Пошустрее, девушка!
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ПОШУСТРЕЕ, ДЕВУШКА! (РЕСТОРАН, 90-ЫЕ ГОДЫ) 7/9/2013
I Безработная
На улице был серенький денёк в конце марта. Недавно был мой день рождения. Отмечала его как положено, хотя только что вышла из простуды. Простудилась, работая секретарём-референтом в МГУ - там в кафе дуло по ногам, а сапоги одевать было некогда.
Болела недели три, уволилась и три дня проработала после простуды в ларьке маминой ученицы, толстой красавицы Тани, которая мечтала о космических разработках, а потом занялась бизнесом.
Перед днём рождения мне там продали подешевле кое-что из продуктов. Но было совершенно очевидно, что торговля - это не моё.
Я шла по родной улице от этого ларька к метро совершенно безработная. У других на улицах находятся предприятия, куда не то что можно, но как-то логично устроиться на работу. А у нас на улице - завод железобетонных конструкций для строительства жилых домов, две школы, станция метро, несколько магазинов и ресторан при академии предпринимательства. Я всю жизнь работала программисткой.
Просто шла по улице и думала, как не оказаться на шее у мамы-пенсионерки. Был 1994г. Я вела тетрадку по устройству на работу, вклеивала туда объявления из газет и выписывала адреса, телефоны, советы и соображения из книг. Обзвонила всех знакомых и родственников.
Я шла и думала: "Надо сегодня где-то тут найти работу". За метро возвышалось здание ЦННИИОО, но оттуда все бежали, оставались только совсем уж свои, но и им почти не платили, а отдавали помещения маленьким торговым фирмочкам.
У меня там работала одноклассница - в штате были её родители, но потом окончила курсы бухучёта, стала бухгалтером и заработала себе остановку сердца. Но вылечили.
Вот здесь стояло здание, где мы, школьники, отлаживали свои первые в жизни программы на БЭСМ-2М. Здание было одноэтажное. Машина так грелась, что из вентиляторов валил пар, как из бани. У машины ходили невероятные красавицы, создавая в ней своими капроновыми чулками шумы и наводки. Красавицы сверкали умными глазами, маникюром, лаком начёсов, косметикой и белоснежными халатами. Мигал пульт, когда вводились, а потом прослеживались с помощью серии остановов наши задачи.
Это тоже было тогда не моё, но было понятно, что в 15 лет уже надо на чём-то остановиться, чтобы зарабатывать на жизнь, а искать себя можно долго и так и не найти. Многие одноклассники после 8-ого класса пошли в техникум.
Место это мне снилось, когда я училась в институте, и надо было зимним снежным утром найти автобус, который повезёт меня в Москву. В темноте, в зимнем пальто я бежала несколько остановок на автобус, если свой долго не приходил, а потом, если он опаздывал, на более дальние остановки других номеров, и одна из этих остановок была на разворотном кругу около НИИ.
Там ещё шла ветка железной дороги, местного назначения - "кукушка". А ещё мы катались с этой насыпи на санках и, тоже в темноте, мой одноклассник Рома поведал мне, откуда берутся дети. Я не поверила и закричала: "Ребята! Идите сюда! Послушайте, что Рома говорит!"
"Да тише ты! Это правда".
Вот он, кусочек рельса у станции метро. Какая-то сентиментальная душа оставила его на память, вмуровав в асфальт. А насыпи больше нет, и ветки тоже.
Теперь на месте здания с БЭСМ-2М академия предпринимательства с многоэтажной гостиницей и бассейном. В сущности основой является именно гостиница, куда родители привозят больных детей в больницу, расположенную рядом.
Я сонно побрела дальше - воинская часть, дом, в котором жила одноклассница, но не подруга. Вернулась. Зашла в здание академии. Охранник спросил, куда. У меня был месячный опыт работы в блинной. Я ответила - в ресторан. На дверях действительно было объявление, что требуется сервизница.
Пусть будет сервизница. Там видно будет. Открываю дверь ресторана. Переступаю с трепетом порог. Уютный зал со столами, покрытыми белыми скатертями, под потолком - хрустальные люстры, у стеклянной стены, заменяющей окна - белоснежные кружевные гардины. Слева - бар. Пол паркетный. Из кухни пахнет мясным борщом. Сейчас пост, но запах не раздражает, а манит.
Ко мне навстречу идёт женщина лет на 10 старше, с хорошей фигурой и осанкой, короткой стрижкой, каштановыми волосами. Она не красива, но мила. У неё простое хорошее русское лицо. Особенно хороши карие умные глаза.
"Здравствуйте, я - Нина Никитичнна, старшая официантка. Вы пришли устраиваться на работу?"
"Да".
"Нам нужны и уборщица, и официантка, и посудомойка. Вы кем хотите работать?"
"Я подумаю".
Вернулась домой. Вечером забежала соседка, которая закончила курсы бухгалтеров и устроилась по знакомству бухгалтером в маленькую фирмочку. Один баланс она уже оплатила - ей сделал специалист. Но ведь она туда зарабатывать пришла?
Соседка помешивает чай и изрекает: "Там в гостинице темнокожих полно, как после них посуду мыть, и приставать начнут..."
"Я буду мыть в резиновых перчатках, и ко мне не будут приставать, мне скоро полвека - кому я нужна?"
"Ну смотри, я бы не пошла".
Ей можно ковыряться - её на мели поддержит брат, а мне долго выбирать некогда, я и так почти месяц с простудой провалялась. А учебники по бухгалтерии я тоже читаю, но в стране такое воровство, что надо поступать на работу только к хорошо знакомым людям. У меня и "корочка" есть - когда работала в блинной, окончила курсы бухгалтеров и была там одной из выдающихся курсанток - мне понравилось этим заниматься. Даже купила англо-русский словарь по аудиту.
Но это всё в перспективе, а сейчас надо решать - уборщицей работать или судомойкой? Официанткой я не пойду - там надо уметь воровать, быстро считать наличные и помнить, кому что и за какой столик. Надо уметь бегать с подносами на каблуках и не уронить ничего кому-нибудь на голову.
Уборщицей приходилось работать каждой женщине в стройотряде или на картошке. Как-нибудь научусь. Судомойке, наверно, тоже надо уметь воровать и считать посуду. Потом я не знаю, могу я не бить посуду при быстрой работе? Я её и дома-то мою редко, только в стройотряде, когда дежурная, и в походе, а там посуда металлическая.
Тут и думать-то нечего - надо пробовать. А всех заморочек отсюда не видать. Я действительно не увидела главную неприятность в этом ресторане - летом он почти не работал, закрывался иногда на несколько недель, потому что был при учебном заведении, которому полагались каникулы. Кроме того, в здании гостиницы были и другие кафе и рестораны, получше. Было плохо и то, что ресторан, в который я поступала, каждый год банкротился, потому что там воровали и потому, что руководство академии и гостиница, а также вышестоящие организации обдирали его как липку.
Почти каждое лето он переходил к новым хозяевам.
Нина Никитична уговорила меня устроиться сервизницей - так называлась судомойка.
II Мой первый день в ресторане.
Встала рано, в 6. Завтракать не надо было - там покормят. В комнате, в которой мыли посуду, пахло сыростью. Там стояли у моечной машины две армянки. Одна постарше, с золотыми зубами, другая помоложе, маленького роста. Они обсуждали условия работы с Ниной Никитичной. Кажется, были недовольны. Руки ухоженные, с маникюром.
Посуду после завтрака мыли втроём, хотя в другой смене осталась одна судомойка - её напарница уволилась из-за скверного характера оставшейся. Оставшаяся объясняла, что её в детстве покусала собака, и она не может вести себя иначе.
Завтрак - это разминка. Там мало блюд, да и просыпаются к нему не все. Но одна из армянок сделала для себя выводы уже после завтрака и заявила, что пойдёт устраиваться на работу бухгалтером. Моечная машина не работала. Вокруг неё стояла лужа, по которой были проложены деревянные мостки. Бегать по ним было нельзя, потому что оттуда летели брызги, но бегать было надо.
За машиной было два окна - для чистой и грязной посуды, а справа от них, вдоль машины - четыре раковины для мытья посуды вручную. Вот там и мыли, причём на хорошей скорости, так как одна тарелка оборачивалась за каждый приём пищи не меньше 5 раз. Так что никаких резиновых перчаток - тарелка выскользнет!
Другая армянка осталась. Она была не замужем. У них с мамой была квартира в Саратове, но Эмма предпочитала работать в Москве. У неё во рту тоже были золотые зубы. Она была приветлива и мила. Вскоре она устроилась официанткой и, пробегая мимо окон с подносами, заглядывала ко мне и иногда приносила калорийную булочку. Однажды она притащила ящик с газированной водой: "Маша, на!"
Я ответила, что не могу взять такую тяжесть - уроню. У меня ведь были три полостные операции. Ей пришлось тащить ящик в обход. Где-то там они с Ниной Никитичной прятали ворованное. Я брала только то, что съедала или тут же, или дома с мамой.
За окнами комнаты для мытья посуды был коридор, по которому проносились официантки с подносами. За коридором - прилавок, отгораживающий кухню. На прилавке в обед высились стеклянные супники цвета морской волны. За прилавком - плиты, ближе к залу за стеной - комната для приготовления салатов с холодильниками.
Поваров, когда я пришла, было несколько. Выделялась красотой Галина. Высокая, статная, жена полковника. Мы познакомились с ней, когда она угостила меня помидором. Я так обрадовалась, что ей пришлось мне объяснять, что не надо так громко благодарить. Она была хорошей поварихой, но пила, потому что её бивал муж. И приворовывала, конечно - зарплата была оскорбительно мала. Про начальство она говорила: "Они воруют лошадей, а мы воруем сани".
Ещё была измождённая, неприветливая повариха, которая ничем не угощала.
Был повар Кирилл - красавец, талант. Его свадебные произведения были шедеврами. Например, на одну из свадеб он сделал крупную рыбу в виде сказочного кита с городом на спине. Все сбежались смотреть. Он был православный и венчался с женой, хитренькой и хищной, но привлекательной внешне. Мне казалось, что он иногда жалел, что венчался.
Ещё на кухне была котломоя, старушка Серафима Васильевна. Ей было около 70 лет. У неё был длинный горбатый нос с бородавкой, откуда топорщились волосы, и бриллиант на пальце - подарок покойного мужа. Так с бриллиантом она и мыла котлы. Наверно, она не могла оставить его дома, потому что внук пил и мог продать бриллиант. Говорили, что в молодости она была невероятно хороша.
В тот момент, когда я её увидела, она была похожа на Бабу Ягу с ярко-синими добрыми глазами. Она была доброй и приносила картошку с противней, чтобы мы взяли домой. Картошка была вкусная. Иногда Серафима Васильевна жарила её на свадьбу, но, видимо, делала это недостаточно профессионально, потому что однажды пришёл человек, плативший за банкет, и ругался: "Лучше бы вы мне эту картошку дали, я бы сам её приготовил!"
Когда Эмма стала официанткой, я в смене осталась одна и какое-то время нас объединили с покусанной собакой женщиной. Работать с ней было неприятно, и я попросилась в уборщицы.
Кажется, поначалу была ещё одна уборщица, и мы делили площадь ресторана. Я мыла мокрой тряпкой паркет в зале вовсе не по злому умыслу, а потому, что с меня это требовали. Я предупреждала начальников, что долго он при таком обращении не протянет, но начальство меня не слушало. Ничего удивительного, что паркет восстал, и последствия эти долго ощущались.
III Мать инвалида
Начальниц среднего звена у нас было двое: Кира Владиславовна и Лариса Дмитриевна. Кира Владиславовна была рафинированной интеллигенткой. Всегда приветливая, она имела ухоженный вид и говорила как профессор русского языка. Может быть, она и была профессором в прошлой жизни, до 90-ых годов.
Однажды мы с ней сидели в перерыве между сменами за столом и тихо разговаривали, глядя на улицу через стеклянную стену. Она рассказала, что всю жизнь приучала единственного сына к благородству. Он хорошо учился в школе, изучал единоборства, был смел и умён. Его призвали в армию.
В армию в то время попадали только те, у кого не было денег, чтобы откупиться. А сын Киры Владиславовны пошёл по велению сердца защищать Родину. Со своими взглядами на жизнь он часто защищал слабых и вёл себя достойно. Однажды он перенёс побои старослужащих и стал инвалидом. А собирался после армии в институт. Кира Владиславовна кормит его с ложки, он колясочник и ни одной девушке не нужен. Если с Кирой Владиславовной что-нибудь случится, он умрёт. Вот такая история о благородстве.
Позже я слышала ещё одну, а третьему сюжету была в этом году очевидцем. Ещё одна история была вот какая. Яркая женщина средних лет вышла замуж за симпатичного порядочного человека. Однажды на лестнице они услышали шум драки. Муж вышел разнимать и вернулся инвалидом на всю оставшуюся жизнь - у них не могло быть детей.
Третий сюжет был вот какой. Я ехала в метро и читала акафист. Это неправильно, потому что я сидела, а акафист читают стоя. Но так вышло, что ехала я усталая. Напротив меня шумела пьяная молодёжь. Я на неё не смотрела, а смотрела в книгу. Оказывается, они прямо в вагоне метро занимались любовью.
Это заметил один хороший молодой парень и решил воспрепятствовать. Слава Богу, они его не изуродовали. Парень оказался сильным и ловким - он выставил из вагона на станции несколько пьяниц с их женщинами, и тут появился, наконец, милиционер - его давно звали по связи с машинистом, - и надел на хорошего парня наручники.
К счастью, вагон всё ещё продолжал стоять на станции. Я, не поднимая глаз, держала на коленях акафистник, но молилась за хорошего парня. Тут из всего вагона выскочила единственная неравнодушная женщина и бросилась к милиционеру с криком: "Он ни в чём не виноват, арестуйте этих пьяниц, они хулиганили в метро!" Только тогда выскочили и загалдели на милиционера ещё несколько пассажирок. Хорошего парня освободили. Но арестовали ли тех пьяниц, из-за которых был сыр-бор? Не знаю. Поезд тронулся. Вот такие три сюжета о мужском благородстве. Я не призываю мужчин к трусости и подлости. Не знаю, что делать.
Уборщица должна была помогать официанткам убирать посуду со столов. Бригадиром официанток была Лариса Дмитриевна, часто повторявшая фразу: "Пошустрее, девушка!" или слово "мечтательница". Мечты она имела в виду не возвышенные, а материальные. Была она безобидная. А вот покусанная судомойка однажды меня подвела.
Мы устало сидели за столом между обедом и ужином и покусанная судомойка нашла под столом заныканную Ларисой Дмитриевной с банкета бутылку красного вина. Открыла - "Выпьем, Маша!" С ней связываться было рискованно, вино было хорошее и лёгкое. Я начала пить, и тут появился брат начальницы и подошёл к столу. Он молча посмотрел на нашу компанию - семь женщин сидят и молча смотрят, как я пью вино из гранёного стакана, - и молча отошёл.
Начальников было четверо. Официально директором была стройная светленькая девушка, только что окончившая академию предпринимательства. У неё был свой кабинет, где я во время Ленинского субботника мыла окна. Она в это время плавала в бассейне. У девушки была мама, Анна Гедиминовна. Дама со следами былой красоты.
Она тоже постоянно была в ресторане. У девушки был брат, огромный красавец нордической внешности, прибалтийский еврей. Он не кончал академий, но когда ресторан начал разваливаться, взял бразды в свои руки. Ему помогала жена - бухгалтер. Симпатичная, с юмором: "Тут на прикроватной тумбочке, смотрю, лежит ваша фотография. Вот, думаю - друг семьи...", - это мне оформляли медицинскую карту. У брата и его жены был славный сынишка, который тоже бывал в ресторане.
Когда я работала уборщицей, то переодевалась в туалете, а не в сервизной. Хотя я не была судомойкой или официанткой, мне всё равно полагались всякие булочки и куриные окорочка, которые я прятала в гардеробе - раздевалке, которая никогда не использовалась. Там были составлены пластмассовые стулья один в другой, которые использовались на открытом воздухе, когда погода была хорошая. Над гардеробом, довольно красивым, висела прекрасная хрустальная люстра, которая грустно и нежно звенела, когда под нами проходил поезд метро.
Однажды я сидела в верхнем из составленных стульев и причёсывалась. Думала об Англии, в которую с детства хотела съездить. Под минорный звон люстры поездка туда представлялась нереальной...
В фойе между гардеробом и туалетом зашёл мужчина и что-то спросил по-английски. Я ответила, и разговор имел продолжение. Я чувствовала себя английской королевой во время утреннего туалета и улыбалась, подкрашивая глаза, англоязычному мужчине, а он - мне. Потом он ушёл.
В нашем ресторане появился котёнок. Он гадил, конечно, потому что его никто не приучил. У нас дома уже были кот и кошка. Я обещала за ним убирать и просила не выбрасывать. Убирала. Потом он понравился одной маленькой девочке, которую привезли в Москву лечиться, и отец девочки разрешил взять котёнка с собой.
У ресторана была "крыша" - чеченец Казбек. Он был светловолос, голубоглаз, приветлив. Когда я влезла на сцену в редкие часы отдыха - меня так и тянет на неё всю жизнь, а в зале сцена была, - он, вместе с официантками, сел в первом ряду и, послушав, стал заказывать песни. Просили весёлые, а я таких не знаю.
На банкеты приглашался профессиональный певец с традиционным ресторанным репертуаром - не слишком возвышенно, чтобы не мешало пищеварению. У него мать была певицей, и он закончил консерваторию. Я тогда по вечерам ходила в хор учителей и спросила певца, как я пою и как мне работать над голосом. В хоре учителей петь не учили, а просто пели, хотя были два педагога специально для хора на ставке. Он ответил, что для самодеятельности мой голос годится. Если я хочу его совершенствовать, то надо делать вот такие упражнения. Был он обычно грустен, но держался с большим достоинством.
Если бывал банкет, работать ресторан заканчивал часа в три утра.
Идти в те времена с полными сумками посередине улицы в три утра - небольшое удовольствие. У нашего шофёра ночью жена возвращалась с работы домой и её убили.
Весной брат директора подвёз нас на своей простенькой машине - меня и Асю- официантку. Ася была одной из самых старых официанток, со следами былой красоты и алкоголизма. После банкетов она обычно напивалась. В тот раз ей заплатили меньше, чем она рассчитывала, и она устроила истерику с битьём посуды. Меня подвезли и поехали дальше, а у меня посреди улицы оторвались ручки и продукты посыпались на асфальт. Хорошо, что машин не было. Пришлось собирать.
Эта официантка Ася часто рассказывала, как в юности в неё влюбился иностранец и хотел на ней жениться, а она не согласилась. Потом жалела.
Когда нам разбили стёкла в ресторане, обратились к Казбеку. Он принял меры, и его поколотили. Парень, наверно, просто был голодный и работал один, а хулиганья тогда было много. Всем было его очень жалко. Ходили смутные слухи, что его убили на железнодорожном мосту той ветки, с насыпи которой мы в детстве катались на лыжах. Не хотелось бы верить - он так мне хлопал...
Мне говорили, что в ресторане милиция однажды поймала наркоманов. Вошли на всякий случай к посудомойке и там всех - там были официантки - поставили лицом к кафельной стене, руки вверх. Страху натерпелись. При мне такого не было.
В один из первых вечеров, когда я перешла в уборщицы, пришла группа малолетних инвалидов. Они уже были не то нетрезвые, не то колотые. Их было жалко. Они окончили какое-то заведение для инвалидов, а потом, пошли все вместе по крутой дорожке. Приняв на грудь ещё, они начали бить друг друга костылями. Это зрелище не для моей палитры - я люблю акварельные краски.
В результате одного из них вырвало, другой разрыдался - ну, тут мне, как уборщице, было всё равно. А вот над первым случаем мы трудились вдвоём с Анной Гедиминовной.
Она пришла и потребовала, чтобы я это вытерла тряпкой. Мой опыт восставал против такого использования тряпки - нужен был веник и совок, и я тоже разрыдалась. Анна Гедиминовна отступила с поля боя, обещая, что она это мне запомнит. Но был уже конец апреля, скоро компания сообразила, что надо продавать ресторан и мотать, пока живы, и это надо делать тонко. Так что за разногласия с Анной Гедиминовной мне ничего не было. Я больше не буду писать про неаппетитное.
Вскоре был интересный японский банкет майским тёплым вечером. Японский принц организовал деловую встречу и привёз с собой свою еду - всё такое изящное, оригинальное. Сдвинули столы. Пришли японцы. Я пробовала их вино. Вокруг стола катался на велосипеде сын брата начальницы.
Казалось, так будет всегда. Звучала японская музыка. Я сказала моей любимой поварихе, величественной красавице Галине: "Какой красивый стол у японцев!" Она возразила: "Самый лучший в мире стол - русский. Щедрый, как русская душа".
Но тучи сгущались, какие-то пенсионные выплаты были последним камнем. Брат директора пришёл как-то не в обычном для того времени красном пиджаке, а в майке и брюках. Когда я обратилась к нему за какими-то указаниями, он нервно расхохотался.
К концу июня нас распустили, предупредив, что после продажи ресторан снова будет набирать людей, и в первую очередь из нас. Жалко было всех начальников, и Анну Гедиминовну.
Уже ходили покупатели, и я договорилась с заведующей производством, которая должна была начать работать в следующем сезоне, что я приеду ко дню найма на работу - у нас с Игнатом намечался поход в Псковскую область. Игнат - мой приятель из турклуба, самый крупный, умный, смелый и "хожалый" - много путешествовал.
В конце августа вернулась и влилась в ряды работников нового ресторана. Директор на этот раз был с Западной Украины. О нём позже.
Заведующая производством Евгения Викторовна оказалась бывшей комсомольской организаторшей и с удовольствием рассказывала, как на этой комсомольской работе познакомилась с мужем. У них была большая любовь, о которой она повествовала весело и с юмором. Потом разошлась. Умом и добротой она напоминала главную героиню телесериала "Таксистка".
Новая заведующая производством понравилась мне сразу хотя бы тем, что обещала принять на работу, когда я вернусь из отпуска. Евгения Викторовна одевалась и вела себя просто, замечаний по работе почти не делала, а если было нужно, например, намекнуть, что надо протереть бортики моечной машины, молча проводила по ним рукой. У неё можно было перехватить денег до получки.
IV Хорошевский
Осенью ресторан не сразу набрал обороты, и нас иногда с утра отправляли по домам, чтобы за этот день не платить. Я тогда ехала в подвал к Хорошевскому, где первоначально работала секретарём-референтом у знакомого туриста - набирала тексты на компьютере, покупала для компьютера комплектующие и выполняла мелкие поручения. Иногда просто отсыпалась дома. Отсыпалась и в те дни, когда была не моя смена.
Подвал Хорошевскому, конечно, не принадлежал. Он принадлежал Союзу творческих деятелей. А Хорошевский там был комендантом, что явствовало из надписи, которая высвечивалась при выходе из рабочего режима компьютера: "Товарищ! Уходя, закрой форточку! Комендант Хорошевский". По-моему, комендант - это военная должность, так что это шутка, но форточки надо было закрывать - мимо непрерывно шагали чьи-то ноги, подвал был в центре, в одном из переулков. Он ещё постоянно затоплялся слегка, и это тоже тяжким бременем ложилось на плечи Хорошевского.
Все, а не только я, считали этот подвал удивительно уютным местом. Туда тянуло людей. Я предложила приятельнице, сотруднице по авиационному заводу, работать вместе со мной у туриста на компьютере. Это была Зинаида Ивановна Рыбкина. Она согласилась, пришла, поработала немного, а потом мы прошли по коридору и увидели Хорошевского за столом у самовара.
Я раньше видела его изображения на фотостендах, которыми были увешаны все коридоры. Симпатичный, моложавый. Энергичное лицо, смешливые глаза. Турист, у которого мы работали, Костя Горелик, крупный еврей прибалтийского происхождения, до 90-ых годов программист, в 90-ые - предприниматель, советовал нам держаться от него подальше. Но Хорошевский пристраивал мои рассказы.
Это потом, а тогда Аркадий Викентьевич предложил нам чаю с баранками. Мы не смогли отказаться, и присели у самовара. Тогда и оказалось, что Хорошевский - член союза художников, кинематографистов, сценаристов, юмористов и писателей. Может, я что пропустила. Фотографом в подвале был тоже он, он же контролировал чистоту полотенца в туалете и наличие там бумаги. Окончил два института - МАИ и ВГИК. Сотрудничает с ТВ и некоторыми газетами. Мне было интересно с ним разговаривать. Тут прошёл Горелик, возмутился и погнал нас работать.
С Костей мы познакомились в походе, когда возвращались в темноте на станцию, и я чуть не свалилась в яму с негашёной известью, потому что читала ему стихи Стивенсона на английском языке:
Under the wide and starry sky
Dig the grave and let me lie
Glad did I live and gladly die
And I laid me down with a will.
This be the verse, you grave for me:
"Here he lies, where he longed to be
Home is the sailor, home from sea
And the hunter home from the hill!
Костя удержал меня на краю, чтобы то, о чём я ему читала, не произошло слишком скоро. Однажды мы случайно встретились во время отпуска на турбазе. Танцевали под завистливыми взглядами туристок - он хорошо танцевал, - и катались на лошадях. Однажды он помог мне с лошадью, которая была нервной - это было ещё в 80-ых. Но искры не пробежало.
Рыбкина со временем нашла работу получше, я тоже перестала работать у Горелика, а в подвал ездила попить чайку, потрепаться с Хорошевским, привезти свой рассказ и получить в подарок сборник его рассказов, побывать на сборище юмористов, где он тоже был одним из руководителей, посмотреть видео. Однажды по моей просьбе он до трёх часов ночи писал фильм на кассету режиссёра Пазолини. Я не видела ни одного его фильма, а любопытно было.
Ужасно ругаясь, он вручил мне кассету и предупредил, что действие происходит на помойке. Я извинялась, как могла - не надо было писать.
Я принимала участие в съёмках его пьес и булгакиадах на Патриарших прудах, куда он приводил знакомых группами. Всем женщинам он делал комплименты, независимо и даже вопреки их внешности.
Хорошевский написал сценарии к серии передач на ТВ про инвалидов, которые нашли себя в жизни. Сценарии нам с мамой очень нравились. Аркадий предупреждал, когда на ТВ будет новая передача из этого цикла, и я старалась её посмотреть. Но иногда я работала в это время.
Однажды пришлось договориться - даже не понимаю, как это получилось, - в гостинице, чтобы мне открыли номер и включили ТВ, но я перепутала программу и ждала не на той. Даже плакала. Хорошевский потом специально мне в подвале показывал эту передачу, одну из лучших, как женщина не имела правой руки, крестилась левой и всё ею делала.
V Саня Коршунов и ТВ
Летом 1994г я вынуждена была купить новый ТВ. Предыдущий сломался. Был ещё один, но он находился на квартире нашего знакомого, а тот приболел. Мама без ТВ не может.
За ТВ поехали с Саней Коршуновым. Это мужчина маленького роста, с голосом богатыря, но не громким, а низким и с хрипотцой, из тех, что привлекает женщин.
Познакомились мы так. Я шла по жаре от Горелика, куда отвезла какие-то бумаги и где разбирала книги, отложенные на продажу в Польшу. Устала. Шла медленно. Со мной заговорил человек в джинсах и футболке, на вид спортивный, жилистый. Я ещё не решила, как от него избавиться, а он уже ехал со мной в метро и многие в вагоне готовы были меня защитить от его посягательств, но он не посягал, а привычно играл замечательным голосом.
Так мы познакомились. Потом он с другом был у меня на дне рождения и подарил самый лучший в моей жизни букет чайных роз, а его друг - духи "Ночная красавица", которые только что победили в каком-то конкурсе. Моя подруга завидовала и всё крутилась вокруг Саниного друга.
Мы с Саней гуляли то в парке Лосиный остров, куда он вырядился в своих лучших новых ботинках, а они оказались малы, и где он купил мне при входе в парк огромные алые яблоки, целый килограмм. Мы заходили к моей приятельнице, живущей рядом с парком, чтобы Сане переобуться, но не нашлось подходящего размера.
Коршунов гулял со мной на ВВЦ, мы ели мороженое и плавали на лодке у фонтана Золотой колос. Я рассказывала ему, как плавала здесь на лодке с отцом, и как мой отец здесь на выставке познакомился с мамой. Он сообщил, что женился и потом развёлся. Он хранит шорты своей жены и очень любит сына Алёшу. Работал он руководителем группы на ЗИЛе, но ЗИЛ разваливается. Я забыла сказать, что у Коршунова красивое лицо.
Вот такой человек согласился тащить со мной ТВ из Марьиной рощи, потому что там самые дешёвые ТВ в Москве. Это несмотря на то, что у него язва.
Деньги на ТВ добавляли всем миром. Конечно, у нас с мамой были отложены, но ещё дали приятельницы и Хорошевский. Основную сумму дала взаймы мамина двоюродная сестра. Отдала пенсию и просила через месяц вернуть.
Мы с Коршуновым посмотрели ТВ - я-то в них ничего не понимаю, обвязали верёвкой коробку и потащили. Дома выпили чаю. ТВ оказался хороший и работал долго. Он назывался "Юность".
Прошёл год. Он позвонил и предложил прогуляться по Москве. Он начал так: "Узнаём?" Голос был неповторим. И потом, даже благородные мужчины не все при обострении язвы таскают телевизоры на себе.
Накануне этой прогулки по Пятницкой я отработала свадьбу и с трудом встала, чтобы не опоздать к назначенному часу. Наверно, у меня был голодный вид, потому что он всё время меня чем-то угощал - бананами, мороженым, булками из "Австралийского хлеба".
Мы зашли в книжный магазин, в который я забегала, когда я с сотрудниками - программистами несколько лет сидела на Овчинниковской набережной в командировке. Мы тогда с наслаждением гуляли в обед по этой особенно милой для меня и моих сотрудников улице.
Саня спросил, что мне подарить, и я захотела словарь церковно-славянских терминов. Словарь роскошный. Жаль, что я редко в него заглядываю.
VI Собака Манька
Моя школьная подруга Рэна уехала в Израиль не постоянное жительство. Её дочь Ира вышла замуж за русского и сама наполовину русская - отец русский. Ира с мужем не захотели уезжать. У Иры было двое детей к тому времени, когда я начинала работать в ресторане. Я любила забегать к ним- они жили в хрущобе недалеко от ресторана.
По ужасной лестнице на 4-ый этаж с банками и пакетами с едой. Звонок на болтающемся проводе - муж Иры много работает. Лай собаки за дверью. Это Манька, купленная Ирой в переходе за золотое кольцо. Пришлось заплатить, иначе торговка обещала удавить животное. Ира говорит, что Манька любит французскую косметику, но, по-моему, она любит окорочка из ресторана. Стараюсь не забывать угостить.
Как в нашей с мамой жизни не хватает детских голосов! Они выскакивают из дверей, минуя сохнущее в коридоре бельё и велосипеды у стенки. Нет, они не бросаются мне на шею - я не настолько близкий друг дома, но глаза их горят любопытством и улыбки - ну копия Рэниной, лучезарные и широкие, с крупными зубами.
А голос Иры повторяет Рэнины интонации - скучаю я по Рэне. Ира тоже интересный человек, пишет стихи, но никому не показывает. Угощает меня на кухне кофе с мороженым. Я тоже что-то принесла. Потом я долго пережёвываю эти беседы. В поколении детей моих ровесников у меня почти нет знакомых.
Дочь Иры учится в музыкальной школе. Играет для меня. Она учится хорошо в обеих школах, причём в музыкальной школе ещё и на кларнете.
Вся семья учится на кларнете - очень интересный учитель. Повезло соседям. На прощание - прихожу я не часто, - мне дают какую-нибудь приглянувшуюся книжку на неопределённый срок - у них вся стенка в книгах. Собака Манька провожает меня своими чудесными глазами.
VII Бархат
У мамы было старое платье из панбархата. Сложного кроя, по моде конца 40-ых годов. Оно было тёмно-красное. В детстве я смотрела на него как на символ роскоши. Мне не верилось, что я смогу носить такое. Шли последние годы моей женской жизни. Потом буду старушкой.
Хорошевский просил перетянуть ему цилиндр бархатом для спектакля и дал кусок простого дешёвого бархата. Встал вопрос - нельзя ли себе отрезать немного - кусок был большой. Цилиндр валялся у нас долго, ожидая моих трудов. Наконец его сделала мама, и остались куски, из которых не получилось бы даже фигаро.
Я работала в ресторане и иногда деньги бывали, хоть и небольшие. Однажды я решилась и купила в ближайшем универмаге кусок чёрного бархата. Хотела сама сшить прямую юбку. Я сшила её, причём накануне похода в театр оперетты, куда мне бывшая сотрудница Зинаида Ивановна Рыбкина достала бесплатный билет, потому что работала там уборщицей.
В театр я должна была пойти с другом Сани Коршунова Ваней Петровым, бывшим авиационным инженером. Теперь он был безработным, успешно увлекался разведением кактусов (брал первые призы на выставках и был уважаем обществом кактусоводов) и изготовлением наливок, действительно хороших - на мой день рождения он подарил бутылку своей наливки.
Ваня был моложе Сани, выше ростом, но на этом его превосходство заканчивалось, потому что у него не было такого чарующего низкого голоса с хрипотцой и мужественных интонаций. Кроме того, он был сутуловат и развинчен, неспортивен он был.