У Игната давно болит нога в тазобедренном суставе. Так что он предложил новое место для сбора грибов и ягод. Оно было между Черустями и Тасино, недалеко от станции.
В поезде, в тамбуре первого вагона, дрались футбольные фанаты. Они ехали на матч.
Специально для них ехало несколько милиционеров пенсионного возраста, чтобы разнимать. По внутренней связи звали ещё работников МВД. Мы ехали не в первом вагоне, но рядом сидел милиционер, который и ввёл нас в курс дела.
В Черусти вошли четыре измученные женщины и один юноша. Они везли на тележке пустые ящики от распроданного товара. Рыбак рыбака видит издалека. На лице у каждой было написано, что у неё есть диплом о высшем образовании. На лице одной из них читались также следы алкоголизма. Но это не мешало им быть одной командой. Наверно, они все учились вместе в школе, а может, дружили с детского сада. Только одной из них помогал сын - юноша с хорошим, добрым лицом.
Они боялись оставить ящики в тамбуре без присмотра и при этом валились с ног. Одна из них прислонилась к стенке тамбура и заснула. Мне это знакомо. Я тоже засыпала стоя после бессонных ночей в машинном зале, когда работала программисткой. Держалась за перекладину в вагоне метро и спала. Лицо горело, глаза слипались. Когда я открывала глаза, они горели тоже. Смысла в ночных отладках было мало, но такое время легче было получить, и за него давали премию в проценте от ставки. Так что низы, которые шли работать сутками, идти не хотели, зато верхи, которые ночью не работали, получали хороший приварок.
Я не выдержала, выглянула в тамбур (сидела у дверей) и крикнула: "Женщины, да заходите же!"
"Да сейчас!", - резко ответила особенно измученная женщина, потом улыбнулась извиняющейся улыбкой, словно была на светском приёме, вошла вместе с подругами, села рядом со мной и тут же уснула. В тамбуре сторожил ящики её сын, но там больше никого не было, некому было красть.
Платформа на этой станции была короткой, на все вагоны электрички не хватило. Я спрыгнула на землю и стала делать знаки машинисту. Игнат прыгать не стал из-за ноги и спускался по лестнице, ступеньки которой от тамбура до земли не доставали. В тамбуре соседнего вагона я увидела мужчину, который вышел покурить, но готов был нажать на стоп-кран.
Всё обошлось, и я, благодарно улыбаясь машинисту, замахала ему рукой. Поезд ушёл. Тишина. Перешли на другую сторону железной дороги. Поставили рюкзаки. Я отправилась ознакомиться с расписанием, которое висело посередине платформы. Оно было коротким. Два поезда утром, один днём и два вечером - в 18 и в 21. До Москвы электричка шла два часа, так что на всякий случай надо было иметь деньги на такси, чтобы при её задержке доехать до дома.
С платформы можно было увидеть лес, уходящий во все стороны, кроме небольшой поляны, на которой стоял длинный одноэтажный дом. Игнат сказал, что там живёт священник и ещё какие-то люди. Дом смахивал на барак.
Тропу от платформы к лесу в нужном нам направлении отыскать удалось не сразу - она переcекала канаву с водой по мостику из двух железных труб. Лес сразу радовал тишиной, запахом трав и хвои. Прошли дожди, и всё дышало влагой. Черника росла прямо у тропинки, с крупными ягодами.
Тропинка привела к заброшенному посёлку. Лес отступил, подступил великолепный малинник, за ним - несколько погибших серых яблонь и одна живая, с огромными яблоками. Ту яблоню защищала крапива в человеческий рост. Игнат ел малину, а я отправилась за яблоками и набрала больше килограмма. В таких местах надо проверять, куда ставишь ногу - можно угодить в остатки колодца.
Малина продолжалась, перемежаясь ежевикой. У берёзы никем не замеченные выстроились подберёзовики. Было жарко. Вдали стоял старый дом за чахлым забором, но он был заперт. Перед домом был колодец с ведром, и Игнат напился из ведра.
За старым домиком стоял дом побогаче, покрепче, в два этажа. На нём была телевизионная тарелка. Игнат перекинулся парой слов с хозяином. Больше домов в этом селении не было.
Основные сведения об этом месте Игнат получил не из библиотеки турклуба, как обычно, а из рассказов одного бывалого туриста, с которым мы познакомились в Гжели. Поэтому между собой называли его Анатолием Гжельским.
Лет двадцать назад, до знакомства со мной, Игнат ездил сюда за брусникой. Тогда с утреннего поезда сходила толпа любителей этой ягоды и направлялась по тропинке через болото в лес. Потом лес и болото сгорели. Выгоревшие пространства стоят никому не нужные, сиротливые, с вывернутыми комьями земли и буреломом. Пройти их можно, но надо разведать тропу и иметь при себе пилу и топор.
Мы добрались до грунтовой дороги, идущей на некотором расстоянии от железнодорожного полотна параллельно ему. На ней были большие лучезарные лужи.
В двух местах на обочине была рассыпана брусника вместе с пакетом. На мокрой глине дороги были отпечатаны следы крупной собаки. (Во второй наш приезд был ещё собачий помёт с целыми ягодами брусники, в пяти местах на дороге).
Справа от дороги был прудик с песчаным пляжем. Около него много луж с яркой травой, следы легковушек, людей, в том числе детей, следы босых ног всех размеров.
Жара. Игнат выкупался. Он гордился южным загаром. Сели перекусить.
Я пошла дальше по дороге искать, где хвойный лес подходит к дороге, чтобы встать на сухом месте. Шла и пела - от кого бежал человек, бросивший пакет с брусникой? Чьи следы были на дороге?
Дорога виляла, нахально уклоняясь от соседства с лесом. Иногда он был недалеко, но добраться до него можно было только по перепаханной и болотистой местности с выкорчеванными при тушении корнями.
В одном месте влево, от железной дороги, уходила тропа на ту бруснику, которую собирали 20 лет назад. В другом тропа под прямым углом уходила к железной дороге, но обе они упирались в большие лужи. Имея в виду эти неважнецкие варианты, я вернулась к Игнату, и мы прошли чуть дальше и нашли великолепный ельник рядом с дорогой. Слева была полукруглая поляна с деревом, лежащим поперёк другого, где можно было сидеть, и развести рядом в песочной канавке костёр.
Рядом с этой полянкой был могучий черничник с ягодой, готовой к употреблению, а справа от дороги в ельнике можно было поставить незаметно палатку. Пока её не ставили. Игнат пошёл за дровами. Я прилегла отдохнуть.
Дрова появились очень скоро, и пришлось вставать и резать лук для похлёбки. Пока мы варили ужин и ели салат из помидор, к нам подъехали квадрациклисты. Перекинулись парой слов - можно ли по этой дороге доехать до Черустей. Они, кажется, позавидовали нашему неспешному уюту. Мы с Игнатом так славно сидели парочкой, словно и не ругались никогда. Вечерело.
Палатку поставили в сумерках, у ёлки, чтобы защищала от дождя. Игнат намучился на юге от сильных ветров, рвавших палатку. Рядом был сплошной черничный ковёр. Встречалось немало белых грибов.
В ознаменование двадцатилетия наших совместных походов я привезла купленные в магазине пирожки с картошкой - сама не пекла. Игнат оживился при виде их и съел один пирожок ещё до ужина - "Вот, давай, а то жрать уже хочется", - он любит иногда грубые слова. Остальная снедь осталась висеть на ветке ёлки до завтра - от мышей убрала. Перед сном любовалась звёздным небом и светлячками вокруг палатки. Невдалеке всю ночь грохотали товарные составы с интервалом минут в семь.
Ночью, привлечённое запахом пирожков, приходило какое-то животное. Я издали услышала тяжёлые шаги и хруст ветвей. Было ощущение, что животное идёт на двух ногах. Оно подошло к мешку с пирожками, затаив дыхание - его не было слышно. Так ребёнок подходит к новогодней ёлке.
Я легко постучала по стальному ребру палатки и по её ткани. Оно не услышало. Тогда я сказала шёпотом: "Чу-чу...". Бедное животное! Как же оно испугалось! Как оно бежало! С хрустом ломались полусгнившие стволы деревьев, на которые оно наступало. Под ноги оно не смотрело. А ведь было темно. Мне даже захотелось выйти, позвать его обратно и дать один пирожок.
Но я не знала, что это. Может, оно бы предпочло пирожку меня. И в некоторых случаях прикармливать животных опасно, они наглеют. Потом оно вернулось и ходило между дорогой и лагерем, хрустя ветками. Я несколько раз стучала ложкой о миску. Потом пошёл дождь.
Утром спали долго. Когда я на следующее утро рассказала Игнату о пирожках и чудовище, он объяснил, что в начинку с картошкой был добавлен майонез с ароматизаторами, и именно он распространил запах на весь лес.
Он подошёл к мешку на ветвях, встал под ним и сказал: "Видишь, никаких следов нет. Тебе померещилось". И как я не догадалась посмотреть под мешок до Игната? После него, конечно, остались только его следы, большие, основательные.
После завтрака Игнат ушёл на разведку, а я читала в палатке детектив и дремала. Метрах в ста от палатки, ближе к железнодорожной насыпи, застенчиво похрустывал любитель пирожков. Но их уже съел Игнат. Потом я собирала чернику и белые грибы. Игнат из разведки принёс мне в подарок несколько белых. И грибов, и ягод было много.
Игнат учёл, что я паникёрша, и мы вышли к поезду заранее. Нависли дождевые тучи. До платформы добрались быстро. Хлынул обложной дождь. Игнат рвался в дом рядом со станцией, чтобы побеседовать "с попом", а я просила его не ходить. Игнат не верит в Бога и упрям - какие у них могут быть разговоры?
На платформе негде было укрыться от дождя, мы стояли в плащах, накрыв рюкзаки на лавке полиэтиленом, ели халву на ужин - в поезде не развернёшься, он будет набит. Так прошло полтора часа.
Игнат только что вернулся из Крыма. Был под Феодосией и Керчью, лечил ногу. Привёз грязь. Не был в галерее Айвазовского. Торговцы водой разрушают колодцы. Разрушены санатории, военные и космические базы. Отдыхают куркули с дородными жёнами.
В поезде было душно, сыро и жарко, как в бане. Сесть удалось, но в разных местах. Игнат сел у дверей. Когда понесли мороженое, он передал мне эскимо через соседей.
В моём купе пожилой мужчина и юноша смотрели фотографии на мобильнике и улыбались. Я, грешным делом, подумала, что они смотрят порнуху. Справа от меня женщина читала акафист Богородице - тоненькую брошюрку. У меня был с собой молитвенник - я намеревалась прочесть молитвы на сон грядущим, но сумка висела на противоположном конце вагона. Когда женщина дочитала акафист, я попросила у неё, чтобы тоже прочесть. Она с радостью дала мне его и сообщила, что для неё этот акафист особенно близок, потому что посвящён Благовещению, и она присутствовала при его чтении в Успенском соборе Кремля.
Мы разговорились о Гусь-Хрустальном. Мужчина, который улыбался, оказался оттуда родом и моя соседка - тоже. Он, оказывается, смотрел с сыном художественные фотографии храмов - на облаке над лугами - храмы... Его сестра любит паломничества. Он - резчик по хрусталю. Сейчас тот музей, о котором я с удовольствием вспоминаю - моя лучшая фотография сделана там влюблённым в меня юношей в сиянии хрусталя, - в плачевном состоянии, и производство хрусталя и стекла - тоже. Мужчина делает вазы дома и в этот процесс как-то включена его ванна - я не совсем поняла.
Я начала восхищаться пейзажами Владимирщины, особенно под Гусь-Хрустальным. Сказала, что отдых там - одна из лучших страниц моей жизни. Восхищалась людьми этого города. Мне сообщили, что город этот всегда славился своими ворами и бандитами.