Мышлявцев Борис Александрович : другие произведения.

Цельбестия

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Обычное путешествие семейной пары оборачивается погружением в мир Гофмана и Дэвида Линча.
  ЦЕЛЬБЕСТИЯ
  
  Он лихорадочно искал выход, но выхода не было. Разве что такой... Но нет, не может это быть выходом.
  Сюда не доносились посторонние звуки, и от тишины реальность начинала плыть, смещаться, закручиваться в какие-то воронки. Хотя разве можно это назвать реальностью? Дрянь какая-то, а не реальность.
  Ему захотелось посмотреть на себя: а как он сейчас выглядит? Но зеркала у него не было. Да и что увидел бы он при дрожащем огоньке свечи? Представилось лицо: чужое, заросшее многодневной щетиной. Перепачканное, опухшее, искаженное бессонницей. Будь зеркало здесь - не стал бы смотреться. Слишком уж страшно как-то и неприятно. Зеркала, свечи... Вспомнилось, как детьми они ставили в темной комнате два зеркала друг напротив друга, а сбоку - свечку. И вглядывались, вглядывались в неясный коридор до тех пор, пока не начинала мерещиться близящаяся из зеркальной дали фигура. Она всё ближе - и вот уже дети со страхом, не столько притворным, сколько истинным, разбегаются кто куда.
  Как меня угораздило попасть в такой переплёт, думал он. Почему же именно я? Ведь не бывает такого. Не бывает.
  
  1.
  - Знаешь, какой дурацкий сон мне сегодня приснился? - спросил Виктор у сидевшей рядом с ним в машине девушки.
  Автомобиль начал выползать из многокилометровой душной пробки. Конец весны в этом году выдался необыкновенно жарким, и в субботу тысячи горожан устремились к прохладным горам.
  - Откуда же мне знать? Расскажи, - сказала Рада, высовывая руку с распахнутой ладонью в окно. Темноволосая, кареглазая, любимая.
  - Сон был очень длинным... Трудно пересказать. Во сне мне было столько же лет, сколько и сейчас. Но как будто бы я до сих пор был в интернате.
  - В физматшколе?
  - Нет, в обычном интернате, ещё до физматшколы. И вот после отбоя я оттуда тихонько сбегаю через какой-то подвал. Хожу долго по зеленым коридорам. Там - большие очень яркие лампочки, висят с потолка. Я знаю, что мне надо найти проход в метро, сесть в поезд и поехать на станцию... не помню на какую станцию. И найти Цельбестию.
  - Что это за "Цельбестия"? - удивленно нахмурила свой короткий носик Рада.
  - В том то и дело, что я и сам не знаю. Во сне знал, но не думал об этом. Мне просто казалось, что ее обязательно надо найти. Это было что-то вроде приказа.
  Город кончился, замелькали сосновые леса. Сквозь них справа пробивался иногда зеркальный блеск реки. А иногда и впереди начинала мерцать призрачная вода: её порождал разогретый солнцем мягкий асфальт.
  - Жарко-то как! - пробормотала Рада и потянулась к бутылке с колой. Виктор провел рукой по гладко выбритому лицу, чему-то улыбнулся тонкими губами.
  - Я через какую-то маленькую дверку попал в метро. На платформе стоял поезд, из него выходила куча народу, масса. Я побежал, что бы успеть. Люди ломились мне навстречу, я сквозь них с трудом продирался. Забегаю в вагон, плюхаюсь на сиденье. Смотрю - никого нет в вагоне. Вот и хорошо, думаю. Как много места! Но какие-то сомнения закрадываются - а что это я один в вагоне? С чего бы это?
  - Ну и хорошо, что один. Очень неприятно, когда в вагоне места мало - все к тебе прикасаются, жмутся. И ты к ним прикасаешься, даже если не хочешь. Особенно летом, - заметила Рада.
  - Потом двери открылись. Выбегаю - а там не платформа, а ерунда какая-то. Не крашенный бетон, провода, трубы всякие. Я хотел было обратно - а поезд уехал. Думаю: постою немного, а потом пойду по путям обратно. И если что - всем скажу: я ведь вовремя приехал, а там никого не было.
  - Кого не было?
  - Как это кого? Цельбестии не было... наверное. Вот, думаю я так во сне. А всё равно боюсь, что все это легко узнают. Узнают, что я и не собирался дожидаться эту Цельбестию. А я очень не хотел её дожидаться. Думал - нет её, так и хорошо. Бр-р-р.
  Они замолчали, погрузившись в дорогу. Машина набрала уже вполне приличную скорость. Виктор включил "Gregorian" и стал представлять себе проносившиеся мимо пейзажи в виде клипа. That was just a dream, утверждает хор. Смуглые люди продают в бумажных мешках древесный уголь для барбекю. Отважная собака привычно перебегает дорогу. Старуха с маленькой девочкой спешит на пляж. Планирует наискосок сверху вниз коршун. О лобовое стекло разбивается жирный зеленый кузнечик. I am loosing my religion, жалуется динамик.
  - И что, не будешь мой сон по полочкам раскладывать? - громко спросил Виктор.
  - Зачем? - удивилась Рада.
  - Ну... Ведь ты психолог, тебе положено.
  - Во-первых, я не психолог, а психостетик. А это большая разница. А во-вторых - я не на работе. У тебя был просто немного страшный сон. У меня тоже бывают такие непонятные сны. Только я не по подземельям ползаю, а летаю.
  Виктор переключил на радио. Днем плюс тридцать, ночью пятнадцать-двадцать. В горах возможно аномальное таянье снегов. Прослушайте пять полезных советов для автолюбителей...
  - А чем тебе прошлое место не понравилось? Почему тебе захотелось поехать так далеко? - спросила Рада и убавила громкость.
  Виктор пожал плечами:
  - Сам не знаю. Наверное, потому, что в прошлом месте всё уже совсем исхожено. На каждом шагу - знакомые лица. Нехватка анонимности. Хотя нет, дело даже и не в том. Просто захотелось туда, и всё. В интернете глянул фотки - и сразу мне это местечко приглянулось. Ещё почитал немного про эту долину, и совсем захотелось. Особенно здорово, что там никакой связи - ни телефон не работает, ни интернет.
  - И что в этом хорошего? - покривилась Рада. - Мне нужно группу собирать на следующие выходные, с людьми общаться. У меня тренинг горит, а тебе хорошо.
  Виктор на секунду повернул к ней лицо:
  - Ничего, перебьешься без интернета. А тренинг не сгорит. Кому надо - те и придут.
  Местность стала холмистой, дорога начала петлять. Сосняк уступил место березовым колкам и участкам степной растительности. Слева высилось огромное многоэтажное здание. Одинокое, давным-давно заброшенное, никому не нужное.
  - Интересно, куда отправляются души заброшенных, никому не нужных зданий? - громко сказала Рада. - Если здание разрушили, тут всё понятно - попадет оно в свой загробный мир. Туда, где все архитектурные творения тусуются. А если не разрушили - значит, оно до конца не умерло. Наверное, что-то вроде здания-зомби будет. Неприкаянная душа.
  - Начиталась ты этого... Как там его, духовидца твоего?
  - Даниил Андреев. И между прочим, тебе тоже не помешало бы прочитать. Это ведь не просто какая-то там религиозная литература, это ещё и великое русское фэнтези. Покруче всяких Толкиенов.
  - А я и Толкиена не читаю. Мне больше нравится монография Зильбертруда "Моделирование каталитических процессов на кристаллической решетке".
  - Фу, какой ты противный.
  CD-проигрыватель, негромко, с душой:
  Mademoiselle chante le blues
  Soyez pas trop jalouses
  Mademoiselle boit du rouge
  Mademoiselle chante le blues
  - Мда. К твоим музыкальным вкусам я так и не могу привыкнуть, - вздохнула Рада.
  
  2.
  Деревянный дом уютно расположился в долине между покрытых густым лесом отрогов. Аккуратный, добротный дом. В таком можно снимать для детей сказочные фильмы: дом второстепенного положительного персонажа. Рядом виднелась такая же крепкая банька, да еще маленький основательный домик, вроде как сторожка.
  Виктор заглушил двигатель, поставил машину на ручник. Вышел и с неподдельным удовольствием потянулся. Горячее солнце сразу окунуло его в свою купель - но жарко не было. Напротив, уставшую от дороги кожу приятно обдувал прохладный ветерок. А солнце просто грело с нужной интенсивностью. Справа от дома высилась жердь с укрепленным на ней государственным флагом: выцветшим и обтрепанным по краям.
  - Высота - тыща метров, - сказал Виктор.
  Рада выбралась из машины и блаженно растянулась на покрытой мягкой травкой земле.
  - Здорово здесь. Хорошо, что мы сюда приехали! - Она поднялась, отряхнула джинсы. - Смотри-ка, а здесь ручей! Какой чудесный, чистый!
  - Всё, как и было обещано, - улыбнулся Виктор. - Пойду, поищу хозяев.
  Он подёргал дверную ручку - не заперто. Вошёл внутрь. Просторная гостиная с камином и кухонным уголком. Из нее - выход в другие две комнаты. Сколоченный из тщательно заполированных досок стол. На столе - стакан с недопитым чаем, и что-то тряпичное, серое. Виктор подошел к столу, взял в руки игрушечного мышонка. Вроде и милый, но какой-то слишком серьёзный. От прошлых постояльцев остался?
  В дом ворвалась Рада, вид у нее был очень счастливым. Затараторила:
  - Супер! Вау, а занавесочки какие милые! А кухонька! И вот это кресло-качалка. Чур, качалка моя! Смотри, настоящий ковёр!
  Она опустилась на колени:
  - Потрогай, потрогай, он натуральный, не синтетика! Дорогой, поди!
  Где же хозяева? Виктор положил мышонка на стол:
  - Рада, я пойду в том домике гляну, рядом с баней.
  Он обошел вокруг дома и подошел к сторожке. Оттуда явственно доносился мужской храп.
  Виктор громко постучал в дверь:
  - Эй, есть кто живой?
  Храп оборвался, послышался скрип диванных пружин, невнятное бормотание: эх, йох, йохохох, бодать кобылу к рылу... затем раздались шаги и странное позвякивание.
  Дверь открыл заспанный и похмельный старик, в непонятного цвета тряпье, украшенном десятками маленьких желтого металла колокольчиков. Лицо его было покрыто очень глубокими морщинами, как бывает часто у пожилых азиатов.
  - Ох, тудыть-сэкирилде, здрасте. Приехамши? Да что эт я - сплю, всё сплю, гостей дорогих не привечаю, уж вы меня старого дурака простите, уж простите пожалуста.
  Виктор оторопело смотрел на всё это необычное действо. Потом протянул старику руку с раскрытой ладонью:
  - Виктор. Мы на выходные приехали.
  - Знаю, знаю, пойдёмте - зараз всё покажу, всё в ажуре будет, а мы тут так, от народу отвыкли... - И, двигаясь вместе с Виктором к дому, старик продолжил глухо бормотать себе под нос что-то непонятное. Иногда он переходил в более отчетливый регистр, и тогда Виктору становились ясны отдельные фразы, вроде:
  - Звёзды-то как сошлись, звёздоньки мои, звездушечки-душечки... А вот родненькие приехамши, ой как хорошо, хорошо-то как!... И белочки будут, и бурундучки, а как же?... Черная, мягенькая прийдёт... Придёт, придёт, уж времечко-то настало, пришло времечко...
  А ведь старикашка явно не в себе, подумалось Виктору. А может, пьяненький просто? Дай-то Бог!
  - Как вас зовут, уважаемый?
  - Камо кличут. Камо.
  Вечером Виктор с Радой разожгли костёр, сидели, пили чай и, в основном, молчали. Просто смотрели на огонь. Старик, звеня бубенцами, притащил вдруг початую бутыль. Оказалось, что это довольно хороший вискарь. Из тех, что стоят в небольших магазинчиках запертыми в витрине на замок: покупать вряд ли кто будет. Но вдруг украдут?
  Рада плеснула себе в кружку, а Виктор сначала отказался. Ещё в детстве он дал себе крепкий зарок: спиртного не пить. И с тех пор пил считанные разы. Один раз на выпускном в физматшколе. Второй - на свадьбе. Третий - когда выдавали диплом. Да и то, как пил? Один-два глотка, вот и всё.
  - Что ж не пьешь? Судьбу берегёшь? - захихикал старик и разом замахнул полстакана. Поморщился, занюхал дымком от тлеющей палки.
  Хорошо хоть, из горлышка не пьёт. Деликатный какой, подумал Виктор.
  - Я в интернате вырос. Там пацаны с семи лет уже алкаши. Из нашей группы сейчас знаешь сколько в живых осталось?
  - Сколько? - заинтересовалась Рада и накинула на плечи пятнистую, а армейском стиле дорогую курточку.
  Виктор стал загибать пальцы:
  - Митька пьяный под поезд свалился. Хотел сбежать из интерната. Думал в товарняке до Крыма доехать, жить в тепле. Напился с какими-то бомжами технического спирту. И когда на ходу вскакивал - упал под колеса. Серго в драке убили. Тоже пьяный был. Васька и Никита просто исчезли куда-то ещё когда нам лет по девять было. Никто не знает куда делись. А может - и не искали их вовсе.
  Виктор замолчал, нахмурился.
  - Ладно, Камо. Наливай. Только много не надо, слышь?
  - Да много-то и не буду, чай не изверг мальцов спаивать. - Камо засуетился вокруг костра в поисках викторовой кружки, нашел ее, плеснул туда виски. Потом сказал:
  - А я тоже интернатский. Вот ведь как...
  Но Виктор не обратил внимания на слова старика - слишком был увлечён своими собственными мыслями:
  - Да что мертвых считать? Проще посчитать живых, - горячо говорил он. - А какого-то успеха достигли... Кто достиг? Да всего пара человек будет, кроме меня. Да и то, это если можно успехом назвать карьеру бригадира уборщиков на рынке. Или кочегара на улице Махачкалинской, сказал Виктор и отпил глоток. Сначала было неприятно, но затем и в теле, и в душе начал разгораться приятный добрый огонек, всё ярче и ярче.
  - А ты откуда про них это всё знаешь? - удивилась Рада, прихлебнула из кружки.
  - А я их всех отследил. Все их судьбы. Потратил на это немного времени и денег - и отследил.
  - Э, земляк, судьбу следить нельзя, судьбу ты не знаешь, - покачал головой старик.
  - Судьбу мы сами строим, - не согласился Виктор. - Бывают всякие случайности, но в целом - зависит от нас. Вот я сейчас новый катализатор разработал. Его с руками и ногами... Как это, оторвут? В очередь за ним стоять будут все мировые... Эти, лидеры рынка. Через год к нам бабки рекой потекут - вот и изменится судьба. А всё от чего?
  - От чего? - заинтересованно спросил Камо.
  Виктор постучал себя по голове:
  - А вот от чего. От головы этой. Вот тебе и судьба.
  Он допил виски и поставил кружку на землю. От костра на их лицах играли световые пятна, и казалось, что все трое - участники какой-то древней медитативной мистерии.
  - Дедушка, скажите, а что это за бубенчики у вас на одежде нашиты? Вы, может, шаман? - спросила Рада старика.
  - Шаман дочка, шаман. Хе-хе. Только не правильный. Корни у меня обрублены.
  - Это как так - обрублены?
  - Я ведь в интернате воспитывался. Тоже, как твой дружок, хе-хе. Нас, детишек, всех туда отправляли, хочешь или не хочешь. Стоянка наша высоко была, школы там нет. А говорили, что учиться надо. Вот и забирали всех. Я ведь даже языка родного не знаю толком.
  Рада поворошила палочкой костер, бросила в него большой кусок отслоившейся от соснового бревна коры.
  - Знания мне другой шаман должен был передавать. Готовить с детства, как в школе. А меня не учил никто. Да я и не видел сроду ни одного шамана.
  - Так ведь тут их, говорят, много? - удивился Виктор.
  - Э-э! - махнул рукой старик. - Разве это шаманы, тудыть-сэкирилде! Не настоящие они шаманы. Для туристов в бубен бьют, на бутылку собирают. В нижний мир экскурсию даже делают, за десять долларов. А сами-то, сами? Видели они этот нижний мир хоть раз?
  Старик махнул рукой, сокрушенно покачал головой, закурил дешевую крепкую сигарету. И где он берет такие? Их в городских магазинах днем с огнем не сыщешь. А может, и запретили уже вовсе. С Казахстана ему привозят?
  - А вы, дедушка, бывали в нижнем мире?
  - Хех, дочка, да что я там забыл? Туда всегда успеем, так вот. Есть другие места, каждому своё место имеется.
  - Какие места? - с интересом спросил Виктор, а сосновая иголка неприятно впилась ему в ногу.
  - Хочешь в других мирах побывать? Хе-хе, знаем мы вас. Думаете узнать там, как бы богатства побольше заполучить? Один вот всё приставал - вынь да положь ему какой-то алдын-кёрюнчук. Я его к этим отправил... Там, за горой живут они - которые в нижний мир водят. Десять минут - десять долларов, всё честь по чести. Они мне процент потом за клиента дают. И за этого отдали.
  - И как, попал он в нижний мир-то?
  - Этот-то? Не знаю, не знаю... Если и не попал - так потом попадёт. Все попадём, все там будем. А как же?
  Старик замолчал, и Рада молчала, а Виктору всё хотелось спросить что-то, но никак это что-то у него не выговаривалось. Наконец он промолвил:
  - А ты-то сам в каких местах бываешь?
  - Я-то? - Старик посмотрел на Виктора хитро, и в свете костра лицо его показалось древним, как окружавшие их темные горы. - Бываю в одном местечке, бываю. Хочешь туда?
  Виктор задумался.
  - А что делать для этого нужно? - спросил он, начал рыться в куртке: искать купюру не слишком большого достоинства.
  - А ничего. Захотеть нужно. Согласие, так сказать дать непротиворечивое.
  - Ну... Ладно, согласен. И что?
  Будь Виктор трезвым - не стал бы говорить такое. Но для его не привыкшего к спиртному организма сто грамм виски оказались достаточно серьёзной дозой: расколбасило.
  - Ну и всё. Готово, значит. Ты выпей лучше, выпей. Да вот чайком запей, он с молочком, на травах чаёк.
  Виктор выпил немного виски, запил горьковатым зеленым напитком.
  - А я вот не хочу ни в какие миры путешествовать. Мне и тут хорошо, - сказала Рада и замурлыкала смутно знакомую песенку.
  - Вы ведь в интернате выросли? - спросил Виктор, чувствуя к старику растущую симпатию. Не только старика, но и все окружающее он любил всё больше. Будто мир открылся ему какой-то новой, неизведанной до этой поры стороной. - Как там было?
  - Да как было... Известно как. Хорошего мало. Всё капуста да капуста. Пельмени редко давали.
  - А у нас в интернате один парень был, злой очень. Синька его кликали, потому что ногти у него какие-то синие были. Всех в страхе держал, - сказал Виктор.
  - И что вы с ним...?
  - Что-что, ночью ему на лицо горящую газету бросили. "Комсомольскую правду". А газету маслом пропитали. Синька после этого тихим стал. Подобрел как-то.
  - Ты мне про это не рассказывал, - задумчиво заметила Рада.
  - Я много чего тебе не рассказывал.
  Замолчали, и стало слышно, как потрескивает древними звуками костёр, и как вскрикивает в лесу глупая птица.
  - Громко кричит, а сама маленькая, вот такая, - старик показал запачканный углём указательный палец. - А хотите, я вам на хомузе поиграю? Туристы - они любят, когда на хомузе.
  - Вот здорово! - с энтузиазмом воскликнула Рада, а Виктор кивнул. Ему захотелось вдруг поесть, хоть чего нибудь, но он решил пока воздержаться. Старик заиграл, и низкие звуки постепенно потемнели и стали одной из главных составляющих жизни. Как же я жил раньше, без этого? Маленькой тварюшкой - юрк между кустов, шмыг между развалин, вот и вся жизнь моя, и ничего в ней больше. Стержня в моей жизни не было...
  Виктор очнулся от того, что Рада начала его со смехом тормошить:
  - Да ты уснул! Пойдем-ка в дом. Помнишь, я тебя в оперный театр затащила, а ты уснул? Вот так и сейчас. Тебе тут целую оперу на хомузе исполнили, а ты проспал всё царство небесное.
  
  3.
  Виктор проснулся рано, но Рада, видимо, ещё раньше: в постели её не было. Глянул на телефон: половина седьмого. Потянулся, вышел во двор. И высок наш флаг... Всё на месте, да что-то не так - вспомнилось почему-то.
  О, а флага-то не было. Ветром сорвало? Наверное. Виктор подошел зачем-то к кострищу. Под золой угадывалось скрытое тепло. С краю жалкими тряпочками лежали несгоревшие картофельные шкурки.
  - Рада! - позвал он по дороге к ручью. Он умылся, выпил несколько глотков льдистой воды. Вернулся к дому, снова закричал, на этот раз громко:
  - Ра-да! Э-эй!
  Он двинулся к сторожке: а может там она? В голове промелькнул нелепый образ: Рада, обнаженная, в замызганной кровати, в непристойных объятиях старика. Но в сторожке никого не было, только шмыгнула по полу испуганная до смерти мышь. Виктор внимательно оглядел помещение. Печка, стол, стул, продавленный диванчик, этажерка с посудой да десятком книжек. Вешалка, на которой тяжелым комом вперемешку разместилась одежда зимняя, летняя, верхняя и нижняя. Больше ничего примечательного там не было.
  Виктор вышел и задумался: Рада пошла погулять? Ну да, скорее всего. Куда еще она могла подеваться? Приготовлю-ка я пока завтрак.
  Он зажарил шесть яиц, открыл банку с консервированной кукурузой, порезал черный хлеб. Заварил кофе, расставил по столу приборы на двоих. Всё, завтрак готов. Но где же Рада? Ладно, сама виновата. Пусть ест холодное, или разогревает. Виктор отделил от яичницы половину, перебросил себе в тарелку. Неторопливо и без аппетита поел. Кинул грязную посуду в раковину, на столе осталось только то, что предназначалось для Рады: тарелка с яичницой, чашка на блюдце, вилка, маленькая ложечка для сахара.
  А старик что, тоже с утра пораньше гулять отправился? Виктор прошел в спальню, завалился на постель, взял с тумбочки радину книжку: "Психостетика: с чем еще её можно есть?". Открыл на первой странице:
  "Итак, название нашей науки составлено из двух греческих слов, означающих в переводе "душа" и "чувственное восприятие". Еще несколько лет назад название специальности "психостетик" могло вызвать лишь недоумение. А сегодня..."
  Виктор захлопнул книгу и бросил обратно на тумбочку. Встал, вышел во двор и начал внимательно осматривать траву. Что он искал? Он и сам сначала не мог понять этого, а потом понял, что ищет следы машины. Машины, на которой уехала Рада.
  Вспомнилась досадная встреча на заправке. Вчера, по пути в горы. Ильдар. Высокий, худой, в пижонской курточке. Рада говорила потом:
  - Ну и что ты, милый? Что ты нахмурился так? Это уже далекое-далекое прошлое. Для меня этого будто и не было.
  Он ведь спросил, куда они поехали, и Рада ему сказала. Вот ведь дрянь, могла бы и не говорить. Ну не дрянь, но всё равно - на хрена с этим типом было общаться?
  А может, она с ним уехала? Может, он приезжал ночью или рано-рано утром? Нет, трава вроде и не примята нигде. Хотя кто её поймёт, траву эту? Примялась да и распрямилась потом.
  Однако уже два часа прошло. И это с того момента, как он проснулся. А когда она ушла, с тех пор? Вспомнилось почему-то: идёт Рада по песку на городском пляже, и оставляет на песке маленькие следы своими маленькими ножками. Милые такие следы, их бы в прозрачную пластмассу залить. Смотрит Виктор на эти следочки и думает: а ведь и на неё сила тяжести действует. Никакое не небесное это создание, а просто кусок грубой материи. Как же так? Удивительно это.
  Тут ведь посёлок рядом? Там есть связь, милиция наконец есть. Делать-то надо что-нибудь. Надо. Виктор доел холодную яичницу, оделся и поехал в посёлок. Захватил с собой кошелек, потом подумал и взял большой, в дорогом чехле нож. Мало ли что, в дороге может пригодится. Бензин: да нормально, еще полбака.
  Он притормозил у своротка на основную трассу, вышел. Мостика, через который они проезжали вчера, уже не было. Бурный поток желтоватой воды шумел в раздувшемся русле. Вспомнилось: "возможно аномальное таянье снегов". Откуда это? Ну, из радио, откуда же еще.
  Дорога поднималась вверх, всё выше и выше, а минут через десять начали встречаться заледеневшие участки. На летней резине как-то не очень комфортно... Ну да ладно, доедем.
  Деревья стали пониже и пожиже, вспомнилась Якутия, где Виктор был на практике. Они брали нефтяные пробы, а на самом деле - просто отдыхали. Гречка с тушонкой, гитара, девчонки у костра.
  У костра. Окончание вчерашнего вечера помнилось смутно. Говорили что-то, потом старик на хомузе заиграл. А потом что?
  Показалась массивная бетонная стела с названием поселка. Буквы покрошились, и название Виктору прочитать так и не удалось. По краям дороги лежал снег. И это в конце мая? Как они живут здесь? За стелой неожиданно обнаружился живой косматый як. Он настороженно проводил взглядом машину, и Виктор подумал: хороший коврик из такой шкуры выйдет. Интересно, в посёлке продают? Сразу же ему стало стыдно за эти мысли. Жена пропала без вести, а он про коврики думает. Про жену надо думать, про Раду.
  На улицах было пусто и спросить дорогу было не у кого. Но Виктор без труда нашел здание администрации, расположившееся на пяточке, который местные наверняка называли "площадью". Вот и Ленин, маленький и беспомощный в этих горах. Растерянный какой-то... Виктор вышел из машины, увидел на дверях администрации большой висячий замок и повернул к деревянному зеленому строению. "Милиция", прочитал он и вошёл.
  Молодой человек посмотрел на Виктора как-то очень удивлённо:
  - Вы по вопросу? По какому вопросу? Вы подождите минутку, вот минутку буквально.
  И он скрылся за неожиданно помпезной солидной дверью. Вернулся уже совсем другим: собранный, деловитый:
  - Слушаю.
  Виктор присел, взял со стола странный трехцветный флажок, начал крутить его в руках.
  - У меня жена пропала. Исчезла бесследно.
  И он рассказал молодому человеку весь свой день, начиная с момента пробуждения.
  - Понятно. Ну, три часа - это и не срок вовсе. Иногда жёны и на более длительное время исчезают. А потом ничего - появляются как ни в чём ни бывало.
  - У меня, знаете, другая история. Она никуда не могла сама взять - и уйти. Ну зачем ей это? Мы уже десять лет вместе живём, и ни разу...
  Тут Виктор поймал себя на том, что начинает какому-то милиционеру рассказывать о сокровенном, интимном. Фу, как глупо, подумал он и перестал.
  - Что же вы молчите, а? С червоточинкой отношения были? А?
  - С какой... с какой ещё червоточинкой? Тьфу ты, вы где слов таких набрались? Достоевского начитались? Порфирию Петровичу подражаете, или как там его?
  Виктор в раздражении вскочил:
  - Я вам всё уже объяснил. У меня жена пропала. Я хочу заявление написать.
  - Так вы пишите. Вот ручка, вот бумага, - спокойно сказал милиционер.
  - Пишите... Вы мне весь настрой сбили. Что писать-то?
  - Как что? Вы сюда зачем пришли? Это и пишите, - удивился милиционер.
  - Позвонить от вас можно?
  Молодой человек отрицательно покачал головой:
  - Связи у нас нет. Никакой. И не было никогда - и ничего, живём.
  Чёрт, ну и дыра, подумал Виктор и начал заполнять бланк заявления. Затем еще раз рассказал всю историю менту, подписался: "с моих слов записано верно".
  - И что вы мне теперь посоветуете делать? - спросил Виктор.
  Милиционер пожал плечами:
  - Как что? Ждите.
  - Ждите? - чуть ли не крикнул Виктор. - Чего ждать? Где ждать?
  - Вам жить негде? В общежитии есть пустые комнаты. Можете пока пожить там.
  - Кстати, там у вас мостик снесло. Другой дороги отсюда нет?
  - Другой нет. Мостик снесло? Ну да, ну да... Аномальное таянье снегов.
  - Вот моя визитка. Позвоните... - Виктор осекся, вспомнив, что связи в поселке нет. Вот ведь город Зеро. Хотя какой это к чёрту город!
  - Цельбестия, - негромко и задумчиво сказал вдруг милиционер.
  - Что? - оторопел Виктор и вспомнил свой сон про метро.
  - Сельсовет, говорю. В сельсовет мне идти надо. Так что вы уж извольте. Извольте покинуть.
  И милиционер указал рукой на вход.
  - А с начальством вашим поговорить можно? - спросил Виктор, хотя сам и не знал толком - а что он скажет начальству? Еще раз перескажет историю своего утреннего пробуждения?
  - А вот это никак. Заняты они очень.
  Он поднялся, начал неторопливо одеваться: форменная куртка, шарф, шапка... Виктор вышел.
  Он вышел на площадь и увидел, что машины его на месте нет. Виктор стоял и оторопело обозревал площадь. Вот белая двухэтажка администрации, вот маленький Ленин, вечный огонь и пустые клумбы, забросанные мусором. Магазин, одноэтажное здание с вывеской "Почта". Машины не было. На площади вообще никаких машин не было. Что тут, и менты пешком ходят?
  Вышел милиционер, начал прилаживать к двери крупный амбарный замок. А ведь там же остался кто-то, зачем он замок?
  - Послушайте, у меня машину угнали.
  Милиционер заулыбался:
  - Так вы уж разберитесь - жена у вас сбежала, или машину угнали. В самом деле, как маленький. Вам лет-то сколько?
  - Тридцать один, - автоматически ответил Виктор.
  - Я же вам сразу сказал - идите в общежитие, комнаты там сейчас есть. Скажите, что от меня - вас и заселят. Там и девочки есть, интересные такие барышни, - милиционер подмигнул и исчез в проулке.
  Где машина? Как её найти? Виктору вспомнилось из Уэллса: Путешественник во Времени ставит свою машину, уходит. Возвращается - а машины времени нет. Остались следы, ведущие внутрь какого-то таинственного здания. Машину украли морлоки, Путешественник потом эту машину у них отбил и вернулся в родное время. В интернатской библиотеке была книжка, толстая советская брошюра в мягкой обложке. Ох, как она ему нравилась тогда! Мда. Насчет морлоков неизвестно, но на утонченных элоев жители поселка совсем не походили. Обычная депрессивная глухомань. Может немного похуже, чем обычная.
  Без машины, без связи. Делать-то дальше что?
  Захотелось пить. Виктор пересек площадь, зашёл в магазин. Порылся в карманах и понял: ни денег, ни карточки. Всё в машине осталось.
  Похожая на хорошо отмытую бомжиху продавщица при виде Виктора вытянула из под прилавка толстую засаленную тетрадь, распахнула ее и поинтересовалась:
  - Что берём?
  - Я... У меня, понимаете, такие обстоятельства... Приехал вот насчет жены, а тут машина...
  - Берёте чего?
  - Ну, колы дайте.
  Бомжиха достала с полки литровую бутыль со смятой этикеткой, бухнула на прилавок. Аккуратно записала что-то в тетради.
  - А чего это вы пишите? - спросил Виктор и подумал: сваливать отсюда надо, да побыстрее.
  - Чего-чего... Колу взял - вот и пишу.
  Да, есть ещё доверие к незнакомому человеку, сохранилось кое-где в глухих уголках.
  - Я вам обязательно отдам. Вот сейчас с машиной разберусь...
  А сам думал: какая к черту машина? Что с Радой случилось - вот вопрос. Главный вопрос. Но без машины-то я как? Без машины и Раду искать сложнее... Поеду-ка я в райцентр. Там связь есть, нормальные менты. Заново напишу заявление...
  - Девушка, отсюда до райцентра мне как можно добраться? - спросил Виктор бомжиху.
  - Ну вы даёте. До райцентра, хи-хи. - Она заулыбалась так, будто Виктор отвесил ей двусмысленный комплимент. Он решил не обращать внимания на странности поведения своей собеседницы и продолжил:
  - Да, до райцентра. Мне срочно надо. Автобус тут у вас ходит? Или таксисты, может, ездят?
  - Ты эт, иди-ка отседова, - неожиданно посуровела женщина. - Иди давай. Пошёл, я кому сказала! Счас живо охрану кликну!
  Она махнула головой в сторону двери, и ее грязные патлы взвились подобно гриве большого хищного животного. Виктор схватил колу и торопливо вышел. По площади двигался отряд детей. Именно отряд, а не, скажем, группа. В серенькой форме, с короткими стрижками. Детишки лет семи-восьми, строем, вслед за полненькой воспитательницей. Лицо одного из мальчиков показалось Виктору странно знакомым. Тут что у них, интернат в этом поселке?
  Он направился к воспитательнице, одновременно собирая мимические мышцы в просительно-доброжелательную маску.
  - Здравствуйте! - преувеличенно бодро начал Виктор. - Подскажите пожалуйста, как мне до райцентра добраться?
  Воспитательница посмотрела на него холодно, на ходу бросила:
  - Вы это прекратите. Здесь дети, а вы... Де-ети! Не отставайте!
  И эта сумасшедшая. Пойду-ка я лучше к домику. Десять километров, да подгорку - меньше, чем за два часа осилить можно.
  Он направился к выезду из поселка, и тут из боковой улочки вынырнул бородатый, похожий на старовера мужик. Мужик схватил Виктора за куртку, потянул куда-то:
  - Вы подвергаетесь огромной опасности. Вы ведь чужой, оттуда прибыли? Я сразу увидел, что вы оттуда, сразу.
  - О чём это вы? Какая опасность?
  - Пока светло - вам ничего не грозит. Но как стемнеет... Вам нужно надежное укрытие.
  Виктору захотелось вдруг отключить критическую часть сознания, тем более, что она в последние несколько часов никак ему не помогала.
  - У вас есть надежное укрытие? - спросил он у старовера.
  Тот кивнул головой:
  - Пойдёмте со мной. Это ничего, если они увидят, как мы с вами вместе. Там, в глубине много неизведанных ходов, они и сами всего не знают. Они не найдут, да может и искать не будут.
  - Вы можете мне сказать: как отсюда уехать? Машину нанять у кого-нибудь можно?
  - Что вы, какая машина... Я и сам мечтаю убраться отсюда - но как? Она контролирует всё, все пути, все тропинки...
  - Кто это - "она"?
  Мужик приложил палец к губам, заговорил торопливо:
  - Последний раз говорю вам, пойдемте. Не мешкайте, потом поздно будет. Поверьте, я не сумасшедший, и я хочу помочь вам.
  - Куда же мы пойдем?
  - Видите вот то большое здание на холме? Это интернат. Нам туда.
  - Как вас величать-то? - спросил Виктор.
  - Здешние почему-то Щукарём кличут. А вообще я - Валентин Петрович.
  Он галантно прикоснулся к заскорузлой армейской ушанке.
  
  4.
  "Мир этот озаряется тусклым и безрадостным солнцем. Нынешние его обитатели лишь недавно, всего около двухсот лет назад, начали его осваивать, и обитаемая часть бесконечного плоского пространства не превышает по размерам крупного европейского города. Откуда они пришли сюда, что заставило их совершить переселение - об этом мне никто не рассказывал, а на все вопросы отвечали они очень уклончиво.
  Как я уже сказал ранее, благосостояние этого мира самым непосредственным образом связано с существованием Земли, а точнее - нескольких ее отражений. Мне показывали что-то, что в рамках наших понятий можно назвать фильмами об этих отражениях. Некоторые из отражений были близки друг к другу до степени неразличения. Другие же - отличались кардинально. Один из виденных мной миров представлял собой холодную радиоактивную пустыню, населенную лишь песцами да леммингами. Другой был полон чернокожих людоедов. Но большинство миров казались вполне обычными.
  Вся жизнь во владениях Цельбестии сосредоточена непосредственно под багровым светилом, которое не угасает никогда. Мир плоский, и чем дальше вы находитесь от надира, тем меньше солнечных лучей получаете, тем холоднее становится. Я подозреваю, что физические законы этого мира очень отличаются от земных, иначе на расстоянии в несколько тысяч километров от населенных земель должна была бы стоять близкая к абсолютному нолю стужа, что вызывало бы замерзание атмосферы и гигантские ураганы в незамерзшей её части.
  Цельбестианцы, несмотря на кажущееся их могущество - жалкие неудачники Вселенной. Сам факт того, что они для подпитывания своего солнца вынуждены похищать никому ненужных людей, преимущественно детей (особенно нерожденных, абортированных) говорит о многом.
  Что касается принцессы Цельбестии, то она...".
  Виктор закончил читать исписанную мелким аккуратным почерком страницу, посмотрел на Валентина Петровича.
  - И сколько лет вы в этих подземельях скрываетесь?
  - Седьмой год пошёл. Год отработал почтальоном и понял - не могу больше. А еще почувствовал что этот... как здесь говорят - срок приходит. Еще не много - и в райцентр.
  Десяток свечей ярко освещал уютное помещение без окон, ветерок легонько колебал пламя.
  - Какой срок?
  - Ну... Здесь они говорят: "в райцентр пора". Значит, созрел уже. У кого-то зрелость раньше приходит, у кого-то позже. У детишек обычно лет в пятнадцать-семнадцать.
  Валентин Петрович перестал уже казаться Виктору старовером, несмотря на его бороду и странный кафтанчик. Был он, как оказалось, учителем литературы. Это в прошлой жизни, еще "при коммунистах".
  - Как это, "при коммунистах"? Они вроде никуда и не девались, - удивился Виктор.
  Валентин Петрович посмотрел на Виктора внимательно:
  - Так вы, батенька, из другого отражения, значит. У вас как, всё КПСС правит? Советский Союз существует?
  - Ну да, - развёл руками Виктор. - А у вас он что, не существует? Куда же он подевался?
  - Нету его. С девяносто первого. Куда подевался? Да непонятно как-то, исчез просто. Остались республики. Наша республика Россией называется, она самая большая.
  Виктор еще раз пробежал глазами листок.
  - Вы считаете, здесь правда написана? Про мир этот?
  - Очень похоже на правду. С моими наблюдениями согласуется, я тебе потом расскажу подробней. Листок я нашёл в коридоре, заполненном сгущенкой. В смысле, где стеллажи со сгущенкой. Лежал там на полу, вмерзший в лёд. Я его аккуратно оттаял... Потом остальные листочки везде искал - не нашел ничего, кроме этого.
  Он порылся в углу своей бетонной каморки, выудил узкую полоску бумаги. На ней тем же аккуратным почерком было написано:
  "Оставляю эти записки будущим исследователям мира Цельбестии. Спаси вас Господь, если он есть".
  - Это я нашёл совсем в другом месте, среди рыбных консервов. Но должны ведь быть и остальные листки.
  - Может полиция местная всё изъяла... А это уронили при изъятии.
  Валентин Петрович бережно свернул полоску в трубочку, засунул обратно в кучу бумаг и тряпья.
  - А это что, и в правду советские стратегические запасы? Вот то, что вокруг? - спросил Виктор.
  - Они самые. Тут горная мерзлота, ну вот коммуняки и сделали схрон. Потом уж не знаю как - но всё это вместе с горами попало в этот мирок. Или в это междумирье. Весь поселок этими запасами и живёт, и ещё на долгие годы хватит. Тут и консервы разные, и крупы, и одежда кой-какая.
  Виктор всё больше и больше начинал верить в то, что он действительно оказался вовсе не в горной сибирской глухомани, а в каком-то чуждом, загадочном мире. Да ведь ничего другого, кроме как поверить в это, ему и не оставалось.
  Валентин Петрович поведал Виктору свою грустную историю. Здесь, в поселке, он оказался больше семи лет назад. Черные риэлторы хитро забрали его квартиру, а как это происходило, Валентин Петрович и не мог вспомнить толком. После смерти жены он основательно, по-петербургски запил. Во время запоя и пришла ему в голову идея сменять двушку на Невском на однокомнатную на окраине, с большой доплатой естественно. А оказался Валентин Петрович в итоге на улице. В одночасье стал никому не нужным бомжом.
  - Что ж вы пили так? Сильно жену было жалко? - спросил Виктор.
  - Сильно. Да ты не понимаешь... там ещё и другое наложилось, от этого всего и запил. Супруга - она ведь не сама померла, и не от болезни какой. Убили её. И убил кто-то близкий к нашей семье. Может родственник, может с работы кто - мы с супругой вместе в школе работали. Я литературу преподавал, а она - биологию.
  - Нашли убийцу-то?
  - Какой там нашли! - махнул рукой Валентин Петрович. - Никого не нашли. И ведь как страшно-то было всё это: на столе две чашки с чаем, тортик аккуратно нарезанный. Мы тогда участок дачный продали. Там болото сплошное, не вырастишь ничего, да и домик в землю уходить начал. За копейки продали, за три тысячи. Я ей говорил: в банк положить надо, нечего дома соблазн держать. А она посмеялась: кто на такие копейки позарится? А вот позарился кто-то. Пришел, чайку попил с ней, а потом хлоп молотком по голове... Чувствую - из учителей кто-то, некому больше. Никто и не знал про эти деньги чёртовы.
  Валентин Петрович заплакал и в свете свечей зрелище это было особенно трагическим.
  - Я это... Пойду окрестности осмотрю, - пробормотал Виктор. Уж больно неудобно ему было смотреть на слёзы этого пожилого и несчастного человека. Он ходил по просторным коридорам, подносил к табличкам свечу и вглядывался в древние угрожающие надписи: "кабель под напряжением", "не прикасаться". Никакого напряжения здесь давно уже не было, но таблички внушали уважение, как артефакты давно угасшей могучей цивилизации. Вспомнились египетские пирамиды и всякие зиккураты. Как бы тут не заблудиться, подумал Виктор и вскоре вернулся в обжитое Валентином Петровичем пространство.
  - Ты крыс там не видел?
  - Не...
  - Это хорошо, хорошо. Увидишь если - так сразу мне скажи.
  - А что такое?
  - А после крыс менты могут прийти, с облавой. Уже несколько раз так бывало.
  Они согрели на сухом горючем чаю в большой жестяной кружке, а Валентин Петрович достал из картонного ящика бутылку "Столичной", помахал ею в воздухе. Виктор вежливо отказался, а Валентин Петрович выпил стаканчик и продолжил свой рассказ:
  - И вот хожу я бомж бомжом, никому на целом свете не нужный. Подошёл дагестанец какой-то, а может азербайджанец. Работу предложил. Зашли в кафе какое-то - а потом очнулся здесь. Ты, говорят, почтальоном будешь.
  - Так с внешним миром все-таки есть связь?
  - Есть. Но не простая. Человек письмо пишет к тем кто там, на воле. Я это письмо прочитываю и сжигаю. А потом в том мире это письмо может адресату присниться. Тяжело в этом то, что всё в тебе копится, копится... Нелегко почтальоном быть. Обычно никто долго и не выдерживает.
  - Довольно странный способ связи... - заметил Виктор. - И что, я тоже письмо написать могу?
  - Конечно, можешь. Закон есть закон, имеешь право. Только я в этом тебе не помощник. Я ведь не почтальон уже, а так, крыса подпольная. Тебе к настоящему почтальону надо.
  - А ответ как получают? Тоже во сне?
  - Нет, тут сложнее. Или проще... Ответ вообще не получают.
  - Какой же смысл тогда в этих письмах? - удивился Виктор.
  - Какой смысл, говоришь? Весточку о себе послать. А может, и нет смысла. Ты не забывай, кто здесь собран: никому не нужные люди. Сироты, абортированные, бомжи всякие. "На дне" Горького читал? Так вот тут - ещё ниже дна. Тут тебя никакой Лука утешать не будет. Это представь, если бы вся эта горьковская ночлежка совсем уж вниз провалилась.
  - А я-то как сюда попал? Тоже никому не нужен оказался? - спросил Виктор.
  - Ну а кому ты нужен?
  - Жене своей нужен.
  Тут Виктору вспомнилась вдруг сладкая улыбочка Ильдара на заправке и он опустил лицо на ладони.
  - Может и нужен. Может, ты сюда по случайности попал. Вот что я тебе скажу: тебе к Цельбестии надо. Встретиться с ней и выяснить всё. Хуже всё равно не будет. Я-то старый, я мусор человеческий. А тебе ещё пожить надо, ты молодой.
  - А кто она, Цельбестия?
  - Разное говорят про нее, - пожал плечами Валентин Петрович. - Кто-то говорит, что она прекрасная собой дама бальзаковского возраста. Кто-то, что она чудовищно толста, огромна и уродлива. А некоторые считают, что она вообще не имеет человеческого обличья. Демон.
  - Как же мне попасть к ней? - спросил Виктор.
  - Раз в год Цельбестия навещает эту часть своих владений. Скоро как раз такой день. Я слышал в посёлке поговаривают, что принцесса Цельбестия получит титул королевы под именем Урсула, и в честь этого состоится грандиозный праздник.
  - А где этот праздник будет?
  - Как где? - удивился Валентин Петрович. - В Интернате, вот прямо над нами и будет. Это ведь детский праздник.
  
  5.
  Утром, позавтракав тушонкой и какими-то непонятными овощными консервами, Виктор выбрался через укромный выход из убежища и отправился на поиски почтальона.
  Вот как это так - Союз распался, и вроде также и живут люди, думал он на ходу. Может, в чём-то похуже живут, но примерно всё одно, только флаг поменялся. А правители и там и там примерно одинаковые. Только у нас их называют "правительством молодых патриотов", а у них толи семьей, толи кооперативом каким-то. А наши "молодые патриоты" давно уже и не молодые вовсе. Им всем под шестьдесят, а то и по более. Впрочем, чушь это всё. Сейчас главное другое.
  Он увидел, как со стороны интерната под горку двигается отрядик детей, такой же, как и вчера. На прогулку ведут, что ли? Немного не доходя до площади, Виктор столкнулся с отрядом вплотную и сразу узнал давешнего мальчика. Он пригляделся к нему повнимательней, и внезапно стало вдруг ясно, от чего грустное лицо мальчугана показалось ему знакомым. Оно очень напоминало его собственное детское лицо, знакомое по немногим оставшимся фотокарточкам. И тут мальчик вдруг бросился к Виктору, вцепился в его куртку и закричал:
  - Папа, папочка, забери меня отсюда, забери!
  Виктор в ужасе дернулся прочь, не понимая, что происходит и что ему надо делать. Одновременно в лицо ударил порыв холодного ветра, и какой-то мелкий мусор полетел в глаза, и словно бы какие-то голоса, усталые и печальные, запели над поселком. Воспитательница оттащила мальчонку от Виктора, втянула внутрь отряда. Посмотрела на Виктора пустыми глазами:
  - Дети, не отстаём! На репетицию нельзя опаздывать.
  Сердце Виктора пронзила жалость к мальчику. Он вспомнил, как иногда мечтал в интернате: а может мои родители не погибли, а работают за границей разведчиками. И им нельзя приезжать на родину до тех пор, пока своё задание не выполнят. А как выполнят - приедут и заберут меня отсюда. Он представлял себе высоких, красивых родителей, как они с сияющими белозубыми улыбками бегут по интернатскому дворику к нему навстречу, раскинув руки.
  Вот и почта. Сгорбленный старик сидел, склонившись над огромным гроссбухом, ловко вычеркивал оттуда что-то. Тоже, наверное, из бомжей сюда попал, подумал Виктор. Отмыли, приодели - и почтальоном поставили. Увидев Виктора, старик выпрямился, поправил очки в толстой роговой оправе.
  - Мне это... Письмо надо отправить.
  - Письмо? Давайте ваше письмо.
  - Может, у вас ручка и бумага найдётся?
  - Отчего ж не найтись. Найдётся. Да вы присаживайтесь, в ногах правды нет.
  Старик протянул ему желтоватый просвечивающий листок и толстую, похожую на модель ракеты авторучку.
  Как написать-то? Что бы она во сне смогла увидеть и всё понять? Надо как-то очень коротко написать, чётко и ясно. Он начал:
  "Рада, я оказался в очень странном, дурацком положении. Я попал в другой мир, в какой-то поселок в горах, и выехать отсюда никак не могу. Я очень беспокоюсь о тебе - где ты? Куда ты исчезла? Мне в голову всякие мысли нехорошие лезут. Может, это просто глупая ревность. Но мне не нравится, как вы там, на заправке, с Ильдаром улыбочками перебрасывались."
  Тьфу ты, чёрт. Не то что-то пишу, не то. А что то? Он подумал и закончил письмо так:
  "Я очень тебя люблю, ты единственное, что у меня есть, помни об этом. Я обязательно вернусь к тебе".
  Расписался размашисто, свернул листок вчетверо и протянул почтальону.
  - А конверт? - спросил тот и листка в руки не взял.
  - А что, ещё и конверт нужен?
  - Ну а вы как думали? - удивился почтальон. - Нужен, конечно. Вот, возьмите.
  Он протянул Виктору необычный конверт удлиненной формы. Такие конверты приходили к ним в лабораторию из-за границы. Виктор вложил листок в конверт, для чего пришлось листок согнуть еще раз, запечатал, положил перед почтальоном на стол.
  - Вот. - сказал он.
  - Так вы ведь адрес-то не написали. Куда пишите? На деревню дедушке?
  "Милый дедушка, забери меня отсюда", всплыли в памяти строчки. Чехов? Или Горький? Он спросил подозрительно:
  - А адрес-то вам зачем?
  Почтальон не ответил. Он снял очки и начал старательно протирать их фланелевой тряпицей.
  Виктор вздохнул и написал на конверте адрес: г. Новосибирск, ул. Гидромонтажная, д. 5, кв. 13. Когда покупали квартиру, Виктор шутя спросил Раду - не пугает несчастливое число? А она сказала в ответ, что в какой-то там религиозной традиции это число, напротив, очень даже счастливое.
  - А когда вы сможете его доставить? - спросил Виктор.
  - Как мостик починят, так и отвезём в райцентр.
  - Деньги... Я вам позже занесу.
  - А я запишу, вы не беспокойтесь.
  Виктор кивнул и вышел на площадь. Солнце уже взобралось довольно высоко, потеплело. Но на тех местах, куда предметы и здания отбрасывали свои тени, сохранилась белая субстанция инея. Странно как - белые тени.
  - Ну что, нашли свою машину?
  Виктор обернулся на окрик и увидел вчерашнего милиционера. Днем боятся нечего, а вот ночью... - вспомнил он слова Валентина Петровича. Милиционер подошёл к нему вплотную:
  - А супруга ваша? Вернулась она?
  - Нет.
  - Где же вы ночевали? Вид у вас какой-то больно помятый, - сочувственно сказал молодой человек. - Я же вам предлагал - переночуйте в общежитии. А вы... Кстати, мостик починят скоро. К вечеру должны управиться. Мы ваше заявление тогда в райцентр переправим. Да и вы сможете отсюда уехать. Заходите ко мне ближе к вечеру, у нас служебная машина как раз туда поедет.
  - Спасибо, уж сам как-нибудь доберусь, - язвительно сказал Виктор и пошел прочь. Имитируют реальность, уроды. Ближе к вечеру, ага, разбежался. Он направился обратно, к холму, на котором зловещим замком высился интернат. И что они там с детишками бедными делают, эти цельбестианцы? Выкачивают как-то их жизненную энергию, это ясно. Но а в целом - чему учат, как мир им объясняют? И как взрослые, всякие там воспитатели и учителя соглашаются во всем этом участвовать? Он вспомнил пустые глаза воспитательницы... Да их, наверное, превращают в зомби, заколдовывают - так что согласия никакого от них и не требуется.
  Виктор отыскал уходивший в склон холма бетонный тоннель, вошел. Нашарил в кармане огарок свечи, зажёг его и пошёл, выполняя по памяти указания Валентина Петровича. Во второй коридор направо, пройти пять дверей, затем ступеньки вниз, там что-то вроде перекрестка. Нужно повернуть налево.
  Вскоре он увидел отблески света, задул свою свечу. Вот и каморка Валентина Петровича.
  - Ну, как успехи?
  - Письмо написал, отдал почтальону.
  - Правильно, голубчик, правильно. Всё одно, хоть какая-то весточка. Супруге писали?
  Виктор кивнул.
  - А она в сны верит? В вещие?
  Виктор задумался. Верит ли Рада в вещие сны? Он не знал, но сказал почему-то:
  - Верит. Она вообще во всякую эзотерику верит.
  - Пообедать пора, - сказал Валентин Петрович. - Смотрите-ка, что я сегодня отыскал. Сегодня у нас морской обед будет. Вкуснятина!
  Он показал Виктору несколько банок с морскими гребешками, трубачами, икрой морских ежей, крабами.
  - На гарнир вот эта рисовая каша пойдёт. И морская капуста. Всё уже оттаяло, можно накрывать! Валентин Петрович вытянул из толстой стопки газету "Правда" за тысяча девятьсот восемьдесят четвертый год, постелил вместо скатерти. Виктор тем временем орудовал ножом, открывал банки с деликатесами.
   - Надо же, оказывается и такие продукты в стратегический запас складывали. А я думал - тушонка, сгущёнка, крупы, - говорил Виктор с аппетитом уплетая камчатского краба. Каждая ножка, очищенная от скорлупы, была заботливо укутана в какую-то особую прозрачную бумагу, ничуть не размокшую от крабового сока.
  - Это, я думаю, для партийного руководства загашничек был. Тут такие закладочки мне частенько встречаются: неприметная дверца в стене, а за ней что-нибудь этакое. Сколько лет живу здесь - а всего лабиринта еще и не знаю. Кстати, они и о духовной пище позаботились, коммуняки-то. Тут и библиотека есть.
  - Да ну? - не поверил Виктор. - И что там?
  - Материалы двадцать седьмого съезда КПСС. Роскошное издание! Плотная бумага, обложка с золотым теснением. Там их тысячи, книжек этих.
  - Вот идиоты, - буркнул Виктор.
  - Да пошутил я, пошутил. Эти съезды только в начале зала, а дальше там и других книг немало. Даже запрещенных. Получается, заботились о духовной пище для всего народа. Даже для диссидентов!
  - А можно сходить туда?
  - Отчего же нельзя, можно. Только я внутрь не пойду, до входа доведу тебя - и всё.
  - А что так?
  - Жутко там как-то. И крысы кругом, а я ужас как крыс боюсь.
  - Что же они делают там, крысы? - удивился Виктор.
  - Как что? Книги едят. Грызут, так сказать, гранит науки. А если без шуток - тут ведь есть им совсем нечего. Все продукты упакованы в жестяные банки, даже мука или там крупы. А книги - это целлюлоза, её крысиный организм вполне усваивает.
  - Ну да, у них в организме специальные бактерии живут, которые помогают целлюлозу на сахара расщеплять, - вспомнил Виктор из курса биологии. - А всё-таки, проводите меня до библиотеки?
  - Передохнем чуток после обеда, а потом пойдём. Валентин Петрович закурил дорогую американскую сигарету, пояснил: - Тоже из партийного закутка.
  Виктор к курению относился негативно, и дым ему не нравился, пусть даже и от дорогой сигареты, но он смолчал. В конце концов, он тут гость.
  - Вот ты, говоришь, в интернате жил. А на интернатского не похож. Больно уж интеллигентный.
  - Я старался, - пожал плечами Виктор. - Я как-то сразу почувствовал, что если быть таким как все в этом месте - то ничего хорошего мне не светит. Обычному мальчику для того, чтобы не стать бомжом, нужно минимум усилий приложить. А вот детдомовцу... Нужно сверхчеловеку уподобиться. Всю имеющуюся энергию вложить в свое развитие.
  - Мда. Видимо я даже минимальных усилий не приложил. Бомжиком-то легко и быстро стал!
  - Извините...
  Чёрт, забыл совсем, что он сам...
  - И что вы конкретно делали? Куда свои сверхчеловеческие усилия направляли?
  - Во-первых - в образование. И во-вторых тоже в образование. Директор у нас был неплохой человек... Увидел он, что я к знаниям тянусь, стал помогать немного. То книжку какую принесет, то посоветует что-нибудь. Его посадили потом, он, оказывается воровал много. Продукты налево продавал и всё такое. А мне, все-таки, кажется, что мужик он хороший был, зря посадили. Потом такой урод пришёл, изверг просто.
  Виктор передернулся от нахлынувших неприятных воспитаний.
  - И воровал он, наверное, также. Так вот, тот прошлый директор мне даже разрешал у него в кабинете сидеть и заниматься, чтобы другие мальчики мне не мешали.
  - А белой вороной среди них ты не стал?
  - Как сказать... Я как за ум взялся, да ещё доступ в кабинет директора получил - меня многие, конечно невзлюбили. Начали придираться по пустякам, разводить по понятиям. Так я одному гвоздём руку проткнул, другого стеклом полоснул по роже. Отстали. Меня, конечно, наказали за это и на полгода от директорского кабинета отлучили. Но мальчики бояться стали. Отморозок, говорят. А нам тогда всего лет десять-одиннадцать было, десятилетнего мальчика напугать несложно, если сам ничего не боишься.
  - Во как! - удивился рассказу Валентин Петрович. - А потом что?
  - Потом я на областной олимпиаде по математике первое место занял, четырнадцать мне тогда было. Меня в летнюю школу отправили, в Академгородке. А потом в физматшколу взяли, я все экзамены на отлично сдал. ФМШ - это такой специальный интернат для одаренных детей. У них родители есть, но они там живут, чтобы в атмосферу науки погрузиться.
  - Я знаю, что такое физматшкола.
  - А знаете, как мне вообще пришло в голову жизнь свою построить самому, своим умом?
  - Как же? - Валентин Петрович закурил новую сигарету, окутался клубами дыма.
  - Вы ведь учитель литературы? Тогда должны хорошо знать главных героев русской литературы.
  - Героев-то много, да только вряд ли можно с них пример брать, - задумчиво сказал Валентин Петрович, кинул окурок в пустую консервную банку. - Вот что хорошо - так это то, что свечи экономить не надо. Здесь их сто больших коробок, не меньше. А на крайний случай и керосин есть, и керосиновые лампы прекрасные... Про что это мы? Ах, про героев. Ну, Онегин - мерзавец редкостный, пустой человек. Печорин... тоже, так себе образец. Раскольников вас может впечатлил? Он же всё Наполеоном хотел стать, из ничтожества выбиться. Право, мол, имею, а дрожать не желаю.
  - Ну что вы, какой Раскольников? - поморщился Виктор. - Вы вспомните Гончарова. "Обломов".
  - Да не уж то? Штольц?
  - Ну конечно! - рассмеялся Виктор. - Конечно же, Штольц!
  - Ну, Штольц - он немец, - серьезно сказал Валентин Петрович, взяв в горсть свою окладистую длинную бороду. - А вы, батенька, разве вы немец?
  - Да нет, при чём же здесь немцы? - загорячился Виктор. - Роман-то о русских. Вот смотрите: Обломов лежит и лежит, и кричит только иногда: Захар то, Захар сё. А почему он так лежит?
  - Почему же?
  - Да потому, что у него собственность есть! Имение! Крестьяне на него работают, его кормят. А не было бы этих крестьян - вот и стал бы этот Обломов нищим побирушкой, и лежал бы уже не на диване, а на паперти у церкви. А у Штольца ничего нет. Ему самому всего добиваться надо. Ему не важно что делать - лишь бы дело делать. Он и делает, и всё в мире ему и принадлежит. Даже невесту у Обломова забрал, так-то вот! А я и подумал: стану-ка Штольцем. На хрена мне Раскольников, или этот, как там его, с собачкой? В школьных учебниках всё на него умилялись. Народный характер, мол...
  - Платон Каратаев?
  - Он самый. Собачку он любил - потому и хороший? На смерть безропотно согласен - потому хороший? Да он и собачку бы свою утопил безропотно, как Герасим.
  - Как вы всё прямолинейно понимаете, молодой человек. Впрочем, почему бы и нет? Для вас сработало - значит молодец Штольц. А Мартин Иден вас, случаем, не вдохновлял?
  - Вдохновлял сначала. Но потом я думаю: да что это за образец, если на вершине успеха берёт - и топится? Чего ему не хватало? Я вот решил, что топиться ни в коем случае не буду. Я спокойно занимаюсь прикладной наукой. Наши катализаторы знают во всём мире. Меня прочат в завлабы, а мне всего тридцать один! Вот говорят - талант, талант... У меня больших талантов нет. Но есть цель. Есть настойчивость. И индекс цитирования у меня в десять раз выше, чем у какого-нибудь пожилого кандидата наук, который безумно талантлив, но половину своего рабочего времени тратит на чаепития, а дома играет в любимый "Тетрис".
  - И что же, всё у вас удавалось, всё по планам? Как по писанному?
  - Почему "как"? У меня все планы записаны. На десять лет вперед, да еще с вариантами, с развилками событий: если так пойдёт, то свернуть сюда. Если "а", то ход "б", а если "ц" - тогда уж извольте "икс". Конечно, планы постоянно корректировать приходится, окружающий мир слишком хаотичен.
  Тут Виктор вспомнил о своем нынешнем положении и замолчал. Говорить про десятилетние планы, сидя в какой-то бетонной берлоге - довольно глупо. Он сменил тему. Начал немного робко:
  - Извините, что спрашиваю... а вам жену ревновать приходилось? Как в таких случаях поступали?
  - Не хочется говорить об этом, - хмуро сказал Валентин Петрович и начал возиться со свечками: убирать почти прогоревшие, ставить на большой металлический поднос новые.
  - Я почему спросил... Всё думаю - может Рада уехала от того, что я ей наговорил лишнего? Я ведь не пьющий человек, а тут выпил немного. Ничего и не помню толком. Проснулся утром - а её нет. Может обидел её? Мы по пути сюда... то есть по пути к домику нашему на заправке останавливались. А там парень один был... в общем, лет семь назад была история одна у Рады с этим парнем. Помирились потом, и не вспоминали об этом, но у меня заноза всё равно осталась. А тут еще постоянно с этим Ильдаром сталкиваешься, Академгородок он ведь небольшой... И вот на заправке мне показалось, как-то не так они переглянулись, будто сговорились о чём.
  - Молодой человек, когда же вы наконец уясните для себя, что никуда ваша супруга от вас и не скрывалась вовсе? Это ты вы от неё скрылись... Провалились сюда. А она там осталась, в родном вашем мире.
  Да, получается так.
  - А в библиотеку пойдём? - спросил Виктор.
  - Что ж, пошли. Вон, палку возьми, крыс отгонять будешь, если полезут. Учуют живую кровь - мало ли что?
  - А сюда они почему не приходят?
  - А вот смотри, - Валентин Петрович указал на серую коробочку, - Армейский ультразвуковой передатчик для отпугивания грызунов. Я и не знал, что у нас в Союзе такие делают. Работает на батарейках.
  - Здравая вещь. Так может, вам в библиотеку такой поставить?
  - И куда они побегут тогда? По всем залам и коридорам разбегутся? Пусть уж лучше там сидят. Я так решил: библиотека, вроде у них во владении будет, а все остальное - моё. Такой между нами негласный уговор.
  
  6.
  Библиотека поразила Виктора своими масштабами, а крыс в ней он не обнаружил. В свете свечи не ясно было, как далеко простирается зал, но ясно было, что он очень велик. Да, забота о духовной пище выживших после ядерной войны советских людей была поставлена на широкую ногу. Виктор быстро прошел мимо полок с растерзанными, изгрызенными красно-золотыми корешками. Материалы съезда, понял он. Что там было на этом двадцать седьмом съезде? Он напряг память, вспоминая курс новейшей истории. А, предатель Горбачев попытался внести смуту в общество, начал так называемую "perestroyka". До девяностого продолжалась вакханалия предательства, пока "молодые патриоты" не положили всему этому конец. Виктор тогда был еще слишком мал, чтобы понимать, что именно происходит. Но, видимо, там и была развилка, которая отличала землю Виктора от земли Валентина Петровича. Надо бы поподробнее расспросить его - как живётся в этой новой, несоветской России? Хотя сам Валентин Петрович был слишком уж советский и, по всей видимости, в эту новую Россию как-то не очень хорошо вписался. Обломок эпохи.
  Виктор прошел вдоль длинного стеллажа метров двадцать, вытянул наугад из плотного ряда книгу. Пруст, "В поисках утраченного времени". Из книги наземь выпал какой-то листок, и Виктор почему-то сразу же понял, что это то, что он ищет. Он схватил исписанную тем же аккуратным почерком бумагу, приладил свечу на полку и начал жадно читать:
  "Итак, уважаемый читатель, вы держите в руках ещё одну часть моих заметок о Цельбестии и ее мире. Если вам не попадались предыдущие части, сообщаю: тысяча листов рассована по тысяче мест этого лабиринта; большинство из них упрятано в книги и никакая тайная полиция не в силах будет отыскать все части моей рукописи. И каждая часть может послужить для кого-то звоночком, зовущим к пробуждению, а может быть, как знать! - и к спасению.
  Необходимо подробнее рассказать о судьбе абортированных детей. Они, естественно, представляют для Цельбестии и ее народа интерес наибольший, главный. Ведь более ненужных на земле душ сыскать трудно, почти невозможно. Попав в один из промежуточных мирков-инкубаторов, ребенок рождается там таким, каким родился бы он на Земле. Как происходит процесс родов - доподлинно я не знаю. Возможно, плод вынашивают специально подобранные и доставленные с Земли женщины из того же разряда отверженных, как и все здесь. Ребенок воспитывается в интернате, но какого рода это воспитание, мне узнать не удалось. Очень часто дети сохраняют что-то вроде пренатальной памяти. Так, они могут помнить имена и лица своих несостоявшихся родителей, испытывать по отношению к ним чувство привязанности или ненависти (что, в общем, является в данном случае чувствами типологически одинаковыми)".
  Виктор замер, как вкопанный. Мальчик, тот мальчик, что сегодня утром называл его папой. Неужели?..
  Семь лет назад он заставил Раду сделать аборт. Откуда я знаю, чей это ребенок? Воспитывать чужого хмыренка, этого ильдарыша? Да это даже биологически абсолютно нецелесообразно! Рада, впрочем, не слишком и возражала. Может, не придавала большого значения предстоящему аборту, а может не хотела на эту тему беседовать. Сходила, сделала. Месяц-другой держалась напряженно, а потом все ушло на дно, как старая, обросшая ракушками и отяжелевшая деревяшка.
  Я должен освободить мальчика. Заберу его с собой, на свою Землю. Да хоть и не на свою, хоть на какую-нибудь - но на Землю. Договорюсь с Цельбестией, пусть отпустит нас. А я ей... Я ей десять бомжей приведу, да хоть двадцать, пусть их использует, кому они нужны?
  Он задел локтем свечку, та опрокинулась и погасла. Вот чёрт, подумал Виктор, чиркая спичкой. Листок он положил на пол. Нашарил под стеллажом свечку, начал её зажигать - и тут что-то небольшое, юркое и гадко-живое шмыгнуло к листку, схватило его и потащило с противным шорохом куда-то во тьму.
  Крыса! Ах ты, сука! Виктор бессильно оглядывался вокруг, но взгляд его был ограничен светлым пятном, которое распространяла вокруг себя свеча. Горячий парафин потек по пальцам. Не найти, понял Виктор. Да чёрт с ним, с листком. Он замер, задумался, и мысли заметались у него в голове как бешенные животные, которых вот-вот пристрелят.
  Он лихорадочно искал выход, но выхода не было. Разве что такой... Но нет, не может это быть выходом.
  Сюда не доносились посторонние звуки, и от тишины реальность начинала плыть, смещаться, закручиваться в какие-то воронки. Хотя разве можно это назвать реальностью? Дрянь какая-то, а не реальность.
  Ему захотелось посмотреть на себя: а как он сейчас выглядит? Но зеркала у него не было. Да и что увидел бы он при дрожащем огоньке свечи? Представилось лицо: чужое, заросшее многодневной щетиной. Перепачканное, опухшее, искаженное бессонницей. Будь зеркало здесь - не стал бы смотреться. Слишком уж страшно как-то и неприятно. Зеркала, свечи... Вспомнилось, как детьми они ставили в темной комнате два зеркала друг напротив друга, а сбоку - свечку. И вглядывались, вглядывались в неясный коридор до тех пор, пока не начинала мерещиться близящаяся из зеркальной дали фигура. Она всё ближе - и вот уже дети со страхом, не столько притворным, сколько истинным, разбегаются кто куда.
  Как меня угораздило попасть в такой переплёт, думал он. Почему же именно я? Ведь не бывает такого. Не бывает.
  И тут в голове его созрел план.
  - Ну и что, скажешь ты им - давайте играть в открытую. А они, думаешь они будут в открытую играть? У них так не положено, - с сомнением сказал Валентин Петрович, выслушав план Виктора.
  - Ну а что они скажут? Вот приду я к этому менту, и всё выложу: знаю, мол, всё про вашу Цельбестию, про все ваши делишки знаю. Меня это не касается, вы только меня отсюда выпустите, да сына отдайте.
  - Что скажет? Скажет, что крыша у тебя поехала. И будет изображать обычного сельского милиционера.
  - А я попрошу с главными встретиться. Кто-то ведь всем этим заправляет, ведь правда же?
  - Настоящие хозяева никогда не показываются. Может, твой милиционер их и не видел никогда. А приказы получает... Да хотя бы с помощью телепатии. Что мы о них знаем? Практически ничего. Мы не знаем даже, как они выглядят. Знаем только, что существа эти из другого мира, с другими законами.
  - Но ведь вы говорите, что днём опасности нет. Почему бы мне не попытаться? Что я потеряю?
  - Ты думаешь, я не пытался? Глухая стена. Спрашиваешь: почему? А в ответ, в лучшем случае: потому что так положено. Кем положено, кто так установил? А иди-ка ты лесом...
  - А я, всё-таки, попробую.
  Виктор решительно встал и направился к выходу, прихватив одну из оплывших свечей. Что блин, не могли фонарики запасти в этом убежище? Девятнадцатый век какой-то с этими свечами. Готический роман, блин.
  - Ты, на всякий случай, это ещё прихвати. - Валентин Петрович протянул Виктору довольно большой нож в дорогом чехле.
  - Зачем?
  - Да мало ли что. Какое-никакое - а всё-таки оружие.
  Виктор взял нож, повертел в руках:
  - Спасибо.
  - За что? Это ведь твой нож.
  - Мой?
  - Ну да, ты ведь с этим ножом пришел.
  - Что-то не припомню... ну да, нож у меня с собой был... в машине, кажется, оставил. Но тот какой-то другой был. Или этот? Чёрт, не помню.
  - А чей же он? Ты с ним пришел, значит твой, - повторил Валентин Петрович. - Ну, ни пуха, ни пера.
  - К чёрту, - автоматически пробормотал Виктор и направился к выходу.
  - Виктор, постойте.
  Виктор замер, нервно переступая с ноги на ногу. Что ему надо?
  - А вы ведь не на Штольца сейчас похожи.
  - А на кого? На Обломова, что ли? - неожиданно зло спросил Виктор.
  - Нет, не на Обломова. На Родиона Романовича вы похожи. Нервный весь, бледный - будто в лихорадке.
  - Занервничаешь тут, - сказал Виктор и вышел в наполненный дрожащими тенями коридор.
  - Не забудьте: до темноты.
  Выбрался, задрал голову вверх, к зданию интерната. Наверху разбухший стебель, а тут, внизу, корни, подумал он и направился к площади. Впервые за эти почти двое суток увидел он поселок таким оживленным, и все стягивались постепенно в одну точку: к центральным воротам интерната. Он также двинулся туда, подхваченный какой-то подобной водному течению энергией.
  - Куда это все? - спросил он у ярко накрашенной девушки. Так ярко красятся в японском театре, и лицо превращается в полную условность.
  - На праздник, - ответила девушка, глядя на Виктора сквозь частокол огромных накладных ресниц.
  - Праздник? Сегодня праздник будет?
  - Будет, - отозвалась девица и пошла, виляя обтянутыми юбкой узкими бедрами.
  Так вот значит что... значит, сегодня Цельбестия будет здесь. Ну да, и мостик обещали наладить - видимо наладили уже. Вот он, мой шанс.
  - О, а вот и вы! - окликнули его, как доброго знакомого. Опять этот милиционер. Улыбается доброжелательно: - А мы ведь нашли машину вашу. Ребятишки её угнали. Покатались, да и бросили на окраине, возле старой котельной. Вещи все на месте: документы, карточки, даже телефон не тронули. Молодцы, а? Вы вечерком заходите, мы вам все и отдадим, прямо в руки. А потом в райцентр вас отправим. Мостик-то уже починили.
  - Да, да... - Виктор демонстративно отвернулся, как бы рассматривая железные интернатские ворота.
  - А сейчас куда направляетесь? На праздник? Очень, говорят, хорошую концертную программу подготовили детишки. Я вот тоже туда. Ну и по долгу службы - охрана порядка, сами понимаете. - Он вежливо прикоснулся к козырьку фуражки и удалился.
  Они шли мимо, в основном пожилые, старики и старухи. Скособоченные, бедно, по-казенному одетые. Наверное, тоже из стратегических запасов одежонка. И какую ещё силу из них могут выкачивать цельбестианцы? Они и так чуть живые, эти люди.
  Заработали вдруг старинные репродукторы на столбах у ворот. Потянулась знакомая какая-то скрипка, а потом девица по-английски запела:
  - Кличут меня дикой розой, но вообще я Элайза Дэй...
  Виктор вспомнил, что песня эта когда-то очень нравилась Раде. А вот он эту песню терпеть не мог. Кайли Миноуг закончила свой куплет, запел низким голосом Ник Кейв:
  - Увидел ее в первый день, и понял, что есть лишь Она...
   Люди шли, один за другим. Некоторые посматривали на него с интересом, но большинство проходило равнодушно, как стадо коров мимо привычного валуна. Виктор вспомнил название песни: "Там, где красные розы растут". Три дня герои песни общались, любили друг друга, а на третий...
  - В день второй я принес ей цветок... А в третий мы на реку пошли, где дикие розы растут, - рассказывал Ник Кэйв, и странно звучал его рассказ под этим нахмурившимся горным небом, среди поросших худыми лиственницами склонов.
  - И последнее, что видела я - он встал рядом с камнем в руке... - закончила Кайли Миноуг. Убил он её, со странной мотивировкой: такая красота, мол, не должна существовать на белом свете.
  Виктор влился в поток людей, прошел сквозь ворота, а затем вошел внутрь. Его взору предстал большой, на удивление опрятный зал. Вспомнились даже какие-то сцены из фильмов про дворян, про балы. На небольшой сцене раскрашенная под Пьеро девушка настраивала гитару. Виктору почудилось, что вот-вот зала наполнится благоухающими дорогими духами дамами и галантными кавалерами, но вместо этого из противоположной двери начали стайками просачиваться дети. Мальчики в черных шортиках и белых рубашечках, девочки в белых платьицах, вроде свадебных. Виктор искал глазами того мальчика... своего сына, но не находил. Он нервно ходил по залу, иногда трогал зачем-то нож, укрепленный за пазухой. Завелся микрофон, запищал, потом девушка в костюме Пьеро сказала негромко:
  - Сейчас звук проверим.
  К ней присоединился пожилой баянист и худой лысый скрипач. Девушка взяла нежный аккорд, а затем запела в стиле Вертинского:
  Серебряный век, под серебряным ликом свинец,
  И тонкая барышня в черном все скользит по катку.
  Ах, где же ваш кокаин и биение нервных сердец,
  Где ваш убитый Пьеро и ладана дым?
  Стреляли в висок, не веря что дом из стекла,
  Ваш кукольный дом, где пианола играла сквозь дым.
  Опавшие листья в этот год никто не собрал,
  И лишь Маяковский знал где взять кокаин.
  Скрипка и баян довольно скромно аккомпанировали, а баянист еще и подпевал низким горловым пением. Народу собралось уже порядочно. Девушка закончила петь и удалилась, её место заняла толстая тетка с расплывшимися губами:
  - Дорогие товарищи, дамы и господа! Еще немного придется подождать. Вы знаете, что дорогу сильно размыло, наши дорогие гости задерживаются, но вот-вот будут. А пока послушаем немного музыки. Можно потанцевать. А давайте... Давайте белый танец! Дамы приглашают кавалеров!
  Зазвучало что-то стерильное и безликое, дамы робко начали оглядывать пространство вокруг себя. Виктора кто-то тронул за плечо, он обернулся и увидел девушку в костюме Пьеро. Она потянула его к себе и он поддался, и начал неуклюже переступать с ноги на ногу, изображая танец. Запах этой девушки... Он напомнил Виктору о чём-то, какой-то знакомый был этот запах. Приятный и, одновременно, вызывающий грусть.
  Еще несколько пар закружились рядом. Несколько стариков и старух в ватниках, да еще размалеванная девица с худыми бедрами водила туда-сюда одышливого толстяка, который следовал за ней покорно, как баран.
  Похоже, что здесь у них все-таки есть какое-то подобие социальной жизни, подумал Виктор. Вряд ли все эти действия совершают не думающие ничего зомби и зомбессы.
  Но где же Цельбестия?
  Вошли какие-то новые люди, двое. К ним сразу же подошел молодой милиционер. Разговаривают озабоченно, лица нахмуренные.
  Внезапно девушка-Пьеро прижалась к нему совсем близко, ближе чем положено по этикету и прошептала громко:
  - Тебе нельзя здесь быть. Уходи, пока не поздно - скорее уходи!
  И она отстранилась, высвободилась из объятий Виктора и почти бегом скрылась куда-то за отгороженную тяжелыми портьерами часть зала. Синтетическая музыка кончилась, и заиграли "Крылатые качели". Грустные голоса советских пионеров пели о путешествиях в неведомую даль. Мент все беседовал о чём-то с новоприбывшими, и все они оживленно жестикулировали.
  Между тем губастая тётка снова захватила микрофон.
  - А теперь встречаем нашу дорогую...
  Её слова потонули в грохоте аплодисментов, а двое мужчин вместе с милиционером двинулись по направлению к Виктору. Виктор перешел поближе к сцене, почти вплотную.
  Один из мужчин легко схватил его за левую руку. До захода солнца бояться нечего, напомнил себе Виктор.
  - Нам с вами поговорить надо. Вы не против, если на улицу выйдем? Здесь слишком шумно, - сказал мужчина, по лицу которого угадывалась принадлежность к силовым структурам.
  В зал вошла ещё одна группка детей, и Виктор увидел того самого мальчика. Какой он бедненький, беззащитный... Виктор обернулся к мужчине, попробовал стряхнуть его руку со своей, но безуспешно.
  - А в чём, собственно, дело?
  - Серьёзное дело, - сказал мужчина, продолжая легонько удерживать руку Виктора в районе лучевой кости.
  - Вы руку мне отпустите.
  - Я отпущу, а вы со мной выйдете?
  Так не по правилам. Солнце-то ещё не зашло, подумал Виктор, а сам сказал:
  - Видите, я концерт послушать хочу.
  Мужчины переглянулись. Оба полезли во внутренний карман, достали удостоверения с красными корочками. Но Виктор не успел увидеть, что это были за корочки, потому что увидел ЕЁ.
  Огромное, похожее на крысу существо вышло на сцену, неуклюже таща перед собой необъятный живот. Было оно покрыто редкой черной шерстью, сквозь которую просвечивала розовая кожа. Голый, покрытый чешуйками хвост тянулся за ней метра на полтора. Голову существа украшала маленькая корона из желтого металла.
  Аплодисменты переросли в овации, а Виктор понял: никаких разговоров с ней быть не может. Маленькие глаза её посмотрели прямо на Виктора, морщинистая лапка сжалась в кулак. Виктор понял, что сейчас она набросится на него. Набросится и начнет терзать у всех на глазах своими длинными острыми резцами, выступавшими из под верхней губы. А все будут делать вид, что ничего не происходит, что так вот оно и надо.
  И тогда он резко стряхнул со своей руки руку незнакомца, выхватил из-за пазухи нож и ударил Цельбестию прямо в толстый, покрытый складками жира живот. Брызнула темная кровь, и всё закружилось, начало ломаться и принимать странные, причудливые формы. Да, так ведь и должно быть. Умирает Кощей - и царство его рушится, всё правильно. Виктор почувствовал, как ему выкручивают руки, нож выпадает из вывихнутой кисти, его валят на каменный пол и лицо сворачивается куда-то набок, и кто-то воет страшным низким голосом. Виктор успел увидеть, как вокруг людей образуются сияющие коконы, отделяются от тел и плывут вверх. Сначала медленно, а потом всё быстрее. Теперь они все свободны, понял Виктор. Он сделал это!
  А потом царство зла исчезло.
  
  7.
  - Острая стадия психоза прошла, мы её сбили аминазином. Но допрашивать... Нет, я не против, но только есть ли смысл?
  - Попробовать надо. Мне отчёт писать, а без опроса - как прикажете быть?
  Виктор прислушивался к голосам, которые доносились из-за приоткрытой двери. Первый голос был профессорский, басовитый. Второй - бесцветный голос чиновника. Одновременно Виктор осматривался вокруг. Больничная палата, очень узкая и тесная. Максимально закинув голову назад, он увидел зарешеченное окно. Попробовал подвигать руками и ногами и понял, что они привязаны к кровати марлевыми жгутами. Накрыт он был накрахмаленной простыней. Было довольно холодно, и по телу ползали мурашки.
  - Всё равно, перед допросом надо пациента подготовить немного, - сказал басовитый.
  - Конечно, конечно! - согласился бесцветный и дверь распахнулась полностью.
  - Как вы себя чувствуете? - спросил тот, кого Виктор по голосу принял за профессора.
  - Вроде нормально. Только вот завязки эти мешают. Неприятно.
  - Тут уж извините, приходится. Я ваш лечащий врач, меня зовут Алексей Петрович Бурцовский.
  - Я следователь по вашему делу. Мякин, Сергей Михайлович.
  Следователь ткнул в глаза Виктора корочки, но так быстро, что Виктор ничего и не успел прочитать.
  - Вы помните события последних двух суток? - мягко спросил Бурцовский. Полный, немного вспотевший. Еврей, наверное, подумал Виктор.
  - Помню, - очень холодно сказал Виктор.
  - Так расскажите, пожалуйста.
  - А вы развяжите меня для начала.
  - А вот этого никак нельзя. Я вам чуть позже всё объясню - вы и поймёте. Это для вашей же безопасности.
  - Это как так? Для безопасности человека привязывать?
  - Вы, наверное, не понимаете того положения, в котором вы сейчас находитесь, - начал было следователь, но Бурцовский остановил его запретительно поднятой рукой.
  - Давайте, я расскажу вам то, что известно нам. А если что-то будет вспоминаться - вы сразу же мне скажите, - добродушно предложил Бурцовский. - Ну что, по рукам?
  - У меня руки связаны. Как же мы - по рукам? - зло поинтересовался Виктор. - Ладно, валяйте. Рассказывайте.
  - В субботу, двадцать седьмого мая вы с супругой выехали на отдых. Приехали примерно часа в четыре. Правильно?
  - Правильно, - согласился Виктор. Он чувствовал себя очень глупо и унизительно: распятый на кровати, одурманенный лекарствами.
  - Потом вы сидели у костра, выпивали.
  - Я вообще-то не пью. Тут, в кои-то веки, выпил немного. Грамм сто хорошего виски - и всё. Меня старик угощал, он там за домом присматривает, гостей обслуживает.
  - Да, с вами был служитель заведения, старик. Он рассказывает, что вы выпили и сначала уснули, а потом... Судя по всему, это был случай паталогического опьянения. Бывает так, что человеку пить совсем нельзя. На него алкоголь действует не так, как на других людей. Потом он себя не помнит, а поступки может совершать совершенно любые, вплоть до самых ужасных. Ничего не вспоминается?
  - Я уснул, вот и всё, - устало ответил Виктор.
  - Двадцать восьмого мая вы приехали в посёлок по соседству и сказали, что ваша жена исчезла. Помните вы это? - спросил следователь.
  - Помню. Приехал, а у них там ни связи, ничего. И ещё машину прямо от отделения милиции у меня угнали.
  - И вы действительно не знаете, что случилось с вашей женой? - в голосе следователя появился нажим.
  - Я же вам говорю, что не знаю. Вы на что намекаете? Прямо скажите, не виляйте.
  - А я вам могу сказать, что с ней случилось. Она была убита.
  - Как убита?! Вы... Вы что такое говорите? Кто... Кто убил её?
  - Кто? - возвысил голос следователь. - Кто, вы спрашиваете? Вы! Вы и убили!
  - Да что вы говорите такое, - забормотал Виктор, с трудом выговаривая слова. - Вы, вы...
  - Вот, смотрите. Телефон был найден в вашей машине. Это ваш телефон?
  - Не... Не знаю. Наверное, мой. И что?
  - Смотрите. Смотрите внимательно.
  Следователь нажал какие-то кнопочки, придвинул экран к глазам Виктора. Он увидел себя. Весь в слезах, вытирает глаза рукой - и остаются кровавые подтеки.
  - Я хочу сделать признание, - услышал Виктор собственный свой дрожащий голос. Говорил он с большими паузами: - Я убил свою жену, Раду. Мне нет прощения. Убил из-за ревности... По глупости. Сам не в себе был, меня напоили чем-то. Сейчас я хочу поехать в ближайшее отделение милиции и написать явку с повинной. Или... Или... Или покончить с... с собой.
  На этом запись обрывалась.
  - Потом вы два дня болтались в поселке. Ночевали, говорят, в подвале под интернатом. Потом пришли на детский праздник и ударили ножом женщину, директора интерната. Она выжила, но это чудо, что она выжила после такого удара и даже серьезно не пострадала.
  - Поймите, у вас острое психотическое состояние, - успокоительным голосом начал говорить Бурцовский. - У вас галлюцинации были. Началось, видимо ещё несколько дней назад. Бред ревности, опять же. А алкоголь послужил детонатором.
  - Вы её всю исполосовали ножом. Оттащили и бросили в ручей. Даже мне страшно было на такое смотреть - уж на что я человек привычный, - зло сказал следователь Мякин.
  Но Виктор перестал слушать этих людей. Он заметил, что сквозь щелочку между дверью и косяком на него внимательно смотрит огромная крысиная морда. Цельбестия. Она здесь, я не смог покончить с ней. "Принцесса Цельбестия станет королевой Урсулой". Но ведь я же освободил детей? Ведь не зря всё было?
  - Но ведь я же освободил детей?! - страшно закричал Виктор, и Бурцовский крикнул громко, но спокойно: срочно укол пациенту! Потом тихо, следователю: видите, не надо было его сейчас допрашивать, не в таком он состоянии. Следователь кивнул головой, сказал: главное уже ясно.
  Цельбестия распахнула дверь, вошла, в небрежно накинутом на узкие плечи белом халатике. В голове у Виктора забились бешеные молоточки: штольц-штольц-штольц, а поле зрение сузилось до узкого тоннеля, будто как в детстве, когда смотришь в калейдоскоп. На огромном животе Цельбестии увидел Виктор гноящуюся, заклеенную пластырем рану. Цельбестия подходила все ближе и ближе. Вот она положила свою когтистую лапку ему на грудь. А вот уже он почувствовал её нечистое дыхание на своём лице.
  Он стиснул зубы и закрыл глаза.
  
  8.
  Виктор проснулся рано, но Рада, видимо, ещё раньше: в постели её не было. Глянул на телефон: половина седьмого. Потянулся, вышел во двор. И высок наш флаг... Всё на месте, да что-то не так - вспомнилось почему-то.
  Флаг был на месте. Красный советский флаг гордо развевался по ветру, трепетал своими обношенными краями. Виктор подошел зачем-то к кострищу. Под золой угадывалось скрытое тепло. С краю жалкими тряпочками лежали несгоревшие картофельные шкурки.
  - Рада! - позвал он по дороге к ручью. Он умылся, выпил несколько глотков льдистой воды. Вернулся к дому, снова закричал, на этот раз громко:
  - Ра-да! Э-эй!
  - Да, милый! - отозвалась она откуда-то из перелеска.
  - Ты что там делаешь? Клещей собираешь?
  - Они меня не любят, не бойся.
  Рада подошла к нему, голоногая, в старом полушубке. Поцеловала.
  - Ну, и как тебе путешествие в нижний мир? Ты как-то резко отрубился, мы с этим шаманом тебя вдвоем до кровати еле дотащили.
  - Честно говоря, жуть какая-то снилась. Первый раз в жизни я во сне со страху чуть не обоссался. Ну их на фиг, такие путешествия.
  - Точно не обоссался? - Рада потрогала трусы Виктора. - Нет, вроде порядок.
  Она захихикала.
  - Холодно здесь. Пойдём в дом, - предложил Виктор.
  - Холодно, - согласилась Рада, и вдруг плеснула на Виктора ледяной водой из чашки, которую держала за спиной.
  - Вот дура! Ты что творишь!
  - Это тебе для бодрости.
   Они зашли в дом, включили чайник, и скоро тот заурчал, как прирученный мирный лев.
  - Я вот тебе не говорил... - начал Виктор.
  - Нашёл чем удивить. Ты мне вообще много чего не говоришь.
  - Да всё я говорю.
  - А вот и не всё. А кто с Джоанной допоздна сидел в "Золотой долине"?
  - Так это ж... это ж по работе.
  - Шучу, шучу. Я не обижаюсь. Тем более, что Джоанна страшновата. Вот скажи честно - страшновата?
  - Страшновата. Но она ценный зарубежный партнер для нашей лаборатории. Ох, ты меня совсем сбила, со своей Джоанной. Я тебя хотел порадовать.
  - Давай, радуй, - и она посмотрела на него весёлыми, искристыми глазами. - А потом я тебя порадую. Я ведь Рада - мне сам Бог велел людей радовать.
  - Мне в понедельник по гранту премию дают. Десять тысяч.
  - Десять тысяч?! Вот это да! Вот теперь тебя люблю я, вот теперь тебя ценю я! Мы купим тот немецкий диванчик, ещё я кухонный гарнитур присмотрела. А ещё... ещё нам понадобится хорошая детская кроватка.
  - Что?
  - Я беременна.
  - Вот это да...
  - Поехали, съездим куда-нибудь? У меня веселое настроение, я хочу в общество. Тут, говорят, посёлок какой-то поблизости. Может, туда сгоняем? Изучим местные достопримечательности.
  - Не, в поселок мы не поедем. - категорично сказал Виктор. - Поедем лучше на озеро. Я в инете смотрел, тут по близости прекрасное озеро есть. Почти как Телецкое, только без туристов.
  - А что! Давай на озеро!
  - Как ребенка назовём?
  - Разные варианты есть, думать надо.
  - Подумаем. А давно ты узнала?
  - Утром сегодня. Тест, конечно, не стопроцентную гарантию даёт. Но я три сделала - все положительные.
  Жизнь теперь другой станет, подумал Виктор. Прошлое останется в прошлом, а будем мы теперь жить ради грядущего. Вот там оно, грядущее, в животике у радостной Рады.
  Будет их теперь трое. И будут жить они счастливо, и будут ездить вместе в горы, и купаться в напоенных солнцем холодных реках, и никакая злая крыса к ним не подберётся. Нет, никогда не подберётся.
  Отныне и во веки веков.
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"