Из местной прессы: "Уже под утро прогремел взрыв в квартире гражданина Корнтье. Соседи говорят, что он только недавно въехал и не умел пользоваться газовой колонкой. Знакомые утверждают, что Корнтье был писателем, и сокрушаются о факте, что в огне сгорел оригинал его последней книги. Критики сообщают, что и первой его книги никто не читал".
Они жили возле глубокого колодца. Скважина давала им жидкость, которую можно было продать. Сами они ту жидкость не употребляли. Но Земля в этом месте неохотно отдавала одну из разновидностей своей крови. Частые в таких местах тромбы в её теле (некоторые ошибочно называют это явление "камни") в несколько часов ломали стальной бур. Плата за новые металлические жала, аренда земли и передвижной цистерны не давали развернуться клубку всех потребностей их простой жизни.
Ничего не даётся бесплатно и в то же время ничего нельзя купить. Это основной парадокс поисков смысла бытия. В уравнении бытия самое главное это Я (уж простите за каламбур). Прекрасно это осознавая Он, хоть и использовал регулярно сына на бурильных работах, задумался о судьбе потомка. Она вообще много лет смотрела в окно, а поскольку окно выходило в сад, не заметила, как однажды ребёнок вышел из дома на дорогу со специальной сумкой в руке.
"Здравствуй неизвестность и предстоящий через пару часов вечер" - говорил ребёнок своими мыслями, скорее с испугом неизвестности, чем бодро. Голос в голове звучал практически вслух.. Шёл он со скоростью среднего пешехода и чутьём плохого шкипера. Дорог оказалось множество и не одной главной. Способ передвижения не важен, если оно вообще существует. Это касается каждого и всей частности. С тех пор, как изобрели колесо, а затем и реактивный двигатель, ничего, в сущности, не поменялось, ибо движение может быть не снаружи, а только изнутри. Он прошёл многие единицы любого измерения прежде, чем остановился отдохнуть. Все приписывали ребёнку игры, а этот отдых был настоящим.
Ходжа Насреддин будь он жив, подивился бы тому остроумию, что проявил ребёнок в первом кабаке своей жизни. Если бы Пиночет умер, то его бы не избили так в аду. Люди не любят шутки, поэтому, услышав хорошую остроту, они скалятся. Древний звериный инстинкт. Ребёнок об этом обычно не знает. Урок номер неизвестен: любая индивидуальность одинаково зависима от навыков врача. Ещё один "урок номер неизвестен": от навыка хирурга качество операции не зависит абсолютно.
Его тело усваивало уроки быстрее головы, ещё это называется рефлексом. Так всё-таки мы зарабатываем рефлексы или они терпеливо учат нас жизни, как чресчур ленивых учеников?
На одном человеческом собрании ребёнок впервые услышал лозунг: "Кто потворствует войне, тот посредственен вдвойне!". Это было уже после того, как с лица сошли последние гематомы. Казалось, все вокруг принимали эту фразу, как должное. Но степень "вдвойне" уже предполагала наличие уставного первичного порядка. Следующую часть пути ребёнок размышлял об общепринятом согласии на посредственность. В школе утверждали, что это плохо, и надо выделяться, хотя бы наличием типовых знаний. Когда скважина давала больше жидкости, все радовались этому обстоятельству. Колодец должен был терпеливо передавать многие литры и был поощряем коротким отдыхом в дни пирушек по случаю хорошей добычи. Противоречия рвали сердце ребёнка на три части: правильно, неправильно и как по-другому? Если бы он был страной с отсталым населением, произошла бы революция, но на самом деле всё обошлось маленькими крестьянскими волнениями.
К тому времени мало кто помнил о способе добывать жидкость из скважины-колодца. Ребёнок узнал об этом случайно и сразу потерял последние корни, хотя и перекати-полем его нельзя было назвать. В жизни уже не было ничего, что могло помешать складам сознания принимать новый груз. Открытое, как сердце девушки для ненастоящей любви, самопознание было распахнуто и пусто. Самое страшное, что заполнить его мог каждый встречный. Не у всякого, даже близкого человека найдётся достойное заполнение склада свищущего сквозняками. Но ребёнку случайно повезло. Следующая деталь непознанного, потому что не статичного мира на глаза ему попалась случайно. Всего лишь дом в пяти километрах от основного, текучего через всё пути. Однако это расстояние достаточно защищало от наступающей пустыни общего.
Возможно, путешествие за главным протекало не так скоро, как это рассказывается. Надо ещё учитывать, что система измерения времени в той ситуации могла быть иной. То есть иной совершенно. Но всё равно нам не совместить два времени, тем более одного - скорости вашего чтения, а другого - скорости их событий. История, которую мы сейчас вместе читаем, длилась долго. Впрочем, понять и просчитать формулу "долго" ещё труднее. Важно, что это было продолжительнее написания текста. Нужно понимать ещё и то, что в его стране никому не было плохо. Не по тому, что там не было богатых и бедных, красивых и некрасивых, умных и тупых. Просто там не было плохо, но в равной степени и хорошо. Политический строй и языковая группа не важны.
Дом его новых знакомых был похож на усадьбу вблизи скважины. Остальные детали пейзажа при том изменены вовсе. Разве что небо напоминало родину, но оно то везде одинаково. Ребёнок пытался соответствовать гостеприимным хозяевам, но не всегда это удавалось в полной мере. Попытки интима путём не замечания обмана движений были нелепы обеим сторонам. Однажды даже произошёл смешной случай. Когда знакомые уже в первый вечер предложили на время обеда обменяться головами (так у них принято, чтобы каждый мог ощутить чужие вкусовые впечатления),
он отказался, но было это только в первый вечер. В остальном никто не лгал, разве что соседский мальчишка, тот никогда не был откровенен. Но кому интересно мнение другого ребёнка, когда речь идет о собственном.
Время разрушать и время созидать, день короток, час долог, ждём холода долго. Долго это не могло продолжаться. Уходить было уже легче, тем более не было взаимных обязательств, кроме смешения крови. Надевая чужие головы, ребёнок каждый раз заполнял их своей кровью, но и получал миллилитры чужой. Это напоминало обычай, который культивировали другие дети. Чтобы побрататься иные из них надрезали ладони и скрепляли порезы рукопожатием.
А тут ещё пришла первая зима вдали от скважины, возле которой он появился и жил большую часть жизни. Даже музыка не может так оторвать от самого себя и перенести в хаос мыслей композитора.
Ничего не поделаешь, если решил что-то вправду, это должно исполниться, даже помимо воли и физического состояния. И наступающий вечер был уже далеко не первым в одиночестве ребёнка, как всякого ребёнка. Шаги были не слышны, хотя было тихо и безветренно. Просто обувь уже давно сносилась, а стопы защищались сантиметровыми мозолями. Но далеко всё равно не уйдёшь и даже уехать невозможно, и даже улететь.
У воды жили совсем другие. Они рождались, и всё время функционирования своих организмов, занимались поиском. Формула кругов на воде была нужна только для того, чтобы рассчитать уравнение переводящее круг в форму квадрата. Поколений искателей сменилось так много, что камней не осталось на сто километров вокруг, а реки и озёра превратились в горы. К приходу ребёнка склоны поросли почвой и укрылись лесами. Однако уравнение всё ещё искали. Теоретически, материал исследования уже кончился. Ребёнку дали место в лаборатории: стул и два стола. Ему объяснили, что он может передвигать стул и работать за двумя столами по очереди. Если захочет. Правда, ему не объяснили, чем он должен заняться. В тех краях считалось, что это известно даже ребёнку. Он спросил: "А почему стул только один?", - ему ответили: "Из экономии". Науку кормило государство, а поскольку все занимались наукой, никаких статей бюджетного дохода не существовало. Ему опять надо было уйти, как он поступал всегда зайдя во чрево тупика, но куда можно уйти от себя, если ты младший клерк? Куда можно уплыть рыбе, не осознающей своего существования, даже из огромного аквариума?
Всё время пугает мысль, что эта повесть не получит счастливого конца и вообще конца не получит. Ребёнок часто думал то же самое, только слово "повесть" в мыслях своих не употреблял. Так же он не пользовался словами: "счастливый", "конец" и "получит". Когда ни будь, даже самому фанатичному йогу надоедает сидеть в позе лотоса на гвоздях, и он устраивается на самом обычном стуле. Время усталости зависит от количества контактов с нормальной жизнью. Например, книги редко приходят сами. Обычно слышишь их название из уст знакомых или читаешь о них в других разновидностях книг. Даже тот момент, когда сам выбираешь её на лотке, не до конца откровенен. Всё равно смотришь на название, обложку и цену. Это уже указка. Случаи, когда, например, едешь в поезде нечего читать, и кто-то забыл журнал редки, как неудачная операция по удалению аппендикса.
Вода в аквариуме, высыхая, не может подняться над его краями. Внутри, на площади плоскости дна слой поверхности сначала будет понижаться. Когда вода высохнет на дне останется плёнка отложений: соли там разные и пыль. Затем пыльный слой будет расти, и поверхность однажды поднимется над стенками аквариума. Пусть это даже будет через 10 тысяч лет. И тогда возникнет реальная возможность бежать. Если всё это время двигаться по аквариуму, и быть такого масштаба, чтобы не давить пыль ногами.
Это о том, что прошло очень много лет до той поры, когда он опять вышел.
Жизнь идёт своей дорогой мимо бездарно потраченных денег и всегда случайных половых партнёров. Поезд движется только по рельсам, но железнодорожное полотно постоянно меняется, путём замены изношенных волокон. Он отдал свою одежду в починку, а старый портной честно умер по обычной причине. Кредиторы растащили имущество покойника до нитки с иголкой. Ребёнок пришёл за своими лохмотьями в положенный срок (а это значит слишком поздно) и плакал не от обиды, а только из тоски по однажды виденному человеку. В его брюках уже выступал клоун передвижного цирка, так и не залатанную рубашку, не смогли продать и выбросили на помойку. Её бы склевали чёрные, живущие долго птицы, но хозяйственная и удивительно бедная женщина подобрала бесформенный кусок материи. Возможно, и сегодня его детской рубахой моют полы в доме, где количество детских ног, шлёпающих по крашенному полу лёгкими ступнями, не позволяет переклеить старые обои на моющиеся новые.
Голый с двумя грошами в кармане он зашёл в кафе. Официанты хотели прогнать его от горячего пламени камина, но продали своё желание за всю его сумму. Пламя лизало каменный, как гранит уголь, и вырезало на его неровной поверхности дату смерти окаменевшего дерева. Гибель неживого оставляла ребёнка равнодушным. Другие жители кафе не обращали внимания на нагого безденежного посетителя, в том краю считалось неприличным видеть чужие неудачи. Причём дурной тон это ещё полбеды, самое страшное для человека за стойкой бара выпить лишнего и не заплатить по счёту. Поэтому все пересчитывали наличность, записывая на салфетках результаты счёта. Так птицы переливаются своими безмозглыми голосами, но, Господи, как красиво, особенно если утро, рассвет и идёшь со свидания. Ребёнок умел считать до тридцати двух, выпивка редко стоила дороже, это был очередной знак. Он очень быстро приноровился подсчитывать средства выживших из головы стариков и полных дегенератов. Вырученные порою тяжёлой бухгалтерской работой деньги помогли скопить на дорожные вещи. Повода уйти вроде не было, помог случай, кафе закрылось на обеденный перерыв. Это было посреди заснеженного поля, и долго, пока он выбирал направление, мимо него шёл снег.
Снег только во сне, девять тысяч нот на одной струне можно сыграть, если пальцы достаточно тонки. Состояние "босиком" уже не тревожило его, вопреки общему убеждению, умственный труд тоже бывает доходным. Ребёнок был даже несколько обнадёжен, надуманной перспективой продавать свои мысли и этим жить. И вот, когда он искал новый повод прервать движение себя по очередной дороге, его глаза увидели что-то прежнее. Дом был очень похож на то место, где он появился на свет и первый раз ощутил в своей голове мысль. Ранние детские воспоминания, которые иногда светлыми солнечными пятнами на полу всплывают в сознании, это всего лишь, первое осмысление своего Я в окружающей красоте непознанного. Он близко подошёл к далёкому прошлому. Окна были заколочены старыми досками. Стены не так были изранены временем, как распятые на них гробовые напиленные линии дерева.
Он вспомнил мать, отца и утреннее солнце на своих только что проснувшихся руках. Его охватила такая тоска, как будто никто никому никогда не желал счастья. Он оглянулся назад, в сторону, откуда пришёл, но не увидел ничего, кроме близкого расстоянием горизонта.
Забывается всё ещё быстрее, чем происходит. Казалось, никогда не забудешь первую женщину и первую песню, написанную тобой, казалось, память будет хранить именно то, что ты в неё любовно и старательно, как только что глаженую рубашку, складываешь. Что там порхает в платяном шкафу? Если это хрестоматийный мотылёк, то почему он не летит на свет электрической лампы? Конечно это моль, и если в шифоньер можно насыпать нафталин, то картотека мозга ничем не защищена, поедается всё без разбора. Именно потому в мире так мало гениев, чьи мысли не трачены белой бабочкой забвения. Ребёнок с удивлением узнал, что его рост и вес уже давно принадлежали взрослому, фантазия была лишь плодом собственного воображения, а желание нравиться всем сменил исчёрканный лист честолюбия.
Осенью на возделанные поля выпал небывалый урожай зерна. Слетевшиеся на первые капли, обезумевшие от жадности, птицы были погребены под слоем падающей с неба пищи. Множество птичьих трупов перемешалось с зерном, процесс разложения отравил всё, чем люди должны были питаться многие месяцы. Уже никто не угощал ребёнка даже скромным обедом, тарелка супа вознеслась по лестнице ценностей гораздо выше, нежели любовь и религия. Обоим этим чувствам для восхождения нужны перила, а голод крепко стоит на ногах человеческой физиологии, у него даже и рук то нет, отсохли за ненадобностью многие тысячелетия назад. Именно тогда в тех местах возникла секта отрицания зубов. Её основателя никто не знал по фамилии, а первыми адептами стали врачи, и не только зубные. Через несколько тысяч лет археологи были поражены черепами, в челюстях которых, было больше тридцати странного вида углублений. Учёные так и не смогли объяснить, какую функциональную нагрузку они несли в процессе поглощения пюре и вообще пития. Хорошо, что никто из нас не дожил до этого времени, нам было бы очень странно.
Но не только впечатления формируют сознание. Не только научная работа заставляет думать о смысле бытия. Зная, что всё прошедшее прошлО он всего лишь пропустил несколько промежутков времени.
Место, где он оказался, стало мешать ему дышать обычной грудью. Он скорее прятался от самого существования своего прошлого, но настоящее никак не наступало, и не наступило. До-о-о-олго тащилось пройденное, гораздо дольше, нежели сам рассказ об этом.
Но это повторение и вы уже это читали. Незачем абсолютно думать о том, что уже пережито не раз и прочитано, хотя бы дважды.
Они знали, что истина таиться посередине и это было догмой. Мешало это или помогало сказать трудно. Да просто никто не мог задуматься о смыслах процессов происходящих постоянно и ежечасно. Но делить всё на две равные части и возводить в степень продукта несуществующую черту посередине, в этом было что-то кощунственное, и Бог кривился каждый раз, когда они находили себя.
Ребёнок тоже порою кривился и был, поэтому близок к духовности, но далёк от любой из виденных в путешествиях религий. Но он довольно регулярно посещал храмы, совершенно разной формы и примерно одной задачи, которую, впрочем, никто не мог сформулировать толком.
Какой бы нации не принадлежало твоё рождение, какой бы язык не использовал ты для добывания пищи, какой бы дорогой не шёл ты вперёд, однажды ты примешь один из обрядов, или, в крайнем случае, изобретёшь свой.
Культ, на котором он остановился, не был известен широко, по крайней мере, за пределами места, где много веков назад был похоронен изобретатель этих догм. Храмом служил любой хлев, а домашние животные или даже птицы передавали обращения верующих. Когда адепты истинной веры доили коров, стригли овец, ощипывали кур, то, что мы называем молитвами, возносилось к небесам. Да, понятие о небесах было. Именно сверху, из неоткуда на землю пастбищ падали потоки воды. Если в том краю пересыхал пруд, где обычно плавали утки, это было рАвно появлению кометы Галлея, кстати, именно кометы в тех краях мало кого интересовали. Ночью в небе видны на просвет те самые дыры, через которые и хлещет обычно дождь. Если на месте одной из дыр образовалась пробоина, то это свидетельствует лишь о патриархальной ветхости устоев мира. Но, известно, что кто-то латает обшивку огромного верхнего водохранилища. Иначе небо давно бы обрушилось, и потоки воды накрыли бы всё сущее. Небесный лодочник тщательно следит за состоянием своего всеобъемлющего пруда. Конечно, редкие дыры остаются на дольший срок, чем обычно, но слишком широки просторы территории, которую приходится осматривать высшему существу.
Не то, чтобы он поверил искренне, но скотником стал отменным. Только однажды именно на его пастбище напал мор. Всё началось с того, что заезжие купцы продали большое количество старого зерна.
Только в его новой стране не знали о случае с дикими птицами. Отравленный корм пошёл в пищу домашней птице, а её помёт на удобрение пастбищ. Представляете, чем закончился такой антисимбиоз? Соседние места Земли перестали покупать заражённое мясо. Шкуры павшей скотины годились разве что на декорации пьесы о чуме.
И снова был голод и почти полное разложение человеческой любви к отсутствию одиночества. Продать угодья было невозможно, и он ушёл, оставляя всё нажитое любимым трудом и незаметно бегущим по траве дней, временем. Уже через год на его полях (уже бывших его) выросли кустарники сорняка, известного в том месте под названием "страх и ненависть".
Он подумал только один раз, что опыт пережитого стоит записывать, и выучил алфавит своего очередного, но недолгого прибежища. Поскольку передвигаться он не переставал, то рукописи его переводились на разные языки, пока не перевелись окончательно и не стали общепринятой системой получения информации Оттуда.
Телеграммы от создателя стали всё чаще приходить в мир, такое впечатление, что действовала сезонная скидка на междуатмосферные почтовые отправления. Во всём мире количество духовных людей поднялось до предела, но идти ему становилось всё труднее. Он стал останавливаться чаще и чаще.
Привалы становились всё более долгими, и связей на каждом стойбище было всё больше. Корни привыклости всё ожесточённее впивались в случайных людей и удобные для глаза и других ощущений предметы. Занятия для добывания собственной жизни уже не хотелось менять с такой любопытностью. Слишком много механизмов появления вещей и суеверий уже было изучено до мельчайшего винтика.
Конечно, это был не цинизм, ибо ребёнок не может быть циничен. В тот момент, когда в голосе мальчика или девочки появляется осознанный и недобрый сарказм, именно в тот момент детского сознания уже не существует. Оно лишь постепенно, годами, да что там, десятилетиями разлагается в новеньком здании опытной обманами души.
Очередное утро встретило его в комнате заполненной шумом и стуком оформляющихся официально мыслей. Руки его заставляли появляться сначала одинокое, затем ненадолго публичное повествование.
Тем утром он описывал жуткий, но привычный в его повседневной работе, типичный, в общем, случай.