- Почему ты выбрал именно эту страну для посещения? - спросила Вера.
- О, это получилось случайно, - ответил ей Виктор. - Хотя, если вдуматься, всё в жизни случайно. Мы открываем для себя жизнь с самого нашего рождения до глубокой старости, нет, даже не до старости, а до самых последних минут, пожалуй, даже перед самой смертью. Интересно всё увидеть в жизни, интересно ко всему прикоснуться в ней.
- Да, согласна, - сказала Вера.
- Мне всё интересно видеть, слышать, ощущать, находясь в новом месте. Для меня любой человек интересен, когда я вижу его впервые. Мне интересны черты его лица, его фигура, походка, его одежда, его обувь. Да, признаю, потом этот интерес может исчезнуть, но, может быть, ещё и более возрастать. Иногда лицо совсем незнакомого для меня человека, мелькнувшего в толпе всего на несколько секунд, может запомниться мне настолько, что через много лет вдруг всплывает перед глазами. Задаю сам себе вопрос, почему оно, это лицо человека, мне запомнилось? Годами мучительно думаю об этом. Разумеется, мне интересны не только люди, но и ряд предметов, которые вижу впервые и не только впервые, начиная ещё с детских лет.
- Всё зависит от башмаков, которые человек носит? - смеясь, спросила Вера.
- Ты улыбаешься, а я хочу понять связь между теми же, например, башмаками и сущностью самого человека. И существует ли, действительно, такая связь?
- Мда..., дорогой Виктор, тебя заносит в заросли бредовых сентенций, так скажем, - продолжая улыбаться, произнесла Вера.
- Ну, почему же, почему же, Вера? Зря ты иронизируешь. Я вот думаю, что человек, предпочитающий туфли остроносые, так сказать, отличается от человека с тупоносыми туфлями своим характером.
- Чем ты это можешь объяснить?
Не скажу. Это долгий разговор.
Пройдя несколько шагов по комнате, он взял лежащую на комоде в руки книгу в твёрдой обложке, с потрескавшимися уголками, с какими-то пятнами, местами небольшими вмятинами, открыл её на первой же попавшей странице, немного полистал, закрыл книгу, бережно погладил её своими тонкими пальцами, что, как показалось Вере, порадовало саму книгу.
- Получая удовольствие от встречи с чем-то новым для себя, я, вместе с этим, могу любоваться бесконечно и тем, что хорошо мне знакомо, к чему, казалось бы, можно настолько привыкнуть, но нет, не привыкаешь, - произнёс Виктор. - Вот, например, эта старенькая, глядя на внешний вид, книга. Она навсегда может быть для меня новой, если, прочитав её, увижу, что в ней выражены оригинальные, свежие мысли, ощущения.
- Виктор, тебе трудно жить в жизни?
- А кому, Вера, легко жить? Проблем у всех хватает. В связи с чем ты задала мне этот вопрос?
- Не знаю. Может быть, потому что ты очень чувствительный человек.
- Как ты думаешь, это хорошо или плохо?
- Ты задаёшь мне такие вопросы, на которые не так просто ответить, - произнесла Вера. - Думаю, что всё должно быть в меру.
- Да, конечно же, ты права. Вот как её, эту меру, определить? - сказал Виктор.
- Не знаю. Видимо, должно срабатывать в человеке некое чувство ограничения. Всё же ты мне так и не ответил на мой вопрос,
- Я выбрал эту страну, потому что она, во-первых, находится очень далеко от меня. Во-вторых, это государство очень маленькое, где нет суеты.
- Зачем куда-то ехать, лететь, если тихое место есть и недалеко от дома? - спросила Вера.
- Да, это так, тихих мест много, но лучше можно рассмотреть свою прежнюю жизнь с совершенно иного пространства, где иной уклад жизни, где несколько иное восприятие окружающего мира, где иной язык. Благодаря этому сопоставлению, замечаешь то, что раньше прошло мимо глаз. Если не заново, то ещё под дополнительным ракурсом, как бы точнее выразиться, проживаешь, нет, не проживаешь, высвечиваются неожиданные моменты прежней жизни, что позволяет растягивать её время. Ты, Вера, понимаешь, о чём я говорю? - улыбаясь, спросил Виктор.
- В принципе, как-то улавливаю, - ответила Вера. - Я почти не видела людей, которые бы уделяли такое внимание понятию времени, как ты.
- Отсюда напрашивается вывод: многие твои знакомые либо очень деловые люди, либо я бездельник, - расхохотался Виктор. - Либо я деловой человек, а твои знакомые - бездельники, - ещё больше смеясь, произнёс Виктор.
- Да, забавно, забавно. А почему ты часто смеёшься? - улыбаясь, спросила Вера.
- Это защитная реакция.
- От чего, от кого?
- От плохого настроения, от мрачных мыслей. Защитная реакция это и самоирония, полезная, между прочим, штука.
Виктор попрощался с Верой и вышел на улицу. Наступал закат солнца, которое зависло в конце улицы, словно ожидая кого-то, скорее всего, как почему-то казалось Виктору, именно его. В такие минуты мир как бы замирает, происходит некая магия успокоения. Солнце смотрит на Виктора, а тот смотрит тоже на солнце, радуясь их встрече и сожалея одновременно, что скоро их разлучит до утра вечно бегущее время. И уже ночью, лёжа в постели, прикрыв глаза, он будет думать о красоте солнца, зависшего в сизой, в маревой дымке. Перед сном Виктор думает о многом, перед его глазами десятилетия, годы, месяцы, дни, часы, минуты, лица родных, знакомых и незнакомых людей, ему слышится детский смех, карканье ворон, соловьиные трели, свист паравозного гудка, мимо него, вскочив с деревянных вокзальных скамеек, на спинках которых всегда оповещается, что они принадлежат МПС, торопливо идут мужчины, женщины, старики, подростки, держа за руку детишек, спешат со своими чемоданами, саквояжами, баулами, брезентовыми сумками, сетками, наполненными кульками с колбасой, с пряниками, конфетами, фруктами, булками, коробками со спичками, чтобы благополучно успеть сесть на подходящий поезд, отправляясь в своё известное и неизвестное им будущее, кто-то машет рукой, прощаясь, кто-то плачет, кто-то улыбается, мелькает лицо красивой польской студентки, подошедшей к нему, чтобы прикурить сигарету, мелькает персидская сирень, мелькает лицо Ингрид, выигрывшая у него как-то коробку замечательных конфет, выпускаемых одной из трёх лучших, если не самой лучшей, конфетных фабрик в мире, на спор, что он бросит курить, и рыжеволосого в очках Герда, однажды подарившего ему, Виктору, билет на посещение концерта в консерватории, всё исчезает, наступает темень и вдруг перед глазами возникает фруктовый сад из далёкого детства, а вот и красивый отец, а вот и улыбающиеся глаза матери, всё мелькает, мелькает, мелькает, а вот и деревянный дом, где Виктор в прошлой жизни впервые прочитал замечательного аргентинского писателя, дом, где никогда не было телевизора, потому что он не нужен был, потому что всё время было занято чтением многих книг, журналов, энциклопедических словарей и игрой на пианино, и постоянным любованием, глядя из большого окна, огромной реки, а вот и брюнетка с заметно рано появившейся сединой, испытавшей детдомовское, голодное детство, жгучая брюнетка из гордого индейского племени тобо с благородным именем Евгения..., а вот и Ирина в бежевом платье, никогда не думающая о времени и пространстве, потому что у неё нет для этого времени, а её пространство ограничено домом, работой, магазинами, думающая о том, какую вкусную еду приготовить для своих мужчин, какое сшить себе красивое платье, мечтающая о том, когда же она выкроит время для посещения театра, в котором не была уже сто лет, увидеть хотя бы какой-нибудь театральный спектакль, а вот и ..., а вот и Лина, его университетская любовь, рано ушедшая из жизни, а вот и ..., а вот и..., а вот и ...., Виктор незаметно засыпает, и там, во сне, перед его глазами появятся фантастические существа в серебристых одеяниях, и странные люди, вечно спешащие куда-то, как и суетливый народ на железнодорожном вокзале, причудливые картины, какие-то красные и чёрные повязки, подзорные трубы, предметы, никогда не встречавшиеся ему раньше, внушительного вида памятниками с большими католическими крестами и с изображением девы Марии, стоящей в полный рост, как на красивом гаванском кладбище, перед его глазами там, во сне, возникает и бар, чаще называемом баром Хемингуэя, где Виктор некогда побывал, сделав несколько памятных фото, и выпил превосходный гаванский ром, памятуя, что в этом розового цвета всегда с многолюдными посетителями баре, внутри которого у барной стойки находится бюст самого Эрнеста Хемингуэя, бывал часто известный всему миру не только как обладатель Нобелевской премии, но и как создатель своего рецепта рома, получивший название "Hemingway Special", возникает во сне нескончаемая вереница событий, иногда самых невероятных. И уже утром, проснувшись, после такого колоритного сна, Виктор ощутит, что время жизни, как невидимая спираль, сжимается и разжимается, моментально скручивается и мгновенно раскручивается, пронизывает кожу, делая её шершавой, пожелтевшей, морщинистой, дряблой; время появляется молниеносно на долю секунды и тут же исчезает в светло - фиолетовом, пепельном воздухе, испаряется в небесной радуге, поглощается золотистыми лучами солнца.
И этим же утром Виктор улетит с аэропорта в Германию, а оттуда, перелетев всю Европу и Атлантический океан, прилетит в Рио-де-Жанейро, посидит у океана с Кларис Лиспектор, сидящей на прибрежном парапете вместе с книгой в руках и с собакой, смотрящей на знаментую бразильскую писательницу влюблёнными глазами, а через несколько часов Виктор, сев уже в самолёт другой бразильской авиакомпании, наконец, окажется в небольшом городе Южной Америки, чтобы, находясь на берегу величественного океана и глядя на божественное солнце, хоть на короткий миг уловить время, через которое, пусть мельком, высвечивается вся его прошлая жизнь вместе с далёкими предками, прибывшими из одного итальянского местечка в поиске благополучия и счастья. Только там, в старинном городке, с его латиноамериканскими жителями, с их красивой речью, богатой испанскими, итальянскими, португальскими словами, он, стоя на песчаном береге, держа в руках коралловый камушек, представляющий собой минерал арагонит, внутри которого, помимо того, что он миллионы лет пролежал на дне таинственного океана, скрыто время жизни микроскопических животных и растений, Виктор, ещё в большей степени приблизится к ощущению бесконечности времени, не имеющего ни начала, ни конца. И когда на него однажды, у самого океана, поздним вечером обрушится внезапно густой, сильный дождь, переходящий в ливень, которому, казалось бы, не будет конца, Виктор ещё раз ощутит бесконечность времени, потому что этот же свирепый ливень, безжалостно, беспощадно хлеставший его лицо, его тело, одежду, был и миллионы лет назад до его жизни и будет ещё миллионы лет после, когда он уйдёт в иной мир, а на берег приливы волн доставят новые водоросли, ракушки, жемчуга, мелкие и большие кусочки кораллов, поднятых из глубин древнего океана и запечатливших в себе лишь небольшую часть вечно стремительно летящего времени. Это ощущение стоит того, чтобы прилететь на другой конец земного шара и держать в руках реликвию времени, попеременно смотря на этот бесценный коралловый камушек и на латиноамериканское солнце, в лучах которого продолжает поглощаться время, думая о жизни далёких своих предков, о времени, в котором они жили, думать о своей прошлой и настоящей жизни, думая о вечном и наслаждаясь при этом всплесками прибрежных океанских волн, так и норовящими приблизиться к нему, как и он ко времени, и Виктор, чтобы доставить им такое удовольствие, как, впрочем, и самому себе, сняв с себя одежду, постепенно входит, погружается в океан, превращаясь в единое целое с ним, в единое пространство, и плывёт, плывёт а от многочисленных взмахов его рук взлетают брызги океанской воды, брызги бесконечного времени.