Где бы я не был: на учебе в техникуме, в институте или на полевых работах в геологических экспедициях, каждый год приезжал в родное село, где меня ждали мама Ефросинья Дмитриевна и отец Гаврил Трофимович. Отец приезжал меня встречать на станции Поныри на лошади. Он привязывал ее около памятника погибшим во время Курской битвы советским воинам и приходил на перрон, а мама ждала нас около веранды нашего дома.
Когда мы сидели за обеденным столом и о чем-то говорили, мама спрашивала у меня:
- Леша, а в партию тебя еще не записали ?
Я отвечал, что не записали и большого желания в нее вступать у меня нет.
-А нашу соседку Нюрку недавно пришли и записали. Она работает в колхозе дояркой и ходила в школу всего три зимы, а ты много лет учился, был во многих странах, знаешь все кодексы и даже немецкий язык, - говорила тихим голосом мама.
- А Гриша Лютиков?! Перед войной зарезал комсомольца, сидел пять лет в тюрьме, в штрафной роте прострелил себе левую руку, а в нашем колхозе влез в партию и сейчас живет припеваючи: из колхоза тащит все, что плохо лежит, его все боятся, - вмешался в разговор отец, прошедший боевой путь от Курска до Гамбурга.
- Леша, а тебе даже не предлагали записаться в партию твои умные начальники, которые сами в нее влезли? - продолжала мать.
Я говорил, что большие партийные начальники мне никогда этого не предлагали, а мои товарищи по учебе и работе иногда советовали это сделать.
Во время пребывания в Германии (ГДР), куда я был направлен после окончания в Старом Осколе геологоразедочного техникума на работу в урановых рудниках Саксонии, меня и многих моих товарищей практически принудительно заставили учиться в вечернем Университете марксизма- ленинизма, после окончания которого обещали всем желающим дать рекомендации для вступления в КПСС. Но я закончил только два курса из трех, предусмотренных его программой, приехал в Москву и поступил на второй курс Московского геологоразведочного института (МГРИ) и не знаю: были выполнены обещания тем, кто еще год учился в этом университете после моего отъезда ?
В Германии за нами, молодыми специалистами, пристально следили сотрудники отдела режима и порядка, а также партийные и комсомольские функционеры нашего объекта. По городу нам разрешалось ходить только втроем, не вступать в контакты с местным населением и в случае нарушения этих требований высылали в Союз.
Однажды после возвращения из шахты я сидел за столом своей уютной комнаты и рассматривал журнал "Огонек" с репродукциями картин известных русских художников. Неожиданно вошел парторг нашего объекта и, увидев на столе журнал, спросил: читаю ли я другие газеты и в первую очередь передовые статьи "Правды"?.
Я сказал, что читаю в основном "Комсомольскую правду ". Парторг долго объяснял мне роль передовых статей газеты "Правда" в повышении политического уровня советского человека. Об этом разговоре партийный босс сообщил секретарю комсомольской организации предприятия, который на общем собрании упрекнул меня и других моих товарищей в нежелании читать передовые статьи центральных газет.
Работники клуба старалась вовлечь молодежь в различные кружки (хорового пенья, струнных инструментов, драматического), Я до сих пор с юмором вспоминаю мое участие в хоре, в котором месяца два мы репетировали одну и ту же песню, где были слова: "Партия наша, слава столетий, клятвой великой клянемся тебе...". Руководитель хора Л. Хомчик часто упрекал меня в том, что я во время пения слушаю только себя и пою то первым, то вторым голосом Мне надоело слушать эти упреки, обиделся и не пошел на генеральную репетицию, а хор в г. Карл Маркс Штат без меня славил "руководящую и направляющую силу советского народа ". Прошло много лет, но до сих пор в голове звучат слова ее припева : "Партия, народ всегда с тобой ... ".
Ко мне не приходила мысль о вступлении в партию и в период учебы в Московском геологоразведочном в институте, где я был избран секретарем комсомольского бюро разведочного отделения и во время работы в Бодайбинской геологической экспедиции после его окончания, а также научным сотрудником в в научно-исследовательском институте ( ЦНИГРИ).
Я не помню, в связи с каким событием, которое мы отмечали всем коллективом геофизического отдела института, его руководитель А.А. Фельдман спросил :
- Алексей, почему ты не хочешь вступить в партию?
-А зачем мне в нее вступать, мне и так хорошо ! Я еще не созрел, Анатолий Ансович! - с ехидной улыбкой ответил я.
-Пойми меня, если у тебя не будет партийного билета, тобой будут руководить тупые карьеристы, ты даже не сможешь быть руководителем маленькой лабораторией, а в командировку за границу вместо тебя в первую очередь пошлют человека с партийным билетом, который не отличает гранит от красного кирпича. Завистники по работе будут подсиживать тебя, писать в партбюро кляузы, а ты даже не сможешь при этом защитить себя. Партия у нас одна и она будет руководить еще тысячу лет, подумай!
- Я подумаю, но хорошо бы на это дело еще уговорить Юру Вострецова, он активнее меня, - сказал я, выслушав слова сына известного латышского стрелка.
На второй или третий день после этого застольного разговора ко мне подошел Юра и сказал, что сегодня Анатолий Ансович настойчиво советовал ему вступить в партию и помог даже написать заявление.
- Хорошо, Юра, давай попробуем, но первым в партбюро с заявлением я не пойду. Если Рогачев одобрит твой патриотический порыв, я последую твоему примеру.
- Ты хитер, Алексей, меня толкаешь на амбразуру первым, - сказал Юра и вышел из комнаты.
Примерно через полчаса Юрий вернулся и, подойдя к моему столу, тихо произнес:
- Рогачев меня в партию не принял!
- А он твое заявление взял? - спросил я.
- Нет, не взял !
- Почему?- спросила тихо девушка, печатавшая двумя пальцами на старой машинке.
-Я подал заявление Борису, он быстро прочитал его и ехидно, глядя мне в глаза, спросил:
- Юра, а зачем ты хочешь вступить в партию?
-Услышав этот вопрос, я готов был провалиться сквозь землю, мгновенно выхватил из его рук листок бумаги, разорвал на мелкие части и демонстративно выбросил в корзину, - продолжал говорить Вострецов, вытирая ладонью капли пота на лбу.
С этогодня у меня никогда не появлялась мысль написать заявление о желании "быть в первых рядах строителей коммунизма".
Быстро летело время, многое изменилось в моей жизни... Как и в прошлые годы, я осенью или зимой приезжал из Москвы в деревню. Однажды я нарисовал на холсте маслом наш маленький домик и копию подарил брату Ивану с надписью :
Куда бы не бросала нас судьба
По жизни бурной и жестокой,
Мы помнили наш дом всегда,
Как пристань юности далекой...
На этой близкой моему сердцу пристани я часто слышал один и тот же вопрос моей больной матери :
- Леша, а тебя еще не записали в партию?
- Нет, дорогая Ефросинья Дмитриевна, не записали и никогда не запишут, -
говорил я, поглаживая ее морщинистые руки. Я не мог объяснить ей мое отношение к многим членам партии и в первую очередь к функционерам низшего уровня партийной иерархической лестницы. Мне всегда казалось, что они поражены бациллами формализма и лицемерия, что наиболее ярко проявлялось в институте "ВНИИЗарубежгеология", в котором я работал около 10 лет старшим научным сотрудником.
. Мы часто всем коллективом отдела отмечали государственные праздники, юбилеи и дни рождения сотрудников. При этом партийные руководители и рядовые члены партии вели себя так же, как и мы беспартийные: выпивали, шутили, смеялись, пели песни... Но как они преображались на заседаниях парткома при выдаче характеристик даже для краткосрочных поездок за границу , в том числе в Монголию, Болгарию!
Я не могу забыть обсуждение на парткоме меня и моих сотрудников в 1989 г перед очередной поездкой на полевые геологические работы в Никарагуа.
Впервые в этой стране мы были в 1988 году для сбора в соответствии с ранее заключенным контрактом фондовых геологических материалов. В то время в стране шла гражданская война, следы которой наблюдались повсюду : вокруг аэродрома в Монагуа торчали стволы зениток, по дорогам куда-то двигались грузовые машины с вооруженными солдатами , на улицах и рынках было много инвалидов и с детьми на руках женщин, просящих у прохожих милостыню; оборванные и грязные мальчишки бегали за иностранцами и просили доллары, по ночам слышались автоматные очереди, наш одноэтажный домик круглосуточно охранялся вооруженными сандинистами.
За короткое время мы составили и согласовали с руководством геологической службы Никарагуа (INMINE) программу полевых работ, которая предусматривала приезд в эту страну в следующем году.
Примерно за месяц до запланированного отъезда нашу группу пригласили на заседание парткома института. Дождавшись своей очереди, я со своими сотрудниками вошел в кабинет, где за длинным столом сидели члены парткома во главе с ее секретарем Б. Брюсовым. Я их всех хорошо знал и часто сидел, как упоминалось выше, с ними за таким же, но праздничным столом.
Я рассказал о состоянии контрактных работ, целях и задачах командировки, обстановке в стране, которую наблюдал собственными глазами, о сотрудниках, которые едут со мной на полевые работы, ответил на формальные вопросы и т.д. Я был уверен, что после моей информации партийный актив даст нам положительную характеристику для выезда в Никарагуа. Но я ошибся...Неожиданно секретарь парткома института Б.Брюсов и , обращаясь к сидящим за столом , властным голосом спросил :
- Кто готовил эту группу к поездке в Никарагуа, я имею ввиду политический аспект ?
Сидевшие за столом члены парткома притихли, искоса посматривая друг на друга, ожидая, что кто-то поднимет руку, но этого не произошло. Больше всех неудобно себя чувствовал парторг нашего отдела Забродин. Он еще больше нагнулся над столом и что-то лихорадочно записывал в блокнот, поглядывая искоса на меня. В этот момент в мою голову вселился какой-то бес и я , глядя на Брюсова, раздраженно сказал :
- А нас не надо готовить политически! В группе все сотрудники с высшим образованием, неоднократно были в загранкомандировках, я работал три года на урановых рудниках Германии, ездил в качестве эксперта в Югославию, Монголию, Болгарию, Чехословакию, на меня оформлены документы для экспертной командировки в Королевство Лесото.
-Я повторяю вопрос ... Кто конкретно готовил эту группу к поездке в Никарагуа ? - спросил секретарь парткома
Не дождавшись ответа, показывая очками на Забродина , он произнес:
- Это ваш промах, товарищ Забродин! Вы должны были на высоком политическом уровне подготовить группу к командировке !
Я пожал плечами и сказал, что в прошлом году мы были в Никарагуа и хорошо знаем, как вести себя в этой стране ...
- Товарищ Натаров, выйдите, пожалуйста, в коридор, а мы примем конструктивное решение, как с вами поступить.
Услышав эти слова партийного босса, я вышел из кабинета первым. Меня окружили мои сотрудники и , перебивая друг друга, начали упрекать меня в том , что я вел себя некорректно, агрессивно и фактически зарубил поездку. В возбужденном состоянии я им резко ответил, что буду рад, если нам не дадут рекомендацию на выезд, я не хочу подставлять свою голову под пули за таких... и показал пальцем на дверь парткабинета.
Через несколько минут нам сообщили, что после обсуждения большинство членов парткома проголосовало за выдачу нам положительной характеристики.
Комиссию райкома партии наша группа прошла без особых сложностей, но меня возмущали вопросы старых партийцев. Молодого специалиста нашего института, который оформлялся топографом для поездки в Южный Йемен, один из них спросил :
- Скажите, молодой человек, кто возглавляет партийно-правительственную делегацию Советского Союза, прибывшую вчера в Северную Корею?
Топограф признался, что он этого не знает, так как вчера днем ходил в роддом к жене, а вечером телевизор не включал.
Рекомендацию райкома на выезд в Йемен он получил только через две недели после повторного собеседования.
Однажды вечером я позвонил моему товарищу, который работал в другом московском научно-исследовательском институте, и рассказал о барьерах, которые приходится преодолевать при оформлении заграничных командировок. Он сказал, что я хорошо еще отделался : за такое поведение на парткоме в его институте могли бы и не дать нужной рекомендации. При этом он напомнил мне случай, о котором я знал еще в студенческие годы.
На парткоме этого института рассматривалось персональное дело старшего научного сотрудника, коммуниста П.С. Сараяна, которого обвиняли в том, что он был несколько раз женат.
Когда все члены парткома выступили и заклеймили позором своего коллегу по партии, он встал и сказал :
- Да, я женился четыре раза и каждый раз с моими женщинами регистрировался и в судебном порядке разводился. А у вас, Самуил Аронович, сколько было жен?
-У меня одна жена ! - ответил секретарь парткома.
-А сколько было у вас любовниц за последние пять лет? Об этом знают даже уборщицы института. Вам их перечислить? - спросил тихо Сараян, поглядывая в записную книжку.
- Андрей Петрович, вы сидите, улыбаетесь и прикидываетесь божьим агнцем! В каких связях вы находитесь с Ольгой Румянцевой? А до нее вашей подругой была Ирина Мартынова.
- В дружеских, исключительно в дружеских, - ответил Андрей Петрович, робко поглядывая на своих коллег.
- И вы, Николай Семенович, тоже находились в дружеских отношениях с Викторией Ленской, когда во время командировки целый месяц c ней жили в гостинице в одном номере? - спросил настойчиво Сараян, обращаясь к заместителю директора института по научной работе.
На этом заседании парткома было принято решение об исключении П.С. Сараяна из рядов КПСС .Он спокойно выслушал этот приговор, достал из кармана партбилет, положил его на средину стола и быстро вышел из кабинета. Вскоре, не выдержав травли со стороны руководства института, он написал заявление об уходе из него по собственному желанию и уехал в Армению.
Однажды, придя на работу, я узнал от сотрудников , что вчера на партийном собрании нашего отдела в отчетном докладе секретарь партбюро Забродин, которого Брюсов недавно слегка пожурил на заседании парткома , много говорил о моей политической незрелости.
О подробностях таких несправедливых выпадов опричника партии в мой адрес я узнал из протокола этого собрания, который много лет хранится в моих архивах. В нем написано :" Я считаю нашей ошибкой было назначение А.Г.Натарова руководителем группы в Никарагуа. А.Г. Натаров откровенно манкирует общественной работой, овладением политическими знаниями и не может быть положительным примером для своих подчиненных ."
Узнав об этом, я впервые в жизни сожалел, что не вступил в партию и не смог публично разоблачить с документами в руках двуликость этого мелкого партийного функционера, который несколько месяцев назад подписал вместе с Брюсовым на меня характеристику при оформлении командировки в Королевство Лесото. В характеристике, утвержденной секретарем райкома партии, сказано: "Натаров А.Г. политически грамотен, идеологически выдержан, принципиален при решении важных геологических вопросов, пользуется авторитетом среди товарищей по работе, является секретарем НТО "Горное"...".
В первых числах января 1990 г. наша группа из пяти человек прибыла в Никарагуа и в соответствии с контрактом в течение четырех месяцев проводила полевые геологические работы. В стране в этот период продолжалась гражданская война и исследования приходилось осуществлять с учетом непростой обстановки в некоторых районах, согласовывая каждый маршрут с сотрудниками спецслужб нашего посольства, которые категорически запрещали нам выезжать в опасные для жизни районы и, тем более, иметь при себе оружие.
Я вспоминаю, как наш никарагуанский шофер после отъезда нескольких километров от вулкана Косигуина, расположенного на южном побережье залива Фонсека, вышел из машины и, глядя на вулкан, трижды перекрестился. Увидев мой вопросительный взгляд, он сказал, что в этом районе, по рассказам местных жителей, много вооруженных бандитов.
Парторг торгпредства всегда говорил со мной как "коммунист с коммунистом", не зная, что я таковым не являюсь. Перед каждой поездкой в отдаленные районы он приглашал нас в свой кабинет , вручал на испанском языке тяжелую связку журналов, брошюр, газет, которые прославляли деятельность КПСС, образ жизни советского народа. и просил все это распространить среди населения убогих никарагуанских хижин. Мы безропотно соглашались, грузили в машину эти связки, но по совету сотрудника спецслужбы нашего посольства не вывозили за пределы Манагуа... Он говорил, что контрасы, обнаружив в машине эту макулатуру, хорошо о нас не подумают и в связи с этим у нас будут серьезные проблемы...
В июне 1991 г. геологической службе Никарагуа (INMINE) нами была представлена первая геологическая карта этой страны, один экземпляр которой передан ее президенту Виолетте Чаморро.
В начале ноября этого года на доске объявлений института я увидел приказ его директора Е.Н. Исаева о прекращении деятельности парторганизации. Многие бывшие ее члены, в том числе и Забродин, в этот же день сдали свои партбилеты и выбросили на свалку партийную документацию, где я нашел и до сих пор храню протокол собрания, о котором упоминалось выше. Со мной эти оборотни мило здоровались, первыми подавали руки. Вскоре умерли бывшие партийные боссы: Брюсов, Брюханов и Клубов, застрелился директор института Исаев.
Когда я прихожу на могилу моей мамы и склоняю голову, мне кажется, что я слышу ее тихий голос:- " Леша, а тебя еще не записали в партию? "
В такие минуты мне хочется ей сказать: - " Прости, мама, я не оправдал твоих желаний и надежд : меня не записали и никогда не запишут в партию " .