Аннотация: Я сижу в полутьме, и рука моя прилежно водит по строчкам. Где-то далеко грохочет поезд, бессмысленно катясь по рельсам, протянутым в бесконечности.
Я сижу в полутьме, и рука моя прилежно водит по строчкам. Где-то далеко грохочет поезд, бессмысленно катясь по рельсам, протянутым в бесконечности.
Назойливо тикают часы. Рядом лежат пряники и тепловатая вода в бутылке - иной раз хочется пожевать чего-нибудь.
Дом вокруг меня - один из бесчисленных островков быта в Вечности. Она незримо течет снаружи, и я слышу ее ровное дыхание. Это шум ветра в соснах... Великолепные стройные деревья раскачиваются из стороны в сторону, шевеля ветками. Так было с незапамятных времен, так есть, и, смею надеяться, так будет.
Ритм сосен действительно вечен - я чувствую это, глядя в окно. В душе появляется замечательное спокойствие, а тихий шелест ласкает израненный слух. Что может быть прекраснее подобного звука!
Но мне все равно грустно. Теперешнее лето - лето лишь по названию! - суть тонкая перемычка между двумя периодами, не сказать эпохами моей жизни. Похоже, с окончанием школы кончилось и детство. "Куда уходит детство...", - вспоминаю я старую песенку, и печаль наполняет меня с новой силой. А сосны шумят.
Как я понимаю Снусмумрика! Так хочется иногда все бросить и уйти - не куда-нибудь, а просто так. Идти по древнему лесу, тихо ступая по прелым листьям. На ночь закутаться в одеяло - и можно ночевать на земле, а дождь не страшен. Развести костер и с наслаждением протянуть к нему озябшие руки.
Может, это и есть счастье? Полная свобода от всего. Но что делать, если тело начинает казаться маленькой клетушкой, куда заключена трепыхающаяся, как птица, душа. Она рвется на свободу - но тщетно. Раствориться бы в ночном ветре, поплыть в прохладной выси - не думая ни о чем...
Да уж, чего только не придет в голову поздней ночью! Как жаль, что я не знаю человека, к которому можно прийти и выплакаться в жилетку: послушай, мне плохо, мое сердце ноет - сам не знаю, почему, а из глаз катятся слезы... Я один на всем белом свете - и как я счастлив, что есть ты. Ты так внимательно меня слушаешь, участливо кивая головой... И вот, благодаря тебе, я снова спокоен. Сердце по-прежнему ноет, но ты сопереживаешь мне, и я уже не чувствую себя таким одиноким.
Но некому, некому меня понять - и я сижу в темноте, внимая дыханию Вечности, и грущу. О чем? Не знаю...
... Кажется, я задремал. Мне снились какие-то странные, невыразимые стихи, завораживающие разум. Они проникли вглубь моей сущности и растворились в ней, принеся смутное ощущение беспокойства. Что-то о Коне - почему-то именно с большой буквы - и его седоке... Но я забыл, забыл, как звучали эти стихи. "Черен как ночь он, и в глазах его звезды..." - примерно в таком духе.
Пытаясь вытряхнуть из головы сожаление о приснившихся строках, я поднимаюсь из-за стола и на цыпочках крадусь к выходу, боясь разбудить родных, чье ровное дыхание доносится из соседней комнаты.
Сижу на крыльце, вдыхая прохладу ночи. Какое счастье, что сегодня отключены эти нелепые фонари, безжалостно рассеиваќюќщќие романтику. Луны тоже нет, и единственный источник света - звезды. Наивно, конечно, но как приятно думать, что наша родина - где-то там, среди этих мерцающе колючих маячков Вселенной. Вот истинное сокровище, не имеющее цены, и оно не подвергается грязному "купить-продать".
Я постепенно отвлекаюсь от своих мыслей, и кровь стынет в моих жилах. Часть неба заслонил кто-то огромный и черный.
Это - Конь. Я медленно встаю и робко иду к нему, замирая от страха. Меня бьет дрожь, но какая-то неведомая сила удерживает меня от того, чтобы броситься в бегство.
Действительно, он чернее ночи. Его грива подобна шелку, а копыта серебряные. Сам не пониая, что же со мной происходит, я заговорил нараспев:
- О, Конь! Чернее ночи ты, серебряные копыта твои попирают землю, а твоя голова выше звезд. Позволь мне отправиться с тобой, рареши мне оседлать тебя. Ты вихрем взметнешься в небо, пронесешься по нему кометой, выбивая копытами из звезд искры. Мы пролетим и над каменным морем, чьи волны навеки застыли в бушующем протесте, и над светящейся ночью пустыней, и над страшным городом безумных не-людей. Да, я прекрасно понимаю, что назад дороги нет. Наконец ты опустишься в заколдованном лесу, в самой его глуши, чтобы пощипать травки, а я тем временем загляну в Родник Забвения, чтобы в первый - и в последний раз увидеть отражение собственной души. Уже ради этого стоит отправиться в этот путь. Потом я умоюсь из Родника, напьюсь вволю его волшебной воды, и забуду себя. Какое это счастье! Разом исчезают все воспоминания - хорошие и плохие, веселые и грустные. На душе становится легко, чувствуешь себя в буквальном смысле новым человеком.
И вот я опять, уже ничем не обремененный, вскочу на тебя, и мы продолжим наше странствие в этой Вечной Ночи. Возьми же меня с собой, о Конь! - молил я.
Ответ пришел сразу - а может, я знал его заранее? Словно какой-то голос тихо сказал внутри меня:
- Еще не пора...
Это было все. На прощание Конь нагнул ко мне голову и посмотрел прямо в глаза. И я увидел бездну, усыпанную звездами. Неведомый мне ранее холод сковал все мои конечности, а сердце в груди превратилось в ледышку.
Легкое дуновение - и вот я снова один. С трудом переводя дыхание, дрожа от холода, я прокрался к постели и тяжело на нее опустился. В доме я скоро согрелся, но сердце-ледышка никак не оттаивало и больно кололо меня изнутри. Я снова заснул, и пригрезилось мне нечто совсем уж странное...
Я шел по совершенно невообразимой местности. Ровная земля была покрыта тающим льдом, все залила вода. Лед весь как-то вздыбился, взбугрился, его пронизывали непонятные пузыри, большие и маленькие.
Почти все пузыри медленно увеличивались в размерах. Наступив на некоторые, я прорывал их, и изнутри вырывалось желтое пламя. Я испугался и старался обходить пузыри покрупнее и вообще идти полегче. Очень большие пузыри непосредственно на моем пути не располагались, но на растоянии нескольких десятков метров виднелись бугры приличных размеров. Они с хлопаньем раскрывались, и из них также вырывались языки желтого пламени. Но здесь они приобретали какую-то сложную структуру и вообще двигались поразительно медленно.
Косясь на загадочные пузыри, я упорно шел вперед и наконец вспомнил, кто же я такой и почему здесь.
Дело происходило на дальнем Севере. Один геолог забрел сюда и радировал какой-то бред, но наверху отнеслись серьезно, прислали ученых, огородили территорию и устроили научно-исследовательскую станцию. Геолога не нашли, и сообщений от него тоже больше не поступало - он бесследно исчез, оставив палатку и снаряжение. По официальной гипотезе, он вдруг свихнулся, все бросил и убежал в тундру, где и погиб.
Огненная пустошь издавна известна этнологам из россказней местных, но никто не думал, что она существует.
- Ой, гиблое место, однако, - причитали старые чукчи. - Была моя молодая, раз забрела, насилу выбралась. А соседа моего сын вообще не вернулся. Забрали его злые духи.
А я иду к самому сердцу Огненной пустоши, туда, где пузыри достают человеку до пояса, где еще неизученное недавно открытое учеными дельта-излучение достигает своего пика.
Кажется, я правительственный репортер, и должен что-то об этом написать, но охватившее меня иррациональное чувство невозможно передать. Если и попытаться, сидеть мне в смирительной рубашке.
Ну, вот и палатка виднеется, до темноты дойду. Отшагав еще с полкилометра, я наконец подошел к палатке. Никого не слышно.
- Эй, - нерешительно позвал я. - Было как-то неловко повышать голос в таком тихом месте (легкое хлопанье пузырей не в счет). Я решил подождать, пока кто-нибудь выйдет, и повернулся спиной к палатке. В темноте языки пламени выглядели очень красиво, и теперь они были уже чуть ли не с человека ростом. Почему-то мне вспомнились цветы...
Что-то твердое уперлось сзади в мою кутку, и мужской голос рявкнул:
- Не двигаться! Руки! Отвечай, кто такой! - Похоже, это был голос Гурвича, но какой нервный он стал с тех пор, как мы виделись на той пресс-конференции год назад.
- Спокойно, Гурвич, - осторожно сказал я. - Я не злой дух ночи, я всего лишь правительственный репортер. Сегодня меня высадили в нескольких километрах от вас, поэтому у меня из снаряжения лишь компас, приспособления для бумагомарания... ну, и бутерброды. Могу угостить, а то вас, верно, уже тошнит от пеммикана.
Говоря это, я медленно опускал руки и поворачивался к ученому. Господи, на кого он стал похож! Всклокоченная бородища, безумно сверкающие глаза. Последнее время он явно собой не занимался. Если прибавить, что Гурвич все время нервно грыз ногти, общаться с ним было весьма неприятно.
Однако он нехотя опустил двустволку, пожал мне руку и даже попытался рассмеяться, но смешок вышел каким-то жалким и одновременно зловещим.
- Извините за такой прием, - нервно трещал он. - Живешь здесь, и свихнуться недолго. Это проклятое дельта-излучение сводит нас с Мухловым с ума. Понимаете, оно пульсирует, его пульсация все усиливается, и все время нарастают какие-то сложные циклы. Похоже, за все наше пребывание здесь главный цикл так и не завершил свой очередной оборот. Хотя что это я, проходите в палатку.
Да, это было настоящее царство науки и эксперимента - такой бардак, что черт ногу сломит. Ящики, куски брезента, пустые и нераспечатанные консервные банки, просто всяческий мусор и много, много проводов и датчиков, тревожно мигающих, щелкающих и попискивающих. Хуже, чем на атомной станции.
Другой ученый - Мухлов - принял меня более спокойно. Он выглядел поаккуратней, своего коллеги, и, кажется, был немного старше, о чем свидетельствовали тронутые сединой когда-то густые волосы. Старик посасывал трубку и сосредоточенно что-то записывал в журнал наблюдений, производя впечатления уверенного в себе исследователя.
- А, здравствуйте, Петр Сергеевич, - поприветствовал он меня. - Располагайтесь и чувствуйте себя как дома. Прошу извинить за обстановку, - крайний Север, сами понимаете, не до удобств.
Мы поужинали моими бутербродами и пеммиканом, запивая их кипяточком, мне устроили нечто вроде походной лежанки из ящиков и брезента, и вот наконец меня ввели в курс дела, попросив ничего сразу не записывать. "Я не хочу оказаться в лечебнице", - сардонически заявил Гурвич. "Я тоже", подумал я и запихал блокнот и перо подальше.
- Так вот, как вы уже знаете, здесь происходит нечто странное, - спокойно говорил Мухлов.
- Это я заметил, - невежливо вставил я. Он нахмурился, но продолжал:
- Видимо, где-то внизу, в недрах Земли, образуется газ либо плазма, и выходит здесь на поверхность. Он размягчает лед и вздувает эти пузыри. При контакте с воздухом газ - если это газ - воспламеняется, если же это плазма, то она просто становится видной. Вполне возможно, что это именно плазма, поэтому известные вам выбросы так напоминают солнечные протуберанцы.
Я хотел сказать, что мне они напомнили цветы, но побоялся навлечь на себя праведный гнев ученых и благоразумно промолчал.
- Однако моя теория не объясняет всего, потому что никакие методы анализа ничего не дают. Я считаю, что наши приборы несовершенны, но кто-то другой наверняка бы заявил, что мы имеем дело с нематериальным - или даже божественным явлением. - И он покосился в мою сторону, так как помнил мои статейки о различных антинаучных чудесах. - Во всяком случае, единственное, на что мы можем положиться в наших исследованиях, - это дельта-излучение, но и оно ведет себя крайне неправильно, опровергая все теории о лучах. Не буду вам разъяснять детали, потому что это очень тонкие, да и ненужные газете нюансы. Завтра мы отведем вас к ограниченному сектору - там фиксируется наиболее высокий уровень излучения.
Наутро был один пеммикан, и я с сожалением вспомнил о бутербродах. Ученые взяли все необходимое, нагрузили и меня каким-то оборудованием, и мы зашагали к центральной точке Огненной пустоши.
- А это ваше дельта-излучение влияет на здоровье человека? - поинтересовался я.
- Пока мы ничего не замечаем, но если как-то влияет, то мы с Гурвичем обречены. После посещения огороженного сектора - и вы тоже. - Сурово ответил Мухлов.
Мы пересекли невидимую линию, отмеченную через каждые десять метров красными флажками, прошли еще метров двадцать. Гурвич и Мухлов разобрали снаряжение и разбили миниатюрную станцию.
- Вон там, в десяти шагах, - махнул рукой Гурвич, - находится эпицентр Огненной пустоши. Из него бьет просто фонтан дельта-лучей. - Я взглянул и увидел просто чудовищный пузырь с меня ростом. Пузырь, похоже, обеспокоил и ученых.
Они включили счетчики, и нас троих испугало их безумное верещание. Гурвич схватил ленты с непонятными кривыми и сунул их в нос Мухлову.
- Позвольте поздравить вас, дорогой коллега! - радостно заорал он. - Мы присутствуем при завершении цикла!
Земля содрогнулась, и пузырь с треском разлетелся на куски. И мы увидели Огненный Цветок. Никакая не плазма, не газ - какая-то совершенно иная, чуждая нам форма жизни. Он навеки остался в моей памяти.
Мощный желтый стебель не спеша выпрямлялся, расправляя листья. Огненный бутон поднимался все выше и наконец остановился где-то на уровне головы человека.
- Сейчас он расцветет, - прошептал я.
- Вы с ума сошли! - пробурчал Мухлов. - Это же не цветок, а протуберанец с новой степенью сложности строения структуры. - Несомненно, это было умно сказано, но насколько отдавало фальшью, боязнью поверить в невозможное!
И Цветок начал распускаться. На светящемся бутоне прорезались ослепительные линии, и огненные лепестки медленно раскрылись. Изнутри Цветка било сверхяркое, ослепительное до боли в глазах, кажущееся белым, излучение. Но раскрылся он так, что дно бутона нельзя было увидеть. "Я должен посмотреть, что же там такое. Нет, не для прессы - для себя" - решил я и щурясь пошел к цветку. Странно, но никакого жара я не ощутил.
- Остановитесь! - кричали ученые. - Вы же сгорите! Ваше безрассудство может иметь непредсказуемые последствия! Ни шагу больше!
Но я их не слушал, и боясь, как бы они меня не оттащили, ускорил шаг. Цветок словно угадал мои мысли и повернулся в мою сторону. "Он хочет меня сожрать" - мелькнула в голове трусливая мысль, но я отбросил ее.
Из Цветка на меня пахнуло теплом, и я ощутил его странный аромат. Я вдруг потерял вес, и ноги оторвались от земли. Я медленно поплыл к устью Цветка... Глаза уже не болели, и я мог взглянуть в эту сверкающую бездну; до моих ушей донеслось что-то вроде хора голосов...
Я лежал на своей кровати, и солнце, бившее в окна, ослепляло меня. Или то был Огненный Цветок?..