Меру-то мы знаем, но разве ж ее выпьешь?
|
|
ЛОХАНЬ
Анатолий МЕЛЬНИК
Утром одним из первых к царю Петру явился с докладом князь Меншиков. На вопрос царя: 'Какие новости?". Меншиков начал с сообщения о благополучном прибытии из Венгрии винного обоза. Известие обрадовало Петра Алексеевича. Казна трещала по всем швам, поступлений не хватало, хотя податями уже было обложено все, что только можно, включая железные топоры в крестьянских хозяйствах. Платили оброк даже за такой неотъемлемый атрибут русского человека, как борода. А вот питейные пошлины, не смотря ни на какие перипетии, давали казне доход и не малый, и с каждым годом прибыток этот государевой казне увеличивался.
Меншиков, сообщив обо всех новостях, как-то замялся. Государь это заметил и спросил: "Что там у тебя еще, Александр Данилович, выкладывай". Тогда Меншиков и рассказал, что продажа вина - дело прибыльное, но в последнее время народ стал уж больно увлекаться этим зельем. Появилось много таких, что все позабросили и только и делают, что пьют; пропили все что было, от работы отлынивают, слоняются без дела с утра до вечера по людным местам, попрошайничают, а насобирав самую малость, тут же бегут в кабак, и сим занятием непристойным смущают честной народ. А некоторые уже начали и "пошаливать" в сумерках да на больших дорогах. Когда пьют все регулярно и понемногу, - продолжал Меншиков, - то кроме пользы казне ничего нет, а так, больно много вреда от зелья случается.
Петр, нахмурившись, слушал своего помощника, с кем давно и не однажды устраивал буйные застолья еще с далекой общей юности. Выпить и погулять царь Петр любил и никогда не отказывался от этого при удобном случае. Потому он всячески поощрял и популяризировал в народе сие дорогое его сердцу развлечение, к тому же приносившее казне немалый доход, на который мог он вершить свои реформаторские дела и который год вести войну с опостылевшим шведом. Царь нетерпеливо перебил вельможу, своего ближайшего помощника и соучастника гульбищ.
- А разве мало прежнего Указа - "Бить принародно на лобном месте кнутом закоренелых пьяниц"? - спросил Петр.
- Не помогает, Ваше Императорское Величество, - отвечал хитрый царедворец, обладавший дьявольской ловкостью и изворотливостью, - сам понимаешь, что охота эта пуще неволи.
Император задумался. Потом, как бы рассуждая вслух, спросил:
- Так по твоему, эти люди пропащие?
- Точно так, мой Император, - отвечал Меншиков.
- Ну, так что, может быть неисправимых пропащих пьяниц в назидание другим, бить кнутом до смерти, раз от них никакой пользы нет?! - спросил Петр.
Меншиков почесал затылок под париком, демонстрируя как бы высшую степень русского раздумья (одолевали вши и блохи) и вновь обратился к Петру:
- Так то оно так, мой Государь. Но боюсь, что народ не так поймет, пить меньше станет, а ведь этого никак допустить нельзя, сам понимаешь. - И после некоторой паузы, осторожно поглядывая на царя, как бы угадывая наперед его реакцию, Меншиков добавил, - а с другой стороны ничего не остается, хотя смертию в наше время уже никого не напугаешь, привыкли...
Петр задумался. Меншиков ждал. Наконец, царь произнес:
- Будь по-твоему. Казнить, так казнить смертию. Но повелеваю, изготовить дубовую лохань на восемь ведер, наполнять вином и заставлять выпивать ее до дна на лобном месте не знающим меры алкоголиком, непременно до дна, без закуси и остановок.
Меншиков хотел что-то не то спросить, не то добавить, но царь продолжал:
- А если напьется ранее и пить прекращать будет, то пусть палач кнутом его побуждает до тех пор, пока сия чаша испита до конца не будет...
P.S. Не ручаюсь, что именно такой разговор был между Петром и Меншиковым, но то, что та бадья была, это точно. И стояла она до 1947 года в Оружейной палате, сам видел, а куда потом подевалась, не ведаю.
|
![[]](/img/m/poezija/lochan-idoc/nagrada.jpg)