Сотрудницы уговаривали меня уйти вместе с ними с работы на новое место. Работала я тогда программистом. А они - в отделе экономистов. Я мало знала их - пришла недавно. Манили деньгами. Как всегда, чувствовался подвох. Они собирались на новом месте программировать. Оценить их способности в этом плане я не могла.
В 15лет в школе я освоила работу программиста-вычислителя. С тех пор опыта в этой области не накопила. Но тогда получалось. Правда, я окончила курсы программистов- вычислителей и отлично защитила диплом.
Обстановка в отделе была сложная. Работали на новой американской технике. Читали по вечерам и в выходные огромные книги на английском языке и прямо с колёс применяли знания. Грубо говоря, почти никто ничего досконально не знал. Нахватаемся - и в бой. Уходить от такого источника новейших знаний было глупо. Но чувствовать себя Хлестаковой утомительно.
Наконец, хождение по канату под куполом цирка надоело, и я сдалась. Хотелось стабильности. Мне было 27лет. А тут в любой момент могли выгнать, и вполне оправданно: планы, сроки...
2 Первая встреча
С чувством того, что ввязываюсь в аферу, шла знакомиться с будущим начальником. Он вышел из 14-этажного здания - стекло и бетон. Их "стекляшками" называли. Невысокий еврей в костюме, который сидел на нём как влитой.
Чисто выбритый, темноволосый очкарик лет на десять старше меня. Уверенный, но не высокомерный. Ухоженный, но это не бросается в глаза. Негромкий сдержанный бас. Чистая речь. Доброжелателен.
Послушал мой рассказ о себе. Старалась не привирать, но как-то надо было выглядеть прилично, показать товар лицом.
Мы сидели на лавочке у входа в НИИ. Я ответила на его вопросы. Он - на мои. Тут он сделал незабываемое: положил передо мной список сотрудников со ставками. Кажется, это называется штатным расписанием. Так обычно не делают. Это знак доверия. Стало стыдно. Я показала ручкой на одну цифру, он - на другую, несколько большую. Я настаивала на своём.
Он не знал, что я не такой уж ценный работник. Я не знала, что у него там все примерно такие. Он согласился, вздохнув, но заметил, что когда понадобится меня повышать, он не сможет пробить это повышение сразу. Я растаяла от такого благородства.
Шли 70-ые годы. Программисты для работы на больших вычислительных машинах требовались. Мне трудно оценить тот вред, который принесла замена наших машин американскими. Читала, что были предложения наших учёных, значительно опережающие иностранные разработки. Много лет мы плелись в хвосте.
3 Коллектив и комната
Наум Соломонович разрешил мне отгулять отпуск, а потом выходить на работу. Отдохнув, я влилась в новый коллектив вместе с двумя экономистками, одна из которых, Алла Ивановна, была начальницей нашего треугольника.
Я не подружилась с ними: одна была слишком богата - всю жизнь чем-то руководила, для другой работа была не на первом месте. Кроме нас троих, в группе было ещё два коллектива. Один, из 4 человек, доделывал что-то на старой технике.
Другой состоял из недавно пришедших Листочковой и Денисовой, лаборантки Жанны, Умнушкина Саши и Володи Оленева, ими руководила Татьяна Борисовна Герхарт. По образованию - учительница средней школы. Красива, умна и уверенна в себе. Великолепно одетая, она пользовалась хорошими духами и косметикой.
Сразу стала есть поедом Аллу Ивановну, потому что та больше получала. У Татьяны Борисовны был оруженосец - лаборантка Жанна. Огромная, довольно привлекательная, грубая, уверенная в себе.
Смешно вспомнить, как она стояла драконом у устройства ввода информации. Тогда текст программы и исходные данные для её работы вводились с перфокарт - кусков картона с перфорированными дырочками.
Если к перфоратору можно было добраться довольно легко, время пользования им было почти не ограничено, то ввести карты для отладки можно было только в выделенное группе машинное время.
Счёт шёл на минуты. Вот для того, чтобы программы Герхарт отлаживались в первую очередь, и нужна была её подружка. Она буквально локтями отталкивала других программистов, как при посадке в поезд в гражданскую войну. У неё были туфли на каблуках на толстой подошве. Так было модно. Иногда казалось, что она готова программистам, жаждущим отладки своей программы, наподдать не только руками, упёртыми в бока, но и ногами.
Жанна чувствовала себя победительницей и постоянно рассказывала, как её любит муж: "Спрашиваешь их (двух сыновей и мужа): "Может, чего-нибудь другого хотите, кроме котлет?". "Нет", говорят, хотим котлет". "Ну, наверчу котлет, раз хотят". Я слушала её с завистью: жила с мамой и опыта в приготовлении пищи у меня не было.
Позже пришли две девушки и один мальчик. Никакого отношения ни к каким наукам они не имели, в частности к обработке информации. Дремучие были. Девочки дремали, обнявшись. Мальчик мужественно смотрел прямо перед собой на панораму за стеклом.
Юмор их был ограничен одной фразой. Она повторялась только одной исполнительницей несколько раз в день. Из "Иронии судьбы", произнесённая там артистом Яковлевым: "Вот, тёпленькая пошла".
Жалко было молодёжь.
Одна из девочек уехала на неделю, её никак не могли найти. Наконец она вернулась сама и рассказывала знакомым по телефону, как на одной железнодорожной станции познакомилась со своим женихом: "У него такой голос!"
Впрочем, они были безобидны и доброжелательны, работать не мешали.
Помещение, в котором сидела группа, дожидаясь машинного времени, принадлежало другому НИИ и нашим НИИ арендовалось. Лично меня бесприютность угнетала. Машинное время для старых разработок предоставлялось в этом здании, а на новой технике в разных местах.
Приходилось колесить по всей Москве.
4 Ленты, диски, машинное время
Брали в такие поездки, когда направлялись туда впервые, не только магнитные ленты, но и пакеты дисков. Иногда Наум Соломонович вёз это всё вместе с программистами на своей машине. Дискам тряска не полезна, даже если головки зафиксированы.
Ленты устанавливать в шкафу, где производилось считывание и запись, умели не все. Для фиксации конца ленты его надо было послюнявить. Если фиксации не получалось, большой кусок ленты покрывался слюнями.
5 Безделье
В помещении, в котором мы работали, была не только группа Наума Соломоновича. За рядами столов сидел ещё коллектив, принадлежащий тому же НИИ.
На что было приятно смотреть, так это на пейзаж за стеклянной стеной. Половину его занимало небо. Половину - Москва со зданиями различных НИИ.
Смотреть на взрослых здоровых людей, которые день за днём маются от скуки, было невыносимо. Вот мы и смотрели в окно. За нашими спинами сидел Наум Соломонович. Он не всегда был на рабочем месте. Тогда существовало такое понятие - "пиджаки". Пиджак висел на стуле, а его хозяин отсутствовал.
Беседы велись непрерывно в течение рабочего дня. Вот начальник соседей, грубый и злой, потому что в отпуск его сынишка вдохнул колосок. Вот секретарша его, яркая крашенная блондинка с Кавказа, приветливая и уверенная в себе: "У меня двое детей: муж и сын". Невысокий крепыш, похожий на киноартиста из детектива. Тоже бесконечно далёкий от науки. От него я услышала слово "бормотунчик" - транзистор, который скрашивает одиночество.
Однажды он приснился мне, подплывающим с ножом в зубах к телефонному аппарату на тумбочке на работе. На следующий день выяснилось, что он поднял вопрос о том, что наш отдел незаконно пользуется телефоном и аппарата мы больше не видели.
Были два женатика - мои ровесники, один из которых украдкой бросал на меня взгляды, чем возмущал до крайности. Другой обладал красным носом и шутил: "Много поколений предков работали над этим оттенком". Дело в том, что алкоголиком он не был.
6 Инфаркт Аллы Ивановны
Конечно, у меня и некоторых других была работа. Мне нравилось, что она есть, и я с ней легко справляюсь.
Моя непосредственная начальница Алла Ивановна иногда ходила со мной и своей подругой в столовую. В отличие от Татьяны Борисовны она одевалась дорого, с претензиями, но безвкусно. После столовой я отдыхала от своих спутниц в большом старинном парке - обеденное время позволяло. В парк вели живописные ворота XVIII века. Раньше к ним примыкал подъёмный мост. Кормила белок, любовалась аллеями. Муть, накопившаяся на душе от общения с сотрудниками, уходила. На прогулку полагалось 20 минут. Опаздывать с обеда было нельзя.
Всё было неплохо, но, как всегда неожиданно, у Аллы Ивановны случился инфаркт и она после этого уволилась. Её подруга тоже.
Программа подруги перешла ко мне. Потом ещё кое-кто уволился, и их программы тоже попали ко мне.
7 Вопросы
По новой технике нам прочли курс лекций. Я успешно его прослушала с большим интересом. Я считалась знатоком и консультировала группу - ко мне обращались с вопросами. Иногда я отвечала, что посмотрю дома литературу - я кратко конспектировала книги с предыдущей работы и имела распечатки программ для примера. Всё это нельзя было выносить в силу секретности. От кого секрет - непонятно, если всё американское.
Не забуду удаляющуюся от проходной фигуру начальника соседней группы на предыдущей работе - в ослепительно белой футболке, брюках и кроссовках - собрался после работы на корт или пикник?
Нет, в каждой руке по авоське. В каждой авоське - по четыре толстых тома размером с энциклопедию. Правда, шрифт крупнее. Книги по программированию на английском языке: руководство системного программиста, руководство пользователя,... Вот тебе и секретность.
К конспектам с этих книг я и припадала на новом месте по вечерам и в выходные, чтобы ответить сотрудникам на их вопросы. Почему они сами не рылись в книгах? А книг не было. Их стали издавать позднее.
Вопрос задавался в оригинальной форме. Сзади меня сидели Татьяна Борисовна, Оленев и Умнушкин. Как я уже упоминала, Татьяна Борисовна невзлюбила мою начальницу Аллу Ивановну, которая пришла на деньги большие, чем ставка Татьяны Борисовны. Оленин, красивый, хорошо одетый, был подпевалой Татьяны Борисовны. Так как я пришла с Аллой Ивановной, гнев этой пары обрушился и на меня.
Спустя какое-то время Оленин понял, что ему невыгодно конфликтовать со мной - я охотно отвечала Умнушкину. Тот был приветливым и неглупым толстяком-брюнетом.
Чтобы привлечь моё внимание, он тыкал мне между лопаток пальцем. Оленин с Татьяной Борисовной обращались к моим услугам через Сашу. Потом им надоела эта многоступенчатость - Саша иногда отсутствовал, а вопрос назрел, - и они стали спрашивать напрямую.
Татьяна Борисовна, не скрывая своей недоброжелательности ко мне, пользовалась моими услугами почти не испытывая неловкости и радуясь как в том случае, когда получала ответ, так и в том, когда не получала. В последней ситуации она разражалась негодующими возгласами.
Как я уже сказала, борьба между Татьяной Борисовной и Аллой Ивановной закончилась инфарктом последней. Стыдно признать, но я испытала облегчение. Теперь я не должна была нести ответственность за всё, что она делала или не делала. Чем занималась Алла Ивановна у Наума Соломоновича, я так и не узнала.
Нонна Гаврилова, огромная рыжеволосая девчонка с кукольным лицом, вопросов не задавала. Ей и так было хорошо - у неё была наверху своя мохнатая рука. Она упивалась рассказами о своём муже, за которого только что вышла и выставляла его в смешном свете. Ещё она рассказывала, как дерётся с братом в шутку, и этим её деятельность в нашем коллективе ограничивалась.
8 На такси на работу
Пришла я на работу осенью. Настала зима. Автобусы стали ходить хуже. Дорога на метро занимала больше часа. Я ценила эту работу. Если машинного времени не было, мы должны были приходить к началу рабочего дня.
Два будильника не подводили. По колено в снегу во мраке бежала я от остановки автобуса одного маршрута к остановке автобуса другого. Автобусов не было. Их ждали толпы. И тогда однажды я взяла такси.
Водитель спросил, сколько я зарабатываю, если езжу на работу на такси. Я объяснила, что устроилась недавно. Он уговорил меня доехать до ближайшего метро.
9 Столовая
При нашем НИИ, конечно, была столовая. Но все предпочитали немного пройтись до другой столовой. Салатики, выпечка... Первое и второе, правда, не ахти.
Очередь большая, но шла быстро. Однажды в зал вбежал мужчина в истерике: "Вы отравили меня! Я умираю! Врачи сказали, что я неправильно питался, а я питался только у вас!"
Человека было жалко, но очередь не дрогнула и от отравы не отказалась.
В очереди я встретила дальнюю родственницу и её мужа. Оказывается, они работали неподалёку.
Там же я читала Пристли на английском языке. Из-за моего плеча книгу увидел индиец - он в командировку приезжал. Он обрадовался возможности поговорить по-английски, я - тоже. Мы были ровесниками.
Отравленный в столовой не забывался. Я стала обедать кашей из баночки в рабочее время, продлевая прогулку в парке.
Однажды при выходе из столовой я увидела собаку, устало свернувшуюся на снегу. Её окружали несколько молодых псов. Я подошла, чтобы понять: что с ней? Может, покормить?
Телохранители из стаи подняли лай. Пришёл осанистый вожак. Посмотрел на меня умными глазами. Я струхнула и спросила, указывая на собаку рукой в варежке: "Что с ней?". Вожак лукаво улыбнулся чисто мужской улыбкой и слегка покусал мою варежку.
10 Вы женщина мягкая?
Почти полгода нам практически не давали машинного времени. Наконец Наум Соломонович нашёл, где его снять - в Карачарово. Это далеко от нашего НИИ. Но никто не возражал. Наум Соломонович повёз нас с лентами и дисками на своей простенькой машине. В тесноте, но не в обиде.
"Вы женщина мягкая?", - спросил он одну из сотрудниц и доверил ей держать на коленях самое ценное и уязвимое - пакет дисков.
Здание с вычислительной машиной стояло у станции железной дороги. Нам дали комнату, где мы готовились к выходу на машину, снимали пальто, перекусывали. У каждого был стол. На столе - обед, который мы брали с собой. Банка с кашей, бутерброды, банка с салатом, термос...
Одна из сотрудниц говорила, что не может сосредоточиться на распечатках отладки, пока всё не съест.
Мы обрабатывали информацию, связанную с перечнями медицинских учреждений Москвы. Время давали в основном вечернее. При работе по вечерам накапливается усталость, напряжение витает среди сотрудников.
Кто-то сказал, чтобы смягчить обстановку: "Никак не могу добраться до Склифосовского". Это была последняя запись на ведущем файле. Наум Соломонович подошёл к сотруднику и помог разобраться. Было странно: он не посещал курсы, не знал языка, на котором написана программа, и так легко нашёл ошибку!
11 Работаем недалеко от Елоховского собора
Что такое для меня Елоховский собор? Моя мама, когда была студенткой, училась недалеко от него в МОПИ (педагогический институт) и забегала перед экзаменами поставить свечу иконе св. Божьей Матери Казанская. Мама жила в общежитии неподалёку. Недалеко жил и отец с родителями.
Я училась в МЭИ и тоже перед экзаменами забегала в этот храм. Работать на вычислительной машине рядом с этим собором было приятно. Здание, в котором мы снимали время, принадлежало крупному заводу САМ.
Не буду останавливаться на кровоточащей теме уничтожения этого прекрасного предприятия. Она гораздо важнее всего, о чём здесь написано, но я недостойна её. Такие вехи ждут своего автора, своих книг.
Нам хорошо работалось там. Уютный старинный дом недалеко от проходной. Чугунная лестница с кружевными перилами. Небольшие комнаты. Пропускная система - предприятие работало на космос.
На одной из площадок лестницы стоял перфоратор. Перед ним - стул, одной ножкой нависая над лестницей. Однажды, набивая перфокарты, я покачнулась и, сидя на стуле, пролетела целый марш! Это было чудо. Даже синяка не получила. Я спросила местного служащего, выбежавшего на шум: "У вас, наверно, часто так падают?"
"Нет, впервые".
Над дверью местного начальника, который предоставлял нам время, висел лозунг: "Каждый, кто хочет сделать работу, находит средства, а кто не хочет, находит оправдания".
На жалобы и просьбы он отвечал, молча показывая не лозунг.
В этом старинном здании был человек, который мог проконсультировать и по операционной системе, и по языку программирования. Бесплатно. Охотно. Меня радовало, что я теперь могу отсылать своих сотрудников к нему и сама задавать вопросы.
Он был высок, строен, спортивен. Не выносил женского кокетства и посягательств на его личную жизнь.
Не получаю от мести никакого удовольствия. Отношения с Аллой Борисовной хорошими назвать нельзя было. Но мне бы в голову не пришло выбросить её распечатку на помойку за забор: наши распечатки уничтожались как секретные. На мой взгляд, в этом не было смысла, но общий уровень секретности на предприятии был высок.
Кто же это сделал? По моим понятиям, это могла сделать одна из вновь поступивших сотрудниц. Личность яркая, обращающая на себя внимание. Но о ней позже.
Мне тоже однажды пришлось поволноваться о своей распечатке. Отлаживала вечером программу, оставила её в зале на столе. Ночью поняла, где может быть ошибка. Боялась, что распечатку выбросят в мусор и уничтожат. Бежала на работу бегом. Перепрыгнула в проходной через турникет. Мне кричали вслед, чтобы вернулась. Вернулась.
Потащили к местному начальнику. Он возмутился: "Вахтёр мог вас застрелись!". Распечатку всё-таки уничтожили, пока я объяснялась.
12 Снимаем машинное время у м.Алексеевская.
Раньше станция метро называлась Щербаковская. Тут тоже давали вечернее время. Можно было утром поспать подольше. Это было привлекательно по началу, но потом появлялась усталость. А поначалу хотелось вечернего времени - оно окаймлялось двумя свободными днями. Можно было сходить в театр или накопить отгулы и куда-нибудь съездить.
Большая часть страны работала в "ящиках". Вставали по будильнику и каждый день неслись на работу к проходной. А у программистов было преимущество - они могли строить время несколько иначе.
Особенностью организации, где мы снимали время на Щербаковской, было то, что операторы практически всегда были под мухой. Однажды я встретила такого, благоухающего, почему-то, не перегаром, а майонезом. Он качался, как в бурю на море, от стены к стене коридора, и нёс в машинный зал наш пакет дисков.
Получить новый пакет - это целая история! Надо подписать много бумаг. Так что ронять нельзя. Оператор восхищённо взглянул на меня невинными голубыми глазами и прошептал: "Какая орхидея!"
Я всегда нравилась пьяным. Мало нам всё-таки говорят комплиментов.
Тот ли голубоглазый или другой усовершенствовал печатающее устройство, подоткнув его шваброй - иначе не работала протяжка бумаги.
13 Защита диссертации
В нашей группе постепенно появлялись новые люди. Ольга пришла, чтобы защитить на нашей информации кандидатскую диссертацию. К сожалению, реальными данными мы не располагали - нам их почему-то не давали. А тема была важной.
Ольга была доброжелательна и остроумна, женственна и изящна. Хотелось, чтобы защита прошла хорошо.
Рассказывала о своей собаке. Потерялась и сама нашла квартиру в большом доме. Мама Ольги любила говорить: "Где наша умница-красавица?", - и собака с улыбкой появлялась на пороге.
О дочери рассказывала: "Ходили в музей изобразительных искусств им. Пушкина. Малютка вспоминала: "Там много детей с крылышками, похожих на меня".
Готовить материалы к защите Ольги мне было легко. В назначенный час мы все пришли на защиту, чтобы поддержать сотрудницу. Защиту диссертации не приняли. У Наума Соломоновича открылась язва.
14 Наум Соломонович глотает телевизор
Мы всё-таки иногда перекидывались парой фраз с Татьяной Борисовной. В это раз просто некого было спросить, где Наум Соломонович - несколько дней не было. Анна Борисовна ответила: "Он глотает телевизор".
Не думаю, чтобы хоть кто-то в группе этому порадовался.
15 Анна Воронина
К тому времени, когда Наум Соломонович заболел, у него были и ещё горести. Мешали работе бабьи склоки. И в то же время в Одессе умерла его горячо любимая мама. Она сидела в парикмахерской, делала маникюр.
В первый раз я увидела Анну в вестибюле и сразу поняла, что мне мимо неё не пройти. Изящество движений, лаконичность - мастер спорта, наверно. Мне захотелось ухватиться за что-нибудь, чтобы не побежать к ней навстречу. У нас в комнате все были обрюзгшие, неспортивные и гордились этим.
Она пересекла вестибюль летящей походкой в ярких брюках и куртке, в белой шапочке с красной полосой.
Во второй раз она подошла ко мне в коридоре и спросила, работаю ли я у Наума Соломоновича, нравится ли мне работа и обстановка в отделе. Что я могла ей сказать? Что кое-что не нравится? Что только что на моих глазах выжили одну женщину?
Что Алла Ивановна, которая взяла меня из ОКБА при очень тяжких для меня обстоятельствах, пела мне утешительные песни:
"Не надо печалиться...
Вся жизнь впереди,
Вся жизнь впереди,
Надейся и жди".
Она пришла сюда на большие деньги, а на эти деньги не тянула, её ели поедом, хотя сами не лучше её. Она была не прочь снабжать меня красной рыбой из мужниных заказов и подвезти на машине, а я старалась держаться от неё подальше. Она перетащила со старого места работы Соню Чашкину - свою наушницу, и коллектив с воодушевлением выкладывает ей всё, что только выдумает оскорбительного, в туалете.
Я этого говорить не стала, но предупредила, что работать у нас будет нелегко. Я постаралась отойти от неё при первой возможности.
Не помню, когда это произошло, но она появилась у нас в качестве новой сотрудницы. Я старалась не разговаривать с ней без крайней необходимости, так как чувствовала, что ничего хорошего из наших взаимоотношений не выйдет. И в то же время меня к ней тянуло - в НИИ было негусто с лыжниками-гонщиками.
Борьба с собой продолжалась не долго. Я ни с кем не поддерживала сколько-нибудь близких отношений в отделе, это было очевидно. Противники Аллы Ивановны смотрели на меня с отвращением, Тоня Соломкина, на весь свет обиженная смуглая красавица с идеальной фигурой, говорила: "у меня к Алле Ивановне несовместимость" и ругалась матом, не забывая через Сашу Умнушкина справиться у меня о том или этом неизвестном ей вопросе.
Саша был красив лицом и старался быть добрым ко мне в нашем оголтелом коллективе - всё-таки на вопросы-то его я старалась отвечать.
Года через три, когда мы оба, каждый сам по себе, оказались в другом НИИ, он звал меня к себе. Они разработали и эксплуатировали комплекс программ, у которого было к тому времени 500 пользователей. Так он сказал.
Как-то Анна спросила, куда я хожу обедать. Я ответила - в 10мин от нашего НИИ. Она попросилась пойти со мной. Она была в летнем льняном платье свободного покроя, не скрывавшем изящество и силу её небольшого тела. Лицо очень загорелое, глаза голубые, но выцветшие от солнца, как у многих людей, проведших в горах много времени. Нос прямой, короткая стрижка (химия и хна). Плечи и руки мускулистые, но пропорциональные. Ладони маленькие. Пальцы обличали силу.
Анна заявила, что она - мастер спорта по альпинизму. Я сразу представила, как она этими руками цепляется за скалы, и от этой цепкости зависит её жизнь и жизнь её товарищей.
Она не была красивой, но живость и обаяние в ней присутствовали. Я раскисла от рассказов о Кавказе, Памире, репшнурах, лавинах и альпенштоках. Это было время фильма "Вертикаль", песен Высоцкого. Кто не мог попасть в космонавты, стремился в горы.
За столом я задала ей идиотский вопрос: "У Вас на виске шрам?"
Она рассмеялась: "Нет, это морщина".
Она сказала, что занималась спортивной гимнастикой, бегом, лыжами, её приглашали в цирк как акробатку.