Всё многообразие разумной жизни во Вселенной подчинено главному правилу: размножайся - или вымри. Поэтому разумные существа не только делают покупки, голосуют на выборах и убивают друг друга, но и бесконечно почкуются, ветвятся, делятся, совокупляются, то есть всеми доступными средствами продолжают свой род.
А способы размножения, как ни крути, можно свести всего к двум вариантам: либо ты способен завести потомство сам с собой, без посторонней помощи (что, согласитесь, очень удобно) - либо тебе понадобится для этого компания (что менее удобно, но зачастую гораздо приятнее и приводит к новым интересным знакомствам).
В желчной, но довольно справедливой монографии профессора Пиццы под названием "Проклятье размножения" (в некоторых уголках Вселенной она более известна как "Грёбаное размножение") отмечено, что расы, размножающиеся неполовым путём, характеризуются полным отсутствием чувства юмора. Из чего профессор делает вполне логичный вывод, что чувство юмора вообще зарождается только там, где разумным существам ради продолжения рода приходится проделывать друг с другом довольно странные вещи и при этом не сходить с ума от ужаса и неловкости (конечно, это касается только случаев, где один партнёр по размножению не откусывает предварительно голову другому; парадоксальным образом отсутствие головы у одного из партнёров позволяет не прибегать к чувству юмора в процессе размножения и вообще полностью снимает чувство взаимной неловкости, но даже желчный профессор Пицца признаёт, что с головой оно всё-таки... цивилизованнее).
В жизни разумных цивилизаций, обречённых на половое размножение, профессор выделяет (помимо неуместного чувства юмора) две основные проблемы. Первая состоит в неразумном преобладании полового вопроса над всеми прочими и в полном отрицании этого. Профессор приводит сотни вопиющих примеров, когда вместо того, чтобы просто предложить сексуально привлекательной особи совокупиться и продолжить род, её повышают по службе, поощряют материально или даже избирают главой правительства (хотя очевидно, что последнее имеет смысл только у народа ду-ду, где глава правительства лично оплодотворяет каждый тюбик с потомством).
Вторая глобальная проблема сводится к равноправию (или к неравноправию, это уж как сложится) полов. На родной планете профессора Пиццы самцы давно уже добились признания их полноценными членами общества. Инкубаторы освободили их от круглосуточного высиживания яиц, а закон избавил от традиции таскать огромные радужные хвосты для услады глаз озабоченных самок.
Нечто похожее происходило в своё время в жизни каждой цивилизации. На определённом этапе развития народ, разделённый сперва природой, а затем - выдумками жрецов и прочих идиотов, в конце концов сливался в единое целое, и каждый пол обретал заслуженное уважение. Впрочем, случались и сбои.
Например, яростные межполовые войны на планете Я-Я продолжались уже десятки поколений, и затухали они только вынужденно, когда учёные, не успевая пополнять ряды клонов, требовали передышки.
На планете Их раз в несколько поколений жёсткий матриархат сменялся ещё более жёстким патриархатом, и выйти из этого бесконечного цикла удалось лишь однажды. Однако в едва установившемся хрупком равновесии немедленно объявился некий мудянин, напомнивший обеим сторонам об исторических обидах, кровавых жертвах и памяти предков. Среди вновь вспыхнувшей взаимной резни хотели было казнить для порядка и мудянина, но он, как водится, вовремя затерялся в гуще событий.
И совсем уже полная неразбериха творилась на трёх планетах, оккупированных расой Кукурт. Сложный ритуал размножения кукуртов подразумевал поэтапное слияние 73-х особей, каждая из которых принадлежала к особому полу (и это не считая 74-й - разумной слизи, которая подключалась на финальном этапе, но без неё дело никак не шло). При этом 13 полов доминировали с начала времён, как интеллектуально более развитые. Ещё 40 получили равноправие в процессе борьбы за него. Остальные 20 полов кукуртов вели аккуратную борьбу за свои права, но главной целью, пожалуй, было ни в коем случае не победить. Разумная слизь и вовсе объявила себя доминирующим полом, правда доминировала вяло, ничего при этом не требуя, поэтому на всякий случай никто не оспаривал.
На этом фоне Земля выглядела вполне рядовым случаем, так что в блестящем научном труде профессора Пиццы ей было посвящено всего пару десятков строк. Профессор вкратце излагал историю многовекового домашнего заключения земных женщин и справедливо полагал, что до определённого момента это было залогом выживания вида. Общеизвестно, что самец человека крайне ленив и не отличается долгой памятью. Поэтому только проголодавшаяся раздражённая самка была способна вытолкать его из дому на поиски пищи. Самки также следили за тем, чтобы каждый самец, добыв пищу, ничего не перепутал и вернулся к вечеру именно в тот дом, из которого был изгнан утром. И, наконец, именно самки поднимали тревогу, если глупый самец, заплутав, вообще забывал вернуться домой, а кому охота пропасть без вести так, чтобы соплеменники даже не вспомнили?
По версии профессора Пиццы, конец многовековому домашнему заключению женщин положило изобретение мобильного телефона. Именно с этого момента человеческая самка смогла контролировать самца и неутомимо напоминать ему о том, кто он такой, где и с кем живёт, сколько и чего он должен добыть - и отныне ей вовсе не нужно было для этого постоянно поджидать его дома. Женщины Земли освободились и, прихватив мобильные телефоны, вышли на улицы городов. Человечество затаило дыхание, приготовившись узреть великие свершения, гениальные открытия и славные подвиги своей прекрасной половины... но дамы передёрнули плечами и отрезали:
- Ну освободились, ну вышли! Чего пялиться-то? Мы вообще пока только за покупками! Захотим - и обратно зайдём!
В то же самое время особи вроде Лидии Петровны Павлюковой (к рассказу о которой нам давно пора вернуться) игнорировали достигнутое равноправие, предпочитали считать себя женщинами слабыми, несвободными, глубоко угнетёнными - и находили в этом истинное счастье.
Девизом Павлюковой была довольно избитая фраза о том, что за спиной каждого великого мужчины стоит великая женщина. И хотя сама Лидия Петровна была настолько велика собой, что любой мужчина нормальных размеров стоял бы, скорее, на фоне неё... но в любимую фразу она верила свято, своего сожителя Павлюка обожала и никогда бы не посмела затмить его хоть чем-нибудь! Другое дело - немного подтолкнуть его великую спину к заслуженному величию...
Павлюковой не следовало ходить к участковому. Этим она нарушила с десяток строжайших директив о неразглашении, и что гораздо хуже - она глубоко огорчила драгоценного Павлюка. Но в городе заваривалась такая интересная каша, а Павлюк был так удручающе скромен, так великолепно скромен, так божественно скромен!... что слишком велик был риск умереть, так и не показав миру всю меру этой безбрежной скромности. Так разве не для того за его спиной стояла великая женщина Павлюкова?!
Эдуард Кристофорович Павлюк, со своей стороны, не испытывал ни малейшей тяги к величию. Вообще вся его гигантомания сводилась к увлечению Павлюковой, в остальном же он предпочитал довольствоваться малым: крошечные порции еды, крошечные кофейные чашки, крошечные стеклянные фигурки, собрание которых украшало все поверхности в доме, и крохотная квартира со слишком большой на его вкус гостиной, но с габаритами Лидии Петровны всё же приходилось считаться...
Сидя в этой самой гостиной, Павлюк услышал, как настенные часы пробили девять раз, и с грустью отметил, что они с Павлюковой уже ровно двое суток демонстративно не разговаривают друг с другом. Лидия Петровна, как и положено угнетённой женщине, демонстративно покорно протирала его стеклянную коллекцию, что весьма угнетающе действовало на нервы. Наконец, Эдуард Кристофорович не выдержал, хлопнул рукой по подлокотнику кресла и раздражённо выпалил вслух фразу из диалога, который они уже несколько часов вели мысленно:
- А я говорю - не придёт!
- А я говорю - придёт! - радостно парировала Павлюкова. - Прибежит как миленький! Оттудава его погнали - раз. Погнали из-за нас - два. Да и любопытно ему станет - три.
Павлюк собрался было возразить, но в этот момент Лидия Петровна дёрнулась к форточке, потянула носом воздух и сообщила деловито:
- Уже почти тут. Поставлю-ка я чайник, да? А ты не спи, встречай! Но тольк сразу всё не вываливай...
В этот самый момент Игорь Укойко и Стёпа Грубич, справившись, наконец, с калиткой на входе, углубились во тьму под аркой. Это был один из тех одесских дворов, где изначальная скучная геометрия проросла множеством палисадников, пристроек, надстроек, сарайчиков, гаражей и навесов, будто старый дом постепенно срастался с самим собой, заполняя пустое пространство. Один из тех дворов, где неизвестно кем посаженные виноградники хищно наползают со всех сторон, не зная ни подкормки, ни подрезки, и щекочут зелёными усиками детей, и выламываются крепкими корнями из-под асфальта - опасные ловушки для чужаков, незнакомых с местным рельефом. Один из тех дворов, где простыни на верёвках колышутся, как привидения, поэтому однажды научившись в детстве их не пугаться - не боишься уже ничего и никого (кроме, разумеется, мамы). Один из тех дворов, где в каждой квартире кто-нибудь да считает своим долгом незаметно контролировать пространство, поэтому на каждый стук калитки, отзвук голоса, шелест шагов - едва шевелится уголок занавески в каждом окне, и любой, кто входит во двор, немедленно ощущает на себе взгляды десятков скрытых пар глаз... вполне дружелюбных, но до того любопытных, что затылку щекотно.
Всё так и было в этом вполне обычном одесском дворе. За исключением того, что наблюдающих за Игорем и Стёпой глаз были не десятки, а сотни. Правда, большая часть этих глаз принадлежала одному существу, так что волноваться тут совершенно не о чём.
Великолепная интуиция не подвела Стёпу и на этот раз: по огромным бюстгальтерам, осеняющим один из палисадников, словно паруса или парадные флаги, он безошибочно вычислил место обитания Павлюковой.
- Втор-рого такого размера в городе нет! - уверенно кивнул он.
Игорь, который с трудом верил в существование даже одного такого, вынужден был согласиться.
Они остановились было у входа в крохотный палисадник для краткого совещания перед боем и даже попытались разыграть в лицах предстоящий суровый допрос, но едва Игорь дошёл до коронного "А тогда я ему такой - слышь, ты! Тоже мне!", как дверь квартиры распахнулась и в квадрате света на пороге возник Павлюк, силуэтом поразительно похожий на пришельца, какими их изображали в "Секретных материалах".
Впрочем, друзья были всё ещё достаточно пьяны, чтобы не заметить этого сходства. Важно кивнув друг другу, они последовали за хозяином, который увлёк их внутрь приглашающим жестом. Из, кажется, двадцатисантиметрового коридора они шагнули в гостиную, где на целых несколько минут застыли, изучая блестящую во всех смыслах коллекцию Павлюка.
- Игорь, - сказал, наконец, Укойко, протягивая руку хозяину дома. - Журналист. И не стыжусь!
- Эдуард Кристофорович, - ответил тот, одобрительно кивнув. - Павлюк. И правильно делаете!
- Что? - переспросил Игорь, покачнувшись.
- Да пока - практически всё. Но там видно будет. Да вы присаживайтесь! Рад, что зашли. И с товарищем вот... А что же вы, Стёпа, со мной уже не здороваетесь? Обидел чем?
Стёпа и правда чувствовал сейчас одну только обиду, но стыдную, детскую, и сам это понимал даже сквозь опьянение. Ну нельзя же сказать взрослому, постороннему и незнакомому почти человеку обиженным голосом, как мальчик из детского фильма: "Эх, ты...". Но внезапно оказалось, что можно.
- Эх, ты! - закричал Стёпа и, плюхнувшись в кресло, принялся размахивать руками. - Да что ты за человек такой? Да зачем вообще, а? Зачем эта Павлюкова твоя, зачем топор твой дурацкий?! Я, может, свою работу люблю! Я, может, последний участковый тут, который свою работу любит! Любил... Эээ, да о чём с тобой говорить... Жучила! Пойдём, Игорь! Не с кем тут говорить...
Стёпа уже приподнялся в кресле, но тут тощий и хрупкий с виду Павлюк с неожиданной силой ухватил его за плечи и усадил обратно.
- Будет вам ваш участок, Стёпа! Не горячитесь! - успокоил он. - А за топор - уж простите. Я ведь от души... А Лидия Петровна, интриганка, растрепала.
- Будет участок? - переспросил Игорь, ухватив главное. - Восстановите что ли? Есть концы?
- Нет, ну восстановления на прежней работе я вам никак не устрою, - развёл руками Павлюк. - Но участок...гхм... участок работы будет практически тот же. И даже, в некотором смысле, гораздо шире, как и полномочия...
Но не успел Стёпа простодушно обрадоваться, а Игорь, по привычке, заподозрить неладное, как Эдуард Кристофорович перебил сам себя, вскричав "Однако, пора!", и развернулся к ним задом, а лицом к телевизору, напряжённо переключая пультом каналы.
- Футбол у него там что ли? - тихо спросил Игорь, присаживаясь во второе кресло, поближе к Стёпе.
- На связь выходит! - пробасил шёпотом почти женский голос из-за его плеча, и Павлюкова протянула друзьям две огромных дымящихся чашки. - Чайку накатите! А то так-то, я гляжу, уже накатили-то... - она подмигнула им, отчего одна мохнатая бровь на секунду закрыла почти половину лица.
Затем, прихватив табурет, женщина пристроилась поближе к Павлюку и экрану телевизора.
- Бро-ви! - отчаянно произнёс Игорь одними губами, глядя на Стёпу.
- Я знаю! - закивал Стёпа тоже беззвучно.
От того, что не один он теперь лицезрел Павлюкову, что есть теперь ещё один очевидец роскошных телес и невероятных бровей, на душе у Стёпы потеплело. А от первых же глотков чая, роскошного и душистого, явно дорогого и заваренного с умением, отпустило окончательно.
В гостиной тем временем разыгрывалось презабавное представление. Павлюк, видимо, отыскал-таки нужный ему канал, где некоторое время показывались только аляповатые жёлтые звёзды на синем фоне, как в заставке для вечерней детской передачи. Затем на экране появился улыбчивый дружелюбный дядька, который и правда вполне мог бы вести детскую передачу и даже, может быть, именно это и делал, но только на каком-то невыясненном языке.
Эдуард Кристофорович и Лидия Петровна кивали, поддакивали и временами возражали, будто дядька с экрана обращался прямо к ним, а в какой-то момент Павлюк пробормотал:
- Да, конечно. Пусть уже тоже подключаются к беседе...
И щёлкнул пультом, и дядька заговорил по-русски.
Передача продолжалась (хотя и оказалась совсем не детской, а скорее - каким-то обзором международной политической обстановки), хозяева дома продолжали общаться с телевизором, и в какой-то момент Игорь даже присвистнул от восхищения и прошептал Стёпе:
- Психи, конечно. Но ты смотри, как ловко они вставляют реплики! Наверное, не первый день тренируются...
Стёпа кивнул озадаченно. Ведущий на экране как раз пояснял, что конференция по мирному урегулированию должна пройти непременно в оговоренный срок и на означенной территории, а Павлюк поддакивал и заверял, что всё будет устроено в лучшем виде, что беспокоиться не о чём. И странное дело, но спьяну казалось, и даже почти верилось, что этот экранный дядька прислушивается к Павлюку, а временами - глядит поверх его головы, прямо на Стёпу.
Ощущение было не из приятных, да и тихо посмеивавшийся Игорь вдруг посерьёзнел и сказал очень тихо и чётко:
- Странные они чудики. И в чае, кажется, что-то было такое... не чайное, в общем. Давай-ка смываться.
Стёпа радостно закивал головой. Они синхронно примостили опустевшие чашки прямо на пол, приподнялись и двинулись к выходу, пригнув головы, как под обстрелом. К несчастью, Стёпа на ходу умудрился смахнуть локтем пару стеклянных лягушек, застывших в объятии на самом краю этажерки. Игорь, неведомым чудом успевший подхватить их ладонью, пригнулся ещё ниже и сердито погрозил другу кулаком. Стёпа виновато развёл руками, едва не сшиб при этом с полки ещё десяток стеклянных животных и съёжился под яростным взглядом Игоря.
- Да они у вас больные! Или пьяные? На вид совершенно неадекватные! - сурово произнёс дядька с экрана, перестав улыбаться, и ткнул пальцем в Стёпу: - Эй, вы! Подойдите поближе!
- Да разволновались просто, - не моргнув глазом соврала Павлюкова и добавила уважительно: - Всё-таки - такая честь! Тут любой разболеется от волнения...
Подскочив к Стёпе, она подхватила его, как взрывная волна, и подтащила к экрану, сердито шепча на ходу:
- Ты кивай и на всё соглашайся, потом разберёшься!
Стёпа устало подумал, что и не планировал с телевизором спорить, но тут ведущий снова заулыбался и спросил:
- Стёпа Грубич, значит?
Бывший участковый, безошибочно распознав командный голос, автоматически кивнул и вытянулся по стойке "смирно".
- Значит так, Стёпа, время связи ограничено, детали изложат связные, они в курсе дела. Город ваш нам подходит, точка равноудалённая от обеих сторон, так что этот вопрос решён. Конференция по мирному урегулированию и разоружению пройдёт по-вашему в марте. Время есть, но хорошо бы не затягивать. Предупреждаю, что возможно всякое, вплоть до террористических атак и грязных провокаций, но надеяться будем на лучшее. И на вас! Больше на вас, чем на лучшее. На оборудование штаба даю по-вашему неделю, средства уже переведены. Штат не раздувайте, одного сотрудника я направлю вам лично. Павлюк будет вашей правой рукой. Этот вот... - тут экранный командир впервые запнулся.
- Игорь, - подсказал Павлюк с улыбкой. - Игорь Укойко. Журналист. И не стыдится!
- Это хорошо! - одобрил дядька с экрана. - Нам понадобятся такие, которые не стыдятся. Этот, значит - будет вашей левой рукой. А Павлюкова - третьей рукой.
- А четвёртую руку можно? - неожиданно спросил Игорь, заговоривший в основном для того, чтобы убедиться в реальности происходящего.
- Можно, - легко согласился дядька. - Но давайте договоримся - не больше пяти!
- Пять - это по-божески, - кивнул Игорь.
- До связи, - отрезал собеседник с экрана и добавил чуть мягче: - Удачи! Добрых Жэ и постоянного Пи!
После чего экран мигнул - и засветился прежней звёздной заставкой. Некоторое время четверо в комнате настороженно переглядывались, ожидая реакции друг от друга.
- Не знаю, как там с добрыми Жэ, а вот постоянный Пи я сегодня отчётливо наблюдаю! - с чувством произнёс Игорь в затянувшейся тишине. - Короче, спасибо за цирк, нас впечатлило, и за чаёк благодарствуем, но время позднее - пора и по домам...
- А участок? - упрямо и мрачно спросил Стёпа, глядя в экран. - Участок мой как же?
- Об участке завтра поговорим, - отозвался Павлюк. - И правда, ребята, ступайте пока, успокойтесь и отоспитесь. Только вы, Стёпа, домой не ходите! Вас там ждать могут.
- А куда же мне ходить? - взвился Стёпа.
- К нему вон, - кивнул Павлюк, указывая вслед Игорю, уже пробиравшемуся вон из странной квартиры, и улыбнулся неожиданно лихо. - К левой руке. А правая и третья, стало быть, пока подготовят к передаче ваш заветный участок.
Звёзды в ясном ночном небе замерцали неожиданно ярко, будто приблизились, чтобы незаметно подслушать.
- Добрых Жэ! - напутствовал дружелюбный Павлюк.
- Нет уж, лучше полного Пи! - издевательски ответствовал Игорь.
- Бред собачий! - весело выкрикнули друзья одновременно, покидая тёмную арку двора и чувствуя, как окончательно отпускает липкое опьянение, удушливый день и странный кошмар павлюковского дома.
Стёпа пообещал себе, что завтра же выбросит из голову всю эту странную историю и начнёт потихоньку подыскивать другую работу. Но заночевать он всё-таки решил на диване у Игоря. И очень правильно сделал.