Аннотация: Алайя способна видеть красоту сквозь время. Считая повседневность лишенной прелести и романтики, художница обращается к минувшим дням. Однако грань между вдохновением и безумием может оказаться слишком тонкой...
Морской порт Рабратты был местом шумным и грязным. Жизнь здесь била ключом и днём, и ночью, не утихая даже в лютую непогоду: крича и сквернословя суетились моряки, молча и деловито трудились роботы-грузчики, торговцы зазывали покупателей к своим наскоро сколоченным прилавкам, визгливо хихикали девицы легкого поведения, приглашая клиентов насладиться сомнительными услугами местных борделей. Из баров и забегаловок доносилась громкая музыка, которая, сливаясь с уличной какофонией, теряла всякую мелодичность и становилась лишь ещё одной нотой в адском портовом шуме.
Говорят, когда-то здесь было гораздо чище и спокойнее. Но с тех пор, как в Рабратте построили единственный на весь мир космопорт, торговля пошла в гору - а вместе с ней и население города, и загруженность морского порта, через который теперь проходила большая часть инопланетных товаров. Древняя архитектура скрылась под нагромождением композитных времянок, наскоро построенных складов и терминалов; на смену старинным уличным светильникам пришли столь же яркие, сколь и неказистые фонари на высоких железных столбах и неоновые вывески кислотных расцветок.
Несмотря ни на что, Алайя любила приходить сюда. Пробиралась по грязным мостовым, подобрав подол платья; без особого труда скользила в толпе - ведь была она тоненькой и проворной девушкой, с самого детства привыкшей к городской толчее. Редко когда ей приходилось сталкиваться с хамами и воришками-щипачами: одуревшие без женского внимания моряки не обращали на нее внимания, отдавая предпочтение ярко раскрашенным и разодетым шлюхам, а тактику местных карманников Алайя выучила так хорошо, что сама могла бы промышлять их ремеслом, если б захотела.
Она приходила в порт практически каждый день. Выбирала место поспокойнее и почище, устраивалась где придётся и, примостив на коленях фанерную дощечку с прикреплённым к ней листом, бралась за рисование. Порт мог бы стать настоящим кладезем вдохновения для художника-реалиста, однако Алайю не интересовала современность со всей ее грязью, суматошностью и какой-то въевшейся в лица людей озлобленностью - не на конкретного человека, а на весь мир в целом.
Алайя искала совсем иное. И, как ни странно, находила.
Она давно перестала задумываться, как у нее это получается - видеть настоящий облик города сквозь время, обветшание и уродливые наросты современных построек. Стоило Алайе присмотреться хорошенько, как мир вокруг неё преображался: мостовые становились шире и чище, старинные дома вновь радовали глаз свежей побелкой, новёхонькими черепичными крышами и цветами на окнах, а на месте какого-нибудь неказистого склада вполне мог вырасти особняк, от которого ныне остался один фундамент. Берясь за карандаш, Алайя, словно кропотливый археолог, очищала городские пейзажи от вековой пыли, возвращая им былую красоту. В прошлом месяце из-под её руки вышел центральный парк, ещё лет пятьдесят назад вырубленный под застройку, на минувшей неделе - здание городского совета, к которому в прошлом веке пристроили четыре этажа и обшили древний фасад композитным пластиком. Теперь художница добралась до порта: заскочив однажды за посылкой из почтового офиса, уйти не смогла до самого вечера - так впечаталось в память скрытое, навеки ушедшее очарование этого места.
Алайя давно заприметила вид, который хотела запечатлеть: старую набережную, кусочек которой каким-то чудом сохранился, зажатый между лапшичной, ларьком с пирожками и офисом некой "Транзитной компании Варьята". Витой парапет из некогда белого камня был выщерблен и покрыт граффити, от декоративной цветочной вазы осталось лишь обломанное основание. Море было затянуто масляной пленкой, на его волнах покачивался мелкий мусор. Каждый раз, когда Алайя приходила сюда, ее скамейка оказывалась незанятой: морякам и портовым рабочим рассиживаться было некогда, а простые обыватели редко сюда захаживали - не располагало это место для прогулок, да и здешним морем любоваться не тянуло даже прожженных романтиков.
Из окошка ларька выглянула неприятная толстая женщина. Покосилась на Алайю, презрительно сморщилась и сплюнула через плечо: ухоженная девица в неброском, но аккуратном платье портила ей нервы одним своим существованием и к тому же никогда ничего не покупала. Ненормальная, не иначе: сидит тут часами, карандашом по фанерке водит и честных людей отпугивает.
Алайя улыбнулась, раскладывая на скамейке карандаши: перед её глазами уже стоял совсем иной мир, где море было ласковым и чистым, в порту стояли изящные яхты вместо грузовых кораблей, набережная тянулась до самого горизонта, а прогуливались по ней степенные, красиво одетые люди. Ни бабе из ларька, ни громко чавкающему лапшой забулдыге в этом мире места не было.
* * *
Он приходил уже четвертый день подряд. Красивый, как девичья мечта, в старомодном костюме и слегка растрёпанными кудрями цвета спелой пшеницы. Он был молод, но уже не юн, пригож, но не слащав. У него была замечательная улыбка и особенная манера смотреть на приглянувшуюся девушку - с вызовом и намёком, но без нахальства, так раздражавшего Алайю в современниках.
Само собой, этот взгляд предназначался ей одной. Ведь никто не видел Его, кроме Алайи, а других женщин из той, параллельной реальности она исключила. Не захотела видеть никого рядом с Ним.
Мимо Алайи протащился колченогий нищий, выклянчивая подачку. Злобно зыркнув на девушку, сплюнул сквозь щербатые зубы: взгляд затуманенный, на лице глупая улыбка... наркоманка или помешанная, с такой и монетки не допросишься. Алайя не видела его и не слышала грубых ругательств: в её мире закатное солнце играло на чистых волнах, благоухали цветы в каменных вазах, и прекрасный мужчина смотрел на неё так, как в нынешнем веке разучились смотреть даже актеры большого кино.
Художница набросала еще несколько штрихов к рисунку. Подправила неудачную светотень. Набережная в её исполнении была столь же прекрасна, сколь и пустынна: Его Алайя не хотела делить ни с кем, особенно с теми, кто за бесценок скупал её работы на подарки для безразличных людей.
Она ненадолго оторвалась от листа, чтобы вернуть красавцу улыбку. Проходивший мимо замотанный клерк сбился с шага, подумав, что девушка улыбалась ему. Бабища-торговка сердито захлопнула окошко и стукнула мясистым пальцем по какой-то кнопке. На крыше ларька загорелась надпись: "ПЕРЕРЫВ".
Алайя вернулась к рисунку, зачеркала карандашом торопливее: последние лучи солнца ускользали, а вместе с ними и видение. Мир прошлого становился все призрачнее, и через него сперва робко, а потом все настойчивее пробивались уродливые контуры мира современного. Красавец всё так же стоял рядом, прислонившись к колонне, место которой вот уж больше века занимал железный фонарный столб.
Появившись однажды, Он всегда оставался с Алайей до самого конца. Наверное, Он мог бы стать первой счастливой любовью в ее жизни, если б только был настоящим.
Становилось всё темнее. Уже зажглись фонари. Еще немного, и солнце окончательно скроется за горизонтом. Алайя отложила карандаши, методично убрала их в пенал. Свернула лист с неоконченным рисунком. Прощально улыбнулась Ему, такому неуместному на фоне грязной улицы и мертвой набережной, изгвазданной мусором и изуродованной граффити.
На сегодня свидание окончено. Но завтра она непременно вернется.
* * *
Алайя вернулась на следующий день, и на день после него. Она приходила в порт, как не ходят на работу самые отъявленные трудоголики: не позволяя себе ни перерывов, ни выходных. Еще затемно она устраивалась на своей скамейке и уходила лишь с наступлением темноты. Все чаще случалось так, что девушка забывала поесть: отрываясь наконец от рисунка и бессловесного диалога с Ним, она обнаруживала, что безумно голодна и хочет пить, а прихваченные из дома бутерброды и термос с горячим чаем так и остались нетронутыми.
Поначалу это пугало ее. Потом перестало.
Так тянулись недели и незаметно пролетали месяцы. Алайе звонили из художественной галереи, предлагая выставить ее работы за разумную плату, а она слушала вполуха - слишком занята была мечтами о следующем свидании. Сразу согласилась на цену, заниженную вдвое, и тут же об этом забыла.
Ей не хотелось думать о паре лишних сотен на счету. В этом мёртвом мире настоящую жизнь не купишь ни за какие деньги - так что проку думать о них? Чем больше было вечеров, проведенных с Ним на залитой солнцем набережной, тем противнее Алайе становилось возвращаться в реальность - в маленькую опостылевшую квартирку и к гневным письмам из художественного колледжа, где она преподавала, но уже третий месяц не ходила на работу.
Наверное, её уже давно уволили. И ладно.
Алайя сбросила звонок, даже не взглянув на экран коммуникатора. Подхватив тубус и пенал, выскользнула на лестничную клетку. Сегодня обещали первые заморозки, но Алайя надела лишь платье из тонкой шерсти. Непрактичное, зато элегантное. Пожалуй, лучшее из тех, что у нее имелись. Ему непременно понравится.
* * *
Сегодня было тепло. И почему эти синоптики вечно врут? Алайя машинально смахнула снег с листа и задорно улыбнулась. Её возлюбленный беззвучно рассмеялся в ответ. Девушка ни секунды не сомневалась, что смех у Него был такой же прекрасный, как Он сам.
Рассвет над морем сегодня был особенно прекрасен. Яхты покачивались на мягких волнах, приятный ветерок играл ярко-алыми маковками цветов. Но запечатлеть эту красоту, наверное, не выйдет: пальцы совсем не слушались - с трудом гнулись, норовили выронить карандаш и ужасно болели.
Говорят, от любви такое бывает. А Алайя была влюблена. Влюблена так сильно, как не опишут ни в одном женском романе. Всем сердцем художницы влюблена в Него и ту жизнь, что открывалась ей за гранью реальности.
Она родилась не в свое время. Оставалось лишь благодарить небеса за удивительный дар, позволявший ей хоть ненадолго заглянуть в иной, безвозвратно ушедший мир.
Но что в нем толку, если все время приходится возвращаться? Это уже не дар - проклятие!
- Я хочу остаться с тобой, - прошептала Алайя, глядя в Его прекрасные глаза. - Что мне толку в том мире? Ради чего возвращаться в него?
Ей больно дышать. Наверное, от волнения. Губы не слушаются, болят... наверное, она все-таки замерзла. Самую малость. И как только умудрилась посредине лета?
Алайя не ждала ответа - Он никогда не отвечает, она уже привыкла. Но внезапно Он подошёл к ней, присел рядом. Когда Он нежно взял её за руку, оказалось, что ладонь у Него теплая и удивительно гладкая, почти как у женщины.
- Я буду рад, если ты останешься.
Он смотрел на неё с такой любовью, о какой Алайя не смела мечтать. Как могла она считать Его иллюзией? Он был живым, настоящим, как и мир вокруг - прекрасный мир минувших лет, куда Алайя так стремилась с тех пор, как открыла в себе дар. Мир без роботов, торговых кораблей и шумных звездолетов, без суматохи и озлобленности. Она уже видела вокруг себя красивых мужчин в дорогих костюмах и их элегантных дам, смотревших на нее с нескрываемой завистью. Тёплый прибой ласково играл её волосами, гладил обнажённую шею. Больше не было странного одеревенения в пальцах и боли в губах, не кололо иголками грудь: напротив, Алайя чувствовала себя лучше, чем когда бы то ни было.
Она там, где должна быть. Теперь уже навсегда.
* * *
К тому моменту, как сварливая торговка пирожками заподозрила неладное и вышла проверить странную девушку, Алайя была мертва уже больше часа. Морозы ударили сильнее, чем предполагали синоптики, и целый день на пронизывающем морском ветру оказался фатальным испытанием для организма, ослабленного недоеданием, обезвоживанием и начинающейся пневмонией.
Перепуганная торговка ругалась так, что краснели уши у проходивших мимо моряков. Обложив "чокнутую суку" трёхэтажным матом, женщина понеслась звонить в "скорую". Мысленно она уже прикидывала, сколько придется положить на лапу начальнику бригады, чтобы замять дело и избежать наказания за преступное бездействие.
Алайя осталась сидеть на скамейке, улыбаясь посиневшими губами. Карандаши рассыпались по земле, но рисунок по-прежнему лежал у неё на коленях, придавленный весом мертвых рук. Тёплое ласковое море, цветы в каменной вазе и нетронутую вандалами набережную медленно заносило снегом.