Аннотация: Первый приз 14-го конкурса "Мини-Проза", февраль 2008г. Сразу предупрежу: это жёсткая история. Пожалуйста, не ищите прямых аналогий. Все герои и события выдуманы... и т.д.
Иван Наумов
МАЛЬЧИК С САБЛЕЙ
- Как жить, профессор, как теперь жить? - почти закричал пациент. - Когда можно стерпеть, но нельзя смириться?!
И с размаху саданул себя в грудь кулаком. По маленькому кабинету загуляло тугое беззвучное эхо, словно замотанной в тряпьё гирей ударили в глиняный колокол.
- Вы бы поосторожней, - опасливо сказал доктор. - Ненароком повредите себе что-нибудь.
- Не тревожьтесь, ломаться давно уже нечему, - горько ответил пациент. - Там всего лишь старое никчёмное сердце.
Э.Талан,"Пасынки Тополины"
ВТОРНИК
Серое китовое брюхо "семьдесят шестого" проплыло над их головами, протянуло за собой рябь раскалённых воздушных струй, накрыло громовым рёвом.
Тайга придержал фуражку обеими руками и вжался спиной в сиденье, а Охрименко резко затормозил, свернул на обочину, и, причитая, полез в придорожную канаву за улетевшим беретом.
Пока обогнули взлётную полосу, да пока прошли посты - бельгийский и свой - транспортный самолет уже заглушил движки и встал под разгрузку. Заворочался на выезде из пожарного ангара обшарпанный бензовоз, зарычали одна раскатистее другой разномастные фуры, выстроившиеся на краю поля. Замельтешили техники, интенданты всех рангов и званий, какие-то бедолаги из "Красного Креста", сомнительные штатские - местная аэропортовая братия...
Но из всей этой суеты взгляд сразу выхватывал искомый объект - единственного прилетевшего пассажира.
- Шо, вон та цаца? - непритворно удивился Охрименко и заложил достойный пикадора вираж, чтобы разминуться со стальными бивнями чадящего как самовар погрузчика.
Пассажир и впрямь выделялся на фоне пейзажа как фотомодель на трамвайной остановке. Он так и не сошел с трапа, задержавшись на нижней ступеньке, и словно с пьедестала оглядывал лётное поле поверх голов. А одет был и вовсе странно. Летний светло-бежевый костюм с иголочки - кстати, совсем еще не по погоде, дурацкая шляпка - хорошо, если не соломенная, позор, да и только! У ног - добротный саквояж телячьей кожи.
Охрименко остановил "уазик" с открытым верхом в тени крыла. Тайга, расправив плечи, зашагал к трапу.
- Вот только честь тут отдавать не вздумайте, - упреждающе сказал гость, ступая навстречу. - Улыбаемся, здороваемся, и вперёд. И так вон пол-Европы повылупилось.
Два сонных фландра, белокурые увальни, кровь с молоком, лениво косились в их сторону со скамейки у глухой стены склада. Прокопченные солнцем грузчики-тополинцы сваливали с полуопущенной рампы брезентовые валики палаток в открытый кузов подъехавшей таратайки. Украдкой поглядывая на приезжего, они то и дело покатывались со смеху.
- Полковник Кривцов. Виктор Маркович, - пассажир первым протянул руку.
Цепкую жилистую узкую ладонь следователя военной прокуратуры.
- Майор Тайга... - и, с непривычки через силу, - Роман Егорович. Ещё багаж будет?
Кривцов отрицательно мотнул головой и направился к машине. Охрименко уже вытянулся по струнке перед водительской дверцей, надул грудь колесом, намереваясь продемонстрировать командный голос, но Тайга так строго зыркнул, что лейтенант сдулся как проколотый мячик, без хлопка, и только широко раскинул руки:
- Ласкаво просимо!
Кривцов не сдержал улыбки, а Тайга почувствовал, как румянец заливает щёки.
- Лейтенант Охрименко, - негромко пояснил он гостю, исподтишка показывая шофёру кулак. - Инженер-механик. Сегодня за водителя - и за культмассовый сектор заодно. Вперёд, назад сядете, товарищ полковник?
- Виктор Маркович, - повторил гость и без подготовки, с места, запрыгнул через борт на заднее сиденье. - Как тут с границей? Таможней? Волынки не будет?
- Всё оговорено, - Тайга и Охрименко синхронно захлопнули дверцы, и "уазик" тронулся с места. - Отштампуем вас как штатского, на пассажирском терминале. Пройдёте через зал, а на выходе мы вас снова встретим.
Кривцов никак не отреагировал. Откинулся назад, жмурясь, подставил лицо солнцу, и длинным костлявым носом втянул дурманящий весенний средиземноморский воздух.
Сначала на юг, потом на восток, и всё по горам, с серпантина на серпантин, через узкие неосвещенные тоннели, по рассыпающимся виадукам, вдоль клокочущих горных речушек, под ажурными арками переплетенных ветвей, мимо одиноких хуторов, сквозь пыльные и пустынные городки, - и выцветшие тополинские лидеры смотрят вслед с предвыборных плакатов десятилетней давности...
В ста километрах от столицы асфальтовая дорога приказала долго жить. Охрименко выписывал "уазиком" затейливые кривые, костеря местных автодорожников, всеобщую разруху и международное вмешательство.
- Та это же балаган, а не миротворческие силы, товарищ полковник! - отсутствие на госте формы явно способствовало словоохотливости лейтенанта. - Чехи прислали горных стрелков, англичане - военную полицию, французы - вообще морпехов. Плюс польские егеря и итальянские карабинеры-парашютисты. Цирк на выезде! Порезали страну на лоскутки - типа, под контроль взяли? Курам на смех!
Затяжной извилистый подъем, наконец, закончился, и за очередным поворотом открылся вид на круглую чашеобразную долину.
Большая часть территории Тополины скрывалась под густыми лиственными лесами, но в пологом блюдце котловины деревьев почти не росло.
- Местные иногда называют долину Божьей Ладонью, а иногда - по имени города: Плешнино Горсце, Плешинской Горстью, - сказал Тайга. - Представьте, что мы сейчас на основании большого пальца левой руки. Тогда вон те горы, - он показал на четыре круглых скалы, ограничивающих долину с востока, - как кончики пальцев согнутых. А сама ладонь - видите? Вся в морщинах, складках, как настоящая! Овраги да балки, ни пройти ни проехать.
- А это, я так понимаю, линия жизни? - иронично спросил Кривцов.
Тонкая линия реки выбегала из ущелья между указательным и средним пальцем, разделяла долину пополам и спокойным полноводным потоком утекала в запястье.
- Да, - сказал Тайга. - И жизни и судьбы сразу. Это Тополяна. Всё что по эту сторону - тополинские земли, а на том берегу - уже Алтынщина... Извините, Алтина.
Кривцов попросил бинокль и долго разглядывал Плешин. Тайга смотрел на черепичные крыши старого города по обе стороны реки, пунктир разрушенного пять лет назад моста, серые коробки новостроек, заброшенный трёхглавый замок, белый квадратик казарм российского гарнизона, крошечные зёрнышки "бэтээров", - и пытался угадать, куда смотрит следователь.
- Красивая долина, - констатировал Кривцов безо всякого выражения. - А вон те хутора ближе к Пальцам - это чьи?
- В восточной и южной части - больше алтинские. Тополинцы к городу жмутся.
Тайга почувствовал смутную ревность, показывая полковнику свой нынешний дом. Будто гость мог вмешаться в налаженную жизнь хозяев, влезть со своими представлениями о том, как содержать контингент в этом не самом простом для жизни уголке мира.
- Дорог мало, - продолжал Кривцов. - И сколько ведёт наружу?
- Одна - через Полуденный перевал на юге, к французам и итальянцам. Другая - по берегу Тополяны на запад, за грядой - опять же итальянская зона. Ну, а если пешком - то тысяча троп, непроходимых гор нет.
Следователь слушал внимательно и чуть заметно кивал. На короткое мгновение майору показалось, что гость всё знает и без него.
- Итак, Роман Егорович, - оставшись с Тайгой один на один в его кабинете, Кривцов сразу взял совсем другой тон, - имеет место прискорбный факт хищения военного имущества во вверенном вам подразделении. Не портянок, не котелка с полевой кухни, а боеприпасов и огнестрельного оружия. Слушаю вас внимательно. Что думаете о случившемся?
Тайге произошедшее до сих пор казалось мистикой. Аккуратист и педант Рожнов содержал оружейную комнату роты в образцовом порядке с первого дня, как гарнизон развернулся на этом берегу Тополяны. За три года - ни одного ЧП, ни единого недочета, тишина-покой-ажур.
Пять дней назад Рожнов, весь зелёный, ввалился в медчасть и потерял сознание. Пока дневальные бегали к реке, чтоб договориться о лодке до госпиталя, пока на носилках оттаскивали Рожнова к причалам, никто и не обратил внимания, что дверь оружейной комнаты не опечатана. Закрыта, заперта на ключ, но не опечатана. Но ведь не вечером дело было, не ночью - в два часа пополудни! В расположении части!
Тайга постарался обойтись без оправдательных интонаций:
- У меня нет оснований немедленно предъявить обвинение капитану Рожнову. В связи с его внезапной болезнью передачи дел в стандартном понимании не было. Проверка еще идёт, и окончательные выводы делать рано...
Кривцов застыл у окна, глядя, как снаружи на подоконник осторожно выползла пёстрая ящерка, выбрала самый тёплый камень и, изогнувшись, замерла. Поощренный молчанием следователя, Тайга продолжил более уверенно:
- Скажу откровенно, мы ждали вашего приезда. Зная Рожнова, я просто не готов поверить в злой умысел с его стороны. А чтобы разобраться в ситуации, у нас нет ни специалистов, ни, извините, времени...
Кривцов резко развернулся на сто восемьдесят, едва не клюнув майора носом в лицо.
- Нет, не извиню, товарищ майор, - по-змеиному зашипел он. - Вы, видимо, не совсем правильно поняли причину моего здесь появления. Из вашей боевой части! Пропадает! Серьёзное, боевое о-ру-жи-е! Куда, я вас спрашиваю, пойдут исчезнувшие единицы? В каком из алтинских бандформирований они всплывут? Это вам не "Макаровы", не для уличной шпаны игрушки! Завтра какого-нибудь датчанина или француза прошьют из русского пулемёта. А послезавтра по немецкому бронетранспортеру жахнут из русского гранатомёта - что тогда?
Следователь присел на край стола.
- В другой обстановке, - негромко и уже спокойно заговорил он, - даже разбираться бы не стали. Всех чохом под одну гребенку. Но здесь, Роман Егорыч, на нас лежит особая ответственность, мы на особом счету. Каждый наш шаг фиксируется, взвешивается, анализируется соседями - и выворачивается наизнанку. А вы - вы, как командир - допустили утечку оружия. Весь российский контингент под ударом из-за вашей халатности - или из-за преступного умысла. Но, заметьте, я прилетаю сюда не в форме, и не с пачкой ордеров - почему?
Тайга промолчал.
- Потому что у меня - и у вас - совсем другая задача. Я не собираюсь смотреть, как под улюлюканье мировой прессы полетят головы наших офицеров. Давайте просто постараемся - и найдём всё, что "потерялось" в вашем хозяйстве. Как вы смотрите на такое предложение?
Чушь собачья, хотел сказать Тайга. Коли стволы ушли из гарнизона по эту сторону реки, то и десятой части назад не собрать. Двадцать "калашей" с подствольниками, ящик патронов, четыре пулемета ПКМС, одно "Пламя" * [* - автоматический гранатомёт АГС-17]. И много и мало. Много, чтобы наделать шуму. Мало, чтобы остался серьезный след. Всё давно попрятано по схронам, развезено по селам и городкам Алтынщины, рассовано по чердакам и огородам. Как камень в воду.
- Положительно смотрю, Виктор Маркович, - сказал Тайга. - Хотелось бы, чтобы Рожнов...
- О Рожнове позаботятся другие специалисты, - жестко прервал его Кривцов. - А нам с вами и здесь хватит материала, чтобы поискать концы.
На мгновение они замерли, схлестнувшись взглядами, следователь и боевой майор, командир отдельной мотострелковой роты российского контингента миротворческих сил на территории Тополинской Федерации. Давление чужой воли, непонятной и от этого пугающей, накатывало волнами, и Роман первым отвёл глаза.
СРЕДА
- И посмотрите только, что за чудный манифест подсунули под дверь всем моим соседям! Причём в третий раз на этой неделе, да найдёт себе неведомый почтальон более достойное занятие!
С такими словами на пороге кафара появился сухопарый старичок. Его прозрачно-голубые глаза смотрели как будто на всех одновременно, преломленные чудовищными линзами в массивной костяной оправе. Он держал в руке смятую стопку газетных листов с крупными плохо пропечатанными буквами - так, будто собирался прихлопнуть муху.
К вечеру в кафаре всегда становилось людно, и многие посетители поприветствовали старика - кто просто поднял руку, а кто окликнул:
- Иди к нам, часовщик, с утра для тебя лавку греем!
- Эзра, а мы думали, ты нас на европейское время переводишь!
- Хочешь медынцу, Эзра? Нашему столику Палиш не разбавляет!
Старик, беззубо улыбаясь, кивая всем и каждому, прошёл в дальний угол, ближе к очагу. Осторожно опустился на лавку. За столом уже обедали сапожник Халим, начальник пожарной охраны Салан и "русский поп" отце Миклаш - бывший легионер, бывший рестлер, бывший рэкетир, а последние годы, исключительно по велению сердца, - самозваный настоятель плешинского прихода.
Хозяин кафара, однорукий Палиш, в глиняную кружку налил Эзре медынца, оставил кувшин на столе, принёс плетёнку хлеба, да и сам сел отдохнуть рядом.
Тонкими длинными пальцами часовщик расправил на столе смятые листки.
- "Землемеры" Шадо? - без особого интереса спросил отце Миклаш, макая лепёшку в суп. - Или "Алтина чистеша"?
- "Землемеры", - подтвердил Салан, заглянув в листовку. - Самое распоследнее предложение благоразумному тополинцу: очистить город от своего присутствия, не доводить до беды, уехать, пока ему не подарили два квадратных метра алтинской землицы. Зачем ты принёс сюда эту гадость, Эзра?
- Палишу чем-то надо каждое утро растапливать печь, - развёл руками часовщик. - Это большая печь, она кормит полгорода, а дрянная бумага горит хорошо, так пусть лучше с дымом уйдёт в трубу, чем валяется на свалке! Эта свалка переживёт нас всех, а таким сочинениям не место в вечности.
Отце Миклаш утёр бороду и молча придвинул к себе кувшин.
- А я бы уехал, - сказал Палиш. - В один день собрался бы, сговорился с лодочником, да и подался на север. Люди везде хотят домашней еды, работа бы от меня не убежала.
Салан набычился и поджал губы. Халим, опустив глаза, ковырял вилкой кусок рыбы. Отце Миклаш навалился на стол, выглядывая из-за часовщика:
- Так что же ты еще здесь, Палиш? И ты, Салан, почему не на правом берегу?
- Я больше не сложу такой печи, отце, - сказал трактирщик. - Мы собирали её по камушку, по кирпичику, ещё с моим отцом, на долгую службу.
- В этом городе ещё есть, чему гореть, - сказал Салан. - Если я и уйду, то последним.
Эзра пригубил медынец, почмокал дряблыми губами и спросил:
- Помните старую Мелису, что пятый год не выходит на улицу? Хотя где бы еще и выходить на улицу, как не на углу Кухарьской и Пришана, у городского фонтана, пусть он и не работает с тех пор, как на Плешин упала первая случайная авиабомба? Вэй, Мелиса, наверное, и не подозревает, что южный Плешин на новых алтинских картах зовётся Плешне - так что же взять с глупой женщины, не знающей, в каком городе она живёт? Вот уж кто точно никуда не уедет, путешествия не для неё...
- Не думаю, что "землемеры" сунутся в Плешин прямо на русские пушки, - сказал пожарный. - Как считаешь, Халим?
Длиннолицый алтинец Халим негромко ответил, уткнувшись в тарелку:
- Моё дело - тачать сапоги.
- Не обижайся на Салана, Халим! - воскликнул Эзра. - Поднимем лучше добрый медынец и выпьем за светлые времена!
Глиняно клацнули кружки отце Миклаша, пожарного, трактирщика и часовщика. Чуть помешкав, к остальным присоединился и сапожник.
Медынец уже ударил старику в голову, в его глазах появилась хмельная искринка, и даже линзы заблестели по-особому.
- Тополинцы напуганы, тополинцы даже не хотят есть, потому что у всего вкус, будто пробуешь из чужой тарелки. Но ты же не виноват в этом, Халим, просто так всё повернулось у нас в Плешине...
Эзра показал рукой, как хитро, с подвывертом "всё повернулось".
- Но каков поворот! Это же стоит того, чтоб смеяться! Во всём городе не найти человека спокойнее, чем часовщик Эзра! Тот самый Эзра, который однажды пропустил четыре весны, сидя в тёмном подвале - за что спасибо маленькой, но очень упрямой девочке... Когда она привела меня к себе в дом - до сих пор помню наощупь её решительную ладошку - то видели бы вы глаза её достопочтенного отца и добродетельной матушки, пусть их облако на небесах будет мягче лебяжьего пуха! "Эзра будет жить с нами", - она произнесла это так, будто все только и делают, что прячут у себя дома пятилетних еврейских мальчиков...
Разговоры за соседними столиками прервались - все слушали старика. Не замечая сгустившейся тишины, Эзра отставил полупустую кружку в сторону, расправил плечи, откинулся на спинку скамьи.
- И вот какой поворот! Уйдут тополинцы, придут алтинцы - что изменится для хорошего часовщика? Так и вижу, как расступается народ на Пришане, чтобы дать дорогу старому Эзре! И он-таки идёт! Задрав голову, весь в бархатном жилете, и к кармашку тянется такая знатная цепочка из довоенного золота - остаётся только гадать, что за чудо-механизм прячется на ее конце... И все улыбаются старому Эзре... Уступают ему место на лавочке у фонтана, и снимают шляпы, и спрашивают: "Господин часовщик!.." - Нет, не так! "Господин лучший часовщик к югу от Тополяны!" - говорят они. - "Почему бы вам иногда не улыбнуться нам в ответ?" И что ответить старому Эзре? Ведь Эзра не умеет врать, он скажет им на своём плохом алтинском: "Меня беспокоит то, что в тёмном сыром подвале моего дома томится Мелиса - девочка, однажды спасшая меня от неминуемой смерти. Мне так хотелось отплатить ей тем же, но я совсем, совсем не справляюсь. В восемьдесят лет хочется тепла и света, а их-то я и не могу дать моей Мелисе. От стылых стен у неё ноют кости, а когда она начинает кашлять, мне приходится громче включать весёлую алтинскую музыку"...
В кафар вошли двое русских, майор и капитан из мотострелкового гарнизона. Все словно выдохнули. "Здравше" и "Добреша дянца" зашелестело отовсюду. Русские выбрали маленький столик у окна, и Палиш поднялся им навстречу. Сапожник Халим тоже встал и ушёл, пожелав всем приятной трапезы. Отце Миклаш дождался взгляда русского майора и кивнул в ответ.
Эзра стремительно пьянел и грустнел.
- Не далее как вчера пополудни ко мне пришел Кош, что на пристани торгует дырявыми лодками на полчаса. Он говорит мне: Эзра, почини мне время в карманных часах, а то оно стоит как вкопанное по часовую стрелку! И что за механизм, скажу я вам... Нет, я промолчу - только часовщик смог бы оценить эту красоту! И вот я смотрю на детали, изготовленные в Пруссии и Австро-Венгрии, на колёсики и шестерёнки, каждая из которых вдвое старше меня, и плачу... А ведь от влаги в глазах зрения не прибавляется!
Он провёл рукой перед носом, едва не смахнув очки.
- Зачем плакать, Эзра? - Салан протянул руку через стол и могучей ладонью утешающе накрыл хрупкие пальцы часовщика.
- Грядут последние дни Плешина, вэй! И как же мне хочется, чтобы время остановилось! Я-таки не справляюсь со своей работой...
Когда Тайга и капитан Вольховский вышли из кафара на улицу, отце Миклаш сидел через дорогу на заросших сорняками бетонных блоках, привезенных в давно забытые мирные дни для строительства кинотеатра, и негромко рычал на маленькую дворняжку. Собака тявкала в ответ, прыгала из стороны в сторону, но не убегала.
- Я догоню, Володь, - сказал Роман.
Он подошёл к священнику и сел рядом. Вольховский, не оборачиваясь, направился в сторону гарнизона. Обиделся, подумал Тайга.
Вольховский, умница и полиглот, был единственным офицером в части, свободно говорившим по-тополински. Когда надо и не надо, Тайга таскал его с собой для налаживания контактов - хоть с городскими властями, хоть с местным криминалитетом. А тут, видишь ли, без переводчика обошлись...
- Как дела, Рома? - отце Миклаш прищурился, спрятал глаза в подушках припухших век. - Нашёл пропажу?
- Ты о чём? - невозмутимо спросил Тайга.
В разговорах один на один оба как-то сразу соскальзывали на "ты".
- Да не отмораживайся, все уже знают.
- Так уж и все...
- И в Горсти, и за холмами.
И за холмами, эхом толкнулось в голове. С кем за холмами, среди алтинцев, может общаться тополинский священник?
- Вижу, нехорошее думаешь, - ухмыльнулся отце Миклаш. - У тебя, Рома, соображалка так устроена, что лицо - как монитор. Хоть читай, хоть списывай.
- За холмами - это кто?
- А не твоё дело, кто, сын мой! Только знай - на всякий случай, - что ни "Чистеша", ни "землемеры" тут не при чём. Они сами в непонятках, сечёшь?
- Откуда знаешь?
Отце Миклаш сплюнул себе под ноги.
- Одному богу молимся.
От этих слов подкатило, подступило чёрное, глухое отчаяние. Тайга знал, что надо просто перетерпеть, но всё равно не мог остановить свои мысли.
Всё временно. Всё ненадёжно. Не наведение порядка в стране, а барахтанье в трясине.
- Вот именно! - рявкнул он. - Одна вера! Один язык почти! Рожи одинаковые! Переплетены как нитки в ковре - кто кому сват, а кто брат. Так что же им вздумалось делить-то?! Довели вон, что по всей стране чужие танки раскатывают.
- Ты уж определись, Рома, танки - это хорошо или нет?
- Танки - это плохо, - сказал Тайга. - Танки - это потому что запустили всё до крайности. Ввязаться бы посредникам чуть раньше...
- Какие могут быть посредники, наивная ты душа? В чём - посредники? Если из двоих один хочет жить вместе, а второй нет, что делать?
- Решать, - запальчиво сказал Тайга. - Как-то решать. Искать компромисс. Раз уж так случилось, то делить территорию. Расходиться одним налево, другим направо.
- Зачем же делить, если можно взять целиком? - тихо спросил священник. - Тополина, Алтина и Цвена испокон веков были единым государством. Спасибо мировому сообществу, Цвену мы уже потеряли. Если теперь нас распилят пополам еще раз, то тут и сказочке конец.
Как быстро в нём вызрело это "мы", подумал Тайга. Сколько он здесь? Четыре года? Пять?
- И всё-таки хорошо, что у нас одна вера, - добавил отце Миклаш.
- Чем? - спросил Тайга.
- Когда нас перережут, то хотя бы не тронут храм. Пройдет недолгое время, и он снова даст людям свет. А ты только прикинь, что было бы, молись Алтина другому богу!..
- Слушай, хватит! Откуда такая паника, а? Вы живете не на хуторе, не в гетто посреди алтинских гор, а в Плешине, под защитой военного гарнизона, так всё равно твердите как попугаи: "Перережут-перережут!"
Тайга аж хлопнул ладонью по колену.
- Рома...- священник смотрел на него как на маленького. - Сколько вас, скажи мне?
- Военная тайна, - буркнул Тайга.
- Вас сто тридцать семь человек, Рома, включая врача и четырёх медсестер. У вас шесть бронетранспортеров вместо штатных одиннадцати, и из тех - один в ремонте из-за поломки трансмиссии, а еще один заводится через раз. Пятнадцать офицеров и сто семнадцать солдат. Вы все здесь как на ладони. Когда придет время, вас тоже будут иметь в виду.
От слов отце Миклаша стало не по себе. Тайга одернул себя: глупости! Кто ввяжется в открытый бой с мотострелковой частью регулярной армии? Хотя даже собственный опыт подсказывал, что...
Нет никаких "хотя". Нечего и думать об этом.
- Плешнино Горсце? - шутливо спросил он, сложив ладони лодочкой.
ЧЕТВЕРГ
Что-то витало в воздухе, вечная тревога плешинцев перекинулась и на офицеров гарнизона.
Тайга попытался отказаться от участия в совместном рейде с итальянцами по перехвату крупной партии наркотиков. Ему велели не умничать и лично возглавить российскую группу.
В гарнизон приехали щеголеватые карабинеры для проработки плана операции. Серьёзный как абитуриент на первом экзамене "капитано Скаппоне Первого особого полка "Тускания"", а в придачу - два разгильдяя-лейтенанта, которых, чтобы не путались под ногами, сразу отправили в кафар, к явному удовольствию последних.
Тайга сносно изъяснялся на языке вероятного противника, Скаппоне - на языке вероятного союзника, оба пользовались артиклем "зе" чисто интуитивно, и в целом средств общения хватало.
Согласование деталей не заняло и получаса - пробежались по картам, уточнили время и маршруты выхода на точку, сплошная рутина. По данным из каких-то мутных источников, искомая машина должна была ранним воскресным утром пройти через Полуденный перевал, по стыку итальянской, французской и российской зон контроля. Где её и следовало брать. Подобные рейды редко когда давали хоть какие-то результаты - майор Тайга и капитан Скаппоне знали об этом по собственному опыту. Но служба есть служба.
- Роман, - спросил итальянец, когда с формальностями было покончено, - я уже пятый раз в Плешине, и до сих пор не видел мальчика!
Тайга откашлялся.
- Какого - мальчика?
- С мечом, - как о чём-то само собой разумеющемся сказал Скаппоне. - Кривым таким, сл?ва не помню.
- Покажите мне Москву, москвичи! - высоким голосом спел Охрименко. - Это ж надо Вольховского звать, товарищ майор! Нашу птицу певчую...
- Так беги!
Охрименко воспринял команду буквально.
Роман уверенно кивнул итальянцу:
- Сейчас всё будет.
Скаппоне уточнил:
- Мальчик, да?
- Конечно! - подтвердил Тайга и, чтобы сменить тему, не слишком деликатно ткнул пальцем в запястье Скаппоне, где из-под манжеты выглядывал бледно-голубой вензель из букв "N", "S" и "F". - Что это такое?
- Ниэнте, * [* - Ничего (ит.)] - безразлично ответил итальянец. - Просто юная глупость.
Вольховский пел соловьём. За пять минут он изложил краткую историю Тополины, показал офицерам самые знаменитые улицы и дома Плешина, и успел бы рассказать ещё многое - но Охрименко остановил "уазик" на маленькой сжатой домами площади у неприметного монумента.
Тайга бывал здесь не раз, но упускал памятник из виду - почерневшее от времени, плесени и выхлопных газов изваяние выглядело так неказисто, что майор не удосуживался рассмотреть его подробнее.
Но сейчас капитан Вольховский так уверенно выступал в роли гида, что Тайга почувствовал себя праздным туристом. За грязью и копотью он вдруг поймал суть скульптуры.
На широком низком постаменте лицом вниз лежал человек в форме. Судя по эполетам и сапогам со шпорами - кавалерист, какой-нибудь гусар или улан. Судя по неестественной позе - мёртвый.
Над ним склонился мальчик, лет десяти, не более. Растрепанные кудри, расстегнутый воротник. Глядя не на поверженного взрослого, а вперед, в глаза Тайге, мальчик тащил из ножен на левом боку убитого тяжелый широкий палаш.
"Младо до сабро".
- Это просто памятник? - спросил итальянец. - Или настоящий мальчик?
- Когда немцы перешли границу, королевская гвардия совершила единственную контратаку. Лошадь против танка немногого стоит, - сказал Вольховский. - На третий день война закончилась, и офицеров танковой дивизии определили на постой в Плешин.
Охрименко согнал всех в кучку перед монументом, щелкнул пару кадров, потом перебежал площадь, вытащил за собой из цветочного магазина продавщицу и показал ей, как наводить и куда нажимать. Сам пристроился рядом со Скаппоне, и все улыбнулись вспышке.
- Этот мальчик три дня искал в поле своего отца, - продолжил капитан. - А когда нашел, то забрал его саблю, ночью скрытно вернулся домой в Плешин и зарубил офицера-танкиста, ночевавшего под их крышей.
- Я понял, понял, не переводи, - сказал Скаппоне Тайге, - нашел меч, убил танкиста.
Охрименко завёл машину.
- А что случилось с мальчиком? - спросил Тайга, предчувствуя неприятный ответ.
- Об этом не любят вспоминать, - ответил Вольховский, перелезая через борт, - потому что об этом лучше не думать. В этой стране, чтобы стать героем, надо сначала нанести страшный урон врагам, а потом погибнуть страшной смертью.
Тайга перевел итальянцу.
- Ну прям как наши пионэры-герои! - нараспев протянул Охрименко и с хрустом включил первую передачу. - Валя Котик унд Марат Казей!
- А вот не надо над этим глумиться, лейтенант, - сказал Тайга. - Ты молодой, для тебя это легенды и выдумки, а для кого-то была жизнь.
- Посмотри, Роман, какие у него глаза, - сказал Скаппоне. - Мальчик всё знает ин античипо... заранее. Но обязательно сделает то, что задумал.
Тайга оглянулся на памятник, но тот уже остался за поворотом.
ПЯТНИЦА
Раньше Тайге не раз приходилось сталкиваться с сотрудниками военной прокуратуры, но Кривцов ломал все стереотипы.
Полковник разместился на постой не в гарнизоне, а как частное лицо - в затхлой гостинице, этаком "Доме колхозника" для вездесущих коммивояжёров, которых не пугали ни разрушенные мосты через Тополяну, ни затянувшийся на годы экономический кризис, ни угрозы "землемеров".
Кривцов пренебрёг допросом офицеров и солдат, дежуривших по части в злополучный день пропажи оружия, заявив, что "нечего жевать резину". В расположении роты появился лишь однажды, на пять минут, был азартно весел, никаких криков и патетических придыханий, хлопнул Тайгу по плечу и оставил ему на столе десяток тощих бумажных папок с пожеланием "осмысливать творчески", что бы это ни значило.
Его видели в городе там и тут, то на пристани с рыбаками, то в пожарной части с Саланом за бутылкой медынца, то на базаре с заезжими цыганами.
После утреннего построения Тайга заперся в кабинете и обреченно придвинул к себе кривцовские материалы. Подборка оказалась странной мешаниной личных дел самых разных людей: наиболее значимых лиц в управлении южного Плешина, офицеров из контингентов, контролирующих соседние зоны, рыночных торговцев, лодочников...
И как это "осмысливать", да ещё "творчески"? Тайга нашёл досье Скаппоне. Интересно, откуда у военной прокуратуры выход на такие документы? Биография, характеристика - информация простая и очевидная. Но кто и зачем может поднимать из небытия забытые школьные клички? А расшифровывать татуировки?
Тайга бесцельно полистал досье француза Деланкура, бакенщика Растомы, а потом сунул весь ворох папок назад в сейф, запер кабинет и отправился в мастерскую, где Охрименко колдовал над раздолбанной трансмиссией бронетранспортёра - всё полезнее, чем строить из себя Эркюля Пуаро.
Капитану Скаппоне вовсе не икалось, когда русский майор шуршал его личным делом.
Итальянец по пятницам всегда был в приподнятом настроении, ожидая вечерней партии в покер во французском гарнизоне.
С передвижением по Алтине у карабинеров проблем не возникало - все местные понимали, что войска Евросоюза - лучшая гарантия будущей независимости.
За окном замелькали ржавые торцы сорокафутовых контейнеров. Итальянец вспомнил, что не предупредил водителя, чтобы тот не ехал через гетто - один из пятнадцати тополинских анклавов в Алтине. Не то чтобы Скаппоне избегал тополинцев - просто не хотелось сбивать настрой перед игрой.
Волей-неволей он обращал внимание на виды за окном. Дети в дармовой одежде от Миссии Спасения гоняли палками по пустырю консервную банку. Четверо стариков, мешая друг другу, разрезали на длинные лоскуты драную резиновую камеру. Румяная женщина с гладкой кожей, но абсолютно седая, что-то помешивала в кипящем чане на краю дороги. Горы мусора в канавах кое-где выросли выше заборов.
За что только держатся здесь эти отверженные, подумал Скаппоне. Статистика неумолима, на левом берегу реки они давно перестали быть этническим большинством. Почему не податься прочь, на север, за Тополяну, и закончить дурацкое, никому не нужное противостояние?
Гетто кончилось - вышкой с часовым, французским морпехом, разрисованной непотребными картинками бетонной стеной, двумя рядами колючей проволоки, наполовину скрытой в прошлогоднем сухом бурьяне.
А уже в следующем квартале кипела совсем иная жизнь. Из распахнутых дверей трактиров доносился запах хорошего кофе, по улицам раскатывали современные автомобили - пусть все с перебитыми "ВИНами"* [* VIN - идентификационный номер транспортного средства], но речь не о том, - куда-то спешили симпатичные женщины, а почтенные старцы провожали их взглядом, не выпуская изо рта коротеньких алтинских трубочек.
В городке, где расположился французский гарнизон, еженедельно проходила ярмарка, и город кишел грузовичками, пикапами, автобусами с самодельными "алтинскими" номерами. На центральных улицах с открытых лотков торговали всем - инструментами, травкой, гуманитарной помощью, документами разной степени достоверности. С юга, из английской зоны контроля, подвозили свежую рыбу и морепродукты, с востока, от датчан - мраморную плитку и остроклювые алтинские кувшины. Зайди чуть глубже в торговые ряды - и можно подобрать что-нибудь для личной самообороны - от кастета до ручного пулемёта.
Судя по тому, до каких сумм в последнее время торговался Деланкур, дела у него шли хорошо - отцы города чтили своего защитника и подкрепляли льстивые речи щедрыми дарами. Скаппоне тошнило от этой идиллии, но ему не пришло бы в голову сунуться в чужие дела.
Итальянец вышел из машины, когда та окончательно завязла в ярмарочной толпе, и начал пешком пробираться к воротам французской военной части.
Унылый длиннолицый алтинец с пыльным велосипедом толкнул капитана плечом и невнятно извинился. Скаппоне показал поднятой ладонью, что нет проблем. Как же людно сегодня, подумал он. И поглядел на толпу немного по-другому.
Во фруктовых рядах обычно толклось много женщин - с корзинками на локте, в расшитых алтинских платках. А сегодня здесь прохаживались всё больше разновозрастные бездельники, да многие с такими характерными лицами, каких Скаппоне не видел с той поры, когда начинал службу простым инспектором в грузовом порту Таранто. И, что особенно бросалось в глаза, эти персонажи просто слонялись из ряда в ряд, убивая время.
Но Скаппоне решил обдумать всё это потом, потому что вдруг увидел человека, заинтересовавшего его ещё больше.
У лавки чеканщика стоял мужчина средних лет в хорошем светлом костюме. Казалось, он рассматривает тиснёное посеребрённое блюдо, подставляя его к свету так и сяк. На самом же деле взгляд незнакомца скользил по толпе, и Скаппоне не мог не сопоставить, что секунду назад сам изучал окружающих точно так же - как сытый хищник.
Никто пока не вошёл в раж, игра клеилась плохо и больше состояла из беседы, чем собственно из игры. За столом говорили по-французски. Адъютант Деланкура и немецкий журналист Штайер, приезжавший на покер аж из Плешина, игроками были неважными, обычно всё сводилось к поединку хозяина гарнизона с итальянским гостем.
Скаппоне поднимал по маленькой, то и дело срывая мелкую поживу.
- А вот скажите, Мишель, - спросил он, - случись здесь серьёзная заварушка, как бы мы координировали действия? К примеру, запроси у вас англичане поддержку с воздуха, как бы вы ответили на это?
Тучный француз расхохотался:
- Послал бы их подальше! Нет, если серьёзно, вопрос бессмысленен - Тополина и Алтина порезаны на такие мелкие лоскуты, что серьёзному конфликту просто негде расцвести. А завязь в своей зоне вы уж сами ликвидируйте, обойдётесь без наших вертолётов!
Скаппоне вежливо улыбнулся в ответ и подбросил фишек в банк.
- Лишь бы в соседних лоскутах какая нитка не треснула. Жалко было бы из-за одной прорехи выбрасывать целое одеяло!
Адъютант положил карты на стол, а Деланкур поддержал ставку, умело изобразив краткое сомнение. Потом пожал плечами:
- А как воевали в средние века? Один герцог пригонит сотню крестьян, другой - дюжину наёмников. Выйдет такая армия на поле битвы, так только и гляди, чтоб соседи же в спину и не ударили.
- Вы это к чему? - спросил Скаппоне, пока журналист хмурился над своими картами.
- К тому, что надеяться всегда надо только на себя. Не будет и разочарований. Мы держим ситуацию здесь, англичане - южнее, вы - западнее. Анклавы под присмотром, этнический конфликт перешел в холодную фазу. Да никакой "Чистеше" уже давно и не надо инцидентов. Они без пяти минут хозяева края.
- Есть ещё Плешин, - сказал журналист, бросив карты на стол. - И Плешинская Горсть.
- О, херр Штайер, - Деланкур сочувственно улыбнулся, - вы мыслите как тополинец. Тот процесс, что за десять лет изменил баланс сил в Алтине, рано или поздно начнётся и в Горсти. Вопрос времени. Думаю, даже без особого насилия тополинцев выдавят оттуда, как пасту из тюбика. Вода камень точит.
Этих - не выдавят, подумал Скаппоне, пристально разглядывая Деланкура. Ты просто не видел мальчика.
Итальянец снова поднял ставку.
- Вот что мне кажется интересным, месье Деланкур, - сказал Штайер, перекладывая с места на место свои фишки, - с профессиональной, так сказать, точки зрения... Здесь каждый военный гарнизон симпатизирует местному населению. Мне кажется, что нейтралитет миротворческих сил - это очень, очень надуманная вещь. И случись что-то серьёзное...
- Тем хуже для наших северных соседей! - всхохотнул Деланкур, вскрылся и сгрёб банк.
Алтинец, случайно толкнувший итальянского капитана, свернул в винные ряды, под одним из навесов оставил велосипед и проскользнул в неприметный проход. Вышел в завешанный бельём дворик, по скрипучей лестнице поднялся в галерею на уровне второго этажа, и по ней прошёл в следующий двор. Навстречу проплыла дородная старуха с тазом, полным мокрых рубах.
Алтинец постучал в одну из дверей, выходящих в галерею. Открылась соседняя.
В тёмном коридоре пахло мужским потом и оружейной смазкой. Человек, отворивший дверь, пропустил алтинца мимо себя и запер дверь на засов.
- Думали, ты раньше будешь. Он извёлся совсем.
- Здравствуй, Ишта! - ответил алтинец. - Дорога неблизкая, не обессудьте. Веди.
В комнате, указанной Иштой, было людно. Грязные небритые типы сидели или лежали по углам, лениво и безучастно. С единственного стула перед столом, застеленным как скатертью картой-двухкилометровкой, поднялся широкоплечий толстошеий человек, распростёр руки и двинулся навстречу алтинцу:
- Здравствуй, Халим!
Алтинец дал ему смять себя в медвежьем объятии и ответил с искренней радостью:
- Здравствуй, Шадо!
СУББОТА
С раннего утра Тайга гонял подчинённых как духов. Начал с учебной тревоги за час до подъёма. Потом выстроил на плацу весь личный состав и устроил показательную унтерскую выволочку за тусклые пряжки, незатянутые ремни, не по уставу завязанные шнурки, не делая различия между солдатами и офицерами. Юристу и бухгалтеру части пригрозил отправкой в тютюйскую губернию, если к пятнадцати часам ему на стол не лягут все положенные отчёты. Досмотрел мастерские, облазив ямы, на которых стояла неисправная техника. Инспектируя кухню, битый час вчитывался в рукописную абракадабру накладных на продукты. Казалось, майор собрался в дальнюю дорогу, и не хочет оставлять дома беспорядок.
После отбоя, вместо того, чтобы выспаться перед завтрашним рейдом, Тайга вышел из гарнизона и заглянул в кафар Палиша. Однорукий хозяин неспешно прибирал пустые столы. За дальним столиком методично заливал в себя пиво Руди Штайер, внештатный корреспондент целого пучка центральноевропейских агентств. Немец давно уже отополинился, осел в Плешине, и парнем, в общем-то, был неплохим, но по роду деятельности умел въедаться в любой чих как каустическая сода.
- Господин майор! - радостно протянул Руди. - Все считают, я отдыхаю, даже я сам так думал только что. А оказывается, я беру у вас интервью о пропаже оружия в российской мотострелковой роте!
- Нет, Руди, - ответил Тайга. - Ты именно отдыхаешь.
Все уже знают, тоскливо подумал он. Не воинская часть, а информбюро.