Аннотация: Рассказ написан в соответствии с жеребьевкой в поджанре нуара
Немного посопев, закрылись двери электрички, на что-то пожаловался гудок, и тусклый свет заскользил по мокрому асфальту платформы, затерявшись тьме осенней ночи. А ночка сегодня выдалась, как говаривал мой комбат: оторви да брось. И холодно, и ветрено, и сыро.
- Ну, ничего, - подбодрил я себя, осторожно спускаясь по скользким ступеням, - немного потерпеть осталось, минут через тридцать буду дома, печку затоплю, вмажу стакашек, и жизнь снова станет прекрасной.
Но от реальности до мечты простиралось не меньше трех километров сырости ночного леса. Всякому известно, что путешествовать по темному лесу - не сахар лизать, но не всякий получал из подлой лесной тьмы колом по загривку. Мне же испытать такое "удовольствие" как-то раз случилось. И хоть давно это было, а шея до сих пор чешется. Я тогда, сразу после военного училища, тянул лямку взводного в роте охраны одного, так сказать, исправительного учреждения. Честно скажу, усердия в службе я не проявлял, обидевшись на начальников за паршивое назначение, и, при каждом удобном случае, бегал в соседний поселок к зазнобе, обратно же приходилось нередко возвращаться ночью через старую рощу, но меня это не тревожило. Эх, молодость... Вот тогда-то меня злой соперник и поучил уму-разуму. Не знаю, что стало бы со мной, упади я тогда, но мне удалось устоять. Организм у меня был молодой, тренированный, и бежал я, с воем от пронзительной боли в затылке, проворней всякого порывистого ветра перед грозой. Давно это случилось, но стоило мне теперь войти в темный лес, так сразу же шея начинала зудеть от нехорошего предчувствия, рождая тем зудом трусливые мысли в голове да дрожь в поджилках. Мужик я, вроде, не трусливый, но лес ночной ненавижу. И сегодня не хотел ехать на последней электричке, но сложились обстоятельства. Мой напарник Блинов пригласил всю нашу смену на юбилей. Не хотелось мне идти, но куда денешься? Вообще-то, Блинов уж больно много из себя представляет: этакий театрал с печатью интеллектуального превосходства на лице. Артист народного театра. С нами общался по крайней необходимости и сквозь зубы. Часто хотелось ему сказать, что же ты такой умник, а в охране складов с нами грешными пашешь. А сегодня утром он, вдруг, заявляет.
- Приходите все к семи часам. Хочу, чтоб весь наш коллектив собрался. Юбилей у меня.
Ну, не чудо ли? Все мы от удивления рты разинули и согласились. Отдохнул я в общаге, потом праздновал, а теперь...
Я перебрался через грязь разбитой дороги и шагнул в темные заросли кустов, которые встретили меня противной сыростью по лицу. Пришлось пригнуться. Скоро кусты кончились, и уже ничто не мешало высоко поднять голову да расправить грудь, но не хотелось. Наверху противно скрипели качающиеся кроны высоких деревьев. Выл ветер. Тропа мшистая, мягкая, но иногда под ногу попадались сучья. Я наступил неосторожно на один такой, и он отомстил мне, ловко запутавшись в ногах. Падать всегда неприятно, а уж если лицом в неведомую противную слякоть, то неприятно втройне. Я чертыхнулся, поднял к лицу рукав, чтоб утереться и ...
- Помогите! - заверещал кто-то из тьмы. - Помогите!
Мой организм, пожалуй, всё еще находился под воздействием крепкого заряда адреналина, рожденного злобой во время падения лицом в грязь, а иначе я никак не могу объяснить свою реакцию на тот крик. Бросил я в сторону сумку, схватил в руки подлый сук и в штыковую!
- Стоять! - орал я во всю мощь легких и с треском ломал, всё, что попадалось под ногу.
Я пробежал-то всего чуть-чуть, как различил перед собой черный силуэт, метнувшийся в заросли ёлок. А перед зарослями стояла она. Её удивительно красивое лицо, так поразило меня, что я мгновенно забыл о цели своей яростной атаки. Лицо то, словно светилось. В реальной жизни такого просто быть не могло, это, наверняка, опять проделки адреналина, рьяно атакующего мой встревоженный мозг. Не в силах больше терпеть наваждения, я закрыл глаза и тряхнул головой. Наваждение прошло, и кто-то нерешительно дернул меня за рукав. Открыв глаза, я увидел её и вымолвил еле слышно.
- Недурственно.
- Что? - переспросила меня красавица.
-Да, так, - еще раз на всякий случай тряхнул я головой. - Чего случилось?
- Я с электрички, - всхлипывая, запричитала она. - А он в лесу прятался. Бросился на меня сзади... Я испугалась...
- Вам куда? - осведомился я, прерывая её путаное многословие.
- В Климово.
- Пошли.
И хотя мне было никак не по пути, но как бросить её в темном лесу, где водятся маньяки? Мы пошли. Она впереди, я за ней. Шея, обещая что-то нехорошее, свербела, заставляя шевелиться на затылке волосы. А еще вместе с волосами шевелилось противное чувство, что кто-то упорно смотрит мне в спину. Я часто оглядывался, но никого не увидел. Только качающиеся деревья, мелкие капли дождя да мертвые сырые листья в лицо. Моё тревожное настроение пошло на убыль только тогда, когда мы вышли, к освещенной тусклым качающимся фонарем деревенской околице.
- Пришли, - остановилась она, как только мы вышли из ольхового перелеска. - Дальше провожать не надо.
- Как знаете, - вздохнул я и запнулся, почувствовав на щеке тепло мимолетного поцелуя.
- Я пошла, - улыбнулась она мне, но в тоже мгновение её прекрасное лицо скривилось, словно от дикой боли.
Я подался вперед, чтоб узнать причину её беспокойства.
- Стоять! - раздался сзади злой хриплый голос. Что-то жесткое да холодное ткнулось мне в затылок. - Попались, голубки... Сейчас обоих вас положу. Сперва его, а потом тебя, курва. Ты чего, совсем страх потеряла? Скоро со своими кобелями в нашу постель ложиться будешь...
Все-таки, странно устроен мой мозг: вместо того, чтобы лихорадочно искать выход из столь критической ситуации, он вытащил из своих серых глубин воспоминание. Тесная караулка. Обкуренный дембель с мертвенно-бледными глазами и дуло АКМ, направленное мне в грудь. Гробовая тишина. Щелчок предохранителя. Лязг затвора. А потом моя непомерная глупость, в результате которой ствол сбит в сторону, а мой кулак врезается этому идиоту в скулу. Он тогда мог запросто пристрелить меня. А я был еще молодой и глупый. Зачем так рисковать? Хотя... Авторитет мой после того случая взлетел до небес. И не из-за того, что я не побоялся заряженного автомата, а потому, что я не доложил начальству об этом инциденте. Долго еще отголоски той солдатской молвы крепили дисциплину во вверенном мне воинском коллективе. А вот начальству моя слава не очень нравилось...
- Ты забыла, где я тебя подобрал вместе с пащенком твоим? - сипел у меня за спиной злобный недруг.
- Женя, Женя, - шептала красавица, до крайности широко распахнув глаза янтарного цвета. - Это совсем не то, что ты подумал. На меня в лесу напали, а он спас и проводил меня. Только и всего...
- Заткнись, курва, - отвечал ей также полушепотом злой Женя. - Спас он её... Знаю, как спас... Ты думаешь, что я ничего не вижу?
- А чего он не стреляет? - сразу после воспоминания, подумал я. - Хотел бы убить, так давно б на курок нажал... И чего я так стою? Холодно же...
Я резко развернулся, ударил предплечьем по стволу и уж замахнулся ногой, поразить негодяя в нужное место, но противник мой бросил ружье и помчал по кустам.
- Он и вправду может погубить Витеньку, - прижалась к моей груди несчастная женщина. - Пойдем. Скорее.
Она побежала к свету деревенской улицы, но, вдруг, оступилась и упала.
- Нога, - шептала она. - Больно. А там Витя. Надо идти.
Я хотел снять её сапог, чтоб осмотреть ногу, но она остановила меня.
- Не надо. Пойдем.
И мы пошли. Она, буквально, повисла у меня на плече, всхлипывала при каждом шаге, и я всем своим существом чувствовал: как ей больно и тяжело. На другом плече у меня висело ружье. Скоро мы добрели до старенькой покосившейся избушки на другом краю деревни, моя несчастная спутница, сильно припадая на левую ногу, доковыляла до окна и постучалась. На крыльцо вышел старик с растрепанной сивой бородой.
- Чего надо?
- Это я, - еле слышно отозвалась несчастная.
- А, заходи...
Мы поднялись на крыльцо. А дождь стучал по железной крыше, словно свихнувшийся барабанщик. Разбитое стекло в окне крыльца противно дребезжало.
- Ты Женьку не видел? - первым делом спросила она, с протяжным стоном присаживаясь к столу.
- Надысь промчал, как заполошный, - усмехнулся старик, подвешивая над столом, чуть коптящую керосиновую лампу. - А у меня лектичество чего-то отказало...
- А Витенька где? - стала испуганно озираться она по темным углам.
- Дык, - старец развел руками, - Женька его еще после обеда забрал. Пойдем, говорит, мамку вместе ждать будем.
- Он у него?! - прямо-таки взвыла несчастная мать и упала с табурета на пол без чувств.
Мы уложили её на кровать за перегородкой, вернулись столу, где стоял чуть теплый чайник. Старик разлил чай по стаканам, но потчевать им не стал, а предложил, хитро подмигнув серым глазом.
- Может, чего покрепче перед чаем-то? А то дрожишь весь, как осиновый листок, да и мне зябко.
Отказываться было глупо, и мы с хозяином избушки накатили по три рюмки, наскоро закусывая солеными огурцами.
- Жалко бабу, - понюхав огурец, махнул ладонью в сторону перегородки дед. - Мается. Женька-то - дурак, не приведи господи. Он ведь её с ребятенком взял, а теперь вот попрекает. Пока они на работе, мальчишка ихний у меня обитает. Хороший мальчонка, смышленый...
- А Женька-то этот ничего ему плохого не сделает? - спросил я, вспоминая угрозы ревнивого мужа.
- Чего? - переспросил старик и я рассказал ему всё, что случилось сегодня в ночном лесу.
- Вот беда-то, - заметался хозяин по избушке, будто пойманная в клетку вольная птица. - У Женьки же не все дома, ежели чего обещал... Он чего хочешь, сделать может, а мальчика-то хороший... Чего делать-то?
- Давай я схожу за мальчишкой, - решительно поднялся я из-за стола. Самогонка у старика получилась добрая, в самый раз для возбуждения желания, насчет подвига.
- Куда ты? - махнул рукой старик. - Я же тебе говорю, что у Женьки не все дома...
- Да ладно, - расправил я сырые плечи. - Я и не таких ухарей делал. Плесни мне еще и пойду...
Мы выпили, и старик повел меня огородами. Дождь пошел на убыль, уступая свою вотчину сырому ветру. Мы дошли по зарослям бурьяна до высокого железного забора.
- Там за углом калитка есть, - глухим шепотом наставлял меня старец. - Только остерегайся. Женька и топором может запросто рубануть.
Я кивнул и осторожно пошел вдоль забора, но старик окликнул меня.
- Стой.
- Чего?
- Я забыл совсем. Собака у них во дворе бегает. Злая. Ты возьми чего-нибудь...
- А чего я возьму?
- На вот, хотя бы, мой ножик. Я всегда его с собой ношу. Мало ли чего... Ткнешь её пару раз, она и отвяжется...
Я взял из руки деда нож и пошел к калитке.
Калитка оказалась незапертой и я, осторожно раскрыв её, вступил на неприятельскую территорию и... Что-то жесткое больно ударил меня по лицу.
- Беги! - услышал я сзади истошный голос старика и бросился прочь от неприветливой калитки.
- А где нож? - спросил меня старец, когда я еще никак не мог отдышаться, усевшись на лавку в его избе.
- Нож? - тряхнул я головой, вспоминая свой первый и последний шаг на чужую территорию. - Он у меня был в правой руке, когда этот...
- А случаем не пырнул Женьку моим ножом?
- Не-не знаю, - подпер я ладонями гудящую голову. - Нет, наверное...
- Ты посиди тут, обсохни, - проводил меня старик в тесную кухоньку и усадил напротив жаркого чела топящейся русской печки. - Рюмашку хлопни да чаю вот выпей. Он у меня на травах. Полезный. А я пойду, потихоньку посмотрю, чего там...
Чай оказался ароматным и вкусным. От печи веяло теплом. В окно опять застучал дождь. От тепла, мерного стука и еще чего-то мне стало хорошо и покойно. Я прикрыл глаза и забылся.
- Чего ты натворил?! - кричал на меня сквозь какую-то седую муть старикан. - Ты ж его убил! Прямо в сердце! Моим ножом! - Губы старика показались мне похожими на две половинки дождевого червя, разрубленного лопатой.
Мне очень хотелось отодвинуть в сторону эту сизогубую бестию, но руки никак не хотели слушаться. Старик скоро успокоился, напоил меня еще чаем и куда-то повел. Соображал я плохо, а в глазах только грязно-желтый туман в цветных пятнах, за которым таился мрак непроглядный.
- Здесь полежи, - последнее, что я услышал, проваливаясь в вертящуюся тьму. - Утро вечера...
Попробовав открыть глаза, я, чуть было, не заорал от боли в затылке, словно кто-то воткнул туда раскаленный докрасна штырь, но сдаваться я не приучен. Презрел боль. Застонал, но поднялся. Неуютно и сумрачно вокруг, только оконце светится где-то сверху. Где это я? Голова кружилась, под кадыком волновалась тошнота. Каждое движение давалось мне с превеликим трудом. Еще и стошнило прямо на пол. Крепко сжав зубы, доковылял я до мутного оконца, глянул на волю, а там... Там вышагивали три полицейских. Они явно кого-то искали и часто поглядывали в сторону моего окна. Пришлось отпрянуть. Разговаривать мне ни с кем не хотелось, а потому я выглянул за порог убежища, и приглянулись мне там заросли бузины. Вот через эти заросли я и решил уйти от общения с людьми. Ну, не хотелось мне сейчас ни с кем общаться. Из бузины я выбрался на поляну, потом в ельник. Я долго плутал по лесу, то и дело, попадая в болото. Дождя не было, но сыростью лес был пропитан до самого последнего листика. Движения, сырость и весьма свежий лесной воздух скоро принесли некоторое облегчение моей голове, а когда, выбираясь из очередной болотины, я съел горсть темно-красной клюквы, просветление в мозгах достигло уровня, при котором возможны попытки анализа своих ошибок.
- Чего я в лес-то побежал? - размышлял я, стоя на черном ковре из осиновых листьев. - Неужто интуиция? Может, я и вправду ножом кого порезал? Бред. Нет, не может быть. Хотя, всё как в тумане... И чем меня так старик опоил, что голова разламывается? Надо вернуться в деревню и разобраться. Виноват, отвечу, не впервой, но по лесам скрываться не буду.
Приняв решение найти истину, а если надо, то и пострадать за неё, я осмотрелся. Окруживший меня лес выглядел зловеще и таинственно. Никаких намеков на путь правильный. Так было до тех пор, пока я услышал гудок поезда. Теперь я пошел не наугад, а на звук.
Вышел я к той самой платформе, от которой начались мои ночные злоключения. А вот и место, где я с сосновым суком наперевес спасал незнакомую красавицу. Здесь всё и началось. Я осмотрелся. Ничего особенного. Разве что несколько сигаретных окурков между двух корней старой елки. Посчитал окурки: их пять, причем, три искурены почти до самого фильтра, а два только на треть. Мой товарищ, помначштаба полка, как-то рассказывал мне о теории, что окурки, как и отпечатки пальцев, у всех людей разные, причем окурки женщин, всегда длиннее. Я знал, что он приврать мастак, а потому относился к тем утверждениям с прохладцей, но сейчас мне идеи его почему-то вспомнились. Вроде бы, и не место, и не время, а вот на тебе, как живой он перед глазами с идеями своими... Надо что-нибудь еще, кроме окурков, поискать. Нашлась моя сумка. Кусок колбасы с булкой придал моим поискам правды еще один мощнейший импульс, и я двинулся в сторону деревни Климово.
Днем деревня выглядела по-другому. Не так здесь всё запущено. Даже магазин имелся. Завидев его, я почувствовал такой приступ жажды, что к магазинному крыльцу помчался наперегонки с мечтой о прелестях холодного пива на вчерашние дрожжи. Плотная продавщица стояла ко мне спиной. Я вежливо откашлялся и тут же вытаращил от удивления глаза.
- Люда! - прямо-таки вырвалось из меня радостное восклицание. Передо мной стояла моя бывшая одноклассница Люда Дусина. Она тоже узнала меня.
- А ты же в армии служил, чего ушел-то? - хлопая накрашенными ресницами, интересовалась моя одноклассница, после того, как мы выяснили, дату нашей последней встречи.
- Сокращение, - махнул я рукой. Не рассказывать же ей, как меня осудили на три года за пожар во вверенной мне казарме. Не тех идиотов осудили, которые заставили молодых бойцов хб в авиационном керосине стирать, и не того придурка, кто решил с сигаретой в зубах проверить, как идет процесс, а меня, спавшего мирно в городской квартире. Впрочем, я своё получил за дело. Я же был командиром той роты, где при пожаре в давке погиб боец. Всё на меня вылилось: гнев командования и ненависть родителей погибшего. Кляли они меня, почем зря, а отец обещал непременно сгноить в тюрьме. Ни к чему ей такие рассказы.
- Ты-то сама, как? - быстро перехватил я инициативу, чтоб избежать других не особо приятных вопросов. - Как муж?
- Объелся груш, - усмехнулась Люда, поправив тыльной стороной ладони бровь. - Одна я. И встретить некому после работы. А у нас тут ужасы такие творятся...
- Что за ужасы?
- Маньяк завелся.
- Маньяк?
- На женщин нападает. Неужто ты не слыхал?
- Было чего-то, - пожал я плечами. - Я теперь дома редко бываю. В охране работаю. У нас вахтовый метод.
- Работать надо, - вздохнула одноклассница и опять вернулась к теме маньяка. - А сегодня утром его чуть не арестовали. Он ночью на дачницу напал, потом мужа её порезал до смерти и спрятался в заброшенной бане. Стали его арестовывать, а он вырвался. Говорят, что из местных...
- Да?
- Угу. Он когда убегал, ножик кровавый выронил и документы. Полиция-то теперь его ищет. Страху... Вон темнеет на улице, а как домой одной идти?
При слове "документы", я машинально потрогал карман своей куртки и приоткрыл удивленно рот. Документов в кармане не было.
- Слушай, - перебил я рассказ Людмилы о тяготах одинокой жизни, - а у вас с того края деревни домик старенький стоит. Это чей?
- Старенький? - на мгновение задумалась одноклассника. - А! Это Митрия Синицина.
- Ну и что за мужик, этот Митрий?
- Мужик-то он хороший, только помер, уж как три года. В доме его теперь никто не живет. Дети все в городе. Из-за халупы этой переругались и никак продать не могут. Погибает дом.
- Я не про тот дом, что погибает, - переспросил я. - Я про тот дом, где старик живет. С бородой, с сивой такой...
- Нет там никаких стариков, чуть поразмыслив, покачала Людмила головой. - Примерли все. А вот маньяка, как раз в бане Синициных чуть и не поймали. Она там одна на отшибе стоит...
- Подожди про баню-то, - опять остановил я Людмилу. - Лучше скажи, как фамилия старику бородатому.
- Какому еще бородатому?
- Сивая борода, - провел я ребром ладони по груди. - Вот такая. Из вашей деревни он. Может, я дом перепутал, но старик этот - ваш.
- Не, - покачала головой одноклассница. - Нет у нас бородатых. Я здесь всех знаю. Хотя... Сейчас за околицей дач понастроили. Может, оттуда кто? К нам столько понаехало, что домой страшно одной пойти. - Людмила посмотрела на меня так пристально, что мне непременно захотелось встать грудью на её защиту против любой тьмы.
Только не пришлось мне о своем желании ей рассказать. У меня за спиной открылась дверь, и бодрый голос прямо с порога обратился к Людмиле.
- А я к вам, Людмила Павловна. Посмотрите-то на эту фотографию: не заходил он к вам в магазин. Очень опасный преступник.
И между нами пролегла рука полицейского лейтенанта, а держала та рука мой портрет.
Людмила ахнула и удивленно вскинула на меня глаза. Удивился и лейтенант, мгновенно среагировав на взгляд продавщицы.
- Руки! - заорал он благим матом.
Помогло мне в этой трудной ситуации только то, что лейтенант, по всей видимости, весьма посредственно учился в школе милиции. Уделяй он боевой учебе больше внимания, то не стал бы, не расстегнув кобуры, подавать столь серьёзные команды.
Я же действовал на инстинкте спасения собственной шкуры: удар в грудь, потом боковой в голову! Незадачливый страж свалился под прилавок, а я к двери! На крыльце пришлось сбить с ног еще одного гражданина в форме. Кто он по званию, я не разобрал. Не до того было. Забежав за крайнюю избу, я шумно пробежал по кустам, потом отпрыгнул в сторону и ползком пробрался обратно в высокий бурьян между огородами
- Через лес к шоссе побежал! - кто-то истошно орал около магазина. Тут же взвыл автомобильный мотор. Скатертью, как говорится, дорога... Я же здесь пока перекантуюсь. Темнело всё быстрее и быстрее.
На небо скоро выбралась полная луна, но лохмотья темных облаков, то и дело набрасывались на неё, нагло воруя бледный свет. А мне сегодня такие облака на руку, не нужен мне сейчас свет, без него проще будет разобраться в этом путаном деле. В огородах брехали собаки. Первым делом я решил посетить таинственную избушку покойного Митирия Синицина, а потом... Что будет потом, я решил пока не загадывать, на месте разберусь.
Избушку я нашел быстро, она оказалась незапертой. В сенях стоял запах старых вещей и керосина. Я осторожно пробрался в некогда жилое помещение. Хотя, почему "некогда жилое", только вчера встречался я здесь с сивобородым стариком. Именно здесь. Потрогал печь. Чуть теплая. Достал телефон и посветил на стол. На столе стакан и серая тарелка с бледно-синим ободком, полная окурков. Как только мой взгляд упал на окурки, так сразу же вспышкой высветились такие же окурки в корнях елки. Точно такие же: часть искурена до фильтра, а часть на одну треть. Это совпадение, конечно же, закружило рой разнообразных мыслей в моей голове.
- Когда люди оставляют много окурков на одном месте? Когда кого-то долго ждут. Когда на нервах. Почему окурки так похожи? Совпадение? А если нет? Двое кого-то долго ждали? Ив лесу, и здесь. А старик не смог бы выкурить сигарету до фильтра... Значит...
Я схватил самый длинный окурок и внимательно осмотрел фильтр. Там был еле заметный след от помады.
- Старик красит губы? - еще одна не особо умная мысль промелькнула в моем сознании. - Бред.
Куда бы дальше меня завела эта сумбурная логика, я не знаю. Заскрипела входная дверь крыльца. Здесь уж не до логики, надо прятаться. Прыгаю за дощатую перегородку и замираю там. Кто-то переступил порог и медленно крадется всё ближе и ближе ко мне. Я уже чувствую, как шевелятся половицы, и дыхание рядом. Какое-то смутное предчувствие удерживало меня от активных действий. У незнакомца за стенкой, вполне возможно, оружие есть. Здесь надо быть осмотрительным: пальнет еще, с испугу... Я решил напасть на врага, как только он сунет голову за перегородку. Меньше полшага ему осталось.
- Ты скоро? - словно гром с ясного неба, разорвал напряженную тишину спокойный женский голос.
- Мне показалось, что кто-то здесь есть.
- Креститься надо, когда кажется, - с явной усмешкой ответил от порога всё тот же женский голос. - Ружье нашел?
- Здесь. Сейчас еще реквизит из шкафа достану, а то Модест меня из-за него со свету сживет.
- Давай быстрее. Вот чего ты сразу всё не взял?
- Не успел.
- Пить меньше надо. Не успел он. А если б поймали этого придурка и он бы их сюда привел?
- Не привел же.
- Давай быстрее. Надо кончать здесь всё, а то поймают его, всё-таки да придут сюда искать всякие следы да отпечатки.
Выйти из-за перегородки я не торопился, и таился там до тех пор, пока не почуял запаха дыма. В душе шевельнулось смутное подозрение.
- А уж не пожар ли?
Метнулся к порогу, распахнул дверь, а в сенях уж полыхает за милую душу! Пламя ударило прямо в лицо. От неожиданности, я выпустил ручку двери, закрыл лицо руками и отпрыгнул назад. Быстро занялись обои. В избе стало светло, как днем и нестерпимо жарко. Я бросился к окну, но оно оказалось забито гвоздем, да и маловато окошечко для моей комплекции, но спасаться надо. Хватаю тяжелый табурет, и тут вижу за той самой перегородкой, где я недавно прятался, дверь! Метнулся в каморку! Толкнул дверь! Не заперто! Выскочил на улицу! Выскакивая, наступил на гнилую доску, она проломилась с жалобным хрустом, и я кубарем покатился в мокрые заросли!
Пока выбирался да охал, утирая рукавом лицо, у избушки запылала крыша. К пожару бежали люди. Пришлось снова лезть в кусты. Народу возле горящей избы собралось человек тридцать. Оставаться рядом с пожаром стало небезопасно. Я стал высматривать пути наиболее выгодного отхода и увидел Людмилу. Она стояла, скрестив руки на груди, чуть в стороне от волнующегося народа. Теперь передо мной рисовались два пути: в лес или к Людмиле. Резко выдохнул и решил идти к ней. А что? А вдруг?
- Люда, - тихонько окликнул я одноклассницу из кустов.
Она завертела головой, потом пригляделась к кустам и быстро закрыла ладонью рот.
- Тихо, - взмолился я, и мольбы мои не пропали даром.
Минут через десять я сидел в уютной теплой кухоньке с чашкой горячего чая в дрожащих руках.
- Чего ты натворил? - взирая на меня испуганными глазами, волновалась одноклассница. - Тебя ищут везде. Даже портреты твои по деревне расклеили... Все за маньяка тебя считают. Рассказывают всякое про тебя. А я не верю...
- Подставили меня, - оправдывался я, осторожно глотая горячий чай. - Женщина красивая... Волосы у неё... Глаза... Муж Женя... Сын Витя... Не знаешь такую?
- Хм, - усмехнулась Людмила. - Что же ты у своей красивой и имени не спросил? Эх, мужики.
- Никакая она не "моя"! - слегка рассердился я и отодвинул в сторону чашку с недопитым чаем. - Но она может подтвердить, что я никакой не маньяк, а совсем наоборот. Ты знаешь такую?
- Нет, - покачала она головой. - Муж Женя? Сын Витя? Нет, не знаю.
- Его знаю! - обрадовалась Люда. - Как не знать! Это же сосед мой. Через проулок живет. Года два уж как. Он в райцентре народным театром командует. Режиссер. Хороший человек, только несчастный и скрытный очень.
Чтоб подготовиться к дальнейшим действиям по реабилитации своего доброго имени, ночевать я остался у Людмилы.
Утром, проснувшись и потягиваясь в теплой постели, я мечтал, чтобы всё мои приключения оказались дурным сном, но сном тут и не пахло.
- Ты никуда не ходи, - наказывала мне Людмила, собираясь на работу. - Я всё разведаю, вечером приду, и мы с тобой что-нибудь придумаем.
Её заветам я следовал полчаса, дальше стало невмоготу. А чего сидеть без дела, если дом, где можно поискать ниточку путеводную к тайне, стоит через проулок. Поднял я воротник, натянул шапку по самые брови и пошел.
На дворе у Модеста полный бардак. Возле крыльца валялись гнилые доски и железяки. И среди этого барахла я заметил два окурка. Окурки стали для меня уже каким-то наваждением. Опять они: от одного только фильтр остался, а другой сохранил табака на две трети. Окурки казались свежими. Пока я дивился на окурки, вышел хозяин.
- Закурить не найдется? - спросил я его.
- Некурящий, - последовал резкий ответ.
- А это кто набросал? - ткнул я пальцем в сторону окурков, усиленно вспоминая, где же я видел этого типа. А я его где-то видел...
Насчет "вон", он, конечно же, здорово дал маху. Настроение у меня всё еще было паршивое, а потому грубость эта послужила искрой, из которой возгорелось пламя неимоверной злости. Схватил я грубияна за грудки и, открывая его спиной двери, ворвался в избу.
- Говори, кто курил у крыльца?!
Спросить что-то еще, не получилось. Что тяжелое треснуло меня по голове.
Очнулся я от торопливого говора над головой.
- Вот, напал на меня, - кто-то кому-то жаловался. - Наверное, ограбить хотел. Это же, ведь, тот самый бандит... Хорошо, что знакомый у меня на кухне сидел, а то бы не пришлось мне с вами разговаривать.
Я приоткрыл глаза, чтоб рассмотреть жалобщика. Им оказался Модест. Рядом с ним стоял полицейский, которого я вчера обидел в магазине. Две пары глаз смотрели на меня сверху с нескрываемой ненавистью. Я застонал.
Меня сковали наручниками и посадили на табурет. Я огляделся: если перед крыльцом черт мог запросто сломать ногу, то в избе он был не застрахован и от травмы позвоночника. Я поднял глаза и остолбенел. На комоде старинной работы среди книг, тряпок и пустых пивных бутылок лежала сивая борода с париком, а из-за парика выглядывала фотография. Я быстро глянул на неё, потом на стоящего возле окна хозяина дома и открыл от удивления рот. На фотографии в обнимку с этим хозяином стоял мой напарник Блинов. Как же тесен мир. Интересно, что их связывает? Блинов со своим внезапным приглашением, ночное происшествие, парик, окурки у крыльца и в лесу, лживые показания Модеста ... Нет ли тут какой связи? Мне очень захотелось задать пару каверзных вопросов тому типу, но тут женский крик за спиной.
- Это он! Я сошла с электрички, а он сразу на меня набросился. Хорошо, что мужчина рядом оказался и спас меня, так этот его зарезал!
Я обернулся. На пороге стояла та самая красавица из ночного леса. В глазах её бесновался ужас, губы дрожали, то и дело, выбрасывая слова гневного возмущения, а палец указывал прямо на меня.
- Алё! - изумленно закричал я, и тут же осёкся. Еще одна фотография, теперь висевшая и стене, заставила меня замолчать. Фотография молодого солдата. Того самого, который погиб при пожаре в казарме. Его лица я никогда не забуду.
Я перевел взгляд на Модеста Петровича: немудрено, что я сразу не признал его. За пять лет он превратился из лощеного джентльмена в опустившегося старика.
- Прости, - прошептал я, стараясь встретиться с ним взглядом. - Ты прав, я заслужил это.
Когда меня уводили, мой взгляд встретился с еще одними знакомыми глазами. Те самые серые глаза хлебосольного старика красовались на помятом лице гражданина средних лет, который стоял рядом с потерпевшей. Они курили.
Уже к вечеру я написал чистосердечное признание в попытке грабежа и в непреднамеренном убийстве.
И при очной ставке с пострадавшей я признал всё, в чем она меня гневно обвиняла, но на прощание не преминул, всё же, сказать.
- Прекрасная актерская работа, мадам. Передайте привет своему коллеге. Как его зовут? Женя? Или это только сценическое имя? И режиссеру поклон. Я виноват, обещание он выполнил, но зачем же невинного человека...
Следователь, удивленно таращивший на меня глаза во время этого монолога, вызвал конвой и не дал мне договорить.