Аннотация: Второе место на конкурсе "Коллекция Фантазий" (февраль-март 2005 года).
УЛЫБНУЛАСЬ
Окна...
Они открывались не так часто, и каждый раз вся станция ждала нового постояльца - с садистским любопытством и внутренним трепетом. Их здесь ютилось уже более трехсот, разношерстный интернационал, люди всех возрастов, профессий, пристрастий и вер, объединенные лишь одним - желанием смерти.
По-другому сюда не попадали. Нужно было встать точно в указанном месте, воздеть руки к небу и мысленно умереть. Если ты счастливчик - хотя бывают ли счастливчики среди самоубийц? - то через миг ты окажешься здесь. Если нет - то под хихиканье толпы, сквозь брезгливо соболезнующие взгляды зевак можешь плестись откуда пришел, и выбирать для себя более тривиальное решение - пулю, бритву, яд, высокий мост...
Испано-вьетнамка Сьон попала сюда из Парижа, со ступеней Сакрекёра. Русский программист Петучкоу - или Петушкоф? - с круглого бронзового люка "нулевого километра" рядом с Красной площадью и московским Кремлем.
Восемнадцатилетний Клайв Соммерсон покинул Лос-Анжелес наиболее пафосно. В окружении фоторепортеров, под блеск вспышек, поздним вечером на Аллее звезд, поправ Джоан Вудворд, чье имя было первым впечатано в священную голливудскую землю, он театрально вскинул руки и в ту же секунду превратился в серебристую пыль.
На следующее утро проглядывая прессу, он поморщился от нелепого пассажа "улетел со звезды на звезду" - отличился кто-то из "Чикаго Трибьюн". Только необразованному журналисту - а большинство из них таковы, Клайв в этом никогда не сомневался, - могло прийти в голову назвать Наблюдение звездой.
Окна...
Готические, стрельчатые, украшенные изумительными витражами. Типовые и унылые, наследие прошлого века, перемазанные неумелыми малярами, с трескающимися рамами и сломанными шпингалетами. Трехкамерные, с защитой от ультрафиолета и ударной волны, пылеотталкивающие с обеих сторон стеклопакеты. Слюдяные квадратики перекосившихся черных избушек.
Миллиарды окон смотрели на Клайва с ночной Земли. Косматое солнце спряталось на пару часов, и темная поверхность планеты едва заметно тлела своими фонарями и пожарами, рекламными щитами и газовыми факелами.
"Как ты покажешь мне свое настроение?.."
Слишком далеко, чтобы без оптики разглядеть что-нибудь подробно. Слишком далеко, чтобы чувствовать себя одним с висящим в пустоте шариком. Наблюдение застыло в геостационаре, как камень в праще. Двадцать две тысячи проклятых миль. Тридцать шесть тысяч гребаных европейских километров.
Клайв часто приходил сюда - в единственное место на Наблюдении, не считая спального отсека, где он мог остаться один. Теперь можно было не спешить - раньше или позже Булыжник возьмет его насовсем. Боль и обида не ослабли ни на йоту, и Клайв садился на широкий парапет перед иллюминатором, обхватывал колени, и тихо качался из стороны в сторону, выедая себя изнутри.
На расстоянии вытянутой руки, но по ту сторону, жил Булыжник. С того момента, как Клайв услышал от камня свое имя, он больше не мог думать неодушевленно о трехметровом астероиде, предъявившем свои требования всему бестолковому человечеству.
Звездный гость. Звездный инспектор. Кусок скальной породы без малейших признаков организованной структуры. Просто каменюка, прилетевшая неизвестно откуда. Булыжник.
Булыжник, вышедший на нужную ему орбиту, и зависший над Тихим океаном. Болтливый, как ди-джей с поп-радиостанции. Перекроивший пространство вокруг себя, сместивший естественные гравитационные векторы в радиусе мили. Построивший сцену для спектакля двух актеров - себя и Земли, - и наполнивший зал зрителями.
И убивающий зрителей одного за другим.
В баре в этот час было безлюдно. Джиро, не спавший, похоже, вообще никогда, перебирал громадными ручищами бокалы, протирал их до хрустального блеска, и тихо напевал что-то по-неаполитански.
- Негрони?
- Лучше просто аверну, - ответил Клайв.
- Лед?
- Один кусочек. Не люблю талую воду.
Джиро потянулся за нужной бутылкой.
- Как ты этого добился? - спросил Клайв. - Все напитки мира, нормальная посуда, атрибутика... Сколько могло стоить припереть все это сюда?
Бармен польщенно ухмыльнулся.
- Наблюдение стало очень прибыльным местечком, Гуардиерэ* [*гуардиэре (ит.) - страж]. Если вам напоследок захочется омаров или черной икры - нет проблем, только скажите Джиро.
- Неужели только на хостинге можно так зарабатывать?
Джиро искренне расхохотался.
- Хостинг был важен только в самом начале. Связь с внешним миром, и все такое. А потом мы стали звездами. Каждая кроха информации о любом из нас, и о том, что мы здесь делаем, стоит бешеных денег. Знаете, что любой ваш чих привлекает внизу большее внимание, чем финальные матчи, землетрясения и свержения правительств? Атабаев поставил проект на широкую ногу - может, потому и продержался почти четыре месяца.
- Он был единственным, кто попал сюда против своей воли - может, дело в этом?
Джиро беспокойно осмотрелся.
- Не нужны эти разговоры, Гуардиерэ. Все "зачем" и "почему" только запутывают дело. За ними пойдут "как", "для чего", а там, глядишь, и "что дальше будет". А для нас с вами ничего не будет, правда? Через несколько дней ваше желание исполнится, а один из нас станет новым Стражем. Придет когда-нибудь и мой черед.
Он пододвинул Клайву стакан с темным ликером. Полый ледяной цилиндрик, плавающий на поверхности, напоминал полузатопленный корабль.
- Я тоже здесь не по своей воле, - вдруг сказал Джиро, отвернувшись к кофе-машине.
- Что?! Против воли?!
- Я не сказал "против воли". Просто я сюда не собирался.
- Как такое может быть?
Джиро еще раз с сомнением осмотрел зал. За дальним столиком белобрысый финн застыл как статуя, рассматривая свои ладони. То ли убил кого-то, то ли просто псих. "Мне нет до этого никакого дела", напомнил себе Клайв. У панорамного окна во всю стену с тем же видом на Землю, на вязаном коврике распласталась ниц женщина в платке. Она то приподнималась, и, склонив голову, тихо молилась, то начинала отбивать неистовые поклоны и скулить сквозь зубы.
Условная "ночь", когда диск Земли загораживал собой солнце, длилась меньше двух часов, но именно в этот период спало абсолютное большинство обитателей Наблюдения.
- На Амальфитанском побережье, - наконец решился начать Джиро, - есть развалины города Паэструм. Там одна из точек входа сюда. Когда Булыжник объявил первый набор, никто об этом толком и не слышал. А кто слышал - не поверил. Только в тот момент меня везли в багажнике черной "ланчии" дона Сфорцы, чтобы закопать в оливковой роще на южном склоне одной безымянной горки. Я задолжал дону чуть больше, чем могли бы отдать мои внуки, и кроме бара в Салерно, который уже принадлежал Сфорце, у меня ничего не было. Мой двоюродный брат работал на дона, курировал несколько ювелирных лавок на набережной, и ко мне относились гораздо лояльнее, чем должны были.
Клайв не спеша пригублял горьковатый напиток, и задумчиво разглядывал бармена - всегда невозмутимого верзилу с мясистым лицом, добродушного и непроницаемого, а сейчас вдруг открывающегося первому встречному.
- Наверное, они слушали радио в машине, потому что вдруг свернули к развалинам, и вытащили меня из багажника. "Где роща?", спрашиваю я, "мне рощу обещали!" А этот дегенерат Рико смеется мне в глаза, и говорит: "Встань вон у той колонны, Джиро, подними руки, и обратись к Господу. Если ты такой, как нам рассказывали, и даже Господа можешь взять в оборот* [* Игра слов: взять в оборот - прэндэре ин джиро (ит.)], то Он заберет тебя к себе прямо отсюда." И тычет стволом в печень. Ну, встал я, куда они сказали, и действительно начал молиться. "Пресвятая Дева Мария", подумал я, "если у тебя есть пара свободных минут для верующего, но непутевого человека, то сделай, чтобы эти недоразвитые подонки облажались по полной программе, и дон Сфорца лично продырявил их дурацкие лбы". И только я, можно сказать, четко сформулировал эту простую и конкретную идею, как - бац! - стою над Булыжником, в духоте и вони трещащего по швам азиатского модуля, а Атабаев таращится на меня, будто это не я, а президент их коррумпированного Казакистана** [**Казакистан (ит.) - Казахстан].
- Постой, так ты застал Атабаева?
- Что значит "застал"? Мы вместе, рука об руку, построили Наблюдение таким, как вы видите его сейчас, Гуардиерэ. Сначала был только тот модуль, который казахи перекупили у русских, а потом не знали, что с ним делать. Атабаев взял Булыжник в захват - с этого все и началось. Сначала появилась сила тяжести, потом весь мусор с близких орбит стал сползаться сюда. Потерянный японцами спутник связи мы выловили уже вместе. Потом русские и американцы нарастили технические секции, а те же японцы подогнали жилой отсек-соту. Когда Атабаева позвали, здесь уже было человек двадцать. Честно говоря, я думал, что стану следующим Гуардиерэ...
Словно глубокий вздох прокатился по Наблюдению, беззвучный стон раздался в голове каждого обитателя станции. Женщина вскочила с коврика и, скрутив его, бросилась прочь. Финн оторвался от созерцания своих ладоней, и удивленно сказал:
- Окно!
Скрипы, хлопки дверей, топот шагов. Люди стягивались в бар. Появилась заспанная Сьон и начала помогать Джиро. Единственное просторное помещение на Наблюдении быстро заполнилось.
Петушков - вот как его фамилия! - плюхнулся на соседний стул:
- Ваши ставки?
- Пять к одному: да, - сказал Клайв. - Кто-то должен прийти мне на смену.
Шериф Торрес был великолепен. Толстый и громогласный мексиканец с пышными седыми усами в последние месяцы стал лицом Наблюдения для всех вновь прибывших.
Исчезая с Земли и появляясь здесь, новичок оказывался в бывшем казахском модуле, за иллюминатором которого уже два года висел в захвате загадочный астероид. Насмотревшись на Булыжник, новичок так или иначе должен был пройти по длинному узкому отсеку и подняться по громыхающему трапу на следующую палубу - где три сотни таких же суицидальных типов ждали его выхода.
Большой, но все-таки замкнутый коллектив, к тому же такого специфичного свойства, нуждался в правилах сосуществования, краткосрочном социальном регламенте.
В основном, жители Наблюдения пребывали в сомнамбулическом состоянии, оценивая и переоценивая прожитую жизнь, и то, что от нее оттолкнуло. Они не шли на контакт, избегали общения, прячась в своих персональных сотах, лишь изредка выползая за едой. Несколько десятков человек покончили с собой уже на станции, не дождавшись обещанной Булыжником смерти.
Другой крайностью были холерики во взведенном маниакальном состоянии, опасные, как перекрученная пружина. Стоило вспомнить хотя бы малыша Энрике. Он попал на Наблюдение от алтаря кафедрального собора Медельина, когда перуанские маринос при поддержке американской авиации начали зачистку центра города. С двумя пулями в плече, под каким-то глубоким кайфом домашнего производства, и с еще раскаленным "калашниковым" наперевес.
Лишь за счет тонкой прослойки относительно вменяемых людей, способных поддерживать отношения с окружающими, не вынося наружу свою боль, на Наблюдении сохранялась видимость стабильности.
Сколько горя вокруг, подумал Клайв, оглядывая набежавшую отовсюду публику. Сколько тайн, разочарований, развеявшихся надежд. И несмотря ни на что, в нас живет тупое первобытное любопытство.
Загремели железные ступени трапа, и сотни взглядов сошлись на узкой овальной двери, медленно открывающейся в зал.
Вошел... или вошла... Какая, в сущности, разница, мужчина или женщина, какого возраста, роста, какой веры и расы... Еще одно человеческое существо, избравшее смерть. Шериф сделал шаг вперед, и приступил к своему отшлифованному диалогу.
- Приветствую вас на Наблюдении! Вы говорите по-английски? Меня зовут Мигель, я здешний шериф, слежу за порядком и помогаю всем, кто в этом нуждается. Если у вас возникает вопрос, я - первый, у кого есть ответ.
Новички, как правило, сначала отказывались представляться, и этот пункт из программы давно уже выпал.
- Итак, вы на станции, где собрались желающие умереть. Булыжник, с которым вы только что познакомились, позволяет сделать это эстетично и с пользой для общества, хотя и не гарантирует сроков. Ваша жизнь вам больше не принадлежит, чужая - тоже. Отсюда нет выхода. При попытке выйти за пределы станции и при попытке поднять руку на ближнего вы будете убиты Булыжником. Не менее эстетично. Если вам покажется, что лучше умереть самостоятельно, постарайтесь сделать это так, чтобы было поменьше хлопот тем, кто останется. Рекомендую разгерметизацию в грузовом шлюзе.
Все продолжали пялиться на новичка, пытаясь понять по лицу, что у него сейчас внутри.
- А если, как и большинство здесь присутствующих, вы хотите уйти из жизни с пользой, то располагайтесь и ждите, когда камень позовет вас. Тут ошибки не будет - Булыжник скажет вам на вашем родном языке, что вы, и только вы, поможете ему в очередной раз определить настроение Земли. В первый раз он просто предупредит вас, а во второй - пришлет приглашение. Тогда вы спуститесь туда, откуда только что вышли, и... И все. Как вы поможете Булыжнику, никто не знает, а вас, чтобы нам рассказать об этом, уже не останется.
Здесь обычно следовала глубокомысленная пауза.
- Как вы видите, здесь достаточно комфортно. Сила тяжести - земная, и вид из этого окна всегда на родную планету. Мы стараемся, чтобы для всех временно оказавшихся здесь моральный климат был столь же комфортным. Правило первое: вы не обязаны отвечать на вопросы и поддерживать разговор. Правило второе: вы не можете настаивать, чтобы кто-то общался с вами. Правило третье: делайте, что хотите, но не мешайте остальным. Так что, располагайтесь. Чуть позже я объясню, где ваша сота, и все прочее. Кстати, если на время ожидания вы согласитесь взять на себя мелкие хозяйственные обязанности, дни и недели не будут вам казаться столь бессмысленными. Выпьете что-нибудь за прибытие?
Новичка увели заселяться, и в баре осталось три-четыре десятка посетителей - кто-то разбрелся по сотам, кто-то направился на грузовые палубы. Наблюдение жило в безвременьи.
- Что хорошего в мире? - спросил Клайв. Сьон поставила перед ним новую аверну.
- Сегодня в Шанхае, - сказал Петушков, - основные ставки принимаются на дату твоего ухода, и на то, кто будет следующим Стражем. Наблюдение получит пятнадцать процентов от сборов. Хотя кинут, наверное. А в твоем фэн-клубе - полумиллионный поклонник. Рейтинг сайта Наблюдения по-прежнему заоблачный.
- Геостационарный, - поправил Клайв. - Это круче.
В принципе, анонимность и прайвэси жителей станции были фикцией. Люди не говорили о личном между собой, но из интернета добывалось всё. Жизнь каждого прилетевшего на Наблюдение внизу разбирали по дням и минутам, тысячи психологов изощрялись в мотивации причин, толкнувших на самоубийство, репортеры как голодные звери набрасывались на родственников и друзей, коллег по работе и случайных знакомых.
Петушков, например, изобрел какой-то программный принцип сортировки данных, кажется, назвал "интуитивным подходом". Потом "Майкрософт" запатентовал этот метод без его участия. А через два года тяжб он случайно узнал, что все его рабочие записи передавала в нужные корпоративные руки родная дочь - с полного согласия любимой жены. От такой оплеухи он очнулся уже на Наблюдении.
- Я все думаю, - сказал Петушков, гоняясь ложкой за ломтиком лайма в своем чае, - как долго это будет длиться. Прилетел к Земле камень и на открытой волне объявил, что будет надзирать за ее хорошим настроением. Не на уровне "разум - разум", а скорее "небесное тело - небесное тело". Сразу начинаешь себя ощущать плесенью мироздания! И когда однажды окажется, что "настроение" Земли плохое - что тогда? И что это значит?
- Как-то не хочется об этом думать. Я - шестьдесят девятый. Пока что обходилось. И потом, Булыжник пригласил добровольцев-наблюдателей. Видимо, не получается контакта "тело - тело"?
- Я бы сказал, камикадзе-наблюдателей. При этом неизвестно, станешь ты спасителем человечества или конем бледным. Вот больше всех и бесятся сектанты и экологи. Одним кажется, что они дождались конца света, а другим - что они знают, "за что". Ты, кстати, извини, если тебе сейчас весь этот треп не нужен, я...
Клайв почти уснул, когда кто-то тихо поцарапался в дверь. Он открыл, и Сьон вкарабкалась к нему в соту, не произнеся ни слова. Приложив ему палец к губам, она скользнула под одеяло. Клайв краем уха слышал, что страх смерти иногда вызывает такую реакцию. Но не предполагал, что столь неожиданная близость женщины пробудит в нем одновременно слабость, тоску и вожделение.
Сьон принимала его ласки задумчиво и оценивающе. Мягко направляла его прикосновения. Иногда утыкалась носом ему в шею. И молчала.
Потом, забившись в угол, и положив его голову себе на колени, она спросила:
- Почему ты здесь?
Клайв дернулся как от пощечины. Хотел сказать, что это слишком личная тема, но понял, что в такой обстановке подобное прозвучало бы странно.
- Зачем тебе это? - спросил он, тщетно пытаясь вспомнить, что он читал о ее жизни. То ли сгорели дети, то ли утонули родители. Или кого-то расстреляли? Единственное, в чем он был уверен - это в том, что самоубийство не было прихотью. И еще: ее звали Либерасьон, дедушка-испанец из Французского легиона попал в плен, выжил и осел во Вьетнаме. Но что же случилось у нее самой?
- Ты не похож на Стража, - ответила Сьон. - Ты как птица в клетке. Расскажи мне!
И Клайв заговорил. Сначала через силу, смущаясь, даже приглушив свет, чтобы она не видела его лица. Потом легче, потом перестало быть стыдно, и он рассказал всё.
Как с десяти лет бредил кино. Как вгрызался в учебники по маркетингу, психологии спроса, анализу восприятия, подсознательным структурам, геометрии сна. Как почти вслепую начал верстку большого сценария - от руки, на бумаге, не доверяя компьютеру. Рисовал диаграммы, обкатывал диалоги, выверял частотность слов, лингвоблоки, мотивационные схемы. Делал наброски визуальных композиций. Понимаешь, Сьон, больше уже нельзя, как раньше, просто что-то придумать. Методика подачи зрителю изображения и звука сейчас много ближе к математике, чем к искусству. И рецепты хранятся в тайне парамаунтами и ворнер-бразерсами. На один проект ушло восемь лет - но схема стоила того...
Как просчитал правильную "заброску крючка" - на анонимном конкурсе, среди жути и мути подросткового творчества. Как "рыбка клюнула", и он получил умеренно равнодушное письмо, предлагающее развить выставленную на конкурс тему в сценарий короткометражки, и перейти во взрослый конкурс. Как в тот же день все компьютеры его семьи, включая мамину сестру, пять лет назад уехавшую на другое побережье, его школьный сайт, и библиотеки его лучших друзей были вскрыты - нежно, Сьон, нежно - будто пушинка пролетела!
И как в тот момент, когда должна была начаться основная игра - и он готовился спрятать рукописи совсем далеко, потому что за взломом виртуальным мог последовать физический, - взбешенный отчим демоном ворвался в его комнату. У него в компьютере стерлась папка со ссылками, а в протоколах файрволла прописалось подключение с какого-то арабского сервера.
"Не знаю, с кем ты связался, щенок! А я говорил, что шизоидная абракадабра, с которой ты сидишь днями и ночами, не может довести до добра..." И было много всяких прочих "довести до добра", "я в твое время", "лучше бы занялся спортом", и черт же дернул что-то возразить, потому что тогда отчим просто сорвался с катушек, и, заперев Клайва в стенной шкаф, продолжил лекцию. Аккуратно разрывая листок за листком, Сьон, на тонкие аккуратные полоски, как в каком-то романе Кинга. Знаешь, сколько времени нужно, чтобы порвать две с половиной тысячи листов плотной писчей бумаги? Знаешь, как страшно, когда половину твоей жизни методично кромсают в лапшу? Сьон...
Как он собирал по центам деньги на билет в одну сторону до Лос-Анжелеса из их промышленной дыры. Как брел пешком в Голливуд, разыскивая эту аллею, как...
Наверное, он плакал, потому что Сьон все время целовала его в глаза. Пористый пластик соты гасил все звуки - и вселенная сжалась до трех кубических метров. До двух душ, на случайный миг замерших друг рядом с другом.
Зов застал Клайва во сне. Он бежал по осыпающемуся песчаному склону, пытаясь догнать бумажный самолетик, причудливыми петлями кружащий совсем неподалеку, но все более и более недостижимый. С маленьких клетчатых крыльев срывались ленточки букв, и как дым таяли в воздухе.
Наконец, ему удалось в отчаянном прыжке схватить самолетик в кулак. Развернув его, Клайв увидел лишь чистый лист бумаги. Ни буквы, ни цифры, ни знака. Он опустился на песок. Песок был теплым.
- Клайв Соммерсон, - сказал окружающий мир, - нужно спешить. Земля вот-вот откроет свое лицо, а ты еще не на посту. Торопись, Страж.
Пустыня исчезла, и Клайв проснулся. Был уже полдень. Быстро одевшись, он выполз в изножье своей соты, и нажал кнопку выхода. Ничего не последовало. Еще и еще раз. Безрезультатно.
Клайв ошарашенно отполз на подушку. Автоматика могла не сработать только при разгерметизации отсека. Тогда появилась бы соответствующая индикация. Что же это?
Желание вылезти из соты и бежать к Булыжнику было сильным до дрожи. Стараясь не паниковать, Клайв вытянул из стены консоль и связался с Петушковым. Только потом он заметил обрывок бумаги, исписанный нервным торопливым почерком.
Пока русский хакер разбирался с блокировкой двери, Клайв еще и еще и еще раз перечитывал записку.
"Милый маленький Клайв,
как занесло тебя сюда, как ты оказался среди нас?
Здесь место отчаяния и пустоты, а не обид и унижения.
Ты придумал себе смерть, хотя хочешь жить. Запутался в своих иллюзиях, и они решили тебя убить. Любопытство, которого так мало в остальных, хлещет из тебя через край.
Во мне тоже проснулось желание узнать, получится ли из меня Страж.
Прости и прощай. Хочется думать, что я дарю тебе хотя бы капельку свободы.
Либерасьон"
Петушков, усмехаясь чьей-то странной шутке, открыл перед ним дверь соты.
Оттолкнув русского, Клайв опрометью бросился в сторону бара.
Джиро выронил стакан, и тот звучно раскололся в мойке. За панорамным окном изумрудом и молоком сияла полная Земля. Весь Тихий океан был укутан облаками, закручивающимися в зловещие спирали. Посетители бара пристально смотрели на Клайва.
Нужная дверь тоже оказалась запертой, правда не программно, а механически.
- Как ты мог пустить ее туда?! - заорал Клайв. - Как ты мог?!
Джиро отчужденно пожал плечами:
- Знаете, Гуардиерэ, Сьон убирается в нижнем отсеке трижды в неделю, и раньше это не было проблемой.
От вида Земного лика Клайва пошатнуло. Борясь с тошнотой, чувствуя, что неотвратимо опаздывает, он навалился на дверь, и еле слышно крикнул:
- Помогите Стражу!
Просочившись через наполовину развороченный дверной проем, Клайв, качаясь, спустился вниз.
- ЭТО ЖЕ НИЧЕГО НЕ ИЗМЕНИТ, СЬОН!!!
В голове звенело так пронзительно, что он не слышал собственных шагов. Сумрачный отсек с пучками проводов на стенах казался бесконечным.
На фоне окна едва угадывался силуэт девушки. Она смотрела наружу, и будто не слышала его приближения. А он бежал и бежал на ватных ногах, задыхаясь и сипло крича:
- ОТОЙДИ...
В большой прямоугольный иллюминатор на Клайва смотрела планета. Воронки циклонов над Филиппинами и рядом с Калифорнией образовали безумные пустые глаза, а чуть поредевшая облачность дугой от Австралии до Галапагосс на мгновение превратилась в безобразно перекошенный рот.
- ОТ...
Сьон повернулась к нему вполоборота, и, показывая пальцем в сторону Земли, произнесла только одно слово: "Улыбнулась!", прежде чем рассыпаться невесомым пеплом.
Он еще не остановил свой бег, и выдохнул в пустоту: