Мой дед был довольно состоятельным человеком. Звали его Мусой, прибавляя к имени "бек", что означало принадлежность к высшему сословию. Так появилась наша фамилия - Мусабековы.
Отец Имин Мусаевич Мусабеков родился в Китае, в городе Кашгаре, в 1892 г. Учился сначала в Шанхае, потом в Париже, где закончил финансовый экономический колледж. Он в со-вершенстве владел русским, узбекским, китайским, уйгурским и французским языками.
Когда отец вернулся из Парижа, дед познакомил его в Пекине с крупным финансистом, которому принадлежали банки во многих странах, в том числе "Русско-азиатский банк" в Коканде (ныне этот город находится на территории Ферганской области Узбекистана). Отец был назначен туда доверенным банкиром. Сейчас эта должность называется "управляющий банком".
Маму мою звали Халима. Отец ее был фабрикантом. Его предприятие находилось в Ташкенте, а фи-лиал - в Андижане (сейчас это областной центр в Узбекистане). На фабрике делали фаэтоны, телеги, кареты, седла и уздечки для лошадей.
Дед по матери Саховуддин был высоким, красивым, с длинными усами. Любил нарядно одеваться - носил белые рубашки (летом - шелковые, зимой - шерстяные), под-поясанные черной шелковой тесемкой, и сапоги, а в руках всегда держал тонкую длинную тросточку. Ездил дед в одноместном фаэтоне без кучера, запряженном белой лошадью.
История знакомства родителей достаточно романтична. Отец мой часто приезжал в Ташкент по делам и останавливался в доме у своего рассыльного почтальона, работавшего в Кокандском банке. А почтальон был соседом моей будущей мамы, и поэтому отец, бывая в Ташкенте, мог иногда ее видеть.
В то время мама была полной, красивой 15-летней девочкой. Она училась в старом женском лицее (медресе). Маме нравился сын богатого купца Искандер, учившийся в мужском медресе. И ему она нравилась. Но вот появился мой отец и полю-бил маму. В то время ему было 27 лет, он уже был женат, имел двоих детей. Отец посватался к матери, дед Саховуддин не возражал, и в 1917 году они поженились. А Искандер, любивший мою мать, был очень обижен. Сказал, что "Саховуддин продал свою дочь за банкира", и уехал в Крым. Там он поступил на работу в НКВД (ЧК). Уже полковником, Искандер в 1933 году приезжал в Ташкент, был у нас в гостях. Очень удивился, узнав, что меня зовут Искандер.
А дело было так. Когда я родился (в 1926 году), то отец спросил у матери, какое бы она хотела дать мне имя. Мама молчала, тогда отец улыбнулся и сказал, желая сделать жене сюрприз: "Назовем его Искандер". А мама - заплакала.
Перед свадьбой дед Саховуддин поставил отцу три условия: во-первых, принять российское подданство; во-вторых, никогда не увозить его дочь из страны; а в-третьих, построить ей дом, и чтобы дом был оформлен на ее имя. Все условия были выполнены.
Вскоре после женитьбы отец поехал в Кашгар, чтобы развестись с первой женой и привезти дочь Хайринисо. Ей тогда был всего один год. Отец очень хотел, чтобы она стала пианисткой. Поэтому, когда девочка подросла, отдал ее сначала в музыкальную школу, а затем - в соответствующее училище. Но музыкантом она так и не стала, а в итоге вышла замуж за заведующего складом в колхозе "Кизил кадам" ("Красные шаги").
После революции отец работал управляющим Все-союзного объединения курортов. Ездил он в двухместном фаэтоне, запря-женным двумя лошадьми. На службу уезжал точно в 9:30, а возвращался к 16:00 - тогда в стране был пятичасовой рабочий день. Пообедав, отец ложился отдыхать, а вечером обычно приходили гости, играли в преферанс, в шахматы. Большим успехом пользовались мамины пироги, торты, рулеты, печь которые она научилась в кондитерской у своего дяди. Дома была огромная кухня с русской печью, где мама и хозяйничала.
Среди гостей помню человека с большой головой. Я его очень боялся. Впоследствии узнал его по фотографиям: это был секретарь ЦК Компартии Узбекистана Усман Юсупов.
Мой дед Мусабеков, живший в Китае, умер в 1930 году. Отец очень переживал, плакал. В 1933 году к нам приезжала погостить его мать, моя бабушка Хурихон. Я называл ее "старшая мама". Она хотела увезти меня с собой в Кашгар и часто го-ворила мне: "Я подарю тебе осленка и жеребенка. Будешь сам ездить в фаэтоне!". Папа молчал, а мама категорически отказала.
2. АРЕСТ ОТЦА
12 января 1938 года папа не вернулся домой. Мы ждали всю ночь. На следующий день пошли к нему на работу. Одна сотрудница рассказала, что к товарищу Мусабекову пришел какой-то военный и они ушли вместе. Затем отец вернулся и сказал: "Если подойдут сроки выдачи путе-вок, то действуйте без меня. Вот вам ключи от сейфа".
Мы с мамой очень удивились и растерялись, так как, кроме Искандера, никаких друзей, носивших военную форму, у отца не было, а Искандер был в это время в Крыму.
Искали во всех больницах, даже в морге, но отца нигде не было. В 4 часа утра неожиданно пришли трое военных, и, показав ордер, начали обыск, который продолжался до 12 дня. Они ничего не нашли, забрали лишь охотничье ружье. И только тогда мы узнали, что отец арестован как враг народа. Это было 15 января 1938 года.
После ареста отца все родственники от нас отвернулись, они боялись к нам приходить. Мы ничего не знаем про них до сих пор.
Ежедневно в 4 часа утра на мотоцикле стал приезжать следователь Соловьев. Он кричал на маму, говорил, что арестует ее, а меня заберет в детский дом для беспризорных или в трудовую колонию, если она не ска-жет, с кем дружил отец и кто приходил к нам в гости.
Так про-должалось до 1940 года. Каждый день приезжал следователь и допрашивал маму. Еще с вечера она собирала два свертка: побольше - мне, поменьше - себе, на случай, если заберут ночью.
В то время мы жили очень трудно, почти нищенствовали. Мама была издергана до предела. Однажды зашла в гастроном. Увидела на прилавке шоколад, взяла одну плитку и невольно побежала. Продавец, заметив, бросился за ней с криком: "Держите воров-ку!". Какой-то прохожий остановил его и сказал с укором: "Мало ты нас обсчитываешь, не стыдно тебе бежать за ней? Ведь плитка шоколада стоит всего 70 копеек". Продавец вернулся, а я побежал за мамой. Она плакала и проклинала отца, оставившего нас в таком тяжелом положении. "Как он мог стать врагом народа? Как он мог думать о том, чтобы убить Сталина?!. Зачем он женился на мне?" - плакала и мяла шоко-лад, который уже совсем растаял.
Потом она долго мыла руки, а никто из нас не притронулся к этому шоколаду.
--
СЫН "ВРАГА НАРОДА"
Я тогда учился в 6-ом классе. Учительница русско-го языка и литературы, заходя в класс, обычно говорила: "Вы счастливые де-ти! Сталин вам помогает, проявляет о вас заботу. Он любит детей. Но вот появились враги народа и хотели убить Сталина". Ребята вскакивали, начинали крича-ть: "Отец Искандера - враг народа! Бей его!!" - и принимались меня бить. Учительница, смотря на это, довольно улыбалась. Я убегал на улицу, вытирал слезы, плакал и говорил: "Папа, почему ты так поступил? Неужели ты не думал о нас? Зачем тебе нужно убивать Сталина?" После этого я ходил по улицам, в класс не возвращался. Боялся, что меня опять будут бить.
Мы жили очень тяжело, денег порой не хватало даже на хлеб. Как-то раз директор школы увидел. что я и мама стоим на улице и просим милостыню, и был очень удивлен. Он оказался добрым человеком, маму принял на работу в школу уборщицей, а учительницу русского языка и литературы отругал.
В 1940-ом году нам повезло: у нас появилась квартирантка. Одну комнату мама сдала заведующей детским садом Солтановской. Оказалось, что председатель НКВД водит своего ребенка именно в этот детский сад. Солтановкая как-то встретила его и сказала. что следователь Соловьев постоянно приходит к нам домой, кричит на мать, угрожает, что арестует ее. Видимо, председатель НКВД запретил своему подчиненному делать эти визиты, так как после этого они, наконец-то, прекратились. Квартирантка оказала нам еще одну услугу - мама умела хорошо готовить, и она приняла ее на работу в детский сад поварихой.
Угнетали не только материальные трудности, но и то, что вдруг мы оказались отверженными, семьей врага народа. Казалось, незачем и не для чего жить.
При селекционной станции имени академика Шредера под Ташкентом было подсобное хо-зяйство. В 1939-м году меня пригласили туда поработать, собирать картошку. Недалеко от станции находи-лось глубокое озеро. Там я иногда плавал, загорал. Но однажды - решил утопится, не хотел быть сыном врага народа.
... Я чувствовал, как медленно ухожу под воду. Открыл глаза, увидел прямо над головой сквозь толщу воды огромный диск солнца, и обрадовался, что тону. Но вдруг кто-то подплыл, обхватил меня и вытащил на берег.
Я сказал этому человеку:
- Зачем вы меня спасли?! Я хотел утонуть.
Он спросил:
- Что с тобой произошло? Ведь жизнь так хоро-ша, а ты хочешь умереть! Вообще, где ты живешь? В этих краях я тебя не видел.
- В Ташкенте, - ответил я.
Он привез меня домой, поговорил с мамой и сказал ей, чтобы больше меня не отпускала на станцию.
--
"ХОЧУ НА ФРОНТ, ЧТОБЫ МЕНЯ УБИЛИ"
В 1941 году, когда началась война с фашистской Германией, я решил пойти добровольцем на фронт - хотел, чтобы меня убили.
С заявлением пришел в военкомат, к комиссару. Он спросил, сколько мне лет.
- Пятнадцать.
- Исполнится тебе шестнадцать, все равно заберу. А сейчас, если действительно хочешь помочь фронту, вот направление на завод "Красный Октябрь", эвакуированный из Ростова. Вчера оттуда звонил директор, говорил, что не хватает рабочих рук.
Завод этот действует в Ташкенте и поныне. Сейчас он называется "Узбексельмаш".
Я пошел на завод. Строительство только начиналось, поднима-ли стены. Нашел служащую, которая ведала приемом на работу, и подал ей направление. Она обратилась к сидевшему рядом молодому человеку:
- Если хочешь, Саша, возьми к себе в цех этого паренька, покажи, что ему делать, и объясни наш девиз - все для фронта, все для победы.
Эта женщина также сказала, что слышала, будто товарищ Сталин должен издать указ, по которому работников военных заводов на фронт забирать не будут. "Наверное те, кто не хочет на фронт, хлынут теперь на завод".
- Как тебя зовут? - спросил парень.
- Искандер.
- Что значит "Ис-кандер"?
Я объяснил, что Александра Македонского на Востоке называли Ис-кандер Зулкайхор (Зулкарнайн - ???) .
- А, значит ты мой тезка? Ну что ж, идем, Саша, - сказал он, и мы поехали на вокзал.
Там выгружали станки из вагонов. Мы взяли один, погрузили на машину и повезли на завод. Сделали для него че-тыре цементные "подушки" и установили станок. Я был так рад, что глаза наполнились слезами: наконец я почувствовал себя нужным.
Я работал на заводе по 18-20 часов. Лягу у станка, усну, но тут же приходит мастер и будит: "Хватит спать, вставай." Однажды он ко мне подошел и говорит:
- Саша, тебе зарплату не выписали, ты забыл заявление подать, и приказа на тебя нет. Быстро пиши заявление и автобиографию.
А потом, подумав, добавил:
- На завод-то тебя не возьмут. Мы ведь делаем 80-миллимет-ровые мины для минометов, минометы, запчасти для "Катюш". Все рабочие имеют допуск. Товарищ Ста-лин нас назвал участниками трудового фронта. А ты, оказывается, сын врага народа. Ты мне нравишься, Саша, я хочу, чтобы ты остался на заводе. Давай сделаем так: заявление я сейчас отнесу, а автобиографию, скажу, он напишет потом. Сейчас , мол, некогда, суматоха, Гитлер стоит под Москвой. А там, может быть, и забудут.
И действительно, я проработал на заводе 5 лет, и никто у меня ав-тобиографию не спрашивал.
В 1943 году я опять пошел в военкомат про-ситься добровольцем на фронт, с той же мыслью, что может быть - убьют. Комиссар просмотрел мои документы и сказал: "По приказу товарища Сталина, те, кто работают на оборону, имеют броню. Призывать я тебя не имею права".
Трудясь на заводе, я одновременно учился в школе рабочей молодежи. Когда работал днем, то учился вечером, и наоборот. Школа подстраивалась под смену.
Окончив школу, я поступил в юридический институт. Подал директору завода заявление о том, что буду работать только в ночную смену. Каждый день после смены утром я шел в институт.
5. ВСЕ ДОРОГИ ЗАКРЫТЫ
Закончилась война. Все мы были ужасно рады, надеялись, что жить станет легче. Вдруг домой пришла повестка. Меня вызывали в НКВД.
...Сотрудник хмуро со мной поздоровался и спросил, был ли я на фронте и чем занимаюсь. Я ответил:
- Работал на военном заводе токарем, а сейчас учусь в юридическом институте.
Он был очень удивлен и все запи-сал.
А через несколько дней меня вызвал директор института. Стал кричать, стуча по столу:
- Я уволил начальника отдела кадров за халатное отношение к служебным обязанностям! Она говорит, что не читала твою автобиографию. Ты сын врага народа! Принимать тебя в институт я не имел никакого права. Дети врагов народа не имеют права учится в юри-дическом институте, и работать тебе никто не разрешит. Вон из институ-та! Чтоб ноги твоей больше здесь не было! Я тебя в институт не прини-мал и ты здесь никогда не учился. Вот твои документы, - он взял мои до-кументы и бросил в горящий камин. Затем - открыл дверь, вытолкнул меня и плюнул в лицо.
Закружилась голова, потемнело в глазах. Я вышел на улицу. Пошел, не разбирая дороги. Не помню, день был или ночь, я все шел и шел. Вдруг - резкий крик ишака. Я вздрогнул и пришел в себя. Смотрю - кругом зеленые поля, невдалеке - чайхана. Возле меня стоит ишак, запряженный в телегу. На телеге сидит старик. Я спросил:
- Где я, отец?
- Что ты, в своем уме? Ты в Зангиате. (Это в 18 километрах от Ташкента)
- Что?!
- Я еще раз тебе повторяю: в Зангиате.
- А куда вы едете, отец?
- В Ташкент, - ответил старик.
- Заберите меня с собой.
- Садись.
По пути старик что-то говорил, о чем-то спрашивал, но я ничего не понимал и молчал. На ночлег мы остановились в чайхане, и лишь на следующий день в полдень были в Ташкенте.
Несмотря на новый удар, обрушившийся на меня, я нашел в себе силы еще раз попытать счастья. Решил попробовать поступить в педагогический институт. В беседе с ректором признался, что сын врага народа. В приеме документов мне отказали. Был и в политехническом, результат - тот же.
Я окончательно понял, что все двери для меня, сын врага народа, закрыты. Пришел домой, зашел в кладовую. Достал веревку, привязал ее к перекладине под потолком и повесился. Веревка не выдержала, оборвалась. Я упал и сломал левую руку. Зашла мама, увидела меня, заплакала было, но быстро заставила себя успокоиться и повела в находившийся неподалеку Ташкентский медицинский институт, где мне наложили гипс.
Мама тогда сказала мне - как, впрочем, часто повторяла и после этого: "Я никогда не поверю, что твой отец - враг народа. Он любил Ташкент, любил свою страну. Если бы хотел, давно бы уехал за рубеж. Когда после революции многие уезжали, он говорил: "Что делают эти люди? Они нигде не найдут места лучше!"
6. Я БУДУ АРТИСТОМ
Наступил декабрь 1945 года. Как-то шел я мимо консерва-тории и увидел большое объявление: "Организован Ташкентский театральный институт им. Островского. Продолжается набор студентов на театровед-ческий, режиссерский и актерский факультеты. Набор идет на 2-ом этаже консерватории. Добро пожаловать!" Решил из любопытства посмотреть расписание занятий. "Мастерство актера..., речь... сценическая да еще урок танцев... Чему это они учат?" - размышлял я.
В это время мимо прошел лысый человек, зашел в кабинет, потом вышел, опять прошел мимо меня и, наконец, остановился рядом.
- Какое у тебя образование? - спросил он.
Я сказал:
- Два курса юриди-ческого, только меня отчислили. Вы меня все равно не примете. У меня отец арестован как "враг народа".
Он улыбнулся:
- Идём-ка ко мне в кабинет.
Этот человек оказался Верхадским Михаилом Полиевктовичем, народным артистом Узбекистана, главным режиссером Театра Советской армии" и одновременно ректором Ташкентского теат-рального института.
"Сын "врага народа" , - повторил он задумчиво, неподвижно глядя в одну точку, затем сказал:
- Сталин - умный человек, но кто-то его подводит. Ничего, все еще изменится. Хорошо что тебя исключили из юридического института. Утром бы видел преступников, вечером - преступников, а здесь - ис-кусство! Ну-ка, изобрази такую сценку: "Зима, холодно, ты пришел, снимаешь пальто, растапливаешь печку".
Я вышел из кабинета, вернулся, сделал вид, что снимаю пальто, рублю дрова, кладу их в печку, наливаю сверху керосин и поджигаю. Не горит. Вспомнил, когда мама ставила самовар, а огонь не разжигался, она снимала ичиги (сапоги из мягкой кожи) и поддувала ими. Я представил, будто тоже снимаю сапог, и повторил ее действия.
Мой экзаменатор сказал:
- Стоп! Ты будешь хорошим актером. Я принимаю тебя в институт. Завтра приходи на занятия.
Утром я пришел в институт, зашёл к Верхацкому. Он завел меня в аудиторию и объявил:
- Я его переманил из юридического института. Он учился на втором курсе. Это будет хороший актер.
Однокурсники мне попались интересные, талантливые. Так, со мной учились будущие народные артисты СССР Закир Мухамеджанов и Яйра Абдуллаева, народные артисты Узбекистана Эркле Маликбаева и Вахид Кадыров. Всего нас было 7 чело-век.
... А в 1947 году меня опять вызвали в НКВД - контроль не ослабевал. Спросили, чем занимаюсь. Я ответил, что поступил в театральный институт. И услышал: "Мы знаем. Вы оказались честным человеком. Вот сын Абдуллы Кадыри (известный узбекский поэт), поступая в Ташкентский медицинский, скрыл свою биографию. Мы его арестовали, будем "перевоспитывать" в ГУЛАГе. А вы честно написали в анкете, что отец арестован. Мы попросили директора театрального института Верхацкого дать вам характеристику. Он ответил, что ни автобиографию, ни заявление Мусабекова не видел, но, тем не менее, сын за отца не отвечает, а выбрав профессию актера, вы никак не сможете повредить стране".
Я испытывал чувство огромной благодарности к Верхацкому. Тогда я понял, что даже такое маленькое противодействие может иметь силу. И еще: верить надо не только в себя, но и в людей, которые помогут и защитят, если ты этого достоин.
К слову, в 1949 году М.П.Верхацкого обвинили в космополитизме. В то время это грозило серьезными последствиями. Будучи главным режиссером в местном театре, он поставил спектакль "Дорога в Нью-Йорк", который кому-то сильно не понравился. Как всегда в таких случаях, первой была пресса. В центральной республиканской газете "Правда Востока" вышел фельетон, смысл которого - "Все дороги Верхацкого ведут в Нью-Йорк". Насколькоязнаю, онотсидел, затем, послесмертиСталинаработалрежисеромипреподавателемвКиевенаУкраине, ивоспиталмногохорошихактеров.
...Когда я пришел домой после первой встречи с Верхацким, мама сказала: "Что ты решил? Что будешь делать? Раз тебя никуда не принима-ют, иди работать". Я ответил, что поступил в театральный институт, буду учиться на актера . Она переспросила: "Кем ты будешь?" Я говорю: "Актёром". "Что это за специальность - актер? - спросила мама и заплакала, - лучше бы ты был монтером или поваром!". Я обнял её, поцеловал и сказал: "Кем бы я ни был, мама, я выйду в люди!" Она махнула рукой: "Ну ладно, решай сам".
А меня продолжали вызывать в НКВД. Теперь потребовали расписку, что никуда не уеду из страны. "Ты можешь уехать в Китай через Ош (местность в Киргизии, граничащая с Узбекистаном). Там граница плохо охраняется. В Кашгаре, наверное, есть родственники, которые, услышав о том, что отец арестован, будут тебе помогать. Наверняка думаешь об отъезде. Поэтому ты до сих пор и не женился, а ведь тебе уже 25 пет". Я дал им расписку, которую требовали, и, ничего не сказав, ушел.
Я закончил институт в 1950 году. Вместе со всем нашим курсом меня направили в только что созданный в Ташкенте театр юного зрителя - ТЮЗ. А в 1953-м - пригласили на работу в главное управление искусств МИНКУЛЬТУРЫ, старшим инспектором.
7. ПРАВДА ОБ ОТЦЕ
Мама часто ходила к гадалкам - узнать, что с отцом. В течение многих лет они ее обнадеживали: он, мол, скоро вернётся, рассказывали про него всякие небы-лицы.
С тем же вопросом мама продолжала ходить и в НКВД. В одно из очередных посещений - а это было 5 марта 1953 года - на вопрос, где все-таки ее муж, которого она не видела уже 15 пет, ее отругали и выгнали: "Хватит сюда ходить! Ты нам надоела!". Выйдя на улицу, мама заплакала. Проходившая мимо женщина, увидев ее слезы, посочувствовала: "Плачь, плачь! Умер наш вождь и учитель товарищ Сталин".
Мама прибежала домой, мы включили радиоприемник и, действительно, услышали, как объявляли, что умер Сталин. Я плясал от радости. Мы побежали к его памятнику в сквере, что в центре города. Люди стояли на коленях перед памятником и плакали - кто от горя, кто от радости. (Хотя, конечно, свои радостные чувства по поводу смерти этого человека в то время никто не решался афишировать).
В 1955 году я написал большое письмо на имя Генерального секретаря ЦК КПСС Никиты Хрущева: "...До каких пор на моем лбу будет стоять клеймо сына врага Советского народа!. Если отец действительно виноват, если он действительно враг народа, то я должен знать его вину. А если нет, то пусть тогда разберутся. Мне уже 29 лет, до каких пор сын будет отвечать за отца? Я хочу узнать о нем всю правду. Ведь это мой отец, давший мне жизнь.
Я Вас очень прошу, пожалуйста, дайте указание разобраться. Прошло столько пет, а мы до сих пор не знаем, что с ним, жив он или мертв".
Прошло полгода. Вдруг получаю повестку. Меня пригласил председатель НКВД. Я зашел к нему в кабинет. Он встал, поздоровался, подал мне руку:
- Произошла ошибка. Ваш отец ни в чем не виноват. Ни врагом народа, ни шпионом он не был и ни в какой вражеской разведке не служил. К сожалению, его уже нет в живых. Он был расстрелян в 1939 году. Вот - решение и приговор суда.
Отца обвинили в том, что он - ки-тайский шпион, заставили подписать признание, что он не узбек, как было на самом деле, а уйгур, и зовут его Имин-Ахун.
Председатель НКВД выдал мне справку о реабилитации отца "из-за отсутствия состава преступления".
В горле стоял ком. Я плохо понимал, что он говорит, взял справку и вышел. Сел в скверике напротив НКВД. Два раза ко мне подходил охранник, предупреждал, что здесь сидеть нельзя.
... Как можно было арестовать человека, расстрелять его и через 15 лет сказать: "Он не виновен"!
Женился я в 1952 году. Когда жена сказала, что у нас будет ребенок, я пришел в ужас - не хотел, чтобы мои дети были внуками врага народа. Мы с мамой решили убедить жену сделать аборт. Тогда аборты бы-ли запрещены. Врачей за это строго наказывали, по закону им грозило лишение свободы на срок от 3 до 5 пет.
С большим трудом мы уговорили одну женщину-фельдшера исполнить нашу просьбу. Она очень боялась, занавесила все окна, операцию делала при свете свечи.
Лишь после реабилитации отца в 1955 году у меня появился первый сын. А второй родился в 1966 году.
8. Я - ЧЛЕН КПСС. НАЧАЛО КАРЬЕРЫ
В 1956 году в Ташкент приезжал Никита Хрущев. Он очень резко выступил против культа личности Сталина. "Руки Сталина в крови", - сказал он на состоявшемся собрании.
Кто-то из зала послал ему записку: "Вы были членом Политбюро, товарищ Хрущев, почему же вы молчали?" Он прочел ее вслух и попросил:
- Тот, кто написал эту записку, поднимите, пожалуйста, руку.
Никто не откликнулся. Он повторил свою просьбу. Безрезультатно.
- Я в третий раз прошу Вас, пусть поднимет руку тот, кто написал эту записку. - Пауза. - Вот так и мы молчали как Вы сейчас, - сказал Хрущев. - Все мы бо-ялись.
Зал зааплоди-ровал.
В 1959 году министром культуры Узбекистана назначили Сарвара Азимова. Каждый понедельник в 9.00 он вызывал к себе одного из сотрудников министерства, чтобы лично познакомиться с каждым.
Когда вызвал меня, спросил:
- Почему Вы не член КПСС?
- У меня отец считался врагом народа. Его реабилитировали в 1955 году из-за отсутствия состава преступления.
При мне министр вызвал своего заместителя, других ответственных работников и задал вопрос:
- Мусабеков может быть членом партии?
Все хором ответили:
- Да.
- Если "да", то пусть каждый из вас напишет ему рекомендацию для вступления в КПСС.
Потом Азимов вызвал секретаря партийной организации министерства и велел объ-явить внеочередное партсобрание. В повестке дня был один воп-рос: "О приеме Мусабекова кандидатом в члены КПСС." Все проголосовали "за".
После собрания мы зашли в кабинет. Азимов тут же позвонил первому секретарю Сталинского райкома партии Шкуратову - того района Ташкента, где находилось министерство:
- Проведите заседание бюро райкома и утвердите наше решение принять Мусабекова кандидатом в члены партии.
Получив партбилет, я приехал в минис-терство, зашел в кабинет к Азимову.
- Поздравляю, - сказал министр. - Назначаю Вас директором Государственной эстрады. Организуйте эстрадный оркестр Узбекистана.
Это было в 1959 году. Азимов часто приезжал ко мне на работу, давал со-веты. Я пригласил в оркестр тогда еще начинающих артистов эстрады - Батыра Закирова, Луизу Закирову, сына Муккарамы Тургунбаевой - Тельмана, который исполнял акробатические номера. Саша Двозкин был нашим главным дирижёром.
В этом же году новый оркестр поехал в Москву - для участия в декаде Узбекской культуры.
Вспоминается такой случай. На откры-тии декады присутствовал Хрущев. После открытия в правительственной ком-нате Большого театра организовали прием. Хрущев был пьян. Одна из самых популярных в то время узбекских артисток Тама-ра Ханум пригласила его танцевать. Никита Сергеевич отшутился: "У нас танцует только Анастасий Микоян". Вдруг он, обращаясь ко всем, спросил: "Как зовут сек-ретаря ЦК Компартии Узбекистана?". "Сабир Камалович". "Он здесь?". Сабир Камалович встает: "Я здесь, Ники-та Сергеевич!". "Как ты мог без разрешения приехать в Москву?!" - разгневался Хрущев. Камалов промолчал. Все поняли, что Хрущев долго дер-жать его первым секретарем не будет. И действительно, через несколько дней Камалова сняли и назначили на этот пост Рашидова.
В 1961 году меня вызвали в ЦК и из Госэстрады перевели в Республиканский театр драмы и комедии имени Мукими, директором. А в 1964 - назначили начальником Главного Управления ис-кусств, членом коллегии и заместителем министра культуры Узбекистана.
10. ПЕРВАЯ ПОЕЗДКА ЗА РУБЕЖ
В 1965 году хореографический ансамбль "Бахор" готовился к большому турне. Предстояла поездка в десять стран: Сингапур, Индию, Тунис, Ливию, Судан, Эфиопию, Марок-ко, Египет, Алжир и Пакистан.
Мы, работники культуры, постоянно чувствовали большое давление со стороны партийных органов. Без разрешения ЦК никто не имел права уезжать за границу. Бывали случаи, когда артисты, отправившись на гастроли, оставались за рубежом. И за это отвечали руководители. Так, к примеру, поступил солист ленинградского Большо-го Академического театра оперы и балета имени Кирова Рудольф Нуриев. Он попро-сил политического убежища во Франции и остался в Париже. Тогда исклю-чили из партии и уволили директора и секретаря партийной организации театра.
Мне пришлось тщательно изучать личное дело каждой артистки "Бахора", чтобы взять на себя решение о включении ее в состав гастрольной группы. Это была большая ответственность, ведь стоящие у власти не забывали, что я сын бывшего "врага народа". Хотя никогда ничего и не скрывал от них. Во всех анкетах честно писал о том, что отец был репрессирован в 1938 году.
Итак, все документы о выезде были подготовлены. Подробно доложил об этом министру культуры 3. Рахимбабаевой. Вместе поехали на доклад к заместителю председателя Совета министров УзССР Сарвару Азимову, принимавшему когда-то меня в партию. Он одобрил нашу работу и позвонил первому секретарь ЦК КП Узбекистана Шарафу Рашидову с просьбой принять нас.
На приеме Рашидов внимательно выслу-шал меня и говорит: "Кто поедет руководителем ансамбля на время гастролей?". Тут Азимов и Рахимбабаева заколебались - желающих было очень много. Рахимбабаева назвала фами-лии двух работников ЦК. Рашидов улыбнулся и говорит: " А почему не Мусабеков?". Тут же снял трубку, позвонил министру культуры СССР Е. Фурцевой и ска-зал: "Мы рекомендуем самого опытного и честного работника, товарища Мусабекова. Я Вас прошу, поддержите его кандидатуру. Завтра он первым рейсом прилетит в Москву".
Видимо, решение вопроса о моем назначении возникло у Рашидова в ходе беседы. Поэтому он сказал: "Вы, товарищ Мусабеков, пообедайте пока. А в три часа - заседание бюро ЦК, будем утверждать Вашу кандидатуру".
Первым на заседание вызвали меня. Рашидов сам докладывал обо мне:
- Мы биографию Мусабекова знаем хорошо. И хочу подчеркнуть, что мы ему верим. Прошу утвердить назначение его руководителем хореографического ансамбля "Бахор".
Затем обратился к председателю КГБ: "Познакомьте Мусабекова с его заместителем". Им назначили сотрудника КГБ Б.Азизова.
Когда я переступил порог кабинета председателя КГБ, я сказал:
- Когда-то отец перешел этот порог и больше не вернулся.
- Вы все еще помните? - спросил председатель.
- Это никогда не забудется.
- Но помните слова Рашидова,- с улыбкой сказал он, - "мы Вам верим".
А перед самым отъездом, в 3 часа ночи раздался те-лефонный звонок. Я взял трубку и услышал:
- Вам звонят из КГБ, из кабинета заместителя председателя. Он очень удивлен, что Рашидов утвердил Вас руководителем, и сожа-леет, что не переговорил с ним раньше. Ведь на "бюро" возражать не принято. Я очень прошу, постарайтесь там без инцидентов и не опозорьте нас.