Аннотация: По прошествии Праздника Великого Солнца, за несколько дней до которого был разрушен зловещий Чёрный Город, начинается самый безмятежный и спокойный период жизни Эйры эн Кассидар, за время которого она живет и обучается у Верховного Жреца, чтобы по прошествии этого времени и еще двух лет, как было уговорено и рассчитано заранее, выполнить свою миссию и спасти свой род. А в это время во внешнем мире происходят весьма любопытные события: родной брат Эйры Анокс, так и не сумевший победить в себе связь с Тьмой и раскаяться за все прошлое, строит самые изощренные планы, чтобы вернуть себе и роду своего отца расположение лютого Турана-Волка и предпринимает попытки увезти сестру со Священного острова, а верховный государь-наместник Даарии Аммос Третий негодует, узнав, что фальшивая грамота с поддельной подписью и печатью его троюродного брата Анока Второго, где он якобы отказывается от власти над страной и передает ее целиком Аммосу вместе с правом изменить изданный три сотни лет тому назад Основной Закон, уничтожена.
Арктическая сага. Книга вторая: Ученица Дэвы
Глава I. Сожженная подпись
Небо быстро темнело, покрываясь наплывающей с запада огромной сизой тучей, в недрах которой временами гремело и вспыхивали разрозненные молнии, похожие на невиданные сияющие нити, тенета или изогнутые стрелы. Двое вспотевших, запыленных всадников в длинных узорчатых плащах-накидках цвета морской волны, наброшенных поверх непроницаемых для стрел и секир рубашек-диард и плотных дорожных штанов, во весь дух гнали лошадей по широкой, пыльной дороге, ведущей из Далбоса к самому большому и главному городу Даарского царства, раскинувшемуся в долине между пятью высокими холмами - Авлону. В длинных светлых волосах одного и иссиня-черных, как вороново крыло - другого всадника гулял ветер, развевая их в разные стороны, как конские гривы. Только бы успеть вернуться домой до того, как начнется гроза...
Слава Богам, ливень с грозой начался, когда гонцы уже приближались к главным городским воротам, покрытым мощной аберразовой броней. В сгустившихся сумерках, то и дело прорезаемых молниями и оглашаемых могучими, как удары молота рукой какого-нибудь из древних, канувших в вечность исполинов, громовыми раскатами, с большим трудом было видно, как не спеша раскрылись массивные ворота и два дюжих парня оказались на мостовой, выложенной лучшей во всем государстве эрсигонской плиткой.
Городские жители в большей своей массе уже скрылись в домах, кабаках и других зданиях, спасаясь от непогоды, не было видно даже животных, кроме нескольких одиноко бродивших по улицам бездомных собак и кошек, поэтому возвращение двоих запоздалых путников не ознаменовалось никаким лишним шумом и гамом. На самом подъезде к дворцу верховного правителя Даарского царства, которого с чьей-то легкой руки все почему-то втихаря или открыто называли царем-наместником, гонцы спешились, передали жеребцов конюху и, разминая затекшие ноги, направились во внутренний двор, чтобы через главный вход пройти прямо в покои государя Аммоса. Но этого, увы, решительным молодцам сделать не удалось: примерно на середине двора их остановила крепко сбитая и совсем еще не одряхлевшая старуха в не пропускающей воду черной накидке до пят, таком же черном платке и с большим медным чаном в руках.
- Куда это вы претесь, такие упыхавшиеся и немытые? - заворчала на них бабка, сверля их глазами и сердито шмыгая большим носом с двумя бородавками, с которого на устланную нежно-бирюзового цвета плиткой землю капала противная дождевая вода.
- Ты чего, Нагайдиль? - обратился к ней светловолосый. - В потемках не узнала? Мы гонцы Его Великолепия, вернулись только что из поездки. Я Ставрон, а это Антарх. - Да узнала я вас, узнала, - скрипучим голосом ответила им Нагайдиль. - Но вы же знаете указ царя Аммоса - с грязью на сапогах, мокрыми и в дорожной пыли в его дворец не входить! Так что идите в мойку, и поживее!
Гонцы замялись, соображая, как тогда поскорее донести весть до государя, если эта вредная старуха загонит их сейчас мыться. - Ну, в мойку, так в мойку, - решил за двоих Антарх, опережая своего напарника. - И мудреца нам пришлите.
- А на что вам мудрец? - с немалым удивлением в голосе и взгляде спросила бабка. - Он ведь не мойщик. - Да так, передать кое-что. Ты же умная, Нагайдиль, и знаешь, что мудрец Герион ближе всех к нашему государю и пользуется его милостью уже много лет, так что, пока мы отмываемся с дороги, пусть сам от нас ему весть и передаст. А то, боюсь, не сносить нам обоим головы, если запоздаем и попадемся под горячую руку.
- А если не хочешь позвать нам Гериона, давай сама тогда сходи за нас к Его Великолепию и передай весть, - добавил Ставрон и самодовольной улыбкой.
- Нет, нет, вы чего? - испуганно заморгала глазами старуха. - Наш светлый государь сердит на меня, за то, что я кого ни попадя в мойку отправляю и вином из его погребов напаиваю, если особо требуют. Если он и сейчас это узнает, тогда уж мне не сносить окаянной головы. А ну, погодите-ка, сей миг я вам мудреца вашего разыщу. Идите пока в мойку, вот вам корыто.
Она поставила медный чан на плитчатый настил и почти бегом, схватившись руками за голову, побежала в небольшой, но роскошный и выстроенный на совесть прямо около государева дворца домик, где жил этот самый мудрец по имени Герион. А измотавшиеся в дороге гонцы схватились за чан и отправились к небольшой деревянной постройке недалеко от внутреннего двора Аммосовых владений, с трубой наверху, из которой шел горячий, почти прозрачный дым от хорошего палового дерева и временами вылетали искры, и скрылись в ней, хлопнув дверью.
Через некоторое время к ним в мойку постучался невысокий длиннобородый мужчина в темно-синем, расшитым золотыми нитями балахоне. Это был известный столичный мудрец и весир его Великолепия Аммоса Третьего по имени Герион Апраксид.
________________________________
В большом, искусно отделанном лучшими столичными и заморскими мастерами царском покое пахло ладаном, ванилью и пихтовой смолой. Первые лучи солнца едва проникали внутрь через толстый слой прозрачной разноцветной мозаики на трех больших окнах со скошенными углами - по настоятельному совету славинского мастера-зодчего и поделочника Богодара, который терпеть не мог ни прямых, ни острых углов и даже столы предпочитал круглые, овальные либо с косыми либо закругленными краями. Какое-то древнее поверье или, скорее, суеверие, как считали государь и его подданные, оказалось сильнее разума этого человека, упрямо считавшего, что "резкие углы" обязательно навлекут всякие беды и хвори, но только Основной Непреложный Кодекс и все последующие законы, написанные, установленные и закрепленные предшественником Его Великолепия Аммоса Третьего, не давали никому возможности лишить упрямца жизни.
Государь Аммос Третий, прямой потомок Энноса Великолепного (если говорить точнее - его внук по отцу) и, как из этого следовало, айха от крови до кости, полулежал на роскошном терладине, накрывшись пуховым одеялом из мягчайшей, тонко выделанной шерсти горных коз, коих выращивали и пасли обитатели Центральных Гор из немногочисленного и оттого воинственного и неподкупного племени ладдоров, а его ноги, красные и припухлые от давней, известной только ему и его лекарю хвори, были опущены в широкую и глубокую золоченую посудину с горячей водой, щедро приправленной жгучими порошками из заморских южных трав, древесных листьев и плодов. Все было ладно у государя Аммоса, вот только ноги его болели уже годов шесть или семь, да и старость одолевала его куда быстрее, чем других представителей народа айха и многих местных племен, славившихся долгожительством. Знающие люди поговаривали, что жизнь становится короче и хвори одолевают быстрее тех, кто создает семьи и рождает детей от своих же родственников, пытаясь сохранить чистую кровь как титул рода, а одна из жен отца Аммоса, третья по счету после загадочной смерти первых двух, была его двоюродной сестрой. Если дело так пойдет дальше, то через лет тридцать-сорок, а то и раньше, достославный государь могущественной Даарии (объединенной и начавшей процветать, походу говоря, после разрухи благодаря усилиям и мудрому правлению все того же предшественника Аммоса - сына ненавистного его отцу и ему самому "полукровки" Эйрада) станет немощным и будет вынужден передать власть над огромной страной своему сыну Аману, человеку бесталанному и недалекому умом. А остальными законными детьми Аммоса Третьего были пять дочерей, которым наследовать власть не полагалось.
Был и другой выбор - передать власть и наследство своему племяннику Иллиру, сыну одной из его сестер - человеку умному, образованному, расчетливому и несколько жестокому, но уж лучше, думал стареющий царь, правит его племянник, чем родной сын-дурак. По крайней мере, как прикидывал Аммос, правление Иллира все же обещало быть не таким жестоким, кровавым и вместе с тем попустительствующим всяким порокам и разврату, как "темные времена" власти рыжебородого предка, развалившего славное государство почти до основания, вызвавшего насильственным внедрением религии, коей придерживались айха, волны "языческого" бунта, но ближе к концу жизни самого обнаруженного молящимся на идолов языческих божков, и перессорив между собой почти все арктоарийские племена.
Итак, значит, Иллир. Но для того, чтобы Иллир получил власть над Даарией, он должен получитькак можно скорее, а если промедлить, то он станет наместником далекого северо-западного города Эрсигона и прилегающих к нему земель и "выковырять" его оттуда будет куда тяжелее. А для того, чтобы передать свою власть Иллиру, неважно, сейчас или потом, ему, доброму дядьке Аммосу Третьему, нужно было немедля получить в свои руки особую грамоту с личной подписью его троюродного брата Анока, свидетельствующей об его официальном отречении от законной власти над всей Даарией. Без этой грамоты с подписью и печатью Анока, покинувшего Авлон более сотни лет тому назад, государь Аммос, к своей великой досаде, лишь формально назывался правителем Даарии, а фактически являлся всего лишь верховным Наместником, который по собственной воле, не посоветовавшись об этом с настоящим правителем, не может ни сложить с себя бремя власти, ни передать ее кому-либо из своих родственников или потомков. И, что более всего бесило Аммоса и некоторых его подданных, он вынужден был придерживаться законов, изданных ненавистным родственником на основе Непреложного Кодекса, изданного почти триста лет тому назад, и отвечать перед ним за их нарушения, а менять их содержание и издавать новые по своему желанию, без одобрения истинного законного правителя Анока, он не мог.
Неожиданное заявление одного из подданных, Ранхема из племени секенаров, о спасительной грамоте, подписанной самим Аноком Вторым, сперва немало обескуражило царя-наместника. Неужели этот зарвавшийся монашествующий самодур-консерватор, наконец, одумался и понял, что государство не может уже существовать на этом старом хламе и ждет перемен, нового Основного Кодекса, новых законов и нового правителя, молодого, сильного и умного? Потом собрался с духом и отправил двоих юношей-гонцов из своей свиты, Ставрона и Антарха, в город Энивад-Сар-Танатур, где, по словам Ранхема, хранился заветный документ.
- Эй, Санна, подлей-ка мне еще кипятку, - приказал государь Аммос своей няньке, которая сидела неподалеку на резном деревянном табурете о трех ножках. - И перцу подсыпь.
Молодая, по айха-арийским меркам возраста и длины человеческой жизни, женщина в длинном одеянии темно-багрового цвета и повязанном набекрень платке без единого слова и даже без улыбки подошла к нему с лакированным металлическим кувшином, в которую был налит кипяток, в одной руке, и хрустальной розеткой, полной жгучего красно-коричневого порошка - в другой.
- Подними ноги, государь, а то сожгу, - произнесла она одними губами, без всякого выражения чувств, даже ее большие серо-голубые глаза - и те оставались холодны как лед. Наместник Даарии, кряхтя, вынул свои покрасневшие и опухшие ноги из чана, и тогда Санна добавила туда все, что от нее требовалось. После чего он снова опустил ступни в воду, негромко взвизгнул по-поросячьи и поморщился, потирая их друг о дружку.
- Перелила кипяток, злодейка, - буркнул он. - Хотя ничего, перетерплю, а там и остынет малость. Не видала весира моего, мудреца Гериона? - С утра не видала, Ваше Великолепие, - отвечала та столь же холодно и отчужденно, словно заперев от него свои чувства и сердце дюжиной добротных засовов, выкованных неведомым доселе кузнецом. - А вчера вечером твой весир пошел с твоими гонцами в мойку, по навету Нагайдиль. - С гонцами? В мойку?? Да еще и по навету Нагайдиль?!..
От неожиданности Аммос подскочил на месте и едва не перевернул посудину, в которой парил свои несчастные ноги. Потом плюхнулся обратно на подушки и схватился за вспотевший лоб левой ладонью. - Да, великий государь. А потом они втроем полезли в винный погреб, Герион их повел.
На лице Санны скользнуло некое подобие улыбки - злодейка тихо торжествовала. - Что тут смешного, Санна?! - вновь взвился Аммос. - Это кощунство! Мои гонцы прибыли вчера вечером, они должны были сразу же прийти ко мне и принести весть, вместе с той грамотой!..
- Да, но... - женщина запнулась и потупила взор, но потом поправилась и посмотрела на него со странным огоньком в глазах, продолжая говорить все так же непринужденно и слегка снисходительно, как чаще всего говорят с больными детьми, хотя она была много моложе его, и нисколько не разделяя тех чувств, которые давили и душили великого Наместника. - Ты же сам запретил приходить к тебе в покои грязными и мокрыми, а гонцы как раз были с дороги, поэтому старая Нагайдиль поймала их во внутреннем дворе и отправила в мойку. Что тут непонятного?
- Что непонятного... а то, что скоро я это правило отменю и позволю всем гонцам с послами топтать в моих покоях, чтобы ты, бесчувственная корова, за ними убирала каждый раз! Гериона бы я арестовал дня на три за вольность вместе с гонцами, а Нагайдиль... эту гадину бы я казнил на площади, как пить дать, надоумила всех троих забраться в мои погреба.
- Полно, государь! - лицо Санны стало очень серьезным и вновь начало превращаться в изваяние, полное совершенной красоты, но лишенное живости, радости и улыбки или хотя бы грусти, раздражения или досады. - По Основному Непреложному Закону, который издал и закрепил за всеми истинный правитель Анок Второй, ни ты, ни твои подданные не можете этого делать. Подумать только - арестовывать и казнить за такую мелочь, за это достаточно просто строго выговорить Гериону с гонцами и предупредить их, а Нагайдиль на время отстранить от моечной службы, заменив кем-нибудь другим.
- Мелочь... - закусив нижнюю губу, повторил Аммос. - Мой дед бы за такую мелочь... Я просто старый болван. Санна, будь добра, подай мне колокольчик. И открой окна, а то тут темно и дышать нечем.
Санна проворно схватила с небольшого круглого столика золотой колокольчик, изготовленный в форме пирамидки, и вручила его царю, а потом полезла открывать массивные створки окон. Пока она их открывала, осторожно влезая на узкие подоконники и держась за бордюры, чтобы ненароком не упасть и не ушибиться, государь Аммос отчаянно трезвонил, пока в его опочивальне, наконец, не собралась целая толпа слуг.
- Позвать мне Гериона, и немедля! - приказал он, и народ мигом схлынул. Через четверть хроны перед ним предстал старый мудрец. Он бы явно с похмелья, и при том лицо его было бледно, а губы еле заметно дрожали. - Чего ты так долго? - спросил его царь-наместник.
- С рассветом тебя, почтенный государь Аммос! - поприветствовал Герион своего повелителя и поклонился, приложив правую руку, как был заведено, к сердцу. - Не гневайся на меня и на этих юношей-гонцов, не вели судить нас страшным судом, хоть мы и провинились...
Правитель-наместник Даарии засмеялся. - Даже если я и стану вас судить за ваше пьянство и разгильдяйство, то мой суд никоим образом не может быть страшнее, чем допускает кодекс монашествующего законного правителя. - А ты, стало быть, незаконный правитель? - блеснул глазами мудрец.
Аммос пошевелил пятками в тазу, вытащил ноги и кликнул Санну. Та прибежала с большим куском мягкой махровой ткани и принялась растирать его ступни.
- Пока что я - законный наместник трона, а всех наместников в Даарии назначает и снимает мой троюродный брат Анок. Я посылал к нему людей с просьбами передать наместническую власть над государством моему племяннику Иллиру, а он, как назло, хочет сделать его наместником Эрсигона и посмотреть, что из этого выйдет, а меня так и оставить сидеть на этом троне в роли второстепенного правителя. А потом, значит, когда пробьет его час, он вернется сюда сам и займет мое место, если к тому времени не умрет... или передаст власть Ноэлю, а сам уйдет в Срединные земли. Лихо придумал!
- Какому такому Ноэлю? - недоуменно спросил Герион.
Санна, слушая эту взбудораженную речь, замерла на месте, так и закончив растирание ног повелителя, а государь продолжил: - Какому, какому... своему потомку, кому же еще, внуку того хаменайского князька, которого ты видел в позапрошлом году на моем знаменательном приеме в честь удачного торгового договора с тремя зиберийскими вождями. Весь такой из себя и сам себе на уме. Вот я у тебя, Герион, и спрашиваю, достали ли Ставрон с Антархом грамоту, дающую нам шанс освободиться от власти этого узурпатора?
- В-великий государь... - голос Гериона слегка дрожал, мало того, что старый мудрец без конца заикался. - Г-гонцы велели передать, что вернулись ни с чем, и поэтому мы решили не сообщать тебе это перед сном, и-ибо сон должен быть с-с-с-спокойным и приятным... Они с-сказали, что доехали до Энивад-Сар-Танатура, но не нашли там ни города, ни даже того, что мо-мо-могло от него остаться...
Лицо Наместника потемнело, напряглось и начало медленно багроветь от прилива крови, а глаза его забегали, как у попавшегося в силки кролика. - То есть как это - не нашли города?... - непонимающе спросил он. - Санна, оставь-ка нас наедине.
Служанка поклонилась и немедленно ушла, прихватив в собой чан и полотенце. Аммос Третий опустил распаренные ноги в теплые меховые чунки, встал с мягкого терладина и принялся не спеша, но при этом заметно нервничая, распутывать спутанные полуседые кудри и расчесывать их золотым гребнем. Потом поспешно, время от времени косясь на присевшего на мягкий пуфик Гериона, сменил ночное белье на дневную рубаху, штаны и расшитый серебром и золотом кафтан и водрузил себе на голову золотую с серебром и драгоценными камнями царскую диадему - символ власти над страной, пускай даже и неполноценной. Затем он погляделся в натертую до зеркального блеска серебряную дощечку и положил ее обратно, весьма довольный своим внешним видом.
- Ну, Герион, - обратился он снова к своему весиру, - что это значит - не нашли города? - А вот так вот, г-государь. Говорят, что приехали туда, а там вместо города огромная яма в земле, изредка попадаются остатки сгоревших руин и ни одной живой души... даже мертвеца не нашли ни одного. Камня на камне не осталось там, г-говорят...
Верховный Наместник ахнул и схватился руками за голову, бухнувшись снова на терладин, потом потянулся вперед и дрожащей рукой ухватился за полу Герионовой хламиды.
- А... а они точно не лгут? Если лгут, я велю их казнить, несмотря на все старые и новые кодексы Анока, которые запрещают любую смертную казнь. - Не похоже было, чтобы они лгали, вернулись напуганные до полусмерти и потом только про то и говорили не переставая...
- Так-так... - Наместник встал, подошел к столику и налил себе вина, которое достал из висевшего на стене прямо над столиком резного шкафчика из благородного красного дерева, в хрустальную с позолотой чарку. - Странно, весир мой Герион, очень странно, и не только по твоим словам похоже, что они не лгали. Три недели назад по Даарии прошла дрожь земли, я в это время сидел в мойке с прекрасной Таал. Но я думал тогда, что это просто небольшая тряска в нашем городе или, если сильная, то где-нибудь глубоко в Центральном Нагорье, возможно... ха-ха-ха... на острове Меррахон!..
- Тогда бы, Ваше Великолепие, Энивад-Сар-Танатур остался цел, а гора Меру начала бы извергать огонь до нас давно бы уже дошел дым и пепел, - перебил его мудрец. - И это было бы тебе весьма на руку, милосердный Аммос! Ты же всегда мечтал избавиться от своего ненавистного дальнего родственника...
- Мечтал, но не таким путем. Не перегибай палку, Герион, убивать Анока я не собирался и сожалел бы, если бы он погиб. Я добивался лишь того, чтобы милостивый истинный правитель Даарии подписал грамоту о своем отречении от верховной власти и передал бы всю свою власть мне, чтобы я мог распоряжаться ею как хотел и как это нужно Даарии. Советник Ранхем передал мне от послов, что он ее подписал и заверил своей печатью из расплавленного золота, а потом грамоту в платиновой шкатулке доставили в Энивад-Сар-Танатур на временное сохранение, хотя лучше бы было, чтобы гонец доставил ее прямо в мои покои.
- Знаешь ли, государь... - Герион тоже налил себе немного вина в чарку, чтобы разогнать вчерашний хмель, и отхлебнул. - Ходят слухи, что гонец тот скончался в Энивад-Сар-Танатуре от укуса ручной змеи тамошнего градоначальника, и потому грамота осталась там. Только скажу по секрету: все эти слухи - ложные.
Аммос Третий замер на месте с чаркой в руке, не зная, что с ней сделать - раздавить в кулаке или швырнуть ее в весира. - А что тогда правда?! Правду-то ты знаешь, мудрец?..
- Знаю, Ваше Великолепие. Совсем недавно, в праздник Великого Солнца, который ты много лет грозишься уже отменить, за то, что якобы он изначально языческий, я был у Анока Второго в его владениях на острове Меррахон и спросил у него про эту грамоту с его подписью и печатью. Он был очень удивлен и сказал, что никакой такой грамоты не подписывал и вообще слышит об этом впервые. И потом пообещал издать новый указ, по которому каждому, кто делает фальшивые монеты, документы, драгоценности, произведения искусства и прочее, будет полагаться пожизненная ссылка в Срединные Земли или на далекие южные острова. Анок не умеет лгать и всегда выполняет свои обещания, так что будь осторожен.
- Невероятно, - покачал головой царь, поставил пустую чарку на место и подошел к шкафчику поодаль от столика, кресел и терладина, в котором стояли несколько бронзовых, деревянных, золотых и других кукол, изображавших древних языческих богов коренных жителей солнечной Арктиды и частично - Атлантической страны. - Просто невероятно, как вы все меня дурачите. Хотя мне все равно, я бы и поддельной подписью воспользовался.
Он внимательно глянул на статуэтки в настенном шкафу, потом взял с полки одну, из темного аберраза, изображавшую мрачноватого атланто-арийского бога в рогатом шлеме, широкой накидке и с летучей мышью, сидящей у него на левом плече. В правой руке божок держался за рукоятку изогнутого клинка, похожего на серп, только менее округло загнутый и в середине этого серпа лезвие было вдвое шире, чем на концах.
- Я понял, почему Небесный Отец тебе не помогает, - покачал головой мудрец. - Ты поклоняешься идолам! А брата твоего троюродного сам Небесный Отец наделил властью над людьми и духами.
- Ага, а я, выходит, пустое место?! - рявкнул царствующий Наместник, тряся правой рукой с зажатым в кулаке идолом. - Хорошо, Герион, если ты так мудр и считаешь, что Боги не живут в куклах, я просто призову Орха и попрошу помочь избавиться от этого узурпатора и получить причитающуюся мне полную власть над Даарией! Если мне не помогают Светлые Боги, даже Небесный Отец, я призову на помощь Темных!
Герион не удержался от улыбки, граничащей с насмешкой над глупостью правителя. - Орх тебе в этом не поможет, государь Аммос, - заявил он. - Это еще почему, любезный мой весир? - Потому что это не Темный Бог - это раз, а Светлый, а они, как ты сам говоришь, тебе не помогают в твоих корыстных делах. А во-вторых, Орх не может быть на чьей-либо стороне против тех, кого тот считает своими врагами. И, в-третьих, у него совершенно иные задачи, чем участвовать в чьих-то потасовках и вмешиваться в нашу жизнь, если только на то не будет воля Самих Небесных Отца и Матери.
- Ага, рассказывай свои сказки другим дуракам, а не мне! Я уже все понял, что тут к чему. Кого спасал Орх, когда уничтожил главный город секенаров со всеми его жителями, вместе с градоначальником и той фальшивой грамотой? Скажешь - никого, просто воздал по заслугам?
- Именно так, повелитель, но опять же, Боги, которых ты имеешь в виду - это те, кто действует по Высшей Воле Света, то есть Единого, или Тьмы, что есть иллюзия Анти-Единого. А твой Орх, на которого ты надеешься - это не кто иной, как Серрал, один из высших духов Света очень высокого ранга, он находится в согласии с нашим правителем Аноком, подчиняется Небесным Отцу и Матери и является в своем основном проявлении Светлым Существом, таких многие арктоарии называют высшими дэва-духами, иногда еще высшими служебными духами. Хотя есть одна такая, я бы сказал, "мелочь": люди злые, корыстные и нечистые душой видят и воспринимают этого Бога темным и страшным, потому что он зачастую отражает их самих. А Анок...
- А что - Анок? Говори скорее, Герион, что ты все тянешь и тянешь, хочешь, чтобы у меня кончилось терпение? - Твой троюродный брат - очень непростой человек, в его теле живет один из Старших Сыновей Бога Солнца, который почитаем атлантами и ариями еще с очень давних времен. Ты должен знать хотя бы три его имени, я знаю, самое меньшее, десять. Я все сказал, милостивый государь...
Царь-Наместник зарычал и в бешенстве швырнул аберразовую фигурку в дальний угол опочивальни, расхлестав ею дорогую заморскую вазу с цветами, бабочками и танцующими черноволосыми девушками с диковинными прическами, желтоватой кожей и раскосыми глазами. Его весир, побледнев как смерть, попятился к двери, поскольку ожидал самого худшего.
- Стой! - прикрикнул на него Наместник. - Я еще не договорил. - Ч-что я еще должен услышать от тебя, великий государь? - Один нескромный вопрос. А можно ли уговорить духа, как ты там говоришь, служебного, помочь, принеся ему достойную жертву? Я могу все отдать, я отдам ему собственную дочь, лишь бы...
Герион отрицательно покачал седой головой.
- Не выйдет. Ты хочешь подкупить высшего духа, который издревле служит человеческому роду и самому Небесному Отцу, а таким не нужны никакие жертвы, особенно человеческие. И такие Боги не станут исполнять корыстные желания, исходящие не от чистого сердца, положи им хоть горы золота и трупов. Они этого не возьмут и, скорее, на это клюнут без твоего ведома и разрешения силы темные и опасные, которые поработят твою душу, если еще не поработили, но они бессильны перед Высшими Силами Света, то есть Небесного Пламени.
- Я чувствую себя круглым дураком, Герион. Я полагал, что мой троюродный брат - самый обычный человек, такой же как я, ты и все остальные, а Орх - один из Темных Богов, который поможет мне его одолеть, убьет его по моей просьбе, я думал, что он - один из слуг Локка или же сам Локк! Так, по крайней мере, всю жизнь твердили мне некоторые мои подданные из числа секенаров, сертаннов и северных поморов, которые являются потомками и наследниками исчезнувшего Ариана.
- Э-э, нет, - едва не прыснул от смеха мудрец. - Может, назовешь мне еще парочку арийских племен, которые являются поздними потомками "сынов Велиала", по-местному, Локка? Хорошие у тебя подданные, мой повелитель, и, сдается мне, что ты, милостивый государь, сам уже продал душу дьяволу и его слугам, только вот против твоего сородича бессилен сам Велиал...
Царь-Наместник слегка призадумался, потом ответил: - А плевать мне на всех этих Богов, и Светлых, и Темных. Я и сам справлюсь. Мне нвжно только время, чтобы собрать армию поприличнее, и тогда я смогу объявить войну Аноку и всем, кто ползает у него в ногах.
- Отец Небесный тебя помилуй... - испуганно залепетал Герион, выпучив глаза. - Мой повелитель! Ты хочешь войны? Да ты одержим!..
Он выскочил из покоев государя, отплевываясь и осеняя себя знамениями своего эллинского рода, а вслед ему неслись раскаты зловещего, безумного хохота, насинавшие постепенно восприниматься так же, как вчерашний гром.
Около половины хроны спустя в покои Аммоса Третьего наведался лекарь вместе с местным жрецом, обладающим даром изгнания злых духов, и несколькими няньками. А после по дворцу, как пролитый на пол кисель, стал расползаться слух, что верховный царствующий Наместник Даарии Аммос Третий страдает приступами душевной болезни, грозящей ему заключением в серый каменный дом с решетчатыми овальными окнами. Другие же, более сведущие в делах духовных, полагали, что царя время от времени посещает демон и вызывает приступы безумия и бешенства. Многие удивлялись, некоторые плакали, а третьи с безразличным видом отправлялись в кабак и обсуждали там последние новости из жизни государева двора, щедро приправляя их собственными выдумками и перченым народным юмором.
Глава II. Алмазный Клинок
Время на острове Меррахон, покоившемся посреди неукротимого в своем вечном течении, незамерзающего даже в самую холодную пору Озера Ветров, текло неторопливо и размеренно, словно зная, что впереди еще целая вечность. Весна плавно переходила в лето, которое ознаменовало свой приход буйным расцветом жизни. Остров, по словам живущих здесь отшельников, располагался много выше, чем долины четырех великих рек и берега морей, окружавших Арктическую землю. Однако при этом здесь, по их же словам, было много теплее, чем в горах и на плато, находившихся по ту сторону Ветров, за пределами острова. Причиной того они называли близость подземного тепла и то, что Ветры, огибающие Озеро и охватывающие его кольцом круглый год, не пускали сюда стылый воздух из Заполярья, который превращал дождь в снег по всей остальной Даарии, начиная с ее северных окраин и не достигая лишь южных ее берегов. Снегами здесь, на Меррахоне, была покрыта только вершина горы Меру, располагавшаяся на высоте около семи с половиной лиг над уровнем моря и около четырех с тремя четвертями - над Озером Ветров.
Осень также приходила плавно и почти незаметно, значительно позже, чем в долине реки Быстроводной в той ее части, где располагались селение Таннор и город Нордан. За ней постепенно приходила зима, но и она больше напоминала позднюю таннорскую осень: снег хоть и выпадал временами, но был очень мокрым, вперемешку с дождем, и совсем не холодным, к тому же, падая на землю, быстро таял, не образуя сугробов. Если потрогать зимой голыми руками землю, то она была совсем не стылой, а, напротив, удивительно теплой и приятной на ощупь.
Зимняя пора особенно нравились южанам, оказывавшимся на этом острове в эту пору: дни и ночи здесь были почти одинаково не светлые и не темные, что, впрочем, можно было видеть зимой не только на Меррахоне, а вообще на всем Центральном Нагорье и по всей территории севернее. Но особенным было то, что зимой над вершиной горы Меру ни на мгновение не угасало таинственное, непостижимое для человеческого разума сияние, которое было в конце весны разгоралось до такой степени, что было видно почти всем жителям Даарии. Летом же было иначе: дни были гораздо светлее зимних, а ночи лишь не намного темнее, поскольку ночью солнце не скрывалось никогда полностью за горизонтом, к тому же света добавляло то же самое сияние, и летом оно было значительно больше и сильнее, нежели зимой и осенью. А весной и осенью было и вовсе не так, как зимой и летом: ночи были заметно темнее дней, поскольку солнце скрывалось за горизонт в этих краях (а в северных оно и в эту пору не скрывалось), но все же далеко не настолько темны, чтобы ничего не видеть без фонаря - таких темных ночей в Даарии не было вообще.
Первым делом, как только окончился великий Праздник Солнца и завершились все связанные с ним хлопоты и заботы, верховный Даарский Жрец Анок усадил свою новенькую Ученицу Эйру эн Кассидар за книги и другие источники записанных им и его учениками бесценных знаний. Своей изначальной целью он поставил обучить ее всем этим знаниям и грамоте. В последней нужно было изучить несколько нынешних наречий, в том числе государственный язык, на котором изъяснялись потомки и наследники культуры айха, отличной и от арийской, и от атлантической, хотя это племя, если верить истории, записанной в книгах, произошло от смешения части атлантического и арийского народов - из людей, чудом уцелевших после кошмарных бедствий, постигших Атлантиду, и оказавшихся на большом, но безлюдном острове посреди океана.
Кроме того, полагалось в совершенстве выучить чистый санскрит. На нем, как было известно, когда-то говорили все представители арийской расы, но потом в пределах разных племен и народностей постепенно формировался свой особенный говор и особые слова, подчас непонятные или мало понятные другим, далеким от них племенам. К примеру, последние несколько столетий южные поморы (эоры) и северные (норды) уже почти не понимали друг друга и вынуждены были общаться между собой через специально нанимаемых толмачей.
Опасения Эйры, вызванные словами сребровласого старца Эйрада, не оправдались. Если по отношению к своим двенадцати взрослым Ученикам-мужчинам отец Анок, хоть и искренне любил их всей душой, нередко проявлял строгость и даже иногда суровость, то с ней он был зачастую бесконечно добрым, ласковым и терпеливым учителем, хотя подчас все же довольно строгим и требовательным. Его воспитание с лихвой восполняло то, чему забывали или попросту не хотели учить ее старшие в Кассидаровом роду: смирению, выдержке, требовательности к себе, аккуратности и почтению, а также бескорыстию и любви ко всему сущему, в дополнение к тем знаниям, которые уже были ей известны, и тем, которые еще известны не были. Эти, как он любил говорить, необходимые качества души давались девочке с трудом: нелегко ей было преодолеть природную строптивость, непокорность, гневливость, неусидчивость, отсутствие терпения и прочие не лучшие черты своей натуры. Но мудрый учитель не терял надежды и не опускал рук, продолжая мягко, но настойчиво подталкивать юную Ученицу к пониманию и сути вещей и самой себя, которое, по его словам, должно в итоге привести к совершенствованию себя и духовному росту, который приближает человека к Богу.
- Скажи, учитель, - обратилась однажды к нему Эйра, когда они вдвоем солнечным утром первого месяца весенней триады прогуливались по девственному лесу, покрывавшему восточный склон Великой Горы, - тебе действительно доставляет радость со мной возиться? Я ведь такая непослушная, строптивая, гордая собой и вспыльчивая, я люблю отвечать злом на зло и мне далеко от совершенства души, о котором ты говоришь... - Процесс совершенствования себя бесконечен, меан дэвир, и нельзя научиться всему сразу. То, что ты начала видеть, понимать и осознавать свои изъяны - это очень хороший знак. Это значит, что тебе будет не так уж трудно изжить это в себе, призывая на помощь Бога и Его Ангелов.
- Пока что для меня это трудно, - возразила Эйра, по-детски убедительно посмотрев Учителю в глаза, в которых едва заметно лучилась весенняя солнечная улыбка. - И я часто срываюсь, но ты даже ни разу меня не отругал как следует и не ударил. Я слышала, что многие наставники бьют своих учеников палками за непослушание, и опасалась, что и ты можешь...
Лоб Жреца на несколько мгновений пересекла глубокая морщина и взгляд его стал напряженно-отсутствующим, но потом его лицо вновь приняло прежнее безмятежно-светлое выражение и на нем появилась улыбка. Он остановился, присел перед Эйрой на корточки, отставив в сторону посох и поставив его около дерева, затем взял ее за плечи и внимательно посмотрел в ее большие, серые с зеленым оттенком глаза таким взглядом, который, как ей казалось, проникал в самую потаенную глубину ее существа. Однажды он уже посмотрел на нее так на Черном Озере, и тогда этот взгляд выбил из-под ее ног почву, но на этот раз она удержалась на ногах, хотя вновь почувствовала, что вот-вот взлетит на волнах чего-то неведомого, но совсем не страшного, а, напротив, приятного и благодатного.
- Почему ты так думаешь? - спросил он с легкой печалью. - Я никогда не бил и не бью своих учеников, и даже никогда не срываюсь на них и не повышаю голоса, хотя могу за ослушание отправить работать сверх положенного или на время перестать разговаривать с провинившимся, могу также просто спокойно отчитать при всех, но не более того. Чего ты до сих пор меня боишься?
- Я мало знаю тебя, отец Анок. И ты не перестаешь удивлять. -Давай договоримся, меан дэвир: для тебя я не отец, а старший названный брат и учитель, наставник. Ведь я назвал тебя не дочерью своей, а младшей сестрой. Помнишь? - Помню, маэн идхар.
Она неожиданно рассмеялась и начала легонько тыкать пальчиками в его глаза и нос, как когда-то своего родного брата Анхилара. Учитель жмурился, морщился и фыркал, как кот, а когда Эйра, расшалившись, вцепилась ему в волосы, стащив с его головы серебряный обруч, едва не взвыл от боли, с трудом отодрал маленькие цепкие ручки, подобрал с земли ободок и редко выпрямился, легонько оттолкнув от себя хулиганку. - Ну все, хватит. Разбаловалась... Больно же! - А мой брат Анхилар меня не отталкивал! - чуть не плача, выпалила Эйра. - Он просто отводил мои руки, когда я дергала его за волосы, аккуратно зажимал в свои кулаки и улыбался.
- Но я ведь не Анхилар, - возразил Анок. - У разных людей реакция не может быть одна и та же, и потом, твой брат, наверно, привык уже к твоей "волосянке" или ты не так сильно дергала его за вихры.
- Прости меня, учитель!.. Честно, я не хотела делать тебе больно. - Это, наверное, я сделал тебе больно, - ответил он, вздохнув, точь-в-точь как вздыхал Анхилар, потом подошел ближе и положил свою правую руку ей на макушку. - Не плачь и не печалься, и прости меня тоже.
- Мне трудно прощать, - призналась Эйра. - Я даже матушку свою не могу простить за то, что она врала и мешала мне. А ты меня оттолкнул. Да, мне очень, очень больно. - Понимаю, мой маленький друг. Но это жизненный урок для тебя - нужно научиться прощать. Оставь все свои обиды и расслабься. Слышишь, как поют птицы?
В лесу заливисто насвистывали соловьи, чижи, пеночки и сохранившиеся здесь с незапамятных времен райские птицы. Чем дальше Учитель Анок и его юная воспитанница углублялись в чащу, тем более громким и многоголосым становилось птичье пение. И тогда Эйра с удивлением отметила, что на душе действительно становилось легче.
В другой раз, когда Наставник привел Эйру в свою библиотеку и засадил за чтение книг и переписывание оттуда на лакированные дощечки целых кусков текста на наречиях айха, элла, санскрите и даже на таинственном "языке духов", Эйра обнаружила, что все менее способна держать в себе злобу, обиды и желание мстить своим обидчикам. Она с удивлением глянула на дощечку, где ненароком вместо цитаты о положении звезд на ночном небе Арктического материка нарисовала множество звездочек и среди них - улыбающийся во весь диаметр солнечный диск с лучиками-стрелками, и не стала это стирать, решив показать Учителю. Пусть отчитывает, если хочет, за шалость - дело было не в этом. Тем более, если облить эту дощечку холодной водой и протереть мягкой тряпочкой, все нарисованное с нее исчезнет; запись станет вечной, только если подержать доску над пламенем, а затем облить крепким вином.
От размышлений ее отвлекли негромкие шаги по деревянному полу и вызванное движением трепыхание пламени двух светильников. Эйра не оборачивалась и продолжала разглядывать свое художество, пока на ее худенькие подростковые плечи не легли две большие сильные, теплые руки - надежно и плотно. Она вздрогнула, но не посмела обернуться, втайне все же надеясь, что это мог оказаться кто-нибудь из взрослых учеников жреца Анока, хотя, по ощущениям от прикосновения, это был, скорее, он сам.
- Ну и чем мы тут занимаемся? - раздался голос Наставника, негромкий и полный нескрываемого любопытства. Эйра, покраснев, мгновенно спрятала лакированный кусочек дубленого дерева и резко обернулась. - Я просто... я задумалась, маэн идхар. Можешь меня отругать, потому что я не выполнила задание.
Он слегка удивился, потом ловким движением руки захлопнул толстенный фолиант с пергаментными листами, достал дощечку из-под скамейки, куда ее бросила Ученица, и внимательно рассмотрел ее, поднеся ближе к светильнику. - Мне не за что тебя ругать, моя маленькая названная сестра. Ты прекрасно справилась с заданием, которое я тебе дал, хотя и не тем, что я задал тебе сегодня. Ты почти научилась прощать, а теперь учишься радоваться жизни и любить. - Любить?.. - Да, любить. Иди-ка сюда.
Он сунул дощечку себе за пазуху, легко подхватил маленькую воспитанницу на руки и вместе с ней пересел на другую, более широкую скамейку в другом конце библиотечного зала, где было светлее от множества ярких светильников. Здесь было прохладно от наполовину распахнутого окна, из которого на довольно светлом вечернем небе были видны звезды и постепенно разгорающееся свечение над вершиной горы Меру, но Эйра почти не ощущала этого, поскольку ее Наставник был очень и очень теплым и к тому же накрыл ее полой своей алой накидки.
- Что ты задумал? - спросила у него Эйра, явно начиная беспокоиться. - Я ведь не закончила переписывать из твоей книги. - Это можно сделать и завтра, мой маленький друг. А пока отдохни. Просто отдохни...
Справа от него находилась длинная настенная полка с аккуратно составленными на ней, корешками наружу, книгами. Наставник взял одну из них, небольшую, в пергаментном переплете и со страницами из измельченного в муку тростникового жмыха, развернул где-то посередине и вручил Эйре. То, что в ней было написано, более всего было похоже на стихи, написанные на чистом древнем санскрите, а справа, на другой странице, был перевод на певучем славинском наречии. Вверху на тех же двух языках, точнее, разных формах все того же единого санскрита, было подписано большими буквами: "Семияр Милорадович".
- Самияр - поэт? - удивилась Эйра. - А что мне делать с этими стихами? - Прочти их на любом из этих двух наречий, на котором сможешь лучше всего. Сможешь? - Да, смогу, но предпочла бы санскрит - ведь он всегда был основным языком арктоариев. Ведь мы на нем, собственно, и говорим, только я чаще употребляю наши местные тендуанские слова. - Я заметил, меан дэвир, но это не страшно. Читай. Она уселась так, чтобы можно было читать, взяла в руки книжку и принялась декламировать громко и внятно:
- Скажи мне, мой сокол, мой свет, Зачем смотришь так на меня? - На это, душа, есть ответ: Мне любо смотреть на тебя.
- Коль любо тебе посмотреть, Зачем ты все ходишь за мной? - Затем, что мне любо, поверь, Ходить за тобой, ангел мой.
- А коль тебе любо ходить, Зачем ты стучишь в мою дверь? - Затем, чтоб впустила меня В свой мир, в свое сердце теперь.
- А ежели я и впущу, Зачем твоя песнь для меня? Зачем эти вензели слов? - Я просто люблю тебя.
- Ну и как? Понравились стихи? - Даа... - Эйра захлопнула книжку и отдала ее учителю. - Семияр красиво сочиняет, но я не знала, что он пишет стихи, тем более про любовь. Вы же все здесь - отшельники, монахи...
По лицу Наставника пробежала улыбка, и он ласково чмокнул ее в макушку. - Почему ты думаешь, что мы, как ты говоришь, монахи и отшельники, не можем испытывать любовь? Мы живем этим чувством, но это не совсем та любовь, как у большинства людей. Мы храним целомудрие и в то же время любим неизбирательно, высокой и чистой любовью из самого сердца, также как сами Небесные Отец и Мать. И она, эта любовь, очень многогранна.
- А как любят Небесные Отец и Мать? - спросила юная Ученица, зевнув и поморгав глазами, которые начали уже сами собой закрываться. - И что такое целомудрие? - Когда придет время, ты обо всем этом узнаешь и найдешь ответы на все свои вопросы. А теперь тебе пора спать, меан дэвир, у тебя уже глазки слиплись.
Он осторожно встал и, минуя длинные переходы, коридоры и лестницы внутри большого дома, выстроенного наполовину в пещере, перенес девочку в небольшую теплую горницу, которая служила ей спальней. Потом разбудил ее, чтобы она могла умыться и переодеться для сна, пожелал ей самых счастливых и радужных сновидений, поцеловал в лоб и удалился, заботливо прикрыв за собой массивную дверь все из того же дубленого красного дерева, из которого был выстроен весь отшельнический дом, а также постройки в небольшом внутреннем дворе для многочисленной домашней птицы и приносимых "в жертву" быков.
Наутро Эйра, наскоро умывшись, одевшись, заплетя волосы в длинную косу и позавтракав кашей из чечевицы и дробленого чищеного овса с жареными препелиными яйцами (все это ей принес один из Учеников жреца Анока - Арраман, тот самый, что прошлой весной встретил и привез сюда паломников на южном пароме), отправилась на утреннюю прогулку, а для начала выглянула во внешний двор поверх резных перил длинной террасы, по правую сторону от которой за невысокой, но прочной оградой располагались сад и цветник, а по левую - небольшой скотный двор за деревянными воротцами. И остановилась, заворожено глядя через перила на то, что делалось во дворе.
Ловкий, сильный, на удивление красивый юноша с золотистыми кудрями до плеч, в прилегающих к бедрам штанах из блестящей ткани и бахромчатой серой рубахе, короткой, узкой и без рукавов, так что были обнажены его крепкие, сильные, красивые руки, очень похожие на руки ее старшего брата Анхилара, упражнялся сам с собой, орудуя довольно длинным, сияющим на солнце предметом с золоченой рукояткой на одном конце. Эйра вспомнила тут же деревянные мечи, что продавались на базарах в Нордане, Орри и других городах, и которые часто покупали ее братьям для тренировок. Там же попадались иногда медные посеребренные клинки, а в лавках мастеров-оружейников часто можно было увидеть настоящие боевые мечи и топоры с лезвиями из настоящей вороненой стали, травленной едкими смесями и крепчайшим вином, отточенной и закаленной до такой степени, что ими можно было с одного маху снести противнику голову с плеч или разрубить его в длину пополам. По счастью, войн в Даарии не было уже добрых триста лет и оружие служило, главным образом, для украшения и пополнения коллекций, а также как память о давних жестоких временах, когда ариям приходилось добиваться мира и спокойствия ценой крови своих противников. Секрет изготовления оружия из стали, да и самого кузнечного дела, был важной тайной Даарского государства, поэтому до того времени как арии покинули Арктическую землю и расселились по Срединной Земле, никто из других народов не знал, как и для чего можно использовать столь ценную черную руду и все обходились преимущественно медью и бронзой.
Но тот клинок, которым фехтовал Семияр-Ина, младший из Учеников Анока, не считая Эйры, бы какой-то особенный, не похожий ни на один из тех, что она видела прежде. Даже самый искусно выкованный и травленый смесью пяти едких кислых зелий меч из оружейной лавки норданца Истарха, за который он просил, самое меньшее, тридцать золотых, не мог так неистово светиться и блестеть в лучах солнца, и ни одним из клинков того же Истарха нельзя было изрубить деревянный чурбан в щепки, как это только что сделал Семияр Милорадович прямо на глазах у потрясенной Эйры, не сломав, не погнув, и, скорее всего, даже не затупив его.
Эйра залюбовалась прекрасными, слаженными движениями молодого славинского парня и немного погодя, когда он вступил в шуточный поединок с Гилланкаром, выглядевшим как самый настоящий арийский воин и бывшим старше Семияра на двадцать один год - тем самым, что угощал семейство Темиана и Нелиды в прошлый праздник Великого Солнца. Тот, орудуя простым деревянным мечом, поначалу с успехом отражал молниеносные удары юноши, но потом его клинок оказался расщепленным надвое по самую рукоять, и Гилланкар сдался.
- Довольно, парни! - неожиданно раздался с террасы голос Наставника. - Гилланкар, с тебя новый деревянный меч, а ты, Ина, подойди и дай мне свое оружие.
Молодой славин повиновался и отдал меч учителю, предварительно вложив в ножны. Тот же, как только парень удалился, вынул клинок из ножен, осмотрел, прищуриваясь и проверяя лезвие длинными гибкими пальцами, затем, не найдяни одного повреждения, вложил снова в футляр и легко сбежал по лестнице ниже, туда, где стояла Эйра.
- Пойдем со мной, меан дэвир, я должен кое-что тебе показать и рассказать об этом. - Куда? Я ведь собиралась прогуляться, - запротестовала та. - Так вот и прогуляемся заодно. Пошли же, Эйра эн Кассидар!
Он прицепил странный меч, отобранный у Семияра, за особое крепление к широкому поясу диарды, поверх которой была надета длинная алая накидка, собранная на правом плече большой серебряной брошью, стянул длинные волосы веревочкой на затылке, чтобы у юной проказницы не возникло вновь соблазна оттаскать его за вихры, взял Эйру за руку и направился вместе с ней за пределы двора. Настроен Учитель был, судя по его внешнему виду и движениям, решительно и слишком, как ей показалось, серьезно, если не сердито - не улыбался, не подмигивал весело, шел с деловито поджатыми губами, отчего они казались еще тоньше, чем обычно, а подбородок казался выступающим вперед чуть больше нормы. И почти не разговаривал по дороге.
- Учитель... почему ты такой сегодня? Ты сердит на нас с Семияром, да? Подозревая неладное, Эйра попыталась высвободиться, однако гибкие, чуткие пальцы правой руки древнего, но совсем не старого человека словно почувствовали это и сильнее обвились вокруг ее тоненького левого запястья - не уйти при всем желании, даже если рваться и выворачивать изо всех сил, только руку себе сломаешь. Да и какие там силы у одиннадцатилетней девчонки?
- Не волнуйся, меан дэвир, я ни на кого не сердит, - отвечал он своим обычно спокойным и безмятежным голосом, успокаивая ее. - Просто Семияр-Ина взял мой алмазный клинок без разрешения и рубил им деревянные чурки, а я давно хотел показать его тебе.
- Ина? А почему Ина, учитель? - Это его второе имя, которое он получил при Посвящении. Но пока что он предпочитает называть себя прежним, хотя и говорит, что это не то имя, которое дали ему при рождении отец и мать - это так заведено у всех, кроме айха, а также индов, райванов и некоторых других, принявших некоторые обычаи айха.
- И нашего теперь тоже, - возразила Эйра. - Меня называют до сих пор так, как назвали, когда я родилась, а у всех старших есть тайные прозвища. - Тшшш... я знаю обо всем этом, Эйра, не нужно повторять. - А Семияр... то есть Ина... ты накажешь его за это? - испуганно спросила она, показывая на меч, висевщий на поясе у Наставника.
- Нет, но я сделаю ему замечание при всех и отправлю переколоть двенадцать чурок аберразовым топором и без помощников. Это не будет наказанием, просто он должен был колоть дрова, а не портить драгоценную вещь. Не беспокойся за Семияра, он сильный.
- Ты нарочно меня пугаешь, делаешь видимость чего-то страшного и неизбежного, а на деле все оказывается таким простым и безобидным. Зачем ты это делаешь, Учитель? Они спустились с пригорка и оказались перед небольшой бревенчатой постройкой, похожей на хранилище зерна, сарай для старых вещей или парильный домик-мойку. Дверь была не заперта, что, однако, ни чуть не удивило отца Анока.
- Осталось выяснить, как ему удалось узнать, где я прятал ключ от этого сарая. Этот парень ходит у меня в Учениках уже почти пять лет и я тогда еще знал, с самого начала, что он способен на непредсказуемые поступки. К счастью, эти его "геройства" безобидны, но мне придется все-таки преподать ему один важный урок, на будущее.
Он многообещающе покивал головой, потом вошел внутрь, таща за собой Эйру, и зажег светильник, так как окна в сарае не было, а дверь решил прикрыть изнутри на задвижку. - Ты не ответил на мой вопрос, маэн идхар, - напомнила Эйра, не переставая удивляться многогранности натуры этого человека - он был то мягким и трогательно-безмятежным, как весенний ветерок, то угрюмым, суровым и твердым, как скала, и середины между этими двумя крайностями не было.
Неожиданно он снова оттаял и улыбнулся, приложив указательный палец к губам. - Ну вот, теперь никто не прознает, что мы пришли сюда. В эту избушку я строго-настрого запретил ходить своим Ученикам, хотя кое-кто уже нарушил этот запрет, а тебе я все-таки сам решил поведать свою тайну. Только пообещай мне, что никому никогда об этом не расскажешь.
- Хорошо, я клянусь... - Не надо клясться, - возразил он, беря ее за плечи и испытующе, но по-доброму глядя в глаза. - Просто пообещай. - Хорошо, Учитель Анок, я обещаю. А что будет, если я не сдержу свое обещание? - Тогда мне придется тебя наказать, вернее, ты сама себя накажешь, так же как это сделал наш Ина. Я думал, что сам по рассеянности оставил ключ в замке, но потом вспомнил, что не забыл и надежно спрятал. Значит, Семияр его украл. Я опрошу всех своих Учеников, они не посмеют мне солгать, потому что я обычно вижу ложь в глазах людей и они это прекрасно знают.
Эйра вновь вздрогнула. - А что ты сделаешь с Семияром? Это наказание, которое придумал, не будет страшным? - Нет, но он запомнит этот урок на всю жизнь. Я посвящу его в тайну Алмазного Клинка и сделаю его хранителем. Это очень большая ответственность, которой он панически боится. И я поручу ему учить тебя владеть им, потому что именно этим клинком, дарованным Светлыми Братьями, можно победить Волка Туран-дема. Если ты, конечно, на это согласишься.
Эйра застыла на месте, раскрыв рот. Эта новость была для нее чем-то гораздо большим, чем простая неожиданность. Потом она потупила взгляд и жутко смутилась. - Я, право, не знаю, что сказать, Учитель. Мне кажется, я не...
Она думала, как лучше сказать - "не готова", "не могу" или "не понимаю" и в итоге решила предпринять тот же нелепый шаг, что и некогда на Черном озере - просто сбежать, а потом, наедине с собой, хорошенько подумать и принять решение. Но потом передумала: не больно-то убежишь от этого верзилы, который бегает по склонам Меру как горный козел, разве что шага на три или на три с половиной. Тем более, тогда, на озере, так и случилось. Что ж, придется с этим примириться и принимать решение, не головой, а чем-то другим, более глубоким и сокровенным.
Это "что-то" внутри нее, вопреки здравому смыслу, так и склоняло ее ответить согласием, и с этим настойчивым зовом из глубины сердца она никак не могла совладать. Несколько минут она стояла в нерешительности, поглаживая пальчиками ножны заветного клинка, а Наставник все это время терпеливо ждал ее решения и ответа. Наконец, внутренний, глубинный разум сердца одержал верх, и ее правая рука замерла на ножнах Алмазного Клинка.
- Я согласна, маэн идхар!
Учитель просиял, искренне радуясь ее смелости, отваге и решимости, и ласково потрепал ее по щеке, после чего отошел немного назад и ловким, точным движением вынул меч из ножен. В свете смоляного фонаря тонкое, отточенное неизвестными мастерами полупрозрачное лезвие горело всеми цветами радуги. Потом он осторожно погасил светильник, накрыв его сверху колпаком из плотной ткани (а иначе ярко тлеющий долгими днями и ночами кусок канивара потушить было нельзя, разве что сунуть светильник в бочку с водой), и потрясенная Эйра увидела, что клинок светится своим собственным светом, меняя оттенки от ярко-белого до нежно-голубого, бирюзового, розоватого или золотистого. А когда, наконец, Анок вышел наружу, лезвие заискрилось на солнце так, что на него стало больно смотреть, и оба зажмурились.
- Ух ты-ы!.. - не удержалась от восторга Эйра. - Он светится в темноте! Это невероятно! Лицо Наставника озарилось лучезарной улыбкой, он бережно прижал Алмазный Клинок плоской поверхностью лезвия к сердцу. Пораниться Анок не боялся - целых три с лишком столетия постижения арийских боевых искусств и обращения с оружием говорили сами за себя.
- Этот меч - настоящее сокровище, мой маленький друг. Я получил его в наследство от своего деда вместе с завещанием использовать это оружие только защищаясь и обороняя других от нечистой силы. На нем нет следов крови невинных людей и печати Зла, он наполнен силой Истинного Света и обладает свойством сжигать всю тьму без следов, обращая ее в яркий огненный сполох, а темный огонь бездны переводить в светлое пламя Солнечных миров. Недаром этот клинок называется Карающим Мечом Небесного Пламени. Его принесли на землю небесные силы и я должен буду вернуть его в небесный мир, унеся с собой.
- Это поразительно, маэн идхар! А не тот ли это самый меч, что принадлежит главе небесного воинства, и не этим ли мечом он, по легендам, изгнал коварного Локка с небес? - Нет, меан дэвир. Это другой меч, он изготовлен древним Небесным Мастером, некогда жившим на нашей земле, из огромной алмазной глыбы, найденной им на дне Озера Ветров. Изготавливая его, этот Мастер вложил в свое детище силу Божественного Слова, Света и Любви, пролившуюся золотым дождем прямо на то место, где стоял он рядом с этой глыбой. Когда я доживу свою земную жизнь до конца и вернусь на небо, я унесу с собой силу этого меча, его внутреннюю суть, вместе с внешней формой.
- Но ты сказал до этого, что... - Да, но то было иносказанием, а потом я его расшифровал. - Значит, у этого меча, как и у нас, есть божественная суть, дух? - Можно сказать и так. Это просто частица Высшего Солнечного Света, изначальная идея клинка. Она бесформенная, но при том она живая.
Он погладил лезвие с особой нежностью, как будто оно само было живым. - О Боже! - воскликнула Эйра, схватившись руками за голову. - Клинок Высшего Солнечного Света! А этот балбес им чурки рубил! Осквернял священную реликвию! - Ну, будет тебе, меан дэвир... Он осквернил бы Алмазный Клинок, убив им человека, зверя или живое растение, а так, по мертвому куску дерева... - Все равно... мне стало обидно за этот меч.
Анок рассмеялся и осторожно, чтобы ненароком не поранить Ученицу, вручил заветный меч ей в руки. Алмазный Клинок, грозное оружие Богов на Земле, бы тяжеловат, но все же немного легче, чем те, что ей доводилось когда-либо держать в руках, и не столь длинный, как те, что продавались в оружейной лавке Истарха.
- Скажи, Учитель... А много нечистой силы ты уничтожил этим оружием за свою жизнь? - Э-хе... - усмехнулся тот. - Обычно вся нечистая, едва завидев сияние этого Клинка, разлетается прочь, а здесь, на Меррахоне, она не водится. Мне пришлось только один раз пустить его в ход, когда демон атаковал мою жену и маленького сына, вселившись в одного из подданных Авлонского дворца. Это было очень, очень давно, тогда я был еще совсем молод.
- А где теперь твоя семья, маэн идхар? - Моя жена давно умерла, а сын живет и здравствует в Гвандерине, на земле под названием Хаменайя. И навещает меня очень редко. Последний раз я видел его в прошлом году на празднике Великого Солнца и мы долго беседовали о жизни и смерти. - Да... я помню его, он такой... даже не могу сказать какой... но не совсем такой, как ты, мой Учитель.
Эйра не спеша вернула Клинок владельцу - тот осторожно взял драгоценное сокровище в свои руки, вновь погладил, как свое дитя, и бережно вернул в ножны, не переставая при этом следить глазами за каждым движением, дыханием и даже мыслью юной "дэвир". - Я чувствую, что ты не во всем согласна со мной, сестра. Ты не хочешь, чтобы Семияр учил тебя обращаться с Алмазным Клинком?
Эйра вздрогнула, обнаружив, что он без особого труда читает ее мысли. Она подошла ближе, ухватилась обеими руками за пояс его диарды, потом, потянувшись вверх и встав на цыпочки, ухватилась за конец свисающего вниз пышного "хвоста" из каштаново-золотистых с проседью волос, так что жрецу пришлось присесть на корточки. Потом, бесстрашно глядя в самую глубину голубовато-зеленовато-серых глаз, произнесла твердо и решительно:
- Я хочу, чтобы ты сам учил меня этому, маэн идхар. Ты настоящий воин и владеешь Клинком как своими собственными руками. Я не видела этого, но чувствую сердцем и хочу увидеть сама, как ты это делаешь. Семияр тоже им владеет, но не как ты. Он не мастер.
В голосе маленькой Ученицы, которая робела всякий раз, когда правитель острова проявлял свой суровый и грозный нрав, и впадала в блаженство, когда он смягчался и оттаивал, неожиданно для него было столько решимости, твердости и непреклонности, что Сын Солнца подивился не только своим разумом человека, но и самой своей душой и сутью. И вряд ли эта решимость была вложена в нее его заботливой сильной рукой: временами он подумывал, когда и как начать воспитывать в этой робкой, пугливой, хотя и не всегда и не совсем кроткой лани твердость духа воительницы, а оказалось, что в ней это давно уже заложено, наверное, еще с колыбели или было в ней с самого ее появления на свет из чрева матери, а она просто притворяется нерешительной и такой несмелой.
"Да что я сам себе надумываю, глупец!" - с досадой корил сам себя Анок.
Он продолжал размышлять и потом, возвращаясь обратно в свою обитель. Какие еще тайны скрывает в себе это маленькое живое сокровище, которым щедро одарили его Солнечные Боги во главе с самим Небесным Отцом-Солнцем? "И Матерью", - шептал ему легкий весенний ветерок. Да, и Матерью тоже, Матушкой-Землей, которую так чтили все коренные арийские племена. Негоже все-таки, думал он, чтить только Отца и пренебрегать Матарью, родившей Тебя в теле в этом прекрасном и чарующем своею красотой мире.
Потом его мысли неожиданно сменились другими. Да, Эйра, Заря - это подарок Великого Солнечного Бога, Его прекрасное Дитя, любимое всеми Сыновьями и Дочерьми Солнца, Земли и Неба. Но вот что он, человек, давным-давно отрекшийся от мирской жизни, будет делать дальше, когда выполнит свой священный долг ее Наставника? Ведь, по их обоюдному решению, он взял ее на обучение ровно на восемь лет. Еще через два года он вновь увидит ее после сражения с лютым Волком, если она выиграет это сражение. Быть может, он увидит ее до этого и после на паломнической поляне среди своих сородичей, может быть, и с женихом, а потом и мужем, потом с детьми... Но это будет уже не то, совсем не то, что в эти восемь лет ученичества Эйры. Сможет ли он, когда этот срок окончится, отпустить ее душой, чтобы больше не печалиться и не жалеть ни о чем, и радоваться на расстоянии? Смог бы, наверное, если бы она, Эйра, не была ему Родственной Душой. Клинком, застрявшим в недрах его души и сердца еще, наверное, во времена Рождения Мира. Частью его Сердца, некогда отколовшейся и затерявшейся в безбрежном Океане Пространства и Времени и вновь обретенной. Сестра... Его родная младшая Духовная Сестра. Что может еще быть роднее ему и ближе?
Глава III. Вианна
...Сияющий диск солнца, заливая все вокруг ярким знойным светом, медленно, но верно скатывался к горизонту, как и впрямь колесница Солнечного Бога или кого-нибудь из его Старших Сыновей в верованиях многих ариев и перемешавшихся с ними потомков атлантов, населявших нынешнюю и древнюю, более благоприятную для жизни людей, животных и растений, Арктическую Страну. Горные вершины, лепившиеся к самому высокому, покрытому вечными снегами и льдами островерхому пику, как малые дети - к заботливой матери или кормилице, начали подергиваться сизоватой дымкой, которая позже, разрастаясь и притягивая к себе другие такие же клочки, зародившиеся на вершинах иных гор, превратится в громадную сизо-серую тучу, что поползет затем под ветром в любую из сторон света, куда ее надумает нести непредсказуемый ветер, и прольется там грозовым ливнем, что были нередки в середине солнечной триады или, проще говоря, летней поры.
Пара высокогорных орлов почти одновременно снялась с высоченной, почти голой скалы, притулившейся к юго-западному склону огромной горы, занимавшей добрую часть острова Меррахон, и понеслась вниз в северном направлении, туда, где склон был пологим, но опасным из-за сходящих раз в год снежных лавин да дважды за год - каменно-грязевых потоков. Сейчас там было тихо и спокойно, поэтому орел с орлицею не спеша планировали туда, а за ними вслед несколько неловко, но стремительно и старательно летела пара молодых орлят, только-только научившихся рассекать крыльями воздух и держаться в небе, но, по-видимому, упражнявшихся в полете уже не первый раз, иначе бы родители не полетели с ними так далеко. Бывало, что горные орлы, жившие на Меррахоне, поднимались выше, чем неведомые силы закручивали дующие с севера, юга, востока и запада ветры в кольцо и заставляли их, по преданиям канувших в небытие Магацитлов и их нынешних потомков и наследников атлантической культуры, гонять по кругу своих неугомонных Сыновей. Причем иногда эти Сыновья Ветров срывались с предначертанного им вечного кругового движения и неслись в каком-нибудь направлении, чаще всего на юг или на восток, устраивая порой сокрушительные бури, редко достигающие, между прочим, крупных долин в низовьях рек. Но когда орлы-островитяне учили своих птенцов летать, они не решались рисковать, силясь перелететь на Большую землю, хотя без птенцов часто пересекали Озеро Ветров и иногда даже оставались в горах Большой земли и вили там гнезда, соперничая с местными, более мелкими сородичами.
Вот и теперь, когда солнце начало клониться к горизонту, четверка птиц слетала на север и решила затем возвратиться в родное гнездо на вершине скалы, но, вопреки обыкновению, не прежним путем, а обогнув вершину Меру с северо-востока. Там орлиное семейство поравнялось со своими сородичами - их было намного больше, и тоже с птенцами, учившимися летать.
Двое орлят, один с юго-западной скалы, а другой - с северного ущелья, где неистово ревел Громкий Ручей, словно сговорились и стали лихо, едва научившись держать равновесие на ветру, давать круги над вершинами гор и над лесом, да такие, что любой матерый вожак бы позавидовал, если бы орлы жили стаями, как волки. Родители обоих птенцов-подростков не на шутку переполошились, когда их детки очень уж далеко отлетели к северной оконечности острова, почти к самой границе кольцевых ветров, устроивших в это время настоящую бурю. А когда они долетели до самой этой оконечности, разыгравшиеся не на шутку буйные ветры уже несли несмышленышей по периферии острова на восток...
Отважная четверка взрослых птиц ринулась в самые недра кольцевых ветров, грозивших переломать им могучие крылья, и через некоторое время вылетевшая оттуда ни с чем. А одного из орлят, того, что вылупился из яйца на юго-западном утесе, злющие ветры, изрядно помяв, с силой выплюнули в глубину острова с юго-восточной стороны, даже не на берег, а в лес, с порядочной, почти полторы лиги, высоты. Правое крыло совсем молодой птицы было сломано, он не мог лететь и, помятый, мокрый, поломанный и измученный, издав протяжный, истошный, пронзительный крик, упал на теплую, сухую землю, покрытую травой, шишками и опавшей хвоей.
Так пролежал он всю ночь без еды и воды и уже вовсю полагал, что умер и душа его прилетела в свой, орлиный, рай, где правит мудрый и справедливый Золотой Орел, владыка неба, земли и гор. Правда, то существо, которое смутно, будто сквозь полупрозрачную пелену, разглядел несчастный птенец, совсем не было похоже на орла: длинное, со странными выростами вместо крыльев, свисающими сверху и оканчивающимися пятью розоватыми отростками с короткими и совсем бесполезными когтями, с большой головой без клюва и каким-то странным выступом в том месте, где у орла должен находиться клюв. Мало того, этот выступ, отдаленно похожий на клюв, был еще и с двумя большими отверстиями снизу, под ним же находилось еще что-то, наполовину скрытое какой-то неизвестной порослью. Голову обрамляло нечто, свисающее вниз длинными мягкими прядями и совсем не похожее на перья, а поверх этого "нечто" голова была повязана узорчатой полоской какой-то непонятной материи, посередине которой, в центре лба, был прицеплен большой, прозрачный, с розовато-фиолетовым оттенком камень овальной формы, в сияющей солнечным блеском оправе.
На чем стояло и двигалось это существо, молодой орел так и не сумел сообразить: он разглядел только нижние части двух длинных, как ему казалось, выростов, скрытых под чем-то темным и плотным, покрывающим тело с того места, где начинались плечи. Шея его была тоже слишком толстой для орла и начисто лишенной перьев, пуха и вообще какой бы то ни было растительности. Да, очень странный дух, но совсем не страшный, думал орленок.
Странный пришелец, так непохожий на Орлиного Бога, склонился над умирающим, искалеченным птенцом и потрогал его длинными розоватыми пальцами с обрезанными когтями: живой! И даже глазами моргает! Очень осторожно, боясь причинить страдальцу добавочную, еще пущую боль, он взял орленка на руки, бережно погладил по переломанному крылу и, завернув в полу длинного серо-коричневого плаща, понес в свое жилище, что было выстроено им на южном склоне Великой Горы. Попавший в беду летун, проявивший небывалую смелость, поначалу дрожал от страха перед неизвестностью, ибо успел уже осознать, что не умер, а находится все еще на этом свете и притом попал в лапы какого-то невиданного прежде крупного зверя, но потом быстро успокоился, потому что этот "зверь" показался ему совсем не страшным и не опасным для его жизни, и сладко заснул.
- Совсем как ты, меан дэвир, - подмигнул одним глазом отец Анок, когда Эйра, в очередной раз занимаясь в Библиотеке Анока Второго, закончила читать вслух очередную его запись в толстой пергаментной книге. - Только это было сто восемь лет назад, и тот орел впоследствии стал прапрапрадедом нашего Мельхиора - того, что каждый год по весне летает в вашу долину.
- А почему он летает в нашу долину? - Когда Мельхиор был птенцом, я однажды взял его с собой в Тендуан и отпустил полетать, с тех пор он летает туда каждый год. Точно так же, как многие паломники каждый год приезжают на этот остров в Праздник Великого Солнца.
- А тот орел... тот орел, которого ты спас, прилетает к тебе? - живо поинтересовалась Эйра, догадавшись, в чем состоял истинный смысл этого их разговора.
Отшельник улыбнулся, но не так, как обычно, а с некоторой крупицей горечи, и подсел поближе, по обыкновению приобняв ее за плечи левой рукой.
- Того орла уже давно нет в живых, меан дэвир. Но когда он был жив, то почти до самой смерти прилетал ко мне с горных вершин. Еще будучи птенцом-подростком, только-только научившимся летать, он искренне привязался ко мне, брал еду прямо из рук и ни разу не проявил вражды. А потом я научил того орла и его птенцов предупреждать людей об опасности и спасать их от грозных хищников и разбойников. Однажды он спас в лесу мальчика, на которого напали двое голодных волков. Это случилось за пределами Меррахона. Потом этот мальчик по прозвищу Мохноногий Гусь стал моим первым Учеником - Гигулой. А самыми первыми моими воспитанниками здесь, как сама видишь, были орлы.
Эйра едва не покатилась со смеху, услыхав еще раз это нелепое прозвище, хотя его владелец, заведовавший северным паромом, совсем даже не вызывал охоту смеяться. Это был, по самым скромным меркам, довольно грозный, суровый и большую часть времени угрюмый человек, который уж точно не потерпит над собой насмешек. Он мог почти круглый год намеренно носить одну и ту же старую рубаху, заправленную в штаны из барсучьих шкурок, добытых по ту сторону Озера в северной части Центрального Нагорья, и выстирывать ее время от времени в ручье; мог целый месяц подряд питаться толокном на конопляном масле, запивая его простой водой, спал на дубовой доске, едва прикрытой оленьей шкурой, и нарочито брал на себя самую тяжелую физическую работу, нередко привлекая к ней других парней из числа Аноковых Учеников. Говорил Гигула низким голосом с хрипотцой, более всего напоминающим рык заматеревшего зверя, если был неспокоен. Такого бы на Полярные земли, кубы снега вырезать да отправлять в южные страны, где не хватало воды, или корабельщиком, благо ростом он был на половину дактиля выше своего Наставника. Или куда-нибудь еще в этом роде, но только не в Ученики Аноку, человеку утонченному, мягкосердечному, к тому же принадлежащему к одной из ветвей царского рода и являющемуся, как это странно ни звучало, истинным правителем Даарии.
Но при всем при том этот страшный верзила с не всегда расчесанными темными космами был на удивление образован, начитан, умел неплохо петь, играть на пастушьей дудке и по натуре был очень добродушным - сразу видно было Аноково воспитание. Но все же он был непредсказуем. Как-то в середине нынешней осени Эйра, осмелев, при всех за обеденным столом назвала Гигулу его детским прозвищем, которое он должен был называть людям вместо настоящего сертаннского имени, которое, надо сказать, им было уже давно позабыто. А тот, вместо того, чтобы смутиться, осерчать или засмеяться, как это тут же сделали все остальные Ученики, уставился на маленькую проказницу во все глаза, а потом, после обеда вывел во внешний двор и при всех... нет, не отшлепал, хотя следовало бы, а добрых четверть хроны подкидывал в воздух вверх тормашками и ловил за ноги. Визгу было, само собой, столько, что наверняка в недрах Меру переворачивались саламандры, но зато потом у Эйры навсегда пропало желание дразнить старшего Ученика.
Второй по старшинству Ученик Анока, Стрилеон, был совсем другим - улыбчивым, покладистым, но иногда грозным светловолосым "малым" (он был на половину головы пониже Наставника), который много времени проводил в библиотеке, помогая своему учителю изготавливать из свитков пергамента книги, и часто занимался "воспитанием" напроказивших более младших парней. Последнее время у этого грамотея много внимания отнимало белобрысое "чудо" по имени Семияр: его второй Ученик Главного Жреца учил не только читать, писать, молиться на Языке Духов и входить в этих молениях в "священное пространство внутри себя", но и сражаться на деревянных мечах. Ох, и попало же ему недавно от Стрилеона за Алмазный Клинок, прежде чем Наставник посвятил юношу в его Хранители...
- А тому орлу ты тоже имя дал? - продолжала допытываться Эйра, недоверчиво глядя прямо в его глаза и с трудом догадываясь, как же ему хотелось сейчас расцеловать ее в эти недоверчивые и вместе с нем настойчиво-любознательные глазки и отправиться, наконец, заниматься чем-нибудь более дельным, чем сидеть с ней вот тут, за библиотечным столом, и разглагольствовать о подробностях жизни - своей и не только.
Впрочем, он тут же поймал себя на этой мысли, потом поймал саму эту мысль за лапку, прилепил к ней крылышки и с любовью отправил далеко в безоблачную вселенскую Глубину. Взял ребенка на воспитание - терпи, старый олух, тем более что у тебя такой шикарный опыт в воспитании детей...
- Да, мой маленький друг. Я дал ему имя, как только понял, что мой орел спас человека. Я назвал его Эстароном, что значит "Отважный Спаситель". - А что означает имя "Гигула"? - снова спросила любознательная Темианова дочь. - Почти то же, что и его прежнее прозвание, - засмеялся Учитель, по-хулигански подмигнув левым глазом. - "Гусь Лапчатый". Только не говори это Гигуле., он этого не знает, а если узнает - придумает что-нибудь из ряда вон выходящее... к примеру, будет носиться за тобой по всему острову на ветроплане, пока не выдохнется или не кончится топливо, или, если изловит, то посадит на воротило и будешь гонять сама и катать его, пока не устанешь до полусмерти. Я вообще не о том хотел тебе сказать.
- А о чем, маэн идхар? - встрепенулась Эйра. - Я хотел сказать о том, о чем ты сама должна была уже догадаться. Пришло время дать тебе новое имя. - Что-о?..
По изменившемуся выражению лица и даже оттенку ясных глаз воспитанницы Учитель понял, что она сейчас либо убежит прочь (если он, конечно, позволит), либо расплачется, либо пнет его под колено, как произошло в недавно прошедший Праздник, когда он подвел ее к несказанно обрадовавшимся отцу и матери и заявил им, что их дочь - это Гигула и Семияр в одном лице. Или еще что-нибудь выкинет, ибо смирение и принятие в этот сосуд еще следует заложить, либо раскрыть и проявить, если оно уже есть там изначально. Впрочем, он уже был готов ко всему.
К его вящему разочарованию, дальнейшие действия маленькой бестии были самыми банальными: она резко соскочила с места и побежала к двери, выводящей в коридор. Зато действия Анока в этот раз не были банальными: он не стал удерживать ее и позволил сбросить свою руку, которая пребольно стукнулась о край лавки. Учитель поморщился, подул на ушибленную кисть, потер ее другой рукой и развернулся лицом к двери, молча ожидая, что будет дальше.
А там было вот что. Эйра, выскочив из библиотечного зала, бегом отправилась к одному из чуланов, по дороге чуть не сбив Аррамана и Вирона, направлявшихся в кухню. Там она забилась в гору какого-то старого тряпья и плакала, негодуя, что наглый Наставник надумал отобрать у нее, кроме всего прочего, еще и имя, данное матерью. Ее НАСТОЯЩЕЕ ИМЯ, а не какое-нибудь дурацкое прозвище, которое не жалко было бы заменить на что-нибудь более стоящее, и которого у нее, к слову, никогда и не было. И тут же она вспомнила слова своего брата Анхилара: "Жрецы всегда дают своим ученикам новые имена, неважно, были ли у них до этого настоящие имена и прозвища". Значит, придется расстаться со своим прежним именем, как со старым, изношенным платьем. Но имя - это не старое платье, чтобы вот так вот с ним расстаться... Милостивый Боже, как же тяжело все это!..
Потом она мысленно призвала почти что позабытого за все это время Хранителя рода, о котором до сих пор так и не удосужилась удостовериться у Наставника, действительно ли это Светлый и добрый дух, которому стоит доверять, мало ли что говорят люди. И через несколько мгновений ощутила за спиной присутствие, будто бы кто-то коснулся ее сзади, и уловила пришедшее Оттуда послание: "Не печалься, дитя. И поступи так, как велит тебе твое сердце. Мы очень любим тебя".
Через некоторое время тяжесть на душе, страх и отчаяние и впрямь прошли бесследно. Успокоившись и воодушевившись мыслью, что ничего страшного в этом нет, она выбежала из чулана и осторожно, шагом, направилась обратно в библиотеку, почти уверенная в том, что Учитель все еще сидит там. Так оно и оказалось: Жрец был там и терпеливо ждал ее, прикрыв лицо руками и опустив голову. Эйре показалось, что он плачет или в чем-то раскаивается. Услыхав шаги и негромкий стук, "отец" Анок быстро отнял руки от лица. И оно озарилось улыбкой.
- Вернулась, маленькое солнышко, - с отеческой или, скорее, "старшебратской" нежностью, так как он сам просил не называть его отцом, произнес он. _ Надумала, небось? Вместо ответа она подошла ближе к своему "идхару", наконец-то отчетливо сообразив и осознав, что он не кусается, погладила своими маленькими розовыми ручками его большие жилистые руки, не старческие и очень сильные, но все же принадлежавшие, по внешнему их виду, явно не расцветающему молодостью и силой человеку, потом обняла его за шею, уткнулась в нее лицом и расплакалась, обжигая его горючими слезами то ли раскаяния, то ли бессилия собственного эго, а скорее - того и другого, вместе взятых.
- Ну чего же ты, малютка? - спрашивал он, гладя ее по голове и крепко прижимая к себе. - Чего ты плачешь? Я тебя обидел?
- Нет. Это я тебя все время обижаю, и мне жаль. Я опять была не права. Прости меня, если сможешь, и научи меня все новое воспринимать с радостью... пожалуйста! - Хорошо, хорошо, хорошо, меан эни анеи, я с радостью научу тебя всему, чему ты хочешь научиться от своего сердца, но сперва ты должна довериться мне как своему Наставнику и как человеку, а ты мне почти совсем не доверяешь.
- А как это - довериться? Что это значит? "И чему ее до меня учили?" - досадливо подумал Верховный Жрец.
- Это то, что ты только что сделала. Ты мне доверилась. И раньше тоже это делала, хотя не сама, а по моей наводке со своего согласия. Но я решил подождать немного, пока ты сама первая не проявишь полное доверие своему учителю, и только потом начать учить тебя владеть Алмазным Клинком, а не просто драться детским деревянным мечом. Как теперь насчет того, чтоб обрести новое имя?
Эйра немного отстранилась и обхватила руками голову Учителя, сложив у него на лбу большие пальцы и в упор глядя в глаза. - Маэн идхар... Я согласна получить новое имя, ведь мне уже исполнилось тринадцать лет. - Не столь важен возраст, - засмеялся он. - Младшему Ученику Семияру я дал новое имя, когда ему было двадцать лет, но он до сих пор предпочитает прежнее, хотя мы стараемся называть его Ина.
"Оригинальное имечко - Ина... - мысленно проворчала Эйра. - Неудивительно, что он предпочитает оставаться Семияром Милорадовичем."
Не имело значения, прочел эту мысль владыка Меррахона или нет, он просто глубоко вздохнул и оглядел свою Ученицу с головы до ног. А и впрямь, малютке уже точно не десять или одиннадцать лет. Росточком она сделалась выше на целых два дактиля, личико из детского постепенно превращалось в лик юной девы, да и фигурка понемногу приобретала женственность. Лет через пять-шесть маленькая озорница обещала превратиться в юную девушку поразительной красоты и стати, у которой появятся толпы поклонников, а потом, как само собой разумеющееся - достойный ее сердца жених. Будет ли она потом навещать своего старого учителя, отрекшегося от мирской жизни много лет назад и коротающего свой век в горах, отрезанных от остального мира безжалостными ветрами, было неизвестно.
- Пойдем к Ступенчатой реке, - предложил он, встал со скамьи и, ухватив Эйру за руку, повел ее коридорами во двор и потом дальше - в лес. Несколько пар глаз Учеников-мужчин проводили их, а потом рослые парни вновь принялись что-то читать на таинственном наречии и чертить на песке замысловатые фигуры, похожие на чертежи, перенося их затем на лакированные дощечки.
Властитель Меррахона на сей раз повел ее не туда, где они уже все исходили и излазили, а отправился с ней дальше в северном направлении, в верховья быстрой горной речки, которую он называл Ступенчатой. Русло ее, пролегавшее в неглубоком, довольно широком ущелье, и в самом деле образовало за тысячи лет некоторое подобие каменных порогов, похожих на огромные ступеньки, и с этих уступов стремительная горная река срывалась живописными каскадами небольших водопадов. Красота здесь была изумительная: по обеим сторонам от берегов реки, на расстоянии от полутора до четырех сехтов от каждого, высились скалы, сплошь заросшие мхом, папоротником и самыми разнообразными кустарниками, а то и одиночными осинами, невысокими тополями, березками и даже небольшими кедрами, гинкго и тисами. В ущелье было душно, пахло сыростью и плесенью, но вода была удивительно студеной, кристально чистой и сладковатой на вкус.
Через пару с небольшим хрон Анок со своей юной Ученицей выбрались из ущелья и очутились в глубоком, почти непроходимом вечнозеленом лесу, выше которого по склону шли заросли карликовых деревьев, луга и горная тундра, а еще выше начинались вечные, нетающие снега. От свежего высокогорного воздуха у Эйры , никогда прежде не бывавшей на такой высоте, начала кружиться голова, сердце прыгало в груди и кровь стучала в висках, к тому же от долгого подъема в гору подкашивались ноги. Учитель сказал, что это проявления "горной болезни", что бывает с непривычки на большой высоте, и, чтобы прекратить приступ, надо сесть на землю в позе планериста, зажать пальцами переносье и глубоко подышать.
- Если подняться еще на пол-лиги выше, то может пойти из носа кровь, - предупредил Анок. - Но мы и не пойдем выше, здесь самое подходящее место для нашего обряда. Русло реки здесь было на три четверти перегорожено нагромождением валунов и образовало подобие залива, достаточно широкого и глубокого. Только вот Эйре было совершенно непонятно, зачем для того, чтобы получить новое имя, нужно было тащиться в такую даль и для чего Учителю понадобилось столько воды.
После того как они немного передохнули, Жрец поднял Эйру с земли, хорошенько ее встряхнул и заставил снять всю верхнюю одежду, состоявшую из полудлинной складчатой юбки, рубашки и плаща-накидки и остаться в тонкой шелковой сорочке без рукавов, похожей на небольшое белое платье с маленькими заклепками на плечах и левом боку по всей длине. Эту замысловатую сорочку он сшил ей сам, а позже она наделала с дюжину таких же, самых разных расцветок и немного других фасонов. После этого он достал у себя из-под полы маленький серебряный ковшичек, набрал в него воды и, проговаривая шепотом воззвания к Небесам, Земле и Природе, брызнул три раза ей на макушку, левое и правое плечики. Эйра замерла, напряглась от неожиданности, и в это время Анок, не мешкая, схватил ее на руки и, недолго думая, бросил в самую середину запруженной камнями реки...
"А правильно ли я сделал? - подумал владыка острова, как только тельце его юной воспитанницы выскочило из его рук, с шумом плюхнувшись в воду. - Ведь я до сих бросал туда мальчишек и юношей, перед тем как дать им новые имена, а она - девочка, будущая девушка и женщина-мать. Не погубил ли я ее ненароком, о Небесный Отец?"
...Пронзительный визг мигом вывел его из размышлений, и он поглядел на место, откуда это доносилось. Эйра стояла в самой середине заливчика, по грудь в воде, махала руками и истошно орала на весь лес, глаза ее были огромные и круглые, как плошки. Он не стал дожидаться, пока эта девчонка сообразит, что бояться нечего, самое страшное уже позади, и вылезет сама на берег, закатал штанины, подоткнул подол свиты и сам полез в воду.
- Эх ты... - укоризненно покачал головой Великий Жрец. - ну чего ты кричишь как оглашенная, зверей пугаешь? Вынырнула - и окунись трижды, потом вылезай на берег с пучком водяной травы в правой руке. В книгах читала ведь...
- Я... я... я... - силилась она что-то сказать, но не могла и дрожала всем телом - то ли от страха, то ли от холода. - Чего ты? О камень ушиблась? - его лицо приняло встревоженное выражение. - Нет, маэн идхар. Дно тут хорошее, песочек и трава. Я боюсь холодной воды!
Он внимательно осмотрел и ощупал ее лицо и руки. - Да тебе не холодно совсем, врушка маленькая, больше со страху перетряслась. Расслабься. Он говорил правду: хоть вода и была студеной, холода она почти не ощущала, а внутри нее разливалось благодатное тепло, поддерживаемое лучами казавшегося огромным солнечного диска.
- Что делать теперь? - беспокойно спрашивала Эйра. - Нырять? - Не надо никуда нырять. Просто расслабься, отпусти себя и следуй за моими движениями. После третьего раза скажешь мне, что услышала. Закрой глаза. Она повиновалась. Жрец положил обе руки на ее голову и, направляя их движение вниз, трижды заставил Эйру погрузиться в воду, присев на корточки, и подняться из нее снова. Каждый раз при погружении ее уши улавливали какие-то звуки, доносившиеся из-под воды, под конец сформировавшиеся в конкретное слово. И в последний раз обрадованная Ученица вынырнула с пучком водяной травы.
- Ну? - наконец спросил он, когда все закончилось. - Что ты услышала, меан дэвир? Каково твое новое имя?
Эйра опустила взгляд, любуясь струящейся и блистающей в лучах солнца водной гладью, и, блаженствуя от внезапно нахлынувшего изнутри тепла в сочетании с немыслимой благодатью, словно все Ангелы Небес слетелись к ней в этот миг, ответила очень тихо: - Вианна...
Имя ей, по всей видимости, очень даже понравилось, да и самому Учителю, судя по всему, тоже. Ведь это имя не было изобретено людским умом здесь, на Священной Горе, оно существовало и жило реально и было удачно уловлено слухом Посвящаемой из десятка звуков, которые были слышны, когда она вновь и вновь погружалась в чудесную воду, настолько чистую и приятную, что теперь она думала, что стань она рыбой или каким еще водяным существом, навек поселилась бы в этом маленьком речном разливе. И означало это имя не что иное, как "Благословение Жизни". Такое нежное, спокойное, радостное и благодатное имя, что нашептали ей незримые помощники с Небес, Земли и Воды.
- Это волшебно, маэн идхар, волшебно! - воскликнула Эйра, прыгая на месте прямо в воде.
Вне себя от внезапно нахлынувшей радости, оба выскочили, наконец, из холодной речки, но, прежде чем отдаться этому порыву целиком, островитянин на некоторое время попридержался, возложил вновь руки на голову своей воспитанницы и, глядя в упор в ее глаза, произнес медленно и разборчиво:
- Во имя Отца нашего Небесного, сотворившего Небо и Землю, во имя Великой Матери, породившей на Земле все живое, нарекаю тебя, Дочь Божия, именем Вианна, что значит Благословение Жизни, и пускай оно даст тебе силу, любовь, мудрость, счастье и добрых ангелов-защитников, покровителей и охранителей твоей Души. Будь благословенна!
Лицо Учителя, произносившего эти священные слова, сияло едва ли не ярче самого солнца, и ей показалось, что она видит не трехсотлетнего с лишком долгожителя в поношенном темном плаще и с намозоленными руками, а цветущего молодостью и красотой юношу в золотисто-розовато-белых струящихся одеждах, с громадными крыльями, составленными из многих узких, похожих на солнечные лучи, потоков всепоглощающего золотистого-белого света, и искрящейся улыбкой, от которой на многие сотни сехтов вокруг разливается все тот же теплый и очень яркий, ярче солнца, свет. Видение длилось недолго, и вскоре перед ней опять стоял стареющий человек из живой плоти и крови, только его глаза были совсем как у этого ошеломляюще прекрасного солнечного юноши-Бога. А что, если много лет назад этот человек и в самом деле был таким красивым молодым парнем, веселым, добрым и парящим на крыльях Мечты и Любви в солнечной вселенной? Сколько же тогда было у него поклонниц, норовящих, угодить к нему в невесты и жены? У-у-у-у-у...
Наконец, все церемонии были закончены, и тогда Учитель с Ученицей, взявшись за руки, пустились в пляс под собственное "ля-ля-ля-ля", пока не обсохли на солнце, не вспотели и не выдохлись, а потом, выбившись из сил, уселись на траву - отдыхать и подкреплять силы лепешками, обнаруженными Эйрой в Аноковой торбе.
Обратно они добирались по тому же ущелью, торопя шаг, чтобы успеть спуститься с горы до захода солнца, поэтому на этот раз путь занял не две с лишним хроны, а полторы, а потом минут сорок ушло на возвращение домой от того места, где заканчивалось ущелье, по дну которого протекала Ступенчатая река. Про себя Эйра, нареченная ныне Вианной, назвала эту реку Сладкой, по своеобразному вкусу ее воды.
- А все-таки, - спросила она у своего Наставника по дороге до дома, плетясь несколькими сехтами позади него, - почему вода в реке немного сладкая, как будто бы в ней растворили патоку?
Он подождал, пока Вианна сбежит вприпрыжку с пригорка и догонит его, потом по-привычному сцапал за руку, и дальше они пошли медленнее.
- Я думал, ты догадаешься. В породах, которыми сложено это ущелье, содержится особая субстанция, которая, растворяясь в воде, делает ее чуть-чуть сладкой на вкус. Она заключена в камне и добыть ее оттуда никак нельзя, но вода - она и камень точит. Вода в Ступенчатой реке не только вкусная, она еще и обладает целительным свойством. В ней даже замерзнуть нельзя.
- Я это уже поняла, но я просто испугалась, потому что до этого меня никто так неожиданно и без предупреждения не бросал в воду. Прости меня, Учитель! - За что прощать-то? Страх - это не обида, а душевная рана, и его надо лечить. - Чем лечить? Сладкой водой?
Он искренне, по-доброму засмеялся и вытер платочком ее нос, с которого свисала не втянутая дыханием и не замеченная хозяйкой сопелька. - Если боишься сладкой воды - тогда ты, пожалуй, права, а вообще - это целая наука. Похоже, сегодня мне придется полечить тебя наложением рук, опять сопли полезли... - М-м-м-м...
Эйра, то бишь Вианна, зажмурилась, припоминая и представляя себе, что это такое - лечить наложением рук. Зимой на острове было значительно теплее, чем на Большой земле, кроме южных ее частей, но временами и здесь с горных вершин дули пронизывающие насквозь северные ветры или же кольцевые, расширяясь, иногда задували вглубь, неся с собой холод и снег. Прошлогодней зимой Эйра немного простудилась на таком вот ветру и обошлась горячим настоем из канакаловых листьев с малиной и ежевикой, а вот нынешней было хуже: свирепый вихрь налетел, когда она прогуливалась по вечернему лесу, закружил, понес, долбя о стволы могучих деревьев, и внезапно стих, засыпав окрестности мелкой колючей "крупой" и навалив изрядные сугробы. К полудню следующего дня они почти растаяли, и хозяин острова, с вечера не дождавшийся неугомонное Темианово дитя с прогулки, отправился за ней наутро сам, так как Ученики его за всю ночь никого не нашли, не дозвались и вернулись ни с чем. Свою воспитанницу он обнаружил под раскидистой елью около ручья, заключенную в снежный, а, точнее, ледяной ком, и она была без сознания.
Это досадное "приключение" произошло с нею недавно и она прекрасно помнила, чем потом всезнающий Учитель лечил ее болезнь, которую он назвал "легочным горением". В ход пошли все припасенные им за долгие годы снадобья и настои, отвары из засушенных трав, свечной воск, "огненная вытяжка" из хрека, привезенного Учениками из столицы специально для этих целей, кедровая смола вперемешку с ягодами, настоянными на хреке, дикий мед с хреном, и прочая, и прочая плюс сидение с разинутым ртом перед самым жерлом камина в библиотечном зале или очага в кухне. Все это наперебой предлагали Аноковы Ученики-грамотеи, и дело продвигалось, что называется, с большим скрипом, пока однажды владыка Меррахона не осердился, что бывало с ним очень редко, и не разогнал всех вон.
- Придется истинной сутью брать, - решил он, вспомнив, как однажды лечил Эйру от истощающих опухолей на Черном Озере.
Он тщательно вымыл руки с порошком из мыльного корня, растер их мягкой тряпочкой, потом сделал несколько зачерпывающих жестов, обращаясь к Силам Неба и Солнца и все к тому же Небесному Отцу. Все это дело происходило в теплой уютной комнате с камином и лежанками четверых старших Учеников довольно далеко от помещений библиотеки, кухни и кладовых, на более высоком ярусе, но хитрость камина заключалась в том, что он был многоярусным, винтовым, проходил по одному из углов каждой комнаты и расходился желобами от главного жерла, как лепестки невиданного цветка. Горючим для этого камина служило земляное масло, которое растекалось по этим желобам, установленным немного наклонно вниз от жерла, и загоралось от расположенных по ходу каждого из них куску тлеющего канивара. Это горючее подавалось наверх из недр горы Меру мощным нагнетателем, который ежедневно по нескольку раз качали Аноковы молодцы, а иногда и он сам. В дальние помещения тоже вели желоба, которые открывались небольшими каминными отверстиями с тайными дымоходами, а каждая комната, где производилось это священнодействие, сама была одним из "лепестков", примыкающих к главному жерлу.
Главной заботой всех хозяев этого жилища было не допустить того, чтобы ни один кусок канивара и ни одна искорка не попала в главное жерло, иначе всю обитель и кусок горы под нею разнесет в огонь и дым. И здесь изобретательные старшие Ученики придумали свой выход, чтобы не следить каждый раз за камином, бегая по всему дому, что было для них утомительным занятием: в основание каждого желоба, исходящего из жерла, была проведена трубка, выходящая вверх по жерлу на самый верх, откуда другим нагнетателем вниз подавался воздух - так и огонь в желобах был ярче.
Сосредоточившись, Жрец, коротким жестом велел больной снять шелковую сорочку под одеялом, если она стесняется, и обнажить спину, потом сел рядом на лежанку, растер ладони одну о другую, затем снова призвал Небесные Силы, положил руки чуть ниже лопаток Эйры, захватив частично пальцами сами лопатки, и ощутил, как через его ладони и пальцы из самой глубины Мироздания, сокрытой в недрах его Сути, в живую плоть полилось мягкое, приятное, едва пульсирующее тепло.
Самой же Эйре этот поток казался горячей волной невиданной силы, которая залила ее легкие, а потом и все тело, и понемногу сжигала, растапливала и растворяла болезнь, прекращала воспаление, возвращала силу и энергию жизни. Это было совсем не больно и даже не противно, в отличие от всего того, чем до этого пичкали ее старшие Ученики. Постепенно боль, слабость и дурнота чудесным образом уходили, уступая место блаженству и сладостному забытью.
- Понравилось, значит? - усмехнулся Анок, отворяя калитку. - Но это ведь не повод намеренно цеплять хворь. - Я не намеренно ее подцепила, маэн идхар. Там, на горе, был ветер, и вода в реке все-таки очень холодная, она обжигала холодом до того, как я начала чувствовать тепло изнутри. - Согласен. Но я же не простудился.
- Твое тело сильнее и выносливее, - продолжала спорить Эйра-Вианна и загородила ему дорогу, встав в проходе между изгородью и курятником, который частично выдавался во внешний двор, не помещаясь целиком во внутреннем, который называли скотным. - И ты не совсем человек. Я видела твой Дух...
Он вздохнул и почесал затылок. - Ох, ну какая ты все-таки, Вианна эн Кассидар... все время споришь и препираешься со мной, хотя, заметь, тебе это не доставляет никакого удовольствия и все равно в итоге ты делаешь, как я говорю, а на эти споры уходит много драгоценного времени. А веришь ли ты, что в детстве я тоже был слабым, хлипким и всего боялся? - Не верю, Учитель, - честно призналась Вианна.
- Я вижу, что не веришь, но это так, а потом жизнь меня сделала другим, вернее, я сам стал другим для того, чтобы выжить в этом мире и выполнить свою роль на этой земле. И потом... ты уверена, что ты сама - совсем человек? Я тоже видел твою Душу, и сейчас тоже ее вижу. Вианна разинула рот и округлила глаза, как всегда делала в подобных случаях, и больше за весь вечер не произнесла ни слова.
Глава IV. Стратегия Гериона
Просторная полукруглая комната на самом верху замысловато выстроенной руками искусных мастеров "цитадели" из красного задубленного дерева, не горящего в огне, не тонущего в воде и к тому же покрытого негорючим лаком самодельного приготовления, благо Мать-Природа была щедра на подобный материал, была освещена восемью большими и десятью маленькими светильниками. Яркие, едва дрожащие огоньки на стенах и по углам этого помещения освещали куполообразный потолок с застекленным круглым окном наверху, расписанный вручную неизвестными или малоизвестными в Даарии художниками. Здесь были изображены райские птицы, крылатые небесные создания, похожие на молодых, стройных и очень красивых юношей, девушек и маленьких детей, невиданной красоты цветами и другими замысловатыми рисунками.
Искуснейшим образом вырезанные деревянные крючки и прочие завитушки обрамляли стены и полки с книгами, отбрасывая длинные тени. Дверь комнаты, округлая наверху и прямоугольная внизу, располагалась посередь плоской стены, а в полукруглой части, отходящей от этой стены, увешанной дорогими, но старыми и местами потертыми коврами, стоял большой, все из того же лакированного красного дерева, добротный стол-тумба со срезанными углами, а рядом с ним - несколько стульев на пяти извилистых ножках. Стол был наполовину завален толстыми пергаментными фолиантами, свитками, хрустальными сосудами с писарской краской, тут же, рядом, стояли другие сосуды с воткнутыми в них писалами, лежало множество деревянных лакированных дощечек и всякая иная мелочь. А на заднем плане полукругом на стену были налеплены холсты с изображенными цветными красками сценами давних сражений, Сотворения мира, напророченных Последних Дней и несколько портретов предков и потомков рода нынешней Династии, а также, кроме всего прочего, автопортрет Анока Второго - предпоследнего коронованного правителя Даарии - в двадцатилетнем возрасте.
Старому Гериону, выросшему на суровых северных равнинах Гипербореи среди злых, огромного роста и могучего, хотя и не совсем складного телосложения сертаннов, приютивших его совсем маленьким и изгнавших затем из своего племени за "чужеродство и непокорность", не довелось видеть Анока в его юношеские и молодые годы. Сам Герион был потомком случайно оказавшихся на Даарской земле мелкорослых и недолго живущих чужеземцев из аркадского племени эллинов, по возрасту он был много моложе коренных арийских жителей и их нынешних правителей и князей-наместников. В нынешней Арктиде, надо полагать, жило много выходцев из других земель, также как на других землях было много потомков арктоариев, некогда покинувших родину в поисках новых свободных плодородных земель, а то и просто приключений, и немногим из тех чужестранцев доводилось прожить столько лет, сколько жило большинство даарских "коренников". Хотя нередко потомки смешанных браков жили довольно долго. Этих-то "коренников", доживавших порой едва ли не до тысячи лет, жители заморских стран часто считали потомками древних богов или даже самими этими богами, приписывая им бессмертие и вечную молодость. Но поселенцы, живущие в Даарии много сотен лет, так не считали: "боги", к великому сожалению, все же старели и умирали, а смешение народов приводило к тому, что длина жизни потомков долгожителей с недолгожителями часто "выравнивалась" и составляла нечто среднее между двумя крайностями - триста, четыреста и очень редко - пятьсот лет.
К слову о некоторых арктоарийских, то бишь даарских, племенах. Гериону было известно, что приютившие его сертанны строго блюли себя, часто враждебно относясь к своим соседям, но жили при этом сравнительно недолго - самое большее, до шестидесяти или ста семидесяти лет. Они были выше остальных арктоариев на целую голову или даже полторы головы, предпочитали одеваться в бычьи или оленьи шкуры, не строили городов и отличались свирепостью. Сертанны, жившие в горах, были ростом пониже равнинных и еще более суровы, хотя они жили в относительном мире с другими горцами - цивилизованными райванами, неприступными сеаннами, строившими в горах небольшие города-цитадели, и воинственными ладдорами; все представители этих племен были отменными стрелками и искусными мастерами. Эти племена были ближе всего к остальным арктоариям или, как любили говорить на родине Гериона, арктам, и часто вступали с ними в браки, особенно с тендуанцами, жившими юге и юго-западе страны, южными поморами (эорами), а также индами, славинами и айха, занимавшими равнины и предгорья на востоке и юго-востоке Гипербореи. Во всех этих племенах было больше всего долгоживущих людей, а браки между ними давали, главным образом, крепких, рослых и красивых потомков-долгожителей, поэтому эти племена считались главным "оплотом и надеждой" Даарии. В частности, люди из племени айха, основу которого составлял род Династии Ра, чаще всего смешивались с райванами и сеаннами, поскольку молодые айха часто влюблялись в пылких, романтичных, красивых, и, самое главное, хозяйственных горцев и горянок.
Беда была в том, что все эти люди, будучи цивилизованными, часто рождали не очень много детей, тогда как воинственные и агрессивные сертанны, да еще северные поморы, которым они единственным давали "добро" на побратимство и браки, брали своим многочисленным потомством. Интересной ветвью были секенары: они были родственным сертаннам племенем, жили в южных предгорьях Центральных Гор и были довольно близки к ним по взглядам на мир и жизненному укладу, но представляли собой вырождающееся племя из-за распространенной среди них мании "чистоты крови" и вследствие этого - обычая вступать в браки со своими родственниками (чем эти люди "заразили" и некоторых высокородных представителей рода айха). Подобной же манией частично "страдали" некоторые восточные поморы и долинные айхары, жившие на западе севернее Тендуанских гор.
Несмотря на пестроту племенного устройства и часто вспыхивающие между арктидскими племенами распри, последние три столетия Даария была довольно мирным государством, объединенным под властью могущественного предпоследнего Правителя. Того самого, который, по известным сведениям, все еще таковым оставался, ибо без его мудрости и твердой руки, как казалось Гериону, эта страна давно была бы уже ввергнута в хаос.
У Гериона, бывшего ростом примерно до плеча среднему райвану, инду или айха и в свои семьдесят восемь лет выглядевшего и ощущавшего себя так же, как местный старец, проживший в восемь или десять раз дольше, от всего этого шла кругом голова, но мудрец не сдавался и продолжал все с тем же рвением изучать "страну богов" и ее жителей. Он удивлялся тому, что многие арктоарии называли сертаннов, секенаров и северных поморов не своими сородичами, хотя почти все жители Даарии, как было известно, произошли от единого арийского народа и говорили, в целом, на одном и том языке, хотя и с разными его особенностями в каждом из племен. Они часто отзывались об этих племенах как о "порождении человечьего греха и падшего духа", точнее, их потомками, оказавшимися по некоему капризу Судьбы близкими соотечественниками "нормальных ариев". Также его удивляло то, что с портрета, висевшего на стене в комнате с двадцатью светильниками, на него смотрел юноша неземной красоты с каштановым оттенком в волосах, темноватыми бровями и немного тяжеловатыми веками, что было характерно для людей айха, несущих в себе значительную долю крови атлантов. Все же остальное в этом портрете, от пристальных, лучистых, красивой формы глаз "холодного" цвета, прямого носа, тонких губ, сильного подбородка до несколько прижатых к голове ушей с длинными мочками и чисто райванских ямочек на щеках, заметных при улыбке, выдавало значительную долю арктоарийской крови.
Герион очнулся от захлестнувших его потоков мыслей, когда его рука непроизвольно дернула за схваченный еще минуты три назад веревочный дергунок серебряного колокольчика, выполненного в виде замысловатой многогранной фигуры. Раздался приятный, отдавшийся эхом звон, и человек, сидевший за письменным столом, воткнул писало в доску-держак и поднял голову. Это был все тот же, что и на увлекшем мысли старого мудреца в неведомые дали портрете, полурайван-полуайха с арктоарийскими чертами лица и маленькими прижатыми ушами, но теперь на этом лице было некоторое количество морщин, между бровей залегли одна большая и одна маленькая бороздки, волосы были уже не до плеч, а чуть ниже лопаток и изрядно тронуты сединой, которая также "светилась" в его усах и бороде.
Отец Анок поднялся со стула и почтительно поприветствовал мудреца, пожелав ему долгих лет жизни и дороги, освещаемой ярким солнечным светом Великого Отца всех времен и народов. Тот так же почтительно поклонился, держась правой рукой за длинную белую бороду.
- И тебе долгих и счастливых лет, почтенный духовный отец и владыка благословенной солнечной Даарии! Я снова пришел к тебе с вестями, и не особо радостными... вот!
Он подошел к письменному столу Главного Жреца, поднявшись по нескольким ступенькам, застланным далеко не новенькой ковровой дорожке темно-лилового цвета, и положил перед ним целую гору свитков из пергамента, тонкой выделанной кожи северных лососей и размолотого в муку тростникового мякиша, пропитанного клеем и раскатанного в листы.
- Что это, Герион? - обеспокоился почтенный отшельник, поднося к правому глазу плоский прозрачный кварцевый кристалл, выточенный в форме линзы. - Жалобы, ваша светлая милость. Народ из Эрсигона жалуется на своего нового наместника Иллира за то, что он увеличил поборы и хочет наладить изготовление боевого оружия, а из Авлона - на то, что царь-Наместник Аммос Третий...
Он не договорил, осекшись под пронзительным и все понимающим взглядом Жреца. - Я все понял, почтенный Герион. Все понял. Даже то, что недопонял в прошлый раз. - Нет, не все, в-великий Жрец, - перебил его старик, трясясь, как в лихорадке. - Государь Аммос и его племянник Иллир хотят набирать армию из дикарей-сертаннов и северных поморов, чтобы перебить всех, кто находится на твоей стороне, но никак не могут с ними договориться. Они нарушают твой запрет на межплеменные распри!..
- Ты не сказал мне ничего нового, дорогой посол. Я и так догадывался, что напрасно сделал Иллира наместником Эрсигона и дал дополнительные привилегии Аммосу. Но сейчас мои догадки подтвердились твоими словами, и я думаю о том, чтобы забрать эти привилегии и снять Иллира с наместничества, а вместо него поставить наместником Эрсигона моего правнука Ноэля, сына Эшвара. Он молод, здоров, силен духом, неподкупен и мудр. Я думаю, он сумеет образумить поморов и сертаннов, если те начнут бунтовать.
- Ты и об Иллире говорил то же самое, - возразил мудрец. - И потом, поморы против Иллира не бунтуют, напротив, они над ним посмеиваются в втихую соблюдают его указы, а эти жалобы написали люди из других племен, живущие в Эрсигоне.
- Северные поморы могут взбунтоваться в любой момент, почтенный Герион из Аркадии. А в Иллире я ошибся, так как почти не знаю его. Ноэль же является внуком моего сына Матеса, который уже почти сто восемьдесят лет правит Хаменайей и, заметь, эта земля процветает. Пока я не могу назначить Ноэля царем-Наместником всей Даарии, а потом передать ему власть целиком, вместо него я назначу им Эшвара, когда он вернется из Срединной Земли. И для того, чтобы это сделать, я должен огласить свое слово перед моим народом и получить согласие большинства.
Герион покачал головой. - Иллир не даст на это согласие. Он сам хочет быть правителем всей Даарии, того же самого для него хочет его дядя, и у них достаточно сторонников.
- А это мне решать, кто будет правителем всей Даарии! - неожиданно резко выкрикнул Анок и стукнул кулаком по стопке лежавших на столе книг. - Пока что я верховный правитель этой страны, назначаю наместников и распоряжаюсь, кому передать власть! За Эшвара и Ноэля поднимут руки вся Хаменайя, весь юг, юго-восток и почти все жители Центральных гор, и я твердо уверен, что мои потомки меня не подведут. А ты, Герион Аркадский...
Герион недоуменно выкатил глаза: первый раз за всю свою жизнь он видел великого потомка славных племен в таком гневе, с глазами, мечущими молнии, готового разорвать и разнести все вокруг, в том числе его, запуганного старика и несчастного весира Его Сумасшедшего Великолепия, государя Аммоса Третьего.
- Тогда почему... почему ты, законный правитель и наследник трона, не вернешься снова в Авлон, не скинешь своего троюродного брата и не распорядишься своей властью, как раньше? Что тебе мешает?
Анок вздохнул и опустился снова на стул, обхватив руками голову, после чего жестом пригласил своего гостя сесть рядом на другой стул. Тот повиновался.
- Ни один правитель Даарии, - объяснял он Гериону, - не бывает на троне дважды, таковы наши порядки. Жизнь и Бог распорядились так, что я вынужден был покинуть Авлон и укрыться на этом безлюдном острове за семью ветрами. Мне грозила большая опасность в лице потомков Энноса Рыжебородого, а потом меня и моего отца народ обвинил в смерти одного из его сыновей. А Аммос третий сумел всех переубедить и торжественно поклялся чтить и соблюдать издаваемые мною законы, почти сто двадцать лет так оно и было.
- Да, но Аммос Третий оказался подвержен раннему одряхлению и умственному ослаблению. Ему двести шестьдесят три года, но он уже стар, болен и маразм его крепчает. Он сам просит снять с него бремя управления страной и назначить на его место либо его племянника, либо сына. Но ни тот, ни другой...
- Знаю, Герион... Иллир - жестокий и недальновидный человек, одержимый страстями, а Аман слаб головой. Мой внук Эшвар пока живет и правит в далекой южной стране, хотя я надеюсь, что очень скоро он вернется, а Ноэля я готов сделать наместником Эрсигона хоть завтра. Матес и так правит большой территорией... Что же мне делать? Никто другой не согласится... Неожиданно мудрец просиял.
- А вот что, почтенный отец Анок. Я согласен заправлять государственными делами сам до тех пор, пока не вернется Ишвар. Слава Богам, я не так еще стар, чтобы скоро отбыть в иной мир, и проживу еще, наверное, лет пятнадцать или двадцать, и маразм меня не одолевает.
Радостное ощущение от гениальной мысли чуть было не заставило заморского коротышку подпрыгнуть на стуле на добрых полвершка, но он удержался на месте, вцепившись пальцами в край стола. А выражение лица почтенного красавца Жреца тем временем становилось все суровее и серьезнее, блестящие глаза цвета морской волны сверлили Гериона, как кариолитовый бур кусок горной породы в руднике. Мудрец оробел и опустил глаза, будучи не в силах дальше выдерживать его напряженный взгляд.
- А ты смелый старик, Герион, - наконец вынес свой вердикт отец Анок. - Что ж... Если ты серьезно это говоришь, я рассмотрю твое предложение и пошлю Аммосу письмо голубиной почтой, пусть он напишет мне свое согласие или отказ. А что ты будешь делать, если государь Аммос не согласится?
Снова испытующий взгляд. Мудрец икнул, вытер пот со лба и отчеканил: - Значит, он будет дальше протирать штаны на авлонском троне, а я буду вершить государственные дела рядом с ним, с твоего позволения. Такова моя стратегия, почтенный Анок, сын славного Эйрада.
Несколько затянувшихся мгновений Анок молчал, потом не очень весело улыбнулся и ответил мудрецу: - Стратегия, говоришь? Хороша твоя стратегия, но вот только пока недостаточно у меня к тебе доверия. Поэтому давай решим так: ты мудрый человек, Герион, и поэтому должен кое-что понимать. Поэтому решать и вершить государственные дела отныне будем мы вместе, ты там, а я здесь, и будем время от времени встречаться здесь, в моем меррахонском "дворце". Пока ступай с миром или, если хочешь, можешь остаться и отобедать со мной, а я тем временем подумаю над тем, как лучше организовать наше будущее совместное правление Даарией до скорого приезда Эшвара, а заодно подтянуть крепления в этой расхлябанной колеснице. - Пожалуй, я останусь и отобедаю, милосердный Жрец...
В то время как меррахонский властитель Даарии и весир царствующего Верховного Наместника вели свою столь важную для государства беседу, двое из его Учеников затеяли посреди двора самый настоящий поединок на самодельных деревянных мечах, изготовленных умелой рукой мастера по имени Гилланкар. Ими были, как уже, наверное, догадался сметливый читатель, белокурый молодой красавец-славин и маленькая тендуанская бестия, которую на этом острове все остальные Ученики Анока и он сам, уже звали не иначе как новым, настоящим, по их мнению, именем - Вианна.
Семияр-Ина тренировался в поединках с нею почти каждый день с того самого времени, как Учитель наказал его за ослушание, сделав Хранителем заветного Алмазного Клинка, и поручил ему обучить Вианну владеть мечом, а также еще некоторым приемам из древнейших боевых искусств, коими владели арии еще на заре Гиперборейской эпохи. Разумеется, по ее решению и согласию главного Наставника, в ход шли только деревянные мечи, но при этом все равно полагалось надевать на себя что-нибудь обороняющее тело - кольчужную рубашку, диарду или литарду. Все это хранилось в одном из чуланов запасливых хозяев и вскоре было раздобыто. Сегодняший их поединок мало отличался от предыдущих. Как и все дни, что они тренировались до этого, неугомонный славин, в котором явно присутствовал и ощущался воинский дух, даже не утомился и продолжал упорно наступать, выделывая самые невероятные движения руками, телом и мечом, словно у него открылось второе дыхание. А его противница уже более полухроны как вымоталась, вспотела и проголодалась, силы и какая-никакая ловкость начали ей изменять, и она едва успевала защищаться от его натиска, отступая к террасе дома. О том, чтобы нападать самой, не могло быть и речи.
- Ну давай еще раз, поднажми! - с веселым и довольным видом сказал Ина, глядя на младшую Ученицу, для которой теперь сам являлся наставником по боевым искусствам. - У тебя с каждым разом получается все лучше и лучше, но пока еще недостаточно для того, чтобы это понравилось нашему Учителю.
- Нет, Ина, - ответила она, останавливаясь, вытирая пот со лба и отставляя меч в сторону. - Не могу больше драться. Давай отдохнем! Он остановился и посмотрел на нее с удивлением и некоторым сочувствием. - Ну хорошо, отдыхай, если хочешь, а потом продолжим. - Я думаю, дорогой Ина, что нас сегодня пора закончить, мне еще нужно успеть позаниматься в Библиотеке, иначе что я отвечу завтра Учителю? И потом... ты обещал мне показать мне его Комнату Совета, помнишь?
Ина усмехнулся и собрал мечи, чтобы отнести их в сарай. - Как же не помнить? Но вот только... обрадуется ли этому наш Учитель, заведомо неизвестно, у него гость из Авлона и они обсуждают важные дела в той самой комнате.
- Ах вот как? Вот что, Семияр-Ина... не нужно никогда отказываться выполнять свои обещания, даже если это обещание кажется тебе невыполнимым. Ты пойдешь и покажешь мне ту комнату, пускай даже я увижу ее только в полглаза, хотя бы через дверную щель. Ясно? Ина даже присвистнул - настолько странным и непривычным показался ему этот настойчивый, решительный и непреклонный тон, которым с ним говорила сейчас Вианна. "Маленькая тендуанская ведьма", - с досадой подумал он, но вслух ничего не сказал и лишь сверкнул глазами. - Так покажешь мне ту комнату или нет? - Хорошо, покажу, когда ты смоешь с себя пот с грязью и переоденешься,- сдался, наконец, Семияр. - Но только если нам за это достанется от Учителя, я виноватым не буду.
...В тот момент, когда властитель всех правых ариев Анок Второй довершил свое веское изречение о "расхлябанной колеснице" и Герионовой хорошей стратегии, раздался звон серебряного дверного колокольчика, и оба повернули головы к двери. В проеме, словно чего-то выжидая, стояли двое: белокурый юноша-славин в кольчуге и рядом с ним - девочка-подросток в просторной темно-зеленой пелерине и с куском белой мягкой ткани, намотанной на голову, только что из мойки.
Старый мудрец фыркнул, а его собеседник, выпучив глаза, мигом подлетел к двери и легонько вытолкнул обоих за пределы комнаты.
- Что вы здесь делаете? - строго спросил он их. - У меня важный гость, весир государя Аммоса Третьего!.. - Прости меня, Учитель... - Вианна потупила взор и густо покраснела. - Я искала тебя везде, по всей обители, но нигде не нашла, потом мы с Ина дрались на деревянных мечах, а потом... Хотя это неважно. Долго ли еще?
Анок глубоко вздохнул и с почти отеческой нежностью посмотрел на девочку. - Ты неугомонна, сестра. Нечасто у меня бывают такие гости. Я займусь тобой завтра. И тобой тоже, Хранитель Клинка. Ступайте.
- А мне кажется, к тебе еще кто-то идет, дорогой Учитель, - с усмешкой ответил Славин и указал головой налево.
Анок поднял голову, и взору его очей предстал молодой, бравого вида и приятной наружности шатен, немногим выше Семияра ростом, ладный и крепкий. Он был похож на Главного Жреца, но черты его были менее утонченными, ямочки на щеках, когда он улыбался, почти отсутствовали, а цвет волос был темнее, но, тем не менее, они падали ему на лоб такими же волнистыми прядями, образующими изящные изогнутые линии. На лице этого мужчины красовались небольшие усы и бородка, обрамляющие рот и нижнюю челюсть. Одет он был в дорожный плащ и сандалии на босу ногу.
Удивлению Сына Солнца в этот миг не было пределов.
- Какими судьбами ты здесь, Ноэль? - с отеческой нежностью и лаской, целиком уже оттаяв от своей суровости вперемешку с напряжением и мучительными раздумьями, протягивая руки и крепко обнимая его. - Я не видел тебя целых семь лет! Как ты?
Молодой человек заулыбался. Он был пониже своего прадеда на целый дактиль и шесть тектилей, но тем трогательнее выглядела картина свидания потомка со своим живым предком.
- Дела хороши, маэн праори, - ответил ему Ноэль. Отец прислал весть, что с ним все в порядке, он правит в Хайдиенне и намерен вернуться сюда через десять лет, отдав хайдиеннский трон мужу моей сестры, родившейся на Срединной Земле. И еще он прислал тебе карту пути, ведущего в земли Бхаратты, но предупредил, что там живут дикие люди с темной кожей, они едва не убили его и не принесли в жертву Черной Богине, которой они поклоняются. Мудрый Анок подавил досаду, проглотил горечь, как невкусное снадобье, и потрепал парня по щеке.
- Все образуется, Ноэль. Пойдем, у меня для тебя есть кое-что важное и интересное.
Легкими толчками он впихнул своего приземистого правнука внутрь комнаты и обратился к Ученикам: - Завтра я весь ваш. А пока что тренируйтесь на деревяшках, общайтесь с другими Жрецами и читайте книги.
- Ну вот, в этом - весь наш учитель Анок, - проворчал Ина, когда дверь, ведущая в Комнату Совета, закрылась. - Тренируйтесь и читайте книжки, а завтра я вас съем и запью свежей родниковой водой. А я вот возьму и назло ему буду тренироваться не деревяшкой, а тем самым клинком, который он на меня навесил, как ярмо на вола...
Эйра пребольно ущипнула его за левый бок. - Даже не вздумай! Мало тебе, да? До сих пор не хватает смирения? - Не щипай меня, как голодная злая гусыня. Я его не боюсь, но меня до смерти тяготит это бремя. Он сказал мне, что я буду Хранителем Алмазного Клинка до тех пор, пока не придет его пора вернуться к праотцам.
Он горестно вздохнул и остановился посреди винтовой лестницы, ведущей в нижнюю часть Обители. Вианне стало искренне жаль его, и из ее груди тоже исторгнулся тяжелый вздох. - Это должно научить тебя смирению, - сказала она, облокотясь на резные перила. - Посмей я сама ослушаться Учителя, не знаю, что бы он со мной сделал. А так - он очень добрый, ласковый и внимательный, если его слушаться.
- Анок - деспот, - заявил Ина, сверкнув глазами. - Хотя и добрый. Я заметил давно уже: у него очень сильный характер, он очень властный и всегда все делает по-своему. Меня это убивает, я устал ему подчиняться и отзываться на это дурацкое имя, которое якобы нашептала мне Ступенчатая река!..
- Да будет же тебе, Ина! Ты сам по доброй воле пошел к нему в Ученики и подчиняешься тоже по своей воле, а если тебе надоело - так и скажи ему, я думаю, Анок это поймет и отпустит тебя, хотя ему будет очень больно.
- Да вот не хочется мне делать ему больно, чтобы потом от этого терзала совесть, - неожиданно выдал он. - Ладно уж... надо быть мужчиной и проявлять силу духа, а не ныть, как последняя баба...
- Вот это верно! - Эйра хлопнула в ладоши. - Взрослеешь, мужчина...
Она уцепилась за левую руку парня и потянула его вниз по лестнице. Ина поддался, и вскоре они очутились в небольшом проходе между лестницей и "цветком" из нижних комнат, почти рядом с распахнутой входной дверью. Во дворе возились Гигула с Эстаоном и Интой.
- Чем ты опять недоволен, Ина? - весело подмигнула ему маленькая непоседа, выводя его за руку на террасу. - Если хочешь, я по памяти перечислю тебе имена всех Учеников Анока, начиная с самого старшего.
- Ну давай, - хохотнув, согласился он. - Хотя этим ты бы меня удивила, если бы назвала их все два года назад. - Ну хорошо. Их зовут Гигула, Стрилеон, Вирон, Арей, Фиоран, Арраман, Эригон, Инта, Гилланкар, Манохан, Эстаон и ты, Ина... Все! - Ха-ха! Я же говорил, это неудивительно, давно пора уже запомнить прозвища, которыми нас всех наградил великий Наставник, причем себя ты забыла назвать, Вианна!.. А можешь ли ты назвать нас всех до переименования? - Только себя, тебя и Гигулу, - смущенно призналась Эйра-Вианна. - Прежние имена или прозвища остальных я не знаю, они никогда их при мне не называли. А вот ты... знаешь ли ты, кто такой на самом деле наш Наставник? - Еще бы я не знал, кто он такой. Типичный арктоаийский отшеньник айха-райванской крови, до сих пор еще исподтишка правящий Даарией, и притом правящий очень даже неплохо.
- Это и так все знают. А я знаю о нем еще кое-что.
Глаза славинского воителя загорелись от любопытства. - Ну и кто он, по-твоему? - Я скажу тебе. Только не говори никому, что я тебе сказала, хотя, быть может, остальные это тоже знают. Он - дэва...
Ина поперхнулся глотком воздуха. - Ну ты даешь! Вообще-то дэва - это бесплотный дух с крыльями. Такие нам иногда мерещатся, когда нам плохо, и спасают от всяких неприятностей, или, наоборот, пакостят - это падшие дэва, которых еще иногда называют асура, у них крылья как у гигантских летучих мышей... хотя они иногда принимают вид добрых светлых духов, чтоб нас дурачить.
- Кому ты это объясняешь? Я прекрасно знаю, кто это такие. Но я не могу обманывать. Анок - это дэва, живущий в теле человека, причем он любит говорить, что все души - это ангелы. Мало того, он, похоже, один из высших приар-дэвов Небесного Солнечного Света...
- Что-о-о? - Ина округлил серые глаза и отшатнулся. Вианна же продолжала, стаскивая с себя пелерину, под которой оказалась не только тонкая шелковая сорочка, как он думал до этого, но и платье для прогулок: - Вот уж не знала, что тебя, воина, можно этим напугать. Я общаюсь иногда с дэвами и даже приар-дэвами - высшими Небесными Иерархами Света. Это очень сильные духи, которые руководят нашим Мирозданием и помогают людям на их духовном пути или вообще в жизни, если те их призывают и просят. Есть Духи Света еще сильнее и выше, чем эти приар-дэвы, или, как называют некоторые - архангелы, но они обитают в очень и очень высоких мирах, очень грандиозны и мы не можем просто так вот с ними разговаривать. А наш учитель - один из приар-дэва, иногда суровый, но очень добрый, любящий людей и справедливый.
- Это невероятно! А ты... ты видела его душу? - Да, и не один раз. И не только его, еще я видела Серрала, он приар-дэва Смерти. И еще некоторых. - Везет тебе. А я не видел ни разу никого из них, только слышал много раз и читал, - завистливо проглотил слюну молодой славин. - У тебя дар. - Не беспокойся, у тебя он тоже скоро откроется, - пообещала Вианна.
В этот самый момент снаружи что-то заскрежетало, и оба повернули головы. Посреди широкого двора, усыпанного мелкими гладкими камушками с местами насаженной декоративной и проросшей дикой травой, трое мужчин разворачивали легкое, но громоздкое, из-за больших парусиновых крыльев по бокам и пока еще не накаченного воздушного баллона посередине, сооружение на маленьких колесиках, над которыми под баллоном было прицеплено нечто похожее на широкое, на троих человек, кресло с ремнями-крепителями, а позади еще два таких же.
Старший из Учеников, очень высокий, с изрядной растительностью на теле, слегка подернутыми сединой почти черными волосами и густой бородой, толкал ветроплан сзади, а двое других, светловолосых, светлоглазых и ниже его ростом, придерживали с боков. - Кто хочет прокатиться? - низким звучным голосом спросил старший и беззлобно обнажил крепкие желтовато-белые зубы. - Ну вот еще, давно я с Гигулой не катался, - проворчал себе под нос Ина и показал ему язык.
- Я, я хочу! - запрыгала на месте Вианна. - Меня возьми! Она сбежала с длинного крыльца-террасы, подбирая полы длинного платья, и остановилась перед невиданным доселе летным сооружением, которое было, пожалуй, покруче тех, что обычно изобретал и изготавливал этот человек.
- Ну давай тогда, садись. Только пристегни ремни, а то вывалишься. - А ты держи ее крепче, а то и из ремней выпадет, маленькая ведь еще, - посоветовал Инта. - Да уж не учи батьку детей делать, - образумил его Гигула. - Ну да, - добавил Эстаон, тот, что был совсем еще молодой, всего на шесть лет старше Ина. - Инта и так знает, что твой отец был тендуанец, и мать - сертаннка с хребтов Цеабана. К полукровкам мы относимся неплохо, но только не сертанны...
- А что вам всем за дело до моего происхождения? - так же спокойно вопросом на вопрос ответил Гигула, укрепляя кожаные ремни вокруг тела Вианны так, чтобы она не вывалилась при всем желании. - Почти половина Даарии - в разной мере полукровки, и не нам друг друга судить. Тем более тебе, Эстаон.
Произнося последние слова, он, пожалуй, слишком сильно дернул один из ремней. - Ай! - вскрикнула Вианна. - Осторожнее! И не надо затягивать ремни так туго, и так не упаду с твоего ветроплана. - Ну прости, перестарался малость, отвлекают. Сей миг все исправлю.
- Первый раз, что ли, катаешься на этом спиртолете? - спросил Инта. - если бы ты знала, какие он там виражи выкручивает в воздухе, зубами бы впилась в поручни. - Второй, но тогда это был другой ветроплан, поменьше, без баллона, с крыльями другой формы и вращающимися лопастями вместо этих непонятных штук позади крыльев, который теперь принадлежит Вирону. Поэтому на ЭТОМ - первый.
- Ага, и Вирон с Маноханом раз в неделю летают на нем за пределы этого острова за харчами. Эй, Гигула, а ты достаточно спирта туда залил? - Предостаточно, и запас еще сделал, - ответил тот. - Остальной смешал с синькой, чтобы кто-нибудь из вас его не выпил, приняв за воду. Погодите, последний штрих остался. Где мое седло?
Эстаон молча подал ему одиночное приспособление для сидения, и Гигула прицепил его креплениями впереди от первого кресла, где угнездилась самая младшая Ученица. Потом пристегнул сам себя к сиденью несколькими широкими ремнями, сдвинул несколько рычагов, потом взялся за штурвал, выполненный в виде двух загибающихся вверх рогов, прикрепленных к короткой оси, и стал обеими ногами нажимать на установленные под ними меха, нагнетая воздух в баллон одним и в нижние резервуары - другим. Позади что-то зашипело и засвистело, создавая ветер, который раздул расположенные вертикально широкие крылья, похожие на паруса, воздушный баллон продолговатой формы, находящийся сверху, постепенно раздулся, заняв почти все пространство сверху, и громоздкая махина начала подниматься вверх. В то же время талантливый изобретатель нажал еще пару рычагов, и тогда сзади что-то зашумело, засвистел пронзительный ветер, раздувший огромные крылья-паруса, в то же время под сиденьями зашипело и заурчало, и через несколько мгновений ветроплан, сорвавшись с места, быстрее молнии вылетел за пределы Обители.
Позже Вианна узнает, что ветер создавали большие сопла, из которых со свистом вырывался воздух, раздувая боковые крылья, хотя заднее сопло, которое называли толкателем, тоже было, как и в конструкции прежнего летательного аппарата. Также она узнает, для чего был нужен баллон, который отсутствовал в прежней конструкции, почему крылья были другой формы, то, что положение боковых крыльев можно было при желании менять с вертикального на наклонное до почти горизонтального, то, что направление полета указывала особая стрелка, в чем заключался секрет такой бешеной скорости, и много чего еще, но в эти минуты ей было не до того, как был устроен этот хитрый ветроплан. Она зажмурила глаза, заткнула пальцами уши, в которые задувал ветер и, издавая самый банальный девчачий визг, целиком отдала себя стихии, имя которой - скорость. Гигула явно лихачил, хотя с его сноровкой и опытом риска для жизни было не так уж и много. Все же она, для подстраховки и успокоения нервов, отняла пальцы от ушей и вцепилась ими в плечи планериста, обтянутые взмокшей тканью цвета плесени. А ветроплан тем временем, кружа вокруг южной части острова, набирал высоту и, наконец, взвизгнув двигателями, взял резкий крен вверх и потом, выровнявшись, плавно и уже несколько медленнее поплыл к берегу Большой земли выше границы Кольцевых ветров, подгоняемый не только искусственным ветром, создаваемым соплами, но и естественным, что дул с гор. Но юной путешественнице все же показалось, что никакой границы и не было, что они просто влетели в ветер, и ветер этот расступился перед ними, ухнув вниз.
А отец Анок тем временем, пробеседовав до позднего вечера с двумя почитаемыми в великой Даарии мужами, отпустил их с миром и отправил по домам западным паромом. Новая стратегия, предложенная мудрецом Герионом и подробно оговоренная в неторопливой беседе в Комнате Совета, похоже, понравилась всем троим.
Глава V. Возвращенная молодость
Сны юной Ученицы великого Жреца всегда были яркими и красочными, а здесь, на Меррахоне, и вовсе стали такими, что мир яви порой казался в сравнении с ними лишь жалким их подобием. Вот и теперь ей снился сон, где она парит на новеньком ветроплане с мастером Гигулой сначала над островом, ставшим для обоих таким родным и близким, затем над лесами и вершинами Центральных Гор, потом - над Тендуаном и родным Таннором. Родное селение было уже немного подзабыто ею вследствие решения Меррахонского Совета, то бишь Учителя Анока со всеми своими двенадцатью Учениками-мужчинами, и согласия Тринадцатой Ученицы, не отпускать ее без присмотра за пределы острова до конца обучения - мало ли что могло с нею случиться! Конечно, раз в год, в великий праздник, она виделась со своими родными здесь, но вот бы увидеть за все эти годы родные места, хотя бы во сне!
Потом она внезапно обнаружила, что Мастер Гигула исчез и она, восседая на месте рулевого, правит громоздким ветропланом одна, направляя его с помощью штурвала куда ей заблагорассудится. Вот она спустилась ниже и кружит над родным домом. Во дворе ржали лошади, мычали молодые бычок и телица, видимо, купленные не так давно Анхиларом и Фионой, и заливались лаем собаки. Из окна высунулась бородатая физиономия Темиана и за ним - полное, слегка обрюзгшее лицо его жены Нелиды. Осталось только увидеть Анхилара, Фиону и их маленького сынишку Анхара. А вот и они выскочили на двор, раскрыли ворота и приветливо машут ей руками. Вианна силится развернуться и посадить аппарат на твердую землю около самых ворот... и с удивлением обнаруживает, что ветроплан куда-то исчез, а огромные крылья приросли к спине, ожили и стали ее собственными крыльями. Не жесткими парусиновыми, а мягкими, пушистыми и похожими на крылья огромной птицы.
Наконец, она, совсем еще юная девушка-дэва с белыми крыльями и очень длинными темными волосами, распущенными по ветру и прихваченными по линии лба тонкой серебристой ленточкой, опускается на землю и встречает своих родных, бросающихся к ней с объятиями, кружится с ними в танце, поднимается вместе с ними по очереди в воздух, смеется и... просыпается в уютной теплой комнатке в Обители Анока и его двенадцати небожителей-Учеников. Голоса и образы из сна стали прозрачными, размытыми и, наконец, растворились в яви.
- Какой хороший сон, - отметила она, блаженствуя, но тут же едва не всхлипнула от осознания, что видела родной дом лишь во сне.
Тоска по дому временами одолевала Вианну, то есть доселе, как известно читателю, Эйру эн Кассидар, но она уже знала, как с этим бороться. И, тем более, не так давно она поделилась своими терзаниями с Наставником и тот согласился по окончании следующего Праздника сам лично съездить с ней в Таннор верхом на Мельхиоре. Свое желание не оставлять юную Ученицу без присмотра и внимания он объяснял тем, что она была для всех своих родных дороже золота и платины и от ее судьбы зависела судьба всего Кассидарова рода, а то и всего селения, поскольку злонамеренный Волк, по его словам, все больше выживал из ума и привлекал к себе других подобных ему созданий. И что в ее, Эйры эн Кассидар, роду находится человек, тайно намеренный погубить весь род, но сделать это он может, лишь причинив вред своей младшей сестре по ее неосторожности. И еще - то, что из всего рода теперь уязвима была только она.
Эта новость не особо потрясла Вианну, так как она прекрасно знала натуру своего брата Анокса, и она рада была отправиться в это путешествие с Наставником хоть завтра. Если бы он делал это почаще, думала она, то не было бы причин тосковать по дому, где она родилась. Отбросив невеселые мысли и чувства, Вианна встала с мягкой пуховой постели, застелила ее, умыла руки ароматной розоватой водой в медном чане и бросила взгляд на маленький столик, где медленно остывал завтрак - толокняная каша с маслом из льна, запеченные перепелиные яйца со свежей зеленью, сладкие булочки и полная глиняная кружка горячего рифиля. Все это могло означать только одно: "Вставай, маленькая соня, опять проспала время завтрака". И точно, подумала она, отдернув занавеску и раскрыв створки небольшого окна, затянутые мозаикой из сваренных между собой тонких прозрачных кристаллов, - солнце было уже высоко.
Наскоро поев, она надела небольшую, специально сшитую ею для себя, черную литарду с длинными рукавами, золочеными клепками и нашивками, и накидку-мантию алого цвета, застегнув ее серебряной брошью, тщательно расчесала волосы, повязав голову под ними вышитой зеленовато-серебристыми нитями узенькой полоской ткани, и выскочила из комнаты искать Ина: без его помощи она не скоро отыщет винтовую лестницу, ведущую в потаенную комнату Учителя.
Славина она застала в кухне за мытьем чашек и ложек. - С рассветом тебя, Вианна-дэвир! - с улыбкой поприветствовал ее Ина. - И тебя с рассветом, Ина... а чего ты, Хранитель Алмазного Клинка, посуду моешь? - Мы с ребятами решили, что сегодня ее мою я, - ответил парень, брякая глиняными, керамическими, стеклянными и серебряными изделиями в большом деревянном корыте. - Не говори только Учителю, чем занималась вчера после обеда, он велел нам тренироваться, а не объезжать новый ветроплан. Если сегодня он начнет нас проверять... - А где Мастер Гигула? - Пошел заниматься делами. Он человек хозяйственный, в отличие от нас, дармоедов, никогда не сидит просто так без дела, вот только бирюк бирюком, одним словом - сертанн...
- Да будет тебе, Ина! Гигула только наполовину сертанн, и не такой уж он и бирюк, просто подход нужно найти. Он замкнутый сам по себе и угрюмый, но на самом деле совсем не злой. - Ага... - Ина с шумом слил мыльную воду в паз и налил себе новой - прополоскать посуду. - Как Серрал-дэва, наверное... А с чего ты взяла, что это то же самое, что и языческий бог Орх? Мне мои родные рассказывали, что Орх - это сертанно-секенарское производное от имени Ори-ах-Мана, это то же, что ваш Локк или наш Черный Бог, а Ория - его супруга.
- Но это ложь. Так ведь недолго додуматься и до того, что Арраман - то же самое, что и Ори-ах-Мана, и объявить одного из наших друзей повелителем Тьмы. Я уже задала как-то этот вопрос Учителю, он сказал, что здесь много бреда и путаницы. У райванов, сеаннов и тендуанцев это имя происходит от полного имени "Орхес", так в этих племенах называют Серрала-дэву, а это, как известно, вполне светлое, доброе и очень справедливое существо, но работа его тяжела и во многом печальна. И еще он сказал, что настоящая Истина открывается лишь избранным Посвященным, людям с чистой невинной душой и открытым сердцем, а все эти нелепые верования и мифы есть фантазии воспаленного ума.
- Учитель зовет его Сариэлем, - беззлобно усмехнулся славин. - Хотя какая разница, как называть, у Богов много имен, так же как и у нас, людей, бывает целая гора прозвищ. - Это точно, - согласилась с ним Вианна. - Только странно, что ты сравнил с ним мастера Гигулу, мне кажется, он немного другой.
Когда Ина закончил прибирать кухню и тщательно вытер стол большой махровой тряпкой, они вместе отправились к заветной лестнице, ведущей наверх. - А мы точно пойдем в Комнату Совета? - осведомилась Вианна. - А куда же еще? Учитель уже давно нас там ждет. Только сначала я возьму Алмазный Клинок и пару деревянных мечей. Не возражаешь? - Нет.
Все это хозяйство хранилось у Семияра Милорадовича в его отдельной спальной комнате под лежанкой, в большом футляре. Он прицепил все три меча к поясу штанов, надел самодельную кольчужную рубашку, какие обычно надевали славинские воины, и золотого цвета накидку с циркониевой пряжкой, как полагалось Хранителю Алмазного Клинка, потом весело подмигнул Вианне. - Ну... пойдем уж.
В этот раз он совсем не трусил, не заносился, не ворчал и не хорохорился - видно, и впрямь решил повзрослеть. Только вот она, Эйра из Таннора, маленькая тендуанка, взрослела гораздо быстрее. Семияр же втайне считал, что она была просто прекрасным материалом для искусного мастера-лепщика с золотыми руками, в силу раннего возраста и женского пола мягкий и податливый.
А уж хорош-то собой этот молодой воин, думала, в свою очередь, Вианна. Недаром отца его звали Милорадом - порадовал милую, такого отпрыска ей подарил, а он взял да и подался в монахи-отшельники... Впрочем, как и она сама, но вот только она, Эйра эн Кассидар, была пока что его временной Ученицей, а уж потом ей самой придется решать, пройти ли дальше Посвящение в жрицы Единого Солнечного Света или уйти в мирскую жизнь.
- Я вот все думаю, - нарушил воцарившееся молчание юноша, уже поднимаясь по винтовой лестнице наверх, - мы ведь до вчерашнего дня не тренировались две недели, то ты была занята, то мне недосуг... - Да уж, верно, пропершили. А Учитель заметит? - Конечно, заметит, по нашим движениям, дыханию и неуверенности. - Может быть тогда не пойдем к нему, а потренируемся еще во дворе?
Ина загородил ей дорогу обратно вниз. - Нет, Вианна. Тренироваться, когда пробил час проверки? Пойдем, как-нибудь выкрутимся, если что - у него шехели есть. - Что еще за шехели? - нахмурила лоб Вианна. - Да так... одна презабавная штука, вштыривает так, что кажется, что вот-вот начнешь извергать из себя пламя, как огнедышащий змей. Одно только неудобно - они не особо желают тебя покидать, я их как-то незадолго до Праздника Солнца почти половину хроны отскребал в мойке, а потом прятал следы под накидкой. - Следы?.. От чего, от скребков твоих?
Ина захохотал, но тут же осекся, так как мимо него в это время чинно спукались по лестнице Арраман и Вирон. - Да нет же, от этой дряни. Ненавижу стрелоцвет. - Но... стрелоцвет - это такой цветок, очень красивый, их много в нашем цветнике. - Да, но сое стрелоцвета ядовит. Он жжет понемногу, и потом на теле остаются красные пятна. Но это ненадолго, просто на Празднике было совестно, я ведь поднос разносил. Настроение у Вианны неожиданно стало портиться. - А ну ее, эту проверку! Не хочу уже туда идти - то, се, шехели еще какие-то... Непонятно что творится.
- Да пошли, не нужно ничего бояться. У нашего ДЭВЫ все всегда пучком и в пределах нормы. Они добрались до двери с полукруглым верхом, обитой темно-красной материей, и отворили ее, ухватившись за массивную серебряную ручку, сделанную в форме птичьего крыла. Отец Анок был там и что-то писал на тонком, но прочном листе пергаментной бумаги, сосредоточенно нахмурив лоб.
- Мы к тебе, почтенный идхар, - первым подал голос Ина, и его едва слышно повторило эхо. Учитель отложил пергамент с писалом, выпрямился, вскинул голову и поднялся со стула. - А! Так проходите, располагайтесь. Что-то поздновато вы...
Взгляд Вианны неожиданно упал на автопортрет Учителя в его ранней молодости. Она тут же позабыла обо всем на свете, подошла к висевшему на стене полотну и долго гладила пальцами нарисованное лицо, глаза, щеки и волосы. Казалось, все на свете перестало для нее в эти мгновения существовать, все мысли вылетели из головы, а из глубины сердца хлынул наружу затопивший весь мир солнечно-золотой с алыми отблесками свет. А портрет словно ожил и подмигивал ей.
- Узнаешь, кто это? - как будто издалека раздался вопрошающий голос Ина. Она пришла в себя и резко обернулась, часто и взволнованно дыша. - Да... Но если бы я могла увидеть его таким не только на этом портрете... - Нет ничего невозможного, - улыбаясь, ответил Анок и отошел в самую середину комнаты, увлекая за собой младшую Ученицу. - Смотрите.
Оба замерли и уставились на своего Наставника. Тот же сначала с умиленным видом закрыл глаза, после чего открыл их, сбросил с себя плащ и предстал перед своими Учениками не в кольчуге и даже не в диарде, а в великолепном золоченом монистане с несколькими драгоценными камнями, серебряными наплечниками, множеством монеточных висюлек на рукавах и длинной, почти до колен "юбкой" из таких же штуковин на подоле. Запястья были украшены, а скорее всего - защищены массивными напульсниками из кожи и металла. На ногах же его были надеты дригги из расшитой блестками тонкой кожи, крашенной в черный цвет, и черные бронированные сапоги с высокими голенищами. Все это сверкало и переливалось в свете множества огоньков, как драгоценность из сокровищницы великого государя или какого-нибудь очень богатого и знатного князя-наместника. После этого он достал откуда-то сияющую диадему с семью алмазами и водрузил ее себе на голову.
- О-о... - вырвалось у Вианны. - Вот это да... - Погоди, детка. Это всего лишь старый доспех и диадема, в которых меня чаще всего видели в Авлоне в ту пору, они достались мне от моего отца. Я сохранил все и привез сюда как память о ранних временах моего правления Даарией, сражениях и поединках, в которых мне приходилось участвовать. Самое главное я вам еще не показал. Отойди немного поодаль и смотри на меня очень внимательно, прямо мне в глаза. А ты, Ина, наблюдай со стороны, потом скажешь нам, что ты видел.
Учитель подмигнул Вианне и Семияру-Ина, взмахнул руками, и тут с ним стало твориться что-то совершенно непредвиденное и невероятное. Черты лица и вся фигура его начали медленно расплываться, таять в воздухе, озаряясь сполохами неведомого золотого, белого, розового и лилового пламени, и через несколько мгновений, показавшихся всем троим чуть ли не целой вечностью, перед ошарашенной молодежью предстал... тот же самый человек, только на много-много лет моложе, без седины в волнистых волосах, длина которых заметно уменьшилась и стала чуть выше плеч, без бороды, усов и морщин, точь-в-точь как на автопортрете. Им показалось даже, что он, вернув себе молодецкую стать, полностью распрямился, стал немного стройнее, пошире в плечах и совсем немного - повыше ростом. - Ну как? - спросил помолодевший Анок с улыбкой.
Ученики застыли на месте, поскольку все слова и мысли застряли у них в самом начале, как только собирались вылететь наружу. Проходил один миг, другой - видение не исчезало. Вианна отчаянно трясла головой, силясь прогнать наваждение, но оно не проходило. Комната была та же самая, все то же самое, даже одежда Учителя, но сам он был другим - молодым двадцатипятилетним юношей. А рядом, с левого боку от него, стоял разинувший рот Ина.
- К... к... колдовство! - только и смога выговорить потрясенная младшая Ученица. Анок засмеялся. - Нет тут никакого колдовства, меан дэвир. Нет никаких иллюзий и наваждений. До сих пор только мои старшие Ученики знали, что я могу изменить свою внешность по возрасту. Восхождение в духе дает человеку власть над собственными мыслями и чувствами, но некоторым еще - над своим телом и возрастом. Но для этого нужно пройти очень многое в духовном росте и познании своей природы. Можете потрогать меня - я настоящий.
Вианна бесстрашно подошла к нему и принялась ощупывать его руки и торс. Все было настоящим, и она была в полном сознании, но ее ум упорно отказывался поверить в произошедшее, объяснить и понять, в чем тут дело.
- Скажи, маэн идхар, а ты можешь всегда оставаться таким? - спросила она, наконец. - Могу, меан эни анеи. Но все же мне удобнее быть таким, какой я есть на самом деле, без этих превращений.
- Удобнее быть полустарым? - вышел из своего ступора Ина. - А как же молодость, красота, ловкость, сила? - Мой дух - хозяин моего тела, - ответил ему Жрец. - Я вообще не старею, просто выгляжу так, как мне сподручнее в данный момент, не теряя при этом силы, ловкости и здоровья. Некоторым я и вот так предстаю.
Вновь заколебалось пространство вокруг, образ молодого Анока "поплыл", растворился во внезапной вспышке яркого света, и вскоре перед ними стоял согбенный старец с длинной седой бородой и такой же шевелюрой.
Вианна осеклась. Однажды она уже видела этого старика. Видела один раз и хорошо его запомнила, но только вот где... И тут же вспомнила, где именно: в Далбосе, после случившейся земной дрожи, когда она и Анхилар стояли, подперев собой стену "Волшебной лиры" и смотрел на звезды! Тот самый, который сразу после случившегося сказал всем собравшимся в трактире, что Черного Города больше не существует! - Я узнала тебя... Так это был ты? Там, в Далбосе, два года и три месяца назад, когда я... когда мы...
Старец широко улыбнулся и медленно погладил девочку по щеке. - Да, друг мой Вианна, - ответил он слегка приглушенным голосом. Это был я. И я сказал тебе, что на небо лучше всего смотреть ночью, когда оно светится заревом. - Я помню. Но я не могла догадаться. Ты не был похож на того человека, который приходил на Черном Озере.
- Это не удивительно, меан дэвир. Тогда я пришел довольно молодым, каким я был в сто двенадцать лет. Я ведь долгожитель. А вы не будете возражать, если я до конца проверки останусь вот таким? Я ведь не немощен.
- Неее... - замахал руками Ина. - Не надо, маэн идхар! Таким ты успеешь побывать лет через пятьсот, если не захочешь вновь омолодиться. Лучше уж побудь юношей или мужчиной средних лет. Или просто молодым, каким бываешь в Праздник Великого Солнца или... или таким, каким ты был в сто лет.
Жрец почесал макушку. - В сто лет? А почему именно в сто? - Да так... я ведь знаю, что, когда тебе было сто лет, у тебя родился сын. И поэтому мне бы хотелось увидеть, как ты тогда выглядел. - Будь по-твоему, Ина.
Снова волнение в воздухе и вспышка - и перед ними был еще достаточно молодой, точнее, моложавый длинноволосый мужчина без седины, с небольшими усами и бородкой в три тектиля, обрамляющими верхнюю и нижнюю челюсти почти так же, как у Матеса и Ноэля. Морщин у него было совсем немного и они были небольшими, однако между бровей уже залегла пока еще небольшая и неглубокая бороздка.
- Вот так гораздо лучше, Учитель, - кивнул ему Ина. - Вот теперь, мои дорогие, вы узнали, почему в Праздник Великого Солнца у меня пропадают борода и усы и я становлюсь моложе? Я принимаю облик, каким был в сорок, пятьдесят или шестьдесят лет, и я ни разу не нарушил наказ предков не брить бороды. У меня борода и усы стали расти только в девяносто лет и растут медленно, а до того времени я был вот таким. - А отец твой считает, что ты ее бреешь, - вздохнула Вианна. - И ворчит. - Удел отца - ворчать, а сына - не перечить, но поступать так, как велят его сыновний долг и душа. Отец не знает о моей способности меняться, возвращаясь в молодость. Может быть, и узнает, когда придет время.
- А не пришло ли наше время показать тебе свое мастерство, почтенный идхар? - спросил его Ина после довольно долгого молчания, показавшегося молодому славину мучительным. - А что, хотите показать? - лицо Анока вновь тронула улыбка. - Вы же не репетировали совсем! Это как пить дать. - Но мы... - пытался возразить Ина.
Жрец не дал ему договорить, властно подняв руку и вновь опустив ее. - Знаю, что ты хочешь сказать. Вчера вы немного потренировались во дворе, но до этого, похоже, вы долго не притрагивались к мечам. И ваш вчерашний бой - это вообще не бой, а так себе, пустое баловство. А потом каждый из вас развлекался как ему было удобно, кто-то лихачил в воздухе, а кто-то ловил рыбу в пруду.
Ученики покраснели и опустили глаза в пол. - А как ты догадался, Учитель? - спросила Вианна. - А вот так... Мне ли не знать, кто, чем и когда занимается в моих владениях? Ну, хоть до этого вы неплохо сражались. Так уж и быть, покажите мне свое мастерство. Он подобрал свой плащ, надел его и отошел к задней стене полукруглого зала, а Семияр и Эйра, вернее, Ина и Вианна, поклонились ему, затем друг другу, вооружились небольшими деревянными мечами и стали друг против друга в боевой позе.
- Так, хорошо... Помни, друг мой Ина: перед тобой не равный тебе по силе и ловкости противник, поэтому действуй осторожно и не в полную силу, не надо бросаться во всю прыть, как ты обычно делаешь. Держи меч ровнее. Пошли!
Он хлопнул в ладоши, и его подопечные пошли орудовать мечами, как умели. Движения их были сильными, плавными и быстрыми, как им обоим казалось, но через несколько минут Наставник покачал головой и хлопнул трижды, останавливая их.
- Не пойдет. Маловато разгона, движения скованные, не синхронные и торопливые, не успеваете следить за собственными руками, ногами и орудием боя. Придется вам поиходить сюда ко мне и тренироваться хотя бы раз в три дня, а лучше через день, пока не научитесь. Не успевал за вами следить. Пошли еще!
Снова одиночный хлопок и усердный бой на деревяшках. - Стоп, стоп! - снова остановил их Анок. Он подбежал к обоим и ощупал по очереди их запястья, предплечья и основание шеи, приговаривая на ходу: - Нет, нет, так точно дело не пойдет. Вианна! У тебя руки двигаются, как ложка в сметане, и дыхание заходится, ты не разогрета. И ты, Ина, тоже. В настоящем бою противник сомнет вас в два счета. Придется накладывать вам обоим шлехни.
"Угу... - подумала она про себя, - "Шехели" которые, наверно..." Ее напарник по поединкам буркнул себе под нос что-то не очень приличное, а Учитель, погрозив ему пальцем, подвел Вианну поближе к столу и попросил ее вытянуть вперед руки, обнажив запястья. Потом еще раз потрогал их.
- Если постоянно тренироваться, сказал он, - то мышцы становятся сильными, сочленения гибкими, а ладони теплыми. У тебя совсем нет разогрева ни в руках, ни в теле. Сколько вы не тренировались? - Две недели, маэн идхар, - призналась Вианна, пряча руки за спину.
Учитель тихонько ахнул, сокрушенно поцокал языком и, закусив нижнюю губу, полез в тумбу. Порывшись там, он достал несколько кусочков нарезанной плотной ткани, кисточку и широкий стеклянный сосуд с совершенно прозрачным веществом бледно-розовато-желтоватого цвета. Потом разложил на столе две небольшие полоски ткани длиной в окружность запястья и шириной в два тектиля, укоротил немного маленьким металлическим лезвием, открыл сосуд и кисточкой нанес на них по два слоя вязкой прозрачной субстанции, похожей с виду на выделения листа росяницы. Потом подул на ленточки, чтобы испарился лишний спирт и вещество немного схватилось, и вновь попросил Ученицу вытянуть руки вперед и поднять немного вверх, чтобы запястья приняли вертикальное положение. Она запротестовала и попятилась назад, а Жрец засмеялся, хищновато прищурив глаза.
- Ретируемся к укрытиям, еще не разглядев врага в лицо? - Что это такое? - спросила она, недоверчиво косясь и показывая пальцем на стеклянный сосуд. - Разогревающий состав на основе цветочного меда, воска, канифоли и спирта с добавлением сока стрелоцвета и желтого порошка из листьев амфидинии, - объяснил Анок. - Помогает при внутреннем застое и скованности движений в сочленениях, и просто дает много тепла. Давай попробуем? Не бойся, это не опасно и совсем не больно. - Ну давай, маэн идхар...
Она неуверенно, медленно подошла снова и протянула руки вперед и вверх, припоминая глуповатые брюзжания Ина, своему Наставнику, и тот быстрыми, ловкими и точными движениями обернул ее запястья клейкими ленточками, после чего сильно сжал их большими и указательными пальцами и подержал так некоторое время, потом отпустил. Поверхность ткани была сухой.
- Это все? - спросила Вианна, с любопытством разглядывая свои "браслеты". - Нет, еще не все, погоди немного.
На сей раз он достал небольшой кружок из такой же ткани, в четыре с половиной тектиля диаметром, точно так же намазал вязким составом, подул на этот кружок и "посадил" его аккуратненько чуть ниже межключичной ямки. Потом с силой пришлепнул, после чего еще надавил и подержал около трех четвертей накапавшей жидкости в водяном хронометре. После этого Жрец то же самое проделал с другим своим Учеником. Пока он возился с парнем, Вианна отвернулась и, как она думала, незаметно для них принялась отдирать желто-зеленый кружок, но тот не поддавался.
- Просто так это не снимешь, - предупредил Учитель, который, казалось, видел и слышал насквозь все, что делалось в его владениях. - Но эта штука хорошо набухает и отстает в горячем мыльном растворе с винным спиртом, если подержать в нем две или три минуты. Да успокойся же, не съедят они тебя...
"Тьфу, дурак! - досадливо подумал про себя Ина. - Про спирт я в тот раз точно забыл".
Когда все было закончено, Анок спрятал все принадлежности в тумбу и оглядел Учеников. - Ну как? - спросил он у Вианны. - Не сильно жжет? - Вполне терпимо, маэн идхар. Можно начинать? - Погодите. Для начала соберитесь и станьте в подобающую стойку, как это делают настоящие воины. А лучше я сначала сам покажу вам движения, сперва тебе, Вианна. Ина, дай-ка мне свой меч.
Тот молча повиновался, хотя в его глазах уже разгорался задорный огонь вкупе с тайным желанием разнести в хлам весь окружающий мир, не то что скромную обитель четырнадцати отшельников-"небожителей". Но он сдержал свой пыл и постепенно утихомирил начавшую было подниматься ярость - то, что почтенный Учитель как раз советовал не культивировать в себе и не подавлять, а изжигать внутренним собственным Светом, который он называл "Светом Творца" или "Любовью Творца". По его наставлениям, сражаться полагалось только защищая свою жизни, жизни своих родных и близких и свою родину от агрессоров-завоевателей и честь родины, но не собственную эгоистическую честь (?!?!), и никогда ни на кого не нападать первыми. А в нынешнее мирное время любое боевое искусство считалось наследием древних предков и использовалось, в основном, как средство поддержания и развития тела, разума и духа, хотя в случае чего могло в любой момент сослужить добрую службу.
Молодого воителя несколько смущало и возмущало то, что в его племени учили боевым искусствам иначе, еще с люльки вдалбливая мальчикам, а иногда и девочкам, что победить врага можно, только борясь с ним его же силой, отвечая на ярость еще большей яростью, на жестокость - еще большей жестокостью и ненавидя врага в десятки раз большей ненавистью, чем он ненавидит тебя... и убивая жестоко, без всякой пощады. И победит тот, на чьей стороне Правда Богов, то есть чаще всего - кто окажется ловчее, сильнее и при этом будет заранее невиновным. Но восемнадцати лет от роду юный сын Милорада-воина добровольно стал Учеником человека, который решительно отвергнул все, чему учили этого парня, и учил его, а заодно и всех остальных воспитанников, любить всех людей без исключения и побеждать противников не той же самой силой, с какой они на тебя бросаются, а... противоположной. То есть - Светом, Добром и ЛЮБОВЬЮ. Человека светлого и добросердечного, который далек от звериной ярости, ненависти, мщения и крови так же, как небесные светила далеки от мрачных подземелий Арахтона, куда жестокий правитель Эннос безжалостно отправлял десятки тысяч невольников добывать драгоценные каменья для своего дворца и черный металл для вооружения своей многочисленной армии. Человека, который обращался со своими Учениками как опытный садовник с прихотливыми заморскими яблонями и сливами, потихоньку закалял их тело и дух и собственноручно вытирал им сопли, а при случае лечил совсем даже не суровыми методами. А главное - искренне их любил.
И вот этот человек, такой добросердечный и с виду мягкий, сумел-таки ненавязчиво и нежно скрутить его пылкую, воинственную, гордую и яростную натуру, унаследованную от отца, что называется, в бараний рог. И постепенно превращал крутонравного горделивого сына Славинских равнин в покладистое, смиренное существо, сильное, однако, духом, которое творит добро и распространяет в этом мире Свет Истинного Знания. Которое стойко, спокойно и с улыбкой (радостной безмятежности, а не презрения!) переносит все испытания, выпадающие на его долю, и живет ради одной лишь цели - взойти на Небеса и помочь сделать это как можно большему числу людей. О такой ли судьбе и миссии мечтал сын доблестного воина и о том ли он думал, рассекая драгоценным клинком еловые сучья?
На всю эту гордыню, заносчивость и яростный нрав Семияра Милорадовича нашлась-таки достойная управа: он стал Хранителем Алмазного Клинка, который принадлежал его Наставнику, а точнее - самому Великому Богу Ра, давшему его на время своему Сыну. Гордиться этим Ина точно никак не мог, зная, что для него это не награда, а наказание за безалаберность и надругательство над святой реликвией. Но все же это бремя, требующее немалой силы духа, смирения и огромной ответственности, казалось ему не столь унизительным, как... ношение на своем теле дурацких липучек, которые противно стягивали кожу и жгли, не давая сосредоточиться на главном, о чем он сейчас думал.
Разумеется, обучение далеко не ограничивалось тренировками на мечах и прочими единоборствами, которыми они время от времени занимались в этой комнате или во дворе Обители, и изучением содержания и смысла толстенных книг, написанных отцом Аноком, его предками и Учениками. Каждый день, утром и вечером, все тринадцать мужчин собирались в Комнате Совета, посвящая это время "погружению в свою суть" и общению с Высшим Духовным миром и Богом путем молитв и медитации. Вианну на эти мероприятия с собой не брали и не приглашали: с ней Учитель занимался всем этим отдельно и воспитывал немного иначе, намереваясь сделать ее, в первую очередь, спасительницей Кассидарова рода, к которому она принадлежала.
Временами Ученики-мужчины устраивали развлечения во дворе, уходили в лес или отправлялись облетать окрестности на ветропланах либо верхом на взрослых орлах. Лошадей, коз и подобный скот на острове не держали, здесь они попросту были без надобности. Исключение составляли быки, которые каждый год сменялись в ходе священного ритуала, на них некоторые из младших Учеников иногда пытались кататься по острову, и успех этого зависел от того, какого норову было то или другое животное в разные годы. После возмущения старого Ошена, который каждый раз участвовал в мене и которого, по его словам, поддел на рога последний доставшийся им с Рием матерый вол, Совет Тринадцати решил исключить его из участия в этой церемонии, а бодучее животное оставить себе на три или четыре года и за это время постараться его перевоспитать, таким образом в последний год в сарае Анокова двора сидел уже не один бычок, а два.
Новшеством за два последних года стала традиция приносить, то бишь привозить с собой дары, это пожелание Совету Тринадцати выразили щедрые сыновья Матеса. А вот ежегодное праздничное кормление народа жареной курицей, которую выращивали на месте в огромном сарае и частично приобретали за пределами острова, поскольку паломников каждый год становилось все больше и "своей" курицы в последние годы стало не хватать, было и осталось неизменным. Тем более что нежное, сочное и ароматное мясо кур и петухов любили все без исключения. А теперь, после введения новой традиции принесения даров, в числе которых нередко оказывались серебряные и даже золотые изделия и монеты, а иногда и драгоценные камни, кормления курицей, фруктами и сладостями стали вдвое дешевле, хотя и прежде людям небогатым предлагали угощения за очень низкую "символическую" цену, а совсем бедных кормили бесплатно. Дорогим было только вино, и беднякам его не давали, но сейчас и вино стало дешевле почти вполовину и бедным людям за него полагалось всего десять сикнов. При всем этом более состоятельным паломникам полагалось делиться с нищими золотыми и серебряными и золотыми монетами и покупать им угощения, в результате чего те наедались до отвала, неслыханно богатели и чувствовали себя на вершине блаженства, но зато по окончании Праздника умудрялись промотать все свое состояние, самое большее, за три недели.
Был в хозяйстве мудрого Анока и сад из множества плодовых деревьев и ягодных кустов, которым занимались по очереди все Ученики, кроме Ина и Эстаона, не умевшими ухаживать за деревьями. Сад этот давал два урожая за год, поздневесенний и осенний, и предприимчивые ребята приноровились, помимо дешевой кормежки приезжающих раз в год паломников, возить спелые плоды в города и сдавать торговцам за приличную цену.
Главным же источником дохода у этих далеко не бедствующих, хотя и живущих в скромности, строгости и аскетическом смирении Тринадцати были земляное масло и драгоценные смолы, которые в изобилии источали из себя сосны, ели и другие игольчатые вечнозеленые деревья. Особым спросом пользовался канивар - твердая прозрачная смола исполинского красного кедра, сваренная особым образом с пятью смолами, взятыми от других деревьев, канифолью, горючей каменной пылью, пчелиным воском и земляным маслом - из этого материала во всей Даарии делали знаменитые "вечные" светильники. Ученики Анока меняли готовый канивар и земляное масло на еду, предметы быта, ткани, спиртовое горючее или просто продавали за деньги, хотя брали вдвое меньше, чем обычные мирские торговцы и менялы. Иногда они продавали книги, картины или самодельные сувениры и на заработанные монеты покупали бумагу, пергамент, одежу и все остальное, что требовалось для их жизни на острове. Аскетизм аскетизмом, а нормально жить и питаться все же оставалось необходимостью.
Вручало еще и то, что Аноку, бывшему по сей день скрытым законным правителем Даарии, по Основному Закону причиталось по семь тысяч золотых каждый год из пошлин, собираемых в государственную казну наместниками крупных городов, главным образом, от его троюродного бата Аммоса. Впрочем, из этой суммы Анок оставлял себе и своим Ученикам всего одну тысячу золотых. Остальные же деньги, на которые можно было купить целый дом с садом и попугаями, он частично пускал на разного рода благотворительность, отдавал в храмы, приюты, дома для хворых или отсылал обратно в казну с письмом, на что их следует потратить, а оставшуюся часть разменивал в Далбосе на серебренники и потом раздавал бедному населению, скитаясь по деревням, селениям и мелким городам Великой Даарии, одновременно с этим сея среди людей зерна Истины, Добра и Любви. Иногда он раздаривал не только монеты, но и книги, написанные им на пергаменте, что был куплен на эти самые серебренники. При том он ходил не только к бедным, нуждающимся людям. За эти довольно частые отлучки с Меррахона и скитания по вверенной ему Единым Богом стране люди прозвали этого человека Эорнихом - Странником или просто Бродягой, хотя назвать его так у тех, кто хорошо его знал, не повернулся бы язык. И меньше всех отец Анок был похож на бродягу сейчас, когда стоял в искусно обустроенной комнате на ковровой дорожке, в сверкающих в свете ламп латах, с сияющими глазами, роскошной золотистой с каштановым оттенком шевелюрой и с деревянным клинком в руках. Драгоценную диадему ради сохранности он снял. Против него с мечом поменьше и полегче, сделанным мастером Гилланкаром специально для нее, стояла Вианна в черной литарде, алой накидке и с распущенными длинными волосами, с довольно, как успел мельком отметить про себя Ина, грозным и воинственным видом.
- Итак, - заговорил он, глядя на противницу испытующим взором, - надеюсь, ты вспомнишь все то главное, чему я тебя учил все эти два с лишним года. Наша цель - действовать, мыслить и чувствовать противоположно своему противнику, то есть, как ты его представляешь, твоему врагу. Он тебя ненавидит, но ты должна его искренне любить душой. Он хочет уничтожить тебя, обратить в пепел и забрать твою душу, уведя ее в тьму, но твоя цель - защитить свою жизнь и жизни своих близких, равно как и ваши души. Он считает себя твоим кровным заклятым врагом, но ты не должны считать его таковым, твоя цель - его образумить, но не злом, а его противоположностью - Добром и Светом. Если противник погибает от твоего удара - значит, Господь- Отец решил забрать его из этого мира и оставить тебе твою жизнь, а если погибаешь ты - тогда наоборот. Не бойся смерти, она есть всего лишь переход в другой, лучший мир. Но умирая - не падай духом и не сдавайся перед тем, кто желает твоей смерти, в этом случае он находится не в выигрышном положении, ибо после того, как победит, он будет страдать еще больше.
- Тогда зачем... зачем защищать собственную жизнь, Учитель? - спросила Вианна, слегка усмехнувшись и припомнив то, что с некоторых пор она вообще перестала бояться смерти. Он знал, что девчонка задаст именно такой вопрос. И был к этому готов. - Затем, что порой от того, останешься ты в живых или нет, зависит дальнейшая судьба близких тебе людей, родины или, представь себе, всего мира. Если враг напал на тебя, значит, ему, скорее всего, предначертано уйти из этого мира, потому что нападающий первым сродни самоубийце или мотыльку, летящему на огонь, хотя иногда все же бывают исключения. Если злодей нападает на беззащитных людей и убивает их, расплата к нему придет позже, а опытный и сильный воин может покарать его тотчас же. - Но я...
- Знаю, - перебил ее Учитель. - Ты не опытный воин. И до сих пор я говорил лишь о противнике-человеке, который может просто убить. А теперь представь себе, что я - суровый и безжалостный противник, порождение мира Зла, который намерен уничтожить тебя и весь твой род и сгноить ваши души в темницах подземелий или, еще ужаснее - уничтожить не только ваши тела, но и души, на что бывают способны некоторые сильные и очень опасные маги. Представь себе, что я - сам Волк, имя которого ты знаешь и боишься больше всего на свете. Так вот, представь и ощути, что перед тобой - сам бич вашего рода... Защищайся!
И он решительно ринулся в бой, очень даже правдоподобно изображая оголтелую демоническую ярость и метая глазами молнии. Он даже зарычал, как голодный нападающий зверь или мифический тролль. Юная воительница, восприняв тут же все всерьез, сперва поддалась вполне объяснимому страху. Ее даже передернуло от холодного, липкого ужаса, который поднялся в ней от слов Жреца о том, что реальный враг может при желании уничтожить душу человека. Об этом она не знала прежде и никто не говорил - наверное, слишком боялись об этом думать.
То, что Вианной в самом начале поединка овладел страх, не осталось незамеченным: она была тут же оттеснена напором противника, хотя тот рубился очень осторожно, не слишком стремительно и далеко не в полную силу. Потом, воспользовавшись кратким, и, как ей показалось, намеренным замешательством Жреца, собралась с духом и решила во что бы то ни стало усмирить и образумить лиходея. При этом ей было трудно, очень трудно сражаться и одновременно испытывать к злонамеренному и опасному противнику чистую любовь души и сострадание. Вместо этого с гораздо большей легкостью в душе возникали порывы агрессии, ярости и желания уничтожить, ранить его или хотя бы опозорить. Несмотря на то, что импровизированный враг щадил ее и делал поблажки он все же был намного сильнее и ловчее и теснил ее к стене, норовя пронзить мечом. На самом же деле деревяшка могла оставить только синяк, да и то тонкая, но прочная клепочная броня смягчила бы удар, однако в этой игре требовалось приложить всю силу своего воображения.
Тем временем сок стрелоцвета начал действовать сильнее, впитываясь через кожу в кровь и разнося тепло по всему телу, тем самым усиливая ток крови и подвижность в членах. Вскоре все тело Вианны охватил немыслимый жар, дыхание стало горячим, а в глазах возник небывалый задор - и... никакого намека на злобу, ненависть и желание отомстить. Казалось, пол ушел у нее из-под ног, стены перевернулись или, скорее, вывернулись наизнанку. Теперь она легко, играючи отбивала все атаки, выпады и выверты, и ей было все равно, какие чувства испытывал нападающий. Она ИГРАЛА с ним, как маленький ребенок, потерявшийся в лесу, может начать играть с волком, отнюдь не боясь его, а по-детски любя, и в итоге стать для него отнюдь не добычей, а приемным малышом. Волчонком. Бывало и другое: когда-то очень-очень давно человек приютил у себя волка и превратил его в домашнюю собаку...
Но что делать с демоном, принявшим обличье волка или, скорее, человеко-волка и твердо вознамерившимся истребить тебя и весь твой род в прошлом, настоящем и будущем? К такому не пойдешь в приемные дети и не перевоспитаешь, сделав собакой или отпустив на волю после хорошей порки, как делали некоторые смелые селяне или охотники. Демоны хитры, злы, черны и бояться лишь одного - Божьего Света и Божьей Любви, которая для них как всепожирающее пламя и совсем не похожа на земную, человеческую любовь.
"Ну что ж, - подумала про себя Вианна. - Как ты можешь вызвать во мне ненависть, если я с тобой не на одной волне? Ты в одной лодке идешь на меня, а я на тебя в другой. Мы равны и в то же время далеки. Но я хочу, чтобы ты изменился, стал иным, потому что этот выбор сделал ты сам, решившись на этот поединок. Так знай же, я не ненавижу тебя, а люблю... ДА, Я ИСКРЕННЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ И ДАРЮ ТЕБЕ СВЕТ САМОГО ТВОРЦА ВСЕЛЕННОЙ!!!.."
...Ослепительный золотой свет затопил все существо маленькой воительницы, направляя каждое ее движение, она рванулась вперед к невидимому врагу, который, как ей представилось или померещилось, вовсе не размахивал деревянным мечом, а скалил зубы, размахивал волосатыми руками, похожими на волчьи лапы, и швырялся в нее смертельным темным пламенем. Это была лишь игра воображения, потому что реальной нечисти в этом храме быть не могло, но все же она, на миг поверив в нереальное, рванулась вперед и немного правее с громким боевым кличем, услышанным несколько раз от Семияра-Ина, и...
Поначалу Вианна не поняла, откуда раздался оглушительный грохот и треск, и почему она оказалась лежащей на полу вниз животом. Глаза ее были крепко зажмурены, а пол был какой-то очень странный - теплый и выпуклый. Когда же она открыла глаза, то осознала, что ее противник, то есть сам Великий Мудрец и Учитель, Главный Жрец и до сих пор еще верховный, хоть и тайный, правитель Даарии, валяется на полу, беспомощно раскинув руки и подогнув правую ногу. А она, Вианна, то есть Эйра эн Кассидар, младшая дочь простого таннорского селянина, лежит ничком сверху, вцепившись побелевшими пальцами в ворот его монистовой брони. Сломанные деревянные мечи, придавленные рухнувшей вниз и разбившейся надвое полкой с книгами, валялись немного слева от бойцов.
- Ого... - оглядевшись вокруг и поднимаясь на ноги, промолвила Вианна. - Я что, убила Учителя? Почему он молчит и не двигается?.. Эй!
Кровь разом отхлынула от ее лица, все тело пробрала дрожь, невыносимый ледяной ужас от содеянного начал пробираться внутрь и сдавливать неумолимыми тисками сердце... Что будет теперь? Он решил напасть на нее, выбрав заранее уйти из этого мира в лучший из миров, как говорил сам? А она будет страдать и проклинать себя за то, что лишила жизни лучшего из мужей, воинов и правителей Даарии, если судьба не сжалится над ней и не уготовит ей скорый уход туда же, куда ушел ее Наставник и Старший духовный Брат?
Она готова была закричать во весь голос, так, чтобы ее услышали сами горы и то, что сокрыто в них, над ними и под ними и вняли ее безмерному горю и чувству утраты. Чтобы явился затем сам "Распределитель душ", суровый и непреклонный, хотя при этом добрый, сострадающий и совсем не темный по своей сути, и вынес вердикт Божественной воли - увести ее с собой или просто растопить это самое горе, обратившись к Великому Создателю и позволив поговорить с уже ушедшим в иной мир Учителем...
Но в этот миг легкая улыбка озарила лицо Анока, сделав заметными ямочки на щеках, делавшими его лик неотразимым. Это мигом вернуло юную Ученицу в реальный мир, сменив страх, чувство вины и горе на совершенно противоположные чувства.
- Так ты живой, маэн идхар!.. Я так рада! Но сперва ты меня напугал, я думала... - Живой, - согласился тот, жмуря глаза и тряся головой. - Ты все сделала правильно, но слишком уж разошлась и впрямь поверила, что перед тобой сам Волк Туран-дем. Я отбил твой удар и при этом слома оба меча, но потом ты подставила мне подножку...
Вианна шмыгнула носом, и в ее душе шевельнулось сострадание. - Прости меня, Учитель... Я нарушила все правила. Я действительно дралась с закрытыми глазами, видя перед собой Волка, но почему-то мне хотелось его не убить, а обнять, чтобы мой жар растопил в нем все темное, все зло. И при этом... при этом во мне проснулся Золотой Свет и повел меня прямо навстречу врагу. Я не могла остановиться и я... я могла тебя убить!
- Дело не в правилах, меан дэвир, - возразил он. - И ты не могла меня убить при всем своем желании. - Я не желала убивать! И почему я не могла убить? Оттого, что меч деревянный, таким не убьешь? - О нет. Ты даже не коснулась меня клинком. Золотой свет повел тебя прямо к воображаемому врагу, а не ко мне. Он был немного в стороне от меня.
Глаза у Вианны округлились. - Это был сам Волк?! - Нет, - ответил он, поднимаясь с пола и ставя перед собой на ноги Ученицу. - Темные силы не могут проникнуть в Обитель, и на всем Меррахоне им тоже не место. Это был... - Плод моего воображения? - Не совсем. Пока тебе не понять, как я это сделал, но однажды я все тебе объясню. - Хорошо, маэн идхар, - согласилась она. - Но ведь... я ударила тебя, не так ли? - Совсем даже нет, мой маленький друг. Ты начала рубить вправо от меня, а я отбил удар, напоминая о себе, но не рассчитал силу и сломал клинки. Теперь Гилланкару придется сделать новые или придется брать у других ребят.
- А почему тогда упала полка с книгами? - продолжала допытываться Вианна. - Потому что, когда я ударил, меч выскользнул у меня из рук и отлетел вверх вместе с твоим, сбив полку. Ты же в это время решила меня спасти, обняла меня и подставила подножку. Мы упали, а полка и мечи свалились рядом неподалеку.
Лици Вианны вытянулось от удивления и она пожала плечами. - Странно. Я этого не помню... но, кажется, начинаю смутно припоминать. Что со мной было в это время? - Ничего страшного, меан анеи. Ты просто отрешилась от привычной реальности и ненадолго ушла своим сознанием в инобытие, где и смогла увидеть "Волка", хотя он был не настоящий, а иллюзорный. Причиной тому было что-то, о чем ты скоро догадаешься сама, но однажды ты научишься попадать в иную реальность и без этого.
На этот раз юная воспитанница великого Жреца слегка усмехнулась, но взгляд ее глаз был серьезен. - Однажды я уже попадала в эту другую реальность, - сказала она очень тихо, так, чтобы это мог услышать только отец Анок. - В Далбосской гостинице после землетрясения. Ты был там в образе старца, но, наверное, не видел того, кто уничтожил Черный город, а он был в комнате для ночлега, и он приходил ко мне.
Анок засмеялся и ласково потрепал ее по щеке. - Мой маленький друг Вианна... - ответил он. - Я знаю прекрасно эту историю, потому что все видел своим внутренним оком и потом мой древний, как сам мир, соратник сам мне об этом поведал. Тогда он помог тебе попасть в другое бытие, но на этот раз... Вианна хотела было досказать вслед за ним: "Его здесь не было", но Учитель опередил ее: - На этот раз он не вмешивался, просто наблюдал со стороны. Я видел его и он стоял позади тебя.
- Ах вот как?.. Но зачем? - Не волнуйся, меан дэвир, не за тем, о чем ты подумала, потому что наш поединок не был смертельным боем. Вспомни сама - он твой Хранитель. И всего вашего рода с тех пор как ты его впервые увидела. У нас нет причин для того, чтобы его опасаться. - А, точно! - просияла Вианна. - Припоминаю! И ныне он тоже помог в этом? Да? - Именно так оно и было. Но я хотел сказать другое. Ты не должна бояться причинить вред, когда тебя ведет Пламя Бога. Оно никогда не принесет вреда ни тебе, ни другим людям, а из злых людей может изгнать темные силы. Это твоя внутренняя высшая суть. Бог обитает в наших сердцах.
- Значит... наша настоящая суть - очень хорошая? - Да. Она очень, очень хорошая. И сам по себе человек, если он не играет в плохие игры - хороший. Ведь мы все созданы по подобию Бога, Это нужно открыть в себе, и, похоже, тебе это удалось.
Вианна вновь усмехнулась. - А я думала, что это все этот... стрелоцвет... - Стрелоцвет здесь ни при чем, он только помогает разогреться и расслабиться перед важным делом и во время него, и немного успокоить бег мысли. Все остальное - твой духовный труд и наша поддержка.
- А я, значит, опять остался не у дел, - с угрюмым видом пробормотал Ина, все это время наблюдавший за происходящим из дальнего угла комнаты. - Все клинки поломали... - Нет, не все, - беззлобно ухмыльнулся Анок. - У тебя есть еще один. Дай его мне. - Этот?.. - парень хлопнул правой ладонью по ножнам и недоуменно уставился на Учителя, все еще находившегося в состоянии "возвращенной молодости" и наверняка даже не собиравшегося в ближайшие хроны вновь становиться тем, кем ему положено быть в его трехсотдвадцатидвухлетнем возрасте. - Да, да, этот. Думаешь, я стану его ломать, как те деревянные? - Э-эх...
Приняв меч из рук Хранителя, так и не дождавшийся удовольствия размять себе косточки в контрольном поединке, отец Анок поклонился и не спеша вынул легкий, недлинный клинок из ножен. Тот заискрился и засиял всеми цветами радуги. Учитель поманил пальцем Вианну. - Следи за моими движениями. Вот это, что я тебе покажу, называется Присягой. Это очень важный шаг, своего рода посвящение.
Он взял Алмазный Клинок левой рукой, неторопливым, уверенным движением вознес над своей головой, потом медленно опустил правее и перехватил другой рукой, приподняв ее до уровня головы и немного склонившись вправо. После чего приложил лезвие себе ко лбу плашмя, острием вверх, при этом немного склоняя голову вперед и что-то бормоча себе под нос, и постоял так некоторое время с закрытыми глазами, словно созерцая что-то своим внутренним взором. После этого он сделал мечом несколько плавных движений в воздухе, вычертив некий крестообразный узор и заключив его в треугольник, затем в круг. Затем произвел несложные, легкие движения справа и слева от посвящаемой, положил клинок плашмя на ее левое плечо, затем на правое и, наконец, на темя. В ходе проводимого ритуала Жрец не только видел глазами, но и всем нутром ощущал поднимающийся в душе Вианны вихрь всевозможных противоречивых чувств и сомнений, грозивший вырваться наружу, чувствовал всеми фибрами своей души тонкую дрожь в теле и смятение в ее голове девочки, но как только лезвие священного клинка коснулось ее темени, все это разом прошло и она успокоилась, исполнившись безмятежности, благодатного тепла и внутреннего света. После этого священнодействия он вручил меч в ее правую руку, велел приложить ко лбу, закрыть глаза, отрешиться от всего и попросить благословения Небесных Отца и Матери на то деяние, которое она собирается совершить с помощью их Дара. И дать слово, что деяние это будет лишь от чистого сердца во имя спасения рода, и что при его исполнении не погибнет и не пострадает ни один невинный человек. Вианна проделала все чинно и в торжественном безмолвии, в котором, пожалуй, она слышала размеренный стук своего сердца и свое дыхание, не обращая внимания на то, что по всему телу у нее стекали струйки пота. Внутри же теперь у нее была непоколебимая решимость, что бы ни случилось, идти до конца.
- Ну вот и все, - произнес, наконец, отец Анок. - Все так просто и ничего страшного, так ведь? Вианна опустила голову и руку с мечом, молча соглашаясь с ним.
- А теперь, - сказал он, беря ее за запястье правой руки, сжимавшей рукоять Алмазного Клинка, - попробуй его в деле. Здесь у тебя не будет реального противника, поэтому его можно просто представить или вызвать из глубин внутренней памяти. Двигайся плавно и осторожно, это ведь не обычное оружие. Алмазным Клинком нельзя владеть, ибо он - не бездумная вещь, а живая и одухотворенная. Но и Клинок не может владеть тобой, вы равны и являетесь одним целым. Расслабься, ты опять напряжена и нервничаешь. Сделай несколько глубоких вдохов и выдохов. И сосредоточься.
Он зашел сзади и аккуратно помассировал ее плечи и лопатки, надавливая пальцами на определенные участки тела. Это нехитрое воздействие оказалось несколько болезненным, но вполне терпимым, и вернуло ее приблизительно в то же состояние, которое она испытывала при завершении церемонии Присяги, но вместе с этим все тело охватил жар.
- А вот теперь - вперед!
Первый же взмах рукой с Клинком вызвал новый прилив жара, провоцируемого эссенцией стрелоцвета, название которому было дано за то, что из середины большого цветка этого декоративного растения, который мог быть различных ярких оттенков от желто-оранжевого до ярко-алого или сине-фиолетового в беловатых и красных прожилках, поднимался длинный пестик, похожий на стрелу. И с первого же движения она ощутила и осознала, что не управляет клинком так, как управляла до этого деревянным оружием и даже собственными руками. Но и клинок, в свою очередь, тоже ею не управляет... Учитель был абсолютно прав: ощущение было такое, что чудесный меч действует с нею заодно, точнее, с ее таинственной мистической Сутью, сокрытой в глубинах ее гулко стучащего сердца. Ей даже незачем было закрывать глаза и представлять перед собой жуткое существо с оскаленной волчьей пастью и налитым дьявольским багровым свечением взором - образ его вставал перед ее внутренним оком сам собой и исчезал, растворялся в Золотом Свете, исходящем из недр души Вианны и того священного оружия, что было в ее руках. И обращался в некое облако света, которое было легким и поднималось вверх.
- Довольно! Довольно! Хорош, говорю!... - кричал ей отец Анок. Наконец, она остановилась и перевела дух.
- А мне это нравится куда больше, чем драка на деревяшках. Этот меч - как живой! Хотя ты и сказал, что он и так живой...
- Похвально, меан дэвир! Очень хорошо! Ты быстро учишься, Вианна. Что ты чувствовала? Были ли в тебе злость, ненависть, желание отомстить и уничтожить врага? - Нет, меан идхар, -ответила та, слегка растерявшись. - Я даже не чувствовала, что он - враг. Мне казалось, что я его... что я сжигаю тьму, растворяю оболочку, а его истинная Суть освобождается и улетает. Я не знала, что у такого чудовища может быть Божественная Суть!
Анок вздохнул. - У всех у нас есть такая Суть, даже если мы в этой жизни - законченные чудовищные злодеи. Смысл лишь в том, насколько каждый из нас далек от нее или близок к ней. Есть те, кто соединен с нею, это Посланники Бога и святые Учителя Мудрости и Любви Творца. А что ты чувствовала еще?
- Парение. И еще что-то очень светлое, похожее на любовь, но не нашу земную, а много, много выше, чище и светлее. Я была едина с собой, с Богом и с Алмазным Клинком. Это было незабываемо!
Ее глаза блестели необыкновенным задором, светились необычайным светом и какой-то неземной, как отметил про себя великий человек-дэва, радостью бытия. - Но я не понимаю одного, Учитель: как можно в таком состоянии убить врага?
- В таком состоянии, меан дэвир, никого не убивают, - ответил он, и на этот раз тон его голоса был довольно строгим и назидательным, но без гневных ноток, а это означало, что вопрос, как бы глупо он ни звучал, не вызвал в его душе раздражения. - Когда ты взяла в руки этот меч, его внутренняя суть соединилась с твоей, и через него пошел мощнейший поток небесного Пламени. Я не воин по своей сути, но мне суждено научить тебя сражаться с Тьмой с помощью Пламени Бога, как однажды мне пришлось делать самому. Мой свет - золотой, солнечный, он поддерживает жизнь, дает людям духовный свет, мудрость и ясность, развеивая тьму, олицетворенную злом, невежеством и иллюзиями, и освобождая все светлое и глубинное, что было заперто в этой темнице. Но я отвлекся. Так вот, когда ты, находясь в состоянии парения, пронзаешь этим клинком тьму, она сгорает в этом Пламени, обращаясь сама в Свет, и уходит в Великую Пустоту, откуда рождается Свет и все Сущее. Только истинный Свет Творца побеждает Тьму, только Любовь Творца побеждает Зло, Невежество и Ненависть! И только смирением можно обуздать и победить гордыню, что порождает обман, зло и предательство. Помни это, Вианна!
Пока он это говорил, обычная реальность для юной Ученицы вновь перестала существовать. Она была на ногах и прекрасно знала, где находится и что делает, но ей чудилось, что в комнате стало заметно светлее обычного, а голос Учителя исходит откуда-то из неизмеримой высоты, а точнее - глубины Бытия и с каждым словом поднимает ее все выше и выше. Это говорил не земной разум Учителя. Это говорила через него его сакральная Внутренняя Сущность.
- А вот я, кажется, остался все-таки не у дел, - откуда-то далеко не свыше донеслось недовольное ворчание Хранителя Алмазного Клинка. - Мной-то кто-нибудь займется сегодня? - Тобой, Ина, я займусь после дневной трапезы, поэтому немного потерпи. Держи Клинок.
Молодой славин, шмыгнув носом, принял меч из рук Жреца и заключил в висевшие на поясе ножны. До сих пор он был, очевидно, просто наблюдателем, но как же ему хотелось самому взмахнуть чудесным клинком, что был живым и Божественным, и сокрушить им неведомого врага... Вот только сумел бы он сделать это так, как учил отец Анок?
Глава VI. Погладить кота
"...Совсем скоро минует третий год моего пребывания на острове Меррахон. Заканчивается последний месяц зимней триады, но здесь тепло, намного теплее, чем в нашей Долине, и даже зимой на деревьях иногда распускаются молодые листья. Тоска по родному дому почти не одолевает меня, но как же все таки хочется его навестить! Совет Тринадцати решил, что в начале лета мы прилетим на орле вдвоем с моим Учителем и будем гостить несколько дней и ночей. Я написала "гостить"? Нет, это отец Анок будет гостить, а я буду находиться у себя дома.
Здесь, на острове, все так же хорошо, уютно и спокойно, Ученики великого Жреца такие же добрые и благородные, как и он сам, но все разные. С Мастером Гигулой мы иногда катаемся на его ветроплане, с мастером Ина сражаемся на деревянных мечах, а остальные недавно показывали нам с Ина, как варить канивар, выкачивать из недр горы земляное масло, ухаживать за садом и разводить цыплят. Мастер Инта пообещал соорудить для меня цветник с подогревом, где можно будет целый год выращивать орхидеи и другие цветы из жарких южных стран. Не волнуйтесь за меня, у меня все хорошо и никто не обижает. Скоро увидимся. Ваша Эйра."
О том, что ее нарекли Вианной, она не стала писать в этом письме - незачем было попусту или преждевременно выдавать заветное имя. Прочитав письмо несколько раз, Эйра скатала листок тонкой лабидосской бумаги, пропитанной чем-то таким, что делало ее прочной и не боящейся воды, но при этом не мешающим на ней писать, в узкую трубочку и завязала суровой ниткой. Потом вылезла в окно из комнаты и по широкому карнизу с невысокими перильцами, который служил верхней террасой, полезла наверх - в голубятню.
Голуби на Меррахоне селились высоко в горах, но некоторые из них, прирученные заботливыми руками отца Анока, стали поселяться и вить гнезда на крыше большого дома на южном склоне горы Меру, в отведенной для них куполообразной пристройке. Как и орлы, они привязались к человеку, но в отличие от этих гордых и благородных птиц, не требовали равенства и зачастую скромно довольствовались ролью почтовых гонцов, сами, между прочим, избрав эту роль.
"А найдется ли хоть одно живое существо, умеющее не привязаться к этому человеку после того, как он с ним побеседует?" - подумала Вианна, залезая в голубиный домик.
Она поискала глазами Данга - крупного, белого в черных крапинках голубка с черненьким клювом, который исправно носил письма от нее к ее семье и обратно. Чтобы приручить Данга к этому маршруту, Анок несколько раз отправлялся в полет на Мельхиоре либо на крылатой колеснице Гигулы либо Аррамана, каждый раз беря с собой голубя. Причем каждый раз его встречали весьма радушно, поили безхмельной брагой, ибо хмельную он не пил, и угощали не только его, но и птиц. Иногда он заставал в Темиановом доме Исиону с ее семьей или Анхилара с Фионой, которые все-таки выстроили себе новый дом с двором неподалеку от родительского гнезда, но жили, как оказалось, и в том, и в другом доме, как им самим хотелось. И ни разу - Анокса и Энхала, которые жили далеко, а один из этих юношей люто ненавидел мудрого Жреца, боялся его и старательно избегал любой встречи с ним.
Девочка позвала Данга, протянув ему кусочек сладкой булки, и голубь, не раздумывая долго, прыгнул ей в руки, громко хлопая крыльями и издавая приветственные звуки. Затем крепко привязала сверточек к его правой лапке, погладила своего любимца по голове и выпустила в распахнутое маленькое окошко - пускай летит.
Вылезай из голубятни, Ученица могущественного и непобедимого в своей мудрости, силе духа, внутренней чистоте и божественной светлой любви Дэвы, воплотившегося по воле Единого в бренном человеческом теле, краем глаза заметила позади себя большую тень. Резко обернувшись, она увидела перед собой давнего приятеля - Мельхиора и рядом с ним - отца Анока, величественного властителя острова Меррахон и всех окружающих гор, главу Совета Тринадцати, тайно, но мудро и уверенно правившего Даарией. Мудрый правитель-отшельник, выглядевший сейчас, как ему сподручнее всего, мужчиной средних лет, любовался восходящим солнцем, наполовину прищурив глаза и приставив правую руку ко лбу козырьком, а левой бережно теребил орла за холку. Увидев Вианну, он бросил свое нехитрое занятие, подмигнул ей и широко улыбнулся.
- С рассветом тебя, Вианна-дэвир! - поприветствовал он свою Ученицу. - И тебя с рассветом, маэн идхар! - ответила та. - А твой орел, случаем, не может съесть моего голубя?
Жрец добродушно засмеялся. - Не волнуйся, меан анеи, наш орел прекрасно знает, каких голубей можно ловить себе для трапезы, а каких - нет. Так что твое письмо в любом случае долетит. - Но это наш орел знает, - возразила Вианна. - А как же другие, не только орлы, но также вороны, соколы или ястребы за пределами этого острова?
Анок мотнул головой и почесал подбородок. - Горные голуби летают высоко и очень быстро, при малейшей опасности прячутся в расщелинах скал, хищникам их не достать. Поэтому... - А откуда ты знаешь про письмо? Подглядывал за мной? - Не сердись, меан дэвир. Нам с Мельхиором нравится наблюдать за тобой и своим внутренним оком я всегда все вижу, поэтому всегда знаю, что происходит с тобой и другими моими Учениками, и догадываюсь, где кто из вас может находиться. От меня нельзя укрыться или что-то скрыть, но не стоит этого пугаться, я не могу причинять зло. - Да... я знаю это, Учитель.
Вианна смутилась и покраснела как рак, а Жрец отметил тем временем, что за последнее время его воспитанница еще больше подросла и похорошела, глаза стали уже не детскими, а голос становился понемногу грудным, немного пониже, чем у большинства девочек в ее возрасте. Хотя много ли ты, старый умник, растил и воспитывал девочек-подростков?
- Как же ты становишься похожа на нее... на мою мать, которой давно уже нет в живых, - с горечью произнес он, вздохнув и сглотнув подступивший к горлу комок. - Я вдовец, и отец мой вдовец. А ты... если бы ты... и если бы я был совсем молодым...
- А ты и не старый, - улыбнувшись, ответила Вианна, теребя пальцами его волнистую светлую шевелюру, когда он, задумавшись, присел на выступ глиняной плиты рядом с голубятней. - Я видела тебя совсем молодым - тогда, в начале осени. Но, увы, только один раз.
- Это не то, - возразил Анок. - Совсем не то. Когда-то я по-настоящему был молодым, резвился, играл со сверстниками, вел беззаботную жизнь и ни о чем не печалился. А теперь я уже совсем не тот, я прошел немалый путь в этой жизни, испытав все, что может испытать человек - и взлеты, и падения, я жил и в богатстве, и в бедности, познал и счастье, и любовь, и горечь утраты. С тех пор, как я стал отшельником и поселился здесь, я много раз видел также Высший мир и путешествовал по пустыням подземелий нави, чтобы воочию узреть, что есть что в нашем Мироздании. Это огромный опыт, мой друг, и багаж знаний, который иногда меня тяготит, и тогда я испытываю ностальгию по беззаботной юности, но чаще всего это меня радует. Я могу изменяться телом, то есть возрастом, как ты сама видела, но это просто прихоть. На самом деле не имеет значения, сколько лет твоему телу и как оно выглядит. Человека любят или не любят не за тело, а за его душу.
Эти слова растрогали маленькую Ученицу, и она прониклась глубинным чувством почтения к своему Наставнику, ощутив себя рядом с ним такой маленькой, неопытной и еще ровным светом ничего не испытавшей своей жизни...
- Ты не совсем человек, маэн идхар. Ты - дэва... А дэву невозможно любить или не любить как человека. Ты был бы просто человеком, если бы в тебе так сильно не проявлялся твой дух, то есть твоя высшая сущность. Поэтому ты не можешь быть просто человеком, ты выше, лучше и чище.
Жрец закусил нижнюю губу и крепко задумался. - Не нужно сравнивать умом и делать из этого выводы, меан дэвир, - ответил он после продолжительного напряженного молчания. - Особенно когда недостает знаний о чем-либо. Дэва - это не высшая сущность человека, которая на самом деле есть бесформенная субстанция исходного Света, а всего лишь форма, обличье его души, так же как некоторые из людей на деле являются драконами, эльфами или другими существами, порой даже кошками или собаками. Странно звучит, но иногда бывает и такое. Дэвы тоже бывают иногда злыми и жестокими, а люди, то есть те, у кого душа выглядит как земной человек, могут быть кристально чисты, возвышенны и непорочны. Я же никогда никого не разделял, не возвышал ни над кем и не унижал. А то, что ты привязалась ко мне сильнее, чем другие люди, звери и птицы, означает только то, что ты сама - существо сродни мне по своей природе. Ты сама - маленький ангел, я видел множество раз твою душу. Хотя все мы в этом мире - в той или иной мере родственные друг другу души, но мы с тобой - листья, выросшие на одной ветке. Понимаешь? Вианна вздохнула.
- Понимаю... Но... разве ты сам не привязался ко мне? - слегка недоумевая, спросила она, испытующе глядя в его глаза и присаживаясь рядом с ним, справа. - Я? Еще как, мой маленький друг. Ты для меня как родная дочь или младшая сестра. Или даже как осколок меня самого, моего сердца. - Я чувствую то же самое, маэн идхар. И когда я уеду отсюда, я буду... я буду очень, очень скучать и тосковать по тебе.
Он заметил в глазах Вианны выступившие слезы и сочувственно сжал ее тоненькие запястья. - Понимаю, родная. Но ты можешь в любой миг вернуться, если захочешь. Или пригласить меня, если не сможешь покинуть свой дом и семью, прислав мне письмо или даже просто позвав меня мысленно. Тогда я смогу прийти во сне, в полусне или даже явиться наяву, в этом теле или в духовном, в образе дэвы. Ведь так?
- Да, Учитель. Я вернусь, как только меня перестанет что-либо держать там, на Большой Земле, или сделаю тебя почетным гостем в своем доме. А если... - она осеклась и дальше заговорила уже тише. - Если со мной что-нибудь случится плохое, ты придешь, чтобы меня спасти?
- Непременно. Даже если это случится на краю света, я найду тебя, моя маленькая дэва, и выручу из беды. Или это сделает кто-нибудь из моих Учеников. Если же никто из нас не сможет явиться вовремя, то мы сделаем все, чтобы облегчить твою жизнь в не лучшие времена, потому что мы все - могущественные воины и посланники Бога. Но лучше все же не думать о плохом и молить Бога о милости.
Она неожиданно для себя самой растрогалась так, что ее глаза вновь увлажнились, потом уткнулась лицом в плечо Анока и разрыдалась. Тот всячески успокаивал ее, гладя по голове и вздрагивающим плечикам, потом пошарил левой рукой в пришивном внутреннем кармане широкого длинного плаща, достал оттуда большой кусок тикры и дал его девочке. Вианна приняла из его рук угощение, почти успокоилась и замерла, зарывшись в полы его одеяния.
Жрец не стал спрашивать у своей Ученицы, что заставило ее проливать слезы - ему и так все было понятно без слов. Случайно, казалось бы, найденная в безбрежном океане жизни родственная душа и трогательная, очень сильная привязанность, охватывающая все существо. И исходившие из этого противоречивые чувства: с одной стороны глубинный страх потерять то, что она случайно обрела и доверила этому свою жизнь и судьбу, а с другой - осознание и понимание, что потерять это до конца этой жизни уже не получится. При этом юная тендуанка отнюдь не была наивной с самого начала и долго не доверяла ему, видимо, внутренне чувствуя и предвидя, что назад дороги не будет, обретенное по-настоящему потерять уже нельзя и отвязаться от этого - тоже. Но, кроме этого всего, были еще Любовь и Единство, имеющие мало общего с тем, что обычно испытывают люди и на чем строят свою жизнь. Так, до слез, наверное, только младенец любит мир и свою мать. А люди, глупые, думают, что он, этот младенец, может плакать только тогда, когда ему что-то не нравится, что-то у него не в порядке или что-то болит. Хотя последнее, пожалуй, отчасти совпадало: поднимающаяся из самых ВЫСШИХ ГЛУБИН Мироздания, из самого истока Всего Сущего через человеческое сердце благостная Сила поднимала очень высоко над земным бытием и с непривычки вызывала не телесную, но довольно сильную боль... сладкую внетелесную боль, которая, однако, захлестывала не горем и отчаянием, а неким ощущением неземной радости, счастья и полета.
Со временем, конечно, это должно было пройти, но пока что прорыв к Свету и Осводождение были схожи с ощущениями узника, долгие годы просидевшего в темном подвале при свете факела или маленького светильничка и вызволенного, наконец, на свет Божий неким героем-освободителем, оказавшимся его родным кровным или духовным братом, ибо был он, этот несчастный узник, невиновен. И в этот миг яркое солнце ожгло его, ослепило глаза и проникло во все существо бывшего пленника, в каждую частичку его тела и сознания, вызвав боль, которая, однако, вскоре проходит, ибо человек заново привыкает к свету и чувству радости вместо прежнего мрака и отчаяния, которое стало уже для него естественным и повседневным. И он плачет от счастья... Говорят же, что иногда люди плачут от счастья, когда его слишком много. И от избытка душевного тепла, трогательной заботы и нежности тоже, оказывается, можно разрыдаться...
В свою очередь, Вианна долго подбирала слова для того, чтобы как можно точнее описать то, что с нею происходит, а заодно охарактеризовать как можно точнее своего духовного Брата-Наставника, исходя из всего того, что она видела, слышала и знала о нем на своем опыте. И первая, красноречивая, но не совсем удачная фраза "добрый деспот" постепенно трансформировалась в более точную: "благостный мучитель". Такой, который действует всегда "мучительно" мягко, нежно, но настойчиво и долго, прожигая Светлым Пламенем Духа каждую частичку твоего существа, постепенно приучая тебя к этому немыслимому Свету и помогая восходить все выше и выше к Единому Творцу. И такой, которого так вот сходу не выкинешь и не оторвешь от своего сердца, также как намертво приставший шлехень, то бишь "цветочный обогреватель", - одно из его, между прочим, гениальных изобретений. Только эту штуку можно было быстро размочить в спиртовой воде с мылом, а вот где взять такой спирт, которым можно было бы "отмочить" это нестерпимо близкое и родное существо? Позднее, однако, она сотни раз пожалеет о том, что думала таким образом, но сейчас ей не было никакого дела до того, что там может ожидать ее в обозримом будущем и как вообще повернет жизнь. Она поймала момент Настоящего и проживала его, беря из этого момента все, что можно было получить.
_____________________________
Последняя треть зимы, несмотря на теплый и мягкий климат острова, была самой холодной порой года, когда опадали листья невечнозеленых деревьев, а трава желтела, подмерзала и становилась хрупкой, как стекло. В эту пору с вершины Великой Горы часто дули холодные ветры, ночные вьюги несли с собой мириады твердых, как стеклянная крупа, льдинок. Эту "крупу" можно было топтать ногами по утрам, а днем она часто таяла, превращая землю в мокрую жижу. Именно в эту пору вырастала опасность схождения лавин и оползней, но Мать-Природа и Высшие Боги позаботились о том, чтобы обширная площадка перед входом в пещеру, у которого была выстроена Обитель, располагалась под гигантским каменным козырьком. И если что падало с вершины Горы на ее южный склон, то неизменно разбивалось об этот карниз и разлеталось в разные стороны, минуя обжитое место. Ходили слухи, что в стародавние времена здесь, как и по всей Даарии, было намного теплее, остров, именуемый ныне Меррахоном, был густо населен и здесь располагалась некогда прежняя столица Даарии - Ортополис, а над вершиной горы Меру высилось гигантское строение в виде пирамиды, служившее Главным Храмом. Но времена изменились, после упадка и гибели Атлантиды все стало другим и в великой Даарии, не только климат. И остров посреди вращающегося Озера обезлюдел, поскольку столицу Даарского государства выстроили в другом месте, покрылся лесами и неведомыми силами с него были сметены все следы прежней человеческой жизни. Изменился даже характер вращения вод в Великом Озере: силы, движущие его течение, вышли из земных недр и стали теми самыми Ветрами, которые теперь не только вращали воды, но и защищали священный Остров от нежелательных вторжений, и Им стали помогать все остальные Ветры Арктической земли.
Восточный склон, круто спускавшийся к большой лесной поляне, где ежегодно собирались паломники, не был подвержен лавинам и селям, но зато и спуска вниз с него тоже не было - вниз вела тропа с южной стороны, змеевидно огибая гору по наклонной. Еще там, примерно на середине высоты склона, располагался выход из пещеры, которая начиналась на южном склоне, шла внутри горы извилистым ходом и открывалась большим сводчатым отверстием на не очень широкий каменный карниз. Сюда часто прилетали орлы, а отец Анок каждый год в Праздник Солнца спускался с этого места верхом на любимом друге Мельхиоре, потомке некогда спасенного им от ужасной гибели птенца меррахонского орла-исполина.
Юная Ученица отца Анока, однажды пострадав во время вьюги, все же не бросила свою привычку совершать прогулки и даже пробежки по горной тропе, довольно полого спускавшейся в чащу леса и заворачивающей затем на восток. Однако она теперь избегала вьюг и прогулок поздно вечером. Днем же часто без зазрения совести, пока мужчины были заняты разными делами либо собирались на Совет или Служение Единому, Вианна надевала теплую шерстяную свитку до пят, самодельный пуховый платок, кахлы и лиловые варежки из крашеной шерсти местных диких коз и отправлялась мерять ногами тропу и окружающие сопки, покрытые лесом. Холода можно было не бояться совсем: после памятного "сражения" в Комнате Совета с воображаемым темным духом и внезапно помолодевшим тогда на двести лет Наставником тот повадился ставить ей "цветочные обогреватели" не только во время занятий боевыми искусствами, но также на время купания в ледяных водах Ступенчатой реки, путешествий по воздуху на искусственных "птицах" или верхом на орле (не только, между прочим, на Мельхиоре, некоторые из мужчин иногда катали ее на своих "летучих конях") или утренних пробежек по утрам во второй и третий месяцы зимней триады - благо материала для приготовления целительной смеси у Анока было навалом. О тряпках и вовсе нечего было переживать: сидя в мойке в объемистой деревянной кади, наполненной сладковато пахнущим раствором, Вианна смывала с себя все, что могло быть лишним и вредным для тела, а заодно отделяла руками отставшие "обогреватели", снимала с них ткань и отстирывала в мыльной воде, а разбухшие упругие желтоватые лепешки бросала в открытую горловину печи, пока они не успели раствориться и испортить моечную воду. В дефиците мог быть только винный спирт, привозимый с Большой земли в обмен на каниар, земляное масло и прочие местные сокровища, но, похоже, ребята из Совета Тринадцати навозили его столько, что при желании можно было бы устроить здесь мастерскую по изготовлению горючих капсул для боевых целей, если бы внезапно началась война.
Некоторые из Учеников Жреца, особенно Гигула и Ина, возмущались по поводу того, что Учитель и глава Совета излишне нежит свою младшую Ученицу и превращает в "тепличное растение" вместо того, чтобы закалять и приучать к холоду, пусть даже такому небольшому, ибо в любой миг могут наступить условия куда более суровые и, согласно предсказаниям самого же Анока, в Даарии может наступить Великая Зима. На что Жрец чаще всего отвечал молчаливым жестом, в котором невозможно было прочесть, что он хотел им выразить - согласие или возражение, и улыбался. Но иногда объяснял им, что здешние ветра и ледяные воды совсем не способствуют тому, чтобы закалить тело, а, напротив, вызывают лишь хворь и телесную слабость у такого неподготовленного к ним человека, как Вианна. И добавлял, что подготовка к этому - дело особое и постепенное, а его "гениальная штука" вовсе не способствует разнеживанию, так как вызывает тепло не снаружи, а внутри.
Рассуждая примерно таким образом, Вианна в двадцать третий раз сбежала вниз по тропе и присела отдохнуть под огромной раскидистой сосной прямо на землю. Вокруг была завораживающая белизна, так как снег пока не собирался таять, и тишина, не кричали даже вороны и вездесущие галки. Низко висевшее солнце начало, наконец, подниматься выше над горизонтом, согревать землю и подтапливать утренний снег и иней, рассыпаясь по всему лесу радужным сиянием, а здешний воздух и земля жадно впитывали это тепло и собирали в себе. Еще немного - и можно будет скинуть теплый платок, верхнюю одежду и варежки. Учитель говорил, что еще сотню лет тому назад зиму на Меррахоне с трудом можно было отличить от лета, разве что солнце зимой светило слабее, но в последние десятки лет ледяное дыхание Снежного Полюса становилось все ближе и ощутимее. И даже пророчил, что через три сотни лет Полюс, постепенно приближаясь, переползет на Даарскую землю, на самый Меррахон, который станет самой северной точкой мира, и тогда... Но перед этим, говорил он, вся Даарская земля, включая гору Меру, уйдет под воду, ибо пронесется здесь над самой землей огромный каменный "гость" с неба. И что нужно будет успеть арктоарийским племенам проложить заранее путь в безопасные Срединные Земли, на которых, между прочим, давно уже жили многие даарские переселенцы и их потомки. Нужно будет успеть сделать это, несмотря на то, что вскоре в Даарии разразится Великая Битва Сил...
Вианна вспомнила из одной летописи в архиве Анока, что некогда и Даария была заселена народом, пришедшим со Срединных Земель, на которых в те незапамятные времена разразились страшные катаклизмы и пришел Большой Холод. И тогда великий вождь тех древнейших ариев, что вели свой род от славных сыновей и дочерей Лемурии, твердой и уверенной рукой повел их в теплые земли Даарии, а оттуда с небольшой частью верных ему людей добрался с ними до берегов Атлантиды и остался там с ними. Говорят, он, этот вождь, был одним из бессмертных существ - Богов, являвших себя людям в зримом человеческом образе - таких было много на земле в те Светлые времена. Но этот вождь, не будучи радушно принятым на Атлантической земле, хотя его соратников приняли, однако, более тепло, был вынужден уйти от людей и поселиться там, где его не могли печалить, тревожить и не любить местные жители. И вместе с этим он избрал себе особую роль в жизни людей... Вот только не знал он тогда, что народ из Срединных Земель, который он привел к атлантам, та небольшая часть ариев, которых он вел оттуда через Даарию, что не осели там, предаст его и самого Единого и начнет служить Злу, а его, их бывшего предводителя, Жрецы-атланты, напуганные рассказами подкупленного злодеями народа, объявят чуть ли не самим Властителем Тьмы, а немного позднее - им самим. И тогда наступят поистине Темные времена и война, в которой примут участие все, в том числе и оклеветанный бывший праарийский вождь, который со своей армией, которая была отдельна и от Жрецов, и от их врагов, будет воевать с изменниками, то есть, по большому счету, с силой, которая ими руководила, и своей силой этот воитель, призвав все подвластные ему силы, вызовет уничтожение всей Атлантической земли, с которой успеет уйти большинство оставшихся порядочными и не купленными Злом Магацитлов...
Вот только кем был этот их вождь, где он жил после того, как скрылся от Жрецов Атлантиды и чем там потом занимался, в летописи сказано не было, и Учитель об этом не докладывался, пообещав рассказать позже. И при этом настоятельно просил ни в коем случае не думать, что это был он сам, ибо это был не он, а один его древний и очень хороший друг.
Невеселые мысли и воспоминания Вианны прервались, когда сверху, из глубины раскидистой кроны высоченного, мощного красного дерева с довольно низко расположенными нижними ветвями - гатарнии, что-то зашуршало и за шиворот ей свалился комочек снега. Она вскочила с земли, посмотрела вверх и обмерла: прямо на нее с ветвей могучего дерева большими желтыми глазами смотрел пятнистый, песочно-белой окраски зверь, похожий на кошку, только раза в два с половиной крупнее и более дикий.
- Уходи! Уходи, кому сказала! - прикрикнула на него насмерть перепуганная девчонка, замахиваясь подобранной с земли веткой. - Убью...
Дикий кот угрожающе зашипел, и она отскочила назад... напоровшись на невесть откуда взявшегося и стоявшего позади нее Жреца. Тот заткнул ей рот ладонью. - Тише ты! - шикнул он на нее. - Не кричи. - Я б-боюсь этих диких кошек, - призналась она, когда Учитель отнял руку от ее лица. - Ты вовремя пришел, маэн идхар. Убери его отсюда! - И домашних тоже боишься? - спросил он полушепотом. - Иногда, когда они царапаются. У нас никогда не было кошек, и вообще, я их ненавижу.
Анок удивленно приподнял брови. - Странно. А этот кот совсем не дикий, он охотится в лесу на мелких птиц и грызунов и отдыхает в нашей пещере, залезая в нее через верхний лаз. Или охотится в пещере на летучих мышей, когда ему недосуг бегать по лесу. Это наш Пушистик, он наполовину ручной.
- Так ведь ты особенный, Анок. Ты никого не боишься и можешь приручить любое живое существо, но это не значит, что оно будет любить и жаловать остальных людей...
Он усмехнулся, подошел ближе к дереву, выставил левый локоть и позвал зверя. Пещерный кот облизнулся, мяукнул и грациозно прыгнул ему на руку, даже не выпустив когтей. Отец Анок угостил своего любимца куском вяленой рыбы, и тот довольно замурлыкал.
- А веришь ли ты, сестра, что в детстве и юности я боялся не только котов, но даже мышей? - спросил он у ошарашенной Ученицы. - Не особо, - ответила та с нескрываемой робостью. Мышей я сама боюсь, особенно летучих. У нас в Танноре есть поверье, что это нечистые духи, которые приносят тяжелые болезни, голод, мор и прочие несчастья. А уж если во сне увидишь летучую мышь...
Лицо Жреца слегка потемнело, а взгляд стал неожиданно суровым и строгим. - Брось немедленно этот вздор! На Меррахоне водится много летучих мышей и всякой другой живности, которую невежественные люди по своим поверьям считают "нечистой". Если бы они впрямь были нечистыми, их не было бы и в помине на моем острове. Ни одна летучая мышь или ворона не виноваты в том, что колдуны ради своих целей порой принимают их облик и в этом облике вредят порядочным людям. Если твой враг является в образе волка и воет как волк, будешь ли ты всех волков на свете считать злыми духами или нечистыми тварями?
- Нет, - с пристыженным видом ответила Вианна. - Но волки - они и так злые, сами по себе. Анок покачал головой. - Я опять сказала что-то не то? - сокрушенно вздохнула Ученица и глянула на него во все глаза, так что он начал замечать, как внутри нее начинало подниматься что-то такое, что следовало как можно скорее остановить и не дать выплеснуться наружу.
Хотя он тут же передумал: наверное, все же ей будет легче, если она выплеснет все, что в ней накопилось за все время, и этим очистит свою душу. - Природа очень мудра, сестренка. Злые волки или не злые - решают сами люди, по тому, как эти волки ведут себя по отношению к ним. А с другой стороны... знала бы ты, как большинство людей относится к растениям и животным и поступает с ними. Я знал много случаев, когда люди приручали волков и те становились преданными друзьями, так же знаю, что предком домашних собак были дикие волки, прирученные человеком. И еще слышал о случаях, когда волки принимали в свою стаю маленьких человеческих детей и растили их как волчат - я имею в виду не того злого духа, о котором ты знаешь, а о настоящих волках, не надо хмуриться. Весь секрет в том, чтобы найти подход к тому или иному живому существу, если ты ему понравишься, он будет тебя любить и защищать.
- А что ты прикажешь мне делать, почтенный Анок? - спросила Вианна, делая отчетливое ударение на слово "мне". - Я никогда не приказываю, только прошу или предлагаю на выбор. И иногда даю задания, если это необходимо. Так вот, нынешней задачей для тебя будет преодолеть страх. Для этого тебе нужно лишь погладить Пушистика. А потом мы с тобой пойдем в пещеру и покормим летучих мышей, они любят угощения и охотно слетаются, если их поманить.
Вианна нахмурилась и раскрыла рот, отшатнувшись от него, как от прокаженного. Кот, пересевший на плечо Анока, сладко зевнул и снова замурлыкал. - Ну, что же ты? - с улыбкой спросил Жрец, почесывая пальцами под мордочкой ластившегося к нему зверя. - Погладишь моего котика? Пушистик любит, когда его ласкают. - Вот и ласкай сам своего Пушистика! - внезапно озлилась Вианна. - Не стану я гладить твоего кота и кормить твоих мышей! Еще чего!..
Последние фразы были выкрикнуты во весь голос, так, что наверняка это слышали даже в доме. Она хотела еще добавить "Пусти своего кота к мышам, пусть побеседуют", но промолчала, и надувшись, уселась на гладкий пень, бывший когда-то основанием еще одной гатарнии. Пень был широкий, как круглый стол, и за ним иногда устраивали небольшие трапезы или рисовали чертежи, и низкий, так что на нем было удобно было бы сидеть даже детям вдвое младше Вианны.
- Страх, опять-таки этот окаянный страх, - горестно и сочувственно покачал головой Анок, пересаживая любимого кота на другое плечо и присаживаясь на пень справа от Вианны и обнимая ее свободной левой рукой за плечи. - Так хочешь ли ты преодолеть этот свой страх или нет?
Он склонил голову набок, прищурил один глаз и испытующе посмотрел своей воспитаннице в лицо. Та опустила глаза, заерзала на месте и начала отодвигаться от него подальше, пытаясь скинуть с себя его руку, но тот нарочно напряг ее, стискивая плечо Вианны, в противном случае она опять, как уже было однажды, сделает так, что он со всего маху стукнется тыльной стороной кисти о твердое дерево.
- Ну что ты делаешь? - возмутилась Вианна в очередной раз. - Отпусти, мне больно! Я же сказала - я ненавижу кошек, особенно диких и полудиких, и таких больших. Смотри сам, какой он свирепый...
- Так хочешь ты преодолеть свой страх или нет? - переспросил Учитель, одергивая ее довольно резким движением и этим заставив ее выпрямиться, перестать ерзать и вырываться, потом ослабил хватку. - Да, хочу... Но не таким же образом! И ты говорил раньше, что страх нужно преобразовывать во что-то иное, работая над собой, и еще - что его не нужно подавлять, иначе рано или поздно он проявится и сыграет злую шутку.
- Вот именно. А я вижу постоянно, что ты не делаешь того, о чем я тебя просил. Ты либо давишь свои страхи в себе, притворяясь, что ничего не боишься, и напускаешь на себя видимость храбрости, либо вообще ничего не делаешь и поддаешься страху при любом подходящем случае, даже если бояться совершенно нечего, а мне приходится каждый раз тебя успокаивать и приводить в равновесие с самой собой. Дело ли? - Не дело, маэн идхар, - согласилась она.
- Ну вот видишь, ты все понимаешь. И если ты поддашься страху и панике, проявишь неуверенность и сомнение в своих силах и силе своего духа при встрече с Волком Туран-демом, то станешь его легкой добычей. И не только с ним - любой, кто сильнее тебя, сможет легко тебя одолеть, так как поймет, что ты слабая, боишься и не сможешь себя защитить или договориться. Злость, страх инеуверенность - вот твои первые враги, моя дорогая, а потом уже этот демон. Ты думаешь, для чего я тебе все это рассказываю, показываю и объясняю? Ради развлечения или от нечего делать?
Выражение его лица и тон разговора все еще были суровыми. При всей своей мягкости этот человек умел быть настойчивым и непреклонным, а при необходимости и вовсе становился "гранитной скалой", которую невозможно было ничем не свернуть, ни подвинуть, но, к счастью, такой скалой он становился ненадолго. А иногда он превращался в гибкую и очень прочную лозу, от которой, если уж она обовьется вокруг тебя, никуда не денешься. При этом он обладал поистине неисчерпаемым терпением и умел ждать.
- Погладь Пушистика, Вианна-дэвир, - попросил он спокойно и мягко, улыбнувшись, как ни в чем не бывало. - Х...хорошо, как скажешь.
Она подошла с другой стороны, потянулась трясущейся рукой к животному и легонько коснулась тоненькими пальчиками его правого уха. Пещерный кот мурлыкнул, зевнул, потом вдруг оскалился и сердито зашипел, перебирая передними лапами. Вианна вскрикнула, отдернула руку и быстро спряталась за спиной Учителя.
- Так... а ну сиди тихо! - прикрикнул на него Анок. - Молодец, Вианна! Но не совсем. - Почему - не совсем? - озадачилась та, вылезая из укрытия. - Ты боялась. А нужно было преодолеть страх, но не подавляя его, а отпуская от себя, и испытать к Пушистику любовь и заботу. Ему не понравился твой жест и настроение. Давай еще раз.
Вианну бросило в жар, но она, собравшись с духом, сделала то, что было ей велено, и снова потянулось рукой к кошачьей морде, уже не трясущейся рукой, и стараясь показать свое дружелюбное расположение. Но Пушистик все же был недоволен и сердито фыркнул.
- Не смотри на него как на злобного хищника. Кошки не опасны для людей, если те их не боятся, не испытывают к ним злобы и агрессии, относятся к ним с любовью, уважением и почтением. Да, именно так, ведь они - кошки и знают себе цену. Ну, или коты, не имеет значения. Некоторые даже умудряются найти общий язык с очень большими и дикими кошками, вроде тигров и леопардов из далеких южных стран, хотя это гораздо более опасные и грозные хищники, чем пещерный кот, живущий в тепле и сытости рядом с человеком. За время своего пребывания здесь я сумел подружиться почти со всеми животными, которых встречал на острове. Надо лишь научиться их понимать и дать им знать, что не представляешь для них угрозы. Меня же ты не напугалась, когда впервые увидела...
Она тихонько засмеялась. - Но ты не опасен, я поняла это сразу, и ты - не животное. Злых людей я тоже боюсь и могу иногда распознать с первого взгляда. - Не нужно бояться злых людей тоже, просто не нужно им доверять и иметь с ними общих дел. Хотя человек может быть опаснее любого самого лютого зверя, потому что наделен еще и высокоразвитым умом, которым может додуматься до такого, о чем никогда не мечтало ни одно животное на свете. И есть еще один парадокс: я не злой и не опасный человек, но меня отчего-то многие боятся, а некоторые даже мечтают поскорее сжить со свету, чтобы только не попадался им на глаза.
- Ты очень необычный, маэн идхар. Мой брат Анокс часто говорил об этом раньше, а он - из тех, кто тебя боится и желает твоей гибели. Хотя я не представляю, как можно желать уничтожить такого замечательного человека, как ты, хотя, признаюсь честно, иногда я сама тебя побаиваюсь, потому что ты во всех отношениях сильнее меня и при желании можешь не только всех тут уничтожить, но и разнести весь остров в клочья, так что от него ничего не останется...
Жрец глубоко вздохнул, опустил глаза и задумался. - Так вот что ты обо мне думаешь, моя маленькая сестрица... что я могу разгневаться и уничтожить священный остров... Нет, меан дэвир, на такое безрассудство меня точно ничто не может подвигнуть. Моя сила такова, что я мог бы, если б захотел, свернуть не только этот остров, но и снести с лица земли за один раз половину Даарии, поэтому некоторые так меня боятся. Но я ни за что и никогда не стану это делать со страной, на которой еще живут порядочные люди и их здесь, заметь, немало. Серрал уничтожал города, деревни и целые страны только тогда, когда в них не оставалось ни одного порядочного и светлого человека, но мои задачи несколько иные - не разрушать зло, а поддерживать добро и свет в человеческих сердцах, просвещать и вести к Свету, Истине и Истоку Бытия. И выводить из погрязших во Тьме городов и стран тех, кто выбирает Добро и Свет, в новые земли. Однажды и мой друг Серрал, то бишь Орхес, вывел народ с одной земли в другую, но он уводил людей не от тьмы, а от наступающего Великого Оледенения на Срединных Землях.
Юная тендуанка вздрогнула всем телом. Еще четверть хроны назад она сидела тут под деревом и пыталась сообразить, о ком все-таки шла речь в той самой записи на пергаменте, и вот - на тебе, тайна уже раскрыта. - Я читала об этом в одной из твоих летописей, но там не было сказано, кто был тем вождем. Почему ты не указал его имя? - Я указал, но не в самом тексте летописи, а на полях, а кто-то из Учеников взял и стер, неизвестно с какой целью. Нужно будет найти этот свиток и восполнить утраченное. А вообще, мы с тобой отвлеклись. Мы говорили о страхе перед животными, но постепенно переключились на меня, Серрала и моих Учеников...
- Прости, Учитель... ну вот... я говорила, что не испугалась тебя, когда увидела впервые, хотя мне все равно стало не по себе. У тебя был очень необычный взгляд. - Давай не переключаться на меня снова, - попросил Анок. - Мы говорим о зверях, давай еще вспомним кое-что о птицах. Орла ты ведь тоже не испугалась, когда увидела, ведь так? Вианна отрицательно мотнула головой.
- Ну вот... - продолжал он. - Орлы доброжелательны к людям и очень благородны, это все знают. А знаешь ли ты, что это очень грозные хищники? Мы просто нравимся орлам, потому что они видят и чувствуют наше положительное и почтительное отношение. Правда, Пушистик? Кот лениво зевнул и, казалось, собирался уснуть на широком и теплом плече своего двуногого друга. Вианна вдруг, поддавшись некоему внутреннему побуждению, попросила у Жреца лакомство из вяленой речной рыбы, пойманной Ина, подошла ближе и с замирающим сердцем, но пи этом храбро, стараясь прогнать всю свою робость и испытать к Пушистику самые теплые и добрые чувства, хотя ей это удавалось с немалым трудом, погладила-таки его по голове и поднесла на другой ладошке угощение. Кот презрительно фыркнул и потянул правую переднюю лапу к ее лицу, но потом, подбадриваемый лаской, умерил агрессивность, зевнул, убрал лапу и принялся уплетать кусочки рыбы, один за другим. Потом, наевшись досыта, сладко облизнулся, прикрыл бесстыжие желтые глаза и замурлыкал.
Отец Анок ликовал. - Вот видишь! Теперь я скажу тебе, кого ты только что погладила и накормила рыбой. Это отнюдь не домашний питомец, а дикий пещерный кот, один из самых опасных лесных хищников, несколько таких зверей могут запросто разорвать человека, если голодны, и если их еще раззадорить. Опаснее этих котов, пожалуй, только голодные волки и медведи, но волков на Меррахоне нет, а из медведей водится только маленький древесный тахау. Ты превзошла сама себя, Вианна!
- Ясно, - ответила та, вздохнув. - А что дальше? - А дальше мы оставим нашего котика в покое, потом, если будет нужно, позовем снова. Теперь тебе предстоит гладить и угощать его до тех пор, пока он не начнет тебе доверять, убедившись, что ты его совсем не боишься и не испытываешь ненависти, относишься к нему с любовью и считаешь другом. Он ведь не демон, а всего лишь кот. - А кто, интересно, может стать другом демона? - внезапно спросила Вианна, сверкнув глазами.
- Э-хе... Им может стать только человек, подобный ему, темный маг либо тот, кому удается силой Духа обратить его в доброе и светлое существо, что удается очень немногим. Последнее бывает чаще тогда, когда это вовсе не демон, а какая-нибудь заблудшая душа, по своим ошибкам наказанная и низвергнутая в преисподнюю. Настоящие демоны же - это существа, лишившиеся своего высшего начала, и Божественный Огонь сжигает их целиком. Тот, кого вы у себя в Танноре зовете Волком Туран-демом - не лишен совсем своей Высшей сути, но она для него сейчас недоступна, он закрыт от самого себя. Это дух, который решил пойти путем зла, корысти, мщения и обмана, причем далеко не высший, над ним много кто есть еще в темной иерархии, между ним и самим Локком с его гвардией. Так что у нас есть еще шанс вернуть Турана к своей истинной Сути, очистив и исцелив Небесным Пламенем. Он ведь был долгое время покровителем вашего рода и в нем проявлялась его Суть, хотя этот дух все же был не совсем светлым. Он закрылся от нее окончательно и пал в тьму лишь тогда, когда решил совсем отвернуться от Творца и от Света, это произошло в Энивад-Сар-Танатуре, когда Туран-дем, живший в теле старого колдуна, решил уничтожить первую жену твоего отца и их маленького сына.
- Пока что мне сложно все это понять, - с грустью в голосе, вздохнув, ответила Вианна. - Но я, честное слово, постараюсь. Мне не хочется огорчать тебя, маэн идхар, но иногда я срываюсь. Или просто испытываю силу твоего духа. Прости меня, если что не так. - Это пройдет, - обнадежил ее Анок, задорно подмигнув правым глазом и улыбнувшись. - А испытаниям я только рад.
"Ох и силен же он, - подумалось Вианне. - И где только у этого человека слабое место? Ни обойти, ни совладать, даже не всковырнуть как следует. Зато за ним как за каменной стеной, ни одна пакость не сунется".
________________________________
Навестить родной дом в Танноре было решено не после великого Праздника, как задумали сначала, а в конце первого месяца весны, в пору, когда с доброй половины Большой Земли сходил снег, а на Меррахоне и в южных районах Даарии вырастала буйная трава и начинали цвести купальницы и колокольчики. К этому времени Пушистик успел уже привязаться к Вианне и с удовольствием брал у нее из рук лакомство, а иногда даже залезал к ней на коленки, позволяя себя гладить и чесать за ухом, когда та сидела на знаменитом гатарниевом пне неподалеку от не менее знаменательного живого дерева той же породы. А летучие мыши, в огромных количествах расплодившиеся в пещере, вначале показались ей очень неприятными и противно пищали, когда трое человек - Вианна, Ина и их Наставник Анок - входили в пещеру с фонарями на длинных держаках и пытались их покормить. Иногда они натыкались там на спящего Пушистика или других таких же котов или кошек и вынуждены были принимать меры, чтобы ненароком не оказаться случайными жертвами или чужаками, потревожившими мирное времяпрепровождение законных хозяев пещеры. Даже отец Анок, который, казалось бы, совсем никого не боялся и мог поладить с любым зверем, птицей или иной живой тварью, соблюдал большую осторожность и старался не поднимать излишнего шума.
Постепенно-таки для обоих Учеников обнаружилось, что и пещерные коты, и летучие мыши сами по себе - очень милые и благодарные существа, к которым, по словам владыки острова, нужно было лишь найти подход и вызвать у них симпатию. Иптересно, думала время от времени Вианна, а есть ли такое существо, к которому не может найти подход даже Сын Солнца? Что-то смутно подсказывало ей, что, увы, такое существо есть и имя ему - человек.
________________________________
Полет на спине могучей, благородной птицы оказался для дочери Кассидарова рода, никогда не имевшей дела с птицами, за исключением кур и почтовых голубей, еще более захватывающим, знаменательным и потрясающим, чем в ее детских мечтах и сновидениях. Плавный, хотя и стремительный, полет был куда приятнее, чем лихаческие виражи на неестественном для природы громоздком сооружении, которые выдавал Мастер Гигула, изобретатель ветропланов.
С высоты птичьего полета в безоблачные и безветреные весенние дни очень хорошо было заметно пробуждение природы и расцвет новой, юной жизни. Кругом расстилались безбрежные леса, уже почти одевшиеся, за исключением темных вечнозеленых чащ, молодой листвой, горные кряжи и долины, которые с острова казались лишь миражами в туманной дымке, но стали гораздо реальнее и ощутимее, когда грозный орел-исполин пронес двоих седоков через стену кольцевого ветра. Гордая птица влетела прямо в воздушный поток, и Вианне второй раз за свою жизнь показалось, что ветер покорно расступился и на некоторое время утих, а туман на том берегу Озера рассеялся. Дул ветер в спину или нет, она не знала, так как позади нее восседал Верховных Жрец Даарии и одной рукой крепко держал ее за талию, а второй подбадривал Мельхиора и держался за его бок. Ноги же он сложил под туловищем птицы так, что не мог сорваться и упасть наземь при всем желании... если только этого не пожелает сам пернатый перевозчик.
Так они летели напрямик через горы три дня, останавливаясь лишь на ночлег, который сопровождался скромным ужином и завтраком из вместительной котомки отца Анока, а на четвертый день перед их взором замаячила долина Быстроводной реки. Селение Таннор, раскинувшееся в северной части Долины, стояло, как и прежде, цело и невредимо, что немало обрадовало Вианну. А еще ей показалось, что оно стало шире, что обрадовало ее еще больше. И вправду, когда орел начал, кружа над селением, медленно спускаться вниз, она увидела с десяток новых усадеб, некоторые из них еще не были до конца достроены, а остальные были отделаны, по большинству, в старинном тендуано-эорском стиле. "Молодцы наши люди - строятся, селятся и плодятся на нашей милой земле", - подумала она, искренне радуясь незатейливому чуду.
Эйре было с раннего детства известно, что молодожены во всех приличных селениях и городах Долины строили себе новые дома, а если в семье умирал мужчина-хозяин, то его дом предавали огню, а вдову с семьей переводили в дом отца с матерью или старшего сына или дочери. А уж тех горемык, у коих не было ни взрослых детей, ни, ни родителей, полагалось приютить добрым родственникам или соседям.
За три года ученичества Эйры эн Кассидар в Танноре прибавилось одиннадцать домов, а поубавилось всего четыре.
...Орел приземлился прямо посреди широкого двора Темиановой усадьбы, тщательно прибранного, выметенного от мусора и остатков не успевшего растаять снега и засыпанного свежими стружками. Двое седоков - девочка-подросток без одного месяца четырнадцати годов и высокий мужчина довольно сурового внешнего вида и неопределенного возраста, ростом в добрых двадцать два с лишком дактиля, что было на пол-головы выше роста Темиана Кассидара и чуть меньше - его старшего сына Анхилара, ступили за землю и огляделись. Потом девочка, сняв с головы съехавший на бок платок и поправив накидку, сшитую собственноручно и подбитую мехом лис, добытых Учениками Анока Второго, подбежала к окну, затянутому толстой, совершенно прозрачной, похожей на стекло твердой пленкой, и громко постучала по упругой поверхности. В тот же миг яростно залаял Лиходей, с ним еще две-три матерых псины и визгливый двухмесячный щенок, сидевшие в особом сарайчике, заржали лошади, замычали корова с волом и теленком и закудахтали куры. А через пару минут входная дверь со скрипом распахнулась и на пороге показалась хозяйка Нелида - казалось, за последний год она раздобрела еще больше и теперь ее фигура занимала почти весь дверной проем. Почти тут же из дальнего строения показались несколько наемных работников и вслед за ними - сам хозяин усадьбы.
Приветствие было очень бурным. Несколько минут спустя в воротах показались Анхилар с женой и маленьким Анхаром и вместе с ними - некоторые из соседей. Инвара и Исионы с детьми не было - понятное дело, они жили далеко от Таннора и их никто не предупреждал о приезде Эйры. Да и никого не предупреждали, ведь этот визит должен был состояться в начале лета, после Праздника Великого Солнца.
Приезд самого отца Анока вызвал в Танноре гораздо больше шума, чем появление младшей дочери Темиана Кассидара и Нелиды эн Авенор. Вмиг весь Темианов двор был полон народа. Мужчины почтительно кланялись, подносили приезжему жрецу-правителю брагу и мягкий белый хлеб. Женщины плакали, обнимали его каждая в свою очередь и делились какими-то особыми, одним им ведомыми тайнами, о чем-то спрашивали и просили совета. Были там и ребятишки, вот только они, в отличие от своих мамаш, весело смеялись, прыгали и совали почетному гостю черную застывшую патоку на деревянных палочках, а некоторые, подражая своим матерям, лезли обниматься, впрочем, некоторые еще и просились на руки. И все это сопровождалось невообразимым шумом и гамом. Маленький Анхар, в свою очередь, закатил истошный рев и стал вырываться из рук Фионы, во все глазенки глядя на странного человека в запыленном дорожном плаще дочти до пят, и успокоился только тогда, когда мать, отчаявшись, сунула малыша ему на руки. Анхар тут же прекратил уросить и начал весело смеяться, тыча пальчиками в глаза и нос Жреца - тот только успевал уворачиваться, норовя при том в шутку укусить мальчугана за маленькие нежные пальчики.
- Любят тебя наши дети, почтенный Анок, - не без гордости промолвила Нелида. - так вот на руки и просятся, так и просятся... "Еще бы его дети не любили, - усмехнулась про себя Вианна, припомнив тут же его отношение к ней и ласковое обращение за все прошедшие годы ученичества. - Тут, похоже, только один Анокс до сих пор ничего не понимает!"
Впрочем, некоторые таннорцы вовсе не разделяли настроения собравшихся в Темиановой усадьбе людей, а, напротив, тяжело вздыхали, качали головами или плевались, ворча себе под нос или друг другу на ухо что-нибудь вроде "Опять вон у этого головотяпнутого во дворе пол-деревни с ума сходят давно-о-о, видать, их Бродяга не посещал". И, выругавшись, плелись себе дальше мимо.
Под вечер большая часть народа разошлась по домам, а добрые хозяева пригласили почтенного Жреца к себе в дом м налили ему полную миску клярхи - густой похлебки из дробленой чечевицы и овощей, приправленной кислым молоком и льняным маслом. Эйре досталась миска вдвое меньше, но в придачу перед ней поставили на стол целую корзинку медовых плюшек.
- А надолго ли вы здесь? - спросил Темиан, громко швыркая каждый раз, когда отправлял в рот полную деревянную ложку сытной клярхи. - На три дня, - ответил почтенный гость, заедая похлебку плюшкой. - Надеюсь, не обидите старого друга, кров предложите?
- Да хоть кровь! - задорно сверкнул глазами хозяин, но тут же получил под столом ощутимый пинок от своей супруги. - И кров, и стол для такого доброго гостя. Дочь мою Эйру не обижал там, на своей вотчине? - Не обижал! - выпалила Эйра, стукнув по столу ложкой. - Наш Учитель очень добрый и никогда никого не обижает.
Анок засмеялся. - Не обижал, добрый хозяин. Разве ж я могу?.. - Ну, а орел твой куда подевался? - поинтересовался вновь глава семейства. - Орел мой согласился в неволе три дня пожить, я велел вашему наемному конюху отправить его в конюшню, кормить свежей дичью и отпускать с утра до захода солнца летать на свободе. Он ручная птица, без меня домой не улетит.
- Чудно как-то, - засмеялась Нелида. - ОРЕЛ СОГЛАСИЛСЯ... В этот момент около ног Эйры что-то зашевелилось. Она посмотрела под стол и с удивлением обнаружила там дымчатого цвета кошку, которая громко мурлыкала и терлась об ее правую ногу. - О!..
Она отложила ложку и плюшку, нагнулась и принялась ласково трепать счастливое животное за ухо. Сидевший слева от нее Анхилар немало удивился. - Эйра, ты же ненавидишь кошек! И вдобавок, ты их боишься. Или уже нет? - С чего ты взял, что я до сих пор их боюсь и ненавижу? Это же такие милые и забавные существа, просто загляденье!
- А то я совсем глупый, - усмехнулся он. - Из-за тебя мы почти одиннадцать лет не заводили ни котов, ни кошек, а мыши и крысы истребляли наши припасы. Ты очень изменилась, наша маленькая... - Вианна, - не дав брату договорить, ответила она. - Зовите меня Вианной. Это мое новое имя, только не называйте его чужим людям.
Глава VII. Неудача Анокса
...Миновало три с половиной года. За это время мало что успело измениться как в великой Даарии (разве что, по некоторым слухам, стало немного больше беспорядков на окраинах страны и в столице), так и в жизни Тендуанской долины, а уж менее всего - на благословенном и изобильном, хранимым Богами острове Меррахоне. Но это только на первый взгляд выглядело так: наметанный ум и чуткое сердце могли без труда распознать под внешним спокойствием и безмятежностью распознать тайные движения, токи, которые незримо, неслышно и незаметно для людей постепенно меняли как внешний облик, так и внутреннюю, сокровенную сущность могущественного Даарского царства. Многие начали говорить о том, что Эпоха Благоденствия, длившаяся целых триста лет, неминуемо подходила к концу, и что в скором будущем славное мирное государство ожидала либо война, либо ждали времена похуже эпохи правления вшивобородого тирана Энноса - по словам многих старожилов, худшего из айха и по своей жестокости сравнимого лишь с грозным и безжалостным великаном Имун-Тхаром, вождем угрюмого северного народа тогра, что обитал на суровых и холодных островах Йэнхана, а также по восточным берегам большого острова Нордаг, покрытого нетающими снегами и льдами. Народ поговаривал, что именно из-за произвола диких, подчас жестоких островитян Заполярной страны, равно как и вследствие того, что климат и без того сурового острова Нордаг, где солнце и в теплую пору никогда не садилось за горизонт и не поднималось выше его, а в холодную не показывалось из-за моря и горных пиков совсем, и в эту пору по всему небосводу простирались сполохи холодного полярного сияния, которое, несмотря на видимую схожесть, не имело ничего общего со знаменитым свечением над священной горой Меру, айха, поселившиеся там еще до нашествия Великого Холода, покинули обжитые места и перекочевали на теплый гостеприимный материк. Разумеется, это были те, кто выжил в беспощадной схватке с исполинами и успел уйти на утлых суденышках, остальных безжалостные воины тогра, объявившие войну "недоросткам" из племени айха, попросту перебили как мух. Говорили также, что некоторые из островитян-тогра взялись преследовать семьи будущих правителей Даарии, но были остановлены и разбиты местными жителями-арктами, о вмешательстве которых даже не подозревали, так как как обосновались на территории Йэнхана совсем недавно, придя через суровые ледники с земель, располагавшихся по ту сторону полюса, и не знали о том, как представители разных племен Даарии единодушно хранили и обороняли от разбоев свою землю и то, что лежало от нее на многие десятки логов по морю. Хотя сами тогра по своему происхождению были одной из ветвей арийского народа и ближе всего по крови были к северным поморам и сертаннам. Не знали об этом и айха, а узнав, немедля объединили их, обосновав единое Даарское царство, вернее, воссоздав его заново, ибо за несколько тысяч лет до их прихода прежняя Империя была разрушена в ходе событий, произошедших на закате существования могучего древнего Атлантического государства, Император даарцев был убит изменниками Единого, а вся его семья - вырезана или угнана в рабство. И несколько тысяч лет подряд после этих ужасных событий Даария представляла собой "лоскутное одеяло", где все племена жили отдельно друг от друга, возглавляемые князьями, нередко воевавшими между собой. Пришедшие в эту пришедшую в упадок, разрушенную и разграбленную мародерами, но некогда могучую и процветающую державу, которая почти не уступала Атлантической, айха действовали не огнем и мечом, а мирным договором и сильной волей, и этим смогли за короткий срок вновь объединить и поднять могучую Даарию, хотя такой, как в прежние времена до своего великого упадка, она уже не могла быть и многое, очень многое было утрачено и похоронено навсегда под пластами неумолимого Времени. В свою очередь, уставшие от своего бедственного положения арктоарийские племена, точнее, большая их часть, с радостью приняли новых правителей, дав им свое прозвание - "Династия Ра", ибо приход айха был для них чем-то сродни восходу Солнца, несущего свет и жизнь. Первыми отозвались райваны, чье название происходило от корня "Ра", составляющего Имя Великого Солнечного Божества, которому издревле поклонялось сие славное племя. Поговаривали, что именно они предложили первую правителю из племени айха, Аноку Первому, да и всей Династии, имя Ра, сочтя это племя потомками либо посланниками великого Бога, и тот, поколебавшись немного, согласился, хотя веру райванов так и не принял.
И как же горько плакали несчастные райваны, а заодно с ними и другие племена Даарии, когда жестокий и глупый деспот по имени Эннос собственноручно посрамил это великое Имя, повергнув с огромным трудом и далеко не в полной еще мере возрожденную великую державу в разруху, грех и хаос...
Впрочем, то, о чем в последние годы вещал временами великий Жрец, которому удалось-таки за три столетия своего правления, явного и затем тайного, вывести Даарию из разрухи и междоусобиц и довести ее до процветания, либо побуждало людей вообще перестать верить в то, что он говорил, либо пробирало до костей ледяным ужасом, либо заставляло всерьез задуматься о своей жизни и о судьбе своих потомков. Ибо Светлый Жрец, а для некоторых знающих и просвещенных - Великий Солнечный приар-дэва, Владыка Света, говорил о наступлении времен столь темных, мрачных, жестоких и ужасных, что в сравнению с этими описаниями эпоха правления Вшивобородого казалась всего лишь детской игрой в войнушку. И о том, что первым и самым ужасным событием после кровопролитной битвы сил Света и Тьмы в этой цепи станет гибель Арктического материка, подобно тому как некогда прекратила свое существование Атлантическая земля, родина исчезнувших титанов-Магацитлов. Впрочем, и здесь всеведущий Жрец обнадеживал верных ему паломников, твердя, что у каждого из живущих есть шанс вырваться из Тьмы, одолев и искоренив Тьму в себе самом.
______________________________
Молодая женщина в длинном темном одеянии, скрывавшем от завистливых глаз дорогой темно-синий с золотисто-зеленым наряд заручницы, вошла в просторный, недавно выстроенный по всем обычаям жителей северной части Тендуанской долины, деревянный дом. Сама она была нездешней и, к тому же, ее семья настояла на том, чтобы молодая айханка сохраняла в обоюдном с ее мужем доме обычаи их рода, хотя и не в ущерб обычаям тендуанских родов. Печалило ее не то, что судьба отмерила ей долю жить под одной крышей с человеком из иного рода и племени, не желавшем принимать и признавать ее верования и обычаи, и даже не то, что почти все жители таннора косились в ее сторону и втайне шептались, что, мол, еще один сын сумасшедшего земледельца по имени Темиан Кассидар решил взять себе в жены дочь из другого, не тендуанского, племени, и в особенности - дочь айха... И даже не то, что, что невеста, а теперь и молодая жена Анокса, прекрасная Ретхана, своею томной, почти неземной красотой затмила всех местных и заезжих красавиц, заставляя помимо своей воли ревновать к ней своих мужей и женихов и даже порой считать ее ведьмой. Печалило Ретхану то, что в своей красавце-муже она хоть и запоздало, но все же увидела далеко не того милого и доброго человека, которого прочили ей с малолетства мать, подруги, старшие сестры и соседки-гадалки. Роль жены-заручницы, по одному из сохранившихся лишь в некоторых родах и племенах старинных обычаев, состояла в том, чтобы, прожив с мужем ровно один год после свадьбы, оставаться жить с ним дальше либо бросить его и начать искать другого, более достойного мужа. Этот обычай, зародившийся некогда среди горцев во времена господства матриархата, ныне соблюдали далеко не все арктоарии и потомки айха, и, как полагали некоторые из мужей и жен, совершенно напрасно. А когда-то он был распространен в Даарии очень широко, и девушки из племен и родов, что жили впритирку с райванами и другими подобными племенами, подражая гордым красавицам-горянкам, целый год после первой свадьбы внимательно изучали своих мужей, храня при этом целомудрие либо приготавливая себе напиток из отвара листьев цехлины, делающей семя мужчины на какое-то время "пустым", а лоно женщины - неспособным заякоривать в себе сумевшие выжить зачатки новой жизни. Это было необходимым в согласии с обычаем, по которому жившим первый год супругом не полагалось заводить детей, ибо в противном случае отец и мать ребенка должны были жить дальше и растить вместе свое дитя. Сам же этот обычай местные жители называли "зарукой" - испытанием для обоих обрученных и поженившихся, ибо молодой муж также изучал свою жену "за рукой", то есть после свадебной церемонии. Если по прошествии года молодожены оставались довольны друг другом и решали дальше делить друг с другом кров, делить все пополам и быть вместе до конца своих земных дней и в радости, и в горе, церемонию свадьбы повторяли, причем и большими пышностью и торжеством. Если же молодые решали разорвать свой союз, обеим семьям полагалось некоторое время скорбеть и после этого озаботиться поиском более достойных и добрых женихов или невест для своих чад.
Ретхана, дочь купца-краснодеревщика Эгии и его жены Тиасвель, прожила в "заручном" браке с Аноксом почти половину года. И, со свойственной большинству женщин проницательностью, уже давно знала, чем жил ее супруг, о чем он думал, , как относился к их браку и к ее родителям, и прочая, и прочая. В целом, не так уж и плохо, если не считать, что внутри души Анокса жило что-то очень злое, противное, скользкое и неприятное, что пугало молодую жену. Временами это прорывалось у него наружу, и тогда он рвал и метал. Несколько раз он даже оттаскал свою благоверную за роскошные, почти до колен длиной, янтарно-золотистые волосы, в другой раз наговорил грубостей, пристально и внимательно глядя в ее прекрасные серовато-голубые глаза, и отшвырнул ее к очагу, едва не убив. Это не осталось в долгу, и вскоре ночью, пока Анокс спал на своей лежанке, в очередной раз не добившись от нее интимной близости, Ретхана жестоко избила своего мужа мешалкой для теста, связав ему руки и ноги и заклеив рот тряпицей, намазанной смесью смолы и расплавленного воска, - баба она была хоть и стройная, но вполне сильная и крепкая. За то местный таннорский суд приговорил обоих работать в поле в течение почти всего месяца сева, впрягаясь в борону наравне с волами.
А после этого, за несколько недель до начала праздника Великого Солнца, с молодой женой-заручницей Анокса произошло невероятное: в одну ночь светлые волосы Ретханы стали черными, как вороново крыло, глаза приобрели зловещий черно-серый оттенок, из них начисто исчезли доброта, нежность, задор и жизненная сила. И на дне этих глаз, как показалось перепуганному мужу, появилась некая жуткая чернота, не дающая силу, а, напротив, высасывающая ее и наполняющая душу леденящим ужасом и отчаянием. Лицо ее при этом приняло самое, насколько он мог представить, ужасающее выражение. Это длилось всего мгновения, но успело так напугать несчастного парня, что тот, промочив штаны, с диким воплем помчался из избы в близлежащий лес и окунулся с головой в ручей, так как, по местным поверьям, вода исцеляла и освобождала от нечистой силы так же, как огонь у более северных родов и племен. Когда же он вернулся в дом под утро, его жена была прежней, вот только волосы на ее голове и брови так и остались чернее ночи. Как ни ломал он себе голову, на ум приходили только мысли о колдовстве, а Ретхана тем временем посмеивалась за его спиной и глубже запихивала ногой под лежанку глиняный горшок со смесью для окрашивания волос, купленной у заезжего торговца из Орри. А чудесные стекляшки, с помощью которых она делала себе демонические глаза, хитрая бестия держала в шкатулке с украшениями.
После этого случая злостастный потомок Кассидара, приемного Сына Волка, сделался осторожным в обращении со своей женой-заручницей, перестал поднимать на нее руку и даже не повышал голоса, что часто позволял себе раньше. И вместе с тем в его притихшем сознании начали формироваться и постепенно вызревать новые идеи. Сначала они возникали в его беспокойном уме спонтанно и были похожи на бесформенные комки гончарной глины, из которой лишь умелые руки, вернее, мозги могли вылепить что-либо ценное. Большинство этих зачатков идей, пригодных для осуществления намеченного ДЕЛА, так и умирали в голове, рассыпаясь прахом, пока, наконец, Анокса не осенило и не поразило, как громом среди ясного неба, мыслью, которая отнюдь не была с самого начала бесформенным куском сырой глины, а сразу предстала как изящно вылепленный и обожженный в подземной печи Тра-Эннура драгоценный сосуд.
- Ретхана! - окликнул он свою жену-заручницу, едва та очутилась в просторной кухне и поставила на стол две крынки - одну с медом, другую с парным молоком. - Подойди-как ко мне, дело одно есть.
Молодая женщина выпрямилась, прищурилась и нахмурила брови, но затем поправила платок и вновь вышла во двор, где стоял с тесалом в руке ее непутевый "почти-что" муж. - Ну, и? - почти надменным тоном спросила она, в упор глядя на своего муженька, одетого в простую деревенскую рубаху и штаны работяги, казавшегося таким нелепым рядом с горделивой дочерью потомков аристократического рода. Святое Небо, как же она ненавидела в этот момент этого деревенщину, тупого и злобного, как выращенный в неволе баран!
- А вот то-то и оно, "ну и!" - усмехнулся Анокс, дернув верхней губой. - Дело, говорю, есть. И здесь может вполне пригодиться твой колдовской дар, если ты и вправду колдунья. Иди сюда, ближе.
Молодая айханка едва не покатилась со смеху, но вовремя удержалась, не позволив себе даже улыбнуться, лишь глаза блеснули задорным огоньком. Но и привычную свою надменность она все же решила немного поумерить: все-таки болван этот, хоть и не муж ей еще настоящий, законный, но, по древнему обычаю предков, ПОЧТИ муж, и живут они вместе совсем как настоящие муж с женою. Даже если вскоре им предстояло, как надеялась Ретхана, распрощаться навеки.
А молодой негодник-заручник в этот раз странно и неожиданно удивил прекрасную горянку, когда вместо обычного бахвальства и напускной важности, что случались с ним всякий раз в близком разговоре с суженой, вдруг взял и обнял ее нежно, будто и впрямь одумался и осознал, что перед ним будущая мать его детей и что ее нужно ласкать, любить и заботиться о ней, как заботился всегда отец об его матери и как трепетно другие братья относились к матери, сестрам и своим женам.
- Вот что я скажу тебе, милая Ретхана, - начал он, лукаво поблескивая бесстыжими голубыми глазами, - и, видят Боги на Небесах, не обижу тебя своей просьбой. Выслушай же меня. И помоги мне. - В чем же я должна тебе помочь, мой милый муженек? - не растерявшись, с улыбкой подыграла ему Ретхана.
Уж кто-кто, а она и без ведьмовских смертельно жутких глаз и прочего насквозь видела и чувствовала людей и давно уже доподлинно знала, кто перед ней и с кем она вот уже почти половину срока брачного испытания делила кров и постель. Но была она хитра, как и большинство айха - этого загадочного, хотя и сильно смешавшегося с местными горцами и долинными жителями, пришлого племени. А вот этот простофиля-бунтарь, идущий как против собственных отца и матери, так и против Высшей Божественной воли, похоже, ни о чем не догадывался, не думал и даже не чувствовал, иначе давно бы уж прибил такую жену либо тайком свез обратно к ее родителям. Как ни верти, в любом случае на ее род легло бы пятно позора. Слава Великим Отцу и Матери, Анокс из рода Кассидара бы непроходимым тугодумом, еще в детстве утратившим Божий дар распознавания скрытых мыслей, чувств, желаний и намерений людей, даже родных и близких.
- Ну как в чем, Ретхана? - усмехнулся он, присев на лавку посреди двора, под молодой, еще не успевшей ни разу в своей жизни принести плоды яблоней. - Ты ведь колдовским даром наделена и, видят Боги, с духами разными общаешься. Был у нашего славного рода один дух-покровитель, что хранил наших предков и берег нас от разных напастей и наваждений... И так не спеша Анокс поведал своей благоверной обо всем и раскрыл ей все свои сокровенные тайны, все, что наболело и долгие годы жгло его нутро едким, темным пламенем и леденящей, сковывающей душу злобой. Солнце уже перешло середину ясного летнего неба, когда он закончил свое повествование и смахнул рукавом выступившую скупую слезу. Ретхана слушала его не перебивая, и в больших грустных глазах ее то и дело вспыхивали и гасли огоньки неподдельного изумления. Она все старалась не показывать ему, что слишком уж удивлена, ошеломлена, поражена и напугана его "исповедью" - иначе можно было ненароком выдать, что не ведьма и не колдунья ты никакая, а самая обыкновенная обманщица и водишь мужа за нос. И тогда - жди позора.
- Так чем тебе я-то должна помочь? - с жаром спросила она, когда, наконец, Анокс закончил свой рассказ. - Волка твоего разыскать? - А ведь умная ты, Ретхана, раз догадалась, - улыбнулся Анокс во весь рот. - Но не только разыскать его нужно, а еще, как водится у ведунов, договор с ним заключить, чтобы он род наш и взял нас всех снова под свое покровительство, ибо предок наш Кассидар был спасен им и воспитан как родной сын. И пусть родичи с сородичами одумаются, вспомнят нашего Предка и восстановят мир и согласие, которые были в прежние времена.
Ретхана вытаращила глаза и вытерла со лба выступивший пот. - Договор... с Волком Туран-демом?.. О, Анокс... - Страшно, я так понял? - снова улыбнулся тот. - Но ничего, моя драгоценная, это обычно даже для самой простенькой ведьмы. Если уж ты смогла показать мне вот такое...
С этими словами он попытался изобразить выражение лица и глаз, что было у его молодой жены в тот момент, когда та основательно его напугала. Это получилось на редкость смешно и нелепо, и Ретхана чуть не покатилась со смеху, но вовремя сдержалась, собрав все свои душевные силы, что в ней были.
- Я... я подумаю, - пообещала молодая женщина. Ее голос слегка дрожал, и она вовремя отвернулась, чтобы не выдать своего волнения и страха. - Ну вот и отлично, - просиял Анокс. - Я всегда знал, что женщины из народа айха смелы и не боятся давать обещания. Надеюсь, что вы еще и умеете держать свое слово. Он многозначительно поглядел на жену и весело подмигнул ей - мол, ничего, поначалу страшновато будет, но потом дело пойдет в гору и все будет нужно ему - Аноксу. А вот будет ли довольна его "вторая половинка" - на это ему было, честно говоря, громко и глубоко чихать. ___________________________
Большой тенистый сад, раскинувшийся на добрых четверть лиги во все стороны по склону горы, подернулся розоватой дымкой в сиянии восходящего солнца, и зарево занимало почти весь небосвод, когда в нем появилась одна живая душа, проснувшаяся раньше, чем птицы. Подняв обе руки и большие прекрасные глаза цвета морской волны к пышущему розово-ало-оранжевым огнем небу, юная девушка в темно-коричнево-зеленом платье и алого цвета плаще-накидке откинула легким движением головы непослушную копну длинных волос и обратилась к Небу и Солнцу с утреннею молитвой. Так она делала каждый день уже который год и каждый раз эти мгновения приносили ей особую, ни с чем не сравнимую радость и ощущение неземного счастья -как будто сейчас ее видели и слышали все божественные силы и ангелы на Небесах, а сама она тоже видела, слышала их пение и чувствовала их всем своим существом их нежные прикосновения.
Смахнув рукавом невольно выступившие слезы, девушка вернулась вновь с небес на землю и огляделась. Вокруг было необыкновенно тихо и спокойно, не было видно ни души, и даже птицы еще не начали просыпаться - даже неугомонные зарянки, которые обычно начинали голосить, как только первый луч солнца коснется верхушек раскидистых яблонь, слив и других деревьев, растущих и плодоносящих здесь в изобилии. Но она знала, что это ощущение было обманчивым: всюду на этой земле царило невидимое присутствие множества таинственных соглядатаев, которых не было никакой надобности и желания бояться, но, тем не менее, осознание этого каждый раз наводило на странные мысли и временами вызывало беспокойство, которое, по обыкновению, бывает, когда за тобой все время следят или присматривают. Радовало то, что все эти соглядатаи и присмотрщики не желали никакого зла, а, напротив, оберегали от любых возможных бед и несчастий, которые могли случиться каждую минуту, стоило лишь только зазеваться и чересчур увлечься созерцанием благословенных небес. Именно потому этот небольшой клочок земли посреди бурлящего озера был благословенным и священным местом, на которое не могла проникнуть ни одна темная сила.
Рассуждая так, Вианна взяла в руки деревянный ковш и отправилась к цветнику, который располагался по окраинам обширного сада вдоль живой изгороди из кустов сирени и жимолости. В дальнем конце сада располагалась площадка, покрытая натянутым на деревянные столбы прозрачным тентом, и здесь цвели более теплолюбивые растения из далеких южных стран - поражающие своей красотой агавы, юкки, фикусы, орхидеи и стрелоцветы, а также, кроме них, множество других, названий которых она пока не запомнила, поскольку эти растения привезли сюда совсем недавно.
Очевидно, растения любили, когда за ними ухаживали нежные и чуткие девичьи руки - казалось, от их прикосновений они начинали распускаться быстрее, цвести ярче и радовать пышной зеленью листьев. Это было не столь удивительным, как могло показаться несведущему человеку: ведь если делать все бережно и с любовью, то все станет получаться очень и очень хорошо и будет радовать глаз. Это Вианна уяснила уже давно и относилась к растениям с большой любовью, на какую была способна ее душа.
Но вместе с тем в душу юной девы, растущей и расцветающей здесь, как невиданный экзотический цветок, всеми любимый и оберегаемый, временами закрадывались совсем даже не радужные и светлые мысли и предчувствия. Как-никак, теперь ей было уже семнадцать лет. Пройдет еще один год, и в начале следующей осени, как объявил ее Наставник, ей придется покинуть благословенный остров и тихую Обитель, чтобы окунуться в ставшую для нее такой далекой бурную и непростую жизнь. Как жаль, думала она, что ей не светило остаться в меррахонской Обители на всю жизнь и прожить здесь до конца своих дней. Но уговор есть уговор - ведь было заранее задумано и решено, что восемь лет тихой и безмятежной жизни в ученичестве у Великого Жреца нужны были лишь для того, чтобы, вобрав в себя и открыв также внутри себя великую силу Света, Божественной Любви и Святости, однажды одолеть того, кто грозил ее роду страшной карой.
Но, с другой стороны, в возвращении домой была своя радость: она снова окажется среди своих родных, близких людей, которые так же ее любят и с нетерпением ждут ее возвращения. Вот кого только она считала своими более близкими родственниками - своих родичей с братьями и сестрами или владыку острова Меррахон с его двенадцатью Учениками? Последняя мысль пронеслась в ее сознании молнией, и на миг ее рука застыла, сжав черенок листа невысокой пальмы, отчего тот с хрустом переломился. Девушка вздрогнула, и ей тут же почудилось чье-то едва слышное дыхание.
- Кто здесь?
Голос юной девы, немного низковатый и чуточку с хрипотцой, что, однако, нисколько его не портило и даже придавало особую красоту, гармонирующую с ее внешностью, в которой ощущалось что-то, выдававшее в ней незначительную примесь крови жителей далеких южных стран. Вианна уже успела перебрать в голове все, что было или казалось ей возможным, прежде чем обернуться. И удивленно застыла на месте: перед ней стояла незнакомая женщина. Она была молода, но старше Вианны на несколько лет, с большими серо-голубыми глазами и очень длинными густыми волосами, которые были светлыми около корней, но с остальной их части еще не успела смыться черная краска. Она была грустна, но все же на ее лице было заметно подобие улыбки. Одета она была в длинную черную хламиду с откинутым капюшоном, из-под которой выглядывал подол ярко-зеленого платья.
- Кто вы, госпожа? - повторила Вианна, выпустив из рук сломанный лист пальмы и искренне сожаления, что ненароком причинила деревцу боль. - И что вы здесь делаете? - Я... я не госпожа, - совсем тихо ответила женщина и протянула вперед правую руку, коснувшись ею ствола пальмы. - Мое имя Ретхана, я жена твоего брата Анокса. Вернее, я его заручница, но, видит Бог, второй свадьбы у нас с ним уже не случится.
- Жена моего брата Анокса?..
Вианна вздрогнула и с удивлением посмотрела в глаза женщине. Та, казалось ей, была измотана и чем-то смертельно напугана, но в глазах Ретханы не было ничего такого, что могло бы свидетельствовать о подлых намерениях ее брата.
- Да. А ты, стало быть, Эйра, его младшая сестра? Анокс послал меня за тобой, вернее... сперва он дал мне поручение, которое я не выполнила, и вот теперь...
Вианна ахнула и замахнулась на нее ковшиком для полива, в котором еще осталась вода. - Уходи, слышишь? Уходи! Тебе не место здесь, если тебя прислал Анокс! И тебе не удастся увезти меня отсюда, не получив на это согласия Совета Тринадцати и отца Анока, я ведь его Ученица! Если ты меня выкрадешь, они это тут же заметят!
- Спокойно, спокойно, - ретируясь за пальму, пробормотала Ретхана. - Если ты и вправду хочешь выбраться из этой тюрьмы, я готова попросить об этом твоего Учителя и весь его Совет, но только не нужно меня бить.
Вианна поставила ковш на деревянный постамент и отерла руки о подол накидки. - Из тюрьмы, говоришь? Нет... Это не тюрьма для меня, а мой второй дом, который я люблю так же сильно, как и тот, где я родилась. Но я не удивлена, потому что твой муж - Анокс, ты обязана слушать его и соглашаться с тем, что он говорит.
- Обязана?.. - Ретхана слегка склонилась и потупила взор, но тут же вновь выпрямилась и на ее лице и в глазах засияла улыбка. - Ничего я не обязана этому злодею и не желаю больше слушать то, что он несет. В глубине души я знаю, что ты здесь не в тюрьме, и знаю, для чего ты здесь живешь. Анокс мне все рассказал, и он хотел использовать меня для того, чтобы я вступила с договор с тем злым духом, которого ты намерена победить и изгнать из нашего мира. А потом он хотел отправить меня к тебе, чтобы забрать тебя с этого острова. Он назвал этот остров проклятым, но... но сама я так никогда не думала и не считаю. Здесь прекрасно...
- Говори правду, Ретхана! Только правду, если не хочешь, чтобы Высшие Боги покарали тебя за ложь. Зачем ты здесь? Ты вступила в союз с Волком и пришла меня забрать, чтобы моя миссия не состоялась и наш род канул во Тьму? Говори!
- Нет, - твердым шепотом ответила женщина. - Я сбежала от своего мужа и не выполнила данное ему обещание, хотя я обещала только подумать. Но я подумала, и поэтому Боги не покарают меня за ложь. Не бойся, девочка, я не желаю зла тебе и вашему роду, но должна тебя предупредить: Анокс прознал о моей выходке и может явиться сюда сам. Темные силы нашептали ему о том, что я сделала, и теперь мне пришлось просить помощи и убежища у самого Анока.
- Вот как?.. А как ты попала на этот остров? Как заговорила ветер? Как нашла Анока и его Учеников? - Очень просто, милая. Я знаю слова, останавливающие Ветер. А потом за мной прилетел один из ваших отшельников на летающей колеснице, и перевез меня сюда по воздуху. Его имя - Арраман. Он как-то узнал, что ветер стих, и...
Вианна жестом остановила ее. - Не продолжай. Главное - это то, что ты здесь и что ты не желаешь мне зла. Но мой брат этого желает. Ты говоришь, что он прознал о твоей выходке. Нужно что-то делать. - Не беспокойся, милая. Нам даже не придется ничего особо придумывать. Ты ведь знаешь, кто живет на этом острове и что может сделать, если захочет. - Если захотят, - поправила ее Вианна. - Их здесь тринадцать.
- О да, но я говорю о человеке, который знает, видит и может все... вернее, очень многое, потому что абсолютно ВСЕ видеть, знать и мочь способен только Единый Бог. Не беспокойся, ибо Единый являет себя во всем и во всех, но больше всего - в нашем могущественном Жреце. Ты ведь знаешь об этом, Эйра-Вианна эн Кассидар.
С этими словами Ретхана подошла ближе к девушке, уже переставшей ее опасаться, и заботливо поправила на ней накидку и растрепавшиеся на свежем утреннем ветру волосы. Та глубоко вздохнула и прикрыла глаза, потом вновь открыла их и точно убедилась в том, что видит перед собой живого человека, а не призрак.
Внезапно обе замерли и резко обернулись в одну сторону, откуда, как им показалось, послышался еле ощутимый то ли вздох, то ли шорох или дуновение ветерка. - Что это? - совсем тихо и с немалым удивлением, если не с испугом, спросила Ретхана. - Мы здесь не одни? - Да, ты права, мы тут не одни. На этом острове повсюду живут духи, но не стоит их бояться - они добрые и излучают внутренний свет, который иногда даже бывает виден. - Мне показалось, я увидела что-то такое... но не многих духов, а одного, он был такой большой, в темной хламиде. Мне показалось, что он за нами следит. - Он всегда следит, вернее, присматривает за мной, но показывается очень редко. Это Хранитель рода. - Что-то не особо он был похож на Хранителя рода, - возразила Ретхана. - Скорее всего, он похож на... - Не продолжай, - шикнула на нее Вианна. - Ты ведь прекрасно знаешь, кто был покровителем и хранителем рода моего отца до того, как мои родители приняли свое решение. Надеюсь, тот, кого ты видела, не был похож на Туран-дема?
Ретхана не удержалась от смеха. - Что ты, конечно нет! Как я могла такое подумать? Совсем нет! Но все же он похож был не на Хранителя, а на того, кого видят только раз в своей жизни. - Ты права, Ретхана, это и есть тот, кого многие люди видят всего один раз в жизни или, если видят до того момента, считают, что им очень хорошо напомнили о бренности и временности земной жизни. Вернее - это самый главный из них. - Многие? А я думала - все. Так ведь говорят.
- Ну вот, значит, кто так говорит - ошибается. Перед тобой находится человек, который видел воочию этого Бога и общался с ним несколько раз в самые сложные и ответственные моменты своей жизни. Серрал - Хранитель нашего рода и стал им несколько лет назад. Он не вмешивается в нашу жизнь попусту и, если появляется, значит, хочет сообщить что-то очень важное, предупредить или отвести опасность, с которой часто не может справиться никто другой. Нам нужно узнать, о чем хотел сказать Серрал.
Воцарилось молчание. Воспользовавшись этим, Вианна отошла подальше от новоявленной подруги и обратила внутренний взор и мысль в то сокровенное, откуда, как ей было известно, возникали время от времени тайные знания, озарения, помощь свыше или провидение. Это был мысленный вопрос-приглашение, обращенный к тому таинственному Существу, которое изредка посещало ее внутренний мир и уже давно перестало казаться ей вестником скорого ухода из этого мира и связанного с этим событием невыполнения своей миссии, от которого зависела судьба целого рода, а возможно, и племени, в которое может со временем вырасти этот род. Это всегда до смерти пугало ее, пока в душе Вианны твердо не укоренилось, что у могущественного повелителя Смерти всего бренного есть и другие задачи, которые он с таким же успехом выполняет.
"Скажи... скажи мне, о Серрал, зачем ты пришел? Что хочешь ты сказать, о чем предупредить? Что ждет нас впереди?"
Она задавала этот вопрос снова и снова, пока перед ее внутренним взором действительно не возник образ того, к кому она обращалась. Высокая фигура в длинной, развевающейся хламиде с наброшенным на голову капюшоном (на этот раз Серрал был не в том своеобразном головном уборе, который она видела в памятную ночь в Далбосе, но, собственно говоря, это было неважно) и большими глазами, из которых исходил запредельный свет, в облаке из похожего на дымку свечения, неспешно приблизилась, не задевая ногами земли, и замерла. Вианна увидела себя окруженной со всех сторон этим таинственным сиянием и ощутила прикосновение, но это не вызывало ни страха, ни смятения, ибо она прекрасно знала, кто был перед ней и чего от него можно было ожидать. И потому душа ее была спокойна и ничем не омрачена.
"Я пришел не предупредить, дитя - тебя уже предупредили. Я лишь подтвердил своим присутствием то, что сказала женщина по имени Ретхана. Но потом ты позвала меня сама, не своим умом, но своим сердцем, и теперь я жду. Ты что-то хочешь сказать мне сама, о чем-то попросить?"
"О да. Я хочу попросить тебя об одном. Если ты стал Хранителем нашего рода и являешься моим божественным покровителем - прошу тебя, помоги нам справиться с тем, что хочет принести сюда мой брат Анокс. Не суди его строго, просто защити меня и Ретхану от всех напастей. Хотя, может быть, я напрасно прошу об этом тебя, потому что хозяин этого острова..."
"Почему напрасно? Нет... Я готов помочь и вам, и хозяину этого острова отвести зло и сделать так, чтобы твой брат не мог больше обратиться к враждебной силе и вообще забыл о ней и о своих целях. Хочешь ли этого?" "Да. Сделай это, помоги нам, пожалуйста, ты ведь можешь все..." "Я помогу вам. Ждите, верьте и надейтесь." "Благодарю тебя."
Затем призрачная фигура, казавшаяся в эти моменты такой поразительно реальной, что, впрочем, случалось уже не один раз, стала отдаляться и таять, скрываясь в удаляющемся облаке света, пока не скрылась совсем и перед закрытыми глазами вновь не оказалось пустое темное пространство. Наконец, Вианна ощутила себя в привычном земном мире, открыла глаза, посмотрела на свои руки с растопыренными пальцами и пошевелила ими, убеждаясь в том, что все было безобидным и вновь закончилось хорошо.
- Эй! - окликнула ее Ретхана. - С тобой все в порядке? Что он сказал? Вианна улыбнулась и подошла к ней. - Все хорошо, Ретхана. Он обещал помочь нам. Он сказал "Ждите, верьте и надейтесь". - Да, это действительно хорошо. А я ведь подозревала, что это добрый дух, хотя меня всегда убеждали в обратном. - Ты права... так оно и есть. - Но все же ты показалась бледной и испуганной, поэтому я подумала сперва, то дело неладно. - Будь неладен твой язык, Ретхана, - засмеялась Вианна. - Сама же видишь, что все замечательно. А ты уже была в доме жрецов, говорила с ними? - Я видела только самого главного из них на пороге этого дома, а потом он привел меня в помещение наверху и там устроил небольшое испытание моего духа. А больше я пока нигде не была и из Учеников за все это время видела только Аррамана.
Глаза у Вианны стали круглыми, и в них отразился небольшой испуг. - Он устроил тебе испытание духа?? Но это новость для меня, потому что мне самой ничего не устраивали, когда я впервые здесь оказалась. Скажи... это было ужасно или больно? Ретхана посмотрела на нее долгим пронизывающим взглядом, словно оценивая или пытаясь понять причину такого всплеска, потом неожиданно рассмеялась и обняла ее. - Что ты, девочка моя? Как этот добрый человек может сделать что-то ужасное? Немного необычно - да. Но ужасно или больно - нет. - Ты меня очень заинтересовала. Расскажешь, что за испытание ты прошла? - Нет. Отец Анок просил не рассказывать ни слова из этого, потому что это тайна. Просто скажу тебе, что это нужно было, потому что... Она осеклась. - Продолжай, - попросила ее Вианна, слегка встряхнув за плечи. - Никогда не останавливайся на полуслове - это признак слабой воли и страха, а ты бесстрашна, если отважилась на такое безрассудство, как обмануть моего брата. Говори.
- Я... он сказал, что я действительно была близка к тому, чтобы отдать свою душу силам Тьмы. Я притворилась однажды ведьмой, чтобы мой муж перестал на меня кричать и поднимать руку хотя бы из страха передо мной. В нем действительно поселился страх и он перестал меня обижать. Это было лишь притворство и моей стороны и маскарад, но ваш Учитель сказал, что у меня действительно есть дар с рождения, который можно применить либо в служении Богу и помощи людям, либо в служении дьяволу. И что из-за своего дара силы проявляют ко мне повышенный интерес. И поэтому он устроил мне небольшое испытание, чтобы посмотреть, к чему больше склонна моя душа, а потом помог очиститься от въевшейся в меня тьмы и присоединиться к миру Добра и Света. Он говорит, что прийти к Богу можно разными путями, но что самый верный и безопасный путь - через Добро, Любовь и Свет, которые поглощают и уничтожают все темное, злое и ужасное.
- Так ты не знала об этом раньше? - Нет. Меня учили тому, что прийти к Единому Богу можно, находясь между светом и тьмой и будучи двойственным, уравновешивая в себе тьму и свет, но не превращая одно в другое. - Это ложный путь, Ретхана. Невозможно попасть в Высший мир с грузом тьмы в себе. Его надо сжечь, растворить, обратить в истинный Свет. Потому что там, в мире, о котором мы все грезим, нет ничего темного и злого, и нет никаких противостояний. То что было злом, становится добром и соединяется с тем добром, что уже было.
Ретхана нахмурилась. - Но ведь... если мир перестанет быть двойственным и в нем исчезнут противоположности, в нем исчезнет основное равновесие и будет смертельно скучно. Представь себе одно сплошное добро и свет кругом... и одну сплошную любовь... Разве это жизнь? - Вот именно - это настоящая Жизнь! - ответила Вианна, воодушевившись и оживившись. - Это и есть настоящая Жизнь! У меня тоже с рождения есть дар - я могу говорить с теми, кто живет в незримом для наших глаз мире. Так вот, тем, кто живет на небесах, скучно не бывает, они все время чем-то заняты и им всегда хорошо, им это никогда не надоедает. Понимаешь?
- Мне сложно это понять, Вианна... Меня учили совсем другому. Но я постараюсь. - Честное слово? - Да! Я вижу... я вижу, что ты мудра не по годам. Это радует.
Разговор их продолжился и дальше, когда они покинули цветник и сад и отправились бродить по двору и затем по просторному дому: Вианна взяла на себя обязанность показать гостье весь дом и все их островное хозяйство. Когда они заглянули в кухню и примыкающую к ней трапезную, Ретхана ахнула, увидав там одиннадцать здоровых, сильных мужчин разного возраста - не было только самого Учителя и младшего Ученика. На кухне орудовали Фиоран, Эригон и Арей. Это показалось Вианне странным, поскольку эти трое очень редко были кашеварами. Особенно красавец Фиоран с прямыми пепельно-золотистыми волосами длиною почти до пояса, про которого Учитель частенько говорил, что из него при случае вышел бы отличный воин или дамский угодник, но вот к кухонному очагу подпускать его было нельзя. К счастью, как отметили все, Наставник все же ошибался, поскольку пятый из учеников великого Жреца весьма даже ловко управлялся с кухонным тесаком и поварешкой.
Однако все же одна небольшая неприятность с ним произошла: увидав, что в дверях поварни показалась не одна, а целых две тоненькие девичьи фигурки, Фиоран на мгновения забылся и уронил на пол деревянный поднос, полный искрошенных кореньев. В то же время Ретхана поймала на себе взгляд удивительно красивых голубых глаз этого мужчины и отметила, что, вероятно, он выглядел гораздо моложе, чем было ему лет на самом деле. Так оно на самом деле и было.
- Эй! - окликнул его один из помощников. - Фиоран! Что ты там делаешь, опять на девок пялишься? Смотри, что ты сделал с нашим завтраком! Учитель правильно делал, что не подпускал тебя к очагу! Ррастяпа! Это был Арей, а уж поворчать он, грешное дело, любил.
- Ну уж не ругай его сильно, Арей, - усмехнулся позади обоих третий кашевар, по имени Эригон. - Я сам удивлен, что их тут двое, странно, почему Учитель нам ничего не сказал? - А я не удивлен, потому что Арраман мне сказал, - ухмыльнулся Арей. - Ну что ж... Пусть теперь ты, Эригон, займешься кореньями, а Фиорану мы дадим работу попроще, которая не будет так глупо прерываться созерцанием самых прекрасных созданий в этом мире. Если он не оплошает, то и мы не скажем Учителю, что наш Фиоран не пропускает ни одной юбки, из-за чего мы рискуем остаться голодными до самого обеда.
- Прекратите! - довольно спокойным тоном остановил их Фиоран, обернувшись - он только что закончил подбирать с полу просыпанное месиво из кореньев. - Не думаю, что вы оба поступаете благочестиво, когда кого-то ругаете или выгораживаете. Да, я виноват, но только великий Жрец всегда учил нас любить и прощать. И потом, он знает, что мне нравится любоваться всем прекрасным.
- Великий Жрец очень мудр, брат Фиоран, - услышал он за спиной прекрасный голос Вианны, журчащий, как горный ручей. - Не стоит обижаться на то, что мелочно и глупо. Будь собой и слушай свое сердце.
Пятый Ученик обернулся, посмотрел на девушку добрым взглядом, как всегда смотрел на нее прежде, и улыбнулся. Потом перевел взгляд в сторону двери, где мелькнула и скрылась тень неизвестной ему таинственной гостьи. - Ты права, Вианна, и я рад, что ты меня понимаешь. Но ты скажешь мне, кто твоя подруга и зачем она здесь? - Я скажу, но потом, - пообещала Вианна и положила правую ладонь ему на грудь, туда, где билось сердце. - Я вижу... я чувствую, что ты любишь прекрасное, тебе нравится наша красота, но... Фиоран... ты ведь дал обет аскезы и не должен его нарушать.
Фиоран вздохнул и опустил глаза. - Да... я дал этот обет, как и все мои братья по духу, и должен держать его. Но если бы я не был Учеником Жреца Анока, я бы... я бы, наверное, стал просить ее руки. - Полно тебе, Фиоран. Ретхана скрывается здесь от своего мужа, а ее муж - это мой брат Анокс. Поэтому будь благородным, не подавай несбыточных надежд и прояви уважение, ей и так тяжело.
Фиоран вскинул голову и устремил пронзительный взгляд прямо в лицо Вианны, едва только услышал имя ее брата. После чего вздохнул снова и порывистым движением сжал тонкое запястье ее правой руки.
- Ты говорила много о своих братьях. И я встревожен, потому что мне показалось, что... Он замялся, заметив, что вокруг воцарилась тишина и остальные ученики, на время отложив все свои дела, очень внимательно их слушают.
- Что тебе показалось, Фиоран? Говори же, не томи. Что кажется тебе? - Мне на мгновение показалось, будто твой брат Анокс находится по дороге сюда, намерен найти свою жену и сурово наказать ее за какой-то проступок. Это Провидение, не бойся. Последнюю фразу Фиоран выдал потому, что его собеседница резко вздрогнула и яростно зажала в кулачке широкий ворот его длинной рубахи из темной грубоватой ткани. - Ретхана сказала мне то же самое... Я пугаюсь не Провидения, а того, что Анокс действительно может явиться сюда с самыми черными намерениями и это очень вероятно, потому что об этом сказал еще и ты. Но я не слишком боюсь, потому что...
Она огляделась кругом и решила не выдавать свою тайну при всех. Фиоран улыбнулся и поправил упавшую на лоб длинную прядь волос. - Ну хорошо, тогда расскажешь потом, если я сам этого не увижу. Но ты не до конца меня поняла, когда я говорил о жене твоего брата. Да, я дал обет аскезы, я дал его сам себе, нашему Учителю и Единому Творцу Вселенной и не могу его нарушить, но... я ведь могу быть другом Ретханы, не так ли? Хорошим другом, помощником и наставником, если она захочет. И потом, ведь я много старше ее...
- Ты выглядишь гораздо моложе, чем положено выглядеть в твои годы, и потому вводишь в заблуждение, - ответила ему Вианна с легкой улыбкой. - И потом... ты ведь знаешь, что все обеты, клятвы - на самом деле лишь формальность. Многие жрецы и прочие подвижники Духа во все времена давали самые клятвы, но нередко нарушали их, повинуясь зову сердца. Говорят, истинная любовь разрушает узы клятв, но за это Бог прощает людей, если они любили искренне. Я говорю правду.
Фиоран слегка побледнел и отшатнулся от нее, но потом скоро пришел в себя. - Прости меня, Вианна, но мне пока не понять смысл того, что ты говоришь. Я дал обет и если нарушу его, то добровольно уйду в мирскую жизнь, женюсь и стану жить как самый обычный человек. Но я строг к себе и голос совести, голос из глубины души не позволит мне предать то, чему я отдал добрую часть своей жизни, и предать нашего Учителя. И я вовсе не горю желанием все бросить и уйти. Но я готов стать другом и наставником Ретханы, если она решит остаться здесь и стать жрицей. А если нет - то я не буду настаивать. - Ты очень благородный человек, Фиоран, но мне кажется, что ты слишком строг к самому себе. Она рассмеялась и обняла его.
- Какой ты еще ребенок, Вианна, - пробормотал он, погладив ее по голове, украшенной с боков двумя изящными роговыми гребенками. - Когда повзрослеешь, ты поймешь многое, и поймешь меня, если надумаешь сюда вернуться, а пока...
Теперь Вианна едва не расплакалась. Фиоран, сам того не ведая, затронул одну из самых глубинных и болезненных струн ее души. Всего лишь один год осталось ей пребывать в этой Обители спокойствия и благоденствия, а потом ей суждено будет вернуться в бурлящую событиями, порой безрадостными, "мирскую" жизнь за пределами священного острова, и в одиночку свершить то, ради чего посвятила свои юные годы жизни здесь. А потом... было совершенно неизвестно, как повернет Судьба и какую долю изберет для нее после того, как будет пройдено Главное Испытание.
Но было и то, что радовало юную тендуанку - вернувшись домой, она снова увидит своих родных по крови людей и станет жить с ними под одной крышей и радоваться, глядя на них и любя их всей своей душой. И именно поэтому она не дала волю слезам, которые могли бы огорчить самого добросердечного из Аноковых учеников.
- ...Это великолепно! Я никогда не видела таких красивых гор и такого красивого леса! Гляди, гляди! Молодые орлы летят на ту сторону Озера и им не страшен Ветер! Вианне вдруг стало весело наблюдать за тем, с каким неподдельным восхищением ее новая подруга любуется местными красотами природы, какие могли быть только в конце первой трети осени. Неужели Ретхана, рожденная в горах, никогда не видела подобной красоты? Или за пределами Меррахона действительно природа далеко не так красива и не так радует глаз? - Да, это красиво. Но я живу здесь давно и уже привыкла ко всему этому великопепию. - О! А я думаю, что к этому нельзя привыкнуть. Ничто так не радует глаз, как новое место, но все же...
- Все же к этому давно привыкла, Ретхана, - засмеялась Вианна. - Но тоже думала, что никогда не привыкну ни к этому острову, ни к его жителям. Особенно меня удивлял Учитель, я не думала, что вообще можно привыкнуть к этому необычному человеку. - Необычному - это верно, - согласилась с ней Ретхана, выжимая случайно вымоченный в ручье подол длинной темной юбки, которую дала ей носить Вианна вместо узковатого платья замужней женщины, в котором было удобно ходить только по дому и на базар, но никак не лазать по горам. - Но все-таки тот ученик мне показался еще необычнее. Чего он тогда так на меня уставился, что уронил на пол коренья?
- Фиоран бывает немного рассеянным в повседневных делах, но он очень замечательный человек, очень красивая душа, и он очень, очень добрый. И еще... он хочет быть тебе другом и, если захочешь пойти в жрицы, то духовным наставником. - А почему бы и нет? Мне кажется, что я испытываю искреннее желание остаться здесь и сделаться жрицей. И тогда у меня будет не один друг и наставник, а много, так же как у тебя.
Она улыбнулась, глянув в глаза Вианны с некоторым вызовом - как-никак, скоро она, Ретхана, собиралась занять место прежней тринадцатой Ученицы самого Анока Второго, пускай даже всего на два года, если та не решит вернуться сюда. А это значило, что с того времени, как Эйра Эн Кассидар покинет священный остров и Обитель, то все внимание и вся любовь великих Жрецов Божественного Солнца достанется ей.
Но Ретхане было невдомек, что юная Тринадцатая Ученица тут же заметит в ее глазах этот вызов, уловит ее настроение и мысли. И потому она даже не опустила в смущении свои прекрасные, но бесстыдные глаза.
- Так вот оно что... - протянула Вианна с укоризной и уставилась на нахалку в упор. - Я знаю, о чем ты подумала. И с самого начала догадывалась, о чем ты мечтаешь. Что ж, я скажу. Для того, чтобы стать жрицей Солнечного Храма, у тебя слишком гнилая натура. И прежде чем ты освободишься от всего этого зла, которое сидит в тебе, наверняка ты пройдешь много суровых испытаний. Да-да, отец Анок придумает что-нибудь и найдет уйму способов тебя перевоспитать. Только не говори мне, что ты решила еще и сдать меня Аноксу - эту мысль и желание в тебе я пока еще не уловила, и поблагодари за это саму себя.
Когда Вианна разразилась этой тирадой, она выглядела так, будто вот-вот бросится на оскорбившую ее женщину, и та, слегка прикрыв ладонью сам собою раскрывшийся от изумления рот, попятилась назад, к выступу скалы, из-за которой тут же, словно почуяв неладное, с громким блеянием выскочил горный козел.
- Я не знала... я не знала, что т-ты читаешь мысли, - испуганно пролепетала айханка и привалилась к скале, опустившись наземь и стараясь не глядеть в глаза юной девушки, полные неведомых ей чувств и даже, как ей показалось, какого-то неземного сияния. - Тебя отец Анок этому научил?
- О нет, - уже с улыбкой произнесла та, но и эта улыбка показалась Ретхане напряженной, как тетива лука. - Я умела это еще с рождения, как и все в нашей семье. Прости меня за этот порыв, если сможешь, но я не могу стерпеть подлости и грязи в душе. И, надеюсь, за тот последний год здесь, который мне остался, ты уже станешь другой, здесь сам воздух преображает человека. И я скажу еще вот что, Ретхана: даже если я никогда сюда не вернусь, ты не сможешь оказаться в моей шкуре и занять мое место в сердце Анока и его Учеников. У тебя будет свой путь и своя судьба, а у каждого из этих Жрецов в сердцах найдется уголок для каждого из людей. Поэтому, если ты хочешь украсть тот кусочек в их сердцах, который предназначен для меня, у тебя ничего не получится, а своей корыстью ты погубишь свою душу. Поэтому тебе нужно стать чистой душой. Понимаешь?
- Понимаю, - кротко и сквозь выступившие слезы ответила ей Ретхана. - Но, видит Создатель, мне много придется трудиться над самой собой, чтобы стать такой же чистой как ты. О, ты права, Вианна - я порочна. Но здесь мне помогут, если я останусь, ведь правда? - Конечно, правда! Тебе обязательно помогут, даже не сомневайся. И не сердись на меня, я бываю вспыльчива, но зла во мне нет. Верь мне, я не могу обманывать.
Теперь Вианна была безмятежно-радостной, ласковой и теплой, как весенний ветерок. Она помогла своей новой подруге встать с влажной, дышащей паром земли и даже отряхнула грязь с подола ее платья.
Когда обе вышли, наконец, из-за скалы, Ретхана прищурила глаза и приставила ко лбу ладонь козырьком, словно закрываясь от солнца, но при этом устремила взгляд куда-то вдаль на юго-восток, откуда хорошо была видна водная гладь Озера и черневший вдалеке за нею густой темнохвойный лес.
- Что ты там видишь, Ретхана? - обеспокоенно спросила ее юная спутница и тоже принялась вглядываться в подернутую дымкой даль. - Мне показалось, что не было ветра, который все время дует кругом Озера, но теперь как будто он снова набирает силу. Ты видишь?
- Не особо. Солнце слепит мои глаза. А сейчас... сейчас я вижу ветер даже сквозь солнечные лучи. Наверно, твои глаза видят лучше моих, потому что я много читаю и даже иногда пишу летопись.
- Тише, - Ретхана движением руки остановила поток слегка взволнованной речи юной жрицы. - Сдается мне, что в лесу на острове кто-то есть. Глянь вниз. - Это неудивительно, Ретхана. Здесь, кроме нас с тобой, живут еще тринадцать мужчин. Ты уже забыла?
- Нет. Но мне показалось, что он как бы... крался и прятался за деревьями. И еще я видела лодку на берегу, дном вверх. Смотри сама. На сей раз Вианна напрягла зрение и различила лодку, вынутую далеко на берег и наполовину спрятанную в густом кустарнике. Причем этой лодки, насколько она знала, прежде там никогда не было.
- Теперь я вижу, - неторопливо, немного мрачноватым тоном произнесла девушка. - И я думаю... не наш ли это Анокс сюда явился так скоро? Лицо Ретханы вмиг помрачнело. Она завозилась правой рукой под полой своего одеяния, и через несколько мгновений в зажатых пальцах показалась рукоять короткого изогнутого кинжала.
- Эй! Что ты задумала? - напустилась на нее Вианна, и та проворно спрятала оружие обратно. - Здесь нельзя носить с собой оружие тайно от владыки острова и тем более убивать. Отдай мне кинжал, я закопаю его в землю.
- Не глупи, - резко и почти в точности имитируя голос младшей сестры своего сумасшедшего мужа-заручника, оборвала ее Ретхана. - Я не намерена никого убивать, но припугнуть его следует. Если это и впрямь Анокс, то знай: твой брат не только подлец и паскуда, но к тому же еще и трус. Увидев лезвие ножа, он тут же превратится в дрожащую крысу и захочет поскорее спрятаться куда подальше. Но только не вздумай идти ему навстречу безоружной и поворачиваться к нему спиной, если хочешь жить.
- Да что ты говоришь, Ретхана?! Как ты можешь так говорить о моем брате? Может, ты просто преувеличиваешь? Анокс не может быть таким, не может, это наверное, клевета...
Не обратив особого внимания на очередной гневный выплеск из уст девчонки, Ретхана проворно схватила ее за руку и поволокла в чащу леса, по дороге успев-таки шепнуть, что не желает никому вреда и все будет хорошо. И тут Вианна вспомнила, как несколько дней назад прямо при ней просила помощи у одного из своих могущественных покровителей из мира высших дэва, и успокоила себя мыслью, что, если что случись, тот, кто будет не прав, ощутит на себе мощь карающей силы самого Орха.
Они добежали до огромного раздвоенного дуба, что рос в небольшой лесистой долине между юго-восточным склоном Меру и берегом Озера Ветров, и притаились за одним из широченных стволов древнего исполина. Вианна казалась испуганной, ее сердце бешено колотилось, но все же она сохраняла самообладание, глядя на свою решительную и почти спокойную, не подавшуюся страху старшую спутницу.
- Ну выходи, выходи, муженек, - вполголоса произнесла Ретхана, привалившись головой к стволу дуба и сжимая под полой накидки рукоять заветного изогнутого кинжала. - Выходи, если не трусишь. - Он так не выйдет. Нужно, чтобы кто-нибудь вышел и он его увидел. Это буду я. Не бойся ничего и в случае чего выходи с кинжалом. Поняла? - Да... выходи.
Ретхана вытерла со лба пот, а Вианна на свой страх и риск отправилась бродить неподалеку по другую сторону дуба, и вдобавок она затянула одну из своих любимых песен о смертном герое трех миров, лесной красавице и Великом Боге Солнца, которую любил распевать Учитель. Она ходила вокруг да около, трогая руками кусты и головки цветов, пока, наконец, из кустарника не раздался треск ветвей. Вианна вздрогнула и вознамерилась что есть мочи бежать обратно к дубу, но тут же укорила себя за трусость и малодушие, тем более что выскочивший из кустов "неприятель" оказался просто лисицей.
Но тут же сработали и внутреннее чутье юной Жрицы, и обычная человеческая наблюдательность: зверь был напуган и стремглав мчался в самую гущу деревьев. И мгновение спустя за спиной Вианны снова затрещали кусты. Резко обернувшись, она увидела Анокса - он был неопрятен, немыт, нестрижен и, судя по всему, очень зол, однако, увидев сестру, тут же просиял радостной улыбкой и даже не забыл отвесить ей поклон.
- Приветствую тебя, о сестра, лицо и голос которой я уже почти забыл, - начал он. - Гуляешь одна по лесу и не боишься диких зверей? - Все звери в этом лесу - мои друзья, - ответила та. - Я тоже приветствую тебя, брат мой Анокс. Но не думай, что я ничего не знаю. Я знаю, зачем ты пришел сюда и о чем будешь со мной говорить, и отвечу тебе сразу и решительно: НЕТ. - Погоди, Эйра... зачем сразу так много слов? Давай сначала побеседуем, как брат и сестра. Не нужно разговаривать со своим братом как с чужим тебе человеком.
- Брату принято доверять, а тебе я не доверяю. И ты мне давно уже больше не брат. И потом, у меня есть еще одно имя, здесь меня зовут Вианна, и это мой второй дом. Уходи отсюда! - Я уйду, если хочешь, и как можно скорее. Но не один, а мы уйдем отсюда вместе. Я пришел, верее, приехал сюда, чтобы забрать тебя отсюда, из этого плена. Пойдем со мной, Эйра. Он подошел к ней ближе и взял за руку, но Вианна резко оттолкнула его от себя.
- Э нет, погоди! Не прикасайся ко мне, пока я сама тебе не позволю меня трогать и куда-то вести. Сначала я скажу тебе вот что. Я здесь не в плену и не в тюрьме, и повторю еще раз - это мой второй дом. Подожди еще год, и я сама вернусь в Таннор по своей доброй воле. - Ага... значит, сейчас ты не можешь вернуться по своей воле, потому что тебя держат тут силой и убедили тебя в том, что это твой дом и тебе здесь хорошо. Но я вижу в твоих глазах, что тебе здесь тяжело и тоскливо, и глядя на меня, ты печалишься о том, что не можешь увидеть всю нашу семью, а видишь только своего непутевого братца, не так ли?
- Замолчи, Анокс! Ты забыл кое о чем. - О чем же я забыл? - О своей жене. Не за тем ли ты приехал, чтобы расквитаться с ней за предательство? Анокс удивленно глянул на сестру и рассмеялся. - А... ты о Ретхане? Значит, я верно мыслил - вы уже встретились здесь и она, наверное, привела тебя сюда ко мне? Но тогда я не стану ее наказывать, потому что она все-таки не предала своего мужа и твоего брата, а значит, я ее за это вознагражу. Но я успею ее найти, сначала пойдем со мной на берег, постережешь мою лодку. - О нет, Анокс, нет... с тобой не пойду. Сначала найди свою жену, она ведь недалеко и ждет тебя с...
Она чуть не добавила "с кинжалом в руке", но вовремя осеклась. - ...С большим и пламенным приветом. Так что... - Нет! - воскликнул Анокс, словно осознав что-то, потом подбежал ближе, схватил сестру за руку и потащил через кусты в чащу леса, за которой виднелась тропа.
Вианна вскрикнула и позвала на помощь, потом схватила свободной правой рукой амулет, висевший у нее на груди, и трижды произнесла имя Бога, который обещал выручить ее из этой беды. Тут же сдуревший вконец братец рванул скорее вперед, вместе с ней, но поскользнулся одной ногой на влажной траве, другой зацепился за выпирающий из земли корень дерева, растянулся во весь рост ничком, выпустив Вианну, и грязно выругался.
В тот же миг слева от девушки показался стремительно приближающийся силуэт Ретханы. И за нею - еще трое человек, среди которых сестра Анокса различила Фиорана, Ина и самого отца Анока, который для нее был, как он сказал некогда сам, отнюдь не Отцом, а Старшим Братом. А справа от них около распластавшегося на сырой земле дурня сквозь дымку она различила еще один силуэт, много больше и менее материальный, чем все эти люди. И гораздо более зловещий, чем они.
- О нет, - еле слышно обратилась к нему Вианна. - Ты обещал помочь мне, но я не просила тебя забирать его с собой. Оставь жизнь моему брату и дай ему еще один шанс все осознать и исправиться. Прошу тебя, о Серрал...
- Ты не права, девочка, - раздался в ответ голос, оказавшийся женским. - Ты не права в том, к кому ты обратилась сейчас. Я не Серрал, а одна из его сестер, и поддерживаю его в нелегком труде. И если ты так просишь его об этом, то я могу услышать и внять тебе, потому что действительно твоему брату еще рано покидать этот мир, хоть он и близок к тому, чтобы его покинуть. Поэтому, чтобы этого не случилось, помогите этому смертному прийти в себя, дайте ему еды и воды в дорогу и отправьте прочь с острова Меррахон, пусть он живет своей жизнью и проходит свои испытания. И если он не исправится за тот срок, который ему отпущен, и не очистит свою душу от сидящей ней мерзости, держитесь от этого человека подальше.
С этими последними словами суровая Владычица Смерти исчезла, словно растворившись в воздухе. Все живые, кто находился здесь, облегченно вздохнули и занялись пострадавшим. - Он сильно ушибся головой о камень, - сообщил Ина, развернув парня так, чтобы тот оказался лежащим на спине. - Но, по-моему, он жив.
На лбу у Анокса красовалась большая багровая шишка, лицо было перекошено от боли, нос расквашен в кровь, и вдобавок один из верхних передних зубов отсутствовал. Его молодая супруга побледнела и схватилась рукой за ствол дерева, чтобы не упасть без чувств, а Вианна вытаращила глаза и зажала рот ладонью с намотанным на нее краем накидки. Трое мужчин выволокли бесчувственного и бледного как смерть Анокса на небольшую ровную полянку, предварительно расчистив ее от опавших веток, листьев и шишек, и аккуратно положили наземь головой на восток, откуда восходит Солнце и где неподалеку высился пик Священной Горы. Затем отец Анок попросил своих Учеников и женщин стать немного поодаль, а сам, произнеся одними губами одному ему известную молитву, осенил себя знамением, опустился на корточки перед незадачливым похитителем Вианны и принялся осторожно ощупывать его лоб и лицо.
- Да уж, парень, не шибко тебе повезло, - покачал он головой. - Ну ничего, это не смертельно, сейчас мы тебе поможем. Фиоран, сбегай скорее в Обитель, принеси мне снадобья и чистую ткань.
Старший из находившихся здесь учеников послушно склонил голову и побежал исполнять просьбу. А Жрец тем временем принялся осторожными движениями приводить Анокса в себя. Через какое-то время это удалось: мускулы на лице и руках молодого негодяя пришли в движение, он скорчил гримасу страдания, с трудом разлепил глаза и тупо уставился на черневшую на фоне яркого осеннего солнца высокую темную фигуру в плаще. Потом его взгляд стал более осмысленным и он разглядел лицо и волнистые пряди волос на голове нависшего над ним человека.
- П... помоги мне, о великий Жрец, - прохрипел Анокс, протягивая к нему правую руку с растопыренными пальцами, которая заметно тряслась. - Умоляю тебя, помоги мне стать самим собой и освободиться от зла, что овладевает мной. Он снова зовет меня и тре... В последних словах послышались невыразимое отчаяние и надежда, но тут же они оборвались на полуслове. В один миг выражение лица Анокса изменилось, стало жестким и злым, а взгляд его полыхнул злобой и ненавистью, которые скрывали под собой вполне понятный всем, кроме него самого, страх. Пальцы протянутой вперед руки резким движением сжались в кулак, явно намереваясь схватить отца Анока за бороду или за горло. Затем горе-похититель вскочил на ноги, как будто все, что произошло с ним до этого, случилось вовсе не с ним, если не считать здоровенной шишки на лбу и расквашенного носа.
Владыка Меррахона так же резко отпрянул назад, а все остальные, кто наблюдал эту картину со стороны, попятились назад, ожидая скорой развязки, но при этом все они, включая девушек, уже готовились при случае ринуться спасать и Жреца, и одержимого неведомым злом представителя Кассидарова рода.
- Тшш, тшш, осторожнее, - говорил последнему отец Анок, отбежав на безопасное расстояние и вычерчивая в воздухе защитное знамение замысловатой формы, изобразить которое с первого раза получилось бы лишь у немногих. - Спокойно, мальчик, спокойно, стой на месте, сейчас мы поможем тебе разорвать все твои губительные связи со Злом и выгоним из тебя злого духа. Посмотри мне в глаза...
Анокс послушно поднял взор на говорившего и на какое-то время его взгляд снова стал чистым, лишенным злобы и просящим о помощи. Но тут же некстати прожужжавший около самых его глаз комар нарушил связь, возникшую между двумя душами, и тогда глаза Анокса вновь потемнели, а лицо исказилось гневом и страхом.
- Нееет!!! - заорал он на весь лес, вынул из-за пазухи костяной нож заморской работы и собирался уже ринуться в атаку, чтобы прикончить ненавистного ему человека, но тот, кого он считал своим врагом, даже не подал вида, что растерян или испуган - вместо этого он слегка улыбнулся, задорно сверкнул глазами и пошел прямо на Анокса с одному ему только известными намерениями и планом дальнейших действий.
Дальнейший исход этого события был неожиданным даже для самого отца Анока: собиравшийся напасть на него, совершенно безоружного, молодой человек вдруг вскрикнул, бросил нож и помчался куда глаза глядят сквозь поломанные им же кусты.
- Стой! Куда же ты? - спросил его Анок совершенно спокойно и невозмутимо, все так же продолжая еле заметно улыбаться, излучая этим самым вокруг себя безмятежное светлое блаженство - вместо агрессивного багрового пламени ярости, что испускало обычно при этом сознание воина, собиравшегося во что бы то ни стало усмирить своего противника, посмевшего поднять на него руку с оружием. Сияние, исходившее от этого человека, впрочем, не видное никому, кроме него самого, было мягким и радужно-золотистым, в то же время как вокруг Анокса в этот момент метались рваные клочья черных, серых и багровых оттенков.
Анокс остановился, добежав до сплетения из нескольких стволов, провалившись в какую-то яму и вдобавок еще подвернув левую ногу. И поднял глаза вновь, увидев перед собой уже не одного противника, а пятерых.
- Нет!.. Нет! - заверещал он, сплевывая. - Прошу вас, оставьте меня в покое! Клянусь, я уйду с вашего острова сейчас же, только не прикасайтесь ко мне! Вы все... вы все светитесь одинаково и ваш свет мне противен, он жжет меня и убивает! У меня нет больше сестры и нет жены, я ухожу отсюда один. Убирайтесь! - Анокс! Анокс! - кричала ему Ретхана, заливаясь слезами. - Анокс, милый, никто из нас не желает тебе зла! Он хотел помочь тебе избавиться от... - Молчать, неверная!.. Молчать! Убирайся!!
Ретхана отвернулась и привалилась к стволу дерева, уткнувшись лицом в подол своего одеяния и горько рыдая. Вианна принялась успокаивать ее, но при этом сама залилась слезами и уставилась на своего брата.
- Нельзя так поступать, Анокс. Выслушай хоть меня, я ведь твоя сестра, у нас с тобой один отец и одна мать... - Ты мне не сестра! У меня нет сестры! Пошла вон, предательница!..
И, вскочив с земли, поплелся прочь, прихрамывая на левую ногу и с трудом разбирая, в какую сторону бредет. - Что нам делать - бежать за ним? - спросила Вианна, поднявшись на ноги и вглядываясь в даль, где исчез ее несчастный брат, и вытирая краем носового платка все время набегавшие слезы. - Ответьте же мне!
- Не стоит, - ответил отец Анок, оглядевшись. - На этом острове нет места, где можно было бы заблудиться, да и без этого он прекрасно знает дорогу назад. Не будем задерживать здесь того, кому это место ненавистно и приносит страдания.
- Он ведь одержим, Учитель, - напомнил ему Фиоран. - И мы могли бы ему помочь, изгнать из него злого духа. - Могли бы... Я бы и один справился, но мне помешал комар. Это был знак, что не время еще вмешиваться и в корне менять судьбу этого парня. Пойдемте.
Они вышли обратно на поляну и через нее направились через лес по направлению к Обители.
- И это - мой брат... - пробормотала Вианна сквозь рыдания. - Неужели ничем нельзя уже помочь? Какая несправедливость! - Несправедливость есть только в мире людей, а здесь мы живем немного в другом мире, - ответил Жрец, подойдя к ней и положив руку на плечо, что само по себе уже заметно ее успокоило. - Страх - вот то, что мешает твоему брату решиться. Он просил меня о помощи, пока приходил в себя, но потом своим страхом снова дал знак своему так называемому "покровителю" и тот снова завладел его сознанием. И потом, избавиться от Туран-дема предстоит тебе. Ты помнишь об этом? - Да, Учитель. Но... мне больно смотреть, как мучается мой брат. Его ведь можно было спасти!
- Можно было - да, если бы он вновь не послушал голос того, кто хочет уничтожить Кассидаров род. А он вновь послушал его вместо голоса своего сердца, так как испугался - его, а не меня. Чем мне нравится ваш род - вы очень смелые люди и не боитесь ничего, в том числе темных сил, но Анокс - это один из вашего рода, у кого есть роковая слабость - страх. Когда он свободен от тьмы, то хвастлив, эгоистичен и боится тьмы. Боясь же тьмы, он привлекает ее и становится ею одержимым, и тогда он боится добра и света. Он решил... вернее, посторонний дух в нем решил, что я собираюсь его уничтожить, но я всего лишь собирался его отвести и наложить на Анокса Печать Защиты, тогда бы Туран-дем и близко к нему не подошел. А теперь, дорогая... теперь, когда придет твое время, тебе придется встретить в лесу еще и своего брата.
- В лесу? - удивленно спросила Вианна. - В каком лесу? - Об этом я пока не могу тебе говорить. Когда придет время, ты сама придешь в тот лес, чтобы победить зло. Доверься своему сердцу, и оно приведет тебя к твоей цели. И тут же она вспомнила одно из своих видений, посетивших ее однажды в детстве. Окрестности Черного Озера. Полыхающий огнем лес. Горящая избушка старого Луня и мечущаяся в ней сгорбленная фигура. И она, бегущая через лес с растрепанными волосами, в дорожном платье, с женским луком на плече и спрятанным под полой заветным Алмазным Клинком...
Вот только почему в том видении погиб старый лесничий, оставалось для нее загадкой.
Глава VIII. Странности жизни
Два стремительных ручейка, веселых и резвых, выбегали каждый из своего ключа, зародившихся некогда в недрах двух высоких гор, и бежали навстречу друг другу, сливаясь в нешироком, но довольно глубоком ущелье в один ручей. И так, вместе, они несли свои чистые, резвые воды с гор в долину, которая на их пути становилась все шире и гостеприимнее. Ручей, принимая на своем пути все новые и новые притоки, постепенно превращался в широкую и полноводную реку, названную за удивительно скорое на большем своем протяжении течение Быстроводной. Эту реку можно было бы назвать еще и Чистоводной, поскольку вода в ней была еще и удивительно чистая, однако это относилось, увы, не ко всей реке, а лишь к той ее части, что протекала до первого построенного в Тендуанской долине города под названием Нордан. А уж в своей обширной дельте, где располагались рыбацкие "цитадели" и заливные поля, принадлежавшие жителям приморского города Орри, эта река была вовсе не такой уж чистой, чтобы оправдать сие название. Да и течение ее здесь было вовсе не таким уж скорым, как в большей части Долины.
Так вот и человеческая жизнь, если глянуть на нее со стороны. Двое молодых, сильных людей, мужчина и женщина, сходятся вместе под одной крышей в уютном жилище, где производят на свет нового человека. И этот вот человек растет, набирается сил, ума и опыта, учится у людей, его окружающих, заводит новых друзей, семью и дарит свои силы на благо себе подобных и всему миру. Он полон сил и подобен этой самой реке, несущей свои резвые воды людям. К несчастью, на этом жизненном пути человек, подобно уже упомянутой реке, набирается не только опыта и мудрости (а последней он может и набраться вовсе), но и всяческих прегрешений, ненужных клятв, порой злобы, обид и прочего, что замутняет его разум и тяжким грузом давит на плечи. И вот перед вами - согбенный старец, повидавший жизнь и много в ней совершивший, а то еще и вовсе не старец, но уже близкий к завершению своего жизненного пути зрелый человек. И что делает этот человек, впадая в Океан Вечности, как та самая река? Мутит его, пачкая, в начале, а потом уже Океан, принимая в себя мятежные воды, растворяет их в Себе и очищает, преобразуя в прозрачную синь соленых морских вод.
К счастью, есть и другие реки - те, что протекают целиком по долинам и разлогам, которые не заселены человеком, и приносят Океану или другим, более крупным рекам, чистые и незамутненные воды. И, подобно этим рекам, существуют также люди, которые, живя в отдалении от цивилизованного мира остальных людей на лоне Матери-Природы, сохраняют свою чистоту до самого конца жизненного пути. Это, как правило, отшельники. Но есть и еще один тип людей, которых меньше всего - тех, что, независимо от того, где они живут - в отдалении от кишащего разумной жизнью мира или же среди обычных людей, остаются чистыми и непорочными. Но это - великий подвиг, на который способны лишь немногие, ибо обычный и привычный мир людей приносит им страдания. И, наверняка, подобных им рек в природе не существует.
Так размышляла юная путешественница, созерцая с высоты птичьего полета лес, подернутый золотом ранней осени, горы под собой и то поросшее лесом ущелье, где начиналась такая родная ее сердцу Быстроводная река. Точнее, полет был не совсем птичьим: прощание с обитателями священного острова, в том числе и с орлом по имени Мельхиор, уже состоялось, и было решено самому старшему из Учеников отца Анока - Гигуле - отвезти Вианну в ее родное селение на ветроплане. Тот, немного подумав и почесав затылок, согласился и выбрал для своего полета последнее из своих детищ. Это был совсем иной ветроплан, нежели тот, на котором он имел честь катать маленькую Эйру восемь лет назад и терпеть ее пронзительный визг, который смешивался у него в ушах с воем ветра. Нынешнее изобретение больше всего напоминало изящную серебристую птицу, что парила в воздухе легко и свободно. Да и горючим для этой штуковины, как, вспочем, и для двух предыдущих, не очень, по мнению Мастера Гигулы, удачных, служил вовсе не древесный спирт, а особая смесь из разных составляющих, которую придумал и применил в действии его подельник Инта. Эта смесь была твердой и при горении выделяла много пара, между прочим, вовсе не горячего, который своим напором приводил в движение нагнетатели ветра.
Сказать по правде, лететь в Таннор, быть может, предпоследний или даже последний раз на спине пернатого друга было бы для Вианны более приятным времяпрепровождением, чем на непонятной замысловатой штуковине с паровым двигателем. Но Учитель сказал, что Мельхиор, будучи очень мудрой птицей, принял свое решение в этот раз не прилетать в Таннор, и на следующий год тоже, а прилететь тогда, когда Вианна, то есть Эйра эн Кассидар, выполнит свою миссию спасительницы своего рода. Если она выиграет битву, то вернется на остров Меррахон на спине орла-исполина, а если проиграет - тогда мудрый Мельхиор принесет в своих когтях один лишь Алмазный Клинок и положит его в ногах хозяина. Однако, как говорил не раз не менее мудрый Даарский Жрец и Сын Великого Солнечного Бога, называемого порой простым именем Ра, еще не было со времен создания мира того случая, чтобы Алмазный Клинок попадал в руки человека нерадивого и не готового к решающей битве - Боги особо бдительно за этим следили и не допускали подобных огрехов со стороны людей.
"Но не так уж и плох этот ветроплан, - подумала Вианна, поглаживая руками обитое мягкой темно-синей в золотистых звездочках тканью сиденье и разглядывая большие белоснежные и серебряной расшивкой парусиновые крылья. - И, наверное, прослужит Мастеру Гигуле еще долго, если он будет летать на нем аккуратно и не позволит себе излишнее лихачество". К слову, стоило заметить, что в последние годы старший Ученик все реже и меньше позволял себе проявлять в полетах на этих самодельных штуках свой природный пыл и страсть к захватывающим душу приключениям в воздухе: около трех лет назад эта самая страсть едва не стоила ему жизни, когда он ненароком зацепился крылом ветроплана за крону высоченного дерева, порвал парусину и чуть было не свалился наземь, так как удерживавшие его тело ремни также лопнули, поскольку оказались слабоватыми на прочность и не смогли выдержать его веса. Спасли незадачливого летуна его собственные ловкие руки, которыми он ухитрился схватиться за толстую ветку и тем самым спасти свою жизнь. А дальше он просто, перебираясь руками и ногами по стволу и ветвям, осторожно спустился вниз и вернулся в Обитель пешим ходом, потратив на это два дня и одну ночь.
И вот, наконец, перед глазами внизу замаячило родное селение. Оно становилось все ближе и ближе по мере того как ветроплан, снижая высоту и скорость, подлетал к нужному месту, и вместе с этим росла радость в душе у Вианны. Вот сейчас они приземлятся где-нибудь неподалеку от Таннора, тепло попрощаются и она не спеша, вдыхая полной грудью свежий, наполненный ароматами земли и буйной растительной жизни воздух, обращаясь с благодарностью к Богам, подарившим ей такое неземное счастье возвращения на родину, пойдет к родному дому, где ее встретят с удивленными взглядами и возгласами ее родные, близкие люди из ее рода, подскочит с радостными воплями маленький темноволосый Анхар и, если повезет, еще и двое белобрысых мальчуганов постарше - Ионар и Триестан. А то и еще кто-нибудь помоложе... И, конечно, с особой радостью ее встретят отец, мать и любимый старший брат Анхилар. На это она больше всего и надеялась, меряя шагами таннорскую землю. Прощание со старшим Учеником Анока было недолгим, но запоминающимся, да и вообще, забыть этих людей было попросту невозможно. Там, на Меррахоне, на пороге священной Обители, прощание с ее обитателями было долгим и мучительным, особенно тяжело было расставаться с некоторыми из них - Ина, Фиораном, Ретханой и, само собой, с Учителем, который целых восемь лет заменял ей и родного отца, и мать, и старшего брата. Это стоило целых рек слез, пролитых при прощании с этим человеком, несмотря на то, что он пообещал приходить, если она захочет, во снах и видениях, отвечать ей на расстоянии, если она того пожелает, и выручать в трудные моменты жизни. Однако встреча с кровной семьей обещала быть не менее трогательной и радостной, чем было бы, если бы каким-то чудом она встретила там вместо семьи своего Учителя со всем своим Советом.
Проходя мимо берега реки, Вианна заметила сидящую на старых деревянных мостках девочку лет девяти-десяти, которая, свесив босые ноги в небольшой заливчик, полоскала в холодной воде какую-то одежку, по виду принадлежавшую ее младшему братцу либо сестрице. Девочка оказалась точь-в-точь похожа на нее, когда она сама была в этом возрасте, разве что волосы на ее головке были пепельно-золотистыми и блестели в лучах заходящего солнца как редкие драгоценные нити, а глаза были светло-серыми и доверчивыми, как у котенка. Увидев проходившую мимо незнакомую девушку, она подняла на нее свои большие глаза, шмыгнула носиком и поднялась с мостков.
- Тетенька, а тетенька, - обратилась она к незнакомке. - Поможешь мне донести вот это до дому, а то мне будет тяжело. Старший брат обещал прийти и помочь, но он куда-то пропал. - Хорошо, моя маленькая, я помогу, - тут же отозвалась Вианна, подошла поближе и подняла с земли медный чан с выстиранным тряпьем. - Ого, да он и правда тяжелый. А как ты его сюда принесла?
- Так сухие одежки легкие, вот и принесла, а обратно отнести не могу, сидела ждала брата. Хорошая ты, тетенька, такая добрая... Наверно, мой брат Амадир бы на такой женился, если бы захотел...
Вианна усмехнулась про себя. Такая маленькая, а рассуждает как взрослая - впрочем, так же рассуждала, будучи такой же малявкой, и она сама. Да еще и тетенькой называет. "Какая ж я тебе тетенька, мне всего восемнадцать", - хотела было ответить ей Вианна, но вместо этого задала вопрос совсем иного содержания: - А как тебя зовут?
- Изольда, - ответила девчушка, улыбнувшись во весь свой прелестный ротик с белоснежными ровными зубками. - Я дочь Траэдора и Нейли, мы приехали сюда в начале лета, потому что нашу деревню к северо-западу от гор затопило. И местные соседи-сертанны стали к нам стали недобрые, приходили два раза в гости, напивались и грозились убить моего отца. Девочка снова шмыгнула носом, вспомнив печальную судьбу родной деревни, и тогда Вианна погладила ее по теплым мягким волосам, которые спускались длинной густой волной едва ли ей не до лодыжек.
- Бедная ты моя. Ну что ж, веди теперь тетеньку к своему двору, чтобы она могла передать этот чан твоей маме. - Хорошо. Но ты ведь не сказала, как тебя зовут, как же я тебя представлю своим? - Я Эйра, дочь Темиана из рода Кассидара и его жены Нелиды, это имя вы слышали с мамой? - Нет, - замотала головой Изольда. - Вернее, мы не слышали имени "Эйра", а про Темиана и его жену Нелиду мама и папа говорят, что это очень хорошие и добрые люди. У нас с мамой хорошая память, мы и это запомним. - Ну вот и славно. Пойдем, Изольда.
И они пошли по проторенной тропинке в селение. Место, куда новая знакомая вела Вианну, показалось той странно знакомым и хорошо узнаваемым, и она всей душой обрадовалась тому, что вот-вот передаст чан с одежками хозяйке, которая, очевидно, со времени своего приезда сюда состоит у ее родителей в добрых соседках, а сама тут же стрелой полетит в родной дом. Однако ей пришлось немало удивиться, когда Изольда вприпрыжку подбежала к отворенным настежь воротам... этого самого дома.
- Ма-а-ам! - крикнула она, вбегая в распахнутую входную дверь.
Ничего толком не понимая, Вианна вошла во двор, где ее встретили дружным лаем незнакомые собаки. Обстановка во дворе тоже была незнакомой и непривычной: всюду ее глаза находили не виданные прежде предметы, многие из которых никогда не являлись частью тендуанского быта. Затем ее взгляд остановился на большом деревянном сарае, в котором ее отец хранил свои хозяйственные принадлежности и где через стенку находилось моечное помещение. Двое незнакомых светловолосых мужчин, один старше, другой моложе, обшивали полуразобранное помещение свежими лакированными досками, размеренно тюкая по ним увесистыми молотками. И вдобавок ко всему эти двое успевали обсуждать некстати забредшую к ним во двор незнакомую девушку, отмечая, какая она красивая, стройненькая да ладненькая.
- Эй! - позвала их Вианна, думая, что это двое работников, нанятых ее отцом для восстановления старого сарая, который, должно быть, подгнил за последние восемь лет. - А где хозяева этого дома?
- А мы и есть хозяева этого дома, - ответил старший, почтительно поклонившись девушке. - Я Траэдор, а это мой сын Амадир. А чего ты, собственно, от нас хочешь?
Вианна поставила чан на землю и усмехнулась по себя, подумав, что на самом деле они, скорее всего, никакие не Траэдор с Амадиром, так как, по старому обычаю, никто из даарцев не называет первым встречным настоящие имена, а называет лишь те, что придумывает специально для того, чтобы называть их людям. Но тогда уж лучше пусть даарцы носят эти вымышленные имена, чем те, что тайно дают им родители - стоило только вспомнить, как на самом деле звали ее старших братьев и сестру Исиону. А то, возможно, и ей самой при рождении придумали какое-нибудь имечко, которого она сама до сих пор не знает, а вместо него назвали совсем другое - Эйра...
Внезапно ее словно поразил гром, и все посторонние размышления мигом прекратились: эти двое - хозяева этого дома! Дома, в котором она родилась и где, как она до сих пор полагала, ее ждали самые близкие на свете люди.
- Что? - негромким голосом спросила она, нахмурившись и потупив взгляд в землю. - Как это понимать - вы хозяева этого дома? - А так, - ответил молодой парень, тот самый, кого назвали Амадиром. - А ты, стало быть, дочь прежних хозяев, до которой не дошло письмо, потому что коршун сожрал почтового голубя? Оба принялись хохотать до упаду. Вианна же, осердившись на них, отвернулась и направилась в сторону дома, сопровождаемая еще большим хохотом мужчин, пока в дверях не показалась жена Траэдора с дочерью, которая называла себя Изольдой, и мальчуганом годочков четырех или пяти. Она была довольно молода, миловидна и одета в просторное, собранное на талии платье и накидку, расшитую по краям знаками ее рода.
- Эй, а ну прекратите хохотать как полоумные! - прикрикнула Нейли на мужа и старшего сына, и те мигом притихли, принявшись вновь работать. - Дочь сказала мне, что тебя зовут Эйра из рода Кассидара, ты дочь Темиана и Нелиды. Право, мне приятно тебя видеть, но должна сказать, что ваша семья здесь больше не живет. Мы думали, что ты знаешь об этом, если они написали тебе письмо. - Я... я не получала такого письма, - ответила девушка, потупившись и немного робея. - Может, они правы и голубь с письмом действительно погиб, пока летел до меня через лес и горы.
- Далеко же он летел - через лес и горы... - сочувственно пробормотала хозяйка, подходя к ней и поднимая с земли тяжелый чан. - Где же ты жила все это время, дорогая? - На Меррахоне, - ответила Вианна, слегка покраснев, так как была приучена говорить лишь правду, но не знала, как поведет себя госпожа Нейли, услышав такой ответ. И действительно, глаза у Нейли удивленно округлились. - Что? На Мер... очень любопытно... очень... Ну ладно, если не хочешь говорить, откуда ты приехала на самом деле, не говори, но выдумка твоя занятна. А ты не хочешь поужинать с нами, милая?
Вианна облегченно вздохнула оттого, что женщина ей не поверила. - Я не голодна. Лучше скажите мне, госпожа Нейли, куда уехали мои родители и семья старшего брата? Или вы этого не знаете?
- Почему не знаю? Все селение знает, что они продали этот дом нам, а сами уехали в Орри, купив там часть большого дома у одного своего старого друга, то ли Тарвала, то ли Барлана. Говорят, он состоятельный человек, купец... - У Тавала, значит, - поправила ее Вианна. - Ну, я знаю, что он богат и что он купец, и что у него есть большая рыбная лавка под названием "Рыбак и Чайка". Спасибо, госпожа Нейли, я побегу. - Куда? - усмехнувшись, спросила хозяйка. - Лодочники выйдут на реку только завтра. Пока ты можешь переночевать в доме, который был вашим, если не хочешь есть. - Нет, что вы, хозяюшка, благодарю за вашу доброту, но... Я хочу навестить одного своего друга детства, он живет неподалеку. - Как хочешь. Но только тут неподалеку живет бобылем еще один твой близкий родственник, кажется, брат - может, к нему забежишь? - Благодарю еще раз, госпожа Нейли, но я уже решила пойти к своему другу детства. Прощайте. - Прощай... Но только не нужно было называть меня госпожой, я простой человек, так же как ты и твои родители. Но последних слов женщины Вианна уже не слышала - она со всех ног бежала к дому отца Амрида, где жил ее давний друг по имени Урия.
Дом и двор священника почти нисколько не изменились, разве что, как ей показалось, немного постарели и малость потемнели от времени, но местами на стенах, ставнях и дверных косяках появилась свежая узорчатая набивка, выглядевшая почти белой на фоне темноватых бревен и досок. Было еще достаточно светло снаружи, но внутри дома уже зажгли светильники, и свет лился от них через окна во двор, освещая добрую часть двора, где все еще трудился проворный, стройный, широкоплечий парень, мало напоминавший того худенького робкого подростка, которого знала она в детстве. Юноша, в которого вырос тот мальчишка, был совсем не похож ни на своего отца, ни на братьев, но, как и в детстве, чем-то немного напоминал свою мать. В остальном же он был очень красив, силен и, как успела заметить Вианна, дьявольски привлекателен. Одни глаза чего стоили - они были как молнии.
- Здравствуй, Урия, - обратилась к нему Вианна. - Что-то ты ворота не запираешь, сюда могла зайти не только я. - Да кому мы здесь нужны со своим имуществом, - с усмешкой ответил юноша, забросил в угол сарая тяжелый топор, выпрямился и застыл на месте, уставившись на гостью. - Эйра?! Какими судьбами ты здесь? - А вот такими судьбами я тут. Вернулась я домой... а дома живут чужие люди. Наверное, ты это знаешь - говорят, это весь Таннор знает. - Знаю, - со вздохом ответил ей Урия. - И, как я понял, ты пришла сюда, потому что некуда больше пойти, ведь твой брат Анокс тебя ненавидит. - Ну здравствуй, Эйра, мой сердитый друг!.. - Почему сразу - сердитый? - надула губы Вианна. - Вовсе я не сердита, наоборот...
Урия бросился к ней, поднял на руки и закружил по освещенной площадке посреди двора. Вианна обняла его и неожиданно заметила в себе и своем друге детства нечто такое, чего никогда не замечала раньше. Они не могли быть больше просто друзьями, ибо искра, пробежавшая между ними в этот миг, мгновенно перевернула все их представление друг о друге. - Урия... - обратилась она к нему, легонько стукнув кулаком в грудь. - Поставь меня на место, Урия, слышишь? И пойдем уже в дом, я начинаю здесь мерзнуть. - Ну как хочешь, желание девицы - закон.
Он отпустил девушку, а потом, заметив, что она вот-вот упадет наземь, не устояв на подкосившихся ногах, обнял ее за талию и повел в дом. Вианна не возражала, хотя все это казалось ей донельзя странным.
В просторной горнице собралась за вечерним столом вся семья деревенского священника и несколько гостей из ближайшего окружения. Ианна, удивленно глянув на вошедшего сына, отложила в сторону кусок пирога и другой рукой легонько толкнула мужа в бок.
- Смотри, Амрид... наш сын, кажется, привел в дом невесту. А какая она хорошенькая... - Да уж я вижу, не слепой. И, сдается мне, где-то я эту невесту уже видел. - И я видел, - поддакнул ему с другого конца стола его племянник по имени Арланд, которому, по виду, было не меньше тридцати пяти лет. - А я, кажется, еще и припоминаю, - просияв, сказала Ианна, и выскочила из-за стола. - Наш сын привел в дом Ученицу верховного Жреца Даарии! Или, как я вижу, бывшую ученицу. Присаживайся, сынок, и не забудь посадить за стол невесту, только сперва вымойте руки - у нас за стол с немытыми руками не садятся.
Урия смущенно улыбнулся, почесал подбородок и окунул руки в большой чан, полный свежей воды. Тому же примеру последовала и его подруга. - Только я не понимаю, - сказал Урия после омовения рук, - зачем вы вот так сразу решили, что Эйра - моя невеста? Мы даже не помолвлены, и вообще все восемь лет видели ее только на весеннем Празднике Солнца и даже близко не разговаривали. - Урия прав, - сказал жене отец Амрид, тщательно облизывая деревянную ложку. - Не смущайте парня, пусть он сам решит, невеста она ему или нет.
- Позвольте мне сказать, - обратилась к хозяевам нежданная гостья, слегка улыбаясь. - Мы еще сами не решили, кем мы друг другу приходимся, пока что мы с Урией - друзья детства. Я хотела лишь попроситься на ночлег, потому что завтра утром я уплыву в Орри, где живет наша семья. И надеюсь, что добрые хозяева мне не откажут.
- Вот как? - с легкой язвинкой подивилась Ианна. - А я уже думала, что ты пришла в наш дом с другими целями, воспользовавшись тем, что твои родители уехали в Орри и никто тебе не может запретить завладеть нашим младшим сыном. Но я также подивилась тому, как в нашем государстве можно выйти замуж, не спросясь благословения отца и матери.
- Перестань же, Ианна! - остановил ее Амрид, брякнув по столу вылизанной ложкой. - Любишь же ты издеваться над людьми, да еще над какими... Этой девушке мы просто обязаны предоставить ночлег, а потом она сама решит, куда ей податься - в Орри или остаться тут и написать своим родичам письмо о том, что собирается стать женой нашего меньшого сына. Она ведь Жрица...
- Уже не Жрица, иначе бы она не стала покидать священный остров посреди Озера Ветров, - возразила Ианна, сверкнув глазами. - Но так уж и быть, лад в семье - превыше всего, и поэтому, чтобы не было ссоры между нами, окажу честь сей прелестной гостье. Садись за стол, дорогая.
- Благодарю, госпожа, - ответила Вианна и присоединилась к вечерней трапезе. К удивлению или, может быть, радости хозяев, ела она понемногу и добавки не просила. И даже отказывалась, когда Ианна, расщедрившись, предлагала ей подлить в миску побольше сытной похлебки.
- Странно, - заметила она, - наша гостья ест как птичка, но совсем не выглядит заморенной. Или она скромничает? - Я всегда ем немного, - ответила Вианна, смущенно улыбнувшись и покосившись на миски остальных, полные добавки. - И вообще, я почти не требовательна, что предложите, то меня и устроит.
- Наверняка это лукавство, - вставил свое слово отец Амрид. - Ты говоришь, что собираешься завтра утром покинуть Таннор и направиться в Орри. Наш лодочник может довезти тебя до Нордана за десять медяков, а дальше до Орри идут корабли, и за такие путешествия нужно платить. У тебя есть с собой деньги? - Немного есть. И совсем немного еды осталось в дорожной сумке, две или три лепешки. - Ага... немного есть... и еды две-три лепешки... Ну-ну... когда доплывешь до Нордана, тогда узнаешь, что при таком раскладе тебе придется выпрашивать деньги на улицах и еду на торговых площадях, и тогда до Орри ты точно не доберешься. Если только у тебя не хватит ума наняться в прислужницы или в танцовщицы и не заработать денег на дорогу, но тогда в Орри ты появишься не раньше чем через месяц и то, если тебя не ограбят. Так что не обессудь, девочка, мы дадим тебе безмозмездно побольше еды и денег. Безвозмездно... - Стой! - вмешался Урия. - Прошу прощения, что возражаю тебе, отец, но позволь мне поухаживать за Эйрой. Я сам ей дам еды, денег из своего запаса и провожу до будки лодочника. Ведь вы с матушкой сами назвали ее моей невестой. - И то верно, - согласился с ним отец. - Правильно говоришь, поухаживай.
Место для ночлега ей выделили в пустующей комнате в дальнем конце дома, которая некогда принадлежала старшему сыну отца Амрида - Итану. Поскольку из женщин в этом доме были только хозяйка и ее сестра Мелинда, пятидесятишестилетняя вдова с безобразным шрамом на правой щеке, полученным при пожаре, лишившем ее семьи и крова, Ианна сама постелила гостье самую лучшую постель с периной из лебединого пуха. От былой спеси и язвительности у нее не осталось и следа, и Вианна поняла, что хозяйка любила поломаться перед мужем и гостями, но сама по себе была женщиной доброй и гостеприимной.
- Вот, - Ианна закончила свою работу, кинув на уже застеленную лежанку теплый плед из овечьей шерсти. - Надеюсь, что спать тебе будет удобно и тебе будут сниться самые добрые и приятные сны. - Благодарю вас, хозяйка, но... зачем нужен плед? Под ним мне будет жарко. - Дорогая, уже осень, и ночью может быть прохладно, в этой комнате плохо заделаны щели. Но если тебе так угодно, я спрячу плед обратно в сундук. - Оставьте, - попросила Вианна, слегка покраснев - все-таки, несмотря на воспитание, данное ее духовным Учителем на Меррахоне, в ней еще оставалась некоторая природная вспыльчивость, унаследованная от отца. - Может, и вправду мне станет холодно, и тогда будет чем укрыться. - Ну тогда... Приятных снов тебе, Эйра. С этими словами хозяйка ушла, заботливо прикрыв за собой занавески, заменявшие дверь.
Сны здесь и впрямь обещали быть приятными и сладостными, однако, как назло, Вианне долго не удавалось уснуть - слишком много было пережито за сегодняшний вечер. Первое, что вертелось у нее в голове - то, как она могла не узнать о том, что ее родичи покинули Таннор и переехали в Орри, продав родовой дом совершенно чужим, посторонним людям. Действительно ли посланный голубь не долетел, погибнув в дороге, или же это Совет Тринадцати во главе с отцом Аноком нарочно спрятал от нее письмо? Но нет, это уж точно был абсурд: ни один из обитателей Меррахона не опустился бы до такой мерзости, ведь они все были людьми порядочными и высоконравственными, приближенными к Богу. Были и другие мысли - к примеру, что ей могли и вовсе не написать письмо, просто позабыв о ней либо сделав это нарочно, чтобы она сама нашла свой новый дом. Или же - что Анокс мог намеренно украсть письмо, чтобы оно не дошло до того, кому оно предназначалось. Последнее казалось ей очень даже вероятным, но все же она не была в этом уверена.
Отогнав, наконец, все эти никчемные мысли и подозрения, она начала засыпать, но тут же полезло другое - то, как прошла ее встреча с Урией и все, что она при этом испытала. Да, конечно, они оба изменились и стали взрослыми, но Вианна полагала, что они будут такими же хорошими друзьями, какими были в детстве. А теперь оказалось, вернее, она ощутила всем своим существом, что он влюблен в нее и испытывает вполне объяснимую страсть. Но это было, самое большее, полбеды, а еще одна ее половина - нет, скорее, две трети всей беды - состояла в том, что она сама испытывала то же самое. Нет, определенно ей следовало держаться от него подальше, дабы это все не помешало ей исполнить свой долг, предназначенный Судьбой, вернее, ее собственным Выбором.
Сон так к ней и не пришел, его не было, как говорят в народе, ни в одном глазу, и тогда Вианна, наспех одевшись, отворила окно и перелезла через подоконник, очутившись в освещенной одиноким фонарем той части двора, что располагалась на противоположной от входа стороне. Здесь, очевидно, находился скотный двор: в бревенчатых постройках, тянувшихся вдоль изгороди из кольев, похрапывали лошади и волы и изредка кудахтали сонные куры. Миновав дощатый настил, покрывающий двор между сараями, девушка подбежала к изгороди, за которой высились заросли старого бурьяна, и примерилась. Колья поднимались ввысь почти на половину ее роста, однако они были скреплены с внутренней стороны изгороди толстыми длинными жердями. Этим-то и воспользовалась молодая проказница, чтобы взгромоздиться наверх и перемахнуть через высокий забор, лишь немного зацепившись подолом за кол и с трудом отцепив его, но почти не повредив платье.
Гораздо худшим приключением оказалось упасть в высокую, наполовину пожелтевшую траву под изгородью, среди которой оказались кусты дикой шипастой розы и вездесущая крапива - такая жгучая, что Вианна, угодив в нее обеими полуголыми руками, взвыла от боли. Мало того, падая, она подвернула левую ногу. Потом, поднявшись на ноги и отряхнувшись, она побрела, прихрамывая, в сторону реки с единственной целью - погулять на прохладном осеннем воздухе и вернуться обратно - тогда, как она надеялась, ее сморит долгожданный сон. В небе сиял огромный диск луны и мириады звезд, и, глядя на эту неподражаемую красоту, Вианна запела песню. Это была одна из тех песен о Божественном Свете и Его сошествии в этот мир, которым ее научил отец, вернее, брат Анок. Она была великолепна, и ее не раз пела Вианна, летя верхом на орле Мельхиоре или же на рукотворной птице с мотором вместе с кем-нибудь из Аноковых Учеников-мужчин. И, казалось, этой песне вторила вся жизнь вокруг и даже звезды.
Так она бродила по Долине и по берегу великой реки, подбираясь все ближе к лесу, пока ей не показалось, что кто-то неотступно следует за ней и негромко ей подпевает. Остановившись в нерешительности и обернувшись, Вианна увидела того, кто ее преследовал - это был Урия. - Что ты здесь делаешь? - спросила она, сердито сверкнув глазами. - Иду за тобой и пою твою песню. Она мне очень понравилась, спой еще.
Вианна замерла на месте, потом подошла к нему поближе. - Я вышла погулять за селением, потому что в вашем доме душно и мне не спится. Только не говори, что тоже не можешь уснуть. - Именно так, милая Эйра. Я не мог уснуть, когда увидел, что тебя нет в доме и окно распахнуто. Ты ушла, никого не предупредив. - Ну и что с того? Это не дает тебе права меня преследовать. И не нужно называть меня милой - меня и так уже назвали твоей невестой. Пойми, Урия - я не могу быть тебе невестой, потому что невеста - это без трех минут жена, а женой твоей я пока быть не могу. - Не можешь? Почему? Я ведь действительно тебя люблю, я понял это раньше... Когда видел каждый год в тот день, когда... когда ты сходила к людям вместе со своим Наставником...
Вианна покраснела и прокашлялась. - Послушай, Урия... Ты ведь знаешь или хотя бы должен знать, что сначала мне предстоит сделать то, что я обещала своему роду. Если мы так скоро поженимся и родим детей, Волк Туран-дем убьет их, одного за другом. Ты этого хочешь? - Нет. Но... если другой выход. Родить детей, когда ты расправишься с Туран-демом, а до тех пор... Вот, смотри!
Он вынул из небольшой торбы, висевшей у него на поясе слева, наполовину высохший пучок какой-то травы. - Что это такое? - спросила юная Жрица, недоверчиво глядя на подозрительный пучок. - Это? - Урия изобразил на лице многообещающую улыбку. - Это то, что обычно помогает влюбленным и супругам избежать позора или спасти своих будущих детей от всякого рода Туран-демов и прочей нечисти. Это цехлина, в наших краях ее называют "травой невинности". Если воспользоваться ею даже сей миг, если ты, конечно, этого захочешь, то... ничего не изменится, как будто ничего и не было, дитя в чреве не зародится.
Она оттолкнула его от себя и в ужасе схватилась руками за голову. - Урия... ты... ты сошел с ума! Убирайся прочь со своей травой и не трогай меня! Иди домой, слышишь?!
Он послушно спрятал пучок травы обратно в торбу. - Как хочешь. Я пойду домой, но сначала хотел бы спросить, зачем ты пошла в лес? Там ведь может быть опасно, но там есть еще кое-что любопытное. - Вот как? И что же это, такое любопытное? - Я выстроил там шалаш и иногда ночую в нем летом или ранней осенью, когда тепло. Если хочешь, могу тебе его показать. - О! Ну давай, покажи.
Урия запалил фитиль смоляного фонаря, и они вдвоем отправились в чащу леса, что находилась к северу от болот. Отсюда до заветного Черного Озера, где жил Седой Лунь, было около полторы хроны пешего хода, однако лес был все тем же - таинственным и немного зловещим. Шалаш Урии, сделанный из толстых веток, связанных между собой прочными веревками, находился на небольшой расчищенной полянке в пяти сехтах от небольшого ручья. Он был большой, и когда Вианна влезла внутрь, то увидела там небольшие полки, прибитые к стенкам, подобие столика, стула и лежанку, выстланную кедровыми ветвями, на которых лежала старая и оттого грязноватая, но еще совсем целая перина, поверх которой лежало новехонькое стеганое одеяло.
- Ух ты-ы, - подивилась Вианна. - Целый дворец... - Вот, как и обещал, мое тайное убежище. Если развести рядом костер, ни одна тварь не подойдет.
Они развели небольшой костерок около шалаша и сидели около него почти целую хрону, грея руки и время от времени подбрасывая хвороста в огонь. Все это время они внимательно смотрели на огонь костра, на друг друга и снова огонь, словно изучая и находя в каждой детали что-то новое, никогда не виданное раньше. Так истинный ценитель, рассматривая алмаз, каждый раз замечает в нем все новые оттенки и искры света, возникающие в его сияющих гранях.
- Хорошо здесь, правда? - спросил, наконец, Урия, втягивая носом ночной воздух. - Да.... это чудесно.
Она вытянула руки над костром, грея их. То же самое сделал и Урия, и вскоре их руки встретились, соприкасаясь и переплетаясь между собой, как корни невиданных оживших деревьев. Весь лес вокруг стал неожиданно сплошной сказкой, но они почти не смотрели на него, поглощенные созерцанием друг друга. - Ты прав, Урия, - сказала, наконец ему Вианна. - И я права. Я тоже люблю тебя. И поэтому... поэтому я согласна даже на вольный брак, если у тебя действительно та самая трава. Да, да... - Что?..
Урия слегка опешил, но потом обрадовано взглянул на нее и встал с бревнышка, поднимая девушку за руки следом за собой.
- Не все же проявлять страх и прятаться от самих себя, - продолжала Вианна. - Это великий грех. И еще больший грех - убивать в себе настоящую любовь. Если давить ее в себе, она превращается в яд и убивает изнутри. Я тоже люблю тебя, Урия, и поэтому не буду от этого убегать и скрываться и, если хочешь, буду верна тебе всю жизнь. А потом мы справим настоящую свадьбу - ведь все равно никто ничего не узнает.
- Ты просто золотой самородок, моя милая! - воскликнул, просияв, Урия, затем подскочил ближе, поднял на руки и закружил в воздухе, как и тогда, когда она вошла во двор Амридовой усадьбы. Потом опустил на землю, и тогда Урия полез в шалаш, вынес оттуда небольшой котелок, зачерпнул им воды из студеного ручья, смастерил над костерком подобие держака из ветвей, на который подвесил посудину с водой, и подбросил еще дров. Когда вода в котелке закипела и забурлила, Урия опустил в нее пучок заветной травы, выждал несколько минут, затем снял готовый напиток с держака и поставил на землю - остудиться.
Через треть хроны влюбленные выпили по половине приготовленного чудодейственного снадобья и, немного передохнув, принялись скакать вокруг костра, выплясывая некое подобие ритуального танца жениха и невесты, подсмотренного однажды в детстве на свадьбе какого-то заезжего язычника и местной колдуньи.
Наконец, выдохшись и устав плясать, Вианна с Урией погасили костер и полезли в шалаш, укрепив на его потолке светильник. После чего Урия очертил свое жилище тройным кругом, чтобы, по его словам, внутрь не могла забраться ни одна нечистая тварь, а простой зверь уйдет, завидев огонь и учуяв запах канивара, который они не терпят.
- Чертить круги - языческий обряд, - напомнила ему Вианна. - Ты же не язычник... - Иногда нужно прислушиваться к советам наших предков, - ответил ей Урия.
И, расположившись в шалаше, юные обманщики собственной человеческой природы предались всецело Любви, которую не могли больше скрывать ни от друг друга, ни от самих себя. Вот только Вианне наутро было не совсем понятно, почему она проснулась в шалаше одна-одинешенька. Воистину, ее новая жизнь в Танноре началась очень и очень странно. Но и этот последний сюрприз не огорчил ее, а подтолкнул лишь к одному - пойти в селение, к дому Амрида и Ианны, и ждать.
Глава IX. Рыбак и Чайка
Будка лодочника Эйхерда и хранилище лодок находились в самой дальней южной оконечности селения, на высоком помосте, построенном на берегу обширного залива, образуемого Быстроводной рекой. Путь туда был совсем не близкий, и потому Урия, вызвавшийся провожать гостью, взялся сам тащить все, что приготовил гостье в дорогу - запас еды, поясной мешочек с золотыми монетами, и большую сумку, в которую положил несколько книг, чтобы не скучать в дороге, запасную одежду, выданную Ианной "на всякий случай", и еще какую-то мелочь.
Дойдя до большого низкого строения с непротекающей толстой крышей и такими же стенами и небольшого домика сбоку от него, Вианна и ее провожатый остановились, зовя ища глазами лодочника. Наконец, он объявился - моложавый на вид, но не слишком опрятный, мрачный и нечесаный, в непромокаемом плаще и высоких сапогах из воловьей кожи. Так, подумалось Вианне, наверняка должен был выглядеть проводник душ умерших людей в поверьях народа, из которого происходила жена ее старшего брата и ее отец, норданский градоначальник. Вынырнув из густого тумана, словно появившись ниоткуда, Эйхерд остановился посредине деревянного помоста и уставился на потревоживших его юношу и девушку недовольным взглядом.
- Вам чего? - спросил он приглушенным голосом, который отозвался в промозглой утренней тишине звенящим эхом, и кашлянул себе в кулак. - Или, если быть точнее, то вам куда? - В Нордан, - ответил Урия вместо Вианны. - Надеюсь, что к полудню мы будем уже там. - Эхее... - крякнул лодочник. - Не каждый день таннорский народ тревожит бедного Эйхерда с просьбой возить их в Нордан в такую рань. Поглядите, какой туман на реке, вы думаете, что я успею довезти вас туда к полудню?
Вианна поджала губы и толкнула Урию в плечо, затем немного отвела в сторону. - А ты чего, собрался плыть до Нордана вместе со мной? Ты же собирался проводить меня только до будки лодочника. Оставь вещи и деньги, которые ты мне приготовил, и ступай восвояси, я поплыву одна.
- Погоди, погоди, Эйра... Я говорил с отцом и матерью после того, как ты ушла спать, и они наказали мне плыть с тобой не только до Нордана, но и до самого Орри. Или, думаешь, зачем я взял с собой столько денег и всякого барахла?
- Что-о?.. До самого Орри, говоришь? Но зачем? Я и сама могу до него доплыть и вообще знаю, что многие девушки и женщины ездят одни и по суше, и по рекам.
- Я знаю это, но ты ведь не простая девушка, тебя многие могут узнать, потому что видели на том острове, и у кого-то это может вызвать ненужный и вредный интерес, времена теперь неспокойные... Негоже Жрицам с Меррахона разъезжать по стране в одиночку. - Ну что ж, негоже - значит негоже. Тогда поплыли вместе. - Вот и славно, - похвалил ее Урия, потом обнял обеими руками за талию и приблизил к себе, в упор глядя ей в глаза.
В душе у Вианны начало подниматься возмущение, однако, вместо того, чтобы начать вырываться, она слегка улыбнулась и стала гладить пальцами правой руки его левую часть лица, висок и длинные вьющиеся волосы рыжевато-золотистого цвета, которые трепал ветер. А Урия, в свою очередь, возложил на ее лоб руки так, как это было принято у большинства арктоариев, после чего поцеловал девушку в губы.
- Меня зовут... меня зовут Вианна, - проговорила та полушепотом в перерыве между лобзаниями. - Так назвал меня Учитель, и это теперь мое настоящее имя. Его не нужно скрывать от всех, но не разглашай его посторонним людям, которых не знаешь. - Хорошо, не стану разглашать.
- Эй! - донесся до них ворчливый голос Эйхерда. - Вовремя же вы тут, однако, раскиселились. Так плывем в Нордан или уже не плывем? - Плывем, плывем! - ответил Урия, оторвавшись от своей возлюбленной и прижав ее темногривую голову к груди. - Сколько с нас возьмешь? - Вообще-то я беру десять медных за одного, но раз вас двое, ты сын местного священника и вы, очевидно, влюбленная пара, то так уж и быть, я уступлю и возьму с вас шестнадцать монет. Садитесь.
Он полез в большой крытый сарай, достал оттуда и спустил на мелководье одну из лучших и новехоньких лодок, на которой можно быть плыть даже в непогоду и не потонуть, поскольку на ней был еще и покров из плотной непромокаемой ткани, который в случае чего можно было укрепить на семи деревянных подпорках. Затем, когда Урия с Вианной уселись в лодку, Эйхерд примостился впереди на особой скамеечке, взял в руки весла с широкими лопастями и стал изо всех сил грести ими, выталкивая лодку на более-менее глубокое место. Наконец, когда все было сделано, они поплыли вниз по течению.
В Нордан они прибыли, как и обещал лодочник, не в полдень, а почти на три четверти хроны позднее. Но это оказалось совсем не страшным: после полудня норданский причал так и кишел речными кораблями самых разнообразных форм, расцветок и конструкций - от почти со всем пустых до полнехоньких. Рассчитавшись с Эйхердом и проводив его с почетом в обратный путь, Урия с Вианной сперва подались на шумный прибрежный базар, чтобы купить чего-нибудь вкусненького себе в дорогу да сувениров работы местных мастеров. Некоторые из толпившихся на ярмарочной площади и на пристани людей временами оглядывались на странную парочку, а некоторые с неприкрытым любопытством глазели на Вианну, которая была в обычном своем дорожном платье и даже без платка, так что некоторые могли вполне узнать ее в толпе по роскошной темной шевелюре ниже пояса, лишь слегка прихваченной по обеим сторонам головы узкой ленточной повязкой и роговыми заколками.
- Смотри, Бейрад, - раздался позади визгливый бабий голос, когда они с Урией пробирались к причалу мимо людей, столпившихся вокруг какого-то чудака, показывавшего им за пару серебряных монет невиданные фокусы. - Это же она... она самая... - Кто? - громогласно спросил тот, к кому обращались эти слова. - Вон та девушка, видишь? Я ее узнаю, это же та самая девчонка, которую мы видели на Празднике два года назад, когда были на том острове! И про нее же мне говорили, будто она однажды плясала на склоне Великой Горы в ночь зимнего Солнцеворота. Нужно подойти к ней и попросить чего-нибудь подарить, говорят, даже самая ничтожная мелочь от этой Жрицы может принести невиданное счастье!
- Чушь какая! - фыркнул мужчина. - Если ты думаешь, что Жрица станет шарахаться по норданской ярмарке с каким-то деревенщиной, то ошибаешься. Обычная селянка и, если ты хочешь знать, с таких много не поимеешь. Пойдем в другом месте поохотимся. - Старый дурак! - прошипела разгневанная женщина, но на этом успокоилась. - Пойдем отсюда живее, - шепнул Урия, сжимая одной рукой кошелек и кулечек с рогаликами, а другой стискивая руку Вианны и таща ее через базарную площадь к выходу. - Иначе точно нарвемся тут на неприятности.
- А на каком корабле мы поплывем? - спросила Вианна, когда они вновь оказались на пристани. - Ну вот видишь, ты даже не знаешь, на каком плыть. А еще одна в Орри собиралась. - Ну прости... я ведь так в этом неопытна. Это ты вырос в Долине и все здесь изъездил, а я... Он предупредительно сжал ее левую руку в запястье. - Тише, Вианна... Я вижу отличный корабль, и сдается мне, что он еще наполовину пустой. Пойдем.
Выбранное Урией судно называлось "Гремучая волна". Это был большой и очень красивый речной корабль, выстроенный, судя по внешнему виду, оррийскими кораблестроителями. По существу. Такое судно могло ходить и по морям, но было предназначено для речных перевозок, и потому на нем отсутствовали некоторые детали, необходимые для того, чтобы курсировать по Большим водам и противостоять океанским бурям. Зато гребцов было больше, чем бывает на судах, переправлявшихся по морям - как-никак, работы предстояло много, в особенности когда приходилось плыть вверх по течению Быстроводной. Слава Богам, на речных судах гребцам платили очень неплохо и желающих подзаработать на гребле всегда было предостаточно.
Капитан Эрхона, высокий поджарый мужчина средних лет, с завидной шевелюрой темно-золотистого цвета, одетый в новехонькую форменную одежду черного цвета с сине-зеленой накидкой, почтительно приветствовал каждого, кто всходил по трапу на палубу корабля - все-таки "Гремучая волна" была его собственным судном, и потому он заботился о том, чтобы пассажиры были всем довольны. На вопрос Вианны, куда направляется корабль, он слегка удивился, так как все знали, что из Нордана "Гремучая волна" могла направиться только в одну сторону, но все же ответил коротко и ясно: "В Орри", принял скромную поклажу из рук Урии и указал им место на скамье неподалеку от пожилой супружеской пары, расположившейся около разложенных на палубе и еще не убранных в трюм увесистых тюков с тканями и прочим товаром.
Цена за речное путешествие до Орри оказалась не такой уж и маленькой, однако вполне приемлемой даже для людей с небольшим достатком - двенадцать серебряных монет за одну, как в шутку выразился капитан, морду. И вдобавок, плавание на корабле Эрхоны показалось обоим, в сравнении с лодочным переездом до Нордана в компании нелюдимого и ворчливого Эйхерда, сплошным удовольствием. Последнее усиливалось тем, что на "Гремучей волне" оказался еще и музыкант, чья игра на дрингалине так впечатляла, увлекала и захватывала, что во всем мире оставалось только одно - блистающая речная гладь да эти неземные, трогающие душу звуки. Потом парень запел, и вместе с ним его песню подхватил почти весь толпившийся на палубе народ и все без исключения гребцы - и тогда плавание превратилось в представление единого гармоничного хора, огласившего берега Быстроводной дружным пением, исполняемым в унисон. К середине ночи "Гремучая волна" пришвартовалась к пристани большого города Арханона и приняла еще целую толпу пассажиров, среди которых были преимущественно купцы с огромными тюками, которые корабельщики поспешно скидывали в трюмы, да многодетные семьи. Большинство этого люда и часть тех, кто плыл из Нордана, Эрхона распорядился поместить в каюты, однако народу на палубе все равно стало значительно больше.
Среди прибывшего народа Вианна разглядела одинокого мужчину около сорока лет, который наотрез отказался отправиться в душную, битком набитую людьми каюту, и присел на ближайшую скамью почти против Вианны и Урии. Он был среднего роста, довольно стройный, с прямыми светло-соломенными волосами, тонким ртом и светло-серыми продолговатыми глазами с немного нависающими веками. "Довольно симпатичный, - подумала девушка, разглядев его повнимательнее. - И он кажется знакомым, где же я его видела?"
- Эй, Урия, - обратилась она к своему спутнику, - ты видишь? - Да уже почти уснул под этот шум, - отозвался тот, потом зевнул, потянулся и обнял ее одной рукой за талию. - А что я должен был видеть? - Во-он того человека, - Вианна указала на мужчину, сидевшего на скамье напротив, неподалеку от уже притихшего молодого музыканта и еще нескольких подобных ему парней и девушек. - Мне кажется, где-то я его видела, и даже не один раз.
Урия рассмеялся. - М-да... а помнишь, в детстве ты часто меня ругала и называла тупицей? - Помню... только при чем тут это? - А при том. Я не стану тебя ругать такими словами, но ты сама погляди на него еще раз и вспомни, кого он тебе напоминает. - Что-то я не припомню... - Ну ты даешь! А я как раз вспомнил, что мы когда-то видели его на свадьбе твоего брата Анхилара, а потом гуляли на его собственной свадьбе в Орри. И мы плывем к его отцу. - Так это, значит, и есть тот самый Гирван Элх, сын купца Тавала, владельца лавки "Рыбак и Чайка"?.. - Тот самый и есть, - ответил Урия, не переставая хихикать. - И, говорят, свою лавочку он так назвал после того как его младший сын сочинил и спел свою песню на свадьбе Анхилара и Фионы. Старого Тавала на той свадьбе не было, но наверняка песню он потом услышал уже у себя дома.
Тем временем мужчина, которого они вот уже несколько минут увлеченно обсуждали между собой, с интересом разглядывал обоих, подперев левой рукой подбородок, а правой что-то ритмично выстукивая пальцами по колену. Длинные светлые волосы спадали вниз, закрывая почти треть лица, так что на общем фоне этой довольно колоритной фигуры выделялся лишь один сверкающий в лунном свете левый глаз. Одет этот человек был совсем не так, как тогда, когда выступал перед норданской публикой с песнями: вместо простецкой одежды с наверченными снастями, выдававшей фаната-рыболова, на нем был полуприталенный фандерский кафтан темно-бирюзового цвета, такого же цвета штаны и черная поддевка, надетая на голое тело. Лишь в одном он не изменил своему давнему обычаю: на шее у него болталось длинное, надетое в два оборота ожерелье из лакированных рыбьих хрусталиков, а в левом ухе болталась серьга из раковины маленькой речной улитки.
- Вот зачем мы про него заговорили? - не унималась Вианна. - Теперь он на нас так смотрит... не могу, когда так смотрят. - Ну отвернись тогда, - посоветовал Урия. - Или скажи, чтобы не смотрел. - Тогда я буду выглядеть как дурочка, - возразила она. - Ладно, пусть смотрит, все равно он думает, наверно, о жене и детях, ведь главное в семье - лад, ведь так сказала твоя матушка? - Так и сказала, ты права. Но мне кажется, что у него в семье не лад, а разлад. Иначе бы он не ездил в Арханон один да еще с такой кислой физиономией.
- А что вы меня все обсуждаете и обсуждаете? - неожиданно спросил у них орриец, переменив положение и выпрямившись на скамье. - Я тоже вас уже узнал, но я ведь молчу... - Наверное, вы молчите, господин Гирван, потому что не с кем нас обсудить, а мы едем в Орри вдвоем, - ответила Вианна. - Похоже, вы нас не узнали. - Ну уж нет, - засмеялся тот. - Тебя-то я точно узнал, Эйра эн Кассидар, и друга твоего тоже припоминаю. Не нужно называть меня на "вы", я ведь давно уже родственник и близкий друг вашей семьи. - А это правда - то, что сказал мой друг Урия? То, что в твоей семье разлад? - Об этом я расскажу подробнее потом. Пока только скажу, что я живу теперь один. Олеандра от нас ушла. - Умерла?.. Хотя нет... что-то говорит мне, что она жива. - Это "что-то" совершенно право. Она не умерла, а просто ушла и забрала с собой наших детей. Их у нас народилось двое и мы не могли на них нарадоваться. Печально, но такова бывает судьба чемана... - Чемана?!
В памяти у Вианны тут же всплыла сцена из ушедшего детства, когда во время свадьбы Анхилара и Фионы певец из Орри умудрился закадрить среднюю сестру невесты ее старшего брата с помощью каких-то никому не понятных чар и в качестве похвалы какая-то женщина сказала, что Гирвану Элху надо идти в чеманы. Кто это были такие, было мало кому понятно, однако у маленькой Эйры сложилось свое представление, в котором чеманами назывались некие волшебники, предсказатели и целители, которые отличались от обычных колдунов тем, что были чем-то вроде тех жрецов, которых в народе называли "знающими" - теперь ей было понятно, что речь шла об Учениках знаменитого Анока Второго.
- Тише, - остановил ее Гирван. - Об этом не стоит говорить так громко, не все могут понять правильно. Если хотите, мы можем поговорить о чем угодно, но только не о моей личности. Последнее предложение было воспринято молодыми людьми, что называется, на "ура", и весь оставшийся отрезок пути до приморского города прошел для них в непринужденной беседе о разных мелочах жизни.
"Гремучая волна" пришвартовалась к огромной пристани в Орри на исходе следующего дня. Среди гудящей толпы людей, сходящих и поднимающихся по трапам с тяжелыми вьюками или без них, можно было разглядеть представителей самых разнообразных племен, родов и народностей не только Даарии, но и других, заморских стран. Многие пересаживались с речных судов на морские и наоборот, а остальные спешили в город либо из города. Вся пристань гудела от топота тысяч человеческих ног, многоголосого гула и цоканья конских копыт. Кое-где мычали откормленные пестрые быки и заливисто лаяли собаки.
Кое-как отыскав корабельную верфь, за которой находилась почти единственная почти не запруженная людьми дорога, ведущая город. Она была обходной и давала большой крюк, но зато добираться до города по ней для уставших от толкучки путников было куда безопаснее. Большая рыбная лавка господина Тавала, сельха по своему происхождению, находилась в трех с половиною логах от верфи, неподалеку от песчаной береговой косы, что отделяла ту часть побережья, на которой раскинулись городские постройки, от горных вершин, располагавшихся дальше вглубь материка. Впрочем, большая часть этого огромного города, включая правительственные здания, темницы и городские площади, главные ярмарки, дома вельмож и тех семейств, которые жили в Орри уже очень и очень давно, крупные храмы, дворцы со шпилями и многое другое, была выстроена в широкой лощине вдоль левого берега Быстроводной около ее устья, немного в стороне от дельты, по другую сторону от которой тянулись возделываемые поля. А дальше к востоку, где высокие горы оставляли между собой и морем всего полтора-два лога сухой земли, город растянулся дремлющей змеей почти на девять логов. Здесь располагались преимущественно дома и лавки купцов-рыболовов и простого люда, школы для их детей, домики лекарей, небольшие местные храмы, бани, а также увитые благородным плющом и хмелем избы чеманов, которых, как было известно, в Орри было три.
Просторный дом из не портящегося от сырости и времени благородного красного дерева, разделенный на две равные половины внутренней стеной, располагался немного позади от дороги, ведущей вдоль этой части на восток, до самого конца города и затем далее в другие города и селения южного побережья Даарии. А ближе к дороге располагалась просторная, наполовину открытая постройка с длинным широким прилавком, кухней, кладовыми и коптильней, а на фасаде под кровлей красовалась всем заметная, сделанная синей краской на широкой белой доске надпись, украшенная сверху черной эмблемой в виде худощавого парня с рыбацким неводом, стоящего на берегу и задравшего голову в небо, где парила, раскинув в стороны крылья, огромная морская птица: "Корчма "Рыбак и Чайка"".
Как обычно водилось, справа к этой харчевне была пристроена довольно уютная на вид двухпролетная гостиница с мансардой и антресолями, и все строения во владении господина Тавала, за исключением этой самой гостиницы, были обнесены высокой изгородью из толстых кольев, образующей довольно широкий двор. Как объяснил Гирван Элх, харчевный зал находился в гостинице, а кушанья из рыбы готовили всегда на свежем воздухе в открытой кухне или вовсе посреди двора, дабы в помещениях здания не скапливалась рыбная вонь - благо в этой части Даарии готовить на улице можно было даже зимой, так как зимой здесь, если и падал снег, то был совсем не холодным, тут же таял и превращался в дождь. Хуже всего было, когда на море начинался шторм - тогда приходилось сворачивать всю работу и отсиживаться в здании гостиницы или в хозяйском доме. К счастью, штормы здесь случались редко.
Помимо корчмы, в числе владений купца Тавала находились три небольших базарных площади в разных частях города, прибрежный дощатый пирс, выстроенный им специально для ловли и обработки рыбы, и часто на этом же самом пирсе Таваловы работники или же сами его сыновья с племянниками устраивали торговлю свежайшей морской рыбой, которую грузили в деревянных бочках на подплывающие сюда грузовые суда, направлявшиеся затем за море в другие страны или же вверх по реке вглубь самого Даарского царства.
В общем, как отметили прибывшие сюда путники, жил купец по имени Тавал очень даже неплохо, даже несмотря на то, что рыбой в Орри торговал далеко не он один. И за последние восемь лет, как заметила, в свою очередь Вианна, он заметно разбогател и даже выстроил гостиницу. Семейство Темиана и Нелиды занимало левую половину большого дома, проданную им господином Тавалом за четверть той части денег, которая до сего времени составляла основную часть нерастраченного приданого Фионы. Эти деньги она все восемь лет бережно хранила у себя в потайном месте, пока они, наконец, не пригодились для благого дела. На семейную жизнь и детей из всего этого богатства у них с Анхиларом ушла лишь десятая часть.
Когда Гирван Элх, младший из сыновей Тавала, немного опередил Урию с Вианной и дернул за кольцо на входной двери, украшенной замысловатыми узорами местной работы, внутри помещения раздался мелодичный звон множества колокольчиков. Через несколько мгновений дверь распахнулась и на пороге показался светлокожий, но немного загорелый мальчик с темненькими волосами и глазами светло-зеленоватого цвета. Это был Анхар, сын Анхилара и Фионы. Завопив от радости, он кинулся в прохладный полумрак дома и созвал всех, кто мог там быть. Вскоре перед приехавшими столпилось все семейство и с ними оказалась также очень миловидная белокурая девушка немного постарше Вианны, в серо-зеленом платье-накидке с серебристой вышивкой, которое едва скрывало под собой девичьи округлости. Семейства Исионы с Инваром здесь не было - они жили там же, где и поселились после своей свадьбы, своей собственной жизнью и родителей навещали лишь изредка. Не было среди них и Энхала - он уже давно жил своей жизнью в Авлоне и имел там свою семью и приезжал к отцу и матери не чаще двух раз за год.
Приветствия были, как всегда, бурными и продолжительными. Особенно радовались приезду Эйры, вернее, Вианны трое человек - Нелида, Анхилар и маленький Анхар. Вианна успела отметить и оценить обстановку в этом доме. Помещение, в котором они находились, было довольно просторным и напоминающим по форме половину шестиугольной фигуры. Если бы дом не был разделен на два половины стеной, тогда он имел бы ровно шесть углов. Впрочем, таких шестиугольных домов в Даарии было превеликое множество, так как, по мнению представителей ныне правящей Династии, их соплеменников и почитателей, шесть углов оберегали тех, кто находился в их пределах, от всякой порчи, несчастий и прочих бед лучше, чем четыре или восемь.
Посему не это удивило молодую новоселку, а то, что она до этого видела только в нескольких своих снах и чего не было даже в Комнате Совета у Верховного Жреца: камин, вделанный в стену, разделяющую две половины большого дома, располагался как раз напротив входной двери. Посредине комнаты, прямо под большущей люстрой со множеством зажженных небольших светильников, испускающих (смотря по тому, в какого цвета капсулу был заключен тлеющий канивар) золотистый, белый, голубой, розовый и зеленоватый свет, стоял большой круглый дубовый стол, покрытый блестящим лаком. На стенах были набиты полки с самыми разнообразными предметами, между ними висели ковры и похожие на них лоскуты тонкой ткани. Части же обширного помещения, служащие спальнями и не только, были достаточно просторными, располагались в "крыльях", образуемых двумя смежными со срединной стеной углами, и были отделены от остального помещения толстыми матерчатыми ширмами. Одно из этих "крыльев" принадлежало, очевидно, отцу и матери Вианны, а другое - семейству Анхилара и Фионы, причем каждое из них было также поделено ширмами на несколько небольших, но уютных и со вкусом обставленных комнат. Наверняка такое могло быть только в доме у потомков сельхов, которые предпочитали строить легкие дома, чтобы их можно было без особого труда разобрать и перетащить на другое место. Однако противоречие с древним бытом жителей исчезнувшего острова состояло в том, что кровля и стены этого дома были выстроены из толстенных досок, которые вряд ли можно было с легкостью переносить с места на место.
- А кто вон та замечательная госпожа? - спросил Урия, указав кивком головы на белокурую красавицу, которая во время приветствий куда-то исчезла, а потом показалась снова с тремя закопченными морскими угрями - синагорами на небольшом серебряном подносе, рядом с которыми лежали нож для разделки рыбы и склянка с золотистой жидкостью с запахом уксуса и доброй примесью тонкого лимонного аромата. - Это Анаис, младшая дочь господина Тавала и родная сестра Гирвана Элха, -ответил Анхилар. - А интересно, где он сам? Только что был тут и уже куда-то пропал. - Мой брат сказал, что сходит в свою избушку и унесет туда кое-какие вещи, умоется и переоденется, он ведь с дороги. - Но... разве он не живет в правой половине дома с отцом? - спросила Вианна, слегка нахмурившись.
- Нет, - с грустью в голосе ответила Анаис, поставив поднос на стол, за которым уже вовсю трудились Нелида, Фиона и две их наемные прислужницы. - В нашей половине дома живем мы с отцом, матушкой и другими братьями, а Гирван живет отдельно, его посвятили в чеманы и с тех пор он живет в избушке у подножия горы. Из-за этого от него сбежала жена вместе с детьми и он живет бобылем. Это очень печально. - Да, это печально, - согласилась с ней Вианна. - А почему его все называют Гирваном Элхом, а не просто Гирваном? - В местном выговоре эоров это слово отражает наше настоящее происхождение. Мы потомки осевших на южном побережье Даарии сельхов, которые смешались с эорами, но наш отец сам любит называть себя Тавалом Элхом, то бишь Сельхом. Эту же привычку переняли все наши родственники-мужчины, тем самым они подчеркивают наличие в себе крови исчезнувшего народа. - А женщины?
- Нет, - засмеялась словоохотливая девушка, нарезая копченых угрей тонкими косыми ломтиками и поливая их лимонным уксусом. - Женщин никто не называет словом "сельх", потому что это слово мужское, да по некоторым из нас видно, кто мы такие, хотя мы и полукровки. Хотя это неважно, в этой стране все племена стараются жить в мире и согласии. Она снова куда-то отлучилась и вскоре вернулась с пучком свежей зелени и склянкой со смесью пряных заморских трав.
- Ну вот... Скоро угощение будет готово и нужно будет его отнести моему брату. Вианна удивленно глянула на дочь Тавала Элха, старательно укладывающую зеленые листики между ломтиками угря и затем посыпающую эти самые ломтики ароматными специями. - Но зачем? Мне кажется, что этого угощения хватило бы на всех, даже если позвать гостей. И потом, ты хочешь сказать, что Гирван будет ужинать в своей избушке у подножия горы, вдали от всех остальных? - Ты угадала, Эйра... или Вианна, как тебя лучше называть? - Зови меня Вианной. - Ну хорошо, это такое редкое и красивое имя, его легко запомнить. Так вот... Мой брат Гирван, с тех пор как его покинула жена и отобрала у него детей, живет как отшельник и лишь изредка садится за стол с нами, еще реже он ходит в гости. И я чувствую, что и в этот раз он тоже сюда не придет.
- Но как?.. - изумилась Вианна. - Он плыл с нами сюда из Арханона, беседовал с нами и вовсе не выглядел так, будто собирается удалиться от всех, как только окажется дома. Какой-то он странный. - О да, ты права, - улыбнулась Анаис. - Он всегда был со странностями. Но с тех пор, как он посвятился в чеманы - особенно. Ну так что, ты отнесешь ему это угощение? Это синагоры, он их обожает, особенно копченых на прохладном дыму и сдобренных специями? - А может, лучше я отнесу? - вмешался Анхилар. - Я ведь знаю, где находится изба нашего чемана, а моя сестра слышит об этом, наверное, впервые. - Или я, - предложила Фиона, оторвавшись от нарезания овощей. - Тогда позвольте мне тоже с вами прогуляться, - вызвался также подошедший к ним Урия. - Просто любопытно было бы познакомиться с бытом местных жрецов.
- Чеманы - не жрецы, - поправил его Темиан, только что вернувшийся с охапкой тонко нарубленных поленьев для камина. - Но они близки к тому, значит ты наполовину прав. Больше всего они напоминают "жрецов" северо-восточных дебрей Срединной Земли, которые общаются с духами умерших предков, управляют погодой и устраивают ритуальные танцы с песнопениями. Наши чеманы - это наследие племени эоров, предки которых жили на Срединной Земле, но, похоже, они выродились, живут как отшельники, даже если заводят семьи, и очень редко показываются на публике во всей красе... Ааййй!..
Одно из поленьев, наспех закинутых в жадную "глотку" камина, внезапно выскочило и упало ему прямо на правую ступню, немного повредив башмак - к счастью, пол здесь был покрыт жестяным листом и оттого загореться не мог.
- Осторожнее, отец! - всполошилась увидевшая все это Вианна. - Старый дурак! - озлился Темиан сам на себя, схватил злосчастное полено голыми руками и зашвырнул обратно в топку. - Сколько раз клялся сам себе не говорить плохо о чеманах, потому что они находятся под защитой Верховных Богов, и вот опять... - А я думаю, что нужно уже давно пойти и унести этот поднос моему брату, - напомнила Анаис, начиная краснеть от возмущения. - И я решила поручить это дело не вам всем, а Вианне, но меня, кажется, никто не послушал и вообще не воспринимает всерьез. Что ж, я отнесу сама, если вы все такие беспомощные.
Она схватила серебряную посудину с рыбой и стремглав выскочила из дома. - Вспыльчивая девочка, - рассмеявшись и подмигнув в сторону двери, сказал Темиан. - Анаис всегда такая, если что-то получается не так, как она хочет, но, сдается мне, кое-кто здесь задал ей фору. Молодец дочка, ты прошла одно важное испытание, которое тебе хотели устроить.
Вианна даже перестала стучать резаком по доске, на которой крошила врученный ей коренья. - Что? - Да так... ничего. - А я скажу, - вставил свое слово Анхилар. - Пойдем-ка, сестра, я тебе скажу, куда ты нашла в себе смекалку не вляпаться.
Он отвел сестру в один из дальних углов дома и усадил на скамейку. - Будь осторожнее с Анаис, она задумала женить на тебе своего брата. По местному обычаю сельхов, которые переняли и местные южные поморы, если незамужняя девушка приносит изысканное угощение из рыбы холостому мужчине означает, что она напрашивается к нему в невесты. Да и, похоже, он сам был бы не прочь, ведь от него ушла вся его семья и с тех пор он больше не видел ни свою жену, ни детей, и очень страдает.
- Ах вот оно как... - Вианна встала со скамьи, подавила нарождающееся возмущение и уперлась руками в грудь брата. - Это невероятная новость и вообще, если хочешь значит, тот, кого я люблю, находится здесь среди нас, это сын отца Амрида, который приехал сюда вместе со мной в качестве провожатого... Но ты сказал - Гирван очень страдает? А я скажу так: я меррахонская Жрица, мой долг - пойти и утешить его.
Анхилар опешил. - Это совсем не то, что ты подумал, - успокоила она его. - Ничего не будет. Я просто скажу ему несколько слов - ну может, немного больше, чем несколько... Просто внутренний голос велит мне это сделать, и после этого он перестанет страдать, возможно, покинувшая его семья к нему вернется. Верь мне, я ведь Ученица самого Анока Второго, а он всегда приходил к несчастным, если это действительно было нужно, и выручал их. - Ну... поступай так, как считает нужным твой внутренний голос, - вздохнув, ответил брат. - Может, тебе действительно удастся исцелить его от тоски и вернуть к прежней жизни. Хотя это, наверное, шутка Судьбы - он ведь сам целитель...
Домик, где жил Гирван Элх, найти оказалось делом нелегким, тем более что на улице уже заметно стемнело. И при том спрашивать у кого-нибудь из местных горожан, где живет чеман, Вианна почему-то считала для себя делом неприличным. Однако долго плутать в потемках ей не пришлось: Внутренний Голос из недр ее души, переплетающийся с голосами Тех, Кому она была верна душой и Кто ей помогал и вел по жизни, вскоре вывел ее на верную тропу и в конце концов она, следуя по ней и освещая себе путь фонариком, добралась до подножия горы, где располагалась заветная избушка. В серебристо-фосфоресцирующем свете луны и звезд было все прекрасно видно, несмотря на то, что здесь вечерами и особенно ночами было значительно темнее, чем в северной части Долины, и поэтому заплутать здесь было просто невозможно - искомое жилище выглядело на фоне сероватых скал и деревьев, изогнутых под солеными ветрами, дующими с моря, одиноким темным пятном. Оно было, к удивлению Вианны, круглым, без единого угла, однако снаружи было-таки заметно шесть кольев, расставленных вокруг на равном расстоянии друг от друга - внедренное в умы жителей Даарии поверье укоренилось даже среди местных чеманов, если только не было перенято Гирваном Элхом от своего отца, который перенял этот обычай, наверное, еще будучи ребенком.
Найдя невысокую входную дверь, на которой оказалось такое же кольцо, как и на двери, ведущей в хозяйский дом. Вианна дернула за него, но вместо переливчатого звона колокольчиков изнутри раздался пронзительный, рвущий душу скрежет деревянных перегородок, так похожий на детский плач или стон умирающего. Через некоторое время внутри послышалась возня, и затем дверь распахнулась наружу, открыв для пришедшей гостьи картину, которую отнюдь нельзя было назвать убожеством, но и показателем достатка и приличного положения в обществе - тоже. Зато здесь было много такого, что могло привлечь внимание любого, кто хоть мало-мальски смыслит в работе мастера и ценит его труд. Яркий свет потолочного фонаря высвечивал на прибитых к округлым стенам многочисленных полках, казалось, все возможное, что могло быть изготовлено искусными руками мастера: от деревянных и каменных идолов, талисманов и всяких безделушек до сверкающих изысканных украшений, скульптур и даже картин с изображением невиданных зверей, диковинных растений, прекрасных девушек и даже лиц известных правителей Даарии и местных градоначальников. Особое внимание Вианны привлекла рельефная картина, изображавшая отца Анока, сидящего на пне в вечнозеленом лесу и пишущего свою очередную летопись, а на правом плече у него примостился большой белоснежный голубь с письмом в клюве.
"А вот мог был он изобразить моего Наставника таким, каким он представал порой в моих видениях?" - подумала Вианна, и на мгновение ей показалось, что великолепное сияющее Существо с огромными белоснежными крыльями, коих было гораздо больше двух и даже четырех, стоит позади нее, радужно улыбается и явно одобряет все, что она в данный момент делает. Затем ее взгляд упал на заваленный разными инструментами, заготовками и прочей всякой всячиной длинный дощатый стол, на котором с краю примостились принесенный младшей сестрой поднос с почти нетронутыми синагорами и небольшая бронзовая чарка с недопитым йэлом, потом на лежанку в углу, застеленную слегка вытертым пуховым пледом, на застекленное окно, выходящее на север, в сторону горы, и остановилось на лице хозяина, успевшего нарядиться в просторный длинный балахон из шкуры морского котика, расшитый диковинными узорами. На лбу же у него красовался амулет в виде ока гигантского осетра, закрепленный на тонкой кожаной ленте, охватывавшей голову. - Пришла все-таки, - просиял Рыбий Глаз , всем своим видом выразив искреннее радушие, приобнял гостью и стал слегка подталкивать ее внутрь своего скромного жилища. - А я уже думал, что не увижу никого, кроме Анаис. Наверное, она уже рассказала тебе, почему я не смог прийти на общую трапезу. - Да... Но мой брат мне тоже кое-что рассказал. - И что он же тебе такое рассказал? - полюбопытствовал Гирван, испытующее глядя на девушку. - А то, что ты, почтенный чеман... В общем...
Вианна осторожно отодвинулась немного поодаль, отвернулась от него и уперлась руками в край стола. Сделано это было потому, что иначе могло бы получиться точь-в-точь или почти так, как это вышло у них с Олеандрой Демодес ан Аланир на свадьбе у Фионы и Анхилара. Еще и при том, что ныне этот человек был женат, а значит, следовало сделать так, чтобы жена и дети к нему вернулись, а не идти на поводу у людских прихотей. И, наконец, Гирвану Элху было всего сорок небольшим лет, он был еще молод, силен, хорош собой и, несмотря на свое женатое положение, одинок, а среди сельхо-эорского населения, как известно, такие мужчины долго не "залеживались" и с легкостью брали в жены кого-нибудь еще.
И поэтому Вианну слегка передернуло, она опустила голову и вперилась взглядом в крышку стола, когда слегка прибалдевший от выпитого йэла пристроился к ней сзади и обхватил руками ее талию.
"Проклятый бабник и пьяница", - подумала Вианна, но не высказала этого вслух, а вместо этого собралась с силами, выгнулась и оттолкнула от себя навязчивого ухажера, так что тот отлетел в сторону и едва на свалился на свою лежанку.
- Прости, Гирван... но я не могу выполнить то, что хотите ты и твоя сестра. Я люблю другого и мое сердце верно ему. Я не могу стать твоей второй женой, хоть у вас это и не возбраняется. Ты слышишь? Я люблю другого!
- Этого кого же? - спросил тот, удержавшись на ногах, так как выпил йэла не так много, чтобы "дьявольский напиток" ударил ему в голову как следует, лишив на время разума и контроля над своими членами. - Того рыжеволосого парня, который с тобой приехал? Сына таннорского жреца?
- О да, ты проницателен, Гирван Элх! - Но ведь ты не вместе с ним сюда пришла, ведь так?
С этими словами он вновь подскочил к ней и проворно сгреб, прижав к себе. И тогда, чтобы не оказаться в положении еще более нелепом и позорном, чем могло бы быть до этого, Вианна, не говоря ни слова, призвала Тех, Кто помогал ей на ее жизненном пути, вмиг нашла ту нить, что связывала ее земное существо с Небесной Высшей Сутью, именуемой Богом, и от всего сердца направила этот неземной Свет в самое сердце этого повесы с пожеланием, чтобы как можно скорее к нему вернулись его жена и дети. Казалось, на мгновение вся избушка озарилась ярким переливчатым светом, и после этого в глазах молодого чемана появилось выражение, не сравнимое ни с чем, он разжал руки и остановился посредине помещения как вкопанный.
- С таким же успехом я могла проклясть тебя, несчастный бабник и искатель приключений! - с жаром выпалила она, уже вернувшись с небес на землю и вперив в него полный неведомого огня взор. - Вот что на самом деле означали твой несчастный вид, которым ты вводил в заблуждение и свой, и наш род! Но если уж ты, чеман, не заметил, кто я, значит "напиток дьявола" действительно начисто прикрыл тебе всю твою связь с Высшим всю твою связь с Высшим Началом и ты не слышал голоса изнутри собственного сердца!
Эти слова были высказаны прямо ему в лицо громко, отчетливо и с такими напором, что сельх-полукровка оробел и с ужасом покосился на полураскрытую дверь. Вианна не была больше робкой красавицей, в нерешительности переступившей порог его уединенного жилища под горой. Она была не в гневе - нет, ибо та метаморфоза, которая с нею произошла, не могла быть порождением обычного гнева, который являл собой Темное начало. Но это было то, что казалось его рассудку гораздо страшнее тьмы. Теперь она больше всего казалась ему бешено вертящимся на одном месте огненным столпом, грозящим спалить и обратить в пепел его самого вместе с этой избушкой.
- Но я прощаю тебя, неистовый искатель счастья, - сказала она уже тише и спокойнее, превращаясь из огненного вихря в ровно пламенеющую свечу. - Я дам тебе надежду и шанс, что оно к тебе вернется. Ровно через семь дней и ночей выйди рано утром на берег и поблагодари Создателя за то, что ты увидишь и услышишь. Они вернутся к тебе - твоя жена, сын и дочь, потому что они любят тебя. Да, они любят тебя!
Гирван Элх бухнулся в почти новое, но слегка потрепанное кресло, стоявшее между ошарашенно поднял на нее печальные глаза. - Это удивительно - то, что ты мне говоришь, дочь Темиана из рода Кассидара. Я знаю и вижу, что они любят меня и хотят вернуться, но я избрал особенный путь в жизни, посвятился в чеманы и потому должен жить отдельно, в особом доме.
- Если бы ты был немного проницательнее, то заметил бы, что твой особый дом похож на сарай или мастерскую, но точно не на дом, и при этом твой отец - богач. Тебе придется быть чеманом, если ты посвятился, но тебе придется отказаться от бедности, которую ты выбрал. А где нищета - там и одиночество. Не нужно все деньги отдавать семье, часть их нужно оставлять себе на жизнь. Твоя семья ушла от тебя, потому что ты оказался нерадивым хозяином и из-за этого не мог прокормить свою семью. Так может поступать только очень глупый чеман.
- Что? - выражение глаз Гирвана Элха стало еще более удивленным. - Ты - Ученица того самого человека, о котором мне рассказывали много всяких баек, но я ни разу не видел его своими глазами и срисовал его с картины Виллорта Одрена?
- О да, почтенный чеман. Ты ведь хотел узнать, кто я, не так ли? Я Ученица человека, который был царем, имел семью, потом ушел от мира, поселился в горах и до сих пор живет аскетом, но он не беден. И при желании он мог бы в любое время вернуться к своей семье или создать новую, если бы захотел. И, мало того.. я Ученица Великого Дэвы, Меррахонская Жрица Великого Солнечного Бога и Духа-Создателя этого мира и всех миров... И имя мое теперь - Вианна, что значит "Благословение Жизни". Так вот... Боги, создавшие и хранящие этот мир, благословляют тебя, Гирван, сын Тавала Элха, твою жену и твоих детей на воссоединение и достойную жизнь. Выстрой себе новый дом и будь впредь хорошим мужем, отцом и хозяином, и тогда семья больше тебя никогда не покинет. Чайка, что обернулась прекрасной девой и полюбила Рыбака, вернется к нему непременно, если этот Рыбак станет мудрым и благоразумным. И еще... Боги велят тебе преодолеть свое пристрастие к тому, что губит тебя, лишает разума и превращает в животное, отнимая счастье и подводя все ближе к краю пропасти. С этими словами она схватила со стола бронзовую чарку и вылила ее содержимое на пол. В глазах чемана-рыболова появились слезы, но это были слезы не горя, отчаяния, тоски или досады, а неведомо откуда нахлынувшего счастья, которое вмиг подняло его на своих крыльях и понесло над безбрежным океаном, развеивая все страхи и всю тьму, что сковывала его, сжимала сердце и не давала свободно вздохнуть.
- О Боги, это Жрица... Жрица с острова Меррахон... Ученица великого человека, который был царем, но стал монахом... - пробормотал он, уставившись на тайно срисованный им с картины заморского мастера рельефный портрет Анока Второго, пишущего летопись, сидя на пне в лесу. - Спасибо тебе, Вианна, за то, что спасла меня. Словно пелена спала с моих глаз и я снова увидел свет. Какой же я был дурак, всю жизнь, с самого детства тратил время впустую и делал только глупости. Наверное, и чеман из меня никудышный, раз не мог сразу разглядеть, с кем имею дело.
- Не думай об этом, - успокоила его Вианна, потом подошла к нему ближе и положила правую руку на его темя. - Ты можешь стать не только хорошим семьянином, но и хорошим чеманом, если захочешь и будешь просить Богов помочь тебе. Чайка вернется к Рыбаку, и тогда все станет на свои места и воцарится Гармония. Помни это и верь. И тогда Гирван Элх, как ей подсказал ни разу еще не ошибавшийся Внутренний Голос, действительно поверил в чудо.
Глава X. Пламя в ночи
Который уж раз Солнце встает над сонной землей, чтобы согреть ее, наполнить светом своих лучей, разбудить каждое живое существо, которое вершит свои земные дела и заботы днем, и предать дневному сну тех, кто вершит их ночью, Седой Лунь не знал. Он уже давно сбился, отмеривая бесконечно тянущиеся дни, недели, месяцы, годы и дюжины лет своего бесконечно долгого пребывания на этой земле, и прикидывать, сколько же ему еще осталось. Все чаще и чаще он призывал в своих мыслях Силу, которая умела в два счета освободить его от земных мучений, однако та все не приходила к нему и не приходила, словно нарочно доводя его до отчаяния.
А началась эта история так. Однажды, когда в одном из подгорных селений немногочисленного племени вейноров, что именовалось Таккара, что на местном наречии означало "Красный Камень", случился пожар, устроенный внезапно напавшими на них потомками древнего рода Барсарда Лютого из соседнего Барсардана, что были из того же самого племени. Больше двух третей селян сгорели заживо, остальные разбежались кто куда или же попали в плен к правнуку умершего сто сорок лет тому назад разбойника Барсарда - Хирану. Та же участь не миновала и семью далеко не бедствующего таккарца по имени Асхард, у которого было шестеро сыновей и три дочери, четырнадцать внуков и сколько-то там еще правнуков и праправнуков- собственно говоря, почти половина жителей селения составлял род Асхарда, его отца и отчасти их более давних предков. Накануне случившегося несчастья Асхарду исполнилось ровно пятьсот лет. Набравшись на радостях с полтора ковша местной клюквенной браги, именинник отправился под вечер в лес, чтобы хорошо там отдохнуть, расслабиться, да и просто побыть наедине с Матерью-Природой. Уселся на камень под большущей сосной и давай петь песни - благо его слышали в лесу только звери и птицы. Когда же хмель в его голове немного развеялся, была уже глубокая ночь - и тут-то его нос учуял запах дыма, невесть откуда взявшийся. Потом до него вдруг дошло, что едкий дым шел из его родной деревни. Мигом протрезвев, Асхард вскочил с камня, понесся, несмотря на уже немолодой возраст и тяжесть в ногах, в селение и увидал картину, от которой волосы на его голове от ужаса встали дыбом и едва не начали шевелиться, как живые змеи: с северо-западной стороны на Таккару летели снопы горящих стрел, а следом за ними скакали всадники, одетые во все черное, и что-то громко выкрикивали.
- Проклятье! - процедил Асхард сквозь зубы, снимая с головы шапку и изо всех сил стискивая ее в кулаках. - Хиран Лютый, правнук Барсарда Лютого, будь он неладен... И проклятые сертанны с ним заодно, ну я вам покажу!..
Что собирался сделать с ордой озверевших сертаннов хилый и щуплый в сравнении с ними старик-вейнор, он и сам не знал, но решительной злобы и негодования в нем было столько, что, раздели эту силу на всю его родную Таккару, ее хватило бы, чтобы смять и передавить негодяев, как сверчков или мух. Но сильнее злобы в нем была тревога за свой род, и тогда Асхард, сорвавшись с места, полетел на всех парах дальше в свое селение - спасать своих близких.
Когда же он доковылял на уставших ногах до родного дома, спасать было уже нечего и некого - огонь, как дикий оголодавший зверь, пожирал последние жалкие остатки дома и хозяйственных построек, кое-где еще метались в предсмертной агонии лошаки и волы, а где-то неподалеку истошно кричала молодая женщина, прижимая к груди заливающегося пронзительным криком младенца...
- Неееет!!! - заорал не своим голосом Асхард, заскакал на месте по горячей, покрывшейся пеплом земле и угрожающе затряс кулаками в сторону приближающихся людей из Барсардана, поднимая руки и стискивая зубы. - Уходите из моей деревни! Уходите!!!
- Из твоей деревни, говоришь? - услыхал он прямо над собой холодный и бесстрастный голос, после чего чья-то крепкая рука подняла его за шиворот в воздух и резко встряхнула. - Ну что ж, старик, посмотри еще раз на свою деревню. Посмотри и вспомни, что сто сорок лет назад твой предок сделал с нашим Барсарданом! Я уж молчу о том, какой нелепой и жестокой смерти он предал моего прадеда!
- Хиран... - вырвалось из обледеневших от ужаса легких Асхарда, и он сплюнул кровянистый комок. - Мы уж все давно думали, что ты забыл старую обиду и простил наш род. А если не простил то вспомнил бы ты, как твой прадед посылал своих верных людей грабить наши закрома, уводить наш скот и насиловать наших женщин! Не все, кто родом из Барсардана, таковы, но вас, разбойников, позорящих наше племя, мы уж знаем...
Он запнулся и снова сплюнул, закашлявшись от едкого дыма, и тогда Хиран отпустил его, швырнув на землю, соскочил с коня, закованного в серебряную сбрую, и встал над ним, обнажив меч и приставив его концом обоюдоострого лезвия Асхарду в подбородок. Тот зажмурил глаза, чтобы только не видеть над собой пронзающий душу взгляд холодных серо-голубых глаз с чуть заметным фиолетовым оттенком, перекошенное гневом лицо и развевающиеся на прохладном ранневесеннем ветру казавшиеся сизоватыми пепельные волосы молодого воина.
- Это ложь, Асхард! Мне куда лучше известно, что вас грабили люди из племени сертаннов, а не мой прадед! И ты должен помнить, что мой прадед был таким же вейнором, как ты и твой отец! - Я знаю... но эти люди из племени сертаннов были верными людьми Барсарда Лютого, не так ли? - Нет! - прорычал Хиран и пошевелил рукояткой меча, грозясь пригвоздить им несчастного старика насквозь. - Если я начну тебе рассказывать, кто, за что и когда оклеветал наш род, на это уйдет вся ночь, а мне нужно спешить. Поэтому, если хочешь узнать, что и откуда пошло, поедешь со мной.
- Не поеду! - ответил Асхард, показав ему кулак. - Даже если случилась такая ужасная несправедливость и мой отец по ошибке убил твоего прадеда и сжег ваше селение, ты поступил еще ужаснее, решившись на месть столько лет спустя! После драки, как говорится... - Молчать, старый брехун! Тогда, если не хочешь ехать со мной в Барсардан, то мне же будет легче. Ты просто умрешь. - Э, ну давай же, парень, убей немощного старика, - заявил ему Асхард, внезапно потеряв весь свой страх и скривив рот в невеселой улыбке. - Убивай дальше стариков, женщин, детей, жги деревни, хлеб и скот - делай все, что хочешь, если тебе позволит твоя совесть. Но только вспомнишь потом, когда придет твоя пора умирать, что ты ответишь Небесным Судьям на Той Стороне...
Он закашлялся - и тогда Хиран внезапно убрал свой меч, спрятал в ножны и отвернулся. - Эй, Хиран, чего же ты? Не можешь убить беспомощного старика? Совесть не позволяет? Воин не пошевелился и продолжал смотреть на восток, где над горизонтом всходила во всем своем неторопливом величии полная луна. Старый вейнор все-таки осмелел, дернул его за конец поясного ремня, стягивавшего под черным плащом-накидкой блестящую серебряную кольчугу. Хиран резко обернулся, и тогда Асхард, благо ночи в этих краях были лишь немного темнее дней, так как солнце здесь никогда не заходило полностью за горизонт, увидал, что он плачет.
- Похоже, старик, ты образумил меня и разбудил во мне Совесть. Теперь я стою здесь и глубоко сожалею о том, что сделал - никогда такого со мной не случалось раньше... Народ, столпившийся вокруг них - всадники из Барсардана и пешие мужчины, женщины, старики и дети из сожженной Таккары, те, что остались живы после нашествия неистового огня - удивленно ахнули и уставились на молодого зачинщика всего случившегося. У того же действительно из ясных глаз капали на землю крупные слезы раскаяния.
- Эй, вождь! - обратился к нему один из его людей, огромного роста всадник на таком же дюжем вороном жеребце. - Ты что, действительно хочешь предложить нам перемирие с таккарцами после того, как отомстил?
- За тебя, сертанн, я отвечать не могу. А своим сородичам и соплеменникам я действительно предлагаю установить мир с родом Волопасов, хотя при желании мог бы истребить их всех без остатка. А тебе, старик, - он обратился вновь к Асхарду, - тебе я пообещаю, что, хотя ты и просил скорой и легкой смерти, ты проживешь очень и очень долгую жизнь. Ты будешь жить на этой земле до тех пор, пока не наберешься мудрости и того, что бы ты рассказал Высшим Судьям после своей смерти, дабы искупить вину перед своим отцом. - Я все понял, Хиран... Я все понял. Что ж, пойду и искуплю всю вину своих предков и, если так угодно Богам, потомков. Но меня... меня вы больше не увидите на этих землях, никто из вас меня не увидит, пока я жив и, надеюсь, когда я буду мертв!
Это были последние слова, сопровождаемые последним смехом, что слышали в своей жизни остальные вейноры - Хиран, его соратники и уцелевший люд из почти целиком разрушенной огнем Таккары. Ибо с тех пор Асхард Волопас, сын Илиора, ушел через горы в южные земли и поселился в долине реки Быстроводной, в восемнадцати логах севернее тендуанского селения Таннор, где и живет по сей день под прозвищем, данным ему местными жителями за то, что после случившегося несчастья волосы на его голове стали белее снега.
Впрочем, старый лесничий уже сам толком не знал, жил он или уже давно умер и бродил по Тендуанским лесам как призрак, время от времени забираясь в свою ветхую избушку на краю леса, чтобы отдохнуть, поесть и попить, а уж спал он редко и совсем немного. Да, много что поменялось в жизни бывшего зажиточного вейнорского семьянина после того, как он поселился в этой глуши, и особенно после того, как местный народ сосватал ему в жены бойкую лесничиху Амарию. Та оказалась сущим аспидом по жизни, и, как стало ясно потом, колдуньей, что приносила много неприятностей не только своему новоиспеченному мужу. Мало того, она то и дело ходила тайком от мужа в село, где вступала в "вольный брак" с молодыми юношами, черпая их жизненную силу вместе с их кровью, отчего красота ее и молодость с годами не иссякали. В конце концов, не в силах больше терпеть непотребства, отправился старый Лунь к ночи в глухую чащу, что находилась неподалеку и прихватил с собой секиру. Было полнолуние, и вот, той лунной ночью выбрал он среди сотен деревьев тонкую, хрупкую осинку, что росла на самом берегу Черного Озера, воздал хвалу Небесам, попросил после того прощения у деревца и сделал из нее вполне подходящий колышек. После чего вернулся в свой дом, где жил с супругою Амарией, спрятался за печь и стал ждать, когда та вернется со своей ночной "охоты". И вот под утро возвращается ведьма - страшная, землей заляпанная, на мертвеца похожая, с губ кровища капает, а в глазах задорный огонек - сейчас ляжет рядом со своим мужем, выспится и проснется наутро красавицей. Но не тут-то было: едва она вошла в избу, из-за печки выскочил Седой Лунь и со всего маху вонзил осиновый кол в живот своей супруге. Та успела только охнуть и исторгнуть из себя вместе с предсмертным криком что-то очень мерзкое, что заполонило собой почти всю избушку, так что свет в ней померк, залепило ему глаза, нос и уши, обвило собой и принялось душить. Тогда Седой Лунь взмолился Светлым Богам, снял со стены смоляной факел и ну размахивать им до тех пор, пока тьма, съежившись в комок, не покинула навсегда его жилище, выкатившись через дверь и с отвратительным хлюпаньем впитавшись в землю. Тело же убитой, пронзенное осиновым колом, словно вспыхнуло синим пламенем и, обуглившись, рассыпалось пеплом, а пепел тот унес внезапно ворвавшийся в избушку ветер.
Много еще испытаний, подобных этому, выпало на долю несчастного Асхарда. И с тех пор, после всего пережитого, он не мог уже точно знать о себе, кто он - живой человек, призрак или кто-то еще, и стал сомневаться в том, что сам он, его жилище, еда и лес вокруг - были настоящими и такими, как их видят человеческие глаза. Он стал видеть и слышать то, чего не видел и не слышал никогда раньше - слышал, о чем шелестит трава, о чем поют кузнечики и птицы, и какая тварь, не только живая и вещественная, прячется под каждым кустом и за каждой кочкой. Он знал тайну этого леса, Черного Озера, Звонкого Ручья, окружающих гор, селения Таннор и всей северной части Долины, созерцал и осмысливал, но рассказать никому не мог - никто из окружающих людей не был внутренне готов его выслушать, и потому все тайны делил с ним лишь этот загадочный и казавшийся молчаливым лес.
И вот, теперь пришла пора ему узнать и увидеть воочию еще одну великую загадку, которая была незаметна большинству людей, и при том он смутно надеялся на то, что это будет последняя тайна в его жизни, о которой он сможет рассказать Богам на Той Стороне. В последние годы Асхард Волопас, то есть Седой Лунь, коим он был уже добрых пятьсот с небольшим лет, все реже совершал обходы по лесу, так как был уже слишком стар, ноги его часто стали подводить, и потому он начал подумывать о том, кого таннорский народ отправит в лесничие после его смерти. Но иногда он все же покидал еще свою обветшавшую избушку с полуразвалившейся печью, брал в руки стоявший подле входной двери посох и отправлялся по своему древнему ремеслу - обходить дозором лес, изгонять из него нерадивых собирателей даров, гасить не по делу разведенные костры, вызволять из беды заплутавших детей или девушек и грозить злым духам Небесной карой, если те вздумают шалить в его, Седого Луня, владениях. И духи всегда слушались его, не шалили.
И в этот раз, в безветреннее летнее утро, встретив зарю, старик снова отправился в свой дозорный обход, вознося мольбы Небесам и благословляя Их словами благодатную землю. И вот, не дойдя с дюжины шагов до Звонкого Ручья, с которого, собственно, его обход и начинался, он узрел невиданное. Перед ним на берегу ручья солнце высветило нечто большое, светлое и сияющее столь ярко, что у старика защипало глаза и он зажмурился. Когда же он вновь открыл глаза, сияния больше не было, а на том самом месте сидела на корточках молодая девушка в необычном для долинной селянки одеянии - темно-зеленом дорожном платье какого-то нездешнего покроя со складчатой юбкой, прихваченном на талии кожаным поясом, и умывала лицо водой из ручья. Бросилось ему в глаза и другое: длинная коса цвета толщиной в его запястье, которая вилась по ее спине невиданной темно-коричневой змеей, а голову охватывал легкий серебряный обруч с огромным сапфиром посредине лба. Последнее он увидал, когда девушка, заслышав шорох позади себя, внезапно обернулась.
- С рассветом тебя, почтенный старец, - не растерявшись, промолвила она, и встала с земли. - И рада тому, что ты еще в добром здравии. Страж леса поморщился, услыхав это непривычное для него приветствие, однако тоже не растерялся. - И тебя с рассветом, милостивая госпожа, - ответил он и почтительно коснулся правой рукой середины своего лба - по обычаю своих предков. - Видать, ты из города и, наверное, из знатного рода? Что же тебя занесло в такую глушь? - Я не госпожа,- возразила девушка. - И я вижу, что ты не узнаешь меня. А я тебя узнала - ты ведь Седой Лунь, страж леса, не так ли?
- Так, так... А вот тебя, милая девушка, я и впрямь не узнаю. Хотя смутно ты напоминаешь мне одну девочку, которую я однажды здесь видел. Она приехала сюда на белой крапчатой кобылице и привела еще сюда такого здоровущего пса... И потом встретилась здесь с одним человеком, о котором я никому не должен рассказывать. - Ага... - девушка улыбнулась, обнажив ровные и белые, как жемчуг, зубы. - Стрекоза, Лиходей и человек, о котором ты не должен никому рассказывать... Я и есть та девочка, о которой ты говоришь, Эйра эн Кассидар.
- Эй... Эйра эн Кассидар... - промямлил старик, топчась на одном месте и уткнув взгляд себе под ноги. - А я даже и не знал, что она была Эйра Эн Кассидар... то есть ты... о Небесные Боги, я не видел тебя в этих краях уже больше восьми лет! Где пропадала-то? - Это неважно, старик. Теперь важно лишь то, зачем я сюда пришла. Проведи меня в свой дом, и я все расскажу тебе. - Вот как?..
Несколько минут старый Лунь топтался на месте в нерешительности, не зная, как ему поступить и что ответить, но отказать этой незваной гостье и прогнать ее прочь он не мог: сияние, исходившее от нее в те моменты, когда он пребывал в молитвенном экстазе, первым делом внушило ему мысль, что перед ним - спустившееся с Небес Божество Света. Потом, увидав вместо него обычную земную девушку, пусть даже такую красивую, он решил, что, должно быть, ошибся и ему померещилось, однако однажды возникшая мысль все же не уходила и время от времени ему казалось, что от девушки все так же исходит неземное сияние. А значит, она могла оказаться, самое меньшее, жрицей Божественного Света, а это значило, что огорчать и обижать ее было нельзя.
- Ну что ж, - сказал он после продолжительного молчания. - Пойдем уж, коль напросилась, только не обессудь - такой уж у меня дом. Если ты волшебница и можешь его починить, тогда почини.
Он подвел ее к шатким деревянным ступенькам и отворил дверь своего жилища. Внутри и впрямь было убого, темно и сыро, вдобавок почти половину избушки занимала наполовину развалившаяся глиняная печь с покосившимся дымоходом, местами в стенах и на потолке просвечивали щели...
- Я не волшебница, увы, - ответила со вздохом Вианна, проведя рукой по осклизлому дверному косяку. - Но я могу помочь тебе выстроить новую избушку, пойду позову мужиков из селения и заплачу им - они и выстроят. - Э-э, нет, - запротестовал Лунь. - Эту халупу строил я сам, а теперь я стар и она стара, и если я умру, то и она пусть умрет вслед за мной. Не желанно мне, чтобы после моей смерти кто-то занимал мой дом.
Он отпил воды из большой глиняной кружки и со стуком поставил ее на старый дощатый стол, стоявший около отворенного окна, после чего уселся на просевшую лежанку и стал, кряхтя, снимать со своих ног сапоги. - Так тебе нежеланно, а после тебя народ пошлет сюда другого лесничего, - возразила ему Вианна. - Эк ты, какая строптивая, - засмеялся старик. - Вот новый лесничий себе новую избу и поставит, а свою я снести не позволю, пока жив. - Тогда позволь мне тут прибрать или хотя бы принести с собой что-нибудь из деревни. Я ведь у тебя тут побуду, до тех пор, пока не придет время...
Старик от удивления даже перестал снимать сапог с нездоровой и потому прихрамывающей левой ноги. - Время для чего? - Сейчас тебе все расскажу, только слушай внимательно и до конца.
И она поведала старому лесничему всю свою историю, начиная со встречи с Бродягой почти девять лет тому назад и заканчивая своим приездом в Таннор на ветроплане с Мастером Гигулой. Особое внимание в своем рассказе Вианна уделила тому, что из себя представлял Темный дух, которого она должна была победить во имя спасения своего рода, и для чего этот дух поклялся уничтожить всех потомков своего воспитанника Кассидара.
- Твоя история очень занятна и удивительна, - сказал лесничий, когда она, наконец, закончила свой длинный рассказ. - И я скажу, что ты очень смелая девочка, если на это решилась. Я знаю этого духа и сам был свидетелем его деяний. Но я скажу так: Туран-дем - не порождение Тьмы, а один из тех духов, которых вы называете дэвами или ангелами, что отреклись от Небес, покинули Божественный мир Света и канули в Тьму, чтобы что-то узнать, чему-то научиться и посмотреть, что будет, если он станет жить не так, как живут духи в мире Добра, Любви и Света. Таких духов множество, а Туран-дем - один из тех, кого однажды вызвал в наш мир один колдун, с тех пор он застрял между нашим миром и Той Стороной и блуждает там, ища выхода. Оттого он бывает так страшно зол.
- Нечто подобное говорил мне и мой Учитель. Но еще он однажды сказал мне, что отдушиной ему служило то, что он старался быть кому-нибудь полезным, например колдунам, или же будучи покровителем нашего рода. - Да, но, как ты поняла, этим он не находил пути обратно в Мир Добра и Света. Для этого ему следовало бы намеренно этого захотеть. Но он боится Небесного Света как огня, так как он потерял сам себя и то, что он собой представляет здесь - не есть истинный он. И твоя задача - вернуть его к этому.
- Да, я знаю это. И я готова, давно уже готова выполнить свое предназначение. Меня радует то, что ты все знаешь, старик. - Старый Асхард не профан, - рассмеялся лесничий и налил себе браги из стоявшего под столом бочонка. - Постой... Асхард - это твое настоящее имя? - Никто не знает, как меня зовут на самом деле, и этого я никогда никому не скажу. Асхард Волопас - это было мое имя для людей, обычно его люди и считают настоящим. Ты же умная и знаешь даарские обычаи. - Знаю... прости меня, если говорю невпопад. Но я вижу сама, что ты мудрый старик и много видел. Поэтому, если хочешь, помоги мне.
- Конечно, я тебе помогу, - ответил Лунь, отхлебнув еще браги и крякнув от удовольствия. Но только пусть ничто не отвлечет тебя от твоей цели, а иначе ты пропала. Остерегайся своего родного брата Анокса, временами он бывает одержим всякой нечистой силой и имеет связь с самим Туран-демом, который может выставить его на поле боя вместо себя. Опасайся убить его вместо демона. - Я принимаю твои наставления, старик. Но я вижу и чувствую, что ты сам однажды кого-то убил.
- О да... я убил свою вторую жену, она была недоброй колдуньей. Но она давно уже была не самой собой, а кровожадным упырем, и потому я проткнул ее осиновым колом. Но твой брат до этого еще не дошел, и поэтому у тебя есть время его спасти. Ты меня понимаешь? - Понимаю, почтенный Асхард. - Не нужно называть меня так. Это имя умерло вместе с тем человеком, который его носил. Когда мне исполнилось пятьсот лет и я перебрался в эти леса, я перестал быть Асхардом, с тех пор все зовут меня Седой Лунь. Вот и ты, детка, так меня зови. - Будь по-твоему, старик.
Он поднялся со своей лежанки, подошел ближе к гостье и принялся внимательно ее рассматривать, словно что-то выискивая в ней глазами. "А хороша, однако, - подумалось ему. - Был бы я сейчас при семье и роде, то наверняка бы сосватал такую кралю за кого-нибудь из своих холостых потомков. Вот жаль только, что не невинная она дева более, кому-то уже успела добровольно себя подарить". Вот только кому и когда, было известно лишь ей самой да Провидению, которое обо всем докладывало старому пройдохе.
Жизнь в ветхом домишке у старого лесника трудно было назвать веселой, сытой и вообще хорошей, однако молодая поселенка, тайно от всех жившая здесь во вторую половину летней поры после того, как в середине второго летнего месяца ей исполнилось двадцать лет и она перебралась сюда из далекого Орри, даже не думала унывать. Она даже не печалилась о том, что ей придется пережить здесь, когда настанет холодная пора - ведь то того времени прозябать здесь ей не придется. Очень скоро, как ей подсказывал Внутренний Божий Глас из недр ее существа, придет ее время, и тогда она сделает свое дело, а после улетит обратно в Меррахонскую Обитель, где, наконец-то, вновь встретится с полюбившимися ей Жрецами Небесного Света и Великого Солнца. Это будут самые прекрасные мгновения в ее жизни, если она вернется с победой и обрадует своего Учителя.
Думая так изо дня в день, молодая дочь Кассидарова рода вычистила и выскоблила чуть ли не до блеска обветшавшую от времени избенку мечтающего о скорой легкой смерти и оттого ничуть не заботившегося о земных удобствах престарелого лесничего. Она взяла на себя не только уборку в доме Седого Луня, но и готовила ему еду, правда, чаще разводила для этого костер около дома, поскольку попытки растопить печь каждый раз оканчивались для нее дымной "баней". Но и это было еще не все. Раздобыв завалявшиеся в углу под лежанкой молоток и прочие инструменты, она тайком от старика, пока тот прогуливался по лесу, усмиряя духов и давая нагоняи нерадивым грибникам, бортникам и разжигателям костров, пыталась забивать щели досками, которые не ленилась притаскивать с берега реки поодаль от деревни, хотя бегать за ними приходилось довольно далеко. Потом ей пришло на ум перед этим еще и затыкать их мхом, что очень ей понравилось. Она даже принялась потихоньку складывать осыпавшиеся печные кубы из обожженной глины так, как они, по ее представлениям, изначально были сложены, намазывая их свежей глиной. И даже время от времени взбивала слежавшуюся перину.
- Ай да девка, ай да умница! - подивился однажды хозяин, внезапно вернувшись с прогулки и застав Вианну за работой. - Хозяйственная, нипочем старика в беде не оставит. Главный Жрец, поди, хозяйничать научил? - На Меррахоне все хозяйничают, оттого тамошняя Обитель и процветает, - не теряясь, ответила ему девушка.
"Взял бы тебя к себе внучкой или правнучкой, да не могу, сердце чует, что ты сюда ненадолго пришла, у тебя есть и род, и Меррахон, а я, как и прежде, никому не нужным бобылем останусь". Словно прочитав его мысли, молодая хозяюшка улыбнулась и взглянула на него добрым взглядом - ничего, мол, все обойдется, будет и на твоем поле весна.
Так проходили дни один за другим и недели одна за другой, и все это время пребывание молодой Жрицы в окрестностях Таннора оставалось тайным и никем замеченным, пока однажды ее не потянуло снова подойти ближе к родному селению. Вианне снова понадобились никому, кроме нее, не нужные деревянные доски и брусья, чтобы дальше делать доброе дело старому деду, который сам давно уж не мог заниматься ремонтом собственной лачуги, в особенности крыши, которая местами просела, и через нее во время дождей внутрь лилась вода. Дождавшись ясной погоды, отважная девушка накинула плащ, так как снаружи было все еще сыро, и отправилась в путь за драгоценным хламом.
На этот раз она решила поискать доски поближе к деревне, так как те, которые она собирала до этого на берегу, уже были все ею собраны и прибиты на положенные места в стариковом доме - из последних она смастерила ему новое крыльцо, которое не скрипело, не пригибалось и не грозило вот-вот рухнуть, когда по нему поднимаешься или спускаешься. Подходя лесом к следующей куче, которая лежала неподалеку от того места, где начиналась обширная болотистая низина, она как бы случайно остановилась около большого шалаша из толстых ветвей, перевязанных веревками. Рядом с ним все еще виднелись остатки костра, разведенного в начале осени два года тому назад.
Вспомнив до мельчайших подробностей все, что произошло тогда на этом месте между нею и ее другом детства по имени Урия, она горестно вздохнула, подумав о том, что, возможно, не увидит его больше, если ее жизнь здесь так и останется тайной для всех. Это будет, наверное, невосполнимой потерей, если она однажды не решит все-таки вернуться в Таннор и стать женой младшего сына отца Амрида.
Подумав так, Вианна присела на корточки, провела руками по наполовину заросшим травой остаткам старого кострища с торчащим над ним еще совсем целым держаком из осинового ствола, укрепленным на двух подставках, затем вновь поднялась и побрела дальше к деревне, думая уже не о злосчастных досках, а совсем о другом. Выйдя к берегу реки к нужному месту дальше, чем они лежали, она устремила ясный взор на широкую стремнину реки, затем на ярко-голубое небо, распрямилась, как приречная ива, раскинула руки и вдохнула полной грудью свежий, пахнущий душистыми травами воздух.
- Как хорошо все-таки здесь, в родном крае, - сказала она самой себе, вдохнула воздуха еще и вдруг ноги сами понесли ее в пляс. Она кружилась и кружилась на месте то в одну, то в другую сторону, напевая что-то о солнце, о лете и о ветре, что приносит счастье и уносит прочь все невзгоды. Потом, устав кружиться, как волчок, упала, раскинув руки, на траву, и лежала так на берегу добрую четверть хроны, глядя, как кружится небо, солнце, местность вокруг нее и она сама вместе с землей, небом и солнцем.
Наконец, кружение мира остановилось, успокоилось, и тогда Вианна ощутила, что на нее, лежащую в густой траве, опустилась чья-то тень, падавшая от солнца. Ощутив не то тревогу, не то радость, она перевернулась на живот и подняла голову вверх, чтобы увидеть того, кто осмелился в такой час за ней подглядывать - и увидела своего давнего друга, а с некоторых пор уже и более чем друга.
- Неплохо веселишься, - пробормотал Урия, уцепившись руками за ее пальцы и поднимая ее с земли. - Давно ли ты здесь, Дитя Зари?
Вианна закатила глаза от внезапно нахлынувшей радости, что, наконец-то, одно из ее самых заветных желаний уже свершилось, и подалась ему навстречу, в его объятия. - Давно, ненаглядный мой. И как же я мечтала тебя увидеть - ты даже не представляешь... - Ну как же мне это представить? И ты не можешь представить, как я по тебе скучал. Пойдем же скорее, скажем, что ты вернулась, и тогда будем приглашать твоих родичей и готовить свадьбу.
Он говорил это, не переставая со всем жаром, который в нем был, сжимать ее в своих объятиях и осыпать поцелуями. Вианна же, к его удивлению, лишь вначале стала отвечать его тем же, а потом постепенно высвободилась и вытянула руки вперед, не позволяя Урии вновь ее сграбастать.
- Погоди... я тебе сейчас... все объясню. Только выслушай меня, очень тебя прошу. - Ну хорошо, милая, говори. И она рассказала Урии все начиная с того, как она в одиночку приехала сюда из Орри и как все это время тайно от всех живет в избушке старого Луня, ухаживая за ним и за его домом и готовясь к тому, что должно произойти. Как ей подсказывает ее сердце, очень скоро. - Этот час уже близок, и потому пока мы должны забыть обо всем остальном. Вернее, не забыть, а отложить до тех пор, пока не будет выполнено мое предназначение - я должна избавить свой род от проклятия. Это очень серьезно, очень важно, поэтому... Но я так бы хотела сыграть нашу свадьбу как можно скорее...
Она вдруг осеклась, взглянув в глаза своему возлюбленному, и залилась слезами. - Ну почему, почему мне так тяжело решиться? Почему нельзя все сделать вовремя и зачем все происходит так скоро? Урия вздохнул, зажмурился и вновь крепко прижал к себе девушку, на сей раз утешая ее. - Все будет хорошо, Вианна. Успокойся. Все будет хорошо и вовремя. Не плачь.
Так они договорились встречаться на берегу каждый день. За это время Вианная посвятила Урию в свой давно продуманный план, но при этом попросила его не вмешиваться, наблюдать и ждать, пока не понадобится его помощь. А потом она привела его, нагрузив деревянной дранкой и сама взяв другую охапку, к домику Седого Луня. Старичок восседал на новом крылечке, с довольным видом жуя какой-то сладкий корень, и, прищурив один глаз, другим смотрел в небо, слушая одновременно пение птиц, потом наоборот.
- Эхе-е-е, - протянул он, увидев подошедших к избушке парня с девушкой. - А я думал, куда наша мастерица запропастилась, а она за кровлями ходила, да еще и жениха с собой привела! Ай да девица! - Он хочет нам помогать, - ответила Вианна, сваливая доски в кучу слева до избушки. - Ты ведь не будешь против, старик? - Конечно, нет! Я всегда рад, когда молодежь такая находится, стариков в беде не оставляет. - Я даже поправляться начал от твоего варева, пока один тут был, сам еды приготовил.
Он указал на котелок, полный ароматной похлебки из кореньев с листьями каких-то трав, сдобренной конопляным маслом. - Тебе бы, старик, дичи настрелять, - сказал ему Урия. - А то понятно, отчего ты такой тщедушный - одной травой питаешься.
Лесник засмеялся. - Эх вы, молодежь... Знал бы ты, что Седой Лунь уже сотни лет питается одной, как ты говоришь, травой, а все носится по лесу как козел и все никак помереть не может. Мне ведь уже вторая тысяча лет пошла... Урия округлил глаза от удивления. - Ну и ну, почтенный страж леса! А я слышал от наших людей, что звери и птицы тебя за своего принимают, теперь понял, почему. Но, поверь, большинство лесных жителей вовсе не травой кормятся. - На то они и лесные жители, - ответил Лунь, почесывая за ухом. - А я лесной житель иного рода, негоже мне лесных тварей губить. А вы присаживайтесь на бревнышко, я вас своей похлебкой угощу.
Он скрылся в избушке, вынес оттуда пару глиняных мисок и черпало, налил похлебки и раздал своим гостям, выдав им самодельные деревянные ложки - лаканки, а сам принялся хлебать черпалом прямо из котелка. К этому кушанью прилагались также лепешки, испеченные Вианной из запасов, купленных хозяином намедни в деревне и хранившихся у него в закромах. Точнее, в запасах у него была прошлогодняя мука, а свежее молоко и куропаточьи яйца Вианна принесла ему сама, перед этим попросив Урию купить все это на таннорском базаре. - Благодарю за сытную и вкусную еду, хозяин, - поклонился ему Урия, отдавая миску. Он не кривил душой: похлебка действительно оказалась вкусной и сытной - причиной тому было конопляное масло, которое насыщало не хуже, чем добрый кусок воловьего мяса, рыбы или дичи. Это Урия, приученный отцом и материю к многодневным постам перед великими праздниками, прекрасно знал, однако все же удивлялся тому, как некоторые люди могут не есть мяса годами и даже столетиями, как Седой Лунь.
- Интересно, а что находится там, дальше? - спросила однажды Вианна, когда они вместе с Урией прогуливались по лесу в окрестностях Черного Озера, что располагалось совсем недалеко от избушки. - Кладбище. Разве не помнишь? - Помню. Но оно находится южнее озера, а я спрашиваю о том, что находится с другой стороны, вон там? Она показала рукой на северо-запад. - Не ведаю, - повел плечами Урия. - Я там никогда не был. - И я не была. И потому мне так интересно, что же может быть там, на той стороне. Сходить бы и посмотреть. - Да что там смотреть? - заартачился Урия. - Поди, такой же лес, как и везде, все дальше и выше в горы. Хотя, если идти долго, наверное, можно дойти до самого Гилленвара, вернее, до того, что от него осталось. - Гилленвар, как я знаю, находится к северу от этого озера, а я показала на северо-запад. Что-то тянет меня сейчас туда, может правда, сходим и посмотрим? Урия покачал головой и потоптался на месте в точности так же, как это любил делать лесной сторож. - Старик нас за это убьет. Ты ведь сама говорила, что весь этот лес находится под его надзором, а дальше он и сам не ходит. - Ей-богу, Урия, ты как маленький, - осердилась на него Вианна. - Если не хочешь идти со мной, оставайся тут или иди в деревню, а я пойду одна и все разузнаю. - Нет! - он подскочил к ней сзади. - Я не могу позволить себе отпустить тебя в такую глушь одну и потом за тебя тревожиться, как бы чего не случилось. Считай, что уговорила меня, пойдем вместе.
И так, наспех сговорившись, они выбрали себе по посоху из поваленных стволов совсем молодых осин, коих тут было превеликое множество, и отправились в путь, надеясь вернуться к озеру до захода солнца.
Пробираться через густой лес, где, казалось, доселе не ступала нога человека, было довольно тяжело, однако вскоре они наткнулись на неизвестно кем проторенную тропку, что начиналась, как подумалось обоим, от кладбища и вилась змеей мимо земляных бугров и невесть кем вырытых ям, больших деревьев, бурелома и густых кустарников. Здесь было, как заметили Вианна и ее спутник, еще больше поваленных осин и изредка других деревьев, местами были выворочены кусты.
- Вот бы мне знать, кто здесь ходил и все ломал, - ворчал себе под нос Урия. - Может быть, медведи?
Постепенно тропа, петляя, местами прерываясь и пересекаясь резвыми ручейками, вывела их к опушке, на которой оказалась старая-престарая, невесть кем и когда выстроенная лачуга. Она была чуть поменьше, чем избушка лесничего, но, несмотря на свою древность и ветхость, выглядела все же немного получше. - Эй, смотри-ка, - почти обрадовавшись, прошептал Урия. - Человеческое жилище посреди глухого леса! - Тихо!
Что-то явственно подсказывало Вианне, что жилище это было отнюдь не совсем человеческим и что соваться туда вот так, по простоте душевной, было очень опасно. Об этом она и поведала своему возлюбленному совсем тихо, на ушко. - Тогда идем отсюда, - почти приказал ей Урия и потянул за руку обратно на тропу. - Теперь я знаю, куда уходят колдуны и ведьмы, покидая деревню, и где они прячутся. Здесь же наверняка обитает и сам Волк...
- Погоди, погоди, Урия! Я только присмотрюсь, просто загляну в окошко. Я чувствую, что мне нужно это сделать. Я должна как бы бросить вызов. Она вырвалась и побежала к избушке, затем осторожно прошла вдоль стен и наглухо заколоченного окошка и вернулась обратно. - Я ничего не видела, но там точно кто-то есть, - с дрожью в голосе и вне себя от волнения, прошептала Вианна. - Если не человек, то духи. Пойдем скорее отсюда. - Пойдем.
Они вышли на тропу и вознамерились поскорее уйти с этого нехорошего места, но то, что произошло вслед за этим, заставило их замереть на месте и обернуться: сзади послышался ум и протяжный скрип отворяемой двери, и вслед за этим раздался жуткий, мало похожий на речь человека голос: - Что же вы уходите так быстро? Может, заглянете в мой дом и развеете мое одиночество? Казалось, этот голос был слышен всему лесу и вместе с ним по чаще прогулялся ветер, поломав еще несколько кустов, хрупких осин и вершин вековых сосен, елей и кедров. Говорившим же было странного вида существо, похожее на человека и закутанное с ног до головы в развевающуюся по ветру черную накидку. Более всего оно напоминало собой женщину, но какую!
Молодые люди стремглав юркнули за ближайшие кусты. - Ты видела ее? Видела? - спрашивал Урия, с трудом переводя дух и стискивая плечо Вианны, которую начинала колотить крупная дрожь. - Ви... видела. И что... что ты хочешь сказать? - Это Айнира. Та знахарка, у которой жила твоя бабушка, пока ее не убил... не стану повторять кто. Теперь она живет вон там! - Мне... мне все равно, как это теперь выглядит. Это не Айнира. - А кто же тогда? - Туран-Волк в теле Айниры, вот это кто! Бежим, вот-вот Орел с Меррахона должен принести мне Алмазный Клинок! - Что это значит? - непонимающе спросил Урия. - А то и значит. Время пришло!
Кажись, на этот раз сын таннорского жреца все понял. Мгновенно вскочив с места и таща за собой девушку, он едва ли не вприпрыжку понесся вниз по склону по предательски извивающейся среди непроходимой чащи тропке. Они бежали и бежали к Черному Озеру, а вслед им несся не то ветер, не то дьявольский смех вперемешку с проклятиями и ругательствами. - Не оглядывайся! - крикнула ему Вианна, едва Урия, уловив этот звук, собирался было повернуться и, как было в его мыслях, достойно ответить.
Тот внял ее совету, и дальше все было без приключений. Добежав до домика лесничего, они не стали задерживаться там, а направились прямиком к лугу, что раскинулся поодаль от лесной чащобы, откуда прекрасно было видно небо и горы на множество логов вокруг. - Вот здесь мы будем ждать Мельхиора, - сообщила Вианна. - Чует мое сердце, что вот-вот он будет здесь. Смотри в небо.
Прошло почти полхроны, но Мельхиор все не появлялся. Наконец, в небе на северо-востоке появилась одинокая точка. Она кружила над окрестностями, приближаясь к Долине, все росла, росла - и вот, наконец, стала приобретать очертания большой птицы, распахнувшей крылья. Вианна и Урия заворожено смотрели на приближающегося к ним орла-исполина, коих можно было увидеть только на Священном Острове.
Наконец, орел приземлился на землю в десяти сехтах от них, и тогда они, не испытывая ни тени сомнения и страха, подошли ближе. - Приветствую тебя, о Мельхиор, владыка скал священного Меррахона, - обратилась к орлу его давняя знакомая.
Огромная птица слегка наклонила голову набок, пристально вглядываясь в глаза девушке, потом произвела негромкий звук и отступила назад, открыв им и оставив на земле то, что принесла с собой в могучих когтях: это был Алмазный Клинок. Вианна почтительно поклонилась, распустила роскошные волосы, надела на голову серебряный обруч с сапфиром, произнесла воздала словесную дань Небесам, Солнцу, Матери-Земле и Отцу-Создателю, и только после этого посмела притронуться к священной реликвии, вынуть меч из ножен и приложить его плоской стороной лезвия к темени. Урия наблюдал за всем этим, стоя поодаль, не смея вмешиваться и почти не дыша. Когда же Вианна, спрятав клинок обратно в ножны, повесила его на пояс и убрала под подол платья, затем отблагодарила мельхиора, отца Анока и Богов за принесенный Дар, обратилась к нему, он несколько мгновений стоял в нерешительности, не зная, что и сказать.
- Это я, Урия... Почему ты так смотришь? - Теперь ты не совсем такая, как была раньше, - ответил он, поборов робость и подойдя к ней ближе. - Я видел свет, исходящий от тебя. Много света. И я подумал, что ты - Богиня... - Брось, Урия! - засмеялась Вианна. - Я такой же человек, как и ты, но мне вручено оружие Богов, чтобы победить им зло. Теперь я пойду в чащу одна. - Одна?.. Лицо Урии стало хмурым. - Да, одна. Но почему ты спрашиваешь? - Уже темнеет, Вианна. Я боюсь за тебя, и потому нипочем не отпустил бы тебя туда одну. Я видел, что там было. Мы оба это видели. И потом... ведь ты хотела, чтобя я при случае помог тебе. - Да, но... Я не все учла тогда. И тогда у меня не было с собой Алмазного Клинка. А теперь он со мной, и я ничего не боюсь. Со мной благословение Богов, священное присутствие Наставника и Хранителя, которые сейчас со мной. Поэтому иди, я должна выполнить свою миссию в одиночку. Не тревожься за меня, мы встретимся, когда битва окончится.
Он провел рукой по мягким шелковистым волосам и нежной коже Вианны, потом нежно обнял ее и прижал к себе. - Моя милая, дорогая, возлюбленная маленькая Эй... то есть Вианна! Даже если мы больше никогда с тобой не увидимся, я буду всегда помнить и любить тебя, нисмотря ни на что. Возможно, я не смогу больше быть ни с кем, стану отшельником и буду вызывать твой образ, чтобы побыть с тобой хотя бы в своих мечтах, снах и мыслях. Я никогда, никогда тебя не забуду! А если мы все-таки встретимся, то знай - я встречу тебя и буду с тобой так же как сейчас и два года тому назад и, если ты захочешь, буду с тобой навсегда. Верь мне, Вианна! - Я верю тебе. И я тоже люблю тебя, Урия, люблю не меньше, чем ты любишь меня. Но мне пора... - Подожди. Вот... прими это от меня.
Он порылся в своей обширной поясной сумке, достал оттуда и вручил девушке самодельный ручной лук с блестящей в лучах заходящего солнца тетивой и колчан с недлинными и тонкими, но прочными стрелами, выструганными из дерева тамалин, с алыми наконечниками, острыми, как лезвие бритвы, и разноцветным оперением. - Вот... этот лук сделал я сам, специально для тебя. Он защитит тебя там, где нет надобности применять оружие Богов. Но это еще не все.
Вслед за луком и колчаном он вынул из сумки великолепное, сверкающее в солнечных лучах ожерелье из настоящих рубинов - точь-в-точь такое же, какое когда-то носила Фиона, и надел его на шею Вианны, для чего той пришлось повозиться немного со своими волосами. - Носи его, когда пожелаешь, и не забывай меня. - Благодарю тебя. Я не забуду и буду всегда любить тебя.
Она коснулась кончиками пальцев вспотевшего лба Урии, а после сложила ладони и пальцы на его голове так, как это было принято у влюбленных. То же самое сделал и Урия. Прощались они долго и не заметили, что солнце начало скрываться за горизонтом на западе и стало темнее. Наконец, словно что-то изнутри и снаружи позвало молодую Жрицу, словно в ее сознании внезапно возник и прогремел гром. - Пора!
Действительно, теперь точно было пора. Вианна слегка побледнела, оглянувшись на лес, который был от нее сейчас примерно в половине лога: оттуда доносился подозрительный треск, валил густой дым и временами вылетали языки пламени. Кто мог в их отсутствие поджечь лес - выживший из ума старик нечистая сила или еще какой злодей - было делом темным и неясным, но понятно было лишь одно: надо что-то делать, и как можно скорее.
- Беги, - велела она Урии. - Беги в селение и позови народ. - А ты что будешь делать? - Попытаюсь спасти старика. Не мешкай, чем скорее ты их позовешь людей, тем лучше.
На этот раз Урия не возражал и стремглав побежал в Таннор. Еще не достигнув селения, он уже кричал во весь голос: "Беда! Пожар!" и барабанил по изгороди каждой усадьбы. Какой-то бородатый мужик, потревоженный дружным собачьим лаем, выглянул в окно, поглядел вокруг и погрозил юноше кулаком.
- Ты чего, дурень, орешь? Какой еще пожар? Нету никакого пожара! Повадились тут бегать под ночь и людей для смеху тревожить, я вот тебе... Урия сглотнул слюну и ответил ему, пока тот не успел еще запереть окно массивным ставнем: - Да не здесь пожар. Лес на Черном Озере горит! - Что? Неужели правда? Э-ге-гей!!!
Некоторое время спустя народ начал высыпать на улицы и запрягать лошадей, другие хватали бадьи для воды и бежали с ними к реке, третьи стучали во дворы и окна, и вскоре уже весь Таннор гудел, как потревоженный улей: - Просыпайтесь, беда! Лес горит, на Черном Озере!!
Как-никак, а это место издавна почиталось таннорскими селянами, и, возможно еще, жителями других, более отдаленных селений и деревень, поскольку там находилось кладбище их предков, да и вообще, с этим лесом было связано множество местных легенд и поверий. И потому лишиться всего этого значило для жителей севера Тендуанской Долины очень много и было для них хуже смерти.
А тем временем Ученица великого Дэвы, жившего на земле человеком и выучившего ее тому, что знали и помнили лишь очень немногие в великой Даарии, стремглав бежала через луг, а затем и через занявшийся пламенем лес к избушке старого лесничего. Все это было в точности так, как однажды привиделось ей в десятилетнем возрасте - тогда, когда они с Урией встретили здесь меррахонского орла, что до этого являлся ей лишь в ее детских снах. И, как и в том видении, Вианне казалось, что она бежит через этот лес бесконечно долго, словно Седой Лунь жил где-то уж очень далеко.
"Неужели мы с Урией убежали так далеко от Звонкого Ручья?" подумала Вианна с досадой и, вытерев со лба выступившие капли пота, помчалась дальше.
Вот, наконец, и Звонкий Ручей. Но то, что увидела Вианна перед собой, взглянув перед собой, повергло ее в ужас: избушка старого Луня полыхала ярым пламенем, а сам хозяин, раскинув руки, метался из стороны в сторону, что-то крича, а неистовый огонь трепал его длинную седую шевелюру, бороду и одежду.
- Кто это сделал? Кто?... - всхлипывая, спрашивала она у самой себя, у окружающего леса, у земли, у Богов...
Неожиданно позади нее послышался шум, треск ломаемых ветвей и зловещее, леденящее душу рычание. Вианна немедля зарядила лук, натянула тетиву и резко обернулась, но никого не увидела, словно неведомый враг прятался от нее в кустах или за стволом какого-нибудь из ближайших к ней деревьев. Поэтому девушка, повинуясь лишь собственному чутью, отбросила прочь бесполезное оружие, хотя оно и было подарено ей любимым, вынула из ножен священный Алмазный Клинок и с замирающим сердцем выставила его вперед с одной-единственной целью - поразить им древнего и страшного врага, грозящего гибелью славному Кассидарову роду.
Но тот, кто вышел вслед за этим из-за ствола раскидистого дуба, крону которого уже лизало ретивое пламя, оказался всего лишь человеком. Это был Анокс, и в своей правой руке он держал зажженный факел. - Рад тебя видеть, сестренка! - с усмешкой произнес он. - Какая встреча! - Уходи, Анокс! - угрожающе надвинулась на него Вианна. - Уходи, не то...
Но тот не двинулся с места и продолжал, нагло размахивая перед собой куском ветки, обмотанной горящей промасленной тканью: - Не то что? Прикончишь меня своей Божественной игрушкой? Ну давай, только, боюсь, твой Учитель тебя за это не похвалит.
- Я все знаю, Анокс... Все знаю. - Что ты знаешь? То, что я поджег лес? Да, я его поджег, и что из того? Это был хороший повод, чтобы встретиться с тобой здесь и за все рассчитаться. - Вот значит как? Рассчитаться? Но взамен меня ты убил лесничего! - Дура! Этот сумасшедший старик все годы только и мечтал, как бы поскорее уйти в иной мир, и наверняка сейчас он искренне этому рад и Боги уже пригласили его на свой пир! Нашла о ком печалиться! Лучше подумай о себе и о своем полоумном Наставнике. Ты была такой хорошей сестрой в детстве, а этот негодяй сделал из тебя чудовище! - Нет, Анокс... нет! Негодяй - это ты. Подумай о себе и о том, кто тебя превратил в чудовище или вот-вот превратит! Все-таки ты мой брат и я намерена спасти тебя... от того, кто сейчас находится позади тебя! - А я себя уже давно не считаю твоим братом. И позади меня никого нет. Кого ты еще там видишь? Кого? А?..
Он обернулся назад и повернулся кругом, показывая ей, что вокруг и впрямь никого. Однако, едва Анокс вернулся в свое прежнее положение, в лесу засвистело, затрещало, подул резкий ветер, и внезапно со всех сторон поднялись и взмыли в небо сполохи огня, распространяя пожар дальше вглубь леса. В то же время в двадцати шагах позади того места, где стоял Анокс, горящий ствол старого ясеня с треском раскололся надвое, озарив весь лес снопом вылетевших искр, и на месте его возникла черная фигура женщины, закутанной в рваный плащ. Ее тело, ставшее за годы пребывания в этом лесу худым и похожим на призрак, словно все восемь с половиной лет Айнира питалась лишь одними кореньями да травой, прямо на глазах начало таять, распадаться и обугливаться, рассыпаясь черным пеплом, а вместо него вырастала казавшаяся бесформенной зловещая черная фигура с горящими злобой и ненавистью глазами.
Это было похлеще и посерьезней того, что она видела, пытаясь представить себе образ Турана-Волка в полукруглой комнате у отца Анока. Вианна едва совладала с собой, стиснула крепче Алмазный Клинок и некоторое время, тяжело дыша, собиралась с силами. Она призывала сейчас всех Богов Света, которых знала, Богов Великого Солнца, Неба, Великую Мать и всех своих высших небесных покровителей, и, кроме того, свою собственную Суть, прося заполонить ее всю и явить Себя в этой жестокой, и, как ей казалось, неравной схватке. Но в это самое время Анокс, подбежав ближе к своему "покровителю", встал между ним и своей сестрой, расставил в стороны руки и заорал на весь лес: - Нет! Нет!! Не смей его трогать! Убери меч! Ты слышишь?! Не сме-е-ей!!! Ему вторило доносившееся сзади поддакивание и замогильный смех, похожий наполовину на звериный рык. - Прислушайся к тому, что он говорит, - проскрежетало существо. - И ты поймешь, что Анокс прав. Смерть придет тому, кто предал меня, покровителя и прародителя своего рода, смерть ему и его душе!
Но было уже поздно. Словно огненный смерч, взвилась бесстрашная молодая Жрица - Аноксу показалось, что ее и впрямь охватило яркое пламя, совсем иное, чем то, что пожирало окружающий лес. Оно не столько жгло, сколько светило и озаряло все вокруг - настолько ярко, что у Анокса заслезились глаза. Он все еще продолжал стоять на месте, заслоняя собой Туран-дема и готовясь умереть вместо него, но Вианна, рванувшись с криком вперед, левой рукой оттолкнула его в сторону, а правой со всего размаху вонзила сияющее лезвие прямо в сердце того, кто считал себя заклятым врагом Кассидарова рода и долгое время вынашивал черные планы, как бы этот род истребить и как преодолеть Защиту, поставленную на него Высшими Силами Добра и Света. Ради этой цели Туран-Волк решил использовать одного из самых слабых духом членов рода - Анокса, однако Добро оказалось сильнее.
То, что произошло после того, когда Вианна, собрав воедино все силы Божественных Света, Добра и Любви, пронзила Туран-дема священным оружием, поразило ее до глубины души. Свет, исходивший из недр ее души, соединился, как уже было во время тренировок с этим самым оружием, с Внутренним Сиянием Алмазного Клинка, усилился, разросся, вырвался наружу и словно поглотил ту темную массу, что представляла собой сущность тиранившего их род бывшего покровителя. И тут же оказалось, что и отец Анок, и Седой Лунь были правы: Тьма не была истинной Сутью Турана-Волка или, как его называли в Кассидаровом роду, Туран-дема. Свет поглотил, растворил в Себе и сжег темную субстанцию, но на этом Туран-дем не прекратил свое существование: вместо бесформенного сгустка тьмы, который мог принять облик кого угодно и даже вобрать в себя тело живого человека либо войти в него, обратив его со временем в такую же безликую, липкую и страшную тьму, осталось нечто, напоминающее легкое дуновение ветерка или призрачную, слабо светящуюся фигуру. Вианна продолжала держать меч погруженным в эту фигуру, наполняя ее Высшим Светом, потом, некоторое время спустя, вынула погасший клинок и отпустила Истинную Сущность Туран-дема, его Дух на свободу. Яркая вспышка последний раз озарила пылающий ночной лес и исчезла, словно растворившись в воздухе.
...Несколько сотен таннорских мужчин и женщин, а также кое-кто из соседних селений, получившие скору весть о пожаре, во всю прыть бежали и неслись на запряженных лошадях к Черному Озеру. Груженные бочками с водой телеги скрипели и трещали, когда мужчины во весь опор гнали запряженных в них коней, собак или волов, однако в скором времени народ, возглавляемый младшим сыном таннорского священника, начал подбираться к горящему лесу и гасить огонь всеми способами, какие были им известны. Некоторые притащили с собой тяжелые подъемники, с которых выстреливали особые емкости с водой в самый разгар огня, как катапульты, другие приспособились брызгать водой во все стороны особого рода приспособлениями, напоминающими по форме большие грибы с множеством дырок и закрепленные на концах длинных гибких труб. Остальные успевали черпать воду из ручья или же из озера и доставлять ее гасителям огня, или же гасили его тут же сами.
Пока велась вся эта шумная и дружная работа, Урия прошелся по тому месту около Звонкого Ручья, где еще недавно стоял домик лесничего, и наткнулся на его наполовину сгоревшее, обугленное тело. Внезапно кровь ударила ему в голову и он принялся рыскать по лесу с зажженным ручным фонарем в поисках еще одного человека - девушки, что была так ему дорога. Вскоре он нашел ее под обуглившимся и треснувшим наполовину стволом ясеня. Она была недвижна, с запачканным пеплом и сажей лицом и одеждой и обгоревшими, некогда прекрасными длинными волосами. А подле нее лежал заветный Алмазный Клинок с обнаженным и потухшим лезвием, который она, видимо, не успела вернуть в ножны.
- Вианна... Вианна, ты жива? Ты слышишь меня? Очнись!
Он тряс девушку и брызгал в ее лицо водой из ручья, пока она, наконец, не открыла прекрасные глаза и не вдохнула полную грудь свежего воздуха. - Урия... что случилось? Почему такой шум вокруг? - Я привел людей из Таннора и еще нескольких окрестных деревень, они гасят огонь. Ты можешь идти? - Я не ведаю... я слишком слаба. И... там...
Она указала дрожащей рукой куда-то в сторону от себя. Оставив ее и ринувшись туда, Урия нашел и вытащил оттуда еще одного человека, который лежал под деревом без чувств. Это был Анокс и, как оказалось, он был жив, но потерял сознание.
- Ну и дела! - подивился сын священника. - Старый лесник погиб, а эти двое... Что тут случилось без меня еще? Туран-дем одержал верх? - Нет, с трудом ворочая языком и разлепляя запекшиеся губы, произнесла Вианна. - Мы победили. - Так значит, это правда! Ты действительно смогла сделать это, Вианна! Он растроганно прижал ее к себе и расцеловал, потом обернулся и покосился на ее брата, лежавшего на сгоревшей траве. - А он... твой брат... Он-то откуда здесь взялся? - Я потом тебе все расскажу. А пока отвезите нас обоих к лекарю, нам нужна помощь. Пожалуйста... - Сейчас, сейчас, Вианна! Все будет хорошо, не беспокойтесь. Он поднял ее на руки и понес к одной из освободившихся телег с запряженной двойкой лошадей, намереваясь вернуться после этого в лес и забрать оттуда Анокса.
___________________________________
- Я понял все, почтенный Герион. Но он сейчас в своей опочивальне, можешь подождать хотя бы четверть хроны? - Нет, не могу, у меня очень важное и срочное послание от государя Аммоса. Поэтому позови его немедленно.
Стрилеон, вздохнув, расчесал пальцами бороду, окинул взглядом все пространство полукруглой комнаты, где обычно собирался Совет Тринадцати и проходили еще некоторые важные мероприятия, потом уставился вновь на низенького старика в темно-синей хламиде и тяжело вздохнул. Потом, пожав плечами, подошел к тому месту стены, где красовался автопортрет отца Анока в ранней молодости, и громко постучал.
- Эй, кто еще там в такое время? - раздался за стеной приглушенный голос главного хозяина Обители. - Мудрец Герион. Никак не могу втолковать ему, что уже глубокая ночь, все спят и пусть он подождет до утра. Нет, говорит, у меня срочное сообщение от государя Аммоса... - Ну если срочное, пусть войдет ко мне прямо сюда.
Немного погодя раздался щелчок и участок стены, на котором висел портрет, подался наружу и раскрылся, оказавшись двумя створками замаскированной двери. - Входи, мудрец, - пригласил Второй Ученик почетного гостя. - О нет, почтенный Стрилеон, я не могу заходить в спальню Верховного Владыки Даарии уличной одежде и обуви. Лучше пускай он сам сюда выйдет.
Второй Ученик досадливо поморщился и передал своему Учителю пожелание Гериона. Тот что-то пробурчал себе под нос, накинул поверх ночной сорочки темную накидку-плащ и вышел, даже не успев причесать растрепанные волосы и протереть заспанные глаза. - Что нужно, Герион? - обратился он к гостю, подавив зевок и подавая ему резной пятиногий стул.
Мудрец поклонился, но не сел, а вместо этого вручил Аноку сверток. - Вот. Прочитай это и, если считаешь нужным, подпиши и отдай мне обратно, тогда я уеду и не стану тебя больше беспокоить понапрасну. - Легко тебе говорить - прочитай и подпиши, - усмехнулся тот. - Тут еще и подумать нужно, прежде чем подписывать.
Он сел за стол, отодвинул мешающую ему стопку исписанных листов неразмокающей бумаги и, развернув сверток, принялся читать. Потом, закончив, пристально и долго посмотрел в глаза Гериону. - Сам это сочинил? Или действительно это придумал мой троюродный брат? - Я не смею лгать тебе, когда ты на меня так смотришь, достопочтенный Анок. Грамоту составил я, но я сделал по просьбе Аммоса. Точнее. По его приказу. - Так вот, Герион. - Жрец встал, все так же пристально глядя на мудреца, и стиснул свиток пальцами правой руки. - Кто бы это ни придумал, даже если самый великий мудрец в мире, он -глупец.
- Но почему? Разве наш государь не может получить право немного изменить Основной Непреложный Закон, который ты составил триста с лишним лет назад? Ведь ты тогда был еще совсем молод и после этого кое-что меняли в этом Кодексе, и ты с этим соглашался. - Нет, не так, Герион. Кодекс меняли после того, как я сам видел в нем недостатки и просил кое-что в нем поменять, но я старался делать как лучше, я служил и до сих пор служу даарскому народу. А если вручить Аммосу право распоряжаться Законом как он хочет, он погубит Даарию. Ты это понимаешь? - Понимаю. Но... Государь поклялся оторвать мне голову и насадить на кол, если я не привезу ему эту грамоту, подписанную тобой. Прости меня, о великий Анок... но я не хочу так позорно закончить свою жизнь. - У тебя есть выход, Герион. Ты можешь в любой миг отказаться служить государю-Наместнику и покинуть Авлон. - Да, но... тогда он начнет искать меня по всей Даарии, разошлет своих людей, и они будут искать меня, пока не убьют.
Анок тяжело вздохнул, опустился снова на стул, положил перед собой злополучный кусок бумаги и, как почудилось Гериону, в его глазах блеснули слезы. - Тогда... Тогда у тебя есть последний выход - покинуть Даарию и вернуться к себе на родину, в Элладу. Или еще куда-нибудь податься, например, в Срединные Земли. Там тебя уж точно не станут искать, чтобы убить. А с Аммосом я поговорю сам. С этими словами он вновь поднялся из-за стола, схватил треклятую грамоту и разорвал на куски. - Иди, Герион. Отныне я твой повелитель, и я отпускаю тебя. Больше тебе нужды возвращаться в Авлон - я дам тебе и запасную одежду, и еду, и денег в дорогу. И ночлег мои ученики тебе тоже предоставят, об этом я позабочусь. Ступай, да благословят тебя Отец-Создатель и Великая Мать. - Даже не знаю, как тебя благодарить, о великодушный Сын Богов! Я всегда буду помнить твою милость.
Едва он откланялся, как в двери Комнаты Совета появилась еще одна фигура, на этот раз - женская. Молодая девушка в длинном темно-зеленом плаще, с наброшенным на голову капюшоном, медленно и почти неслышно вошла в зал, приблизилась к Верховному Жрецу и опустилась перед ним на колени, обнажив и положив перед собой самый необычный меч, который можно было только видеть на белом свете. Лезвие его было холодным и лишенным собственного света. Стрилеон с Герионом попятились назад и вскоре исчезли за дверью и притворили ее снаружи, оставив их наедине.
Воцарилось долгое молчание, прерываемое лишь стуком большого хрономера, отсчитывающего определенными звуками мгновения, называемые в последние столетия чаще секундами, четверти хроны, полухроны, именуемые также иногда часами, хроны и сутки. Затем Великий Жрец приложил ладони к голове девушки, покрытой капюшоном, под которым вместо роскошной гривы волос ощущалась лишь короткая отрастающая поросль, и что-то тихо и быстро-быстро заговорил. Блаженное тепло начало изливаться от его рук в ее голову и разливаться по всему телу Тринадцатой Ученицы, потом она ощутила, как в нее словно вливаются маленькие ручейки, вздрогнула и поднялась на ноги, глядя в его спокойные глаза цвета морской волны. - Я приветствую тебя, маэн идхар, - произнесла она тихим и слегка дрожащим голосом. - Прости, что в такое время, сейчас ведь ночь... - Ничего страшного, моя дорогая. Я был готов встретить тебя в любое время, и я рад, искренне рад тому, что мы победили!
Он обнял Вианну и по-отечески похлопал по спине. - Я тоже рада видеть тебя, Учитель... Но... я, кажется, погубила священный меч. Она наклонилась и подняла с пола Алмазный Клинок, который более не сиял собственным светом, а лишь отражал своим лезвием свет множества каниваровых ламп. Анок взял его в руки и внимательно осмотрел. - Этот меч нельзя убить, - сказал он, улыбнувшись. - Он погас, потому что ты отдала всю его силу на то, чтобы одолеть врага и освободить его душу из заточения в тьме. Но Алмазный Клинок от этого не умер, он как бы спит, и сейчас мы его разбудим и соединим с его Сутью. Смотри.
Он сделал несколько быстрых движений над Клинком, после чего осторожно прикоснулся к лезвию ладонью - и вмиг оно засияло всеми оттенками радуги, как показалось Вианне, еще ярче, чем прежде. - Ух ты! - не удержалась она от возгласа неподдельного восхищения. - Но я думала, что Клинок погас от того, что я совершила несколько ошибок. По моей вине сгорел лес на юго-восточном берегу Черного Озера, погиб лесничий, который жил там более пятисот лет, и потом... Я нарушила одно из главных правил и подарила себя мужчине.
Она едва не залилась слезами, но сдержала себя. - Не стоит так переживать из-за этих, как ты говоришь, ошибок. Как я понял, пожар случился не по твоей вине, невиновна ты и в смерти того старика. Даже твой брат Анокс не совсем виноват в этом, он поджег лес, ведомы не самим собой, а злой силой, которую ты победила. А что до того юноши... ты любила его, ведь так? - О да, маэн идхар! Я и сейчас люблю его, и поэтому хочу к нему вернуться, я обещала... - Я понимаю. Так вот, от того, что ты искренне любишь его, сила твоего духа не иссякла и не уменьшилась, а наоборот, возросла еще больше. Когда искренне любишь и живешь этой любовью, она дает тебе силы, и ты можешь совершать подвиги. Но теперь тебе предстоит выбор - остаться здесь, на Меррахоне, и продолжить ученичество, или же вернуться в мир обычных людей и связать свою судьбу с тем, кого так сильно любишь. Любой твой ответ принесет мне только радость.
- Благодарю тебя, маэн идхар, ты очень великодушен. Я... я все же вернусь, ведь я обещала. Но я не забуду тебя никогда. - И я не забуду. Но помни одно: тот путь, который ты выбираешь, очень непрост. Тебя ждет много испытаний, но и любви тоже. Но мое сердце говорит мне, что однажды мы встретимся вновь, ведь ты - все та же моя Ученица и Младшая Сестра. - О да... я знаю и помню это. И поэтому буду с нетерпением ждать нашей встречи.
С этими словами она обняла своего Наставника и замерла, и тогда словно вся Даария прошлого, настоящего и будущего пронеслась перед ее внутренним взором, открыв одну-единственную истину, которую она должна была сейчас узреть и понять: времена наступают очень непростые, и только Любовь, Дружба и Братство помогут даарскому народу выстоять и пройти те суровые испытания, что ждут впереди.