то же время, она чувствовала, что правда такова, что легче ей от нее не станет.
  Через несколько минут вслед за ней на кухню вышла мама.
  - Поговорим завтра. Я все тебе объясню.
  - Ты не хочешь говорить при отце? - тихо спросила Ольга.
  Мать кивнула. Бросила умоляющий взгляд и вернулась в спальню.
  Ольга еще долго просидела на кухне, опустив голову на руки. Выпила пустырник, приготовленный для мамы. Потом пошла к себе в комнату и свалилась в кровать, не раздеваясь и даже не смыв косметику.
  Когда она проснулась, солнце так ярко било в окна, что было ясно - она чудовищно проспала. Чертыхнувшись, она бросилась искать мобильник.
  - Алло, Свет? Привет, это Панова. Я приболела что-то, предупреди администрацию, окей? У меня там одна встреча на сегодня, Димка знает подробности, позвони им и перенеси на завтра на тоже время, ладно? Спасибо, Свет. До завтра.
  Ну вот, с работой улажено. Это было самым легким шагом в сегодняшней программе. Она глянула в зеркало - оттуда на нее смотрело заспанное растерянное лицо с черными разводами туши под глазами и растрепанными волосами. Ольга приняла душ и немного взбодрилась. Не успела она выйти из душа, как к ней позвонил Димыч, встревоженный ее внезапной болезнью. Ольга не стала ничего объяснять, да и объяснять было пока нечего.
  Мама ждала ее на кухне. Отец ушел на работу, и мать сидела с кружкой остывшего кофе и неотрывно смотрела в окно. Перед ней на столе лежала та самая фотография.
  - Привет, мам.
  - Привет.
  Ольга, не произнеся больше ни слова, насыпала кофе в планшер на двоих и залила кипятком. Выждав пару минут, нажала на пресс и разлила кофе в две чашки. Одну поставила перед матерью. Та следила за каждым ее движением, спокойно, не выказывая ни малейших признаков желания начать разговор первой. Оля отхлебнула горячего кофе и уставилась на фотографию.
  - Что происходит, мам? Я не понимаю.
  - А почему у тебя такой холодный тон, Оль? Я, кстати, от тебя жду объяснения, что ты так завелась?
  - Еще вчера ты таких вопросов не задавала.
  - Как раз задавала. Просто ты слушаешь только себя. Никогда не думала, что моя дочь будет разговаривать со мной в таком тоне.
  Ольга открыла упаковку вишневого йогурта и медленно стала зачерпывать маленькой ложкой густую розовую массу. Мамин излюбленный прием. Нападать и давить на совесть, чтобы на корню пресечь все попытки опасного спора. Она избегала конфликтов. Они с мамой, в общем-то, жили дружно. Были стычки по мелочам, но до скандалов никогда не доходило. Мать уважала личную территорию Ольги, поддерживала ее попытки самостоятельных решений, не сильно вникала в ее личную жизнь, да и не особо вмешивалась, когда оказывалась посвященной. Вполне дружеские отношения. Ольге иногда смутно казалось, что в них недостает тепла и искренности, но , с другой стороны, рассуждала она, в других семьях постоянные скандалы и нервотрепки, а у нее - спокойная жизнь. Видимо - у всего есть своя цена. Она не сомневалась, что мать любит ее, просто... Иногда хотелось, чтобы нейтральности в их отношениях было чуть меньше.
  - Ладно мам. Вчера ты сказала, что поговорим сегодня. Вот оно - сегодня.
  - Да, вчера я пообещала поговорить. Но я все еще сомневаюсь - достаточно ли ты взрослая и созрела для того, чтобы выслушать и понять то, что я собиралась рассказать.
  Ольга выронила ложку.
  - Я? Мне двадцать восемь лет, мама! О чем ты говоришь?
  - Ну, Оль, паспортные данные еще ничего не значат. Ты сейчас успокойся и пообещай меня выслушать. Не перебивай. Дай мне все спокойно рассказать. Мне и самой нелегко. Надо было мне это сделать раньше и не доводить до такого абсурда. Но что же делать, никак не могла собраться с духом.
  Ольга пожала плечами, но заставила себя сесть и выслушать. И у нее хватило терпения. Вернее, у нее просто не было слов, чтобы перебивать.
  - Ты права, девушка с фотографии и та, что звонила мне - одна и та же девушка. Не знаю, как ты догадалась, это непостижимо просто. Наверное, в такие моменты интуиция работает мощнее логики.
  Ольга только приподняла брови.
  - Так кто она?
  - Она чуть старше тебя, на четыре года. И она моя дочь. У меня был роман в университете, бурный и краткосрочный. Папаша девочки укатил к себе в Африку еще до того, как родилась Рита. А я элементарно струсила. Струсила, что родители не поймут, струсила, что с темнокожей девочкой на руках никогда не выйду замуж, струсила, что обвинят в связи с иностранцем и во всех смертных грехах, тогда это было бы серьезным препятствием к карьере. При отцовской работе у меня не было никакого шанса найти поддержку в семье. Я рисковала остаться одна, без поддержки родителей, с ребенком на руках, без диплома, без будущего. Аборт делать было поздно и я, всеми неправдами скрывая от окружающих свою беременность, перетягивала живот, пока скрывать стало уже невозможно. Но к тому времени наступили летние каникулы и я спокойно родила. Тем немногим знакомым, кто знал о моей беременности, я сказала, что ребенок родился мертвым. Я отдала Риту. В Дом Ребенка. Не думай, я не забыла о ней. Постоянно навещала. Говорила, что я ее дальняя родственница. Давала денег воспитателям. Потом договорилась с одной из воспитательниц, что та возьмет ее к себе. Формально Рита оставалась в детском доме, но по вечерам уходила домой с той воспитательницей. А я постоянно передавала им деньги, что могла себе позволить. А потом я вышла замуж. За твоего отца. И стала появляться там очень редко. Родилась ты. Я не могла позволить, чтобы Гоша узнал об этом. Он бы не понял меня. Я не хотела его терять, я люблю твоего отца, ты прекрасно это знаешь. Потом мы уехали из Москвы из-за работы Гоши, и я лишь изредка ездила туда и навещала ее. Когда Рите исполнилось десять лет, ее опекунша решила переехать в другой город и взяла ее с собой. Уж не знаю, как она там оформила документы, но они на какое-то время совершенно исчезли с горизонта. Я пыталась их найти. Но не смогла. А года два назад Рита мне позвонила. Сказала, что живет где-то далеко, за пределами России, но где - не захотела говорить. Сказала, что ее мать умерла и дала мой номер телефона, уж как узнала - ума не приложу. Сказала, что благодарна мне за все и что...
  Тут голос Марины Владимировны сорвался. Впервые за весь рассказ. Она встала и выпила холодной воды.
  - Сказала, что ее мать рассказала, как много я для них сделала и что она не забудет этого. Так и поговорили. С тех пор она иногда звонит мне. Не знаю , почему. Может, тоска на чужбине заела. Может, зов крови. Не знаю. А на меня ее звонки, как удар колокола действуют. Я же знаю, что виновата перед ней, но изменить я ничего не могу. Моя сегодняшняя жизнь, ты, твой отец - все это слишком дорого для меня, чтобы рисковать. Прошлого уже не вернуть, не исправишь, надо смотреть вперед. Ты меня понимаешь?
  Ольга молчала. Раскачивалась на стуле, как загипнотизированная. Потом встрепенулась, поняв, что мать ждет ее ответа.
  - Теперь ты ей все расскажешь? Теперь, когда я знаю, ты ей признаешься?
  - Зачем? Травмировать ее лишний раз? Травмировать отца, он-то тут при чем? Это мои грехи, зачем портить ему жизнь? Чтобы он понял, что его всю жизнь обманывали? Разве тебе не жалко отца? А Рита... Что это изменит? Она может начать ненавидеть меня. Так она считает, что есть в жизни человек, который когда-то помогал ей по доброй воле. А если узнает правду, поймет, что все гораздо хуже. Зачем?
  - То есть...
  Ольга говорила, словно читала по слогам.
  - То есть ты не станешь ничего говорить.
  - Нет. Ты думаешь, есть смысл?
  - При чем тут то, что я думаю?
  - А зачем тогда я тебе все это рассказываю? Мне важно твое мнение.
  
  Она серьезно? Ольга всматривалась в ее лицо. Нет, она это серьезно? Ей важно ее мнение? С каких пор? Когда ей вообще было по-настоящему важно чье-то мнение? Человек, всю жизнь проживший из расчета, как бы покомфортнее пойти на соглашение со своей совестью, человек, живший с таким грехом на сердце, теперь спрашивает ее мнение?
  - Ничего тебе не важно, мама. Чепуха все это. Ты ждешь, что я скажу, что я понимаю? Ты просто хочешь получить индульгенцию от меня, да? Со спокойной совестью делать вид, что ничего не случилось и продолжать жить, как жила? Но я не скажу. Потому что я_не_ по_ни_ма_ю.
  - Я не жду, что ты поймешь. Ты не сможешь, пока не окажешься в моем положении. Легко играть в героев, когда нечего терять. А когда есть, что терять, приходится делать выбор.
  - Неправда. Тогда... тогда, когда ты отказалась от нее, у тебя еще ничего не было. Кроме нее. Тебе было нечего терять.
  - Нет, не так. У меня было будущее. Чернокожий ребенок мог отнять у меня его.
  - Когда ты спала с ее отцом, ты не думала о его цвете кожи, я полагаю.
  Мать вспыхнула, как от пощечины. Ольги никогда так с ней разговаривала. Но сейчас не до этого.
  - Я увлеклась, я питала романтические иллюзии, что уеду с ним куда-нибудь. Но это так быстро развеялось, что я даже оглянуться не успела. И уж тем более я не планировала ребенка.
  - Тем более, темнокожего ребенка, да?
  - Ну что привязалась к слову? Я вовсе не хотела сказать, что меня коробит ее цвет кожи...
  - Ее... Тебе даже трудно по имени назвать свою дочь.
  - Ты утрируешь.
  Ольга встала и механическими движениями убрала чашку из под кофе со стола и выбросила пустую коробку из-под йогурта в мусорное ведро. Когда она уходила к себе в комнату, услышала окрик в спину:
  - Оля! Вернись! Мы не договорили! Ты должна выслушать меня, Оля!
  Она не обернулась. Она собрала сумку с вещами, документы и направилась к выходу. Мать бегала вокруг нее, плакала. Умоляла поговорить. Обсудить. Ольга хлопнула дверью. Что тут можно было обсуждать? Они сами внушили ей с детства, что не стоит изменять своим принципам. Все они были жутко принципиальные и гордились этим. Отец тем, что не изменил любви к науке и не поступился честностью в угоду взяткам и сомнительным сделкам, мать тем, что сама добилась успеха в жизни и освоила ранее неведомые ей азы бизнеса, Ольга тем, что довольно быстро двигается по карьерной лестнице и имеет все шансы добиться скорого успеха на работе. И главное, чем они все дружно гордились, как семья Пановых, была непримиримость к подлости. Что угодно, но только не подлость. В этом они были единодушны. И если заходила речь о чьем-то подлом поступке, то тут уж они могли возмущаться до хрипоты, тут не важно было, чью область деятельности или чью жизнь это затрагивало. Мнения никогда не расходились.
  А вот теперь мама просит ее выслушать? Что еще могла она рассказать? Она всю жизнь лгала им, всю жизнь двуличничала, она предала и того ребенка и свою семью. Ольге необходимо было время подумать над всем этим. Она не могла думать, находясь рядом с матерью. Ее присутствие стало напрягать ее. Как включенный обогреватель в разгар жаркого лета.
  Она ушла. Просидела полдня в кафе, проглотив чашек десять крепкого кофе, пока сердце не застучало, как свихнувшиеся часы. Потом позвонила Димке и попросила забрать ее оттуда. Димыч не стал спрашивать, в чем дело. Что дело - швах, можно было догадаться и без слов, просто по ее лицу.
  - Только не спрашивай меня ни о чем, ладно, Димыч? Я так устала, мне надо выспаться. И все.
  Он взял ее сумку с вещами и понес к своей "десятке". Что бы там ни случилось, но случившееся перевернуло мир Пановой с ног на голову. Ему стало ее жалко. Он поцеловал ее бледные губы и повез ее к себе домой. Панова равнодушно смотрела на безликие окна домов. Сколько еще лжи скрывается за благовидными шторами?
  
  
  ГЛАВА 3
  
  Марина Владимировна Панова выкурила две пачки сигарет, выпила полбутылки корвалола, и теперь сидела у окна на кухне, ощущая себя, как в липком тумане. Перед ней на столе лежали яблоки, который тоже, как ни странно, пахли корвалалом. Или она так много его выпила, что у нее уже начались галлюцинации? Галлюцинации не были для нее новостью. Они преследовали ее уже давно, больше тридцати лет. Хотя нет, меньше. Поначалу, когда она еще время от времени навещала Риту, отдавала на нее почти все деньги, что получала от родителей, видения и страхи меньше терзали ее. Она видела ее, она убеждалась, что за ней хорошо смотрят, что она ни в чем не нуждается, и могла уговорить себя спать спокойно.
  Спать спокойно она, конечно, все равно не могла. Кто мог предположить, что мимолетный роман с чернокожим Аполлоном Кеббой приведет к такому печальному финалу? Кебба и правда обладал нечеловечески прекрасным телом - высокий, прекрасно сложенный, с мускулистыми атлетическими длинными ногами и гордо посаженной головой. Бледнолицые сокурсники явно проигрывали рядом с ним. Марину тянуло к нему непреодолимо. Она с завистью наблюдала, как ее подружки по общежитию водят к себе тайком своих "цветных" друзей, но сама долго не решалась. Родители, особенно ее мать, возлагали на Марину большие надежды, ужасно гордились ее поступлением в институт Патриса Лумумбы, прочили ей блестящее будущее, как могли, финансово поддерживали ее.
  Марина всегда была в первых рядах. Комитет комсомола, КВН, всякие студенческие кружки - все это было ее стихией. Мать не приезжала к ней во время учебы, но умудрялась постоянно влиять на ее решения. Так было всегда - несмотря на то, что с бабушкой у Марины сложились куда более теплые и близкие отношения, мать, тем не менее, имела сильнейшее влияние на поступки Марины, заставляя дочь постоянно оглядываться на нее - что бы она сказала, как бы рассудила? Эмоционально Марина была очень зависима от матери, старалась соответствовать ее ожиданиям, с замиранием сердца ждала ее похвалы и одобрения. А об ошибках и не думала рассказывать ей - осуждение и презрение к неудачам ранило больнее всего. Марина не очень любила мать, любила она по-настоящему только бабушку, воспитывавшую ее в детстве, отца воспринимала нейтрально, по-хорошему нейтрально, а мать скорее боялась, чем любила. Отец Марины работал в КГБ и это отразилось на отношениях в семье. Он любил дисциплину и требовал этого от домочадцев. От жены своей требовал безупречного поведения, так как погрешности могли отразиться на его карьере. Соответствие неким установленным стандартам преследовало Марину всю юность и все же при этом именно мать, а не отец, оказывали на нее наиболее сильное давление, и ориентировалась она именно на ее мнение. Позже отец стал прекрасным дедом Ольге, став даже в каком то смысле гордостью их семьи, с судьбой полной тайн и загадок. И хотя никто на самом деле не знал, чем была заполнена его рабочая жизнь, но было принято считать его героем и это не обсуждалось. Как и многие решения и принципы в их семье не подлежали обжалованию. А вот мать Марины... Она так и не стала особо близкой ни Марине, ни ее Ольге. Впрочем, учитывая их отношения с Мариной в детстве это было, пожалуй, невозможным. Вероятно, это сыграло какую-то роль в ее историии с Ритой, Марина никогда не могла четко ответить на этот вопрос. Недополучив любовь в детстве, трудно было, повзрослев, на фоне общего стресса и давления отыскать в себе любовь и материнский инстинкт.
  С Кеббой она все же переспала, причем он сам инициировал их связь и сделал все для того, чтобы заполучить симпатичную полногрудую девушку в свои объятия. Встречались они тайком, быстро поссорились, а потом Кеббу вдруг внезапно вызвали домой и он, бросив институт, уехал. Исчез навсегда из поля зрения Марины. Открытие, что она беременна, стало для нее шоком. Мало того, открытие было сделано слишком поздно. Она всегда страдала задержками, особенно во время сессии, так что заподозрила неладное далеко не сразу.
  Она взяла себя в руки и никому, кроме самой близкой подруги Варьки, не рассказала. Перевязывала живот месяцев до семи, бегала на занятия. Что делать с ребенком, она не знала. Он был для нее источником проблем, страха и тревог. Она была уверена, до дрожи в коленях, что мать осудит ее и перестанет уважать. Особенно страшно было из-за того, что ребенок будет темнокожим. На ее глазах из комсомола отчислили одну бедовую голову - Равилову с третьего курса за то, что нагуляла цветного ребенка. Обнаружив, что родители ее стыдятся чернокожего отпрыска дочери, Равилова бросила институт, чтобы растить ребенка. Что с ней было дальше, никто толком не знал, говорили, подрабатывала где-то, чтобы прокормить себя и ребенка, а потом ее семья все же приняла их.
  Марина знала, что ее семья никогда не простит такого чудовищного поступка. Ей казалось, ее мать скорее откажется от Марины и будет стыдить ее потом всю жизнь, чем примет этот позорный факт. Никогда, никогда ни мать, ни отец не примут ребенка неизвестно от кого, вне брака, да еще и черного. И что тогда Марина будет делать? Бросать с позором институт? Разрушать все свои планы на жизнь? Обрекать себя на вечное одиночество и быть изгоем?
  Сдав сессию, она с облегчением встретила летние каникулы. Можно было запереться в своей комнате, никому на глаза не показываться, и родить до начала следующего учебного года.
  Родила она даже раньше, не было и восьми месяцев. Видимо, постоянное перетягивание живота все же сделало свое дело и спровоцировало раннее отхождение вод. Увидев крохотную девочки с кожей цвета кофе с молоком, она даже обрадовалась - все-таки не такая уж черная, как она ожидала. Не знала она тогда, что потом девочка все равно станет черной, а поначалу они все светлые, так уж природа распорядилась. Но все равно было видно, что она черная. Акушерка даже чуть не выронила ее из рук, когда принимала. Испугалась от неожиданности, со странным выражением лица прикасалась к малышке, когда обтирала от крови и смазки.
   Поленьев в огонь добавляла подруга Варька своими рассказами о сплетнях в общежитии. Живот все равно был заметен, и мало кого можно было провести байками о внезапной полноте.
  - Что-то давно вашей подруги Марины не видно, - остановил Варю как-то профессор по экономике Долгоруков.
  - Она приболела, гепатит, - не моргнув, выпалила Варька.
  - Жаль будет, если этот гепатит, - с ударением на слово "гепатит" произнес профессор, - испортит жизнь такой умной девочке. Вы уж ей это передайте.
  
  - Еще твоя мама звонила, - продолжала Варя. - спрашивала, когда ты из похода вернешься. Ты ей что, сказала, что в поход умотала?
  - Ага. И что теперь делать - ума не приложу.
  
  Девочка была экзотикой в маленьком роддоме. Она была другая. Все рассматривали ее с нескрываемым любопытством. Даже из других отделений заходили поглядеть. Потом заглядывали и к Марине в палату - распирало любопытство, что за девица нагуляла ребенка от негра. Тогда это слово было обычным и никто не задумывался, что когда, тыкая пальцем в ребенка, произносят, сморщив носы, "Негр!", словно пощечину дают Марине. Она представляла себя с этим ребенком на улице. Представляла, как все будут тыкать в нее пальцами и осуждающе кидать оскорбительные фразы вслед. Как она будет вынуждена прятать лицо ребенка в пеленки, чтобы не привлекать ничье внимание. А потом: Куда потом? Никому и не оставишь. Мама ее хлопнется в обморок и выгонит из дому, как пить дать. Ни ребенку жизни не будет, ни ей, Маринке. Прямо хоть к отцу в Африку обратно отправляй!
  Так как Марину никто не навещал, кроме подруги, история опытным акушеркам была понятна и без слов. Главврач даже поручила им зорко следить, чтобы Марина не сбежала.
  - Если не захочет негритоску забирать, так пусть все оформит честь по чести. А то сбежит, а нам потом морока.
  На пятый день после родов Марина написала заявление, что отказывается от ребенка. Но имя, тем не менее, успела ей дать, назвала Ритой. Старалась поменьше на нее смотреть, отказалась прикладывать к груди, убеждала себя, что поступает правильно. Им вдвоем не выжить, повторяла она пересохшими от высокой температуры губами. Грудь набухла и болела, она вся горела, а Рита, наевшись донорского молока в детском отделении, только смотрела на нее широко раскрытыми глазами. Прямо ей в глаза, пристально и серьезно. Ее ручки были туго спеленаты и она лишь слабо шевелила пальчиками под белой тканью. Наверное, хотела схватить свою нерадивую мать за палец и удержать. Марина завыла в голос и отвернулась. "Заберите ее! Заберите бога ради!" Медсестра с презрением посмотрела на рыдающую проститутку, как ее за глаза называли в роддоме, и вынесла ребенка.
  - Что с ней? - услышала Марина голос другой медсестры в коридоре.
  - Думать надо было, когда с негром спала. - отрезала та, что несла ребенка, и ее каблучки застучали по выдраенному полу.
  
  Через месяц после выписки из роддома Марина не выдержала. Прибежала в больницу и стала умолять дать ей адрес Дома Малютки, куда отправили Риту. Адрес ей дали, с надеждой, что она передумала и возьмет ее обратно. Этого не случилось. Решение, которое приняла Марина, было вполне осознанным. В Доме Ребенка она представилась родственницей матери Риты. Чем больше девочка становилась похожа на обычного африканского ребенка, тем меньше Марина представляла себя с ней на руках. Материнские чувства боролись в ней с таким множеством противофакторов, что убедить себя в разумности принятого решения оказалось вполне возможным. Множество историй о том, как нещадно травили темнокожих детей, издевались, как они становились изгоями, обезьянками, как дети, да и взрослые не воспринимали их за нормальных людей, добавляли уверенности, что Марина не выдержала бы такого отношения ни к ребенку, ни к себе. Не смогла бы ни помочь, ни уберечь. Она знала, что права.
  У родителей ее тем временем дела пошли в гору и они стали посылать ей довольно внушительную сумму денег, она даже смогла снять квартиру на последнем курсе института, ушла из общежития. Помогать Рите становилось легче, она посчитала, что приплачивать одной воспитательнице разумнее, чем всему приюту, она так и делала, в итоге пожилая нянечка Наташа, страдавшая диабетом и одиночеством в личной жизни, забирала Риту по вечерам к себе домой, а утром приводила, как в детский садик. И даже перешла с ней в Детский Дом, когда девочке исполнилось три года и ее перевели.
  Потом жизнь Марины переменилась - замужество, беременность, переезд. Гоше предложили хорошее место и они решили уехать из Москвы. Затем начались командировки, тайные визиты детского дома, боль, стыд, о котором хотелось забыть как можно скорее.
  Что там произошло потом, она не знала, но Наташа как-то оформила опекунство над Ритой и забрала ее с собой, когда переехала в другой город и исчезла. Марина так и не смогла найти их, а потом рассудила, что так оно и к лучшему. Ее жизнь развивалась по налаженной колее, вносить хаос не имело смысла. Жалела она о своем грехе? Да, жалела. Но твердо решила идти только вперед, не оглядываясь. Рита неплохо устроилась, у нее была своего рода семья. Что могла еще сделать Марина Владимировна без риска разрушить собственную семью? Больше ничего. К тому же Рита вообще исчезла с горизонта на долгое время, а потом появилась, изредка напоминая о себе звонками. Жаль, конечно, что Наташа умерла так рано. В тот момент, когда она об этом узнала, Марина едва сдержалась, чтобы не закричать, не рассказать Рите всю правду, не позвать ее к себе. Но сдержалась. Они уже чужие. Они живут разными жизнями. Да и Рита, похоже, уже ни в ком не нуждалась. Ее голос звучал независимо, она нашла свою нишу в жизни, она не искала родственников. Она никогда не предлагала встретиться, никогда не выказывала желания рассказать о себе поподробнее. Она просто звонила и узнавала, как дела, пятиминутный разговор ни о чем, и все. Их обоих смущали эти разговоры, повисали тяжелые паузы молчания, потом они прощались, неловко, неуклюже, виновато. Рита вновь исчезала, а Марина Владимировна вновь возвращалась к своей распрекрасной налаженной жизни.
  Вот только страх в виде образов малютки Риты, огорченного мужа, рассерженной матери, неожиданно узнавшей о внебрачном ребенке Марины, этот страх нет-нет, да мучили Марину Владимировну. Невероятно, но образ матери до сих пор еще грозно довлел над ее сознанием, когда дело касалось ошибок. И совесть-то все-таки невозможно заткнуть насовсем.
  И все же даже в самом страшном сне она не представляла себе, что однажды придется самой рассказать Ольге о Рите. Надо было, надо было это сделать раньше! Звонки Риты должны были стать сигналом к действию. Но она трусила.
  Конечно, она могла бы придумать что-то на этот раз. Могла успешно продолжать врать, изворачиваться. Но, похоже, она сама так уже устала скрывать, носить в себе этот кошмар, что потребовался лишь небольшой стимул, повод, и она с облегчением выплеснула из себя тайну. Как доведенный до отчаяния преступник, подсознательно была готова сознаться.
  Надеясь, что дочь, в которую она вложила столько сил, уж точно поймет ее, не осудит. Ведь она получила от нее все, что полагается. Она выросла в нормальной полноценной семье и должна быть благодарна матери за это, считать себя более счастливой, более везучей, чем та же Рита. А вышло вон как...
  Марина Владимировна курила сигарету за сигаретой. Собственная жизнь казалась шатающейся на краю пропасти. Еще один порыв урагана - и ее снесет вниз.
  
  
  
  
  
  ГЛАВА 4
  
  Они сидели с Димычем в одной комнате в полной тишине. Каждый стучал по клавишам своих компьютерных клавиатур. Димка спокойно отреагировал на то, что Ольга так и не сказала ему причину случившегося. Закрыла рот на замок - и все тут. Когда очень больно, говорить об этом не хочется. Позже приходит желание выплеснуть, выговориться, унять боль, но в самый острый момент - хочется молчать. Это как нарыв - пока он зреет, к нему даже прикоснуться больно, и хотя понимаешь, что его все равно придется вскрыть, надо выждать, пока он созреет. Иначе вскроешь - а оттуда только свежая кровь вытечет. Капля за каплей. И очень больно. А гной - он появится потом, и тогда уже и наступит облегчение.
  Димка знал об этом и не трогал Панову. Он жил с другом, они на пару снимали квартиру, места хватало и Ольга при желании могла оставаться там сколько угодно. Да только сомневался он в том, что она останется надолго. С ее независимостью и постоянной зацикленностью на легкости их отношений она постарается как можно быстрее вернуть свою прежнюю позицию свободного плавания.
  Ольга с напряжением вглядывалась в сообщения от руководства. Мозги ее буквально кипели. Каждый, кто встретил ее утром в офисе, спросил о том, как она себя чувствует. Опухшие, с синяками вокруг, глаза, кое-как зашпиленные заколками волосы, бледность, блуждающий взгляд - все говорило за то, что она все еще больна. Нил даже посоветовал ей отлежаться еще денек, но она упрямо осталась на работе. Какой смысл лежать дома одной? Чтобы мысли, жужжащие до боли в голове, вновь и вновь сводили ее с ума? Она была рада выйти на работу - здесь можно было загрузить себя по самое "не хочу" и ни о чем не думать.
  На экране компьютера выскочило сообщение-уведомитель о том, что через пять минут начнется собрание менеджеров. Ее совсем недавно включили в список участников. И хотя руководителем пиар-отдела ее назначили давно, в группу менеджеров включили буквально месяц назад. При этом Ханна не преминула сыронизировать по этому поводу. На первом же собрании, заметив ее присутствие, она с невинным видом спросила:
  - А ты тоже менеджер? И чем же управляешь? Своим ассистентом?
  Ольга от возмущения не нашлась, что ответить. За нее вступился Нил.
  - Это я ее включил в группу менеджеров. Отныне все рассылки для менеджеров нашего НПО отправляй и ей. Она у нас заведует важной частью - связью с общественностью. Она делает лицо нашей компании, не забывай об этом.
  Ханна хмыкнула, но возражать не стала. Таким образом Ольга стала единственной из местного персонала, кого включили в эту заветную группу. Ольга, надо сказать, и сама мало понимала, почему выбрали именно ее. В офисе находились и другие российские сотрудники, руководящие проектами, но их никто и не думал допускать к "святая святых". Особенно переживал по этому поводу их медицинский координатор Дмитрий Борисович Мыськин. Он служил НПО верой и правдой четыре года, пришел туда работать из Министерства Здравоохранения, имел за плечами ученую степень и многие годы опыта управленца в области здравоохранения, его ценили прежде всего за "вхожесть" во многие двери, но повышения при этом не давали. Ему было под пятьдесят, а в НПО ценилась напористая молодежь. Энергия и умение добиться результата стоили здесь гораздо больше дипломов и опыта работы в специализированной области. Как-то Ханна даже произнесла фразу, ставшую потом чуть не поговоркой среди работников.
  - Нам ваши дипломы, дорогие, разве что для галочки, но никак не для оценки нужны. Вот у меня диплома никакого нет, зато опыт работы в НПО - десять лет. И это поважнее любого диплома будет.
  С тех пор "диплом для галочки" стал притчей во языцех - вновь прибывших консультантов оценивали с точки зрения " а у него есть галочка или просто ценный работник?". У Ольги диплом о высшем образовании был, но значение его, объективно, как и общий стаж работы, уступал тому, что было в послужном списке многих коллег. Нил, однако, имел на этот счет свои соображения.
  На этот раз собрание началось вовремя, как ни странно Нил постарался не опоздать и у него это получилось. Уселся во главе стола, закинул ногу на ногу и подставил руку под голову. Высокий, крупный мужчина, с темной курчавой бородой, иногда остригаемой практически под корень, и глубоко посажеными глазами, он напоминал глубоко провинциального фермера, случайно оказавшегося в офисной обстановке.
  Они прослушали краткий отчет Юсуфа Ван Дорфа, голландца арабского происхождения, высокого и неуклюжего. Он занимался программами "Здорового поколения" и был настолько серым и безликим, всегда нейтральным и одинаковым, что Ольга до сих пор не могла понять, что же твориться у него за ширмой ровной доброжелательности. Юсуф рассказал, сколько препаратов они поставили в клиники, сколько лекций провели, сколько брошюр распространили. Даже докладывал он обо всем так нудно и скучно, что все откровенно зазевали. Причем так было всегда. И это при том, что работа, осуществляемая в рамках его программы, являлась, по-крайней мере на бумаге, самой что ни на есть основной деятельностью их НПО. Однако это не мешало всем участникам собрания не скрывать своей скуки.
  Юсуф закончил, к докладу приступила Ханна. Она готовилась к выступлению в штаб квартире, и продемонстрировала им несколько компьютерных слайдов с годовыми отчетами по расходам на разные статьи деятельности НПО, так же состояние кадров организации. Ольга внимательно следила за ее слайдами - выходило, что около восьмидесяти процентов от общего бюджета тратилось на оплату иностранного персонала, а все остальное делилось между программными расходами и местными кадрами. К тому же у них в НПО наблюдалась довольно большая текучка кадров, что тоже смущало. Но, конечно же, Ольга была достаточно умна, чтобы держать свои наблюдения при себе.
  Когда дошла очередь до нее, она немного нервничала, но все же без запинки продемонстрировала данные по работе ее отдела - выступления от имени их НПО на различных конференциях, раунды с привлечением СМИ, а так же показала, сколько мероприятий правительственных структур они проспонсировали, заручившись теперь поддержкой правительства в будущем. Нил так усердно хвалил ее доклад, что Ханна держалась изо всех сил, чтобы не рассмеяться. Ольга вспыхнула, но не сорвалась. Нил оценил ее выдержку и довольно хмыкнул.
  - Ольга, ты просто клад для нас. Смотри, не вздумай сбегать от нас, у меня на тебя огромные планы. Имей в виду.
  - Да я и не думаю, Нил.
  - Ну я так, на всякий случай предупреждаю. Только за последний месяц о нас в газетах появилось три положительные статьи. Как ты этого добилась?
  - Там работают мои знакомые.
  - Это же замечательно! Ну ладно, на сегодня все. Увидимся позже.
  
  Ольга вернулась к себе в комнату. Уже не такая хмурая. Димка подкатил к ней на стуле.
  - Что тебя так развеселило?
  - Да что-то Калахан сегодня в ударе. Поет дифирамбы, даже не знаю, к добру ли.
  - Да он тебя всегда хвалит.
  - Но сегодня что-то себя превзошел. Ханна опять вся издергалась. И чего ей неймется? Я же не ее кусок хлеба отбираю. Мымра.
  - Да плюнь ты на нее. У тебя тут, кстати, мобильник чуть не взорвался от звонков.
  Ольга вновь нахмурилась. Все двадцать пропущенных звонков и все от мамы. Она поставила ее номер на "игнорирование". С кем с кем, а с ней разговаривать у нее не было никакого желания. Димыч вздохнул. Все очень серьезно. Он тоже заглянул на экран ее телефона. Если уж она с мамой не хочет общаться, дело - швах.
  - Что вы там на собрании секретничали?
  - Да так, ерунда всякая. Ты же знаешь, наше НПО занимается всякой ерундой, польза от этого минимальная, зато шуму - хоть отбавляй.
  - А если ты это знаешь, зачем ты так стараешься?
  - Это моя работа, а я - профессионал. Какая мне разница, что мы в конечном итоге делаем? Ну пусть пара деревенских больниц получит десяток плакатов и коробку лекарств, кому то от этого станет легче. Маленькая, но польза.
  - Ну да. Особенно сравнивая наш бюджет..
  - А это, Димыч, не нашего ума дело. Нам платят, мы работаем. Деньги не из нашего кармана, так что...
  - Мне Мыськин знаешь что сказал? Что теперь будут открывать еще один наш офис в Дагестане.
  - Еще бы! Ищи горячую точку - и ты найдешь там сотню НПО с благими намерениями. Почему всем хочется поставлять плакаты и контрацептивы туда, где неспокойная политическая обстановка? Там, где все спокойно и ни у кого нет политических интересов, нет никаких НПО, никто не ездит с ненужными лекциями, никто не рвется открывать подразделения. Тут много мозгов не надо, чтобы понять. Лучше закроем свои рты, а то и у стен есть уши.
  Димка отъехал к своему столу. Он занимал совершенно непримечательную позицию в офисе и его мало заботили политические дела. Ольгу это заботило куда больше, и чем дальше, тем больше она понимала, что происходит, но она тщательно скрывала свой интерес, и не зря - это было билетом выживания.
  Телефон жег ладонь. Он возвращал ее к мыслям о матери. О доме. Она твердо решила, что не вернется туда. Ей даже не пришлось себя убеждать. Уговаривать. Решение пришло быстро и не вызывало сомнений. Это был не просто обман. Мама предала всех. Это было именно самым настоящим предательством - ее, отца, брошенной девочки. Теперь все они несут на себе крест ее ошибок и грехов. Ольга была уверена - она еще поплатиться за это. Когда-то вычитанные, услышанные мысли о карме всплыли на поверхность и словно шептали ей изнутри страшные пророчества, ужасающие прогнозы. В ее, Ольгиной, судьбе обязательно будет много плохого, хотя бы за то, что она стала частью это чудовищной ошибки. Вся их семья, вся их жизнь казалась ей теперь ошибкой. Ничего этого не должно было бы быть. Если бы мать не бросила ребенка, она не вышла бы замуж за ее отца. И Ольги никогда бы не было. Ей достался чужой билет в жизнь. У кого-то билет отобрали, жестоко выбросив из очереди за счастьем, и отдали Ольге. На, деточка, держи свое право на радость и наслаждайся. Пока не знаешь, что случилось до . Как с этим жить? Неужели мать могла подумать, что Ольга поймет? Уж лучше бы продолжала врать - и то легче. А теперь - неси груз чужих ошибок и сгибайся, пока хребет не сломается.
  Нет, домой она не вернется. Она найдет квартиру, снимет комнату, в конце концов, все, что угодно, но будет жить самостоятельно. Двадцать восемь лет, в конце концов. Давно пора выпорхнуть из родительского гнезда, тем более, насквозь прогнившего. У Димкой задерживаться тоже не стоило - еще подумает, что она решила связать свою жизнь с ним, чего не хватало! Он, конечно, ужасно милый и не грузит ее никакими проблемами, но... Нет, определенно - нужен свой угол. И как можно скорее.
  
  
  Вечером ей позвонил отец. Спросил, в чем дело. Мама не смогла ему толком ни о чем рассказать, только плакала и говорила, что дочь не захотела ее понять. Не дело хлопать дверью и уходить, сказал отец. Хочет ли она поговорить с ним? Нет, не хочет. Не сейчас. Дайте ей время.
  Так и поговорили. В голосе отца - горечь. Жалко его. Он-то при чем? Он как раз в числе пострадавших.
  В субботу утром она ему позвонила сама. Попросила приехать в кафе.
  - Пообедаем? - спросила она.
  Он моментально согласился. Ни упрекал, что она не звонила столько дней. Просто сказал - да, давай пообедаем.
  
  - Что тебе сказал мама?
  Этим вопросом она встретила его в кафе. Папа как-то по стариковски втянул голову в плечи, и поправил очки.
  - Что когда-то совершила ошибку, которую ты ей не можешь простить.
  - Сказала, какую ошибку?
  - Нет. А я и не хочу знать, Оль.
  - Почему?
  
  Она смотрела на его упрямым взглядом, пыталась найти следы возмущения, страдания. Не было в отцовских глазах, густо окруженными лучистыми морщинами, возмущения. Была тревога, была боль, но то была боль от переживаний - в его семье беда, разлад, его любимые, родные девочки не могут найти общий язык. Крепко сбитый и комфортный мир треснул. Вот что его тревожило. Его дочь сидела перед ним с гордо поднятой головой, упрямая, настроенная на бескомпромиссную войну. Она еще так молода, она не знает, что в жизни нет ничего бескомпромиссного. Они что-то упустили в ее воспитании. Они что-то неправильно объяснили ей, когда она росла и познавала мир. Они не смогли рассказать ей вовремя, что в мире черного и белого, что у всего есть множество оттенков, надо уметь видеть их, надо уметь смотреть на вещи с разных углов, и тогда, как на диске с лазерным рисунком, проявятся совсем другие узоры, совсем другие цвета, возможно, более понятные и доступные объяснению. У него не хватало слов ни успокоить жену, ни уверить дочь в их любви. Как все сложно в мозгу Homo Sapience! Ему, как биологу, казалось, что людям во многом надо поучится у животных. Эволюция, приведшая к такому восхитительному прогрессу разума, сыграла и жестокую шутку - теперь этот разум не мог прийти с согласие с самим собой, и вместо того, чтобы делать все для процветания и выживания своего вида, все чаще и чаще делал веще противоположные по смыслу. Вот как Оля сейчас. Нет чтобы попытаться найти мир и сохранить семью, бежит. Бежит, сломя голову, готова хоть выброситься из окна их некогда довольно уютного и комфортного семейного гнезда, готова разбить голову, лишь бы не идти на разумный компромисс, лишь бы не послушать здоровый инстинкт родных уз. Он упомянул как-то об этом Марине, а она лишь горько усмехнулась. Ты смотришь на все, как биолог. Взгляни на это, как отец. Мы вырастили ее такой. Мы не смогли, не справились...
  
  - Оля, мир ведь не черно-белый, понимаешь? - он так много думал об этом, что фраза вылетела, как запрограммированная. - Я думал, ты знаешь об этом.
  - При чем тут это, папа? Разве не ты говорил мне, что есть вещи, которые нельзя принять ни при каких обстоятельствах, если это идет в разрез с твоими принципами? Сейчас именно такая ситуация. Если она не хочет говорить тебе, это ее право, я тоже не буду. Но общаться с ней я больше не хочу. С тобой - всегда и сколько угодно, но не с ней. Если бы ты знал, в чем дело...
  Она прикусила губу. Нет, на это не пойдет. Не имеет право. Это не ее тайна.
  Отец помолчал, задумался, прежде чем ответить. Трудно было подобрать слова, что бы не ранить ее, так, чтобы она поняла, не подумала, что он ее осуждает.
  - Понимаешь, дочка, родных людей любят, как говорится, со всеми потрохами. Со всеми скелетами в шкафу, со всеми недостатками. Родных людей прощают, даже если это иногда кажется невозможным.
  - Есть вещи, которые нельзя простить.
  -Это максимализм, Оль. Ты уже большая девочка, ты вполне можешь представить себя в роли матери. И вот представь, ты растишь свою дочь, любишь ее, даешь ей все, что можешь, и вдруг она отказывается простить тебя за какую-то одну-единственную ошибку и прерывает все отношения. Это нелогично, Оль. Это неправильно.
  Теперь замолчала Ольга. Он в чем-то прав. Но не во всем. Прежде всего в том, что она не была так уж уверена, что мать любила ее всю жизнь, как другие матери любят своих дочерей. Хотя, кто знает, как любят... Но ей всегда недоставало тепла. Да, у нее все было. Да, она встала на ноги не без помощи и поддержки родителей. Но вот папа - он всегда был ближе, с ним можно было просто поваляться на диване и говорить ни о чем. Хихикать и потешаться над всякими глупостями. А мама - она как занятый начальник, обращайтесь только по важным вопросам, не отвлекайте, не разочаровывайте. Папа, казалось, не замечал этого. Его устраивало, что дома спокойно и все счастливы. Поверит ли отец, если сказать ему сейчас, что мать не так уж сильно и любила Ольгу, как ему кажется? Нет. Он маму, похоже, любит. И Ольга никогда не жаловалась ему на отношения между ней и матерью. Он не сможет понять, как это среди ясного неба разразилась гроза. Он скажет, что это Олины эмоции искажают картину восприятия. Но Ольге так не казалось.
  - Может это и чепуха все, и неправильно. Но я не могу ее видеть сейчас. Папа, ты должен меня понять. Может, позже, я остыну, пойму, смогу простить, как ты говоришь. Но не сейчас.
  - Я понимаю, тебе нужно время. Но как бы ты потом однажды не пожалела, что столько времени ушло на бессмысленные обиды, свойственный больше подросткам, а не умным молодым женщинам вроде тебя.
  - Папа, - вспыхнула Ольга. - это не бессмысленные обиды! Она совершила подлость, понимаешь, подлость!
  Он предупреждающе поднял руку.
  - Я не хочу это обсуждать. Любое понятие субъективно. Ну что такое подлость? Кому судить и осуждать? А может, у нее были причины, веские причины на совершение этого поступка? Ну как же ты можешь брать на себя роль судьи? Да даже если и подлость - это твоя мать, это не герой сериала, которого можно так легко осудить, это не сосед с лестничной площадки, с которым можно перестать здороваться. Это твоя мама, Оль, мама. Она любит тебя. Надо уметь прощать. Мы семья, Оль. Твоя семья.
  Такие правильные слова. Все логично. Да. Но только она не может согласиться. Возможно, она всегда принимала материнскую линию воспитания именно потому, что верила в ее безупречность. Безупречной женщине прощаешь все - и перегибы в строгости, и дистанцию. Она безупречна, а значит все, что она делает, - правильно. И вдруг... Мышка бежала, хвостиком махнула, и упало золотое яичко, покатилось и разбилось. И теперь Ольга не сможет воспринять от нее ни один совет, ничего, потому что теперь она знает - все это лживо. Авторитет рассыпался, как карточный домик. Доверия больше нет. Как и нет больше той женщины, образ которой так тщательно создавался. Есть обычный человек, со своими слабостями и недостатками. Но если некоторые слабости можно прощать, то есть вещи, которые делать просто нельзя. Нельзя убивать. Нельзя бросать детей. Нельзя и все. И прощать такое нельзя.
  А больше всего жалко отца. Он так защищает ее, хочет быть мудрым и всепрощающим. Но он тоже споткнется на этом. Когда узнает, в чем дело. Он не простит. Почему она так уверена в этом? Она не знала. Но ей хотелось верить, что она не одна в своем решении, а потому мысленно она приписала отцу решения, которые могли бы поддержать ее.
  - Папа, я пока не буду приходить домой. Ты звони мне, мы будем встречаться. Хочешь, у бабушки будем встречаться? Я к ней обязательно буду заезжать время от времени. Но домой я больше не приду.
  Он тяжело вздохнул. Опять сердце колет. Надо не забыть выпить нитроглицерин. Хорошо, что в нагрудном кармане теперь всегда есть упаковка таблеток. Что-то частенько они стали нужны в последнее время.
  Они встали и он крепко обнял ее. Она изменит свое решение. Их дочь не может быть такой жестокой. Она обязательно простит. Она просто еще очень молода и безапелляционна. Что не можешь простить в четырнадцать лет - кажется мелочью в тридцать. Что кажется непоправимой трагедией в тридцать - кажется достойно только сочувствия в сорок и полностью переосмысливается в пятьдесят. Есть надежда, что Ольга не будет дожидаться пятидесяти.
  
  ГЛАВА 5
  
  Ольга активно занялась просматриванием объявлений на предмет съемного жилья. Она не торопилась. Надо было подобрать что-то не слишком отдаленное от работы, но и не очень дорогое. Совместить эти два требования оказалось очень сложно. Жизнь с Димычем ее не напрягала, но она сразу же заявила ему, что это не надолго, чтобы никаких долгосрочных планов не строил. Он и не строил, несмотря на кажущуюся простоту, Димыч вполне отдавал себе отчет, что Панова - птица не его полета, и что с ее амбициями она не долго будет сидеть с ним на одной ветке, улетит при первой же возможности. Секс и приятное времяпровождение сближало их, но при этом каждый понимал временность и неустойчивость ситуации.
  Столкнувшись с проблемой жилья, Ольга впервые столкнулась с вопросом планирования своего бюджета. Оказавшись в свободном плавании, она стала смотреть на свои доходы по-другому, деля сумму своей зарплаты на разные составляющие, и получалось, что даже при самом удачном раскладе ее зарплаты на многое не хватит. Бабушка предложила ей пожить у нее, Ольга поначалу с энтузиазмом восприняла эту мысль, но потом подумала и решила, что это, во-первых, опять-таки ограничит свободу ее передвижения, а во-вторых, она никак не сможет запретить матери приходить туда когда ей вздумается, а значит никак не сможет оградить себя от нежеланного общения.
  Ольга считала свои возможности и потенциал далеко не реализованными, и потому, наряду с поисками жилья, принялась активно прорабатывать карьерную линию. Тут было два варианта - либо искать другую, лучше оплачиваемую работу в другой организации, либо пытаться прорваться на более высокооплачиваемую должность в их НПО, а еще лучше - пробиться в международники. Но последнее было процессом трудным и требовал предварительной подготовки и проработки начальства, ведь без их поддержки ей никогда не светит вырваться за пределы национального состава. А вырваться так хотелось!
  Она договорилась с Димычем, что пока станет вносить свою лепту в оплату его квартиры, чтобы не быть нахлебницей. Готовили по очереди, а чаще просто питались бутербродами или пиццей из соседней пиццерии или недорогого китайского ресторанчика. Она провела несколько вечеров в сети в поисках всех возможных вариантов продвижения в рамках их НПО и выяснила, что иногда статус международника можно было получить даже никуда не уезжая, не прекращая работу в офисе в родной стране. Свою текущую должность можно было использовать, как первый шаг, который включал многоуровневый тренинг, и служил трамплином для последующего перевода. Панова решила действовать именно в этом направлении и договорилась о встрече с Нилом.
  На встрече она немного нервничала, но все же четко и ясно выложила ему свои соображения. Нил стучал костяшками пальцев по столу, теребил отросшую бородку и курил. Потом неожиданно встрепенулся, словно ему в голову пришла удачная мысль.
  - А знаешь, Ольга, я думаю, это не такая уж и сумасшедшая идея. То есть, - быстро поправился он, - в принципе любой сотрудник имеет шанс вырасти до международного уровня, но у тебя эти шансы куда более реальные.
  - Вы так думаете?
  Она сдержанно улыбнулась, боясь выдать свою радость и спугнуть хорошее настроение шефа.
  - Да, я просто уверен в этом. Я подумаю, что можно предпринять. Ты пока поищи вакантные позиции, куда бы ты хотела подать заявление в рамках нашего НПО, можешь ссылаться на меня, как на рекомендателя, я всегда дам тебе нужную характеристику в случае чего.
  - Спасибо, Нил. Я правда очень благодарна.
  - Ты талантливая девочка, Ольга, ты должна расти, все справедливо.
  - Спасибо.
  Он больше ничего не собирался говорить и она привстала.
  - Я тогда пойду?
  - Иди. Покажешь мне потом, куда ты подала заявления. Зайди на наш внутренний сайт, там каждую неделю обновляется список вакансий. Мой тебе совет - не подавай в благополучные страны, забудь об СНГ, восточной Европе, Юго-Восточной Азии. Ищи там, где не очень хорошие условия жизни. Туда будет меньше желающих и новички обычно начинают именно с таких мест.
  - Поняла, так и сделаю, Нил. Спасибо за совет.
  
  Она вышла, немного недоумевая, с чего вдруг Калахан такой добренький и так активно ее поддержал. Если Ханна узнает, вот будет ерничать! Ничего, посмотрим, кто будет смеяться последним. Каждый новичок когда-то начинал, почему бы ей не попробовать? А потом, если все получится, она сможет и в более престижные организации поддаться, в ООН, например.
  - Хорошие новости?
  Димыч увидел ее широкую улыбку и сам улыбнулся.
  - Да, неплохие. По-крайней мере, не рассмеялся и не вышвырнул меня.
  - Ну, это еще ничего не значит. Политес - дело тонкое.
  - Да нет, он вроде серьезно меня поддерживает. Говорит, подавай везде заявления, я тебя поддержу.
  - Ну так это здорово! Так ты все же намерена уехать?
  - Да если это чудо и случится когда-нибудь, это будет не скоро. Ты же знаешь, какие в штаб-квартире сидят бюрократы.
  - В любом случае поздравляю!
  - Пока не с чем.
  Но Ольга все же была довольна и собой и разговором с Калаханом. Самооценка зашкаливала и вера с светлое будущее окрыляла. Значит, и правда она умеет делать что-то, что выделит ее из общей массы? Конечно, правда. Разговор с Нилом прямое тому подтверждение. Вот вам и Мыськин с ученой степенью. Вот вам и Ханна с язвенной болезнью языка. Еще будут потом на собраниях в штаб квартире встречаться. Интересно, там она тоже будет спрашивать, а чем и кем управляет Панова?
  
  На следующий день Нил вызвал ее к себе.
  - Как ты думаешь, если я пошлю тебя в Дагестан, ты сможешь поехать?
  - Э-э-э, да... А поехать в каком качестве?
  Ольга слегка опешила. В Дагестане только собирались открыть офис, поговаривали, что офис планируется крошечный, деятельность их будет настолько лимитирована, что скорее всего они там будут находиться на всякий случай, а не для реальной программы.
  - Мы посылаем туда несколько консультантов из Женевы, они хотят встретиться с местными властями, поговорить об открытии нового офиса. Но нам так же хотелось бы сделать презентацию того, чем занимается наше НПО, а для этого понадобишься ты, русская и знающая, как налаживать связи с общественностью.
  - А материалы для презентации где мне взять? Или общие слова?
  - Нет, не общие. Я пришлю тебе, на чем надо сделать акцент. И еще..
  Калахан бросил на нее не очень уверенный взгляд.
  - Еще надо будет провести небольшой опрос среди населения, нам ведь надо знать их нужды.
  - В каком плане?
  - В основном в плане здравоохранения. Ну посмотришь там вопросы, выборка будет небольшая, человек двадцать, тридцать, сколько успеешь. Раздашь вопросники, подключишь там кого-нибудь из местных, чтобы помогли жителям заполнить графы с ответами. А потом ты сделаешь подробный отчет, а мы по результатам будем ориентировать нашу программу.
  Ольга кивнула. Идея казалась совершенно бредовой, но она здесь не для вопросов, а для исполнения заданий.
  - Вопросы Вы мне тоже пришлете?
  - Да, Света подготовит тебе копии распечаток.
  - А когда поездка?
  - Через неделю.
  
  
  Панова ощутила прилив уверенности. Калахан посылает ее с группой иностранных консультантов делать презентацию для правительства и провести опрос для разработки программы НПО - первые серьезные самостоятельные задания, которые раньше делались только иностранцами. Здесь была скрытая политическая подоплека, и местным это никогда не доверяли. До сих пор. Это ли не признак начала реализации его стратегии по продвижению Ольги? Он же набирает очки в копилку ее резюме, он дает ей шанс проявить себя! На лице ее сияла улыбка и ей казалось, что желаемое уже совсем близко.
  
  Она даже пригласила Димыча вечером прошвырнуться куда-нибудь по этому поводу. Но планам помешал невесть откуда взявшийся Жора Куропатов, ее одноклассник, ныне работающий в налоговой. После почти пятилетнего молчания он вдруг разыскал ее телефон и пригласил на встречу одноклассников.
  - Ольчик, не отказывайся! Я знаю, что приглашение несколько запоздалое, но раньше я тебя разыскать не мог никак. Ты что, дома не живешь вообще?
  - Не живу.
  - Замуж вышла?
  - Нет, просто оперилась.
  - Ну понятно все, понятно. Ну ты Ольчик приходи, многие из наших буду там, увидимся, поболтаем. Посмотрим, как мы все растолстели и постарели.
  Жора гоготнул ей в ухо. Он всегда был такой - любитель посмеяться. Только дай повод.
  - Ладно, уговорил. Во сколько?
  - В восемь, Ольчик, в восемь. Приходи, не опаздывай. Только не за рулем!
  - А у меня и нет руля.
  - Да ты что? Недочет, тройка тебе, Панова!
  - А у тебя что, уже Бентли под попой?
  - Еще нет, но ведь не вечер, Ольчик, не вечер!
  Трубка вновь загоготала Жориным басом. Ольга отвела ее от уха, чтобы сберечь перепонки.
  
  Димыч идти отказался.
  
  - Я лучше новую прогу загружу, мне такой клад ссылок для бесплатного скачивания дали, закачаешься!
  - Ну ты тогда качай, а схожу и посмотрю, в кого превратились некогда милые мальчики и девочки нашего класса.
  В девять вечера Ольга сидела в клубе рядом с Жорой и недоумевала, зачем он все это затеял. На встречу пришло всего пять человек, видимо все, кого Жора успел отыскать. При этом лишь двое из них были те, кто проучился в их классе почти все время, она и Жора, а остальные трое были из тех, кто присоединился в самых старших классах. Ольга не была с ними особо дружна, а потому говорить было, в общем-то, не о чем. Жора еще невесть зачем притащил на встречу друга, не имевшего никакого отношения к их классу и к их школе.
  Впрочем, они неплохо посидели, повспоминали школьные денечки, учителей, обменялись новостями, визитками и телефонами. В десять Ольга сказала, что ей пора уходить.
  - Тебе куда? - вскочил Жора.
  - Борисовские пруды, чуть дальше.
  Друг Жоры неожиданно твердо предложил свою помощь.
  - Мне все равно надо убить пару часов перед следующей встречей, а ехать как разу в ту сторону города. Позвольте мне вас подвезти.
  Ольга пыталась возразить, но вмешался Жора.
  - Ольчик, да это мой друг, близкий друг, уважь, не откажи дай человеку подвезти тебя. Можешь доверять ему, как мне!
  Панова пожала плечами. Пусть подвозит. Ей-то что, лучше, чем на метро, в конце концов.
  У него была стального цвета восьмерка "Ауди". Не "в масле", но в хорошем состоянии. Комфортный салон и хорошая португальская музыка. "Моя маленькая страна", пела Сезария Евора, а Ольга тем временем разглядывала нового знакомого. Денис Родионов. Невысокого роста, ненамного выше нее, а Ольга и сама имела рост Венеры Милосской. Лицо суровое, невысокий лоб, глубоко посаженные глаза, довольно тяжелый взгляд темных глаз, создается ощущение, что он никогда не улыбается. Прямой нос и тонкие губы. Низкий голос, с хрипотцой. Кожа с легким загаром, который она отметила еще в клубе. Казалось, загар слишком уж хорош для прохладной московской весны. Воображение сразу рисовало путешествия в теплые страны, так как посещение солярия мужчине такого типа решительно не приписывалось. Лоб чистый, кроме врезанной вертикальной складки над переносицей, которая делала его обладателя вечно задумчивым.
  - Вам не очень понравилось, не так ли? - спросил он, глядя на дорогу.
  - Почему, неплохо посидели. Просто я ожидала больше народу, а пришло с гулькин хвост. Не встреча одноклассников, а чепуха какая-то получилась. И чего Жора меня затащил туда, непонятно. Пришлось все планы менять из-за него.
  - А какие были планы?
  Он был невозмутим, хотя задавал чересчур любопытные вопросы.
  - Да так, с другом должны были отметить кое-что.
  - И что, если не секрет?
  - Да так, маленькие личные достижения.
  - Личные достижения не бывают маленькими.
  - Это почему же?
  - Потому что достижение оно и есть достижение. Зачем прибедняться?
  Он остановился на светофоре и закурил.
  - Похоже, впереди пробка. - произнес он, вглядываясь в бесконечные красные огни машин. - А свернуть уже не сможем, не перестроишься.
  Сигнал переключился на зеленый, они проехали немного и остановились в хвосте пробки. Ольга поморщилась. В такое время пробок обычно не бывает, впереди либо ДТП, либо еще какая чепуха. Кто знает, насколько застряли.
  - Торопитесь?
  Денис глянул на нее, слегка повернув голову.
  - Да не так уж. Просто завтра на работу рано вставать.
  - Интересная работа?
  - Да.
  Вот любопытный какой! Ольга возмутилась. Он так ее расспрашивал, словно она обязана отвечать.
  - А что вы все про меня, да про меня. А сами что? Тоже в налоговой работаете, как Жорка?
  - Нет, не тоже. Мы с ним не по работе знакомы.
  - Вы совсем не похожи на Жору.
  - В каком смысле?
  - Во всех смыслах. Никогда бы не подумала, что у Жоры есть такие друзья.
  Он улыбнулся. Впервые за вечер.
  - Значит, бывают. Вы тоже не очень типичная для него подруга.
  - Ну, меня-то подругой можно только с большой натяжкой назвать. Кроме школы нас ничего не связывает. Хотя Жорка прикольный.
  Она покосилась на его сосредоточенное лицо. Нда, чего не скажешь о его друге.
  
  Вереница машин медленно сдвинулась с места. Оказалось, что впереди оборвались электропровода под большим напряжением, упав на дорогу. Ждали, пока их уберут.
  Он довез ее до дома, высадив у подъезда.
  - Спокойной ночи.
  - И вам, - бросила она.
  
  Странный типчик. Всю дорогу он так или эдак выспрашивал ее о ее жизни. И было совершенно непонятно, делает он это из простого интереса, чтобы скоротать дорогу, или заинтересованность более глубокая. Димыч еще не спал, находился в полной нирване от скаченной проги и уже проделывал с нею всяческие чудеса.
  - Как посидели?
  - Да никак. Зря сходила. Бестолковый Жора набрал компанию из четырех человек и ради этого вытащил меня. Сумасброд. Давай баиньки. Завтра рано вставать, жаль, что еще не пятница.
  - Ты иди, я сейчас.
  Димыч уже отвернулся к монитору и Ольга поняла по его горящему взгляду, что в ближайшие три часа ей его не дождаться. Она смыла косметику, зачем-то долго и пристально разглядывала свое лицо в зеркале, потом фигуру, в анфас - нормально, в профиль - надо бы живот немного убрать. Бесконечные пиццы и бутерброды, резко сменившие домашние салаты и овощные запеканки, безжалостно выпятились в складочках живота, предательски приютившись чуть ниже талии и на бедрах. На тренажеры времени нет совсем, что делать-то? Бегать, может, по утрам? А где? Вдоль загазованных дорог? Хотя нет, недалеко от прудов есть небольшой парк. Она твердо решила начать не позднее выходных, может и Димыча удастся подбить, хотя вряд ли, не его профиль.
  
  
  Через три дня Калахан прислал ей вопросник и материалы для презентации. Презентация оказалась простой и привычной, она подобные уже проделывала много раз, взяла старые слайдовые презентации в "Пауэр Пойнте", внесла чуток изменений и вуаля, готово. С вопросником дело обстояло куда более запутанно. Вопросы были составлены вразброс, темы скакали от снабжения чистой водой до планирования семьи, от социальных выплат до стерилизации женщин. Не было четкой стройной линии, и вообще было неясно, какие выводы для программ "Здорового поколения" можно сделать из такого чересчур обширного списка тем. Вероятность, что их НПО с крошечным бюджетом когда-нибудь сможет развернуть масштабные проекты была настолько мала, что целесообразность вопросника сводилась к нулю. Если не считать общего сбора информации в регионе. Но об этом Ольга предпочитала не думать. Зачем? Не ее ума дело. Она - человек маленький, ее дело - связи с общественностью. То, что за кадром - пусть остается для начальства Калахана.
  Она же, в свою очередь, переделала вопросник в легко воспринимаемый формат, перевела на русский и отдала Светке распечатать для нее несколько десятков экземпляров.
  
  В воскресение утром она, как и запланировала, надев серо-розовый трикотажный спортивный костюмчик, легкую шапочку в честь прохладного весеннего утра, МП3-плеер с наушниками и направилась на пробежку. Димыч, как и следовало ожидать, помялся-помялся, и отказался. Друг его Славка, проживающий с ними в той же квартире, называемой Ольгой коммуной, тоже отказался составить компанию. Эти два заядлых компьютерщика готовы были провести за монитором сутки, а на свежий воздух их было просто невозможно вытащить.
  Ольга, полная решимости пробежать не менее десяти кругов вокруг парка, подкатила на велосипеде к входу в парк. За день до этого она пробежала семь кругов и к вечеру у нее ничего не болело, вопреки ожиданиям, из чего она заключила, что нагрузка была недостаточной. Прицепив велосипед цепью к ограде у ворот стоянки машин рядом с парком, она легкой трусцой побежала по дорожке среди раскидистых кленов. Музыка и ритм бега так увлек ее, что она совершенно отключилась от внешнего мира, глядя себе только под ноги. Минут через пять рядом с ней сравнялся фигура коллеги по утреннему спорту. Она мельком взглянула на него, с некоторым даже раздражением, потому что успела уже погрузиться в одиночество и не хотела ничьей компании.
  - С добрым утром!
  Денис Родионов как ни в чем ни бывало поприветствовал ее, непринужденно козырнув. Ольга кивнула. Вот тебе на! Откуда он здесь взялся? Помнится, он говорил, что живет далеко отсюда, но ехал в эти края на какую-то встречу. Может, пассия здесь проживает по соседству? Тоже, как и Димыч, не любительница пробежки по утрам, по всей видимости.
  - Как жизнь?
  Он совершенно не задыхался, натренированный организм с видимой легкостью справлялся с довольно быстрым темпом.
  - Прекрасно. Только я не могу разговаривать на бегу, дыхание сбивается.
  - Тогда увидимся у входа в парк чуть позже?
  - Отлично.
  Он рванул вперед, быстро оторвавшись от нее. Обогнал ее еще раз пять, пока она останавливалась и переводила дыхание, а потом она видела, как он отжимается в траве, поджидая ее. Она нарочито не торопилась. Опозорившись со своей плохой физической формой, она вовсе не хотела встретить его насмешливый взгляд. Однако он не смеялся. Напротив, предложил ей присесть на скамье и отдышаться.
  - Зря Вы так начали резко. Второй день, и сразу такую нагрузку. Надо бы понемногу добавлять, не торопиться, тогда и тело легче в ритм войдет.
   Ольша тяжело дышала и с трудом разговаривала. И все же она не упустила того, что она знает о ее вчерашней пробежке.
  - Я Вас вчера не видела.
  - Я уже уходил, когда Вы пришли. Не заметили, наверное.
  - Наверное.
   Чепуха какая. Он что, поздороваться не мог, если видел ее?
  - А Вы здесь каждый день?
  Он кивнул.
  - Почти. Но не часто.
  - Как это?
  - Как получается. В общем-то, сегодня я здесь именно из-за Вас.
  
  Брови на Ольгином лице поползли вверх.
  - Не поняла?
  - Из-за Вас. Мне надо с Вами поговорить, другого способа не придумал.
  - А просто позвонить нельзя было? Постойте, - перебила она саму себя.- Вы что же, следили за мной?
  - В некотором роде.
  
  Она не знала, смеяться или негодовать. На маньяка он не был похож, но нормальными его действия тоже не назовешь. Она решила, что разумнее всего будет промолчать и дать ему сказать все, что он хочет сказать. Ну Жорка, удружил.
  
  - Мне следовало с вами поговорить еще тогда, на встрече с Жорой, но вы в тот вечер были не в том настроении, так что решил отложить.
  - О чем, Денис? О чем поговорить? Что за тайны мадридского дворца? Ничего не понимаю.
  - О работе.
  - Чьей?
  - Вашей, Ольга, вашей.
  - А что с моей работой?
  - Вы, кажется, едете в командировку скоро?
  
  Это уже напрягало. Откуда такая информированность? Ольга прищурилась. Всю беззаботность и утреннее настроение как рукой сняло.
  - Еду, и что?
  - Именно по этому поводу и хотел поговорить.
  Ее вдруг осенила догадка.
  - Вам что-то надо передать?
  Он улыбнулся.
   - Нет,нет. Дело не в этом. Мне необходимо ваше обещание, что результаты опроса вы для начала скопируете для меня, а потом отдадите своему драгоценному шефу. Уж очень они интересные.
  Она просто задохнулась от возмущения. Но в ту же секунду ей стало немного страшно. Родионов смотрел на нее так серьезно, так пристально, что возмущаться и называть его идиотом было как-то боязливо. Умные люди слывут умными не столько из-за количества информации, которой они обладают, сколько из-за способности анализировать и складывать кусочки имеющейся информации. Ольга, обдумывая его слова и ситуацию в целом, вспомнила разговоры с Димычем о том, что их офисную переписку кто-то просматривает. Это вписывалось в общую картину. Информированность Дениса, его выход на Ольгу, требования. Более простого и реального решения ей в голову не пришло. Все НПО находились под колпаком, это не было секретом. Димыч как-то пытался разгадать, кто же из их сотрудников работает информатором, сошлись на Мыськине, и после этого часто втихую подтрунивали над ним. Пока Ольгу не допускали к более или менее интересной информации, она была никому не интересна. А теперь, похоже, ее голова высунулась чуть дальше уровня, где колебалась средняя масса сотрудников, и ее заметили.
  - С Жорой, значит, я не просто так встретилась?
  - Метко.
  - А если я... не соглашусь? Почему Вы решили, что меня заинтересует ваше предложение?
  - Потому что это не предложение. Это требование.
  - На каком основании?
  - На том, прекрасная Ольга, что вы прекрасно понимаете, чем занимается ваша организация и на каком месте у нее стоит помощь здоровью поколения, а на каком сбор информации. Сотрудники ее делятся на тех, кто ничего не знает, как ваш друг Дима, например, на тех, кто знает много и сотрудничает. Правда, с кем сотрудничает, это уже выбор сотрудника. Вы, как я понимаю, скоро на повышение идет? Хотите оказаться на той стороне, или на этой?
  - А что разделяет стороны?
  
  Он улыбнулся и ничего не ответил.
  
  Глупый вопрос, она и сама это понимала. Вот ведь связалась. Она подозревала, что не может все идти так гладко и без запинки. Конечно, нет. Все эти международные организации разного калибра давно вызвали на себя шквал подозрений. Фонд Сороса уже выгнали из нескольких стран за наглость, а таких мелких сошек, как "Здоровое поколение" не трогали, но и держали на коротком поводке. Ольгу, похоже, собирались сделать одним из звеньев поводка. Выбор предоставлялся небольшой. Она понимала, что не сможет сделать карьеру, если разладит отношения с властями, она просто не уедет никуда, способ помешать найти не затруднятся. А вот если оказать им небольшую услугу, тогда можно будет потом уехать и забыть вообще обо всех. И наших, и ваших. Действия Родионова были, конечно, примитивными манипуляциями. Она ведь могла все же плюнуть на все и отказаться. И найти другую работу в крайнем случае. Но они то ли знали ее характер и устремления, то ли просто рассчитывали на слепую удачу, если пошли так напролом.
  Об этом она думала уже по дороге домой. Денис попрощался с ней, дав время на раздумье. Сказал, что сам найдет ее. Но на всякий случай оставил и свой телефон. На странной карточке с надписью "Денис Николаевич Родионов" и номером телефона.
  Ей стало даже смешно - шпионские страсти прямо! И не расскажешь никому, не поверят. Почему-то ее это не так покоробило, как могло бы. Ну подумаешь, дать им копии вопросника? Что, Ольга сама не понимает, зачем НПО знать о водоснабжении, передвижении беженцев и их рождаемости? Самый ленивый и тупой - и тот сообразит. Ольга работала на них не из-за идеи, она не верила в наличии у них идей, вернее, в наличие тех идей, что красовались у них в слоганах на буклетах, распространяемых среди несведущей публики. В наличие других идей верила с легкостью.
  Калахан, конечно, пел ей дифирамбы не зря. Раз Родионов заинтересовался вопросником, значит дело тут не очень простое. Калахан хотел уверить ее в гарантированном повышении, только бы она соглашалась играть по их правилам. Ольга относилась к свой работе весьма практично - сделать карьеру, добиться повышения, уехать в другую страну в качестве консультанта-международника. А потом перейти работать в более приличную организацию и, возможно, сделать что-то полезное, а не просто рациональное. Имея в голове четкую схему своих отношений с НПО, она знала, что сотрудничество с Родионовым так же является стратегическим шагом, не более. Ничего аморального она в этом видела, ведь она никого не подставляла, не предавала. Конечно. Если дело дойдет до этого, тут она сразу же откажется. Принципы. Ей теперь их втройне надо придерживаться. После обвинений собственной матери.
  Мама не звонила. С отцом они виделись, как и с бабушкой, но разговоры о матери она резко и категорично прерывала. И теперь, когда на горизонте замерещился крутой поворот в жизни, она с еще большей уверенность и оптимизмом смотрела вперед. Она сможет прожить одна, без нее, без мамы. Она не тепличное растение, занявшее место брошенной девочки. Она пробивается наверх, пусть даже иногда окольными путями. Пусть даже с помощью других и играя на два фронта. Она ведь никому не портит этим жизнь! В этом Ольга была твердо уверена, в этом ее не упрекнешь. Она самостоятельный человек, со своими принципами. Только почему-то мать не не понимает, какие принципы заставляют Ольгу бежать от нее сломя голову. Это уже не казалось важным..
  
  
  
  
  ГЛАВА 6
  
  
  В Дагестан с ней поехали двое прибывших из Женевы сотрудников штаб-квартиры - Софи Лисович и Жан-Ив Бриош.. Калахан выбил для них пропуска в лагерь беженцев, куда они уж очень хотели заехать. Они провели два дня во встречах с правительством, Ольга сделала презентацию в местном министерстве здравоохранения о важности проектов "Здорового поколения". Слушали вяло и скучно, но когда ее боссы упомянули, что в реализацию проектов будут вовлечены сотрудники Министерства Здравоохранения и их работа будет оплачиваться из фондов НПО, аудитория заметно оживилась и стала расспрашивать, в каких именно областях они собираются работать, выпячивая наперебой достоинства и важность своих отделов.
  На третий день Ольге выделили девушку и парня с первого курса медучилища, и они поехали в поселок около лагеря беженцев на окраине Кизляра. Опросив несколько семей из окружающих лагерь домов, они вошли и в сам лагерь, задав несколько вопросов и там. В лагере находились около двухсот семей, что составляло более тысячи человек. Все они были этническими дагестанцами, вынужденными бежать из Чечни Жан- Ив и Софи раздали несколько коробок витаминизированной молочной смеси для детей и буклеты.
  - Мы обязательно передадим нашему руководству ваши пожелания, - заверял руководство лагеря Жан-Ив. Я очень надеюсь, что мы сможем сделать что-нибудь, чтобы улучшить условия вашего проживания.
  Ольга не вмешивалась, только переводила. Она почти наверняка знала, что обещания эти пусты, а коробки с сухим молоком - благовидный повод увидеть жизнь лагеря изнутри.
  На следующий день они вернулись в Москву. Она передала оригиналы вопросников Калахану. Тот заперся с Жан-Ивом и Софи и целый день что-то обсуждал. К вечеру того же дня она позвонила Родионову и передала копии.
  
  
  
  Моральные ценности - неоднозначная штука. Частенько возвращается бумерангом и бьет по лбу весьма ощутимо. Ольга, всегда считавшая себя практически безгрешной в масштабе привычного мира, очутилась перед фактом, что может довольно спокойно принять роль в двойной игре и не питать по этому поводу особых угрызений совести. В конце концов, успокаивала она себя, Калахан тоже делает не то, о чем говорит вслух, и их НПО преследует совсем другие цели, нежели оздоровление поколения. Возможно, есть и энтузиасты в их НПО, помогающие бескорыстно, ради одной лишь идеи помочь кому-то, но они явно в меньшинстве. Это она могла уверенно сказать, проработав три года и повстречав не один десяток консультантов. Если поставляют контрацепцию - то хотят целенаправленно ограничить рождаемость определенной группы населения. Чтобы потом меньше беженцев и иммигрантов повалили в их благополучные страны. Если лечили от туберкулеза, так потому, что боялись, что эпидемия доберется и до них. Если начинали незначительные проекты по очистке окружающей среды то только затем, что непременно хотели находиться в данном регионе по какой то причине. Местные же сотрудники работали на них в основном ради приличной зарплаты. А такие, как Панова - ради карьеры, что в итоге включало и высокий оклад.
  Панова имела цель в жизни - непременно вырваться за пределы привычного круга, непременно доказать себе и семье, что способна на что-то. Она знала, что ее мозги достойны того, чтобы быть оцененными. Надо только показать их с нужной стороны, проявиться. Калахан и другие боссы играют в свои игры? Что же - она будет играть в свои. И что тут такого? Неприятно, что Родионов ставит ее в неоднозначное, некрасивое в общем-то положение, все-таки доносить, на кого бы то ни было, не очень прилично. Но она загнана в угол, так она себя убеждала, ей нужна поддержка, ей нужна лестница, устойчиво стоящая на земле, по которой можно спокойно взбираться вверх. А потом, говорила она себе, потому что больше обсуждать эту тему было не с кем, потом она займется реальной помощью людям, потому что потом у нее будет больше власти и больше возможностей. И тогда она сможет заняться настоящей гуманитарной помощью, а не фикцией на колесиках.
  - Я знаю, как ты хочешь прорваться, - сказал ей при последней встрече Родионов, перейдя на ты по собственной инициативе. - Ты знаешь, что Калахан хочет проверить тебя на эффективность. Мы будем помогать тебе. Мы будем помогать доставать интересную информацию. Ты будешь помогать нам. Взаимовыгодное сотрудничество, так сказать. Тебе от этого только плюс.
  
  Кто мы? Ольга не уточнила. Никаких документов не попросила. Ей было достаточно того, что он знает об их организации столько, сколько обычным смертным недоступно знать. И ей было достаточно того, что сейчас ей такое сотрудничество как нельзя кстати. Слаба душа человека, но что делать? Вреда, по большому счету, она этим никому не принесет. Возможно даже польза будет - те, кто сует свой нос туда, куда не надо, будут под присмотром, и то хорошо. Был еще один фактор, о котором она не думала, но он все же подспудно управлял ее решениями. Ее дед по матери, будучи сотрудником КГБ, всегда нравился ей своей подтянутостью, интригой в судьбе и принадлежностью к некой организации, чья деятельность всегда оставалась тайной за семью замками и вызывала трепет у простого люда. И хотя интеллигенция, к которой относилось большинство ее предков, с "органами" не особо дружили и относились к их деятельности крайне настороженно , ее дед притягивал Ольгу и будоражил воображение. В отличии от папиной родни, она не испытывала негатива к его работе, скорее наоборот. И вот представилась возможность попробовать себя в подобной роли - и она легко клюнула. Хотя первопричиной самой себе называла возможность более быстрого продвижения с помощью таких, как Родионов.
  
  На фоне грядущего повышения она даже подыскала себе квартирку. Но не переехала в нее. Димыч взвыл, что с ней им всем намного веселее, его друг уехал на целый месяц помогать устанавливать какому-то областному предприятию локальную внутриофисную сеть. Ольга не возражала - жизнь с Димычем не доставляла видимых неудобств. Их отношения были чем-то серединчатыми между дружбой и сексом. Это может показаться странным человеку со стороны, но для Ольги и Димыча это было реальностью. Причем оба замечали, что со временем дружеская сторона начинала все больше и больше перевешивать. Иногда Ольга думала, что как только секс в их отношениях сведется совсем к минимуму, им придется расстаться. Потому что вакуум неизбежно заполнится у одного из них. И тогда друга придется отодвинуть немного подальше.
  
  Калахан продолжал расхваливать Панову перед всеми. Словно пытался подвести основу для ее последующего продвижения. А когда она принесла ему сводку по деятельности НПО в России, добытую якобы из МИДа, а на самом деле подкинутую Родионовым, он пришел в полный восторг. И даже предложил ей съездить вместе с ним на региональный съезд по развитию новых технологий коммуникаций в Будапеште. По "чисто случайному совпадению" региональные съезды и конференции всегда устраивались в местах, наиболее привлекательных с туристической точки зрения. И как бы между прочим, в промежутках между очень важными и плодотворными обсуждениями, участникам предлагалась богатая программа по осмотру достопримечательностей. Но только исключительно в целях скоротать время, конечно же.
  
  По возвращении Ольга встретилась с Родионовым. Их встречи участились. Отношения из настороженно-деловых переросли в более или менее дружеские. Родионов по-прежнему мало улыбался, но зато чуть больше говорил. Встречались иногда в парке по утрам, а иногда и по вечерам, приютившись где-нибудь в баре.
  
  - Зачем тебе эта работа?
  У него был странный голос. Низкий, порой резковатый, с хрипотцой, иногда голос отталкивал, ставил барьеры, а иногда так располагал, словно тянул на свое тепло доверчивых мотыльков. Ольга поражалась, как он мог одними лишь интонациями настраивать ее на деловой разговор и через пять минут переключать на беседы о личной и неприкосновенном. Взгляд его при этом выражал гораздо меньше, чем голос - серые глаза смотрели всегда одинаково, пристально, внимательно изучали, так же внимательно в десятую встречу, как ив первую.
  - Работа, как работа. Почему нет? - пожала она плечами.
  - Не паршиво работать на тех, чьи интересы не разделяешь?
  - Чепуха, громкие слова. Ты что ли разделяешь интересы своих работодателей? Или их методы?
  - Разделяю.
  - Значит, ты редкий случай. В моем случае намерения, как раз, вполне благовидные.
  - И что?
  - И то. Пусть даже одному человеку будет польза, и то хорошо.
  - Не совсем так. Ты вместе со своей организацией потеряли по дороге изначальную цель. И таких, как вы много. Зачем тебе это надо? Уж лучше в бизнес иди, там хоть все четко и правдиво - ты мне деньги, я тебе товар. Никакой псевдогуманитарщины.
  - Ну знаешь... Почему, по-твоему, эта самая гуманитарщина живет и процветает? Потому, что это серьезно организованное дело. Они дают работу многим людям, они поставляют в итоге помощь хоть какому-то количеству нуждающихся.
  - Надеюсь, ты сама не сильно веришь в слоганы этих самых хорошо организованных организаций?
  Он, казалось, смеялся над ней. Но она не сдавалась.
  - Эта машина работает, это главное.
  - В том-то и дело, что машина. Это не должно быть машиной, иначе теряется смысл.
  - Почему же?
  - Потому что ты просто не представляешь себе, до чего страшно превращать гуманитарную помощь в машину. Потому что в итоге от гуманитарной помощи там остается только название. А от машины - все остальное. Поверь, я наблюдаю за этими хлопцами давно. Омашинивание - это крах. При этом еще и изначальные цели превращаются в повод, а повод используется для достижения совсем иных целей. Не мне тебе объяснять.
  - Зато, - упрямо повторяла она, - они поддерживают огромное количество людей.
  - Вот тебе пример. Если корпорация производит наркотик, не лекарство, обычную наркоту, то даже если эта корпорация дает работу людям и поддерживают экономику в данной стране, это не значит, что данная конкретная корпорация заслуживает благодарности. Или ты не согласна?
  - Ты утрируешь.
  - Правда? Вообще-то, мастер утрировать у нас ты.
   Хм, у нас? Ольга скривила губы. С каких пор они превратились в "мы"? Он, похоже, понял причину ее кривой усмешки. Но исправляться не стал.
  - Почему ты не общаешься с родителями?
  Он произнес это так, словно они уже обсуждали эту тему сотни раз. Такой неожиданный поворот темы сбил Ольгу с толку. Понятно, что он собирал о ней информацию, но это-то какое отношение имело к делу?
  - Так, дела семейные.
  - Очень семейные? Не хочешь рассказать?
  - С чего вдруг? Ты мне брат или сват? Удивительно, что ты еще сам не докопался.
  Резкость ее, конечно же, обуславливалась болезненностью темы. И он, и она понимали это. Она не знала, куда деть руки от нахлынувшей нервозности, а он лишь следил глазами за ее беспорядочными движениям.
  - Это нас напрямую не касается. Но чисто по человечески интересно. Ты не похожа на подростка-истеричку, чтобы убегать из дому без серьезного на то повода.
  Он выпустил дым в строну. Она взяла сигарету из его руки и тоже затянулась. Он молча наблюдал. Интимный и неожиданный жест. Зачем? Она почувствовала головокружение. Она давно не курила. Никотин теплой струей рассеялся в легких, проник в кровь и немедленно ударил в голову.
  - Может, и был повод. Но все это чепуха.
  - Твое любимое слово.
  - Еще есть "несомненно".
  - Не заметил.
  - Плохо наблюдаешь.
  - Так в чем дело?
  - Решил во чтобы то ни стало докопаться?
  - Не хочешь?
  - У меня есть духовник. Ему и рассказываю.
  - Который Дмитрий?
  - Возможно.
  - Неважный духовник.
  - Почему?
  - Имеет личную заинтересованность.
  - Неправда. Он пытался меня примирить.
  - И тем не менее ты все еще живешь у него.
  - Не у него, а с ним. Мы вместе снимаем квартиру.
  - Почему не отдельно?
  - Может быть, скоро. Послушай, - нагнулась она к нему. - А тебе то что? Ну вот какая тебе разница?
  - Никакой.
  Он был невозмутим. Но глаза улыбались. А она бесилась от его легкой насмешки.
  
  
  А потом, позже, когда она проигрывала, словно пластинку, в голове этот разговор, и пыталась понять, где они перешли грань служебных отношений, она подумала, что зря не рассказала ему. Что ей до смерти хочется рассказать ему. Не потому, что ожидала, что его мнение что-то изменит. Потому, что ... может быть ... не наверняка ... но все же он увидит в ней нечто больше, чем беспринципную карьеристку. Увидит человека, которому может быть стыдно за поступки матери, стыдно за чужую боль.
  И она рассказала. При первой же возможности.
  - И что ты думаешь делать? - спросил он обыденным тоном, словно она рассказала о неудачной покупке.
  - В смысле? Я вроде бы уже сделала, что хотела сделать.
  - Ну, это ты просто ушла от ответственности, вот что сделала. Выбрала очень простой путь. Да еще и гордишься тем, что осудила мать. Это самое легкое, знаешь ли - осудить и хлопнуть дверью.
  - А за что я ответственна, спрашивается?
  - Ты ведь считаешь, что мать не права, тебе стыдно за нее, тебе жаль ребенка того, я правильно говорю?
  - Пока - да. - нехотя согласилась она.
  - Но что то же надо делать.
  - Например?
  - Найти ее не хочешь?
  
  Ольга замерла. Родионов смотрел, как она, не мигая, смотрит на него, и прикидывал, через сколько минут она согласится. Он успел ее неплохо изучить. И браваду, и гордыню, и максимализм, и то, что, скрывалось за ними. Он был старше ее на десять лет. Не много и не мало. Вот только для чего ни много ни мало? Само собой разумеется, он не собирался заводить с ней отношения, выходящие за пределы деловых контактов. Во-первых, инструкции таковы (но кто их не нарушает?), во-вторых, он и сам считал, что так разумнее. Девушка была со странностями, конечно. Изучив историю ее жизни, лежащую на поверхности, он представлял ее отнюдь не так, как она сама видела себя. Ему казалось, что у нее как раз нет четкой линии и цели в жизни. Все, что она называла целями, было столь размыто, она не могла бы дать ни одного обоснованного ответа, зачем ей надо то, к чему она стремится, какую ценность для нее это имеет. Ну вот взять то же НПО, за которое она так цепляется. Шарашкина контора, выуживающая информацию в регионе, откупаясь жалкими подачками населению. В принципе, когда они под контролем, пусть себе работают. Без них и этих подачек бы не было, в конце концов. Родионов это понимал прекрасно. По большому счету он интересовался ими совершенно по другому поводу. Ему нужна была Панова, у его работодателей намечались определенный планы, и они подыскивали персонал для их реализации. Подбором "кадров" занимался Родионов, подопечных было много, и Ольга казалась одной из подходящих кандидатур. Она не питала иллюзий по поводу гуманитарных организаций. Она видела в этой работе только лишь карьеру. Она была достаточно амбициозна, чтобы не делать шаги в сторону от намеченной линии, и ее было достаточно легко убедить в необходимости иных поступков, если подвести их под достаточно обоснованную базу. Будь это другое НПО, она вела себя бы так же, пожалуй. Пожалуй. Вот тут Родионов немного спотыкался в выводах. Тут он не знал- то ли разочарование в ее организации делает ее равнодушной и поверхностной в работе, то ли она сама по себе такая. Потому что если второе - она идеальный материал для работы. Куда ее не определи - она сделает все, что требуется. А если первое - то, поверь она в другие идеи, может загореться и плюнуть и на Родионова и на всех других ему подобных.
  Предложение найти ее брошенную сестру пришло ему в голову спонтанно. Он убеждал себя, что просто использует возможность закинуть очередной крючок, услуга за услугу. Но ведь на самом деле Ольга и так делала все, что он просил, его никто не обязывал идти на столь личные услуги.
  Ольга искала в его взгляде хоть какие-то нотки личного участия. Она не понимала, что происходит.
  - А что, ты сможешь найти ее? Она где-то далеко.
  - Я не могу ничего обещать. Но могу попытаться.
  Она нервно затарабанила пальцами по столу, потом потерла кончик носа.
  - И что это даст? Я ведь не смогу ей даже в глаза посмотреть.
  - Если найдется, тогда и решишь, что с этим делать. А пока у тебя выбора нет, как я понимаю. Разве что мучить мать.
  - Почему мучить? Ты считаешь, она не сделала ничего плохого?
  - А мне откуда знать. Свечку не держал, обстоятельств не знаю. Тебе решать.
  - Чепуха. У отказа от ребенка не может быть обстоятельств. Это нельзя прощать.
  - Парик и мантию одолжить?
  - Что?
  - Ну раз ты на кресло судьи забралась, парик и мантия тебе не нужны?
  - Не знаю, что мне нужно, но уж точно не твои подколы. Можешь помочь - помоги, нет - закончим разговор.
  Он опять смеялся. И опять одними глазами.
  - Я попытаюсь, договорились?
  Он поймал себя на мысли, что не хочет ничего обещать. В том, что найти ребенка возможно, он не сомневался. Мир тесен, а документация в архивах охраняется чутко. Но когда человек говорит "обещаю", он как бы берет на себя обязательства в одностороннем порядке. Ничего не требуя взамен. А если говорит "договорились", то подразумевает какие-то обязательства и с другой стороны. Он хотел, пусть даже и подспудно, чтобы Ольга не могла исчезнуть из его поля зрения просто так. Он хотел прикрепить к ней тонкий поводок и знать, что может потянуть его и притянуть ее ближе.
  
  
  ГЛАВА 7
  
  Димыча в кои веки вызвали на ковер. А все из-за электронной почты.
  - Ты же должен знать, почему так происходит? Что мы можем сделать, чтобы избежать просматривания нашей почти? Это же твои прямые обязанности!!!
  Калахан шумел и злился. До этого его хорошенько вздрючили из Парижа, указав, что таким образом деятельность их организации находится под большим риском и что это вообще немыслимо и что он должен жаловаться правительству. Где свобода слова, в конце концов? Где хваленая демократия этой страны? Кто задерживает их сообщения?
  Димыч пообещал подумать, но на самом деле знал, что от него ничего не зависит.
  - Что они о меня хотят? - пожимал он плечами. - Что я против системы?
  Ольга хмыкнула.
  - Можно подумать, у них на Западе нет просмотра почты. Демократы, ага.
  - Просто у них система слежки более совершенная, никто и не замечает. А наши, как всегда, так топорно работают, что стыдно.
  При этом Димыч абсолютно не переживал. Он вообще был такой - не нервный. Знал, что все в конце концов становится на свои места и переживать почем зря не стоит.
  - Вот знал бы, с кем поговорить, так дал бы совет, как проще все сделать. Так и так имеют доступ ко всей нашей интернет активности, так лучше делать это, не нервируя начальство.
  Ольга скрыла улыбку. Про Калахана Димыч ничего не знал, но, как выясняется, мыслил он примерно так же, как и она. Она подумала, что можно попросить Дениса решить эту проблему. Жалко Димку - ни за что на орехи получает.
  - Да ладно, не переживай. Обойдется как-нибудь. А я тут подала на три вакантные позиции.
  - И куда?
  - В Папуа, Восточный Тимор и Самоа.
  - Ничего себе! - присвистнул Димка. - Край Земли. Почему именно туда?
  - Хочется в эту часть света. Интересно.
  - Пляжи, кокосы и прочее?
  - И это тоже. И вообще - там должно быть красиво.
  - А чего попроще не могла выбрать? Поспокойнее, хотя бы.
  - Мне Калахан сказал начинать с маленьких стран, куда больше никто не захочет поехать. Иначе шансов очень мало. В следующем месяце я поеду на тренинг, до этого сдам он-лайн тестирование. Если все пройдет нормально, я уже могу считать себя подготовленной к первому этапу. Потом уже будет зависеть от направления.
  Димыч щелкнул пальцами.
  - Молодец. Состарюсь и буду рассказывать потомкам, что знал тебя лично.
  - Чепуха.
  Она довольно рассмеялась. Что ни говори, а приятно осознавать, что все идет по плану.
  
  Только встречи с отцом все больше расстраивали ее. Он говорил, что мать часто болеет. Давил на жалость и ему это удавалось. Ольга не поддавалась. Прерывала эти разговоры. С тех пор, как Денис пообещал отыскать маминого ребенка, в ней поселился подспудный страх. А что будет, если он найдет ее? Захочет ли она ее видеть? Что она ей скажет? Как искупит вину матери? Хватит ли сил признаться? Она, должно быть, ее возненавидит. А может, она уже и так знает о ее существовании и не хочет иметь с ней ничего общего? Может, ее опекунша все ей рассказала и именно поэтому она скрывается от матери? А вдруг она вообще живет по соседству и строит планы мести? Ольга пыталась представить себя на ее месте, но удавалось с трудом. Единственное, что она могла представить более или менее отчетливо, так это отсутствие каких-либо положительных эмоций по отношению к семье, занявшей ее место.
  Вместе со страхом поселилась и надежда, что это может переломить ее судьбу. Она не могла отделаться от мысли, что мать настолько очернила свою душу, свою судьбу, что это обязательно скажется и на Ольге. Она боялась, что жизнь накажет ее, что заставит искупить чужие грехи. Все-таки мать. А если отыскать девочку и как-то добиться ее прощения, она сможет жить спокойно, без страха и боли. Наивное желание, но хоть какая-то зацепка в этом хаосе.
  
  Димыч замечал, что она все больше и больше замыкается в себе, живет своей жизнью, уходит по вечерам, запирается в комнате. Отдаление было неизбежно, но ему было немного грустно наблюдать, что это происходит так стремительно. Они перестали спать вместе. Несколько раз она сослалась на головную боль и усталость, после сама не инициировала, и он тоже не начинал. Отношение превратились чисто в дружеские, но даже дружба казалось вот-вот превратится в отношения "привет-привет". Он знал, что этот момент неизбежен. Но оттянуть его было не в Димкиных силах. Ревность, вспыхивающая, когда видел из окна подвозившего ее мужчину, иногда так сильно накрывала его, что было даже удивительно. Ведь он всегда был уверен, что они расстанутся легко. А вот поди ж ты... Оказалось больно. Особенно больно было помогать ей переезжать на новую квартиру.
  
  
  - Зачем тебе-то надо? - спросил Родионов в ответ на ее просьбу решить проблему с задержкой почты.
  - Жалко друга. Он-то не виноват. А могут и уволить.
  - Это тот, с которым ты живешь?
  - Да. Он мой друг, не более.
  - А я разве об этом спрашивал?
  Она поджала губы. Не спрашивал, но ей захотелось уточнить.
  - Твоя личная жизнь меня не интересует.
  - А зачем ты мне это повторяешь уже в который раз?
  
  Он промолчал. Один-один.
  - Так что, можно как-то устроить нормализацию скорости переписки?
  - Это не моя компетенция. Но я передам ребятам, возможно, с ним кто-нибудь встретится и обсудит это вопрос.
  - Спасибо.
  - Не за что.
  - А я уезжаю скоро в Амстердам. На тренинг.
  - Что, уже получила заветное место?
  - Еще нет. Но, похоже, все идет к этому. Подала в Самоа, Тимор и Папуа. Подождем, посмотрим, что получится. С твоей подачи я им столько сведений предоставила и столько связей наладила, что они в полном восторге и, думаю, с рекомендациями не будет проблем.
  
  Родионов нахмурился. Он знал, что она уезжает и это напрягало его. Планы надо корректировать. Они имели на Ольгу совсем другие планы. Что-то она торопится, он еще не все подготовил, что было необходимо.
  
  - А почему ты хмуришься?
  - Да так. Почему ты выбрала именно эти страны?
  - Какие были вакансии, такие и выбрала. В Парижский офис не подала, потому что нереально.
  - Хм, ясно. А почему со мной не посоветовалась?
  - А что, должна?
  Ее брови взметнулись от возмущения и удивления.
  - По-моему, этого не было в нашем уговоре Я птица вольная. Надеюсь, ты и твои друзья не станете ставить мне палки в колеса. Дайте мне спокойно уехать. Ведь я вам помогала, теперь ваша очередь. Просто не мешайте.
  - А вдруг я имею на это личные причины?
  - Какие?
  - Ты мне здесь нужна. - и, помолчав добавил. - Как сотрудник.
  Она не нашлась что ответить. Смотрела на него во все глаза и впитывала его взгляд. Ну, скажи, умоляла она мысленно. Скажи же, что же ты все вокруг да около ходишь! Что ты за мужик такой - видишь, что женщина практически в твоих руках, а все тянешь, в гордость играешь. Все первого шага ждешь. Мечешься между долгом службы и сердцем. И меня терзаешь. А я не железная, между прочим. А ты все молчишь.
  
  В тот день они расстались недовольные друг другом и собой. А когда она вернулась из Амстердама, полная впечатлений и вдохновения, она не стала себя сдерживать и переспала с ним при первой же встрече. Все получилось естественно и эмоционально. Неконтролируемая страсть сказала за них все невысказанные ранее слова.
  Потом она все думала, сделать ли вид, что ничего не случилось, или попробовать углубить отношения. Он тоже выжидал. Они продолжали встречаться, находя все больше и больше поводов для этого. Ольгу охватила какая-то необъяснимая легкость. Калахан говорил, что она, скорее всего, довольно скоро получит положительный ответ по поводу одной из вакансий, и предстоящий вероятный отъезд наполнил ее жизнь ощущением последнего глотка перед прыжком в другую реальность. Словно некие узы распутались и она позволила себе наслаждаться тем, в чем поосторожничала бы при других обстоятельствах. Она уедет и не будет рядом ни Родионова с его сложным устройством души, ни грустных теней семьи, ни обязательств перед кем бы то ни было. Ей было стыдно признаться себе в этом, но она ощущала невероятное облегчение от того, что скоро окажется чужой в чужом краю с чужими людьми. Неужели она настолько запуталась в собственной жизни, что уже не может нормально поддерживать отношения со своими близкими? Неужели настолько потерялась, что уже не знает, куда двигаться и единственным правильным путем ей кажется выход из лабиринта и рисунок с чистого листа?
   Впрочем, насчет Родионова она не так уж и радовалась. Она переоценила свою независимость. Она переоценила легкость принятых решений. Ложно полагая, что легкость эта означает поверхностные эмоции. Опасность легкого секса с человеком, который имел над ней явную психологическую власть, она осознала позже, когда сердце оборвалось при одной мысли, что расстанется с ним. А пока она с головой погружалась в его магнитное поле. Она оказалась беззащитной, словно шахматная фигурка на доске вокруг которой неумелый игрок открыл все поля. Лишившись контроля семьи, оказавшись на перепутье свободы, с которой не очень хорошо еще умела обращаться, попробовав вкус увлечения, глубину которого еще не осознавала, Ольга неслась на всех парусах по волнам отношений, поднимающих ее в своем вихре все выше и выше над обыденностью.
  
  ***
  
  Калахан объявил, что организацию круглого стола по презентации новой программы "Здорового поколения" он поручает Пановой. Ханна почему-то больше не фыркала по ее поводу, а Мыськин, почуяв, что пахнет ее повышением, на всякий случай решил держаться с ней почтительнее. У Ольги были хорошие контакты с журналистами, да и список международных организаций и правительственных представителей занимал чуть не три страницы. Бюджет ей выделили не очень большой, а потому пришлось обойтись только чаепитием и пирожными в конце мероприятия, да напитками на столах. Арендовали зал для конференций в здании МинЗдрава, подготовили распечатки. Ольга уже делала все автоматом - ей даже не пришлось напрягать мозги для этого. Над чем попотела - так над текстами презентаций. Калахан хотел, чтобы все выглядело очень представительно, а на самом деле хвастаться особо было нечем. Пришлось оборачивать каждое маломальское действие в красивые слова, делать акцент на незначительных по вложению проектам и не очень-то выделять остальные расходы, чтобы избегать вопросов.
  Основная причина, по которой Калахан поставил ее во главу мероприятия, дошла до нее потом. Он не только хотел, чтобы она представила все согласно особенностям местного восприятия, но и заставил ее отвечать на вопросы участников. Сам сидел в сторонке в нехарактерном для него одеянии - официальном костюме, хотя и слегка помятом, и только и зыркал глазами туда-сюда, отслеживая реакцию публики.
  Так как народу набралось много, усадить всех за один стол не получилось, а потому пришлось расставить несколько рядов столов, на которых расположили несколько микрофонов, папки с презентацией, и бокалы для напитков.
  С презентацией планов НПО Ольга отстрелялась успешно, но потом, несмотря на ее старания все приукрасить, каверзные вопросы все же посыпались.
  - А почему вы охватываете такие маленькие группы населения?
  - Сколько лет уже можно поставлять буклеты в больницы и школы, не пора ли начать поставлять оборудование и лекарства?
  - Почему вместо того, чтобы привозить ваших консультантов сюда, вы не пошлете наших врачей за рубеж для получения опыта в клиниках?
  - Почему новый офис именно в Дагестане? В других районах у нас все благополучно?
  
  Вопросы сыпались один за другим, Калахан не встревал, и Ольга отбивалась одна, время от времени оглядываясь на Нила и Мыськина. В конце концов - это их программа, почему они молчат? В итоге кто-то все же обратился непосредственно к Калахану и ему пришлось открыть рот. Впрочем, закончилось все на дружелюбной ноте, а их партнеры из МинЗдрава выступили с одобрительной речью, указав на то, что подобная помощь всегда нужна, хотя и нуждается в некотором улучшении координации.
  По окончанию Калахан одобрительно похлопал Ольгу по плечу.
  - Хорошая работа!
  Ольга улыбнулась. Еще бы!
  Во время кофе-брейка она ходила между гостями, стараясь уделить внимание самым важным из них и сказать спасибо за то, что пришли. Один из журналистов, невысокого роста, довольно худой парень с длинной челкой, которую он постоянно убирал с глаз, подошел к ней с чашкой кофе.
  - Это Вам. А что все бегаете, бегаете, даже времени на кофе нет.
  - Спасибо.
  Она удивленно посмотрела на него. Лицо показалось знакомым, но она не могла вспомнить.
  - Мы встречались?
  - Нет, но заочно я о тебе слышал. Можно на ты, да?
  Ольга пожала плечами и кивнула, хотя не очень-то поняла причину столь быстрой фамильярности.
  - От кого слышали?
  Он протянул свою визитку. Родионов Павел. Журналист. Вот почему лицо кажется знакомым.
  - Вы брат Дениса?
  - Прямое попадание!
  Павел хихикнул.
  - Он меня предупредил сегодня, что увижу тебя, сказал, чтобы не дергал понапрасну.
  - В каком смысле?
  - Да он знает мой язык, кого хочешь переговорю. Боялся, что допекать буду вопросами. Но тебе сегодня и так досталось. Как вообще работка, нормалек?
  - Пойдет.
  - Платят хорошо?
  - Хватает.
  - Везет, - вздохнул Павел. - А мне вот вечно не хватает. Собачья работа, а денег нет. И как только к иностранцам на работу попадают, а? Не поделишься секретом? Я бы с удовольствием к вам пошел. Лишние баксы не помешают.
  - Учите английский, и вперед.
  - А можешь поможешь, а? Шепнешь слово боссу?
  - У нас нет вакансий пока.
  - Ну, в будущем. Как друг другу.
  Он раздражал Ольгу. Своей наглостью, манерой постоянно посмеиваться и какой-то дерганностью в движениях.
  - Вы его родной брат?
  - Родной, слава богу - не близнец.
  - Почему слава богу?
  - Да хватит мне и того, что в одной семье уродились! С такими умниками нелегко расти бок о бок, я тебе скажу. Хотя, ему всегда везет с девочками. Самые красивые достаются.
  Ольгу уже начал утомлять его разговор. Он был ей неприятен, она не понимала, зачем он все это несет, и вообще хотелось поскорее от него отвязаться.
  - Извините, мне надо кое с кем поговорить. Приятно познакомиться.
  - Ну давай, пока!
  
  Вот типчик! И как у Дениса такой брат уродился? Абсолютная противоположность. Она заметила, что Павел подошел к Калахану и что-то пытался ему втолковать на ломаном английском. Калахан слушал с вежливой улыбкой и кивал в своей обычной манере.
  
  А потом она заметила в толпе маму. Она стояла у самой двери, ни с кем не разговаривала, просто наблюдала. На ней было синее платье, строгое, элегантное. Оно очень ей шло. Губы подкрашены помадой персикового оттенка. Волосы против обыкновения были просто зачесаны назад и открывали лоб в морщинках. Заметных морщинках. На какой-то момент у Ольги сжалось сердце от ее одинокого и даже обреченного вида. Он долго решала, подойти ей к ней или нет, но потом их взгляды пересеклись. Мама смотрела на нее спокойно, с тихой болью. Ольга неуверенно приблизилась.
  - Что ты здесь делаешь?
  - Пришла посмотреть на твой успех.
  - Папа сказал, да?
  - Да. Я очень горжусь тобой. Ты растешь.
  - Спасибо.
  Ольга оглянулась. Ей было неловко. От маминой боли, от своих подступавших слез, от самой ситуации. Сейчас она расплачется и все заметят. А мама все смотрела и ничего не говорила.
  - Мне надо идти.
  - Так и не передумала?
  Ольга покачала головой и крепко сжала губы.
  - Я всегда готова к... к разговору, - тихо сказала Марина Владимировна. - И я люблю тебя.
  - Пока, мама.
  - Счастливо.
  
  Ольга отошла и глубоко вздохнула. За ней наблюдала не одна пара любопытных глаз и она вязла себя в руки. Выпрямилась и направилась к группе коллег из схожего по профилю НПО. Они ее понимали и болтать о всяких пустяках, а не о пользе проектов, было куда приятнее, чем пыжиться и доказывать, что ты не верблюд и твои работодатели тоже.
  
  К вечеру она так устала, что сил не было даже идти ужинать. Когда она заявила Денису об этом, он просто сказал "хорошо" и положил трубку. Через полтора часа он стоял на пороге ее квартирки с коробками китайской еды.
  - Ого! Доставка на дом?
  - А что делать. Я голоден, а ужинать в одиночестве неохота.
  - Только из-за этого?
  -Только. Так, ты коробки у меня из рук возьмешь или будешь задавать дурацкие вопросы?
  Она поставила коробки на журнальный столик и уселась на диване, распаковывая их.
  - Ммм, пахнет шикарно! Что там?
  - Все подряд. Лапша, курица, соусы и еще какая-то фигня.
  - Если хочешь пива, есть в холодильнике.
  - Ничего себе прием! Я ей еду принес, а она даже пива не может сама на стол поставить.
  Но за пивом пошел. Бокалы даже искать не стал. И так сойдет. Пикник так пикник. Ольга ловко орудовала палочками, уплетая лапшу за обе щеки. Он повертел палочки в руках и пошел на кухню за вилкой. Палочками он есть умел, но не любил. Вилка казалась роднее как-то.
  - Как все прошло?
  - Я тебе запись принесла. Наши на камеру все записали.
  - А по твоим ощущениям?
  - Нормально. Только Калахан что-то все к стенке жался. Обычно он любит пяткой в грудь себя бить, а тут что-то заскромничал.
  - Странно. Что-то задумал. Или заподозрил. Вечная игра - кто кого. Но он-то если что быстро деру даст, а тебе расхлебывать.
  - А ты на что?
  - На меня надейся, сама не плошай. Ешь, а то остынет.
  Она отхлебнула пива.
  - Кстати, не знала, что у тебя есть брат!
  - Пашку видела?
  - Ну да. Так удивилась. Ты не говорил никогда.
  Он пожал плечами и продолжал есть, усердно накручивая длинную лапшу на вилку.
  - Что-то ты не очень настроен о нем рассказывать.
  - Да нет. Нормально все.
  - Вы такие разные.
  - Бывает. У него своя дорога, у меня своя. Предпочитаю, чтобы на моей он пробегал как можно реже.
  - Почему?
   Он положил коробочку с едой на стол.
  - Ну что ты пристала?
  - Интересно же!
  - А мне неинтересно.
  - Хорошо.
  Она вздохнула и продолжила манипуляции деревянными палочками. Так и вертелось на языке рассказать о матери, но не решилась. Не могла дать оценку своим ощущениям, не знала, как рассказать об этом. Денис больше не говорил с ней на тему брошенного ребенка, значит, не нашел еще ничего. Она старалась не думать об этом.
  - Кстати, Пашка звал на день рождения свой. Хочешь пойти?
  Ольга удивленно вскинула брови.
  - Я?
  - Нет, стенка, что за твоей спиной.
  - Нет, ну а я с какого фонаря там заявлюсь?
  - С моего фонаря. Так и скажешь - слезла с фонаря Дениса и заявилась. Пойдет?
  Он даже не улыбался, когда говорил это. Она рассмеялась и коснулась его руки.
  - Двусмысленно рассуждаете, товарищ.
  - Каждый в меру своей испорченности, гражданочка, так что пойдите в зеркало посмотритесь.
  - Нет, я лучше проверю предположение опытным путем.
  - Это как?
  
  Ольга уселась ему на колени и приблизилась близко-близко к его лицу. От него пахло дождем. Странно, при абсолютно сухой погоде за окном, в комнате, наполненной запахами китайской кухни, от его кожи, тем не менее, пахло дождем.
  
  
  ГЛАВА 8
  
  
  Ольга сто раз пожалела, что пришла на этот злосчастный день рождения. Денис поначалу стоял рядом с ней, а потом предоставил ее самой себе, принявшись болтать с разными людьми. Она никого не знала, кроме, собственно, виновника торжества Паши, да и тот со своей вечной ухмылочкой ей не нравился. Гостей Паша собрал на даче своего друга, пригласил около пятнадцати человек, многие друг друга знали, и многие из них, по всей видимости, знали Дениса. К Ольге проявляли интерес, знакомились, но то ли оттого, что побаивались Дениса, то ли из-за неприступного вида самой Ольги, мужчины общались с ней очень осторожно, нейтрально, а женщин на вечере было всего трое - Ольга, жена одного из гостей Милена и явившаяся с кем-то Динара. Когда позже Ольга пыталась вспомнить, с кем же она пришла, она так и не смогла воссоздать картину ее появления. Динара, казалось, тоже была относительно новенькой в компании, но очень быстро вписалась, став чуть ли не центром внимания.
  
  Ольга наблюдала за Динарой с чувством досады и восхищения. Она была хороша, вызывающе, откровенно хороша. Ее внешность обладала не тем типом красоты, который лишь угадывается поначалу и раскрывается только при более близком знакомстве, нет, ее красота бросалась в глаза немедленно, приковывала внимание, и мужчины моментально реагировали, не пропуская ее появление мимо себя. Дина, как представляла себя Динара, была высока ростом и не пыталась скрадывать рост плоской обувью - она смело носила каблуки и ощущала себя на них весьма комфортно. Ее черные волосы прямым блестящим каскадом спадали чуть ниже плеч, а чуть смугловатая кожа мерцала здоровой матовостью. Она смотрела прямо в глаза собеседнику, широко улыбалась, обнажая ровные белые зубы, непринужденно смеялась, слегка откидывая при этом голову назад. Ее жесты и мимика выдавали в ней натуру уверенную, без комплексов, твердо знающую себе цену и свои намерения.
  Досада Ольги была понятна. Дина, моложе ее лет на семь-восемь, сияла уверенностью и красотой, привлекая всеобщее внимание. На нее реагировали все - мужчины неизменно пытались найти повод заговорить с ней и получали в ответ приличную порцию внимания, на которое Дина не скупилась. Она знала, с кем и как разговаривать. У женщин она пользовалась несколько иным вниманием - замужние дамы чувствовали в ней опасность, ее смех и выражение глаз сигналили о тревоге, о том, что за мужчинами необходимо присмотреть, иначе они охотно упадут в омут этой откровенной женской власти. Одинокие женщины завидовали ей - она отнимала у них внимание, потенциальных партнеров, она была ярче их, красивее, привлекательнее. Ее появление вызывало невольное сравнение с ней других женщин и сравнение, как правило, было в ее пользу, что, естественно, мало кому нравилось.
  И все же Ольга не могла не признать, что восхищается Диной. Лет шесть-семь назад она сама была чем-то похожа на нее. Молода, уверена, остра на язык. Она знала, каково это быть центром внимания. Правда, она никогда не обладала такой яркой внешностью, но все же умела привлечь к себе внимание мужчин. Она тогда не понимала, почему женщины не любят ее. Она не понимала, что плохого в том, что на нее все смотрят. Ей казалось, что если она не флиртует ни с кем намеренно, то она ни перед кем не должна держать ответ за разбитые сердца. Теперь, когда ей было за кого опасаться, она поняла причину женского единения против подобных самородков. Они, сами того не ведая, ставят под угрозу отношения всех пар, попадающих в радиус их действия.
  Ольга не продержалась долго в роли примы балерины в центре внимания. Ей помешала ее гордыня, она стала слишком много внимания уделять своему статусу, стала намного реже смеяться и отдаваться беззаботно легким разговорам и стала более бережливо обращаться со своей энергией. Серьезность казалась ей более уместной, а одиночество стало намного более необходимо, чем многоликое общество, к которому когда-то она стремилась, как к единственному источнику питания ее уверенности и энергии. Разрыв с семьей, появление Дениса только усугубило ее стремление к укреплению границ ее личного пространства. У нее появилось много ценного, которое хотелось уберечь от посторонних взглядов и непрошенных вторжений.
  Динара же, казалось, пока еще находилась в той фазе своей жизни, когда внимание, как заряд бодрости, был необходимый в безграничных количествах, и она всеми силами искала его, когда энергии в итоге было столько, что не жалко растрачивать ее даже на мимолетные улыбки и минутные разговоры с незнакомцами. В тоже время Дина являлась опасностью, причем весьма реальной, ибо Ольга не могла не заметить, что хотя Дина и болтает с кем попало и не пропускает ни одной дискуссии, на Дениса она смотрела чаще, чем на других, и когда Денис остановился около нее, она взяла его за руку и тут же отпустила, засмеявшись, словно нашалившая школьница.
  То, что Денис был знаком с Динарой, не скрывалось от Ольги, но все же ей было неприятно и странно наблюдать за тем, как они обменивались многозначительными (или ей показалось?) взглядами и как Родионов принес ей бокал вина, а затем сам смешал ей коктейль из кампари и апельсинового сока. Ольга отчаянно ревновала. При этом она всегда считала себя выше всякого собственничества. Видимо, еще просто не настал ее час. А теперь, когда этот не особо примечательный и сложный мужчина просто общается с другой девушкой, ее всю колотит изнутри. С чего вдруг Денис стал настолько ей дорог? Что такого она получает от него, чтобы дрожать за каждый волосок на его теле? Неожиданный друг заменил ей и мать, и отца и любовника? Или же это просто та самая миллион раз описанная химическая реакция, когда невозможно уже контролировать свои мысли и поступки потому что пульт управления давно передан в другие руки? Надо было дожить до двадцати восьми лет, чтобы вдруг оценить, на что способно твое сердце. И тело.
  Ольга, допив свое вино, решительно подошла к нему и встала между ними, как ни в чем не бывало.
  - Родионов, не спаивай девушку! - шутливо и беззаботно произнесла она, прислонившись к его груди спиной. Он обвил ее талию руками и незаметно притянул прижаал ее к себе. По ее телу пошла легкая дрожь и она провела языком по внезапно пересохшим губам.
  - О, не волнуйся. - проворковала Дина. -Меня не так-то легко споить. Тем более, я мало пью. Нельзя.
  - Почему?
  - Здоровье не позволяет.
  - Сожалею. Что-то серьезное?
  - Да не так уж. Главное -проходящее.
  Дина засмеялась, посмотрев на Дениса. Он удивленно приподнял брови.
  - Раньше ты в верности обету трезвости замечена не была.
  - Так получилось, что делать. Ничего, пройдет.
  Динара вновь рассмеялась и дружески положила руку ему на лечо.
  - Никогда не знаешь, что ждет нас за поворотом, не так ли, Родионов?
  - Не поспоришь. Мы должны выпить за твое здоровье!
  Денис приподнял бокал, они весело звякнули бокалами и Динара отошла. Денис нагнулся к Ольге и прошептал на ухо.
  - Я думаю, она крутит нам мозги.
  Ольга посмотрела на него, не веря своим ушам. Обычно он не позволял себе при ней так вальяжно отзываться о людях. Но его лицо сохраняло абсолютно спокойное выражение и от этого ей стало еще смешнее. Его пальцы перебирали по тонкой ткани ее блузы. Она не выдержала и прыснула, порозовев. Динара заметила это и передернулась. Но лишь на мгновение ее глаза сверкнули неприязнью, затем она вновь мило улыбнулась.
  - Она крутит тебе мозги, а не нам.
  - Она вообще мастерица крутить мозги. Как-нибудь я расскажу тебе о ней.
  - Вы, видно, близко знакомы?
  Он наклонился к ее уху.
  - Не так близко, как с тобой.
   Ольга улыбнулась.
  - А мне-то что? Вы господа вольного выпаса, контролировать не могу.
  - И ты ни капельки не ревнуешь?
  - Ревную? Чепуха!
  Денис тихо рассмеялся. Она выглядела чудесно в своей чепуховой ревности и ему было чертовски приятно увидеть, насколько он ей не безразличен.
  
  
  
  Динара имела две цели в жизни - быть защищенной и иметь семью. Причем второе было для нее если не залогом первого, то очень тесно взаимосвязанным элементом. Ощущение безопасности они измеряла в количестве нулей на своем счету. Она не верила в законодательство, она не верила в здравоохранение - без денег все это превращалось для нее в пустой звук. Она не верила даже своим родителям, которые вырастили ее. При их весьма скромном состоянии той защиты, о которой мечтала Динара, ждать было нечего. Нет, защита обеспечивалась деньгами и мужчиной. Мужчина с деньгами - еще лучше. Два в одном.
  Свои после-школьные годы Динара провела в поисках такого мужчины и не скрывала этого. Наоборот, тщательно готовилась к встрече. Все, что ей удавалось зарабатывать на различных конференциях, где она подрабатывала переводчиком, она тратила на улучшение своей внешности. Хорошая косметика, солярий, тренажеры, тщательно пробранный гардероб - на все это уходила уйма средств. Но плоды не заставили себя долго ждать. Поначалу в сети рыбачки попадалась не очень крупная рыба, но все же... Друзья, не скупившиеся на подарки, пополняюли время от времени ее кредитку, и довольствовались, как правило, редкими встречами ввиду своего семейного положения. Подобный расклад более чем устраивал Дину. Вскоре "друзья" вытянули ее на уровень повыше - ее стали приглашать на мероприятия более высокого уровня, она встречалась с более состоятельными и влиятельными мужчинами. И хотя к тому времени ее "подарочные" деньги превысили и намного ее доходы от работы, она все равно не бросала свое дело - это давало ей возможность экспозиционировать себя там, где надо.
  Друзей она выбирала - связями не разбрасывалась. С ростом объемов кошельков друзей росли и их отчисления на ее счет. Она ничуть не смущалась, если ее обвиняли в излишней меркантильности.
  - По-вашему, я должна смотреть, как другие наслаждаются жизнью, и облизываться, как кот на сметану, бездействуя? Нет уж, я лучше протяну руку и возьму кусочек от пирога.
  - Но Дина, - возражали знакомые, - ты же умная девочка! Ты можешь так много, ты могла бы зарабатывать своими мозгами, а не...
  Динара хлопала глазами и мило улыбалась.
  - Мои таланты весьма скромнее, чем многие думают. Зато на свою внешность и женственность я всегда могу рассчитывать, как на билет в будущее. Таким путем я пробьюсь куда выше.
  
  И она пробивалась. Она изучала людей и при необходимости прятала свой ум подальше, поглубже, а когда видела, что человеку одной внешности мало, она блистала остроумием и дельными комментариями. Словом, Дина шла к цели. Правда, она понимала, что есть девушки и более красивые, и более раскрученные, и с большими возможностями. Но она верила, что и для нее найдется достойный кусочек пирога.
  Когда ей исполнился двадцать один год, ее наживку заглотил шестидесяти семилетний банкир, уставший от сварливой жены и жадных до его денег детей. Дина встретила его как раз в такой момент, когда ему хотелось сбежать от рутины, но сбежать не просто так, а к стоящей женщине. Дина с ее энергией, молодостью, раскованностью была способна оживить даже труп. И банкир не смог пройти мимо. Это была ее самой крупной удачей, она понимала, что вряд ли когда-нибудь добьется большего успеха в своей охоте. Она тут же бросила всех своих поклонников и сосредоточилась на новом объекте. Ни на шаг не отступала от него, окружила лаской, заботой, душевным комфортом и очень искусной имитацией любви. Казалось, нет ангела нежнее Дины.
  Банкир совершенно растаял в ее чарах и Дина строила самые смелые планы. Но тут инициативу решила перехватить мадам банкирша.
  - Не то чтобы мне хотелось видеть моего брута дома каждый вечер, но дети то правы, нельзя отдавать паре грудей и ног все наше состояние.
  Так заявляла банкирша, не без помощи адвоката состряпавшая ультиматум муженьку - либо он рвет все отношения со своей любовницей, либо его супруга разводится с ним и он отдает ей большую часть состояния. Залогом, что отступные будут щедрыми, служили некоторые небезопасные для банкира знания, которыми обладала его жена. Основная ставка шла на то, что банкир влюблен и потерял голову достаточно, чтобы решиться на развод.
  Однако расчет оказался неверным.
  - Деточка, нам придется расстаться.
  - Что?
  Для Дины это было полным шоком. До недавнего времени чуть ли не благодарная жене любовника за то, что та инициирует развод, она вдруг сама оказалась в роли жертвы. Что пошло не так?
  - Я не могу поставить весь свой бизнес под такой риск. Моя жена - решительная и упертая баба, она так будет мне угрожать, пока не вытянет все.
  - Но она и так будет тебе угрожать, ты не думаешь, милый?
  - Нет, так не будет. Ей не выгоден скандал, пока я ее муж. Тогда она может всего лишиться тоже, не только я. Подожди немного котик, и я все улажу.
  - Сколько?
  - Люблю твою прямолинейность и хватку.
  - Так сколько ждать?
  - Год, два.
  - Но я же пропаду без тебя!
  - Не пропадешь. Я все устрою, страдать не будешь. О своем обеспечении можешь не волноваться.
  - Но... Как же я без тебя?
  Это уже было сказано так, для профилактики. Основной вопрос она для себя уяснила и ее это порадовало.
  - Совсем недолго, котик. Ты у меня умница и все будет хорошо.
  
  Банкир оказался не так глуп и мягкотел, как думала его жена. Он прекрасно оценивал ситуацию. Долгие тяжбы, расследование, чего доброго - кому это надо? Уж точно не ему. Дина рассчитывала на большее, но и так получилось неплохо. Без обязанности вялого секса раз в неделю и надобности ублажать старика и его прихоти она получила весьма приличное вознаграждение за проведенные с ним два года. По ее меркам, конечно, приличное. Но она не учла одной маленькой детали - после этой интрижки ее персона стала широко известна в определенных кругах, а именно тех кругах, где она рассчитывала на продолжение своей карьеры обольстительной охотницы. И никто не хотел с ней связываться. На несколько ночей - да, на большее - извините, подвиньтесь. Тем более конкуренток у нее было не занимать, с менее подмоченной репутацией к тому же.
  Дина решила взять тайм-аут и осмотреться, подумать, что ей делать дальше. Она наслаждалась полученной свободой и продолжала отшлифовывать свою красоту и поглядывать на молодых мужчин. Природа брала свое - после двух лет подобия секса ее тело требовало молодой энергичной мужской плоти. Найти плоть не составляло проблемы, но Дина была осторожна, она знала, что еще не всего достигла в жизни, что главное - впереди, а потому разбрасываться своим телом не стоит. Изредка - да, но без афиширования и привязанностей.
  В том, что судьба благосклонна к ней, она убедилась, когда однажды ее навестил мужчина приятной наружности. Стальной взглядом серых глаз сразил ее наповал. Денис Родионов задавал ей вопросы о банкире и намекал, что ей лучше сотрудничать с ним. Динара рассказала все, что знала, даже не думая его выгораживать. Свои нули на счету она уже получила, а что там дальше - какая разница.
  - Где вы бывали? С кем встречались? О чем разговаривали? Знаете такого-то? Видели ли этого?
  Родионов бомбардировал ее вопросами, не давая вздохнуть. Особенно его интересовала их поездка в Дубаи. Что именно его интересовало, она так и не поняла, но пришлось вспомнить немало мелочей, абсолютно все их них были важны жадному до информации Родионову.
  Родионов навестил ее пару раз и сказал, что, скорее всего, их общение на этом заканчивается, он получил все, что хотел. Он - да. Но не она. Она не получила того, что хотела. Она влюбилась в него. Словно наказание небес за все расчетливые связи в прошлом, Динара оказалась в сетях, которые никто и не расставлял. Ее охватило наваждение, обладание Родионовым превратилось в навязчивую идею. Разжигало так же то, что он никак не реагировал на ее попытки сблизиться. Она хотела его до колик и ее бешеное желание передалось-таки ему как-то, после нескольких бутылок выпитого вина. Но даже на захмелевшую голову он не забывал об элементарных мерах предосторожности и от презерватива не захотел отказываться, как бы она не пела о том, что все в порядке и не стоит беспокоиться. Но после этого словно что-то сломалось - он полностью отдалился от нее и стал даже нарочито резок в общении. Как будто сожалел о проявленной слабости и хотел поскорее об этом забыть.
  Дина была в отчаянии. Ей казалось, что ее карьера куртизанки уже подошла к концу, ей уже было ясно, что в жены ее никто из олигархов никогда не возьмет - не того она полета птица, и она это прекрасно понимала. Сколько дешевку не шлифуй, она все равно останется дешевкой и хабалкой, пусть и очень хорошенькой, обворожительной хабалкой. С такими спят, но женятся принцы, как правило, на других. Родионов казался ей птицей ее полета - досягаемый, реальный, мужественный и ... уже однажды давший слабину. Однажды не обязательно должно было стать последним разом, тем более Денис казался именно тем надежным, потрясающе мужественным, спокойным мужчиной, который мог бы стать ей достойным партнером. В ней проснулась самка, жадная, голодная самка. Только вот Родионов почему-то никак не хотел оценить ее энтузиазм и наоборот - отбрыкивался всеми способами. Он так резко дистанцировался, так мягко, но решительно дал ей понять, что на этом ставит точку и продолжения ждать не стоило, что она не ждите, что она просто локти готова была кусать от ярости отверженной красавицы и животного желания самки.
  - Дина, ты же сама прекрасно понимаешь, что мы очень разные. Лучше не заводить все в такие дебри, из которых потом не выкарабкаешься. Ты согласна?
  Она не была согласна. Она кричала и плакала. Умоляла и признавалась в любви. Денис держал ее руки и благодарил за чудесно проведенное время. А она-то думала, что больше не проститутка. Что стала обыкновенной женщиной с правом на счастье. Нетушки. Идиотка, понадеявшаяся на чудо.
  Но Дина не теряла надежды. Строила планы и ждала своего часа, дала ему тайм-аут с тем, чтобы потом начать атаку вновь. Пока не увидела его с девушкой, с Ольгой. Даже подошла к нему, после того, как он проводил свою спутницу.
  - Ты из-за этого сморчка меня бросил?
  - Ты не понимаешь. Это по работе.
  - Я тоже когда-то была частью работы. И тем не менее...
  - Я не собираюсь оправдываться, Дина. Тебя это не касается.
  - Касается. Ты с ней тоже спишь, как и со мной? По работе, разумеется.
  - Даже не вздумай сравнивать себя с ней.
  - О, как мы заговорили! А что так?
  - Тебе не понять. Есть такие вещи, которые тебе просто не доступны.
  - Да? - она приподняла брови. - Что, с такими, как я, спят, а на сморчках женятся?
  - Слушай, я уже сказал тебе - тебя это не касается. Не впутывайся в мои дела, Дина.
  Она тогда расхохоталась ему в лицо.
  - Ты прав, не касается. Я смогу устроить свою судьбу. Еще удивишься.
  - Заранее рад за тебя.
  Только и всего. Словно ей это надо было от него.
  
  Она злилась. Оскорбленная, разочарованная, отвергнутая. Чувство унижения усиливалось наличием соперницы, которую посчитали достойнее ее. Она, значит, доступная шлюха, а сморчок - ангел во плоти? Они еще увидят! Негодование переполняло ее. Но самообладания не теряла. Даже нашла себе дружка по несчастью, который, как оказалось, тоже недолюбливал Родионова и считал, что его жизнь не сложилась во многом благодаря ему. И хотя Дина, будучи умной женщиной по природе, прекрасно понимала всю абсурдность обвинений, она поддерживала малодушные признания и жалобы и даже благосклонно разрешила приблизиться к своему телу. Дружку по несчастью это польстило - как же, бывшая женщина Дениса, да еще такая роскошная женщина, теперь находилась в его объятиях и улыбалась умопомрачительной улыбкой.
  Все сложилось удачно. Вернее, сначала она огорчилась и решила, что попала в сети собственной неосмотрительности, но потом умные люди подсказали выход. У Динары были в подругах специалисты разных сортов, оставшиеся еще с времен охоты на олигархов. Есть люди, которые помогают сажать на крючок наивных мужчин самыми разными способами и Динаре подсказали как раз один из них. Рискованный, но очень привлекательный. Это был шанс, которым грех было не воспользоваться. Тем более, в случае неудачи запасной выход был по любому. Да и сморчка отвадит и нервишки ей попортит капитально. Только действовать надо было быстрее. О таком способе впору писать в книгах из серии "Как заполучить миллионера". Она любила почитывать подобную литературу. Правда, в большинстве случаев советы оттуда напоминали указания для умственно-отсталых, но ее способ был достоин всяческого восхищения, как ей казалось. Ее очень мало волновало, что Родионов гораздо умнее ее и ему не составит труда все вычислить. Она высоко себя ценила, делала ставку на привлекательность и сексуальность, и надежда на легкий успех вскружила голову хмелем бесшабашности.
  Когда она остановилась у окна излюбленного ресторана Дениса, она была спокойна и уверена в себе.
  
  
  Ресторан был пуст. И при этом все официанты умудрялись двигаться так медленно, словно обилие заказов выбило их из колеи. Впрочем, Родионов часто приглашал сюда Ольгу. Он знал, что ресторан в основном выживает за счет крупных мероприятий, и если зал не снимался, там можно было спокойно поужинать, будучи уверенным, что не наткнешься на нежданных знакомых. А он любил уединение. Особенно с Ольгой.
  - Что будете пить?
  Молодой парень в белой рубашечке с бабочкой, смешными пухлыми губами и торчащими на фоне прилизанных волос ушей, сонно ожидал заказа.
  - Испанское вино есть?
  - Какое именно?
  - Риоха.
  - Позвольте уточню.
  Он удалился походкой английской королевы, а Родионов молча смотрел на Ольгу.
  - Под твоим взглядом я ощущаю тебя как под микроскопом.
  - Почему?
  - Я все еще не определилась, я твой агент или кто?
  - А совмещать нельзя?
  - Не знаю. Надо попробовать.
  Она улыбнулась. Глупо прозвучало. Она уже пробует, куда дальше
  
  Вернулся официант.
  - Риоха есть. Принести?
  - Да, пожалуйста. Слегка охлажденное.
  - Остальное будете сейчас заказывать?
  - Нет, мы еще не выбрали.
  Мальчик кивнул и вновь горделиво удалился в сторону бара. Принес вино. Налил глоток в бокал и подал Родионову на пробу. Тот вдохнул аромат испанских полей, удовлетворенно прищелкнул языком и пригубил.
  - Отменно.
  Официант разлил вино по бокалам и отошел в сторону, терпеливо выжидая, когда клиенты сделают заказ.
  Родионов наблюдал, как Ольга отпила глоток.
  - Нравится?
  Кивнула. Заметила взгляд официанта, с любопытством разглядывающего кого-то за ее спиной. Обернулась. К ним направлялась Динара.
  - Кто бы мог сомневаться! Куда еще может отправится господин Родионов с дамой своего сердца!
  Денис не ответил. Динара была одна, он соображал, чего от нее можно ожидать. Ради чего она сюда явилась? Явно не случайное совпадение.
  - Даже не предложите даме присесть?
  Она возмущенно взглянула на официанта. Тот подошел и отодвинул стул.
  - Привет, голубки.
  Ольга кивнула. Ее тревожил напряженный взгляд Дениса.
  - Какое совпадение! Хотела приятно провести вечер и вот встретила друзей. Надо же!
  - Зачем ты здесь?
  Голос Дениса звучал спокойно, но с ноткой металла.
  - Я же говорю, хотела приятно ...
  - Можешь не утруждаться дальше. Ты одна?
  - Конечно. С кем же мне быть? Мужчина моего сердца меня бросил. Я разбита и горюю.
  - Не видно.
  -Что будете пить? - автоматом поинтересовался лопоухий официант.
  - Минеральную воду без газа с ломтиком лимона. Я уже тебе говорила, - повернулась она к Денису.- что теперь практически не пью?
  - Говорила.
  - А знаешь почему?
  - Нет.
  - О-о-о! Это большой сюрприз. Я скоро стану мамой. Два месяца нам.
  Она произнесла это таким деланно умиленным тоном, что Ольгу передернуло.
  - Поздравляю.
  - Спасибо! А вы уже поесть заказали? Я жутко голодная. Сами знаете, в моем положении...
  - Слушай, Дина, мы вообще-то рассчитывали провести вечер вдвоем. Тебе вызвать такси?
  Динара ни капли не смутилась. Сколько еще минут иронии и сарказма дать этому самодовольному снобу? Сколько еще минут превосходства и сочувствия дать этой мартышке? Одну? Две? Пять? Очень скоро они оба переменят свои лица. И потом уже она будет иронизировать и сочувственно улыбаться. Стальноглазая мечта ее сердца и не подозревает, какую удачную шутку сыграла с Диной судьба. Говорят же, удача - это оказаться в нужном месте в нужный час. Именно.
  
  - Нет, я никуда не собираюсь. Я не ужинала и голодна. Эй, голубчик! - щелкнула она пальцами. - Прими заказ. Телятину на гриле, ту, что вы с винным соусом подаете.
  Она обернулась к Ольге.
  - Я здешнее меню наизусть знаю. Телятину очень советую. Когда мы с Денисом здесь ужинали, он всегда советовал мне брать...
  - Дина, прекрати.
  Родионов встал из-за стола.
  - Пойдем, я тебя провожу. Не устраивай скандал.
  - Зачем скандал? Какой ты забавный, право! Твоя спутница вот не возражает, а ты что-то распетушился.
  Ольга и впрямь молчала. И даже в лице не изменилась. Сначала она восприняла появление незваной гостьи как досадное совпадение. Потом поняла, что совпадением здесь и не пахнет, развеселая красавица явилась сюда целенаправленно. При этом она прекрасно знала, где искать Родионова. Догадаться, откуда, было несложно. Дальнейшие попытки Динары показать, насколько близко она знакома с Денисом были уже излишни. Но ее все же удивляла наглость Динары. Это уже была не раскованность, а откровенная наглость, граничащая с оскорбительной. Какого черта она с такой помпой объявляет о своей беременности? Денис начинал нервничать. Кивнул официанту.
  - Счет, пожалуйста.
  - Уже уходите? Оставляете меня ужинать в одиночестве? Ай-я-яй! Нехорошо.
  Она невинно улыбалась. Родионов насторожился. Он знал ее, знал, что она довольна труслива и осторожна, и не портит отношения с людьми просто так. С какого фонаря она провоцирует его сейчас?
  - Не-хо-ро-шо, - медленно повторила она, постукивая ноготком по стеклу бокала.
  Выудила дольку лимона из минералки и принялась ее жевать. Ну что же, пора.
  - На кисленькое тянет. Ты, кстати, почему не спрашиваешь, чей ребенок?
  - Какой ребенок?
  - Мой, вот этот.
  Она положила ладонь на плоский живот.
  - Дина, я не знаю, что эта вся ахинея значит, но с меня хватит. Я попрошу тебя выпроводить, если ты не прекратишь. И меня здесь послушают, ты это знаешь.
  - Не-хо-ро-шо. Нехорошо так обращаться с матерью твоего ребенка.
  
  Вот! Вот он момент торжества! Ну как, голубчики? Не хило, а? Динара с улыбкой оглядела их лица. Однако если Ольга нахмурилась и напряженно всматривалась в лицо Дениса, тот только презрительно скривил губы.
  - Дешевый трюк, милочка. Не думал, что ты опустилась до такого.
  - Отчего же? Хочешь сказать, не веришь?
  - Я пока еще через воздух не размножаюсь, так что осади. И хватит. Будешь продолжать - посажу тебя за шантаж.
  - А кто тут шантажирует? Я же ничего не прошу. Сама выращу, справлюсь. Просто подумала, тебе должно быть интересно.
  - Нет, не интересно. Оля, пошли. Это дебил официант кажется наконец несет счет.
  - Не хочешь так признавать, сделаем через суд. Экспертиза и прочее.
  
  Это уже было слишком. Родионов с тревогой посмотрел на Ольгу. Она была совершенно бледна. Не станет же он при этой идиотке Динаре сейчас ее убеждать в абсурдности ситуации. А Динара чуть не таяла от наслаждения, наблюдая за ними.
  
  - Экспертизу будешь делать с потенциальными папашами твоего чада, список, я так понимаю, длинный. Российская Анн Николь Смит, не меньше.
  - Оскорбление, мой милый, не лучший способ решить вопрос. А про экспертизу я не зря говорю. Подумай. Разве тебя так уж радует получить повестку из суда?
  
  Он резко сел за стол, крепко сжав пальцы, так, что хрустнули.
  - А на каком основании? Сначала ведь доказать надо, что есть основание. И не надо тут перед нами ангела корчить. Испортила нам вечер - радуйся. Только отстань теперь от меня. Не напрягай мою жизнь, предупреждаю.
  - Дорогой, неужели ты забыл наши дивные ночи?
  Официант нерешительно замер, остановившись в трех шагах. Родионов отсчитал деньги и потащил за собой Ольгу к выходу.
  - Если ты так уверен, что я блефую, почему не хочешь пройти экспертизу? - крикнула вслед Динара.- Не бросай своего малыша, папочка!
  
  Насмешливый голос Динары совершенно добил Ольгу. Она шла, низко опустив голову. Отвратительно все вышло. Денис молча усадил ее машину и поехал.
  - Только не делай такое лицо, Оль. Ты же понимаешь, что все это хрень какая-то.
  Кивок.
  - Не знаю, что на нее нашло. Два месяца, о которых она говорит - это полная чушь. Не было никакого секса два месяца назад. Это невозможно.
  - Ты ей нужен, отчаянно нужен, вот что нашло.
  Унылее голоса не сыщешь.
  - Знаешь, кто ей нужен? Мужик с кошельком. Она известная особа, давно промышляет этим. Я и встретился то с ней потому, что узнавал кое-что по поводу ее любовника. А ей зачем сдался - не понимаю. Мой кошелек не так велик, как ей необходимо. Идиотка. С катушек съехала совсем.
  Панова молчала. Интересно, почему ей так обидно? Вроде бы считала его просто увлечением, а вот смотри, как зацепило. Какая-то девчонка заявляет, что беременна от него, и Ольга готова повесится на ближайшем суку. А он чего так оправдывается? Спал, не спал... Мерзость какая. Но ведь зацепило. Два месяца назад. Совсем недавно, они уже встречались. Никто никому не обязан ничем, конечно. Она тоже до этого жила с Димычем. Правда, не отрицает. А Родионов отрицает. Может, правду говорит. Может, просто ее успокаивает. Не все равно, значит. Волнуется. Дорожит. Приятно. Хоть какая-то капля позитива в этой истории. Надо же, как ревность ее закрутила. Даже больно где-то там, в недрах груди.
  - Только не молчи, Оль. Ну что ты так расстроилась? Дура она , и все. Не бери в голову. Какая тварь ее укусила сегодня, не пойму. Надо же такую ахинею нести.
  Чем больше он пытался ее успокоить, тем ей становилось хуже. А вдруг правда? Что тогда? Он бросит своего ребенка? А Панова должна тут в роли разлучницы выступать? Ей это надо? Ей скоро уезжать, можно сказать. Калахан недавно только намекал, что скоро объявят результаты по вакансиям и все будет о кей. Улыбался и заговорчески подмигивал. Вот и хорошо, что о кей. Зачем тогда вообще переживать, разгадывать загадки чужих жизней? Да и вообще, что ей Родионов? Он даже никогда не говорил, что любит ее. Она тоже не говорила, но каждая женщина подспудно ждет этих слов. Даже если они являются простой профанацией.
  - Да ладно, забудь, - вяло произнесла она.
  - Как это забудь, если на тебе лица нет? Ну хочешь я сделаю эту чертову экспертизу, что бы тебя успокоить? Я не понимаю, правда, как у Дины хватает кишок идти на это, потому что, клянусь, я использую эту экспертизу что бы потом наказать ее легально.
  - Она же беременная. Что ты сделаешь? Не станешь же ты трогать ее в таком положении.
  - Да еще неизвестно, беременная вообще или нет. Наврала же про меня, может и про ребенка наврать.
  - Зачем?
  - Шизофреничка потому что. Раздвоение личности, выдумает себе муть всякую и верит в это потом.
  Панова пожала плечами. Шизофреничка или нет, а вела себя вполне естественно и уверенно, что главное.
  - Куда поедем ужинать?
  - Я уже не голодна. Хочу домой и спать.
  - Оля, ну хоть ты веди себя, как разумный человек.
  Отвернулась к окну. Она и ведет себя, как разумный человек. Не скандалит, не выясняет ничего. Просто хочет домой.
  - Денис, ты ведь мне обет верности не давал, ну чего ты так оправдываешься?
  - Понимаешь ли, мне не в чем оправдываться. Так что ты это зря.
  - Тогда о чем вообще разговор? Забыли, проехали.
  - Я не слепой.
  - Я тоже. Отвези меня домой.
  
  Он какое-то время ехал молча. Курил. Потом довольно жестко произнес:
  - Терпеть не могу, когда мною манипулируют. Тем более, когда манипулируют моими близкими.
  Он вытащил телефон из тесного кармана джинсов и набрал номер Дины. Тот случайный пьяный секс не мог привести к беременности. Он четко помнил, что использовал презерватив и помнил, что тот не рвался. И было это много раньше, чем два месяца назад. Дина блефует. Пусть делает экспертизу, пусть делает, что хочет. Иначе он никогда не отмоется от ее грязи. Потом еще будет умолять забыть об этой экспертизе, неужели она не понимает, на чьих нервах играет?
  
  
  
  ГЛАВА 9
  
  Бабушка сразу заметила, что Оля сама не своя. Жанна Тимофеевна прожила на свете больше восьмидесяти лет и вырастила троих детей, так что печали молодых людей угадывала в один момент. Из всех детей только Гоша жил рядом с ней, дочь уехала в Канаду около десяти лет назад и писала очень редко, а младший сын жил в Новосибирске и приезжал к ней далеко не каждый год. Семья Гоши стала ей самой близкой, а Оля - всегда была любимой внучкой. Чаще радовала, реже - огорчала. С мамой ее у Жанны Тимофеевной сложились отношения хорошие, хотя и прохладноватые. Но ведь лучше прохладные, чем ругань по поводу и без. Что-то случилось у них в семье недавно, что-то неладное, неприятное. Гоша толком сказать не мог, только твердил, что девочки его повздорили, и Оля ушла от них. Ну что же, говорил, пора ей уже самостоятельно жить, взрослая. Но глаза при этом грустные совершенно, темные, видно сразу, что не от добра самостоятельность Оленьке потребовалась. А недавно Оля квартиру сняла рядом с ней, заходить стала чаще. Жанна Тимофеевна к себе звала жить, но Оля воспротивилась, ни в какую не согласилась. Гоша опять сказал - самостоятельность, взрослая стала. А глаза все такие же темные при этом.
  
  А вот сегодня Оля совершенно расстроенная пришла. Чмокнула старушку, села за стол, а потом на руки голову опустила и заплакала. Бабушка голову ладонью теплой морщинистой накрыла.
  - Ну что ты, что ты, Оленька. Будет, будет тебе. Все хорошо, ну, не плачь, родная.
  Оля всхлипнула, потом резко вскинула голову.
  - Ба, а ты ревнивая?
  - Я то? Ревнивая, наверное.
  Жанна Тимофеевна улыбнулась. Вот оно в чем дело. Молодость, молодость! Одни и те же ошибки у всех.
  - Деда твоего покойного не раз ревновала. Ругались, бывало, не на шутку. А сейчас самой смешно самой.
  - А почему смешно?
  - А разве не глупость это? Если любит, то любит, нет - так нет. Что толку от ревности? Только голову больной делает, да сердце разъедает.
  - Как это, любит - так любит? А если сегодня тебя любит, а завтра - другую?
  - И что ты сделаешь? Цепями привяжешь? Счастье, Оленька, не привяжешь. И любовь тоже.
  - А я хочу. Хочу привязать, так крепко, чтобы никуда не убежал.
  - Тут то и начнутся твои несчастья. Потому что никто в неволе жить не захочет.
  - Да любой брак - неволя. Разве не так?
  - Нет, не так. Брак - это компромисс ради любви, родная, а не неволя. Если в неволю превращается, грош цена этому браку.
  - А вот ты думаешь, папа счастлив?
  - Гоша? Трудно сказать. Разве ты не лучше знаешь?
  - Да не знаю я ничего, ба.
  Ольга вздохнула.
  - Как-то неправильно у меня все в жизни, ба. Все не так.
  - А как - так? Разве есть рецепт для всех одинаковый?
  - А хорошо бы иметь. Чтобы знать, как все наладить.
  - Зачем тебе рецепт чужой? Слушай себя, сердце свое, Оленька, слушай. И все само наладится.
  - Что-то пока мое сердце ничего путного мне не подсказало. Уж сколько дров наломала. Все думаю, имею право, а потом начинаю сомневаться. Вот ты, наврное, никогда не ошибалась, да, ба? Потому что я помню, дедушка на тебя, как на богиню смотрел. Обожал до последнего дня. Как ты так жила? У меня же в жизни все кувырком. Сплошные неприятности
  - Ну что за глупости ты говоришь, Оленька. Все образуется. Не бывает, чтобы все время плохо.
  - У других не бывает. А у меня - запросто. Как пошло-поехало, так не остановишь.
  - А ты еще мои слова вспомнишь, Оленька, еще вспомнишь. И самой смешно будет, что так расстраивалась.
  
  Жанна Тимофеевна вздохнула и заправила светлый локон Олиных волос ей за ухо. Смешная какая Оля. Ничего, споткнется несколько раз, потом ходить научится. Глядишь, помудреет, и с матерью помирится. А то Гоша извелся совсем. Еще спрашивает - счастлив ли. Кончено, несчастлив. Дочь с матерью разругалась, все в грусти великой находятся, откуда тут быть счастливым? Раньше был счастливым. И хотя удивлялась Жанна Тимофеевна порой, как такая женщина, как Марина, его делает счастливым, но все же факт оставался фактом, и материнское сердце не обманешь - счастье его в браке было не показным, а настоящим. Пока Оля чего-то не напортачила. Но что она, такая светлая девочка, могла сделать? Тем более сама страдает вон как. Жалко, мочи нет.
   - Пойду я спать, ба. У тебя сегодня останусь, ладно?
  - Каждый день тебе это предлагаю, ты же противишься.
  
   Оля чмокнула ее в лоб и пошла стелить постель. Телефон отключила. Разговаривать ни с кем не хотелось. С Денисом разговаривать было особенно страшно. Завтра должен быть готов результат экспертизы и она жутко нервничала. Эти три дня, которые они ждали результата, она не могла с ним толком общаться, вся издергалась, а сегодня вообще нервы сдали. Он при этом не понимал ее нервозности, являл собой образец спокойствия и был уверен, что никаких неожиданностей не будет. Дине сделали пункцию и аспирировали ткани с клетками младенца, которому было всего недель семь-восемь. Делалось это на глазах Дениса и Ольги. Он настоял, чтобы она пришла на процедуру. Сама все увидишь, сказал он. Чтобы не было потом вопросов. Никогда.
  Денису сделали соскоб с внутренней стороны щеки и сказали ждать четыре дня для получения отчета. С каждым днем Ольга становилась все мрачнее, словно ожидала смертного приговора. Динара несколько раз звонила ему на мобильный при Ольге и играла на нервах. Он же с завидным упорством сохранял спокойствие и говорил, что и сам ждет поскорее результатов, потому что потом Динаре придется отвечать уже по статье закона, раз нормальных просьб она не понимает.
  Он был спокоен, и это укрепляло ее веру в то, что бояться нечего. Но и Динара вела себя чрезвычайно уверенно. Даже на процедуре забора тканей ребенка она улыбалась и постоянно говорила о том, что наконец-то папочка увидел своего малыша на мониторе. Младенец, уже человечек, метнулся к стенке матки при проколе. Динара спокойно наблюдала, как делают забор материала, а Ольге стало страшно за маленького человечка, страшно испугавшегося, что от него хотят избавиться. Может, просто показалось.
  Если Дина и блефовала, то блефовала блестяще. И Ольгу это выбивало из колеи. И вопрос "А вдруг?" звенел назойливым колокольчиков в голове ночью и днем. А вдруг... И что тогда? Даже если... Но тогда это случилось всего два месяца назад. Они уже встречались. Ну и что? Сама говорила, что это все так, легко и весело и никто никому не обязан. Только зачем он тогда ей врет? Сказал бы, всем было бы легче. И самое худшее "а вдруг" - если вдруг ребенок его. И что тогда? Сколько мужчин наживают детей на стороне, а живут с другими женщинами. Потому что любовь, секс и дети не всегда в одном флаконе существуют, к сожалению. И все же - а вдруг... Что тогда? Тогда она не сможет. Не сможет даже рядом с ним стоять. И не только из-за вранья. А потому что тогда он скажет - я все равно с тобой. Это она знала наперед. Он так и скажет. И бросится просить прощения и убеждать, что она ему нужна. Убеждать он умеет и Ольга ему поверит. В очередной раз. И тогда родится еще один брошенный ребенок. Еще один. Брошенный. Она уже стала однажды причиной чьей-то беды. Ради существования ее семьи, брака ее родителей, ее благополучия, когда-то уже бросили ребенка. И теперь повторится то же самое. Воскресный папа, алименты, это все целлулоид. Это не настоящее. А вдруг... Тогда конец всему. А ведь она любит его. Ну и что? И что от того, что он звонит постоянно и смеется над ее нервозностью? Ему смешно. А она довела себя до того, что разрыдалась прямо перед бабушкой. Да, она ревнует. До смерти ревнует. И до смерти боится, что завтра, возможно, будет ее последняя с ним встреча.
  
  
  Она отпросилась с работы на пол дня.
  - Ты что, замуж выходишь? - пошутил Димыч.
  - Нет. Что за шуточки! - огрызнулась Панова.
  - Ты так психуешь, вот я и подумал...
  - Ну и держи свои мысли при себе.
  Обиделся.
  - Прости, Димыч. И правда психую. Я побежала. Может, потом расскажу, если обойдется.
  - А если нет?
  - Тогда сам все узнаешь.
  Димыч обиженно ссутулился и прильнул к монитору компьютера.
  
  Родионов повез ее в НИИ Генетики, где им должны были выдать результат. Ольга села в машину и прилипла к окну. Она просто не могла смотреть на него. Она даже не знала, что выражает ее лицо и боялась показать его Денису. Надо же, как может один день, одно единственное событие настолько ввести ее в состояние транса. Несмотря на валерианку, принятую с утра, голова казалась осиным роем, в ушах стоял звон от собственных мыслей. Он что-то спросил ее о работе, она ответила одним словом, так и не повернувшись. Ей даже было чуточку стыдно от того, что ведь скорее всего она неправа, а так обижает его. Несправедливо. Но все же ее существо превратилось в комок нервов и она ничего не могла с этим поделать.
  - Меня даже обижает, что ты настолько не доверяешь мне, - произнес он несколько агрессивным тоном.
  - Почему не доверяю?
  - Потому что ведешь себя так, словно завтра - ядерная война. Как ты только можешь подумать, что, сомневайся я хоть малость в том, что эта идиотка нагло врет, я бы не сказал тебе об этом?
  Пожала плечами. К чему сейчас спорить? Скоро уже все будет позади.
  - Слава богу, что скоро все закончится и ты прекратишь свои истерику.
  - Не смей так со мной разговаривать.
  - Но мне тоже надоело! Сколько дней ты уже ведешь себя так, словно узнала, что я - насильник и убийца.
  Денис перешел на повышенные тона. Совсем не характерно для него. Ей стало страшно, что он сейчас врежется куда-нибудь.
  - В чем проблема. Я не пойму? Ведь я сказал тебе, что все это вранье, что еще ты хочешь услышать? Ну что ты молчишь? Где твоя логика, Оль? Ну что ты ведешь себя, как...
  У него даже не нашлось подходящего сравнения. Ольга вновь молча пожала плечами. Он закурил. Припарковался. Хлопнули дверьми машины и молча прошли в здание НИИ. В холле института их ждала Динара. Белое платье-футляр с крупными черными пуговицами. Черные волосы, спадающие прямым каскадом на плечи. Улыбка, обрамленная ярко-красными губами.
  - Приехал? Что так долго?
  Дина словно не видала Ольгу рядом с Родионовым.
  - Они нас ждут, будут вскрывать результат в присутствии обоих, чтобы все было прозрачно, ну, ты понимаешь.
   Их нервный вид ее рассмешил. Особенно хмурый взгляд сморчка. Похоже, не все ладно в датском королевстве.
  - Ну что, пошли?
  
  В кабинете генетических анализов и консультаций их ожидала невысокая женщина в очках, та же, что консультировала их перед сдачей анализов. Она улыбнулась дежурной улыбкой и протянула им два больших коричневых конверта.
  - Оригинал и копия. Еще одна копия останется у нас в архиве. Прошу вскрыть сейчас и задать вопросы, если они возникнут.
  
  Родионов выхватил конверт и торопливо надорвал его, выудив несколько страниц отчета. Шевелил губами, пробегаясь по колонкам с цифрами и расчетами, переворачивал страницы в поисках заключения. На предпоследней странице остановился, стал читать внимательнее. Потом поднял глаза на женщину-консультанта, растерянно посмотрел на нее. Прочел еще раз.
  -Это ошибка. Этого просто не может быть.
  - Вы можете повторить процедуру в другом месте, если хотите. Но наши расчеты не ошибаются, уверяю вас.
  - Но этого не может быть! Вы должны найти. В чем тут ошибка!
  - Там все написано. Ничего категорично утверждать нельзя, только предположить. С довольно высокой долей вероятности.
  Родионов тряс отчетом перед ее носом, с трудом удерживаясь, чтобы не разорвать бумаги сию минуту.
  - Значит, вас подкупили! Потому что этого не может быть, я вам говорю! Уж кому, как не мне знать!
  - Не оскорбляйте меня, пожалуйста.
  Генетик поправила очки на носу, слегка разрумянившись от напора Дениса. Она видела множество гневных реакций выявленных отцов, и все грозились вывести ее на чистую воду. Потом, правда, успокаивались и признавали факт.
   - Я еще раз повторяю, вы вправе повторить анализы в другом месте. Хотя сомневаюсь, что вы найдете более квалифицированную лабораторию.
  Динара тоже вскрыла свой конверт. Она немного нервничала, но совсем немного. Она наблюдала за поведением Родионова и знала, что не ошиблась. План сработал.
  - А Вы, уважаемая, что же, не хотите ли взглянуть? - пропела она елейным голоском, протягивая бумаги Ольге.- Ведь Вам же жутко интересно, не так ли?
  - Как ты это сделала? Как?
  
  Голос у Родионова звучал так, словно ему сжали горло. Неужели она подкупила здесь всех? Но ведь он предупредил соответствующих людей, чтобы проследили. Не может быть. Осечки не может быть. Что же она сделала? Презерватив проколола, украла, сохранила? Но где, когда? Что она могла сделать, эта стерва, которую он готов был задушить прямо сейчас?
  Ольга добралась до выводов.
  "Как видно из представленных данных, заявленный отец обнаруживает формальное совпадение с ребенком как минимум по одному из аллелей во всех исследуемых локусах. Таким образом установлено: генетически материал ребенка мог быть получен от заявленного отца, то есть отцовство Родионова Д.Н. в данном исследованном спорном случае не исключается. Совпадение генотипа можно считать закономерным, то есть обусловленным кровнородственными родительскими отношениями заявленного отца и ребенка."
  
  - А почему вы не пишете, каков процент вероятности? - вдруг спросил Денис.
  Как будто за последнюю соломинку схватился.
  - Мы отказались от этой практики. Если мы пишем такой вывод, то это значит процент достоверности достаточно высок. Если доходит до суда, то в расчет берутся и другие факты, но это уже не наше дело.
  - Какие факты?
  - Простите, насчет этого вам следует проконсультироваться у юриста. Мы всего лишь генетики и можем сказать, что совпадение генов достаточно для того, что бы признать наличие у ребенка близкую кровнородственную связь с вами. Мы вам уже объяснили, в чем суть нашего анализа. Ошибки быть не может.
  
  - Ну что, папочка? Отзвенела осень золотая?
  Динара широко улыбалась.
  - Думаешь, все так легко? Я не остановлюсь.
  Родионов приблизился к ней вплотную, не вынимая рук из карманов, словно опасаясь, что не сдержится и ударит ее.
  - Ты знаешь, что это неправда. Что за трюк стоит за этим,я не знаю. Но узнаю, поверь мне.
  - Испугалась. Прямо вся дрожу. Кстати, не нервируй мать твоего ребенка. И так мы его потревожили этим анализом, еле кровотечение успокоила потом. Так что остынь, Родионов. И не волнуйся так. Мы еще такую свадьбу сыграем, всем на зависть. Могу даже твою подружку себе в свидетельницы взять. А, Оля, пойдете?
  
  Панова пожала плечами. На нее напала совершенно неуместная апатия. Ей стало все равно, о чем эти двое разговаривают. А вдруг... Она так много передумала по этому поводу, что ей даже не пришлось принимать решения. Оно было готово. А вдруг... Что тогда...
  
  
  ГЛАВА 10
  
  Ольга шагала по ночной улице, вдоль парка, не замечая вечерней прохлады, погруженная в собственные мысли. Она была зла на весь мир. Обиженный ребенок, непонятный, обманутый. Кругом обман. Почему? Все так живут или просто ей так крупно везет?
  Одна из улиц завела ее к старым домам, сталинских еще времен, домам-тортикам, с витиеватой лепкой на стенах и подвальными помещениями, окна которых наполовину возвышались над уровнем дороги, а наполовину скрывались под землей. В одном из таких окон горел свет. Занавески невнятно-грязного цвета были раздвинуты. Ольга замедлила шаг, поддавшись природному любопытству, и заглянула в окно. Совершенно убогая обстановки комнаты, облезлые, в ржавых разводах стены и помятый алюминиевый тазик под изогнутой трубой вызвали в ней невольное отвращение. Посереди этого царства нищеты у стены за низким столом сидел в инвалидном кресле, низко согнувшись над учебником и тетрадью, мальчик лет десяти. Он, казалось, не замечал ничего вокруг, он погрузился в мир книги и усердно выполнял данное задание. Ольге стало неловко. Ребенок, даже такой незрелый мальчуган, с полным коробом собственных проблем и горестей, может использовать свои обиды и злость на несправедливо устроенный мир для того, чтобы сконцентрироваться, собраться силами и идти, назло всем обстоятельствам, к намеченной цели. А что же она? Плюнула и ушла. И не знает, что делать дальше. Раскисла, как мякиш в воде.
  Даже то, что раскисать было от чего, не могло служить оправданием. С Родионовым все было решено. Слушать его оправдания о подставе, обмане, хитроумных интригах Динары казалось просто отвратительным. Она несколько раз думала о том, что если бы он сразу признал вероятность отцовства, она куда спокойнее отнеслась бы к результатам. Но чтобы такой, казалось бы, кремень-мужик, надежный, как скала, оказался обычным разгильдяем, не способным отвечать за собственные поступки, ударило по всем болевым точкам доверия. Ольга не желала больше его видеть и он, похоже, смирился. Внутреннее противоречие терзало сердце, быстрое отступление Родионова било по самолюбию. Мог бы и побольше усердия проявить, больше настойчивости. Попытался - и отступил. Она ему, может, не так уж и нужна была, в конце концов? Ведь сам виноват, вина доказана, неужели кроме как отрицать все и обижаться, что она не верит, ничего в его арсенале не осталось? Причем, судя по последнему разговору, он обиделся на нее не меньше нее самой. Не просто обиделся, а разозлился. Даже ударил по самому больному.
  - Ты со своими принципами и близорукостью скоро выкинешь из своей жизни всех близких тебе людей.
  Она сделала вид, что ее не пробило. А потом опять рыдала в подушку.
  Но последней каплей послужила подножка, подставленная Калаханом. До недавнего времени певший ей дифирамбы и обещавший золотые горы, он вдруг пошел на попятную.
  - Нил, вы бы не могли узнать, есть ли у меня еще шансы? Сроки решений уже прошли, а от них нет ответа.
  - Раз нет ответа, значит, не прошла.
  Резко так, но при этом посмеиваясь, словно наблюдать ее поражение доставляло ему немалое удовольствие.
  - Но ведь три места.. Неужели ни в одно не прошла? Я вроде подходила по всем параметрам, прошла в шорт-лист по двум позициям, а теперь - тихо. А они с вами не связывались?
  - Нет.
  - Я ведь вас в рекомендатели поставила. Вы ведь сами говорили, что...
  - И что с того? Значит, выбрали других. Шорт-лист еще ничего не значит.
  Он даже не собирался ее утешать. Не собирался советовать подать еще куда-нибудь. Не собирался воодушевлять. Ей казалось, что подай она сейчас заявление об уходе -он спокойно его подпишет. Абсурд. Что произошло? Информация о ее разрыве с Родионовым не могла докатиться до Калахана. Немыслимо. Слишком разные инстанции. Но тем не менее что-то произошло и Калахана Панова больше не заботит ни как сотрудник, ни как человек.
  Димыч сочувствовал, но помочь ничего не мог. После того, как она съехала с его квартиры, как дала понять, что больше их ничего не связывает, она практически перестала делиться с ним своими бедами. Он знал, что она поселилась на квартире недалеко от бабушки, в ожидании, что через пару месяцев уже уедет. Она частенько столовалась у бабушки и встречалась там с отцом, категорически отвергая все попытки примирения с матерью. В квартире у нее был полный бардак - она даже не трудилась обустроить ее, привести в человеческий вид. По всему угадывалось временное жилье и Панова не собиралась этого менять. Как только ей сказали, что она прошла в список возможных кандидатов на вакантные посты, она решила, что дело на 90% сделано и с помощью Калахана и еще каких-то неведомых ему сил поддержки она непременно получит желаемую работу. А в итоге она не получила даже ежегодного повышения оклада, которые обычно объявляется во второй квартал каждого года. Димыч хотел было предложить ей переехать обратно к нему, чтобы сэкономить деньги, но боялся. Панова была на взводе и могла так отшить, оскорбившись, что лучше и не пробовать.
  О чем Димыч не знал, так о разрыве с Родионовым. Если представить Ольгину жизнь, как чашу с белыми и черными шарами удачи и неудач, то на данный момент, похоже, белых шаров почти не осталось. И когда она успела истратить все свои кредиты? Похоже, лучше не задумываться о таких вещах, а просто идти вперед. Как тот мальчуган, усердно делающий уроки в невыносимых условиях.
  
  Две недели Ольга прожила, еле волоча ноги. На работе Калахан как будто решил любыми способами вынудить ее уйти. Открытым текстом он ничего не говорил, да и не требовалось. Началось с того, что утром она пришла, а ее рабочий стол чист, как белый лист.
  - Где мои вещи?
  - Они перенесли их в другую комнату.
  Димыч виновато хлопал глазами, приказ есть приказ.
  - А почему?
  Он пожал плечами.
  - Ханна заявилась с утра и сказала погрузить твои вещи в коробку и перенести в другую комнату.
  - Куда?
  - В подсобку.
  - Ту, что у туалета?
  Он кивнул. Именно ту, маленькую, душную, без окна. Ее держали про запас, там никто никогда не сидел.
  Ольга поджала губы и направилась к Ханне. Та совершенно спокойно поправила очки и заявила, что они ожидают нового консультанта и Калахан приказал приготовить ее бывшее место для него.
  - Кстати, проверь, все ли перенесли. И файлы свои из шкафа не забудь все захватить.
  - Но почему меня надо именно в подсобку селить?
  - А другого места нет. - безапелляционно заявила она, хотя это было заведомой ложью.
  - Но мой помощник будет находится в другой комнате, разве это удобно?
  - Пусть пока сидит там. Возможно, он будет помогать и консультанту, не только тебе.
  К Калахану она не пошла. Зачем унижаться еще больше? Под недоуменно-сочувствующие взгляды остальных сотрудников они с Димычем перенесли оставшиеся файлы. Она села за стол в подсобке и закрыла лицо руками. Вдохнуть-выдохнуть. Она как-нибудь справится. Должна справиться.
  Чуть позже ей стало понятно, что по поводу ассистента-Димыча Ханна не стала говорить ей самого главного - помогать Ольге уже и надобности не было. Ей стали так мало поручать, что она маялась от безделья.. Ее больше не звали ни на какие собрания менеджеров, ее не отправляли на встречи. Она ощущала себя тенью. Никому не нужной, незаметной тенью. Пора было уходить, но уходить оказалось некуда.
  Родионов не искал встречи с ней. Почти каждый вечер она или плакала или просто лежала на кровати и смотрела в потолок. Даже к бабушке не хотелось заходить - настроение было таким мрачным, что отвечать на вопросы не было ни сил, не желания. В голову лезли самые разные мысли. Почему, как она пришла к такому мрачному провалу в своей жизни? Однажды она даже подумала, что мать таким образом возвращает ей свою обиду. Но это было бы несправедливо. Ведь мать сама настолько грешна, что не должна иметь никакого права на обиды. Она имеет право лишь принять любое наказание за свое преступление. Скорее всего, это разрушенная судьба той брошенной девочки теперь бьет бумерангом по ним всем - несчастный отец, депрессирующая мать, Ольга-человек-тень. Отношения с Родионовым слишком быстро подошли к концу. Она даже не успела спросить у него, смог ли он что-то узнать. А теперь - уже не важно. Уже невозможно. Уже остается только лежать и смотреть в потолок.
  Она всегда свободно брала с собой рабочий ноутбук из офиса и работала дома, когда не успевала закончить дела на работе. Это было настолько привычным, что она даже не стала покупать себе компьютер и свои файлы все хранила на жестком диске ноутбука, не утруждаясь переписывать их никуда. На выходные она вновь взяла домой ноутбук и провела два дня, выискивая в сети, куда можно податься. Работа, вакансии, все что-либо стоящее требовало хорошей характеристики и рекомендателей. На Калахана уже нельзя было полагаться. А рисковать и отправлять свое резюме, чтобы потом получить из-за Калахана щелчок по носу было боязно. И унизительно.
  Тем не менее она сохранила несколько ссылок и в понедельник принесла ноутбук в офис.
  Через полчала к ней заглянул Димыч. По лицу было видно, что собирается сообщить что-то не очень приятное.
  - Что на этот раз? Меня выселяют на улицу?
  - Нет. Но Калахан шумит, что сотрудники берут домой офисное оборудование без должного разрешения, что это беспредел, что теперь каждый должен расписываться, если что-то уносит, и обосновывать, почему.
  Ольга молчала.
  - Ты брала свой ноутбук?
  - Брала. Как всегда.
  - Видимо, он заметил. Или доложил кто. В общем...
  - Так где теперь надо просить разрешения?
  - У него самого, если это ноутбук. Или у Ханны.
  - Чудненько. Чепуха, конечно, но чудненькая чепуха. Прямым текстом это означает, что теперь мне забирать ноутбук нельзя.
  - Слушай, чем ты им так насолила, а? Я никак не пойму. Они как с цепи сорвались с Ханной.
  - А я и сама не знаю. Но мне пора отсюда убираться, это точно. У тебя запасной флешки нет? Скопирую, что мне надо, потом оставлю драгоценный ноутбук в покое. Впрочем, уже нечего терять, использую офисный интернет в своих целях и пусть попробуют что-нибудь мне сказать.
  - Я время от времени подчищаю сервер от следов твоих блужданий по сети, так что делай, что хочешь.
  - А что, они уже следят, на какие сайты я захожу?
  - Да. За всеми следят. Потом блокируют некоторые развлекательные сайты. Но твои следы все в порядке, я слежу за этим.
  - Спасибо, Димыч. Один ты у меня друг и остался.
  Он потоптался у ее стола и ушел. Друг. Тоже нашла слово. Ей вообще в жизни кто-нибудь нужен?
  
  
  Вечером у входа в подъезд к ней подошел невзрачного вида мужчина. Таких обычно не замечаешь в толпе, а, встретив, с трудом вспоминаешь после, как он выглядел. Человек-тень. Он представился Михаилом Алексеевичем, сказал, что люди из его организации уже встречались с ней раньше, а именно Денис Николавевич Родионов, но так как отношения их прервались, он продолжит сотрудничество.
  - Но я вам уже ничем не могу быть полезна, - без эмоций ответила Ольга.
  Она не удивилась его появлению. Она знала, что так просто из подобных пут не вырываешься.
  - Нам виднее.
  - Я вам ничем и не обязана. То, что требовалось от меня, я сделала. Ваши же меня ничем не поддержали. Напротив, сейчас вокруг меня в офисе сложилась отвратительная обстановка, меня буквально выживают, и я подозреваю, не обошлось без утечки информации о моих отношениях с вами. Я рискую остаться без работы, без денег и с ужасной репутацией.
  Она едва не плакала, а ее собеседник слушал молча, не пытаясь предотвратить истерику.
  - Конечно, так мне и надо. Игра на два фронта всегда в итоге каралась, вот я и получила. От работодателей по носу, и от вас тоже.
  - От нас вы пока еще ничего не получили, насколько мне известно.
  - И не надо. Лучше оставьте меня в покое и я как-нибудь придумаю, что мне делать.
  - Меня информировали, что вы хотели бы работать за границей?
  Панова нахмурилась.
  - Так хотели или нет?
  - Уже ничего не получится. Моя репутация в "Здоровом поколении" так испорчена, что ничего мне не светит.
  - Можно подумать, кроме этого вшивого НПО больше негде работать.
  - Есть где, есть! Но кто же меня возьмет?
  - Я повторяю вопрос - вы все еще хотите работать за границей?
  - Кем?
  - Уф.
  Михаил Алексеевич нетерпеливо вздохнул.
  - Делать что-то подобное тому, чем вы занимались и в этом вашем НПО. Так что?
  Она задержала дыхание. Нет, это невозможно. Так не бывает. В ее корзину вновь посыпались белые шары?
  - А Калахан?
  - У него много должков, не волнуйтесь. Он не станет перебегать вам дорогу.
  - Что мне надо делать?
  - Четко следовать инструкциям и не отказывать в общении нашим людям.
  Она предупреждающе подняла руку.
  - Кроме Родионова.
  - Мы подумаем.
  - И кроме совершения противозаконных действий. Я не буду подписывать ничего, что обяжет меня шпионить.
  - Не смешите меня.
  - Вам будет не до смеха, когда вы потратитесь на меня, а я откажусь сотрудничать.
  - Никто не собирается на вас тратиться. Все оплатит та организация, которая даст вам работу. Вам придется только подать заявление по тому адресу, что я вам дам.
  - А в чем подвох?
  Он вопросительно посмотрел на нее и вновь несколько раздраженно фыркнул.
  - Почему они меня возьмут на работу, зачем я им?
  - Вы хороший сотрудник. Такими не разбрасываются.
  Теперь фыркнула Ольга. Чепуха какая! Так она и поверит, что кого-то в наши дни берут на работу из-за "хорошести". Что угодно, только не это! Михаил Алексеевич уловил нотку недоверия и тут же поспешил пояснить.
  - Вы сделали немало для нас, Ольга. Вы даже сами не можете оценить как ценна оказалась для нас информация, предоставленная вами. Мы просто хотим вас отблагодарить. Да и друг в далекой стране не помешает.
  - Ага! - ухватилась она за последнюю фразу. - Значит, все-таки друг в далекой стране? Значит, намереваетесь меня как-то использовать?
  - Этого может никогда не произойти. Мы держим наших друзей в самых разных точках, с учетом того, что ситуация может перемениться в любой момент и нам понадобится узнать какая там погода.
  - Хорошо, - усмехнулась Панова.- О погоде я вам расскажу. Куда подавать заявление на работу?
  - Чистая формальность. Вот здесь все найдете.
  Он выудил из недр глубокого кармана куртки сложенный вчетверо листок бумаги. Она развернула его, пытаясь прочесть при тусклом свете ламы около подъезда. Там значился электронный адрес. И все.
  - И это все?
  - Вы же умная девушка, дальше сами разберетесь. До свидания и спокойной ночи.
  Он учтиво кивнул и зашагал по тротуару прочь. Она больше никогда его не видела.
  
  ***
  
  Панова повторила свою просьбу несколько раз. Для убедительности. Ужин - без мамы.
  - Но ты же уезжаешь,Оля. Ты не увидишь ее год, а то и больше. Ладно уж тебе.
  - Вот и хорошо. А тебе не приходило в голову, пап, что я из-за нее и уезжаю?
  Зачем она это сказала? Чтобы добить его? Ведь неправда. Не вся правда, вернее. Она и до ссоры стремилась уехать. Зачем же теперь давить отцу на больное место?
  - Но это так... так по-детски.
  - Причина вовсе не детская, пап. Уверяю тебя.
  - Нет таких причин, Оль, просто нет таких на свете причин, чтобы отказаться навсегда от матери.
  - Есть. Просто ты упорно закрываешь на это глаза.
  - Марина очень переживает.
  - Ей не повредит. Не раньше, так хоть сейчас пусть немного почувствует, как ...
  - Оля, ты никогда не была такой жестокой. - в его голосе звучал ужас, смешанный с горьким удивлением. - Что случилось с тобой?
  - У меня ощущение, что мы, ты, пап, и я, расплачиваемся за чужие грехи. Это не справедливо.
  Отец вздохнул. Он постарел. Он больше не понимал, как устроен мир. Он не понимал, как устроена его родная дочь. Она словно повернулась в ним другим боком, а там вместо родного лица - черная дыра. Ну что с ними делать, с девочками? Марина совсем потухла. Замкнулась, захлопнулась. Прижмется к нему по вечерам и уставится в телевизор невидящими глазами. А иногда наоборот, словно бес в нее вселяется, начинает чистить весь дом, каждый угол, перебирать шкафа, готовить, строгать, лепить, зазывать гостей на ужин, заполняя пустоту разговорами и шумом. Казалось, она смирилась с разрывом и даже находила в этом какое-то мазохистское удовлетворение. Словно, как и дочь, считала, что пришло время расплаты. Только вот за что? Панов не знал. И не спрашивал. Возможно, боялся, что не сможет абстрагировать себя от ситуации, как Оля. Но и жить с этим не сможет.
  
  На прощальный ужин к бабушке явились Ольга, отец и двоюродная сестра Аленка. Ужин получился грустным и напряженным. Как бы Алена не старалась развеселить всех, представляя Ольгину жизнь в Африке, разрядить обстановку не удалось. И даже бабушкины котлеты и брусничная наливка не спасли. Наоборот, Аленка, захмелев, завела с Ольгой бессмысленный спор, в итоге чуть не поссорились.
  - Смотри, не выскочи там замуж, Оль! - хихикала Аленка, раскрасневшись от наливки. - А то потом будем черномазеньких ребятишек нянчить.
  - А если и так? - холодно спросила Ольга. - Ты что, чернокожего ребенка на руки не сможешь взять?
  - Ой, не представляю. Да и вообще - они же другие совсем! Как инопланетяне.
  - Такие же, как и мы. И дети такие же.
  - Ты прям так говоришь, как будто уже точно решила там приглядеть кого-то. Может, мы чего не знаем, а? - хитро подмигнула Аленка.
  Ольга смотрела на нее, как на убогую. Ну и дура. И откуда такие мысли в голове?
  - А ты, пап? - повернулась Ольга к отцу. - Ты тоже считаешь, что не смог бы взять на руки чернокожего ребенка?
  Панов смешался. Потом немного смущенно улыбнулся.
  - Было бы неожиданно, конечно. Но в целом - все равно.
  - Может мне тогда усыновить там парочку?
  - Ой, Ольченок, - выпучила глаза Аленка. - ты совсем сбрендила! Своих рожай лучше.
  - И своих тоже. И чужих привезу. В подарок. А, пап? Ты бы взял на воспитание?
  - Я и тебя одну никак не могу воспитать, - отшутился Георгий Юрьевич.
  - Нет, ну прямо мода пошла на усыновление, - протянула томно Аленка, любительница гламурных журналов и сплетен о звездах Голливуда. - То одна усыновит, то другая. И все только и говорят об этом.
  - А почему бы не говорить, Ален? Разве не молодцы они? Могли бы деньги на шмотье тратить, а они - детей из приютов вытаскивают, дают им дом.
  -
  - Все это показуха. Модно - вот и делают. Очередной проект.
  - Я такой моде безумно рада. Правда, не заметно, чтобы все валом побежали усыновлять детей, эту моду подхватить труднее, чем моду на сумочки. Зато осуждать, как ты, - так пожалуйста.
  - Ну что ты завелась, Оль? Тебе то это зачем? Звезды усыновляют ради пиара, налоги скашивают, еще зачем-то, не знаю. В журнала полно про это пишут. А у тебя вообще откуда такие мысли могут быть? Ты же не мать Тереза. Что-то я не замечала в тебе качества святой, сестрица.
  Аленка хитро прищурилась. Бабушка и Георгий Юрьевич с опаской смотрели, как все больше и больше злится Ольга. Алена, конечно, несла чушь полную, но не ссорится же в последний вечер!
  - А знаешь почему разные людишки поливают грязью тех звезд, которые делают добрые дела? Ищут у них корыстные мотивы? По элементарной причине - свое бездействие надо же как-то оправдать. Те, делающие, корыстными дрянями у них выходят, а они, ничего не делающие, высокоморальные и бескорыстные, беленькие и пушистые.
  - Да, я вот считаю, лучше ничего не делать, чем делать ради показухи. Противно даже!
  - И что тебе противно? Что кому-то жизнь улучшили? Пусть даже ради показухи.
  - Когда есть деньги, отчего бы не потратить их и на такой рекламный ход.
  Ольга побелела.
  - И что, многих бы усыновила, дай тебе сейчас миллион?
  - Нет, я другая. Я не могу так рисковать собственной жизнью. Кто еще знает, какие там гены и что из них вырастет.
  - Вот именно. Других много, знаешь ли. Больше, чем тех, кто рискует.
  - Да лучше бы эти голливудские красавицы отдали деньги на несколько детских домов, чем растить в роскоши одного - двоих приемышей.
  Тут вмешался Георгий Юрьевич.
  - Это утопия, Алена. Эти деньги до детей просто не дошли бы. Или бы их проели за один день. Да, сотни ребятишек однажды наелись бы. И приняли бы витамины. И что потом?
  - А ничего. Зато, - обрадовалась поддержке Ольга. - если взять одного ребенка и дать ему гарантированно обеспеченную жизнь, это намного более реальная помощь. И эффективная. Так пусть это будет реклама, увертка от налогов, что угодно. Главное - результат, конкретная, реальная помощь нескольким детям.
  - Ладно, девочки, - примирительно произнесла бабушка, разливая чай по кружкам. - Вы спорите ни о чем. Я уверена, Алена так не думает, просто тебя подзуживает, Оленька.
  Аленка раскрыла было рот, чтобы возразить, но, поймав испепеляющий взгляд сестры, заткнулась. Георгий Юрьевич облегченно вздохнул. Наконец-то угомонились. А то Ольга уже была готова взорваться.
  - Ладно, замяли тему. - сказала Ольга. - Пока я никого не усыновляю. Ни черного, ни белого.
  - Вот! - Аленка подошла к ней и чмокнула в щеку. - Рожай своего лучше!
  - Бывает, рожают и бросают, - задумчиво сказала Ольга, вглядываясь в пузырьки чая около стенок фарфоровой кружки.
  - Ну, в нашей семье таких стерв не водилось отродясь. - уверенно сказала Аленка и открыла коробку бельгийский шоколадных конфет.
  Ольга не смотрела ни на кого. А когда она подняла глаза, ей не удалось понять, о чем думает отец. Продолжать тему она не стала.
  
  Отец вызвался проводить Ольгу на следующий день. Она согласилась - кураж куражом, а приятно, когда кто-то родной и близких пожелает тебе счастливого пути. Они крепко обнялись. Осталось сложное, глубокое и многоуровневое чувство, что позади остается не пустой город с чужими людьми, а любящие люди. Семья. Это вдруг стало важным.
  
  
  
  ГЛАВА 11
  
  Все позади. Сборы, проводы. Все позади и она была этому даже рада. Ждать так долго нового витка и, наконец, очутиться в нем, оказалось волнующим ощущением, сдобренным перчинкой страха ожидания неизвестного и грусти по оставленному за спиной. Все прошло, как ей и обещали. Она заполнила анкету-заявку и отправила ее на предложенный Михаилом Алексеевичем позицию. Не сказать, чтобы она сто процентов подходила под обозначенные требования, все же опыт работу у нее был несколько в другой области, но в общем ее стаж в "Здоровом поколении" оказался как нельзя кстати. Через неделю ей позвонили для проведения интервью, а еще через три дня сообщили, что она принята и должна приехать в Амстердам для недельной подготовки. А потом - Брюссель -Дакар - Банжул. В Гамбии в Банжульском аэропорту ее должны встретить и отвезти в офис, расположенный в деревне Маракунда на границе Сенегала и Гамбии. Там сконцентрировались группы беженцев из Сенегальской провинции Касаманс, спасающиеся от солдат армии сепаратистов.
  
  Панова ничего не знала ни о Гамбии, ни о Сенегале, разве что слышала о ралли Париж-Дакар. Позиция, на которую ее взяли, на бумаге выглядела весьма привлекательно - координатор проекта. Проект принадлежал фонду поддержки развивающимся странам Африки - ФПРСА. Их штаб-квартира располагалась в Амстердаме, но донорами были очень многие страны, даже Россия кое-что на образование давала. Цели у фонда были самые разные и менялись в зависимости от нужд страны. В данном случае деньги направлялись на организацию базовой медицинской помощи для групп беженцев. Ольга везла кипу документов с подробностями проекта, но самое главное она ожидала услышать от прежнего координатора, временно работающего там до приезда постоянного персонала.
  
  Перелет из Брюсселя в Дакар оказался утомительным. Рейс по сниженным ценам, рассчитанный на поток туристов не самого высшего класса, был забит до отказа. Узкие сидения, плотно спрессованные в длинные ряды, орущий ребенок, пинающий спинку кресла, в котором сидела Ольга, превратили полет в череду подсчетов оставшихся до приземления минут. В Дакаре самолет выгрузился частично, и тут же заполнился новыми туристами. Одеты, как в униформу. Футболки, шорты цвета хаки и тряпичные сандалии делали туристов похожими на сошедших с конвейера клонов. Перелет в Гамбию для европейцев был куда более дешевый, чем, к примеру, до стран Юго-восточной Азии, часовой пояс равнялся Гринвичскому, климат - прекрасный, отели довольно дешевы и расположены прямо на берегу Атлантического океана. В совокупности такой отдых был очень привлекателен для людей с малым бюджетом, желающих отдохнуть у моря в теплой стране.
  Ольга просмотрела бортовой рекламный журнал и пыталась прикинуть, будет ли у нее время приезжать в красивые отели и рестораны, описанные в проспектах. И будет ли вообще время хотя бы к пляжу выезжать. Пока у нее не было никаких идей на счет распорядка ее дня и прочего. Как жили экспаты в "Здоровом Поколении" в Москве она имела представление, но, похоже, ее миссия несколько отличалась и по целям, и по месту действия. Даже офис находился не в столице Гамбии, а в глуши, куда только беженцам и интересно наведываться.
  
  - Тебе, конечно, хочется передохнуть, но ехать нам всего часа три, так что поедем сразу в нашу родную Маракунду.
  Нестор Мертц подхватил сумку Ольги и свистнул носильщика, чтобы взяли чемоданы. Носильщики наперегонки бросились к ним, толкая перед собой тележки, словно на гоночной трассе. Нестор обладал внешностью мулата, его кожа была достаточно смуглой, чтобы выдавать африканские корни, но черты лица не обладали характерной выпуклостью и округлостью. Среднего роста, коренастый, с мускулистыми руками и крупными зубами, он широко улыбался и разговаривал голосом джазового певца.
  - Да я не очень устала, - попыталась бодриться Ольга, зевая при этом в ладонь.
  - Приедем, отдохнешь. У нас тут рабочий распорядок не как в столицах, это провинция, на все делается скидка, у нас свой режим, тем более - мы в Африке.
  - И что это меняет?
  - Увидишь! Думаю, тебе понравится.
  
  Нестор засмеялся.
  Ольга с любопытством разглядывала людей. Она никогда еще не была среди такого количества чернокожих людей. Было как-то странно, все необычно, разноцветные одежды, тюрбаны на головах, длинные платья-кафтаны на мужчинах, украшенные непривычными кружевами, и на фоне этого - девушки с осиными талиями в обтягивающих джинсах и кофточках, трещащих по швам на округлых грудях. Небольшая группа туристов в широких футболках, шортах и кепках, ожидаюла своего рейса. Дети, привязанные к спинам матерей. Ольга словно смотрела в окошко калейдоскопа, не успевая запоминать детали меняющихся картинок. Нестор усадил ее в белый Ленд Ровер и сам сел за руль.
  - Решил не звать сегодня водителя, чтобы по дороге спокойно поговорить.
  - А что, при водителе не поговоришь?
  - Не обо всем.
  
  Первый час Ольга внимательно слушала рассказы о проекте, о жизни в деревне, смотрела в окно, но толком ничего не увидела, потому что было уже темно. По ее мнению, спокойнее было бы переночевать в гостинице, а уж утром ехать в деревню. Но у Нестора, по всей видимости, были свои соображения на этот счет. Первые минут сорок дорога хорошо освещалась частыми фонарями, потом фонари стали появляться реже, а потом освещение и вовсе пропало. Нестор включил дальний свет, как и все машины, и сбавил скорость. Тем не менее, дорога была весьма ровной, что ее удивило. Ту часть, что оказалась покрыта рытвинами, она уже не заметила по причине того, что крепко уснула. Она проснулась только тогда, когда машина остановилась.
  - Мы приехали?
  - Да, уже на месте.
  Она потянулась. На месте. Это место станет ей домом на целых два года. Жаль, что почти ничего не видно.
  - Я сейчас включу генератор и ты сможешь осмотреться. Света здесь нет, обещают открыть новый генератор на весь регион, но пока еще ничего не сделано и мы пользуемся маленькими частными генераторами.
  - А это чей дом?
  - Его наш офис снял для меня, для тебя есть другой, но я подумал, что в первую ночь тебе будет легче не одной, у меня и еда есть свежая. Если конечно тебя не смущает, что... Ну что...
  - Не смущает. - ответила она с улыбкой.
  Хоть это он продумал разумно. Еще бы отослали ее сейчас спать одной невесть куда. Генератор монотонно гудел, снабжая дом мерцающим светом и выпуская в воздух клубы дизельного дыма. Дом был простым, с минимальным набором мебели. Тихая местная девушка молча внесла в комнату блюдо с жареной курицей и рисом, чай, батон хлеба и так же тихо удалилась.
  - Руки можно помыть там, - указал на боковую дверь Нестор.
  
  Еда оказалась вкусной, хотя и немного жирноватой. Но Ольга была так голодна после долгого перелета и самолетной кухни, что опустошила свою тарелку очень быстро.
  - Это девочка - твоя домработница?
  - Что-то вроде того. Она уже ушла домой, недалеко здесь живет. Тебе тоже придется кого-то взять. Стирать все надо вручную, готовить лучше на угле, хотя газовый баллон мы тебе во дворе поставили. На все это уходит масса времени, ты не сможешь успевать. Да и стоят эти услуги гроши, тридцать-сорок долларов в месяц, зато какой комфорт.
  - А ты сам откуда, Нестор?
  - Из Франции. Предки из Алжира.
  - Давно с Фондом работаешь?
  - Года два. Но до этого подобными вещами много лет занимался, так что плаваю в этой воде спокойно. А ты?
  - Я только на местной позиции была. В международниках впервые.
  - Ничего, быстро освоишься.
  
  Он не задавал ей много вопросов. У нее создалось ощущение, что Нестор либо неплохо осведомлен о ее персоне, либо просто обладает привычкой не задавать лишних вопросов.
  - У тебя такой вид, что лучше тебе сразу же отправится спать. Да и поздно уже, второй час ночи.
  Он провел ее в маленькую комнату с толстым матрасом на полу, под который была подоткнута москитная сетка.
  - Душ там же, где ты мыла руки. Вода, правда, может быть прохладной, но привыкнешь. Тебе все чемоданы сюда занести?
  - Нет, я только сумку возьму.
  - Если что - зови, я в соседней комнате. Но зови громко, сплю я крепко.
   Улыбчивый Нестор опустил цветастый полог на входе в ее комнате. Она с минуту поразмышляла, что сильнее - желание спать или искупаться под холодным душем, потом скинула спортивные тапки и улеглась на мягкий матрас. Июньская ночь натянула на нее одеяло. Вскоре она крепко спала.
  
  Утром ее никто не будил, она проснулась от громкой речи за окном. Две женщины местного вида о чем-то бурно говорили и активно жестикулировали. Сначала ей показалось, что они ругаются, но потом стало видно, что это просто такая манера говорить. Только зачем надо так кричать прямо под окном?
  
  Нестора в доме не было, зато обнаружилась еще одна молодая девушка, подметавшая полы. Она кивнула Ольге и застыла в нерешительности. Ее юбка, обмотанная вокруг талии, была подоткнута, обнажив стройные блестящие икры. Волосы были скрыты под синим цветастым платком, завязанным крупным бантом. Увидев, что Ольга направилась в душевую, она продолжила убираться.
  Когда Панова вышла из душа, на столе уже стоял кипяток, банка растворимого кофе, кусковой сахар и сухое молоко. На керамической тарелке чья-то заботливая рука положила батон хлеба, завернутый в газету, и консервированную фасоль.
  
  Появился Нестор. Улыбающийся и радостный, словно каждый день для него был праздником.
  - Выспалась? Как тебе завтрак? Хочешь, Фату принесет тебе мясной соус с рынка?
  - Нет, нет, вполне достаточно. Спасибо. Какие у нас на сегодня планы?
  - Планы? Сходим в клинику, там же и офис наш в пристройке. После обеда съездим в лагерь беженцев. Вот и все.
  - А лагерь далеко?
  - Нет, ближайший- полчаса езды.
  - Что значит ближайший? Есть еще?
  - Есть, но их не называют лагерями. Просто кучки беженцев, пережидающих время.
  - Чем же они питаются?
  - Чем и остальные. Что аллах подаст. Тебе кофе с молоком?
  - Да, спасибо. Много людей в клинике работает?
  - Человек десять, плюс минус. То прибывает, то убывает. Одна акушерка, две медсестры, один врач. Остальные - уборка и прочее.
  - Сколько из них оплачиваются фондом?
  - Да все оплачиваются. Так хоть можем их заставлять работать так, как надо, а не как вздумается.
  - Но это же значит, что как только ФПРСА уберется отсюда, все рухнет?
  - Если только правительство не согласиться выделить бюджет, во что я лично не верю. Впрочем, что делать. Хоть такая помощь. Заодно ведь и местному населению помогаем. Кофе допила? Куда пойдем сначала - в клинику, или свой дом посмотришь?
  - В клинику.
  Нестор с любопытством посмотрел на нее. С таким стартом долго не продержится. Сгорит раньше срока. Уж он-то многих повидал на своем веку. Силы надо распределять, тем более в обществе, где никто никуда не торопится. Начнет гнать лошадей - невзлюбят. Надо ей как-нибудь на это намекнуть. Впрочем, ему здесь осталась пара дней. И все, умывает руки. Он человек временный, и всегда отдавал себе в этом отчет. Кое-что он прояснил для себя даже за эти три месяца, что пробыл здесь, но углубляться не стал. Зачем? Скоро назад в Париж, а потом - на новую должность, ради этого стоило потерпеть немного эту дыру.
  
  Клиника располагалась на окраине деревни. Одноэтажное здание с белыми бетонными стенами и крышей из шифера было окружено невысоким забором. Во дворе на веревках между деревьями сушилось постельное белье и разноцветные тряпки. Гудел генератор, при безумном расходе топлива его все же приходилось держать все время включенным из-за лекарств, вакцин и медицинского оборудования. Сотрудники клиники показались Ольге все очень похожими, она пока еще плохо различала их черные лица, и уж тем более не могла запомнить всех причудливых имен. Внутри здания вдоль длинного коридора тянулось несколько кабинетов для поликлинического приема, затем, с отдельным выходом, одна большая палата на десять коек, родильный зал и маленькая операционная. Все это ей показала маленького росточка худенькая шустрая медсестра Хади, хорошо говорившая по-английски. Еще одна пристройка с отдельным входом состояла из приемной и двух комнат - офиса координатора и проектных сотрудников, которые большую часть времени проводили в основной части клиники, подальше от глаз начальства.
   Полдня пролетело стремительно быстро, она просматривала документы, пыталась вникнуть в суть дел.
  - А где же ваша врач? - поинтересовалась она, вспомнив, что ей ее не представили
  - Доктор Виера на семинаре в Гане. Приедет через две недели.
  - Как же вы здесь управляетесь без врача?
  - Акушерка помогает. Или отправляем на скорой в ближайший районный медцентр.
  
  Машина скорой помощи была самым ценным приобретением клиники. При отсутствии транспорта у беженцев, да и у деревенских жителей, это было единственным спасением для тех, кто нуждался в срочной доставке в клинику. Больных в клинике было мало.
  - И что же - всегда так мало людей? - спросила Ольга у медсестер.
  - Когда как. К лету прибавится, тут все любят рожать в сезон дождей.
  - Почему?
  Пожимают плечами. Смеются. Сами не знают.
  - А беженцы?
   - К ним мы сами ездим. Они редко сюда добираются, у них нет машин.
  Ольга потерла кончик носа. Чепуха какая-то получается. В чем смысл строить клинику на таком расстоянии от беженцев, если они сюда не могут добраться?
  - Здесь уже было здание медпункта, - пояснил Нестор.- правительство нам его подарило. Вернее, одолжило для улучшения.
  И все равно она не до конца понимала. Намного разумнее было бы разбить медицинскую палатку прямо в лагере, а не заставлять их тащится за несколько километров. Разве что при таком расположении , в деревне, можно было охватить и местных жителей, что служило откупной для правительства.
  
  Нестор разложил перед ней карту.
  - Вот смотри, видишь - это граница Гамбии и Сенегала. Мы - вот здесь.
  Он ткнул пальцем в место недалеко от побережья Атлантического океана. На карте океан казался совсем близким, надо бы съездить туда, подумала Оля, разглядывая изрезанную прибрежную линию.
  - Вот эти стрелки - перемещения беженцев. Кружки - места их скоплений. Квадраты - лагеря беженцев.
  - И давно они так бегают через границу и обратно?
  - Так, не знаю, кто тебя готовил, но придется мне сделать маленький экскурс в историю. - Нестор уселся за стол, на котором распласталась карта, и, подперев подбородок, принялся рассказывать.
  - Конфликт начался еще с 2002 года. Движение Демократических Сил Касаманса решило взять контроль провинции на себе и требовать отделения Касаманса от Дакара. Учитывая, что население Касаманса этнически ничем не отличается от гамбийского, получалось, что бежать пострадавшим от налетов поборников свободы было некуда, кроме как в Гамбию. Причем, перебегают они волнообразно. Тогда, в 2002 году, перебежало около двух-трех тясяч человек, по самым скромным подсчетам, их разместили в лагерях для беженцев. А потом снабжение лагерей прекратилось и им пришлось либо рассеяться по родственникам в Гамбии, либо вернуться на родину и восстанавливать свои деревни. Недавно же, ближе к президентским выборам, конфликт вновь разгорелся, вояки разошлись, принялись громить все вокруг. Такие у них методы завоевания свободы странные. И вновь понеслось - на этот раз перебежало не менее десяти тысячи человек. Кто вдоль границы скучковался, кто растворился внутри страны. Гамбийское правительство злится, говорит, чтобы их всех гнали обратно. А кто пойдет, если там молодцы на джипах гоняют и оружием бряцают?
  - Но ведь ваши фонды слишком малы, чтобы обеспечивать такое количество людей?
  - Конечно малы. Мы и не пытаемся. Для этого есть Красный Крест, ООН. А мы пока взяли на себе поддержку этой клиники, которая здесь и раньше существовала, но практически бездействовала. Пустой медпункт, использовался под что угодно, только не под медпункт из-за постоянной нехватки медсестер. Мы ее слегка подоснастили, медсестер, акушерок наняли, обучаем их, снабжаем материалами. Одну машину скорой помощи закупили, что объезжать поселения беженцев, охватывать их на месте. А на госпитализацию сюда привозим. Здесь ими уже врач занимается.
  - Гамбийка или сенегалка?
  - Она из Гвинеи Биссау. Работала в какой-то гамбийской частной клинике какое-то время, недавно к нам пришла. Мы платим не так уж много, но ее, похоже, устраивает. По их местным меркам мы платим шикарно, так что все в итоге довольны.
  - И как долго все это будет продолжаться? Пока беженцы не разбегутся по домам?
  - Да кто же разбежится просто так? Пока будут их кормить, будут сидеть здесь. Перестанут - разбегутся. Так что мы зависим от гигантов гуманитарной помощи. Пока они благосклонны к беженцам - и нам есть работа.
  - Так кто в итоге входит в основной состав нашего офиса?
  - Ты. Есть еще водитель и машина. Машина - полноправный член организации, смотри в оба, чтобы она не отдала концы. Без нее туго тебе придется.
  - А остальные тогда что? Врач эта, акушерки?
  - Контрактники. Не понравятся - меняй смело. Только найти здесь хороший персонал трудно. В общем - разберешься. Лишь бы не воровали по крупному, с остальным можно ужиться. Кстати, возможно, к тебе будет время от времени заезжать наш региональный советник, он курирует семь стран, но заезжает довольно часто, не дает о себе забыть. Своеобразная личность, но придется привыкнуть. Вечно таскает с собой толпу народа.
  - То есть?
  - Да вот так и то есть. То ли у него идей слишком много, которые потом остаются нереализованными, то ли еще что. Но мы уже столько конструкторов всяких и инженеров с социологами повидали, что уже перестали обращать на них внимание. Приезжают - и ладно. Лишь бы не мешали. Но вообще, говорят, он скоро с позиции своей уходит, так что будут нанимать нового. Тебе повезло.
  
  Деревня, в которой Ольге предстояло прожить не один месяц, а может и не один год, была не той типичной африканской деревушкой, фотографии которых публикуют в книгах. Это была своеобразная смесь традиционных круглых глиняных хижин с соломенными крышами, каменных домов с шиферным настилом, построенных вполне в современном духе. Дома обычно располагались группами, либо раздельно, но окруженные плетнем, либо стенка к стенке. Каждая группа домов принадлежала большой семье, бесчисленные члены которой распределялись по комнатам. Между домами зигзагом тянулись дорожки из красного песка. Тот там, то тут гордо шелестели в небе гигантскими листьями высоченные пальмы, роняли на землю зеленые плоды раскидистые манговые деревья, а в тени невероятных, мощных и величественных бабобабов располагались бантаба, места для отдыхающих мужчин, неспешно обсуждающих мировые проблемы за чашкой крепкого зеленого чая аттаи . Женщины в таких местах не отдыхали. Они обычно работали целый день.
  Было в деревне и свое святое место, куда приходили советоваться с колдунами-марабу, загадывать желания и делать жертвоприношения. Была и маленькая мечеть, небольшой рынок. По дорогам бродили собаки и козы, во дворах можно было увидеть кур. Ни у кого не было коров. Лишь у самых состоятельных были бараны, но их держали для особых случаев.
  С одной стороны деревни раскинулись разделенные на квадраты рисовые поля. Недалеко от деревни протекала маленькая речка, ее воды были солоноватыми из-за близости океана, в ней водилось много рыбы. Если рис служил в основном для пропитания деревенских семей, то главным источником дохода маракундцев служили арахисовые поля. Они находились в ведение мужчин племени и вся прибыль от продажи орехов распределялась только ими. Все это Ольга успела узнать за короткое время от Нестора, он успевал рассказывать ей и работе и о деревне, словно хотел максимально подготовить ее жизни в деревне без его помощи.
  
  На обед они вновь поехали к Нестору домой. Жаркое из козлятины оказалось таким острым, что у нее перехватило дыхание. Она закашлялась, из глаз полились слезы.
  - Перец здесь что надо, - довольно хмыкнул Нестор. - обожаю острое.
  Она кивнула. Запила водой из бутылки. С ума сойти. Неужели вся еда такая острая? Хотя вот вчерашняя курица была вполне ничего.
  - Может, к беженцам поедем завтра? - предложил Нестор.
  - А что?
  - Да мне сегодня надо в Банжул смотаться, купить кое-что. Я ведь послезавтра уезжаю.
  - Как послезавтра? - опешила Ольга. - А мне сказали - через неделю!
  - Раньше так планировалось, потом переиграли. Да не бойся! Здесь все просто, как дважды два. Сама же видела - работа не из трудных, есть нюансы, но быстро разберешься. Самим лагерем занимается УВКБ, комиссариат ООН по делам беженцев, так что наше дело - только медобслуживание и санпросвет работа. Красный Крест сосредоточил свои усилия в другом лагере, более крупном, вверх по реке, а здесь в основном вакцинацией занимаются. А мы - большей частью женщинами, для этого у тебя есть медработники. Кстати, здешняя врач - дама с мозгами, держись ее, единственная светлая голова. Тебе остается держать связь со штаб квартирой, составлять отчеты по тратам денег, и погонять иногда сотрудников, чтобы не только болтали, но и работали.
  - Как-то все у тебя так легко получается.
  - Так и есть! Так и есть, Ольга. Просто надо ко всему правильно относится.
  Она не ответила. Получается, послезавтра она уже останется здесь практически одна? Медсестры все живут не в этой деревне, а в соседних, ездят на работу на редких маршрутках, или же просто одолевают расстояние в несколько километров пешком. С кем же ей общаться? Кто-нибудь в Маракунде говорит по-английски? Что она будет делать одна? Она так рвалась оказаться независимой, вдали от всех, что, кажется, переборщила с силой желания. Оно исполнилось с избытком. Сумеет ли она привыкнуть к одиночеству? Что дадут ей эти люди? Сможет ли она что-то дать им? Любое общение - это взаимодействие, это обмен в обе стороны. Ольга мало понимала, чем они с маракундцами могут оказаться друг для друга полезными. Оценивая себя вполне объективно, она знала, что возможности ее как работника и как друга весьма ограничены. В какой-то момент захотелось выпалить "Что я здесь делаю? Зачем? Хочу домой". Не выпалила, конечно, просто подумала.
  
  - Я пока тебя в твой дом провожу. - предложил Нестор. - Если что - все медсестры на месте, машину я после обеда заберу, но здесь есть несколько ларьков, где можно купить самое необходимое на первое время. Насчет овощей, фруктов и мяса - это тебе все девочка, которая готовит, будет приносить, ей продадут в два раза дешевле, чем тебе, так что доверяй ей.
  - Но все же будут знать, что она для меня покупает.
  - Все равно, тубаб , белый человек - обязан платить больше, таков менталитет. Потом съездишь в Банжул, там нормальные супермаркеты, закупишь консервов и кофе на месяц вперед. Да и я тебе много чего оставлю, у меня же остается целый шкаф еды! Ах да, еще скоро приедет Лара, она живет здесь же, в Маракунде, и уже успела освоиться, так что будет тебе верной помощницей.
  
  Лара не Лара, а, похоже, проблем с лишним весом у нее не будет. Доверия к местным ларькам и рынку у нее пока не было. Фасоль, рис, касава и ям обещали стать ее лучшими друзьями.
  
  ГЛАВА 12
  
  Первую ночь в своем новом доме Ольга не могла уснуть. Она лежала с открытыми глазами и напряженно прислушивалась к каждому шороху, каждому писку, каждому скрипу. Ей все время чудились шаги вокруг дома. А потом она услышала ужасный, противный звук, словно старые ржавые качели раскачивались на ветру, скрипя изо всех сил. Потом оказалось, что это летучие мыши. Она привыкла к этому звуку, они не летали долго, обычно часам к полуночи их визг прекращался. Но в первую ночь это звук просто парализовал ее. Ей показалось, что кто-то из живых тварей пытается проникнуть под москитную сетку, быть может, это была та же летучая мышь. Она закричала, нащупала фонарик под подушкой и включила свет. Шум прекратился. С тех пор Ольга всегда держала фонарик с собой. Вместе с мобильным телефоном на шее у нее всегда по вечерам болтался маленький фонарик. И она держала его под подушкой. Света в ее доме не было, генератор был стар и маломощен, она старалась включать его как можно реже. Фонарик и масляная лампа стали ее самыми близкими ночными друзьями.
  
  Для нее сняли дом с бетонными стенами и конусообразной крышей. Хотя стены и пол были из бетона, при постройке, в целях экономии, в него подмешали глину, что делало конструкцию весьма ненадежной в сезон дождей. Стены были окрашены в кирпично-красный цвет снаружи и белый внутри, как и большинство домов в деревне. Дом состоял из гостиной, душевой, помещения для кухни и спальни. Разделение было скорее условным, тонкие стены отделяли помещения только для видимости, вместо дверей в проходах висели куски разноцветных тканей в виде полога. В спальне над полом возвышалась кровать из бетона, выстроенная цельным куском на полу, на которую был накинут матрас из плотной губки. Над кроватью болталась москитная сетка, значение которой Ольга не могла переоценить, когда ночами слышала писк многочисленных комаров, жадно кружащихся вокруг сетки.
  В гостиной стоял деревянных стол и четыре деревянных стула, позже она прикупила туда плетенные кресла, продающиеся по дешевке на рынке. Главным украшением дома являлся участок земли вокруг дома, на котором росло огромное манговое дерево, два дерева папайи, и высоченная кокосовая пальма. Ольга прикинула, что между деревьями можно будет повесить гамак и качаться в нем, забыв обо всех проблемах, в шелестящей тени. Позади дома возвышался бак для воды, вмещавший довольно много жидкости. Снабжение дома днем шло практически постоянно из этой канистры, так как напора воды в общей системе никогда не хватало для того, чтобы пробиться достаточной струей сквозь трубы в краны и душ дома. Бак наполнялся за ночь и потом днем, когда напор спадал почти до нуля, можно было спокойно купаться и готовить. Собственный бак с водой считался роскошью в деревне, так как большинство жителей ходили за водой к центральному крану или в госпиталь, где тоже был свой бак с водой, оснащенный мощным насосом, купленный на деньги Фонда.
  
  Дом для Ольги сдавала весьма колоритная особа - мама Бахна. Мамой называли пожилых и уважаемых жительниц, а мама Бахна являлась как раз очень уважаемой, хотя и не очень пожилой. Крупная, гордо несущая свое пышное тело женщина всегда одевалась в колоритные яркие наряды, которые на ее необъятном теле смотрелись еще ярче. Намотав цветастый шарф на голову, она восседала в кресле около своего дома, подмечая цепким взглядом каждую деталь происходящего вокруг. А что не могла увидеть, узнавала от других. Желающих поделиться с Бахной новостями было предостаточно - считали за честь. Ее жизнь являла собой образец эффективного планирования и ведения хозяйства. Она сдавала землю, сдавала жилье, она могла организовать любую помощь, имела большой огород и рисовое поле и имела работников, обрабатывающих землю. Она ездила в Сенегал, продавала там что-то, привозила что-то назад, вновь продавала, и вновь пускала деньги на бизнес.
  Она умело управляла своей многочисленной семьей, а кроме того, любого нуждающегося в помощи записывала к себе в сестры или братья и старалась помочь хотя бы советом. За год жизни в Гамбии Ольга видела ее мужа только раз. Он жил и работал в Дакаре, имел там вторую жену и детей, а Бахну навещал лишь изредка. Мама Бахна стойко переносила свое одиночество, впрочем, Ольге всегда казалось, что она даже и не скучает по мужу, настолько насыщенной делами и людьми была ее жизнь. Она жила неподалеку от Ольги и, особенно в первое время, постоянно решала ее проблемы. Где купить подушку, где сушить белье, где прятать мокрое нижнее белье, которое, согласно традициям, ни в коем случае нельзя вывешивать снаружи (не дай бог, кто увидит!).
  - Мама Бахна, а что мне делать с мусором?
  - Выбрасывай на улицу.
  - Как это - на улицу?
  Бахна улыбалась, сверкая золотым зубом.
  - Как и все!
  - Я заплачу, пусть кто-нибудь собирает мои пакеты с мусором.
  - Деньги на ветер, сестра. Они возьмут и выбросят эти пакеты за первым же углом.
  - Тогда найди для меня большую железную бочку.
  - Зачем?
  - Буду накапливать там мусор.
  - И кто его заберет?
  - Никто. Я буду его сжигать потом.
  
  Мама Бахна одобрительно закивала.
  
  Позже, по прошествии нескольких месяцев немало семей последовали ее примеру и стали сжигать свой мусор в ямах, вырытых на заднем дворе. Совершенно простое решение привело к существенному уменьшению мусора на дорогах. Просто надо было кому-то начать. Хотя многие по-прежнему ленились проделывать даже такую простую процедуру и по старинке, заполоняли улицы вонючим мусором.
  
  В лагерь беженцев они с Нестором все же съездили, но сделали это очень быстро. Он словно уже был мыслями далеко от проблем беженцев и делал этот визит только ради галочки. Ольга видела много документальных фильмов о лагерях беженцев, в Амстердаме при подготовке ей показывали съемки об этом конкретном лагере, и все равно она оказалась морально не готова оказаться лицом к лицу с тем ужасным существованием, которое вели здесь беженцы. В лагере обитали около двух тысяч человек, жили, как сельди в бочке, ютясь в палатках по десять- двадцать человек. Обилие мух и комаров, перебои с поставкой еды, казалось, выдержать это невозможно. Но Нестор сказал ей, что они раньше, до конфликта, жили не многим лучше. Так же ютились большими семьями в своих маленьких глиняных хижинах, ну может чуть менее тесно было, так же плохо питались и так же спокойно переносили мириады насекомых и прочие прелести тропического климата.
  - Для них ничего не изменилось в плане условий. Правда, здесь им не надо работать для добычи пропитания, как это было дома. С другой стороны, они не могут ничего возводить и продавать, так как нет своей земли. Так что домой они все-таки хотели бы вернуться, но не так, чтобы умирали от желания.
  В лагере было свое управление, определенное туда ООН, и группа военных, следящая за порядком.
  - Порядок здесь как-никак под контролем, а вот за здоровьем их следить надо. - добавил Нестор. - Потому что начнись здесь какая эпидемия, перекинется на всех соседей. Да и вообще - им не к кому идти, если что случится. Особенно страдали женщины, пока мы не открыли нашу клинику. Рожали прямо здесь, с местными повитухами, сколько их умерло в родах, и сколько детей потеряли - не знаю даже. Сейчас хоть есть выбор - обратиться в больницу. Все равно не все обращаются, но все же. Да и медсестры стараются, выявляют тех, кто из группы риска, тащат в клинику сразу. Так что, дело мы все же делаем неплохое.
  
  
  Нестор уехал и она занялась обустройством своей жизни. Дом, работа... Она старалась не пропустить ничего, что происходило в клинике. Ездила с медсестрами к беженцам, присутствовала на их лекциях о здоровье и планировании семьи, вела активную переписку с руководством. К счастью, у них в клинике был подключен интернет. Вообще, она удивлялась сочетанию отсутствия электричества и нормального водоснабжения, но при этом присутствию интернет-сервиса, хоть и с ужасной скоростью. К тому же удивляло и наличие практически у всех мобильных телефонов. Связь при этом была довольно сносной. Телефонные аппараты привозили краденные, продавали за бесценок, карточки с кредитами на разговор продавались на каждом шагу и тариф был не очень высоким. К тому же многие и не покупали кредит, а пользовались телефоном для того, чтобы принимать звонки от более состоятельных друзей и родственников.
  Какое-то время она старалась не открывать личный ящик с электронными письмами, боялась найти там письма от матери и от Дениса. Она старалась не думать о них. Но, конечно же, не получалось. Когда же, наконец, решилась проверить почту, то нашла лишь письма от Димыча, отца и нескольких подруг. Ничего экстраординарного в их новостях не было, зато они жаждали узнать о ее жизни и ей было, что рассказать. С тех пор она взяла за привычку записывать подробно свои впечатления и рассылать их знакомым и отцу. Отец писал немногословно, но по письмам ощущалось, как близко принимает он все, что с ней происходит. Чудно, но, несмотря на разрыв, ей все же важно было ощущать, что где-то там, далеко, есть родные, которые любят ее. Это ставило под большой вопрос правильность решения разрыва с матерью. Она не знала ответов. И не искала.
  От Родионова никаких писем не было. И от его коллег тоже.
  
  Вскоре у нее появился друг, совершенно неожиданно. Пол, двадцатидвухлетний волонтер корпуса мира, живший в деревне по соседству, заехал к ней при первой возможности, как только услышал о приезде нового координатора. Иностранцев в ближайшей округе было так мало, что любая возможность перекинуться словечком с посланцем из цивилизованного мира казалась априори заманчивой. Ольга так обрадовалась его визиту, словно брата родного увидела. После десяти дней жизни исключительно среди африканцев она начала понимать, что все не так просто, как показалось вначале. Приезд белого, молодого и жизнерадостного парня привел ее полный восторг. Она встретила его в клинике, где он разыскал ее, а потом привела домой, наплевав на косые и любопытные взгляды соседей.
  - Ну что, осваиваешься потихоньку?
  Пол остановил свой велосипед около входа и вошел в хижину. Оглядел комнату, усилиями Ольги превратившейся в милую гостиную с яркими покрывалами на плетенных креслах и всякими любопытными вещицами на стенах и полках.
  - Вполне. Уже готов даже список самых вожделенных вещей.
  - Например?
  - А что, сможешь привезти?
  - Я в город поеду недели через две, если дождешься, привезу.
  - Я бы и сама до Банжула смоталась, но, боюсь, и там не найду.
  - Так что ты так вожделеешь?
  Ольга мечтательно уставилась в потолок.
  - Мясо, например. Свежее, сочное мясо. От тушенки и спрессованной курятины меня уже тошнит. Безумно хочу молочные продукты - любые! Сыр, сметану, йогурты, что угодно. Их здесь просто нет, не существует, как явления. Как они живут на сухом молоке всю жизнь, я не представляю. Хочу кофе, настоящий, ароматный, чтобы дух захватывало. Эх, много чего хочу.
  - Да все это можно найти в Банжуле. Правда, стоит безумных денег, но все же.
  - Тогда мне срочно надо туда выбраться. Иначе я скоро тут сдохну.
  - Не сдохнешь. Мы все через это прошли. Только нам еще платят намного меньше, чем ваш Фонд. И то умудряемся выживать.
  - Сдохну, сдохну! Я уже курить даже начала от тоски, так даже зажигалку иногда найти проблема. Не говоря о сигаретах.
  - Ты осторожнее. Они не особо жалуют женщин с сигаретой в зубах.
  - Знаю. Я втихаря, когда никто не видит.
  - В гамбийской деревне? Никто не видит? Это из области сюра. Здесь все всё знают друг о друге. Так что не питай иллюзий.
  - А и наплевать. Я по мясу соскучилась, нормальному, чтобы придумать, а?
  - Ну давай съездим вместе в Банжул? У тебя же машина есть офисная - можешь ехать, куда хочешь. Пообедаем там где-нибудь и вернемся. Или переночуем, у нас там полно волонтеров, у них можно перекантоваться одну ночь, а потом вернуться.
  - Идея! В следующий раз приедешь, так и запланируем. Одна бы я не поехала, но вдвоем как-то проще.
  - Скоро и одна будешь по всей Гамбии разъезжать. Вся страна - большая деревня. Здесь все рядом и все просто. Ты еще не осмотрелась. Но ехать надо до дождей. А они уже скоро начнутся, через месяц. Потом дороги превратятся в месиво, не проедешь.
  - И что, окажемся запертыми здесь на полгода, пока дожди не перестанут?
  - Да нет, иногда дороги просыхают на день-два, так что просветы есть. Да скоро и здесь в округе найдешь много чего полезного.
  
  
  Пол был прав, она еще не осмотрелась толком, сосредоточившись только на деревне, в которой ее поселили. В принципе, с ее окладом жить здесь можно было по-королевски, особенно по сравнению с местными, но выделяться сильно она не хотела, опасалась стать источником постоянного одалживания денег. Кроме того, возможности быта были все же сильно ограничены тем, что было в наличии.
  Она привыкла к тому, что дети постоянно окрикивали ее на улице "тубаб, тубаб!", хотя взрослые называли просто сестра или, те, кто попронырлевее, леди босс. Она знала, где делать покупки, знала, как торговаться на местном крохотном рынке, который по-настоящему оживлялся только по выходным, когда в их деревню стекались люди из соседних деревень за покупками.
  Мама Бахна приставила к ней двух девушек для помощи по дому - одна, Сере, стирала ее вещи и убирала, вторая, Линда, готовила для нее. Девушки едва понимали по-английски, общаться с ними приходилось больше знаками и жестами, чем словами. Они жили у Бахны, та учила их готовить и вести хозяйство, они были то ли племянницами, то ли более дальними родственницами, но договор, видимо, заключался в том, что Бахна платила за их образование в школе, а те выполняли всю необходимую работу. При том, что в школу дети начинали ходить не согласно возрасту, а как придется, великовозрастные ученицы не были в диковинку. К тому же жизнь у мамы Бахны была отличной подготовкой к замужеству.
  
  
  ГЛАВА 13
  
  Лара, доктор Виера, док. Ее называли по-разному. Молодая, статная, с лицом африканской богини. Некоторая полнота не портила ее фигуру, напротив, женственные выпуклости в контрасте с тонкой талией и длиной шеей придавали ей вид статуэтки, идеальной черной женщины. Такой она показалась Ольге. Большие черные глаза с характерной поволокой, неожиданно для крупных черт лица тонкий нос, полные, идеально очерченные губы и кожа цвета крепкого кофе с легкой примесью молока. Некоторые племена обладали очень черной кожей, а некоторые, и видимо Лара была из таких, были чуть посветлее, но при этом отличались от выраженных мулатов. Она не носила парики, как это делали многие из местных женщин, и не заплетала волосы в многочисленные косички, вплетая пряди чужих волос для того, чтобы удлинить их. Ее длинные волосы всегда были аккуратно сплетены в толстую косу. На ней была белая сатиновая рубашка и джинсы. Никаких пестрых тюрбанов, никаких необъятных африканских платьев.
  При первой же встрече Ольга поняла, почему Нестор не сомневался в том, что с доктором Виерой не пропадешь. Африканские женщины делились на две категории - либо слишком тихие, либо слишком уверенные в себе. Лара относилась к последним. И уверенность эта была не показная, не наносная, она шла изнутри. Такая бывает у людей, испытавших немало сложностей в жизни и научившихся ничего не бояться.
  Их первая встреча прошла немного странно. Ольга в тот день обсуждала строительство новой пристройки во дворе клиники для открытия учебного центра. Она загорелась идеей проводить курсы повышения квалификации для медсестер из медпунктов окружающих деревень, чтобы они смогли продолжать работу и в случае закрытия проекта. День выдался солнечным, жарким, лишь редкий ветерок иногда обдавал лицо прохладой. Ольга стояла, прикрывая глаза от солнца ладонью, и объясняла строителям, где она планирует расположить пристройку. Отчего-то ей было некомфортно, она не могла понять почему. Водитель, переводящий ее разговор со строителями, обернулся и радостно крикнул "С приездом, док!" Ольга обернулась, на пороге стояла незнакомая африканка и испуганно смотрела на нее. Очевидно, что это и была доктор Виера, но почему она так испугалась? Доктор так и стояла на пороге на протяжении всей дискуссии со строителями, а когда Ольга закончила и подошла к ней, даже не протянула руки.
  - Здравствуйте. Вы, если я правильно понимаю, доктор Виера? - вежливо спросила Ольга.
  Ох уж эти африканки, иногда как впадают в ступор перед начальством, так и не выведешь.
  - Вы не знаете меня? - медленно спросила Виера на четком, хорошо выговариваемом английском.
  - Нет, а что - мы встречались? - весело ответила Ольга.
  - Не уверена.
  - А я уверена - я бы вас запомнила, доктор Виера. Давайте знакомится, я - Ольга Панова, новый координатор проекта.
  Тут на лице Виеры произошло сразу несколько изменений - напряженность сменилась недоверием, недоверие сменилось удивлением, а удивление неожиданно сменилось весельем. Она рассмеялась, покачала головой и энергично пожала Ольге руку. Ее ладонь была сухой и прохладной, несмотря на жару.
  - Простите, я, наверное, вас с кем-то спутала.
  - Нестор мне много рассказывал о вас, доктор Виера. - официальным тоном произнесла Ольга.
  - Ай, Нестор... - небрежно бросила Лара.
  Ее напряжения, как ни бывало. Напротив, она стала вести себя расслабленно и уверенно.
  - Любитель потрепаться. Он, небось, был рад умотать отсюда при первой же возможности.
  У нее был мягкий, приятный голос, неожиданный для ее уверенной манеры поведения. Ольга еще раз отметила, что ее английский сильно отличается от английского жителей Маракунды. Возможно, сказывалось образование.
  - Я рада, что успела с ним встретиться, принять дела.
  - Какие дела? Он что, вел дела? Удивительно. Мне казалось, что он просто создает видимость дел.
  - Как то вы очень резко о нем отзываетесь, доктор Виера.
  - Ах, бросьте, мадам Панова. Мне нравился Нестор, просто надо называть вещи своими именами. Впрочем, у нас в Африке так не принято. И, кстати, называйте меня Лара. По-моему, между нами такая официозность ни к чему.
   Ольга просто опешила от такой напористости и прямолинейности. И от ее непонятного приступа веселья. Отношениями начальник - подчиненный здесь и не пахло. Если все, абсолютно все другие сотрудники клиники подчеркивали свою позицию подчиненного, то доктор Виера явно не заботилась об этом.
  - Хорошо. Тогда и меня можно называть просто Ольгой.
  - Как устроилась, Ольга? Все есть? Мама Бахна окружила вниманием и заботой или отлынивает?
  - Да нет, пока все нормально.
  - Еда, вода, свет - без перебоев?
  - С перебоями, но терпимо.
  Ларе понравился ее ответ. Она чуть более пристально посмотрела на нее и улыбнулась.
  - Ну и отлично. Приглашаю вечером в себе гости. Сейчас в клинике не протолкнись больных, а вечерком предлагаю вместе поужинать. Расскажу много интересного. Вы ведь не из тех, кто чурается людей?
  - Нет. Почему вы спрашиваете?
  - Знавала я когда то одних британцев, проживших здесь два года. Терпеть не могли людей в общем и целом. И своих в том числе. Как-то рассказывала им, что открылся новый бар на пляже. Рассказываю, что там чисто, вкусная рыба на гриле и среди посетителей много приятных людей. " Ты знаешь", - ответили мне они. "обычно мы ищем места, где мало людей, а лучше вообще чтобы никого не было. Поэтому мы сюда и приехали. Мы избегаем людей, вернее, мы избегаем тех людей, которые нам не нравятся. И так получилось, что за два года нашего здесь пребывания мы еще не нашли никого, кто бы нам понравился. Все нас разочаровали".
  - И что вы им ответили?
  - Езжайте подальше от города, - ответила я. - На самый пустынный пляж, где кроме крабов никого нет. Крабы молчат, так что разочарования можно избежать.
  - Терпеть не могу таких типчиков. - сморщилась Ольга. - Сами полны комплексов и всякого мусора, но при этом перекладывают ответственность за всю эту дрянь на остальных.
  - Мне довольно много таких попадалось. Почему-то именно попадая в страны, менее, по их мнению, развитые, чем их родина, они проявляются во всей красе. Но я рада, что Вы другая. Это сразу видно.
  
  Несмотря на подчеркнутую дружелюбность и непринужденность в поведении, с первых же минут пребывания Лары в клинике Ольга почувствовала себя не очень комфортно. Сразу же стало ясно, что доктор Виера в клинике занимала позицию лидера. Она сносно разговаривала на волофе и немного на мандинке, хотя это были не родные для нее языки. Лара прожила в Гамбии шесть или семь лет, по ее словам, выучила несколько местных языков. Но если языки она выучила не до конца, то местные обычаи и менталитет она понимала, как собственные. Возможно, это было просто у нее в крови, а возможно она была просто хорошим психологом. В любом случае, Ольга почувствовала себя перед ней как недообразованная школьница. Медсестры боялись доктора Виеру и ничего не делали без ее одобрения. Даже Ольгины рекомендации, несмотря на ее позицию босса, выполнялись частенько только после консультаций с доктором Виерой. Как только она приехала, в клинику потянулись жители Маракунды и окружающих деревень. За несколько месяцев она успела завоевать их доверие и стать им нужной. Ольга понимала, что цвет кожи здесь играет немаловажную роль. Белая женщина никогда не станет ближе черной в этом регионе. С этим приходилось мириться.
  
  Ощутив, как пошатнулось ее и так не очень прочное положение лидера, Ольга ощутила укол ревности. Сосуществовать им будет трудно, если дело так и дальше пойдет. Чьи распоряжения будут исполнятся? Ольга не собиралась заискивать и уступать позиции только потому, что приехала недавно и мела другой цвет кожи. Можно работать командой, но каждый должен четко понимать свою роль. Панова - организатор. Ее дело - администрирование проекта, а Лара - врач, отвечающая за медицинскую часть. Но все же именно Лара отвечала за проект в целом отчитывалась перед начальством. Ольга недовольно призналась себе, что недостаток опыта работы и образования в области менеджмента сказывался. Она еще не чувствовала, как можно так управлять людьми, чтобы, оставаясь лидером, дать каждому возможность проявить себя. Приходите, расскажу много интересного. Хм... Видно, у вас в запасе, доктор Виера, много интересного.
  
  Ольга закрылась в кабинете и отыскала резюме Лары. Интересное она узнала сразу же из ее биографии, странно, что никто до этого не упомянул ей об этом. Лара закончила медицинскую академию в Калинине. Одна из когорты посланцев дружбы народов, обмена опытом и помощи развивающимся странам. Значит, она знает русский язык и неплохо знает. Не могла же она забыть за каких-то десять - двенадцать лет.
  
  - О, нет! - отмахнулась Лара. - Забыла. К сожалению, забыла. Так долго там не была, все забыла. Что-то помню, конечно, но недостаточно для поддержания разговора.
  - Но что-то же помнишь?
  - Как пройти к студенческим общежитиям?
  Она произнесла эти слова на русском, но ужасно коверкала слова и акцент был и впрямь такой, что с трудом узнавались слова.
  - Да уж! Не густо. А как ты туда попала?
  - Как и все - дешево и сердито, вот и попала. У нас чуть ли не четверть врачей у вас отучились. И меня послали.
  - Хорошая академия, кстати.
  - Очень, не спорю.
  - Недавно у нас шумела история о ганийском принце, который там учился, уехал, а потом нашелся его ребенок от русской женщины. Представляешь? Может, ты знала этого принца? Имени, правда, не помню. Надо в сети поискать.
  - Ой, ну ты веришь всему! Принц. Знаю я этих принцев. У нас в каждой деревне есть принц, и не один. Здесь если поискать, тоже найдешь. Тех принцев, которых ты имеешь в виду, посылали учиться не в Калинин, а в Гарвард и Оксфорд.
  - Наврали, значит, - рассмеялась Панова.
  - Ну, не наврали, может, а так, приукрасили.
  Лара шустро накрывала на стол. Ее стряпуха уже что-то приготовила к их приходу, но Лара на газовой горелке тушила овощи в томатном соусе.
  - Люблю овощи. Эти девчонки мои такую жирную еду готовят, что без овощной закуски не обойдешься. Почти готово, садись за стол. На, захвати приборы.
  - А не хотела бы поехать, проведать места учебы?
  Лара помолчала, задумавшись.
  - Наверное, нет. Не сейчас. Пусть ганийские принцы проведывают!
  - Тебе смешно, а он ведь приехал в итоге, принц-то. Сына навещал.
  Лара скривила губы.
  - Что-то, а детей они там наплодили, это точно. И принцы, и не принцы. Лично знаю нескольких папаш таких, которые преспокойненько уехали домой потом. Давай, садись уже. А то все остынет.
  
  Лара казалась простой, но в тоже время ни на секунду нельзя было усомниться в стальном стержне внутри нее. Когда разговор касался более или менее серьезных тем, она высказывалась безапелляционно и жестко. Ольга, с ее попытками дипломатического подхода, порой не знала, как реагировать. У Лары был устоявшийся взгляд на многие вещи, она считала себя вправе судить и делать выводы. И озвучивать их, даже если собеседнику это не нравилось.
  
  - Ты осторожно, - сказал она ей, когда коснулись темы ФПРСА и проекта для лагеря беженцев. - Особо сильно в дела местных не вникай. Я, например, для них тоже чужачка, хоть и черная. До определенной степени они меня слушаются, но я знаю, где та черта, когда дальше - ни-ни. Поначалу, когда я работала в одной из клиник в Банжуле, я думала, чем больше вылечишь, тем лучше, но оказалось все не так просто. Вернее, все хорошо, пока не ввязываешься в область хирургии. А там - рай для левых деньжат. Оплата сверху кассы, мимо кассы, нулевая регистрация - нюансов много. А я-то и не знала, наивная, и пошла оперировать всех подряд, радуясь возможности набить руку и помочь людям в то же время. Получилось в итоге, что я оказалась врагом тех, кто делал левые деньги, отнимала кусок пирога и вообще мое присутствие в операционной, где своя кухня, было крайне нежелательным. В ход пошли угрозы. А так как африканский закон - всем законам закон, не успеешь оглянуться, как обнаружишь себя депортируемой в самолете в сопровождении двух полицейских, держащих тебя под локоток, пришлось мне тогда из клиники тихо убраться. Обидно было, но послужило хорошим уроком.
  - Но я же не могу позволить им воровать из денег нашего фонда.
  - Крупно - не позволяй. А по мелочи - закрывай глаза. Они все равно это сделают, но будешь мешать - получишь полную корзину осложнений.
  - Зачем тогда я здесь, если буду закрывать глаза на все?
  - Странно. Нестор, например, прекрасно осознавал свою роль. А у тебя, похоже, до сих пор иллюзии на этот счет.
  - Да нет у меня иллюзий. Я же работала в НПО до этого. Но все же какую-то помощь мы оказываем, какая-то часть денег идет на благое дело.
  - Будто я не знаю. Конечно, идет. Но все же смотри в оба, а то заблудишься.
  - А почему ты уехала из Биссау?
  - У нас врачей больше, чем здесь. Устроиться в негосударственную клинику сложнее. Платят мало. А здесь мне и платят неплохо, еще и жильем обеспечивают, из-за того, что приезжая. Так что меня устраивает.
  - У тебя много родных в Биссау осталось?
  Пожала плечами и задумалась, словно подсчитывая.
  - Да в общем-то, почти никого. Я родом с малюсенького острова, воспитывалась у миссионеров, так что больше общалась с ними, нежели с родными. Они и имя мое изменили, в честь святой Лауры назвали. Родное имя такое сложное было, что им показалось еретичным. Они всех там старались переименовать.
  - А твоя семья не против была?
  - Как-то не сложилось у нас с родственными связями. Им было все равно.
  - У тебя фамилия такая... испанская что ли. Тоже миссионера наградили?
  - Португальская. Мы же были португальской колонией, хотя те острова, откуда я, Биссагос, никогда толком под Португалией не были, так, одно название. Англичан у нас было больше, чем португальцев. Я поэтому английский куда лучше португальского знаю.
  - Тебе здесь нравится?
  Лара махнула рукой.
  -Нормально. А тебе?
  Метнула любопытный взгляд.
  - Пока еще не поняла.
  - Не торопись. Все успеешь.
  
  До дому она Ольгу проводила. Жила Лара недалеко от Пановой, тоже снимала дом, но намного проще. Жила одна. Семьи у нее не было. Ни мужа, ни детей. Это вызывало нарекания среди старейшин деревни, но авторитет доктора все же перевешивал. Даже когда она шла по ночной улице с Ольгой, сидящие на улице любители потрепаться уважительно приветствовали ее. Приветствовали они и Ольгу, но то было другое - она видела в их глазах любопытство, доброжелательность, улыбку, но не уважение.
  
  Пол сдержал свое обещание и на выходные они поехали в Банжул. Ольга взяла офисную машину, пригласила Лару, но та отказалась, сославшись на дела. Повел машину Пол, весело улюлюкая.
  - Давненько я за рулем такой игрушки не сидел!
  - Корпус Мира своим волонтерам Ленд Роверы не выдает?
  - Скажешь тоже! Даже велосипеды не выдает, сами приобретаем, когда надо. Знаешь, сколько нам платят? Сто пятьдесят баксов в месяц. Для африканца это много, для американца это ноль практически. И все равно выживаем. Ты первый раз выезжаешь за пределы родной Маракунды?
  - Нет. В лагерь беженцев ездила.
  - Тогда смотри по сторонам, любуйся пейзажами Гамбии
  
  Они ехали мимо довольно однообразного пейзажа - красный песок за пределами когда-то асфальтированной дороги, ныне изъеденной рытвинами с острыми краями, низкорослые в большинстве своем деревья, на фоне которых резко выделялись баобабы с огромными, необъятными стволами и высоченной раскидистой кроной с толстыми ветвями и маленькими листочками. Иногда встречались кокосовые пальмы, тоже возвышающиеся над остальными деревьями. Около хижин, как правило, обязательно росло манговое дерево. Сезон манго как раз начался, но зрелые плоды привозили с верховьев реки Гамбия, где температура воздуха была градусов на десять выше, а здесь, ближе к океану, плоды манго еще не дозрели и многочисленными тяжелыми зелеными шарами висели на тонких, но крепких, ветвях.
  Небольшие деревеньки чередовались пестрыми крышами, вскоре дорога выровнялась, вдоль нее потянулись электрическими провода и даже показались придорожные фонари.
  - Приближаемся к Брикаме, а там и до пригорода Банжула недалеко.
  - А что, в сам Банжул не поедем?
  - Если хочешь, съездим. Это займет около часа, но там смотреть практически нечего. Но может в другой раз? Сегодня нас уже ждут.
  - Кто?
  - Мои друзья. В одном из фешенебельных ресторанов по выходным устраивают шведский стол, избавляются от всех оставшихся за неделю продуктов за вполне сносную цену. А мы же питаемся черти чем - рис, фасоль, трава и касава, вот на таких праздниках и отъедаемся впрок. Еще и сумки набиваем. Тебе тоже понравится.
  
  Ольга хоть и не бедствовала финансово, но возможности рынка Маракунды были столь ограничены, что у нее аж дух захватило, когда она увидела обилие разнообразной еды на столе ресторана "Миранда". Курица, приготовленная разными способами, запеканки, салаты, говядина с винным соусом, отличные пышные булочки - она накинулась на еду наравне с друзьями Пола. А их собралось там человек десять. Всем лет по двадцать- двадцать пять, молодые, веселые, имеющие в запасе миллион историй из их жизни в деревне, мечтающие повидать мир, пока есть возможность. Ольге пока нечего было и рассказывать. Ее прошлое вызвало у них гораздо больше интереса, о России они знали лишь понаслышке, Гамбию они знали, как свои пять пальцев и были рады новым "ушам", чтобы повторить свои истории.
  
  - Когда я приехала, - рассказывала блондинка Сара с плечами профессиональной пловчихи. - Нас заставили принимать участие в упражнение под названием "День из жизни гамбийской женщины". Лучше бы назвали " Как поскорее сдохнуть". Нас растасовали по разным деревням и заставили проделать в точности то, что проделывали женщины деревни. Хуже, чем в армии. Встали до рассвета, начали готовить завтрак на углях. Пока их разогреешь, эти чертовы угли, можно с голоду помереть! Потом вычищали дом и землю вокруг дома, при этом еще и за оравой детей надо смотреть. Едва разогнули спины, пора готовить обед. Покормили мужиков, которые весь день сидели где-нибудь в тени и пили чай, убрали за ними, они ведь с места не встанут помочь. Потом всей женской тусовкой отправились на рисовое поле чтобы несколько в часов кряду сажать рис, с перерывом на кормежку. Потом...
  Тут все рассмеялись, так как знали продолжением.
  - Потом я не выдержала и сбежала. Бежала так, что грязные пятки сверкали, как ржавый медяк.
  - Тускло сверкали, замечу, - вставил Пол.
  - Да неважно. У тебя что ли чистые? Так вот, заперлась я в своем бараке и до вечера дрыхла. Короче, что я поняла из этого упражнения, так это то, как паршиво быть гамбийской женщиной.
  - Ну это я и без упражнений поняла, - вставила Панова. - Правда, у нас в российской глубинке женщинам тоже не сладко приходится.
  - Хуже, чем здесь, быть не может. - возразила Сара. - уж поверь мне. Я после этой тренировки смотрю на них, как на героинь с пожизненной каторги.
  "Миранда" располагалась в тенистом уголке жилого респектабельного района. Ольга оглядывала шикарные трехэтажные дома с солнечными мансардами на крыше, сверкающие Лексусы и Порши, проезжающие мимо, холеные лица женщин, чинно восседающих за рулем новехоньких машин. Похоже, в Гамбии существовал все-таки мир богатства и роскоши, просто он был так далеко от многочисленных деревень, раскинутых по всей стране, что поверить в него можно было только приехав и увидев своими глазами.
  - Кто живет в этом районе?
  - Да кто угодно. Правительство, дипломаты, бизнесмены. Таких районов много в пригороде Банжула.
  - А мы там бьемся за каждый бутут для беженцев, - криво усмехнулась она.
  - Они тоже бьются за каждый бутут. Только для себя. - промычал Пол с полным ртом.
  - Да это везде так! - добавила Нэнси, маленького росточка худенькая американка, на вид совсем девочка. - Можно подумать, только в Африке. Вы лучше кушайте и сумки набивайте, а то скоро закроются.
  - Ты не смотри на нас, - пояснил Пол, - от голодухи что только не сделаешь. У нас тут негласное правило - если идешь в "Миранду", бери с собой сумку пошире и надень брюки с широкими карманами. Что успеешь спрятать, то твое.
  Ольга недоверчиво покосилась на него. Не похоже, что он и его друзья собираются прятать кусок курицы в карманы. Но Пол улыбался и было непонятно, шутит он или нет.
  
  
  Они так наелись, что сил хватило только на то, что отлежаться в доме в Сары и посмотреть телевизор. В пять они двинулись назад, заехав по дороге в пару супермаркетов, где Ольга закупила пять больших коробок разных консервов, итальянского молотого кофе и вина. На душе стало сразу как-то приятнее, хоть за свой желудок она теперь была более спокойна.
  
  
  ГЛАВА 14
  
  Прошло три месяца, самых тяжелых, полных вечеров отчаяния, депрессии и безумного желания уехать домой немедленно. Никто не предупреждал, что будет так тяжело, никто не предупреждал, что отчаяние будет таким глубоким. Но по прошествии трех месяцев она ощутила, что внутри произошел какой-то перелом. Просветление. Она стала легче реагировать на окружающую действительность. Увлеклась работой, стала больше понимать людей вокруг и почувствовала даже некую причастность к жизни Маракунды, начала учить волоф и мандинку, языки, на которых разговаривали почти все в этом регионе. Привыкала потихоньку обниматься при встрече и подолгу спрашивать и выслушивать, как дела у всех родственников до десятого колена. Привыкла есть острую пищу и пить биссап, чудесный цветочный отвар пурпурно-красного цвета. Его делали таким сладким, что тягучий сироп приходилось разбавлять водой. Маленькая бутылочка с биссапом всегда стояла в ее офисе. Она начинала улавливать интонации и понимать отдельные слова. В клинике, при которой находился их офис, она прислушивалась к оживленной болтовне женщин и что-то даже понимала, хотя общий смысл их веселья или конфликтов все равно оставался для нее закрытым. Это подбивало ее учить языки более интенсивно.
  
  Труднее всего было не поддаваться на провокации попрошаек. Чаще попрошайничали дети, и просили они только у нее, зная, что у соплеменников просить бесполезно.
  - Я голоден, тубаб!
  - Дай даласи на хлеб!
  - Я не завтракал!
  
  Она научилась избегать контакта глазами и просто шагать мимо. Не останавливаясь. Иногда ее охватывало раздражение и она вступала в беседу.
  - А почему ты не в школе? А почему не помогаешь матери?
  Иногда чувство вины за их хронический голод пересиливало и она делилась хлебом.
  - У меня нет денег, но могу дать тебе батон тапалапы .
  
  - Почему тебя так раздражают попрошайки? - усмехалась Лара.
  - Они привыкнут к мысли, что блага можно получить без приложения усилий.
  - Они просят у тебя денег не потому, что выбрали эту жизнь. Им и правда нечего есть.
  - Им, и их родителям. И никто не хочет что-то сделать для этого, изменить. Толька дай, дай, дай. И так вся Африка! Как так можно жить?
  - А что могут изменить дети? Они могут лишь сжевать маленькую горстку риса, выданную им с утра, и, увидев тебя, вспомнить, что в их животе уже пусто. А ужин не скоро. И опять маленькая горстка риса. Возможно, немного лукового соуса в придачу. Чтобы ты сделал на их месте? Эти попрошайки - самые бедные среди самых бедных. У них просто ничего нет.
  - Ну хорошо, допустим, ты права. Предлагаешь мне накормить всех детей Африки? Дам денег - и дальше будут просить, придут другие, узнают, что даю, попросят большего. И так бесконечно. Не дам денег - не сделаю ни хуже, ни лучше.
  - Вот именно. - Лара снисходительно улыбнулась. - Просто не надо так раздражаться, вот и все. Можешь - дай. Не можешь - проходи мимо. Только не воспитывай голодного ребенка, не учи его жить.
  - Да никого я не учу. Но надо ведь людям и самим подумать о своем пропитании. Их так научили родители - попроси, дадут, и все дела. Развитие должно идти эволюционно, а никакая эволюция невозможна, пока голодающему не приходится ради развития и выживания шевелиться.
  - Это ты сама думаешь, или вычитала где-то? - с лукавой улыбкой поинтересовалась Лара.
  - А что?
  Ольга вычитала, конечно. Своего мнения у нее еще на этот счет не сформировалось.
  - Ну вроде бы человек на твоей позиции наоборот должен верить в эффективность гуманитарной помощи.
  - Если помогать стратегически верно, а не как это делалось сорок лет. Ну посмотри, ежегодно на среднестатистического африканца приходится около двадцати четырех американских долларов внешней помощи. Это же почти половина его годового дохода! И это продолжается сорок лет. И где результат?
  - Ты не учитываешь, что львиная часть этих денег уходит в карманы коррумпированных правительств. Не думаю, что остается больше трех-четырех долларов в лучшем случае. То есть ровно столько, чтобы Африка не захлебнулась в нищете окончательно.
  - Я не понимаю. - нетерпеливо прервала ее Панова. - Вот ты считаешь, что надо так и продолжать? В том же духе?
  - Ничего я не считаю. Я - человек маленький. Делаю свое дело. Лечу людей. Это знаешь, как в историях с сиротами. Одни кричат, всех сирот не усыновишь и уж лучше рожать своего одного и дать ему все возможное, а другие ничего не кричат и тихо усыновляют. И те и другие по-своему правы.
  Ольга удивленно уставилась на нее. Как так получилось, что она в точности повторила слова из ее спора с Аленкой перед отъездом? Лара ее взгляда не поняла и почему то несколько смущенно улыбнулась.
  - Ты чего так смотришь? Что я про сирот? Не обращай внимания, это моя любимая тема. Среди миссионеров на сирот насмотрелась вдоволь.
  
  
  
  Устои деревенской жизни вызывали у Ольге внутренний протест, но она мудро не высказывала его вслух, ее бы просто никто не понял и обвинили бы в оскорблении традиций. Больше всего ее поражало, до какой степени мужчины обладают своими женами. Буквально говоря - они ими владели, как безоговорочной собственностью. Мужчина не просто приступал к еде самым первым за столом, он являлся непререкаем авторитетом, главой, хозяином. Он владел женами, он владел своими детьми. Община жила строго иерархической жизнью. Равенство существовало только между погодками или ко-женами в полигамном браке. Приготовление пищи, уход за детьми, секс с мужем - все по очереди, всем поровну.
  - Думаешь, для них брак то же самое, что для тебя? - Лара, как всегда, потешалась над взглядами Пановой. - - Союз души и сердца? Как же! Это куда глубже, куда крепче связи. Это прежде всего обязанности и традиции. Неписанные законы. Они так же крепки вне брака, как и внутри. И никто не смеет их нарушать. И ты не вздумай вмешиваться. И никогда, мой тебе совет, не поднимай тему обрезания девочек. Тебя просто выставят из деревни и ты навсегда лишишься их поддержки.
  Девочкам уродовали половые органы в угоду традициям, а сказать ничего нельзя. Ольга кипела, но молчала.
  - Почему?
  - Потому что это их, родное, святое, традиционное. Они никогда не поймут твоих душевных порывов и увидят в них только посягательство на частную жизнь. Не вмешивайся.
  Она не вмешивалась. Она даже старалась слиться с толпой. Если бы Ольгу встретили ее российские друзья, они бы очень удивились. Костюмы и каблуки ушли в далекое прошлое, их место прочно заняли легкие брюки, свободные блузы, развевающиеся яркие платья и длинные юбки с запАхом - любимое одеяние африканок. Расслабленность в одежде шла вразрез с внутренней напряженностью, которая не отпускала ее. Она постоянно была настороже - вслушивалась в непонятную речь, пыталась уловить, не о ней ли говорят, пыталась влиться в коллектив, пыталась не ляпнуть какую-нибудь чепуху и не разрушить свою с трудом зарабатываемую репутацию.
  
  
  Наступило жаркое лето, каждую ночь шел проливной дождь, днем чаще всего было сухо, вода испарялась с нагреваемой земли, и в воздухе повисала липкая влага. Несмотря на наличие в доме бака с водой, Ольга постоянно не могла избавиться от ощущения грязи на всем теле. Окна в доме, как и во всех зданиях, не были цельными, а состояли из накладывающихся друг на друга стеклянных или деревянных створок. В итоге пыль без труда пробивалась в помещение и никакая уборка не спасала. Кроме того, постоянный ветер, поднимающий пыль с дорог, обволакивал тело липкой пленкой из пота и грязи. Только по вечерам, когда она, приняв душ, укладывалась спать, она ощущала свою кожу. Ходьба в сланцах и шлепках по пыльным дорогам превратили ее пятки в сухие корки. Первое время она боролась с этим, пыталась отскрести пемзой, смазывать кремом, но вскоре поняла, что это просто бесполезно и бросила эту затею. На свои пятки она просто больше не обращала никакого внимания, зная, что как только она выберется на пляж, кожа вновь отшлифуется о грубый песок и приобретет нежно-младенческий вид.
  В Банжул она выбиралась редко, ловила промежутки хотя бы в два дня между дождями и ехала с Ларой или Полом отдохнуть, развеяться, и закупить провиант. С Полом ездить было интереснее, его многочисленные друзья не давали скучать. Зато Лара знала разные местечки, которые были известны только гамбийцам, могла показать Банжул изнутри, каждую любопытную улочку и старое строение колониальных времен. Она знала, где готовят отличную афру - запеченное на углях мясо, знала, где надо покупать самые лучшие и дешевые ткани, и к какому портному их отдавать, чтобы получить свой наряд именно в том виде, какой заказывала.
  Иногда они выбирались на пляж. Океан находился недалеко от них, в получасе езды. Пляжи были пустынными, тихими. Белый песок и множество ракушек вкупе с темно синими пенистыми волнами Атлантического океана завораживали и подолгу не отпускали. Лара воды боялась. Это было странно, учитывая, что выросла она на островах. Говорила, что в детстве ее никто специально не учил плавать, зато как-то, очутившись в воде уже подростком, она чуть не утонула. С тех пор страх остался. Плавать она кое-как научилась, но далеко в воду не заходила. Ольга иной раз подтрунивала над ней, пыталась подбодрить, пока однажды Лара довольно резко не ответила.
  - Если тебе в детстве так повезло, что тебе оплачивали уроки плавания и возили на морские курорты, это не значит, что надо изгаляться над теми, кому повезло меньше, чем тебе.
  - Да я же... Я же вовсе не это имела в виду... - растерянно оправдывалась Ольга.
  Больше она не шутила. Но Лара, словно задавшись целью, стала заставлять себя заплывать с каждым разом все дальше и дальше, пересиливая страх, тренируя дыхание. Заставляла до тех пор, пора не смогла плавать наравне с Пановой.
  
  
  Вскоре Ольге сообщили, что Нестора, того самого Нестора Мертца, что возглавлял проект ФПРСА до Пановой, назначили региональным советником в Западной Африке. Когда он предупреждал Ольгу о странноватом предшественнике, он наверняка уже знал о своем грядущем назначении. Правда, предыдущего советника перевели в другой регион, а замену, Нестора, утвердили почти три месяца спустя. И теперь Нестор объезжал подопечные офисы и собирался вскоре навестить Гамбию в новом статусе. Просил приготовить кучу аналитических отчетов, чего Ольга терпеть не могла. Бюрократия буквально душила ее, но бороться с этим было бесполезно. Недавно они взяли под крыло клиники еще одно крупное поселение беженцев, которое не было официально признано лагерем, но все же остро нуждалось в помощи.
  
  Мертц приехал на несколько дней, скорее для галочки, чем для дела, потому что обо всем происходящем он знал и так. Но все же он провел ревизию документов, объехал приграничные районы и оставил Ольгу в покое, дав понять, что она может заниматься своими делами и не обращать на него внимания. Он собирался поехать с Ларой в Банжул в Департамент Здравоохранения, чтобы выбить дополнительные места для медперсонала в новых точках, получавших спонсирование от ФПРСА. В рамках их проекта недавно открылось несколько медпунктов, все они так или иначе находились в приграничных районах, там, куда стекались беженцы из Сенегальского Касаманса. Беженцы перестали идти в лагеря, там жить было не лучше, чем вне лагеря, они находили дальних родственников, торговали всякой мелочью и как-то перебивались, дожидаясь перемен. Теперь клиника в Маракунде служила центральной, а из организованных медпунктов посылали или привозили пациентов. Ольга отправила Нестора с Ларой в Банжул, а сама с медсестрой Фатумату поехала на такси в Гинжум, в один из новых медпунктов.
  
  Хади, медсестра в новообразованном медпункте, показала им все необходимое и помогла составить список недостающего. Потом привела их в дом Ландина, водителя медпункта. У Ландина было старенькое разваливавшееся такси, которое использовалось для доставки больных, нуждающихся в операции, в ближайший центр, где могли это сделать. Ландину платили за аренду машины и за работу, что вполне устраивало Ольгу, так было намного дешевле и реальнее, чем покупать новую машину скорой помощи.
  Ландин, высокий, худощавый мужчина с лицом замученного жизнью человека, жил вместе со своей большой семьей. Его компаунд состоял из маленького дворика, по периметру которого располагались одна за другой несколько малюсеньких комнат. В одной комнате жили его родители, в другой брат с женой и двумя детьми, в третьей комнате он сам с женой и ребенком, в четвертой еще одна женщина с двумя детьми, как оказалось впоследствии, вторая жена Ландина, а еще одна комната пустовала. Двери каждой из комнат выходили во двор, в углу которого находился примитивный туалет с дыркой в земле и непременным ковшиком с водой рядом. В центре двора сушилось белье, а у входа одной из комнат стояло чугунное приспособление формы песочных часов. В нижней части его находилось пространство для угля, а в верхней ставился казанок с едой. Одна из жен Ландина готовила пищу, похоже, что на всю семью.
  - Я и не знала, что у Ландина две жены. Неужели он такой богатый, что может себе это позволить? - тихо спросила Ольга у Хади.
  - Достаток здесь ни при чем, у нас и самые бедные имеют по три - четыре жены, и ничего. Но Ландин жену, вон ту, что готовит, унаследовал.
  - Как вы сказали?
  Ольга уставилась на Хади, как на инопланетянина, потом покосилась на жену Ландина.
  - Вы не знаете? - искренне удивилась Хади. - По нашим законам брат умершего мужчины наследует его жену и детей.
  - Все равно не понимаю. Что значит - наследует? Как вещь?
  - Нет, не как вещь, а как жену. Она становится его полноправной женой, а он обязан заботиться о ней и ее детях.
  - И что, бедная женщина должна и спать с ним?
  - Ну да. А что ей делать.
  - Но это же...
  Ольга прикусила язык, чтобы не сказать слово варварство. Все-таки Хади - одна из них, обидится еще.
  - Это же нечестно по отношению к женщине, - смягчила она тон.
  - Почему же? Она может выбрать уйти из семьи, но тогда она и дети лишаются поддержки. И как она проживет? Конечно, ей лучше остаться.
  Хади, казалось, нисколько не была смущена такими традициями. Она говорила об этом совершенно спокойно и даже с гордостью.
  - И давно его брат умер?
  - Три года назад. Ландин, может, и не стал бы заводить вторую жену, но семья обязала.
  - Спать тоже обязала?
  Хади неодобрительно покачала головой. Нет, эта тубаб никогда не поймет их. Ну как можно поселить мужа и жену вместе и сделать так, чтобы они не спали? Они же не железные! Нормальные люди. И чего она пристала?
  Ольга заметила ее реакцию и решила приостановить поток вопросов. Им с Фатуматой предложили одну из комнат, чтобы положить сумки и передохнуть, пока готовят ужин. Они не рассчитали время и возвращаться в Маракунду было уже поздно, решили переночевать у Ландина. Ольга зашла в комнату и стала искать в сумке таблетки от головной боли. То ли от жары, то ли от бессонницы прошлой ночью, голова просто раскалывалась. В комнате было темно, электричества здесь не было, как и в большинстве окружающих деревень, на маленьком столике стола масляная лампа и свечка. Матрас на полу застелили чистой простыней, подушка, с комками внутри, была плоской и пахла пылью. Ландин попросил с них совсем маленькую сумму за эту комнату и ужин, но, видимо, даже эти деньги были для него существенным пополнением к бюджету.
  
  - А кто жил в этой комнате раньше? - спросила она Хади, высунувшись в дверной проем.
  - У брата Ландина было две жены, одна из них умерла в родах в тот же год, что и брат, Комната осталась пустой.
  - А ребенок?
  - Вон, бегает. Вторая жена растит его.
  - Ужас какой, - пробормотала Ольга.
  Хотя, если вдуматься, хорошо, что так, а не приют, как это бывает в других странах.
  Вскоре их позвали ужинать. Рис с овощным соусом из окры, лука и какой-то зелени, оказался весьма съедобным. Вначале, когда Ольга только приехала в Африку, с непривычки склизкая субстанция окры несколько озадачила Ольгу, но теперь она уже привыкла и находила ее своеобразной и вкусной. Кроме того, она так проголодалась, что могла бы съесть что угодно.
  Она все разглядывала Ниму, унаследованную жену Ландина, пыталась выискать в ней следы страдания, но ничего такого не увидела, кроме болезненной худобы.
  Каково это быть унаследованной женой? Тоже самое, что в рабство за кусок хлеба для себя и детей или другое, потому что так принято? "Так принято" - это самый убийственный факт в африканской культуре. Белые люди всегда жаловались, что могут двести раз показать, как надо копать лопатой, триста раз африканец сделает это, а на триста первый решит показать белому, что память его еще хранит, как это делали его предки, и начнет копать землю палкой. Это не изменишь. Так принято.
  
  Фатумата ушла спать рано, а Ольга завершала записи, щурясь под тусклым светом масляной лампы на ступеньках у двери ее комнаты. Ландин тоже не спал, он сидел в одиночестве и заваривал чай аттаю, крепкий, душистый зеленый чай, переливая его из стаканчика в стаканчик множество раз.
  - Будете аттаю? - негромко спросил он Ольгу через двор.
  Она кивнула, закрыла блокнот и подошла к нему. Присела рядом на низкий табурет. Он протянул ей маленький стакан с чаем. В прохладный ветреный вечер глоток крепкого сладкого чая оказался как раз кстати.
  - Завтра уедете?
  - Да, часов в девять, сразу после завтрака.
  Ландин замолчал. Было видно, что он не решается что-то спросить, нервничает.
  - А у вас там, ну, в вашем офисе, водитель не нужен?
  - Вы для себя спрашиваете?
  Ольга удивилась. Казалось бы, у него здесь семья, и работа есть, зачем ему куда-то ехать?
  - Да. Мне надо уехать. Поближе к центру.
  - Почему?
  Ему потребовалось еще минут пять, прежде, чем он заговорил. Пока он раздумывал, желваки его ходили ходуном, а на лбу проявилась глубокая складка. Ольга вдруг увидела, что он выглядит больным, раньше ей так не казалось. Когда он заговорил, его голос звучал так тихо, что ей пришлось наклониться вперед, чтобы расслышать его слова.
  - У моего младшего сына нашли ВИЧ. Ему необходимо постоянно принимать лекарства, а здесь поставки нерегулярные. Там, в центре, лекарства есть все время, он может даже никогда не заболеть, так мне сказали. Если будет пить лекарства постоянно.
  Лицо Ольги исказила гримаса страдания. Младшему сыну Ландина было около полутора лет, бедный малыш. Но это же значило, что...
  - Ваша жена, получается, - она замялась. - тоже...?
  - Да. Как и я.
  - И вы? Господи...
  - Мой брат, тот что умер, умер от СПИДа. Но мы тогда этого не знали, потом уже догадались. Его жена, Нима, заразила меня, и...
  Ландин тяжело вздохнул и уперся взглядом в землю.
  - Никогда не прощу себе...
  Он заплакал. Ольга в ужасе сидела напротив него и не знала, что сказать. Потом она протянула руку и осторожно коснулась его плеча.
  - Ландин, не плачьте. Мы обязательно что-нибудь придумаем, я обещаю. Наш офис тоже далеко от центра, но у нас есть поставки лекарств, мы будем вам пересылать, или еще что-то придумаем.
  - Мне все равно, если я умру. Но мой сын, его еще можно спасти. Так мне сказали доктора в Банжуле. Он такой маленький, еще можно спасти. Мне бы только найти работу в центре, там, где есть лекарства...
  
  В клиниках Банжула действительно действовали кабинеты, где больным СПИДом бесплатно выдавали антиретровирусные препараты, на которых можно было довольно долго прожить носителем ВИЧ, при этом подавляя развитие симптомов СПИДа. Главным условием успеха лечения было непрерывный прием препаратов, а это было возможным лишь при постоянном наличии медикаментов.
   Ландин громко высморкнулся. Он перестал плакать и Ольга ощутила себя неловко от невольного свидетельства его горя.
  - Спокойной ночи, Ландин. Мы что-нибудь придумаем. - повторила она, как заведенная.
  - Спокойной ночи, мадам.
  
  
  ГЛАВА 14
  
  
  - Это же кошмар, рабовладельческий строй, каменный век! - шумела Ольга в кабинете, где находились Нестор и Лара.
  - Почему каменный век? - возразил Нестор. - На мой взгляд, очень даже неплохая система охраны социального статуса вдовы и ее детей. Даже конституцией узаконено наследование жены, и очень правильно.
  - Правильно? Неплохая система? Да ты с ума сошел! Женщину принуждают к сожительству с нелюбимым мужчиной под страхом оказаться на улице без гроша за душой. Это правильно?
  - Ой, можно подумать, они тут все строго по любви выходят замуж. И вообще, их семейная жизнь - гладь и благодать. И потом - у них есть выбор.
  - Ага. Хороший выбор, правда? Учитывая, что женщины здесь многодетные и не работают в большинстве своем, выбирать им очень легко.
  - И все равно. По мне так очень прогрессивное законодательство.
  - Ты шутишь?
  Ольга побледнела от возмущения. Вот ведь мужчины! Не видят корень проблемы!
  - Нет. Суди сама - женщина в Гамбии гарантировано остается не обеспечении семьи со всеми правами в случае смерти мужа. А вот в развитом обществе никто ничего вдове не гарантирует.
  - Только загвоздка в том, что при наследовании жены наследник получает и права на секс, что все-таки не есть очень хорошо, ты так не думаешь?
  - Не хочет, пусть уходит. У нее есть выбор. А на Западе выбора нет.
  - Ну ты преувеличиваешь. Там социальные пособия, пенсия, страховка прочие блага. У европейской женщины есть право на наследство от мужа в любом случае, а детей - от отца в случае его смерти, независимо, захотела их мать жить с братом отца или нет. А у гамбийской женщины такое право обеспечивается только ее покладистостью, получается.
  - А ты о мужике подумала? Вот о том же Ландине? Легко ему на себя брать еще обоз из троих человек, кормить, поить? Ему это надо? Его ведь тоже принуждают.
  - Но это ведь здесь традиция. - вмешалась Лара, выпустив сигаретный дым.
  Она сидела в углу и с интересом слушала их жаркий спор. Курила она редко, никогда - на улице, перед деревенскими жителями.
  - И касается не только жены брата. Если сестра умирает, и семья ее мужа не хочет или не может вырастить детей, их растит ее сестра. Если сестра бедная, не может прокормить всех своих детей - заботу о части из них берет на себя более обеспеченная сестра.
  - О! Это несправедливо, - засмеялся Нестор. - Тогда и мужа должна брать на обеспечение сестра жены!
  - Ну конечно, несправедливо.
  Ольга злилась и теряла нить аргументов. Нестор явно подтрунивал над ней, но она так увлеклась, что не нащупала намеки иронии и шутки, утонув в предмете спора.
  - При большей занятости в трудовом секторе мужчин, - продолжила она, как оратор на политической сцене, - при многоженстве, но не многомужестве, при малой вероятности женщине найти работу, и при очень большой вероятности вдовцу остаться с другими своими женами, при вероятности жениться еще раз, не так уж несправедливо.
  - Да ладно тебе. - бросил Нестор. - Нормальный закон. Охраняет общину и род, клан, земля в семье остается, опять же.
  - Нет, ты не понимаешь. Это натуральное насилие над женщиной, у которой фактически-то нет выбора. Она не выберет волю, ей там нечего есть. А в неволе она отрабатывает свой кусок хлеба телом, грубо, но так.
  - Ты просто не жила в малообеспеченных слоях населения развитых стран. Вдове без образования , без работы, без страховки не позавидуешь.
  - Сравнил! Они с голоду все равно не умрут.
  - Возможно, но шоколадной жизни им тоже не видать. И у них нет выбора - остаться женой брата мужа на полном обеспечении. Уверяю тебя, предложи ты такое в любом бедном обществе, в какой-нибудь филиппинской глубинке - еще как согласятся, лишь бы полы за гроши не мыть и не убиваться из-за голодающих детей.
  - Ребята, кончайте спорить. - примирительно произнесла Лара. - Не придете вы к согласию. Законы каждого общества хороши для этого общества. Ты, конечно, Нестор, преувеличиваешь проблемы европейской женщины. У них есть поддержка государства, хоть какая-то. Но для гамбийской женщины, ты прав, этот закон не так уж плох. Если бы не это, многие давно бы уже ушли в утиль вместе с детьми после смерти мужа, при феодальном-то обществе, как здесь! Никакого будущего у женщин нет и не было.
  - Странные вы, - пробормотала Ольга. - вместо того, чтобы предлагать бороться с этим, вы одобряете.
  - Да ни с чем бороться не надо. Можешь помочь - помогай. Не можешь - уходи.- спокойно возразила Лара. - И мы с тобой это уже как-то обсуждали.
  - Кстати, о Ландине. Можем мы ему подыскать работу здесь где-нибудь?
  Лара улыбнулась. Ее восхищала способность Ольги в пылу собственных страстей и эмоций не забывать о вполне реальных насущных вопросах.
  - Здесь - вряд ли. Но я поговорю с друзьями в Банжуле, там, где я работала, по-моему, один из водителей собирался уехать к жене в Англию, может, Ландина пристрою.
  - В Англию? Она что, англичанка?
  - Да нет, медсестра местная, устроилась там на работу, теперь его вызывает.
  - Молодец женщина. Уж эта-то точно не станет ни за какого деверя выходить замуж в случае чего, что и требовалось доказать, - торжествующе заметила Ольга.
  - Что требовалось?
  Лара скептически посмотрела на Панову. Все никак не уймется, правозащитница.
  - Что дайте женщине образование и работу, и она сама прекрасно проживет и детей прокормит.
  - То есть муж, по-твоему, уже не нужен будет?
  - Нужен, но не в качестве способа выживания.
  
  
  В тот вечер они повели Нестора в "Вуду", недавно открывшийся бар в получасе езды от Маракунды, куда они иногда ездили выпить пива и потрепаться с завсегдатаями бара. Бар открыла одна из проворных местных жительниц, которая умудрилась выбить у одного НПО микрокредит. Нехитрое по исполнению заведение стало первым и единственным баром в округе Маракунды. Даже Пол привозил сюда своих волонтеров выпить холодного пива. Баром заведение "Вуду" можно было назвать с большой натяжкой, но холодное пиво, кока-колу и молодое пальмовое вино здесь всегда можно было найти, пыльные плетенные табуреты имелись в наличии, вид на пальмовые плантации с одной стороны и море с другой открывался отличный, жаренный арахис продавался в бесконечном количестве, иногда даже имелись чипсы и растворимый кофе с сухим молоком. Над стойкой бара возвышался плоский настил, укрывающий посетителей от дождя, но от ветра их ничего не спасало и в те моменты, когда дул сильный ветер, пронзительная прохлада побуждала визитеров купить больше выпивки. И хотя это противоречило духу мусульманских правил общества деревни, молодежь все же уже соблазнилась "Вуду" и проводила здесь все свободные часы, а авторитет хозяйки бара и ее щедроты властям деревни охраняли заведение от закрытия.
  Местных женщин здесь никогда не бывало, но Лара пользовалась репутацией независимой и нетипичной африканки, а Ольга на правах иностранки могла делать все, что заблагорассудиться.
  Они уселись на высоких табуретах и взяли по пиву. После тяжелого дня пузырящийся глоток освежал и возвращал к жизни. С моря дул резкий ветер, но свежесть его опьяняла. Солнце уже погрузилось в дымку на горизонте, и океан стал серым, хмурым, неприветливым. Нестор завязал разговор с одним из знакомых, по случайности оказавшемся в баре, а Лара повернулась к Пановой.
  
  - А для чего лично тебе нужен муж?
  Вопрос Лары прозвучал ни с того, ни с сего. Ольга даже не нашлась, что ответить.
  - С чего ты вдруг спросила?
  - Ну сегодня ты сказал, что образованная женщина выйдет замуж не для выживания.
  - Ну естественно! Что, мало на свете причин решить жить с кем-то вместе? Взаимные интересы, секс, взаимопонимание.
  - Все это ерунда. Современная женщина уже перешагнула этот этап и вернулась к истокам - как бы выгоднее поместить себя, как капитал, что в итоге ведет к тому же вопросу о выживании, просто о качественном выживании, а не о сухом куске хлеба. Чем выше уровень женщины в социальной иерархии, тем больше она боится продешевить.
  - Боязнь продешевить начинается с возможности продажи себя, - тихо произнесла Ольга, сжав холодное горлышко бутылки "Джил Брю".
  - Ха!
  Лара рассмеялась.
  - Все мы продаем себя, разве ты не знала? Все наши отношения это торговля, знанием, умением, чувствами, все мы хотим взамен получить по полной цене.
  - Любовь из другой категории. Определять цену любви как-то даже странно, противоестественно. Да, мы продаем свои знания, свои навыки, опыт, да, требуем за это хорошую цену, торгуемся, но это же не относится к нам самим, как личностям? Это совсем другое, это не любовь.
  - Ну ты романтик, Ольга! Да кто сейчас влюбляется просто так? У всех при этом на скрытом фронте идут бурные мозговые баталии - а того ли я полюбила, а что мне даст связь с ним, а зачем это надо, а безопасно дли это? Что, скажешь нет?
  - Ты говоришь о чем-то другом, возможно. К любви это не относится.
  - Ой, пой мне песни, да, поверила. Ну вот скажи, влюбишься ты в продавца тухлой рыбы на местном рынке? Да ты его за километр обойдешь, твои рецепторы уже натренированы, как нюх у собаки, они запрограммированы на дичь только определенного калибра. Ты даже не осознаешь этого, а процесс отбора и оценки, а хорош ли покупатель твоей души, происходит вне контроля твоего сознания. И если первичный отбор клиент прошел успешно, ты можешь влюбиться. И тут уже начинается более сложный процесс, более тщательное взвешивание всех достоинств и недостатков. А все эти "упс, прошла любовь, завяли помидоры" всего лишь результат затянувшегося торга. Один из участников сделки вдруг осознает, что продешевил в том или ином смысле. Я говорю не о только о деньгах. В любые отношения ты всегда что-то вкладываешь, часть себя, и никогда ты не делаешь это бескорыстно, всегда ждешь, что получишь взамен нечто стоящее. Не получив, или недополучив это "нечто", ты расторгаешь сделку, если духа хватает.
  
  Ольга отвернулась. Звучало четко и слажено. Но как-то уж очень примитивно. Неужели все человеческие особи в итоге не так уж далеко ушли от своих предков, усложнив лишь требования?
  - Молчишь?
  Лара поправила волосы и отхлебнула большой глоток пива, которое стремительно теплело в руках.
  - Все еще веришь в любовь? Или уже достаточно обожглась?
  - Ни то, ни другое, - пожала плечами Ольга.
  - Неужели никогда не влюблялась?
  - Раз сейчас одна, значит, не было ничего значимого.
  - То есть не получила, чего хотела, дровишек для огня было недостаточно.
  - Я ничего не ждала.
  - Значит, ничего не давала. Только так.
  - Мне непонятна твоя логика, Лара.
  - Понятна, просто не хочешь признать. Одна, говоришь. В поисках, значит? Тренируешь рецепторы?
  - Нет, не в поисках. Сам найдется, незачем мне его искать, тем более здесь. Думаешь, в поисках я бы забралась в такую глушь?
  - Ага! Значит все же признаешь, что здесь, в глуши, как ты сказала, шансов объявиться твоему избраннику нет? Значит все-таки отбор? Иначе о какой спонтанной любви может идти речь?
  
  Панова вяло улыбнулась. Спорить бесполезно. Похоже, Ларе доставляло огромное удовольствие одерживать победу в словесных дискуссиях с Ольгой, ну пусть себе радуется. То ли она изголодалась по беседам такого толка, то ли имела какие-то особые, непонятные для Ольги, причины относиться к ней так, как относилась, но отношения у них складывались несколько странные. Лара старалась найти любой повод оказаться поближе к Ольге. Казалось, она даже стремиться стать ей другом, разговорить ее, но при этом каждый раз подкалывала Ольгу, не упускала возможности ткнуть ее носом в ошибки, в ляпы, в заблуждения. Иногда в спорах ее голос аж дрожал от напряжения, особенно если речь шла о семейных отношениях. Бывали дни, когда Ольга могла поклясться, что Лара просто ненавидит ее, так она сверкала глазами. Но при этом Лара оберегала Панову. Странно, но факт. Она зорко следила, чтобы никто из местных не позволил себе лишнего, чтобы никто не вздумал даже насмехаться над неприспособленной тубаб. Она резко осаждала желающих поерничать на местном наречии, пользуясь тем, что неплохо понимала языки волоф и мандинка. Иногда доходило до абсурда, минуту назад они могли яростно спорить и Ольга едва сдерживалась, чтобы не расплакаться, а в следующее мгновение Лара, услышав кем-нибудь оброненную фразу, комментарий о чудачке, белой леди-босс, набрасывалась на обидчика.
  - Умный да? Думаешь, она не понимает и можно говорить, что угодно? Как трусливая ящерица, что прячется под камнями, ты прячешься за ширмой своего языка? А в лицо сказать смелости нет? Вот заброшу я тебя в чужую страну, одного, посмотрю, как запрыгаешь. И дня не продержишься. Так что имей уважение к этой белой, она для ваших же людей старается.
  
  Вскоре это усвоили все местные и в присутствии Лары старались о Пановой говорить только уважительно. Впрочем, к ней и так относились неплохо, она не была матерью Терезой и плохо разбиралась в местных обычаях, но к африканцам относилась без пренебрежения, всегда с готовностью помогала и видно было, что старалась ради дела, хоть и без пламенного фанатизма миссионеров. Это как раз и делало ее в глазах местного персонала нормальным человеком - они не любили фанатизма, за фанатизмом всегда крылось что-то смутное, странное, Панова же казалась им вполне вменяемой, человеком, с которым можно договориться.
  Другое дело - Лара. Лара хоть и была африканкой и выросла в глубинке Гвинеи Биссау, все же казалась им темной лошадкой. Она двигалась, как они, разговаривала на английском со странным акцентом, возможно, перенятым от той общины, в которой выросла, она имела африканское тело, но не совсем африканскую душу. Она ни сближалась ни с кем, вела независимый образ жизни, в жизни общины не принимала участия, то есть вела себя, как иностранка, хотя по рождению таковой не являлась. Племена западной Африки тесно переплетались между собой и государственные границы, обозначенные когда-то колонизаторами, не играли для них большой роли. О докторе Виере никто ничего не знал кроме тех крупиц информации, что она запускала время от времени в любопытные уши. Знали, что ее вырастили в школе миссионеров на островах Биссагос, что в архипелаге Бижагос. Острова эти были маленькими с малочисленным населением, а потому встретить людей тех племен было большой редкостью. Доктор Виера практически ничего не знала о фермерстве и мало любила работу на земле. Зато что касается школы, преподавания - здесь она показывала весьма глубокие познания, не характерные для врача. Она иногда встречалась с директором местной школы Маракунды, но была недовольна его работой. Закончилось тем, что она организовала воскресную школу для девочек, поговорила с каждой из мамаш, чтобы отпускали девочек на пару часов под навес недалеко от клиники, и учила их там всяким премудростям типа основ математики, английского, читала разные истории. Нашла себе и помощницу - одну из местных молодых учительниц, которая прониклась ее идеей и получала небольшую доплату из кармана Лары. В итоге через месяц доктор Виера могла спокойно перекладывать на нее основную часть обязанностей и была очень довольна, что идея получила поддержку деревни.
  Это было нетипично для западноафриканской женщины, такие среди местного населения хоть и встречались, но очень редко, их считали белыми воронами. Типичная западноафриканская женщина либо торговала на рынке, либо занималась огородом и домом и растила детей. Женщин врачей практически не было. Глава деревни, алкалу Саджо, поначалу с подозрением отнесся к воскресной школе Лары, несколько раз посылал туда "разведчиков", послушать, чему учат девочек, рассказать ему. Не найдя ничего криминального и противоречащего устоям их племени, он успокоился. К тому же Лара всегда безотказно ходила по домам, если вызывали, и лечила всех, кому требовалась медицинская помощь, но кто не хотел идти в больницу.
  Таким образом она завоевала положение уважаемого врача, но все же оставалась для них чужачкой. Ее приглашали на все мероприятия, но никто не решился присесть рядом с ней и завести разговор просто ни о чем - слишком недоступной казалась она для обыденных сплетен. Ее советов слушались, но откровенничать опасались.
  С прибытием мадам Ольги жители с удивлением заметили, что Лара относится к ней иначе, чем к другим. В чем именно было дело, никто не понял, но, признав их особые отношения, местные решили не встревать и просто соблюдали правила гостеприимства.
  
  Ольга не стала продолжать спор. Конечно, в чем-то Лара была права. Но не это заботило ее. Разговор вновь навел на мысли о Денисе. Интересно, что сказала бы Лара, узнав историю с Динарой? Наверняка, съязвила бы что-нибудь вроде мужских инстинктов и чрезмерной принципиальности Ольги. Сама Лара никогда не заводила разговор о своих отношениях с мужчинами, словно их вовсе не было в ее жизни. Ольгу так и подмывало затронуть эту тему, но она не решалась. Зато сама то и дело думала о Денисе. Чем он сейчас занимается? Что решил делать с Динарой и ребенком? Он не писал ей, а спросить о его судьбе было не у кого. Раны Ольга немного зализала, если можно было так выразиться, но полностью не излечилась. Вернее, совершенно не излечилась. Родионов по прежнему занимал все ее существо, хотя с оценками она осторожничала даже перед самой собой. И радовалась, что далеко от него. Что расстояние помогает ей быть сильной. Смешно даже, как она цеплялась за эти слова - быть сильной. Что значило - быть сильной? Убежать за тридевять земель в поисках независимости, это быть сильной? Отвернуться от любимого, не простив ему ошибки, это быть сильной? Ничего не добиться в карьере, зато радостно согласиться на сомнительную сделку, смысл которой ей до сих пор был неясен, тоже проявление силы? Не говоря уж о матери. Но эта тема - табу. О ней Ольга не желала даже внутренних споров.
  Лара пила пиво и наблюдала за игрой мимики на лице Ольги.
  - Не хочешь набрать ракушек? - спросила она беззаботным тоном.
  - Что?
  Ольга с трудом отвлеклась от своих мыслей.
  - Пошли к берегу. Отлив, на берегу должно быть много ракушек.
  
  Ракушки были страстью Лары, это Панова заметила еще с первого визита к ней домой. Повсюду были расставлены аппликации из ракушек разного цвета и величины, она собирала их в огромных стеклянных вазах, так, что они просвечивали сквозь прозрачное стекло, создавая затейливую мозаику форм и оттенков. Ольге ракушки нравились, но никогда до такой степени, чтобы заполнять ими весь дом. Впрочем, у Лары, при наличии боязни глубины, тем не менее была страсть ко всему, что с водой было связано. Изображения рек и водопадов, фотографии бушующего моря, морские раковины, кусочки кораллов и даже высушенные водоросли. Всего этого добра в ее обители было очень много. Объясняла она свое хобби просто - нравится. Ни с чем не связывала, разве что с жизнью на острове. Тоска по детству? По чему-то несбывшемуся, далекому? Она так же любила сидеть у реки, даже больше, чем у моря. Река завораживала ее, иногда она звала с собой Ольгу, чаще ходила одна. Когда Ольге доводилось быть рядом с ней в эти минуты, она поражалась, как менялось лицо Лары, смягчалось, расслаблялось, становилось трогательным и нежным. Так бывает, когда взрослая уже девушка прижимается к груди обожаемой матери и вновь превращается в ребенка.
  - Смотри, - говорила Лара с безмятежной улыбкой, - эта река сегодня в хорошем настроении. Она играет на порогах, плещется у берегов и журчит легкой рябью. Когда река хмурая, она совсем другая. Тогда она резко выбрасывает брызги воды на берега и засасывает в свои воронки все плывущее по ней. Но сегодня с ней можно делать что угодно. Сегодня она полна позитивной энергии. Я обожаю реку. Иногда мне кажется, что я могу в ней раствориться. У тебя такого не бывает? Странно. А у меня очень часто. Словно если я поплыву по реке, я сольюсь с ней, и стану такой же... такой же свободной. Ведь нет ничего свободнее воды, правда? А в речной воде есть какая-то загадка. И каждый день разная.
  Ольга не понимала. Для нее река не менялась. Она не различала ее игры. И еще больше она не понимала, как в одной женщине могут умещаться такие разные личности - резкая, бескомпромиссная, порой жестокая в суждениях доктор Виера и нежная, романтичная, верившая в мифы о реках и свободу речной воды Лара.
  Они набрали ракушек и вернулись к бару. Нестор к тому времени уже успел хорошенько захмелеть и было самое время увозить его обратно в Маракунду. Дома Ольга разложила собранные ракушки на столе. Люди гадают на костях, на фасолинках, не погадать бы ей на морских ракушках? Она собрала их в пригоршню, поднесла к губам, прошептала вопрос и выбросила на стол. Но то ли она устала, то ли воображения не хватало, но ничего определенного в белой мозаике она не увидела. Ракушки молчали.
  
  
  
  ГЛАВА 15
  
  
  На следующий день маленькая клиника Маракунды гудела, как пчелиный рой. К ним поступила девушка племени Фула, молодая, лет семнадцати, очень красивая. Привезли девушку пара бравых полицейских, так и уехали, не оставив никаких бумаг с рапортом и телефонами. Сказали лишь, что нашли на улице без сознания. Девушка пришла в себя почти сразу, как ее уложили на больничную койку. И рассказала, что приехала из Гвинеи Канакри, четыре месяца назад родила ребенка, но его отдали в приют в Банжуле, потому что она плохо себя чувствовала. А потом ее поместили в психиатрическую лечебницу. Как только ей стало лучше, она решила направится в Банжул за ребенком, но по дороге почувствовала слабость и упала. Сказала так же, что муж ее живет в Канакри.
  Время от времени девушку сводили судороги, и Лара решила оставить ее под присмотром на пару дней.
  А гудела клиника из-за того, что история всем показалась странной. Во-первых, африканцы, особенно такие племена, как фула, очень тесно друг друга поддерживают и детей просто так в приют не отдают. Даже если мать больна, ребенка растят другие родственники. И чтобы девушку, психически больную, одну отправили забирать ребенка из приюта (а ей в таком состоянии дите вряд ли отдадут) - это тоже нонсенс. Здесь даже на тест на беременность всей оравой с группой поддержки приходят. Вопросов возникло много, догадок тоже.
  - А что дальше делать будете? - спросила Ольга. - Ведь не можете же вы держать ее здесь неделями. Со стороны государства, я так понимаю, поддержки в таком случае ждать нечего. Куда денем девушку? Она не может даже толком сказать, куда потом отправиться.
  - Не переживай, здесь система отлажена. - заверила Лар. - Свяжутся со старейшинами племени Фула. Они попробуют отыскать родню, сарафанное радио здесь сильно. Они же найдут средства отправить ее домой в Канакри в случае надобности. Или найдут, кто за ней будет смотреть здесь, в Гамбии. Но родня обязательно найдется, это даже без вопросов. А вот насчет ребенка - не знаем. Если вся ее история - правда и ребенок существует, то родня девушки должна его забрать и растить.
  - Ну прямо органы опеки и социальной защиты!
  - А ты думала. Издревле отлажено.
  
  Правда, передать девушку на попечение Фула так и не успели. Когда ее отъезд уже был подготовлен и ей сказали. Что отвезут ее к дальним родственникам, она сбежала. Говорили, что, вроде бы, на такси уехала в Банжул, но точно так никто и не узнал.
  
  
  
  Нестор уехал. Опять потянулись однообразные жаркие и дождливые дни. Однажды Лара привезла Ольгу в школу гриотов в часе езды от их деревни. Школа находилась на отшибе, несколько учителей и с десяток постоянных учеников жили прямо там, некоторые приезжали или приходили на занятия. Иногда они устраивали показательные выступления, организованные скорее для туристов, а не для "своих". Гриоты славились своими песнопениями и игрой на струнах, но Ольгу песнопения не интересовали, ей больше нравились африканские танцы, которые буквально завораживали ее. Гриоты иногда обучали и танцам, хотя это было не главной частью их программы.
  На самом деле, как потом узнала Ольга, искусство гриотов являлось чуть ли не семейной тайной и передавалось испокон веков по наследству внутри семьи. Чужаков извне не посвящали. И лишь в последние лет десять появилось несколько так называемых школ гриотов, созданных больше с целью привлечь туристов и непосвященных. Гостей не посвящали в секретные легенды и мифы племен, но гриоты охотно делились искусством игры на струнных и ударных инструментах, а позже к этому присоединились и элементы танцев, что было уже больше общеафриканской культурой, нежели культурой гриотов. Несмотря на доминирование туристической аудитории, были в школе гриотов и несколько учеников - выходцев из местных семей, и даже из семей истинных гриотов, стремящихся усовершенствовать свое искусство. Название "Школа гриотов" было, скорее всего, просто удачной вывеской. Знающие люди прекрасно различали, где заканчивается искусство гриотов и начинается более широкий и разносторонний пласт африканской культуры.
  Ольгу же поглотил именно танец. Со временем Ольга научилась различать подлинный танец, пропитанный особой магией и страстью, и яркое, но лишенное скрытого смысла выступление для несведущих. Ольга не раз ездила к гриотам, горя желанием выучить хотя бы несколько движений западноафриканского танца. Она открыла для себя, что гриоты - одно из самых удивительных явлений западной Африки, чье население существовало по строгим кастовым законам. Гамбийцы получают свой статус вместе с рождением. На самой верхушке общества традиционно знатные семьи местных аристократов и военачальников. Затем идут фермеры, торговцы, группы людей разных профессий, передающихся из поколения в поколение - мастеров по дереву, по коже, портных, где-то среди этого уровня находились и гриоты. Гриоты хоть и были одной из самых низких каст, всегда пользовались огромным уважением, так как именно они являлись носителями традиций, легенд и семейных историй, были ответственны за передачу историй из поколения в поколение. Среди гриотов традиционно было много певцов, музыкантов и танцоров, именно посредством музыки и песен они передавали и передают легенды. Гриоты называли себя охранниками истории и Ольга не могла с этим не согласится. Из всего увиденного ею в Гамбии именно в школе гриотов она почувствовала наиболее близкое соприкосновение с африканской культурой.
  
  Помимо талантами танцоров и музыкантов, гриоты славились своими колдунами-лекарями, которых называли марабу. Знания марабу передавались по наследству, любой африканец прежде всего считал нужным обратиться к марабу, а уж потом думать о враче. В школе гриотов Лара представила Ольге одного марабу, заглянувшего туда проведать одного из своих подопечных. Пожилой морщинистый мужчина с жилистым, худощавым и ширококостным телом пристально рассматривал гостей, не говоря ни слова. Лара его уже встречала раньше, она ходила к нему, чтобы узнать, что именно он выдает женщинам при определенных проблемах со здоровьем. Это "что-то" часто оказывалось очень эффективным, и Лара горела желанием понять, что же находилось в составе.
  Марабу, обвешанный многочисленными кожаными квадратиками и треугольниками, в которых были спрятаны свертки с молитвами, лишь иногда кивал головой, и как-то странно покачивался из стороны в сторону. И когда женщины уже уходили, он вдруг подошел к ним, взял обеих за руки, там, где бился пульс на запястье, и что-то сказал Ларе. Та отшатнулась, переспросила его. Он улыбнулся и ответил немногословно. Лара тоже улыбнулась, и выглядела, как провинившаяся школьница.
  Когда они вышли, Лара молчала.
  - Что он тебе сказал? - не выдержала Ольга.
  - Увидел у меня одну болезнь, о которой я не забочусь.
  - Какую?
  - Извини, это личное. Не буду тебя грузить. Просто он напомнил мне, что не надо запускать.
  - Странно, что марабу должен напоминать об этом дипломированному врачу.
  Хотела пошутить, а получилось язвительно как-то. У них вообще с Ларой устоялся несколько странный стиль общения - вроде бы дружба, есть, о чем поговорить, но при этом Лара постоянно вынуждала Ольгу защищаться. По самым разным вопросам. Демонстрировала свою силу, а духом она была, несомненно, сильнее Пановой. Пользовалась превосходством с позиции "черная на черной земле своя, а белая - чужая". И тем не менее постоянно оказывалась рядом, если вдруг нужна была серьезная помощь. Ольга побаивалась ее. Нуждалась в ней. Иногда пыталась огрызаться в ответ на ее выпады. Чаще всего проигрывала. Иногда, как в случае с марабу, находила слабое место и кидалась это показать. А все от того, что сама открывала свои слабые места куда чаще.
  - Я не стараюсь показать, что знаю ответы на все вопросы.- спокойно ответила Лара, нисколько не обидевшись.
  - А кто старается?
  Лара пожала плечами и усмехнулась.
  - Было бы странно, если бы кто-то так думал, правда?
  
  
  
  
  К концу четвертого месяца жизни Ольги в Маракунде жара стала просто невыносимой. Клиника, как и предсказывали, переполнилась больными. Разгадка была проста - основной пик постельных утех в семьях приходился на первый месяц после священного мусульманского месяца Рамадан, а потому к сентябрю плоды тех утех как раз "поспевали" и спешили появится на свет. К этому добавлялась малярия, случаи которой увеличивались в дождевой сезон, и прочие прелести тропиков с низкой гигиеной. Ольге приходилось довольно часто ездить в лагерь беженцев, так как с там начались перебои поставок и возникло множество проблем, хоть и не связанных напрямую с работой ее проекта, но все же оказывающее влияние. Люди то прибывали, то уезжали из лагеря, и было совершенно неясно, почему, по крайней мере, напрямую с военными действиями в Касамансе это связать не удавалось.
  Димыч написал ей, что уходит из "Здорового поколения", нашел перспективную компанию по продаже программного обеспечения. "Здесь хотя бы чистый бизнес и все понятно - и отношения между людьми, и цели компании.", - писал он, -"Не то, что в "Поколении", говорят одно, а на деле выходит черт значет что". Эти слова заставили ее вновь задуматься, почему же она здесь. Почему ей помогли получить это место и почему до сих пор никто не требует расплаты? Оглядываясь, она и не видела, в чем именно может заключаться подвох, где надо искать второе дно. Беженцы, частое явление, не оказывающее сильное влияние на политическую обстановку в стране, не казались ей достаточно веским поводом вмешиваться в дела этого маленького региона.
  
  Отвратительно жаркий сентябрь со своими дождями "добил" ее дом. Он стал протекать и покрываться изнутри плесенью. На коже часто появлялись круглые красные пятна - стригущий лишай, как называли эту грибковую инфекцию. От нее легко можно было избавиться с помощью простых противогрибковых мазей, но повторяющиеся красные пятна выводили из себя. Мама Бахна сказала, что белить стены в сезон дождей - пустая трата денег, надо дождаться ноября и потом делать ремонт. Вид плесени нас стенах, глубокие лужи на поколоченных ливнями дорогах и общее уныние, накатившее на нее, помогали уменьшать запасы вина в доме и путали мысли. Восхитительное ощущение новизны и осваивание новых навыков будоражили поначалу, но со временем стало стихать. Теперь, когда проблемы стали похожими одна на другую, когда решения их тоже выстреливали, как заготовленные заранее снаряды, прогресс стал казаться регрессом, и трудности окружающего бытия все больше наваливались тяжелым покрывалом. Иногда страстно хотелось в цивилизацию, к привычным понятиям и привычным условиям.
  Жизнь в деревне протекала однообразно. Ольга наперед знала, что кто скажет и кому перемывают косточки на завалинке. Иногда, хотя и очень редко, случались в жизни деревни выбивающиеся из общего ряда события. Одним из последних развлечений стал приезд писательницы из Нигерии, совершавший тур по западноафриканским странам с целью обсуждения своей книги. Ее звали Лилиан, она была красива и обладала приятным мелодичным голосом, немного даже детским. Она имела белых родителей, но родилась и выросла в Нигерии. Лилиан недавно завершила книгу о женском обрезании и теперь сотрудничала с африканским НПО, проводящем образовательную программу против обрезания девочек. В современной Нигерии эта варварская процедура была уже редкостью, но проблема все же еще не была решена до конца. Лилиан долгое время работала в церковных сообществах по просвещению женщин о вреде обрезания и накопила немало интересной информации. По ее словам, девочкам в Нигерии раньше внушали, что если она не обрезана, это видно даже по походке и замуж ее никто никогда не возьмет. Девочки верили, конечно.
  Муж обрезанной женщины часто оставался недоволен ее холодностью и жалобами на боль в постели, и в итоге требовал у ее родни дополнительную плату за такую жену. Кроме того заканчивалось это тем, что он изменял, причем как раз с теми самыми "грязными", необрезанными женщинами, на которых никто не хотел жениться. Часто Лилиан слышала рассказы о том, что женщины, в отчаяных попытках узнать, что же с ними не так, пытались искать связи на стороне, пить всякие настои, полученных от колдунов, пытаясь оживить свое либидо. Пытаясь поставить изначально во главе угла снижение сексуального желания у женщины, укрепить ее верность мужу и тем самым уберечь семьи от разрушения, в итоге сторонники жестокой традиции добились противоположного.
  Приезд Лилиан совпал с публичным выступлением членов ассоциации обрезателей девочек о том, что они "бросают ножи на землю", то есть больше обрезать не будут. Гамбийцы недоуменно пожимали плечами. Что за показуха? Не обрежет один, пойдут к другому. Ольга, поначалу замирая при одном только упоминании этого ужаса, после дискуссии, разгоревшейся во время приезда Лилина, стала относиться к этому несколько иначе.
  Доктор Виера, как обычно, не смогла смолчать, если ее мнение не совпадало с общепринятым. Выслушав выступление Лилиан, они с Ольгой пригласили ее на обед. Лилиан, все еще находясь под влиянием вдохновения от собственного выступления, продолжала говорить о поднятой проблеме.
  - Мы должны положить конец этому варварству. Вы, врачи, работающие здесь, должны тоже принимать участие. А мы, общественники, будем действовать через умы людей, привлекая весь мир к проблеме, к осуждению...
  - Вы думаете, мировое осуждение поможет? - поинтересовалась Лара, изломив брови.
  Лилина несколько опешила. До этого ей никто не возражал.
  - Поможет показать, что африканцы не правы, продолжая эту традицию.
  - А судьи кто? Европейцы?
  - Но они-то по крайней мере не калечат своих детей.
  - Вы как-то идеализируете европейцев. Впрочем, как большинство людей, оказавшихся на перепутье культур.
  - Но Лара, - вмешалась Ольга, - ты же не станешь защищать обрезание!
  - Давайте посмотрим на это с другого угла. Возьмем тех же безгрешных европейцев, к мнению которых мы так охотно апеллируем. Что они делают со своими детьми? Отправляют 12-13-летних дочерей под нож - на пластическую операцию дабы "исправить лопоухость", выровнять носик, заменяют здоровые зубы металлокерамикой идеальной формы, а уж чего стоят многочисленные диеты?
  - Но это же из чисто эстетических соображений, ради красоты, а не ради ублажения безумных традиций.
  - Как посмотреть. Кто сказал, что лопоухость или кривые зубы некрасивы? Общество. То есть общество задало параметры, а люди бросаются следовать этому, даже путем операций. Отбросим в сторону гигиену и условия, в которых это все делается. Оставим только суть. И обрезание и косметические операции у подростков несут единую цель - удовлетворить запросы общества, в котором они живут, улучшить шансы девочки создать семью, в конце концов.
  - Ну знаете, доктор, - протянула Лилиан, совершенно растерявшись от такого разговора. - Пластические операции хоть делают людей счастливыми, меняя внешность к лучшему по субъективным меркам, а варварское обрезание - только калечит.
  Лара улыбнулась покровительственной улыбкой.
  - Счастливыми? Весьма относительно. Пластическая хирургия очень немногих делает счастливыми, потому что чаще всего оказывается, что нос, глаза, грудь - новые, а проблемы всё те же. Никто не именует женщину, которая ради традиционного восприятия "большая грудь, миндалевидный разрез глаз, тонкий нос - это красиво", ложится под нож - дикаркой или варваркой. Все понимают, что по субъективным причинам ей это необходимо.
  Лилиан вспыхнула. Она и сама делала пластическую операцию, исправляя форму носа. Специально ездила ради этого в Англию. Счастье ее продержалось несколько месяцев, до очередной неудачи в личной жизни. Но ведь доктор Виера не ее имела в виду?
  - И потом, - продолжала Лара, заведясь. - Африканская мать страдает таким же страхами за счастье дочери, отдавая ее под нож повитухи. Необрезанную замуж не возьмут и жизнь у неё не сложится, и в общине осудят, и семья изгоем станет. Тут ведь много факторов.
  - А мне кажется, - тихо сказала Ольга. - главное отличие - это осознанность выбора. Африканских девочек никто не спрашивает. Ты ведь не считаешь это нормой?
  - Нет, не считаю. Но уверена, при сложившемся давлении общества они бы соглашались на это, если бы хотели продолжать свою жизнь в рамках их родной общины, выйти замуж, родить детей. Потому что для них это - норма. Все те, кто кричит "ах, дикари!" забывают о праве африканцев на собственную норму.
  - И что же, по вашему, ничего делать не надо? - возмутилась Лилиан, скомкав салфетку в руке.
  - Надо. Но действовать не простым осуждением и криками "ату!". Надо создать условия, когда это перестанет быть нормой, когда женщина окажется защищенной и сильной не будет в такой мере зависеть от влияния общины. Хотя это очень сложно.
  - Но ведь в некоторых африканских странах этого все же добились. Но начинали не прямо с вопроса обрезания, а с вопросов образования, повышения количества рабочих мест, укрепления позиции женщины. После этого стало возможным обсуждать и запрещать обрезание эффективно. И есть страны, где это практикуют единицы. Есть, где это осталось в виде наказания за прелюбодеяние, например. Таких стран, как Гамбия, становится меньше, к счастью. Хотя до конца пути еще ох как далеко.
  - Ох, согласна я с вами, Лилиан, - вздохнула Лара, наливая ей рубинового биссапа. - Просто хочу дать вам возможность посмотреть на это с другой стороны. Обвинять легко, а найти эффективный путь решения проблемы - сложно. Дайте женщине образование, работу, экономическую независимость, и она сама начнет решать, что ей делать с собственным телом.
  Заметив, что Лилиан спасовала и не могла найти аргументов, Лара сменила тему разговора. А Ольге еще не раз пришлось столкнуться с тем, что подход простого осуждения традиций не дает никаких результатов. Трудно быть богом, да, но только еще труднее не опуститься до банального разделения мира на страны первого и третьего мира, примеряя стандарты привычного к миру, который просто не понимаешь.
  
  
  Вновь потянулись дни, похожие друг на друга. В доме было душно и Ольга старалась в светлое время сидеть во дворе. Поставила там пластиковый стол с парой стульев, и работала за ноутбуком или же читала электронные книги. Как-то после того, как зачиталась допоздна, она зашла в дом и села в кресло, намереваясь продолжить чтение. На голени что-то кольнуло и она тряхнула ногой. Странное ощущение не исчезло и Ольга провела рукой по джинсам, обнаружив под тканью что-то вроде палки. Вывернув кверху штанину она встретилась глазами с большой жирной ящерицей гекко, коих в этих краях водилось немеряно. Но не на голенях. Гекко замерла. Ольга заорала диким криком и ящерица принялась удирать во все четыре лапы. Ольга выглянула на улицу - не привлекла ли чьего внимания. Было пусто и тихо. Она осмотрела все углы, налила себе вина и продолжила читать. Так и заснула - с карманным компьютером в руках, около масляной лампы и бокала вина на обеденном столе.
  Разбудил громкий и настойчивый стук в дверь. Она спросонья не поняла, что происходит и растерянно уставилась в стену, разлепляя глаза. Повторный стук окончательно разбудил ее. Она открыла и ойкнула. За окном уже было утро, а на пороге стоял Родионов - еще более, чем раньше, загорелое лицо, ан фоне которого серые глаза казались совершенно пронзительными, рубашка цвета хаки с накинутой безрукавкой с многочисленными карманами, темно синие джинсы. Большой рюкзак на плечах бугрился от туго набитого содержимого и пестрел наклейками таможни разных стран.
  
  - Привет.
  Она молчала и тупо смотрела на него, как на привидение. Она на минуточку даже поверила, что он - плод ее галлюцинаций. Визуализация тщательно скрываемых мыслей и переживаний. Плод воображения, игравшего с ней таки шутки по ночам не единожды.
  - Так и будешь держать меня на пороге? Говорят, утреннее комарье презлющее. Малярии мне желаешь? Не впустишь?
  - Родионов, ты что здесь делаешь? - спросила она таким подозрительным голосом, словно проверяла - ответит он или растворится в воздухе.
  - Заехал по делам. На денек всего, не переживай. Вечером уже уеду.
  - Ты из России проделал весь путь, чтобы заехать сюда на один день?
  - Вот еще!
  Он ответила так, что прозвучало это как "и не думай, что все это ради тебя!".
  - Нет, я по делам ездил в ЮАР, по дороге обратно мы остановились в Дакаре, шеф ждет, чтобы я здесь проведал кое-что и вернулся, и потом мы полетим домой.
  - Проведал что?
  - Как вы тут работаете, например.
  - А мы тебе не подчиняемся, насколько я знаю.
  - Да, а про погоду кто обещал докладывать?
  Вот и вспомнили о ней. Обещание не привлекать Родионова, конечно, проигнорировали. Резко понадобилась погода и прислали именно его. Самолично.
  
  - Уж во всяком случае, обещала докладывать не тебе. - скривилась она.
  - А это как начальство решит. И решение, госпожа Панова, не в пользу вашей просьбы. Придется докладывать мне.
  Она скрестила руки на груди и склонила голову на бок.
  - Ну хорошо. Докладываю - сезон дождей подходит к концу, жара нарастает. Все?
  - Ты меня пустишь или нет, в конце концов?
  Ответа он не стал дожидаться. Сам прошел в комнату. Огляделся, посмотрел на бокал вина на столе и компьютер. Снял рюкзак, осторожно поставил его на пол и по-хозяйски прошелся по комнатам. Ольга взбесилась. Еще и от того, что представила, как отвратительно она, должно быть, выглядит после сна в кресле.
  - Ты как у себя дома, Родионов. На каком основании?
  - Проверка обстановки. Матрас есть свободный?
   - Ты же вечером уезжаешь, зачем тебе матрас?
  Он весело посмотрел на нее. Ольга вспыхнула.
  - Даже если бы и был, для тебя места не оказалось бы. Как ты вообще сюда приехал? Дороги же отвратительные сейчас, мокрые, не проехать.
  - Заказали чартерный рейс на частном вертолете. Он меня сбросил недалеко здесь, вечером заберет.
  - Богатенькое у тебя начальство, коли так деньгами швыряется.
  - Не жалуюсь. Ты уже завтракала? Похоже, что нет. Кофе сделай, будь другом? Тебе тоже не помешает. Ты во сколько на работу идешь, как придется?
  Она пожала плечами и поплелась на кухню варить кофе. Посмотрела на часы. Всего семь утра. Небось всю деревню переполошил, пока нашел ее дом. И что они подумают?
  - А ты что, со мной на работу собрался? Тебя прямо в кабинет врача посадить, будешь наблюдать за осмотром женщин, или как?
  - Сдались мне твои женщины. Мы поедем в лагерь беженцев.
  - Кто это - мы?
  - Ты, я и твой водитель.
  - И в качестве кого ты поедешь?
  - Скажешь, что приехал представитель доноров. Хочет посмотреть, как идут дела.
  Ольга усмехнулась. Это проглотят, конечно. Только вот при Ларе надо быть поосторожнее, она ведь понимает по-русски, хоть и наотрез отказывается на нем разговаривать.
  - А почему ты не спрашиваешь, как у меня дела? - спросил он равнодушным тоном.
  - А мне не интересно.
  - Нет, интересно.
  Он что, издевается? Приехал сюда, взбаламутил тихую воду, поднял на поверхность осевший песок, и еще и вопросы задает. Да как он вообще смеет? Что он хочет услышать? Как дела у его пассии? Когда родится ребенок? Или уже родился? Женился он или нет? Что она должна спрашивать?
  - Ну ладно, сама-то как? Приспособилась?
  - Как видишь.
  - Ожидания совпали с реальностью?
  
  Она в упор посмотрела на него.
  
  - А вообще бывает, чтобы они совпадали?
  - Не у всех.
  - Ни у кого.
  - Не суди за других.
  - Чепуха какая-то. Ты приехал учить меня жизни?
  - Нет. Давай, завтракай, и поедем в лагерь. Как сотрудники, кстати? Слушаются?
  - Я не дрессировщиком работаю.
  - С кем-нибудь подружилась?
  - Это тоже входит в рамки моих отчетов тебе?
  - Скорее нет, чем да. Но могу и затребовать.
  - Не можешь. И вообще не можешь ничего. Если хочешь - выкини меня отсюда, уволь, но в душе моей копаться я не позволю, ясно?
  Ее голос задрожал, она встала и вышла в спальню. Постояла у окна, успокоилась и вернулась.
  Он продолжал спокойно завтракать, наполняя разрезанный пополам батон хлеба тушенкой.
  - Ты такими словами не кидайся. Если захочешь испортить отношения с моей организацией, то потом вообще никуда не устроишься. Но это не угроза. Просто хочу предупредить - зря не порти себе нервы. Тебя никто не насилует. И вообще ни о чем не просят. Просто свози меня в лагерь беженцев и все. Разве трудно?
  - А почему сам не хочешь поехать?
  - Так меньше вопросов. Тебя уже здесь знают.
  
  Перед тем, как они заехали в клинику, она предупредила насчет Лары. Он не удивился. Уже знал и об этом.
  - Как тебе с ней работается?
  - Нормально, - сухо отрезала Ольга.
  Ей неожиданно пришла в голову шальная мысль. А вдруг Лара тоже на них работает? Может поэтому и не хочет показывать, что знает русский, скрывает, боится подозрений Ольги?
  - Она тоже из ваших?
  Денис усмехнулся и прищурился.
  - Я смотрю, ты не очень то ее любишь?
  - А я не обязана ее любить. Я обязана с ней работать, не более.
  - Ну так и работай. Не из наших она, не волнуйся. Но я бы посоветовал тебе с ней сблизится. Она -надежный помощник тебе в этой глуши.
  - Все прямо как сговорились, только об этом и твердят.
  - Кто, все?
  - Какая разница. Уж как-нибудь сама разберусь, кто мне помощник, а кто нет. Так что тебе здесь понадобилось, Родионов?
  - Разведка обстановки. Не более.
  В клинике он неожиданно предложил и Ларе поехать с ними. Она согласилась, хотя продолжала разговаривать на английском и сохранять нейтральное лицо, когда Ольга с Денисом разговаривали по-русски. Впрочем, много они и не переговаривались. Ольга не выказывала никакого желания что-либо объяснять, так что про беженцев и общую обстановку объясняла в основном доктор Виера. Родионов расспрашивал обо всем - сколько их, какие ходят слухи о политической обстановке, что говорят сами беженцы о своем будущем.
  - Вам, как врачу, они рассказывают куда больше, чем любому обозревателю ООН. - заметил он.
  - Это так. Тем более, что я для них - бог в белом халате. Они думают порой, что я могу сделать для них все.
  - Но это на самом деле так. Вы делаете для них больше, чем они могли бы даже и надеяться. Ведь у вас прекрасное образование, не так ли? Им очень повезло.
  Лара бегло глянула на Родионова.
  - Я даю им очень мало. Это на самом деле лишь крупицы. Но они не знают пределы возможного, поэтому верят, что мои силы безграничны.
  - А ты общаешься с беженцами? - повернулся он к Ольге.
  - Я обеспечиваю доктора Виеру и ее сотрудников всем необходимым для общения.
  - Тебе уже пора выступать на конференциях по гуманитарной помощи. Язык как раз приобрел навыки нужных формулировок.
  Лара незаметно улыбнулась над словами Родионова, покосилась на Панову. Та вспыхнула и сжала губы.
  
  Они вернулись после шести вечера, Родионов заставил водителя проехать чуть дальше вдоль границы, иногда останавливался, выходил к маленьким ларькам, покупал всякую ерунду и просил Лару поспрашивать для него как бы между прочим, как дела и что слышно о конфликте и что местные жители думают об этом. Все происходило естественно и дружелюбно, жители охотно болтали с ним, тем более языки развязывались после щедрых покупок. Вернувшись, он заявил, что вертолет его уже ждет, ничего не сказал о повторном приезде и улетел на радость местной детворе, с восторгом окружившей махину с лопастями, ранее не виданную ими.
  
  
  - Он ведь не просто по делам приезжал, правда?
  Они стояли и смотрели вслед. Ветер растрепал волосы и Ольга нервным движением пыталась их пригладить. Лара чуть наклонила голову набок и теребила мочку уха. Как всегда, казалась ироничной, но не смеялась.
  - Что у тебя с ним?
  - Ничего. Просто так совпало, что мы с ним были знакомы и раньше.
  - Близко знакомы?
  - Нет. Это имеет какое-то значение?
  - Жаль. Жаль, что не хочешь говорить об этом. Ты здесь одна, неужели тебе не хочется выговориться? Столько месяцев, а все держишь дистанцию, не приближаешься. Тебе нечем делиться?
  Ольга хотела было возразить, что Лара и сама не делает попыток для сближения, но прикусила язык.
  - Ты думаешь, я не заметила боли в твоих глазах? И даже страха, что странно? Какую власть он над тобой имеет? Он тебя бросил?
  - Нет.
  Ольга опустила глаза, сделав вид, что трет невидимое пятно на юбке.
  - Ну и черт с ним. Слушай, - Ларин тон внезапно переменился. - а давай сегодня русский ужин устроим? У меня припасено пара сюрпризов, еще не забыла, чем питалась в студенческие времени. Даю тебе час на отдых, себе час на приготовления и потом жду тебя у себя. О-кей? Жду.
  
  
  Ольге не хотелось никуда идти. Все, чего она страстно желала, это выпить таблетку снотворного, упасть ничком на кровать и забыться глубоким сном. Боль и страх она заметила. Видишь ли. Чепуха! Боль и страх - это мягко сказано. Ее буквально скручивало от его присутствия. Именно что до боли скручивало. А страх выдать себя, страх вновь оказаться в его власти чуть не парализовал ее. Все, что она ни говорила и ни делала, все было прикрытием, фикцией, театром. Потому что единственное истинное желание не имело права не то что на реализацию, но и на существование.
  Родионов вел себя странно. Конечно, наврал про случайный приезд и совпадения. Хотел ее увидеть, сокол ясный, хотел. Но ни за что не покажет ведь. И о Динаре ни слова. Да, Панова сама отрезала, что ей не интересно. Но ведь все равно мог обронить хоть пару слов. Ее же любопытство сжирает буквально. На пальце кольца нет, и даже полоски от загара. Хотя это ни о чем не говорит. Приехал на один день и весь этот день проболтал с Ларой о беженцах. Если бы на месте Ольги была другая, он, похоже, провел бы время с не меньшим успехом. Хотелось плакать. Что она и сделала.
  
  
  Лара сделала вид, что не заметила ее опухших глаз. Весело воскликнула "вуаля!" и сорвала со стола легкое покрывало от мошек. Под ним обнаружилась отварная картошка с чесноком, кусочки селедки, зажаренные сухари из черного хлеба и пол литровая бутылка водки "Столичная". Если селедку, насмерть пропитанную уксусом и замороженный черный хлеб можно было купить в Банжуле в крошечном литовском магазинчике, то водку "Столичная" Ольга никогда в местных магазинах не видела.
  - Откуда водка?
  - Твой знакомый сунул мне, когда я с ним в клинике прощалась, а ты ушла за отчетом. Сказал, чтобы выпили за его здоровье.
  - Вот как...
  - Но я решила, что за его здоровье пить мы не будем. Мужик он и так крепкий, по глазам видно, а вот за наше выпьем. Пойдет?
  Ольга пожала плечами. Чесночный запах от дымящейся картошки приятно щекотал ноздри. Отчего же не выпить, в конце концов, чай, не отравленная. Паленую водку Родионов не стал бы везти в такую даль, даже если бы очень сильно желал Ольгиной смерти.
  Селедка, как и ожидалось, оказалась сильно убита уксусом, но с чесночной картошкой и охлажденной в прохладной воде водкой пошла очень даже неплохо. Соленые ржаные сухари тоже оказались кстати. Ольга и не знала, как соскучилась по простой родной пище. Почему то сама она давно просто не отваривала картошки с чесноком, а, казалось бы, такое простое решение вернуться хотя бы запахами домой.
  Выпили они хорошо. Лара говорила о чем угодно, кроме Родионова. Причем, к удивлению Ольги, она отбросила все свои ироничные замечания, критику, язвительные оценки, и на один вечер превратилась просто в мудрую собеседницу, внимательную, ободряющую. Расчет Ларин, если он был, оказался верным. После второй рюмки Ольга развеселилась, после третьей рюмки, отвыкшая от крепкой выпивки, она погрустнела, а после четвертой начала говорить. Много, долго, подробно. Начала с Родионова, перескочила на беременную Динару, потом вернулась в прошлое, к истории матери. У нее все сплелось в один клубок, сознание воспринимало все вместе как череду неприятностей, трагедий, она пыталась попутно найти объяснение событиям своей жизни, искала логику там, где ее нет, взаимосвязь, к концу исповеди окончательно запуталась и разрыдалась. Лара все это время случала молча, подливая водки, и наполняя тарелку закуской. Дождалась, когда она выплакалась.
  - Давай-ка я постелю тебе у меня сегодня. Не пойдешь же ты домой в таком состоянии. Выспишься, если что понадобится - я рядом.
  Ее голос звучал удивительно заботливо. Ольга почувствовала себя спокойно и уютно, как под пуховым одеялом в холодную ночь. Она покорно дала себя уложить и довольно быстро уснула, хотя во сне еще всхлипывала несколько раз. Но этого она уже не могла знать, это наблюдала Лара, просидевшая рядом с ней не один час, разглядывающая ее лицо, хмуря брови. Она тоже слегка опьянела, но ее разум алкоголь не одурманил в такой степени. Напротив, ее мысли, странные, болезненные, словно крикливые летучие мыши, были пронзительны и ясны и не давали ей уснуть.
  
  
  
  
  ГЛАВА 16
  
  На следующий день они, как ни в чем не бывало, отправились на работу. Ближе к шести вечера Панова зашла в кабинет доктора Виеры и попросила ее помочь со статистикой по беженцам, рождаемости среди них и распространенности разных заболеваний. Нестор Мертц в качестве регионального советника теперь требовал со всех офисов регулярные сводки.
  - Нестор просил прислать отчеты, а у меня почему-то не все данные есть.
  Лара уже закончила прием больных и что-то писала в своем блокноте. Выслушав Ольгу, она кивнула и достала папку сводок.
  - Тебе когда нужно?
  - Сегодня, завтра, послезавтра. Как успеешь.
  - Я тебе подготовлю. Хотя по новым беженцам у меня еще нет достаточно данных. Он, наверное, и это требует?
  - Но мы же не метеоры. Что сможем, то внесем в отчет. Он же здесь был, знает ситуацию.
  - Повышение, как правило, меняет человека. Начинает смотреть на людей, как на идеальных исполнителей и забывает, как был в их шкуре.
  - Надеюсь, что все не так плохо. Послушай, - Ольга замялась. - Не знаю даже... Наверное, не к месту, но... насчет того разговора, у тебя дома... я бы не хотела, чтобы это стало известно еще кому-нибудь.
  Лара молчала.
  - Ну ты понимаешь? Это личное, зря я вообще тебя нагрузила своими проблемами.
  - А жить с таким грузом в душе было бы легче?
  - Нет, но ты-то тут вообще не причем. Зря я...
  - А я думала, ты мне как другу.... А ты теперь жалеешь.
  Лара постукивала карандашом по столу, подперев подбородок.
  - Да нет, не поэтому.
  Ольга не находила слов. Глупо все звучало. Но она действительно жалела, жутко жалела, что рассказал все Ларе. Ей было отчего-то страшно, хотя ну какая угроза могла исходить для ее тайн от Лары? Здесь в округе не было никого, кому было бы реально интересны личные проблемы Ольги Пановой.
  - А мне твоя история показалась интересной. Особенно о матери.
  Ольга вспыхнула.
  - Я бы не хотела больше это обсуждать...
  - А жаль. У меня много мыслей по этому поводу. Хотя бы потому, что меня бросил отец. Я даже не знаю, кто он был. Турист, миссионер, прощелыга - я не знаю.
  - Как это - не знаешь?
  Панова оторопело смотрела на то, как спокойно об этом говорит Лара, ни один мускул на лице не дрогнул.
  - А вот так. Знаю, что был белый, тубаб, а может - мулат, кто знает. Но белая кровь точно была. Обрюхатил и мою мамочку и был таков.
  - Подожди, так ты мулатка?
  Лара расхохоталась.
  - Ну ты даешь! Разве не замечала?
  - Да я же не разбираюсь...
  Ольга растерянно хлопала глазами и разглядывала Лару. Ну, чуть более светлая кожа, чем у других, но не так, чтобы распознать мулатку. К тому же она подкрашивала брови черной краской, отчего ее лицо сливалось с подобными лицами гамбиек, обожающими густо красить брови.
  - Даже странно. Мне казалось, это сразу бросается в глаза и я удивлялась, почему ты не спрашиваешь, откуда во мне белая кровь.
  - Так ты никогда не видела отца?
  - Нет, никогда. У нас на острове заправляли католические миссионеры, а африканцы фанатики во всем, если уж верят, так до глупости, до фанатизма, без разбора. Мать прозвали проституткой, меня, выделяющуюся на фоне чисто черных детей, отдали в миссионерскую школу на том же острове. Впрочем, я и мать мало видела. Мамаша тоже вскоре от меня отказалась, спихнув миссионерам. Конечно, тяжело нести бремя ублюдка, да еще и с другим цветом кожи. Ее унижали и делали больно, она в ответ сделала больно мне. Ведь я в ее глазах была источником всех бед. Я родилась и испортила ей жизнь. Без меня было проще. Без меня было легче. Хорошо, что я не котенок, а то меня бы просто утопили. А так всего лишь отдали в монашкам в приют. Повезло. А потом повезло еще больше, я прорвалась, попала в число тех, кого отправили на учебу в Россию. Но это было много позже. Как-нибудь расскажу. А растила бы меня мамаша, так бы и жила в хибаре, питаясь самой дешевой рыбой.
  - Прости, я не знала...
  - А нечего прощать. Просто, я тебя понимаю, почему ты ушла от матери. Я бы тоже не простила.
  - Да я как-то уже не знаю. Отец пишет душещипательные письма, пишет много о матери, передает ее слова. Вдали от них моя злость немного поубавилась, честно говоря.
  Тут Лара вскинула голову, как львица, почуявшая опасность.
  - Не верю своим ушам. Быстро же ты переменила мнение. И что ты думаешь? Когда вернешься, побежишь опять к своей мамочке? Все простишь?
  - Не знаю. А ты бы как поступила?
  - Я бы? - Лара презрительно пожала плечами и тряхнула кудрявыми волосами. - Да ни за что. Я уже сказала, что думаю о таких родителях. Она предала тебя. Но прежде всего - того ребенка. Если она бросила того ребенка - она так же легко могла бросить и тебя. Понимаешь, Ольга, она любила тебя только потому, что обстоятельства твоего рождения были чуть удачнее, чем обстоятельства рождения того ребенка. Как и мой папаша. Я уверена, что он потом заимел кучу детишек, но в удобное для него время. А черномазая африканка с заброшенного острова не была ему удобна. И твоя мать такая же.
  - Ну почему ты так думаешь, - тихо запротестовала Панова. - она могла меня и просто так любить, просто созрела для ребенка.
  - Как это - созрела? Это что - фрукты для пирога, созрела, не созрела. Ребенок - это живое существо. Его нельзя бросать. Тем более...
  - Что?
  - Не знаю, как там у вас, в России, но у нас это практически всегда значит смерть. Никто толком не заботится о подкидышах, брошенных матерями. Она не могла этого не знать. Она обрекла своего ребенка на смерть.
  - Но ребенка определили в детский дом. Она ведь выжила. Мать ей даже помогала...
  Ольга поймала себя на том, что защищает мать. А ведь совсем недавно обвиняла ее с не меньшей яростью, чем сейчас это делает Лара.
  - Знаешь, почему ты так сейчас рассуждаешь? - Лара усмехнулась недоброй усмешкой. - - Потому что ты украла у того ребенка мать.
  - Я? Что ты говоришь такое? Это абсурд!
  - Ты так думаешь?
  - Но это несправедливо! - воскликнула Оля с таким жаром, словно наконец-то нашлось утверждение, на которое можно праведно возразить. - Я родилась намного позже и никак не могла украсть мать у Риты. Это было решение мамы. Я тут ни при чем.
  - При чем. Ты получила всю ее любовь. Ты получила теплый дом, ласковые руки. Заботу. Нежность. Внимание Ты получила все. Если бы ты не родилась, возможно, та девочка оказалась бы более удачливой.
  - Ты думаешь, что мама забрала бы ее однажды? Я сомневаюсь.
  - Кто знает. Материнский инстинкт - вещь непредсказуемая. Но ты своим рождением заполнила вакансию. Так что, увы, нам остается только гадать.
  - Вакансия вновь свободна, - горько добавила Панова, ссутулившись.
  Лара ничего не ответила. Она открыла бутылку с терпким соком баобаба и небольшими глотками отпила густой молочный напиток, кончиком языка слизнула каплю с горлышка и протянула Пановой.
  
  - Хочешь?
  
  Ольга покачала головой и встала. Ее охватило непреодолимое желание остаться одной. Присутствие Лары вдруг стало тяготить ее. Она сидела перед ней в этом маленьком кабинете, словно судья, прямая и уверенная в своих словах. Ее слова ранили, и она не могла не знать об этом. Она не могла не догадываться, какую бурую эмоций вызовут в Ольге ее рассуждения. Но тем не менее она все это произнесла с совершенно равнодушным лицом, как уверенный хирург делает надрез на коже.
  - Я пойду пройдусь.
  - Куда? Вечер уже. Лучше иди домой.
  - Чепуха. Все нормально. Я здесь уже всех знаю.
  - Ты так думаешь? Смотри, не переоцени свои силы.
  
  Ольга вышла из клиники, села за руль выехала за пределы деревни. Поехала в сторону океана. Когда хижины остались позади и показался берег, она свернула к пляжу, остановила машину и опустила голову на руль. Ей стало душно. Она вышла из машины и села на влажный белый песок. Вдалеке над горизонтом разливался огненный закат. Оранжево-красные языки солнечного пламени слились с облаками над океаном, окрасив бело-голубую пену неба в кровавый цвет. Вскоре небо стало серым, безликим, играя буйными цветами только около исчезающего солнечного полукруга. Ветер с моря усиливался и Ольга зябко повела плечами. Зря она не одела ветровку. Даже в сезон дождей по вечерам иногда дул прохладный ветер, а уж у моря всегда было прохладно. Теперь придется мерзнуть или возвращаться домой. Мелкие зеленые плоды неизвестного ей дерева блестели на влажном песке редкими пятнами. Попадая под ноги, они проваливались в рыхлый песок и бесследно погружались в него, как и плоские ракушки.
  Ольга обернулась. Она отъехала довольно далеко от деревень. Ее никто не видел, вокруг было пустынно. Она запустила руки в песок, пропустила его сквозь пальцы, наблюдая за тем, как ветер подхватывает песчинки и уносит вдаль . Она обхватила колени руками, подставив лицо ветру. И заплакала. Тихо, беззвучно заплакала, дав волю слезам катиться по щекам, оставляя мокрые дорожки на обветренной коже. Лара обошлась с ней жестоко. Но ведь она в чем-то права. Вполне возможно, что так и есть. Что мать не любила ее, а просто родила ради отца. Просто растила потому, что так положено, а статус и возможности позволяли. Потому что отец никогда бы не дал ей бросить их ребенка. Потому что люди, настоящие люди, а не монстры, не бросают своих малышей. Ольга - воровка. Она виновата перед Ритой. Кругом виновата. Она оказалась удачливее ее. Она взяла от матери все то, что должно было бы достаться Рите. Возможно. На большее мать и не была способна. Иначе почему она не решилась еще не одного ребенка? Это было бы свыше ее сил. Свою роль в глазах общества она выполнила. Остальное - лишнее. Чепуха.
  Слезы иссякли. На душе стало чуточку легче. Самую малость. Теперь Ольга знала, в какие слова облечь свои ощущения.
  Она встала, отряхнула с юбки песок. Это было практически бесполезно - влажный песок налип везде, на юбку, под юбкой, на кожу ног, забился в волосы. Она вздохнула и вернулась в машину. Солнце село и сумерки стремительно сменялись темнотой. Это было очень характерно для Африки. Сумеречное время дня длилось совсем недолго, не более двадцати минут. Затем быстро наступала темнота и все замирало. Согласно легенде, когда-то в Африке господствовал только лишь знойный день. Ночь же жила на дне большой реки и подчинялась богине Йомойе. Как-то вождь суши Одудуа женился на дочери богине Йемоя - Аджи, и забрал ее на знойную сушу. Аджи вскоре устала от постоянного зноя и попросила мать прислать в мешке немного ночи. Посланники Аджи, гиппопотам и крокодил, решили по дороге мешок развязать и посмотреть, что там внутри. Ночь вышла из-под контроля и накрыла всю землю. Вместе с ней из мешка выпрыгнули и все ночные животные - леопарды, львы, летучие мыши, пауки, совы. И хотя жители наслаждались ночной прохладой, все же дневной зной им был необходим. Аджи уступила и указала ночи делить время суток с днем пополам. А вот сумеркам времени не оставили, потому они такие короткие.
  
  Ольга поехала домой, удивилась отсутствию людей на дорогах. Потом вспомнила, что в это время идут вечерние новости и почти все жители деревеньки собираются во дворах, где есть маленькие старенькие телевизоры или радио на батарейках, и, активно обсуждая, слушают репортажи о событиях дня. Их менталитет, их видение событий складывались исключительно на основании этих вечерних получасовых выпусков новостей. Как им все преподносилось, так все и воспринималось. На анализ услышанного, на поиск другого мнения не хватало ни образования, ни предоставляемой информации. Они практически безоговорочно верили тому, что слышали, а потом часами обсуждали услышанное.
  Ольга зашла в свою хижину. Пахло дождем. Ветер принес предвестники дождевой бури. Вовремя приехала, иначе рискнула бы застрять по дороге. Она открыла банку с фасолью и стала ковырять вилкой, цепляя белые фасолинки. Фасоль, однако, не шла в горло. Аппетита не было. Но было бы слишком большим расточительством оставлять открытую банку. За ночь она испортиться - а ведь это целый ужин или завтрак. Ольга запихала в себя еще несколько фасолин, а потом выглянула за дверь, тихо свистнув. Тут же из-за дерева появилась рыжая кошка, настороженно остановившись в нескольких шагах от нее. Кошка не раз уже получала еду из рук этой женщины, но, наученная горьким опытом пинков в прошлом, все еще осторожничала. Ольга нагнулась и поставила начатую банку с фасолью на землю. Зашла в комнату, но дверь не закрыла. Кошка с достоинством приблизилась к пиршеству и грациозно стала вылизывать жестяную посудину, поглядывая время от времени на щедрую двуногую.
  Ольга вдохнула свежий воздух и с сожалением закрыла дверь. Комаров становилось все больше и провести ночь в поисках жужжащих тварей под сеткой не внушало большого оптимизма. Она умылась, опустила сетку, скрученную над кроватью большим узлом, и легла на спину, положив руки за голову.
  Лара была жестока сегодня, подумала она в который раз. Почему? Что ее так задело? Она уже заметила, что африканцы очень осторожны друг с другом, но довольно нетактичны с белыми. Так же, как черные осуждали белых за непонимание их культуры и традиции, так же они сами не старались даже чуточку понять мировоззрение белых. Словно жили в параллельных мирах. Ольга для Лары - чужая, хоть и считается подругой. Весьма своеобразной подругой. Вместе с ней против нее же самой.
  
  В тоже время Лара не принимала участия в круговой поруке, характерной для местных. Есть у африканцев такое качество - стоять горой друг за друга и так же горой против остальных чужаков. Круговая порука - сильнейшая вещь. При этом Ольге было удивительно, почему же они так живут, в полной нищете. Казалось бы, взаимоподдержка должна приносить хорошие результаты, если использовать ее для развития. Однако, порой казалось, что они не вытягивают друг друга наверх, а тянут вниз. Практически отсутствовала конкуренция на работе - персонал их организации скорее готов был покрыть ошибки друг друга, только бы остаться в клане, в крепко скрепленной цепочке, не подвести, чем показать свой собственный хороший результат.
  
  Принести плохую новость считалось недопустимым. Будут молчать до последнего, даже если от этого пострадает дело. То же было и с болезнями - не хотели ни знать, ни сообщать о неизлечимых болезнях. Странно, как вообще в их клинике оказались неплохие профессионалы в своем деле. Такие, как Лара, например. Она сама признавалась, как порой ей тяжело.
  
  - Здесь все по-другому, тебе еще привыкать и привыкать. - говорила она. - Даже мне порой очень трудно, хотя, казалось бы... Вот недавно привели пациентку, лет под пятьдесят. У нее рак шейки матки такой степени, что на перчатке от легкого касания остаются кусочки распавшейся ткани. При этом жалобы весьма незначительные и вообще чудо, что пришла к врачу. Потом выясняю, что ВИЧ инфицирована. Есть муж и три ко-жены. И можешь себе представить - я не могу ей рассказать о ее диагнозе, несмотря на то, что она уже потратила кучу денег на разных врачей, включая столичных и марабу. И никто ей не говорит правды, она ходит по кругу ложной надежды. Я выписываю ей парацетамол, хоть что-то, чтобы создать видимость лечения. И при этом я понимаю, что это неправильно, но не могу пойти против традиций. И потом - она не собирается говорить мужу о ВИЧ. Боится, что выгонят и, скорее всего, права. А то, что муж, скорее всего, тоже болен, и три ко-жены тоже, и они имеют право узнать и получать лечение чтобы поддержать организм, это все не учитывается. Главное - не оглашать плохих новостей. Учти - плохие новости могут сделать из тебя врага народа.
  
   Как Лара задержалась здесь, мучилась вопросом Ольга и строила сотни догадок. Те, кто получал хорошее образование, не находили, как правило, себе места на черном континенте и уезжали на Запад. Патриотизм выражался весьма странно. Главное, по их мнению, это приверженность и понимание местных традиций и культуры. А вот как это отражается на работе, на развитии - это не так важно. Если традиция замедляла развитие, можно было ожидать что африканцы, скорее всего, пожертвуют развитием в пользу сохраненной традиции.
  
  И Лара была одной из них, как ни странно. Это должно было упрстить для Ольги понимание ее характера, но на самом деле только усложняло. Ей было все равно трудно понять мотивы ее рассуждений. Сама сблизилась с ней, сама приглашает ее повсюду, расспрашивает о личной жизни, о прошлом, о родных. Но при этом не делилась практически ничем из своего мира. Только сегодня впервые рассказала немного о себе. Раньше одна из медсестер рассказывала Ольге, что острова Биссау, откуда приехала доктор Виера, славятся религиозностью и неподчинением колонизаторам. Их не могли захватить португальцы, подчинившие всю окружающую территорию, а потому английский там был более распространен, чем португальский, характерный для Гвинеи Биссау. Ольга вспомнила, что Лара говорила также, что на их маленьком острове родной язык их племени настолько отличается от других языков западной Африки, что в Гамбии его никто не понимает.
  Лара с трудом находила силы рассказывать о себе. Что за боль оставила в душе Лары такую злость и обиду? Откуда это стремление быть судьей? Ольга пыталась вспомнить, что еще ей рассказывала доктор Виера, но не справилась с тяжелыми веками и туманными мыслями. Она закрыла глаза и уснула. Усталость и переживания так сморили ее, что она не слышала шума дождя и не видела снов.
  
  
  ГЛАВА 17
  
  
  Вновь объявился Родионов. Позвонил ей и попросил отправить ему сводки о ситуации с беженцами. Зачем? Надо. Утихает конфликт или идет по нарастающей? Уняли ли оппозицию или ждут новых президентских выборов в Сенегале? Что говорят люди? На чьей они стороне? Ольга отвечала кратко. Думала же лишь об одном - почему он позвонил? Мог бы и написать. Тем более только что уехал, ничего не могло существенно измениться за время его отъезда. Зачем он дергает за ниточки ее душу, и делает вид при этом, что ему все безразлично? Она не марионетка, в конце концов. Он знает, что ей не все равно, как бы сильно ей не хотелось изобразить равнодушие. Тешит мужское самолюбие? Смотри, мол, какую власть я еще над тобой имею? Ну да, имеет. И что? Ничего это не значит. Гордость - она все равно сильнее. И дурацкая, идиотская просто черта характера замыкаться на принятом решении делу не помогает.
  Ольга задержалась в офисе. Уходия домой, заметила, что свет в комнате Лары еще горит. Постояла в нерешительности, борясь с желанием поговорить, рассказать о звонке Дениса, но вспомнила недавний разговор, закрыла за собой дверь и пошла к выходу. У ворот ее задержал охранник, начал жаловаться на то, что его фонарь разбился, а ему без фонаря никак. Ольга вздохнула. Даже такие мелочи нельзя решить без ее участия. Хорошо, купим тебе завтра фонарик, заверила она охранника. А как же сегодня ночью? Что же делать без фонарика, канючил охранник. Ну возьми вот денег, купи у лавочника, если он продаст тебе так поздно что-либо. Вытащила из сумки свои деньги. "Продаст!", радостно заверил охранник. Ну все, можно идти дальше. С некоторым раздражением заметила, что Лара вышла из клиники. Теперь уже развернуться и уйти было бы невежливо. У Лары была тяжелая сумка с книгами. Пришли новые руководства по организации оказания медицинской помощи беженцам, Лара тащила их домой.
  - Чтение на ночь? - немного вынужденно улыбнулась Панова.
  - Да, что поделать. На работе не нашлось времени. Ты домой?
  - Да.
  - Пешком или машине?
  - Пешком. Но могу подвезти тебя с книгами.
  - Не откажусь.
  
  Высадила Лару около ее дома. Лара открыла дверь и, словно только что вспомнила, произнесла безразличным тоном.
  - Завтра у Мамы Бахны мероприятие, внуку дают имя. Она всех пригласила.
  - Я в курсе.
  - Придешь?
  - Придется. Обидится, если не приду.
  - Правильно. Тогда увидимся.
  
  
  Ольге уже успели надоесть местные мероприятия. В первое время она приходила в восторг, беспрестанно фотографировала и снимала на камеру. А потом, когда количество мероприятий стало зашкаливать, ее восторг поубавился. Их было много, и все одинаковые, и везде - одни и те же люди, та же еда, та же музыка. Но отказаться не считалось возможным. Можно было испортить отношения и надолго. Строго учитывалось, у кого ты была, а кого нет. И если, не дай бог, кого-то обделила вниманием, событие сразу же окружалось слухами и интригами. Пол как-то учил ее трюкам волонтеров. Любимой легендой для отказа посещения мероприятия был сказ о том, что кто-то из дальней родни скончался. Звучало мрачно, но срабатывало. И так как в африканских семьях родни было очень много, то можно было прикинуться, что и у волонтеров так же, а потому кончина десятой троюродной бабушки казалась правдоподобной и служила уважительным поводом.
  - Главное, не забудь, кого ты уже упоминала, не запутайся в придуманной родне. - учил Пол. - а то они хоть и безграмотные, а памятью обладают такой, что позавидуешь.
  
  Ольга так и не решилась пойти на подобную уловку, а потому уже потеряла счет именинам, похоронам и свадьбам. У Мамы Бахны собралось человек сто, а то и больше. Пластиковые стулья и столы, расставленные под навесом с раннего утра, находились в непосредственной близости от музыкантов, так что музыка оглушала. Рой голосов смешивались с музыкой и общий шум казался невыносим.
  Мужчин и женщин разделили. Лару представили как названную бабушку новорожденного, так как она принимала роды, а потому предоставили место рядом с молодой матерью. В честь церемонии Лара нарядилась в африканский костюм ананго - ярко-оранжевую приталенную короткую блузку с широкими кружевными рукавами, похожими на крылья птицы, и узкой длинной юбкой. Лара была необыкновенно хороша в этом костюме. Впрочем, и в обычных джинсах она тоже выглядела привлекательно, хотя всегда утверждала, что с этой собачьей работой уже забыла, что такое быть привлекательной.
  Ольга тоже уже приобрела на случай таких праздников несколько платьев. Для сегодняшнего дня она выбрала длинное желтое платье абайя с широкими рукавами и таким же широким кроем в талии, разлетаясь книзу кружевными волнами. Только вот платок на голове пришлось попросить завязать домработницу, у самой никак не получалось. Когда Ольга пришла, придерживая с непривычки сложное сооружение на голове, ее завели в дом, где женщины заканчивали наряжаться и в панике, что опаздывают, спешно завязывали платки на голове и красили брови. Вскоре они вышли из спальни и переместились в залу, где женщин усадили на полу, и на глазах у всех одна из женщин сбрила волосики на голове семидневного младенца. В комнате находились только особо близкие к семье женщины, им подали чай, хлеб и тушеное мясо. Потом прибыл специально приглашенный гриот и началась церемония песнопений, восхваляющих младенца и его семью и содержащих всяческие пожелания. Ольга уже была готова к этому, хотя в первый раз она чуть с ума не сошла от их песен. Песнопения длятся долго. При этом преподносятся дары или денежные взносы, и пожилые женщины долго и однообразно поют свои песни. Ольга ничего не понимала, но Мама Бахна попросила и ее спеть что-нибудь на английском, при этом, конечно же, положив деньги в общую корзину.
  В это время во дворе мужчины объединились для молитвы и в процессе молитвы выбрали имя ребенку. Мать ребенка до сего момента и не знала, как его назовут. Потом всех отпустили на отдых, а к трем часам все вновь собрались на большой щедрый обед. Правда, обед подали только к четырем часам во время которого, следуя местным обычаям, Ольга пришлось есть вместе со всеми правой рукой с подноса. Левой пользоваться было запрещено, она считалась грязной. Иногда даже такси не остановится, если голосуешь левой. А уж о подаче еды и говорить нельзя.
   Разделять кости и мясо одной рукой было неудобно, но такова традиция и она старалась, как могла. Лара смеялась над ней, но в то же время подбадривала.
  - Подожди, сейчас начнется вручение подарков, - сказал она. - Так что силы понадобятся. Мама Бахна всем делает щедрые подарки, так что ей все обязаны вернуть сегодня не таком же, а то и большем, объеме.
  Это была еще одна традиция - если тебе что-то подарили, ты обязан после этого посетить церемонию этой семьи и тоже подарить что-то эквивалентное, или по возможности, если средств не хватает на равнозначный подарок. Приглашенные гриоты сопровождали всю церемонию песнями и музыкой, а гости, громогласно объявляя о своих дарах и показывая их публично, складывали подарки в ванночку для ребенка, специально выставленную для этого. Ванночки вскоре не хватило, и подарки стали складывать в большой таз. Завершением подарочной части стала золотая цепочка, врученная мамой Бахной своему внуку.
  Потом раздали напитки и орехи кола. Ольга хотела уйти, но Лара попросила подождать ее. При этом Ларе пришлось пробыть на церемонии до конца, как названной бабушке. Когда они, наконец, пошли домой, ноги их еле слушались, а голова трещала от долгого шума.
  - Теперь мамаша с ребенком должна не выходить из семейного двора шесть недель. Бедная, умается.
  - И даже на прививки?
  - Так они начнутся после шести недель. Так что все предусмотрено. Боже, как я устала.
  - Я тоже с ног валюсь. Вся суббота пропала.
  - Почему пропала? Тебе уже все это так надоело?
  - Просто я хотела кое-что сделать в офисе, много незаконченных дел.
  - Мне знаешь что интересно? - тон Лары приобрел опасную, уже знакомую Ольге, любопытно-ироничную интонацию. - Что ты вообще здесь делаешь?
  - Работаю, разве ты не знаешь?
  - И что, других мест для работы не нашлось?
  - Это для меня карьера, повышение, потом буду работать и в других местах. И это интересно. Почему тебе это кажется странным?
  - Но ты вся такая принципиальная, мужчина предал - долой из жизни мужчину, мать обманула - долой из жизни мать. Не укради. Не обмани, не прости. Такие места, как Маракунда - не для тебя. Здесь твои принципы только мешают.
  - Не нравится, живи по-другому. - огрызнулась Ольга. Опять начала доставать. Сейчас Лару понесет, не остановить. А она так устала, что сил и желания спорить просто не было.
  Лару и впрямь понесло.
  - Ну и чего ты добилась? Чего ты добилась в жизни? Оказалась со своими принципами на краю света, занимаешься всякой ерундой, сама не понимаешь, в чем смысл твоего существования, зачем ты проживаешь данный момент.
  - А может мне и так хорошо, без смысла.
  - Э, нет. Меня не проведешь. Таким, как ты, всегда нужен смысл. Во всем. Такие, как ты, не могут жить просто так, наслаждаясь моментом.
  - Почему ты так думаешь?
  - Ну давай начнем сначала. Жила была хорошая и очень умная девочка, с богатым духовным внутренним миром, да и внешне недурна. Она знала себе цену, называла вещи своими именами. Она давала всему и всем четкую и честную оценку, не заботясь о мнении других. Ей свое мнение было важнее всего. Она сама себе была лучшим советчиком. Ей, в общем-то, было наплевать, что о ней думают, но, тем не менее, она умела всегда хорошо выглядеть, заботилась о своем здоровье и финансовом благополучии. И ей, в принципе, все удавалось. До какого-то этапа. И любовники у нее были, и настоящие поклонники, но все не то, все не так, скорее, про запас. Она с ними встречалась, но никогда до серьезных отношений не доходило - она с удивлением обнаруживала, что одной ей как-то лучше, комфортнее. Возможно, был момент, когда она решила, вот она, любовь, но и тут что-то упустила, потому что боялась, что ее недооценили, или же боялась проявить немного гибкости, считая это признаком слабости ума и характера. И вот она уже бежит, сломя голову, искать перемен в своей жизни. А перемены ведут ее по замкнутому кругу. Потому что она разучилась получать удовольствие от простых вещей, потому что боится сделать что-то не так, боится оступиться, ошибиться, боится не успеть все сделать, как может и должна сделать, и это мешает ей двигаться вперед. И превращается она в итоге в унылую неврастеничку, занимающуюся самоедством. Она всегда думала, что должна и может получить все и сразу. Спешит. Опаздывает. Не получив, она недоумевает - почему? И разрушает саму себя. Вместо того, чтобы просто жить.
  - Почему ты считаешь, что это все обо мне?
  - А ты так не считаешь? Значит, я просто описала случай из жизни.
  
  Интересно, почему доктор Виера не боится, что Ольга возьмет ее и просто уволит? Она вообще ничего не боится. Неужели настолько уверена, что Нестор ее поддержит, если что? Хотя, скорее всего поддержит. Возможно, у них даже идет своя, неведомая Ольге, переписка. Да и хорошего, квалифицированного врача, знающего местные языки, просто так не найдешь. Поэтому и не боится. Ольга ей вроде бы шеф, а де факто - вовсе не шеф никакой. Еще неизвестно, что там у Родионова с ней. Тоже могут поддержать. Одна Ольга, как белая ворона, бедная родственница, никому не нужна, присланная непонятно зачем и непонятно почему. Но ведь работает, свои обязанности выполняет. Если бы еще не приходилось выслушивать нравоучения Лары, было бы вообще хорошо. Но здесь никуда не сбежишь. И отношения нельзя портить. У Лары влияние и репутация. Если кого и придется убрать в случае конфликта, можно не сомневаться, что уберут, скорее всего, Панову.
  Ольга с облегчением остановилась около ворот своего дома.
  - До понедельника.
  - Я завтра даю урок в школе, не хочешь прийти?
  - Вряд ли. У меня другие планы.
  - Как хочешь.
  
  Лара пошла дальше, беззаботно напевая веселую мелодию. Ольга оглянулась в поисках кошки. На празднике ей дали пакетик с едой, она раскрыла его и высыпала жаренный рис в миску около порога. Тихо свистнула. Кошка осторожно выглянула из-за угла дома, потом не спеша подошла и с достоинством принялась за еду. "Даже кошка взяла меня в оборот", подумала Ольга. Что за жизнь пошла. Скорее бы прошли выходные...И вообще, вся жизнь.
  
  
  Ольга оставила машину внутри дворика школы гриотов. Кроме ее машины во дворе стоял лишь старенький велосипед. Значит, посторонних посетителей в этот день не было. Она уехала пораньше с работы. Ларе ничего не сказала, хотя обычно предупреждала ее о своих отлучках и оставляла за старшую. С утра они немного повздорили по поводу необходимости тренинга в лагере беженцев, Лара считала, что вместе с тренингом надо везти и лекарства, хотя бы препараты железа, одними разговорами о здоровье не поможешь, а Ольга объясняла ей, что бюджет на дополнительные медикаменты не рассчитан, что то, что есть, можно использовать лишь в рамках работы клиники. При этом Ольга понимала, что Лара права, но так же понимала и то, что Лара прекрасно осведомлена о возможностях ФПРСА и, в частности, о возможностях бюджета для их клиники, но при этом специально выводила Ольгу из себя и выставляла ее перед сотрудниками, как бездушную бюрократку, не принимающую беды местных близко к сердцу.
  
  Ольга уехала, твердо намерившись отвлечься от всех своих проблем, так тяжко загружающих мысли. Поначалу хотела поехать к Полу, но по дороге в его деревню свернула и направилась к гриотам. Она к ним приезжала уже не один раз, на уроки западноафриканских танцев, которые они время от времени давали всем желающим. Эти уроки были своего рода сбором средств для школы, хотя были у них и свои спонсоры, имена которых афишировать было не принято.
  На этот раз Панова не знала, можно ли будет их посетить или нет, но заехать хотелось. Она вошла в прохладный известковый дом, вслушалась в тишину. В одной из комнат сквозь приоткрытую дверь увидела сидящего на полу старика в белом одеянии, пьющего аттаю. Тот, заметив Ольгу, жестом пригласил ее к себе, налил в маленький стаканчик чаю и подал ей. Ольга пила чай и молча смотрела на старика, не зная, на каком языке с ним разговаривать. Он тоже молчал и улыбался. Потом встал, ушел и привел с собой одного из гриотов, Онсуману, которого она уже встречала здесь во время прежних визитов.
  - Решили нас навестить?
  - Да, если можно. У вас сегодня тихо.
  - Тихо. Сегодня нет уроков. Но если останетесь чуть подольше, сможете увидеть ритуальный танец поклонников йорубы.
  - А кто это?
  - Это такая вера. В Гамбии их мало, в основном все выходцы из Нигерии и окружающих ее стран. Древняя африканская религия, очень интересная. Многие африканские мусульмане и христиане до сих пор во многом следуют йорубе, хоть и не так откровенно, как раньше. Гриотов среди последователей йорубы практически не встретишь, у них свои традиции, в основном музыка создается с помощью барабанов, а мы, гриоты, больше поем и играем на струнных инструментах. Но в нашей школе группа йорубы нашла приют уже давно и так получилось, что наши традиции переплелись в какой-то степени.
  - А в честь чего у них сегодня танцы?
  - Для группы наших учеников. Это совершенно другая энергетика танца, лишь наиболее искусные могут овладеть ею.
  
  Она осталась. Наблюдала за медленным течением жизни в школе. Все двигались не спеша, плавно, расстелили циновки в заднем дворе, у одной из стен установили барабаны. Никаких специальных костюмов она не видела. Ученики тоже присутствовали, из тех, кто жили в школе, но, судя по количеству, пришли далеко не все. Ольга присела на циновке с краю, ловила на себе любопытные взгляды, заметила, что ее знакомый гриот Онсумана подбадривающе улыбается ей.
  На улице быстро стемнело, и только после наступления темноты, когда зажгли масляные лампады, к барабанам вышли два парня, похожих друг на друга, в таких же белых одеяниях, как тот, что угощал Ольгу чаем.
  Онсумана пересел к ней и тихо рассказывал ей о том, что происходило. Танец последователей йорубы всегда инициировался барабанами. Барабаны, длинные, обтянутые кожей баранов, коров или коз, с резьбой по бокам, сами по себе служили не только музыкальными, но и лечебными инструментами. Вибрации, создаваемые звуками барабанов, оказывали необыкновенное воздействие на слушателей, приводя их в самое разное состояние - успокаивающее, сбалансированное, или же возбужденное. Знающие люди поговаривали, что это зависит от того, что у человека внутри, и какая болевая точка требует воздействия.
  Группа из пяти человек вышла в центр и они начали танцевать. Причем только один из них танцевал вблизи у барабанов, остальные же старались встать чуть поодаль, и ближе определенной границы не приближались. Чуть позже к ним присоединились еще несколько мужчин и две девушки, которых Ольга раньше здесь не видала. Она вообще в этой школе не встречала женщин, эти две , видимо, пришли только ради этого танца, возможно, искали в нем какое-то исцеление.
  Онсумана кивнул ей и она неуверенно подошла к танцующим. Поначалу, когда Ольга приходила сюда раньше, она пыталась подражать движениям остальных, при этом тело ее было напряжено, мышцы быстро уставали от плохо управляемых и чрезмерно контролируемых движений, она теряла ритм и выбивалась из сил. Потом однажды решила, что на сегодня учебы хватит и просто отдалась ритму музыки, расслабилась, задвигалась в такт, дав волю собственному телу. И ощутила, что тело ее словно взято под контроль ритмичными звуками и двигается само по себе, без всяких затруднений. Она ощутила такой восторг, что в следующий раз уже даже не пыталась механически скопировать чьи-то движения - они находились сами собой и ввергли ее тело и мысли в неописуемый праздник наслаждения.
  На этот раз она тоже не стала пытаться подражать, просто постояла, прислушиваясь к музыки, и стала медленно двигаться, открываясь ритму. Не успела она набрать темп, как музыка вдруг смолкла, и танцующие вернулись на циновки. Тот, который танцевал у самых барабанов, что-то стал говорить, Ольга ни понимала ни слова, и не знала, уходить ей или будет продолжение. Онсумана подошел к ней и опустился рядом на колени.
  - Меня просили передать тебе, что твой Ориша очень ослаб.
  - Кто ослаб?
  - Дух, который тебя охраняет. Он всегда с тобой. Последователи йорубы верят, что у каждого из нас есть свой Ориша. Тот старик, который угощал тебя чаем, сказал, что твой Ориша ослаб, потому что ты не обращаешь на него внимания. Но у него большой потенциал, и если ты дашь выход своим эмоциям и освободишь тело от негатива, ты сможешь услышать совсем другую музыку, и твой Ориша окрепнет.
  
  - Как же мне укрепить Оришу?
  - Поменьше говори, побольше слушай себя. Тогда и узнаешь ответ. В танце тоже можно многое познать. Только не танцуй подле барабанов, ты слишком слаба для этой энергии, не выдержишь. Не бойся танца, речная богиня Ошун оберегает женщин, она сильна. Мне сказали, что ты под ее защитой.
  
  Ольга ничего не поняла, но больше ей никто не собирался объяснять. Барабаны зазвучали вновь, ритм нарастал. Завораживающая барабанная музыка вливалась в нее капля за каплей, охватывая все тело. Особенность танца заключалась его полицентричности - тело, руки, ноги и голова двигались не в едином ритме, а в разных, диссонанс, возникающий при этом, кружил голову и обдавал огнем внутренности. Люди, объекты вокруг постепенно теряли свои очертания, расплывались, сливались в единую разноцветную ленту, обволакивающую ее вокруг непроницаемой стеной. В какое-то мгновение ей стало казаться, что перед глазами вспыхнул нестерпимо яркий свет и она закричала.
  Очнулась на полу в своей комнате. Рядом сидела Лара.
  - Что произошло? - спросила она тихо. Сипло прокашлялась и села.
  - Мне позвонил Онсумана. Попросил отвезти тебя домой, чтобы ты выспалась. Зачем ты туда пошла одна?
  - Я часто туда хожу. Я хочу научится танцевать.
  - Ты не понимаешь, во что ввязываешься?
  - Нет. Во что?
  - Это ведь не просто танцы. Если не умеешь контролировать свое тело, впадаешь в транс. Что и случилось. Зачем тебе это надо?
  Лара была разгневана. И хотя говорила она тихо, голос ее нервно дрожал ноздри трепетали.
  - Я не собираюсь ввязываться ни в какую религию. Хотя послушать было интересно. Но я не углублялась. Я просто хочу расслабиться и научится танцевать.
  - Можешь хоть раз в жизни послушать меня, мадам начальница. Больше не ходи туда. Ты не выдерживаешь.
  - А ты? Ты выдерживаешь? Пойдем тогда со мной? Научи меня!
  - Чему? Я не понимаю, чего ты хочешь добиться? Решила, что тебе это заменит психолога?
  - А почему ты решила, что мне нужен психолог?
   - А разве нет? Ты же вся утонула в своих проблемах - семейных, любовных. Ты только об этом и думаешь. Сегодня ведь психанула из-за того, что нервишки шалят.
  - Неправда. Это неправда. Я вся в работе. У меня другая жизнь.
  Ольга нервно поправила волосы. Лара, как всегда, бьет наотмашь. Не выбирает слов и выражений.
  - Неправда, так неправда. - неожиданно быстро согласилась Лара. - Но то, что ты затеяла, опасно. Ты слаба в вопросах африканской религии и магии, тебя могут использовать.
  - Тогда пойдем со мной.
  - Я тоже не разбираюсь. И не хочу.
  - Ну хоть один раз, хорошо? Я просто хочу еще раз поговорить с одним гриотом, я хочу у него кое-что уточнить.
  - Надеюсь, не тот полоумный марабу, который шептал мне про болезни?
  - Нет, того я больше не видела там.
  - Посмотрим.
  
  
  Лара оставила ее спать одну. Она все еще злилась, Ольга видела это. Почему? Испугалась, что Панову там введут в транс, сведут с ума, а она, как врач, будет отвечать потом? Опять влезла в ее личную жизнь. Ольга тысячу раз пожалела, что рассказал ей об истории матери и о Денисе. Словно дала ей в руки мощное оружие против себя самой. Она не раз задавал себе вопрос - почему она позволяет Ларе так разговаривать с собой? Ведь, в конце концов, Лара ее подчиненная, она может ее уволить, если захочет, может дать плохую характеристику. Должен же быть какой-то барьер, дистанция! Но его не было. И все из-за того, что Панова сама довела ситуацию до такой степени. Она знала, что слабее Лары, знала, что по неизвестной причине психологически зависит от нее, от ее мнения, от их отношений. И винить в этом некого, кроме самой Пановой. Сама приблизилась, сама не оставила барьеров, сама терпит от нее что угодно. Просто ужас какой-то. Что же с ней происходит? Но ведь Лара, с другой стороны, единственный человек здесь, на кого она могла положиться. Странно, скомкано и непонятно. Взаимоисключающие понятия, взаимоотталкивающие, привязанность-неприязнь, скрытая конкуренция-поддержка. Лара словно постоянно подталкивала ее к яме, давила на психику, указывала на ошибки, но при первых же признаках падения твердой рукой поддерживала ее, вновь ставила на ноги. Она ненавидела Лару. Она без нее уже не могла.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"