Участок Татьяна Семёновна получила как сельская учительница, когда работала в Беляниновской школе. Я как-то была у неё там. Сельские школы обладают особым обаянием. Они, как правило, стоят в саду, посаженном детьми. В окна вливается в сентябре аромат яблок и тлеющих листьев.
В погожий день в конце лета Татьяна Семёновна спросила меня, когда я заехала к ней в Беляниновскую школу, в которой никогда не училась: "За партой посидеть хочешь?"
Она знала, что все хотят. Я заехала за ней, чтобы вместе отправиться на её участок. Татьяна Семёновна - моя первая и самая любимая учительница, почти родственница.
Мы ехали на автобусе, потом шли от остановки Болтино у церкви мимо воинской части и дачного кооператива, через поле, мост через ручей и в гору, к деревне Терпигорево на берегу Пироговского водохранилища.
Татьяна Семёновна рассказывала мне историю участка. Когда она с мужем Андреем Игнатьевичем и детьми Соней и Пашей переехали с Красной Сосны, где их с таким трудом обустроенный дом с садом пошёл под снос, Андрей Игнатьевич разболелся. Сердце болело. Квартиру дали хорошую, но муж скучал по саду.
Татьяна Семёновна повторяла ему: "Был бы человек, а сад он посадит".
Тут Соня, любимая дочь, взяла да и вышла замуж за красавца, которого Андрей Игнатьевич терпеть не мог, и поселилась с ним в этой квартире. Андрею Игнатьевичу стало совсем плохо. И Татьяна Семёновна задумала сажать для мужа сад.
Я видела этот участок в 70-ые годы. Кажется, это было что-то вроде помойки на берегу водохранилища. Вот бы каждый, как Татьяна Семёновна, расчистил помойку и посадил сад! Я всегда восхищалась своей первой учительницей и получала от неё заряд энергии.
Когда я была на её участке в первый раз, там ничего не росло. Кроме травы. Стоял домик типа строительной бытовки - его ночью за бутылку водки привёз тракторист.
В домике была кухня на веранде с газовой плитой и посудная полка с бельевыми кружевами на занавеске. В комнате была икона Спаса, холодильник, стол и две кровати. На веранде было зеркало, рамку для которого вырезал Андрей Игнатьевич.
Когда Андрея Игнатьевича не стало, зеркало потемнело, а груша, которую он посадил, засохла. Но до этого он ещё пожил на этой даче, она дала ему много сил.
Это в 70-ых на участке ничего не было, и приехали мы тогда из дома Татьяны Семёновны с пуховым козлёнком, подаренным, кажется, друзьями из Арзамаса, и детьми друзей, уехавших работать в Афганистан. Я скучала тогда на участке и терзала книгу нелюбимого Писемского. Всё было каким-то неухоженным тогда.
А теперь, почти через 20 лет после моего первого приезда сюда, подошли к калитке, и я участок не узнала. Бытовка утопала в зелени и цветах. Справа призывала к дружеским чаепитиям увитая хмелем беседка. У входа в бытовку ломилась от яблок старая яблоня на многих подпорках и неоднократно леченная по причине избыточного плодородия. За ней были ещё яблони, теннисный стол, теплица с помидорами, малинник у забора, а за воротами ворочался, как море, в лучах жаркого солнца, залив со cпинакерами и чайками!
"Надюша! Что ты там лебеду ешь! Не позорь меня, там рядом смородина растёт, и белый налив, сейчас будем ужинать", - это Татьяна Семёновна с крыльца домика. Окно наполовину загораживает перевёрнутая вверх ногами картина маслом - обнажённая натурщица. Это Сонино - она реставратор в студии Грабаря, у неё уже свои ученики есть.
"А может, сначала в заливе окунёмся?"
"Я плавать не умею"
"А там пологий вход. Ты хоть в воду зайди, такой вечер жаркий".
"А у меня полотенца нет".
"Вот тебе полотенце".
Ивы полощут ветки в дымящейся воде. Татьяна Семёновна плывёт уверенными гребками до того берега и обратно. Ей за семьдесят!
"Ну вот, другое же дело?!"
"Теперь можно чайку попить"
На веранде, мордой к воротам, лежала большая игрушечная собака.
"Татьяна Семёновна, там под яблоней разорванные деньги лежат, 1000руб".
"Да, это когда деньги обесценились, ходила я под этой яблоней и плакала, и рвала эти деньги. С таким трудом они зарабатываются...Ты ешь, ешь, у меня в этом году много часов будет. Колбасу не забудь, она в холодильнике была, вкусная. И ещё Денис из нашего дома ко мне приходит, я его грамоте учу, отметки исправляю. Он инвалид.
Сыта? Пойдём, посмотрим на закат - его вон оттуда хорошо видно. Кто бы мою жизнь описал - я бы деньги заплатила, жизнь у меня интересная, многим бы пригодилось почитать".
"Я пишу, что слышу от вас, но я же не училась этому".
"Да, я бы хотела, чтобы написал профессионал. У тебя в этом году летний отпуск есть? А то приезжай, живи, купайся. Ну, воды принесёшь от родника, прополешь редиску и - отдыхай!
Видишь, как здесь хорошо? Я всё хочу собрать своих детей, пусть посидят дружно в беседке, посмотрят друг на друга, поговорят. Они же такие хорошие у меня, а редко приезжают, всё дела у них.
Вот Сонин Серёжа, внук, должен приехать и Зиночка тоже. А ещё вдова Пашиного друга по ДНД с ребёнком просится, ей некуда с ребёнком на природу поехать. Пусть поживут. Ты отпросись на работе, раз летнего отпуска нет, и приезжай хоть на несколько дней. Если меня не будет - ключ под камушком".
Татьяна Семёновна уехала по делам, а на меня оставила внуков. Мне за 40, живу вдвоём с мамой и не умею с детьми, но дети меня любят почему-то. Зина с Серёжей влезали на яблони, сливы и вишни и я их фотографировала, и у дырявого катера тоже - там жил бомж, любитель ипподрома.
Серёжа рассказал мне, как шёл через лес в школу и убил ножом бешеную собаку. Мы постучали по иве, давая зарок, что никогда никого не захотим убивать. Вот тоже сочиняет человек, в художники слова рвётся.
Зина и Серёжа мало ели. Капризничали.
"Тётя Надя, что вы огорчаетесь?"
"Вы ругаетесь между собой"
"Да мы по сто раз на дню ругаемся и миримся".
Я нервничала и потеряла иголку. "Тут дети", - думала я, "они могут уколоться". Потом нашла её в занавеске.
Сонин муж приехал за детьми, привёз насос. Паша, брат Сони, оставил насос на берегу и его украли. Он доверял людям.
Телевизор на веранде был почти всегда включён. "Золушка" и "Верные друзья", "Принцесса цирка" - всё это хорошо смотрелось в дождь.
Приезжала вторая жена среднего сына Татьяны Семёновны, Соломоновна. Она была неразлучна со старой собачкой. Как-то она упомянула возраст собачки, и та под шерстяной кофтой душераздирающе вздохнула.
Я потеряла крестильный крестик. Соломоновна спросила: "Он что, золотой? Что ты так расстраиваешься?" А меня в нём крестили. Я нашла его через неделю, когда приехала на дачу ещё раз.
Дочка среднего сына от первого брака приезжала отдельно, озираясь, чтобы не встретиться с Соломоновной.
Августовскими ночами над садом сияла луна. Было слышно, как падают яблоки. В домике чувствовался их аромат и аромат яблок, разложенных на столе. Я выходила в сад их есть. Огромные яблоки белели в траве и на ветвях. Сверкала роса. Порывы ночного ветерка приносили прохладу.
Полуостров с дачей Татьяны Семёновны на самом кончике представлялся священным местом древних славян. Звёзды, иногда подрагивая, отражались в воде залива. На крыше добродушно возился домовой и русалки из санатория громко хохотали на том берегу вместе с лешими.
Вдали, мягко сияя огнями, проплывали теплоходы. Соловей уже не пел, и кукушка перестала куковать, а так их было слышно весной и в начале лета.
Татьяна Семёновна как-то попросила Сережу записать нотами, как спел соловей. Он спел прямо тут, у них над головами.
Звёзды отражались и в лаково-чёрной воде в кадке, и золотой шар тоже. Но шар отражался и днём, красиво контрастируя с цветом воды.
Я стала приезжать к Татьяне Семёновне на дачу на отгулы. Приближалась осень, иногда приезжала в холодную погоду, а возвращалась в жару или наоборот, то оставляя часть одежды на даче, то забирая оттуда не только свою, но и Татьяны Семёновны, чтобы не простудиться.
Татьяна Семёновна много рассказывала о своей жизни и жизни окружающих её людей: "Ты напиши, но напиши с любовью". Рассказы её были яркими, язык - точным, простым и выразительным.
Когда Татьяне Семёновне было 15 лет, у неё был другой парень, но уехал учиться и долго не писал. Она вышла замуж за Андрея Игнатьевича, а тот вдруг ответил на её письмо. Но Татьяна Семёновна к тому времени уже любила своего мужа. Она любила его всю жизнь.