Аннотация: Рассказ с конкурса БС-4. Тема "Проклятие предков". Расшифровка: бурные девяностые, большой город; внуки и правнуки деревенских колдунов продолжают вендетту, не законченную дедами.
В такт ветру и дождю...
На улице - промозглый дождь. Ветер рвет листья, они падают в темноте на асфальт, и остаются лежать светлыми, мокрыми пятнами в белесом свете фонарей. Машин нет, впереди - почти бесконечный подъем к Октябрьскому микрорайону. Огни в окнах почти погасли, только в многоэтажках горят - два, три, четыре, широко и далеко разбросанные по стенам. Тихо, только гудит в проводах, вдалеке простучал поезд - но это отвлеченные, отдельные звуки; они не могут создать того фона, который царит на улице днем.
В ночной шорох вмешался посторонний звук. Стук ботинок на твердых подошвах, частый рокот четырех пар ног по асфальту. Четыре молодчика, в полумраке похожие друг на друга как волки в стае, в кожаных куртках. Бегут сосредоточенно, не оглядываются. Молодой человек проводил их удивленным взглядом, пожал плечами и продолжил путь. Непогода и слякоть не помеха сильным ногам. Каменная тишина - помощник, предупреждающий об опасности. Неверные тени от фонарей прячут ловкие смазанные движения.
Снова, опять впереди. Этот тоже хочет бежать, но не получается. Через каждые два-три шага чуть не падает, длинная рука отталкивается от земли, помогая удержаться на ногах.
- Братан, - ревет фигура, заметив на улице еще одного человека. - Братан, где эти четверо?
Молодой человек круто поворачивает в сторону, сходит с тротуара и пружинистым шагом идет к тому, кто кричал. Тонкие струйки крови с виска, разорванная гимнастерка, ремень с бляхой заведен для удара.
- Стоять можешь? - участливо спрашивает подошедший. - Видел, вниз пробежали, похоже, что в проезды свернули...
- Китель сняли, брат, - хрипит окровавленный. - А у меня там военник, билет, все деньги. Не найду - конец мне... Военник главное...
Человек в форме наконец отрывает руку от земли, выпрямляется в полный рост, и оказывается, что он высок, все два метра, если не больше. Невольный напарник меньше его на две головы.
- Побежали, - хрипит здоровяк, и холодная вода, стекая с волос, мешается с кровью, но в самой хрипоте голоса слышится глухая ярость, жажда мести, отчаянье.
- Догоним, - спокойно говорит маленький.
Мужик ранен, голова у него наверняка кружится, сотрясение мозга - думает молодой человек, потихоньку труся за военным, в любой момент готовый поддержать, не дать упасть. Еще и пьяный, здорово пьяный. Нет, конечно, он не трусит, просто гигант, который бухает впереди сапожищами, сейчас плохой помощник. В обычном состоянии этот амбал стоит двух, а то и трех молодчиков, которые пробежали здесь пять минут назад. Но сейчас он вряд ли сможет взять на себя хоть одного. Короткий, смачный удар в окровавленный лоб - и здоровяка снова поведет, глаза закатятся, руки ослабеют. И тогда начнется самое страшное. Четверо на одного. Тренер по рукопашному говорил, что хороший боец может справиться с одним сильным, двумя средними, тремя слабыми противниками... но с четверыми мужчинами, равными по весу, пусть даже "никакими" - даже профи высочайшего класса не справится. Задавят, убьют...
- Братан, - снова ревет военный. - Братан, тут четверо не пробегали?
Из-за деревьев выныривает фигура в белой майке. На улице - почти зима; еще градус, и дождь превратится в снег, а этот... нет, не в майке, в короткой куртке-безрукавке.
- Обокрали? По башке дали? Да у тебя кровища хлещет, - говорит человек в белом, и крутит русой головой по сторонам. - А я думаю, с чего пацаны на ночь глядя решили кросс сдавать? Повернули они в проезды, где точно - не видел.
- Военник взяли. Без военника мне труба. Деньги, билет на поезд... труба полная...
- Понял я, понял. Не кипятись. Сейчас найдем.
- Где они свернули? Я их по следам найду...
- У тебя сейчас в глазах двоится, - вмешался маленький.
- Ничего, братан. Я ж сибиряк, белку по ветке найду. Дед, царство ему небесное, обучил. Гуськом, говоришь, бежали...
Военный резко наклонился вперед, покачнулся, словно хотел упасть.
- Здесь они, вот. Голубчики. Не уйдут, - гигант пошел чуть ли не на четвереньках. - Чую, у меня нюх, не курю я. Только помогите, братки, - сказал он с ударением на "а". - Был бы нормальный, я б их... А сейчас, главно, чтоб вы не дрогнули...
- Не ссы, не дрогнем, - участливо сказал "белый".
Сейчас может показаться невероятным, что в темноте ночи в безлюдном городе окровавленный человек смог найти помощь, сумел убедить - но не словом, а каким-то странным, горячим и горьким чувством, звучавшем в его словах. Все трое вдруг почувствовали себя единым организмом. Горло словно сдавило спазмом, в груди тлел огонек, и они чувствовали, что рядом настоящие, всамделешние друзья, способные и в огонь, и в воду; что локоть здоровяка - это и твой локоть, громадный рычаг, способный одним движением поднять обидчика в воздух, встряхнуть в воздухе - словно крысу. А ведь они даже не знали, как кого зовут...
- Интересно ходишь, - проворчал вдруг "белый".
- Что? - спросил "маленький".
- Идешь, говорю, интересно. Учил кто?
- Ты про что говоришь?
- Так люди ходят, которые на настоящей войне были. В такт ветру и дождю, - с усмешкой проворчал "белый". - Тебя то видно, то не видно. Словно ветер качает...
- Хорошо намесили, - сказал здоровяк. - Следы оставили. Четкие.
"Маленький" нагнулся, чтобы посмотреть на грязную кашу тропинки под ногами. Сотни отпечатков, тысячи и тысячи людей проходили здесь утром, днем и вечером. Как можно что-то найти?
- Непривычно, - словно сам с собой говорил сибиряк. - А ты внимательней смотри... Дождь давно идет. Все следы с дождем. Ишши четыре - без дождя...
- Хитер, - рассмеялся "белый".
- Моего деда за такие хитрости колдуном звали, - в голосе военного прозвучала настоящая гордость.
- Опочки, - растерянно произнес гигант через пять минут. - Асфальт...
А еще через пятьдесят шагов, выбравшись из темноты склонившихся деревьев, трое уткнулись в высоченную, почти до неба, серую стену здания. Еще поворот...
Маленький не спеша пересчитал подъезды:
- Пятнадцать. Может - больше. Не вижу. Китайская стена, - он сплюнул в сторону.
- Чертов асфальт, - пробормотал здоровяк.
Около первого подъезда, спокойно потягивая длинную сигарету, стоял высокий рыжий парень. Яркий фонарь над головой словно защищал рыжего от дождя - непохоже, чтобы падающая с неба вода мешала ночному гуляке.
- Братан, - снова "завел шарманку" здоровяк. - Ты четверых не видел? В кожанках... бегом бежали...
Рыжий повернул коротко стриженую голову, спокойно посмотрел на странную "тройку".
- Я только что от подруги. Минуту назад вышел, - мягкий голос словно убаюкивал. - Никто не пробегал.
- Козлы, - кивнул головой рыжий. - Помочь? Вы как сюда вышли? - он рассмеялся. - Ищейки, блин... Это последний дом. Дальше сады идут, а там забор сплошной, колючка, и сторож с собаками. Три псины, здоровенные, метисы... Если не лают... - рыжий прислушался, и закончил:
- Здесь наши козлы.
Если очень громко крикнуть на площадке девятого этажа - то до первого донесется нечто похожее на шепот. А если говорить шепотом на четырнадцатом - то на первом никогда ничего не услышишь.
- Тихо вы, - ругался "белый". - А ну, пошли отсюда... нечего вам здесь делать...
- А ты чего делать будешь? - недоуменно спросил здоровяк.
- Я камни слушать умею. Бетон, братан, он тот же камень. Если на шестнадцатом сверлишь, то на первом кажется, будто у тебя в кухне... Надо только уметь - слушать...
- И ты что - умеешь?
- Да пошел отсюда...
- Нет никого, - угрюмо сообщил "белый" после первого, второго, третьего... шестого подъезда.
Здоровяк сопел и угрюмо шел дальше, за ним тянулись "маленький" и "рыжий". "Белый" всегда отставал, крутил головой, щурил глаза. Когда он вышел из девятого подъезда, то по блеску расширенных глаз, по собранным куцым движениям и уверенной улыбке все поняли:
- Есть. Четверо. Пятнадцатый этаж.
- Кирпич возьми, - посоветовал "рыжий", и кивнул в сторону обломка. "Маленький" подумал, а потом нагнулся, подбирая мокрый камень.
- На лифте пойдем до десятого, - решил здоровяк.
Светлая просторная пустота большегрузного лифта распахнула ореховую пасть. Они вошли, щурясь от яркого света, задыхаясь от адреналина в груди, чувствуя, как чешутся ладони, желая сжаться до стальной крепости. Тяжелое, спертое дыхание наполнило воздух едким ощущением опасности, казалось, что еще миг - и внутри что-то лопнет, вскроется кровавым пузырем. Плечи расправляются сами собой, руки тянутся к лицу...
Все, кроме здоровяка, послушно растираются. Этому не надо - и так все лицо "размято". Толстый палец тянется к кнопке с цифрой десять, но не решается ее нажать. Громадная лапища ложится на худое плечо "маленького", вторая рука сжимает "белого".
- Братцы, - говорит гигант. - Братцы... Не подведите. Не выдайте...
Рыжий криво ухмыляется, и тоже становится в общий круг.
- Поехали...
В кабину лифта вошли четыре совершенно разных человека. Но на десятом этаже из люминесцентного проема выпрыгнуло-выскачило-выкатилось странное существо. Кирпич заклинил дверцу; а мне казалось, что у меня восемь рук и столько же ног, что я высок ростом, коротко стрижен, а по плечам расплескались русые кудри... что по виску течет кровь, и я вижу свежие следы глины на бетонных ступенях, слышу возбужденную дрожь на камне, качаюсь в такт дождю за окном. Ни крика, ни слова, только возбужденный свист горячего воздуха сразу из восьми легких... а наверху уже догадались...
- Атас!
- Убью, сука! - один крик из четырех глоток.
Четверо на одного, на площадке два на три... Сдуру пытаешься оторвать от перил железную полосу... "Белый" обменивается хлесткими ударами, "здоровяк" поднял одного на стену, тряхнул, словно крысу... "маленький" на полу делает захват "крюком", пытается сломать шею... "рыжий" сшибает последнего с ног. Свалка... И не мат, не крик, дикий рев, словно здесь не люди, а звери сцепились в плотный, яростный ком ненависти. И нет силы для замаха, с прыжка бьешь человека коленом по затылку, но он словно не чувствует, поворачивает белое от злобы лицо, и на щеке взрывается ядерная бомба.
"Маленький" поменялся с врагом местами, душат друг друга, но у того, который в кожанке - руки длиннее, глаза закатываются, красный туман появляется в них, и тогда "рыжий", на миг отлипнув от "своего", со всей дури бьет ботинком в лицо, а потом орет, дурным голосом:
- Моего держи! У него!! Он, сука!!!
Здоровяк сразу догадался, что "у него"... С режущим уши матом он навалился на парня, но тот сумел вывернуться, только куртка осталась в громадной лапище.
- В куртке! В куртке! - орал рыжий "здоровяку", который пустился было вдогонку убегающему.
Военный запустил руку во внутренний карман "кожанки", недоумение на его лице сменилось недоверием, а потом - улыбка заиграла на распухших губах.
- Здесь! - бормотал "здоровяк". - Здесь.
- Военник, деньги, билет, - не веря глазам перечислял он, и даже не удостоил пинка последнего из убегавших.
- Парни, - громадный человек в изнеможении опустился на ступени, дрожащими пальцами перебирал свои "сокровища". - Братки, братцы...
- Я, блин, сразу догадался, что деньги у этого, - довольно сказал "рыжий". - Я такие вещи хорошо чувствую.
Никто не мог связно говорить. Ощущение единства, сплоченности, братства - не отступало. Им казалось, что они знают друг друга по крайней мере сто лет, за два часа пережили целую жизнь - одну на четверых, в водовороте большого города нашли друзей - навечно и навсегда. Только что были поодиночке, во тьме большого города - а теперь вместе, одна боль, одна радость на всех. Острое чувство победы жгло глаза, казалось огромным, необоримым - как они сами, только что в тесноте подъезда выдержавшие безобразную, тяжелую драку. И никто не дрогнул, не отступил, даже не думал об этом...
- Братцы...
- ...вижу, и ногой...
- ...а мне крепенький попался...
- ...все, думаю, кранты...
- Братки...
Рыжий тряхнул головой, хрипло рассмеялся:
- Бар тут недалеко. Приглашаю. Только отряхнитесь...
Бар "Зодиак" был одним из тех местечек, куда люди ходят только пить пиво. Он открыт всегда: днем для тех, кто свободен; вечером для тех, кто веселится; ночью для оторванных; утром - приходят после ночной смены, или желают опохмелиться. Контингент здесь может быть самым разным - от бомжей в уголке, до приличных господ за центральном столиком. Когда четверо молодых людей ввалились в это достойное заведение в два часа ночи, из всех столиков был занят только один. За ним пировали четыре лица "кавказской" национальности.
Худенькая официантка подскочила почти сразу, подала меню.
- Восемь пива, - сразу распорядился самый здоровый, с распухшим лицом. - Литр водки, и закусить.
Здоровяк блаженно откинулся на деревянную спинку кресла.
- Я ведь, братцы, на войну ухожу. Две недели дали, на побывку, даже билет оплатили. Представляете?
- На какую войну? - осторожно спросил "белый".
- Так в Чечню, куда еще? - захохотал здоровяк. - Чертовы черножопые, всю Россию заполонили, - лицо военного нахмурилось. - Показывали нам, как они с нашими ребятами... как баранов... ножом по горлу...насмотрелся. Теперь сам резать буду. Руки аж чешутся, прямо отсюда бы и начал, - здоровяк с мутной угрозой посмотрел на столик с "кавказцами". - Давить их надо всех, гнид черномазых. Меня Дима зовут. Дмитрий Ботин...
Официантка принесла пиво и тарелку с бутербродами. Горячие "шпикачки" еще пузырились.
Белый нахмурился, и с явным отвращением на лице отодвинул тарелку от себя.
- Ты чего? - удивился здоровяк.
- Я свинину не ем, - железным голосом сказал "белый". Он закинул ногу за ногу, вцепился в ручки кресла руками, вздувшимися от вен.
- С тобой, Дима, я за одним столом есть не буду, - помертвевшим, скрежещущим голосом продолжал человек в белой куртке-безрукавке. - Меня зовут Арслан Тагиев. Я чеченец. Минуту назад мы были почти братьями-вайнахами... А ты, когда будешь у меня на родине, посмотри в лицо моим братьям...
- Ты же - белый, - растерянно, с обезумевшими глазами сказал "здоровяк".
Даже музыки не слышно, только кажется, что в воздухе что-то рвется. Что-то важное, что-то крепкое, словно стальные канаты пытаются удержать необоримую тяжесть.
- Ребята, - вмешался маленький. - Стойте, ребята. Не надо. Мы же только что... Ведь насмерть... плечом к плечу... я ведь за вас теперь... Знаете, кто на самом деле виноват? Дима, ты мои слова запомни, когда будешь там....
И нахмуренный Дима, и омертвевший Арслан хмуро посмотрели на "маленького".
- Меня зовут Равиль. Равиль Сайфуллин. Что вы надулись, словно в детском саду? Никто никого убивать не будет... Это ведь только на руку... Вы посмотрите, кто на самом деле Россию купил? Посмотрите, кругом одни евреи. Что, чечены с азерами у нас в президентах ходят? Татары на бойню гонят? Нефти им мало, денег им мало, всего им мало... Израиль всех мусульман террористами называет. За деньги мать продадут... Жиды проклятые... Вот кого убивать надо, за колючку их согнать...
Рыжий, который поначалу смотрел на перебранку с улыбкой, тоже нахмурился. Он склонился над своей кружкой, собрал губы трубочкой и плюнул, в янтарное пиво.
- Пей, - рыжий подвинул кружку Равилю, и мягкости больше не было в голосе. - Меня зовут Родион, и я чистокровный еврей. Меня ты тоже за колючку спрячешь?
Коричневый потолок навис над коротко стриженой рыжей головой. Зеленая бумажка упала на полированное дерево.
- Я наелся, - твердо сказал Родион, четко, по-военному развернулся и чеканным шагом вышел из бара.
Его никто не окликнул.
- Мне домой надо, - угрюмо поднялся Арслан. Потом повернулся к Дмитрию, и угрюмо добавил:
- Береги себя...
Равиль трясущимися руками пододвинул к себе кружку, но выпить не смог - ему показалось, что наверху не пена, а пушистая, мягкая и гадкая слюна.
- Дела... - бормотал "здоровяк", запихивая за пазуху кожаной куртки бутыль с водкой. - Я ведь проездом. Поезд у меня. Три пятьдесят. Проходящий. Спасибо, - сказал он неизвестно кому, встал, будто не соображая, что делает, пошел к столу с "кавказцами", потом махнул рукой, вспомнил, вернулся. Две красные бумажки легли рядом с зеленой.
- Поехал я...
Равиль несколько минут сидел в одиночестве. Глаза его то вспыхивали, улыбка ложилась на губы, а потом лицо кривилось, словно от боли, и зеленые глаза гасли, заволакивались пеплом. Официантка забрала все деньги, пожала плечами, и не стала ничего убирать со стола. "Маленький" встал, ему показалось, что пол поехал под ногами.
- Чертова погода, - пробормотал он, захлопывая дверь бара.
Серая тень скользила над лужами. Неверный свет прятал смазанные движения. Человек шел, то появляясь, то вновь пропадая из виду.