Владычица Запада принимала роды. С каждым криком роженицы, небо хмурилось все больше и больше. Тучи нависли над головой так низко, что казалось, что до них уже можно достать рукой. Богиня с опаской посмотрела вверх, а потом оглянулась назад. Бесполезно. Три ее придворные дамы, которых она из глупого каприза отправила обратно во дворец, возвращаться не собирались. Это произошло еще до того, как Сиванму обнаружила роженицу. Роженица сломала ногу карабкаясь по скалам и лежала теперь в расщелине не в состоянии сдвинуться с места. Богиню звали Сиванму, имя роженицы, мы не узнаем никогда, потому что она была немой. Императрица назвала ее Упрямицей, потому что даже сейчас, находясь в почти бессознательном состоянии от боли, странная девушка пыталась ползти и показывала головой на вершину горы Кунлунь. На горе находился дворец Сиванму . Богиня была доброй и отзывчивой женщиной, но у нее пока не было детей, да и по возрасту она была только лет на пять старше лежащей перед ней девушки. Небо разродилось раньше, чем это произошло с измученной девушкой. Капли дождя, сначала неуверенно, потом все быстрей и быстрей стали падать на землю. Мгновенно похолодало. Сиванму сняла с себя накидку, подбитую мехом и попыталась подсунуть ее под окоченевшее тело роженицы. Но сделать ничего не смогла, тело было таким тяжелым, что казалось, спустись сюда сам повелитель Востока Дун Вангун, со всем своим двором, охраной и солдатами и то не смогут они сдвинуть несчастную женщину с места. Поднялся ветер. Лицо роженицы исказила гримаса боли и она выгнулась дугой. Очнувшись от странного оцепенения, Сиванму попыталась позвать на помощь, но ее голос тут- же утонул в шуме ветра. Не зная, что делать дальше, императрица укутала накидкой ноги несчастной. Как только она сделала это - ветер тут же стих, стих и дождь, но ненадолго, на смену ему пришел снег. Снег падал почти вертикально и уже через десять минут обещал похоронить под снежной пеленой двух застигнутых непогодой женщин. Сверху послышались голоса.Повелитель Востока, обеспокоенный исчезновением жены, отправился вниз, по короткой, но очень опасной дороге. Услышав голос мужа, императрица перевела дух. Уйти от роженицы она не могла, какая-то сила держала ее рядом, но и оставаться здесь с каждой минутой становилось все опаснее и опаснее. Метель в горах невероятно страшная вещь. В тот момент, когда помощь была уже совсем близка спазм боли приподнял роженицу над землей, а может это дрогнула земля, оттого что Упрямица попыталась сесть. Как только она сделала это, началось землетрясение. В воздухе возник гул, и посыпались камни. Кричала свита Дун Вангуна, кричала Сиванму, кричал сам Дун Вангун, боясь потерять свою богиню, не кричала только Упрямица. Наконец в воздухе возник посторонний звук и словно по волшебству, все остальные звуки стихли. Кричал ребенок, мальчик. Упрямица пошарила рукой и подала Сиванму камень, кромка которого была остро отточена. Богиня взяла камень и недоуменно повертела его в руках. Она была императрицей всей поднебесной, но не умела отсекать пуповину. Но женщина умеет все. Ей может казаться, что она чего-то не умеет. На самом деле силы ее безграничны. Вскоре ребенок был освобожден от пуповины, но что делать дальше, Сиванму не знала и повернулась к Упрямице. Однако на том месте, где только что лежала женщина остался только след. Зеленый камень повторил контуры тела женщины. Ребенок закричал еще громче и как бы в ответ этому крику вдруг раздался вздох. Вздохнула сама земля. Монолит, который повторял очертания женщины, от этого вздоха вдруг потрескался. Держа в одной руке ребенка, Сиванму наклонилась и свободной рукой подняла зеленый камешек. Этот камень позднее назовут нефритом. А ребенка, Дун Вангун и Сиванму, стали звать своим сыном. И было это очень давно. Богиня Сиванму была тогда еще молоденькой женщиной.
Много веков спустя
и...за двенадцать месяцев до начала нашей истории
Вечер за окном не предвещал ничего плохого. Вечер как вечер, один из череды тех, что не приносят ничего, кроме сожаления о потраченных впустую часах. Было очень тихо. Из спальни родителей доносилось тиканье часов. Дочитав книгу, я заложила ее закладкой и потянулась к шторам, чтобы задвинуть их на ночь, как вдруг тишину комнаты прорезал звук сотового телефона. Пришло сообщение. Мне вдруг стало страшно. Бросив взгляд на Смс, я похолодела.
"Отсчет пошел, - гласило сообщение,- "Синий бантик" никогда уже не постучит в твои двери!"
"Синим бантиком" дразнили мою подругу. Когда мы учились во втором классе, она пришла на школьный праздник в бантах невероятно синей окраски. Синий цвет не очень популярен у нас в Китае, его стараются избегать. Однако родители моей подруги, вероятно решили блеснуть оригинальностью и отправили ее в бантах такого цвета. Прошло много лет. Никто уже и оттенка этих бантов не помнил, а прозвище осталось. Решив, что Смс - это лишь глупый розыгрыш, я тут же перезвонила подруге. Я уже отчаялась дождаться ответа, но тут трубку взяли и мне даже показалось, что я услышала голос подруги "...помоги!". После этого послышались длинные гудки. Я звонила снова и снова, но трубку больше не брали. Когда я села на велосипед, двор был уже пуст. Приближалась полночь. Ночная прохлада охладила мое разгоряченное воображение и лицо. Подруга жила совсем недалеко (по Пекинским меркам). Через двадцать минут я уже была на месте. Подруга никогда не закрывала дверь в квартиру, а от входной двери у меня был ключ. Толкнув дверь, я вбежала в прихожую и с удивлением обнаружила, что в квартире все в порядке. В гостиной бубнил телевизор, где-то тихо играла музыка. Везде был включен свет. Медленно обойдя квартиру, я обратила внимание на то, что свет не горит только в одной комнате-комнате Ли Юн Хуа, моей подруги. Как я и ожидала, Ли Юн Хуа была в своей комнате, но почему-то сидела в темноте. Она не удивилась тому, что я пришла. Даже не обернувшись, она проговорила:
-Это ты Лин Линь? Почему ты так долго шла?
-Но ты же... Что случилось? Объясни мне, наконец!
-Тише! - подруга прижала палец ко рту, - Я его боюсь!
-Кого ты боишься? Да повернись ты ко мне, наконец!
Но лучше бы я об этом не просила. Лицо моей подруги было вытянутым и белым. Глаза не двигались. Отвернувшись, она снова уставилась в одну точку.
-Ли Юн, я к тебе обращаюсь! Так не поступают с подругами! Ты знаешь, сколько сейчас время!? Я ехала по совершенно пустому Пекину.
Ли Юн что-то ответила, но так тихо, что я не разобрала. Пришлось взять подругу за руку и повернуть к себе. Перескакивая с пятого на десятое Ли Юн попыталась рассказать о том, что с ней произошло. Рассказывая, она поминутно поворачивалась к одному и тому же месту, которое находилось где-то на стыке двух стен. На мой взгляд там ничего не было, однако Ли Юн так не считала.
-Мне позвонили по сотовому телефону, - наморщив лоб, с трудом проговорила девушка, -кто-то долго смеялся, а потом внезапно отключился. После этого я получила См-с.
Ли Юн внезапно замолчала. Я попыталась разорвать завесу тишины, но сделала только хуже.
-Что было в смс? Не молчи!
-Он обещал, что медведь вернется! Все так и произошло!
-Какой медведь? - продолжала настаивать я, не обратив внимания на совершенно побелевшие губы Ли Юн, - о чем ты говоришь?
-Ты помнишь его! Тот игрушечный мишка, которого я забыла в парке.
Сейчас, когда Ли Юн напомнила мне, я в подробностях вспомнила эту историю. Мишку подарили Ли Юн на третий день рождения. Везде и всегда любимая игрушка сопровождала Ли Юн, пока однажды, когда нам было по десять лет, мишка не исчез. Ли Юн думала, что забыла его в парке. Я же думала по-другому, в тот полдень мы гуляли в парке не одни. Это был организованный выход в парк. Помимо нас, в парке был весь наш класс. Естественно, с учителем. Я думаю, что мишку украли прямо из ранца. Было у нас несколько недоброжелателей. Впрочем, дело не в этом. Ли Юн сильно убивалась тогда по своему мишке и даже заболела. И вот сейчас...
-Ли Юн Хуа, возьми себя в руки и постарайся успокоиться! - я попыталась привести подругу в чувство, однако она опять меня не слушала!
-Смотри, Лин! Вот же он! Неужели ты не видишь! Да вот же он! Он так и не простил мне...
-Ли Юн, да перестань же, ты меня пугаешь! Ли Юн!
Ли Юн вдруг покачнулась и упала. На губах у нее появилась пена. Упав, она по-прежнему пыталась повернуться туда, куда смотрела ранее с таким страхом.
-Как больно, -вдруг прошептала она, - он так и не простил меня! Посмотри Линь, синий огонь, который он метнул в меня, вылетел из телефона. Посмотри Линь, вот же он, стоит в углу и укоризненно качает головой.
Посмотрев в том направлении, о котором говорила Ли Юн, я действительно что-то увидела. Но лишь на мгновение. Сбросив с себя наваждение, я снова повернулась к Ли Юн Хуа. Подруга так и лежала на полу, глаза ее смотрели в одну точку. Я содрогнулась. Первым моим побуждением было бежать отсюда, но я пересилила себя. Включив свет, я опустилась перед Ли на корточки, и попыталась нащупать пульс. Однако все было кончено. Прежде чем вызвать полицию, я подошла к тому месту, куда, даже после смерти, был прикован взгляд моей несчастной подруги. Подойдя туда, где мне недавно что-то показалось, я, конечно же, не увидела ничего потустороннего. Однако кое-что я там нашла. Этим кое-чем оказался сотовый телефон, с которого звонила мне Ли Юн. Но больше с этого телефона никто уже не позвонит. Он был совершенно обуглен.
Полиция приехала очень быстро. Я сбивчиво пересказала всю историю, тому, кто меня допрашивал, не забыв упомянуть и про медведя. Когда я указала то место, где мне что-то показалось, в комнате повисла тишина. Фотограф и патологоанатом переглянулись. Я понимала, что создала своими словами образ не совсем нормальной девушки, но скрывать ничего не собиралась. Кто бы ни был человек, запугавший Ли Юн Хуа до смерти, он должен понести наказание.
Когда я вернулась домой, то пожалела, что мне не с кем поделиться происшедшим, но, посмотрев на часы, вдруг обнаружила, что через три часа мне нужно уже собираться на работу и было бы неплохо подремать хоть часок.
Настал вечер следующего дня. Мне было невыносимо плохо. Я металась по дому, не в силах найти себе место.
Наконец, вскочив на велосипед, отправилась в ближайший парк. Было время вечерней зарядки. Пожилые люди, сверстники моих бабушки и дедушки, делали плавные движения под музыку. Эта, то ли полузарядка, то ли полутанец, сближала пожилых людей и делала их счастливыми. Я бездумно смотрела на вдохновенные лица и мучительно думала о том, откуда взялось несчастье, свалившееся на мою голову. Кроме Ли Юн Хуа у меня не было подруг. Были приятельницы, были знакомые по работе, но это все было не то. Задумавшись, я вдруг поймала недовольный взгляд одной из пожилых женщин. Звонил мой телефон и звонил наверно уже долго, а я ничего не слышала.
Звонил жених Ли Юн Хуа. Он был совершенно растерян и никак не мог смириться с мыслью, что Ли Юн больше нет. Полчаса назад он вернулся из полиции, где его дотошно допросили. Так как я была последней, кто разговаривал с Ли перед ее странной смертью, то полиция не смогла придраться к молодому человеку. Полицию очень интересовал вопрос, кто был тот неизвестный, запугавший Ли. Жених Ли рассказал, что в тот день не видел Ли Юн, а лишь разговаривал с ней, но доказать ничего не мог. Телефон Ли превратился в спекшийся кусок пластмассы и было совершенно невозможно узнать номер телефона, с которого звонили Ли. Полиция сделала запрос в телефонную компанию, но официальный ответ ждали не раньше завтрашнего дня. Е Сяо, жених Ли Юн, подробно расспросил меня по телефону о том, что произошло в ту кошмарную ночь, а потом предложил... Встретиться. Я оглянулась вокруг. Пока мы говорили, бабушки и дедушки уже разошлись. В парке стало темно и заметно похолодало. Я попыталась перенести встречу на завтра, но Е Сяо настаивал, заявив, что находится недалеко от парка. Прежде чем я встречусь с Е Сяо, позвольте сделать небольшой экскурс в годы моей школьной жизни. Вернее, к тому моменту, когда мы все трое, Ли Юн Хуа, я и Е Сяо учились в выпускном классе. Так как мы с Ли Юн Хуа были с первого класса не разлей вода, то и первый молодой человек оказался у нас один на двоих. Нам обоим нравился Е Сяо, и он вроде относился к нам обоим одинаково, но, однако, когда пришло время, он выбрал Ли Юн Хуа. Это оказалось ударом для меня, хотя я думала, что готова к такому исходу дела. Мы тогда чуть не рассорились с Ли Юн навсегда. Вот такая банальная история. Но постепенно время расставило все на свои места. Я помирилась с подругой, и время потекло по-старому. Школьные времена давно растаяли в смутной дымке прошлого. Прошло уже восемь лет. Через полмесяца у моей подруги и Е Сяо должна была состояться свадьба и вот...
Мне было безумно жалко Е Сяо, он был совершенно потерянный. Говорил только о Ли Юн Хуа и все время забывал, что ее больше нет. Не мог говорить о ней в прошедшем времени. Рассказав обо всем, что знала, я поднялась, чтобы отправиться домой. Однако Е Сяо не захотел меня отпустить. Встав на колени, он стал умолять меня не оставлять его одного сегодня. Что скрывать, Е Сяо нравился мне до сих пор, но то, что он требовал от меня, было немыслимым.
Присмотревшись к молодому человеку, я увидела, что он, ко всему прочему, еще и чем-то напуган. Помимо скорби по невесте, какие-то очень сильные эмоции тревожили его не на шутку.
-Лин, - обратился вдруг Е Сяо ко мне, - давай уедем отсюда! У меня есть деньги!
Предложение настолько возмутило меня, что я задохнулась от негодования.
-Я понимаю,- не обратив внимание на мое молчание, снова заговорил Е Сяо, - что мое предложение кажется тебе чудовищным, но пойми, и ты меня! Я не вынесу, просто не вынесу того, что ждет меня впереди. Похороны состоятся, как только полиция разрешит. Я не могу туда пойти, но и не пойти не могу.
Е Сяо вдруг разрыдался, а я смягчилась. Невозможно злиться на человека, который так любил мою подругу.
-Нет. Ты успокоишься и поймешь, что идти надо обязательно, - наставительно проговорила я, - мы вместе пойдем!
-с тобой? - вдруг закричал Е Сяо, - ты хочешь, чтобы он уничтожил меня, так же, как и ее? Оказывается, ты такая жестокая!
И мой одноклассник вдруг сорвался с места и убежал. А я осталась, озадаченная и опечаленная. Было такое впечатление, что со вчерашнего дня весь мир сошел с ума. Кремация Ли Юн Хуа должна была состояться в четверг, а в среду вечером мне позвонил Е Сяо. Представившись, он долго молчал и вздыхал в трубку. Я уже решила, что он боится завтрашней кремации и попыталась его подбодрить, как вдруг он перебил меня на полуслове, и понес какую-то чушь. Послушав его несколько секунд, я с огорчением поняла, что он совершенно не слушал того, что я говорила.
-Лин, - вдруг обратился он ко мне, - я хочу повторить мое предложение. Давай уедем!
-Куда? - коротко спросила я. Спорить с человеком, находящемся в таком состоянии, было себе дороже, - ты уже продумал маршрут?
-Давай уедем в Америку! У меня там есть родственники!
-А у меня нет. Спокойной ночи Е Сяо.
-Ну, что же, - обреченно прошептал несчастный, - ты только что подписала мне смертный приговор.
Успокоив несчастного жениха, я прервала разговор и, вернувшись, домой, попыталась заснуть. Рассказ об опасности, мнимой или настоящей, прозвучал уже второй раз, а я не успела расспросить об этом Е Сяо. Наступил, и ушел в прошлое, день похорон Ли Юн Хуан. Е Сяо стоял рядом с родителями и родственниками Ли Юн и даже не обернулся ко мне, когда церемония подошла к концу. Я уже давно перестала вникать в суть действа этого театра абсурда, но отношение Е Сяо оказалось последней каплей. Расстроившись, я даже не пошла на поминки. Прошло еще дня три и вот ночью, примерно часа в два, у меня вдруг зазвонил телефон.
Вернее, началось опять все с См-с. "Он не стоит тебя, и поэтому он погибнет. А ведь ты могла спасти его!". Девять раз приходило ко мне это См-с. Кто бы ни был таинственный отправитель, жестокости было ему не занимать и, по-моему, он был безумен.
У меня был телефон Е Сяо, однако, как я не старалась, трубку никто не поднял. Конечно же, я знала, где жил мой бывший одноклассник. Е Сяо жил со старенькими родителями, которые не чаяли в нем души. Кружа по комнате, я никак не могла решить, что же мне делать. Ехать к Е Сяо домой? А вдруг все нормально, и я просто перепугаю пожилых людей!? Но и не поехать я не могла, мысль, что я каким-то образом замешана в кошмаре, который происходит вокруг меня, не давала мне покоя. Правда было бы хорошо, если бы хоть кто-нибудь все-таки объяснил в чем я виновата. Решившись, я оседлала железного друга и двинулась в путь. Е Сяо жил в соседнем хутуне, и уже через пять минут я была около его дома. Окна комнаты Е Сяо мерцали мягким светом, однако окна родителей были темны. Побродив по двору, я наконец решилась и постучала в окно. Никто не отзывался. Конечно, Е Сяо мог заснуть под телевизор и не услышать меня, однако уехать, не разобравшись, я уже не могла. Подойдя к домику, я тихонько постучала. Не дождавшись ответа, я постучала вновь, но результат был тот же. Никто не отвечал. Толкнув дверь, ибо она была не заперта, я вошла. Переходя из комнаты в комнату, я стучала во все двери, прежде чем войти, но комнаты были пусты. Последняя комната была открыта, оттуда лился свет. Кресло, где сидел человек, находилось по центру. Вокруг него стояли телевизор, ноутбук и сотовый телефон на подставке. Сотовый был в центре. Все три прибора светились одинаковым, молочно-голубым, цветом. Когда я вошла в комнату, Е Сяо был еще жив. Как я теперь понимаю, его спасли бусы из нефрита, которые были на шее (благослови Будда новую мужскую моду). Мне показалось, что на всех трех экранах я видела женское лицо, но стоило мне зайти, как все три источника изображения покрылись голубой рябью. Я остановилась перед другом, но Е Сяо даже не думал ко мне поворачиваться.
-Зачем ты пришла, -огорошил меня вопросом Е Сяо, голос его звучал сонно, - мне было так хорошо!
-Я пришла тебя спасти! - ответила я, однако уверенности в моем голосе не было.
-Моя кукла, - вдруг закричал Е Сяо совершенно детским голосом, - не забирайте мою куклу! Почему сестре можно иметь куклу, а мне нет?
Я подскочила к Е Сяо и начала его трясти. Однако парень все больше и больше впадал в блаженный транс.
Вдруг в тишине я услышала приглушенные стоны. Сориентировавшись, я пошла на звук и нашла в пристройке двух связанных стариков. Рты у них не были заткнуты, но они были так слабы, что уже даже не могли стонать. Освободив стариков, напоив их чаем и согрев, я хотела вызвать полицию, но они мне этого не разрешили. Говорила мать, отец потерял дар речи, онемев от горя.
-Е Сяо всегда был чудесным сыном, преданным, добрым, послушным. Странности с ним начались в ночь смерти невесты. Из его комнаты все время слышались звуки разговора, песни, а однажды даже звуки драки.Однако, когда мы заходили к сыну, чтобы благословить его на крепкий сон, все оказывалось в порядке. Сегодня с утра не переставая звонил телефон. А потом произошло вот что, в комнату родителей, не постучав, зашел сын. Он был возбужден и полон решимости. Е Сяо разговаривал детским голосом, и требовал свою куклу. Старики принялись взывать к его разуму, тогда сын неожиданно попытался убить их. Даже не так. Е Сяо изо всех сил боролся с внутренним убийцей, который приказывал ему разделаться с родителями, но борьба была не равной. С каждой минутой он все больше превращался в того маленького мальчика, чьи родители выбросили его любимую куклу на помойку. Черная и белая сторона боролись до изнеможения, И. вышла ничья. Е Сяо связал родителей и вынес в пристройку. Он не смог убить их, но ночной воздух быстро сделал бы это за него. Ведь родители Е Сяо были уже очень стары. Мама несчастного молодого человека замолчала, молчала и я.
Вдруг из комнаты Е Сяо донесся крик, и я бросилась туда. Вбежав в комнату, я остолбенела и хотела броситься назад, но дверь за мной захлопнулась. мне не оставалось ничего, как встретиться с ужасом лицом к лицу. Лучи от телевизора, ноутбука и сотового телефона скрестились на гигантской кукле, голова которой подпирала потолок. Помните, мне показалось, что на экранах я видела женское лицо? Я ошиблась. То, что я приняла за женщину, было всего лишь куклой. Крик Е Сяо не был криком боли. Е Сяо кричал от восторга. Называя куклу именем умершей невесты, он тянулся к ней всем телом. Взглянув на куклу, я поняла, почему восемь лет назад Е Сяо выбрал не меня, а Ли. Лицо куклы было грубо намалеванной копией моей подруги. Кукла шарила руками по полу и расшвыривала мебель, а глаза ее незряче смотрели в пустоту. Е Сяо кричал, махал руками, кидался кукле под ноги, но все было тщетно. Кукла аккуратно обходила его, но в то же время отчаянно искала. Я уже решила, что все обойдется. Как в сказке, утром запоет петух и нечистая сила сгинет! Но не тут-то было. Театр ужасов набирал силу. Вдруг, тоненько закричав Е Сяо рванул нефритовые бусы с шеи. Бусины посыпали на пол, а кукла вдруг прозрела. Наклонившись над Е Сяо, она нежно взяла его на руки. Но ее объятья не имели ничего общего с материнскими. Это было объятья любовников. Кукла прижимала Е Сяо все сильнее и сильнее к себе. Хрустели и ломались позвонки, легкие лопались от недостатка кислорода. Однако с лица Е Сяо так и не сошла улыбка счастья. Смотреть на это не было сил. Когда все стихло, я открыла глаза. Огромная и ужасная кукла исчезла, а Е Сяо лежал на своей кровати и прижимал к груди маленькую куколку с лицом Ли Юн Хуа. Казалось, что он спит. Оглянувшись, я увидела, что мать, которая стояла в дверях все это время, идет ко мне.
-Мы никому не расскажем об этом, - сказала она, посмотрев мне в глаза и направившись к кровати сына, - он теперь со своей куклой.
Бережно укрыв сына, и расправив оборки на ярком платьице куклы, она отправилась к отцу, чтобы сообщить ему скорбную весть.
Встреча с полицией во второй раз за неполные две недели, была мне не по силам, и я решила потихоньку уйти. Уже в дверях я встретилась взглядом с матерью Е Сяо, женщина тихонько кивнула мне и отвернулась. Да, забыла рассказать. Уходя из комнаты, я бросила взгляд на телевизор. С ним произошла та же история, что и с сотовым Ли Юн Хуа. Он почернел и спекся, так же как ноутбук и мобильный телефон. На всем белом свете у меня было только два человека, которым я могла рассказать все; моя подруга и мой школьный друг, и вот теперь их не стало, и в этом была виновата я. Корни их проблем, так же, как и источник моих бед, тянулись из моего детстве
За одиннадцать месяцев до начала нашей истории
То, что моя жизнь находиться под чужим, пристальным контролем я поняла еще в детстве. Жалобы, обиды, слезы -ничего не помогало, мои родители не желали слушать меня. Отец не забыл то, что произошло с ним в детстве, но, тем не менее, не верил мне. Ведь поверить, значит открыть врата в сверхественное, а мой отец был на редкость рациональным человеком. Были еще дедушка и бабушка, но я побаивалась их, хотя ко мне они относились прекрасно. Просто мне было жалко родителей. Сильный скандал случился после того, как я упала в обморок прямо посреди комнаты дедушки и бабушки. Перед этим я три ночи не спала и кажется, не ела, хотя мама исправно накрывала на стол к завтраку, обеду и ужину. Но до обморока довела меня последняя ночь. Однако начну с первой поступи ужаса. Все события и воспоминания свежи до сих пор, хотя думать об этом страшно. В девять часов мама и папа вошли, чтобы пожелать мне спокойной ночи. Зная, что помощи от них ждать бесполезно, я только натянуто улыбнулась и кивнула. Сказать что-либо я побоялась, голос обязательно бы меня выдал. К десяти часам в доме стало тихо. Во дворе еще галдела детвора и слышен был стук костяшек маджонга, несколько человек пело, кто-то стучал мячом о стену дома, стоял гул голосов, а у меня в комнате было тихо. К одиннадцати двор опустел. К двенадцати уже нигде не было слышно ни звука, и тут в комнату вполз ужас. Вначале были только звуки, плакала маленькая девочка. Я не могла понять ни слова, девочка говорила очень быстро и на незнакомом мне диалекте. Звуковой кошмар повторялся из часа в час, пока я не поняла, что девочка совершила какую-то оплошность и молит о пощаде. Потом послышался звук удара и новые мольбы девочки. Чем больше просила о пощаде девочка, тем более зверели ее палачи. В конце концов плач стих, сменившись хрипами и стонами. В тот день, когда я первый раз услышала этот звуковой кошмар, я с криком убежала в комнату родителей. Встревоженные мама и папа вернулись вместе со мной в детскую, но ничего не услышали, хотя для меня этот радио спектакль ужасов продолжался. В первый раз родители отнеслись ко мне с сочувствием, второй раз с недоумением, в третий раз отец обозвал меня лгуньей. О том, чтобы переночевать в комнате родителей и речи не было. Когда я прибежала к родителям в четвертый раз, меня наказали и велели больше никогда не поступать таким образом. Неведомый мучитель издевался надо мной особенно изощренно в те дни, когда я взывала к помощи. Как только родители уходили, начиналось повторение самых жутких отрывков из уже услышанного. Особенно мучителям нравилось повторять момент, которого я так боялась. Самым страшным были последние часы девочки. Обладая живым воображением, мне ничего не стоило представить, как девочка теряет сознание. Вошедшего во вкус мучителя не удовлетворял такой исход дела, и он подзывал слугу с ведром холодной воды. Через несколько секунд слышался слабый стон девочки. Она пришла в себя. Те пытки, которые, видимо, доставляли несказанное удовольствие неведомому господину, я пересказать не решусь. Три дня, когда я была не в себе, не ела и не спала, были заполнены ежеминутными звуками побоев, криков ярости, стонами, криками боли, мольбами, и закончились, как я уже говорила, моим обмороком. Когда я пришла в себя, то, спрятавшись за бабушку, долго наблюдала странную картину. Дедушка ругал папу. До этого момента я никогда такого не видела. Слышались выкрики отца "Она лгунья!", спокойное увещевание деда, и его просьбы вспомнить себя в детстве. Чем больше распалялся отец, тем спокойнее становился дедушка. Вдруг его голос понизился до шепота. Мне стало страшно. Видимо так же страшно стало и отцу, потому что он вдруг успокоился и прошептал что-то про себя. Реальный страх дедушки и отца был столь ужасен, что когда, в конце концов, я вернулась в свою комнату, то перестала обращать внимания на звуковой беспредел. Всегда ужасно, когда взрослые люди, в чье могущество ты веришь безгранично, оказываются простыми смертными и начинают чего-то боятся. Пережив страх за своих родных, я перестала бояться неведомого, и звуки прекратились. Следующая пытка началась через неделю. Лишь только я ложилась в постель, дверцы шкафа начинали скрипеть. Я вскакивала и вглядывалась в темноту. Темень стояла такая, что я не видела собственных рук. На минуту повисала тишина, чтобы смениться увесистыми шагами, от которых начинала содрогаться вся мебель в комнате. Спрятавшись под одеяло, я шептала сама себе: "Этого всего нет, мне только кажется", "Этого всего нет...". Дойдя до моей кровати, шаги стихали, слышалось сиплое дыхание. Меня обдавало нечистым воздухом. Как будто человек, невидимый мне в темноте, наклонялся все ниже и ниже. В тот момент, когда казалось, что еще чуть- чуть, и я умру от страха, все прекращалось. В комнате воцарялась полная тишина, чтобы через несколько минут внезапно содрогнуться от визгливого голоса неведомой женщины; "Сколько можно повторять, - кричала женщина,- обувь надо оставлять перед дверью. Перед дверью, слышишь, перед дверью". Далее слышался характерный звук оплеухи и детский плач. Только на этот раз предметом издевательств кажется служил мальчик. И такой кошмар продолжался всю ночь. Я опять перестала есть и естественно не спала. Однако наученная горьким опытом, даже не пыталась рассказать родителям о возобновлении ночных кошмаров, но к счастью, на этот раз, бабушка с дедушкой были начеку. Ничего не объясняя родителям, дед велел перенести мою кровать в свою спальню. В детскую комнату я заходила теперь только днем, чтобы поиграть или сделать уроки. Кошмары закончились. Спала я в комнате дедушки и бабушки до четырнадцати лет. Мама, давно уже не одобрявшая эту затею, однажды не выдержала. В китайских семьях не принято перечить старшим, но в этом случае дедушка был вынужден согласиться. Я уже выросла и должна была спать отдельно. На следующий же день после водворения меня в детскую кошмары начались снова. Только теперь, так как я вступила, в очень важную для каждой девушки Китая эпоху, эпоху созревания, начались кошмары с сексуально садистским уклоном. Сейчас мне двадцать один и у меня до сих пор нет парня. Вспоминая звуковые уроки юношества, я даже мысли не могу допустить, что останусь когда-то наедине с чужим мужчиной в спальне, и он будет проделывать со мной то, что я слышала каждую ночь с четырнадцати до восемнадцати лет. Кошмар, о котором я писала, продолжался непрерывно четыре года. В восемнадцать все внезапно закончилось. И вот теперь, целую неделю, я опять, как в детстве, не знаю под какое одеяло спрятаться, что бы ни видеть и не слышать того, что происходит вокруг. Только теперь рядом нет добрых дедушки и бабушки. Некому отереть и осушить мои слезы, выслушать мои жалобы и оставить ночевать в своей комнате. Утром, вечером и в обед меня преследуют странные См-с. Мне страшно, но я обманываю себя что этого всего нет. Выходные-это кошмар. Но к счастью на работе я обо всем забываю. Нам запрещают пользоваться в течение дня сотовыми телефонами. Я работаю в Пекине, на фабрике нефрита. Вечером, возвращаясь на велосипеде домой, я вспоминаю о сотовом телефоне, но не включаю его, пока не въеду в свой хутун. Я живу в этом хутуне последние недели. По генеральному плану на месте нашего хутуна через полгода будет стоять отель. Я перееду в новую квартиру, она будет далеко отсюда, и кого-то из своих соседей я больше не увижу никогда. Ведь Пекин город очень большой. Но я не грущу, а уж тем более не ропщу. Кто я такая, чтобы спорить с теми, кто с отцовской заботой управляет нашими жизнями. Мне только больно, что мои дети, которые у меня, наверное, будут в будущем, не увидят этот дворик, не сделают свои первые шаги по этой, утрамбованной ногами многих поколений, земле. Я знаю только о восьми коленах моей семьи, которые жили до меня здесь, а о скольких я не знаю! Дорога да дома занимает около часа, это если ехать на велосипеде. На метро быстрее, но это дорого и неудобно - пересадок много. Линией метро я пользуюсь очень редко, только в крайнем случае. Но я отвлеклась, надо что-то решать с этими См-с. Незнакомый корреспондент терроризирует меня уже две недели. Особенно тяжело и страшно по ночам и в выходные дни. Первые два дня после начала Смс атаки, я была в недоумении, на третий день решила обратиться в полицию, но оказалась в глупом положении. Обратившись к инспектору полиции, я рассказала обо всем. Меня внимательно и с сочувствием выслушали, но когда дело дошло до Смс, в папке, с посланиями от анонима, ничего не оказалось. Можно представить, что подумал обо мне полицейский, и с каким лицом я покидала полицейский участок. Я живу одна. Мои близкие, чей род идёт от древних императорских фамилий, были достойными людьми. Вечером, когда жители нашего хутуна собираются во дворе, я ищу среди играющих в маджонг, по-военному прямую спину дедушки, и каждый раз расстраиваюсь вспомнив, что его больше нет. У меня много родственников по всему Китаю, но здесь, в хутуне, я живу одна. И поэтому, как только всё вокруг затихает и лишь луна зловеще подсматривает в мое окно, я закрываю голову подушкой, чтобы не слышать звоночков Смс, непрерывно следующих один за другим. "Ищи себя в прошлом. Ищи скорей или я найду тебя! Я уже близко!", "Вспомни детские ужасы", "Я, ветка, которая стучит в окно в полночь. Ищи, иначе окно окажется разбитым". Это лишь самые безобидные из посланий. Остальные пересказать не осмеливаюсь, уж очень мне страшно!
Вчера, на фабрике, администратор зала долго выясняла, что за посторонние звуки доносятся из женской раздевалки и если это звук телефона, то кто из работников осмелился оставить телефон включенным. Приближался пятиминутный перерыв. По настоянию администратора нам следовало использовать перерыв на то, чтобы разобраться со своими телефонами. Недовольство администратора - это не простой каприз. Нефрит - камень императоров. В древности иметь его могли только сам император, его домочадцы и особо отличившиеся приближенные. Простолюдинам грозила смертная казнь за обладание даже маленьким нефритовым камешком. Не знаю, как в других странах, но у нас, в Китае, нефрит по-прежнему ценится высоко. Изделия из настоящего нефрита стоят дороже, чем золото. И поэтому аппараты, обрабатывающие нефрит тоже стоят баснословно дорого. Во-первых, потому что во время работы они соприкасаются с божественным камнем. Вторая причина... Вторая причина, наверно, более близка к действительности. Нефрит обрабатывающая аппаратура делается на тех же заводах, где изготовляют детали для космических кораблей. Она сделана на основе сверхновых и сверхточных, секретных технологий. Одна настройка этой аппаратуры занимает около месяца. Как вы уже, наверное, догадались, каждая бусина из нефрита стоит целое состояние и поэтому сбой аппаратуры - это настоящая катастрофа. Я не знаю, как работать на этих аппаратах, никогда не была в рубке управления. Чтобы туда попасть, нужен особый допуск. Но подозреваю, что управляется аппаратура чем-то похожим на радио волны. А они, как вы знаете, очень неустойчивы. И поэтому каждое утро нас предупреждают по громкой связи, что использование на территории фабрики ноутбуков, телефонов и прочей аппаратуры грозит большим штрафом вплоть до увольнения. Даже транзистор на батарейках нельзя включать. А также убедительно рекомендовано, до и после работы, пользоваться лазерной, тепловой и душевой кабинами. И эти предосторожности оправданы. Невидимый глазу мусор, нечаянно занесенный на волосах или одежде, способен вывести из строя высокоточную аппаратуру надолго. Когда звонок возвестил перерыв, я бросилась в раздевалку. Бросилась в раздевалку, хотя точно помнила, что, перед тем как переодеться и войти в камеру тепловой обработки, выключила телефон. Следом за мной в раздевалку вбежала стайка моих соседок по цеху. Девушки, смеясь и переговариваясь, бросились к своим шкафчикам. Вздох облегчения пронесся как ветер и чуть не сбил меня с ног. Вернее, это девушки, ставшие от облегчения легкими как пушинки, едва не сбили меня с ног. До конца перерыва оставалось еще три минуты, и девушки ринулись отдыхать. Вскоре я осталась в раздевалке одна. Было тихо и в этой тишине стало ясно слышно, как непрерывно работает мой телефонный аппарат захлебываясь смс. Это при всем при том, что я, до мельчайших подробностей помнила, как выключала свой телефон перед работой, а потом еще вернулась, чтобы перепроверить.
Выключив телефон, и закрыв шкафчик, я пошла в цех. Пять минут истекло. Надо работать. День покатился по наезженной колее. Руки делали свое дело, а голова в этом не участвовала. Мысли мои были далеко. Я вспоминала события месячной давности. Когда в августе дедушка объявил мне, что они всей семьей (не считая меня) отправляются в путешествие, ничего не ворохнулось во мне, никакие тревожные предчувствия не замутили мои глаза. Я довольно точно предчувствую всякие опасности и неприятности, поджидающие членов моей семьи, но в этот раз мой внутренний голос молчал. Я спросила дедушку о маршруте, но он предпочел сделать вид, что не слышит мой вопрос, а я не посмела задать тот же вопрос снова. Так не принято. Если бы было нужно, дедушка сам бы посвятил меня в свои планы. К отцу я даже и не подумала обратиться. Если с матерью я кое-как худо-бедно еще общалась, то с отцом отношения так и не нормализовались. События детства продолжали довлеть над нашими отношениями. Вбив себе в голову то, что я лгунья и притворщица, отец так и не поменял свои взгляды. Сейчас уже все равно ничего узнать невозможно, но мне кажется, что, что-то подобное происходило в детстве и с ним. Но бог с ним, я не держу зла на своих родителей, тем более что злиться больше и не на кого. Насколько я знаю, последним пунктом турне по городам Китая был город в провинции Сычуань. Вернее, даже не так, в планах моей семье не стояло посещение этого города, но на этом настояла моя двоюродная бабушка Лин. Кстати меня назвали в честь нее, у меня тоже имя, Лин. Я готовилась к торжественному возвращению родных, когда по телевизору сообщили, что в провинции Сычуань произошло землетрясение. Но и в этот раз меня не посетило никакое предчувствие. Конечно же, вместе со всем Китаем я скорбела по погибшим, но не знала, что это горе коснулось и лично меня. Тетушка Лин выжила, она то и сообщила мне о гибели всей моей семьи. Вот так я стала сиротой. И мне не к кому будет прийти на кладбище в праздник Цин мин. Землятресение произошло девятого сентября, сейчас десятое октября. Я живу в хитине, который готовят под снос, и меня преследует анонимными смс неизвестный психопат, который знает о странных событиях, которые происходили в моей детской комнате, когда я была совсем маленькой.
В ту ночь, когда я осталась по-настоящему одна, когда я оплакивала безвременно ушедших, мой преследователь снова послал мне смс. "Тебе придется ответить за всех", вот что написал мне этот недочеловек. В который раз я попыталась позвонить ему и сказать все, что я о нем думаю, но когда набрала номер, состоящий из девяти нолей, услышала то, что и ожидала услышать. "Набранный вами номер не существует." раз за разом радостно сообщал мелодичный девичий голос. На следующий день пришел старший по хутуну. Он выразил мне соболезнование и сообщил, что надо потихоньку собирать вещи. Ордера на новую квартиру будут раздавать месяца через два. Похлопав меня по плечу, он ушел. А я осталась, попытавшись осмыслить второй удар, который постиг меня за такое короткое время. Как я уже говорила, в моем хутуне жило не меньше восьми поколений семьи Линь. Мой род очень древний. Настолько древний, что его следы теряются в прошлом и нет никакой надежды, пройти по этим следам и выйти к истокам. Раньше весь этот хутун принадлежал одному из моих предков, вернее его семье. После культурной революции дедушка решил, что для его семьи целого хутуна многовато и согласно планам партии подал заявку о том, что согласен на уплотнение. Семья Линь занимала теперь только один домик, а в остальных поселились еще три семьи. Более того, когда великий председатель, чтобы подчеркнуть заслуги дедушки, предложил ему вместе с семьей переехать в новый, только что отстроенный, многоквартирный дом со всеми удобствами, дедушка отказался. Он считал, что в Пекине есть более достойные, чем он люди. Вот таким был мой дедушка. Таким же он вырастил и моего отца. Если бы моя будущая квартира находилась, где-то в этом квартале, недалеко того места, где прошло мое детство, мне было бы легче! Но вряд ли это возможно. Размышляя о прошлом и будущем, я так глубоко ушла в свои мысли, что просто подпрыгнула на месте, когда на мое плечо опустилась рука. Рядом со мной стоял, и с любопытством смотрел на меня, начальник смены. Оказывается, он уже устал окликать меня.
-Лин, но нельзя же так! Я конечно понимаю твое состояние, но надо все-таки, как-то, потихоньку возвращаться к жизни. Я зову тебя, зову...
-Что случилось, господин Фань?
-Там, внизу, тебя ждет парень.
-Какой парень, - испугалась я, - у меня нет никого парня!
-Ну, тебе виднее, - засмеялся Фань, - что у тебя есть, а чего нет! Так как смена твоя заканчивается через полчаса, я посоветовал ему подождать тебя на проходной.
-То есть как, посоветовали? Вы его видели?
-Нет, ты сегодня совершенно невозможна! Зачем мне его видеть? Я разговаривал с ним по телефону.
И ворча что-то себе под нос, Фань пошел вглубь цеха. Я же стояла оцепенев, слова про телефон привели меня в полный ступор. Мне стало страшно, но оглядев многолюдный цех, я постепенно успокоилась. Убедив себя, что ничего страшного мне не грозит, я так же механически закончила свои дела. Пройдя все обработки и приняв душ, оделась и на лифте спустилась вниз. Сердце мое колотилось как безумное, мне хотелось, как можно вскоре увидеть неведомого визитера, и в то же время я хотела оттянуть время встречи. Дверцы лифта разошлись, и я вышла, так и не разобравшись, чего я хочу больше. Обратившись к охраннику, я получила нужную информацию. Впрочем, если бы я захотела, то увидела бы того, кто ждал меня без всякой подсказки. Кроме него в холле никого не было. И...Мне кажется, что сердце подсказало бы мне, что это он и без всякой посторонней помощи. А также мне кажется, что он тоже узнал меня. Потому что он двинулся в мою сторону, как только увидел меня.
-Госпожа Линь, - учтиво обратился он ко мне, - я друг вашего троюродного брата Вана. Узнав, что я направляюсь в Пекин, ваш брат попросил передать вот эту маленькую записочку.
Я не помнила никакого троюродного брата Вана, но у меня было такое количество родственников, разбросанных по всей поднебесной, что можно было кого-то и не упомнить. Поэтому, не желая выглядеть в глазах такого красивого парня забывчивой дурочкой, я серьезно кивнула ему в ответ и подтвердила, что помню брата Вана и благодарна за посылку. Визитер хотел еще о чем-то рассказать, но тут внезапно посыпались звоночки. Поток смс возобновился. Сотовый снова включился сам по себе. Что-то такое, видимо, промелькнуло на моем лице, потому что Чжан Ли тут же шагнул ко мне с озабоченным лицом,
Я видела этого парня впервые в жизни и наверно именно поэтому рассказала ему все. Слова лились из меня потоком. Я не думала о том, какое впечатление произвожу на этого человека, просто говорила и говорила.
Закончив свой рассказ, я впервые в упор посмотрела на Чжан Ли.До этого момента я стеснялась его разглядывать. Удивительно то, что после всего того бреда, который я вылила на голову этого парня, он еще оставался здесь. Даже дедушке я никогда не рассказывала так подробно о своем неведомом мучителе. Так разговаривая, мы и добрались до хутуна. Когда мы подошли к воротам сихуаня, мне показалось, что я знаю Чжан Ли очень давно, хотя с того момента, как мы встретились в воротах фабрики, прошло не больше двух часов. Мне не хотелось расставаться с Чжан Ли, но и привести его к себе домой я не могла. Я знала, что мои родные, озабоченные тем, что у меня еще нет парня, были бы не против, но сейчас, когда их не было со мной, я просто не могла привести чужого человека. В моем понимании это было бы равносильно предательству. Может быть потом, позже, когда, и если, я узнаю Чжан Ли получше, то осмелюсь пригласить его домой. Мы топтались перед воротами сихуаня и молчали. Заметив мой смущенный взгляд, Ли быстро принял решение. Он пригласил меня в кафе и мне, как уже не раз за эти два с половиной часа, показалось, что он читает мои мысли. Стоило мне о чем-то подумать, как он тут же высказывал мои мысли вслух. Мы двинулись прочь от ворот сихуаня и честно говоря вовремя, вездесущие соседи поглядывали на нас с любопытством. На улицы Пекина быстро спустился вечер. Вокруг зажглись огоньки и фонарики. И хотя сегодня был обычный вечер, мне казалось, что каждый звук, каждая краска, добавленная в палитру вечернего города, каждый яркий фонарик имеет огромное значение. Каждый раз, когда девушки, сидящие за столиками, поворачивались в сторону Ли и хихикали, у меня падало сердце, мне казалось, что в такие моменты Чжан Ли сравнивает меня с окружающими. Но, конечно же, я была не права, Чжан был озабочен только моими проблемами и говорил только обо мне. Между прочим, он предложил мне довольно легкое решение моей проблемы. Я выслушала его и вздохнула, и почему эта идея не пришла в голову мне? Чжан Ли предложил мне купить новый сотовый телефон, и сменить номер. Вот так, простенько и со вкусом. Вечер закончился невероятно быстро. Когда до моего дома оставалось всего ничего, мои мозги наконец заработали, и я придумала, как не уронив своего достоинства сделать так, чтобы завтра снова состоялась наша встреча с Ли. Ведь было бы верхом неблагодарности, если бы я не передала с Чжан Ли ответную посылочку. Мама Вана, моя троюродная тетушка, не помню ее имени, (хотя Чжан Ли несколько раз назвал его мне), передала изумительный чай. Его делают только в той провинции откуда Чжан Ли родом. Такого чая я не пила никогда, хотя благодаря маме я могу назвать себя знатоком в искусстве чайной церемонии.
Утро началось с неприятности. Я спала крепким спокойным сном, когда на кухне раздался страшный шум, и я проснулась от звона посуды. Ворвавшись в помещении кухни, я увидела, что вся посуда дребезжит и прыгает, а любимый чайный сервиз дедушки лежит на полу, разбитый вдребезги. Ветер свободно входил туда-сюда в разбитое окно. Я стояла посреди кухни и удивлялась сама себе. Произошло такое чудовищное происшествие, а я по-прежнему спокойна и не плачу. Дело в том, что окна моего дома, так же, как и остальных трех домов, выходят только внутрь двора. Такова особенность почти всех дворов, которые находятся в хутунах. Значит, разбить окно мог только кто-то из соседей. Это привело меня в такое негодование, что я уже совсем было, собралась идти разбираться с обидчиком или обидчиками, когда очевидная мысль вдруг заставила меня остановиться. Сосед мог разбить окно, но сервиз стоял достаточно глубоко. Он был задвинут в чайный шкаф и спрятан в несколько коробок наподобие самой маленькой матрешки. Так велика была ценность этого сервиза. Тот, кто бросил камень в окно, должен был как-то попасть в кухню, это притом, что, даже в разбитом виде, окошко кухни не могло вместить маленького ребенка, не говоря уже о взрослом. Я бросилась к входной двери, но там было все так, как я оставила закрываясь на ночь. Впрочем, в нашем хутуне задвижки на дверях домов всегда были делом чисто символическим. Мы не привыкли прятаться от соседей. Задвижки служили скорее оберегом от злых ночных духов.
Вернувшись в кухню с совком и веником, я наклонилась над осколками и остолбенела. Всюду лежали маленькие самодельные фонарики. Я не заметила их сразу, потому что они были примерно такого же цвета как осколки от сервиза. Вскрыв фонарик, я с ужасом обнаружила записку, спрятанную внутри. "Гони этого человека от себя. Я всегда начеку и приду к тебе, если не уйдет он. Чашки-это предупреждение. Твоя голова разлетится на такие же осколки, если не сделаешь, то, что я велю".
Приглядевшись, я увидела, что фонарики засыпали весь пол кухни как ковер. Когда я уходила за веником, фонариков не было, иначе я бы заметила их. Сев на пол я зарыдала, а потом завыла в голос. От приподнятого романтического настроения, естественно, не осталось и следа. Я поняла, что мои ночные кошмары все больше и больше обретают зримую форму. Конечно же, никто из соседей не мог поступить так со мной. В своей массе они были очень милыми людьми, которые жалели меня и сочувствовали моему горю. В шесть утра я как всегда вышла из ворот сихуаня. Садясь на велосипед, я увидела спешащего ко мне человека. Мой сердце упало-это был Чжан Ли. Он запыхался, боясь опоздать, хотя мы не договаривались о встрече. Чжан Ли пришел, чтобы проводить меня на фабрику. Отдав ему велосипед дедушки, мы влились в поток спешащих на работу людей. Я молчала, молчал и он. Я привыкла молчать, а для него видимо молчание было невыносимым
-Линь, что случилось? У вас припухшие глаза!
Я хотела отшутиться, но конечно же не смогла удержаться, и все рассказала. Удивительно, как я еще не расплакалась. Хороша же я была бы! Со стороны могло бы показаться, что мой рассказ Ли совершенно не тронул, однако еще со вчерашнего дня, я уяснила одну маленькую деталь характера этого человека. Чем сложнее был вопрос, тем спокойнее и отстраненнее становился Чжан Ли. В остальном он был очень эмоциональным и остроумным человеком. Уже подъезжая к фабрике, я услышала в голове плач ребенка. Меня обуяла тоска, обещание ненавистного преследователя претворялись в жизнь. С Чжан Ли я договорилась встретиться вечером. Утром следующего дня он планировал отправиться восвояси, поэтому подарочек троюродной тетушке и брату я должна была передать сегодня, а сделать это я смогу только после работы. Площадка перед фабрикой опустела, а Чжан Ли все еще медлил не отпуская мою руку. Наконец, неловко улыбнувшись, он выдавил из себя
-Знаешь, я наверно завтра никуда не поеду. Могу задержаться до понедельника. Завтра суббота и мы с тобой пойдем на прием...врачу. Тебе нужно попить успокоительные лекарства. У вас врачи принимают по субботам?
На смену я опоздала. Это произошло первый раз в жизни. Я так обиделась на Чжан Ли, что из-за нехватки воздуха начала задыхаться. Комок, образовавшийся в горле, не давал воздуху проходить свободно. Чжан Ли бросился ко мне и попытался помочь. Но сделал это так неловко, что я оттолкнула его. В результате воздух поступил, все-таки в мои горящие огнем легкие, но Чжан Ли оказался на земле, и разбил себе бровь. Извиняться друг перед другом мы начали одновременно. Чжан Ли долго объяснялся и жалел меня, потом я жалела его. В результате, как я уже говорила, произошло опоздание. Чжан Ли уехал, пообещав встретить меня вечером, а я вошла внутрь. На первый раз администрация цеха ограничилась выговором, но весь день я ловила на себе недовольные взгляды руководителей высшего звена и любопытные взгляды моих соседок по цеху.
Утро настало внезапно и сопровождалось повседневными шумами. Слава богу, никакая потусторонняя чертовщина не потревожила сегодня мой сон.
Чжан Ли ждал меня у выхода из хутуна, и мы отправились к врачу, который принимал на дому. Прием к нему стоил больших денег, но зато к нему не было очереди, и он принимал по выходным. Однако несмотря на все плюсы, Чжан Ли в кабинет к врачу вместе со мной не пустили. Строгая секретарша, указала Ли на диванчик в приемной. Я никогда не была у врача, который лечит нервы. В детстве, когда со мной происходили чудовищные события, о которых вы уже знаете, мама пыталась несколько раз отвести меня к детским специалистам, но дедушка и отец в два голоса запретили ей это делать. Чем уж они мотивировали этот запрет, не помню, хотя, на мой взгляд мне вряд ли мог помочь тогда врач, но я по крайне мере смогла бы выговориться. Объяснив через пень колоду проблему, которая меня мучила, я опустила голову вниз. Мне стало страшно и вдруг показалось, что сейчас врач закричит на меня голосом отца: "Лгунья, ты все придумала! Иди в свою комнату и не выходи оттуда неделю!" В кабинете повисла такая тишина, что казалось ее можно разрезать ножницами. Наконец я подняла голову и встретилась с внимательным взглядом врача.
-Да, странная история, - глядя мне в глаза, проговорил доктор, - я был бы вам благодарен, если бы вы повторили эту историю еще раз, но не так быстро и эмоционально. Не волнуйтесь. У нас уйма времени. Давайте начнем все с начала. Можете рассказывать с того момента, где остановились. Помните, все детали важны, а вот эмоций может быть и поменьше. Итак, ...
Но чем больше я рассказывала, тем более рассеянным становился доктор. Казалось, что он силится запомнить хоть что-то из того, что я рассказываю, но мои слова пролетают мимо, не задерживаясь в его памяти. На пятом повторе я остановилась. Что-то было не так. В комнате потемнело. Выглянув в окно, я увидела залитую солнцем мостовую, а здесь, в кабинете у доктора, ощутимо похолодало. Не глядя на меня, врач встал и включил свет. Но лампочка не смогла разогнать тьму, сгустившуюся в помещении, и освещала лишь пяточек над столом. Доктор ходил по кабинету, меряя комнату шагами. Я ждала его приговора, затаив дыхание.
-Я не буду заставлять вас рассказывать всю историю заново, хотя кое-что, мне, по-прежнему, остается неясным, - вздохнул мужчина, - я попробую погрузить вас в гипнотический сон. Вы, когда ни будь подвергались такой процедуре?
Я ответила доктору, но кажется, он меня даже не услышал.
Кушетка была такой мягкой, что я просто провалилась в нее. Уже уходя в гипнотическое небытие, я подумал: "Какая неприятная кушетка, погружаясь в нее, будто тонешь. И как я буду выбираться из ее влажных, кожаных объятий, когда проснусь?" Я не знаю, сколько прошло времени, но пришла я в себя, от истошного женского крика. Как я узнала позже, это кричала секретарша. Вероятно, доктор не успел погрузить меня в самые глубины гипнотического сна, иначе так легко я бы вряд ли пришла в себя. Позже Чжан Ли рассказал, что прошло около полутора часа, когда секретарша решила, что сеанс длится необычайно долго и аккуратно заглянула в кабинет. С первого взгляда ей показалось, что в комнате никого нет. Удивившись, она уже более смело вошла в комнату. Меня она увидела не сразу, я совсем утонула в глубинах кушетки. Разобравшись с клиенткой, она решила, что неплохо бы разобраться с вопросом, куда же делся врач. Но лучше бы она не задавала себе, такой вопрос. Доктора она нашла, много усилий для этого ей не пришлось затратить, но результат вред ли ее вдохновил, скорее наоборот. Я думаю, то, что она увидела, отпечаталось в ее мозгу надолго, если не всю жизнь. Увидев край белого халата, торчащего из дверцы шкафа (боже мой, опять шкаф), она небрежно дернула дверцу на себя. Доктор был там. Его лицо исказила гримаса страха, руки так судорожно зажали детский автомобильчик, что вынуть его, полиция, приехавшая через пять минут, не смогла. Доктор был мертв, а причиной его смерти, вероятно, была опять я.
Полиция пока ни к какому выводу не пришла, но я-то знала правду. Я подписала смертный приговор этому человеку, в тот момент, когда только вошла в его дверь. Я поняла это, когда получила очередную смс. После изнурительного допроса в полиции, я еле доползла до кровати и начала погружаться в пучину сна, однако не прошло и десяти минут, как сигнал смс вырвал меня из спасительного забытья. "Никогда не делай этого" гласил текст. Сон как рукой сняло, часы шли за часами, а я сидела на кровати, твердила раз за разом слова смс и качалась в такт безжалостным словам. Чжан Ли тоже подвергся допросу и хотя много он сказать не мог, ему велели не покидать Пекин до окончания следствия. На допросе присутствовал тот полицейский, к которому я обратилась несколько дней назад с просьбой отследить смс маньяка. Следователь, расследующий смерть доктора, хотел знать, связаны ли между собой мое первое посещение полиции и смерть доктора, но что я могла ответить?
На следующий день Чжан Ли принес мне новый телефонный аппарат и сим карту. Я была не в себе, и он почти насильно заставил меня встать и одеться, естественно по телефону. Домой я по-прежнему не решалась его пригласить. Мне очень сложно кому-то сказать нет. Вот и в этом случае, стоило только Чжан Ли попросить меня показать Пекин, как я оделась и вышла из хутуна. Чжан Ли приехал из очень отдаленной провинции и город совершенно не знал и его желание побродить по самым значимым местам Пекина было понятно. Ведь Пекин-это сердце Китая и нет такого китайца, который не мечтал бы побывать в этом городе и походить по местам, окутанными легендами прошлого и настоящего. Мы решили не менять транспорт и потихоньку, на велосипедах, добрались до Парка Ихэюань - летнего императорского дворца, бывшего любимым местом прогулок опекунши предпоследнего императора Китая - императрицы Цы Си.
Мы остановились около очень красивого 17-арочного моста Шицикунцяо. Возраст моста был более двухсот лет, а на его каменных столбах были вырезаны 564 льва. Пролеты моста отражались в водах озера, создавая удивительно красивую картину. По рукотворному озеру Куньмин можно было прокатиться на вырезанной под старину ладье с головой дракона, но Чжан Ли не захотел
Мы любовались парком, павильонами, ивами и зарослями уже отцветших лотосов. Фотографии этих мест вышли замечательно. В парке были расположены павильоны, в которых жил в заключении сын императрицы Цы Си, Гуан Сюй, чью власть она узурпировала. Опять очередные дворики, переходы, лотосы - все просто, но замысловато. В одном из павильонов были фотографии Гуан Сюя и его матери и замечательная панорама всего парка. Перед одним из павильонов стояли: скульптура оленя - символ карьерного роста, треножные вазы - символ богатства и благополучия.
Мы добрались до совершенно изумительной галереи Чан Лан с расписным потолком, рисунки которой не повторялись. Взобравшись на гору Ваньшоушань, где на высоте 58 метров был расположен храм Фосянгэ, мы походили по "Дворцу воскуривания благовоний в честь Будд".
Выше Фосянгэ находился храм Чжихуэйхай, "Море мудрости и разума", в котором была помещена огромная золоченая фигура лежащего Будды. С высоты очень хорошо были видны и горы, и весь Пекин.
Когда мы бродили по Летнему саду, месту, где все проникнуто личностью последней императрицы Китая -Цы Си, Чжан Ли увлек меня на одну из скамеек. Мы долго молчали, глядя на воды прекрасного озера. Мимо плыли на лодках и катерах люди, слышался говор и веселый смех. Наконец, Чжан Ли попросил у меня мой сотовый. Чуть поколебавшись, я отдала его. Чжан Ли несколько раз взвесил его в руке и широко размахнувшись, выбросил в озеро Куньминху. Взамен, как драгоценный подарок, он преподнес мне, новый телефонный аппарат, с уже вставленной сим-картой. Мы еще посидели в тени деревьев, а потом продолжили экскурсию. Как вы понимаете, за один день обойти весь Пекин невозможно. Мы побывали на Бадалине, одном из участков великой китайской стены. На обратном пути погуляли по олимпийскому парку, который находился возле стадиона, именуемого в просторечье гнездом. Чжан Ли все время пытался отвлечь меня от горестных мыслей, но вскоре понял, что это бесполезно. Так, в молчании, мы и закончили нашу экскурсию. Остальные достопримечательности мы решили оставить на следующие выходные. Прощаясь со мной у ворот сихуаня, Чжан Ли сказал
-Линь, я понимаю, что твоя печаль так глубока, что и дна ее не видно, и я глубоко сочувствую тебе, но сейчас хочу сказать вот о чем: постарайся, чтобы твой новый телефонный номер, знало, как можно меньше людей. Тогда будет гораздо легче вычислить того мерзавца, который превратил твою жизнь в ад.
Такое обещание я дала Чжан Ли с удовольствием. Однако не прошло и суток, как я получила смс уже на новый номер; "Хотела спрятаться от меня? Ничего не выйдет! Я вездесущ! Я везде! Оглянись, может, сейчас я стою за тобой!" Прочитав смс, я круто обернулась. Конечно же, за моей спиной никого не было. Однако, когда я повернулась к зеркалу, которое держала в руках, зеркало просто взорвалось. Осколки разлетелись по всей комнате, а один из них впился мне в щеку. Вот так, а ведь я последовала совету Чжан Ли и до сих пор даже никому не сообщила о том, что сменила номер. Цифры нового номера знали только Чжан Ли и я. Остановив кровь и собрав осколки, я перебрала людей, которые могли нечаянно подсмотреть мой номер и пришла к выводу, что таких людей просто не было. И тут мне в голову закралась чудовищная мысль. Я подумала, а собственно, кто такой этот Чжан Ли? Что я о нем знаю, кроме того, что он сам мне рассказал? Да ничего. Даже брата Вана и тетушку "Как ее там", я помнила смутно, а если честно, то не помнила совсем. С другой стороны, возразила я себе, зачем ему дарить мне новый телефон, взамен того, который лежит сейчас в озере императрицы? Что бы войти ко мне в доверие, объяснила я сама себе. А зачем ему входить ко мне в доверие? Кто я такая? Что я такое? В общем, я запуталась окончательно. Рабочая неделя пролетела незаметно. Каждый вечер Чжан Ли встречал меня у ворот фабрики. Несколько раз меня вызывали в полицейский участок для уточнения некоторых деталей, что не прибавило мне популярности среди начальства и подруг по цеху. Чжан Ли тоже вызвали несколько раз. Наконец в пятницу, на последней беседе со следователем, он получил разрешение вернуться домой. В субботу мы решили не встречаться. Прошла неделя со дня гибели доктора. Этот день я решила посвятить довольно хлопотному и грустному делу. Мне нужно было заняться, наконец, укладкой вещей. Ведь переезд был уже не за горами. Но, войдя в комнате родителей, а потом бабушки и дедушки, я поняла, что пока это выше моих сил и вернулась в свою комнату. Но и там я никак не могла сосредоточиться. События последних дней все время крутились у меня в голове. Я все время забывала, зачем я устроила этот хаос и непонимающими глазами смотрела на горы вещей, сброшенных посреди комнаты. Проходило несколько секунд, прежде чем я вспоминала "Ах, да, переезд! Я же готовлюсь к переезду!" что бы, через несколько следующих секунд, снова забыть. И так продолжалось весь день. Настал вечер, оставив в покое кучу с вещами, я легла на кровать и стала думать. Нет, не прошлое меня сейчас волновало. Меня волновали отношения с Чжан Ли, я перестала ему верить, но и не верить не могла. Но все эти мысли меркли перед грядущим отъездом моего друга, ибо он все-таки уезжал. Уже были взяты билеты. Чжан Ли уезжал вечерним поездом, в понедельник.
Утро следующего дня было дождливым и пасмурным. Неожиданно на меня напала странная сонливость. Было уже семь часов утра, а я никак не смогла заставить себя встать с кровати. Просыпаясь, я пыталась открыть глаза, но тут же проваливалась в сон. Наконец, запустив пальцы в волосы я изо всех сил потянула за корни, но...не почувствовала боли, испугалась и окончательно проснулась. Веки были свинцовыми, а голова кружилась так, будто я всю ночь провела за кружкой крепкого пива или еще чего покрепче. Однако надо было вставать. Мы договорились с Чжан Ли, что я позвоню ему, когда встану. Взглянув на часы я обомлела. Десять утра, какой ужас! Что обо мне подумает мой парень? Однако путь от кровати до шкафа, показался мне вечностью. Я не могла идти. Ноги вязли в голубоватом тумане, который заполнил всю комнату. К тому же туман еще и мерзко пах. Только ударившись о край стола, я окончательно пришла в себя и поверила наконец, что это уже не сон. Одевшись, я позвонила Ли и, открыв входную дверь, чтобы выветрился запах ночи, села ждать ответного звонка.
Часом позже мы приехали на площадь Тяньаньмэнь - сердце столицы, - любимое место прогулок пекинцев.
Площадь Тяньаньмэнь, "Врата Небесного Спокойствия" -это это самая большая площадь в мире.
Когда мы оказались между главными воротами бывшей городской стены и боковой стороной Мавзолея, Чжан Ли испытал разочарование, потому что не так себе представлял площадь. Я объяснила ему, что мавзолей делит площадь на две части. Если встать лицом к входу в мавзолей, то с правой стороны будет вход в Запретный город, сзади - музей китайской истории и музей китайской революции, впереди здание местного парламента - Всекитайского собрания народных представителей.
Мы сфотографировались около ворот, чтобы было видно и портрет Мао, и гостевые трибуны.
Экскурсия началась с императорского дворца-Гугуна. Пурпурный Запретный город - бывший императорский дворец, резиденция 24 императоров династии Мин и Цин. Гугун называют Пурпурным, из-за окраски стен. Считалось, что такой цвет имеет Полярная звезда, являющаяся, по мнению древних, центром Вселенной.
Как я уже говорила, Гугун-это запретный город, в нем жило много поколений императоров. Отсюда они правили всей поднебесной. Переступать порог запретного города могли только императоры со своим домочадцами и приближенными, да изредка немногочисленные послы, которым естественно, дальше зала для приемов проходить не разрешалось. А простолюдинам не разрешалось даже приближаться к запретному городу. И лишь недавно Гугун превратился в музей под открытым небом и доступ к дворцу императоров был открыт всем
Парк Бейхай был недалеко от Гугуна, и мы довольно быстро до него доехали.
Парк Бейхай - северное море, когда-то было местом отдыха императора. На озере был насыпан искусственный остров, который называется Цюндао - Нефритовый остров.
Павильоны буквально забиты сидящими людьми, занятыми хоровым пением под аккомпанемент.
Играла музыка, кто-то танцевал парами, здесь были и традиционные пары мужчина-женщина и одиноко танцующие, кто-то делал физические упражнения под музыку. И все не на публику, а для себя, для души. Чжан Ли предложил мне присоединиться к танцующим, я уже было согласилась, но потом все-таки отказалась.
Около буддийского храма стояли традиционные фигурки черепахи и аиста, затертые до блеска. Все дышало покоем и напоминало, что сегодня выходной день, об этом говорили и сосредоточенные лица мужчин, играющих в мяч, и восторженные лица женщин, надевших национальные костюмы для съемок на память о посещении парка. Тут же слышалось и хоровое пение.
Пройдя по крытой галерее вокруг нефритового острова, мы увидели пристань, от которой отходили лодки и поднялись наверх, к Белой пагоде. Мы прогуливались вдоль озера и снова наблюдали за танцующими парами.
Последним пунктом нашей экскурсионной программы был ламаистский храм "Юнхегун". Храм "Юнхегун" имеет длинную историю. Один из императоров построил этот храм в честь рождения сына, сын вырос и тоже в свою очередь стал императором. Он очень гордился подарком отца, но после его смерти помещения дворца были перестроены и теперь на месте дворца стоит ламаистский храм. Юнхегун - самый красивый храм в Пекине. Это-резиденция императора, превращенная в монастырь, в котором исповедуют тибетский буддизм за пределами Тибета. Храм встретил нас ароматом многочисленных благовонных палочек.
Самое знаменитое здание монастыря - это павильон десяти тысяч радостей, или Ваньфуге, известный также как Башня Большого Будды. Внутри находится занесенная в книгу рекордов Гиннеса, самая высокая 26-метровая статуя Будды Будущего Майтрейи. Статуя выполнена из единого куска сандалового дерева. Кстати, постройка здания велась вокруг уже вкопанного ствола, а резьба делалась потом.
Все Будды делятся на Будд прошлого, настоящего и будущего. В этом есть какое-то таинственное очарование бесконечности переходов из сегодня во вчера, из вчера в завтра. И так до бесконечности...Нельзя наступать на высокий порог при входе в храм, а только переступать через него с левой ноги. Считается, что порог - это плечо Будды. И мы усердно следили за собой все время, пытаясь начать движение с правой ноги.
Войдя в храм, мы двинулись по дороге императоров. Она шла между двумя красными стенами. Предназначалась она для торжественных шествий. В эпоху Цин, три раза в год, император приходил в храм, чтобы совершить жертвоприношение предкам.
В тереме Десяти тысяч радостей-Ван фуге, я неожиданно встретилась со старой приятельницей бабушки -матушкой Ши. В храме не принято громко выражать свои эмоции, но, по-моему, я не удержалась от крика радости.
Матушка Ши была лучиком той жизни, которой я так неожиданно и жестоко лишилась. Обойдя вокруг 26 метрового Будды будущего, Майтреи, (историю которого я расскажу позже), я подхватила матушку Ши под руку и уговорила пойти с нами посидеть в кафе. Я боялась отпустить руку матушки. Бедная женщина была потрясена тем, что я рассказала. У нее даже не было сил попенять мне на то, что я никому не сообщила о свалившимся на меня горе. Закутавшись в свое горе, как в белое ватное одеяло, я глубоко внутри понимала, что поступаю вопреки всем человеческим и китайским, в том числе, нормам, не сообщив никому о том, что произошло, но ...Просто не могла я никому ничего рассказать. Пока я молчала, они, все четверо, для меня были еще живы. И потом, я уже говорила о том, что просто не могла притронуться к бумагам родителей, бабушки и дедушки, а ведь только там я могла найти адреса и телефоны друзей и знакомых. Конечно, все официальные органы были поставлены в известность, а вот что касается остальных...Когда первый шок прошел, матушка Ши кое-что рассказала мне о прошлом дедушки и бабушки. Рассказ был длинным и горьким, но всю эту историю я услышала лишь благодаря расспросам Чжан Ли. Сама я, как вы понимаете, не стала бы ни о чем спрашивать пожилую женщину. Сказать, что рассказ потряс меня, значит не сказать ни о чем, я была просто раздавлена болью. Шестьдесят четыре года назад моих бабушку и дедушку, которым в то время было лишь по двадцать лет, под конвоем привезли в городок Пинфан, который находился под Харбином. После сбивчивого и эмоционального рассказа матушки Ши, я более месяца просидела в библиотеке, чтобы понять и попытаться почувствовать то, что испытали мои самые дорогие люди, попав в лабораторию ?9, "отряда 731". Отряд 731 - так называлось это сборище убийц в белых халатах. Вот что я вычитала из газет и книг.
"Начало Второй мировой войны накрыло Харбин зловещей тенью. В 1939 году в Харбинском предместье Пинфан был размещен "Отряд 731" или "Отряд Исии". Сейчас о деятельности этого отряда знают во всем мире, а в 1930-40-е годы эта группировка была строго засекречена.
Начиналось все в Токио, где в 1931 году была создана армейская медицинская школа, а при ней - лаборатория по борьбе с эпидемиями. Впоследствии она получила кодовое название "Отряд 731". Он неоднократно передислоцировался, пока не осел, в харбинском Пинфане... "Бревнам" не нужны были человеческие имена. Всем пленным отряда давали трехзначные номера, в соответствии с которыми их распределяли по исследовательским группам в качестве материала для опытов.
В группах не интересовались ни прошлым этих людей, ни даже их возрастом.
В жандармерии, до отправки в отряд, каким бы жестоким допросам их ни подвергали, они все же были людьми, у которых был язык и которые должны были говорить.
Но с того времени, как эти люди попадали в отряд, они становились всего лишь подопытным материалом - "бревнами" - и никто из них уже не мог выбраться оттуда живым.
"Бревнами" были и женщины - русские, китаянки,- схваченные по подозрению в антияпонских настроениях. Женщины использовались главным образом для исследования венерических заболеваний.
В центре блока "Ро" находилось двухэтажное бетонное сооружение. Внутри оно было опоясано коридорами, куда выходили двери камер. В каждой двери имелось смотровое окошко. Это сооружение, сообщающееся с помещениями исследовательских групп, было "складом бревен", то есть специальной тюрьмой отряда.
"Склад бревен", бывший в ведении специальной группы, делился на две части - правую и левую,- которые назывались корпусом 7 и корпусом 8. В 7-м корпусе находились мужчины, в 8-м - женщины, но так как "бревен" - женщин было меньше, то в 8-й корпус помещали и мужчин.
По показаниям подсудимого Кавасимы на Хабаровском судебном процессе, в отряде постоянно находилось от 200 до 300 "бревен", но точно это неизвестно.
"Бревна", в зависимости от целей исследований, помещались в отдельные камеры или общие. В общих камерах содержалось от 3 до 10 человек.
По прибытии в отряд всякие пытки и жестокое обращение, которому подвергались пленные в жандармерии, прекращались. "Бревен" не допрашивали, не заставляли выполнять тяжелую работу. Более того, их хорошо кормили: они получали полноценное трехразовое питание, которое иногда включало и десерт - фрукты. Они имели возможность достаточно спать, им давали витамины. Пленные должны были как можно скорее восстановить силы и стать физически здоровыми.
Получавшие обильное питание "бревна" быстро поправлялись, работы у них не было никакой. С того момента, как их начинали использовать для опытов, их ожидала или верная смерть, или же страдания, сравнимые только с муками ада. А до этого тянулись ничем не заполненные дни, похожие один на другой. "Бревна" томились от вынужденного безделья.
Одна из "бревен", учительница-китаянка, скручивала полоски бумаги и искусно плела из них маленькие китайские туфли. Другие занимались иной ручной работой. Такова была повседневная жизнь "бревен".
Но дни, когда их хорошо кормили, проходили быстро.
Циркуляция "бревен" была весьма интенсивной. В среднем через каждые два дня три новых человека становились подопытным материалом.
Позже Хабаровский судебный процесс по делу бывших военнослужащих японской армии, основываясь на показаниях подсудимого Кавасимы, зарегистрирует в своих документах, что за период с 1940 по 1945 год "отрядом 731" было "потреблено" не менее трех тысяч человек. "В действительности это число было еще больше",- единодушно свидетельствовали бывшие сотрудники отряда.
В Квантунской армии высоко ценили секретные специальные задания, которые выполнял "отряд 731", и принимали все меры для обеспечения его исследовательской работы всем необходимым.
К числу этих "мер" относилось и бесперебойное снабжение "бревнами".
Людям, когда подходила их очередь становиться подопытными, прививали бактерии чумы, холеры, тифа, дизентерии, спирохету сифилиса и другие культуры живых бактерий. Их вводили в организм с пищей или каким-либо другим способом. Велись также эксперименты по обморожению, заражению газовой гангреной, проводились расстрелы в опытных целях."
Дедушку и бабушку не поместили вместе с другими "Бревнами". Лаборатория ?9 была другой. Жилые помещения, примыкавшие к лаборатории, были похожи на пятизвездочную гостиницу. Но то, что проделали с дедушкой и бабушкой и остальными семью пленниками, доставленными позже, было не менее чудовищным. А бабушка в то время уже была беременна моим отцом. Срок беременности был два месяца. Но вернемся к матушке Ши. Вспоминая рассказ бабушки, пожилая женщина так разволновалась, что ей стало плохо с сердцем. Персонал кафе тут же вызвал скорую помощь и матушку Ши увезли в больницу. Расплатившись, и мы вскоре покинули кафе. Обратная дорога было мучительной. Я говорила и говорила, и никак не могла остановиться. Истеричная болтовня перемежалась то взрывами смеха, то плачем. Наконец Чжан Ли решил прекратить эту пытку. Он слез с велосипеда и ссадил меня. Прижав меня к себе, он в течение минут пяти не давал мне сказать ни слова, пока я не успокоилась полностью. До дома оставалось совсем немного, поэтому больше на велосипеды мы не садились, а везли их за собой. Я успокоилась совсем, однако предложение Чжан Ли, которое он высказал прямо перед воротами моего дома, заставило меня внутренне собраться и пересмотреть свое отношение к этому молодому человеку. Чжан Ли предложил помочь мне разобраться в архиве, который оставили после себя мои родные. Я уже не раз слышала это предложение от Ли, но, умиляясь его заботой, все же находила силы, чтобы отклонить его. Сегодняшняя настойчивость пробудила во мне самые худшие мысли и подозрения. В результате прощание с Чжан Ли было скомкано. Поймав недоуменный взгляд парня, я повернулась и скрылась в глубинах сихуаня.
Посещения полиции нанесли большой урон моей работе. Недельный план был не выполнен. Поэтому я изо всех сил пыталась наверстать упущенное. Игнорируя все перерывы, я даже пропустила обеденное время, но дело так и застыло на мертвой точке. День пролетел как одно мгновенье. Выйдя из ворот фабрики, я с удивлением увидела, что влилась в поток людей, которые ехали в направлении западного вокзала. Мое тело оказалось умнее головы и не желало подчиняться ее абсурдным домыслам. От фабрики до северного вокзала довольно далеко, но я успела. В Пекине имеется четыре пассажирских железнодорожных вокзала. Самый большой из них - Пекинский западный вокзал, с которого Чжан Ли и предстояло уехать. Вход и выход в вокзал строго по билетам. Билеты следует сохранять до конца поездки, иначе придется снова оплатить свой проезд. Площадь перед вокзалом кишела народом.
В тот момент, когда беспорядочная толпа хлынула к контролерам, пропускающим отъезжающих на перрон, я была уже внутри вокзала. Я не боялась проглядеть Чжан Ли в толпе. Он был довольно высок и его светлые волосы, обесцвеченные по последней молодежной моде, были видны в любой толпе. Наконец толпа поредела, а Чжан Ли по-прежнему не было. Я похолодела, неужели я все-таки пропустила его? Вдруг в моей сумочке завибрировал телефон. Я еще не привыкла к той мелодии, которую он издавал и поэтому не сразу сообразила, что происходит. Время шло. Чжан Ли по-прежнему не было, а телефон надрывался. Наконец мне в голову пришла мысль, а что если это Чжан Ли прислал мне смс? А я стою тут и изображаю глухую. Рванув молнию сумочки, я достала сотовый. Было много сообщений, но к Чжан Ли они не имели никакого отношения. Зря я так торопилась.
Сообщений было девять, но текст у них был один и тот же.
"Подсказки недопустимы. Подсказчик будет наказан. Ищи сама." - гласил он. Сначала я испугалась за Чжан Ли, но потом перевела дух. Он мне ничего не подсказывал. Тогда кто? С кем я говорила последнее время? Матушка Ши! Я рванулась к выходу из вокзала и столкнулась с Чжан Ли. Он торопился на поезд. Опоздал он из-за того, что прождал меня у ворот моего хутуна. У него был мой телефонный номер, но он так и не решился позвонить. Спасать матушку Ши Чжан Ли отправился вместе со мной. Поезд, на котором он должен был уехать, уже отъехал от Пекина, когда мы подъехали к дому, где жила матушка. Прежде чем сделать это, нам пришлось вернуться домой, и найти записную книжку бабушки, где был адрес матушки Ши. На этот раз я пустила Чжан Ли к себе домой без опаски. Квартира на третьем этаже, где по нашим предположениям жила старушка, пылала вовсю. Я остановилась оцепенев, а Чжан Ли подошел к пожарным. На наше счастье и конечно, на счастье матушки Ши, в доме никого на момент пожара не оказалось. Пожилая женщина до сих пор была в больнице, а все остальные домочадцы были на работе и в школе. Как я узнала позже, в этот день матушку Ши, по ее настоянию должны были выписать из больницы, чтобы продолжить лечение на дому, но перед самой выпиской матушке опять стало плохо, и разговор о выписке отпал. Чжан Ли в тот день никуда не уехал. Не уехал он и к концу недели, потому что после беседы с матушкой Ши нас опять вызвали в полицию. Вернее, вызвали меня, про Чжан Ли матушка Ши ничего не сказала. Однако Ли не мог оставить меня в беде и отправился в полицию вместе со мной. Сопоставив все три (начиная с моего первого обращения в полицию) дела, в полицейском участке пришли к выводу, что у меня есть тайный недоброжелатель. Все три дела объединили в одно и назначили следователя. Наконец я могла вздохнуть свободно, но облегчения, как не пыталась, так и не почувствовала. На работе между мной и всем остальным коллективом возникла стена. Я и так особой общительностью не отличалась, а теперь и вовсе оказалась в изоляции. Между тем послания на какой- то период прекратились. Мы с Чжан Ли встречались каждый день, но однажды он заявил, что его дела не терпят отлагательств и к тому же отец гневается. После этих слов я поняла, что время разлуки не за горами и ни какие события не смогут предотвратить отъезд моего друга. В пятницу вечером Чжан. Ли встретил меня у ворот фабрики с цветами. Время неслось с неумолимой скоростью. Прошло две недели с момента нашего знакомства. Показав мне билеты на поезд, который уходил завтра, Чжан Ли пообещал, что уезжает ненадолго, только чтобы уладить свои дела и поставить в известность родных о том, что у него есть невеста. Когда я услышала эти слова, мой велосипед вильнул, и я чуть не упала. Но все-же, я смогла удержать свою норовистую лошадку и как ни в чем не бывало покатила дальше. Сердце бухало как ненормальное. Однако никаких уточняющих вопросов я задавать не стала. Захочет - сам все объяснит. И он объяснил. Подождав у ворот хитона пока я переоденусь, он пригласил меня в кафе и надел на мой палец кольцо. В ответ он видимо ждал каких- то слов или эмоций, но не дождался. Я просто не знала, как себя вести. Мне казалось, что любые слова в этой ситуации будут лишними. Я опустила голову и пыталась подобрать слова, соответствующие случаю.Чжан Ли казалось все понял. Переведя разговор на какую-то бытовую тему, он постепенно освободил меня от столбняка. В субботу Чжан Ли уехал. Я проводила его, несмотря на то, что он очень этого не хотел.Поезд уходил поздно и Чжан Ли очень волновался о том, как я буду добираться домой. Мои уверения, что в Пекине почти нет преступности, его не успокоили.Он согласился отпустить меня одну только при условии, что половину пути я проделаю на метро. Благо спуск в метро был прямо на привокзальной площади.
В воскресенье, в три часа утра, мне пришло смс, и травля возобновилась.
Я почти привыкла к смс (если к этому можно привыкнуть), то есть перестала бояться, когда однажды, одно сообщение привело меня в такое негодование, что уже хотела разбить телефон и разбила бы, если бы знала, что это приведет хоть к какому-то результату. Это было время, когда я почувствовало себя не только безумно одинокой, но еще и не защищенной. Чжан Ли не возвращался. Он не писал мне писем, и не слал телеграмм, я даже номера телефона его не знала. Мне оставалось только ждать, верить и надеяться. Я старательно работала, и атмосфера вокруг меня чуть-чуть потеплела, однако была еще одна проблема, которую я не смогла бы решить, как ни пыталась. Приближался день, когда нам, всем жителям хутуна, должны были объявить, где мы будем теперь жить. И вот именно в такой период и пришла то возмутительное сообщение; "Ты молодец! Мое воспитание принесло плоды. Я не просто тебя пугал, а воспитывал! И буду воспитывать впредь. А всех, кто окажется рядом с тобой, уничтожу!!!". Это уже было слишком. Я знаю, что не только буддийская, но и все религии мира осуждают самоубийство, но мне уже было все равно. Я по-прежнему не могла притронуться к вещам родных, но знала, где у бабушки находится аптечка. Открыв коробку с лекарством, я задумалась о том, что же выпить. В лекарствах я разбиралась слабо, так же, как и в способах самоубийства. Я никогда ничем не болела, как, впрочем, и мой отец. Мама, часто болевшая простудными заболеваниями, удивлялась крепости нашего иммунитета, поэтому-то я сейчас и попала в затруднительную ситуацию. Можно было выпить все подряд, благо в бабушкиной аптечке и было то всего пять пузырьков, но вдруг от такого количества лекарств я получу расстройство желудка или останусь инвалидом? Впрочем, были и другие способы покончить с жизнью, только надо было решиться. Мне было так больно и плохо, что не передать словами! Все мои детские страхи, все пытки, все ужасы - все это, оказывается, было только способами воспитания. У меня не было друзей в школе и институте, я была подозрительна по натуре, у меня не было парня...И наверно уже не будет! Слезы, копившиеся так долго, вырвались наружу и я начала выть в голос и крушить все, что попадалось под руку. Это продолжалось бы бесконечно, если бы кто-то не подошел сзади и не обхватил меня руками. Первой моей мыслью был страх, но потом я почувствовала характерный запах человека, стоявшего за мной и успокоилась. Это был Чжан Ли. Он вернулся. На мои обиды и вопросы Чжан Ли ответил поцелуями. Позже, когда я успокоилась, он объяснил, что в его провинции, которая находится недалеко от гор Куньлунь, очень часто бывают перебои со связью. Да к тому Чжан Ли очень мало провел времени на равнине, все свое время он вынужден был потратить на выполнении сложного поручения, которое дал ему отец. Я не поверила Ли, но предпочла не углубляться в тонкости. Мой друг был рядом и этого было достаточно. Скупо поделившись с Чжан Ли тем, что со мной произошло за время его отсутствия, я сама предложила ему поискать ответы на накопившиеся вопросы в бумагах моих родных. Мы потратили на эту работу пять вечеров, но к моему глубокому разочарованию ничего не нашли. Когда последняя коробка с письмами, открытками и записными книжками была пересмотрена, я задумалась, но, сколько не ломала голову, не могла вспомнить никаких тайников или сейфов. В нашей семье никогда ничего не пряталось. Чжан Ли уже собирался возвращаться в гостиницу, когда пришла смс. "Поищи в ножке стола. Ха-ха-ха!". Вернув Ли, я прочитала ему смс. Столов в доме было четыре. По одному в каждой комнате и еще один старый и массивный стол был в кухне. С тремя комнатными столами мы разобрались быстро, никаких тайников там не было, но когда дело дошло до стола, который был в кухне, мы не смогли его даже сдвинуть, а не то что бы перевернуть. На следующий день Чжан Ли вернулся со сверлом. Досталось всем четырем ножкам стола, но никакого тайника, конечно же, там не было. От нервного напряжения на меня вдруг напал смех. Я долго сдерживалась, а потом, когда больше не смогла, разразилась громким смехом. Влюбленные очень уязвимые люди. Может быть, в другой ситуации, Чжан Ли не обратил бы внимания на мое странное поведение или даже, как бывало не раз бросился бы меня утешать, однако сейчас произошло нечто другое. Красный, грязный и сердитый Чжан Ли встал с пола, на котором долго сидел на корточках и уставился на меня. Я первый раз видела его таким грозным. Мне бы испугаться, а я вдруг начала смеяться все громче и громче. Даже не приведя себя в порядок, Чжан Ли бросился было к двери, но потом опомнился и вернулся назад. Подойдя ко мне вплотную, он оглядел меня с ног до головы и сказал
-Ты знаешь, а я все понял! До меня дошло только сейчас. Вот в эту минуту, когда я шел к двери. Это ты сама себе посылаешь сообщения! Я не знаю, как ты это делаешь, но...Коварство женщины не имеет придела.
Несколько минут я была в шоке. Конечно, я виновата, этот смех...Наверно это все выглядело просто ужасно! Но заподозрить меня в том, что я...
То, что происходило дальше, я, помню смутно. В меня, вероятно, вселился дьявол, все, что попадалось мне под руку я швыряла в Чжан Ли. Всю ненависть, всю несправедливость мира, я, почему-то собиралась выместить именно на нем. Но критической точкой этого безумия оказалось то, что я просто вытолкала его из дома (откуда только силы взялись) во двор и пообещала натравить на него соседей, если он еще явится ко мне. Вторая половина дня прошла как в тумане. Хорошо, что впереди меня ждал еще один выходной, на работу меня не смогли бы сейчас поднять и подъемным краном. Я ничего не ела и не пила. Полтора суток я просто лежала и смотрела в одну точку. Чжан Ли несколько раз стучал в дверь и звал меня по имени. И хотя дверь была не заперта, он так и не решился зайти без моего разрешения. В понедельник я взгромоздилась на свой велосипед и поехала. Чжан Ли ехал рядом и что-то говорил, но я ничего не слышала, только видела, как шевелятся его губы, но как не пыталась не могла разобрать ни слова. И так было всю неделю. Утром Чжан Ли провожал меня на работу, вечером встречал. Стоило мне зайти в двери дома, как я забывала о внешнем мире. Нет, Чжан Ли я помнила, но как-то смутно. Время шло, а ничего не менялось. Однажды ночью я вдруг проснулась. Что-то разбудило меня, кто-то был в моей комнате! Дверцы шкафа...Дверцы шкафа были открыты. Я обнаружила это, включив свет дрожащей рукой, а ведь с вечера я плотно закрыла дверцы и даже подперла стулом. Эта привычка сохранилась у меня с детства. Переодевшись в домашнюю одежду, я всегда плотно затворяю створки, и подпираю дверь. Сейчас же стул был отброшен, и дверцы были открыты. Не задумываясь ни на минуту, я встала и потянула за собой кровать. Дедушка еще в детстве приделал к ней колесики. Я втащила ее в комнату, где спала до четырнадцати лет, в комнату дедушки и бабушки, и поставила ее между их кроватями. А в моей комнате нарастала вакханалия звуков, но сексуально-садистский бред, который доводил меня в юности до умопомрачения, сейчас на меня не действовал. Я спокойно заснула. Утром в просоночном состоянии мне в голову пришла мысль, а вдруг действительно вся проблема во мне? Вдруг по ночам, сама того не осознавая, я пишу сама себе смс с неведомого телефона? Но тут же отмела эту мысль. Успокоившись, я поняла, что, наконец, пришло время для того, чтобы заняться укладкой вещей в комнате дедушки и бабушки. За работой тревожные мысли отступили в сторону и вскоре моя голова прояснилась настолько, что я смогла посмотреть на ситуацию глазами Чжан Ли и испугалась. Что я буду делать, если в один прекрасный момент терпение у Чжан Ли кончится, и он уйдет навсегда? Однако в то время, когда голова работала, руки продолжали делать свое дело. Вскоре почти все вещи были бережно и любовно упакованы. Оставалось самое главное, сложить постели бабушки и дедушки. Сегодня ночью, как только я легла между этими двумя пустыми кроватями, мои страхи отступили, и я заснула спокойно. Что же говорить о том времени, когда я спала сном младенца, зная, что защищена с двух сторон самыми близкими людьми. Сначала я собрала постели, одеяла и матрасы, и попыталась их упаковать. Однако представив грядущую ночь, которую придется провести, постоянно натыкаясь взглядом на голые сетки кроватей, я передумала, и, перестелив постели, вернула все на место. Кровати-это будет самым последним делом, которое я завершу перед самым отъездом. Укладывая любимую бабушкину подушку на место, я сделала неловкое движение и с подушки соскользнула наволочка. Вернее, вначале я подумала, что это наволочка. Соскользнув с подушки, наволочка съежилась до размера нарукавника. Подняв странную вещь с пола, я пощупала то, что приняла за наволочку и обнаружила что она сделана не из ткани. То, что я держала сейчас в руках, было похоже на браслет-нарукавник, состоящий из квадратных монет плотно подогнанных друг к другу. В середине каждой монеты был вырезан иероглиф. Натянув браслет на руку, я почувствовала неудобство. Нарукавник плохо сгибался. Вещество, из которого был сделан браслет, было мне не знакомо. Металл не металл, но что-то очень напоминающее этот вид железа. Хотя...Браслет был изготовлен из материала очень толстого, но легкого. И еще, материал был на ощупь теплый, что к железу конечно же не имеет никакого отношения. А еще, браслет очень легко растягивался. Сколько себя помню эта...Не знаю даже, как назвать, ткань или материал, всегда покрывал бабушкину подушку, а сейчас соскользнул как кожа змеи или обертка. Я стояла в растерянности. Но чем больше проходило времени, тем неприятнее были ощущения от браслета-нарукавника. Потянув за края браслета, я уже хотела его стянуть, как вдруг одна из ближайших монет, за которую я только что потянула, засветилась странным светом. Луч света указывал в определенную точку. Она находилась на стыке двух стен. Мною овладело странное чувство. Засмеявшись, я вдруг решила поиграть с лучом. Повернувшись в противоположную сторону, я хотела направить луч туда же. Но у браслета была задача от которой он не собирался отступать. Вместо того, чтобы подчиниться моему желанию, луч прошел через мою руку и тело, и опять указал на то же место. Казалось, что луч начинает злиться, он горел все с большей и большей интенсивностью. Наконец я развернулась и подошла к стене вплотную. Как только это произошло, луч нарисовал на стене контур иероглифа, и кусочек стены вывалился на пол. Сделав свою работу, луч тут же погас. Отверстия в стене хватило ровно на столько, чтобы просунуть руку и достать то, что лежало в тайнике. Вытащив что-то свернутое в тугую трубку, я села в кресло и положив неведомый предмет на колени, задумалась. Я понимала, что после того как разверну неведомый сверток, жизнь моя изменится. Бабушка учила меня: "У человека 999 путей. Ты можешь пойти по любому. Но помни, обратного пути уже не будет, и вся ответственность будет лежать только на тебе!". Развернув сверток, я увидела, что это дневник. Дневник был сделан из того же материала из которого был сделан нарукавник.
Вот что было в нем написано.
"То, что написано в этом дневнике откроется только потомку рода Хуан-ди. Только потомок великого желтого императора сможет развернуть это свиток. Только ему откроют свое значение тайные иероглифы, созданные императором Хуан-ди. Иным же не стоит, и разворачивать этот свиток. Благородный материал, из которого сделан свиток, рассыплется в пыль. Вдохнувший эту пыль начнет чахнуть и быстро уйдет туда, откуда нет возвращения".
Прочитав эти строки, я со страхом отложила дневник и стала ждать страшной кары, ибо никто и никогда не говорил мне, что я являюсь потомком легендарного рода. Однако время шло, а дневник лежал на том же месте, куда я его отложила. Правда, опять свернулся в трубку. Глубоко вздохнув, я решилась и стала читать дальше
"Есть три вещи, которые никогда не должны оказаться вместе. Это рукав от платья императрицы Лей-цзы, жены императора Хуан-ди, нефритовая печать самого императора и лист из тетради сына Хуан-ди. То, что ты сейчас читаешь, написано на этом самом листе. Случилось так, что сын императора пожаловался отцу на усталость от учения. Мальчик был прилежным, и весь год учился не покладая рук. Посоветовавшись со второй женой -матерью сына, Хуан-ди решил, что сын заслужил право на отдых. А причем же тут листок из его тетради спросишь ты? И будешь прав. После окончания года учебы, прилежные драконы разнесли по всей поднебесной все то, что узнал сын императора за год. Все, до листочка, было отдано людям. Но вот беда, в тетради остался один неиспользованный лист. Что делать? Не выбрасывать же лист из драгоценного материала на ветер? Поразмыслив, император велел отдать этот лист мне. Я-приемыш, молочная сестра сына императора. Его невеста и будущая жена. Этот лист- рукав платья моей молочной матери - будущей свекрови и печать свекра, никогда не должны находиться в одном помещение. Иначе случиться страшное!"
Устав читать я оглянулась вокруг. Стрелка, как и полчаса назад все стояла на одном и том же месте, но я побоялась отложить дневник и подойти к часам. Задумавшись, я вспомнила, что по крайне мере раза три смотрела на часы во время чтения, и за все это время стрелки не сдвинулись ни на минуту. Еще я обратила внимание на то, что вокруг было очень тихо. Что было совсем не характерно для нашего двора ранним вечером. Пожав плечами я решила читать дальше, а все таинственное оставить на потом.
"Допускается хранение одним человеком двух вещей сразу, но заклинаю того, кто держит этот лист в руках, не берите в руки третью вещь, если две уже лежат рядом. Вот уже месяц как я то рассыпаюсь в пепел, то превращаюсь вновь в человека, а все, потому что не послушалась великого императора Хуан-ди. Дворец Хуан-ди и Лей-цзы огромен. Никто и никогда не мог похвастаться, что обошел его весь. Люди, которые выбирались из дворца, говорили, что он все время изменяется, то становиться маленьким, примерно, как хижина самого распоследнего бедняка, то разрастается так, что занимает всю площадь горы Куньлунь. Правда я сама ни разу не видела тех смельчаков, что рискнули выйти из дворца и вернуться обратно. Молочная мать предупреждала меня, что бы гуляя по дворцу я не вздумала приближаться к желтой комнате. Пока я не стану женой ее сына, мне это запрещено. Но я..."
Одурев от прочитанного я перевернула лист на другую сторону, но там ничего не было. Рассказ или предупреждение оборвался на самом интересном месте. Более того, как только я отложила лист, он сам по себе свернулся в трубку. Листы склеились между собой и скоро передо мной лежал цилиндр из неизвестного материала. О дневнике напоминали только беспорядочно разбросанные по всей окружности цилиндра иероглифы. Вот так. На ощупь цилиндр по-прежнему был теплый и легкий и стал похож на браслет. Однако если верить дневнику, то этот никакой не браслет, а рукав от платья легендарной императрицы. У меня заурчало в животе- очень захотелось есть, хотя если верить часам, я ела всего час назад. Оставив цилиндр, я двинулась к выходу из комнаты, как вдруг то, что было надето на мою руку, напомнило о себе.
Мою руку охватило сияние. Теплый воздух, шедший от рукава императрицы приятно грел руку. Вдруг рука помимо моей воли поднялась и вытянулась по струнке. Пальцы смотрели в потолок. Рукав стал вращаться на руке сначала медленно, потом все быстрее и быстрее, он испускал режущие глаза лучи. Вдруг движение прекратилось, и я увидела светящиеся надписи на все четырех стенах комнаты. Иероглифы были все те же, что и в дневнике, но я отлично их разбирала. На стенах было написано: Сиань, Лоянь, Пекин, Нанкин. Это было название китайских городов. Ноги понесли меня в комнату родителей, на четырех стенах их спальни отразились другие четыре города, вернее их название. Кайфын, Ханчжоу, Аньян и Чженжоу. Браслет обжигал. Момент, когда от него шло приятное тепло, давно прошел. Превозмогая боль, я двинулась в свою комнату. Однако, войдя в нее, почувствовала такой нестерпимый жар охвативший руку, что не выдержала и сорвала нарукавник. На стене только начали проявляться иероглифы, обозначающие вероятно названия еще какого-то города, однако у меня уже больше не осталось терпения. Сорванный с руки браслет тут же превратился в цилиндр, наподобие того, что лежал в комнате дедушки.
Однако мне было уже все равно, бросив его на пол, я кинулась в комнату родителей в поисках аптечки. Я знала, что у мамы есть аэрозоль от ожогов, потому что полгода назад сама покупала его для нее, когда она ошпарилась, перевернув на себя горячую воду. В этот момент в кармане кофты завибрировал мобильный. Смс гласила. "Слабаков уничтожают. Надень браслет и вернись в детскую."
Я рассмеялась, ничто на свете не могло заставить меня вернутся сейчас в детскую. Бросив телефон на пол, я встала на стул и полезла за аптечкой. Вероятно, это меня спасло от более опасных ран, чем ожог. Захлебываясь идущими друг за другом сообщениями, телефон вдруг издал какой-то визжащий звук и взорвался. Один из маленьких осколков впился мне в ногу. Боль была такой, что на какое-то мгновение я забыла про ожог и, перестав контролировать себя, закричала. Тут же раздался топот. Кто-то метался по дому, а потом в комнату влетел Чжан Ли.
-Сладчайший Будда, да что это с тобой такое? Я три дня не мог к тебе дозвониться и на стук ты не отвечала. Соседи говорили, что к тебе несколько раз приходили с фабрики. Где ты была? И что это с тобой?
Я попыталась что-то объяснить, но потом замолчала, боль была столь невыносима, что я просто не смогла собраться с силами и объясниться. Вынув осколок из ноги, Чжан Ли аккуратно обработал рану, благо аптечка была рядом, а вот с рукой дело обстояло гораздо хуже. Рука была багрово красной, а волоски на ней обуглились и отвалились. Линь вызвал врача, однако, когда доктор, наконец, приехал, оказалось, что моя левая рука приобрела нормальный цвет и перестала чем- либо отличаться от правой. Когда, врач ушел, я со страхом посмотрела на Чжан Ли. Помня нашу последнюю размолвку, я ожидала от него чего угодно, но лицо моего друга выражало лишь участие и желание помочь. На следующий день я вышла на работу. Коленки мои тряслись, когда я заходила в здание цеха, однако день прошел спокойно. Меня не вызвали к администратору, да и косых взглядов я не заметила. Все было, как всегда. Может Чжан Ли ошибся? Однако, когда я задала ему этот вопрос, Чжан Ли отвел меня к тетушке Хай, соседке, с которой изредка общалась моя мама и та подтвердила, что приходили люди, и не один раз, а три. Однако Чжан Ли все-таки ошибся. Неизвестные люди не спрашивали, где я, а расспрашивали обо мне. Пусть так, однако все же любопытно, почему на фабрике не хватились меня. На что Чжан Ли, в свойственной ему иронической манере, посоветовал мне подойти к мастеру или начальнику и поинтересоваться ответом на этот вопрос. Прошла еще неделя. Без телефона было неуютно, и не я купила новый сотовый телефон и сим-карту. Это был уже третий телефон, и я совсем не удивилась, когда тут же получила см-с. "Если хочешь все узнать, зайди в Интернет, и жди сообщение на электронную почту". У меня не было дома компьютера, но не потому, что я избегала нового или не умела работать на нем, дело было в том, что живу я в хутуне. Так как всеобщая компьютеризация постепенно обхватывала весь город, то я надеялась, что скоро очередь дойдет и до моего хутуна. А пока я, в случае крайней нужды, пользовалась Интернет кафе. Вот и сейчас я уныло сидела, дожидаясь письма на свой электронный адрес, и думала только об одном. Когда все это кончится? Когда наконец неведомый мучитель оставит меня в покое? Наконец появилось извещение, что письмо, которого я в общем и не ждала, пришло.
В письме был приказ: "Введи в поисковик название городов, которые видела на стене!". Я тут же написала название городов. Однако информация, которая тут же лавиной посыпалась в ответ на мой запрос, заставила меня ахнуть и замереть. Все восемь городов в разное время были столицами императоров разных династий. Послышалось негромкое треньканье. На мой адрес вновь пришло письмо. "Еще чуть-чуть, и я бы узнал все! Ты слабая! Ты понесешь за это наказание...".
И безумный аноним вновь взялся за старое, только теперь в Интернете. Письма с угрозами сыпались и сыпались, не давая мне возможности осмыслить прочитанное и прийти к какому-то выводу. Экран компьютера стал опасно мигать. Испугавшись того, что компьютер повторит судьбу телефона и вот-вот взорвется, я быстро вышла из системы и расплатившись с оператором выскочила на улицу. Небо над Пекином было голубым. Обычная дымка, которая месяцами висела над городом и давила духотой и тяжестью, сегодня куда-то улетучилась. Я поверила, что все будет хорошо и выбросив в урну только что купленный телефон, который опять захлестнул поток смс, счастливая и свободная двинулась к парку, где меня ждал Чжан Ли.
Парк встретил нас свежестью и покоем. Это все что нужно было сейчас моим измученным нервам. Размолвка с Чжан Ли была забыта. Рассказав Чжан Ли о событиях сегодняшнего дня, я упомянула о купленном и выброшенном телефоне. Что-то мелькнуло в глазах моего друга, он даже хотел что-то сказать, но удержался и лишь обиженно вздохнул. Но обижаться Ли долго не умел, поэтому не прошло и пяти минут, как на мою голову водопадом посыпались версии о том, зачем телефонному психопату понадобилось мое присутствие в Интернет кафе. День начался отвратительно, но зато закончился чудесно. Мы долго стояли у ворот хутуна, не в силах расстаться, пока наконец не стемнело окончательно. Утро началось с шума. Староста хутуна шел от дома к дому и стучал во все двери. Выглянув в дверь, я долго пыталась хоть что-то понять из шума и гама, поднявшегося во дворе, пока наконец не сообразила, что речь идет о переезде.Староста говорил о том, что вечером нам всем надо будет собраться в районной управе, там будет окончательно решен вопрос о нашем переселении. На следующий день я уже точно знала, где буду жить, в каком районе, на каком этаже и даже номер квартиры знала. Правда квартиру еще не видела. Однако знала, что в ней, как и в моем родном домике, будет три комнаты. Мои родные считались без вести пропавшими и пока не появиться официальное уведомление о том, что расследование закончено, никто не посмеет заявить мне, что они вычеркнуты из домовой книги. Так как с квартирой все было ясно, нам, жителям хутуна, предложили освободить дома в недельный срок. Вечер следующего дня застал нас с Ли в новой квартире. Квартира была чудесной, но безликой. В общем, это была не моя квартира. Поохав и поахав, я закрыла дверь квартиры новеньким ключом, и мы поехали домой. Линь предложил помочь уложить и перевезти вещи. Я согласилась, хотя червячок подозрения опять начал точить меня. Ну что я могла с собой поделать? Обделенная любовью родителей, угрюмая, сторонящаяся вся и всех девочка, никак не могла поверить, что кто-то готов любить и заботиться о ней. Собственно, не собранными вещи остались только в комнате родителей и на кухне. Кухню я взяла на себя, а Чжан Ли отправила в комнату родителей. Я понимала, что это не правильно, что я сама должна все собрать и распорядиться о том, что надо оставить, а что выбросить, но я просто не могла заставить себя дотронуться до вещей родителей. С самого детства на комнате родителей лежало табу. Сейчас, когда их не было со мной, ничего не изменилось. Я уже почти закончила свою работу в кухне, когда вдруг услышала восклицание Чжан Ли. Бросив все, я влетела в комнату. Чжан Ли держал в руках какой-то документ и растерянно смотрел на меня. Сбылись мои худшие подозрения. Чжан Ли даже не приступал к укладке вещей, а копался в бумагах моих родителей. Впрочем, как Ли объяснил позже, он решил начать с документов, а потом перейти к тряпкам и мебели, но увлекся и обо всем забыл. Взглянув на документ, я застыла от неожиданности. Это был официальный документ, и внизу стояла подпись знакомая и дорогая каждому китайцу. Это была подпись Мао Цзэдуна. Сев на диван, мы вместе читали и перечитывали документ. Помните рассказ матушки Ши, в котором она рассказывала о лаборатории в Пинфане, о страшных опытах над людьми? Бабушке и дедушке тогда было всего двадцать лет. В это невозможно было поверить, они были младше меня, когда одним недобрым утром их похитили прямо с улицы и увезли в неизвестном направлении! Дедушку и бабушку поместили в подземную лабороторию.На двери лаборатории стояло число девять. Это число имеет очень большое значение, для китайцев. Не иначе как боги держали свои руки над головами бабушки и дедушки в те страшные несколько месяцев. Но скорее всего, им просто повезло, в Харбин вошла Красная Армия и пленники лаборатории ?9 были спасены. Дедушка и бабушка вышли живыми из этих страшных стен, но как гласил документ, который я сейчас держала в руках, через десять лет они вернулись в Пинфан и провели там неделю. Насколько я знаю, там, в этих подземных казематах, до сих пор таиться опасность. Можно войти внутрь живым и здоровым, а унесут тебя оттуда на носилках. Имея на руках девятилетнего сына, дед с бабкой все же рискнули, и заручившись документом, с подписью, открывающей все двери, поехали. Судя по документам, они поехали не сами по себе, а в качестве сотрудников лаборатории занимающейся космическими разработками. Вот уж не знала, что в лаборатории, где работали мой отец и мать, чуть раньше трудились дед и бабушка. Впрочем, любопытный документ не пролил свет ни на одну тайну. Он являлся просто разрешением. Было не понятно, что хотели найти старшие представители семьи Линь в Пинфане через десять лет после окончания оккупации японцев, и почему этот документ оказался затерянным среди бумаг отца. По логике вещей ему самое место было в архиве дедушки, но...Перерыв был окончен, и мы опять приступили к укладке. Чтобы не дразнить Ли, голова, которого все время была повернута в направлении секретера с папками, я просто выгребла все документы и не глядя сложила их в чемодан. Настал вечер. Все было уложено. Эхо наших голосов отражалось от стен и вгоняло в тоску. Переезд был запланирован на среду. В два часа дня должны были приехать грузовики. Я не знала, что делать. Лишь несколько дней назад мне удалось закрыть брешь, которою я проделала своим отсутствием на работе, и теперь я просто не могла подойти к начальнику цеха с просьбой отпустить меня на пол дня. Как всегда, спасение пришло в лице Чжан Ли. Утром, уходя на работу, я попрощалась с комнатами и самим домиком. Отдав ключи Ли, который как всегда ждал меня у ворот, я попросила его не провожать меня. Я не хотела, чтобы он видел, как я плачу. Вечером я вернулась уже в другую квартиру. До двенадцати ночи мы раскладывали с Ли вещи и конечно не успели все расставить по местам. Было уже очень поздно, и поэтому я предложила Чжан Ли переночевать в одной из комнат. Однако он мягко отклонил мое предложение и уехал. Я уже не раз задумывалась о том, где живет Чжан Ли и на какие деньги. Но когда я спрашивала его о месте работы, он отшучивался или говорил, что работает на национальную безопасность. И вот сегодня, проводя час за часом без сна, я задумалась о Чжан Ли всерьез. Он не нуждался в средствах. Это было видно с первого взгляда. Гостиница, которую он снимал, была из разряда пятизвездочных и жил он в ней уже больше месяца. Впрочем, если он агент национальной безопасности...Последнюю мысль я додумать не успела, так как меня наконец сморил сон. За всеми этими проблемами я совершенно забыла, что приближается день образования республики-первое октября и была очень обрадована, когда на очередном собрании по поводу подведения итогов месяца узнала, что следующие несколько дней будут выходными. Я предвкушала прогулки по паркам и скверам, неспешные чаепития и задушевные разговоры! Однако Чжан Ли вдруг огорошил меня, предложив совершенно другую программу на предстоящие выходные, и я вынуждена была с ним согласиться. Он предложил поехать сначала в Харбин, а потом в Пинфан. Билеты пришлось доставать с большим трудом. В праздничные дни весь Китай двигается с места и мигрирует внутри страны, навещая родных и родственников. Там, куда отправлялись мы, нас никто не ждал. Мы ехали в Харбин. Кто-то из маминых родственников жил в трех часах от Харбина, в Муданьзяне, но наш маршрут лежал немножко в другую сторону. Нам надо было в Пинфан.
Поездка прошла довольно неплохо. Я даже поспала немножко. Однако утром, выйдя на слишком оживленную привокзальную площадь, я почувствовала, что озябла. Здесь было гораздо холоднее, чем в Пекине. И мне сразу захотелось домой. Однако вспомнив, что дома меня никто не ждет, да и дома у меня теперь нет, я собрала волю в кулак и улыбнулась своему спутнику. Хорошо, что я взяла с собой теплую куртку. Можно было бы сразу двинуться в Пинфан, благо городок находился не очень далеко от Харбина, но Чжан Ли решил по-другому. Взяв такси, Чжан Ли велел водителю ехать в гостиницу. Однако отношения, возникшие между нами, начали меня тревожить. Мне все больше и больше не нравилось, что Чжан Ли берет бразды правления моей жизнью в свои руки. Я попыталась запротестовать, но Ли убедил меня, что времени предостаточно. Его хватит и для отдыха, и для дела. Не сразу, но в конце концов я все - таки согласилась с его доводами. Гостиница находилась рядом с рекой Сунгари, вокруг которой крутилось все и вся в этом городе. Мне показалось, что Ли довольно хорошо знает этот город, хотя он отрицал это. В городе было много русских. Забавные белокожие люди попадались на каждом шагу. Они скупали все подряд и щелкали без конца своими фотокамерами. Взглянув на Чжан Ли я с гордостью отметила, что ростом он не уступает русским, не говоря уже о цвете его волос. Отметив этот факт, я вдруг задумалась, меня кольнула мысль о том, что я уже столько времени знаю Ли, но его волосы не меняются. Они даже не светлые, а ближе к желто-оранжевым. Если они окрашены, то рано или поздно должны проявиться более темные корни волос. Однако я ни разу этого не видела. Я хотела узнать у Чжан Ли название краски для волос, но что-то отвлекло меня, и я забыла об этом спросить.
Центральная улица в просторечии называлась Арбат. Чжан Ли сказал, что улица с таким названием есть в Москве. Я не поверила ему. С чего бы это? Зачем китайскому городу такое странное название улицы? Но побродив и поездив по городу, я узнала, что здесь осталось очень много от прошлого. Ведь раньше Харбин был русским городом и лаборатории в Пинфане пополнялись не только китайскими, корейскими, но и русскими пленными. Мы провели ровно сутки в этом городе. От железнодорожного вокзала до Пинфана шел 343-й автобус. Ехали мы неожиданно долго, ведь путь от Харбина до Пинфана занимает чуть ли не 10 километров. На предпоследней остановке кондуктор показал нам в окно траурный мемориал. Добравшись до Пинфана, я первым делом начала расспрашивать местных жителей о лаборатории ?9.
Меня интересовало ее расположение. Но на мое удивление, никто не слышал о существование лаборатории с таким номером. В городке было еще довольно много людей, которые помнили то страшное время. Хотя лет прошло немало. Кто-то с удовольствием делился воспоминаниями, а кто-то сердился или уходил молча, не желая ворошить старые раны. Отчаявшись добиться хоть какого-то результата, я обратилась к Чжан Ли. Он все это время старался не мешать мне в изысканиях, признав, что это дело касается в первую очередь меня. Мой друг сопровождал меня, но молча. Когда я повинилась ему в том, что мои расследования зашли в тупик, он предложил пройтись по мемориалу. Мы пошли к главному административному зданию: больше полувека назад здесь работали палачи в белых халатах, размещались охранники. А нынче, в главном "блоке" была музейная экспозиция. На входе я увидела, что обе стены облицованы металлической чеканкой. Прямо из стен к посетителям тянулись руки в кандалах и со сжатыми кулаками.
После того как СССР вступила в войну на Дальнем Востоке, японское командование решило замести следы преступлений. 8 августа 1945 года были спешно взорваны все объекты на территории отряда: тюрьма, крематории, бараки, лаборатории, в которых проводились бесчеловечные опыты над людьми с применением болезнетворных бактерий. И все же уцелели каменные стены "холодильника": На плацу перед ним заключенных зимой привязывали к столбам и обливали водой, проверяя, сколько времени выдерживает организм. Заключенных умерщвляли в вакуумных камерах, пытали электрошоком, ампутировали конечности, лишали воды, и подопытные погибали от жажды. Сохранились и бетонные ячейки глубиной около метра, в которых содержались мыши, крысы, суслики и прочая живность, - их заражали инфекционными бактериями, чтобы потом выпустить на территорию врага.
В 1978 году на территории Пинфана был создан музей. Его экспозиция размещается в бывшем здании штаба "Отряда 731". В первое время в музее бывало всего 700-800 посетителей за год. Но в последнее время отмечен всплеск - мемориал посещают около 11 тысяч человек ежегодно, причем очень много японских туристов. Среди японцев, посетивших "Отряд 731", были и те, кто работал здесь в 1939-45 годы. В то время "зондеркоманду" сомнения не мучили: перед главным зданием даже была баскетбольная площадка, где можно было размяться после трудового дня. Отрезвление пришло с годами, после поражения Японии во второй мировой войне. Я подошла поближе к стенду, заинтересовавшему меня. На фотографии был Наоката Ицибаси, бывший член "спецназа" "Отряда 731". Он посетил Пинфан в 1987 году и оставил в книге для посетителей покаянные строки. Всмотрелась в другое фото: бывший вивисектор Хидео Сонода замаливает свои грехи на руинах барака. Еще один "перековавшийся" - бывший охранник Ютака Мио. После войны он отказался от пенсии, в знак покаяния за причастность к преступлению против человечества.
Экспозиция музея обрывается 1945 годом, когда "Отряд 731" прекратил свое существование. На выставке представлены были представлены фотокопии документов о послевоенной судьбе генерала Исии и других изуверов. Из содержания этих материалов следует, что их приголубили американцы, и они оказались в США, где внесли свою лепту в военно-бактериологические изыскания Пентагона. В одном из залов можно видеть бактериологическую бомбу, изготовленную в США. По некоторым сведениям, такие бомбы американская армия использовала на первых порах в ходе Корейской войны 1950-53 годов.
Правда, некоторые подельники Исии от кары не ускользнули. К их числу относится Tомио Исава. В 1949 году он предстал в Хабаровске перед судом над японскими военными преступниками, но еще до окончания процесса покончил с собой в камере.
Когда я слушала матушку Ши, мне было худо, но действительность оказалось страшнее ее воспоминаний. На территории мемориала был медицинский пункт. Он был создан специально для таких как я, получивших потрясение от столкновении с прошлым. Сначала начался озноб, к горлу подкатила тошнота. Чжан Ли отдал мне свою куртку, но я никак не могла согреться. Потом кровь резко прилила к лицу.
И тут пришел ужас. Ко мне вернулась моя детская способность слышать то, что не слышат другие. Я слышала команды, отдаваемые на том же языке, на котором кричала маленькая девочка из моего первого детского кошмара. То, что я приняла за трудно разбираемый диалект, было просто другим языком. Вероятно, японским. Приказы, стоны, мольбы, звуки льющейся и замерзающей прямо на воздухе воды, звук пилы, разрезающей еще живое тело, писк крыс и мышей, которым вводили чуму и холеру, замешанную на человеческой крови. В какой-то момент я, вероятно, вселилась в тело человека, испытывающего нечеловеческие муки и начала кричать, потому что Чжан Ли взял меня на руки и понес в направлении белого здания с красным крестом.
Люди расступались перед нами и пытались как-то помочь, но я всего этого не помню. Мое сознание отключилось в тот момент, когда озноб сменился температурой. Как рассказывал Чжан Ли мне вкололи успокаивающее лекарство. Через какое-то время бред прекратился, и я спокойно уснула. В больнице был изолятор на десять коек. Врач посоветовал оставить меня там. Поколебавшись Чжан Ли согласился. Мое состояние могло ухудшиться и лучше мне было находиться под присмотром медперсонала. Сам Чжан Ли поселился в гостинице, которая находилась не далеко от мемориала. Утром Чжан Ли навестил меня. А когда врач обрадовал его, заявив, что мое состояние стабилизировалось, мой жених решил, что нужно как можно скорее возвращаться домой. Как говорится, от греха подальше. Однако врач отсоветовал ему это, объяснив, что я еще сильно слаба и могу не перенести такой длинный путь. Единственным послаблением было то, что врач разрешил перевести меня в номер гостиницы. Хотя до гостиницы было несколько шагов Чжан Ли поймал такси. Врач предложил донести меня на носилках, но Чжан Ли отказался. В номере было тепло и уютно. Чжан Ли постарался, чтобы я хотя бы на время забыла об осколках прошлого, которые стояли на пути любого, кто посетит этот городок.
В вазах стояли цветы, в корзинах фрукты, в коробках конфеты. Беззвучно работал телевизор, бросая голубоватый отблеск на закрытые шторы. Я искренне радовалась тому, что окружало меня, но время от времени тихонько переводила дыхание, чтобы избавиться от запаха гнили, человеческих испражнений и формалина. Благодаря лечению я перестала слышать звуки, но от запахов мне деться было некуда. День пролетел незаметно. Несколько раз Ли выходил из номера, чтобы принести еду заказанную в ближайшем ресторане. Аппетита у меня не было совсем, но я старательно ковырялась в тарелке, чтобы не огорчить Ли. Но главным деликатесом в этом номере был телевизор. Я слукавила, когда рассказывала, что компьютера у нас не было из-за того, что мы жили в хутуне. Конечно, это одна из главных причин, но при большом желании эту причину можно было бы обойти. Дело не в этом. У нас дома не было никакой аппаратуры. Вообще никакой. У нас даже не было электрических розеток. Готовили мы по старинке. Единственное послабление, которое разрешил дед, это то, что провели свет. Поэтому, можете себе представить, как мне было обидно, когда мои приятельницы по школе делились впечатлениями от просмотренного мультфильма, а позже приключенческих или любовных фильмов, а я не могла участвовать в этих обсуждениях. Я ходила с родителями в кинотеатры, в цирк, на китайскую оперу. Позже, в колледже и институте я основательно познакомилась с компьютером, однако телевизор навсегда остался тем самым, сладким запретным плодом.
Заснула я в прекрасном теплом номере. Чжан снял для себя соседний номер, но мне не было страшно, кровать Чжана была через стенку от моей. Стоило мне стукнуть по стене, как мой верный друг тут же пришел бы ко мне. Но я надеялась, что таких экстренных мер не понабиться и ночь пройдет спокойно. Как я уже говорила, заснула я в уютном номере, а проснулась в операционной комнате, лаборатории ?9.
Я точно знала, что я в лаборатории ?9, хотя никто мне об этом не говорил. Так бывает во сне. Мне не было страшно, но я знала, что этот сон очень важен для меня и изо всех сил уговаривала себя запомнить все до мелочей. Раздался высокий мужской голос. Переводчик в голове тут же синхронно сделал перевод
-Что делать с мужчиной и женщиной?
-Иссия не велел их наказывать, - ответил кто-то с более низким голосом, - просто рассели их по разным номерам.
-А если они еще раз попытаются убежать?
-Доложишь Исии, вот и все. Постой, - мужчина с низким голосом, которого я буду для простоты называть Низким, окликнул Высокого, когда тот уже собирался уйти, - ты не забыл приготовить операционную?
-Еще полчаса назад все было готово.
-Тогда через, - Низкий сверился с часами, - полтора часа, самый младший из пленников должен быть готов. Обеспечь тишину. Оперировать сегодня будет Сам.
-Уколы приготовить?
-Никаких уколов, оперируемый должен быть в полной памяти.
-То есть, если я правильно понял, перед операцией пленнику не будут давать наркоз?
-Ты правильно понял, а теперь иди и подготовь самого младшего из девяти.
-Слушаюсь.
Пошевелившись, я почувствовала, что могу перенестись туда, куда хочу. Осознав это, я тут же дала себе приказ:
"Хочу увидеть бабушку и дедушку!"
Тут же внутри себя я услышала щелчок и поняла, что уже перенеслась из холодных недр операционной. Голоса бабушки и дедушки я узнала сразу, а вот увидеть, как не напрягалась, не смогла.
-Как ты думаешь, они уже знают о ребенке? - послышался тихий шепот. Это был голос бабушки
-Нет, если ты им об этом не сказала, - при звуках этого голоса сердце мое упало.
-Но на завтра назначено более полное обследование, и я боюсь...
-Не надо боятся жизнь моя, - ласково проговорил дедушка, - что будет то и будет. А изводить себя заранее не надо!
-Ты видел печать императора? - еще тише спросила бабушка
-Разве ты ничего не помнишь? Прости, мой цветок сливы! Когда печать императора была разъята на две части, ты потеряла сознание от боли, а я ничем не мог тебе помочь! Эти палачи держали меня за руки и не дали приблизиться!
-Боже мой! Я ничего не помню! Что же теперь будет?
Вдруг по моим глазам ударил яркий свет, и я закричала. Эхом за мной летел крик бабушки. Она просила не разлучать ее с мужем.
Однако сон не хотел еще отпускать меня. Действие поменялось. Теперь я все видела, но ничего не слышала.
В отряде наряду с тюрьмой, где содержались "бревна", были еще "комнаты ужаса", вход в которые запрещался всем, кроме небольшого числа лиц. Я читала об этом, но естественно не видела. И вот теперь во сне передо мной разворачивалось немое кино. Пленка раскручивалась и раскручивалась. Я закрывала глаза руками, которых у меня не было во сне, я щипало свое тело, которого у меня тоже не было, я даже пыталась кричать. Однако все было бесполезно. Я должна была это увидеть. Мой суровый невидимый учитель не давал мне послабления.
Итак, "выставочная комната" хотя и называлась комнатой, по размерам равнялась площади трех комнат. Тому, кто, пройдя по коридору от хозяйственного управления, достигал "выставочной комнаты", прежде всего, ударял в нос резкий запах формалина, затем внезапное нервное потрясение заставляло человека зажмурить глаза.
Тот, кто впервые входил в эту комнату, впадал в шоковое состояние, и даже видавшие виды люди, шатаясь, искали опоры. Мне некуда было сесть, я была бесплотна, но крик, рвущийся изнутри, сотрясал все мое невидимое тело.
На полках, расположенных в два или три ряда вдоль стен, стояли наполненные формалином стеклянные сосуды диаметром 45 и высотой 60 сантиметров. В формалиновом растворе находились человеческие головы. Отделенные от шеи, с открытыми или закрытыми глазами, с колышущимися волосами, они тихо покачивались в стеклянном сосуде.
Головы с раздробленным, как гранатовый плод, лицом.
Головы, разрубленные на две части от темени до уха.
Головы распиленные, с обнажившимся мозгом.
Головы с разложившимся лицом, на котором невозможно распознать ни глаз, ни носа, ни рта.
Головы с широко открытым ртом, с красными, синими, черными пятнами на коже.
Головы людей разных рас, мужчин и женщин, старых и молодых, смотрели из коричневатого формалинового раствора на вошедшего в комнату и обращались к нему с немым вопросом: "Почему мы здесь?"
В "выставочной комнате" были не только головы. Человеческие ноги, отрезанные по бедро, туловища без головы и конечностей, желудки и кишки, причудливо переплетенные в растворе, матки, некоторые с плодом. Короче говоря, это была выставка всех составных частей человеческого тела.
Были среди них и совершенно невероятные. Например, человеческая рука, отрезанная по локоть. Владельцем этой руки был служащий отряда. Раз в месяц он приходил в "выставочную комнату", останавливался перед своей рукой и долго глядел на нее. Вот и сейчас после смерти он по-прежнему был здесь. Стоял рядом со мной и недоуменно рассматривал свою руку. Оглянувшись, я увидела, что выставочный зал медленно наполняется людьми. Мы стояли друг против друга, они, те, которых не было числа, и я- совершенно одна. За окнами промелькнуло не одно тысячелетие, а мы все стояли друг против друга. Одна из женщин-призраков подошла к аквариуму с раствором, где лежала отрезанная матка с плодом. Любовно погладив гладкую поверхность аквариума, она обернулась и посмотрела на меня. А я в это время не могла оторвать глаз от аквариума, потому что матка начала пульсировать и растягиваться. Она пыталась исторгнуть из себя плод. И тут я не выдержала и закричала.
Чжан. Ли стоял рядом с моей кроватью и пытался успокоить. Я ничего не могла ему объяснить, только повторяла "Дедушка, бабушка!", "Эти люди. Убери от меня этих людей" и плакала. Уехали мы из Пинфана лишь на следующий день. Мне уже было намного лучше, но Чжан Ли так не считал и поэтому в Пекин мы вернулись на самолете.
В аэропорту я вдруг почувствовала, что мне необходимо остаться одной, чтобы все осмыслить. И не просто завтра, послезавтра, а сейчас, сию же секунду. Когда я сказала об этом Чжан Ли, он конечно обиделся, но не подал вида. Он был готов выполнить мою просьбу, но это стоило ему больших душевных затрат, потому что он любил меня и волновался. Вставляя ключ в замок, я удивилась тому, что двор так безлюден. И лишь войдя внутрь, поняла свою оплошность; Я вернулась не в новую квартиру, а в хутун. Двор внутри сихуаня был еще цел, но уже пуст. Вероятно, из-за того, что сегодня был все еще праздничный день, рабочие не приступили к сносу. Когда-то давно все четыре домика внутри сихуаня принадлежали моей семье. Много поколений сменилось, много династий расцветало и уходило в небытие, а мой род по-прежнему жил здесь. После провозглашения республики, дедушка добровольно решил "уплотниться" и оставил себе и своей семье лишь один дом. В остальные три вскоре въехали новые люди. Я без конца повторяю сихуань, хутун, но до сих пор не удосужилась объяснить историю этих слов. Итак, слушайте!
.
"Однажды, устав бродить по улицам залитыми огнями, вы свернете в старый городской квартал и попадете в совершенно другой мир. Мир, где время остановилось. Как и два, три, как восемь столетий, назад, хутуны-это замкнутая система, где ничего не меняется. По обе стороны тянутся высокие кирпичные стены без окон, с облупившейся штукатуркой. За стенами ничего не видно, только сверху нависают какие-то обломанные карнизы черепичных крыш, да кое-где выглядывают кроны деревьев. По переулку с трудом пробираются автомашины, нередко упирающиеся в тупик и закупоривающие проезд нетерпеливо крутящим свои звонки велосипедистам. Иногда в скучных однообразных стенах встречаются узкие ворота с рассохшимися дверями, за ними можно разглядеть захламленные мрачноватые дворы, откуда стекают ручьи мыльной воды и доносится затхлый запах разного старья, десятилетиями хранящегося во всех углах и на крышах как попало слепленных времянок.
Но не спешите уходить отсюда: за этими старыми стенами сохранились колоритные уголки древней столицы, именуемые "сыхэюань".
Сыхэюань - это прямоугольный двор, в котором все четыре его стороны заняты жилыми и хозяйственными помещениями. В таких маленьких городских усадьбах вплоть до начала XX века селилось большинство состоятельных пекинцев. Население победнее владело саньхэюань, где были заселены и застроены три стороны или лянхэюань, где были застроены две стороны двора. Конечно, были и городские низы, жившие, где и как придется.
"Четыре поколения под одной крышей" - к этому идеалу устройства традиционной китайской семьи сыхэюань был приспособлен как нельзя лучше. Высокие стены и крепкие ворота надежно скрывали от соседей и посторонних личную жизнь и возможные семейные неурядицы, позволяли вести уединенное существование в гуще бурлящего города и чувствовать себя в полной безопасности от непрошеных гостей.
Сыхэюнь отличались друг от друга по площади, числу внутренних двориков и построек, но основные их элементы были общими. В своем традиционном виде пекинская городская усадьба сложилась еще в XII веке и восемь столетий сохранялась почти без изменений. Ее главные помещения обращены фасадом на юг, поэтому предпочтительным считался участок по северной стороне переулка. В этом случае единственный вход устраивался в юго-восточном углу усадьбы. Декоративное оформление ворот сразу говорило всякому прохожему о материальном и общественном положении владельца количеством и богатством фигурного кирпича и деревянной резьбы. К двустворчатым дверям с высоким деревянным порогом ведут несколько каменных ступеней. В пекинских усадьбах не держали ни лошадей, ни ослов, поскольку закон разрешал иметь собственный выезд лишь немногим представителям высшей аристократии, поэтому в проездных воротах не было необходимости. По обе стороны от дверей ставились небольшие каменные барабаны с вырезанными на них львиными мордами - своеобразные охранные амулеты. "Мода" на эти амулеты появилась еще в XI веке, когда случайно извлекли из земли древний каменный барабан. Их называют "шиганьдан", т.е. "камень, дерзающий противостоять" зловредным силам. Львиная морда или надпись "Тайшань" (Священная Восточная гора) в верхней части камня призваны повысить его магическую силу. В "культурную революцию" этим барабанам досталось от хунвейбинов, свидетельством чему - многочисленные сколы и трещины на львиных мордах.
А теперь войдем внутрь и попытаемся представить, как все здесь выглядело лет сто назад.
Сразу за входом располагался небольшой дворик. Его северная стена, облицованная серой узорчатой плиткой, выполняла роль ширмы, прикрывающей вход в дом от злых духов. У этой стены в керамических горшках обычно росли олеандры, иногда - какие-нибудь цветы. Из этого дворика, повернув налево, попадали в следующий, узкий и длинный. Он служил своеобразной "залой" усадьбы. На его южной стороне находятся помещения, предназначавшиеся для приема гостей, кабинет для занятий и библиотека.
Отсюда через ворота "чуйхуамэнь" можно пройдем в центральный двор усадьбы. Эти ворота с "висящими цветами" накрыты черепичной кровлей, украшены росписью по балкам перекрытия и парой выточенных из дерева "цветочных" бутонов, по которым они и получили свое название. За дверными створками устроена еще одна деревянная ширма, прикрывающая главный дом. Она раздвигалась только в особо торжественных случаях, а обычно ее обходили сбоку. По периметру двора устроена галерея, соединяющая главный дом с другими помещениями. По бокам к дому пристроены "эрфан" (уши) - небольшие комнаты, действительно подобные ушам, приставленным к "голове" - главному дому. По галерее и в жару, и в дождь с удобством можно было попасть в левую и правую боковые фанзы, где жили дети и внуки. Главный дом всегда занимал глава семьи. Обычно во дворе росло несколько деревьев, при этом предпочтение отдавалось хурме, финикам, акации, иногда встречались сосны или кипарисы. Подбор деревьев не всегда определялся только практическими соображениями. Например, во дворе нынешнего дома-музея Мой Лань Фана в старину посадили две хурмы, яблоню-китайку и обычную яблоню. Из названий этих деревьев составляется пожелание всеобщего мира и покоя. В больших глиняных горшках с весны выставляли самые разные цветы, а клумб или грядок никогда не устраивали. Не были редкостью чаны с золотыми рыбками и просторные деревянные клетки с попугаями. В теплую погоду семья любила проводить почти все время во дворе, от палящего солнца спасались под циновочными навесами, закрепленными одной стороной под карнизом крыши. Стекол в окнах тогда не было, а оконные решетки по несколько раз в году заклеивались белой бумагой. Столбы галереи, рамы, двери покрывались темно-красным лаком, удачно гармонировавшим с чистым серым цветом стен и черепичной кровли.
Обогнув главный дом, мы попадем в задний двор с кухней, кладовыми и помещениями для прислуги. Здесь помимо повара и домработницы мог иметь свой угол и нанятый на постоянную работу рикша. В дальнем левом углу усадьбы отводилось помещение под домашний алтарь Предков.
Все постройки сыхэюаня - одноэтажные. Фундаментом для каждой из них служила невысокая платформа из утрамбованной земли, облицованная камнем и кирпичом. Холодные каменные полы застилались циновками или коврами. В этих усадьбах даже не всегда устраивались печи, и в зимнюю стужу комнаты обогревались жаровнями с древесным углем.
Если хозяину позволяли средства, то к сыхэюаню пристраивались еще один-два боковых или задних дворика, где обычно устраивались миниатюрные сады с беседками и декоративными бассейнами, уединенные павильоны для занятий литературой и науками.
Благополучно просуществовав восемь столетий, сыхэюань не устоял перед натиском перемен, принесенных двадцатым веком. Пекин быстро превратился в политический, экономический и научный центр страны. Грандиозные стройки, фабрики и заводы, учреждения привели к резкому увеличению населения столицы. Поскольку со строительством нового жилья не успевали, уплотнялись в старом.
Так в старых удобных усадьбах возник экзотический пекинский вариант коммуналок...
Сегодня в каждом сыхэюане, некогда принадлежавшем одному хозяину, живет по десять-двенадцать совершенно чужих друг другу семей. Когда-то достаточно просторные дворы превратились в узкие лабиринты из сарайчиков и пристроек, крохотных кухонь. Они загромождены велосипедами, всяким хламом и собранным про запас строительным мусором. В сыром углу двора торчит единственная водопроводная труба с железным краном, по стенам извивается электропроводка, свисают веревки с бельем, общая на несколько дворов уборная - в переулке, зимой из каждого окна торчит кривая чадящая труба печки-буржуйки, - таким предстает изумленному взору современный сыхэюань.
И все-таки, какой пекинец не мечтает провести летний вечер, в трусах и майке сидя в уединенном дворе на низенькой табуретке, обмахиваясь веером? И чтобы рядом стояла клетка со щеглом, в фарфоровой чашке золотился жасминовый чай, над головой трещали в ветвях цикады. К тому же в таких сыхэюанях жили и воспели их в своих сочинениях такие знаменитости как писатели Лу Синь и Мао Дунь, видные ученые и государственные деятели. Поэтому в последние годы все чаще в Пекине публикуются ностальгические воспоминания о старых усадьбах, а некоторые из них восстанавливаются и становятся своеобразными музеями прежнего городского быта. Сейчас в хорошем состоянии их сохранилось не больше трех десятков. Цивилизация наступает, и на месте целых кварталов сыхэюаней растут новые здания."
Ода уходящему в века, красиво не правда ли? Впрочем, это не мои слова, я так красиво изъясняться не умею. Все это я вычитала в газетах и Интернете и поделилась с вами. Однако вернемся к настоящему, сейчас мой сихуань выглядел так, как вероятно в то время, когда его только построили. Двор был чист, ничего не свисало, не мешало проходу и не оскорбляло взор. Из рассказа бабушки я помню, что в конце шестидесятых, за особые заслуги перед страной дедушке предложили квартиру в новом благоустроенном доме. Однако он отказался переезжать из хутуна. Посчитал что в Пекине еще много людей более достойных и нуждающихся в улучшении жилищных условий. Впрочем, об этом я кажется уже рассказывала.
Но вернемся к настоящему. Побродив по двору, я вошла в свой дом. Было грустно, но уже не так больно.
Попрощавшись еще раз с дорогими стенами, я пошла к выходу, как вдруг дверь распахнулась и меня швырнуло назад в коридор! Но это было еще не все, чуть помедлив, ветер вдруг поменял свое направление и меня буквально высосало из дома, что бы тут же впихнуть в соседний дом! Дверь третьего домика оказалась закрытой. Однако невидимая сила не растерялась, миг и стекло в окне разлетелись в мелкую крошку. Когда стихия впихнула меня в четвертый домик, я потеряла сознание.
Очнулась я оттого, что меня тошнило. Кое-как добравшись до своего дома, я легла прямо на пол в комнате дедушки и бабушки и отключилась. Солнце било по глазам сквозь окна, которые лишились штор, в дверь кто-то колотил так, что дрожал пол. Открыв глаза, я сразу вспомнила все и попыталась резко встать. Тело болело после ночи, проведенной на полу. Только я подошла к двери как стук прекратился. Помедлив еще чуть-чуть, я приоткрыла дверь и осмотрелась. Почтальон, тетушка Цзы уже почти достигла ворот хутуна, когда я попыталась ее окликнуть. Голоса не было, вместо слов изо рта вылетал какой-то сип. Морщась от боли, я побежала следом за тетушкой. Она уже садилась на велосипед, когда я выбежала из ворот
-Это что с тобой такое? - удивилась тетушка Цзы, - Откуда ты взялась и почему долго не открывала?
-Я...Я спала.
-Спала в двенадцать часов утра? - тетушка потрогала мой лоб, - Ой, да ты вся горишь! Тебе в больницу надо, а не дома отлеживаться! Садись на мой велосипед, а я рядом пойду!
-Нет. Я...Мне надо доделать кое-какие дела, и я...Тетушка, - увидев, что женщина пристраивается в седле велосипеда, заволновалась я, - а чего вы приходили?