Простой участковый Стёпа Грубич погибал на рабочем посту. Это была бессмысленная и в целом никому не нужная смерть, как и бывает обычно на службе в полиции и вообще почти в каждой службе, придуманной человеком. Внутренне Стёпа давно понемногу готовил себя к жертве на благо общества. Но он никогда не думал, что всё произойдёт именно так. Приговорённый сидеть в кабинете знойным августовским днём, участковый Грубич медленно погибал от жары.
Казалось, жара переплавила тело Стёпы в мутную тёплую жижу, и теперь эта влага вяло просачивалась сквозь штаны и рубашку. Вяло, но неотступно. Маленькие капли пота собирались на лбу и носу, как щекотные мухи. Крупные капли пота ползали ленивыми змеями вдоль позвоночника. Лужицы пота плескались в подмышках. Рука, на минуту оставленная без движения на столе, отлипала от него с влажным звуком. Пот с щиколоток собирался в носках. Телефон отказывался реагировать на прикосновения размокших пальцев.
До конца рабочего дня оставалось ещё два часа, и Стёпа тоскливо прикидывал, как быстро он изойдёт потом до смерти и возможно ли такое вообще. В этот момент судьба и свела его с Павлюковой -- вздорной и странной женщиной, от которой вреда, однако, всегда оказывалось немного меньше, чем пользы.
- Я вам тоже тут человек! - заорала Павлюкова, войдя в его жизнь прямо через дверь кабинета.
Затем она вопросительно помолчала, будто давая возможность оспорить сей факт. Стёпа машинально отметил про себя, что гостьи хватило бы на целых три человека. Но ему доводилось видать людей и побольше, а эта хотя бы сумела протиснуться в двери. И, несмотря на подозрительно огромные, лохматые брови, бросавшие тень на лицо, она несомненно была человеком. Возможно даже - женского пола.
Поэтому Стёпа молча кивнул. А затем нашёл в себе силы добавить:
- Но всё-таки давайте по делу.
- Я - госпожа Павлюкова, а по делу записано тут! - радостно отозвалась посетительница и сунула Стёпе под нос пару густо исписанных листов бумаги.
Стёпа Грубич вздохнул, вытер потные ладони о брюки и принял бумаги из её рук. За неполные два года работы он изучил эту породу жалобщиц лучше, чем когда-либо хотел. Им всегда мешали соседи, потому что у соседей были коты, собаки, дети, ремонты, ссоры, пьянки, возмутительный секс - словом, жизнь. А чужая жизнь всегда мешает какой-нибудь тётке.
И то, как высокопарно представилась эта баба, не сулило вообще ничего хорошего. Звучит-то как гнусно -- "госпожа Павлюкова"! Судя по тону, это была не меньше, чем троюродная тётка жены прокурора. Или сама жена. Или даже сам он, то есть она, то есть оно -- начальство из прокуратуры. Впрочем, тогда бы дверь открылась с ноги...
"А участковый всё-таки тоже человек!" - с обидой подумал Грубич, медленно и нехотя вчитываясь в жалобные листки.
Тем временем посетительница покружила немного по кабинету, что-то жужжа на ходу, и присела на свободный клеенчатый стул, предназначенный как раз для мух и посетителей.
Дочитав последние строчки, Стёпа встряхнул головой и тяжко выдохнул:
- Павлюкова, вы это серьёзно?
- Да что я?! Главное, что он, падлюка, это всё говорит совершенно всерьёз! - взвилась Павлюкова.
- Значит, ваш гражданский муж...
- Гражданский сожитель мой, точно!
- Ваш гражданский муж сеет межнациональные козни...
- Розни!
- Тут всё-таки... да, в заявлении сказано "козни"...
- Ну ошиблась на букву... Вы ухватитесь за суть!
- ... и высказывает об инопланетных гостях оскорбительные ксенофобские слова, разжигая вооружённые конфликты с дружественными цивилизациями нашей галактики?.. - осторожно ухватился за суть Стёпа.
- Ну ладно, - обиженно кивнула Павлюкова. - Не надо этой вашей иронии! Хорошо, тут я перебрала. Вряд ли дело дойдёт прям до вооружённых конфликтов...
Стёпа тихо замычал, провел ладонью по своему мокрому лицу и стряхнул собранный урожай пота на листы заявления.
- Ну да! - подскочила Павлюкова. - Конечно! Как вообще можно в таких нечеловеческих условиях?!
С этими словами она метнулась к окну и -- прежде, чем Грубич успел объяснить, что перекошенные рассохшиеся рамы, двадцатилетний накопительный слой краски и зимнее утепление 70-х годов делают открытие окна физически невозможным -- с хрустом распахнула его.
Должно быть, воздух на улице в это послеобеденное время прогрелся градусов до сорока. Но в сравнении с предсмертным жаром кабинета он показался Стёпе освежающим морским ветерком. А когда Павлюкова ухватила со стола папку с файлами и принялась размахивать ею со скоростью и мощью промышленного вентилятора, Стёпа практически прослезился. Ему показалось - да нет, он мог бы поклясться! - что фигуру Павлюковой озарило в этот момент нездешнее светлое сияние, и что ангелы божьи тихо и сладко пропели что-то с развесистой люстры под потолком...
- Во, пошёл кислород! - кивнула посетительница спустя пару минут. - А то тут у вас, господин участковый, прямо угореть можно...
Стёпа осторожно отобрал у неё папку и взглянул на окно, пытаясь избавиться от смутного ощущения, что оно и открывалось-то изначально совсем не в ту сторону.
- А насчёт сожителя моего, - продолжила Павлюкова, - я же понимаю, вижу, как вы рот-то кривите... Ну, мужская солидарность, ну, лень ходить по дворам - всё понимаю! Но правда, провели бы вы с ним беседу, а? Я повлиять не могу, не справляюсь. А он болтает и болтает, уже до угроз дело дошло! Ладно, соседи у нас - твари, перед такими не стыдно. Ладно, эти понаехавшие пучеглазые, потерпят как-нибудь! Но вот сейчас в городе конференция крупная идёт, вдруг кто услышит... перед инопланетными гостями очень неудобно получится! А вы бы просто одну маленькую беседу с ним, просто припугнуть, да?
- Беседу? - переспросил Стёпа, заворожённо следя за тем, как лохматые, похожие на породистых хомяков брови Павлюковой шевелятся на лице в такт её речи.
- Между нами говоря, мне тоже приятнее люди. Мне вот кассиане, как и евреи, никогда не нравились, - призналась Павлюкова, доверительно понизив голос. - Но это же не повод! Мы всё-таки живём в Одессе. В городе межпланетного интернационала! А этот несёт такое... "выродки Вселенной", "поганят грязными щупальцами нашу святую землю", "деды с ними воевали, а мы добьём"... ну, там всё записано у меня, сами видели. Дичь!
- Дичь! - согласился Стёпа охотно.
- Вот и поговорите с ним, по-человечески так... Да?
Внутренний Стёпа Грубич продолжал орать во внутренней пустоте "Дичь! Дичь! Просто вышвырни за дверь эту идиотку!". Но внешний Стёпа понимающе кивнул Павлюковой и вежливо проговорил:
- Одну беседу я проведу. Тем более, вы тут указываете, что сожитель ваш -- ранее судимый, без одесской прописки... Прямо напрашивается на беседу. А вам -- спасибо за сигнал, госпожа Павлюкова!
Посетительница рассыпалась в благодарностях и встала, чтобы уйти. Молодой участковый поздравил себя с победой. Это был первый случай в его работе, когда пришлось иметь дело с откровенным, законченным психом. И Стёпа не вышел из себя, не наорал, не скатился до оскорблений -- а значит, счастливо избежал потока жалоб в высшие инстанции. Психи, к несчастью, имели все права здорового человека, пока их не закрывали в дурдоме. И проверки по заявлениям психов на безучастность участковых проводились даже суровее, чем по всем остальным. Похоже, так начальство пыталось вбить в голову младшим сотрудникам: если вдруг ваша проблема становится нашей проблемой -- пощады не ждите!
А теперь проблема мирно покидала кабинет. В дверях Павлюкова обхватила себя руками под грудью и встряхнула, поправляя какую-то бабью амуницию под одеждой. Этот типичный женский жест в её исполнении выглядел так, будто она поправила на себе плохо сидящий костюм человека, надетый поверх собственного, иного тела.
- Спасибо вам! - кивнула она Стёпе на прощание. - За то, что вы так вот... по-человечески! Что бы ни говорил этот мой гадский сожитель, а всё-таки я тоже ведь человек! Хотя и только наполовину...
На последних словах Павлюкова улыбнулась -- и от этой улыбки неожиданно трогательно похорошела.
- Понимаю! - от души соврал Стёпа.
До конца рабочего дня оставалось чуть больше часа. А там можно будет выбежать из кабинета, домчаться до своей квартиры, скинуть с себя одежду, липнущую к телу, как целлофан, и долго-долго стоять под прохладным, тугим, освежающим душем... В сущности, это было единственным, что Стёпа Грубич сейчас действительно понимал.