Проект: Парадиз
Самиздат:
[Регистрация]
[Найти]
[Рейтинги]
[Обсуждения]
[Новинки]
[Обзоры]
[Помощь|Техвопросы]
ПРОЕКТ ПАРАДИЗ Н.НОВОХАТСКАЯ
ЧАСТЬ Первая
ПАРАДИЗ, ДЕНЬ ПОСЛЕДНИЙ, ПРОЩАЛЬНЫЙ
Сначала в мягком свете загомонили птицы, негромко, отчётливо, каждая в отдельности, далее свет перешёл на другой уровень яркости и стал наливаться, затем прочно устоялся. Но пока это был сон, последние моменты: птичьи голоса и жемчужный свет под закрытыми веками.
Потом медленно и веско в пёстрый птичий хор вступила кукушка, размеренно, гулко и протяжно. На третьем или четвертом призыве "ку-ку" сон выдернулся из-под век, затем явилось понимание, что пора открывать глаза, уже зовут. Это не только заявленные птицы в садике, это связь, личный телефон-кукушка.
"С утра пораньше, кто бы это?" - подумалось вполне уютно, и глаза сами открылись навстречу дню и вызову.
Яркие, нарядные небеса синели сквозь цветы и листья, вокруг сверкала роса мириадами капель, трава и цветущие ветви просто искрились, хотя свет падал искоса, широкой ясной полосой с близкого горизонта.
--
Ку-ку, - внятно раздалось над самым ухом, но никакой птицы отнюдь не появилось.
Как раз напротив, с одного из цветов поблизости сорвалась блестящая капля и повисла, разрастаясь в воздухе, но отнюдь не колеблемая лёгким ветерком, хотя остальные капли ощутимо подрагивали вместе с цветами, кустами и травами.
Сначала большая капля вдоволь поотражала пространство вокруг: небесный свод с лёгкими облаками; ветви с гирляндами мелких цветов; маленький изящный фонтан; фасад домика с двумя большими окнами и пышные симметричные клумбы. В одной из клумб лежало её собственное отражение, помаргивая глазами. Это означало, что экран-капля деликатно приблизилась, давая понять, что пора очнуться от ранних грёз и выходить на связь. Пора, мой друг, пора...
Век бы валяться в клумбе, впитывая утренние росы, но кто-то желает общаться и явился с утречка. Пора...
--
Привет, появись, - сообщила она, глядя в каплю, и села в упругую пену цветов.
Можно было, разумеется, общаться лёжа, однако ничто не мешало сесть, хотя бы в знак приветствия. Капля-вызов мигом раздробилась на множество мелких граней и расплылась, оставив едва заметный контур, а в воздухе повисло изображение в дальнем плане, камера-обскура, бесплотный телевизор-невидимка без оболочки, но с объёмным изображением.
Там, в висящей картинке, над морем почти невидимых степей высилась тёмная горная гряда, она плавно приближалась, освещенная снизу, затем на верхнем уступе лиловой скалы проявился массивный балкон, однако в окружении каменных глыб он казался крошечным.
--
Привет, Маленькая Синяя, - заявила капля знакомым голосом, любовно показывая хорошо известную картинку. - А что если, извольте вам, а впрочем... Вообщем, крошка, подгребай сюда, если не лень. Ага?
--
Восхитительно излагаешь, друг мой, - согласилась она, сидя в клумбе. - В принципе я рада бы...
--
Но? - изображение балкона в скале приблизилось, осветилось и запылало малиновым.
Видно, там разгорался восход, но голос оставался в скалах бестелесным, хотя в нем ощущалось явное довольство. Сие безусловно относилось к методам ведения беседы и в особенности к лексикону.
--
А если чуть позже? - просительно справилась она и тряхнула головой, отгоняя возникших бабочек и шмелей, они вдруг завертелись подле, кто их сюда звал? - Скажем, через оборот в то же время?
--
Завтра, послезавтра, вчера? - пришел ответ с балкона. - Время...
--
Я уже усекла, что время, - доложила она, пытаясь донести до скал и балкона свои невысказанные желания. - Однако день последний, на прощанье и прочие пустяки, а? Ведь не горит?
--
Не вник, что именно и зачем не горит, но только технически, - ответили с балкона слегка озадаченно. - А так вполне вник. Тебе хочется и нужно время, у вас так принято, элемент элегического прощанья. Ладненько, не горит. Подгребай сюда, Синяя крошка, когда хочешь. Ага?
--
Очень скоро буду, ты просто душка! - отозвалась она и постаралась доставить собеседнику максимум приятного. - Пока, Чёрный Пес!
--
Пока, Маленькая Синяя! - ответили ей, и сразу изображение в шаре-капле сменилось.
Исчезли скалы и балкон, на их месте возник образ лохматого чёрного пса в белой кепочке набекрень. Псина радостно скалила зубы и помахивала мощной лапой в белой перчатке.
--
Жду на месте, привет! - донеслось сообщение
--
Скоро буду! - заверила она, и в ответ сформулировала веселенькую картинку-подпись.
На сей раз это оказался ярко-синий попугай-девочка в шляпке с вуалью, в когтях птичка сжимала сложенный белый зонтик и им весело помахивала. Сойдёт.
Капля успешно отразила обмен любезностями и мигом растяла, начиная с краев. Сеанс связи завершился, и садик снова принял идиллический вид, над клумбами усиленно запорхали мелкие бабочки-лепестки, как будто ничего иного и не было, кроме дивного летнего утра на лужайке перед домом в саду.
"Итак", - сказала она себе почти бессловесно, привычка никуда не делась, невзирая на вечность в Парадизе. - "Значит уже время, хотя эта концепция здесь чужда напрочь. Но последний день наш и только наш, моя Маленькая Синяя Птичка, его следует использовать на всю катушку, но отнюдь не спешить, вот от чего так неохота отучаться. Прощай, свободная стихия, и если навсегда, то навсегда прощай! Хотя это лишнее, никакое не навсегда, только на время. Хотя на неопределенное. Всё, пора!"
Произнеся со вкусом беспредметный монолог (дивный сад усиленно внимал, но не мог реагировать, поэтому не стал), она в последний раз окунулась в пенную клумбу и выскочила на траву, на воздух, в сочное зелёное благоухание.
Дёрн с мягкой стелющейся травкой (вольный вариант альпийских лугов) пружинил под босою ногой, щебетали невидимые пернатые и порывами возникал легчайший ветерок по имени Зефир, он струился и покачивал в такт садовое пространство. Кстати, сверкающие росы испарились, и правильно сделали, сад поутру приятнее сухой, хотя бы и не сияющий.
В несколько шагов она приблизилась к фонтану и рассмотрела его в ясном утреннем свете. Вечером, в густых сумерках перед сном, фонтан построился в форме белеющего конуса, а в доступной видимости поутру оказался узким мраморным цветком, туго скрученным, с зеленоватыми прожилками. Неплохо, она о таком даже не мечтала, фонтанчик, надо думать, принял форму самостоятельно и по всем правилам.
Оценивши достижения, она прогулялась к домику, фасад тоже смотрелся ничего себе, приятно, хотя вполне ординарно. Сливочно-розовые крупные кирпичи, крыша из яркой черепицы, фасеточные глубокие окна, за ними прозрачный тюль, одна створка послушно отворилась, тюлевая занавеска выпорхнула наружу. Отлично.
Кирпичная кладка и плотный тюль оказались отменными и наошупь, а ступеньки крыльца порадовали едва заметными щербинками, она их ощутила ногами, всё выстроилось по высшему разряду. Домик вышел классный, прямо входи и живи.
"Доволен ли ты сам, взыскательный художник?" - по привычке вопросила она, кивнула головой и пошла обратно к фонтану по мягкой альпийской траве.
Фонтан рос из зеленой плоской чаши, струйки неспешно лились, переполняли бассейн, далее девались неизвестно куда, может быть, возвращались обратно и снова лились сверху. Создательница вступила в чашу, оценила, что вода чудесна на вкус и наощупь, поэтому она слегка поплескалась, потом уселась на бортик плоской фонтанной емкости, перебирая пальцами воду.
Вокруг цвёл и благоухал недолговечный сад, от фонтана белые каменные ступени вели вниз к морю, оно тихо шелестело в отдалении, не обращая внимания на зеленый цветущий берег, оно-то было самое натуральное. Но ненужная мысль додуматься не успела.
К бортику фонтана уже давно с шелестом клонилась ветка с ближайшего дерева и гнулась под тяжестью белой грозди, каковая вот-вот грозила свалиться в воду. Кушать, оказалось, подано, а клиент замечтался, ему деликатно напоминали тихим стрекотаньем, словно на ветке сидела цикада и шелестела.
Совершенно ещё в мечтаниях и глядя на отдалённое море, она отломила гроздь (та отпала от ветки с легким звоном) и машинально ополоснула в фонтане, потом рассмеялась. Ну и ну, каковы оказывается привычки, вот это сила, над которой ничто не властно!
Еда здесь растёт и создается по мановению, усердно питает и помимо всего лечит, а вот поди ж ты! Эта Маленькая Синяя гостья мира Парадиза слегка призадумалась, пока еду в руке держала, однако не поленилась помыть гроздь в проточной воде, это просто браво!
На вкус помытая пища оказалась неплоха, хотя слегка неожиданна, такое вечно случалось, если заранее не объявлялся заказ. Без напоминания и инструкций, пища вырастала вкусная, отменно питательная и хорошо жевательная, но без личных предпочтений, о них следовало заботиться заранее.
На сей раз беленькая гроздь, состоящая из мелких соцветий, напоминала взбитые белки без сахара, ядро внутри раскусывалось с хрустом, как сухие вафли, потом таяло чуть сладко, оставляя во рту мелкие зерна, которые долго и усердно жевались, у них выявился восхитительный вкус, свежий и острый.
"Вот такой нам выдали нынче пряник", - привычно подумала она и нарочно оставила ярко-зеленый черешок. Причём из чистой вредности, внутри наверняка таились залежи чего-нибудь отменно полезного, но чрезмерного опекунства не любит никто, даже в Парадизе.
Черенок плавно закачался в чаше фонтана, разборчивая клиентка ещё раз оценила туго скрученный каменный цветок, даже погладила извивы, затем повернулась к мраморному диву спиной.
Пора в путь, здесь было чудесно, но дальше будет ничуть не хуже, это несомненно. Пока мы ещё в Парадизе, прошу не забывать!
И отвернувшись от сада, дома и фонтана, она проследовала по пологой лестнице к далёкому морю, хотя идти пришлось недолго, расстояния таяли под ногами, как еда во рту. В последний раз она оглянулась на рукотворный ночлег, объявила признательность и прощание, потом спрыгнула прямо с последней ступени в море, в подбежавшую вовремя волну. Привет, свободная стихия! Ко всему прочему, натуральная.Как полагалось, стихия гостеприимно окунула ее с головой и простёрлась во все стороны после выныривания. Без конца и края до самого круглого горизонта густо-синее море покачивалось и сверкало, а вблизи просвечивалось насквозь.
Повернувшись, она успела увидеть, как прозрачный мыльный пузырь, ранее бывший садом и домом, покачиваясь, взбирался по воздуху, потом собрался в точку и растаял над морской гладью.
"Жаль, что не подумала превратить его в лёгкое облачко", - посетовала она себе. - "В следующий раз. Хотя, нет, следующего раза не будет, во всяком случае в обозримое время. Теперь вряд ли соберусь проводить последний ночлег над бескрайней равниной моря, две одинаковых ночёвки подряд -это уже не Парадиз!"
Пока плотные прозрачные волны перекатывались по поверхности, а она лежала на воде и впитывала всем телом гладкое морское касание, нежилась в центре живого прозрачного колыхания, и ничего не было вокруг кроме теплого моря. Красота!
Однако она знала, что скоро появится компания, лениво выглядывала над волнами и напоследок неспешно качалась в воде. Скоро ей не дадут, она знала замашки морских бегунов, с ними не поваляешься, они мигом заскучают и начнут резвиться.
Кстати, вот и они, легки на помине! Она увидела, как гладкая вода почти на горизонте вспоролась под напором трех парусов, они стремительно мчались к ней. Вот обязательные ребята, только она не знала, кто это конкретно будет, вернее, знакомы они ей или нет.
Вернее, она не вычисляла, сколько промчался и пролетел над морем шар с садиком- ночлегом, он сам пустился в свободное воздухоплавание по воле ветров, а бегунов она позвала на раннем рассвете, когда очнулась впервые, поняла, что ночлежный комплекс летит над водой, потом заснула снова, до вызова, до кукушки.
Буквально через пару мгновений острые паруса подлетели с трёх сторон и почти встали на месте, а по кругу заколебались синие тела бегунов, исчерченные узорами сияющих бликов, засновали, как большие мощные веретёна. Казалось, что вода стала плотнее и подвижнее, и вскоре на поверхности показалась голова, мокро сияющая и очень весёлая.
(Морские бегуны, как было известно, относились к обитателям суши с полным дружелюбием, однако, как к уморительно забавным существам. Примерно так она сама в раннем детстве наблюдала дрессированных белых мышей, дружно садящихся в игрушечный поезд, был такой номер в одном столичном цирке! Восторг и удивление в её несмышлёной голове мешались со снисходительной веселостью. Бегуны в морях Парадиза относились к сухопутным собратьям примерно так же, но ещё веселей.
Сами бегуны, приспособились к жизни в морской среде практически идеально, из каждого мгновения извлекали максимум удовольствия, а смешливы были, как детишки на ярмарке.
В особенности, когда видели у себя в море других, тех, кому водная стихия не была родным домом, и даже на "твердой грязи" (так бегуны именовали сушу) те не были так хорошо устроены, как бегуны в воде, вот бедалаги!
Понятно, что им, жителям "грязи", пришлось придумать множество "штучек", чтобы хоть как-то пристроиться. Что ж, можно их понять, хотя и смешно до крайности! И бегуны смеялись, впрочем не желая никого обидеть, не ведая такого понятия, как обида. Беседовали они с обитателями суши по-своему, на упрощенном диалекте языка свистов, в другие контакты не вступали, только излучали дружелюбие и весёлость.
Она для личного удобства воспринимала бегунов, как разновидность родных дельфинов, особо не вникая в тонкости различий и мечтая со временем посвистеть в своих океанах. )
--
Привет, улитка! - радостно засвистел бегун, широко открывая весёлую пасть, улитками у них приветливо назывались двуногие, хотя бегуны постарше проявляли деликатность, значит, к ней приплыла молодежь. - Матушка свистнула, что ты хочешь побегать, но не очень можешь. Я тебе привел подружек - они тоже не очень!
Тут же в некотором отдалении из воды высунулись две головы, вполне неотличимые от первой, обе что-то невнятно просвистели разом.
--
Видишь, они и свистеть по-вашему не умеют, учатся, но плохо, - прокомментировал самоуверенный морской отрок. - Обе - это она, а я - это он. А ты - это кто?
--
Я - это она, привет всем! - послушно просвистел за неё транслятор, прибывший вовремя. - Матушке скажи спасибо, я постараюсь пробежаться хорошо, но ты возьми в башку, что даже со штучками я "улитка"-она. Это можно? Чтобы не очень сильно прыгать рядом, особенно снизу.
--
Это им скажи, а я помню, Матушка свистела без конца, чтобы взял в башку, - неохотно согласился бегун-он. - Куда двинемся?
--
А где здесь кусочек "грязи"? Я могу посмотреть, - ответила она, одновременно вызывая на воду карту-глобус, где сразу проступили тонкие очертания какой-то суши.
--
Можешь убрать свою "штучку", она не нужна! - отрок бегун ловко повернувшись, разбил водяной глобус на брызги. - Там вон есть твой любимый кусочек, ты доползёшь, я покажу! Двинулись?
--
Секунду! - доложила она через транслятор. - Потерпи, морской конёк, мы с девочками ещё тебя обгоним, вот увидишь!
--
Никогда, даже с вашими "штучками", все равно никогда! - заверил бегун и даже выпрыгнул из воды наполовину. - Меня еще никто не обгонял!
--
А это мы сейчас посмотрим! - нагло свистнула она.
Подразнить бегуна-его было несказанным удовольствием, хотя понятно, что действительно никогда и совершенно никак. Но понятно только ей, даже застенчивые бегуньи-девочки не вполне догадывались, что взрослая "улитка" блефует, хотя непедагогично было крайне.
По статусу бегунов её возрастное место в семье-стае оказывалось подле глубоко почитаемой Матушки, и задираться с детишками было совершенно не по чину, но кто из милых морских деток это знал?
--
Мгновенье! - просвистела она и стала ловить мелкие импульсы, они самым гадким образом сновали вкруговую, мелькали рядом, но не давались в руки.
Это было в Парадизе самой сложной задачей: поймать свободные импульсы, сосредоточить в себе и задать им желаемую форму. Проще всего казалось вызвать готовый пакет в виде задания, сказать себе: "хочу плавсредства и скорость", и они появились бы как миленькие. Но это было приемлемо лишь для самых малых детишек, примерно, как кормиться с ложечки, неуместно и смешно. Замечательный принцип "вынь да положь" для взрослого, хотя бы и не местного обитателя годился не очень.
Приходилось сложным усилием ловить грань между "могу" и "хочу", представлять нечто и при этом создавать плавный поток импульсов, чтобы слушались и текли без запинки. Это следовало выстраивать в одной бедной голове, притом побыстрее и еще желательно было не осрамиться перед бегунами, не то засмеют совершенно, если "штучка" не получится.
Ей раньше не приходилось этого делать, если бы раньше хоть разок, тогда как по маслу...
"Тише едешь, дальше будешь" - наконец пришла нужная формула, она изрядно помогала раньше, и импульсы жидкой струйкой потекли в протянутые руки, потом дальше по телу и заструились по вытянутому эллипсу сквозь воду, стали отчасти видны и оказались, как ни странно, похожи на очерк тела бегуна. - "Вот с чего надо было начинать, между прочим. А шариков не хватило!"
Вода словно уплотнилась между сжатыми ладонями и практически их склеила, вот вам и плавник. То же самое произошло с ногами от колен, а по остальному пространству тела плотность спала, разредилась, и стало понятно, как надо вонзаться в воду и вылетать из нее. Поехали!
--
Побежали! - свистнула она бегунской троице и все более уверенно с каждым движением понеслась сквозь воду, ну просто, как катер, даже пенный след явился, иногда взмывая брызгами.
--
Ты не улитка, ты рыбка с длинным хвостом! - неумеренно веселился бегун-он, без напряжения описывая длинные петли вокруг новоявленной рыбки. - Никто так не умеет, но скорость маловата, рыбка! Сейчас девочки попробуют как ты, а я выпрыгну снизу, можно?
--
Только осторожно! - свистнула она кратко.
После чего начался сумасшедший водный балет, вовсе не надо было соглашаться, но подумалось поздно. Что называется долго ли коротко, а на самом деле совершенно бесконечно, вместе с бегунами она летела, скользила, вонзалась в воду и вылетала, пока не не потеряла понятия, где верх, где низ, и вообще, что делается и с кем именно.
Все вокруг равномерно катилось кувырком, воздух и вода стали неотличимы друг от дружки, обе стихии ожили и принимали участие в безумном водном марафоне. Только лет через тысячу по земному понятию, на очередном дружном взлёте вместе со всей честной компанией она мельком уловила зелёный всплеск над горизонтом и маленькую серую печную трубу над низкой крышей, по крайней мере, так показалось.
--
Вот она твоя куча грязи! - свистнул бегун-он. - Совсем-то ничего побегали, может ещё туда-сюда?
--
Ну нет, хотя вообще спасибо! -свистом отозвался транслятор на смутные мысли-ощущения. - И давайте малый ход, вот так, потихоньку-полегоньку...
Около острова бегуны покружили рядом, повысовывались, вволю посмеялись все, даже девочки, потом медленно ускакали по волнам, вспенивая воду парусами-плавниками. Пока, морские детки!
На последнем, издыхающем импульсе она поняла, кто она есть и где находится, скользнула в сторону берега и отбросила "штучки" прочь, вернее, развеяла, растворила, почти бессознательно, что похвально.
Далее на личных правсредствах, а именно плавными гребками, она медленно потекла по волнам к неведомому берегу.
Печная труба на крыше оказалась стройной полукруглой скалой пепельного цвета, вокруг нее буйствовала растительность буквально всех оттенков желтого, рыжего и зеленого цветов.
"А здесь ведь, пожалуй, никого нету!" - ей лениво подумалось. - "Во всяком случае, впечатление именно такое. Значит, я одна, как бедный Робин Крузо, по крайней мере на недолгое время. Тоже заманчиво, здесь большая редкость, неосвоенный свободный остров, вот спасибо бегунам!"
Здесь, на просторах Парадиза каждый возделывал свой сад, дом (или город), если, разумеется, хотел, по личному усмотрению, хоть от горизонта до горизонта. Однако встречалось немало неосвоенных пространств на суше и в море. По всей видимости, приближающийся остров оказался из их числа, так смутно ощущалось. Вроде никого там не было, остров-сад овевался роскошным неприсутствием.
Как подтверждение, мимо неё в сторону открытого моря проплыла пестрая морская черепаха, жутко надменное существо почти без зачатков понимания, эти рептилии избегали всех и селились наособицу. По местным преданиям, пестрые черепахи были изначальными обитателями Парадиза, и всех остальных полагали нежелательным добавлением. Но при том оставались избыточно яркими и красочными, оранжево-синими и канареечно-лиловыми, с маленькой головкой и крайне неблагосклонным выражением. Вот и эта красотка проскользила мимо, задрав голову в высокомерном негодовании.
Чем ближе придвигался берег, тем больше светлела и просвечивала вода широкой лагуны, затем неспешно выявлялась полоса пляжа с тонкими сливочно-черными разводами, а сбоку подплывало озерцо крошечной буйно заросшей лагуны, на которую сверкающей лентой ниспадал водопад и лениво перекипал внизу.
Вообще на берегу оказывалась слегка темновато, ну это, разумеется, оттого, что местное светило, хотя и было солидных размеров, ходило по небу низко и лениво, в особенности медленно поднималось, совсем по чуть-чуть и слало лучи почти горизонтально, посему раннее утро длилось без конца и краю. Вот и лагуна с отвесным водопадом только начинала освещаться и искриться, выходя из долгого сна, хотя узорчатый пляж купался в ласковом неярком свете.
"Совершенно райское местечко, главное нетронутое", - размышляла она, выгребая на песок замедленными взмахами. - "Здесь бы поселиться и... парадиз в Парадизе, а там хоть трава не расти!"
На самом деле водная феерия с бегунами её изрядно утомила, в теле ощущалось сладостное изнеможение, и, разумеется, восстанавливать энергию следовало на узорчатом пляже одинокого острова, воображая, что здесь она поселилась на ближайшую вечность. Однако, воображая не слишком предметно, иначе остров очнётся и станет присваиваться, только пожелай!
Не стоило забывать, что данный Парадиз совершенно "домашнее" место, оно с охотой подстраивается и угадывает желания. Место, что называется, "колыбельное", для детишек и "чайников". Посему "чайникам" надлежит мечтать полегче, без интенсивности, иначе желание усвоится и затем досконально исполнится.
А вот вернуть остров-сад в исходное дикое состояние встанет посложнее, придётся искать помощь извне, а это не всегда удобно. Хотя тут каждый в курсе, что она самый реальный "чайник", и поспешит исправить глупую фантазию гостьи, однако лучше обойтись без того.
Песок с разводами наконец оказался под ногами, мелкий, с овальными песчинками, между ними изредка показывались плотные зеленые капли, наподобие застывшего стекла, наощупь песок казался коротким ворсом и упруго поддавался под ступнями.
Неодолимое желание опуститься на песок и поваляться стало абсолютно неодолимым. Банальная мысль, что времени в Парадизе нету, и никуда не опоздаешь, изрядно утешила, пока сознательное присутствие не пропало окончательно.
Валяться так валяться, не думала, а скорее ощущала гостья Парадиза, пересыпая горстями странные песчинки, прозрачные и темные, катая в ладонях зеленые и голубые капли, они, вроде были частью органики, или нет. Впрочем, сие совершенно неважно, исследовательских интересов в Парадизе почти не возникало, обитатели жили с понятием, что нужная информация всегда на месте, и все знают, откуда её взять, а лишние знания перегрузят систему, занятую по завязку и так. Кроме знаний личная система каждого разумного обитателя отвечала за желания, действия и, главное, за представления. Правда скорее она бы назвала это свойство предметным воображением, оно работало с полной нагрузкой, а знания прикладывались постольку-поскольку.
Праздные мысли на мягком песке плавно перешли в волны морских и световых грёз, вода плескалась и шуршала, свет обливал и пронизывал, дивный мир покачивался вовне и в себе, пляж с приклееным островом плыл и оставался на месте. Довольно-таки долго, но и это закончилось.
Блаженство не вечно даже под чужим ласковым солнцем. Сначала пригрезилось, что она экстравагантно парит над вершиной скалы, одновременно лёжа на песке, потом прямо над ухом прошуршала пологая волна, и грёзы бесследно рассеялись.
К тому моменту светило изрядно забралось ввысь, и лагуна осветилась вполне, от вершины водопада и до пенного его устья порхали короткие изогнутые радуги - утро просеялось, возник долгий день.
"Причем на даный отрезок последний" - вспомнила она, поплескала на себя морской водой и пошла обследовать лагуну. Не каждый раз попадаешь на совершенно необитаемый остров, причем в одиночку, случаем стоит попользоваться и посмотреть, что окажется.
Вышло даже интереснее, чем представлялось: озерцо лагуны оказалась глубиной по колено, вокруг теснились необученные кусты-деревья, в них сновала летающая живность, не то шмели, не то мельчайшие птицы, яркие и хрустально-звонкие, под ногами искрилось что-то быстрое и прозрачное, а струи водопада переливались завораживающим образом, отражая и небо, и зелень и поверхность озерца.
Без всякого труда она встроилась в мирок лагуны и острова, и вновь ощущение общей жизни потекло внутри и вовне незаметно, и часть, и целое, всё на белом свете и в безднах моря.
Значит, подумала она, на секунду выныривая из полной гармонии, значит, есть небольшое, но достижение, можно войти и стать частью Парадиза без усилий и посторонней помощи. Не исключено, что можно будет даже вернуться самой. Сюда, именно в эту лагуну, на одинокий остров, потому что "я была счастлива здесь". Всё, довольно, позывные закрепились, а остров-сад сомкнулся вновь во всей своей красе.
И почти сразу в глаза бросилась та самая знаменитая, почти мифическая "корзинка", она свисала над водами лагуны и легко покачивалась, причем летающая живность проявляла к ней усиленный интерес. Что немудрено, с гурманской точки зрения "корзинка" слыла самым что ни на есть природным чудом, почти не воспроизводилась вне дикой натуры, и довольно редко встречалась, лишь в неосвоенных местах данного мира.
Бытовало в Парадизе что-то вроде присловья: "съел корзинку, пиши пропало", в смысле, что лишился покоя и возжаждал идеала, плохо исполнимого в обыденной жизни рядового Парадиза. Ей пришлось видеть и даже пробовать ненастоящую, выращенную "корзинку" лишь однажды, в гостях на празднике, в городе у друга. Гостью щедро попотчевали деликатесом, при том извиняясь, что это совсем не то, что бывает натуральное, хотя старались произрастить изо всех сил. Та, неправильная "корзинка" была очень даже ничего, хотя описать впечатление оказалось трудновато, но оно запомнилось.
И представьте себе, вот она, самая настоящая, дикорастущая, висит на легчайших нитях, подрагивает, выглядит в точности, как радужный цветок-гребешок в плетеном горшочке, сквозь просачиваются капли, их со щебетом ловят пернатые, они-то знают толк в нектарах.
Кто спорит, соблазн был не просто велик, соблазн взмыл под облака и накрыл лагуну: никто не возразит, если гостья чуточку злоупотребит и возьмёт себе чудную "штучку", её попросили бы не стесняться! Хотя сами хозяева не дотронулись бы до парящего в воздухе чуда, пока не нашли рядом хотя бы ещё одного. На самом деле "корзинка" была едва проросшим семечком дерева, на котором висела, и со временем, оторвавшись, стала бы им, приносящим "корзинки", редкостным чудом, присущим одному этому миру. "Корзинное" дерево никак не разговаривало и не поддавалось уговорам, не желало и всё тут! Такие в Парадизе изредка встречались чайные ложечки дегтя.
"Если не найду другой, то шугану пернатых и поймаю пару капель!" - героически решила гостья по имени Синяя, бредя по воде к "корзинному" древу. - "Хотя буду жалеть потом, но..."
Но добродетель достойно вознаградилась. После пристрастных поисков другая "корзинка" отыскалась, недоступно далеко вверху и совершенно новенькая, почти зачаточная. Только при очень большом желании можно было опознать почти бесцветный бутончик, висящий на парочке блеклых усиков, и живность не вилась подле, потому что капли не сочились.
Над "корзинкой"-бутоном сидел цветок, большой, блекло-серый, плоский, с развевающимися лепестками, с них щедро сорились мельчайшие пылинки и овевали "корзинку"-бутончик.
Предстала классическая картина из жизни "корзинок", пришедшая помимо воли, как вовремя подсунутая страница с иллюстрацией. Даже на диком острове обучающие программы "Парадиза" не дремали, раз кому-то затребовалась информация о "корзинках", то она мигом проявилась, мерси всем, это очень удобно.
Наверное, не без подсказки моменатльно нашлось объяснение: вот почему на острове никого нету, здесь заповедник дикорастущих "корзинок", процветающих на радость случайному пришельцу. Присваивать редкостные чудеса местной природы никому в голову не приходит, хозяева здешних мест не так воспитаны. Совершенно по-иному.
Однако гостья, случайная путница, может отведать чуда без особых сомнений, раз уж их оказалась два. Как сказано, так мигом и сделалось. Спелая "корзинка" легко отломилась, пернатые шумно возражали и летели следом, никто им не мешал, но и "корзинкой" не делился.
И вот сидя поверх натуральной моховой приступки, гостья по имени Синяя (Птица) принялась пробовать "корзинку", как мороженое. Сначала сняла пальцем капли, потом попробовала соцветие, далее процесс пошел самопроизвольно и слишком скоро завершился. Да, подумала она, вдыхая оставшийся в воздухе аромат, никто не преувеличивал, это надо было съесть, чтобы оценить.
Не то чтобы какой-то особый вкус, всё было небывалое, и сливалось в единое и неповторимое впечатление. Казалось, сам дивный остров посреди моря, и свет, и воздух, и цветы с птицами, и буквально все впечатления слились в квинтэссенцию и прочно осели в сознании как некий эталон совершенства. А вот на что было похоже, даже не формулировалось, наверное, каждый получал самое желанное по особой программе. Смутно казалось, что к Парадизу прибавилась нечто особенное.
На память осталась плоская бело-серая косточка величиной с половину пальца, с виду совсем камешек, его гостья уверенно пристроила на шею при помощи подвернувшегося стебелька. Бывали случаи, гласила информация, что косточка могла прорасти, если ей создать подходящие условия. Нечасто, но бывали.
"И хватит, вообще-то, предаваться садовым грёзам!" - наконец пришло ей в голову. - "А то просто мания какая-то случилась, съел "корзинку" - пиши пропало!"
Как бы ни желалось остаться в дикорастущем раю подолее, гостья прекрасно понимала, что пора трогаться с места, потому что дело хотя и ждёт бесконечно, но зря медлить не резон, всё равно пора, сколь ни откладывай.
С сожалением кинув прощальный взор на чудеса острова, Синяя мельком вообразила себе место назначения и тем же мгновением очутилась там, конкретно в комнате с дощатым полом, окнами в сад. Напротив окон помещалось полнометражное зеркало в полтора человеческих роста, старое стекло послушно отражало гостиную залу Х1Х века в небольшом одноэтажном особняке.
"Сейчас явится хозяйка, если я замешкаюсь, пора одеваться и гримироваться!" - напомнила себе Синяя и стала принимать должный вид, сосредоточив усилия на зеркальном отражении.
В здешних местах отражения поверхностей имели особую силу, поскольку именно в них очень хорошо концентрировалось внимание и воображение получало конкретную подпитку в виде дупликата реальности. Магия, короче говоря...
Почти что сразу (произошёл магический эффект) вместо обнаженной натуры зеркало удачно отразило фигуру в кринолине из густо-голубого шелка со складками и подборами, на еле видных ступнях зеркальной девушки появились матерчатые туфли с небольшими каблуками, фигура почти приобрела заданные параметры.
Шёлк ощущался на теле совершенно настоящим, но вот об исподних деталях Синяя как обычно забыла, пришлось срочно пристроить на шею кружевной воротничок, а под кринолин обширную нижнюю юбку. Стало выглядеть лучше.
(Тут же, как всегда в момент переодевания, вспомнилась фраза Порфирии, та веско заявила мнение на первой костюмной репетиции.
- Рабство, брак и кринолин - всё это малопонятные категории, но платье-кринолин - самый загадочный предмет из всех. Неужели это не легенда? - искренне спросила она.
В ответ Синяя выдернула из памяти и выложила старинное выцветшее фото прабабушки Александры в упомянутом одеянии, чем привела Порфирию в полнейший восторг. Фото тут же увеличилось её стараниями до натуральной величины, приобрело объем и цвет (по усмотрению Порфирии, понятно какой), а потом сама она, мигом приодевшись в пурпурное платье до полу, спросила: "Ну и как?", прежде чем прилипнуть к старинному зеркалу. Повертевшись вдоволь, а потом оставив изображение в зеркале на память, Порфирия наконец удовлетворилась содеянным и изрекла следующее.
--
Понятно, что имеет место ценная и безумная идейка сделать женщину предметом искусства, это безусловно привлекательно, но ей-то самой по жизни, каково было? В такой сбруе: не встать толком, ни сесть, ни пройтись кроме как инвалидным шагом. К чему бы это понадобилось, никакой ведь свободы, одна красота!
Однако длинных исторических объяснений Порфирия не выдерживала, и пришлось ей доложить, что таков был обычай, а историческая драма, коей они сейчас занимаются, требует именно указанного костюма. Порфирия вняла и с увлечением взялась за идею женщины-украшения, разрабатывая её, честно скажем, вкривь и вкось, но ей было вполне простительно.
У себя дома и не только в Парадизе, а еще в десятке сопредельных миров Порфирия считалась самым популярным профессором исторической драмы, а именно конструировала развернутые масштабные представления (типа мыльных опер, прощения просим!) на темы давно прошедшего и даже неизвестно бывшего ли (вновь прощения просим!).
На сей раз задача почти превзошла амбиции одаренной Порфирии: ей предстояло поставить драму из чуждой малопонятной истории, причём изложенной в форме записанного фольклора, чего в их культуре давно не существовало. Правда, постановка планировалось при участии и помощи учёного консультатнта, реального знатока излагаемых предметов. Эту роль Синяя выдерживала во что бы то ни стало, и как бы тяжко самозванство не давалось.
Картинки из давней чужой истории, первоначально ей предложенные: то бишь девушки в кринолинах и идиллическая усадебная жизнь вдохновляли Порфирию беспримерно, она видела в них особую поэзию и всё такое прочее, страстно желала донести порыв до своего зрителя, но объяснения и комментарии к драме приводили бедняжку в полную растерянность.
Порфирия никак не могла взять в толк, что же, собственно, в той самой исторической драме происходит, и упорно сочиняла свои гипотезы. Что касается консультанта, то бишь Синей, то ей приходилось несладко. Поправлять даже самые чудовищные заблужения мэтра было трудно, потому что вечно одергивать Порфирию не хотелось.
Профессор исторической драмы и лирический поэт в душе, Порфирия вообще-то была в своем праве на творческий вымысел, и, главное, знала запросы аудитории лучше, чем любой консультант. Но дать ей полную волю тоже было невозможно, она бы удалилась от предмета драмы на световые годы и столетия, невзирая на добросовестное изучение предмета.
Однако так или иначе, но масштабное драматическое представление полегоньку двигалось. Во всяком случае, первые решающие эпизоды были почти на ходу, а участники жили в декорациях почти постоянно и практически их освоили.
К слову сказать, ставился роман русского классика Ивана Гончарова "Обрыв", вещь очень приятная, но почти забытая и даже у себя дома занесённая песками времени.
Однако здесь в Парадизе, после тщательного просеивания своей истории и литературы Синей пришлось остановиться на "Обрыве", либо вообще отказаться от проекта. Или же выбрать один из романов Джейн Остин, тоже неплохо, но лично ей, Синей, "Обрыв" был ближе, несмотря на лишние осложнения в виде патриархального крепостного права, столь же малопонятного для местной публики, как брак и кринолин.
К своему стыду Синей пришлось осознать, что почти все прочие литературные памятники земных времён и народов неприемлемы для любезных хозяев просто никоим образом. В данном романе, как ей доступно объяснили, изучивши обширный материал, никто никого не лишал жизни и даже реально не покушался, это уже было кое-что.
Перебрав известные ей родные шедевры, Синяя признала, что по этому параметру почти всё самое лучшее и известное, Библию включительно, приходится отклонить, дабы не создавать нелестного представления в глазах иноплеменного зрителя. Увы. Ладно, не будем о грустном.)
Отразившись в зеркале напоследок, Синяя (при кринолине, шелковых туфельках и в старомодной причёске ) покинула комнату с видом на утренний сад, прошлась по сеням и, откинув бархатный занавес на кольцах, оказалась в маленькой гостиной, где на столе над узорной скатерью стояли чайные приборы, а за бюро в уголке сидела бабушка Татьяна Марковна в роскошных седых буклях и что-то писала роскошным гусиным пером.
(Это, разумеется, была Порфирия собственной персоной, дивное платье отливало багряными отблесками, как кардинальская мантия, но Бог с нею!)
--
Доброе утро бабушка! - произнесла Синяя вслух, как бы привлекая к себе внимание.
--
Доброе утро, Верочка! - Порфирия грациозно повернула голову от бумаг и благожелательно улыбнулась, бабушку она всегда изображала безукоризненно. - Как тебе спалось, какие сны видела?
--
Единорога, бабушка, он вышел из лесу и положил голову мне на колени, - сымпровизировала Синяя в роли внучки Верочки, и сон тут же промелькнул между ними для зрителя, как реплика в сторону. - А вам что снилось?
--
Сущие пустяки, Верочка, - ответила бабушка выученным текстом. - Снег, пусто кругом, а на снегу щепка! Вот поди и разбери, что это значит!
И видение послушно представилось, только снег вышел безобразно похожим на сахарный песок, непонятно по чьей вине, однако щепка была просто превосходная, с реальной березовая с корой!
Замечательно отработанный эпизод шёл своим чередом, только снег пришлось править раза четыре, для чего Синяя воспроизвела на полу где-то около метра в диаметре натурального родного снега, и заставила его подтаять с краю. У них в Парадизе тоже существовали полярные шапки, но слегка другого вида, и Порфирия быстро сообразила различия.
Когда снег улёгся на положенное место, к самовару явилась младшая внучка, Марфенька, но в совершенно неподобающем виде!
--
Нет, так дело не пойдет! - сразу возразила Синяя, сердито раскачиваясь на изящном венском стуле. - Я согласна, что смотрится превосходно и даже очень красиво! Но, Порфирия, помилуй, у нас сельские барышни к завтраку в вечерних туалетах не являлись, блистая к тому же венками и ожерельями! И расцветка никуда не годится - черно-белые клетки! Марфенька у нас скромная, светлая девушка, а у тебя она она чрезмерно яркая! Она должна выглядеть, как милый полевой цветок, а не блистать и переливаться!
Так с Порфирией случалось повсеместно, она ставила зрительные эффекты много выше остального, и приходилось её всячески уламывать, доказывать, что страдает смысл и содержание пьесы, только тогда она сдавала позиции, и то не всегда, честно скажем. На этот раз насчет клеток на платье Марфеньки Порфирия стояла насмерть, хотя ожерелье с шеи согласилась убрать, дальше после долгих препирательств пошла на частичный компромисс и сделала клетки мелкими, так что они сливались в узор, и то ладно. А до этого скромная девица из российской провинции середины Х1Х века смотрелась просто, как парижская шансонетка тех самых времён! Однако кто бы, кроме консультанта мог увидеть разницу!
Марфенькой на сей раз была совсем юная барышня с молочного цвета замысловатой прической и синими фарфоровыми глазами, и во всем, кроме платья, роль ей удавалась на диво. Порфирия её где-то разыскала и прочила девице большое сценическое будущее, эта Марфенька и впрямь переигрывала всех. Что-то в ней было особенно трогательное и милое.
Кстати, с главным исполнителями ролей получилось и длилось сущее бедствие: за бабушку взялась сама Порфирия, а старшую внучку, мятежную романтичную Верочку, приходилось представлять учёному консультанту, как Синяя не отбивалась.
Исполнители для экзотической драмы искались плохо, а находились ещё хуже, однако Порфирия обещала справиться. Мужские роли были легче в исполнении и в одежде, а уж толпа крепостных поселян и дворовых людей образовывалась сама из драм-студии и учеников Порфирии.
Детишки просто наперебой желали изображать сборище дивных простых детей чужой природы, далеко отставших на пути прогресса и тщательно опекаемых главными героями, посвятившими свою жизнь нелёгкой, но ответственной деятельности. Смех и грех, короче говоря.
С такой концепцией драм-профессора Порфирии Синей пришлось с оговорками согласиться, иначе сценическое построение рухнуло бы сразу, даже не начавшись, как эфемерный карточный домик. Чуждые исторические процессы, где являлись странные буки и бяки: угнетение, социальное неравенство и эксплуатация труда - короче, данные прелести были для местной публики, не только загадочны, а в высшей степени необъяснимы, как класс социальных явлений. Они, в смысле хозяева, уехали так далеко...
Однако на сей раз консультанта Синюю ждал миленький сюприз, очередной плод профессорских изысканий. Когда внучки уселись за стол (эпизод N5), бабушка Татьяна Марковна позвонила в маленький колокольчик (очередная уступка профессору) и выкликнула при том:
--
Василиса, чаю!
На зов поспешила необъятных размеров экономка Василиса в рогатом белоснежном чепце и с подносом в рухлых руках, вплыла, как лебедь. Но не белый, а совершенно чёрный! Не справившись со святцами, Порфирия звучно бухнула в колокол, а именно сделала крепостную российскую Василису дюжей негритянкой! Понятно, в позапрошлый раз ей сочинили и представили атлас земной антропологии, и профессор увлеклась, подбирая типажи!
Пролетая почти над поверхностью декорации, Синяя горестно обозревала свершившееся: высыпавшая челядь на дворе и в саду оказалась поголовно чернокожей и кудрявой, актеры весело светились белозубыми улыбками и экспансивно размахивали руками!
"Ну просто браво, Порфирия! Теперь мы экранизуем "Унесенных ветром"!" - примерно такие монологи пролетали над усадьбой вместе с Синей, почти не касаясь почвы. - "Только увы, этот романчик для вас закрыт намертво, там, кроме всего прочего, милая девица в кринолине стреляет в упор в янки-мародера, и все ваши миры валяются в обмороке, а меня с печалью и позором депортируют за глобальное причинение вреда! И ведь влезла в голову запретная ассоциация, прямо встала перед глазами, теперь надо её срочно гнать, пока не вырвалась вовне! Боже, как с вами тяжко, с невинными-то всемогущими агнцами!"
Поэтому-то пришлось срочно скрыться и лететь сломя голову над усадьбой и берегом реки, чтобы никто не догадался, о чём консультант невольно помыслил! И помысливши, как на грех, представил чёткую красочную картинку, во всех абсолютно невозможных деталях, совсем готовую для сценического воплощения! Как актриса, играющая милую Марфиньку достаёт из кармана передника громадный пистолет и палит прямо в лицо гуманоиду в синей форме. Ужас без конца и краю!
Только оказавшись в резной беседке над обрывом реки и созерцая заречную даль, бедняжка Синяя отчасти остыла, выгнала из головы запретную сцену с убийством и стала формулировать резонные замечания по поводу профессорского самоуправства. Там в маленькой гостиной, она сдержалась, провела чаепитие при чёрной Василисе и удалилась, шурша кринолином, зная, что устраивать сцену мэтру следует лишь наедине, без учеников и свидетелей.
Однако всё было понятно и так, Порфирия не замедлила оказаться в беседке при бабушкином наряде, и рассыпалась в грустных ламентациях.
--
Разумеется, всё не то, и совсем не так, ты в печали и даже смеёшься, и я даже знаю, почему! На тебе все видно, совершенно по-прозрачному, у вас там такой тёмный цвет людей означает что-то особенное, а тебе ещё весело, я поняла. Опять у нас какой-то нонсенс, согласна. Но ты, Синенькая, рассуди тоже, у меня имеются веские резоны. Ваши сложные и тонкие различия по форме одежды для нашей публики неуловимы, даже пол по штанам и юбке весьма трудно различать, но с этим уже справляемся, но вот всё остальное! В вашем фольклоре опекуны и опекаемые различаются только по одежде, вам понятно сразу, я долго училась, а наши не поймут сначала, а потом потеряют интерес. Поэтому было вполне логично для понимания представить персонажей в различных типах расы, одни светлые, другие тёмные. И то для нас более чем экстравагантно, но тут можно дать особый комментарий, тогда...
Таковую речь Порфирия выпалила одним практически незвучным куском, в сочувствии и легкой обиде, и Синей срочно следовало держать ответ, причем не упоминая о главном, держа то самое главное так глубоко при себе, чтобы собеседница не уловила и тени. А именно "Унесенных ветром" и Марфиньку с пистолетом.
--
Порфирия, милая моя подружка, ты великий художник и мастер своего дела, тут я не спорю и преклоняюсь, но... Но если ты оставишь исполнителей в таком виде, то я не смогу помочь в качестве консультанта, это без вариантов! Увы и ах! Тогда продолжать будешь сама, без меня - у каждой культуры есть свои завихрения, в особенности у нашей.
--
Я так и знала, что это не пройдет, - повинилась Порфирия. - Но вовсе не хотела напоминать тебе, Синенькая, что вы закрытые, это было бы неправильно, по вашему - гадко. Проехали и забыли. Мы так к тебе привыкли, что просто вылетаети з головы. Пусть наши пейзане будут неотличимы, или я ещё подумаю. Ба, да оказывается, ты отбываешь? А я не сразу разобрала, ну вот это совсем обидно, но я учту и буду делать дальше почти без своих "штучек", тебе понравится, когда снова вернешься. Слово и дело!
Пока Порфирия сыпала безмолвными заверениями, Синяя наново изучала усадьбу над обрывом реки, весёленький домик с цветочным газоном перед крыльцом (между прочим о том позаботился сам Иван Сергеевич Гончаров в романе, а вовсе не Порфирия!) и любовалась вышедшей на крыльцо Марфенькой.
Все вокруг до самой последней травинки и кончая изящными дикими голубями, слетевшимися к барышне, смотрелось (и было наощупь) совершенно подлинным, даже ароматы лились знакомые - пахло черемухой и свежескошенным сеном (хотя в земной природе такого не бывает, они разнесены по времени!). Красота!
"И мастерство!" - честно признала Синяя. - "Причём не своё, мне до того эффекта, как до звезды небесной! Одно дело предоставить подробные сведения, а совсем иное - так детально воплотить!"
На самом деле шедевр на обрыве реки был тщательно исполнен лично Порфирией, вот у кого предметное воображение доходило почти до совершенства, и практически не знало границ.
Чуть-чуть подумавши, и окончательно закинув за мельницу квипрокво с "Унесенными ветром", Синяя исполнила для гениальной подруги прощальный подарок-комплимент, он назывался "почему Порфирия?".
На самом деле гениального мэтра звали по-иному, и скажем прямо, довольно безвкусно, поскольку при точном переводе имя получалось как "Отблеск Багряной Зари" или еще хуже того - "Луч Пурпурного Заката"
К тому же звучное имя профессор драмы избрала сама, когда достигла нужного возраста и должного успеха в своих постановках.
Кто бы спорил, но никто не мешал сообщить коллеге свою ассоциацию, а она сразу возникла, при первом же знакомстве, вполне ничего себе. А именно. Любимым и даже каноническим цветом у Византийских базилевсов, то бишь царей второго Рима, был как раз присущий мэтру багряный, их покои вместе с одеяними блистали именно им и звались порфировыми - если грубо переводить. Оттого Синяя сразу предложила свой вариант имени - Порфирия, и в дополнение представила картинку. Величавая жена, облачённая в пурпур, в такого же цвета дворце. Мэтр обрадовалась и приняла новое имя, как родное.
Таким и вызвался прощальный подарок: на фоне беседки появилось тщательно продуманное изображение в половину натуральной величины.
Двусветный зал с колоннами из багряного мрамора, а в центре располагалась фигура порфироносной царицы - естественно, точный портрет подруги-коллеги, со всеми детальными подробностями.
Особенно удачно на сей раз вышли волосы Порфирии, чёрная волна с пурпурным отливом, а сверху диадема из алых камней, сияющих, как пламя, и их отблески в зеркально-темных глазах, тоже пламенные, как зарево отдаленного ночного пожара.
(С точки зрения своей эстетики, портрет вышел мрачноватым, и даже несколько зловещим, но Синяя знала, что тут другие критерии, поэтому смело пользовалась цветовыми метафорами, представляла, что Порфирии может быть приятно и лестно.)
Так оно и случилось, Порфирия оценила презент, из бабушки Татьяны Марковны мигом перевоплотилась в предложенный образ, и послала консульнату ответный поцелуй: её изображение в виде царевны-лебедя частично кисти Врубеля, небольшую такую открыточку размером с ладонь, понятно, в сине-голубой гамме.
Таким образом, обменявшись видимыми комплиментами, они стали прощаться, потому что дел у каждой было невпроворот.
Порфирии по крайней мере предстояло перекрасить в исходный колер всех исполнителей, как она и обещала, а их было достаточно много: вся дворня в усадьбе и ещё деревня из полусотни дворов под пригорком.
Порфирия удалилась пешим ходом, и скоро её пламенное сияние исчезло из виду, а уходящая гостья Синяя всё медлила. Ей отчасти жаль было расставаться с предметом искусства, очень уютно сиделось в садовой беседке, отчасти она не могла сосредочиться на следующем месте своего маршрута, его предстояло избрать и оформить.
На предстоящем этапе места и времени (категории здесь были крайне относительными, но все же существовали по принципу "здесь и сейчас") Синяя принимала гостей, причем точно не знала, сколько их будет и кто именно явится. Следовало выбрать площадку для приема и достойно её выполнить, желательно не повторяясь. Соблазнительным казалось принять визитёров на рабочем месте, в усадьбе у Порфирии, но увы...
Перегружать мэтра не следовало, хотя бы из деликатности, да и гости были далеки от производства "мыльных опер", посему их реакция могла быть любой, от обидного восторга до снисходительного смеха.
ПРОФЕССОР N2 (ВСТАВКА)
В особенности смущала мысль об ином почитаемом профессоре, который(ая) ни в грош не ставила любое искусство, поскольку не понимал(а), что это собственно такое, хотя знал(а) о предмете достаточно по роду своей профессии.
Двуполая персона из совсем другого мира под условным именем Лья на самом деле не только опекала Синюю из научных интересов, но стала довольно близкой подружкой просто так, для личного и даже взаимного удовольствия. Но над усилиями Синей по части "мыльных опер" Лья могла очень резво посмеяться - мол, нашли себе игрушку, детки!
В мире Лья ни моментов почитания прошлого, ни наслаждений отвлеченного воображения не числилось, они любили одну лишь информацию и наслаждались точными фактами, иногда сталкивая их в довольно причудливые картины-сочетания. Но никогда не сознались бы, что таковы их представления об искусстве, они считали свои привычки мышления трезвым взглядом на многомерную реальность.
Синяя сидела на мшистой беседочной скамейке, вдыхала влажный аромат черемухи и не без удовольствия проигрывала в памяти первую встречу с почтенным профессором Лья, это был очень забавный момент.
К тому времени Синяя уже слегка освоилась с реальностями Парадиза, кое-чему научилась, многое узнала и вошла в личный контакт с куратором, проводником по местности. В то время он звался у неё Вергилием, не подозревая о двусмысленном значении прозвища. Это потом, освоившись, подопечная приклеила проводнику кличку Чёрный Пёс, отталкиваясь от местных традиций, а также оставляя за собой легкомысленные ассоциации.
Но всё это было потом, а где-то в отдалившемся начале, тогда еще Вергилий пожелал представить очень важную учёную персону из другого, непохожего мира. Проводник полагал, что подопечная Синяя должна с испытанием справиться, она удачно освоилась с аборигенами, отличными от неё, хотя и ненамного. А предлагаемая ученая персона будет отличаться поболее, скромно готовил ведомую Вергилий.
Однако общение с ней будет даже легче, заверял он пылко, поскольку контакт с иномирными существами (разумеется, достаточно разумными) являяется её, то бишь учёной персоны, прямой специальностью, в коем занятии она более, чем преуспела. То бишь персона зовется О-очень почтенным профессором изучения (и обучения также) разумов Внешних Миров, вернее их множеств!
И вот Вергилий призвал Синюю к себе в горное убежище, куда он пригласил Профессора (N2, вернее, тогда просто Профессора, ибо о Порфирии и речи не было) для знакомства, сам при этом заметно нервничал, непонятно, правда, на чей счет. Кстати, Профессору Лья он приходился чем-то вроде аспиранта на свободном выпасе, хотя вполне неподоточётным.
(Ну с этим, с правами на исследования и свободными проектами, у них тут, и не только в Парадизе сам чёрт ногу сломит запросто, это Синяя поняла совершенно отчетливо и не пыталась вникать, потому что абсолютно бесполезно.
В этих мирах и пространствах все поголовно могли, буквально всё, что угодно, но при том придерживались сложнейшего этикета, на изучение коего мог спокойно уйти остаток бесконечной жизни любого более или менее разумного существа.
...Если ещё хоть что-то у предполагаемого сапиенса осталось после освоения весёленького постулата о реальном отсутствии времени и пространства, как таковых, вернее о совершенно незначительном влиянии указанных категорий для обычной жизни в этих мирах.
Данные вечные ценности здесь виделись лишь в форме привычных удобств, как цветная схема метрополитена, пользуясь которой можно отлично попасть, куда угодно, не утруждая себя знанием, как ездят поезда и что съел на завтрак машинист. Что-то вроде того.)
Итак Профессор Лья возникла на балконе в горах примерно на закате местного светила, и была настолько эффектна (или эффектен) при сложном освещении, что Синяя просто не удержалась и произнесла вслух немыслимое по любому этикету.
--
Боже, какая красота! Сто миллионов экземпляров и то будет мало, все обалдеют и мигом расхватают! Покемоны и прочие Черепашки-Ниндзя отдыхают! - выдохнула Синяя в некотором забытьи.
--
Это правда? - включилась профессор тоже вслух и даже на родном языке Синей. - Таков будет коммерческий успех предприятия?
Из чего сразу стало ясно, что немыслимой и неземной красоты Профессор Лья основательно изучила системы и культуру чуждого мира, вполне освоилась с добытыми знаниями и не ощущала боязни смутить собеседницу, чем частенько грешил Вергилий. Тот был даже чрезмерно деликатен, понимая бездны и пропасти, пролегшие между мирами. А Профессора Лья подобные соображения не смущали, ей было в высшей степени фиолетово, поскольку все миры казались одинаково интересными, более того, симпатичными, даже опасные и закрытые.
К тому же Профессор явственно была польщена полувысказанной идейкой растиражировать свой облик в мире Синей и продать его в виде детского развлечения в огромном количестве предметных копий. Но потом она почти сразу согласилась, что увы, идея замечательна, но, пожалуй, слегка преждевременна.
На первый взгляд, а потом и на последующие Профессор Лья более всего походила на почти прозрачную, дивно сверкающую ящерку-саламандру, (в стадии лярвы, по выходе из куколки) причем её тело было окутано складчатыми крыльями, по которым пробегали цветные огни, а милая головка все время грациозно двигалась в такт общению. В виде игрушки это было бы просто что-то сказочное, на такое впечатление Синей Профессор сразу купилась, но при том честно добавила что...
--
Но такой вид, милочка, у нас только женский, скоро мне пора двигаться в мужскую фазу, это будет не так красочно, но гораздо солиднее, сверкать я перестану, - пояснила профессор.
--
Но если возможно, пока останьтесь так, герр Профессор, хотя бы для женской солидарности, - попросила Синяя даже слегка искательно.
Профессор чутко вняла и всё время общения старательно удерживалась в женской фазе, что, правда, не мешало ей проявлять неженскую прямоту.
Непосредственно после знакомства на балконе, переместившись на скоро устроенный альпийский луг, наслаждаясь лучами медленного заката и дивно переливаясь в них, Лья сразу приступила к делу и сбила гостью из иных миров с толку совершенно и окончательно.
--
Вот вы считаете, что цивилизация у вас технологическая, предметная, - без предисловий заявила милая ящерка-саламандра. - А ведь ничего подобного, самая простая информационная, как у всех прочих нас грешных, сейчас докажу, как дважды два. Поехали?
--
Право же, я лично никогда об этом особенно не думала, - объявила Синяя, и Вергилий запротестовал, ввернул тонкое замечание, что Профессор взяла слишком резво, не надо так смущать человека.
--
Бросьте, очень даже надо, я ваши представления освоила, - отрезала Профессор и картинно расправила крылья, как огромная радужная бабочка. - Человек тоже вполне подходящий для дискуссии, она из меня кукол предложила понаделать в большом количестве, своим деткам на игрушки, её смутишь, как же! Так вот, милочка Синяя Птичка, сейчас покажи лично, какими технологиями ты сама владеешь, что можешь делать из подручных предметов, не пользуясь чужими заготовками. Что вы летаете на аппаратах тяжелее воздуха и пользуетесь предметами, как средствами коммуникации, мне известно, это пока позабудь, а вот что ты сама можешь? Руками и головой, чисто технологически? Проведем эксперимент?
А когда его, а именно эксперимент провели на том же лугу, где, правда, устроили, запруду для ловли рыбы и перенесли пару деревьев с гнущимися ветками и стеблями лиан, то все присутствующие чуть не заболели от веселья, а особенно гостья Синяя, подвергнутая испытанию.
Совершенно наглядно вышло, что кроме нажимания всяких кнопок и рычагов (как оказалось, самого привычного занятия) она может технологически: а)разбить камнем раковину; б)сплести грубую сеть и нелепейшею корзину; в)выкопать очень мелкую ямку палкой и г)наскоро соорудить шалаш из листьев и веток.
Ещё Синей удалось (пожалуй, с чужой помощью) найти скудный пласт глины на обрыве речки, смять в пальцах и слепить подобие миски в паре с кривобоким горшком, их оставили сушиться на солнце. Далее к корявым изделиям вдохновенно прибавились пара кривых кирпичей, а также стилизванно-шумерская табличка с надписью, выполненной тонким прутиком. Надпись гласила письменными буквами: "Мечты, мечты, где ваша сладость?" - и сохла на солнце вместе с табличкой. Огонь возжечь своими силами не удалось.
Табличка с письменами и привела участников эксперимента в самое отменное состояние духа, поскольку последнее доказательство вышло самым убедительным - испытуемая признала письменно, что владеет только информацией, а технологии лично ей, как и подавляющему большинству, доступны одни лишь первобытные. Всё остальное прочее - плоды ранее добытой и всё более усложняющейся информации. Или как?
Однако самым весёлым номером в течение форума на лужайке оказался следующий момент научно-практического семинара: Синяя отнюдь не осталась в долгу и попросила остальных участников представить их базовые умения, предварительно отключивши информационные технологии, даже не для доказательства, а просто для равновесия.
И вышло, что Профессор с Вергилием умели практически то же, что и гостья, но чуточку похуже, во всяком случае писать они не могли, не то что прутиком, но даже и вообще никак, хотя нарисовать кружок на песке кому-то удалось, а кому-то и нет.
Последнее относилось к Профессору Лья с её изящнейшими тремя пальчиками, хотя держала прутик, как указку, она просто классно, с истинно профессорским апломбом.
--
А ещё я могу вязать на спицах, - вспомнила Синяя под занавес эксперимента. - В следующий раз могу всех научить, только подготовлю материалы. У нас так лечат умственно травмированных, называется трудотерапия, в специальных заведениях, очень грубо это называется "дурдом".
После чего знакомство Синей с Профессором Лья перешло в иную стадию непринужденности. Та честно признала, что мысль полечить ученых экспериментаторов несложным ручным трудом - это высший класс в сложнейшем общении представителей разных миров.
И вскоре Лья стала являться в гости на Парадиз регулярно, зачастую не одна, а со студентами, для полезного общения в рамках развлечений.
К семинарам постепенно присоединялись и просто гости из Парадиза, поэтому Синяя прекратила числить сборища научными симпозиумами, а воспринимала, просто как посиделки, где она лично отвечала за уровень приема, чтобы всем было приятно и интересно.
Вот и сейчас, предстояло выбрать и оформить место сбора, а Синяя медлила, ей хотелось на дорожку устроить нечто запоминающееся и приятное для гостей.
"А не попотчевать ли их пороком напоследок?" - вдруг всплыла у неё в сознании шальная мысль, скорее всего, навеянная старинными добродетелями российской дворянской усадьбы Х1Х века. - "Насчёт шампанского, цыган и борделя, это глухо как в танке, не поймут, в чём фишка, а вот устроить игорный дом - это будет полная фантастика! Заодно и лекция прочтётся, об экономике и праве, в очень доступных формах, Лья давно просила сделать что-нибудь наглядное."
ПАРАДИЗ, ДЕНЬ ПРОЩАЛЬНЫЙ (ПРОДОЛЖЕНИЕ)
Что называется, в ритме сказано-сделано, ещё точнее, со скоростью воображения Синяя очутилась на месте, о котором миг назад подумала, что это, пожалуй, будет в самый раз. Если предстоит строиться.
И уже покачиваясь на воздухе, подгоняемая лёгким движением ветра, (неснятый кринолин сам собой преобразовался в некое подобие сюрреалистического планера) она устроила строгий саморазнос по всем параметрам - нельзя же так забываться!
"Думать следует отдельно!" - нудила она себе назидательно в ритме дуновений ветерка с моря. - "Если решение не принято, то положено перебирать возможности, потом выбрать и представить место тщательно, а не бросаться, сломя голову! Это Лья, не моргнув глазом, попадает ко мне на порог прямо из своего Колледжа, на то она и профессор! А я тут даже и не первоклашка - извольте помнить! Так только маленькие мечутся, самые неумелые детишки - куда глаза глядят! Фу, как стыдно!"
И действительно, следует признать, что переместилась она совершенно по-детски, на воздух, как представляла местность сверху. Хорошо ещё, что здесь всё давно продумано и недоумки защищены системно, ей тут же предоставили поддержку в виде подручного планера, потому что гравитацией она никак не владела, извините. И грохнулась бы оземь, окажись она в любом другом месте, кроме заботливого Парадиза. Думать надо!
Однако, свершив себе скорый и строгий реприманд, Синяя тут же забыла о личных несовершенствах. Никуда от них не денешься, а виды непосредственно под нею были как раз те, что надо, значит ей мечталось абсолютно правильно.
Она парила на небольшой приятной высоте над синим морским заливом, он вдавался глубоко в сушу между двумя мысами. На одном из них, справа от неё, раскинулся и оседлал холм знакомый замысловатый городок (личная фантазия хорошего знакомого), а другой мыс, тот, что через залив, заселялся индивидуально, большими неровными площадями. И как-то отдаленно вроде помнилось, что там были незанятые куски, где отлично можно было отстроиться, хоть временно, хоть постоянно.
А создать для приема гостей захотелось именно виллу у моря, с видом на отдаленные огни, что мыслилось очень романтично. Кстати, и сама Синяя всё время хотела соорудить себе что-нибудь постоянное и пожить осёдло, но никак не получалось. Может быть, в следующий приезд...
На данный миг, как по заказу, время обращения светила подходило к плановому, огромный шар-овал очень медленно, почти незаметно катился к горизонту, а свет от него простирался мягче и обширней.
Подлетая с моря к обжитому мысу, Синяя уже соображала, куда ей направиться, где между двумя "постройками" найдется место и для её едва задуманной виллы. Как ей и помнилось, границы занятого и свободного чертились в воздухе лёгкими контурами, и места как раз хватало на скромную постройку. В свободном пространстве имелся кусочек моря с малым пляжем, чуть больший кусочек сада-парка, где пока пестрели кольца и спирали растений разного рода - бывший поселенец, надо думать любил луговые посадки и оставил их на память любому преемнику.
Пока же вежливость предполагала представиться ближайшим соседям, по поселению и кратко приветствовать их, не отвлекая. И к тому же не забыть пригласить пожаловать, даже на один вечер, а они уж сами разберутся, стоит им жаловать, либо воздержаться от посещения.
В порыве воспринятых хороших манер Синяя направилась к выбранному участку примерно посередке между соседями, для должного привета.
С одной стороны облюбованного владения в воздух узорами взмывали волны каких-то удивительных ароматов, а вслед за ними стремились облака разноцветных клочков, скорее всего, стаями летали роящиеся насекомые, вроде мотыльков, решила Синяя.
Обитатель соседнего участка скрывался в какой-то эллиптической световой завесе под мощными серыми стволами, и из неё, надо полагать, руководил порывами духов и туманов из пчёл и бабочек - получалось вовсе недурно и даже отчасти красиво. Хотя, понятно, Синяя как не очень давняя гостья Парадиза ни в жизнь бы не догадалась, чем именно занимается сосед слева: либо искусством, либо сельским хозяйством, или, вполне возможно чем-то совсем третьим, впрочем неважно.
Она послала в сторону воздушных узоров свои опознавательные приметы, с приветствием и приглашением, если будет желание. При том обозначила, что пока располагается на один вечер и к ней приглашены экзотические посетители, также тактично признала, что сосед её слегка озадачил своими занятиями.
В ответ вместе с незнакомыми ароматами принеслось одно лишь невнятное приветствие. По всей видимости, таинственный повелитель ароматов был полностью поглощен дрессировкой мотыльков и ничем более не не интересовался.
Справа же по курсу возносилась ввысь объёмная прозрачная колонна отчасти схожая с водонапорной башней, под ней колыхалась листва коротких кудрявых кустов, вроде бы фигурно подстриженных, а сквозь прозрачный столб тоже рос мощный спиральный стебель, наподобие винтовой лестницы. Скорее всего, этому следовало быть жилищем, праздно подумала Синяя, но послала в сторону башни такой же формальный привет и не стала вдаваться в подробности соседского обихода.