Вчера весь вечер "прощались". Наш кашевар- повар ресторана
"Забайкалье" и любитель таежной жизни, сотворил по этому случаю целый вьючный ящик браги. Брага- напиток вкусный, а потому коварный. Пьется легко и не замечаешь, как пьянеешь. Помню, как Федя (он на голову выше меня и на несколько десятков килограммов тяжелее, а следовательно- устойчивее к алкоголю) где-то уже около часа ночи, подвел меня к нашей палатке, а я принял ее за большой камень- валун.
- Палатка это, палатка, залезай! - подталкивает меня Федя.
- Об нее лоб расшибешь! Это валун, а не палатка! - возразил я и ткнул палец в камень, чтобы доказать его плотность... Увы, палец углубился в податливый брезент, значит Федя прав, а я пьян. Тогда я послушно наклонился под полог, ступил внутрь палатки и упал на расстеленный на брезентовом полу спальный мешок...
Утро наступило тяжелым. Ничто не радовало, хотя погода была отменной и Бамбуйка призывно блестела под утренним солнцем, взошедшим где-то за низовьем реки на востоке. Голова с утра тяжелая от ядовитых продуктов брожения, которые всегда присутствуют в браге. Позавтракали кое- как, без аппетита.
Пока мы с Федей собирали вещи и продукты в дорогу, ребята накачали резиновую лодку... Последние напутствия, еще одна хрустящая свежая буханка полевого хлеба от нашего повара... И вот техник Мутин отталкивает от берега тяжело осевшую "резинку" и ее подхватывает течение.
Камни на дне под прозрачной водой будто ускоряют свое движение назад, словно толпа провожающих на вокзале А мы вместе с водой льемся только вперед и вниз. Вот и лагерь с его палатками, кострами, собаками и людьми уже отрезан безвозвратным нашим движением. Наша цель- деревня Бамбуйка, что на левой стороне одноименной реки и в нескольких километрах от ее впадения в Витим...
Плывем вдвоем- Федя Волколаков и я. Я сижу впереди на веслах, спиной вперед, на досчатой скамье, вправленной в резину. Федя- на корме. Он впередсмотрящий. Рюкзаки и спальные мешки сложены между нами на деревянных сланях на дне лодки. Еще не совсем протрезвившийся, я медленно гребу, чтобы лодку не развернуло поперек течения водоворотами, покрывающими всю ширь реки мелкими зыбкими кратерами.
Течение ускоряется. Впереди слышен грозный шум. Оглядываюсь. Вижу гряду камней поперек реки и пенный вал перед ней. Что за ней- я не могу увидеть- ясно только, что это перегиб рельефа. Это начинается шивера, как называют в Сибири речной порог. Что делать? Может быть пристать к берегу и обойти шиверу посуху? Но нет, уже не успеваю- течение устремилось к камням и затягивает туда лодку. Несколькими гребками разворачиваю ее кормой вперед, чтобы видеть в какую струю направить "резинку", успеть проплыть между камнями, не налететь на них. Река стала неудержимой- пенистой, она разбилась на сотни потоков, отсеченных друг от друга валунами. Навстречу подул ветер- значит скорость увеличилась. Взмах веслом, еще взмах, и корма в нужной струе. Взмах левым, взмах правым, еще взмах, и еще- вертлявая лодка послушно поворачивается, и проскальзывает между валунами. Только не прозевай, только успевай! Крутые гребни захлестывают "резинку", холодные шлепки достаются нам и спереди, и справа, и слева. Но, внимание! Бамбуйка всею своею массой с гулом несется через шиверья прямо под подмытую высокую правобережную отвесную скалу. Чтобы не удариться об нее, не перевернуться, отгребаюсь, что есть силы от нее, но, все равно, несемся уже в узком глубоком потоке в опасной близости, в сантиметрах от нависающей стены и быстро мелькающих ее выступов. Нас спасают только отбойные от них волны ...
Внезапно рев, несущейся и зажатой в одной узкой глубокой щели воды, стихает, и лодку уже медленно влечет тихое течение среди всплывающих с глубины и лопающихся на поверхности воды пузырей- остатков затянутой на глубину пены.
Нас умиротворяет прозрачная гладь, с отраженными на ней крутыми зелеными лесистыми берегами и каменистыми белыми отмелями. Мы оглядываемся на "стиральную доску", по которой только что прокатились "с ветерком", оба совершенно и абсолютно протрезвевшие. Вымокли и рюкзаки, и спальники. Деревянным черпаком Федя отливает воду. Июльское солнце старается вовсю, но согреть и обсушить нас оно не успевает. Впереди слышится грозный шум, угадывается другая каменная плотина, сложенная валунами, оставленными миллион лет назад древним ледником...
Я уже начинаю различать значение симфонии звуков порога... Второй, третий, четвертый, пятый, шестой- они в чем-то слышатся в одинаковай тональности, и мы пролетаем их без особых приключений. Но вот седьмая шивера мне не понравилась, в ее реве, было что-то особенное, какая-то новая угроза, с которой я еще не сталкивался.
- Давай, на этот раз обнесем лодку по отмели, - предложил я Феде. Мы подошли к берегу как раз перед тем, как поток утащил бы нас в шиверу, и выволокли "резинку" на берег. Теперь мы подхватили ее с двух сторон за спасательную веревку, продетую через "ушки" по бортам, и поволокли ее вместе со всем содержимым по валунам вдоль берега.
- Смотри! - вдруг обратил мое внимание Федя, - не зря мы тащимся по камням! - И тут я увидел огромную диабазовую жилу с зазубренными верхними краями, которая полностью перегородила речку. Вода падала через нее и не было возможности обойти это препятствие водой по обмелевшей реке. Мы избежали опасности либо перевернуться, либо пропороть лодку- значит не зря упирались!..
Солнце уже закатилось за горы где-то в истоках Бамбуйки и золотит края тающих высоких облаков над готовящейся к ночи тайгой. Густозеленые тени ложатся в распадки, но река еще блестит, радуясь игре закатных красок, смешивая мазки зеленой гаммы с медью и золотом. С наступающими сумерками стало холодать и изменился шум реки. Рев следующей шиверы казался более высоким, каким-то аритмичным и угрожающим. Он накладывался на тревожное лепетание и вздохи водоворотов и прерывистые шлепки, и шипение накатывающихся на берег волн...
Решили не проходить шиверу в сумерках и пристать, пока не поздно, к берегу на ночевку. Вытащили лодку на левом берегу на довольно широкую каменистую отмель, прислоненную к крутой покрытой густым лесом сопке. Между склоном сопки и отмелью тихо перемывал песочек небольшой ручеек, текущий с горы. Пока совсем не стемнело, натаскали сухого плавника и хвороста...
Я покопался в карманах, залез в рюкзак- все сырое! И здесь и там спички отсырели, а солнца не будет до завтра, чтобы подсушить их... Чем разжечь костер?
- Федя, - обратился я к приятелю, - дело плохо, спички отсырели. Думаю, и с твоим запасом случилось то же самое.
- Ну нет, - ответил он, - мои спички сухие!
- Тебя поливало больше, чем меня. Как ты мог их сохранить?
- Очень просто- под мышкой! - сказал он со смехом и передал мне коробок, заложенный в презерватив.
- Не удивляйся. Я научился этому у взрывников. В мокрых забоях они закладывают взрыватели в презервативы, чтобы они не сырели.
В аптеках смеялись: "Куда вам, ребята, по сотне презервативов в тайгу?.."
С первой спички сухая хвоя занялась. Я подбросил еще сучьев, они затрещали и пламя взлетело вверх. Из подручного материала соорудил вокруг костра крестовины и на них положил жерди для просушки одежды. Пока я возился с костром и развешивал промокшие вещи, Федя пошел к воде наполнить ведро, чтобы сварить что-нибудь на ужин. Буйный яркий костер "ускорил" приход темноты. Его искры смешались со звездами, внезапно появившимися в небе. Безмолвно стоял лес и только Бамбуйка не могла угомониться...
Внезапно на осыпи за ручьем на склоне сопки послышались тяжелые шаги, и посыпались камни. Кто бы это мог быть- зверь? А, может, это Федя, почему- то завернувший к ручью? На всякий случай приготовил наган, но сначала окликнул:
- Федя! Это ты? - Но в этот момент он сам с ведром воды вошел в свет костра, но со стороны реки.
- Я здесь! Случилось что?
- Я слышал шаги за ручьем, думал ты...- Оба прислушались. Тихо, только Бамбуйка что-то бормочет и вздыхает.
- Показалось, наверное. Вскроем тушенку, сгущенку? - Мы успокоились и уже приготовились накрывать припасы на "стол", когда на осыпи вновь послышались тяжелые шаги бегущего животного и шум сорванных с места и падающих вниз камней. Федя вскочил с корточек, выхватил "парабеллум", сдвинул предохранитель и стал палить в черную тень склона. Но я решил не расстреливать патронов, чтобы у нас на двоих осталось немного боеприпаса, чтобы справиться со зверем, если он, действительно, приблизится. Федя расстрелял обойму и взволнованно произнес:
- Тебе не показалось, это медведь! Я поднапугал его выстрелами. Думаю, он больше не появится...
Затащили на костер несколько стволов деревьев из плавника, чтобы горели всю ночь. Вместе с темнотой пришел холод. Расстелили подсушенные спальники возле костра и легли на них, укрывшись ватниками. Спали тревожно, иногда просыпаясь, чтобы прислушаться к ночной тишине и поправить костер. Время от времени кричали, встревоженные дымом костра, дикие козлы, ухал где-то филин, а когда те и другой стихали, становилось слышно, как трещат горящие поленья и не может успокоиться, и все говорит и говорит Бамбуйка. С рассветом и нас сморил сон...
Проснулись от жары, был восьмой час и солнце начало припекать...Умылись ледяной бамбуйской водой, позавтракали тем, что осталось от ужина и в путь, увы, опять через пороги!..
Уже к обеду мы прошли последний, кажется двадцать седьмой, порог. Солнце палит. Река стала шире, но вся в мелких водоворотах, и течение замедлилось. Горы отодвинулись и стали ниже- отроги Южно-Муйского хребта слева, и горы Бабанты справа. Берега низкие плоские лесистые подмыты рекой. Подтаявшие возле берега многометровые куски вечной мерзлоты вместе с деревьями упали после половодья в реку и перемываются ею...
Теперь я развернул лодку носом по течению и медленно гребу, чтобы хоть на немного, но ускорить движение. Теперь Федя смотрит далеко вперед с кормы.
- Перестань грести! - вдруг приказывает он, - смотри, сохатый!
И точно- через реку плывет горбоносый лось. Великан! Голову с лопатоподобными рогами держит высоко, движется быстро, рассекая широкой грудью речные волны. Я бросил весла и лодку, и плывущего зверя потихоньку несет по течению. Он быстро уходит к низменному левому берегу. Вот доплыл до него, вышел на мелководье, остановился во весь свой двухметровый рост, отряхнулся и вошел в густой прибрежный лес... Мы долго смотрели на то место, где он вошел в лес. Может быть он еще раз покажется?..
Изнывая от жары, медленно сплываем вниз по течению, временами обливая друг друга холодной забортной водой. Ускорить движение было невозможно. Ни ноги размять ни в туалет сходить... Медленно истекают последние километры из пройденных полутора сотен...
Но вот за перегибом покатого берега показались досчатые крыши деревенских домов поселка...
С трудом, разгибая затекшие ноги, вылезли на поросший травой прибрежный луг, рассеченный глинистыми тропинками. Нас никто не встречает. Нет я не прав- появились местные собаки. Они обступили нас и молчаливо чешутся, наблюдая как мы спускаем воздух из лодки, складываем ее, а затем, нагрузившись своим скарбом, бредем через тихую, почти безлюдную, деревню в сторону посадочной площадки. О ее местонахождении сигнализирует наполненный ветром полосатый бело- черный конус, поднятый на мачте. Через минут двадцать мы оказываемся перед небольшой избой, над дверью которой прибит кусок белой жести с намалеванными синей краской словами "Аэропорт Бамбуйка".
Изба c двумя входами- служебным и пассажирским разделена пополам досчатой внутренней перегородкой с маленьким окошечком для кассира. За ним сидел седой мужик в форменной фуражке- начальник порта и он же бухгалтер- кассир и руководитель полетами. Другая половина- "зал" для пассажиров. В нем никого не было, и мы с удовольствием сбросили с себя груз и вытянулись на расстеленных спальных мешках на жестких скамейках. Рейс в город будет только завтра...
В "аэропорту" отключили электричество. Сидеть в темноте не хотелось. Лучше уж спать... а сон не приходил. Перед глазами своевольно бежала Бамбуйка. Она то ослепляла глаза отраженным солнечным блеском, то затягивала в свои прозрачные воды на глубину, то играла радугой красок на закате, то загадочно мерцала в ночной тьме, то плескалась, то журчала, то ревела... Она, как ушедший отрезок жизни- была и уже нет!.. Слышу, Федя ворочается и вздыхает...