"Ты доверяешь - тебя предают. Ты веришь - тебя обманывают. Ты любишь - тебе изменяют. И как тут не стать бессердечным..."
Разговор с Алиской хоть и оставил неприятное послевкусие, но, уже подходя к работе, я напрочь выкинула подругу и ее нравоучения из головы.
- Ты задержалась, - недовольно прошипела начальница, увидев, как я быстро проскользнула на рабочее место.
- Пробки, - виновато опускаю голову и быстро скидываю куртку. Наш маленький офис занимался переводами официальных документов, а так как заказов навалилось море, пришлось сцепить зубы и приняться за работу. Ровно в шесть, как оповестили меня часы на моем рабочем столе, я быстро накидываю пуховик и, нащупав в кармане ключ от квартиры Макса, выскакиваю на улицу, пока начальница не увидела меня и не смогла нагрузить работой.
Благо, недалеко от пятиэтажки Максима находился маленький продуктовый магазин, и я, привычно поздоровавшись с охранником дядей Леней, стала ходить между рядами, скидывая в корзинку необходимые для праздничного ужина продукты. Хорошо, что Макс в отъезде, и я могу спокойно приготовить ему сюрприз. Так и вижу, как загораются его глаза, когда на стол я подам его любимого "Наполеона".
- Эх... смотри, сколько набрала! Донесешь хоть? - дядя Леня провел пальцем по своим шикарным густым усам и добродушно хмыкнул.
- Донесу, - кивнула я, вытаскивая из кошелька деньги, чтобы расплатиться за покупки.
- А в честь чего праздник-то? - поинтересовался охранник, выпятив свой массивный пивной животик.
- Пополнение в семействе, - коротко ответила я, загадочно улыбнувшись. Может, и не стоило выкладывать радостную новость незнакомому человеку, но мне хотелось поделится со всем миром своим счастьем. Может, поэтому я и Алиске первым делом позвонила и настояла на встрече.
- Так это... - дядя Леня неловко замолчал, а потом, словно старый друг, хлопнул меня легонько по плечу. - Поздравляю!
- Отстань от девочки, смотри, щеки, как томаты, перезрелые! Иди, Евочка! Порадуй своего балбеса обедом! - кассирша пригрозила дяде Лене кулаком, а я, засмеявшись, выскочила из магазинчика. Да, Макса, похоже, старшее поколение не очень жалует.
Два пакета сильно оттягивали руки, но я героически подымалась на пятый этаж, проклиная общественность за отсутствие лифта. Раньше я легче преодолевала эту дистанцию, и хотя срок был еще совсем маленький, я уже вовсю ощущала "прелести" беременности. Тошнота, рвота, отечность, усталость, перепады настроения, но я точно знала: когда я возьму на руки своего ребенка, все станет неважно. Он стоит всех этих мучений.
Смело вставляю ключ в замочную скважину и дважды поворачиваю его. Дверь с легким хлопком открывается. Не знаю, сколько потом ночей я буду прокручивать этот момент в своей памяти, но сейчас я даже не очень удивляюсь, слыша знакомый голос Макса. Неужели вернулся раньше?
Оставив пакеты у порога, тихо снимаю ботинки и, прикрыв дверь, на носочках иду на голос. Мой мозг еще не до конца понимает, откуда там и женский голос тоже, но все списывается на ужасную фантазию или телевизор.
Тихо открываю дверь спальни и словно застываю на пороге, не в силах поверить, что происходит перед моими глазами. Абсолютно голый Макс распластался на кровати, а сверху на нем с видом бывалой наездницы спиной ко мне скачет девушка с огненными волосами.
Мне хочется заорать, закрыть глаза и уши руками, чтобы не видеть и не слышать это унижение, хочется потопать ногами, словно маленькая девочка, у которой отняли куклу. Но я лишь стою... Уверяю себя, что это лишь плохой сон, и щипаю себя за руку. Вот только любовники, что напрочь меня не замечают, продолжают свое родео, заставив поверить в реальность происходящего.
И тут приходит злость. Словно красная пелена застилает мои глаза, и мне уже совершенно не хочется плакать. Даже не замечаю, как начинаю аплодировать, одаривая, наконец, обратившую на меня внимание парочку злостной ухмылкой.
- Браво, Макс! Эта... - я пытаюсь придумать, как обозвать Алису, так как это была именно она, но ничего на ум не приходит. В то же время подруга, мерзко взвизгнув, хватает мой халат и натягивает на голое тело. - Не знала, что тебе нравятся доступные девушки. Не боишься подхватить какую-нибудь заразу? В современном мире поговорка "зараза к заразе не пристает" уже не действует.
Максим становится бледным, как стена, но мне уже все равно - я подхожу ближе и кидаю ему подушку, что валялась на полу.
- Прикройся, а то противно! - защитная реакция у меня на высоте, и пусть потом, дома, я буду плакать взахлеб, орошая слезами подушку, сейчас они не дождутся от меня слабости.
- Ева... ты не так поняла, - начинает Макс. Я изгибаю бровь, всем своим видом показывая, что в этой ситуации по-другому понять невозможно.
- Все она так поняла! - внезапно Алиса вскидывает голову и ухмыляется. Ловким движением эта крыса встает с кровати и медленной томной походкой направляется ко мне. - А ты что думала, заполучила хорошего мужика и сможешь его от меня прятать? Да он в первый же день нашего знакомства нырнул в мою постель. И все это время ты была последней курицей, которую, как могли, так и облапошили.
Я даже забываю о том, что когда-то считала ее своей подругой. Просто рука сама замахивается и со всей силы врезается в лицо Алисы. Рыжеволосая падает на пол, прижимая ладонь к губе, из которой хлещет кровь.
- Лучше быть курицей, чем шлюхой, - припечатываю я и, резко развернувшись, иду на выход, но в последний момент вспоминаю, зачем вообще сюда пришла, и вытаскиваю из сумки тест.
- Лови, папаша, - напоследок вижу, как бледное лицо Макса становится еще светлее, и не могу удержаться от злорадной улыбки. Так тебе и надо, козел. Розовые очки резко слетают с моих глаз, и я, наконец, понимаю, с кем имела дело.
Кое-как нацепив сапоги, оставляю больше не нужный мне ключ и выхожу из квартиры, не забыв хлопнуть дверью.
Не помню, как добиралась до автобуса. Подъезд... дорога... все было, как в тумане, и единственное, о чем я молила Бога - доехать, не раскиснув, до дома. Слезы жгли глаза, горло неумолимо першило, а мозг отпустил всю ситуацию, прокручивая картинки измены Максима в моей голове.
Почему я вообще повелась на этого Макса? Как я могла отвергать голос разума, который вопил сломанной сигнализацией, вновь и вновь показывая мне неправильность всей ситуации. А я ведь не любила его... Была слабая влюбленность, непонятное до тех пор чувство, и я легкомысленно приняла его за любовь. Я хотела семью, хотела детей, считая, что готова ко всем проблемам, а он лишь был удачно подвернувшимся вариантом. Все мои чувства сводились к выгоде, ведь этот человек, возможно, мог подарить мне счастливую жизнь и осуществить мечту о полноценной семье. Как я ошиблась...
Наверное, поэтому и обиднее всего, мне хочется реветь, рвать и метать, но глубоко в душе я рада этой свободе. Клетка открылась - зверь выпущен, дрессировщик сожран. Довольно банально...
- Ева! - громко охает мама, и я подымаю заплаканные глаза. Кое-как захожу в квартиру, на автопилоте иду в гостиную и, лишь падая на диван, начинаю громко рыдать. Очень больно хоронить мечты, особенно когда кто-то так резко обрывает тебе крылья.
- Девочка моя, - ласковые руки матери медленно гладят меня по спине, и я, не удержавшись, прижимаюсь к ее груди. Мне нужна забота, теплота, я так устала - просто выдохлась.
Самое лучшее качество Ирины Алексеевны - ненавязчивость. Она не спрашивает, что произошло, не выпытывает подробности, а просто нежно обнимает и укачивает, будто бы вернулась на двадцать лет назад и держит на руках младенца.
- Ты станешь бабушкой, - наконец, произношу я, вытирая вновь навернувшиеся слезы. Я боюсь ее реакции, боюсь, что она заставит меня отказаться от своего ребенка, боюсь ее упрёков. Молчание затягивается, и я сжимаюсь, будто пружина, готовясь защищать своего неродившегося малыша. Но этого не требуется...
- Это же отличная новость! Солнышко, я обещаю быть самой лучшей бабушкой во вселенной, - утверждает она, а я впервые за несколько часов радостно улыбаюсь, и плакать больше совсем не хочется. Словно огромный камень, который давил на грудь, теперь исчез, и я могу свободно дышать.
***
- Мне нужен декретный отпуск, - произношу я, придвигая начальнице папку с документами и справками из больницы.
- Я вижу, - она смотрит на меня поверх своих круглых очков, на секунду задержавшись взглядом на весьма выпуклом животе. - Не слышала, когда ты замуж вышла.
- Я не вышла замуж, - крепко сжимаю зубы, слыша явное обвинение в голосе начальства.
- Хмм... ну и молодежь пошла, - цокает языком женщина и придвигает к себе папку.
- Я не собираюсь сидеть весь срок. Месяц до и месяц после. Все, что я прошу, - пытаюсь совладать со своей злостью.
- Мне оно надо? А потом больничные, выходные, неурочные. Нет, мне такое не подходит. Пиши задним числом заявление по собственному желанию, - смотрю, пытаясь понять: или это глупая шутка, или у моей начальницы действительно не все в порядке с головой.
- Значит так, писать ничего не буду. И только попробуйте уволить, прокуратура еще работает, - женщина явно не ожидала от меня такого отпора и лишь хлопает накрашенными ресницами.
- Адамова! Ты раньше так не огрызалась, особенно когда зарплату получала, - я склоняю голову на бок, пытаясь понять: она меня действительно упрекает деньгами?! Боже, этот разговор похож на паршивую комедию.
- Вот когда ваш муж изменит вам с дрянью, которая только и умеет крутить хвостом, и вы останетесь одна с маленьким ребенком, которого нужно кормить! Тогда я посмотрю, как вы научитесь огрызаться! - я на секунду даю выйти своему раздражению, но спустя мгновение на моем лице застывает слащавая улыбка. - Так что там с отпуском?
- Будет тебе отпуск, - шипит она не хуже гремучей змеи, но мне уже все равно. Я добилась своего, а это главное. Раньше я бы и не подумала пререкаться, тихо написала бы заявление об увольнении и жаловалась бы матери, но не сейчас. От меня зависит жизнь моего ребенка, и я должна уметь его прокормить, даже если для этого придется ставить на место заносчивых стерв.
***
- Мам... - тихо позвала я, складывая в аккуратную стопочку недавно купленные детские вещи.
- Да, солнышко? - Ирина Алексеевна подняла глаза от вязания и помахала в воздухе миниатюрной пинеткой. - Правда мило?
- Мило, - киваю я, вертя в руках старые, слегка потертые ползунки. - Это еще мои ведь?
- Ага, бабушка твоя подарила. Я тогда даже толком не представляла, как на тебя это надеть. Все таким маленьким казалось. И ты хрупкая, словно фарфор, кожица белая, а волосы темные-темные. Куколку напоминала, - мама улыбается своим воспоминаниям, а я невольно представляю, как будет выглядеть мой ребенок. И понимаю, что мне все равно. Даже если он тысячу раз будет похож на Макса, это будет моя плоть и кровь, которую я люблю, несмотря ни на что.
- А папа? - я впервые за столько лет спрашиваю про своего отца. Кроме отчества и фамилии, его личность была тайной, покрытой мраком, и мама не спешила делиться ей. Я видела, как больно ей вспоминать папу, и старалась не тревожить ее зря. Только вот сейчас наступил тот момент, когда я должна была узнать хоть что-то. Если мой ребенок будет лишен отца, дедушку я отнимать у него не хочу. Возможно, если бы я раньше настояла и нашла своего папу, все было бы проще, но я не испытывала к нему сильных чувств. Он был для меня неясным призраком, который вроде и незримо присутствовал, но в тоже время его не было.
- Папа? Какой он, к черту, папа! Такой же, как и твой Максим, - в сердцах воскликнула мама и откинула вязание на журнальный столик.
- Макс не мой, - как бы между прочим замечаю я, не отрываясь от своего занятия. Если мама сможет - сама расскажет. Давить на нее не имело смысла.
- Красивый, зараза, был. Все девушки падали к его ногам. Еще бы, сын губернатора. А я дурочка, повелась. В любви клялся, звезды с неба обещал, цветы носил, говорил, что вырастим тебя в золотых пеленках, - мама устало потерла переносицу и тяжело вздохнула.
- А потом? - женщина напротив показалась мне незнакомой. Словно на ее плечи легли двадцать лет чужой жизни, заставив ее сгорбиться и постареть на глазах. Я видела, как ей больно, но прекрасно знала: если вскрыть абсцесс - будет намного легче. А весь этот гной копился в ней много лет и отравлял организм.
- А потом женился на дочке нефтяного магната и забыл про нас. Сначала присылал игрушки и деньги, а потом открытку прислал, когда тебе еще трех не было. И все, - мама развела руками.
- Сейчас он где, не знаешь? - после всего сказанного мне уже не хотелось искать отца, но любопытство все же пересилило.
- Знаю. Только зачем тебе? - мама посмотрела на мое упрямое выражение лица и засмеялась. - Он тоже так делал. В городе нашем живет. С женой и двумя сыновьями. Депутат областного совета, вроде... В общем, что-то с политикой связано, - закончила Ирина Алексеевна и слишком наиграно вскочила с кресла. - Пойду чай поставлю.
***
В магазине колясок было ужасно душно. Хотя, может, мой беременный организм воспринимал все слишком ярко, но в конечном итоге я выбрала первую более-менее нормальную коляску, расплатилась за заказ и доставку и поспешила выйти на улицу.
- Ева! - я тяжело вздохнула и повернулась к Максу, стараясь выпятить округлый живот как можно больше. Хотя куда уж больше? Я и так была похожа на бегемота. Там, где обитала талия, лишь остался поплывший след от былой узости. Теперь в комнату первым входил живот, и уж потом я. Благо, расти было больше некуда, дата встречи с малышом приближалась с неумолимой скоростью, и я совершенно пропустила тот момент, когда наступил девятый месяц моего ожидания.
- Максим. Неожиданная встреча, - процедила я сквозь зубы и попыталась улыбнуться. Однако Макс лишь отшатнулся. Видно, улыбка больше на оскал походила.
- А что ты тут делаешь? - спросил он, как будто не было между нами его измены, общего ребенка и обиды.
- Не считаешь это глупым вопросом? - я показала на вывеску магазина, где огромными буквами была написано "Мир колясок".
- Эм... а кто там? - он указал пальцем на живот.
- Ребенок, - словно умалишенному, объяснила я. Интересно, а долго еще я буду стоять посреди улицы и выслушивать дурацкие вопросы?
- Я имею в виду пол, - слегка обиженно произнес Максим, скрестив руки на груди. - Мальчик или девочка?
- А тебе какая разница? - наверное, тонкие намеки мужчина никак не мог понять, иначе как объяснить его настойчивость? Другой бы уже давно ушел, увидев, что с ним не горят желанием общаться.
- Я вообще-то отец! - гордо заявил он, вскинув подбородок.
- Если ты отец, то я Мать Тереза. Послушай, "папаша", я что-то не видела твоего рвения к общению и стремления помочь. Или думаешь, ребенка так просто выносить? Или коляски, одежда, игрушки даром даются? Хочешь участвовать в жизни ребенка - никто не запрещает! Но усвой одно - статус "отца", как ты говоришь, надо заслужить. Так что я бы на твоем месте закрыла рот, пока я не озверела окончательно! И ты не лишился всего самого ценного в своих штанах, - признаю - вспылила. Но слушать его болтовню больше не было сил, да и спину ломило нещадно, так что моей мечтой было прилечь на мягкий диванчик, а не стоять посреди улицы и слушать этого сайгака горного.
- Ты стала бессердечной, - произнес он, опустив виновато голову.
- А ты как был, так и остался полным придурком. Всего хорошего. Захочешь помочь - номер мой знаешь, - я махнула рукой на прощание и, развернувшись, не спеша направилась в сторону дома, про себя размышляя, позвонит он или нет. Но ни завтра, ни послезавтра звонка не последовало, и я бросила надеяться на его помощь. Для себя я давно поняла: кроме меня, никто мои проблемы не решит.
***
- Ваш малыш, - произнесла медсестра, подавая мне плотный конверт с ребенком. Я улыбнулась и взяла его скорее на руки. Лицо было закрыто, и мне пришлось откинуть конец одеяла. На меня смотрело кровавое месиво, которое орало и совсем не походило на ребенка. Оно тянула ко мне свои щупальца, залезая в нос, глаза, уши. Я хотела закричать, но воздух полностью вышел из моих легких. А вокруг лишь злобный смех...
Я проснулась из-за резкого толчка и острой боли внизу живота. Наверное, я никогда не испытывала такой дикой боли, она вползала под кожу с корнями, выкручивая кости, ткани. Заставляя стонать, и я уже была не в силах подняться со слишком мягкой кровати.
Кое-как дотягиваюсь до ночника, и кровать озаряет мягкий свет. Но вместо привычных простыней белого цвета я вижу алую ткань, насквозь пропитанную кровью. Запах железа окутал темным покрывалом комнату, заставляя меня задыхаться. Напрочь забываю про боль и встаю с кровати, придерживая подол ночной сорочки. Мне срочно нужно открыть окно, иначе еще немного - и все содержимое моего желудка окажется на полу.
- Мама! - из горла вырывается писк, который вряд ли можно принять за мой голос. Но окно поддается, и я опускаюсь на пол, не замечая, что вокруг образовалась лужа крови.
Ирина Алексеевна врывается в комнату спустя минуту и лишь широко раскрытыми глазами смотрит на мое тело возле окна. -Господи, - ее тонкая ладошка прикрывает рот, но она даже не знает, что предпринять.
- Мама! Скорую вызови! - истерически кричу я, стараясь выбить ее из состояния шока. Раньше мне казалось, что такое бывает в фильмах ужасов, но сейчас я отчетливо понимаю, что мой кошмар стал былью. И лишь одна мысль не дает покоя: "Мой ребенок".
Если он умрет, я не смогу больше жить. Понимая, что могла спасти, уберечь, а вместо этого позволила смерти забрать его у меня. НЕТ! Он мой, и если встанет выбор между его и моей жизнью, я всегда выберу его. Если нужно, ради него я пешком дойду до этой чертовой больницы.
Скорая приезжает быстро, насколько может. И я понимаю, что состояние дорог не зависит от них, но все равно не выдерживаю. Мне нужно быть сильной, но слезы катятся градом по щекам, смешиваясь с кровавыми разводами. Господи, сколько же во мне крови?!
Лишь упорство заставляет держаться, хотя темнота то и дело наступает, завлекая меня за собой.
- Мой ребенок, - шепчу я, сжимая руку врача скорой помощи. Немолодой мужчина гладит меня по голове и старается успокоить. Но все присутствующие прекрасно знают: я не успокоюсь, пока не возьму своего малыша на руки.
- Все хорошо, девочка, - капельницы, уколы, переливание крови. Я совершенно не замечаю, как из машины скорой оказываюсь на операционном столе. В голове набатом звучит детский крик, но на самом деле его нет. Мне кажется, я схожу с ума. Вновь и вновь цепляюсь за реальность, как будто взбираюсь по высокой горе. Жизнь и смерть мешаются в одно непонятное пятно, которое нельзя стереть. Боль остается где-то на дальней полке подсознания, я даже не замечаю, что врачи приступают к кесаревому сечению. Я ничего не замечаю...
Крик, настоящий крик младенца, а не моя фантазия, заставляет вынырнуть из непонятного коматозного состояния. Я подымаю глаза и вижу, как в воздухе барахтается покрытое кровью и слизью тельце, и в тот же момент отключаюсь. Мой сын жив, все остальное неважно.
***
- Как ты себя чувствуешь? - спрашивает мама, умиленно наблюдая, как я кормлю сынишку грудью. Ребенок отстраняется, глядит на меня серьезными, темно-карими, почти черными глазами и недовольно причмокивает.
- Лучше всех, - улыбаюсь я, приглаживая мелкие светленькие волоски на голове сынишки. - Да, малыш? Мы с тобой лучше всех, и никто нам не страшен.
- Так ты знала, что будет сын? - я киваю. Действительно, пол моего ребенка УЗИ показало еще на шестом месяце беременности, но эту тайну я хранила и оберегала до последнего.
Мама недовольно качает головой, но потом смотрит на внука и совершенно забывает, что планировала обидеться.
- Выбрала уже имя? - я киваю китайским болванчиком и поправляю одеяло сына, боясь, что он замерзнет.
- Это у нас бабушка, Кирилл. С древнегреческого "владыка". Ты всегда будешь владыкой моего сердца, малыш, - робко прикасаюсь губами к нежной щечке.
- А отчество? Максимович? - не перестает допрашивать мама, но я отрицательно качаю головой. Киря неспешно погружается в сон, не выпуская изо рта мою грудь, и я медленно покачиваю его на руках.
- Нет. Он у меня Богом данный. Вот пусть и будет Богданович. Адамов Кирилл Богданович. Звучит?
- Звучит, - кивает мама и, приподымаясь, целует сначала в лоб меня, а затем внука.
- Отдыхайте. А я пока тебе чего-нибудь вкусненького схожу куплю, - я улыбчиво киваю матери и устало прикрываю глаза. Наконец мы вместе, малыш, как я долго этого ждала...