Аннотация: Первая Мировая Война. Кто сражался на ней? Не только люди.
Вячеслав Назаров
"Тридевятая кровь"
Сколько себя помнил, Сашка Родной всегда жил с бабушкой. О родителях у десятилетнего белобрысого паренька остались лишь смутные воспоминания размытых образов на залитой Солнцем поляне. Они ушли, когда ему было три года. Не так уж много, чтобы понимать, что такое смерть, но достаточно для ощущения потери любви и боль обожженной руки, навсегда изуродованной пунцовым шрамом.
Летом 1914 года лесные пожары в окрестностях села Каблуково, что в Тверской губернии, заполыхали с новой силой. Казалось, ад разверзается под ногами. Набожные крестьяне усердно молились в страхе, что мир вот-вот полетит в тартарары и угодит прямехонько в чаны к чертям со свиными рылами. Сельский поп Никодим, краснолицый и пузатый, не старался их разубедить. Он утирал грязным платком взопревший затылок, покрытый тяжелыми складками, и призывал прихожан к смирению. Мысли о жбане с холодным квасом, укрытом за алтарем, придавали обрюзгшему лицу выражение надежды, и после службы паства расходилась, почтительно перешептываясь о благочестивом батюшке.
Бабушка Сашки, Настасья Аркадьевна, не любила Никодима. В церкви редко видели сухонькую старушку с гордой осанкой, не сломленной горестями долгих лет. Леса да поляны были ей милее вытоптанного дворика перед храмом. Густая чаща с зеленым кровом и высокими стенами деревьев вселяли в душу травницы покой и безмятежность, недоступные темному, подточенному червями приходу.
В Каблуково бабушку Сашки уважали и, случись что, днем и ночью шли к ней за помощью и советом. Никому не отказывала знахарка, да и внука учила помогать просящим, не думая о корысти с барышами.
- Вот подсобил ты человеку, а то и твари какой, не спросив ни копеечки, ни крошечки, а когда нужда пришла - глядь, и помогли тебе, - объясняла старушка, раскладывая мать-и-мачеху сушиться под жаркими июльскими лучами.
Худой, будто щепка, Сашка хмурился, вспоминая, как никто из селян не помог прошлой зимой, когда приходилось питаться мерзлой картошкой и спать в обнимку на печи, чтобы не окоченеть ледяными ночами. Лишь Марфа, вдова конюха, принесла однажды несколько скукоженных морковок, да и те не взяла Настасья Аркадьевна, помня, что у соседки семеро по лавкам сидят.
- А ты не косись, соколик, - улыбалась бабушка, и морщинки от глаз разбегались, словно лучики. - Ишь, нахохлился!
- Но ведь помогаешь ты им, а они как будто и не помнят ничего, - шмыгал носом Сашка.
- Коротка память людская, - соглашалась старушка, с любовью расправляя целебные травы на цветастой тряпице. - Да добро времени не ведает. Вечное оно. И всегда возвращается.
Паренек поглаживал живот, начинавший урчать под латаной рубахой, и со вздохом принимался за помощь бабушке. "Вечное - не вечное, а заготовить трав да снадобий побольше надо бы", - глядя на дым, стелящийся у горизонта, думал Сашка. Примочки да повязки могли пригодиться и ему самому. До заката нужно было закончить дела в крошечном огороде и помочь со стряпней в доме. Зато потом он был волен сбегать в барский дом к барчуку Алеше Крамскому. По воскресеньям тому частенько привозили с ярмарки диковинки, коими он щедро хвастался перед деревенским приятелем.
Бабушка с первых дней рассказывала несмышленышу сказки. Объясняла ему, кто живет в лесах, да бережет их. Кого просить нужно, чтобы дождь пошел, а к кому обратиться, коли хочется полянку со сладкими ягодами найти. Смеялся маленький Сашка, когда изображала Настасья Аркадьевна лешего волосатого да сопела потешно. Хохотал он и на морось, летевшую в розовую мордашку, словно от водяного фыркающего. Смешливым мальчуганом вырос Александр Михайлович. Он с легкостью находил целые поля земляничные, заводи тихие с рыбами большими ему попадались, да из леса даже в самую темную безлунную ночь к деревне мог выбраться. Навсегда полюбил он сказки бабушкины, да истории, в книгах скрытые.
Читать мальца научила Настасья Аркадьевна. Но у деревенской ведуньи книжек было мало, и все они на поверку оказывались старыми и неинтересными. Все травки с растениями описывали: от чего те помогают и что врачуют. Водя грязным ногтем по жестким, побуревшим от времени, листам Сашка бормотал под нос названия, не слышанные даже от бабушки. Но учеба стоила того, чтобы прикоснуться к неведомому далекому миру.
Больше всего на свете мальчишка ждал, что барин Витольд Сергеевич вновь привезет барчуку Алеше новые книжки, писанные французом Буссенаром. Он жадно глотал страницу за страницей, пока те находились в руках. Словно пьяница чарку, принимал Сашка небольшой томик и припадал к чудесному источнику. Будто ветошь, впитывал в себя соленые брызги морских приключений. Почесывая розовые бугорки комариных ранок, представлял их следами огромных москитов. Но сильнее всего ждал паренек, когда же из джунглей появится настоящий чужеземный леший. Ведь если есть они в родной стороне, то и за семью морями должны жить!
Ни разу не встретил Сашка никого похожего на родных леших да водяных, а вот по шее получал каждый раз. Печально заканчивались смотрины ярмарочных подарков. Алеша Крамской не любил книги. Гораздо больше пухлому мальчишке с копной рыжих волос нравилось охотиться за голубями, да стрелять из рогатки по деревенским девицам. Так что в руках Сашки чаще всего оказывались разорванные, покрытые чернильными кляксами и рисунками тома. Когда же барин находил такую книгу, то сынок прятал за спину перепачканные руки, выпучивал глаза и рассказывал, что виной всему деревенский мальчишка.
- Что вы, папенька! - размазывая сопли по щекам, причитал Алеша. - Да разве мог я так с подарком вашим обойтись? Дал я книжку эту Сашке Родному посмотреть. Уж больно просил он. А я-то не могу простому человеку в малости такой отказать.
Ноздри барина широко раздувались, лицо багровело, а халат, окутывающий грузное тело, запахивался быстрым нервным движением.
- Простите меня! - голосил Алеша. - Ни в жизнь больше не доверю деревенщине книги ни единой!
Витольд Сергеевич давал знак конюху, и тот выкручивал Сашке ухо и тащил на конюшню. И хотя стегали паренька так, что ноги отнимались, ни единожды не рассказал он барину, кто на самом деле над книгами безобразия творит. Хоть и мал был Сашка Родной, но понимал, что поверит тот не крестьянскому оборванцу, а сыну единокровному. Да и книжек еще почитать охота была.
Когда сам, когда добрые люди помогали, но добирался Сашка домой. Бабушка всплескивала руками, охала и доставала из-за потрескавшейся печи засушенные травы. Начиналось тихое пение, и Настасья Аркадьевна погружалась в действо. Результатом становились отвары, примочки и густые пряно пахнущие мази с комочками трав, не до конца протертых старыми руками. Намазывая вздувшуюся спину внука, вздрагивавшего от каждого прикосновения, бабушка тихонько нашептывала добрые слова.
- Родная сторона, Сашенька, всегда поможет, - старушка украдкой смахивала слезинки, скатывавшиеся в глубокие овраги морщин. - Леса да поля сил придадут, исцелят тело, душу заврачуют.
Сашка шмыгал носом и ойкал.
- Да знаю я, бабушка, - морщась, паренек подставлял алеющую спину под нежную прохладу трав, и, приподнимаясь на локтях, просил, - Расскажи-ка мне сказку!
Настасья Аркадьевна улыбалась и заводила сказ про тридевятое царство с его чудесными жителями и дивными историями. Сашка прикрывал опухшие глаза и воображал себя Царевичем, скачущем на сером волке. Иногда он был и Иваном - крестьянским сыном, ловко сносящим мечом-кладенцом Чуду-Юду головы одну за другой. Но чаше всего, мальчишка представлял встречу с Лешим. Его он искренне считал настоящим другом. Уходя из деревни в поисках подосиновиков и брусники, паренек часто разговаривал с хозяином леса. Время от времени даже казалось, что зеленая дубрава отвечает ему. Но кто говорит с ним, ни разу увидеть не смог.
В воскресенье, двадцать шестого июля, уши Сашки вновь вспомнили цену дружбы с барским сыном. Книг с ярмарки Витольд Сергеевич не привез, ограничившись музыкальной шкатулкой. Бурые медведи размером с мизинец, мастерски выточенные из дерева, кружились в неуклюжем вальсе. Повертев в руках подарок, Алеша нахмурился и, перевернув коробку, с силой потряс. Внутри что-то звякнуло, и заводные звери поникли. Мальчик ухмыльнулся и швырнул шкатулку Сашке.
- Держи! Да не сломай, смотри!
- Постараюсь, - глядя в дворовую пыль, буркнул паренек, пытаясь придумать, как оживить медведей.
На крыльце дома появился барин. Красный халат, щедро украшенный золотым узором, тревожно затрещал, когда его благородие довольно потянулся. Поданный к обеду сбитень с клюквенным соком помог Витольду Сергеевичу благостно взглянуть на мир и забыть ярмарку, где еще несколько часов назад его обсчитали аж на пару целковых.
- Еще как! - горячо закивал барчонок. - Вот только дал деревенщине посмотреть, а шкатулка уже и не играет.
- А ну, иди сюда, шельмец! - барин строго поманил Сашку, но голос после обеда звучал мягко и почти ласково.
Поджав губы и съежившись, паренек подошел к крыльцу.
- Покажи! - приказал Витольд Сергеевич.
Сашка молча протянул музыкальную шкатулку. Медведи по-прежнему стояли не шелохнувшись. Надув щеки, барин поднес к лицу искусно украшенный ларец и осторожно потряс. Раздулся хорошо знакомый металлический звон. Не выпуская игрушку, его благородие крепко взял Сашку за ухо.
- Что ж ты делаешь, окаянный, - задумчиво проговорил барин, сжимая пальцы и вытягивая паренька вверх. - Такой подарок испортил!
- Еще бы! - улыбнулся его благородие и скинул Сашку с крыльца. - Знал бы, что специально, выпороть приказал бы!
Пока такая мысль не пришла барину в голову, паренек стремглав бросился со двора. Пятки засверкали в пыли и не останавливались до самого дома. Не успев отдышаться, чтобы рассказать бабушке, как чудом избежал взбучки, Сашка замер, как вкопанный. Настасья Аркадьевна нависла над корытом и что-то беззвучно шептала. Старушка напоминала изломленную березу, склонившуюся над озером. "Такая уж не поднимется", - мелькнуло в голове у мальчишки. Словно услышав его, бабушка с усилием, будто кто-то не давал, оторвала взгляд от воды.
- Ох, Сашенька! - всхлипнула она, как напуганная девчонка, и, чтобы не упасть, оперлась обеими руками в корыто. Узловатые пальцы погрузились в воду. - Война идет!
- Какая война? - опешил паренек.
Старушка с опаской повернулась к корыту и вздрогнула, как от пощечины. На секунду замерев, она сгорбилась и словно срубленное дерево рухнула на землю.
- Бабушка! - вскрикнул Сашка и бросился к ней. Но Настасья Аркадьевна больше не поднялась.
Упав на колени, мальчишка повернул старушку на спину. Руки раскинулись, словно для объятья, а когда-то голубые, но со временем посеревшие глаза обратились к небу, провожая табун облаков. Тот мчался на восток по чистому небу, не обращая внимания на Сашку, задрожавшего от внезапного холода, пробравшего до костей. Паренек медленно поднялся и попятился, не отводя взгляда от бабушки. Шаг за шагом он отходил от тела, но, споткнувшись о кочку, растянулся на примятой траве. Подпрыгнув, как ужаленный, Сашка бросился прочь со двора, врезавшись прямо за калиткой в Марфу, плетущуюся от колодца. Ведра разлетелись в разные стороны, обдав обоих водой, а коромысло больно приложило мальчишку по плечу.
- Куда ж ты летишь, чертяка! - всплеснула руками соседка, глядя на подпрыгивающие в канаве бадьи.
- Бабушка! - прохрипел Сашка. - Умерла...
- Да что такое говоришь? - отмахнулась Марфа, но присмотревшись к дрожащему и ссутулившемуся мальчонке, прижала руки к огромной груди и тихонько охнула. - Ну-ка, пойдем, милок.
Перешагнув через валяющееся в пыли коромысло, женщина устремилась к калитке, все еще качающейся на ржавых петлях. Сашка поспешил следом. Настасья Аркадьевна по прежнему лежала, открыв объятья небу. Очень медленно Марфа подошла к ведунье и опустилась на колени. Прикрыв той веки, она уронила голову и задрожала в безмолвном плаче.
Во двор уже начали заглядывать люди. Сашка не успел и опомниться, как оказался оттесненным к ограде. Гул голосов, накрывший мужиков да баб пуховой периной, время от времени взрезался воем Марфы и причитаниями старух, помнивших Настасью Аркадьевну еще девицей. Голова начала пульсировать, грозя разлететься как тыква под ударом казачьей сабли. Бочком Сашка выскользнул на улицу и опрометью бросился за околицу.
Когда шум деревни за спиной стих, увязнув в тишине леса, мальчишка рухнул в высокую траву и разрыдался. Вкус соленых слез напоминал бабушкин хлеб, а прикосновения травы - ласковые пальцы. Сашка плакал, с каждым судорожным вздохом осознавая одиночество. "А может в лесу остаться?" - мелькнула мысль. Паренек был уверен, что с голода он не пропадет, а к зиме, как начнет холодать, можно будет податься в город. Хотя зачем столько ждать?
- Вернись, - травинка щекотно коснулась уха.
- Кто здесь? - Сашка поднял голову и, утирая опухшую физиономию, огляделся вокруг.
Он лежал на небольшой полянке, ни виданной раньше. Сквозь густые ветви деревьев, окружавших со всех сторон, светило мохнатое солнце. Сашка поморщился и прикрыл глаза ладонью. Стало полегче.
- Это ты, Леший? - понизив голос, так что и себя почти не слышал, прошептал мальчишка.
- Лес рад тебе, - ответил заколыхавшийся неподалеку орешник.
Рот у Сашки раскрылся, а глаза стали размером с блюдца. "Я знал! Все взаправду!" - бабушкины сказки и чудесные истории пронеслись перед взором.
- Взаправду! Взаправду! - зашелестели сорвавшиеся с осины листья.
Неподалеку раздался шум крыльев и на могучую ветвь столетнего дуба опустился огромный филин. Птица внимательно изучала мальчишку, пока тот боялся шевельнуться. Наконец, Сашка набрался смелости.
- Можно я останусь? - глядя в немигающие глаза, выпалил он.
Филин наклонил голову и ухнул. Внутри паренька все сжалось. Неужели померещилось?
- Тебя всегда примут в лесу, - глухо ответила птица. - Но сперва ты должен вернуться в деревню.
Нос предательски шмыгнул, а колени задрожали.
- Не хочу, - сжав кулаки, произнес Сашка. - Бабушка умерла. Я там никому не нужен.
- Знаю, - кивнул филин. - Нужно проститься с Настасьей.
- Нужно-нужно! - зазвенели под ногами колокольчики.
Мальчишка насупился, исподлобья глядя на черную птицу. Кулаки сжались, но мысли о бабушке успокаивали. Ветер легонько трепал волосы и подсушивал слезы, оставлявшие на щеках ровные и гладкие дорожки.
- А потом? - с горечью спросил Сашка.
- Возвращайся! - ухнул страж леса и взмахнул крыльями. - Коли помощь нужна будет.
Птица взмыла с ветки и пронеслась над головой паренька, на миг закрыв Солнце. Обернувшись, тот увидел лишь сомкнувшуюся стену леса. Филин исчез, а с ним шепот трав и деревьев. Побродив по полянке и подкрепившись земляникой, Сашка вздохнул. Пора было идти в деревню, где его никто не ждал.
Двор Настасьи Аркадьевны обезлюдел. Тело унесли добрые люди, не удосужившиеся оставить хоть какую-то весточку дважды осиротевшему Сашке. В сумерках крохотная избенка казалась покосившимся кладбищенским склепом. Идти внутрь не хотелось, но спать на сырой земле и студиться было еще хуже. Паренек набрал полную грудь, задержал дыхание и почти вбежал в дом. Пробравшись вдоль стенки к лавке, он осторожно лег на нее и уснул, еще до того, как голова звонко стукнулась о дерево, изъеденное жучком и временем.
Рассвет разбудил Сашку топотом сапог, словно вколачивающими гвозди в гроб бывшей хозяйки дома. Пару деревенских мужиков да прыщавого парня, нервно мнущих в руках потрепанные шапки, вела Марфа. Шаркающей походкой соседка вышла в центр избы и завертела головой. Губы что-то беззвучно шептали, а подергивающийся палец указывал то в один, то в другой угол, словно ведя считалку.
- Ванька, - скомандовала баба долговязому юнцу, ткнув пальцем в покосившийся стол, - утварь собирай. Егор Порфирич, Савва Афанасьевич, вы уж, будьте ласковы, за сундуки принимайтесь.
Мужики, напряженно засопев, кинулись исполнять работу. Чувствовалось, им не терпится поскорее убраться из дома мертвой ведуньи. Загремела посуда на столе. Звякнули ложки, скинутые и замотанные в застиранную тряпицу. Скрипнули половицы под старыми сундуками с немудреным скарбом.
Марфа взмахнула растрепанными волосами.
- Ну, а я гляну, что там со сборами травяными, - прошептала соседка.
На мальчишку никто из гостей не обращал внимания. Вели себя они домовито, словно были полноправными хозяевами. Сашка рывком сел.
- Эй, тетка! - запротестовал мальчишка. - Ты что здесь творишь?
- Молчи, малой, - отмахнулась Марфа от Сашки, как от надоедливой мухи. - Не до тебя!
Паренька захлестнуло волной ярости. Он раскраснелся, будто подкова в горниле кузницы. И ей-то бабушка помогала в любой недобрый час! Ее детей, будь они неладны, от хворей спасала, да саму с того света вытаскивала, когда ее муж поленом поколотил, перед тем как утоп прошлым летом. Сашка вскочил на ноги и вышагнул перед Марфой, преградив путь в травяной уголок. Соседка на мгновение опешила. Мальчишка молчал, и лишь ноздри часто вздымались и опадали от кипящего внутри гнева.
- Пошел прочь, щенок, - тихо и почти ласково произнесла тетка, глядя прямо в глаза Сашке.
Быстрым движением веснушчатая рука схватила парня за шкирку, а затем швырнула к стене. Сашка больно ударился щекой, и во рту появился металлический привкус крови.
- Скажи спасибо, что я твою старуху схороню по-человечески, - бросила через плечо Марфа, направляясь к сокровенному закуту.
Мальчишка зарычал и волком бросился на соседку, но растянулся на полу, споткнувшись о подставленную Ванькой ногу. Тот заржал, но быстро осекся, когда тетка продолжила командовать.
- Вышвырни его за забор, да смотри, чтобы не вернулся! - соседка потеряла всякий интерес к внуку знахарки. - У меня здесь надобности есть.
Парень поднял Сашку за шкирку и потащил прочь из дома, где тот жил, сколько себя помнил. Мальчишка отчаянно вертелся, пытаясь вырваться, но длинные клешни не давали дотянуться до обидчика. Остановившись перед калиткой, Марфин сынок словно пушка ядро саданул Сашку под зад. Парень со свистом ухнул в канаву. Гниющая трава набилась в рот, ноздри растормошил смрадный душок. Издалека, будто из прошлой жизни, раздался хохот Ваньки.
- Греби отседова! И чтобы я тебя больше не видал!
Сашка медленно поднялся из грязи и посмотрел на тощего, как жердь, парня.
- Не будет вам счастья на свете. Так мамке и передай.
Он отряхнул порты, сверкающие новой пожалованной Ванькой дырой, и пошел прочь из деревни. Встречавшиеся на улице мужики отводили глаза, а бабы сочувственно качали головами да шептались за спиной. Никто из них не решился заговорить, да Сашка и не хотел никого слышать. Глядя под ноги, паренек вышел за околицу и почти бегом влетел под сень деревьев. Где-то рядом должна была быть заветная поляна, но она будто спряталась от мальчишки. Упарившись, он рухнул в траву и перекатился на спину. Могучие ветви легонько качались над головой, молочные облака сходились в хоровод, словно девки на празднике. Сашка зажмурился. Земля забилась под ногти, когда сжались кулаки. Спина выгнулась, и крик пронесся над лесом, распугав небесных попрыгуний.
Неподалеку захлопали сильные крылья. На раскидистый ясень опустился черный филин и пристально уставился на мальчишку. Будто во сне тот встал и пошел навстречу птице. Когда до дерева оставалось несколько шагов, хозяин леса поднялся с ветви и полетел прочь. Он не оглядывался, но не спешил и всегда усаживался на подходящее дерево, чтобы Сашка мог догнать. Куда они шли, мальчишка не видел и не понимал, но был готов следовать за лешим хоть на край света.
Довольно скоро лес расступился, выпустив филина и Сашку на широкую поляну. Посреди цветущего перелесья высился охотничий домик. Птица несколькими широкими взмахами черных, как смоль, крыльев преодолела расстояние. Она призывно ухнула и уселась на конек, увенчанный искусно вырезанной из дерева человечьей головой, напоминавшей кудрями верхушку сосны. Когда паренек подошел к лесному приюту, дверь легонько скрипнула и отворилась, приглашая внутрь. Взглянув на филина, Сашка шагнул в прохладу избушки.
Казалось, хозяева нечасто заглядывают к очагу, но содержат дом в чистоте и порядке. В углу стояла невысокая лежанка, покрытая золотистой соломой. У окна высился почерневший от времени колченогий стол, придвинутый к стене, чтоб не заваливался. Вокруг выстроились несколько отесанных пней. В углу высилась горка нехитрой утвари. Сашка облегченно вздохнул. Ночевать на траве да под звездами, по всему вероятию не приходилось.
- Живи здесь! - раздался глухой голос снаружи. - В лесу не пропадешь, а недельку сам поживешь. Да и я погляжу, на что ты годен.
- Почему недельку? - опешил мальчишка. - А дальше что?
- Видно будет, - ответил леший. - Помнишь, что бабка перед смертью сказала?
Сашка тряхнул белобрысой головой и медленно вышел из домика. Филин по-прежнему сидел на крыше.
- Про войну она говорила, - глядя в глаза птице, ответил паренек. - Только про какую? Слыхом не слыхивал.
- Еще услышишь, - пообещал филин. - А я за тобой пока пригляжу. Понять надо мне, годишься ли ты для дороги дальней и похода сурового.
- Гожусь! - не задумываясь, с жаром выпалил Сашка.
Леший довольно ухнул и взмыл в небо. Сделав прощальный круг над хижиной, птица скрылась между деревьев. Сашка проводил хозяина взглядом и вернулся в дом. Избушка была небольшой, но ладной. Мальчишка не привык жить на дармовщинку, поэтому нашел стоящий в углу веник да вымел полы, что любо-дорого было посмотреть. Оставалось лишь поискать да собрать лесных разносолов: может и лешему пригодятся или гостю, им приведенному.
Сразу за перелесьем паренек наткнулся на грибную вольницу. Насобирав столько белых и подосиновиков, что те стали вываливаться из рук, он осторожно пошел обратно, невольно отмечая путь шляпками да ножками. Вывалив добычу, Сашка разыскал в углу потрепанную рогожу и вернулся за новыми припасами. Неподалеку обнаружились и заросли малины, а за ними еще и крыжовенная дичка. Натрескался мальчишка от души. Малиновый сок размазался по лицу. Начали чесаться царапины, оставленные потревоженными кустами, но Сашка не обращал на них внимания. Словно медведь, он напролом потащил отяжелевшие телеса сквозь чапыжник. Глаза начинали слипаться. Хотелось забиться в угол, свернуться калачиком и нырнуть в беспробудный сон. Леший обещал дороги и походы, а для них были нужны силы. Как обухом по темени рубанула усталость. Чуть пошатываясь, паренек добрел до избушки.
Возле приоткрытой двери стояла крынка с молоком, заботливо прикрытая пушистым лопухом. Осторожно забрав гостинец, Сашка, уже не чуя ног, ввалился в новый дом. Не съеденные сразу ягоды присоединились к рассыпанным по столу грибам. Жбан дополнил картину лесного гостеприимства. "Хлеба еще, вот было бы подходяще!" - мелькнуло в голове, когда рухнул на теплую солому. С утра под дверью ждал свежий и лишь чуть остывший каравай. На таком пансионе Сашка жил не тужил почти неделю. Если бы в лесу сыскался мордогляд, как называла зеркало покойная бабушка, то паренек мог бы заметить, как раздобрел. Но ничего подобного на глаза не попадалось. А в речках Сашка купался, а не любовался собой, как деревенские девки.
В ночь на субботу в далеких чащобах безысходно выли волки. Паренек тревожно крутился на соломе, не способный сомкнуть глаз. В темный предрассветный час усталость взяла верх, и забытье душной периной укутало мальца. Но дремота была недолгой. Звонко цокнуло стекло. Потом еще раз. Сашка встрепенулся и вскочил, но за окном было тихо. Сна вновь не стало ни в одном глазу. Осторожно на цыпочках паренек прокрался к двери и выглянул наружу. Его встретила кромешная темень, но над частоколом деревьев уже начинали алеть первые лучи пострела рассвета. Мальчишка шумно набрал в грудь воздух и медленно обошел дом. Аршинах в пяти от окна сидел огромный заяц. Каменный кругляш подпрыгивал в коротких мускулистых лапах. Увидев Сашку, зверь отшвырнул за спину ставший ненужным снаряд, и медленно развернулся к лесу. Мальчишке показалось, что среди деревьев мелькнула черная тень. Заяц сделал несколько прыжков и обернулся, будто ожидая, что Сашка последует за ним. Тот поежился и отважно зашагал за ушастым посыльным.
Подойдя к темной чаще, заяц с треском заскочил в кусты и исчез. Больше не было слышно ни шороха, словно косой провалился сквозь землю. Заросли расступились, приглашая паренька в самую глушь. Сашка, не понимая зачем, украдкой перекрестился и шагнул на тропу, скатертью раскатывающуюся в дорогу. Шагая по лесу, он слышал треск веток то с одной, то с другой стороны. Казалось, кто-то огромный тяжелой поступью следует рядом. Иногда мелькала тень, но кому она принадлежит, было не ясно. Спрашивать Сашка не решался. Он чувствовал и где-то в глубине души знал, что Леший не причинит ему никакого зла. Но робость одолевала. По дороге малец пару раз перебирался через неглубокие ручьи. Иногда тропинка плутала в оврагах, где светились теплые зеленые огоньки, но всегда оставалась на виду.
Не успел рассвет до конца осветить лес, как раздался пронзительный паровозный гудок. Следом в воздухе зазвучал рев и грохот железнодорожной жизни, пронзаемый окриками да бранью. Сашка опешил. Ближайшая станция находилась в Твери, но до нее было почти десять верст. Никак не мог он добраться до нее так быстро. Простой тропой да дорогой совсем это было невозможно. Почесав затылок, паренек сделал еще несколько шагов и оказался в подлеске. Неведомый провожатый больше не показывался. Из-за редких да тонких деревцев виднелись огнедышащие паровозы. Вокруг царила суета. Станционные носились сломя головы, пытаясь согнать людей в шинелях и с винтовками за плечами с путей. Те гоготали, смолили цигарки да сплевывали под ноги коричневую от табака слюну.
Когда Сашка выбрался на станцию, солдаты грузились по вагонам. Паренек поднырнул под теплушку и выскочил с другой стороны, столкнувшись, нос к носу с мордатым железнодорожником.
- Ты кто такой? - путевой смотритель, вытер пот, струящийся из-под мятой фуражки, и устало замахнулся. - Ну, пошел прочь! Не то все уши обдеру!
- А ты поймай сперва! - огрызнулся Сашка и бросился прочь вдоль набирающего скорость состава.
Над ухом заскрежетала и отъехала проржавелая дверь.
- Далеко собрался, малой? - послышался хриплый голос, поддержанный хохотом десятка глоток. - Не хочешь с нами за мир славянский постоять?
Паренек, не останавливаясь, бросил хмурый взгляд на косматого солдата, улыбавшегося зелеными глазами цвета лесной чащи, и чуть не замер как вкопанный. Если бы не сильная рука, подхватившая за шиворот, так и остался бы на растерзание ковылявшего сзади смотрителя. Взлетев над землей, Сашка очутился среди пропахших потом да табаком вояк, и вагонная дверь с грохотом захлопнулась. Меж добродушных лиц, оказавшихся вокруг, мальчонка узнал несколько деревенских из Каблуково. Да и в других выжженных полевым солнцем физиях читалась вчерашняя крестьянская жизнь. Народ загалдел и на руках перекинул Сашку в уголок, где кто-то уложил на пол шинель. Сверху его накрыли другой одежей, а в руки сунули черствый сухарь.
- Отдыхай, паря! - пробасил рыжий детина и легонько пихнул, уронив на солдатскую подстилку.
- Да я не устал! - мальчишка попытался подняться, но тут же вновь растянулся от хлопка тяжелой ладони.
- Ишь какой! - ухмыльнулся солдат. - Спи давай!
Сашка свернулся клубком, прикрыл глаза, и начал прислушиваться к разговорам, но стук колес быстро вытряс из головы все мысли. Под колыбельную рельсов и шпал он и провалился в глубокий сон, где впервые за долгие дни и ночи к нему никто не пришел.
Теплый луч протиснулся сквозь щели в вагонной стене и пощекотал мальчишку под носом. Сашка улыбнулся плотно сжатыми губами и потянулся, не открывая глаз. Вдруг ноздри заходили ходуном, и с богатырским чихом паренек подпрыгнул на смятой шинели. Отовсюду загремел солдатский гогот. Рыжий довольно скалился, перебирая в пальцах золотистый колосок.
- Это я завсегда! - Сашка шмыгнул и вытер под носом рукавом когда-то белой рубахи.
Спиной к мальчишке над снедью колдовал огромный солдат. Длинные седые волосы спадали по плечам.
- Ну, что, Лесояр? - рявкнул рыжий. - Готова закуска?
Он подмигнул Сашке.
- Скажи спасибо Лесояру Дремучему, что тебя подхватил, да с голоду нам всем не дает пухнуть!
Солдаты одобрительно загудели.
- Спасибо! - подавшись вперед и чувствуя странную внутреннюю дрожь, очень тихо произнес паренек.
Но седой услышал.
- С Лесояром не пропадешь! - он повернул к мальцу заросшее косматой бородой лицо и сверкнул изумрудными зрачками.
Молча Сашка сглотнул и кивнул. Дремучий оперся о пол ладонью, размером с лопату, и поднялся под потолок, пропуская солдатню к яствам. Огромная тень из леса мелькнула перед взором мальчишки и растворилась в раскатистом, словно ухающем, смехе.
- Полегче, братцы! - отходя от налетевших на харчи вояк, приговаривал улыбающийся Лесояр. - Да и ты не робей! - он подмигнул пареньку.
Мальчишка уселся по-турецки перед скатеркой и жадно оторвал от каравая большой кусок. Но глаза, не отрываясь, смотрели на солдата. В голове галопом пронеслись последние дни, проведенные в лесу. "Вот и началась моя дорога дальняя да поход суровый", - мелькнула шальная мысль. Словно в ответ Лесояр склонил голову.
В попутчиках Сашки основной люд был вчерашними крестьянами, если не считать пары мастеровых. Вздыхая да охая по брошенным хозяйствам, никто из них не обронил и дурного слова про царя-батюшку. На войну шли защищать родной славянский мир от чужеродной немчуры да австрияков. Радостно хлопали по плечам друг друга вновь обретенные боевые товарищи, и отпускали срамные шутки про германского анператора. Парень краснел, пытаясь сдержаться, но, в конце концов, не выдерживал и заливался тонким мальчишеским смехом под радостный хохот солдат. В числе русских воинов были и татары, и калмыки и даже те, чьих лиц Сашка и в страшном сне не видал. Все они храбрились, хвастались будущими подвигами и ничуть не смущались того, что винтовка была лишь у одного из трех, а пара патронных ящиков совсем потерялась под наваленными кольцами шинелей.
- Ничего, братья! - приговаривал щуплый старик, кряхтя каждый раз, как вагон потряхивало. - До фрунта доберемся, так и одарят нас оружьем, чтобы супостата бить! Чай не зря генералы хлеб едят!
Солдаты радостно гудели, соглашаясь с мудростью военного руководства.
- А я голыми руками передушу их, как цыплят! - сощурив глаза, откликнулся рыжий детина. - Мне и ружья не надобно!
- Все бы тебе, Яшка, бахвалиться, - покачал головой сосед грозного вояки. - А ну как не доберешься до немца?
- Как так? - опешил великан и громко почесал в затылке.
- Все мы, друже, доберемся! Пока в своем краю - нам каждая травинка помогать будет, любой ветерок станет попутным, - он собрал горсть соломы с пола, поднес к губам и подул. В луче света закружились скоморошьим танцем сухие стебельки. - А уж как в чужой край придем, - продолжил Дремучий, - так найдутся среди нас те, кто с их естеством совладает, да служить правому делу заставит.
Солдаты зашумели.
- Добрые слова говоришь, Лесоярушка!
- Корней держаться будем - любого супротивника одолеем!
- Чай березки да дубы-колдуны и за кордоном растут! Не оставят нас!
Седовласый Лесояр слушал товарищей и улыбался. Раскинув руки, будто огромная птица, он простер их над солдатами.
- Правы, любезные мои! Лес-батюшка завсегда поможет. Непроходимой чащей станет на пути врагов, а нам тайные тропы и ходы откроет. Закроет листами свет звезд ночных, да шумом ветвей с ума сведет злодеев. Нам же осветит дороженьку, а ушам усладу подарит.
Народ в вагоне притих, словно окунувшись в прохладу родного леса жарким летним полднем. Разговоры смолкли, и долго еще солдаты вспоминали родные края да близких, оставшихся ждать их с правой войны. Мальчишка закемарил и словно перенесся в лес, где жил в гостях у хозяина. Он вновь был в избушке, а у окна сидел огромный филин.
- Помни, Сашка, - произнесла птица голосом, звучащим будто у самого уха, - лес - твой дом родной. Держи то в уме ежечасно. Знай земли хозяев истинных и верь в них. Без веры силы древние иссякают. Без памяти усыхают беспримерно.
- Помню! Всегда! - воскликнул малец и проснулся.
От сна пробудилось не только тело, но и душа. Будто спали и разбились вдребезги невидимые оковы, гнетущие сердце Сашки со смерти Настасьи Аркадьевны, и стаял лед, сковавший нутро холодом и злостью близких людей. Глаза сверкнули огнем. Вихрастая голова гордо взметнулась вверх, где через неплотно подогнанные доски открывалась голубая небесная лазурь. Лесояр откатил громыхнувшую дверь, и паренек захлебнулся в нахлынувшем воздухе, несущем запахи хлеба и свежескошенной травы. На огромном чадящем поезде он мчался сквозь неохватную светлицу, где дубравы родной земли, вздымаясь стенами ввысь, удерживали небесный предел. Сашка был в вагоне среди русских солдат и в то же время - промеж стройных берез, мохнатых елок и могучих дубов. Он чувствовал и каждую травинку, и все дивные чудеса, произошедшие и лежащие впереди. Мальчишка был готов положить живот, чтобы продолжалась жизнь Родины. Не было никого, кто смог бы выстоять против него с крестьянским воинством. Ведь сражаться за славянский мир бок о бок с ними шли сохранители российской юдоли.
Время бежало вместе с продвижением войск. Бойцы приняли Сашку как родного. Юркий белобрысый мальчонка стал для них неразрывной ниточкой, ведущей к дому. Он помнил несколько дюжин песен, вытягивая их не по годам сильным звонким голосом. Солдаты любили слушать Сашку. Иногда, расчувствовавшись, кто-то из них стискивал мальца в крепких объятьях, пряча в его вихрах скупые слезы. В глазах же паренька виделись родные и любимые лица из удаляющихся с каждым часом российских губерний. Но господ-офицеров в Москве, Петербурге да Киеве ждали другие персоны.
На глаза штабс-капитану Селиванову мальчишка попался на полустанке в глухой польской земле, где эшелон ненадолго приостановил ход. По первому делу офицер собрался было высечь Сашку, да так и оставить среди польских землеробов. Не слаще пришлось бы и воинам, приютившим паренька в теплушке. Взгляд, холодный и острый что скорняцкий нож, сулил немало бед.
Не смея перечить, а пуще того - бежать от полкового начальства, насупившись и глядя исподлобья, паренек ждал своей участи. Все внутри кричало о помощи. Но губы были плотно стиснуты, превратившись в едва заметную нить. Страх расстаться с солдатами, ставшими ему новой семьей, гулкими ударами сердца разрывал грудь. Офицер задумчиво глядел на незваного попутчика и подкручивал щегольские усы. Приказ застыл в бронхах, будто не желая выходить наружу. В толпе сгрудившихся вокруг солдат Лесояр почти незаметно притопнул ногой. В тот же миг штабс-капитан прокашлялся и, прищурившись, смерил мальчишку взглядом.
- Откуда же ты мою голову взялся? - Селиванов задал вопрос никуда и лишь устало махнул рукой, обрывая Сашку, попытавшегося что-то ответить в оправданье.
- Ваше благородие, - выступил вперед пожилой Антип, почитаемый пареньком за доброго дедушку. - Дозвольте Сашке с нами остаться. Обмундирование мы ему справим, чай все тут рукастые, а провианта нам с избытком хватает - лишним роток не будет.
Одобрительный гул солдат накрыл паренька, успокаивая сердце и даря надежду. Штабс-капитан по-прежнему молчал.
- Что за собрание?
Голос прозвучал, как удары хлыста. Селиванов вытянулся во фронт. Солдаты единым духом смолкли и замерли по стойке смирно. Медленно, заложив руки за спину и попыхивая папиросой, перед бойцами возник подполковник Дмитрий Васильевич Могилевский с адъютантом поручиком Еремеевым.
- Ужель лазутчика изловили? - Дмитрий Васильевич вынул гильзу изо рта и ухмыльнулся, увидев нахохлившегося Сашку. - Вольно! Знатные нам вояки достались!
Солдаты шумно выдохнули. Еремеев ухмыльнулся. Штабс-капитан, сперва было нахмурился, но, передумав, тоже хмыкнул.
- Да вот, солдатики наши бездомника приютили. Говорят, от самой Твери едет! - доложил Селиванов. - Просят дозволения мальчишку оставить. На обеспечение собственное принять обещают.
- И что же вы решили, штабс-капитан? - приподнял брови Могилевский.
Офицер пожал плечами.
- Сперва хотел выпороть да оставить на станции, ваше превосходительство, - он обвел взглядом солдат, хмуро рассматривающих щебень, щедро посеянный вокруг путей. - Да думаю, поторопился.
Сашка вздрогнул и словно стал на аршин выше.
- Если под присмотром будет и хлопот не доставит, то, думаю, его присутствие может хорошо сказаться на боевом духе, - продолжил штабс-капитан.
- Одобряю, - подполковник кивнул адъютанту, и тот, распахнув планшет, быстро сделал несколько пометок на уже исписанном листке. - Не оконфузьтесь уж перед хлопцем! Служите с честью! - обратился он к солдатам.
- Служу Отечеству! - рявкнула сотня глоток.
Дмитрий Васильевич носком лакированного сапога вкрутил в землю докуренную папиросу и развернулся на каблуках. Не оглядываясь, он степенно пошел в сторону штабного вагона.
- Ну, что встали? - подался на воинов Еремеев. - Расходись! Окончено собрание! - адъютант бросился вдогонку за его превосходительством.
Солдаты обступили Сашку, и он, зажмурившись, раскинул руки, чтобы обнять как можно больше пахнущих потом и табаком родных.
- Земной поклон вам, ваше благородие, - смяв в руке фуражку, поклонился Антип, а Лесояр, услышав такие слова, спрятал улыбку в густой, словно чаща, бороде.
Штабс-капитан коротко кивнул и отправился вдоль состава. Он снова задумчиво накручивал черные, как полночь, усы.
- По вагонам! - раздалось вдали и эхом стало приближаться к Сашке с товарищами.
Солдаты засуетились и, подсаживая друг друга, стали карабкаться в железнодорожное пристанище. Сильные руки подхватили мальчишку и поверх голов внесли внутрь. Душа Сашки ликовала. Хотелось броситься в пляс. И паренек с головой ринулся в омут вертежа. Из закромов появилась гармонь, и эшелон тронулся под залихватские переливы, чечетку Сашкиных каблуков и рукоплескания да хохот воинов.
Дорога была легкой, железной скатертью раскатываясь под стальными жерновами колес чадящего паровоза. Лесояр бодрил солдат байками и чудесными историями, где по неведомой прихоти каждый время от времени узнавал родные края да знакомые душе засеки. На коротких остановках Дремучий исчезал, всегда возвращаясь ровнехонько к отправлению эшелона. С легкостью он тащил казавшиеся неподъемными мешки с провизией, какой мужики не всегда видали на крестьянских столах. Частенько приносил богатырь и потехи: то гармонику губную преподнесет товарищам, а то и игрушку забавную Сашке презентует.
Пропал Лесояр и близ переправы через речку Нерву. Ни Сашка, ни его военные опекуны не удивились. Остановка обещала быть долгой. После водного рубежа полки должны были двинуться маршем, но до походных будней еще оставалось время.
Ждать переправы пришлось долго. Уж больно много составов собрались у неширокой Нервы. Мост же был одноколейный. Словно узкое горлышко бутыли, не давал он пронестись стучащему железными колесами да изрыгающему пар солдатскому потоку. Воины разгоняли сонномушье гармонями да песнями, пока чины с поездными распорядителями очертя голову носились вдоль эшелонов, строя из них порядок с очередностью.
Солнце припекало будто в родном Каблуково. Сашка отошел на несколько шагов от вагона, наклонился к земле и вырвал упругий стебелек. Озорно сунув травинку в уголок рта, он вскарабкался на деревянный короб и, откинувшись на локти, подставил лучам довольную моську. Глаза плотно зажмурились от яркого света, лившегося с голубого неба, где вдали шли эшелоны облаков, не заботясь ни о каких мостах. Не открывая глаз, малец расстегнул пару пуговиц на гимнастерке и с наслаждением впустил под нее свежий ветерок. В самую пору сейчас было искупаться или хотя бы посидеть на берегу у прохладной речушки. Сашка толкнулся локтями и сел, уперев ладони в нагретые доски. Так ведь Нерва в двух шагах! Стоять еще долго, значит впору сбегать к воде, да засветло вернуться. Соскочив с насиженного места, паренек стремглав помчался к мосту.
Чем ближе было к переправе, тем суетнее становилось вокруг. Пару раз мальчишку чуть не затоптали, и он, от греха подальше, двинулся стороной от эшелона. Жиденькая лесополоса, куда нырнул Сашка, секирами елей отсекла шум и гам, но быстро сошла на нет. Невдалеке уже виднелся склон берега. Паренек припустил к реке и отважно сиганул с поката. Устояв на ногах, он ловко соскользнул по траве и чуть не врезался в неохватного дядьку, в одних портах склонившегося у края воды.
- Куда летишь, малец? - не оборачиваясь, спросил мужик.
- Да вот, скупнуться решил, - смутившись, ответил Сашка.
Мальчишка огляделся по сторонам и увидел неподалеку аккуратно сложенную форму, хорошо знакомую по путешествию. Значит солдат российский, а не лазутчик, недоброе затеявший. Сашка почувствовал облегчение.
- Как вода, дяденька? - поинтересовался он, выглядывая из-за широченной спины.
- Вода завсегда хороша, - улыбаясь, ответил воин и, наклонившись, черпнул ладонью чуть зеленую речную гладь.
Повернувшись, он махнул рукой, и на лицо Сашки упали тяжелые капли. Словно играя в догонялки, они бросились вниз, прохладной маской остужая кожу. Мальчишка, улыбаясь, зажмурился и, проморгавшись, открыл глаза. Несколько водянок повисли на густых ресницах, отчего фигура напротив, казалось, засияла. То был пузатый обрюзгший дядька, с выпученными глазами. Длинные усы да спутанная, словно водоросли, борода отливали зеленоватым оттенком.
Подмигнув Сашке, толстяк, кряхтя, наклонился и пошарил под ногами одутловатыми пальцами. Медленно выпрямившись, он подкинул на ладони камень-голыш.
- Как звать-то? - поинтересовался брюхан.
- Сашка я, - быстро ответил мальчишка и, чуть подумав, добавил. - Родной.
- Славная фамилия! - одобрительно кивнул мужик. - Ну, а меня кличут дядей Никитой Водополом.
Водопол повернулся к реке и, размахнувшись длинной рукой, метнул камень. Тот, словно блоха, поскакал по водной глади. Сашка следил за ним, покуда хватало остроты глаз, да так и не заметил, как кругляк то ли утоп, то ли скрылся на другом берегу.
- Отож! - довольно улыбнулся мужик. - Вода - сестрица моя, всегда поможет, - он заговорщицки подмигнул Сашке. - Ну, так что, полезешь купаться?
В ответ паренек быстро поскидывал справленную солдатами форму. В одних портках, подвязанных веревкой, болтающейся у колен, он с разбегу влетел в речку, подняв тучу брызг. Не оглядываясь на берег, изо всех сил работая руками и ногами, мальчишка, словно юркий лягушонок, пустился вплавь.
- Вот дает, сорванец! - похвалил Водопол удаляющуюся тощую фигурку с головой, пляшущей словно белесый поплавок.
Грузно переставляя ноги, дядька по пояс вошел в воду, задрал руки и нырнул, войдя в реку, словно нож в масло. Сгинув с глаз, он легко вынырнул много впереди Сашки, фыркая и умильно шевеля усами. Увидав такое зрелище, мальчишка не удержался и расхохотался, нахлебавшись теплой воды. Водопол вторил ему глубоким смехом, ухающим, как из бездонной бочки. Будто огромная рыбина, он резвился в тенистой реке, словно и не было натужного кряхтенья на берегу и тяжелых одышливых шагов.
Вдоволь наплававшись, Сашка, усталый, но довольный, выполз на берег. Дядька Никита по-прежнему резвился на середине реки. Затянув туже потрепанный ремень, чтоб штаны не сваливались с тощих боков, мальчишка поднял голову. Гладь воды была безукоризненной, словно зеленое стекло в ярмарочном балагане. Плавальщик исчез, будто и не было его вовсе. "Ужель потоп?" - мелькнуло в голове у мальчишки, а ноги сами повели к воде. Отяжелевшие порты облепили худые голени, покрывшиеся мурашками, когда он вошел в воду. Не обращая внимания ни на тех, ни на других, Сашка напряженно осматривался. Пальцы перебирали водоросли, словно пытаясь нащупать нить, ведущую к Водополу. Когда паренек был уже по пояс в воде, готовясь закричать, что есть мочи, река вздыбилась стеной, и перед ним вырос довольно фыркающий увалень. Казалось, он собрал на себя весь подводный огорода. Похлопав по карманам, дядя Никита вытряхнул пару пескариков и запрыгал на одной ноге, извергая из левого уха целый водопад.
Сашка, задрав голову, сделал пару шагов назад, да так и сел на задницу, вымочив себя насквозь. Будто рыба он беззвучно открывал рот, не в силах вымолвить ни слова.
- Тю! - удивился Водопол. - Ты напужался что ли?
Мальчишка быстро кивнул.
- Ну, а я, значит, люблю в речках да озерах порезвиться, друг мой ситный, - объяснил дядя Никита тяжело дышащему мальчишке, не показывая и вида смущения.
- Вижу, дядя! - смахивая налипшие на лоб волосы и поднимаясь из воды, согласился паренек. - Мне за вами не угнаться!
- То-то же! - шутливо нахмурился Водопол и вновь исчез, вынырнув почти у другого берега. - Никто со мной не сравнится в стихии водной! - донеслось издали.
Сашка прошлепал на берег и начал собираться. Когда оставалось лишь застегнуть нагретую Солнцем гимнастерку, дядя Никита показался на отмели.
- Далече собрался? - поинтересовался толстяк.
- К своим пора! Глядишь, скоро тронемся, - оправляя под ремнем рубаху, ответил малец.
- Так ты никак на фронт собрался? - удивился Водопол и кивнул на потемневшие от воды штаны. - Не заругают?
Паренек пожал плечами.
- Не должны. Да, может, и высохнут быстро, - он взялся за штанину и отжал с нее лужицу воды. - А так мы с дядей Лесояром за славянский мир стоять от самой Твери едем!
- С кем? - округлил глаза мужик, так что Сашка испугался, как бы они не выпрыгнули. - Ужель и этот хитрец на войну собрался?
- Дядя Лесояр не хитрец! - обиделся мальчишка и поджал губы. - Он солдатам помогает, да ободряет нас!
- Ну, не кипишись! - примирительно приподнял руки-плавники дядя Никита. - Давно я его знаю. Друзья мы закадычные.
- Тогда ладно, - Сашка подуспокоился.
Отчего-то паренек не удивлялся такому другу Дремучего. Что-то единообразное было в этих совершенно разных мужиках. Неведомая сила чувствовалась в каждом из них, будто в братьях.
- Так передай тогда Лесояру, что Никита Водопол поклон ему шлет! - попросил новый знакомец. - Сделаешь милость?
- Сделаю, дядя Никита! - пообещал Сашка и стал карабкаться на пригорок.
Добравшись до вагона, паренек почувствовал накатившую усталость, цепями повисшую на руках да ногах. Забравшись в теплушку, и оставляя на полу мокрые следы, он на четвереньках дополз своего уголка и завалился на спину. Из-под потолка слетел соловей и вопросительно чирикнул.
- Купаться ходил! - ответил ему мальчонка, звонко шлепая по сырым штанинам. - Знаешь кого встретил?
- Кто там меня вспоминает? - раздался тяжелый бас, и Дремучий возник перед мальчишкой, заслонив широкий дверной проем.
- Никита Водопол! - повторил паренек. - Поклон он тебе шлет, дядя! Говорил, друзья вы с ним.
- От как! - улыбнулся Лесояр. - Знать и водяник в поход отправился. Доброе дело.
Он внимательно посмотрел на Сашку и присел рядом на корточки.
- Запомни, малец, - теплая ладонь легла на плечо паренька, - Никита Водопол силу имеет великую! Нет ему равных на воде да под водою! Принял он тебя, раз показаться решил и разговор завел. Коли помощь нужна будет, он завсегда подсобит.
Мальчишка кивнул. Лесояр медленно поднялся и улыбнулся.
- Ну и ты ему поклон мой земной передавай, как свидишься!
- Передам, дядя! - горячо заверил Сашка, потянувшись к Дремучему.
Снаружи теплушки затеялась суета.
- По вагонам! - раздался зычный окрик.
Солдаты гурьбой ринулись внутрь, не обращая внимания на влажные пятна на полу, стремительно сохнущие в душном пространстве. Соловей, поселившийся с ними, слетел на плечо мальчишки и, пройдясь бочком как по жердочке, прижался к разгоряченной щеке, словно в тревоге.
С тех пор, как миновали Нерву, птица почти перестала петь. Лишь изредка взлетев под помрачневший от копоти потолок, соловей тихими переливами вспоминал родную землю. Воины тоже притихли. Уже не играли залихватски гармошки, да не пускались в пляс крестьяне да мастеровые. Все больше сидели кружками, тихонько обсуждали вести с фронта, да лениво чистили винтовки-трехлинейки. Сашка бродил промеж солдат, пытаясь выгнать из вагона наваждение, черной тучей проникшее в их светелку на колесах. Но товарищи отмахивались от мальчишки. Не до песен им было за несколько верст от фронта. Даже Лесояр замкнулся и бормотал себе в бороду непонятные пареньку наговоры, шевеля пальцами, словно перебирая невидимые травы и семена.
Лишь дед Антип однажды привстал со своего насеста на ящике с патронами и поманил Сашку.
- Ну, что маешься, внучок? - глубокие морщины на лице старика растянулись в улыбку, превратившись в сетку тонких трещин, будто на глиняной тарелке.
Мальчишка пожал плечами.
- Не знаю, деда! - честно признался он. - Вроде как раньше все, да не так...
- То война близко, - покачав седой головой, объяснил Антип. - Она морок наводит!
- Так мы же за правое дело стоим! - удивился Сашка. - За что нам морок?
Старик закряхтел и устало потер глаза, видавшие, что и не снилось пареньку ни в жутких снах, ни в сказочных дремах.
- Война горе да страдание всем несет, - с хрипящим свистом вздохнул Антип. - Но только правые выдержать могут.
- Так мы и выдержим! - уверенно заявил Сашка, встряхнув головой. - И домой с победой возвернемся!
- Возвернемся, - кивнул старик и, помолчав, добавил. - Да не все только.
Он обвел взглядом солдат, шмыгнул носом да нахмурился словно старый, мерзнущий и в жару пес. Когда на следующее утро воины покидали ставший родным эшелон, дед Антип не поднялся со всеми. Невидящий взгляд уперся в потолочную балку, словно видел за ней сияющую синеву неба. Соловей спорхнул на впалую грудь и будто поклонился.
- Отвоевался, - прошептал Яшка и стянул шапку.
Солдаты, тихонько переговариваясь, опростали головы. Вдалеке слышалась пушечная канонада. Птица расправила крылья и вылетела из вагона, прощально чирикнув из поднебесья. Воины повалили следом.
На горизонте из-за лесов поднимались столбы дыма. Никогда еще Сашка не видал такой злой черноты. Казалось, даже ветер не властен над чадом смерти. Деревья, стеная, заламывали руки-ветви, травы клонили головы к земле, но вспухшие пальцы пожарищ тянулись к небу, желая содрать с него покров. Черные тучи дырами буровили высь, утратившую цвет и посеревшую, будто пергаментная кожа мертвеца. Но над Сашкой все еще беззаботно проплывали белоснежные облака, словно пенка на только что сдоенном молоке. Солдаты молча строились в шеренги, поправляли на плечах винтовки да подтягивали ремни. Дремучий возвышался над товарищами, словно поросший густой чащей холм, вознесшийся посреди пшеничных полей. Мохнатые ветви бровей сошлись над хмурым взглядом великана.
- Дядя Лесояр, мы же победим? - дернув того за рукав, тихонько спросил мальчишка.
Солдат кивнул, слегка сжав ладонь паренька, от чего тот тихонько пискнул. Раздался приказ офицера, и колонна двинулась в путь. Топот сотен сапог выбивал барабанный ритм. Кто-то затянул песню, осененную победами царских гусар. Ее подхватили, как огонь цепляет сухой хворост, и вот уже над колонной вместе со стягами веяли пророческие слова.