Обе мои бабушки были немки. Маму моего отца звали Анна-Екатерина. Больше мне про нее ничего не известно. Возможно, ее девичья фамилия была Кун. Папа говорил, что на просторах Омской губернии того времени осели, пустили крепкие корни и роднились меж собой три клана: Герцы, Кнельцы и Куны. Поскольку, после гибели моего деда Натаниила Герца, бабушка повторно вышла замуж за Фридриха Кнельца, то сама она, с большой долей вероятности, была из Кунов. Бабушка умерла вскоре после нового замужества, когда папа был еще совсем ребенком.
А бабушку Сусанну я помню. Ее полное имя Сусанна Иоанновна Сабельфельд. Она из саратовских немцев. Впрочем, не совсем так, корни ее родства велись из Пруссии, а назвать прусака немцем значит обидеть. Ее предок Андреас Сабельфельд приехал в колонию Екатериненштадт, что на Волге 17.8.1767 из земли Нассау-Узинген, что была тогда частью Пруссии. Женой Андреаса была Анна Элизабет фон Гесс. Очевидно, именно с ней связано семейное предание о прабабке баронессе.
Бабушка всегда подчеркивала, что она - прусачка и к немцам относилась со снисходительным пренебрежением.
Но все это я узнал потом. А тогда, в пору моего беззаботного детства, известие о том, что к нам приедет бабушка и будет у нас жить, было воспринято мною с восторгом. Ну как же, это же бабушка! Она будет кормить меня пирогами и вареньем, а зимними вечерами будет рассказывать мне сказки, как Арина Родионовна.
Бабушка вскоре приехала, но оказалась совсем не похожа на Арину Родионовну, а была похожа скорее на старого отставного фельдфебеля, который никак не отдаст сам себе команду "Вольно".
Бабушка не кормила меня пирогами. Смерив мою тщедушную фигурку неодобрительным взглядом, бабушка стала готовить через день "картофельклейс", Kohl auf Fett и густо намазывать мне краюху смальцем. Таково было ее понимание правильной и здоровой пищи, необходимой растущему организму. Меня тошнило от жирного, но отказаться было невозможно, так как бабушка Сусанна искренне не понимала, как можно не доесть то, что положено в тарелку -
Wie kann das sein?
Я был младшим ребенком в семье, безусловно любимым и изрядно избалованным. Не капризным, но слабо управляемым, чья непоседливость и неуемное любопытство почти ничем не были ограничены. Раньше, до приезда бабушки.
Если кто-то полагает, что наличие двух старших братьев дает одни только сплошные плюсы, то он глубоко ошибается. Наличие старших братьев кроме всего прочего дает стойкий навык держать ушки на макушке и ежесекундную готовность к бегству, как к единственно действенному способу избегнуть возмездия за засвеченную фотопленку или вымазанные на забор дорогущие краски.
Бабушка Сусанна решила внести свою лепту в мое воспитание. Ни сказок читать, ни моралей бабушка не считала нужным, да наверное и не умела. Но она знала и умела применять тот действенный способ убеждения, которым в совершенстве владел каждый прусский фельдфебель для вразумления нерадивого новобранца. Розги.
Бабушка хорошо просчитала мои оттопыренные ушки да легконогость и когда сочла нужным прибегнуть к экзекуции, она пустилась на военную хитрость. Она взяла розгу и спрятала ее за спиной. Выйдя на крыльцо, она стала подзывать меня елейным голосом: "Санечка, внучек! Иди миленький сюда, я тебе вкусненького дам". Я повелся. Да не просто повелся, а подбежал как собаченок, выпучив глазки и выкатив язык - бабушка вкусненького даст! Я понял свою ошибку, когда крепкие узловатые пальцы бабушки Сусанны ухватили мое ухо. А уж когда розга ожгла мои голые икры, я взвыл от обиды. Не столько от боли, да и больно было, черт возьми! Но гораздо больше меня терзала обида на себя - ну как же так! Я поддался как последний лопух! Справедливости ради, это был единственный раз, когда бабушка Сусанна смогла меня провести. До сих пор, когда я слышу елей в голосе или щедрые обещания, я вспоминаю эту историю и у меня горят икры. Я думаю, от скольких коварных ударов уберегла меня бабушка Сусанна и цена кажется мне смешной.
Жили мы тогда в маленьком городке на Северном Урале. У нас был бревенчатый домик, огород и большой, крытый железом двор. А в сотне метров от нашего дома возвышался копёр Васильевской шахты, где по наклонному стволу из недр земли выкатывались на террикон вагонетки с породой или с медной рудой. А порода там сплошь скальная, гранит да базальт. Способ проходки только один: сверлятся отверстия в камне, закладывается взрывчатка и отрывается от скалы по кусочку. В ту пору прямо под нашим домом на глубине не более 100 метров шахтеры проходили штрек. Звук передается по камню очень хорошо и глухое гудение перфоратора через скалу передавалось на фундамент домика и наполняло помещение низким, едва различимым гулом. Мы уже привыкли к этому гулу и замечали его только тогда, когда гудение прекращалось. Через некоторое время затишья раздавался глухой удар и домик ощутимо вздрагивал.
Когда бабушка Сусанна впервые почувствовала этот удар и услышала звон посуды в шкафу, она поглядела на меня с недоумением:
- Что это у вас тут такое? Война что ли?
- Бабуля, да ты что!? Война была давным-давно и не здесь. Тут у нас никакой войны нет, а есть шахта.
- Какая такая шахта?!
- Да уж известно какая, Васильевская медная шахта.
И далее я живописал бабушке Сусанне весь технологический процесс проходки, акцентируя рассказ именно на взрывах, поскольку они более всего занимали мое воображение. Бабушку больше заинтересовала пустота под домом, и она выспрашивала меня дотошно:
- Что же, выходит весь наш дом, вместе с нами в один момент может провалиться под землю?
- Ага, запросто. - отвечал я с детской беспечностью: - Да ведь недавно совсем на углу улицы обвалилась земля и образовалась дырка. Землю возили машинами и засыпали. Машин десять высыпали. Или даже сто.
Бабушка крепко задумалась. Я же, войдя в раж, вещал дальше:
- А вот прошлую осень у таких-то (я назвал и фамилию, и адрес), поросенок в такой провал упал. Они выкопали картошку и пустили поросенка побегать в огород. И там как раз случился провал. Поросенок бегал потом под землей и визжал. Но никто за ним не полез, потому что спускаться в старые выработки - дураков нет. Про них такие страсти рассказывают - жуть. Поросенок побегал-побегал, да и замолчал. Может, ушел куда, а может еще что. Дыру эту так же засыпали землей.
Когда к вечеру гудение перфоратора в очередной раз прекратилось, плечи бабушки напряглись, а спина выпрямилась. Пробегая мимо, я бросил: "Не боись, бабуля, щас рвать не будут - пересменка". Позже с работы пришли родители. У порога их встретила бабушка Сусанна, сидя на упакованном чемодане.
Мама заплакала, а папа стал выяснять причины и обстоятельства бабушкиного решения.
Папа, хоть и бывал крут, но в тот раз наказывать меня не стал. Все-таки, как ни крути, кому-то бабушка Сусанна, а ему то она была тещей. Кроме того, ни слова вранья ведь не было в моем живописании - ничего кроме правды. Он только посмотрел на меня с грустью и сказал:
- язык твой принесет тебе в жизни еще много неприятностей.
Как в воду глядел.
Бабушка все-таки уехала от нас в Омск. Там была ее земля, ее дети и ее могилы.
Мне было лет двенадцать или тринадцать, когда она умерла.
Всю свою жизнь она жила так, будто между ее детьми и погибелью больше никого нет, кроме нее. И чаще всего дела обстояли именно так. Она поднимала и ставила на крыло своих восьмерых детей одна, после того, как муж ее был расстрелян в подвале Омского НКВД. Покуда ее старших детей жевала и перемалывала Война, она берегла и растила дюжину младших, ведь внуки тоже были ее детьми. И она сохранила их всех.
В конце шестидесятых ее детям, пожалуй, ничто больше не угрожало. Во всяком случае, их судьба, даже самых младших и избалованных, таких как Санька, уже не зависела от нее.
Мне представляется, как в одну из студеных, вьюжных ночей, лежа без сна в своей каморке, она вздохнула и скомандовала себе: "Вольно, солдат".