Наконев Владимир
Про школу

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Школа кожевенного мастерства: сумки, ремни своими руками Типография Новый формат: Издать свою книгу
 Ваша оценка:
  • Аннотация:
    "Учиться, учиться и учиться" как завещал... а сам, между прочим, не особо-то и учился.
  Память.

   Школа принимала своих первых учеников. Везде блестела свежая краска, Новых маленьких учеников не было видно из-под букетов цветов, которые они держали в руках. Белые рубашки и белые фартуки вместе с тёмными брючками и коричневыми платьицами медленно расходились по группам, которые учителя собирали в разных местах вокруг здания школы. Наконец, всё разделились: родители в одной стороне, их дети-ученики - в другой. Все классы выстроились в более-менее прямую линию и началась первая линейка. Даже лес, подступивший к самой школе притих от такого праздничного настроения.
   Маленькая Верочка с колокольчиком в руке позвонила на самый первый урок в новой школе. Верочка не была первоклассницей. Она шла уже во второй класс. Но именно ей было доверено дать первый звонок. Объяснялось это просто: её папа был заведующим продскладом ОРСа. ОРС - это отдел рабочего снабжения. И учителя, вместе с директором, это знали. Они, будучи детьми военного голода, точно знали, с кем надо водить дружбу. Не со всякими директорами или парторгами, не с начальниками вокзала или милиции. Дружить надо с тем, у кого жратва. Страна ещё залечивала раны войны. Для этого нужен был лес. Много леса. Поэтому, ОРС снабжал рабочих лесозаготовок лучше, чем рабочих больших городов. В магазинах не было только птичьего молока. Хотя, нет, "Птичье молоко", всё-таки, было. И всем этим и занимался папа Верочки.
   Несмотря на отдельные недостатки, которые есть у всех и каждого, её папа был очень честным человеком. Он не воровал и не создавал вокруг себя блата. При нём не было понятия "достать дефицит". Этого дефицита тоже не было. И, несмотря на мизерные зарплаты рабочих лесокомбината и всего посёлка, даже его семья с многочисленными братьями всегда только покупала продукты в магазинах. Но зарплаты и на самом деле были мизерными. Выжить на них, да ещё и с малыми детьми было невозможно. Все занимались огородами, разводили домашнее хозяйство. Все. И учителя тоже. Потому что никто не носил им подарков, никто не приглашал получить наборов с заднего крыльца магазина. Обычная нищета послевоенного времени, от которой нет защиты ни у кого, ни у рабочего, ни у учителя, ни у их детей.
   Так прошло 10 лет.
  К концу десятого года, уже выросшего в высокого парня Серёжу не допустили до экзаменов и выпустили из школы со справкой о прослушивании курса школы. Не объяснили при этом причин. Не предупредили заранее о возможности такого. Просто выгнали со школы за неделю до экзаменов и всё. Объяснялось это просто: Серёжа был братом Верочки и сыном всё ещё заведующего продскладом ОРСа.
   Это был посыл: "Мы не забыли, мы помним!".

  Месть.

   Во времена Советского Союза, чтобы быть директором, нужно было иметь высшее образование, быть членом партии, быть морально устойчивым. У него было всё вышеперечисленное. Более того, он заранее знал, что будет директором: потому что в школах все преподаватели - женщины.
   Директор любил свою работу. Любил свою школу. Эту любовь он зачастую путал с самодурством и переставал отличать учеников от учителей. Учителя - молоденькие девчонки, закончили институты и по распределению попали на отработку в Тьмутаракань и, как плохие солдаты, отсчитывали дни до окончания отработки, чтобы вернуться обратно в ту жизнь, где театры, нормальные танцы, много молодёжи. Дождавшись момента, они писали заявление на увольнение и шли к Директору. Но он не собирался просто так расставаться с нужными кадрами, не собирался ослаблять педагогический коллектив. Первым делом он разрывал лист заявления пополам, затем уговаривал, запугивал, льстил, угрожал написанием плохой характеристики с места работы за непонимание политики партии...
   Молодые девчонки-учителя ломались, паниковали, впадали в истерику и оставались работать дальше с тайной надеждой выйти замуж за какого-нибудь молодого инженера, попавшего в эту самую Тьмутаракань по распределению или, на худой конец, отбить ухажёра у какой-нибудь из бывших учениц.
   Директор был доволен сильным и комплетным педагогическим коллективом.
   Шли годы. Страна, забыв чего надо было построить, начала переделку того, что уже было сделано, но делала это так неуклюже, что напоминало снос всего и вся. Среди этой неразберихи стали вдруг и выбирать директоров педколлективов. Бывшие девчонки не забыли унижения, которому они подвергались в кабинете у Директора. И он перестал им быть после первого же голосования. Опешив от такой чёрной неблагодарности, он ещё попытался внести свежей мысли в дела другой школы, но это была последняя попытка умирающего лебедя. Годы взяли своё и полный сил мужик просто ушёл на пенсию.
   "Да нет там ничего хорошего в той школе", - говорит он теперь в разговоре, зачёркивая как саму тему школы, так и годы в ней проведённые.

   P.S Пьяные мальцы устроили драку на вокзале. И среди них выделялся особой жестокостью сын Директора. "Эх!" - сказала своей соседке какая-то женщина, ожидающая поезда, - "Других-то воспитывал, а своего упустил!".

  Просто роль.

   Было это ещё до четвёртого класса. А может быть в самом его начале. Потому что пионером я ещё не был. На какой-то праздник все классы готовили номер художественной самодеятельности. Нашей учительнице захотелось поставить маленький спектакль. На тему Великой Отечественной войны. На роли партизан и других русских подобрать участников труда не составило.
   Все желающие тянули руки. И я в том числе. Но мне не досталось. А когда осталась роль немецкого офицера, то желающих уже не было. Я тоже не хотел. Учительница уговаривала нас. Объясняла, что без немецкого присутствия спектакля не будет. Но все молчали как партизаны. Наконец, отчаявшись, классная поглядела на меня и сказала:
   - Вова, надо, чтобы был немецкий офицер. Может попробуешь?
   Пробовать быть немцем мне не хотелось, но играть в спектакле, да. И я согласился.

   ...Спектакль шёл своим чередом. Ни хорошо, ни плохо. Как бывает, когда малыши играют во взрослые игры. На виду у всей школы разыгрывалось представление. И вдруг, одна партизанка напрочь забывает свои слова, которые надо было сказать. Пауза затянулась. Я поглядел в угол, откуда наша учительница пыталась подсказать слова из книжки, которую держала в руках. Но, отличница не привыкла слушать подсказки и, попросту, не слышала ничего, опустив голову и разглядывая чего-то на полу. И я решил действовать.
   Стукнув кулаком по столу, я повторил фразу, которую уже говорил:
   - Говори правду! Schnell! - добавил я немецкое слово, которое уже знал.
   Затем, не давая никому опомниться, я нацепил фуражку с косо прилепленной свастикой и заявил совсем уже не по тексту:
   - Уходи! Завтра я тебя буду опять допрашивать! - а дальше сказал уже сигнал к следующему действию, - Увести её!
   Ворвавшиеся в дверь партизаны бросают в меня гранату, звучит взрыв пистонов, я падаю из-за стола и на ура спектакль заканчивается победой наших.
   Тёмным зимним вечером я иду домой один. Ясное дело, кому хочется идти с фашистом. И, вдруг слышу разговор двух старшеклассников, которые идут впереди меня.
   - А этот спектакль про войну получился не очень.
   - Ну, а что ты хочешь с таких малявок. Они же ещё ничего не умеют.
   - Ага! Не умеют! А тот малыш, ну вылитый нацист!
   - Точно! Такой фашист...
   Дальше я не слушаю, потому что у меня появляется такое чувство гордости за себя. Ну, надо же, думаю, какой я молодец! И то правда: не важно, какая роль тебе досталась, важно, как ты её играешь.

  Разведчики.

   В феврале мы играли в "Зарницу". Ещё было много снега, но уже днём было тепло. В тот раз разделили нас на "зелёных" и "красных". "Красные", конечно наступали и должны были захватить знамя "зелёных". Если "зелёные" сильно сопротивлялись, то "красным" начинали поддаваться учителя, которые командовали "зелёным".
   Мы были "зелёными". Побегав по огородам за околицей, мы выяснили, что снежный наст запросто держит нас. Надо было только не топать сильно по нему ногами, а то можно было больше, чем на метр провалиться. И мы быстро научились скользить, как на коньках. Скорость перемещения настолько повысилась, что мы разбрелись на очень большом пространстве. И скоро я остался со своим товарищем. Наш шестой "А" класс был в дозоре. И мы должны были обнаружить приближение "красных" из лесу и сообщить об этом своим.
   - Нету никого, - говорит Миша (это мой одноклассник).
   - А давай в лес зайдём, - отвечаю, - Может так быстрее обнаружим отряды "красных".
   Немного подумали и придумали. Снимает Миша своё пальто с зелёными погонами, надевает на меня, а сам остаётся с красным галстуком. Своим шарфом связывает мне руки за спиной и мы выходим с огородов к лесу. Как только показались первые дозорные "красных" Миша кричит им, что они поймали "языка". Так у разведчиков пленный называется.
   Обрадовались разведчики "красных" такой добыче и не пошли в разведку. Схватили меня со всех сторон и повели в свой штаб. Поняли мы, что дело плохо. Поглядываем друг на друга, но виду не подаём. Но повезло нам сильно. Это был отряд из другой школы. И там нас никто не знал. Стали меня допрашивать: где отряды, где засады, как пройти можно. И наврал я им три короба. А самое главное, сказал, что по огородам можно запросто пройти, потому что ветер там весь снег унёс и легко идти будет. Обрадовались "красные". Совещаться стали. И тут, вдруг, подходит к нам один из "красных" и говорит:
   - Ничего себе, свой своего в плен привёл...
   Это, оказывается, был сосед Миши. Миша ему договорить не дал. Он такой сильный был. Стукнул Миша соседа незаметно сзади по спине и громко заявил, что да, другой отряд, который там (и рукой показал) ещё одного "зелёного" в плен взял.
   - Какие вы молодцы! - говорит главный "красный", - Ну, вот, ты и оставайся этого пленного здесь караулить. А в помощь тебе вот два бойца.
   И на Mишиного соседа показывает и одного старшеклассника. И ушли. А мы остались вчетвером. Подмигнул мне Миша глазом и мы вдвоём быстро засунули старшеклассника головой в сугроб. А на своего соседа Миша только посмотрел. Тот так с места и не сдвинулся. Забрали мы у них оружие и побежали в свою сторону.
   - Тревога! - кричат сзади, - Пленный сбежал! Измена!
   Но Миша и я уже немного замёрзли и нам бежать совсем легко. Выбежали мы из лесу, подождали, когда весь отряд за нами повернёт и побежали прямо к огородам. А "красные" всё ближе и ближе. Уже думают, что скоро нас схватят. Но мы быстро перелезли через забор и уже в огороде, где снегу много.
   - Ломаем наст, - говорит Миша.
   И мы ломаем эту снежную корку, проваливаясь аж по грудь в снег. Сзади нас уже через забор "красные" прыгают и тоже еле-еле ползут за нами по снегу. А мы перескакиваем в другой огород (а их там видимо-невидимо) и заскользили, как и раньше, по насту, не проваливаясь. А "красные" так ходить не привыкли. И продолжают ломать наст, утопая в снежной крупе. А даже те, кто пытается поскользить по насту, проваливаются тоже, потому что они сразу все на него залазят.
   Прибежали мы к своему штабу, рассказали всё о противнике. И долго потом ещё ждали, когда этот отряд с огородов вылезет. И всех их в плен взяли, потому что они оружие поломали, потеряли, снегу в валенки понабирали и, как только на дорогу вышли, то не воевать стали, а переодеваться и переобуваться.
   А, когда "красные" переоделись нам сказали, что мы должны отступать, а то игра быстро закончится. И мы отступили. А потом и наше знамя "красные" захватили. А мы с Мишей за это одного нашего учителя тоже в снег макнули, чтобы не командовал неправильно.

  Песняры.

  Конкурс на лучшее исполнение патриотической песни был ещё где-то впереди, но подготовка к нему слышалась по вечерам по всей школе. Классные руководители, угрозами и уговорами закрывали школьников в помещении и проводили репетиции. Пели, как всегда, не очень. Девочки - с интересом, а нам, лишь бы отвязаться. Иногда мы просто разевали рот, манкируя. Иногда пели в таком крике, что на шум прибегал директор. И уж петь на конкурсе, да ещё на виду всей школы - этого мы себе представить не могли и в страшном сне.
  Никакими посулами страшнейших наказаний не удалось бы вытащить пацанов на подиум, для того, чтобы поразевать рот под музыку. Прошло очень весёлое время репетиций и приготовлений и, наконец, в спортзале собралась вся школа для прослушивания конкурсантов. Начался концерт под кодовым названием "Лучшее исполнение девочками патриотических песен". Ни одному классному руководителю не удалось заставить петь весь класс. И вот, объявляют наш 10"Б". Наши девочки встают и начинают выход на сцену. Вовка толкает меня под бок, мы тоже поднимаемся и я в полголоса бросаю:
   - Мужики, пошли петь.
  Слышится грохот отодвигаемых стульев и всё это стадо вываливает туда, где нас уже дожидается аккомпаниатор. На нашу классную жалко глядеть. Её состояние близко к тому, чтобы хлопнуться в обморок. Мы, тем временем, выстраиваем на сцене красивое каре из чёрных костюмов с галстуками, в центре которого находится разноцветное пятно из наших девчонок. И начинаем:
   - Там вдали за рекой загорались огни...
  Так хорошо и душевно у нас это получается, что вся школа замерла, а меня, вдруг, на солирование потянуло. Поскольку в детстве я с медведем был в хороших отношениях, то баянист перешёл на мою сторону и, вытянув шею, чтобы лучше меня слышать, подыгрывал уже так, чтобы мелодия всё ещё была похожа на оригинал, но и я пел в унисон.
  Наконец, я получаю хороший тумак от девчонок, которые стоят сзади, аккомпанемент переходит в нужный размер и хор доводит песню до её логического завершения. Бурные и продолжительные аплодисменты, переходящие в овации.
  Первое место наше!

   Аферисты.

   Моему тёзке и другу учёба давалась всё труднее и труднее. Ну, не был он приспособлен для изучения. Запросто мог разобрать и собрать мотопилу, но синусы и косинусы были для него тайной великой. Он пробовал уже заговорить дома о том, чтобы работать и учиться в вечерней школе. Но разговор закончился очередной руганью. Родители и слышать об этом не хотели. И держали контроль за успеваемостью. Успеваемость же была неподконтрольна.
   Наказывали Вовку только за двойки. Тройка считалась уже приличной оценкой. В конечном итоге, корешу надоели притязания посторонних лиц на его образование и он купил себе второй дневник. В одном, где классный руководитель аккуратно переписывал оценки из журнала, я расписывался ему за родителей, а в другом дневнике (для родителей) я, так же аккуратно, расписывался за классного руководителя и выставлял тройки. Иногда четвёрки и двойки, чтобы не было подозрительно.
   Время шло. Учёба запускалась всё дальше и дальше. И, однажды, Вовка по недосмотру оставил на парте не тот дневник. И нашей учительнице вздумалось в него заглянуть. То, что она увидела, повергло её в ступор: это был НЕ ТОТ дневник.
   Я захожу в класс и вижу, как пытают наших партизан. Друг стоит, опустив голову и разглядывая чего-то на своих ботинках. Классная, уже накричавшись, держит дневник перед Вовкиным красным лицом и говорит-говорит без умолку. Поняв, что надо друга выручать, я подхожу к ним. Учительница, думая, что я хочу просто пройти, приподнимает дневник и делает шаг назад. Вовка, увидев меня, делает страшную гримасу: "Вали отсюда!"
   Но я делаю вид, что не понимаю и беру Вовкин дневник из рук учительницы. И, не давая ей опомниться, раскрываю, ставлю оценку и расписываюсь за классного руководителя. Роспись отличить практически невозможно. Остолбенев, классная глядит на меня широко открытыми глазами. Закрепляя свою победу, я раскрываю другую страницу, где есть роспись Вовкиного родителя, и ставлю рядом точно такой же автограф.
   Наша класнуха медленно садится на стул, который, к счастью, оказывается прямо позади неё. Весь её вид говорит о том, что разнос для Вовки уже закончен. И записку родителям учительница писать тоже не будет. Но, что делать дальше, она тоже не знает.
   - Аферисты! - наконец произносит наша Вера Михайловна.
  Звенит звонок на урок и она, собрав свои бумаги, уходит. К концу урока в класс заходит завуч школы и забирает моего друга. Возвращается он только к концу занятий. Довольный и спокойный.
   - Будут переводить меня в вечернюю школу.
  После занятий меня в школьном коридоре окликает наша классная.
   - Я, вот, хотела тебя спросить...
   - Нет, Вера Михайловна, - честно отвечаю я, не дав ей договорить, - Я никому больше такого не делал. И не буду.
   - Ну, тогда спасибо хоть за это!

  Талант.

   Больше всего, в девятом классе, я любил писать домашние сочинения по произведениям русских и советских писателей. Когда все стояли в очередях в библиотеки или покупали книжки, чтобы прочитать, про чего это там писать надо, я просто раскладывал перед собой три старых учебника по литературе. Эти книги я нашёл на чердаке у родственников. Их уже давно не использовали в школе. Просто и со вкусом я списывал целые куски из этих учебников, глядя, правда, чтобы ничего не повторялось в наших "Литературах". Иногда я начинал списывать фразу из одного учебника, а заканчивал из другого.
   Грамматика была в этих учебниках в порядке и мои оценки, соответственно, тоже. Нам всегда ставили две оценки: по литературе и русскому языку. Чтобы не попасться, я всегда делал пару-другую ошибок в сочинении и мне стабильно ставили две четвёрки. Но вот, однажды, в школу приехала новая молоденькая учительница литературы. Чтобы быстрее познакомиться с классом она тоже задала домашнее сочинение...
   Получив свою тетрадь с оценкой я небрежно приоткрываю, чтобы увидеть обычное "лит. 4, рус. 4" и вдруг чувствую, как спина покрылась мурашками, словно мне за шиворот плеснули ковшик ледяной воды. В конце моих повествований стояло: "лит. 2, рус. 4". На вопрос товарища по парте, как оценки, я ответил, что, как обычно. Но для себя решил, что после урока буду разбираться с этой непонятливой учителкой. После звонка, когда почти все вышли из класса, я подошёл к ней и, напустив на себя очень серьёзный вид, спросил:
   - Светлана Михайловна! А не кажется ли вам, что оценка не соответствует написанному?
   Краем глаза я успеваю отметить, что двойка не выставлена в классный журнал и, значит, мне не придётся её исправлять. Учительница берёт у меня тетрадь, читает мою фамилию на обложке, потом раскрывает, глядит на оценку, которую она же и поставила, потом с шумом схлопывает тетрадку в ладошках и влюблённо глядит на меня.
   - Володенька! Ты не представляешь, какое удовольствие я получила вчера, отыскивая все места, которые ты здесь понаписал, в старых учебниках. И ты, с таким талантом, позволяешь себе списывать всякий бред с этих книг, место которым в макулатуре! Если б ты писал сам, ты написал бы лучше. И тебе не пришлось бы придумывать ошибки, которых нет в учебниках. А, если ты будешь продолжать списывать, я тебе всё время буду ставить двойки.
   Через некоторое время мы опять писали домашнее сочинение. На тему героев нашего времени. Половина класса писала про космонавтов, а вторая половина про Павку Корчагина. Поскольку мне это было не интересно, а старые книги не давали ответа на вопрос о героях, я написал, что мой идеал - Остап Бендер. И подробно на примерах объяснил, почему.
   На следующий урок литературы Светлана Михайловна зашла в класс со стопкой тетрадей. Сразу от дверей она бросила на меня взгляд, в котором блеснули озорные искры, потом раскрыла классный журнал, вложила в него стопку наших тетрадей и, полистав, остановилась на одной из них.
   - Ну, что, ребята? Мне понравились ваши сочинения. И сегодня я хотела бы зачитать кое-что. Может я и сама не согласна с автором повествования, но мысли и способ их выражения мне кажутся неординарными.
   И начала читать моё произведение. Весь класс бурно реагировал на услышанное. От громкого хохота на галёрке, до возмущённого ропота в рядах отличниц. Закончив читать, учительница раздала нам тетради. Она даже не задержалась возле моей парты. Точь-в-точь, как и другим, она положила тетрадку на угол и отошла.
   Я потихоньку заглянул вовнутрь. "лит.5+ рус.5-"!
   - Ну, что у тебя? - спросил мой сосед по парте.
   - Как обычно.

  Струсили.

  Наш весёлый 9-й "А", посмотрев очередной фильм о подрастающем поколении, вышедший на экраны кинотеатров, решил сорвать урок. Причём не один, а все последующие. Погалдев и покричав на тех, кто не хотел уходить, класс дружно вывалил на улицу и удалился в неизвестном направлении. Мы с Вовкой шли сзади и обдумывали ситуацию. Ну, ладно, принцип стадности. Ну, понятно, что девчонкам не нравится вид нашей беременной классной руководительницы. Но каково ей сейчас будет? Да и нервничать на таком сроке беременности, наверное, не очень хорошо для здоровья. Я поглядел на товарища.
   - Да, я тоже думаю, что мы - порядочные свиньи, - произнёс Вовка.
   - Может вернёмся? - неуверенно проговорил я, - По крайней мере попробуем сгладить ситуацию. Сработаем громоотводом. Жалко классную-то.
   - Пошли! - крутанулся на одной ноге Вовка.
   - Эй, вы! - донеслось с той стороны, куда ушёл наш класс, - Чё? Струсили?
   - Не оглядывайся, - процедил сквозь зубы мой кореш, - Мы этого не слышали.
  На подходе к школе мы видим нашу классную с самой лучшей отличницей класса. Они молча наблюдают, как мы приближаемся. Я начал готовить что-то вроде речи адвоката на суде, но она не понадобилась.
   - Что? Струсили? - вдруг спросила классная.
   - Чёрт! - запнулся на ровном месте мой друг и пробормотал, - Вот и делай после этого добрые дела!
  Я подхватил его вовремя под руку. Подогрелись на секунду мозги и выход найден. Не было ещё у меня случая, чтобы я не вывернулся из ситуации.
   - Нет, Вера Михайловна, мы не струсили, мы тетрадки забыли.
  И мы проходим мимо, заворачиваем за угол, стоим несколько минут, чтобы было похоже, что мы зашли в класс и вышли из него. Потом вынимаем тетрадки из-за пояса и снова проходим мимо.
   - До свидания, Вера Михайловна!
   - А вам тоже в эту неделю будут двойки по поведению, - говорит она нам вслед.
   - Ну, - я развожу руки в стороны, - Если заработали, то, конечно, будут.

Нашему классу этого не забыли. Именно нас расформировали на следующий учебный год, разделив между бывшими 9-м Б и 9-м В, которые стали соответственно 10-й А и 10-й Б.

  Конкурс.

   Вовка и я были на особом счету у нашей новой классной. Она была уверена, что нас всегда надо было нагружать каким-нибудь делом, чтобы мы не сбились на неровную дорожку. И постоянно мы слышали: "Сделайте то, поправьте это..." Мы же всегда демонстрировали, что нас запугать заданием не удастся, потому что:

   а) мы могли его сделать играючись
   б) всем своим видом мы могли показать и то, что нам это ничего не стоило, и то, что это было практически невыполнимое занятие.
   в) когда нас начинали ругать, то более радостных физиономий во всей школе было не сыскать.
   г) на похвалу мы тоже не покупались, демонстрируя полнейшее пренебрежение к говорившему.

   В этот раз классная решила взять нас на наши же привычки.
   - Все учебники поразрисовали! Художники доморощенные! Чтобы нарисовали картину к конкурсу на тему осени. Попробуйте не сделать! Снижу оценки по дисциплине в полугодии!
   - Хочешь сниженную оценку в полугодии? - спросил я Вовку.
   - Ага! - заулыбался он, - А за что?
   - Ну, не знаю, - начал рассуждать я, - Может за то, что мы ещё натворим. А может за то, что это мы в прошлой четверти стрельнули пугачом на уроке...
   - Не наводите тень на плетень! - перебила нас классная, - Я лучше вас знаю, кто стрельнул пугачом.
   - Хорошо, Тамара Петровна, нарисуем мы лыжника. Честное слово! - заверил Вовка.
   - А лыжника зачем? - опешила классная.
   - Ну, как зачем? - подхватил я, - Помните у поэта, "...снег выпал только в январе".
   - Вы что? Поиздеваться надо мной вздумали?
   - Ни за что! - Вовка аж отсалютовал одной рукой, крестясь другой одновременно.
   Классная махнула рукой и пошла по коридору. Мы остались слегка озадаченные. Чёрт её знает, эту новую классную. Возьмёт и испортит оценки в последний год учёбы. Подумали-подумали и решили нарисовать. Склеили два ватмана, развели краски и приуныли. Ничего на ум не приходило. И тут меня осенило (осенью!). Достал я из своих архивов старый альбом "Учись рисовать". Нашли в нём летний пейзажик и перерисовали его в увеличенном состоянии, поменяв зелёные цвета на золотисто-красные.
   Когда в процессе поняли, что у нас получается шедевр, который только издали надо глядеть, мы начали рисовать его по очереди. Один отходил метров на 10 и командовал другому, куда красочки покласть погуще. К назначенному сроку принесли ватман в школу. Классная развернула лист, поглядела в упор на перемежающиеся цветные пятна и вздохнула:
   - Да, это конечно не Шишкин.
   Конкурс проходил в спортзале. Комиссия шла вдоль стен, где висели всякие белочки и зайчики, держащие в лапах кленовый жёлтый лист, ставила оценку в протокол, переходила к другой работе. Возле нашей даже не задержались, покрутив головами на размеры бумаги. Уже заканчивая обход, один из членов комиссии вдруг обернулся и поглядел на наше произведение. Открыв рот, он начал дёргать за рукава других оценщиков. Словно сговорившись, комиссия медленно подходила к нашей картине, потом, когда пропадала целостность изображения и всё распадалось на цветные пятна, комиссия останавливалась и начинала пятиться назад.
   После того, как действие повторилось раза три, я дёрнул Вовку за бочину и прошептал:
   - Классной тортика не дадим.
   - Какого ещё тортика? - сзади меня стояла Тамара Петровна.
   - Который нам за первое место дадут. Вон он, на столике дожидается.
   - Похвальная самоуверенность. Его ещё заработать нужно.
   Тортик и в самом деле был по размеру чуть меньше нашей картины. Мы его ели-ели всем классом, да ещё и параллельному классу кусок задарили.

  Комсомольское собрание.

   Не участвовать в общественной жизни школы и класса было невозможно. Даже если ты и не хотел сам, тебя всё равно участвовали. Классные собрания плавно переходили в комсомольские, с которых я и Славик всегда спокойно уваливали, потому что мы были несознательной частью нашей ячейки.
   В этот раз удрать у нас не получилось, потому что мы были персонально предупреждены о том, что, если уйдём, то нам снижут оценку по поведению за неделю и она повлияет на оценку в четверти.
   Классная передала бразды правления стадом (ой!) классом, конечно, комсоргу класса и началось собрание. Неглупая очень даже девочка просветила присутствующих о том, что всегда говорится по телевизору, потом зачитала пару цитат о направляющей и всеукрепляющей роли нашей родной коммунистической партии из свежих газет, словно тут собрались не умеющие читать дебилы и перешла к комсомольской жизни школы.
   - Валера! - толкнул я кореша, - У вас всегда на собраниях такая тягомотина?
   - Сиди тихо! - также шёпотом ответил мне друг, весь обращённый к командирше.
   В то время Валера ещё не ставил свечки в церкви и, будучи ещё и членом бюро комсомола, был почти правильным пацаном.
   - ... а сейчас переходим к последнему вопросу собрания: о наших, так сказать, товарищах, которые постоянно тянут наш класс назад в социалистическом соревновании школы.
   И в течении нескольких минут все узнали, какие скрытые троцкистско-уклонистские течения существуют в нашем классе. В лице, разумеется меня и Славика. Всё у нас было плохо. Единственным плюсом было то, что мы хорошо учились.
   - Ну, что вы на это скажете? Вот ты, Слава, кстати выйди, чтобы тебя все видели.
   - Да меня уже все видели, а слышу я и отсюда хорошо. После того, как вы тут про меня рассказали, я ещё больше убедился в мысли, что недостоин я пока. Не подхожу.
   Я поднялся и пошёл назад к Славику.
   - Ты куда пошёл? Я не разрешала, - встряла классная.
   - А я и не спрашивал. Зря вы путаете педагогический процесс с политико-воспитательной работой, - парировал я, подвигая Славика на его парте. Положил руку ему на плечо и продолжил.
   - Устами отрока глаголет истина! Вот именно это я и хотел сказать: не достоин я тоже. Может над нами кто шефство возьмёт? Чтобы подготовить.
   - Ага! - подхватил Слава, - Я бы хотел чтобы надо мной взяли шефство Таня, Галя и Люда.
   В классе раздался хохот. Пацаны больше не могли сдерживаться.
   - Предлагаю поставить обоим на вид и выразить обоим порицание. Кто за?
   За были почти все девочки, кое-кто из мальчиков и мы со Славиком, но нам сказали, что мы не можем участвовать в голосовании комсомольского собрания.

   Комсомольцем я стал только после школы.
   В военкомате умели агитировать лучше: "Что, ...? Не комсомолец? Если в следующий приезд не покажешь билет, пойдёшь служить в стройбат". В стройбат я не хотел и получил свой орденоносный комсомольский билет, коих потом потерял ровно четыре штуки за время всей моей комсомолистики.

  Дуплет.

   Если в начале последнего школьного года меня на полном серьёзе спрашивали учителя, собираюсь ли я заканчивать школу, то к концу я решил самостоятельно вывести себя в "хорошисты". Способность запоминать уверенно осыпала меня твёрдыми "четвёрками" к концу учебного года и экзамены не были в этом отношении исключением. За два-три дня отдыха перед следующим экзаменом я пролистывал сосредоточенно необходимые учебники и спокойно, без всяких шпаргалок, шёл на сдачу.
   Придя домой, я вижу предка сосредоточенно изучающего книжку правил дорожного движения. К чему бы это?
   - Чего это ты за правила взялся?
   - ГАИ приехало, надо сдать на права.
   ГАИ - это серьёзно. В деревне в глухой тайге, не связанной с цивилизацией никакими дорогами, в ста километрах от райцентра, где девяносто водителей мотоциклистов из ста ездят без прав, ГАИ - это было настолько серьёзно, что всякий вменяемый владелец транспорта всегда держал наготове медицинскую карточку для сдачи экзамена на права. Была такая карточка и у меня. Как и всю молодую поросль страны, меня готовили быть защитником и не стеснялись для этого оторвать от учёбы, дабы освидетельствовать на предмет годности и я, захватив с собой бланк медкомиссии, в военкомате получил два освидетельствования за раз.
   - У нас есть ещё одна книжка правил?
   - Есть, но она уже не действительна. Правила изменились и я только что купил новую.
   Уже в то время ГАИ начинала быть паскудной и меняла правила игры и проезда по улицам, для того, чтобы больше штрафовать проштрафившихся.
   - Закончишь читать, дашь мне.
   - Ты к экзаменам в школе готовься. Да и не закончу я сегодня.
   Тоже логично. Но не для меня. Попросив, чтобы отчим разбудил меня, когда закончит, я завалился спать. Утром я проснулся рано, вспомнив во сне, что меня не разбудили. Помянув нехорошим словом басовито храпящего члена семьи, я нашёл книжку правил и добросовестно перелистал страницы. Запоминание прошло успешно.
   В назначенное время в помещении отдела милиции в два потока сорок два желающих прошли экзамен на знание правил. Я вышел вместе со второй группой и присоединился к мужикам, которые гордо расправив плечи объясняли друг другу правила дорожного движения. На крыльце показался гаишник с пачкой экзаменационных листов. Засунутый в середину палец отделял жидкую стопку от другой - более толстой.
   - Нонче несдавших мало, - выдохнул кто-то из мужиков в толпе.
   Гаишник услышал и засмеялся.
   - Нет, нонче сдавших мало, - и зачитал восемь фамилий счастливчиков, среди которых был и я.
   Разочарованный гул, сменился нервным всеобщим закуриванием. Отчим тоже не попал в группу сдавших.
   В лёгком трансе от такой неудачи толпа окружила волейбольную площадку возле "пожарки", где была палкой на земле нарисована восьмёрка и стали искать транспорт для сдачи. Но мотоциклов не было. Побоявшись приезда гаишника, мужики благоразумно пооставляли свои мотоциклы дома. Проблема решилась с помощью одного пожарника, который был среди сдавших теорию, и притащил из гаража свой мотоцикл. В этом транспортном средстве, похоже, не было ни одного подшипника. По крайней мере рулевая колонка болталась, как конечности у эпилептика. Из восьми сдавших первую часть экзамена, практику сдал только один: хозяин мотоцикла. Тут уже офигел сам гаишник.
   Но, к счастью, мужики, которым посчастливилось угадать по десять правильных ответов в экзаменационных билетах, сдаваться не собирались. Ночлег, ужин и прочие удовольствия для гаишника были организованы добротно и быстро с условием, что утром мы можем повторить практический экзамен на нашем транспорте, если он, разумеется, без коляски.
   - Никаких прав! У тебя экзамен по литературе! - было заявлено мне дома.
   Это я знал и сам. Более того, и на права, и на литературу надо было идти в одно и то же время. Я решил, что сдача на права для меня важнее и пошёл к моему самому лучшему знакомому дяде Володе Скоренко, который всегда давал мне покататься на его мотоцикле ещё в те времена, когда и сам мотоцикл был редкостью и он мне с удовольствием протянул ключи от "Восхода".
   Наутро волейбольная площадка удостоилась того, что её добросовестно укатали всеми видами транспорта. От "Вятки" до "Урала" без коляски. Сдали все.
   Домчавшись до дома, я умылся переоделся и успел на экзамен по литературе среди последних. Беру билет - Лермонтов. Ну, делать нечего, чё мы Лермонтовых не видали, что-ли? Рассказал. А наизусть? Нате вам наизусть, кусок из "Витязя в тигровой шкуре". А ещё?
   - А зачем ещё? - спрашиваю.
   - Ну, как же? Это же величайший русский поэт!
   - Если бы этот поэт знал сколько я, он был бы ещё более величайшим, - нагло заявляю я, - А он даже вальса, как Грибоедов, не сочинил. И ни химии, ни физики не знал.
   Не могу сказать, как подействовало моё отношение к величайшему поэту на преподавателей, но "четвёрку" я получил. А дома меня ещё и новые права ждали.

 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список

Кожевенное мастерство | Сайт "Художники" | Доска об'явлений "Книги"