Аннотация: Исторический очерк немецкого ориентолога, посвященный взаимоотношениям дагестанских правителей с русской властью.
Это случилось на одном из блестящих балов во дворце Сардаров в Тифлисе, где полковник В.., чрезвычайно элегантный офицер, познакомил меня с одним военным, смуглое, резких азиатских черт лицо которого выразительно контрастировало с плотно облегающим его русским мундиром.
Мундир выдавал государственного служащего низшего ранга; он двигался в нем неуклюже, с некоторой грустью и нерешительностью, которые не соответствовали мужественному выражению его лица, по нему было видно, что он привык носить другую одежду. Стоявший рядом с ним полковник, казалось, родился в своем мундире, он словно был отлит в бронзе вместе с мундиром. Рядом с ним сочетание азиатской внешности с чужой одеждой казалось еще нелепей. Я сказал полковнику, что, облачив азиата в нашу униформу, мы лишили его своеобычного облика: как можно человека со столь прекрасным и гибким телосложением, выросшего на природе и нуждающегося в постоянной тренировке, заставлять двигаться в нашем жестком мундире, или, пусть даже в мягком фраке, ведь для него это - все равно, что смирительная рубашка!
Полковник не понял меня, хотя я привел в подтверждение своих слов множество примеров из жизни. Тут были грузинские и армянские правители, выделявшиеся совершенной статью, которую подчеркивали их национальные костюмы, в то время как другие, которые ничуть не уступали им в сложении, казались рядом с нами карикатурой только потому, что они были облачены в европейские платья.
Мой военный друг имел свое суждение о красоте одеяния. Его представление о ней не выходило за рамки обычного понимания элегантности и того, что на салонном языке называют "комильфо". Но в данном случае он был движим отнюдь не эстетическими соображениями, а прежде всего интересами русского правительства, стремившегося приучить правителей и аристократию покоренных народностей к ношению фраков и мундиров, явив в их лице пример для низших слоев и народ, которые вместе со своими национальными платьями, начнут постепенно отказываться и от своих национальных привычек.
"Однако, - продолжал мой друг, - мы находим в ваших замечаниях резон, в сущности, этого я и добивался, знакомя вас с тем азиатом в русском мундире. Сей странный на первый взгляд человек - последний отпрыск старинного рода правителей из Дагестана. Этот горский народ, у которого очень трагическая история, достоин долгого и подробного описания.
Я хотел, чтобы Вы сами ознакомились с биографией Джамав-Бека (так звали правителя) и затем пересказали историю его семьи так, чтобы Ваше восхищение героическими народами Кавказа приняло нормальные очертания".
Слова полковника угодили в цель. Во мне тотчас же проснулись любопытство и желание изложить рассказ Джамав-Бека, частично дополняя его от себя. Однако, уже на следующий день, когда я продолжил ведение своего дневника и стал вспоминать рассказанное, я позабыл довольно много подробностей и имен. Полковник любезно прислал мне копии всех относящихся к нижеизложенной истории сообщений и документов. Мне предстояло только удержаться от излишних поэтических украшений в описаниях и словах, чтобы правда никоим образом не пострадала. Я убежден, не может быть ничего более прекрасного, чем ясное, связанное изложение доказанных фактов.
* * *
Дагестан, являющийся театром сегодняшней Русско-Кавказской войны и лежащий к северо-западу от Дербента и к северу от Табасарана - цветущая, плодородная маленькая страна, богатая лесами, плодами и хлебом. Кара-Кайтаг - самостоятельное, абсолютно независимое карликовое государство на территории Дагестана, называемое, уцмийством, ("уцмий" - титул правителя страны) - образовалось уже до 1820 года, что неоднократно подтверждалось ожесточенным сопротивлением, Ермолову. До похода 1820 года русская сторона через стоявшего в то время в Дербенте генерала Мадатова, установило первые связи с тогдашним правителем государства Кайтаг Адиль-Ханом. У этого правителя было три сына: Магомед-хан, Джамав-Бек и Умар-Хан.
Муртазали, двоюродный брат Адиль-Хана и, одновременно, его деверь, имел четырех сыновей: Бала-Хана, Эмир-Гамзу, Бек-Бала и Эльдер-Бека.
Генерал Мадатов имел намерение сместить уцмия Кайтага и таким образом подчинить его прекрасный народ русскому скипетру. Несмотря на большие и противоречивые трудности, с которым столкнулось исполнение требуемого предприятия, Мадатов хотел путем угроз, обещаний и настойчивости провести свой план так, чтобы если не сам Адиль-Хан пошел на признание верховенства русской власти, то хотя бы был склонен выдать своего первенца Мухаммед-Хана в качестве аманата (заложника) в знак своей верности ей. Молодой наследник, который был женат на дочери Шамхала-Мехти, состоявшего на русской службе в чине генерал-лейтенанта, получил, в результате, предписание оставаться в Дербенте в доме генерала под его присмотром.
Сближение уцмия Кайтага с Россией явилось источником несчастий Бала-Хана. Адиль-Хан уже давно смертельно враждовал со своим племянником и постоянно усердно искал возможности его погубить. Он втайне обвинил Бала-Хана в измене и употребил все средства обмана и вероломства, чтобы показать его русскому правительству в дурном свете; он характеризовал его как народного смутьяна, который все силы свои употреблял на подстрекательство, а не на укрепление и расширение русского влияния в Дагестане: он знал, что такие и похожие обвинения могли привести, и, в конце концов, привели к тому, что Бала-Хана осудили, и как рядового преступника сослали в Сибирь. Были ли эти обвинения справедливы или необоснованны, в то время не стали разбираться; русские власти доверились хитрому азиату, и Бала-Хан был сослан. Позднее русские убедились, что причиной всему была исключительная ненависть уцмия.
Русские также убедились, что все обвинения, которые Адиль-Хан сыпал на голову своего племянника, являлись точным описанием его собственных взглядов.
Вскоре после того, как Адиль-Хан покорился русским, он решил снова разорвать с ними все связи. Он никогда не показывался в Дербенте, но тут он решил пойти на город и разбил свой лагерь у его ворот, лишая русские власти возможности управлять на своей территории. Однако, вскоре он он раскаялся, вспомнив, что его сын Мухаммед-Хан находится в заложниках у русских. Он велел молодому наследнику совершить тайный побег из города.
Тот, постоянно выполнявший волю своего отца, сразу же стал обдумывать способ. Он решил проломить стену дома, причем к этому моменту подходит посвященный в тайну слуга, который доставляет необходимые инструменты и помогает своему господину при работе и подает руку.
Уже предприятие близко к завершению и все приготовление к побегу закончены, и вот случай меняет дело в один момент. Но именно в этот миг, когда пленник готов совершить побег, комендант крепости, получивший от своего шпиона донесение о приготовлениях молодого наследника, тотчас же приставил к Мухаммед-Хану усиленную охрану - 25 солдат под командованием офицера.
До этого времени уцмий, как уже говорилось, искал причину уклониться от дружеского сближения с русскими и, несмотря на неоднократно даваемые обещания генералу Мадатову лично встретиться с ним в Дербенте, не исполнял их. Но, как только он получил известие об открытии готовящегося побега своего сына и о тех строгих мерах, которые предпримут в ответ, чтобы исключить повторение других возможных попыток, он решился, наконец, на личную встречу с Мадатовым, однако при этом оговорил условия: встреча должна состояться вне города и чтобы ему (уцмию) разрешили явиться под любым прикрытием. Это условие было принято и встреча состоялось весной 1820 года.
Генерал подготовил многочисленный военный отряд в самом городе, а сам с блестящей свитой отправился в назначенное время на встречу в условленное место. Там же вскоре появился уцмий в сопровождении тысячи вооруженных охранников. Мадатов, который, вероятно, заранее продумывал сценарий приёма властелина Кайтага, как наместник своего повелителя осыпал Адиль-Хана воинскими почестями всех видов. После того, как были сделаны первые приветствия, он заставил сопровождающий его отряд произвести искусный маневр и наблюдал рядом с азиатским правителем за точнейшим исполнением старинного традиционного церемониала.
Продолжением встречи, открывшейся этим торжеством, стала великолепная трапеза, устроенная русским генералом, куда уцмий привел с собой знать и часть своего эскорта. Под гром пушек провозгласили тост за здоровье Адиль-Хана; затем, по знаку генерала, вынесли великолепные подарки, предназначенные для уцмия и его знати; снова выпили за здоровье Адиль-Хана и продолжили роскошное пиршество. Короче говоря, Мадатов ничего не упустил, чтобы польстить себялюбию своего царственного гостя, ослепить его глаза и переполнить его желудок. Однако, самый большой сюрприз для уцмия был приготовлен к концу встречи.
Как только гости поднялись, Мухаммед-Хан, который до того момента содержался под усиленной стражей, был освобожден и приведен в войско своего отца. Вся эта дружественность и воинские почести не могли унять ненависти к русским, затаенную глубоко в груди азиата; все же Адиль-Хан вынужден был в конце праздничного пира в традиционной последней беседе с Мадатовым дать тому честное слово: всякий раз, когда власти позовут, являться в Дербент по-хорошему. Между ним и Мадатовым устанавливаются условия верности друг другу и уцмий до самой смерти будет оставаться верным вассалом российского императора.
Однако, едва он со своим сыном вновь очутился дома, тут же приказал всей своей семье немедленно приготовиться к отъезду, захватив все, что было: деньги, утварь, надеть на себя все украшения и драгоценности. Эти приготовления к отъезду проводились с такой поспешностью, словно он ежечасно ожидал вторжения или будто им угрожал ураган. Он убегал в земли султана Аварии, при этом отправив по дороге курьера к Мадатову с письмом такого содержания: "Я с вами встретился, чтобы освободить своего сына, теперь мой сын свободен. Приходи и управляй сам в моей стране: Адиль-Хан не может быть подданным никакого другого правителя!"
В то время в Аварии правил султан Ахмет-Хан, который дружески принял уцмия в своем многолюдном ауле Балакан (Балаханы) широко раскинутом в горной котловине, и всячески очень помог своим гостям. Надо помнить, что затраты, которые Адиль-Хан понес в этом ауле, привели к тому, что оставшихся средств не стало хватать на содержание его семьи, он увидел, что мало-помалу он начинает терять деньги и драгоценности, которые взял из Кайтага.
Между тем, русские захватили все земли Кайтага, управление которыми они доверили верному и преданному Эмир-Гамзату, ближайшему родственнику Адиль-Хана. Под русской охраной он обладал неограниченной властью над Кайтагом, однако он должен был управлять без титула уцмия.
Благородный Эмир-Гамзат горько жалел своего невинного, сосланного в Сибирь брата, о котором не знал - жив он, или мертв. Это чувство сидело у него глубоко в сердце. Со дня разлуки до его ушей не доходило никаких известий о судьбе несчастного Бала-Хана. Он потерял уже всякую надежду услышать когда-нибудь о своем любимом брате, как вдруг, однажды, его слуга сообщил ему о приезде одного незнакомого татарина, который требовал привести его к правителю под следующим предлогом: он должен сообщить дело очень большой важности. Татарин был пропущен и вручил удивленному Эмир-Гамзату письмо и два кремневых камешка как послание от, казалось, уже умершего брата Бала-Хана.
Письмо содержало краткое описание страданий, испытанных несчастным в Сибири, где он находился вместе с отъявленными преступниками. Поглощенный местью, наследник призывал своего брата, как самого близкого родственника к исполнению святого долга кровной мести Адиль-Хану, виновнику своих несчастий и передал ему, согласно обычаю, как символ, два кремневых камешка.
Эмир понимал желание своего брата, однако, как найти удобную возможность, чтобы исполнить наказание? Ведь Адиль-Хан, которого страстно желали принести в жертву, жил в Аварии и был недоступен. Возможность, однако, которая могла помочь исполнить кровную месть, появилась быстрее, чем думал Эмир.
Тем временем Адиль-Хан, как уже указывалось выше, жил на широкую ногу в ауле Балакан, но постепенно столкнулся с необходимостью в его понимании неважной: восполнять убывающие средства на содержание семьи. Большая часть драгоценностей, которые они взяли с собой, к сожалению, иссякала. Постепенно эти средства почти совершенно иссякли и, хотя султан Аварии продолжал ему помогать, однажды приняв помощь в последний раз: Адиль-Хан решил разжалобить своего племянника Эмир-Гамзу.
Он обрисовал ему в самых пронзительных красках свое несчастное положение, обещал отказаться от трона за значительную компенсацию, умолял употребить все свое влияние на русское правительство, чтобы ему (Адиль-Хану) позволили вернуться на землю его отцов. Он был готов войти в полное повиновение русским. Он будет верен и стоек при поддержке их интересов, сколько будет сил. Для пущей убедительности он призывал в свидетели небо и землю, а также просил о секретной встрече с эмиром, чтобы посоветоваться о дальнейшем.
Эмир, прочтя это послание, почувствовал радость, как настоящий тигр, который издали высмотрел себе жертву.
Он надеялся, вступив в переговоры с Адиль-ханом, найти благоприятный момент, чтобы совершить суд кровной мести, которая заполнила всю его душу.
Эмир без промедления поспешил в Дербент к тамошнему коменданту, генерал-полковнику фон Ашенбергу и доложил о том, что уцмий направил ему послание, в котором предлагает провести секретную ночную встречу. Причины этой задуманной встречи ему известны. Исходя из личного опыта он может сделать такой вывод - поскольку уцмий ему ранее не раз демонстрировал своё вероломство, он, ни дать ни взять, и на сей раз замышляет какую-либо подлость против русских. Поэтому он просит разрешения, и это должно быть в интересах русских властей, на эту встречу, которую хочет провести сам и только потом, по его решению и, смотря по обстоятельствам, выступить с отрядом, чтобы наверняка пленить или убить уцмия.
Комендант, не видя обстоятельств, которые бы помешали отдать такой приказ, соглашается.
Эмир-Гамзат тотчас же посылает уцмию свое согласие на предложенную встречу и назначает место высокогорное селение Венджалисса* (Маджалис)- ставя при этом условие, что каждый из них должен привести с собой не более двух спутников. Встреча должна начаться с наступлением темноты.
Эмир-Гамза, разгоряченный в предчувствии мести, явился в условленное место, и ожидал дядю, но в нарушение своих условий спрятал в засаде пятьдесят прекрасно вооруженных воинов. Адиль-Хан явился в точно назначенное время, сопровождаемый своим сыном Мухаммед-Ханом и неким кулинцем из своей свиты. После обмена взаимными лицемерными любезностями, высказанными в форме многоречивых уверений в дружбе и чести, оба правителя уселись по краям раскинутой бурки друг против друга. При этом каждый, с присущей дагестанцам осторожностью, держал свое оружье на коленях со взведенным курком, чтобы в случае предательства моментально быть готовым к ответному выстрелу; ружье Эмира было заряжено двумя пулями, в заряде каждой был камешек от Бала-Хана.
Переговоры длились очень долго. Уцмий описал в соответствующих выражениях все свои неприятности во время отсутствия, жесткое обращение, русских по отношению к его сыну во время его ареста в Дербенте, лишения, которые он вынужден был терпеть во время своего добровольного изгнания вместе со всей своей семьей и т.д. Он закончил свою речь уверениями в том, что он понял сейчас безрассудство своих попыток спастись бегством, отказом от трона и своей страны, горькими раскаяниями и безусловной покорностью всем дальнейшим указаньям русских властей. Если будет возможно, он просил восстановить его во всех прежних правах.
Эмир-Гамзат слушал его внимательно, только кое-где прерывая поток его речи возгласами одобрения и поддержки.
Он заверил его, что употребит все свое влияние у русских, чтобы выхлопотать ему помилование. "Он уже сделал, - добавил Эмир, - кое-что, чтобы добиться благоприятного поворота в деле и имеет поручение от коменданта Дербента сообщить ему единственное предварительное условие. Однако, он может сообщить его только с глазу на глаз, поэтому Адиль-Хан велел своему сыну Мухаммед-Хану и Кулинцу отойти назад и ждать когда он их позовет".
Кулинец безмолвно выполнил приказ своего господина; Мухаммед-Хан же, почувствовав тревогу, остался неподвижно на своем месте.
"Ну, - спросил с любопытством Адиль-Хан, который как будто не заметил этого неповинования своего сына, - и в чем же состоит твое условие?"
"Я сказал тебе, - ответил раздраженно Эмир-Гамзат, - что весть, которую я должен сообщить, предназначена только для тебя; почему же ты не отослал своего сына? Он боится за своего отца?"
"Назад! - крикнул гневно старик Мухаммед-Хан, - ты думаешь, твой отец боится безусого юнца?" На этот раз Мухаммед-Хан выполнил строгий приказ уцмия, однако остался стоять в некотором отдалении, с сильной тревогой, и следил острым взглядом за движениями обоих правителей, насколько позволяла темнота.
Беседа продолжалась еще некоторое время, наконец, он видит, что оба поднимаются с многочисленным пожеланиями, обнимают друг друга и расходятся. Он радостно спешит навстречу окликнувшему его отцу, но тут неожиданно вспыхивает яркий свет в ночи, раздается громкий выстрел - и уцмий, пораженный двумя пулями, падает безжизненный ниц(из ружья вылетели кремневые камешки от Бала-Хана).
Убийца сразу же побежал со своим спутниками к тому месту, где находились пятьдесят вооруженных воинов. Взбешенный Мухаммед устремляется за тремя беглецами, догоняет их и хочет броситься на своих врагов, но в темноте не может отличить Эмира от его спутников; все трое находятся близко, но все они - одинаковых платьях и одинаково вооружены. Эмир хорошо продумал свой план и провел отличное предприятие по устранению своей жертвы.
Мухаммед-Хан имел с собой только пистолет и ружье, и поэтому должен был стрелять по цели наверняка; наконец он подумал, что отличил предателя: он спустил курок ружья и сразил одного, но тут же понял, что ошибся: убитый был не Эмир-Гамзатом. Он выстрелил из пистолета, жертва снова упала. Он бросился, рассвирепевший, на труп тотчас же, надеясь увидеть своего врага, но и на этот раз ошибся. Убитый был вторым спутником Эмир-Гамзата, который спасся каким-то чудом.
Скрипя от ярости зубами, взревев, как тигр, вскочил Мухаммед и ринулся с обнаженным кинжалом за убегающим неприятелем; но тот выиграл за это время значительное расстояние и имел время, чтобы добежать до своих воинов, которые находились в условленном месте; он приказал им стрелять в том направлении, где, как он думал, остался его преследователь; казалось, молния неожиданно вспыхнула в ночи и гром пятидесяти ружейных выстрелов пророкотал, как громкий хохот и эхом прокатился вокруг.
Мухаммед был, однако, далеко, чтобы встретить пули, но неожиданность предательского нападения отрезвляет его; он видит, что здесь находится слишком много противников и спешит назад. Возвратившись к все еще лежащему, окровавленному телу своего отца, он бросается к нему и покрывает уже холодное лицо поцелуями и слезами боли и ярости. Затем он решительно выхватывает пистолет из-за пояса своего отца, как знак кровной мести Эмир-Гамзату.
"Господин, разве Вы не слышите стук копыт коней наших врагов, которые гонятся за нами? - кричит подбежавший кулинец, - Мы должны бежать отсюда!".
Они мигом очутились в том месте, где стояли их лошади, вскочили в седла и помчались прочь быстро, как ветер, гуляющий в степи...
Третья лошадь так и осталась стоять, ибо для нее не осталось всадника.
Труп уцмия был подобран и на следующий день предан земле пленником Эмир-Гамзой с большой пышностью и затратами более чем в тысячу рублей серебром. Поминки длились семь дней, во время которых, по приказу Эмира все жители Кайтага оплакивали своего правителя и поддерживали траур.
После погребения своего дяди Эмир-Гамза отправил сообщение коменданту Дербента с новостью: он освободил Россию от коварного могущественного врага. Русское правительство, демонстрируя признательность за такой шаг, присвоило юному Эмиру чин капитана.
* * *
После смерти уцмия Мухаммед-Хан остался самым старшим в семье, трудности содержания которой становились, между тем, все более ощутимыми. Мухаммед не знал, как он должен помочь семье в нужде. Тут решились его мать и жена искать контактов с шамхалом Тарковским, дружившим с русскими, чтобы шамхал, путем посредничества между этими правителями и тогдашним наместником Кавказа генералом Ермоловым, попытался выхлопотать семье помилование и разрешение вернуться в Кайтаг.
Влияние старого Шамхала Мехти сказалось в деле, генерал Ермолов пошел навстречу, им было дано разрешение вернуться к обнищавшей уже семье уцмия дающее право на управление аулом, с возможностью получать необходимый доход.
Правда, все эти земли остались, по-прежнему, под управлением Эмир-Гамзата.
Несчастной семье, к сожалению, мало помогал доход, получаемый с отдельных малых аулов, их нужда росла день ото дня. Тогда предприимчивый Мухаммед предложил выход - путем выполнения каких-либо важных услуг вновь завоевать дружбу и доверие русских и, где можно, производить оспаривание принадлежащих отцу земель.
Случай, чтобы провести задуманное, выдался очень скоро.
В ущельях Кайтага каждую минуту угрожал путникам могущественный и страшный разбойник по имени Абдулла-Бег, сын кади Табасарана. Он приносил так много неприятностей, что его имя везде произносилось с ужасом, и русское правительство обещало большую награду за его голову.
В прошлые два года, из-за неразберихи среди правителей Кайтага, верх в крае взяли разбойники, и единомышленников Абдуллы развелось так много, что русские снова объявили охоту на него. Однако, как и прежде, попытка выманить смелого предводителя разбойников из своего убежища не принесла успеха. Храбрый Мухаммед-Хан предложил господину фон Ашенбергу свой план, построенный на хитрости и ловкости, и обещал, рано или поздно доставить ему разбойника, если бы русское правительство гарантировало ему после этого возвращение отцовских владений. Условие было принято.
Молодой правитель вступил вскоре лично в банду Абдулла-Бега, чтобы рядом со страшным разбойником проверить свою ловкость и изучить его образ жизни, и, как только представится случай, доставить его живым в руки русских. После нескольких смело проведенных набегов он завоевал доверие Абдулла-Бега, но скоро понял, что не сможет достигнуть своей цели таким способом, а разработанный им план может провалиться, так как он не учел заранее осторожность и бдительность предводителя разбойников.
Мухаммед-Хан вернулся к коменданту Дербента и доложил ему, что доставить разбойника живым невозможно.
Поэтому он придумал новый хитрый план, как заполучить разбойника силой. Он просит для его проведения четыре пуда пороха. Этот порох ему доставляется, и Мухаммед собирается в обратный путь, однако не этот раз, для безопасности, берет нескольких верных спутников: Дженка-Аль-буда, Джиул-Махмета, Уруч-Махмета и нескользких кулинцев для прикрытия.
Разбойник перед наступлением ночи делал стоянку в зарослях необозримого леса - рядом с маленьким дагестанским аулом, где находилось жилище Абдулла-Бега. Там стояла умная обученная лошадь, скрытая в кустарнике, а бдительный разбойник прятался в сплошной непроглядной кроне высокого дерева.
Мухаммед ведет своих спутников только по ночам, хорошо известными ему тропами, пролегающими в чаще. Они приходят на чистое место, откуда было видно, как на расстоянии двадцати шагов, словно маленькие крепости, раскинулись дома аула. Вокруг господствовали покой и глубокая темнота, все жители аула крепко и глубоко спят; только в доме Абдулла-Бега горит свет, там еще и не думали идти на покой. Сквозь щели закрытых оконных ставен проникал слабый свет лампы; там мелькали тени многих людей, усердно ведущих какую-то беседу. Оттуда доносились до прислушивающихся звуки непонятных слов. Может быть, Абдулла-Бег отдыхал среди жен под веселую трапезу, после завершения трудного дня? Или он был занят составлением новых планов на предстоящий день? Или делил полученную добычу среди своих алчных товарищей бандитов? Так или иначе, но он был занят; большего Мухаммеду и не нужно было знать. Он торопился, чтобы закончить затемно необходимые приготовления к выполнению своего плана, он взял Альбурка и Уруч-Махмета, которые несли порох с собой в селение, прокрался в нижний ярус дома Абдулла-Бега; в середине его расположился хлев. Он высыпал принесенный порох в принесенный из кухни большой котел, и присыпал затем собранной вокруг землей, затем поставил его в нижнем углу широкого деревянного стойла, среди таких же котлов, внешний вид которых полностью совпадал с ним.
Затем он проводит от маленького, сделанного под котлом отверстия, пороховую дорожку, поджигает ее и быстро убегает прочь со своими спутниками обратно, в чащу леса. Там все ожидают взрыва в молчаливом напряжении.
Уже прошли почти полчаса, в течение которых не было издано ни малейшего шороха, и свет все еще был виден сквозь оконные ставни, и беседа там живо продолжалась, как и раньше, а взрыва все не было. Мухаммед больше не мог находиться в напряжении, он рассчитывал, что пороховая дорожка уже должна была бы догореть, и хотел было сам идти к дому, чтобы предпринять какие-либо меры к ускорению взрыва. Однако, от того отчаянного шага его удержал верный Уруч, который был готов отдать свою жизнь раньше, чем подвергать смертельной опасности своего господина. Он взял запал и пошел вдоль пороховой дорожки, которая начиналась от самого дома, и уже почти достиг дверей хлева, как вдруг раздался взрыв страшной силы. Тотчас же поднялось со всех сторон шипящее море огня, распугавшее всех и вся. Затем последовал страшный шум, как будто одновременно смешались канонада, буря и гром. Верхнюю часть дома подкинуло в воздух и она, упав, похоронила всех, находившихся внутри, под своими обломками.
Абдулла-Бег со всей семьей, слугами и гостями, всего - семнадцать человек - ушли в мир иной, и лишь маленький ребенок, самый младший из сыновей Абдуллы, уцелел каким-то невероятным чудом...
Полный ужаса, сам зачинщик чудовищного злодеяния смотрел на результат преступного замысла. Сквозь ночной шум до их местоположения доносились голоса жителей аула, которые смотрели на это ужасное зрелище, как на необъяснимый спектакль, но были настолько запуганы, что никто не отважился покинуть свое жилище.
Наконец, прошло первое потрясение. Теперь Мухаммед-Хана волновало, как снова найти отважного Уруча, который жертвовал жизнью ради него. Он боялся, что преданный, Уруч погиб при взрыве. Мухаммед не мог его оставить ни живым, ни мёртвым.
После долгих, тщательных поисков он нашел, наконец, несчастного. Тот лежал, наполовину обожженный, среди дымящихся развалин дома. Мухаммед подобрал его, дружески утешая, перевязал его раны так, как позволяли обстоятельства, и доверил, его заботам своих людей. Он повел соратников злодеяния назад тем же путем, через заросли леса, до тех пор,
пока они не вышли к цели. Прибыв в Дербент, он сделал коменданту подробный доклад об исполнении своего, полного опасностей, намерения. Господин фон Ашенберг, со своей стороны, сообщил о происшедшем правителю Кавказа и предоставил Мухаммед-Хану обещанную награду.
После соответствующих распоряжений Мухаммед-Хану в 1825 году стали принадлежать три аула: Кола, Великент и Сфелих (Селик) всего 250 дворов, из владений, ранее принадлежавших его покойному отцу.
Джанка-Альбур, Джул-Махмет и счастливо выздоровевший, Уруч-Махмет были награждены каждый золотым орденом святой Анны с лентой.
Кулинцы же, однако, остались без вознаграждения, о чем они напомнили в 1832 году, когда генерал барон фон Розен посещал Дагестан. После этого барон подал прошение об их награждении, как участников уничтожения семьи Абдулла-Бега. Письмо с прошением дошло до императора, который велел заплатить каждому из кулинцев по 75 рублей серебром, однако издал строгое предписание, в котором он выразил свое высочайшее неудовольствие по поводу разрушения дома Абдуллы, когда для того, чтобы наказать бандита, вместе с ним погибли 16 невинных жертв. Он приказал, чтобы в будущем подобные предприятия проводились осторожно, и никогда так жестоко. Иначе, вместо свидетельства милости и наград, такие мероприятия могут принести только его неудовольствие и наказание...
После того, как Мухаммед-Хан успешно провел свое покушение, забегая вперед, мимоходом замечу, что в 1826 году, во время экспедиции полковника Дюстерлока против Табасарана, Эмир-Гамза погиб в кровавой битве при Бент-Мешаке.
Прошел слух, что во время секретного похода, в битве на землях Джамав-Бека, младшего брата Мухаммед-Хана, Эмир-Гамза пал жертвой кровной мести, однако, подтверждений этому нет. После смерти Эмира управление Кайтагским уцмийством перешло к обоим его младшим братьям - Бек-Бале и Эльдер-Беку. Мухаммед-Хан не смог надолго пережить своего двоюродного брата Эмир-Гамзата. При осаде крепости Бурная, в 1832 году, а в это время он служил в охране генерал-майора Коханова, молодой наследник скоропостижно скончался в результате короткой, но сильной болезни. Говорили, что он был отравлен по сговору с братом Эмир-Гамзата, однако, доказательств этому не нашлось.
Бек-Бала и Эльдер-Бек всегда демонстрировали, следуя примеру своего покойного брата, надежную верность и преданность русским; они употребили все свое влияние, чтобы добиться освобождения несчастного Бала-Хана, который, как мы видели в начале этого рассказа, теперь после отречения и смерти Адиль-Хана, не должен был томиться в ссылке, в Сибири.
В 1831 году Бала-Хан вернулся после многолетней разлуки на родину, в Кайтаг. Но здесь он встретил новое страдание. Он воспылал сильной любовью к прекрасной Бэле, овдовевшей дочери Адиль-Хана, его дяди, жертвы его кровной мести, павшего врага.
Бывший муж Бэлы, сын Шамхала-Мехти, умер, и Бала-Хан, когда время траура прошло, стал просить ее руки. Не желая давать согласия претенденту - врагу, её брат придумал причину - он не согласится до тех пор, пока не выдаст свою сестру замуж за Шах-Аббаса, младшего брата ее прежнего мужа. Счастливая супружеская пара еще и сегодня живет в ауле Буйнак в шамхальских владениях.
Здесь, на диких землях Кавказа, где не читали "Вертера", любовь не столь сентиментальное чувство, как у нас в стране. Азиат не убивает себя из-за несчастной любви, однако убивает любимую, если ему препятствуют обладать предметом своего обожания. Бала-Хан вскоре почувствовал ложь и невозможность добиться своего. Тем временем, он завоевал сердце прекрасной дочери правителя из аула Кюстек (Костек). С невероятной спешкой стали готовиться к свадьбе. Уже был назначен день торжества, был внесен калым (кэбин). Согласно обычаю, богатые подарки жениха уже были готовы отправиться к дому невесты на вьючных животных. В это время в доме Бала-Хана собралось множество приглашенных гостей, весело пирующих и ликующих.
Кто бывал в Дагестане, знает его правителей и благородство этой земли, здесь упорно следуют постулатам своей религии, и, если живешь, злоупотребляя вином, великий пророк и священная книга тебя накажут.
Несчастье обрушилось неожиданно на светящегося счастьем Бала-Хана; во время своего радостного и счастливого события он сидел среди своих гостей, и, вдруг неожиданно наклонился, к ужасу всех присутствующих, упал на землю и умер, как будто получил неожиданный удар.
Мы не беремся описывать ужас гостей и отчаяние невесты, нам не удалось исследовать непонятные до сих пор причины внезапной смерти Бала-Хана.
Только ходили слухи, что его братья, которые правили до него, пытались его устранить. При тщательном рассмотрении, которое я провел, я понял, что слухи могли противоречить истине. Я думаю, что несвоевременная смерть Бала-Хана стала естественным результатом его неумеренного употребления спиртных напитков. Уже в холодной Сибири он охотно нес, в силу легко объяснимых причин, ношу частых выпивок. После своего возвращения, он слишком охотно предпочитал солнечному виноградному соку своей родной земли огненную водку из Тобольска.
Берлин, издательство Королевской секретной службы,