Наумов Владимир Викторович. Славянская рулетка

СЛАВЯНСКАЯ РУЛЕТКА

Любой ценой

— Здравствуйте, Елена Михайловна.

— Здравствуйте. Что привезли?

Вопрос традиционный и настолько же банальный.

Невысокий хмурый мужчина вот уже третий год сдавал одно и то же — телятину. Прошли те времена, когда Елена вздрагивала от одного вида Кларимона. Ныне она пообвыклась и старалась держаться с ним как с обычным поставщиком.

— Сколько привезли?

— Две тушки — девяносто и сто шестьдесят килограммов. Возьмете все?

— Возьму. Только деньги к вечеру. Часов в пять устроит?

— Конечно.

Отодвинув продавца, Елена открыла кассу.

— Может быть, часть сейчас заберете?

— Лучше вечером.

— Ну, как вам будет удобней.

На том и расстались.

По желобу спустили освежеванные туши. Елена отложила один язык в сторону, подождала, пока рубщик перетащит туши к колоде.

— Семеныч! Ту, что поменьше, поруби, остальное — в холодильник.

— Знамо дело, Михална, — он подхватил тушу и пристроил ее на колоде.

— Справку я привезу через час. Так что не торопись.

— Как скажешь.

Семеныч разменял шестой десяток, но крепости рук не утратил. И сметку не подрастерял, давно заметил: как чернореченские приезжают, Елена находит повод улизнуть из магазина. А ему что? Заработок стабильный, а сегодня еще и поллитру помимо всего получит. Чем не жизнь?

— Семеныч, телятину в отдел пока не выноси.

— Не беспокойся, хозяюшка, все сделаю в лучшем виде.

— Не мне тебя учить.

Елена накинула кожаный плащ, водрузила на голову шляпу и, окинув напоследок цепким взглядом отдел, вышла на крыльцо. Март капризничал, как девица в пору созревания. И теплу отдаться хочется, и морозец не отпускает. Будь Елена сейчас не в столь людном месте, упала бы и разрыдалась. Ан нет, нельзя!

Краса и гордость Елены «ГАЗ 31-10» цвета «мурена» покорно ожидал хозяйку в двух шагах от магазина.

«Палычу позвонить, к Зинаиде заехать. Скоро декларацию сдавать, значит, килограмм восемь в налоговую оставить нужно. Потом Алексею Николаевичу на СТО...»

Жалобно пискнула сигнализация. Елена достала из бардачка блокнот и принялась торопливо набрасывать план действий. На память она не жаловалась, но не приведи господи кого-нибудь забыть из нужных людей.

Минут десять спустя она вытащила сотовый телефон.

— Максим, они опять привезли.

— Отлично! Почем?

Елена досадливо поморщилась, грязно ругнулась в сторону.

— По тринадцать, как обычно.

— Лохи. Да мы такие бабки сделаем!..

— Угомонись. Накидай быстренько список, только не втюхивай мне своих шаромыг.

— Ты кого шаромыгами называешь? Начальника РЭПа?

Отодвинув подальше от уха трубку, Елена прошипела: «Как был мент, так ментом и остался», — и добавила:

— Не ори. Я в санэпидстанцию, потом перезвоню.

Рывком бросила машину на проезжую часть. Толком водить она так и не научилась. Не по годам молодое сильное тело требовало тепла и ласки. Елена с досадой выбросила из головы разговор с мужем. Чувствовала, долго так продолжаться не может. Хоть и пить бросил, а радости никакой. Страх! Жуткий обволакивающий страх не покидал Елену с того самого дня, когда она впервые заподозрила, каким мясом торгует. И вместе с тем еще больший ужас оттого, что поставщик может больше не появиться. Никогда!

Это Максим в свое время оценил открывающиеся возможности, нашел первых клиентов, установил стоимость. И сам же ее утроил на следующий раз, но в ответ не услышал даже слабого ропота. «Телятина» (Елена до сих пор не позволяла даже в мыслях назвать ее по-другому) обладала поистине магическими свойствами — килограмма хватало, чтобы излечить обычные заболевания, двух приемов — на тяжелые случаи, больше трех устраняли даже врожденные пороки.

В кругу знакомых Елены и Максима сложился негласный договор молчания. Стоило одному из супругов позвонить и предложить «телятину», как клиент выкладывал требуемую сумму и, пряча смущенный взор, исчезал. Елена и сама затруднилась бы объяснить сложившийся феномен — специально она никого не предупреждала, покупатели сами ощущали греховность поступка, но и отказаться не было сил. Одно плохо — хранить мясо было нельзя. Через двое суток оно теряло свои свойства и годилось разве что на котлеты. Проверила на собственном опыте.

Елена резко свернула на проспект, подрезав старенькую «пятерку». Газанула и с ревом проскочила на красный свет.

«Да пошли они все!»

Не снижая скорости, помчалась мимо Дворца пионеров. До сих пор Елена не знала, каких богов благодарить за то, что Кларимон в свое время предложил первую партию именно ей. Никто больше не торговал такой телятиной, она проверяла. И ребят нанимала, чтобы выследили поставщика. Да все без толку. Он появлялся, сдавал от восьмидесяти до трехсот килограммов и исчезал. Бесследно!

Промелькнул институт, ЦУМ. Елена, как сумасшедшая, продолжала вдавливать педаль акселератора. Первую встречу с Кларимоном она вспоминала с трудом, но вот следующую...

Она тогда только вышла из больницы и проходила курс химиотерапии. Врачи не пугали, но настоятельно интересовались возрастом ее детей. Елена догадалась — до их совершеннолетия она не дотянет. Господь бог вкупе с главврачом отмерили ей иной срок.

И вот появился Кларимон со своей «телятиной», и все изменилось. Наперекор капризной фортуне у Елены зародилась робкая надежда. Врачи лишь недоуменно морщили лбы и пожимали плечами. Ей предложили пройти повторное обследование, но Елена наотрез отказалась. К тому времени Максим, похоже, уже начал оплакивать супругу и в связи с этим пил по-черному. Ее чудодейственное выздоровление он воспринял, как некое оскорбление возвышенных чувств. И это, надо сказать, не улучшило семейную атмосферу. В воздухе запахло разводом.

В тот злополучный день «телятину» привез не Кларимон, но столь же хмурый юноша. Пока он заполнял бумаги и пересчитывал деньги, Елена с чисто женским любопытством заглянула в кузов пикапа. Он был пуст. Лишь в углу сиротливо притулилась коробка из-под бананов. Из нее торчала голова. Не ошкуренная. Огромные печальные глаза с удивлением взирали на жестокий мир людей. Но даже не это потрясло Елену...

Отчаянный визг тормозов и скрежет сминаемого металла слились в один звук. Сокрушительный удар швырнул Елену на руль. Предохранительный ремень, небрежно переброшенный через плечо, захлестнул горло. Фонтан осколков брызнул в лицо.

Она умерла не сразу... Пожила еще немного. Секунд двадцать... Он ее все же настиг...

Угасающее сознание зафиксировало белую вздыбленную «Тойоту». А сквозь бездну времени и пространства на Елену взирали печальные раскосые глаза последнего единорога Земли.

Дитя вольной стаи

Предутренняя серо-рыжая муть окутала город, когда Марина шагнула в квартиру. Обостренным звериным чутьем она поняла, что случилось нечто выходящее за рамки обыденного. На мгновение замерев, она услышала ровное дыхание дочурки, суетливое копошение ненавистной свекрови, сопение собаки... и учуяла запах гари.

И тот же миг все встало на свои места. «Кастрюля! Мясо!» Перед тем как уйти,, она поставила варить мясо. И забыла!

А что, бывает. Капризы памяти.

Мягко, словно огромная кошка, Марина вскользнула в спальню. Она была пуста. Иначе и быть не могло, ведь муж работал «в ночь». Заползла под махровую простыню, натянула ее на голову. И затихла как мышка. Предстоящее выяснение отношений вызывало чувство досады. Муж с его кодексом поведения настоящего мужчины, в крайнем случае, разразится тирадой о любви, доверии и чести.

Марина тихонько хихикнула. Что он знает о любви? О той силе, что несет тебя по полям быстрее ветра. Силе, которая несет тебя во главе стаи, сметая все на своем пути. О той страсти, что толкает на смертельную схватку матерых самцов и дерзких юнцов. И все ради обладания предводительницей стаи. Ради нее — Марины.

И все-таки червячок недовольства шевельнулся в груди. Сколько лет она вынуждена скрывать свои прогулки, и вдруг такая досадная промашка. И уйти от мужа она пока не может. Только имеющий Громовой Знак способен воспитать дитя свободной стаи. Вот годика через три...

Марина рванула зубами угол подушки. А все из-за какой-то паршивой псины, что свекровь подобрала на улице. Она, псина, не может, видите ли, есть сырое мясо. Только вареное. Чтоб ей сдохнуть!

Марина на мгновение задумалась, к кому относилось пожелание? И решила, что к обеим. Мало-помалу она задремала.

Звук открываемой двери и цокот когтей по линолеуму вытолкнули женщину из омута тревожного сна. Она несколько раз глубоко вздохнула. Вот Валентин разулся, потрепал по загривку Габби, прошел на кухню. Набрал в чайник воды, поставил на плиту. Будить жену поцелуем и утренней чашкой сладкого чая давно стало традицией. По коридору прошлепала свекровь. Что за дурная привычка ходить босяком? Так, дескать, ближе к земле. К радикулиту так ближе, дура старая.

Марина почти зримо ощущала, как свекровь, распирает от нетерпения. Как же, ненавистная сноха наконец-то попалась. Вздохнув еще раз, Марина приготовилась к схватке. Свекровь по привычке все раздует до небес и постарается вылить на сноху как можно больше помоев. Старая сука!

— Чаек своей мадаме готовишь?

— Привет, ма. Похоже, вы опять поцапались. И что же вас мир не берет?

Вражда между матерью женой доставляла Валентину массу хлопот.

— Ну-ну! А не хочешь спросить, где эта шалава всю ночь шлялась? Если бы не Габби,- свекровь жалобно всхлипнула, — то передохли бы как мухи. Я проснулась от собачьего воя. Вся квартира в дыму.

— Постой-постой. Давай по порядку. Кто выл, какой дым и при чем здесь Марина?

— Дурень, когда у тебя глаза откроются? Сколько раз я тебе говорила...

— Ма, — повысил голос Валентин, — ты отвлекаешься.

— Ну конечно, давай, ори на мать. Скорей бы сдохнуть. И отмучаться. Глаз бы мои на тебя не смотрели.

— И все-таки, что случилось?

— А то.... С вечера у меня так разболелась голова, что я решила лечь пораньше. И попросила твою выдру сварить Габби мясо. Ты же знаешь, она уже старая...

— Короче.

— Ну, выпила я таблетку, легла. Аленка уже уснула. Просыпаюсь среди ночи, Габби воет, Аленка задыхается, а твоей... А твоя проблядь по кобелям бегает. Вот такие дела. Я тебе говорила...

— Угомонись. Разберемся.

Легко подхватив поднос с чайным сервизом, Валентин вошел в спальню. Марина слышала все — от первого до последнего слова. Но прикинулась спящей. Валентин опустил поднос на зелено-бурый ковер. Присел на краешек кровати. Лицо лежащей перед ним женщины дышало спокойствием, лишь кончики ресниц подрагивали. Да на верхней губе проступили капельки пота.

— Нам нужно поговорить.

Тепло, ласково. Ресницы затрепетали, как крылья мотылька. С замиранием в сердце Валентин ожидал, когда распахнется серо-зеленая бездна, и он вновь, как пятнадцать лет назад, захлебнется от восторга и ужаса. Восторга обладания этой удивительной женщиной. И ежеминутного ужаса ее потерять.

— Как отработал? — потягиваясь, промурлыкала Марина.

Из-под простыни выглянул ее левый сосок. Упругий, дерзко рвущийся ввысь. Валентин не мог не восхититься грациозностью, с которой Марина сделала ответный ход. И тем не менее, добавив строгости в голос, он потребовал:

— Где ты была ночью?

— Какой, милый? — шаловливо поинтересовалась Марина.

— Этой! Этой ночью!

— Ах, этой... Гуляла. Был такой чудесный вечер, вот я и решила...

— Не морочь мне голову. Ты стала задерживаться с работы. Внезапно полюбила гулять по вечерам с собакой, а теперь вдобавок еще и ночные прогулки. Ты что, меня за идиота держишь?

Марина резко села на кровати, поддернула до подбородка простыню. «Пора менять тактику. Лучше признать наличие любовника, чем открыть тайну Подлунного Народа».

— А ты как считаешь? Работаешь-работаешь, а толку нет. Денег в семье все время не хватает.

— Извини, воровать не научился.

— А чему ты научился? По дому помощи от тебя никакой.

От возмущения Валентин не нашелся, что ответить.

— Я бы тебе все простила, но ты даже в постели меня не устраиваешь. То ты устал, то сидишь всю ночь, уткнувшись в этот чертов компьютер...

Хлесткая пощечина швырнула Марину к стене. На глаза навернулись слезы. Бледного, как штукатурка, Валентина трясло от бешенства. Сила Громового Знака возросла стократно.

Дверь приоткрылась и в проеме появилась мордашка четырнадцатилетней дочери.

— Алле, предки. Вы че шумите?

— Все нормально, — одновременно произнесли Валентин и Марина.

Переглянулись.

Дочь, пожав худенькими плечиками, ретировалась. За долгие годы совместной жизни супруги понимали друг друга с полувзгляда. Марина выиграла схватку.

— Почему Аленка не в школе?

— Здрасте. Очнулся. Сегодня выходной.

— Зато мне еще две смены пахать. Так что выметывайся из кровати.

Марина демонстративно отбросила простыню. Никакого белья она не признавала. Пожирая жену глазами, Валентин стиснул зубы. Знает ведь, чертовка, что он готов душу заложить за нее, и этим безбожно пользуется. Накинув халат, Марина с независимым видом удалилась.

Валентин со всей дури врезал кулаком в стену. Острая боль мгновенно пронзила плечо. Он обхватил голову руками и зарыдал.

— Мам, а че папка такой злой?

— Не выспался.

— Мам, а когда я вырасту, ты возьмешь меня с собой?

— Куда?

— На волю!

— Сначала подрасти

— Мам, а ты папку любишь?

— Не задавай глупых вопросов.

— Глупых не глупых, но я же вижу, что ты его используешь. Скажи, ты с ним живешь ради меня?

— Не выдумывай. — Марина встала и направилась к балкону.

— Мам, а как нас люди зовут?

Стремительно обернувшись, Марина застыла как изваяние. Она напружинилась, готовая к прыжку. Сквозь хищный прищур, вперилась в дочь глазами. Та ей ответила прямым, не менее твердым взглядом. И в этот момент Марина поняла, что дочь готова влиться в стаю. Не предводительницей, нет: этот титул Марина еще не готова уступить. Но как равная среди равных.

— Люди нас зовут Арысь-поле, но твоему отцу об этом незачем знать...

Косинус счастья

Косые струи дождя вторые сутки держали в своих ледяных объятиях продымленный город. Мутные потоки грязной воды омывали тротуары и устремлялись в сточные колодцы. Природа неистовствовала, и, видимо, у нее были на то причины. И немалые.

Одной из таких причин был бредущий по лужам мужчина среднего роста в кожаной куртке поверх джинсового костюма, «найковских» кроссовках и с огромным пакетом в руках.

Если с небес кто-нибудь следил за Алексеем, то знал, что он так бродил вот уже несколько часов. Он насквозь промок, изрядно промерз, и его желудок уже устал вопить о необходимости подкрепиться. Ко всему прочему, Алексей имел в наследство от родителей ненавистную с детства фамилию — Ушанский. Ох и хлебнул он с ней горя. Однако по сравнению с прошлыми сегодняшние неприятности были не в пример серьезней.

В половине одиннадцатого вечера он пересек проспект, носящий имя усопшего, но неупокоенного лидера революции, и оказался во дворе дома номер пятьдесят восемь, где и проживал последние шесть лет. Переступив порог квартиры, Алексей швырнул на пол только что вынутую из ящика пачку газет. По линолеуму скользнуло несколько рекламных листков. Не разуваясь, он прошел на кухню и поставил пакет на стол. Вытащил из холодильника початую бутылку водки и прямо из горлышка сделал несколько глотков. Лишь после этого зажег на кухне свет. На полу образовалась порядочная лужа, и появившийся из комнаты трехцветный кот, брезгливо потряхивая лапами, постарался обойти ее вокруг.

— Привет, Синус! Как день прошел?

Котяра фыркнул и одним прыжком вскочил на стол.

— Я разве не говорил тебе, что терпеть не могу, когда ты лазишь по столу? Убирайся!

Алексей вернулся в прихожую, закрыл дверь, восстановил охранное заклинание. Доза спиртного немного ослабила внутреннюю дрожь. Он прошел в ванную и начал стаскивать с себя мокрую одежду. Развешивать ее не было ни сил, ни желания и Алексей просто побросал снятое кучей на пол.

Если бы можно было так же просто избавиться от всего, что скопилось на душе. «Комет», он и микробов убивает» — не к месту всплыла в памяти фраза из надоевшей до чертиков рекламы.

Алексей взглянул на стену и встретился взглядом с собственным отражением. Зеркальная стена в ванной — одна из причуд жены. Бывшей, надо отметить, жены. А что, для сорокалетнего мужчины он выглядит, в общем-то, неплохо: подтянут, не здоровяк, но и хлюпиком не назовешь. Глаза ясные, голубые, лицо худощавое, даже с неким намеком на привлекательность. Вот с прической не повезло. Едва разменял третий десяток, как волосы поспешили покинуть эту совсем не глупую голову. Осталась пара клочков за ушами. Компенсируя этот недостаток, природа наделила Алексея пышными усами. Бросив оценивающий взгляд в зеркало, Алексей утешился тем, что могло быть и хуже.

Из кухни донеслось недовольное рычание и треск разрываемого когтями пакета.

— Синус, я тебе уши надеру. И где, кстати, твой несносный приятель? Он что, отобедал кем-нибудь из соседей?

Алексей сунул ноги в лохматые тапочки и, как был голяком, прошлепал на кухню. Синус вплотную подобрался к заветному свертку. Бесцеремонно скинув кота на пол, Алексей достал разделочную доску и нож. Нарезал мясо мелкими кусочками и ссыпал в кошачью миску. Запах сырого мяса разбудил Моргана. Неуклюже переваливаясь, наконец, соизволил появиться пернатый гордец.

— А, наш недоделанный ястреб. Скопа скопой, а высокомерен, словно кондор.

Морган вспорхнул на стол и принялся рвать телятину когтями.

— Э-э-э, да ты, дружок, психуешь. И видно, совсем не голоден.

Яростный клекот оборвал тираду Алексея.

Он отломил руками кусок сыра и, прихватив бутылку, поплелся в комнату. По пути подобрал с пола газеты. Не то чтобы его сильно интересовали новости, просто по привычке. Расположившись на диване, он развернул газету. Бегло просмотрел городские новости, литературную страницу, и тут его взгляд наткнулся на раздел криминальной хроники. «...по оценке специалистов, около ста граммов тротила. Жертвами стали...»

У него все поплыло перед глазами. Словно утопающий за соломинку, он ухватился за горлышко бутылки. Пил долго, захлебываясь и судорожно кашляя. Водка стекала по подбородку на шею и дальше на грудь. От такой дозы разум окутала темная пелена. Некоторое время он сидел, словно в трансе повторяя раз от раза одну и ту же фразу: «Этого не может быть».

Насытившийся Синус запрыгнул на диван поблагодарить хозяина за роскошный ужин. Он выгнул дугой спину, за что, собственно, и получил свое прозвище, и потерся мордой об ногу Алексея. Тот сидел безучастный. Потом резко встал. Его потащило в сторону, но он выровнялся и протянул руку к телефону:

— Агентство «Магнолия"...

— Слушаю вас.

— Мой адрес...

Пятнадцать минут спустя в дверь постучали. Морган нахохлился. Его взгляд не сулил ничего хорошего. Алексей накинул махровый халат, мысленно подготовил спутывающее заклинание и пошел открывать.

На пороге стоял крепкий бритоголовый парень и крашеная блондинка. Таково было пожелание Алексея. Парень заглянул в комнату, убедился, что хозяин один. Взял стодолларовую купюру и, ткнув пальцем в циферблат своих часов, произнес:

— У тебя есть два часа, парень.

Все это он проделал, не переставая лениво жевать.

— Проходи. Как тебя зовут?

— Маруся.

— Не груби клиенту.

— Всегда одно и то же. Придется сменить на Анжелу или Луизу, — с усмешкой произнесла девушка.

Бардак, учиненный Алексеем, ей не понравился, но виду она не подала. Заглянула в ванную и удивленно свистнула:

— Чувствуется, что ты большой шалун.

Алексей смутился. Он вообще не знал, как себя вести с девушкой по вызову. Это был его первый опыт в подобного рода услугах, но сегодня ему нужна была именно такая — продажная девица. Маруся сняла дождевик и аккуратно повесила его в прихожей. Теперь Алексей смог рассмотреть ее получше. Не красавица, но есть в ней что-то чувственное, животное. Тяжелая налитая грудь с трудом умещается в разрезе платья, бедра широковаты, далеко выпяченный зад вообще на любителя.

— Мне раздеться или ты хочешь сделать это сам?

— Подожди минутку.

Девушка опустилась в кресло.

— Хочешь меня удивить?

Алексей сощурился и хитровато ухмыльнулся. Когда он вернулся с Морганом на плече, девушка вздрогнула. В ее темных раскосых глазах мелькнул страх.

— Ты что...

— Успокойся, это мой друг.

— И как его твоя жена терпит?

Алексей пожал плечами:

— Не знаю. Она от меня ушла. Давно.

— Неудивительно. А подруга у тебя есть? Ну, постоянная.

Вопрос резанул Алексея по самому больному месту. Непроизвольно дернулся мускул на щеке. Глаза недобро блеснули.

— Нет. Уже нет.

Маруся окинула Алексея оценивающим взглядом и пришла к выводу, что он из той породы клиентов, кому, собственно, не столь нужен чисто физический контакт, сколько душевное участие. Им необходимо выговориться, а некому. Вот и приглашают девочек по вызову. Она любила таких клиентов. С ними можно было не напрягаться: знай, слушай себе да кивай в нужных местах. А часики тикают, время бежит.

— Ты, наверное, считаешь меня странным?

— Нет, отчего же? Если из-за птицы, то, поверьте, иные еще не то держат в квартире. Уж я всякого повидала.

Алексей погладил Моргана по грудке и неожиданно произнес:

— Не ходи завтра... — он сбился, — на работу. Скажись больной. Завтра плохой для тебя день. Бесплатный.

— Откуда ты знаешь?

Маруся побледнела. Она ему поверила. Она с ужасом ждала этого дня. На их жаргоне он назывался «субботником».

— Я много чего знаю. Например, кто разнес вот эту квартиру, — он кинул ей на колени газету.

«Десятого октября... на улице... самодельное взрывное устройство... предполагают устранение конкурентов... четверо погибших», — бегло прочла Маруся.

— Спишут все на бандитские разборки, и никто никогда не узнает правду.

— А кому она нужна?

Маруся достала сигарету, подождала, пока Алексей щелкнул зажигалкой. Морган перебрался на подлокотник, нахохлился и прикрыл глаза. Девушка выпустила струю дыма и, закинув ногу на ногу, поинтересовалась:

— А ты, значит, правдолюбец?

Алексей почувствовал, что не может больше все держать в себе, ему нужно с кем-то поделиться. Он быстро переплел пальцы в замысловатую фигуру и произнес короткую фразу на непонятном Марусе языке. Это было простенькое заклинание «Колокол пустоты». Как только он пожелает, девушка забудет все, что он ей расскажет.

— Ты что, экстрасенс?

— Не обижай меня, Маруся. Я ведун. Проще говоря, чернокнижник.

— Я видела такой фильм.

— То, что ты видела, это сказка для детей. В жизни все гораздо сложней.

Маруся отложила газету и мельком взглянула в угол на огромные напольные часы.

— У тебя выпить найдется?

— Водка.

— Как говорит моя подруга, кто бы спорил, а я не стану. Тащи.

— За что выпьем?

— За встречу.

— И расставание, — добавил Алексей. — Я расскажу тебе одну историю, происшедшую с одним моим другом. Начало неинтересное — школа, армия, институт. Потом он встретил девушку, полюбил ее и, к собственному удивлению, уговорил ее выйти за него замуж. Они прожили около пяти лет. С этого времени и начинается история. После развода она уехала в деревню к подруге. Мой друг поехал следом. Не знаю, на что он рассчитывал, но иначе поступить не мог. Поездка оказалась на редкость неприятной и болезненной. Для его самолюбия. Уезжая, он прихватил старую родовую книгу... Она досталась подруге жены по наследству.

— Попросту говоря, спер.

— Ну, можно и так сказать. Казалось бы, мелочь, но с большими последствиями.

Алексей налил еще водки. Маруся сразу догадалась, что рассказывает он о себе. Но если ему так легче, то не стоит заострять на этом внимание.

— Я, наверное, забыл сказать, что после развода мой друг потерял работу. Он сильно запил. Квартиру он оставил жене, а сам временно поселился у товарища.

Алексей изрядно захмелел. Он налил себе еще рюмку, но пить не стал.

— Коммерсант из него был никудышный, а госструктуры, взглянув на статью в трудовой книжке, сразу давали от ворот поворот. Вскоре стал коситься друг. И он понял, что если в ближайшее время не сломает судьбе хребет, то окончательно опустится на дно. В один из таких дней он обнаружил в своей сумке книгу подруги своей жены. Она называлась «Коллоквиум духов».

— Поди, какое-нибудь дешевенькое издание.

— Напротив. Древняя книга волхвов, переписанная каким-то монахом на старославянский. Часть заклинаний он так и не смог расшифровать. Однако и того, что он узнал, хватило, чтобы очень быстро поправить свои дела.

Алексей сделал непроизвольный взмах рукой. Маруся опустила глаза.

— У тебя есть визитка?

— Визитка? Посмотри на столике.

Девушка отыскала черный пластиковый прямоугольник: «Ушанский А.В. Генеральный директор ООО «Элита».

— И вот, когда фортуна ему улыбнулась, он повстречал одну девушку.

— Блондинку?..

— Как ты догадалась?

— У каждого есть свои маленькие секреты.

Настойчивый стук заставил их обоих вздрогнуть.

— Что за черт, я никого не жду.

Морган открыл один глаз. Он был спокоен, собран и готов к любым неожиданностям.

— Это за мной.

— О, черт!.. Послушай, а я могу... Ну, в общем, еще договориться?

— Это зависит... — стук повторился. — Открой, или он вышибет дверь.

Алексей недобро ухмыльнулся.

— Большой, сильный, но глупый мальчик. Он не подозревает, что за порогом этой квартиры даже Синус с ним легко справится.

Девушка не на шутку испугалась:

— Подумай, что они потом сделают со мной.

— Как скажешь.

Он отворил дверь.

Набычившийся качок от нетерпения двигал челюстями раза в два быстрее, чем в прошлый раз.

— Время.

— Я хотел бы оставить девушку до утра.

— Три сотни.

Алексей принес зелененькие. Парень взял купюры, усмехнулся и вышел. Он прекрасно видел, что Маруся даже не раздета. «Учитывая планы на завтра, это, может быть, и к лучшему».

— Маруся, ты умеешь готовить? Что-то аппетит разыгрался.

— Попробую.

Вскоре они жевали яичницу, сыр, салат из помидоров и запивали баночной кока-колой.

— И что же случилось дальше?

— Он совершил большую глупость. Позволил себе влюбиться. Она была на двенадцать лет его младше. И к тому же замужем.

— Классический треугольник.

— Вовсе нет. Она не любила мужа, но, к сожалению, и моего друга тоже. Она была суккубом. Высасывала из мужчин все жизненные силы и бросала.

— Хищница-спортсменка. Есть такой тип женщин. Я их встречала.

— Паучиха. И мой друг прочно запутался в ее сетях. Стоило ей потянуть за ниточку, и он был готов расшибиться в лепешку. Она получила над ним безраздельную власть. Он словно обезумел. Дела опять пошатнулись. Иначе и быть не могло, поскольку он чувствовал приближение развязки и совсем забросил свою работу.

— Какие же мужики глупые. С виду крутизна так и прет, а погладь вас по головке, так сущие дети.

— Ну, это вряд ли. Мой друг изнывал от ревности, он просто сходил с ума. И однажды он опустился до того, что начал выслеживать ее. Есть такое заклинание «Болотный светлячок». Где бы она ни была, он мог отыскать ее без труда. Плюс «Всевидящее око».

Алексей зажмурился. Сжал пальцы в кулак. На скулах заиграли желваки.

— Принеси из комнаты водки.

— Она кончилась.

— Тогда достань из холодильника.

— Ты что, алкоголик?

— Нет. Для друзей держу.

Маруся плеснула ему полстакана, себе — на донышко.

— И что же он увидел?

— Все. И даже больше. С тех пор он находил какое-то извращенное удовольствие, наблюдая за ее похождениями.

— И сколько это длилось?

— Пару лет или около того.

Алексей уже с трудом ворочал языком.

— Слушай, а ты не могла бы тут немного прибраться? Я тебе заплачу. А?

Маруся кивнула.

— Чем закончилась эта история?

Алексей опустил голову на стол.

— Позавчера она была на вечеринке у одной подруги. То, се... Подруга свалила, оставив ее в компании трех мужиков...

— Ее изнасиловали?

— Поначалу. Но потом она вошла во вкус, и им пришлось поднапрячься. Сука!..

С минуту Маруся наблюдала за Алексеем, но он лишь пьяно посапывал. Она легонько потрясла его за плечо:

— И что ты сделал?

Он приоткрыл мутные глаза, губы скривила мерзкая улыбка:

— Избавил мир от суккуба.

Он попытался сложить пальцы в какую-то фигуру, но девушка быстро схватила его за руки и прижала их к своей груди.

— Они пишут, что было сто граммов тротила. Идиоты! Это было заклинание «Расширяющейся сферы». Бух! — и нет ее.

Он захохотал, но слезы градом катились по небритым щекам. Вскоре он успокоился и заснул прямо за столом. Морган и Синус заняли места по обе стороны от хозяина.

Маруся перемыла посуду, подтерла пол, развесила мокрую одежду и тихонечко покинула этот приют скорби. Денег она не взяла.

За окном по-мужски скупо рыдал дождь.

Кошки-мышки

Никотиновый дух въелся в каждый дюйм автомобильного салона. Алексей курил исключительно «Салем», но Марку было от этого не легче. Он вообще не переносил запаха табака. Поймав себя на мысли, что ему приходится мириться со многими неприятными вещами, Марк опустил боковое стекло. Упругий поток воздуха ворвался в салон.

— Мочить его надо, старого козла!..

— Не надо, — твердо возразил Марк. — Я полгода угробил на подготовку,. а ты хочешь мне все испортить? Петрович поручил это дело мне...

— Отвечать, если что, тоже тебе. Запомни! — угрожающе прошипел Алексей.

Марк оценивающе окинул спутника взглядом. Метр девяносто три, килограммов под девяносто пять. Размер шапки — шестьдесят второй. Объем мозга с грецкий орех.

— На хрена он тебе сдался? Агентство работает. Студию тебе оборудовали по высшему классу.

— Нужен.

Марк ткнул пальцем в «Панасоник», откинулся на сиденье.

— Кто с мечом к нам придет, тот в орало и получит. Рекламная служба «Русского Радио"...

«Докатились. Ну и шуточки. Кто платит, тот и заказывает... Нет, раскисать нельзя. Не я выдумал этот мир. Я в нем лишь живу. И надо заметить, неплохо живу, — самодовольно усмехнулся Марк. — Если раскручу старика на... Должен быть какой-то секрет. И я его узнаю. И мне не будет равных».

Заложив крутой вираж, Алексей, не сбавляя скорости, выскочил на проспект. Промелькнула академия искусств. Красавицы голубые ели. Сквер «Сказки Пушкина». «Вот выберу вечерок, приду опробовать «Bronica SQ-AI». Оптика не уступает «Hasselblad» при вдвое меньшей цене...» У Марка была одна возлюбленная — фотокамера. Одна страсть — съемка...

«Форд — Гранада Люкс» подкатил к старому кирпичному зданию.

— Здесь, что ли, обитает твой пердун?

Марк пропустил вопрос мимо ушей. Вылез из машины. Толкнул дверцу.

— Купи холодильник и хлопай, козел... — заорал вдогонку Алексей.

Выщербленная лестница вела в подвал. На обшарпанной стене висела скромная табличка: «Детская фотостудия «Искра». Руководитель П.Ф. Маслов».

Узкий коридор упирался в обитую железом дверь. Марк брезгливо осмотрелся. Над дверями горела надпись: «Не входить». Насколько ему было известно, она горела последние пять-шесть месяцев. Считалось, что мэтр работает, но Марк-то знал, что Петр Фомич просто пил. С утра до вечера. Беспробудно.

Носком ботинка Марк осторожно толкнул дверь. На удивление, она оказалась незапертой.

— Есть кто живой?

Не дождавшись ответа, шагнул внутрь. И очутился в окружении разбросанных по полу кабелей; тут и там стояли генераторы, окруженные стойками, кронштейнами, штативами... Над головой тянулись потолочные рельсовые системы для осветителей.

— «Хенсел Дубль Е», — восхищенно присвистнул Марк.

— Я вижу, вы разбираетесь в нашем деле, молодой человек.

Петр Фомич вышел из-за ширмы в дальнем конце студии. Полумрак мешал толком его рассмотреть, но Марк и без того ярко представлял, как мэтр выглядит. Мужчина пятидесяти трех лет, седой, грузный, холеный. Дорогой джинсовый костюм уляпан реактивами. Стоптанные туфли без шнурков.

— Мэтр, я ваш поклонник.

— Конечно, конечно, а что надо?

— Хочу просить вас взять меня в ученики.

— Я занимаюсь с детьми. Возраст от восьми до шестнадцати. Расписание на входе. До свидания, — скороговоркой выпалил Маслов. Повернулся к посетителю спиной, но не сделал ни шага.

— Вы прекрасно знаете, мэтр, что детская студия давно развалилась. Учеников вы разогнали...

Петр Фомич обернулся. На его лице мелькнула заинтересованность.

— Любопытно. Что вам еще известно?

— Многое, — веско ответил незваный гость.

— Ну что ж, проходите. Покалякаем.

Пробираясь мимо световой панели-ванны «Автолайт», Марк мимоходом провел по рефлектору пальцами. На поверхности остались полосы, на руке — пыль. За ширмой пряталась дверь в небольшую кандейку. Лампа без абажура. Стеллажи, стол, потертый диван и пара расхлябанных табуреток составляли весь интерьер.

— Присаживайтесь. Рассказывайте.

Марк попытался выбрать ту из табуреток, что выглядела почище и поустойчивей — буриданова задача. Сел на ближнюю.

— Петр Фомич, я давно слежу за вашими работами...

— Ну, так уж и давно. Сколько вам лет? А впрочем, это не имеет значения.

Он поерзал. Наклонился. Достал початую бутылку «Белого аиста» из-под стола.

— По пять капель. За знакомство.

— Не откажусь. Молдавский или подделка?

— Обижаете старика.

Достал со стеллажа две пыльные мензурки. Дунул внутрь. Взглянул на свет. Протер посуду краем рукава.

— Зараза к заразе не липнет.

Марк отвернулся, пробежал взором по стеллажам. Чего там только не было — снимки, негативы, пакетики с реактивами, какие-то вырезки вперемешку с почетными грамотами и дипломами...

— Вздрогнем.

— За ваш талант.

Маслов отмахнулся. Залпом выпил и тут же налил снова.

— Между первой и второй...

— Извините, но я так не могу.

— Эх, молодежь. А я еще одну вдогоночку.

Несколькими минутами позже лицо мэтра покрылось пунцовыми пятнами. Глаза осоловели. «Видимо, не первая за сегодняшний день... Да на старые дрожжи... Все к лучшему». Марк приготовился к схватке. Тактику он разработал заранее. И не одну. Были запасные варианты. Один из них сидел за рулем «Форда». Так сказать, последний довод. В исключительном случае.

— Ну-с, молодой человек, что вас привело в мою скромную обитель?

— Прошу прощения за высокий слог, — жажда знания, поиск истоков мастерства. Как вот вы стали фотографом?

Петр Фомич достал из кармана трубку, пакет мелкого табака «Бизон». Принялся сосредоточенно набивать.

— Ожидаете услышать, что мечтал с детства? Увы. Я мечтал быть пожарным, но мне не удалось.

Прикурил.

— А вы помните свою первую камеру?

— Конечно. Дядя по матери подарил на пятнадцатилетие «Смену 8М», — Маслов покачал из стороны в сторону головой, — знал бы, чем это обернется... Кстати, если хотите кого-нибудь разорить — подарите ему фотоаппарат.

— Мэтр, я не собираюсь брать у вас интервью, — нервно воскликнул Марк. — Я работаю в рекламном агентстве «Дублет"...

— А... кошечки, красоточки «О'кей оби». Глянцевый китч.

— Позвольте с вами не согласиться, мэтр, — Марк вынул из кармана бумажник, во внутреннем отделении которого покоился снимок, — взгляните.

Хозяин студии плеснул в мензурку коньяка, предложил Марку. Тот отказался. Маслов выпил, крякнул, затянулся трубкой. Сизые клубы ароматного дыма потянулись к раскаленной лампе. Он ткнул трубкой в облако дыма.

— Сможете это запечатлеть?

— Нет ничего проще. «Смоки эффект», баллончик емкостью четыреста миллилитров фирмы «Кондор фото». Обеспечивает видимость тумана, табачного дыма. Вокруг лучей света создает прекрасный трехмерный пространственный эффект.

Марк выдал сведения на одном дыхании. Как на экзамене.

— Новинки фототехники всегда привлекали внимание бездарей. Они в каком-то смысле остаются мальчишками. Им кажется, что новая «игрушка» позволит им вырасти... Глупцы. Снимок приносит внутреннее удовлетворение лишь в том случае, когда без внешних технических усилий удается выразить нечто новое, выходящее за рамки содержания фотографического объекта или выражаемого сюжета.

Марк зааплодировал. Про себя. Внешне он изображал негодование. «Похоже, мэтр клюнул».

— И все же взгляните.

Небрежно, как нечто незначительное, Маслов принял снимок. Несколько секунд пристально разглядывал. Отбросил на стол.

— Деревянная поверхность с уступом красно-коричневого тона. Две стробоскопические лампы с рассеивателями-отражателями. Блики от двадцатидюймовых световодов. Два светофильтра, установленные одновременно. Насадка-зонд 6 мм, дающая узкий пучок света...

— Довольно, мэтр.

Марк смотрел на Маслова с неподдельным восхищением. Коллектив специалистов в течение трех недель разрабатывал технологию, которую старый мастер «расколол» за считанные секунды...

— Перестаньте на меня пялиться. Это азы — свет и тень. Попробуйте как-нибудь использовать вспышку для подсветки теней в солнечный день. Снимки теневого образа создают очень напряженное плотное пространство. Это уже не пустота, а скорей, густая темная среда.

Петр Фомич с трудом встал. Покачиваясь, подошел к стеллажу. Разворошил стопку вырезок. Что-то нашел. Удовлетворенно хмыкнул.

— Я был похож на тебя. Молодой, дерзкий, — протянул юноше старую фотографию. — Мой лучший снимок! Понимаешь, когда сознание освобождается от художественного влияния, готовых решений, появляется ощущение новизны. Ты как бы смотришь на мир впервые.

— Фотопримитив?

— Мне больше нравится определение — наивная фотография.

— Не зря вас называют пейзажистом человеческого тела, — тихо проговорил потрясенный Марк.

Он держал в руках шедевр. И точно знал, что данный снимок никогда и нигде не демонстрировался. Иначе не миновал бы его внимания. За такой кадр любой профессионал душу продаст, а у Маслова он валяется в груде хлама. Мастер запечатлел миг безумия, вызванного разгулом чувственности, переходящего в безумие боли. Мгновение подлинного трагизма.

— Вы молоды, честолюбивы. Работа в агентстве позволяет общаться с красивыми девушками. Несомненно, увлекаетесь эротическими съемками.

Марк почувствовал, что краснеет. Мэтр подмигнул.

— Не смущайтесь. Женское тело восхитительно. Оно достойно оказываемого ему внимания. Может, еще по капельке?

— Мне чисто символически.

— Вот и ладненько.

Выпили. Посидели. Маслов раскурил потухшую трубку.

— Подлинный мастер обнажает отнюдь не тело, он должен поднимать вопрос об отношении всеобщего взгляда на наготу. Многое решает пространство кадра. Ведь что такое порно? Это тяжкий недуг. Мир глазами больного. Все поглощено сексом. Изображение как документ. Свидетельство торжествующей потенции. Эротика же создает иллюзию, сказку, мечту... Снимок наполняется ожиданием чуда. Роковая страсть, холодная отрешенность, смесь стыдливости и обещания, загадка, истома, бесстыдство, покорность, полудетская доверчивость... Если телесное находится в гармонии с духовным, то достигается совершенство в изображении женского образа.

Марк, затаив дыхание, слушал старого мастера, но другое глубинное «я» взирало на происходящее с изрядной долей скепсиса. Маслов много лет проработал в многотиражке. Был хорошим, но не более, фотографом. Семнадцать лет занимался с детьми в студии... И вдруг... на вершину фотоолимпа. Поражала в первую очередь немотивированность такого взлета. Сразу. Без переходного периода. Здесь крылась тайна.

—...Работая с моделью, можно, так сказать, «отпускать ее на свободы». Сразу появляется диковатая грация, мистерия. Однако непрофессиональной натурщице справиться с такой свободой достаточно трудно... Но, я вижу, вас интересует нечто иное.

Марк лихорадочно перебрал в уме «домашние заготовки». Ну что же, мэтр, похоже, сам напрашивается на откровенный разговор. Быть посему!

— Давайте перестанем играть в прятки. Вы обладаете неким секретом, и я хотел бы его приобрести, купить, если хотите...

— Значит, я не ошибся. Только дело в том, что ее нельзя купить.

— Сколько вы хотите?

— ЕЕ действительно нельзя купить.

— Ее?

Марк напрягся. Он готов был вцепиться Маслову в горло.

— Вам приходилось слышать об «Отреченных книгах»? Царь Алексей Михайлович, отец Петра Великого, жег их целыми возами. Единичные экземпляры все-таки сохранились.

Петр Фомич приподнял диванную подушку. Под ней лежал свиток. Не дав юноше рассмотреть его, вернул подушку на место.

— Люди издавна стремились понять сущность достоверности. С изобретением фотографии свойство достоверности приписывалось ей. Визуальная идентичность снимка и объекта не гарантирует достоверности. Однако фотография позволяет оживить в нашей памяти события, лица, ситуации. Снимок создает ощущение реального присутствия...

— Как она называется? — перебил его разглагольствования Марк.

Прищурившись, как старый кот, Петр Фомич позволил себе несколько секунд помучить наглеца молчанием.

— Как? — едва не заорал Марк. Терпение его было на исходе.

— «Личинник». Вы не задумывались, почему некоторые народы издревле не позволяют писать человеческие фигуры, лица? Индейцы, африканцы смертельно боялись фотоаппаратов. Стоило появиться человеку с камерой, как они в ужасе разбегались. Они считали, что черный ящик забирает у них тени. На самом же деле... Лучше я вам кое-что покажу.

Петр Фомич выбрался из каморки. Дверь осталась открытой. Марк как загипнотизированный смотрел на место хранения заветной книги. Он не мог ничего с собой поделать. Она была ему нужна. После недолгой душевной борьбы он протянул подрагивающую руку. В студии загрохотал упавший софит. Послышались невнятные проклятия. Еще миг, и старый мастер вернется. Воровато оглянувшись, Марк сунул руку под подушку. Схватил свиток. Недолго думая, сунул его под пиджак. Прижал локтем. Самое время сматываться. Столкнувшись с Масловым у ширмы, юноша чуть не выронил свою добычу.

— Куда же вы? Я еще...

— Мне надо... Я вспомнил, что обещал...

Продолжая лепетать, Марк прошмыгнул мимо Петра Фомича. Выскочил на улицу. Взревел мощный двигатель и... улица погрузилась в безмолвие.

Увидев опрокинутую подушку, мэтр с довольным видом потер руки.

— Извини, милок. Настала твоя очередь расплачиваться за колдовские знания. Ох, и дорого они тебе обойдутся! Даром бывает только...

Петр Фомич первым делом погасил надпись на дверях студии.

— Ребятушек я соберу снова. Они умницы. Они простят старика. Главное, я уберег их от соблазна. Ведь ее, клятую, нельзя ни продать, ни подарить, ни потерять. Только украсть. И впрямь, отвергнутая богом книга.

Он вылил остатки коньяка в мензурку и провозгласил тост:

— За освобождение!

Любви кислотные осадки

...Проклинаю тебя с наступлением дня

И зову тебя вновь с наступлением ночи.

Борис Попов

Он и она. Тысячелетия существует это противостояние. Силы против слабости. Грубости против нежности. Твердости против податливости.

Оно приводит в движение народы, разжигает войны, порождает головокружительные взлеты и сокрушительные падения. Он против Нее. Так было и так будет... Ибо нет более неразрешимого конфликта. Ибо бродит по Земле дух Збурэтор. И лишь когда архангелы возвестят о конце света, сгинет он на веки вечные.

Ранние зимние сумерки окутали город. Из окна провинциальной редакции Зиночка наблюдала, как по улице проносятся шикарные автомобили. Там, в салонах иномарок, была иная, настоящая, по мнению Зиночки, жизнь. Она с досадой захлопнула ненавистную «Судебную психиатрию» и мельком взглянула на маленькие наручные часики. Еще четверть часа, и можно будет со спокойной совестью покинуть холодную сырую комнату. Второй год руководство редакции пытается выбить фонды на ремонт, но тщетно. Как язвительно заметил Михаил Демьянович, кого-то больше устраивает подмоченная информация и отмороженные журналисты.

Скрипнула дверь, и Зинаида автоматически потянулась за стопкой отпечатанного материала. В комнату ворвался неистощимый весельчак, главный волокита и отец двоих детей Сергей Краснов.

— Все трудишься?

— Как и обговорено в трудовом договоре, хотя для тебя это всего лишь пустой звук. Ты, Сережа, не замечал, что у тебя патологическое отвращение к труду?

— Вношу коррективы: к однообразному и бестолковому. Мы, русские журналисты, любим широту и размах. И не терпим рутины.

Меж тем он устроился на краешке Зинаидиного стола и вынул потрясающий кожаный портсигар.

— Полюбуйся, какой презент мне сделал один знакомый.

Зинаида хотела отмахнуться, но вещь действительно заслуживала внимания.

— Взятки берешь?

— Брось! На прошлой неделе помнишь очерк о... Забудь, в общем.

Сергей тряхнул головой. Тут же поправил прическу. Он очень внимательно относился к своей внешности. Мускулистый блондин под сто девяносто ростом, голубоглазый, с твердым мужественным подбородком. Одним словом, гроза женских сердец. Костюмы выбирал тщательно, на расходы не скупился. В его присутствии тускнели все мужчины, а представительницы прекрасной половины человечества просто млели от восторга. Не избежала этой участи и Зинаида, но из духа противоречия держалась нарочито дерзко, на грани грубости.

— За что такая немилость? Мне бы искренне хотелось стать твоим другом, Зиночка.

Девушку словно жаром опалило. Щечки зарделись, ладони вспотели, внутри что-то екнуло. Она пододвинула к Сергею учебник.

— Могу дать почитать. Здесь о таких, как ты, все подробно описано. Диагноз сказать, или сам догадаешься?

— Неужели я страдаю синдромом потенциальной жертвы? — попытался обратить в шутку он выпад Зинаиды.

— Ты себя явно недооцениваешь. Секс-террорист с маниакальными наклонностями.

Этого Сергей стерпеть уже не мог. И что она себе позволяет! Огрызок метр пятьдесят, пухлощекая, нос кнопкой, мышиные хвостики вместо прически и цвет под стать грызуну. Глаза... Глаза карие, огромные и губы, словно спелая вишня. Фигурке позавидует не одна топ-модель, кабы не носила эту противную кофту и длинную шерстяную юбку. И все же Сергей обиделся. В глубине души он и сам не мог объяснить, что его притягивает к этой несносной злючке.

Зинаида почувствовала перемену в его настроении и дерзко вздернула остренький подбородок. В этот момент в комнату заглянул зам. главного редактора.

— Сережа, вот ты где. Звонил твой друг, ну, из органов, — он кивнул себе за плечо, — если поторопишься, можешь поучаствовать в операции.

— Машину дадите?

— Уже ждет. Николай адрес знает.

Сергей соскочил со стола.

— Что за операция?

— Не знаю. На месте разберешься. Ты у нас ведешь криминальную хронику — тебе и карты в руки.

Последней фразы Краснов не слышал, к этому времени он уже преодолел коридор и устремился на улицу. Зам. — пожилой лысеющий добродушный дядька — подмигнул Зинаиде:

— Не поддавайся, Зиночка, а то он совсем нос задерет.

Он шагнул к двери.

— Ты у нас на заочном учишься?

— Да, Матвей Григорьевич. Третий курс.

— Вот и умница. Не позволяй никому себе голову морочить.

И вышел.

Зинаида убрала бумаги в стол. Надела дубленку и внезапно почувствовала такую тоску!.. Слова зама вызвали обратную реакцию. Она дала себе зарок, что с завтрашнего дня будет себя вести с Сергеем совсем по-другому. И может быть, даже позволит... Дальше она загадывать побоялась.

Редакционный «ОАЗик» проскочил через мост, и в этот момент Сергею показалось, что он увидел возле входа в бар свою жену. Чушь какая-то! Марина сейчас сидит с Мишкой и Володькой дома. Смотрит нескончаемый мексиканский телесериал, а пацаны громят компьютерных монстров. Иначе и быть не может. Сергей прожил с Мариной двенадцать лет, и у него и в мыслях никогда не было, что супруга может быть ему неверна. Может, ошибся? Толком-то он женщину не разглядел. Появилось какое-то чувство дискомфорта. Сергею оно не понравилось, и он попытался прогнать досадную мысль.

— Макарыч, когда звонил, намекнул, что выехал взвод ОМОНа. Ты бы не совал свою буйну головушку, куда ни попадя, — прервал размышления Сергея водитель.

— Поднажми.

— Пацанов своих учить будешь, а я двадцать два годика за баранкой.

Отповедь водителя окончательно испортила и без того не радужное настроение. «ОАЗик» обогнул девятиэтажку. У третьего подъезда скопилось несколько автомобилей. С включенными мигалками. Толпа зевак разрасталась прямо на глазах.

— Прибыли.

— Сам вижу, не слепой.

Сергей выпрыгнул на тротуар. Поскользнулся и чуть не растянулся во весь рост на потеху толпе. На ум не к месту пришла фраза жены, что он похож на холеного датского дога, с высоты своего величия не замечающего никого вокруг. Лифт оказался занят. Сергей, чертыхаясь, поднялся на шестой этаж по лестнице. С немалым удовольствием отметил, что даже не запыхался. Перед квартирой топтались соседи и пара бойцов ОМОНа.

— Привет, Сергей.

— Здорово, ребята. Ну, что тут у вас?

Один лениво махнул рукой:

— Пустышка. Ждем машину из дурильника и сваливаем.

— Пойду посмотрю.

В трехкомнатной квартире было на удивление пусто. Лишь из зала доносился монотонный голос лейтенанта Самойлова, заполняющего протокол. Сергей заглянул туда. В кресле у окна сидел мужчина в спортивном костюме. На вид лет тридцать-тридцать пять. Он блаженно улыбался. На журнальном столике перед ним стояла какая-то фигурка. Самойлов заметил Краснова:

— А, это ты, Серега. Похоже, ты зря приехал.

Он собрал бумаги, подал их мужчине у окна:

— Прочтите и распишитесь.

Тот, не читая, поставил в нужных местах подпись.

— Сержант, пригляди.

Краснов с лейтенантом вышли на кухню.

— Рассказывай.

— А нечего рассказывать. В 16.10 поступил звонок от соседей, что из квартиры «58» раздаются крики. Судя по рассказам соседей, мужчина угрожал убить женщину. К нашему приезду в квартире находился один хозяин. Жена уже вторую неделю на даче с детишками. Следы насилия и крови в квартире не обнаружены. Единственное, что подтверждало слова соседей, — здоровенный мясницкий тесак, воткнутый в журнальный столик. Да еще бормотанье хозяина: «Я все-таки убил ее. Я убил ее».

Я вначале подумал, что произошло бытовое убийство на почве ревности. Но с женой уже связались по телефону. С ней все в порядке. Этажом ниже живет хороший знакомый хозяина квартиры. Так, по его словам, мужик был не ходок по бабам. Сосед же, кстати, и помог нам войти в квартиру. Вот, в принципе, и все.

Сергей затушил сигарету. Бросил окурок в ведро под раковиной.

— Не возражаешь, если я с ним поговорю?

— С кем, с соседом?

— Да нет, с хозяином.

— Валяй. Нож мы забрали. С виду он не производит впечатления буйного.

— Кто, нож?

— Топай, остряк-самоучка, а то сейчас придут люди в белых халатах. И адью.

Мужчина оставался в прежнем положении. Сергей сел в кресло напротив. Огляделся по сторонам. Обычная обстановка человека со средним достатком. Глазу зацепиться не за что. Единственным диссонансом была статуэтка на столе. Сергей протянул руку.

— Вы позволите посмотреть?

Взгляд мужчины обрел осмысленность. Он посмотрел на журналиста в упор.

— Вам нравится?

— Еще не знаю.

Сергей с гордостью отметил про себя, что, как обычно, верно нащупал нужную струнку. Первый контакт прошел на редкость удачно.

— Это Збурэтор.

Тяжелая фигурка изображала неказистого человека с непропорционально большим торчащим фаллосом.

— Увлекаетесь резьбой?

Сергей уже понял, что вопрос задал зря, но не хотел отступать. Даже неискушенному было видно, что фигурка пережила не одно десятилетие.

— Нет. Мне ее подарили. Это сандаловое дерево. Вы понюхайте.

Сергей осторожно поднес статуэтку к лицу. Легкий возбуждающий запах защекотал в носу.

— Теперь я и сам вижу, что вещь очень старая.

— Вы даже представить себе не можете, насколько она древняя.

Мужчина ухмыльнулся. Статуэтка не отличалась тонкостью резьбы или изяществом линий. Складывалось впечатление, что ее вырубили топором. Однако она обладала необъяснимой притягательностью. Сергей с трудом заставил себя поставить ее на место.

Мужчина внимательно следил за выражением лица журналиста.

— Вы почувствовали это? — спросил он, ничуть не сомневаясь в ответе.

Сергей смутился, что случалось с ним крайне редко, и кивнул головой.

— Он признал вас.

— Кто?

— Дух Збурэтор.

Злясь на себя за то, что упустил инициативу в разговоре, Сергей высокомерно спросил:

— Чей дух?

Мужчина мерзко захихикал:

— Збурэтор, дух похоти.

— Вы что, идолопоклонник?

— Вы любите свою жену? — резко меняя тему, спросил хозяин квартиры.

От неожиданности Сергей ответил:

— Конечно.

— Вот и я свою люблю. И не собираюсь ее ни с кем делить. Особенно с такими красавчиками, как ты!.. — сорвался на крик обладатель статуэтки.

Сержант сделал несколько шагов к столу, но Сергей жестом попросил его не вмешиваться.

— А кого вы угрожали убить? Свою жену?

— Да, — мужчина поник, съежился, но глаза его продолжали фанатично гореть.

— Она вам изменяла?

— А то ты не знаешь.

Теперь уже Сергей не сомневался, что перед ним сумасшедший. Он вновь взял в руки статуэтку.

— Он вам понравился.

— Странные возникают ощущения... Чего-то дикого, первобытного.

В прихожей раздались голоса. Сергей хотел вернуть статуэтку на место, но мужчина его остановил:

— Возьмите его себе.

— Что вы, я не могу.

— Сделайте мне одолжение.

В комнату вошел врач и два санитара.

— Который из них пациент?

Сергей вздрогнул и прижал фигурку к груди. Сержант указал на хозяина квартиры:

— Антипов, собирайся, в больницу поедешь.

Мужчина пропустил его слова мимо ушей.

— Дух Збурэтор очень древний и могущественный. Для него нет преград. С этого дня вам не сможет отказать ни одна женщина, но...

Санитары подхватили мужчину под руки и повели к выходу.

— Потом дорасскажешь.

Он не сопротивлялся и только пытался поймать взгляд Сергея. Лицо его озаряло торжество.

— Запомните, молодой человек, дух похоти и...

Его вывели из комнаты. Сергей улыбался, прижимая статуэтку к груди. Женщины ему и так не отказывают, а мужик, видно, просто тронулся, насмотревшись порнухи.

Домой Сергей вернулся в приподнятом настроении. Дверь открыла теща.

— А где Марина?

— Папка, папка с работы пришел, — с криком выскочили сорванцы. — А мама ушла с тетей Олей.

Сергей обернулся к теще.

— Да у них сегодня мастера провожают на пенсию, вот она и попросила меня посидеть с ребятишками.

Перед глазами возникла женщина у бара. Если это была Марина, то место явно не подходящее для проводов на пенсию. Под сердцем проклюнулась тупая ноющая боль. Словно колючку кто воткнул. Сергей покрепче сжал фигурку и, недобро ухмыльнувшись, прошел на кухню.

— Ужин, надеюсь, она удосужилась приготовить?..

На больничной кровати, свернувшись калачиком, лежал Антипов и тихонечко хихикал.

— Збурэтор — дух похоти и ревности — сам выбирает жертву. Может быть, впервые за многие века мне удалось его обмануть, но уж на этом красавчике он отыграется обязательно. Обязательно!..

С этой мыслью Антипов спокойно заснул.

Ноктюрн лунных котов

Легкая дымка тумана клубилась над речкой. За темно-багровыми выбросами мартеновских труб почти невозможно было различить золотистый пряник луны. Подгулявший прохожий, о чем-то беседующий сам с собой у парапета, вдруг встрепенулся, закрутил головой из стороны в сторону.

Никого.

Но нарастающее чувство тревоги, тем не менее, заставило его ретироваться в сторону ярко освещенного проспекта. На ходу он еще пару раз оглянулся, не в силах объяснить своего поспешного бегства. Сидящая на канализационном люке дворняга лениво подняла голову и приветственно завиляла хвостом. Но в тот же миг налетевший от реки ветерок заставил ее ощетинится, вскочить, приняв оборонительную стойку. Глухое рычание вскоре перешло в жалобное поскуливание, и дворняга бросилась вслед убегающему прохожему.

На набережной обрисовались три силуэта, окутанные призрачным сиянием. Два крупных и один совсем маленький.

— Ну как ты не понимаешь? Театр — организм коварный...

— Это ты мне объясняешь?

— Ты все о своем. А я говорю о работе. О своей работе — ведь работу художника, его характер можно окончательно оценить лишь в живом спектакле, а до того...

— Успокойся, дорогой. Я все понимаю: твое предложение опять отвергли.

Узкие вертикальные зрачки на мгновение вспыхнули в свете неоновой рекламы, которая обещала все блага мира с техникой фирмы «Парасенок».

— Еще немного, и я уйду из театра.

— Вот и правильно.

— Порой мне кажется, что они путают реализм с натурализмом. Для художника натурализм страшен!

— А что они знают о реализме?

Тихий протяжный смех сопроводил хлесткий удар хвоста по боку спутника. Но кто его услышал за шелестом листвы и натужным гулом заводской громады?

Забавная это штука — восприятие мира. Орфей спустился в ад, но... Финал всем известен. Вот интересно, так ли хотел он, чтобы все обернулось по-другому. Хотя зачастую можно услышать: вот бы начать все с начала, переписать все набело. Чем: ручкой? кистью? кровью?.. Так что же — жизнь? Пролог? Эскиз? Однако, по меркам театральных художников, эскиз — квинтэссенция того, что художник хочет осуществить на сцене.

Софья вряд ли задавалась по молодости такими вопросами. Высокая, стройная, с пышной гривой огненно-рыжих волос. Красавица плюс умница. Опасное сочетание для женщины. В первую очередь, для нее самой опасное. И было у нее заветное желание. Столь жгучее, что порой ей казалось что она сходит с ума. Ей хотелось иметь ребенка! Просто ребенка. Не важно, кого — мальчика или девочку. В чем проблема? От поклонников отбоя нет, их у нее, как говаривала бабка Маруся, как дерьма за баней. Ан, нет! Никто не сердцу. Так и летели годочки. Так и убежала молодость. А того, кто воплотит желание в реальность, все нет и нет. Ну, нет! Так бывает!

А годочки-то идут. И все быстрее. Когда она встретила Анатолия, ей было... Впрочем, не о том речь. Просто сразу поняла: дождалась. Это он! И все, все... Долго, ох, долго пришлось ей его приручать. Строптив был, как дикий олененок. Чистый, искренний. Такие еще водились тогда. Так бывает!

Орфей опять же. А что? Вот и Софья нашла свое дитя. Своего Орфея. И что из того, что за ним пришлось спуститься в ад?.. Хотя это позже совесть назвали адом. Издревле ее именовали иначе. Глупо делить сущность бытия на ад или рай. Убогие какие-то мерки. Все гораздо проще и гораздо глубже. Так бывает!..

В общем, попался олешек. Наверное, сам хотел. В крайнем случае, Толик не отвергал эту версию. Софья считала иначе, на что Толя лишь хитро ухмылялся. А детей все нет и нет. Убежало. Утекло. Просочилось время сквозь пальцы или другие какие органы. Богам видней. Так бывает!..

Так или иначе, детей не было. Софья, как говаривала бабка Маруся, рвала и метала. А результат прежний. Нет мальчика. Нет девочки. Нет, и все тут. А есть кот Мальва. Вы спросите, почему? Так уже спрашивали... и нечего. Кроме того, была кошка сиамка Дуся. По паспорту — Дульцинея. Нет, не Тобосская. Просто Дуся со второго подъезда. И вот вся нерастраченная любовь Софьи обрушилась на котов. Кошек? Семью? Да кто разберет. Коты любили Толика. Так бывает!..

Бывали времена, когда Софья жутко ревновала Мальву к Анатолию. Или наоборот. Так или иначе, но временами такие узлы противоречий заворачивались, что окружающим становилось худо. Картины — вот что примеряло Толика с окружающим его миром, с котами, с женой, с работой. Он был болен... и все. Об этом все знали, и он в том числе. Болен искусством. И Софья была больна... Желанием. Стремлением. Ребенком!

Сначала она решила, что Толик именно то дитя, которого она так страстно желала. Шли годы, и дитя вело себя совсем не по-сыновьи. И тогда акценты поменялись. Дуся заняла если не первенство, то, по крайне мере, равное положение. Мало-помалу Дуся вытеснила с Олимпа законного мужа. Так бывает!..

Толик не протестовал. Он вообще ничего не замечал. Жил, писал, ходил на работу. К слову сказать, любимую работу. А ситуация менялась. Кардинально. Дусе-то уже и этого мало. Так исподтишка, так походя, так между делом она узурпировала власть в семье. Толик этого не замечал. Не до того ему, не до того. Искусство превыше всего. Дусе эти расклады были чужды. Она была просто сиамкой. Наглой и похотливой. И не его беда, что не замечал этого — просто Толик не замечал окружающего. У него была своя реальность. Свой мир. Впрочем, как и у каждого из живущих.

И все бы ничего, да вот однажды взыграл у Дуси темперамент. Или характер? Кот его знает. В результате располосовала она хозяйку. Порвала, как говаривала бабка Маруся, как селедку. Так бывает!.. Оказывается.

Возвращается Толик домой с работы, а там тишина. Не ждет его женушка, не встречает. Борща — горячего, наваристого — не наливает. В общем, полное безобразие, да и только. Позвал тут Толик друга сердечного Мальву, тот и откликнулся. И Дуся тоже. Только Софья не отзывалась. Толик туда-сюда, ан нет голубы-души. Нет Софьюшки. Лишь вой кошачий да беспокойство. Помыкался-помыкался он по квартире да и сел за мольберт. Холст ждал. Так бывает!..

А Софья тем временем бродила по улицам и домам, по крышам и балконам. Бесплотно бродила. В образе огромной рыжей кошки. А вышло так: воспалились раны. В жар ее бросило. В беспамятство. Соскользнула в безвременье. Вне реальности оказалась, и так ей там хорошо стало! Незнамо чем дело кончилось бы, если бы не Дуся. Ухватила она кончик жизненной нити — и давай с ним играть. Так просто. Без злого умысла. Без каких-либо мыслей и намерений. Намотала клубок и вытянула Софью на свет божий. Все бы ничего, да вот Софья не хотела расставаться с новой ипостасью.

А Толик писал. Ничего серьезного, так, набросок новых декораций. Кошки вернулись вместе — Дуся и Софья. Он воспринял сей факт без истерик, как данность. И мир изменился. Точнее, Толик перешел в иную плоскость восприятия. Мир котов был ему внове, но не чужд. Сколько существует цветов, тонов, оттенков!.. Бесконечное множество. А сколько ему еще открылось!.. Полотна заиграли новыми красками, новые сюжеты поражали воображение. Взорванная реальность пришлась Толику по душе. Софья же, видимо, давно жила вне обыденности. Так бывает!..

До подъезда оставалось не более полусотни шагов, а Анатолий все еще не мог успокоиться.

— Ведь еще Делакруа говорил, что картина не есть мелочное подражание природе. Картина, где все берет начало в воображении художника, но где сохранена верность впечатлений, есть жизнь, грация, полнота...

— Может, он тоже был из... — Софья замурлыкала.

— Для художника важна свежесть восприятия. И уж тем более — для театрального. Иначе можно скатиться в ремесленничество...

— Конечно, дорогой. Бери Дусю на руки, она страсть как не любит ходить по лестницам.

— Давай еще постоим немного.

— Поздно уже. Завтра опять будет ночь. И мы опять будем гулять. И так — каждую ночь...

Толик нехотя шагнул за Софьей в обыденную реальность. Дуся тотчас уцепилась за брючину и вскарабкалась ему на руки. Она была счастлива. Так бывает!

Опасная по внезапным выбросам

Под крик соседского петуха Олег проснуться не сумел. Его грудь судорожно вздымалась. Крепкое загорелое тело покрылось испариной. Он пытался вырваться из плена окутавшего его кошмара, но не мог. Липкие упругие нити сна затягивали обратно. В сумрачную подземную пустоту. Туда, где на троне из горного хрусталя восседали грозные повелители недр.

Оба в золотых одеждах. Огромные, могучие, с безжалостными лицами. Бог Озем, а справа от него — супруга Сумерла. У подножья трона копошились голодные шахтовые крысы. Вот одна из них встала на задние лапы и что-то пропищала. На удивление, Олег ее понял.

— На третьем участке выработку остановили. Маркшейдер обнаружил подземное озеро.

Озем нахмурился. Со свода посыпалась крошка.

— Сыскался все же умник. Вынюхал.

— На «Раздавленном» пласту монтируют механизированный щит.

— Хищники ненасытные! — поддержала мужа Сумерла.

— Скоро перейдут на пятый горизонт. На четвертом остались только «Мощный» да «Горелый».

— Ненавижу живых людишек. Подлые твари. Одно беспокойство от них.

Озем повернулся к супруге. Ласково улыбнулся. Сколько веков кануло, а он все не мог на нее налюбоваться. Люба она ему и поныне.

— Ты права. Хороши только мертвые, неподвижные.

Задумался. Крысы присмирели. Даже попискивать перестали. Только рубиновые глазки беспрестанно бегают.

— Ты откуда пришла?

— С «Красноозерской».

— Давненько мы там не наводили порядок.

— Ох, давненько. Почитай, с самой весны.

Супруга Озема, словно почувствовала чужой взгляд, беспокойно заворочалась на троне. Обвела горящим взором правую половину пещеры. Медленно стала поворачиваться в сторону Олега. Он забился, как пойманная в сети рыба. Еще миг...

— Сумерла!

Резкий толчок локтем в бок выбросил Олега навстречу нарождающемуся дню.

— Совсем сдурел. Чего орешь, как шальной?

Не лучшее начало дня, но Олег был рад и такому. Его кривая улыбка еще больше разозлила разбуженную жену. За ночь ей пришлось несколько раз вставать, чтобы проверить больного отца. Скоро уже на работу, так нет же, этот полоумный остатки сна разгонит. Послал бог наказание.

Олег спустил с кровати ноги, нащупал тапочки. Больше он глаз не сомкнет. На сегодня с него хватит. Подобные кошмары мучили его не впервой. С тех пор, как он пролетел по печи сотню метров и остался жив. Только раньше вместо крыс были змеи, кроты. Один из подслушанных разговоров касался соседней «Черняховской» шахты. А на следующий день там произошел обвал. Страх обуял Олега. Он верил и не верил своим снам. Дошло до того, что на работу ходить боялся. Взял отпуск за свой счет. Махнул в санаторий. Нервы подлечить. Вернулся — ан нет, в первую же ночь все повторилось. Ушел с участка добычи. От греха подальше. Больше всех Сумерла ненавидела забойщиков. Перевелся на участок ремонтно-восстановительных работ. Значительно потерял в заработке. В семье начались скандалы. Попытался жене растолковать — так она чуть в дурнушку не сдала. Так и мается второй год.

Олег прошлепал на кухню. Достал с каменка пачку «Примы». Размял мозолистыми пальцами пересушенную сигарету. Прикурил. Жадно затянулся. Раз. Другой. Да так, что губы зажгло. Никто не догадывался, что на РВУ Олег перешел еще из-за того, что там нет ночных смен. Четвертая — с двух ночи до восьми — самая опасная. После трех-четырех ночи Озем особенно беспощаден. Знает, что работяг в сон клонит. А он тут как тут — то крепь завалит, то колчедан подпустит... Третья смена тоже не подарок, но... Сегодня, как специально, Олегу в третью.

По полу потянуло сквозняком. Мурка открыла дверь в сени. Олег поежился, поддернул трусы. Теплей не стало. Выгреб из поддувала золу и принялся растапливать печь.

К приезду с работы Зинаиды Олег смылся из дома. Пошел к куму. До этого в бане, под полком, он нашел бутыль самогона. Притащил из погреба банку огурцов. Парочка стаканов огненной жидкости малость разогнала страх. От кума домой заходить не стал, сразу подался на шахту. На участке уже все собрались. Ждали мастера с нарядом.

— Олежка, че такой смурной?

— Не выспался, — огрызнулся захмелевший Олег.

— Зинка, что ли, спать не давала?

Дружный хохот затих с приходом мастера. Отключившись от происходящего, Олег почувствовал, как в душе нарастает волна протеста. Ни Озем, ни Сумерла не заманят его в распахнутый зев ствола. Не дождутся, чтобы он был тихий и мертвый.

— Все свободны.

— Але, проснись. Пошли стране давать угля — мелкого, но до хрена.

Сопровождаемый шуточками и подковырками Олег прошел в раздевалку. Снял одежду. Аккуратно повесил. Заглянул в прачечную, взял чистое нижнее белье. Все это он проделал автоматически. Натянув сапоги и робу, долго искал каску. Спустился в подвал, получил аккумулятор, самоспасатель. Прошел в инструменталку, получил зубила, серьгу... Он абсолютно точно знал, что никакая сила не заставит его спуститься под землю. Однако будничный ритм уже захватил его полностью. Навстречу повалила предыдущая смена. Перед спуском полагалось перекурить. Две, а то и три сигаретки. Как-никак шесть часов потом маяться.

— Олег, угости сигареткой.

— Свои надо иметь.

— Да ладно ты...

Прикурив от бычка новую сигарету, Олег отошел в сторонку. В курилку набилось человек двадцать. С черными лицами, сияющими белками, с сигаретами в зубах. Никто не торопится. Душевая не сбежит. Третья смена мало-помалу потянулась к стволу. Олег как заколдованный двинулся следом. На полпути поднял голову. Пошарил по небу глазами. Справа от террикона сияла звездочка — Смертонос...

Ноги сами привели Олега через воздушный шлюз к будке табельщицы.

— Здравствуй, Олежка. Как Зинаида? Скажи, я завтра зайду. Она обещала мне юбку раскроить.

Олег молча протянул ей жетон и отошел к клети.

— Лезь скорей. Еще есть место.

— Я подожду. Серега, а ты что здесь делаешь?

— Завтра Аньку из роддома забирать. Вот с Палычем и подменился.

Пошатнувшись, Олег ухватился за оградительный поручень. Десятки голосов ворвались в его сознание.

— Кум, здорово. Как жизнь?

— Да как сказать, неважно. Бывало, тазик пельменей наверну, и хорошо! А сейчас изжога мучит...

— Петрович, когда проводы на пенсию?

— В четверг.

— Смотри не смойся, а то мы уже на подарочек скинулись...

— К Новому году Маслий квартиру обещал...

— Шурочка, давай с нами. Там темно, тепло и мухи не кусают.

— Проваливайте, жеребцы.

Клеть с нарастающим воем ухнула вниз. Земное чрево поглотило их.

«Иди скорей, мы тебя ждем».

Олег шарахнулся от клети, налетел на мастера.

— Ты куда? Время-то уже...

— Я...я... скоро. Попозже спущусь.

— Ага. И пораньше выедешь. Знаю я вас.

...Крепко обняв бутыль, как был в робе, Олег сидел на полке и тихонько напевал: «Ходють кони над рекою, ищуть кони водопою, а в воду не идуть...»

Хорошая от тещи досталась бутыль — большая. Почитай, пять литров. И огурчики хороши — хрустящие, с хреном со смородиновым листом.

А мужики, наверное, уже получили электровоз, подцепили «козу"... Куда там нас сегодня послали? А-а... на восьмой «Горелый». У меня там, на выходе, топорик за затяжками припрятан, как бы не завалили.

Снова затянул «Коней». Жалобно так, тоскливо. Как побитая собачонка.

Прошло около часа. Газомерщик уже прошел. Вентиляционные трубы сняли. Духотища. Петрович на электровозе. Гриша с Андреичем рельсы из-под завала таскают. Хотя че там делов-то. Зацепил через блочок. Дернул электровозом. Нет, наверное, уже стойки извлекают. Ох, и намашется Гришаня кувалдой. Зубила-то я получил, да так с собой и унес. У него, конечно, есть зубило, но тупое. Как он сам...

Олег расхохотался. Поперхнулся. Выглянул в предбанник. Показалось! Вот шуму будет, если его Зинка застукает. Убить не убьет, но кочергу о хребет погнет, точно.

Кони в очередной раз не нашли водопоя. В бутыли заметно поубавилось. А может, зря все? Может, правда пора лечиться? От этого... От зеленого змия.

За полтора часа до конца смены Олег почувствовал, как сознание расщепляется. С одной стороны он увидел, как мокрый, в одной рубахе Гришаня размеренно бьет по болту, пытаясь срубить распорку. С другой — тронный зал Озема и Сумерлы.

Их мертвенно-бледные лица озаряло зловещее предвкушение. Золотоносный Озем протянул в сторону штрека посох. Раздул щеки...

Гриша ударил по зубилу — отлетела искра... Высококатегорийная шахта «Красноозерская» содрогнулась от взрыва метана. Угольная пыль усилила его в десятки раз.

Олег обхватил бутыль. Прижался к ней лбом и облегченно заплакал. Он не был психом.

Погост «колючкой» не обносят...

Для тех, у кого короткая память, или чтобы заставить слушателя вслушаться, тема повторяется, рождая вариацию: это принцип музыки — повторить тему.

У. К. Уильямс, «Оркестр»

Прошло семь лет, как я умер на той войне. И за все эти годы я ни разу не покидал Дома. Я не хочу его покидать... и не могу. На четвертый год я встретил Белую Даму. Сначала я думал — случайно, но позже, после длительных размышлений, пришел к выводу, что так было предопределено. Кем? Вы спросите, кем? Не знаю. Есть, конечно, кое-какие догадки, но о них не стоит пока распространяться.

Свою Белую Даму я встретил на дальнем конце кладбища, где уже давно никого не хоронят. Оно заброшено и постепенно приходит в упадок. Неплохая получилась шутка. Вечерами, когда солнце, как усталый пахарь, клонится к горизонту, я брожу меж древних могильников и пытаюсь прочесть надгробные надписи. Если удается. В памятный вечер нашей встречи я обнаружил незабвенный образчик эпитафии:

«Я гренадер, лежу в земле сырой.

Я простудился, выпив кружку пива.

Не пейте пива жаркою порой,

А пейте спирт — и будете вы живы!»

Экий жизнеутверждающий подход к кончине.

Она стояла под березкой. Тоненькой, чуть выше ее роста. Наверное, трех- пятилетней. А может, я и ошибаюсь. Я не силен в биологии. Сама как березка — стройная и белая. Бледное прекрасное лицо, длинные белоснежные волосы... Казалось, она вся светится. Очарования добавляло белое, с пенными кружевами, платье до пят. Глубокое декольте почти обнажало небольшую, на вид упругую грудь. Я не испугался. Нет. Скорей, почувствовал облегчение. Вот и за мной Она пришла. Не ужасная, как на той войне, а поистине сказочная. Но я ошибался.

Мы стояли и смотрели друг другу в глаза, и я впервые за семь лет уловил в душе некую заинтересованность окружающим миром. До этого мгновения Дом составлял мой мир. Дом, в котором я обитал, носил имя Кладбище Растерянных Иллюзий. Небольшая каменная церквушка то ли семнадцатого, то ли восемнадцатого века — в чем только душа держится, — сторожка да сам Господин погост. Вот и все хозяйство. И обнесено оно местами раскрошившейся кирпичной стеной. В Дом редко кто приходил. Его сторонились. Всех-то и обитателей Дома: церковный служка, горький пропойца и безбожник, смахивающий на портового грузчика; сторож, по возрасту приближающийся к библейскому, живчик и балагур; землекоп Трифон — полоумный здоровяк, я — тридцатишестилетний мертвец, и два пса. Кобель Варга и сука Офелия.

— Ты за мной?.. — наконец, прервал я затянувшееся молчание. Не то чтобы я торопился уйти в мир иной, не то чтобы боялся. Мне просто было любопытно. Ведь, по существу, я давно умер.

— Смерть — это благость, ее нужно заслужить.

Голос оказался изумительный, даже лучше, чем я ожидал. Бархатистые нотки, как лапки расшалившегося котенка, коснулись моего слуха.

— Ты Дева Покоя?

Все колокольчики на лугу завяли бы от зависти, услышав ее смех. Чистый, звонкий, заливистый.

— Нет. Меня зовут Ланон Ши.

Красивое... загадочное имя.

Я робко шагнул к ней навстречу. Нас разделяла треснувшая надгробная плита, в углу которой был выбит ангелок. Портрет уничтожило время.

— Так уж и загадочное. Очень простое — Чудесная Возлюбленная.

— Оно тебе идет.

Глупее, конечно, ничего нельзя было придумать, но я ничего и не мог придумывать. Общение, как и время, давно потеряло для меня всякий смысл. Я отвык.

— Хороший вечер.

— Хороший.

Мы замолчали. И мир вновь погрузился в тишину. Смолкли сверчки, оборвала трель малиновка в кустах сирени, даже мыши перестали копошиться в норах.

— Мы все умрем, или как?

Она загадочно улыбнулась, на щеках появились маленькие очаровательные ямочки. У Клавы — капитана медицинской службы Клавдии Михайловны Филипповой — были такие же. Поголовно весь батальон был влюблен в нее — в невысокую полнотелую хохотушку. Потом машина, в которой она ехала на базу, подорвалась на фугасе. На той войне это был излюбленный прием. И осталась от Клавы только воронка. Ямища. Яма. Ямочка под грудью — от осколка. В том мире шла та война, и я не желал возвращаться. Для того мира я умер. Навсегда ли? Не знаю.

Теплый вечерний ветерок трепал локоны Ланон Ши. Она улыбалась, а я торчал столбом. Не зная, что делать дальше.

— Хочешь, погуляем?

Не сводя глаз с ее лица, я молча кивнул. Казалось, отвернись я, и она в тот же миг растает. Мы бродили вдоль замшелых плит полуразвалившихся склепов, покосившихся оградок. Тьма подкралась незаметно, заползла под каждый камушек, обернула каждое деревце, окутала церквушку... Медленно, исподволь поглотила погост. Единственным светочем в ночи оставалась Ланон Ши. Мгла обтекала ее стороной.

От ворот забрехали собаки. Почуяли чужака. Рванулись. Я инстинктивно заслонил Чудесную Возлюбленную собой.

— Варга, Офелия — место!

Обычно псы слушали меня беспрекословно, но сейчас точно оглохли. Я уже различал их оскаленные морды, слышал злобный хрип. Глаза Варги светились бешеным рубиновым огнем. Уши прижаты. Еще пара метров, и сильное тренированное на задержание тело метнется, целя мне в горло...

Тихая мелодичная речь заставила замереть не только псов, но и меня. Я не понял ни слова. Ни слова, но меня охватило такое умиротворение, что вцепись Варга мне в глотку, я не обратил бы внимания. Офелия, шестилетка алабай, завалилась на дорожку. Вскоре к ней присоединился Варга. Они хватали друг друга за лапы, катались, резвились, как полугодовалые щенки.

— Мне пора.

Я, свесив голову на грудь и заложив руки за спину, не оборачиваясь, робко спросил:

— Ты придешь еще?

— Конечно, я ведь твоя Чудесная Возлюбленная.

Я знал. Не догадывался, не надеялся, — именно знал: Ланон Ши говорит правду. Несколько минут спустя я понял: она ушла. Сгустившаяся тьма как-то посерела, на небосводе перемигивались звезды, псы, вскочив с земли, виновато жались к моим ногам. Мир опустел.

— Вперед!

В окне сторожки горела свеча. Ночные мотыльки бились о стекло. Я невольно сравнил себя с ними. Видимо, где-то в глубине души я тоже рвался к свету, оставаясь во тьме. Но нечто не позволяло... Не пускало. Как она сказала, смерть — это благость ее нужно заслужить. Выходит, те кто не вернулся с той войны, ее заслужили, я — нет. Может, оттого и поселился на погосте. Поближе к последнему прибежищу. И назвал его Домом!

Заслужить! Не потому ли я не отравился в Путь самостоятельно? Добровольно. В одиночку. Добровольно? Вот и в «Военном и морском артикуле Петра Первого» имеется запись: «Ежели кто себя убьет, то мертвое его тело, привязав к лошади, волочить по улицам за ноги, повесить, дабы, смотря на то, другие такого беззакония над собой чинить не отваживались». Суровое решение, но, судя по всему, необходимое, если его пришлось закрепить в артикуле. Ничто не дается даром, все нужно заслужить.

Ударившись в который раз головой о притолоку, я мысленно проклял того, кто построил эту конуру. В комнате за широким грубым столом расположилась вся честная компания. Святой отец потягивал самогон из банки. Трифон, разинув рот, слушал байки сторожа Архипа, не забывая при этом чистить сапоги. Был у него пунктик насчет чистоты.

Я молча сел у окна. Обычный вечер, если бы не Ланон Ши.

— ...А еще был такой случай — купил он себе часы. Новые, японские. Кучу денег за них отвалил. Ну, сидим мы в мастерской вечером, рабочий день отмечаем.

— А че его отмечать? Вы ведь и прежде были на работе — удивился Трифон.

— А мы каждый день отмечали. Было бы желание, а повод всегда найдется. Так вот, берет он эти новенькие часы, засовывает в тиски и закручивает. Наутро мы вдвоем с помощью рычага еле-еле вытащили. Они стали сверхплоскими.

— И че — шли?

— Нет, конечно.

Подозреваю, что рассказы Архипа о похождениях сослуживца не имели под собой реальной почвы, хотя временами звучали забавно. Сделав изрядный глоток самогона, Архип вскинул над головой ладонь: «Дай Бог вам доброго здоровья!» В устах кладбищенского сторожа фраза прозвучала по крайне мере издевательски.

Я никак не мог избавиться от видения Ланон Ши, она стояла у меня перед глазами. Истории Архипа натолкнули меня на одну мысль. Та война... Кто о ней знает правду? Я? Вряд ли. Если кто и знает, так он остался на той войне. Однако я могу рассказать, что знаю я. Но кому? Кто меня будет слушать? Меня, мертвеца...

Решение созрело неожиданно — написать.

Ночь пролетела незаметно, словно свеча истаяла. Трифон раз в неделю ходил в город за покупками, и я набросал ему список необходимого. Следующий выход в город состоялся через четыре дня. Я стал проявлять признаки нетерпения; раньше за мной такого не наблюдалось. Ланон Ши не появлялась. От безделья я начал штудировать Аристотеля. Не то чтобы я увлекался античными классиками, нет, просто это была самая толстая книга на полке у священника.

«Волнует тот, кто сам волнуется, и вызывает гнев тот, кто действительно сердится... Удел или богато одаренного природой, или склонного к помешательству человека».

Насчет воображения у меня туго, а вот с помешательством — все в порядке. С той войны возвращались либо мертвыми, либо психами.

День за днем я исписывал кипы бумаги. И вскоре забуксовал. Прошло два месяца, а Ланон Ши не приходила. Нетерпение сменялось депрессией, депрессия — безумием. Ее образ превратился в мираж. Белая Дама!

Я забросил записи и проводил все время в бесконечных прогулках по кладбищу. Раз за разом я навещал ту березку — в призрачной надежде встретить мою Чудесную Возлюбленную.

Первой ее почуяла Офелия. Она не залаяла, не заскулила — просто сбежала...

— Ты далеко продвинулся?

— Нет... А откуда ты знаешь?

— Ты забываешь, что я твоя возлюбленная. Чудесная! Все, что происходит с тобой, происходит и со мной. Все, что чувствуешь ты, чувствую и я.

Тяжко сознавать, что у меня ничего не получилось. Зачем себя обманывать?

— Я бездарь. Я мертвец.

— Еще нет.

— «Я всенародно расскажу про все случившееся. Расскажу о страшных, кровавых и безжалостных делах, превратностях, убийствах...» Это сказал Шекспир. У меня не выходит.

— Еще он говорил: «Скажи, как все произошло и что к чему. Дальнейшее — молчанье».

Мы подошли к свеженасыпанному холмику с вбитым новеньким дубовым крестом.

— Эта история уже закончилась — Ланон Ши указала на могилку. — А твоя — нет.

На закате она пела. Для меня. В тот сладостный момент я был готов на все, лишь бы она не умолкала. Она ушла в полночь. Я кинулся в свой угол и писал до изнеможения. Меня не отвлекали даже истории Архипа.

— ...Как-то раз спьяну он поспорил, что переплывет реку — немаленькую, надо заметить. Махнул на тот берег. Вылез, подремал и забыл, как там оказался и куда подевалась одежда. Обратно вернулся по мосту. Домой пришел в трусах. А милиция два дня искала утопленника. Пока он не явился в отделение за своим барахлом. Жена послала — заявление писать об ограблении. А вот еще был случай...

Она всегда приходила под вечер. Я не мог вычислить, в какой день это произойдет, и проводил в ожидании каждый вечер. День за днем. Год за годом. Но сегодня я точно знаю. Вчера я закончил рукопись. События той войны капля за каплей просочились на страницы. И еще я знаю...

Она ждала меня у ветхого надгробья. Прекрасная как богиня, с холодной усмешкой на губах.

— Тебе положена награда.

Впервые за эти годы она прикоснулась ко мне. Мягкие сочные губы приникли к моим губам.

Мир рухнул, и я вместе с ним на плиту, успев прочесть эпитафию безымянному садовнику:

«Он покорил все цветы.

Кроме бессмертника».

Славянская рулетка

Осторожно оттянув язычок замка, Степан выскользнул на площадку.

— Это моя квартира. Я здесь плачу за все. И за свет в том числе. А то гляди-ка, он еще и обижается, — неслось вслед.

Перешагивая через несколько ступеней, Степан выскочил из подъезда. Сырой колкий ветер радостно набросился на взмыленного мужчину. Степан запахнул длинный белый плащ. Поднял воротник. Лицо еще не старого человека, но уже изрезанное морщинами, пылало от унижения и обиды. Первый экзамен на смирение он бездарно провалил. А учиться придется. Судьба повернулась к нему той частью тела, которая хороша разве что на эротических снимках.

Обогнув нарочито громко матерящуюся компанию молодежи, Степан покинул злополучный двор. Вышел на проспект. Зябко поежился. Глазницы чужих окон манили светом и теплом. За стенами домов готовилась ко сну размеренная уютная жизнь. Степан сунул руки в карманы плаща. Медленно побрел к трамвайной остановке. Словно эхо, сзади раздались упругие шаги. А ведь еще секунду назад за спиной никого не было. Степан покосился через плечо. Две зрелые русоволосые женщины в серых накидках шли следом. Огромные печальные глаза, припухшие губы, землистый цвет лиц — с них бы писать иконы.

Подошел трамвай. Гостеприимно распахнул двери. Спасибо, друг, но мне некуда ехать. К обочине подкатил «Опель-Кадет». От стены отделилась одна из стоящих там девиц. Быстро, но с достоинством подошла к иномарке. Заглянула в салон. Степан отвернулся. В другое время сцена торга, может быть, его позабавила бы, но не сегодня. Блуждающий взгляд зацепился за понурые женские фигуры. Бр-р-р! Ну и видок!.. Тряхнул головой, отгоняя навязчивое зрелище, и решительно перешел на другую сторону улицы. Ему, по существу, все равно было, в какую сторону идти. Поскольку идти было некуда. Совсем!

Хотелось выть от бессилия. Степан задрал к небу голову. Сглотнул тугой комок. Набежавшая слеза ртутной каплей скользнула по зрачку.

Серебристой пыльцой раскинулось Становище. Болтался ковш Стожар. Чуть в стороне переливались тройняшки Девичьи Зори. Все на своих местах. Все, да не все! Степан на перекрестке как бездомная собака стоит. Зубами скрежещет, слезы глотает. «И чего привязались!» — сатанея, подумал он, услышав за спиной шелест накидок. Только вознамерился шагнуть на асфальт, как светофор выстрелил ему навстречу красным глазом. «Ну, спасибо, друг, за предупреждение. Хотя никаких дурных мыслей у меня не было. Не дождутся!» — мысленно простонал Степан. Зажмурился. Открыл глаза — напротив, через дорогу, стоит дряхлая болезненная женщина. Один ее вид внушает отвращение.

— Это Морена. Богиня старости и увядания. Напоминание о неизбежности конца.

Степан резко обернулся.

— Меня зовут Журба, а мою сестру — Кручина. Ты можешь пойти с нами... А можешь перейти на ту сторону.

— Сестрички, значит, — Кара и Жалость. Хороша семейка. Ну, я вижу, выбор у меня небогатый.

Отчего-то он сразу принял правила игры. Бежать бесполезно. Куда ни ткнись — повторится то же самое.

— Ну, ведите!

Беспредельная тоска всколыхнулась в глазах сестер. Степан еще успел подумать, не поторопился ли он с выбором.

Миг перемещения отдался режущей болью в затылке. Перед глазами поплыли радужные круги. По пяткам ударили каменные плиты.

Прибыл! Настороженно огляделся. Он стоял на площадке два на два посредине поляны, которую окружало глухое урочище. Присмотревшись, он понял, что поляна буквально кишит змеями.

— Оставайся на месте.

Степан крутнулся на голос. Из-за деревьев появился худой высокий старец. Резкие черты его лица словно вышли из-под топора неумелого создателя. Кустистые брови нависали над пылающими очами. Тонкие бескровные губы не могли скрыть почерневшие зубы. По бокам его шли Журба и Кручина.

— Кто ты?

— Злодий. Бог вечного мучения. Кошмар воров, убийц и негодяев. Неистощимый выдумщик по части пыток и казней.

Старик мерзко хихикнул.

— А вот кто ты, мы сейчас узнаем.

Он щелкнул длинными мозолистыми пальцами. К ногам Степана упал револьвер.

— О, наган! Символ революции, — искренне восхитился Степан.

— Он твой. Кручина!

На ладони Степана возникла горсть патронов. Гильзы опоясывали витиеватые надписи.

— «Гнев», «Чревоугодие», «Алчность», «Блуд», «Праздность», «Гордыня», «Зависть», — прочел Степан.

— Грамотный, — остался доволен Злодий, — а сейчас мы сыграем в одну интересную...

— Постой!

Край площадки обвалился. Гады подползли ближе.

— Славянская рулетка.

— По твоим правилам нельзя выиграть. Это...

— Можно!

Сестры подтвердили правдивость слов палача кивком головы.

— И что меня ждет, если я выиграю?

— Она, — Злодий махнул рукой в сторону. Оглушительно захохотал. — Морена. Хочешь отказаться?

От плиты откололся кусок побольше. Степан инстинктивно сделал шаг назад. Кровь прилила к лицу. Обдало жаром. Колени предательски дрогнули.

— Нет.

— Тогда приступим.

Ладони вспотели. Степан смотрел на маленькие смертоносные чушки и никак не мог решиться.

— Заряжай, — глухим голосом подстегнула его Кручина.

— Стерва!

— Нет. Расплата! Заряжай.

Один за другим Степан втолкнул латунные цилиндрики в барабан. Несколько раз провернул. Рука налилась тяжестью.

— Я буду оплакивать тебя, — жалобно прошептала Журба.

— Да пошли вы...

Степан вскинул револьвер на уровень груди. Навел его на зловещую троицу. Истерично рассмеялся. Подсознательно он догадывался, что это бессмысленно. Но как факт протеста...

Домашний умиротворяющий свет Селены придал ему решимости. Он будничным жестом поднес наган к виску и нажал на курок...

Зависть!

— Ты, что ли, шоумен? Да ты скоро разоришься. Посмотри, кого ты приглашаешь... Кому нужны эти интеллигентские штучки?

Степан с сожалением глянул на суетящегося вокруг него Егора. За стеклами очков бегают ехидные глазки. Куцая бороденка растрепана. Ниспровергатель авторитетов и любитель подсчитать чужие финансы. Одним словом — Егор...

— Угомонись.

— Что, не нравится? Вон, Агафоныч «Сектор Газа» привозил. Такие бабки срубили! Или...

— Ну, и шел бы к нему. А то под ногами мешаешься.

Степан почувствовал раздражение и предпочел уйти от разговора. Подозвал светотехника:

— Успеете к шести?

— Должны.

Но отвязаться от Егора было не так-то просто.

— Ты сколько баксов под проценты взял? Ты на чем раскрутиться решил?

— Отвали. Надоел, как горькая редька.

— Славик вон уже четвертую машину поменял, как от тебя ушел...

— Молодец. Иди... попроси его покатать тебя на машине. Нина, цветы приготовили...

Щелчок! Рука бессильно упала. Струйка пота сбежала со лба, повисла на кончике носа. Животный инстинкт самосохранения скрутил волю в тугой узел и железной хваткой вцепился в разум.

— Дальше.

Ломая, собственную психику Степан выстрелил.

Чревоугодие!

— Ты принес деньги?

Жена стояла в дверях кухни, уперев руки в бока.

— Немного.

— Немного! Холодильник пустой. Чем вас кормить — не знаю. Сегодня опять приезжали твои бандиты. Сказали, чтобы в девять был дома.

— Я не могу. У меня работа.

— Работничек выискался. Все на меня свалил — дом, ребенка, котов, а теперь еще и бандитов.

Степан не разуваясь прошел в комнату. Оттуда на балкон. Девять этажей отделяло его от играющего на площадке сына.

— Все, хватит с меня. Сегодня же забираю ребенка и ухожу. Квартиру уже продал?

— Да. В конце недели нужно выехать.

— И куда? В трубу? К бомжам?..

— Не пори горячку. Снимем.

— А чем платить будешь? Нет, я с тобой в одну трубу не пойду. Ты и ее потеряешь.

— Я не виноват, что бакс взлетел...

— А кто виноват? Ты со мной посоветовался, когда деньги брал?! Нет, все. Хватит.

Осечка. Степан, не раздумывая, взвел курок снова.

Блуд!

— Привет, ящерка! Как живешь?

— Нормально. А ты? Слышала, ты погорел, жена с сыном ушла, счетчик включили...

— Поменьше слушай. Еще и не такого наговорят. Я бы хотел встретиться. Ты когда заканчиваешь работать? В пять, шесть?

— Трудно сказать. Понимаешь...

— Подожди. Трудно — или не звони, положь трубку, забудь номер?

— Положь, забудь.

— Ну, извини.

Снова осечка. Азарт захватывал Степана. Будто и не он в любую секунду может разнести себе черепок. Осталось четыре попытки. Ну что, слабо?..

Гордыня.

Спусковой механизм мягко щелкнул. Хищный клюв бойка устремился к золотистому капсюлю. Удар! Степан еще услышал, как с тихим шелестом по стволу скользнула пуля, как Злодий, Кручина и Журба обратились в деревянных идолов, как...

...Как труп мужчины с револьвером в руке швырнуло под колеса проезжающего автобуса, видели лишь проститутки на углу.

Четвертый тост

Смеркалось. У высоких, обитых листовым железом ворот появилось трое мужчин. Студеный ветер, как цепной пес, трепал их балахоны.

— Ты уверен, что один из присутствующих именно тот, кто нам нужен?

Кровник молча кивнул.

— Гладолед в доме Кичиг, а это значит, что времени у нас почти не осталось.

Руевит нахмурился, но промолчал. Он недолюбливал Звездича. За расплывчатые намеки, замысловатые речи, за то, что убеленный сединами волхв всегда оказывался прав.

— Ты уже третий месяц присматриваешься, но так и не смог выяснить, — упрекнул он молодого спутника.

Кровник сжал зубы. Порыв ветра швырнул ему в лицо пригоршню опавшей листвы.

— Недалек тот день, когда из Замути выползет на берег Коркодил с полчищами ящеров. А где тот, что за Россь грудью встанет, живота не жалеючи?

— В «Рафли» сказано...

— Надоел ты мне, старик, со своими книгами.

Кровник скинул капюшон, разом обрывая изо дня в день повторяющийся спор. Аметистовые, с золотыми пылинками, глаза Звездича и антрацитовые, в сполохах багрянца, неистовые глаза Руевита скрестились на его усталом лице.

— Ступай.

Кровник потянул на себя приваренное кольцо и шагнул в задымленное помещение. Нарочито громко хлопнул за собой дверью. Жалобно вздохнула придавленная ладонью гитарная струна. Кровник протиснулся между «ОАЗиком» и «Газелью». За столом, некогда списанным из заводской столовой, расположилась живописная компания.

— О, спонсор пришел, — закричал высокий круглолицый парень в фуражке.

— Привет, мужики, — ответил Кровник.

— Мужики в поле пашут, — мгновенно отреагировал коренастый седобородый татарин. — Фамилия! — потребовал он, пригвоздив немигающим взором Кровника к месту.

— Юсупыч, кончай свои мусорские замашки. Видишь, совсем парня запугал.

Кровник уже знал, что промеж себя его, заступника, ребята называли «конструктором». Шестидесятилетний сварщик вечно что-то изобретал. Распахнув пуховик, Кровник достал из внутреннего кармана бутылку «Столичной».

— Я же говорил, спонсор пришел.

Повесив куртку на торчащий из стены болт, Кровник уселся на колченогий табурет. Разлили.

— За что пьем?

— Четвертый тост — за Сталина! — сказал, как отрубил, Руслан Юсупович.

Кучерявый бородатый парень с гитарой, доселе молчавший, поднял пластиковый стаканчик и обернулся к раздетому по пояс тостующему:

— Давно хотел спросить у вас, почему за Сталина. Вы не можете помнить то время.

Компания зашумела. Наперебой высказывались всевозможные догадки.

— Сначала выпьем.

Никто не стал спорить. На столе грудой лежали помидоры, лук, черный хлеб. В центре — жаровня с окорочками. Закусили тем, кому что больше по нраву. Кровник впился зубами в головку лука.

— Так вот, я родился в пятьдесят третьем. Но зачат-то был еще при жизни вождя. Видимо, поэтому во мне тяга к порядку и уважение к властям. Я прослужил двадцать лет в милиции. Майора получил. Я — за порядок! Ты посмотри вокруг...

— Правду баешь, Юсупыч, — поддержал бывшего майора Конструктор. — Распоясался народишко.

Кровник внимательно слушал, не забывая уплетать крепкие сочные помидоры.

— Был такой случай, — Руслан вытер выступившие на лбу бисеринки пота, — я поехал брать одного хлопчика. Один поехал. Власть тогда боялись и уважали. Так вот, приезжаю на хату, а там — гулянка. Пятеро их было. Захожу. Говорю: все, дружочки, собирайтесь. Они: за что? Я статью называю. Все — честь по чести. Они мне: Юсупыч, дай хоть допить. Я сел, жду. По пути в отделение одного послали в магазин за кефиром. На крыльце его выпили и... в камеру. Чтобы кто руку на погоны поднял!.. Ни-ни...

Чернобородый Вадим тихонько теребил струны... Конструктор уплетал окорочка. Кровник зыркнул по сторонам. Он еще не был уверен, кто же ему нужен.

— Вадим, спой про десант. Ты там был, ты знаешь...

— Не буду, — сразу насупился бородач. — Не хочу, — и передал гитару розовощекому парню в кепке.

«Друзей теряют только раз,

Друзей теряют — не находят,

А человек гостит у вас,

Прощается и в ночь уходит...»

На последнем аккорде встрепенулся Конструктор.

— Малыш, — он отчего-то всех так звал, даже если собеседнику — под пятьдесят.

Виктор отложил гитару в сторону.

Конструктор слыл источником энциклопедических познаний. Правда, порой фонтанировал не к месту.

— Малыш, ты знаешь, за что канонизировали Александра Невского?

— За разгром на Чудском озере?..

Лукавая усмешка промелькнула на губах Конструктора:

— А вот и нет! За страдания! Он был тем, кто выстрадал идею освобождения Руси от орды.

— Ну, ты загнул, Михалыч, — мягко возразил Вадим.

— За страдание? — с пьяной ноткой в голосе поинтересовался бывший майор. — На днях еду я домой. Пара малолеток, можно сказать, терроризирует автобус. Кругом женщины и старики. И кажется, что все смотрят на меня. Дескать, ну че, мент, успокоить их не можешь? И так стыдно мне... В общем, выбросил я их из автобуса. Доехал до своей остановки, выхожу. А сам оглядываюсь. Боюсь, что в спину ударят. Всякое могло быть. Поймали бы машину, догнали автобус и подстерегли. Вот что такое страдание. Я, майор милиции, боюсь ходить по улицам!..

Беззвучно отворилась железная дверь. Повеяло холодом. Спустилась тишина, будто уши заложило ватой. В круг света ступили Руевит и Звездич.

Кровник медленно поднялся. На глазах изумленной компании он обрел свой истинный облик.

— Эй, Ебуслай, ты кого привел? — без капли страха спросил Руслан Юсупович.

— Волхвов. Россь взывает к тебе. В Книге Судеб открылась твоя страница.

— Что, кроме отставного майора татарина, больше никого не нашлось?

— Выходит, так.

— Звезды указывают путь, но выбирает каждый сам.

Юсупыч налил себе стакан, залпом выпил и стал неторопливо одеваться.

— Берегите себя!..

На берегу Замутяни под знаменем святого Александра войска ждали своего предводителя.

Комментарии: 3, последний от 03/11/2010. © Copyright Наумов Владимир Викторович Размещен: 02/06/2007, изменен: 02/06/2007. 106k. Статистика. Сборник рассказов: Проза, Фантастика 2007. Славянская рулетка		Ваша оценка:

Наумов Владимир Викторович : другие произведения.

Славянская рулетка