Это было странно и непривычно - пробираться в прежде гостеприимный, наполненный живыми запахами и людскими голосами дом под покровом ночи, таясь, словно воры.
Конард решил не зажигать свечей, чтобы не привлекать лишнего внимания, и хоть Фрэнк вполне поддерживал это решение, находиться внутри шато баронессы после всего случившегося в сумраке, разбавляемом скудным ночным светом, льющимся из окон, было жутковато.
Мебель, хрустальные люстры и зеркала, обёрнутые белой материей, казались призраками из прошлого, наполнившими дом в отсутствие законных хозяев. Но они были слишком реальны и недвижны, заставляя белыми своими силуэтами что-то сжиматься внутри груди у обоих мужчин.
- Словно в склепе, - тихо проговорил Фрэнк, поёжившись, пока они с Конардом шли по длинному полупустому залу в сторону кухни. Их шаги отдавались приглушённым эхом, отражаясь от высоких стен и вычурного потолка.
- Ты прав, - подтвердил мужчина, притягивая юношу ближе к себе. - Довольно неуютно. Но нам нужно перекусить хоть чем-нибудь и отдохнуть. А завтра, утром... я обещаю - всё изменится. Будет светить солнце, и... всё будет по-другому.
Фрэнк только устало кивнул, приникая носом к пахнущей дорожной пылью шее мужчины.
На просторной кухне было пусто, и на всём лежал лёгкий отпечаток запустения, успевший осесть из воздуха за прошедшие после отъезда пару недель. Им всё же пришлось зажечь небольшой, найденный в ящике, огарок свечи, чтобы отыскать на полу колечко люка, ведущего в погреб.
- Посмотри-ка, мой мальчик, - бодро донёсся из глубин почти неосвещаемой темноты голос Конарда. Фрэнк склонился ниже и увидел подсвеченные неверным огоньком съестные припасы. Рука мужчины странно нелепо заканчивалась в том месте, где светлый желтоватый ореол резко переходил во тьму. - А у нас не всё так плохо! Внизу прохладно, и тут несколько кругов сыра, чёрный хлеб и даже пара вяленых бараньих окороков на крючках. Ох уж эта Шарлотта... Никогда не перестану поражаться женской дальновидности.
Подав юноше круг сыра, несколько уже порезанных и зачерствевших ломтей хлеба и бутыль вина, Конард выбрался из погребка. Мяса не хотелось никому. Неторопливо, едва удерживая в руках свой убогий скарб и продукты, они поднялись наверх, в покои Конарда.
Отсюда так же дохнуло запустением, едва они открыли двери. Но балкон, выходящий окнами на розовый сад, был тут же распахнут, белые простыни сброшены, и комната, такая отчуждённо-холодная, словно ожила.
Наскоро глотнув вина прямо из бутылки и съев кусок твёрдого сыра, Конард оставил Фрэнка, чтобы подойти к высокому окну с конвертом в руках. Тем самым конвертом, что передала ему королева словно десятилетие назад. Мужчина вздрогнул. Время, так сильно ужатое, смотанное в тугой клубок, испещренное множественными узелками событий, оказалось так смехотворно коротко! Еще сегодня, ещё сегодня утром она была жива... А сейчас... Нет ни её, ни Маргарет, ни Поля. А они скрываются, точно крысы, бегущие с пробитого вражескими ядрами корабля, забираясь на мачты, карабкаясь буквально по головам... Так дико, так больно, так нереально... Конард тяжело вздохнул, поёжившись. Шершавый конверт грел пальцы. Что же там, внутри?
- Что там, Конард? - повторил его мысли юноша. Он не подходил, сидя у письменного столика и насыщаясь. Но в голосе сквозила тревога и заинтересованность. - Это те самые бумаги, что ты искал наверху у себя?
- Да, это они, - тихо ответил мужчина. - Я и сам не знаю, что это...
Тихо надорвав край пухлого конверта, Конард достал свернутые листы и стал вглядываться в них, насколько позволяло скудное лунное освещение.
- О Господи... - прошептал он чуть погодя, прошуршав по очереди каждым, ластящимся к пальцам листом. - Господи...
Фрэнк вздрогнул и тут же соскочил с мягкого позолоченного стула, направляясь к мужчине.
- Ты плачешь? - неуверенно спросил он, потому что Конард, бегая зрачками по строчкам в который раз, сам не осознавал того, что по его щекам медленно катилась пара солёных капель. - Что там? - взволнованно повторил свой вопрос Фрэнк, вытирая кончиками пальцев слёзы любимого и готовясь буквально выхватить бумаги, если тот не покажет их сам.
Мужчина лишь молчаливо передал ему листы и, прошептав: "Это невероятно...", - приник к горлышку тёмно-зелёной бутыли, намереваясь, кажется, опустошить её.
Бумаг оказалось три. Первая, с самой плотной тиснёной поверхностью, была заверена несколькими инстанциями и оканчивалась красивым витиеватым росчерком самой покойной королевы.
"Сим постановлением подтверждаю дарственную на поместье Mandarino, находящееся в южных предместьях Валенсии, Испания, окончательной и обжалованию не подлежащей. Новым безраздельным владельцем поместья назначается Конард Артур Эйз, подданный испанской короны, с передачей ему всех необходимых прав, обязательств и привилегий. Поместье переходит в его полное пожизненное пользование со всеми прилегающими территориями, садами и слугами."
Фрэнк сглотнул. Подданный испанской короны?.. Ниже стояла дата и многочисленные витиеватые подписи и вензеля.
Он отложил прочитанный лист под низ, и перед его глазами предстала столь же плотная, но меньшего размера бумага с меньшим количеством заверительных подписей. Так же на ней не было королевского росчерка. Текст повторялся на французском и испанском языках.
Быстро достав последний лист, Фрэнк пробежался глазами и по нему, обмирая.
"Предъявитель сего документа сеньор Фрэнк Томас Эйз является неприкосновенным подданным испанской короны".
Ноги перестали крепко держать юношу, и он попятился, пока не упёрся икрами в край постели и грузно не осел на мягкое ложе. Он пробегал и пробегал глазами эти две строчки, в которых, казалось, билась и звенела вся его будущая жизнь. "Фрэнк Эйз... Фрэнк Эйз..." Его сердце стучало в висках невыразимо быстро, и юноша никак не мог определиться, что же он ощущает на самом деле. Он был настолько шокирован, что не заметил, как рядом прогнулись пружины, и Конард сел около него на кровать, притягивая к себе за талию и зарываясь губами в растрёпанные волосы.
- Даже обречённой на смерть, она не забыла обещаний, данных мне, - прошептал он в непослушные пряди. - Теперь ты носишь мою фамилию, мальчик. И только тебе выбирать, считать себя моим супругом или же братом. Какой грех тебе больше по душе, Фрэнки? Мужеложства или же кровосмешения? - Конард усмехнулся, вдыхая запах дорожной пыли, будто запутавшейся в волосах юноши. Выпитое вино разгоняло его кровь, путая мысли и безумно утяжеляя веки. Щёки мужчины играли румянцем, и он чувствовал сполна, что на сегодня с них хватит.
По телу юноши под его рукой пробежала волна дрожи. Он сумбурно отложил листы и повернулся к Конарду, обхватывая ладонями его скулу и затылок, запуская пальцы в волосы. Его лицо, ещё бледное от потрясений, было мокрым на щеках. Фрэнк прижался лбом ко лбу мужчины, словно пытаясь заглянуть как можно глубже, в самую суть его души.
- Мне всё равно, - прошептал он, разлепляя пересохшие от волнения губы. - Я согласен пройти все грехи и все круги ада об руку с тобой...
Конард не стал дожидаться окончания и настойчиво, влажно обхватил несытыми губами губы своего мальчика. Руки заскользили по его спине, а пальцы Фрэнка впились в затылок, не позволяя отстраниться ни на чуть.
Они никогда прежде не целовались так. В нынешнем поцелуе не было обжигающей страсти, которая заставляла кровь бурлить в венах, яро приливая к паху. В их требовательных ласках языков читалось утверждение того, что они принадлежат друг другу, теперь - нераздельно. Обещание чего-то большего, чего-то, что прорастало в ширь и глубь времени, не зацикливаясь в данном моменте. Оно грело и дышало надеждой, заставляя тревоги отступать. И Конард расслаблялся, отпускал своё угнездившееся внутри нервенное состояние, падая в сладкую, такую уютную и родную темноту.
****
Поздним солнечным утром их разбудили не столько яркие лучи, проникающие в окна, сколько странный шум - множественные весёлые голоса, стуки, лошадиное ржание. Всё это единым потоком вливалось через распахнутую балконную дверь, как и умопомрачительный запах цветущих роз.
Фрэнк неторопливо раскрыл спутавшиеся от долгого сна ресницы и попытался понять, где он находится и что происходит. Одна его рука затекла, и, повернув голову, юноша увидел мирно спящего на ней Конарда, настолько невинно-юного во сне, что защекотало под рёбрами.
Мягко высвободившись от тяжести его тёплого тела, он оставил на занавешенном тёмными прядями лбу поцелуй и неторопливо поднялся с нерасправленного ложа, на котором они уснули одетыми вчера. Фрэнк опасливо подошёл к балкону в надежде понять, что это за странный шум с улицы разбудил его. За спиной заворочался Конард, но юноша не мог оторвать взгляд от развернувшегося на поляне под дубом, у которого он прощался с Люцианом, действа.
Яркие разношёрстные фургоны, запряжённые разномастными лошадьми, выстраивались в неровный круг. Те, что уже заняли своё место, распрягались, лошадей сгоняли в сторону, создавая небольшой табун. Множество людей - невозможно ярких, словно летние цветы, сновали между фургонами и гортанно переговаривались и смеялись. Цветастые платки на женщинах и красочные рубахи на мужчинах создавали некий образ праздничного карнавала, что странным образом очутился прямо под окнами поместья баронессы.
- Доброе утро, душа моя, - хрипло проговорил мужчина с кровати и тут же закашлялся, пытаясь расправиться с утренней хрипотой. - Что там?
Фрэнк обернулся и улыбка тут же коснулась его губ. Растрёпанный, немного припухший, со следами от ткани на щеках Конард с утра - это самое невозможное и потрясающее зрелище, которое только можно желать для удачного начала дня.
- Доброе утро, - нежно сказал Фрэнк. - Это цыгане, я думаю.
- Цыгане? - Конард удивлённо подобрался и встал с кровати, подходя к юноше и притягивая его к себе, устремляя взор за пределы балкона. - Ты прав... Это табор Ромэна, - уверенно сказал он, вглядываясь в то, как люди споро и складно устанавливали лагерь. - Не думал, что они бывают тут в это летнее время. Обычно на лето они уходят в сторону Чехословакии.
- Ты знаком с цыганами? - поразился Фрэнк, задевая виском щетинистую щёку мужчины.
- Это - старые друзья Шарлотты. Я не вдавался в подробности, что за история связывает баронессу и Ромэна, по сути, это не моё дело. Но я и сам помог ему с одним очень каверзным вопросом лет семь назад. С тех пор мы хорошо общаемся и даже считаемся побратимами. А у цыган это не просто звук, - закончил Конард, сильнее прижимая спину Фрэнка к своей груди. - Я спущусь и найду Ромэна, поговорю с ним. Возможно, он поможет нам проехать какое-то расстояние вместе с его табором по французским землям, не попадаясь никому на глаза. Это было бы просто идеальным вариантом, любовь моя, - он крепко поцеловал юношу в затылок.
- Я люблю тебя, Конард, - тихо и грустно сказал Фрэнк, невидящими глазами всматриваясь вдаль, в перерезанную белыми облаками синеву неба.
- Чувствую себя таким живым сейчас, - помедлив, произнёс мужчина. - Словно какая-то часть меня, что тянула и утяжеляла, осыпалась с плеч, умерла. Зато оставшийся "я" ожил и встрепенулся. Такое странное ощущение...
- И я его очень хорошо понимаю, - согласился Фрэнк.
Они ещё недолго постояли, просыпаясь в объятиях друг друга, а затем спустились вниз, чтобы умыться и разжечь печь. В многочисленных кухонных баночках нашлись зерна кофе и медная кофемолка, и сейчас, пока Конард нес воду для кофейника, Фрэнк перемалывал зёрна. Непередаваемо бодрящий аромат медленно, но верно заполнял собой кухню, и губы Фрэнка, до этого отчего-то сжатые в плотную линию, наконец, расслабились. Он старался не думать ни о чём, ощущая себя щепкой, брошенной в бурный поток. Он мог так мало, но то, что мог, собирался выполнять так хорошо, как только было возможно в сложившейся ситуации. Он ощущал обязанность быть рядом с Конардом. Стоять о его правую руку, быть помощником, сообщником, апостолом.
Его возлюбленным.
****
- Ромэн! - воскликнул Конард, замечая, наконец, у одного из фургонов крепко сбитого невысокого мужчину в ярко-алой рубахе и свободных суконных штанах. Тот, не ожидая увидеть старинного друга, очень удивился, а затем пришёл в неописуемый и почти дикий восторг. Оставив все дела, цыган бросился к нему, распахивая объятия и сияя улыбкой. Его смоляные кудри весело подпрыгивали от широких шагов, а лицо пылало искренней радостью, здоровьем и жизненной силой.
- Месье Конард! - прогремел он в самое ухо, по-медвежьи сжимая мужчину сильными руками, и тот обнял его в ответ, широко улыбаясь.
- Я каждый раз прошу тебя обходиться без месье, а ты снова за своё... - вздохнул Конард, отстраняясь и заглядывая в тёмно-карие, почти чёрные глаза.
- Разве я, простой цыган, могу обходиться без месье, обращаясь к самому тайному советнику королевы Франции? - хохотнул Ромэн, ослабляя хватку.
Конард неуловимо быстро помрачнел, вызывая недоумение на лице смуглощёкого мужчины.
- Я больше не советник, - тихо ответил он. - И королевы... больше нет. Да здравствует республика? - потерянно произнёс Конард.
Руки Ромэна медленно отпустили его плечи, а весь вид цыгана выражал растерянность. Он помолчал, но, не дождавшись от друга больше ни слова, сказал сам:
- Мы идём из Бельгии, со стороны Лиля. Мои люди, конечно, слышали о беспорядках, но что Её Величество Мариэтту уже казнили... - он осёкся, видя, как перекосилось лицо Конарда. - Прости, я не знал.
В растерянности Ромэн пробыл ещё некоторое время, а затем, упорно зацепив друга за локоть, потащил в сторону самого большого и ярко занавешенного фургона.
- Пойдём-ка, Конард. Посидим, выпьем бургундского. И ты всё мне расскажешь, как на духу, а я помолчу да послушаю. Год ведь тебя не видел, старый ты пройдоха, - бодро шагая, говорил мужчина, хотя даже свиду казался старше спутника лет на пятнадцать.
****
Фрэнк не пошёл с Конардом, когда тот отправился на поиски Ромэна. Он остро ощутил, что тот должен поговорить с кем-то, помимо него самого. Тем более, обсуждать любые вопросы в присутствие кого-то третьего всегда более неловко, чем тет-а-тет. А Фрэнк был очень хорошо воспитан. У него был лучший учитель из всех возможных.
Достав из библиотеки баронессы небольшой лёгкий роман, он запасся бутылкой вина, сладкими сухарями и отправился на улицу, в беседку. Юноша окунулся в чтение так глубоко, словно убегал от реальности. Собственно, отчасти так и было. Он старался занять свою голову чем угодно, только не воспоминаниями о вчерашнем жутком дне. Очнулся он от того, что его окликали. Вина осталось меньше половины, а сухари - те давно закончились.
- Месье Фрэнк, - две молоденькие цыганки переминались недалеко от беседки, не рискуя приблизиться к ушедшему в себя юноше. Сколько раз они позвали его, прежде чем он услышал? - Мы от месье Конарда и месье Ромэна, - белозубо улыбнулись девушки, когда поняли - на них наконец обращено достаточно внимания. - Нам сказано, что вы проводите нас в погреб, чтобы мы могли взять оттуда припасы. Сегодня будет праздник в честь встречи с вами, и мы приготовим самые вкусные блюда.
Фрэнк молчаливо кивнул и, оставив книгу и бутыль на лавочке в беседке, пошёл в сторону входа в поместье, приглашая цыганок следовать за ним. Девушкам пришлось ходить от погреба до табора около пяти раз, но юноша не мог заставить себя помочь им. Он лишь доставал и упаковывал овощи, сыры, мясо и вино, чтобы те могли удобно донести припасы до табора. Он не мог. Пока что не мог и не хотел снова видеть людей - таких живых, ярких, наполненных жизнью, как эти черноволосые цыганки с бровями, точно два угольных росчерка. Их глаза горели, они смеялись и переговаривались на плохо понятном гортанном наречии, вызывая у юноши желание подняться наверх и запереться в покоях, закрыв окна портьерами. Он ещё не пришёл в себя достаточно для подобного общества.
****
- Вот как, друг мой, вот как, - сетовал Ромэн, когда Конард, распивший с ним на пару уже вторую бутыль, закончил своё трагичное повествование и уныло смолк. - Ты ведь знаешь, что мой табор - твой дом, Конард, - сказал он, хлопнув чуть осоловевшего и опустошённого друга по плечу. - И нет никакого вопроса в том, чтобы помочь вам с твоим мальчиком проехать столько, сколько вы пожелаете. Только загвоздка в том, что сейчас мы направляемся в сторону Лиона, а затем - в Турин, в Италию. В этот раз у нас немного другие маршруты, и я не могу поменять их - мои люди не одобрят этот шаг, - грустно признался мужчина.
- О чём ты, Ромэн? - удивился Конард. - Я и не чаял, что можно ехать с вами до самого Лиона, - сказал он, сжимая пальцами плечо цыгана. Несмотря на бодрость того, в чёрных, как вороново крыло, волосах проглядывали ниточки седины. - А там и до Пиренеев рукой подать, - оживился Конард. - Андорра, и да здравствует Испания!
Ромэн улыбнулся, видя, как снова загорелись, пусть отчасти и под влиянием алкоголя, глаза друга.
- Это долгий путь, Конард, - кивнул он, - но я уверен, у вас всё получится. Я бы сам не стал заезжать во Францию со всеми этими событиями, да обещался Шарлотте быть у неё летом. А оно вон как получилось... - задумался мужчина, а потом словно посветлел лицом: - А у меня наоборот радость, друг! Лейла моя, вертихвостка, что учудила! Совсем ещё девчонка ведь, я уж и не чаял, что она остепенится. А Бог по другому рассудил, - улыбнулся он, потирая рукой тёмный от щетины подбородок. - Понесла она с того бала, на который я её сдуру отпустил весной. Ходит теперь важная такая, животом вперёд. Старухи наши отговаривали её, мол, зачем ей этот ребёнок? Ведь любой парень табора на неё, словно голодный волк смотрит, только что не облизывается. Выбрала бы себе по сердцу да обвенчалась. Так нет же - упёрлась рогом, словно дикая козлица! "Мой, - говорит, - сын, и идите все к чёрту, не думаю от ребёнка избавляться. Он будет расти, а я буду помнить". И ни слова больше из неё не вытянул никто, даже мать. Ну а мы что? Помялись-помялись, да и оставили в покое. У нас к детям - ты знаешь - отношение простое. Все наши, в обиду не дадим. Да и не важно, от кого. Просто... не ожидал я от неё, понимаешь?
Мужчина ухмыльнулся, смотря куда-то на носки своих поношенных сапог, а Конард забыл, как дышать. Неужели?.. Все мысли в голове снова перепутались, лишь одна стучала серебряным молоточком: Фрэнк не должен узнать. Он не позволит своему мальчику переживать ещё и об этом. Как же всё невозможно странно складывается... А может, наоборот - всё к лучшему? Ведь оставить после себя потомков не так уж и плохо?
- Я рад за тебя, Ромэн, - сказал он, наконец, кривовато улыбнувшись мужчине, что уже какое-то время искоса наблюдал за ним. - Так неожиданно... Благостная весть. Дедом станешь, - и Ромэн басовито расхохотался, ударяя себя по коленям.
- Так и я о чём, Конард. Представляешь? Дедом!
Они говорили ещё недолго, и не было больше печальных тем меж ними. Минуло обеденное время, когда они, наконец, решили разойтись.
- Ромэн, - тихим и странным голосом вдруг позвал мужчина, и цыган, собравшийся было уйти заниматься делами табора, обернулся. - Ты помнишь... учил меня? - Конард смотрел вниз, чувствуя, что его язык заплетается.
- Ты... об этом? - Ромэн вскинул бровь в удивлении. - Конечно помню, друг мой.
- Ты ещё... занимаешься этим? - каждое слово давалось с трудом, но Конард нашёл в себе силы поднять глаза. В конце концов, он давно не мальчик, а Ромэн - единственный, к кому он мог обратиться.
- Конечно, - негромко и серьёзно ответил цыган. - В каждом городке покрупнее хватает клиентов. И если тебе нужно...
- Мне нужно, - сухо и уверенно припечатал Конард, облизывая мигом пересохшие губы и на мгновение прикрывая глаза, чтобы унять непонятно откуда взявшиеся слёзы и жгучую боль в груди. - Ты даже представить не можешь, насколько мне нужно сейчас...
- Вечером, во время праздника, - только и кивнул в ответ Ромэн, разворачиваясь и уходя в сторону других фургонов.
****
Костры, точно дикие алые цветы, расцветали в ночи: и тут, и там по всей поляне собирались группами люди в ярких одеждах. Они играли на скрипках и гармониках, пели песни, а девушки исполняли неподражаемые в своей неистовости и эротичности танцы, стелясь цветастыми юбками по изумрудной траве, изгибаясь и натягиваясь, точно тетива лука, и на их глубоких декольте играли по смуглой коже кровавые отблески костров.
Фрэнк пришёл сюда вместе с Конардом некоторое время назад, и они ели предложенные острые кушанья, запивая горячим вином, и старались наслаждаться этой вакханалией жизни. Ранним утром табору предстояло сняться с места и продолжить путь, увозя с собой двух мужчин, но сейчас никто и не вспоминал об этом. Чего нельзя было отнять у цыган - так этого болезненного, всепоглощающего желания жить, жить каждым днём, так, чтобы вдыхаемый воздух разламывал рёбра, а губы саднили от непрекращающихся поцелуев. И в какой-то момент Фрэнк, будучи немного опьянённым, так увлёкся красочной цветастой круговертью, что не заметил, как Конард покинул его.
Доев похлёбку и мясо, допив вино, он оставил посуду у одного из фургонов и отправился на поиски мужчины. Он не мог бы сказать, сколько прошло времени без него, но не сетовал на Конарда. Они теперь вместе, и ничто не в состоянии изменить этого.
- Месье Фрэнк? - его окликнули из темноты меж двух повозок. - Месье Фрэнк, я искал вас, - оттуда выступил крепкий черноволосый цыган, и юноша сразу узнал в нём представленного ему ещё засветло Ромэна, главного из них.
- Ромэн, вы не видели Конарда? - спросил Фрэнк с облегчением, подходя ближе. Если кто-то и мог хоть что-либо знать, то это он.
- Как раз об этом я и хотел поговорить, - странно замялся он. - Видите ли...
- Мне было бы уютнее, если бы вы говорили со мной на ты, - перебил его Фрэнк.
Ромэн улыбнулся и, кажется, расслабился.
- Я знаю Конарда очень давно, - сказал он. - И он очень непростой человек. Крайне ранимый, если знать его суть, но при этом постоянно взваливающий на себя слишком многое.
- К чему вы клоните? - Фрэнк старался, чтобы его голос звучал уверенно и спокойно, но внутренне начал волноваться.
- Порой ему нужно нечто особенное, - просто ответил цыган, поглядывая куда-то вбок, на большой тёмный фургон, стоящий поодаль. - И я научил его этому. Он безупречный исполнитель, но иногда этого становится мало.
- Я не понимаю, - тихо и взволнованно ответил Фрэнк.
- Из того, что рассказал мне Конард, я понял, что ты слишком дорог ему. Поэтому теперь я не могу сделать то, о чём он меня попросил. Это должен будешь сделать ты, мальчик, - цыган вздохнул и провёл пальцами по подбородку.
- Да о чём вы, чёрт вас побери? - Фрэнк взъярился, понимая, что его терпению приходит конец. - Где Конард?
- Он там, - спокойно ответил мужчина, кивая в сторону большого фургона. - Иди к нему, - и, развернувшись, Ромэн хотел уйти, как вдруг кинул опешившему Фрэнку: - И, что бы ни случилось, - будь смелым и не сомневайся. Сомнения в этом деле - самая грубая ошибка.
Цыган ушёл, оставив юношу в недоумении и с бешено колотящимся сердцем. Совладав с волнением, он всё же заставил себя идти в сторону огромного фургона. Сколько же требуется лошадей, чтобы тащить его?
Поднявшись по приставной лестнице, он, помедлив, дёрнул дверь. Та оказалась закрыта, но в скважине торчал ключ. Щёлкнув замком, юноша совладал с дверью и попал, наконец, внутрь.
Увиденное поразило его до самой глубины души.
Тёмные, почти чёрные от старости и копоти деревянные стены были сплошь увешаны плетями, плётками, различными приспособлениями, которые раньше Фрэнк видел только мельком на конюшне. Которые с дрожью и посасыванием под ложечкой воображал себе, читая по ночам переписанную от руки книгу маркиза де Сада. Вдоль стены стоял узкий длинный стол, и металлические предметы на нём, любовно уложенные в ряд, тускло поблёскивали в свете огней четырёх толстых свечей в грубых настенных подсвечниках. В дальнем краю, заставив Фрэнка смутиться воспоминанием, лежали разного размера и материала предметы, отчётливо напоминающие мужские фаллосы.
Всё это убранство странной передвижной комнаты наказаний пронеслось перед его взором всего за секунды, заставляя жар прилить к щекам и обжечь пах, когда он, наконец, смог сконцентрироваться.
От противоположной стены раздался полный мольбы стон. Там, привязанный запястьями к кольцам в потолке кожаными ремнями, с ногами, широко разведёнными и зафиксированными у колец в полу, стоял дрожащий, ожидающий своей участи человек с чёрной повязкой на глазах. Эту бледность кожи и разлёт плеч, родинку на левой ягодице Фрэнк узнал бы из тысячи, из сотни тысяч похожих...
Юношу охватило непередаваемое волнение от этого зрелища. Конард был настолько открытым, смиренным и жаждущим, что на Фрэнка напало оцепенение. Эта его "слабая" сторона была слишком неожиданна для юноши. Неизвестно, сколько бы он простоял так, лаская глазами молочно-белую кожу спины, крепкие, с напряжёнными мышцами, сжатые ягодицы, упругие бёдра мужчины, как вдруг его вышибли из сладких раздумий.
- Господи, прошу, скорее же... - болезненно простонал мужчина, дёргая напряжёнными руками над головой, от чего кольцо в потолке скрипнуло. И Фрэнк вдруг понял - тот был на грани срыва. Возбуждённый одним лишь ожиданием и умоляющий, Конард стоял сейчас перед ним, а юноша медлил, сомневаясь...
"И, что бы ни случилось, - будь смелым и не сомневайся. Сомнения в этом деле - самая грубая ошибка..." - пронеслось в сознании Фрэнка, и тот словно нырнул в омут с головой, сметаемый обжигающей волной предвкушающего мандража. Рука сама потянулась к красивой витой кожаной плети, висящей неподалёку на стене, и он, глубоко вдохнув и на мгновение прикрыв глаза, направился к своему возлюбленному.
Часть 32. Возрождающие надежды.
Гибкая и словно ластящаяся к руке, сделанная цельной без рукояти, плеть грела ладонь Фрэнка. Она не была длинной, и когда юноша остановился и отпустил свёрнутые кольца, кончик глухо встретился с грубыми досками пола. Конард вздрогнул - тот, кто пришёл к нему, был уже достаточно близко, и по его мышцам на спине и ягодицах было заметно - мужчина борется с напряжением, пытаясь расслабиться. По белой спине словно прошла судорога, мимолётно пронесшаяся по коже, и снова всё затихло. Только руки его были напряжены, Конард словно подтянул на них всё свое тело, заставляя Фрэнка снова ненадолго забыться в этом странном тумане. Внутри фургона отчётливо и густо пахло можжевельником.
Когда юноша взял с ближайшей стены короткий упругий хлыст с широкой кожаной хлопушкой на конце, Конард тихо скулил сквозь сжатые зубы. В этой неторопливости он видел пытку и не предполагал, что вошедший человек просто терялся от того, что же делать дальше. Первое действие самое тяжёлое, и решиться на него изначально - большой подвиг для неопытного. Но мужчина не знал этого. Он ждал не пыток, а боли. Мечтал о ней, надеясь, что она поможет привести в какое-то соответствие состояние его души и тела. Его воспалённая голова не давала покоя, щедро потчуя образами умирающих друг за другом близких людей, стоило ему лишь немного забыться сном. Это выбивало из колеи и заставляло шарахаться от каждой тени. Он лишь молился, чтобы Фрэнк, его мальчик, не заметил ничего. Он не знал, как бы стал объяснять своё поведение.
Переложив плеть в другую руку, Фрэнк провёл кожаным кончиком-лопаткой по ноге связанного мужчины, поглаживая внешнюю сторону бедра. Ягодицы того тут же напряглись, следом расслабляясь. Как же юноша хотел говорить! Если бы его рот мог не закрываться, он бы озвучил все мысли, все развратные, горячие мысли по поводу того, каким сейчас он видел Конарда. О, если бы он мог! Но он лишь сильнее закусил губу и, проведя прямо под ягодицами, переключился на внутреннюю сторону широко разведённых бёдер, поглаживая и похлопывая их, заставляя мужчину дышать часто и жарко и почти срываться на короткие всхлипы от предвкушения.
"Вы так открыты сейчас, mon cher, - говорил в своей голове самым томным и тихим голосом Фрэнк, поднимаясь от колена выше, - вы прекрасны, словно породистый арабский жеребец, особенно тут", - он скользнул кожаной лопаточкой вперёд, касаясь подобранной мошонки, и повёл её вверх, неторопливо двигая основанием хлыста, с замиранием сердца наблюдая, как тот проходит меж ягодицами. Сердце юноши забилось пойманной птицей, а голова словно закружилась, и он, не отдавая себе отчёта в действиях, вдруг коротко и хлёстко ударил по упругому окружию, оставляя на коже яркий алый след, точно повторяющий форму широкого наконечника.
- М-м... - глухой отзвук, единственное, что не удержал Конард за сомкнутыми губами. Фрэнк и подумать не мог, что голос, обычно столь спокойный и рассудительный, может звучать так... вдохновенно и развратно? Даже занимаясь любовью, мужчина будто никогда не отпускал себя до конца. А Фрэнк каждый раз отдавался настолько, что плохо помнил детали своего поведения. Зато сейчас он мог наслаждаться. Не столько властью, в коей совершенно не нуждался, сколько невероятным, таким необычным, не видимым ранее состоянием любимого. Конард говорил, кричал своим телом, становясь в этот момент таким открытым для всего, как никогда ранее.
Второй удар пришёлся на соседнюю ягодицу. И ещё один, и после множество рассыпались рядом, как получалось - Фрэнк не считал, он крайне плохо соображал, отвлекаясь лишь на то, чтобы как следует работать кистью и попадать в середину мягких окружий. Стараясь, чтобы удар был достаточно сильным, точным и без излишеств. У него не было никакого опыта, но то, как красиво расцветали ягодицы алым, как по спине Конарда бегали мурашки, а сам мужчина чуть подтягивался на руках и поджимал пальцы ног, говорило о многом.
Он остановился только когда почувствовал неприятное онемение в кисти, когда обе ягодицы мужчины были точно полностью распустившиеся цветки мака. Судорожный вздох-всхлип Конарда отчетливо прозвучал в повисшей тишине. Мужчина чуть склонил голову набок и уткнулся носом в своё предплечье, и Фрэнк было подумал, что перестарался, но, набрав больше воздуха грудью, тот сначала еле слышно, а затем громче повторил:
- Ещё! Этого мало...
Юноша вздрогнул. Он уже перешагнул грань страха и неуверенности, но то, каким умоляющим тоном просил Конард, было чересчур. Взяв себя в руки, он бегло осмотрелся по стенам фургона. Забытая в другой руке витая плеть уже не виделась ему таким уж хорошим выбором. Фрэнк чувствовал, что любимый просил его о количестве боли, а никак не о её глубине. И он очень сомневался, что сможет правильно орудовать короткой тонкой плетью. Это могло перерасти во что-то, чего никто из них двоих не хотел.
Взгляд юноши упал на семихвостую короткую плётку, висевшую с другой стороны. Лоскуты кожи даже на вид казались эластичными и были не слишком узки, без узлов и свинца. Посчитав, что это именно то, что нужно сейчас, Фрэнк снял её с гвоздя и, примерившись к рукояти, вернулся обратно к Конарду.
- Ну же... - прошептал тот в предплечье, и юноша, на мгновение прикрыв веки и сглотнув, замахнулся.
Он лишь представлял, как это делать, но не имел понятия, правильно ли действует сейчас. Первый удар вышел слишком слабым и смазанным. Лоскуты словно обняли спину Конарда пониже лопаток и безвольно опали вниз. Тот вздрогнул, белая спина с едва заметными розовыми полосами пошла мурашками. "Господи, я будто щекочу его", - с досадой подумал Фрэнк. Сделав поправку на эластичность хвостов и на вес плети, юноша осмелел. Следующий удар был ощутимее и вернее, мужчина судорожно выдохнул и подтянулся на руках.
- Да... ещё, Фрэнки... Так же...
У Фрэнка всё потемнело перед глазами. Конард понял... Он понял, потому что тот действовал слишком неопытно. И сейчас он... поддержал его? Встрепенувшись, юноша снова замахнулся: уже смелее, вспоминая правильное движение кистью и предплечьем.
Удары-объятия, точно голодные вертлявые змеи, с хлёстким шипением целовали спину мужчины, оставляя на ней сначала розоватые, а затем более глубокие алые следы своих тел. Фрэнк замахивался, вдохновлённый сладкими стонами-всхлипами Конарда, и метко отпускал плеть гулять по лопаткам, спине и пояснице, заставляя мужчину вздрагивать и подтягиваться к кольцам в потолке. Они оба словно обезумели. Конард просил "ещё", а у Фрэнка темнело перед глазами от тона этого голоса, который он никогда прежде не слышал. Он сводил с ума, забираясь под самую кожу и прокладывая там новые ходы.
Фрэнк очнулся, когда Конард невыносимо громко и экзальтированно вскрикнул: - Да!..
На его спине алое слилось с алым, некоторые росчерки слабо оттенялись россыпью красных точек. Плеть вывалилась из ослабевшей от ужаса кисти Фрэнка, он рухнул на колени перед мужчиной, обхватывая его руками за бёдра, зарываясь носом в горячие алеющие ягодицы. Его пальцы совершенно случайно задели что-то - такое обжигающее и твёрдое, что юноша широко распахнул глаза от удивления. Конард громко простонал, когда его мальчик словно по наитию обхватил изнывающую без внимания, почти готовую излиться эрекцию пальцами и дерзко провёл по ней, будто проверяя - не сон ли это? Мужчина никогда не возбуждался от боли прежде. Она нравилась ему - при особом настроении и в разумных пределах, но никогда до этого он не испытывал ничего подобного.
В тот момент, когда он понял, кто же на самом деле за его спиной, его окатило лавиной из множества противоречивых эмоций. От негодования на обман Ромэна и желания приказать Фрэнку уйти до всепоглощающей, до слёз на глазах, жалости и ненависти к себе. До стыда, нервно разливающегося по щекам. Но потом он словно увидел со стороны: себя, распятого и совершенно беспомощного, так жаждущего наказания за всё, в чём он виновен. И Фрэнка - наверняка смущённого, испуганного, уже поднявшего на него руку и сделавшего это не так уж плохо для первого раза... И что-то внутри него перевернулось, рухнуло с огромной высоты и разбилось, расплескалось тысячей острых стеклянных брызг. Он обмяк и решил довериться своему мальчику, просто плыть по течению. И в какой-то момент неожиданно сам для себя ощутил всё приливающее, переплетённое с хлёсткими ударами возбуждение. Он представлял сосредоточенное, раскрасневшееся и чуть вспотевшее широкоскулое лицо Фрэнка, то, как несколько темных прядей прилипли к влажным вискам, и хотел его всё сильнее, наравне с той невыразимо прекрасной болью, что лишь прибывала.
И сейчас, когда пальцы Фрэнка обхватили его, Конард почти окунулся в первобытный, без каких-либо границ экстаз, желая лишь одного - кончить и потерять сознание, забыться и забыть. Забыть всё, всё, всё...
Осмелев, Фрэнк задвигал рукой по обжигающему пальцы, невозможно твёрдому органу, ощущая щекой, как трясёт от близости вершины его любимого. Стоны из его рта смешались с хрипами и всхлипами, и юноша, теряя рассудок, жадно и с наслаждением впился зубами в напрягающиеся всё больше мышцы ягодицы. Он кусал снова и снова, и зализывал оба следа-полумесяца языком, заставляя кожу покрываться мурашками и блестеть в неверном свете догорающих свечей в то время, как его рука двигалась, не останавливаясь, по подрагивающей эрекции. И единственное, о чём мечтал Фрэнк сейчас, - было видеть лицо Конарда. Видеть его, раскрасневшегося, с прилипшими ко лбу прядками чёрных волос, видеть, как его тонкие пересохшие губы издают эти невероятные звуки, а острый, словно челнок в ткацком станке, кадык, дёргается, когда тот сухо сглатывает.