Кто-то счастлив всегда, кто-то - часто, кто-то - когда окажется в определенном месте, помеченном тайной воспоминаний, а вот Алле для счастья нужно было проехать через определенное место с определенной скоростью. Скажете: сложно, значит ничего не поняли, ничего сложного, небольшое координационное усилие - и получаешь счастье, другие всю жизнь его ищут. Место это - на Долгом мосту через Зену, что связывает левый и правый берег Семисвятска повыше островов. Через каждый километр на мосту сорокаметровые арочные металлоконструкции, никто не помнит зачем, для красоты, наверное, и вот нужно под четвертой аркой проехать с правого берега на левый, со стандартной скоростью 95 км/ч. Понятно теперь? Да полмиллиона народу каждый день так проезжает. А почему так достигается счастье - тоже простое обьяснить. Алла была аспиранткой, проходила стаж на Индустриальном острове и ухаживал за ней - Гений, ну да, вот как и всю жизнь хохотала, мой Гений, да, звать так, родители больно умные были. Ухаживал с ловкостью деревянной куклы, но с таким же постоянством, а солиден был, и перспективен, и вот знойным ранним вечером Алла разрешила ему подбросить ее домой. Собиралась гроза, они мчались по Долгому, воды Зены, обычно грязно-шоколадные, блестели тусклым серебром. И под третьей аркой в Гении что-то сработало, и он - на языке школьно-литературном - стал признаваться в любви. К четвертой уже закончил, Алла уже собралась отвечать как обычно, но тут в арку шарахнула первая молния, цвета неописуемого, ну не бывает такого. И вот пока в ушах плескались остатки грома, и в глазах было темно от засветки, Алла испытывала настоящее счастье, глубокое, выворачивающее наизнанку, сродни внезапной смерти, но намного сильнее этой самой смерти. Ни мужчины, ни - потом- дети никогда не вызывали в ней ощущения столь сильного. Ну так вот, потом оказалось, что если проехать под этой аркой, ощущение вспоминается, повторяется - бледным отблеском, но достаточно сильно, чтобы разогнать любую депрессию и зарядить батареи по крайней мере на неделю - фигурально, конечно, настоящие батареи так не зарядишь. Алле долгое время этот способ достижения счастья казался странным, слишком механистическим, но потом привыкла пользоваться - нужда была.
В тот вечер Алла истолковала случившееся как знак - ошиблась? Но - взяла быка за рога, так что к седьмой арке робкое признание оформилось в четкое брачное предложение, а через час уже и заявление подали, а потом - ужин при свечах в "Посольском", баядерки на сцене, а потом - нет, в тот день не было, хотя в сценарий и вписывалось, но молния еще помнилась, и не хотелось.
И потянулись семь лет того, что представлялось великолепным, достойным во всех отношениях вариантом. Детки-погодки, Анастасия и Зухрай, потому что отец Гения происходил из провинции Тет, там за именами следят. Гений шел наверх, как буй, который притопили, а затем отпустили, нежно раздвигая стаи разномастных конкурентов, не силой, не напором, а просто тем, что место его - наверху, согласно закона природы. Нефтедобыча, нефтепродажа: множились чины, связи, с какого-то момента о деньгах думать стало не нужно. Алла лично проектировала для дачи беседку с фонтаном и медными драконами, нарисовала акварельку.
Потом около месяца Гений ходил усталый, дерганный, вспыхивали ссоры. Однажды пришел благостный, принес огромный букет, сказал - "Пронесло". Ошибся. На следующий день, за час до того, как Гений должен был вернуться с работы, позвонил его начальник - он же и партнер, деловой. Аллу знал хорошо, поэтому сказал все прямо. Фишка легла косо. Гения пришлось сдать. Приехали - распылили прямо в кабинете, плюс - на похороны не надо тратиться, и вообще эмоции беречь, так как есть дела более серьезные. Гений экономил, страховку в общак не платил, ему сто раз говорили, ну а что теперь - поздно. Поэтому семье полагается по закону лишение гражданских прав, включая право собственности. Да, детям тоже. Трудовые лагеря, плюс - право на жизнь неотьемное, и о пропитании заботиться не надо. Денег мы бы Алла тебе миллион собрали, но не нужно - все равно у тебя все отнимут. Скину пару полезных телефонов, можно попробовать устроить домзак в провинции с приличным климатом, удачи тебе. Еще через час приехали трое исполнителей, опись делать, чиновники 14-го ранга, и манеры соответствующие: перед нудной работой решили оттащить ее в ванную и поразвлечься. Но Алла была наготове, права знала, микрофоны включила, о подаче апелляции заявила и для понятности ногой в пах попала. Выиграла три дня, даже не описали имущество, что очень пригодилось.
Три дня были заполнены тяжелой интеллектуальной работой, напряжением связей мыслимых и немыслимых. Однокашники Гения прослезились и отстегнули, но все сразу ушло на текущие взятки. Когда уже подобралось отчаяние, всплыл некий Сережа, закрытое медицинское учреждение, встречались в свете, смотрел на нее по-особому. С ним вытанцевался великолепный, достойный вариант - обмен неотьемного права на жизнь на гражданские права детей, с помещением их в специнтернат для сирот сгоревших на работе героев, гарантия образования и положения. Алла расслабилась, успокоилась. Представлялось, что, как договорились, ее сразу разрежут на органы, и сделает это сам Сережа. Действительность оказалась более сложной - Сережа погорел, разрезали его самого - и долгой, вот уже почти двадцать лет жизни без права на оную, вот как бабуля рассказывала о жизни загробной. И много интересного было за эти годы, вот и биологию, и химию подучила, тренировки тела, интеллекта и духовной силы, а в последние годы - еще и пение, радость какая. Когда дети достигли совершеннолетия, разрешили с ними общаться. И под четвертой аркой время от времени удается проехать ...
Вот и сегодня - стоило только намекнуть координатору, маршрут следования был немедленно откорректирован, и шофер повез Аллу через Долгий мост. Сегодня с ней все добры и предупредительны, знаменательный, важный день, где многое завязано на нее. Как Ариетта : первый раз будет петь во Дворце народных собраний Каменного острова, вершина карьеры любого имперского артиста. Как Алина Кэб-оглы: представлять результаты долголетней работы родного предприятия ответственной, хотя и не официальной комиссии, госприемка, так сказать. Вот, с Долгого моста открывается вид на Каменный остров, вид, замусоленный сотнями художников и миллионами любительских фотографий, но сохраняющий державное величие и по-прежнему устрашающий врагов внутренних и внешних. Как судьба, остров рассекает Зену на два трехкилометровых рукава, которые дробятся последующими островами, пока ее шоколадные воды не исчезнут в зелени океана. Защитные обводы его набережных - из природного черного гранита, затем поднимается сплошная стена дворцов,казарм и комплексов, алая и золотая, и рвутся к небу семь белоснежных башен. Башня Величайшего неба вполне достигает: ее верхушка гораздо выше облаков и хорошо видна только в середине жаркой и сухой зимы.
Официально в Империи семь столиц, по числу превосходств Величайшего, и вообще семь - число важное для гармонии государства, но Семисвятск - неуклонно переименуемый в Семицветск императорами-атеистами - вот уже шестьсот лет является средоточием всей жизни, можно сказать, неисчерпаемым ее источником. Семисвятск - от семи монастырей, построенных в джунглях дельты Зены для ее освоения и просвещения местного населения во времена почти незапамятные. Когда геополитическое значение Юга усилилось, монахов согнали на один остров, появилась крепость, гавань, флот, дворец - и с тех пор управление империи сосредоточено на Каменном острове, как там Марк Шрайдер пел: "его главные башни доставали до рая, а подземные тюрьмы были глубже чем ад" - в прошедшем времени пел, мечтатель неисправимый. Хотя история, конечно, важна, это на Каменном острове появился первый в мире парламент, по обстоятельствам времени заседавший в подвале, где народные избранники цепями были прикованы к рабочим местам для повышения эффективности. Это там появилась концепция выборности - в то время как окружающие страны прозябали под гнетом наследственных монархий, было решено, что Величайший - это тот, кто обладает Кольцом Величия, тот, кого Кольцо выбрало. Это ведущие умы Каменного , в неуклонной заботе о лучшем устройстве жизни народа, развили понятия воли и заединства, понятия, заимствованные и нелепо извращенные иностранцами в свободу и демократию. Пусть их, бессмысленных варваров, их управленческие структуры никогда не наслаждались столь полным, неиссякаемым потоком искренней народной любви, который притекает к сердцу Империи и непосредственно к Величайшему. Этим и живы, и пока Кольцо на чьей-то руке, пока башни Каменного острова не скрылись под волнами Зены - Империя вечна, славна и непобедима.
Вот какой вид вдохновляющий. Однако мост проехали, вписываемся в транспортную развязку левого берега, выезжаем на набережную - "Изменение маршрута": проинформировал водитель. "Дополнение к расписанию. Небольшой сюрприз, Алла" возник в голове голос координатора. "Пиарщики настояли. Сейчас заедешь в храм Неувядаемой Славы. Будет небольшой клип в новостях бомонда. Я все скажу, что надо делать." "Мрак. Издевательство. Саботаж. Такие вещи без настройки. Я в церкви не была не помню сколько. Мое выступление - под угрозой." "Алла, ну ты же знаешь, начальство нервничает, а поэтому придумывает номера, ты наверняка была к этому готова, не первый год у нас." "Не первый. Поэтому рапорт подам. Если завтра мы будем живы." "Будем, будем, Алла, куда деваться"
Машина затормозила у подножья мраморной лестницы. "Ну вот, вылезай, поднимайся по ступенькам, не спеши...За визором твоим я слежу." "Перемать. Ты по делу говори." Храм Неувядаемой Славы, неудобно огромный, и из-за цен на землю в центре левого берега несколько раз разрушаемый и вновь воздвигаемый, считался самым народным и неофициально главным православным храмом Семисвятска, не смотря на мнение епископов. Но четырехметровые двери были распахнуты днем и ночью, пропуская потоки бесчисленных туристов благочестивого толка. Визор зарябил в темноте притвора, но тут же восстановился. "Значит так. Иди медленно, прямо к Славе. Народ не помешает, видишь, за тобой приглядывают." И действительно: пять - шесть поразительно неприметных господ умело лавировали вокруг Аллы таким образом, что никто не приближался к ней ближе, чем на три метра. Другая группа на расстоянии была более приметна, и состояла, как вычислила Алла, из корреспондентов хроники бомонда, пытающихся эмпирически освоить правила естественного пребывания в храмовом пространстве. "Внимание. Еще сюрприз. В храме -Анастасия. Нет, немного левее смотри. Подойди, выдай естественную радость неожиданной встречи с дочерью. Да, тут не принято говорить громко. Принято целоваться при встрече, три раза." Радость ему выдай. Стася же должна быть в Ойдырне! Зачем ее сюда притащили... "Ой, мама, как я давно тебя не видела! А меня вызвали в Семисвятск, возможно, я буду директором комбината, и сказали: а сходи сейчас в храм, мы знаем, ты христианка, может, чего интересного увидишь! И тут ты! Мама, все в порядке?"
Приметные господа необычайно возбудились от зрелища родственной встречи, зашумели, засверкали вспышками, и неприметные господа бросились их успокаивать. "Да, Стася, все хорошо. У меня сегодня важный концерт, в Дворце собраний. Может, его по ТВ попозже покажут." "Ой, мамочка, как здорово!" "Алла. Время ограничено. Попроси у дочери свечку. Поставь свечку Славе. Все хорошо, можно будет идти, выходим на программу." "Стася, дай мне свечку". Монумент Неувядаемой Славы представлял собой странное и массивное образование из - ну не врали наверное, серебра, изваянное в конце прошлого века в процессе непримиримой борьбы художников-авангардистов, епископата и штаба флота, и напоминавшее перевернутый подстаканник. Тогдашнему Величайшему результат борьбы понравился, и постепенно тот стал символом синергии веры, искусств и империи. Как естественно восходящей лояльной певице поклониться Славе перед решающим наступлением - пардон, выступлением, а как иначе скажешь, если низ подстаканника заполнен тяжко рвущимися к славе морпехами. Куда же всунуть свечку? Ага, вот гнездо. "Не, не крестись на это, церковники не любят, поклонись, вот так. Все. Уходи."
Программу сбила Анастасия. Появилась в руках еще с одной свечой. "Мама. Я хочу попросить. Поставь по папе свечку. Это там, в левом углу, я покажу." Алла замерла, дожидаясь решения координатора. Он, по-видимому, тоже замер, дожидаясь решения своего координатора. Ох дети-дети, вечно что-нибудь придумают. "Да, Алла, выполняй. На самом деле гениальный спонтанный штрих. Хроника будет визжать."
В левом углу было совсем темно. Не видно, кто же это там на кресте, не смотря на озерцо пламенеющих свечей внизу. Так, значит надо на колени. И подождать. Что же делать? Геничка, может ты и правда там. Геничка, я ведь тебя наверное - наверняка любила, если вот Стася тебя помнит и любит. Геничка, я не обижаюсь, что ты ушел. Если ты меня видишь, ты ведь тоже не обижаешься, я ведь все делаю как надо. А если не так, ты не смотри, ладно, я знаю, ты ведь такой тактичный. Что за чушь. Вот Стаська все-таки замутит голову. Вдруг на распятии вырисовалась яркая светлая линия, и будто неслышным громом поразило душу. Перемать, что это. Визор барахлит в темноте. Стресс, ненужные эмоции. Убрать, пока координатор не видит. "Алла, пора, быстро в машину, опаздываешь на репетицию."
Машина, лихо обогнув пробки, по Запретному мосту - так, знай наших - вьехала на Каменный остров, медленно пересекла зеленую плоскость сканирующего поля, и сканирующие взгляды живых морпехов, и была завернута на подземную стоянку. Выключить шофера и дальше самой, координатор направляет конечно, сто метров, лифт наверх, еще сто метров по коридору, застланному красным ковром - а там никого, лифт куда-то вбок, сто метров по узкой в метр улочке, и - ну как девочка из сказки - постучать в дверь номер 117. Дверь открылась, за ней стояла полная и симпатичная майор музыкальных войск. "Добро пожаловать, Ариетта! Так рада видеть Вас." Так, майор музыкальных - девятый ранг, можно обращаться почти на равных, ну, может, чуть снисходительно.
"Час ноль пять до начала концерта, и еще полчаса выступает Звонецки, у Вас достаточно времени." Майор быстро вела Аллу по узким коридорам, где пахло пылью и лаком. "Дам Вам отдельную студию, гримерша сказали не нужда. Вы хромаете? Все нормально?" Левая нога согнулась под неестественным углом. Мда. "Все хорошо. Мне просто срочно нужно в туалет, извините за подробность. И возьмите меня под левую руку. Вот так." От майора пахло страхом - низкий уровень самоконтроля. До двери туалета всего 20 метров. "Спасибо. И проследите, чтобы никто не заходил." Левой рукой нужно было опереться о раковину, а колготки спускать правой. А ногти уже сделаны, но ничего, раз такой случай. Ногти нащупали невидимый шов между естественной и искусственной кожей, нажать в трех местах, щелчок, коленный сустав доступен. Перемать. Сустав раскрылся, все вокруг в густой синей смазке, мениск выскочил. Семен на той неделе делал профилактику, чего-то не закрутил, алкаш недоделанный. Но вроде ничего не сломано. Алла достала из косметички набор тонких отверток и начала вылавливать крепежные винтики из комков смазки.
Только через минуту сообразила, что ногу можно закинуть на раковину, теперь обе руки свободны, все, дело пошло. Включился координатор, обозрел операционное поле, присвистнул: "Капец Семену." "Я те дам капец. Только попробуй пикни. Уберут его: я что, сама себе все суставы буду смазывать. В копчике особенно удобно... Техников нужно ценить." "Я с ним сама пообщаюсь. Грубо и физически." "Слышь, может все-таки вызовем ремонтников? Скажем, срочная профилактика. Через полчаса будут..." "Нет. Не пищи. Справлюсь." Через двадцать минут все было закончено, сустав закрыт, вот только смазку пришлось вытирать колготками, много ее было. Вышла. Майора уже не было, стояли два обалдуя в черном. А вот и не обалдуя. Один провел взглядом по голым ногам, и извлек пакет с новыми колготками, лиловые, четвертый размер, как и надо: да Каменный остается Каменным, координация координацией, и это наполняет сердце - ну не радостью, но тоже чем-то теплым.
Уютная студия. Не-обалдуй дал пультик управления фонограммой, им же пользоваться и на сцене, и исчез. Времени мало. Разделим сознание на живое и машинное. Машина повторит песенки, а живое - сосредоточится, и скажет - кто я, здесь и сейчас. Я комплекс, гибрид. Лобные доли заменены асинхронными усилителями мысли, по примитивной технологии 20-ти летней давности, так что лицом пожертвовали, и металл на передней части головы - это вовсе не маска. Сейчас эта примитивность - преимущество, широкой доступ, легко менять блоки, моментальный апгрейд: вот новый синтезатор речи, и открылось пение. В ходе последующего развития конечности переделаны в биомеханические гибриды - достигнуто физическое совершенство, если, конечно, Семен все правильно подтянет. Эмоции контролируются, цели программируются - и все изнутри меня, работой моего живого сознания, так, по крайней мере написано в известных мне технических спецификациях, и оснований в этом сомневаться у меня нет. В данный момент мои цели - цели моей службы, секретки-семь, программа испытаний определена и будет успешно исполнена. У меня нет права на жизнь - но есть право на цель.
Время начала концерта. Вошла майор, включила экраны. На левом: зал, на правом: лицо Звонецкого, усталая, желчная маска, в нужные моменты преображающаяся и светящаяся то мудростью, то добротой, то наивностью. Алла не работала непосредственно над этим проектом: биоквадратика вне ее компетенции, но прогоняла некоторые тесты, и радовалась успехам коллег. Харальд Звонецки жил в провинции Вав, был модным фотографом, проник в бомонд благодаря репутации остроумного рассказчика. Был ссучен местным отделением секретки-два, архаично и бесчеловечно: малолетка в постель, секретное лишение права на жизнь, выполнен план по вербовке сотрудников. Однако же уже при формулировке первого задания Харальд развил обширный инфаркт, и буквально за бесценок был передал секретке-семь. Сердце Харальду заменили мотором, а мозг, по современной технологии, накачали нанороботами, образующими управляемые и контролируемые сверхструктуры. Так остроумный рассказчик стал великим кабаретье: вся империя шутила его шутками и штамповала его афоризмами. Дух захватывало от смелости его критики, и от скабрезных слов, обращенных - ну не лично к Величайшему, но кто понимает, тот понимает. Народ был развлечен, и светло грустил об отдельных недостатках и величии прошлого, так что выделение народной любви за пять лет увеличилось на пять процентов. Однако этот, наиболее эффективный проект секретки-семь, еще не получил Величайшей оценки. Сегодняшний концерт: важный шаг к ней.
А зал - зал блистал. Ложа Величайшего, как всегда, была укутана черно-бархатным защитным полем, дабы никто не знал, пользуется ли щоу его вниманием, а если да, то каким. Партер был заполнен бомондом, небрежно разделенным на тусовки. Алле пришлось подавить эмоцию страха и восхищения: никогда она не видела столько медийно значимых лиц. Камера, как бы случайно, фокусировалась то на одном, то на другом. Кандидаты в Величайшие и порнозвезды, олигархи со свитами и генералы в штатском, телеведущие и ландлорды, блоггеры и честные лабухи, кутюрье, провидцы, экстрасенсы в серебряных погонах - с менее знаменитыми женами и мужьями. Три оппозиционные тусовки, как положено, были оттеснены на задние ряды партера, а два первых ряда амфитеатра были заняты курсантами флотской академии, будущими орлами океана. Бритые, с бесстрастными загорелыми лицами, с бескозырками на коленях, они ритмично жевали табачную жвачку, изредка сплевывая в сторону оппозиции. Когда Звонецки произносил непристойное слово, или намекал на оное, курсанты залпом выпаливали "Гы", сохраняя видимый душевный покой. Остальные ряды амфитеатра были в свободной продаже и заполнены, как правило, разношерстными туристами. Камера фокусировалась то на смазливых провинциальных юницах, то на каменнолицых представителях средних сословий, основы великой империи. "Ваш выход, Алла." Как неожиданно. Подавим волнение. Сосредоточимся на программе.
Первым номером Алла исполнила "Любовь на донышке", кич светлый и наивный, не заигранный, три раза только исполнила, текст широкой доступности, голос - чистое, совершенно синтетическое сопрано, "мне из плена весны не выбраться, ты связала меня с юностью накрепко". Женское внимание завоевано, мужчины отвлечены. Теперь - "Платочек". Туманятся глаза представителей старшего поколения, молодые считывают знакомые, хотя и малопонятные слова "И у вагона Ночью бессонной Ты уже странно далек." Голос Белки Бареновой, подружки детства. Сама выбрала, пробила через руководство. Запомнился вечер юности, компания хорошая, все мальчики смотрят на нее, кто открыто , кто вполглаза, кто - даже и не осознавая этого, и вдруг Белке вздумалось попеть, редко она это делала, переживала свои проблемы со слухом, и вот - за десять секунд все мальчишечье внимание к Алле рассеялось, какое-то кошмарное чувство, на тебя больше не смотрят, ты как бы исчезаешь. Только Вовик смотрел на нее - но это не считалось. Почему же Белка не соблазнила его тогда? Ну ладно, в общем Белкин голос пришлось почистить, усовершенствовать, но он остался узнаваемый. Иногда Алла задумывалась: слышит ли ее Белла, узнает ли свой голос, а если узнает, обижает ли это ее. И помнит ли еще тот вечер. Прочь посторонние мысли. Приготовиться к удару.
"Всплывем на рассвете. Посвящается подвигу экипажа АПЛ "Строптивая" " Курсанты начали выполнять команду "Встать смирна" - а может, и не команду, может, движение было чисто рефлекторным, честь тое-мое флота. "Слова и музыка Марка Шрайдера" - спокойный голос Аллы прогремел на весь зал. Курсанты зависли полувстав. Имя Шрайдера, никем не забытое, не произносилось на Каменном острове вслух лет тридцать. Алла почувствовала неприязнь всего зала: и оппозиция не хотела напоминаний о том, что певец свободы когда-то воспевал имперскую мощь, ведь те магнитные ленты давно стерты. Фонограмма - исполнение самого Марка, только голос убран, характерный истерический бой. Первый же аккорд подбросил курсантов в положение смирна. Голос Алла выбрала редкий, забытой староамериканской певицы, невероятный диапазон. Марк бы одобрил, думается, и аудиторию проняло, рукоплескали, казалось, забыв о начальном шоке - но он остался. Вот скажете - провокация. А не ковали никогда истинную любовь к империи. Провокациями-то и куется она, поскольку устроена на энергии диалектических противоречий, энергии правильно и контролируемо применяемой.
Зал расслабился на четвертом и пятом номере, но получил удар на шестом. "Музыка моя, стихи Анны", Анны и все? Конечно, лингвисты и историки авангарда помнят Анну, лишенную фамилии и таким образом как бы и помилованную, что ей однако надолго не помогло. Но и из них мало кто разбирает ее вычурный стих, кодированный на третьем уровне. Открытием Аллы было, что соответствующая музыка - не ее, конечно, специалисты были нужны, и хорошие программисты - в сочетании с модуляциями тембра голоса - может раскрыть код на эмоциональном уровне каждому простому сердцу, пускай и испорченному. Премию за это дали, три месячных оклада. Песню надо было исполнить. На четыре минуты Алла отключила контрольные цепи, и стала единой, живой с совершенством машины, и спела - не помнила как. Пришла в себя. Реакция аудитории. Ну не сто процентов, конечно, бывали и лучшие испытания, но все-таки, эффект для комиссии очевидный. Около трети курсантов прекратили жевать и сидят с видом "Чо разбудили?" Олигарх раскурил толстую сигару и тянет ее, как бычок на ветру. Женщина в третьем ряду прячет лицо в руках, перемать, это -Гюльнары, министр культуры, уж у нее должен быть иммунитет ко всему культурному. Может, тошнит просто?
Седьмой был демонстрацией воздействия на узкую целевую аудиторию, "Журавли и лотос", песня на языке провинции Реш. Человеку, недостаточно глубоко изучившему язык, культуру и историю провинции, никогда не понять, почему пять процентов зала заходятся в пароксизме смеха, едва расслышав первые слова, ложащиеся на заунывную мелодию трехтысячелетней давности. Даже Алла, с бабушкой из Реш, учившая язык и в школе и в институте, понимала юмор большим логическим напряжением. Но петь - не понимать, да? Так что получилось. Восьмой - мирное прощание с публикой, "Смешная снежинка", визитная карточка актрисы.
Все. Алла почувствовала, как она устала. Отключила асинхронники, вернулась в студию, глаза слипались. За ней выступала Мариа Мигуэс Алонса, балерина 85 лет, решившая сегодня вернуться на сцену. Биомеханика как у нее, чуть помощнее, вместе в зале занимались. Включился координатор. "Отлично, Алина, проход на следующий уровень. Все по плану. Ты удостоена приглашения к Чанг Корсаровой. Будем там через час."
Чанг Корсарова лично встречала каждого гостя на пороге своего сьемного и скромного дворца - не на Каменном, а на Командорском острове, где шумные привычки курсантов флотской академии сильно снижали арендную плату. Чанг Корсарова происходила из старинной решской семьи, блистала на сцене имперской оперетты, но своему положению в бомонде была обязана общественной нагрузке: старшая наперсница гарема Величайшего. Алла считала себя женщиной крупной, но Чанг была выше ее на две головы и раза в полтора шире - встретив хозяйку в дверях, гость не имел возможности увидеть,что ждало его впереди. Алла приветствовала Корсарову по-решски, с положенным этикетом гротескным смирением. Многие смущаются откровенным презрением, которые реши выказывают чужакам, пытающимся говорить на их языке - не зная, что презрение высказанное - это уже половина дороги к взаимопониманию. Вот и сейчас, наблюдая медленно удаляющуюся корму не проронившей ни слова хозяйки, Алла поздравила себя с правильным первым ходом.
Следовало подняться по лестнице и в большом прилично освещенном зале присоединиться к свободно тусующимся гостям. Боковые стены зала были завешены многочисленными черно-лиловыми портьерами - оттуда выходили слуги с подносами, полными закусок и выпивок, туда заходили и некоторые гости. Алла ненавидела рауты еще со времен с Гением, да и привычки бомонда сильно изменились за двадцать лет, так что она только тупо исполняла все, что указывал координатор, а ему пришлось попотеть - подойди к этому и той, улыбнись, восхитись, прими восхищение. И все женщины неизменно говорят : "Какая у Вас прелестная маска!" а взгляд мужчин застывает на пятнадцать сантиметров ниже Аллиного подбородка, хотя на что там смотреть - непонятно, вроде ничего необычного там нет. Когда Алла стала обалдевать от современного этикета, к ней, изящно растолкав толпу, подошел высокий седой старик с живыми, синими и удивительно честными глазами. "Ариетта. Позвольте пожать Вашу руку. Я благодарю Вас: Вы воскресили Марка. Для всех нас, наконец-то. Вы храбрая женщина. А я - я знал его близко." Прослезился. Отвернулся. Развернулся. Ушел. "Кто это?" "Сейчас найду в базе данных. Ари Тюрк, помещик и меценат. А, вот, тридцать лет назад - министр исполнения наказаний. Знавал, значит, з/к Шрайдера." Через некоторое время координатор сжалился над Аллой и отвел ее к профессору филологии. Они завели уютный и расслабляющий разговор о литературе первого авангарда и связанных с темой семантических проблемах. Профессор занимал стратегическую позицию, не пропуская ни одного подноса, появляющегося из-за портьер. И Алле перепадали то лангустик, запечный с вишнями, то манго по-флотски, то улитки в молочном соусе. Расхрабрилась она и на рюмочку мадеры, хотя координатор и ворчал о неисследованности влияния алкоголя на биомеханику нижних конечностей.
"Профессор, позвольте похитить у Вас эту очаровательную маску. Ариетта, с Вами так хочет познакомится один стеснительный кавалер." голос Чанг звучал почти приветливо. "Романовик." прошептала она, чуть отойдя. Ну да, семнадцать миллиардов и в телике любит торчать, спортивный такой, напористо-бархатный. За портьерой скрывалась небольшая полутемная комната с приличной имитацией камина и длинной угловой софой. И столик с двумя бокалами. "Рад увидеть вас в реале, Ариетта." поднялся навстречу Романовик. "Я давно заметил Вас, но не смог полностью оценить до сегодняшнего вечера. Как Вы с Анной-то. Мне сейчас подобрали материалы про нее - читаю, глазами ничего не понимаю, ну как всегда у меня со стихами." От Романовика пахло дорогим табаком, чем-то мускатным, вероятно, космически дорогим одеколоном, и вполне дешевым потом. Он скосил глаз на экран фона. "Она правда была незаконнорожденной дочерью Величайшего? Жаль, что умерла, было бы интересно с ней ... Ну да это не важно. Важно, что ты поразила меня. Я еще не встречал женщину, подобную тебе." Да, с консервной банкой вместо головы и железной задницей. Пожалуй, правда, может, только в Америках такие еще есть. Как эта решская пословица: опасайся мужа, не знающего, что он не лжет.
"Выпьем за твой успех." Романовик попытался взять со столика оба бокала, не спуская глаз с экрана фона. "Кто Вам тексты пишет? Увольте его. Или ее." ответствовала Алла. К сожалению, Романовик расценил эту фразу как поощрение и ухнул гулко. Бокалы и фон остались на столе, а руки его зафиксировали предплечья Аллы. "Вынужден официально напомнить, что многое в твоей анатомии представляет гостайну, ответственность за сохранение которой лежит на тебе" встрял не вовремя координатор. "Ах так. По сценарию я слабая женщина. Вот сам и разруливай." И Алла ослабела в руках Романовика. Сматерившись, координатор перехватил управление ее кинематикой и разомкнул кисти удивленного олигарха представляющемуся ему нежным способом. "Говорить я тоже за тебя буду?" - огрызнулся координатор. "Ах, олигарх. Что Вы делаете?" - озвучила Алла таким специфическим тембром, что кисти опять сомкнулись на предплечьях, уже с троекратным усилием. Координатор выругался теперь серьезно и провел болевой: по-видимому, тоже чересчур нежно, так как корчащийся на полу Романовик смог выплюнуть матерное слово. Оно, несомненно, несло значительную смысловую нагрузку. В комнате появились трое, один бросился помогать олигарху, двое других занялись приведением Аллы в надлежащую позицию - движениями, отработанными до автоматизма.
С некоторым отстраненным омерзением наблюдала Алла за тем, что творят ребра ее ладоней. По-видимому, омерзение заставило ее переключиться на задний визор: вовремя, четвертый сзади был с пушкой. Координатору пришлось разворачивать ее в прыжке, туфли не успели слететь, каблуки пригодились: и по стволу, и по переносице, и оттолкнулись, перевернулись - ну вроде Мариа Мигуэс Алонса - и добавили троим спереди. Все. В заключение Алла даже приземлилась на ноги и смогла перехватить управление. "Спасибо. Ты классный." вынуждена была сказать Алла. "Тебе спасибо, милая. Ух, давно у меня такого не было." отмокал координатор. Выскочив из-за портьеры, Алла сразу наткнулась на хозяйку. "Милочка. Вы так быстро? Ах." Ах относилось к внешнему виду Аллы: юбка все-таки лопнула во время прыжка, сверху донизу, и даже не по шву, а шелк-то, говорили, парашютный. Опять пригодились габариты Чанг: пока слуги переодевали Аллу, фоны любопытствующих фиксировали только ее великолепную, но такую знакомую корму.
Приключение неожиданно развеселило Аллу - вспомнились, что вот уже лет 20 за ней никто не ухаживал, даже вот способом Романовика, на работе всегда спешка и суета, а вся жизнь - на работе. А ведь ... да. Как-то по-другому посмотрела на мужчин вокруг. Есть и симпатичные, вот, например, этот длинный брюнет, такой молодой, похожий на тыска, кажется, он пытается поймать ее взгляд.
Опять Чанг. "Ариетта. Пойдемте со мной." "Что, еще один кавалер?" Молчание. Только лицо Чанг светится стоваттной лампой. Вступил координатор. "Ариетта. Я отключаюсь. Ты понимаешь, что это значит. Все - на тебе. Ни пуха." Чанг, как будто слышала, отстранено проронила "Ригаро-ру", буквально значит - будь жива, младшая. Все-таки неплохая тетка. За портьерой: лифт. Опустился этажа на три. Дверцы раскрылись. Комната, пол покрыт официальным трехцветным ковром. В глубине комнаты - бюро. Перед дверцами - незаметный господин. "На ковер не ступать. Смерть." Отошел в сторону, так и осталась Алла в лифте. Вошел он. Величайший. Внимательно рассмотрел бумаги на бюро. "Алла Кэб-оглы. Я обращаюсь к тебе на ты, поскольку присвоил тебе очередной, седьмой ранг." Вот попробуй бухнутся на колени в тесном лифте, не задев треклятый ковер. "Поздравляю тебя и твоих руководителей: ваш проект получает Величайшую оценку "хорошо". Продолжайте работать." Еще бух. "Интересуюсь твоим мнением. Переформировываем секретку-шесть, воспитание нового человека. Часть отделов пойдет в твою секретку-семь, создание нового человека. Справится ли твое руководство?" "Да, Величайший. Но будет трудный переходный период, связанный с перераспределением финансирования." "Целесообразна ли замена руководства?" "Интуитивный ответ -нет, но не владею всей информацией." "Пойдешь начальником секретки-семь?" "Менеджмент - не мой профиль, Величайший." "Молодец. Возможно, будешь зам по научке, или что-то вроде, еще провентилируем вопрос." "А вот еще. В чем трюк со стихами этой Анны? Кстати, в империи теперь новый министр культуры, благодарю за помощь." Алла стала обьяснять. На третьей фразе Величайший заскучал. "Да, понятно. Вот что. Сними эту, ээ, блузку." Сознание Аллы как бы растроИлось. Одна часть горела неугасимой любовью к родине, ко всему, с ней сопряженному, и замирала в сладком восторге. Другая решала кинематическую задачу: можно ли, в ее состоянии киборга, прыгнув на четыре метра, и получив три-четыре пули от незаметного господина, успеть сжать руки на мерзком цыплячем кадыке, а может быть, в качестве бонуса, и подхватить соскользнувшее кольцо Величия, и ... вся история Отчизны озарится ее, Аллы, неугасимым светом. Третья часть хохотала над остальными двумя, считала миллисекунды задержки, и жаждала, жаждала до спазмов внизу живота, где и помещалась главная батарея - скорого конца, наконец-то туда, к Геничке ...
Условия задачи усложнились. За спиной императора выросла непропорционально высокая женская фигура - тыска? Из гарема? Приспособление для экзотического массажа? Кажется, Алла видела ее в зале, рядом с понравившимся брюнетом, во всяком случае, девушка очень на него походила: волосы как галочьи перья, ненормально удлиненные кисти. Однако приспособление повело себя нестандартно. Тыска помахала Алле рукой, сладко улыбнулась и сделала Величайшему рожки, в то время как он полностью игнорировал ее присутствие. Алла окончательно осознала полное свое безумие. Это помогло. Три части сознания, кликнув, сложились в одно целое, руки метнулись к пуговицам, и Алла исполнила Величайший приказ. "А здорово. Дальше не раздевайся. Повернись левым боком. Спиной. Правым. Наклонись, упрись руками в стену." Величайший ухнул негромко. "Гениальный дизайн, Алла Кэб-оглы! Ты сама проектировала?" "Я прошу прощения, Величайший. Всем этим одарила меня природа. В верхней части торса - ничего искусственного." "А." Потеря интереса. "Ну лови." Через ковер перелетел конверт, в нем пластиковая таньга, с золотым тиснением. "Право на жизнь, именное. Отнять могу только я, и то в рамках процедуры. А теперь скомкай конверт, и брось в меня. Это приказ!" Перелетев половину ковра, конверт вспыхнул, взорвался, прибавил озона в воздухе. "Видишь, Аллочка, с прыжком ничего не вышло бы. Все нормально, детка. Сработаемся." Величайший подмигнул и сделал ручкой. То же сделала и тыска за Величайшей спиной. Дверцы лифта захлопнулись.
"Милочка... У Вас блузка неправильно застегнута." в голосе Чанг - благоговейный ужас и высокая, благородная зависть художника. Плевать. Этот день - мой день. Не буду перестегивать. Вот Романовик в зале. Выхватила из его рук сигару, глубоко затянулась - да почистят потом синтезатор - и пустила дым узкой струйкой в не успевшие закрыться глазки. Сладко. А вот изнасиловать стерво в центре зала - будет ли это разглашением гостайны? Включился координатор: "Алла. Профицитат. Весь центр управления пьет шампанское за твое здоровье. Не расходись только, пожалуйста, милая, оставь этого хреностоя. Вот Алонса тоже прошла." "Звонецки?" "Жаль, но опять обширный инфаркт. Два из трех - отличный результат. Забудь. Жизнь есть жизнь."
И - нет, ну снова Чанг Корсарски. "Милочка, раньше в Порт-Пиковски говорили - вы будете смеяться, старший. Но вот - Вас опять просят." Ну хорошо, хорошо, так и быть, иду. За портьерой - почти совсем темно. Но квадратный кусочек темноты - черней, чем все вокруг. Кусочек поднялся, нежно изогнул один угол. Манит. Да, все начинается и кончается детством. Как же все просто. Старая сказка бабушки. Черный платок провинции Реш. Неимоверно дорогая, но такая надежная - как в детстве под одеяло - магия. Как только жертва увидит платок - она устремится к нему безрассудно. Платок остановит время, замкнет пространство, укроет - и не будет ничего. Если платок настоящий, рукотканный монахами Цяо-Фу, а не занзибарская подделка - он изогнет мировые линии прошлого так, что и родная мать не вспомнит о жертве, исчезновение будет совершенным: из будущего и прошедшего. Алла метнулась обратно в зал, там полумрак с преобладанием красного, все гости застыли в гротескных позах, струя шампанского замерзла в воздухе, немного не достав до дна бокала. Некого просить о помощи. Кто посмел поступить против воли Величайшего? Или так вот его воля и выразилась: одной рукой дать жизнь, другой отнять? Нет, уж для нынешнего Величайшего это было бы слишком театрально, да и недолюбливает он решскую культуру. Впрочем, вопрос уже бессмысленный. Зов платка слишком силен. Следует вернуться за портьеру.
Сознание стремится слиться с платком, а руки: руки делают что-то не то. Хотя - это интересно. Зачем здесь коробок спичек? Оказывается, если зажженную спичку отправить обратно в коробок, а коробок положить в центр квадратной черноты, будет довольно много света. И боль. А в свете: пара тысков, виденных сегодня, в зале и за Величайшей спиной. "Мы успели перехватить управление Вашей кинематикой. Значит: Вы будете жить. Слушайте внимательно. Пока платок не умер, у нас есть время Вам кое-что сказать. Мы Эду и Эда, служба ее Величества королевы Тыскландской и Южного предела. Вы видите, как прогнила империя. Она - не враг Вам, и не спасение. Ваш враг - Снежная королева, ваше спасение - мы. Кто-то из слуг Снежной подложил этот платок. Оставаться в Семисвятске Вам более не безопасно. Ждите, поможем. Будьте готовы к побегу. Мы работаем с Анастасией и Беллой. Все будет хорошо. Конец связи."
Алла вышла из-за портьеры, сжимая прожженный платок. Показала Чанг: "Не Вы ли потеряли, старшая?" Ритуальная бледность. Шум обвалившегося тела. Да, Алла не ошиблась, тетка самая правильная. И, конечно, не потому, что, рухнув на пол, вылизывает она ей сейчас туфли, на радость запоздавшим репортерам. Верность старым доимперским обычаям наперекор всей коррупции и дарвинистской логике - вот что заслуживает уважения. "О милосердная, прости меня недостойную и мой род, избави наших невинных потомков от вечного позора перед лицом Ангхи. Три твоих желания исполним мы, низкие слуги твоей светлости! И в дополнение к сему мы найдем твоего врага и исполним твое отмщение." Пусть этнографы спорят, почему в провинции Реш зарезать гостя в постели - прегрешение в определенных обстоятельствах простительное, а вот позволить одному из гостей покуситься на жизнь другого - несмываемое пятно на честь рода. Дело Аллы - принять происшедшее, и принять все, что произошло в течении этого хлопотного дня.