Назарова Елизавета Борисовна : другие произведения.

Еще одна жизнь

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
 Ваша оценка:

  
  
  
  
   Елизавета Назарова
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Еще
   одна
   жизнь
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Думаю, не многие могут похвастать на склоне лет, что во всем довольны прожитой ими жизнью. Возможно, общий итог и будет положительным, но я просто уверена, что у каждого есть в жизни такие моменты, когда хотелось бы что-то переделать, сказать не то и не так, сделать другой выбор. В таких случаях вспоминают пословицу: знал бы куда упадешь - соломки бы подстелил.
   Но, вспомните, не встречались ли вам люди, которые удивительным образом предугадывают события, катастрофы, судьбы других людей. Как бы мы их не называли: предсказатели, провидцы, маги, гадалки, мошенники, - они есть и живут рядом с нами.
   А как на счет "везунчиков"? Они все делают вовремя и удачно: вовремя и удачно покупают лотерейный билет, вовремя и удачно устраиваются на работу, вовремя и удачно женятся и выходят замуж, и разводятся тоже вовремя и чертовски удачно! Мы смотрим на них и завидуем: "Эх, нам бы капельку их везения!"
   А как быть с "дежавю"? Мы встречаем человека впервые в жизни, а он кажется нам старым знакомым. Мы приезжаем в совершенно незнакомый чужой город, но узнаем улицы, дома, скверы, и вовсе не потому, что многие города похожи друг на друга, или мы видели их по телевизору, а потому, что "нутром чуем" - я здесь уже был!
   Так может, и все мы знаем "куда упадем", да только не все и не в полной мере помним об этом?.. А что если наша жизнь - это замкнутый круг?! Мы ее проживаем, умираем и начинаем с начала, а может и не с начала, а с какого-либо определенного момента... Что если кто-то учит нас жить, заставляя переписывать страницы своей жизни снова и снова, пока не исчезнут ошибки, помарки, и каждый раз выставляют нам оценки?
   А что произойдет, если эти "кто-то" по какой-либо причине и вовсе не сотрут память? А может и есть среди нас такие люди? Каково же им живется с памятью о прошлой, уже прожитой жизни?..
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   "...в Любви правил не существует. Можно попытаться штудировать учебники, обуздывать душевные порывы, выработать стратегию поведения - все это вздор. Решает сердце, и лишь им принятое решение важно и нужно".
  
   Пауло Коэльо
  
  
  
  
  
   Глава первая
  
   АНДРЕЙ
  
  
   "Ну вот.... Наконец-то... Все кончилось..."
   Это были ее последние мысли перед тем, как провалиться то ли в вату, то ли в облака, то ли в пену, непонятно. Она падала во что-то белое, мягкое, падала не стремительно, а плавно, как бы вплывала. Вроде ничего страшного, но ее переполнял ужас. Он сковал все тело, если оно было с ней, так как она ничего не видела: ни рук, ни ног, - одно белое месиво. От ужаса у нее закружилась голова, и она потеряла сознание.
   Очнулась она, как от толчка, и сразу открыла глаза. Сначала тьма казалась сплошной. Но постепенно, по мере привыкания глаз к темноте, она стала различать свет, идущий откуда-то слева, как из зашторенного окна. Перед глазами была светлая стена с неясными пятнами. Она не могла повернуть голову, чтобы рассмотреть все получше, ее тело все еще было в оцепенении, но ушел ужас, на смену ему пришло любопытство:
   "Где же я?.. Это рай или ад?.. Или тот промежуточный карантин, где души ждут суда и отправки к уже конечной станции назначения? Странно... если здесь только моя душа, то почему я чувствую, как покалывают иголочки в кончиках пальцев ног и рук? Разве у души есть руки и ноги? Забавно..."
   Но тут она почувствовала не только покалывания, по всему телу пробежала теплая волна, как будто кровь пробежала по венам. Вот дрогнули руки, голова обрела способность двигаться, ей захотелось потянуться, и она сделала это легко и свободно со сладким вздохом. И... не почувствовала боли, ни где, ни в одной клеточке своего организма.
   "Значит, это рай. Или, во всяком случае, "тот свет".
   Потому что боль не отпускала ее все последнее время: болело сердце, все внутренности, глаза и даже кожа. А сейчас по телу разливалась только теплая сладкая истома.
   "Теперь можно и оглядеться".
   Она не только смогла повернуть голову, но и легко поднялась и села. Под ней скрипнули пружины старенькой кровати с панцирной сеткой.
   "Ха! Что в раю такая старая мебель? Или я все-таки в больнице?"
   Она огляделась. Комната, в которой она находилась, показалась ей знакомой: слева действительно было зашторенное окно, рядом с ее кроватью еще одна, застеленная чем-то темным, дальше шифоньер, в изголовье кроватей на стене ковер с очень знакомым рисунком, а стены... ("Боже мой!")... на них явно вырисовывались кленовые листья...
   "Это же спальня нашей самаркандской квартиры, в которой я не была почти тридцать лет!!! Как я здесь оказалась? Может, я сплю?"
   Она очень больно ущипнула себя за руку и даже вскрикнула:
   "А-а!.. Ненормальная! Зачем же со всей дури?! Теперь синяк будет..."
   Комната не исчезла.
   "Так... соображай... Что бы это значило?.. Нет, не понимаю... Прежде всего, надо выяснить: вся ли это квартира, насколько она реальна, что там за окном?"
   Свои исследования она начала с окна. Раздвинув шторы, она убедилась, что вид действительно тот же: внизу с высоты пятого этажа была видна пустынная улица с неоновыми фонарями, по ней даже проехала одинокая легковушка (и она ее услышала!), за дорогой одноэтажное здание хлебокомбината, дальше саманные домики частного сектора, а за ними железная дорога. На небе были яркие южные звезды и молодой месяц, почти скрывшийся за горами. Пол, на который она встала босыми ногами, приятно холодил ступни, а батарея под окном, к которой она прижалась коленками, наоборот, была теплой.
   "Значит, уже наступил отопительный сезон, то есть, возможно, что уже зима. Зачем на том свете тонкости этого мира?"
   Она отошла от окна и направилась к двери. Где выключатель она, конечно, уже не помнила, но рука автоматически поднялась и сразу нашла его. Включив свет, она убедилась, что это действительно спальня ее самаркандской квартиры тридцатилетней давности. Вот только кровать матери пустовала.
   "Оно и понятно - это же мои видения, а не ее".
   Но никаких догадок пока в голове не возникало, и она открыла дверь в гостиную. Здесь тоже было темно, но даже в полутьме она поняла, что расположение комнат в квартире, мебель, дорожки, шторы
   - все то же самое. Она направилась в кухню, даже не включив в гостиной свет.
   В простенке между прихожей и кухней висело все то же зеркало. Она мельком взглянула в него и оторопела. Только сейчас она разглядела, что бродит по квартире в своей старой фланелевой спальной рубашке, которую даже в те годы одевала с большой неохотою, и потому из темноты на нее смотрело привидение в белом балахоне, бледное и слегка размытое.
   "Ах, вот оно что! Я стала привидением. Получается, что привидения могут перемещаться во времени. Вот только, почему так болит рука, которую я ущипнула? А что, если включить свет. Я исчезну?"
   И опять же, она совершенно не помнила, где находится выключатель, но повернулась, сделала два шага в сторону, подняла руку и включила свет...
   "Господи! Да что же это?!"
   Привидение не исчезло, а даже, наоборот: в зеркале была реальная, осязаемая молоденькая девочка, лет восемнадцати-двадцати, со стрижкой "сэссон", модной в семидесятых, в нелепой розовой рубахе, с выражением ужаса в глазах. Но не какая-то девочка, а она сама тридцатилетней давности... И тут она заплакала навзрыд, оседая на голый холодный пол.
   "Не хочу! Не хочу! Не хочу!" - билась в ее голове единственная мысль. Она схватилась руками за голову, раскачиваясь и причитая уже вслух:
   - Не хочу! Не хочу! Не хочу!
  
   Сколько она так просидела, не помнит, но то ли пол был уж очень холодный, то ли слезы все выплакались, а сидеть ей стало неудобно. Она встала, забралась на диван с ногами, поджав их под себя, и задалась другим вопросом:
   "Почему?"
   И тут же получила ответ.
   "Потому что это твоя последняя возможность", - прозвучал мягкий женский, но совсем незнакомый, голос, причем, она услышала его не ушами, а прямо в голове. Удивляться ей порядком надоело, да и чему тут удивляться - обычная телепатия. Потому она просто спросила, вслух, ей так было привычнее:
   - Возможность чего?
   "Выполнить свою миссию".
   - А в чем ее суть?
   "Этого мы не можем сказать".
   - Так, как же я ее выполню, не зная чего выполнять?
   "Очень просто: надо жить сообразно своим способностям, данным тебе свыше при рождении".
   - Значит, я не так жила?
   "А как ты думаешь?"
   - М-да... Не так, совсем не так... Но как же мои дети, моя внучка? Они что - тоже ошибки? - И такая волна тоски накрыла ее, что она задохнулась, и выступили слезы на глазах. Но что-то мягкое коснулось ее лба, и волна откатилась куда-то внутрь.
   "А что ты им оставила?"
   Тоска в груди свернулась в комок и отозвалась болью в сердце.
   - Значит, изменив свою жизнь, я смогу изменить и их жизни?
   "Ты сможешь им помочь".
   "Да-да, ведь самой страшной болью последних лет было бессилие: бессилие что-либо изменить в их судьбе".
   - Но, я же помню их, я же буду по ним тосковать?
   "Ты будешь их помнить, но тоски не будет".
   - Ну, хорошо. Сколько мне лет?
   "Восемнадцать".
   - А какой сегодня день?
   "Седьмое ноября".
   - Почему именно сегодня?
   "А ты не догадываешься?"
   - Сегодня я совершу свою первую большую ошибку. Так?
   "Да".
   - Я не совершу.
   И вдруг ей стало страшно: ей дают возможность прожить жизнь заново, но как же она ее исправит, если не будет помнить свои ошибки?
   "Мы оставим в твоей памяти горький опыт твоей жизни".
   - А как же мои способности? Я же растеряла их за тридцать лет, я ничего не помню даже того, что учила в школе.
   "У тебя тело восемнадцатилетней девушки, в том числе мозг. Знания, накопленные за восемнадцать лет жизни, еще свежи, просто память будет хранить и сведения о твоей прошлой жизни".
   - Вот как. И часто вы так делаете?
   "Нет".
   - А почему я?
   "Потому что твоя жизнь на Земле закончилась в качестве этой женщины. Но душа не обрела покоя. И мы даем тебе возможность что-то исправить".
   - А если у меня ничего не выйдет?
   "..."
   - Почему вы молчите?
   "..."
   - Вы уже ушли?
   "Нет. Но нам пора".
   - Еще один вопрос. А где моя мать?
   "Мы не можем тебе всего объяснить, но в теперешней твоей жизни вчера ты ее похоронила".
   - О, боже! Как она умерла? Я же об этом ничего не знаю, в той жизни было все по-другому.
   "Все встанет на свои места утром".
   Она ясно почувствовала, как что-то отлепилось от ее головы, и подумала:
   "Когда это ко мне приклеилось?" - но ужасно захотелось спать, она в каком-то полусне добрела до кровати и моментально уснула. Ей ничего не снилось, ну, совсем ничего.
  
  
   Когда она проснулась, было уже светло, под окном шумели машины, играла музыка, слышались людские голоса.
   "Ну да, сегодня же праздник. А что это было со мной ночью? Ах да. Надо снова жить. Без девочек моих. Интересно, если я рожу их от другого мужчины, они будут именно моими девочками, какими я их помню: внешне, по характеру, по возрасту? Надо было спросить... Господи! Матери-то ведь нет! Что же случилось?"
   В мозгу, как бегущая информационная строка, замелькали слова-воспоминания: инфаркт..., скорая..., реанимация..., ночь в ожидании, а утром сухое "скончалась"..., хлопоты..., слова сочувствия... Спасибо Людмиле Георгиевне, материной сослуживице, все организовала, что было нужно, даже деньги остались, и на работе собрали, помощь выделили, и все благодаря Ирине Васильевне...
   "Итак. Мне восемнадцать. Я свободна. Пора начинать жить по-новому. С чего? Работа у меня есть. Не бог весть что, но деньги на ней заработать можно... Институт. Неужели, я должна в нем учиться?.. Реализовать способности, данные мне свыше... Я не знаю, какие именно способности мне даны, но то, что строительство - это не мое призвание, я знала еще и в той жизни. Математика - вот это мое: есть знания, есть интерес. Театр - огромный интерес, невероятное стремление, но картавость. Как от нее избавиться?! Моделирование одежды - нет, это только для себя, так сказать, "хобби". Значит, математика. Сейчас ноябрь, до поступления в новый институт более полугода. Какой институт? Здесь - только в САМГУ. Куда-то уезжать - это бросать квартиру - ни за что. Уезжать, конечно, нужно, и чем скорее, тем лучше, но только обмен, приватизацию еще не придумали. Кстати, надо еще квартиру перевести на себя. Вот и первая задача. Вторая задача: выяснить факультеты, специальности в университете и возможность перевода. Задача номер три: работать, как вол, чтоб привести в порядок квартиру. Эти стены, эта мебель, это же черт знает что такое! И... попробовать исправить свой дефект речи, поговорить с каким-нибудь логопедом. А вдруг получится? О-о-о. Скоро мозги расплавятся, а сколько еще надо обдумать, решить и предпринять. Надо встать, выпить кофе, покурить, выяснить ближайшие задачи и выполнить. Все просто..."
   Оказалось, что не все так просто. Растворимого кофе не было, был молотый, но не было турки. Сигарет не было вообще, зато было много продуктов в холодильнике (остались после поминок). Значит, бежать с утра за продуктами не нужно, вот за сигаретами придется. Турку купить в ближайшие дни не получится потому, что, во-первых: два выходных, потом рабочие дни, а, во-вторых: ее еще найти нужно, это тебе не двадцать первый век, а конец семидесятых двадцатого. Но, в конце концов, кофе было сварено в кастрюльке, сигареты были куплены на вокзале (благо он рядом), заодно купила свежие лепешки, самсу (сто лет не ела!) и три георгина.
   "Зачем? А вот захотелось!"
   Дома она испекла классную пиццу, с удовольствием съела большой кусок и занялась ревизией своего гардероба.
   "О, боже! Что я носила?!"
   Но восемнадцатилетняя девчонка в ней воспротивилась, она-то лучше знала современную ей моду. Пришлось уступить. Слава богу, никто не мешал, не лез со своим лицемерным сочувствием, не капал на мозги, и она быстро справилась со своей задачей. Она заметила, что две Я в ней отлично ладят, прислушиваются друг к другу и порой уступают: молодость - опыту, а возрастной консерватизм - юной интуиции и вкусу. Когда она взглянула на часы, было почти четыре. Скоро придет "ее первая большая ошибка". Ей очень не хотелось с ним встречаться, а не открывать дверь, прятаться, будто ее нет дома, не хотелось еще больше.
   "Значит, надо уйти из дома. Куда? Поехать к Маринке - он вполне может быть там. К Петровым - Генка, небось, уже напился, а Лариса его пилит, нет, к ним в праздники нельзя. Может к Ирине Васильевне с Татьяной? Они приглашали, но неудобно как-то, у них, наверно, гости. А куда?.. Пойду к ним: в холодильнике есть бутылка белого сухого вина и шоколадка для младшей дочки Ирины Васильевны Светланки. Посижу часика полтора и уйду. Мне бы только смыться из дома на это время", - и она быстренько начала собираться, но уйти не успела, в прихожей раздался звонок.
   - М-м-м, - простонала она. - Не успела. Ну... - вздохнула поглубже, - главное - в квартиру его не пускать, - но, взглянув в глазок, она увидела, что это Таня.
   "Слава богу, теперь в любом случае отвяжусь, даже, если при ней придет".
   Едва она открыла дверь, как Татьяна затараторила:
   - Лен, что же ты? Мы ждем, ждем. Мама уже забеспокоилась, послала за тобой. Мы, конечно, все понимаем, но ты же еще молодая, чего тебе все дома сидеть. Конечно, тебе не до праздников, но ведь у нас никого чужих, все свои, ты просто отвлечешься, посидишь у нас, а, если захочешь, можем погулять пойти, ко мне ребята придут. Смотри, погода какая - ну, прямо весна!
   - А я как раз к вам собиралась, - вклинилась в ее словесный поток Елена.
   - Вот и замечательно. Одевайся и выходи, а то мне надо в магазин забежать, мама просила масла купить и кефир Светланке. Ой, она у нас уже большая, а как привыкла с детства кефир на ночь пить, так ни за что не уснет, пока стакан не выпьет, будет все ворочаться и ворочаться. А мама весь кефир в тесто использовала. Ой, Лен, она такой торт испекла, пальчики оближешь! А чем это у тебя пахнет? Ты тоже что-то пекла?
   И хотя Таня спешила в магазин, она разулась и, потягивая носом, прошла в кухню.
   - Лен, это что за пирог? А-а, такие пироги пекут крымские татары. Я пробовала. Они там много всякой начинки кладут, слоями, и пирог такой высокий получается. А этот, как ватрушка. Можно попробовать?
   - Конечно, Тань, бери. Это пицца. Понравится, дам рецепт.
   Пока Татьяна "пробовала", Елена быстро оделась, взяла приготовленную сумку и уже ждала, с улыбкой посматривая на торопливо жующую Танюшку.
   - Ну что, понравилось?
   - М-м-м, здорово, вкуснотища. Обязательно запиши рецепт. У меня мама любит всякие новинки. А что там?
   - Много чего. А вообще, пиццу можно готовить с любыми начинками, все, что есть в холодильнике.
   - Это как? - оторопела Таня.
   - Не буквально, конечно. Ладно, я все запишу. Пойдем, а то Ирина Васильевна скажет: "Ушла и пропала".
   - Ага, точно, обязательно скажет. И еще добавит: "Тебя только за смертью посылать".
   Вот так, весело щебеча, они вышли из дома и направились к магазину. Нежелательного гостя они не встретили, но произошла другая встреча.
  
   Когда девушки возвращались из магазина и уже направились к дому Татьяны, их догнал мужчина, которого Елена ни с кем никогда бы не спутала.
   - Ах, какие прелестные девушки! Как бы кто не обидел. Разрешите вас проводить, тем более, что нам по пути.
   "О, кого я вижу! Борода! Молоденький какой! К Аньке приехал. Что же без жены гуляешь?"
   Молодой человек был ее очень хорошим знакомым по прошлой (или будущей) жизни. Она вспомнила, как он рассказывал ей о своей поездке в Самарканд к сестре своей жены. Тогда им не пришлось встретиться, а вот сейчас, это было даже забавно. И хотя Елена ответила ему по инерции дежурной фразой: "Спасибо, мы сами дойдем", - он, конечно, не отстал:
   - Что вы, что вы, мне не трудно. А как же зовут очаровательных незнакомок?
   Татьяна, такая общительная со своими, сейчас оробела и только улыбалась, крепче ухватившись за локоть подруги, а Елене вдруг стало весело, захотелось "приколоться", как сказали бы в ее, будем говорить, "другое" время:
   - Возможно, что мы и скажем, как нас зовут, но позвольте сначала отгадать Ваше имя. Вас зовут Николай.
   На лице попутчика мелькнула тень смущения.
   - Да-а...
   А Елена продолжала:
   - Вы приехали из Ростовской области с женой. Ее имя Ирина. И приехали вы к ее родственнице.
   - Мы с Вами знакомы? - с сомнением в голосе протянул Николай.
   - Нет, - с трудом сдерживая смех, сказала Елена. - Но я хочу сказать Вам еще кое-что. Несмотря на Ваши похождения, Вы с женой проживете долго. Вы переживете свою жену, но чувство вины будет преследовать Вас до конца.
   Николай уже открыл рот, то ли хотел что-то сказать, то ли от изумления, но Елена не хотела никакого диалога, она же не могла ничего объяснить ни ему, ни кому-либо другому, откуда она это знает.
   - И еще, передайте своей свояченице Анне, чтоб не выпендривалась перед своим мужем. Не то, что лучше, а вообще другого, она больше не найдет, его же быстро подберет женщина более практичная и уже ни за что не выпустит. И пусть не позволяет своей "маман" соваться в ее семейные дела, потому что та, разведя ее с мужем, от нее отвернется. А когда придет беда, просто не пустит ее на порог, в самом прямом смысле. Эта "маман" и вас захочет развести, но Ваша Ирина поумнее, не поддастся. Так что, будьте со своей тещей поосторожнее - очень коварная особа, - а так как они уже подошли к Таниному дому, и попутчики молчали, ошеломленные ее словами, Елена закончила, как заправская колдунья: - Запомните мои слова и подумайте над ними, и обязательно передайте Ане. До свидания.
   - Нет. Постойте! - очнулся Николай. - Вы кто? Ясновидящая? Гадалка?
   - Внучка Ванги.
   - Кого?
   - Не важно, - и она, подхватив Татьяну, юркнула в арку между домами, оставив обалдевшего "провожатого" на улице.
   Когда Николай пришел в себя и побежал за девушками, они уже зашли в подъезд, и он их просто потерял, как будто они растворились в воздухе. Ходить по подъездам, искать их, он не решился, да и Ирина, наверно, уже психует: ушел за сигаретами и пропал, а они собирались пойти погулять все вместе. Послезавтра им уже улетать, а Анна не показала им еще и половины того, что хотела. По дороге назад ("по пути" оказалось совсем в другой стороне) он все перебирал в голове услышанные слова. Верить им или не верить?
   "Многое в словах этой девчонки, правда. Да что многое - все! А насчет будущего, черт его знает, может и верно. Вот только стоит ли говорить об этом другим? Ирина засмеет, Аня разозлиться, она и так меня недолюбливает, а если я скажу ей - не выкобенивайся перед мужем - она меня вообще "в порошок сотрет". Но если это все, правда? Я зла Анне не желаю, пусть живет со своим майором. А вот насчет тещи, эта "ясновидящая" права - настоящая кобра... А девочка хорошенькая, можно было бы заняться. Эх, жаль, скоро уезжать..."
   Елене же пришлось объясняться с Татьяной:
   - Я немножко знаю его свояченицу и семью ее, случайно, через Петровых. Остальное сочинила. Как? Классно я его "развела"?
   - Чего? - не поняла еще обескураженная Таня.
   - "Приколола". Ну, пошутила, то есть. Нечего на улице к чужим девушкам клеиться. Так?
   - Ага. Точно. Нечего приставать к нам всяким старикам, у нас свои парни есть.
   "Старикам... Это Колька-то старик? Двадцать восемь лет всего, правда, борода его немного старит. Эх, Танюша, видела бы ты, каким он станет в пятьдесят: лысый, как колено, пузатый, с утиной походкой, а туда же - ни одной юбки не пропустит, так еще норовит своими пальцами-сардельками полапать. Что бы ты тогда сказала?"
  
   Дверь им открыла Танина мама - Ирина Васильевна, еще молодая женщина, лет сорока, небольшого роста, чуть полноватая, но очень красивая: большие голубые глаза, точеный носик и чуть пухловатые губы, светлые волосы уложены в модную высокую прическу. Елене она всегда нравилась: спокойная, рассудительная на работе, все-таки главный инженер проекта, но в нерабочее время - веселая, задорная, замечательная мама-подруга. Лена даже завидовала порой Танюшке белой завистью. Если бы ее мать относилась к ней с большим пониманием и доброжелательностью, может, она и не наделала бы столько ошибок, и не пришлось бы ей переживать свою жизнь заново.
   Ее сразу посадили за стол, окружили вниманием. Семилетняя Светланка принесла свои тетрадки и стала хвастать своими первыми пятерками. Татьяна, взахлеб рассказывала, как они "прикололи" приставшего к ним по дороге мужика, конечно, приукрасила, присочинила, но все очень интересно и правдоподобно. А Ирина Васильевна подкладывала ей на тарелку кусочки повкуснее:
   - Кушай, кушай, ты такая худенькая, ну, прямо, как моя Таня. Ты хоть готовить умеешь?
   - Ой, мама! Ты, знаешь, какую пиццу она испекла, пальчики оближешь! Лен, ты обещала рецепт записать.
   - Конечно, можно прямо сейчас.
   - А где же ты научилась пиццу печь? - спросила Ирина Васильевна.
   - Да я, вообще-то, умею готовить, но практики было маловато, мама не любила никого на кухню пускать - это была ее вотчина. Теперь, думаю, я наверстаю.
   - Да-да, конечно, - тихо произнесла Ирина Васильевна и мягко погладила Елену по плечу.
   А так как люди они были тактичные, то больше в разговорах не касались этой щекотливой темы.
   В приятной компании за разговорами время пролетело незаметно. И, когда Елена уже собралась домой, к Тане пришли ее друзья: две девушки и три парня. Они зашли за ней, чтобы пойти прогуляться "перед сном", как пошутил один из парней. Елена их всех знала - это были две пары и Танин сосед, которого она звала "братик", а он ее "сестренка", потому что они с детства выросли вместе и иначе относиться друг к другу просто не могли. Конечно, Таня стала звать Елену с собой, но среди них не было того, ради кого она непременно бы пошла. И она предложила всей компании проводить ее до дома. Никто не возражал. По дороге Татьяна и им рассказала историю с провожатым, которая все больше и больше обрастала новыми подробностями.
   "До чего же она забавная - Танюшка. Ей надо было не в строительный институт поступать, а в литературный, как складно и правдоподобно она рассказывает. А кто знает, может со временем она и найдет себя на литературном поприще. Надо ей намекнуть, может, задумается. Как жаль, что, уехав из Самарканда, я совершенно потеряла с ней связь и ничего не знаю, что с ней стало в дальнейшем".
  
   Когда они подходили к дому, Елена издалека заметила на скамейке возле своего подъезда знакомый силуэт.
   "Сидит. Ждет, зараза".
   - Ребята, у меня к вам просьба. Там у подъезда сидит один человек, с которым мне не хотелось бы оставаться наедине. Пока я с ним не поговорю, и он не уйдет, не уходите, пожалуйста.
   - Может, мы сами с ним поговорим, объясним доходчиво, чтоб сюда больше не совался? - с готовностью отозвался "братик" Леша, театрально засучивая рукава.
   - Нет-нет. Я поговорю сама. Вы просто не уходите, будто я тоже пойду с вами гулять.
   - Ну и пойдем, пока он не увидел, - предложила Таня.
   - Спасибо, ребята, но мне просто необходимо, наконец, поговорить с ним, и я пойду домой.
   - Ну, ладно, мы здесь подождем. Если что, кричи. Ну, ты, Ленка, решительная! Давай, иди.
   Елена направилась к скамейке, прислушиваясь к себе.
   "Интересно, какая из двоих Я победит. Восемнадцатилетняя в это время еще любила его, и ее просто трясло при одном его приближении. Вроде ничего. Держусь. Напряжена, но не до дрожи".
   - Тимур? Здравствуй. Ты чего здесь?
   - Тебя жду.
   - Меня? И давно?
   - Давно.
   - У тебя какое-то дело ко мне?
   - Да нет. Просто хотел увидеть.
   - И ради этого столько ждал? С чего бы это?
   Он почувствовал в ее тоне иронию, которой раньше не было, удивился и насторожился.
   - Да, ты права, не только ради этого. Хотел тебя в гости пригласить, завтра, ко мне в Ургут. Предки уехали, так у меня небольшая компания собирается. Если ты едешь...
   - Нет.
   Еще одна неожиданность для Тимура. Эта девчонка была влюблена в него с девятого класса. И хотя она ему даром была не нужна, но ему льстило ее чувство, и он был уверен, что она побежит за ним, стоит ему поманить пальцем. Он даже сразу и не понял, что она просто сказала "нет", не объясняя, не извиняясь.
   - Что "нет"?
   - Просто "нет". Я не поеду к тебе в гости.
   - Почему? - искренне удивился Тимур.
   - Потому что не хочу, мне это не нужно. Все прошло, Тимур, "поезд ушел". И у меня к тебе просьба: больше не приходи ко мне, не нужно.
   Его захлестнуло негодование: как это так, он был уверен, что этот "поезд" у него есть всегда "в запасе", а она заявляет, что он "ушел". Да она его просто "послала"!..
   - Что, женишка себе нашла? - с вызовом процедил он сквозь зубы, косясь на стоящих в сторонке ребят.
   - А вот это уже не твоего ума дело. Очень жаль, Тимур, что мы расстаемся на такой ноте, ты же - не глупый парень...
   - Вот только не надо... - возмущенно бросил он, развернулся и ушел.
   "Вот и все. Одна проблема решена. Жаль его, неплохой парень, способный, но...дурак... Что с ним будет?"
   Увидев, что парень ушел, к Елене подбежала Таня.
   - Ну, что? Все в порядке? Ушел? Чего он к тебе привязался?
   - Все в порядке, Танечка. Просто наступает порой момент, когда начинаешь переосмысливать свою жизнь, свои поступки, и приходишь к выводу, что с некоторыми привычками, вещами, а также людьми, придется расстаться, им нет места в новой жизни.
   - Да, Лен, я поняла, - сказала Таня тихим голосом.
   "Какая же она умница!"
   Тут подтянулась остальная компания, и снова все стали уговаривать Елену пойти с ними, только Таня молчала. Но, сердечно поблагодарив ребят, Елена вернулась домой.
  
   На следующий день погода испортилась: набежали тучи, пошел мелкий дождь. С утра в душу к Елене начала закрадываться тоска и неуверенность, а сможет ли все сделать правильно, хватит ли сил, молодого задора, энергии? Но взяла себя в руки, и, так как решение глобальных задач откладывалось из-за второго праздничного дня, решила заняться мелкими домашними. Благо, погода и интуиция подсказывали ей, что сегодня ни одна душа не помешает.
   Итак. В первую очередь она разобралась в кладовке, вход в которую был в спальне, переоборудовала ее в гардеробную, разобрала шифоньер и вторую кровать и вынесла их на лоджию. Попыталась прикрепить зеркало от шифоньера к двери новоявленной гардеробной, но в "железобетонную" древесно-стружечную плиту, из которой была сделана дверь, ни шурупы не вкручивались, ни гвозди не вбивались. Промучившись с ней чуть ли не столько же времени, сколько потратила на все остальное, плюнула и решила, что надо найти дрель. Затем перенесла комод из гостиной в спальню, а над ним повесила зеркало из простенка между кухней и прихожей. А вот в стену гвоздь под зеркало вошел достаточно быстро. Какие стены! И какие двери! На комод она поставила старый мельхиоровый подсвечник и вазу с купленными вчера цветами. Ковер со стены постелила перед кроватью.
   "Что за убожество - эта кровать! Лучше бы мать в свое время купила одну, но порядочную, чем эту "порнографию", а я бы поспала на диване!"
   Когда она начала употреблять это слово, как определение всего безвкусного, уродливого, беспорядочного? Она уже не помнила. Но теперь видно будет употреблять с восемнадцати лет. Вид этой куцей односпалки навел ее на мысль:
   "А сколько же у меня денег? Когда у нас зарплата? - Десятого. - А мне ее выдали на похороны? - Нет, только выделили помощь. - Так сколько же у меня денег, и сколько я должна буду получить десятого?"
   Она спрашивала себя восемнадцатилетнюю, и сама себе отвечала. Это было чудно и смешно. Но, наконец, она выяснила, что, если она купит новую кровать и даже новые шторы в спальню и покрывало, ей вполне хватит дожить до следующей зарплаты.
   Это решение подвигло ее на новые подвиги: переставила мебель в зале, чтоб она стояла не "абы как", лишь бы поместилась, а, по возможности, постаралась сделать зону отдыха и зону приема гостей, совмещенную с рабочей. Ей не хотелось загромождать спальню дополнительным столом для работы, и потому она решила, что работать будет в гостиной за большим столом, а, если придут гости, которых она в ближайшее время не ждала, то доску с чертежами всегда можно быстро убрать. К великому ее сожалению, кухня и прихожая были так малы, что что-либо переставлять в них не было никакой возможности, просто кухня нуждалась в парочке настенных шкафов, а прихожая - в зеркале.
   "О! Вот я куда присобачу зеркало от шифоньера - на дверь прихожей, которая всегда находится в открытом состоянии напротив входной двери. Самое - то!"
   А так как дверь прихожей по счастливой случайности была из многослойной фанеры, зеркало ей удалось прикрепить довольно быстро, тем более что оно почти идеально входило в рамку от стекла, только было чуть короче. Она не стала слишком мудрствовать, а вставила его в нишу к стеклу и закрепила шифоньерными зажимами.
   Когда Елена все это закончила, она почувствовала, что устала, но чувство удовлетворения придавало усталости даже сладость.
   "Да. Вот, что значит всю жизнь без мужика, всему научишься. Да разве в восемнадцать лет я бы это все смогла? А так, еще жить можно. Конечно, еще придется много сил приложить, чтоб довести все до ума, но для этого нужны уже денежки, а их еще надо заработать".
   И она решила, что и второй день ее новой жизни не прошел даром...
  
   А затем начались будни. В первый рабочий день Елене пришлось еще некоторое время выслушивать сочувственные слова: от кого откровенные, от кого явно лицемерные. Но ей было все равно, просто хотелось, чтоб поскорее все прекратилось, чтоб ее оставили в покое, чтоб можно было, наконец, с головой уйти в работу. Но даже, когда от нее уже все отстали, она вспомнила, что пора выполнять первый пункт плана, то есть идти в ЖКО, переоформлять квартиру. Потому в первый рабочий день ей не удалось поработать в полную силу, зато с "квартирным вопросом" было покончено.
   "Господи! Будут ругать советскую бюрократию... Да она маленький червячок по сравнению с бюрократическим "питоном" будущего "демократического общества"!"
   И еще одно достижение этого дня: она получила разрешение брать работу на дом. И пошло - поехало. С утра в проектный институт, вечером домой, легкий ужин, полчасика или часик отдыха, и снова за чертежи. Старалась не сидеть до поздней ночи, хорошо кушать, на работу и с работы ходить пешком для зарядки, чтоб раньше времени не свалиться. И все равно в первую неделю устала кошмарно. Хотя и получила необходимую сумму для осуществления домашней задумки, но сил, чтоб в субботу куда-то идти, не было никаких. Потому она решила, что время пока терпит, и отложила свой поход по магазинам в поисках подходящей кровати на следующую субботу. А пока занялась домашними делами: закупкой продуктов на неделю, благо рынок рядом, и немножко, ну, совсем немножко, поработала: начертила небольшой "поселочек".
   Старшей в их копировальном отделе была Сонечка, крымская татарка, лет тридцати, очень маленького роста и кругленькая, мягкая не только во внешности, но и по характеру. К сожалению, этим пользовались некоторые нечистоплотные работники, чем очень ее подводили, и она стала в последнее время недоверчивой. Но к счастью Елены, она заслужила у Сонечки доверие и уважение, и потому та обещала, по возможности, подкидывать ей на выходные "поселки" - самые выгодные чертежи. Вот и на этот раз Соня сама принесла Елене чертеж в пятницу:
   - Вот, Лена. Больших пока нет, но этот зато срочный.
   Конечно, "старым" опытным копировщицам страшно не понравилось такое трудолюбие молоденькой девчонки. Вкалывать, как она, им не хотелось, но, чтоб и денег ей платили не больше, чем им. Но тут Сонечка оказалась на редкость твердой и благоразумной, она им сказала:
   - Девочки! Вы же сами рвались на "сдельщину". Так что, кто, сколько заработает, тот столько и получит. Работы много, у меня порой чертежи по две недели лежат, вас дожидаются. Но давать кому-то выгодные, а кому-то копеечные, я не буду. У меня все записывается и распределяется. И, если она работает больше, беря работу на дом, она и заработает больше. Хотя, она только начала так работать, а вы уже в панике. Не беспокойтесь, работы хватит всем.
   "Девочки" - это были две подруги, офицерские жены, которые стали здесь работать, по их словам, потому, что им не хочется сидеть дома, да еще хочется заработать себе на лишнюю "шмотку".
   "Вот ведь, повкалывала всего неделю, а они уже успели подсчитать мои заработки. Что за люди?" - подумала Елена, когда узнала об этой "возне" за ее спиной.
   Другие же копировщицы не возражали против ее заработков. Они понимающе говорили:
   - Что плохого, что девчонке хочется приодеться получше, покушать повкуснее. Матери теперь нет, никто денег не даст. Пусть зарабатывает.
  
   В воскресенье днем к ней зашла "почирикать" Танюшка. Сначала она говорила о своих делах: друзьях, институте, сестренке. А потом, после краткого молчания, как бы стесняясь, опустив глаза, спросила:
   - Лен, а того парня, что ты тогда отшила, ты любила? - и в конце фразы подняла на Лену свои большие голубые глаза. В них светилось не любопытство, нет, скорее просьба: "Поговори со мной об этом".
   "Милый воробушек. Как ей хочется чем-то поделиться. И она интуитивно чувствует, что у меня есть какой-то опыт по этой части".
   - Что тебе сказать, Танечка? Да, была влюблена, страдала, плакала по ночам. Но теперь поняла, что любовь и влюбленность - разные вещи. Влюбленный человек не понимает, что это только страсть, а она застилает глаза. Влюбленный человек много не видит в объекте своей страсти, не хочет понимать, что его чувство безответно, если это так, идеализирует своего возлюбленного. И влюбленность, как всякая страсть, не долговечна. А, когда огонь в сердце утихает, у человека постепенно "открываются" глаза. И он не узнает предмет своей любви. Вроде, внешне тот же, и это еще волнует, но внутренне... не то, совсем не то... и от этого становится пусто и горько... и больно за свою слепоту, - она замолчала.
   Таня тоже молчала некоторое время.
   - А как отличить влюбленность от любви, ты знаешь?
   - Очень трудно. Что такое любовь? По моему мнению, это так. Мы любим своих родителей, бабушек, дедушек, сестер, братьев, впоследствии, своих детей и внуков такими, какие они есть: с их достоинствами и недостатками. Просто любим: переживаем за них, прикладываем все силы, чтобы помочь, когда они в этом нуждаются, радуемся за них и вместе с ними, прощаем даже за боль, нам причиненную. Нам не надо с ними хитрить и лицемерить, не надо добиваться их любви, потому что они - наши родные души и тоже нас любят. Есть, конечно, исключения, и не мало, но это только исключения. Я считаю, что так же должно быть и между мужчиной и женщиной. Сразу понять это невозможно, потому что в девяноста процентах отношения начинаются с влюбленности, которая слепит. А вот, когда ты уже видишь, что из себя представляет предмет твоего обожания, и отношение к нему не меняется, он по-прежнему твоя родная душа, вот тогда ты действительно любишь.
   - Но сколько же можно наделать ошибок, пока ты влюблена! Ты же не знаешь: любовь это или нет?
   -Умница, девочка. А для этого есть еще десять процентов отношений между мужчиной и женщиной, когда долгая дружба, привязанность, так называемое, родство душ, перерастает в любовь. Такие отношения чаще случаются у людей более старшего возраста, но бывают и у молодых.
   - Значит лучше не влюбляться, а сначала посмотреть, что это за человек?
   - Это, конечно, идеальный вариант. Но, к сожалению, мы не властны над этим самым сильным, самым человеческим чувством - любовью, даже в ее горячем, но кратковременном варианте, как влюбленность. Хотя, и сама любовь не вечна. Почему? Не знаю.
   - Да. Вот почему? Ведь маму мы любим всю жизнь: и в детстве, и в старости. Эта любовь вечна. А мужчину можем разлюбить и все, и он уже чужой человек.
   - Правильно рассуждаешь, Танюша. Над этим стоит подумать. И хотя многие ученые мужи по части любовной философии так и не знают, почему любовь столь капризна: то придет, то уйдет, как та кошка, которая гуляет сама по себе, - может нам, простым смертным, удастся разгадать эту загадку. Ведь решения всех задач приходят лишь в те головы, которые думают... Хорошо сказала! А может, и не я сказала, просто вспомнила чье-то высказывание? - постаралась разрядить серьезность разговора Елена.
   Таня тоже улыбнулась:
   - Надо подумать. Глядишь, сделаем открытие и прославимся.
   - А тебе нужна слава?
   - Да нет. Это я так, к слову, - засмущалась Таня.
   - А я серьезно. Ты хотела бы быть знаменитой ученой, или актрисой, или писательницей? Чтоб тебя узнавали, говорили: "Вон, вон, она идет. Это та самая..." А?
   - Не знаю, - неуверенно протянула девушка. - Наверно, чтоб узнавали и пальцем тыкали, не хочу, но сделать что-нибудь такое, чем другие бы восхищались: "Вот эта Татьяна, какая умная! Или...смелая! Или...талантливая!" - была бы не прочь, - уже с задоринкой сказала она.
   Они поболтали еще о чем-то уже менее серьезном. А когда Татьяна стала собираться уходить, она опять как-то неловко замолчала, словно, ну, очень ей хотелось чем-то поделиться, но не решается.
   - Тань, ты мне хочешь что-то сказать? Давай, давай, колись. Я же вижу, что тебя так и распирает. Ну?
   - Да нет... То есть, да. Просто хотелось с тобой поделиться...
   - Так, поделись, если очень хочется.
   Таня еще немного помолчала. Елена не мешала ей:
   "Пусть подумает. Может, действительно, не стоит мне рассказывать. Я же напустилась на нее, будто она обязана мне все говорить. А я, кажется, догадываюсь, о чем она хочет сказать..."
   А Таня тем временем решилась:
   - Лен, у меня один парень знакомый есть, - начала она с расстановкой, - мы с ним просто друзья. Точнее, он друг Санька, ну, ты его видела, он с Ириной встречается. А так как ко мне все приходят, и он тоже приходит. Правда редко, он в военном училище учится, а у них строго с увольнениями. Так вот. Сказать, что он красавчик? Нет, конечно. Но он какой-то особенный, не такой, как другие парни. Он... - она задумалась и слегка улыбнулась своим мыслям - ... благородный, очень умный, но совсем не зануда, веселый, анекдоты умеет рассказывать, но никогда не рассказывает пошлых. Короче говоря, он мне нравится. Когда он приходит, меня начинает мелко трясти, и я совсем теряюсь. А он, кажется, этого не замечает. Он со мной разговаривает, как с маленькой девочкой, ласково так, покровительственно. А самому еще нет двадцати, они с Саньком в одном классе учились. Я и обижаюсь на него, и в то же время, как дурочка, радуюсь, когда он приходит. Вот, и сегодня тоже: сначала готова была от счастья прыгать, а потом реветь хотелось. Лен, что мне делать?
   "А мне что делать? Ах, Таня, Таня, ну что я тебе могу сказать? Боюсь, что меня саму будет трясти при встрече с ним. Это единственный человек, о котором я жалела в той, "другой" жизни. Но тогда я встретила его поздно и совсем неправильно себя повела, а потом "локотки кусала". Ты хорошая, Танюшка, но я знаю, что он никогда не воспримет тебя всерьез, он будет относиться к тебе, как другу, как к сестренке, наконец, но никогда не полюбит, как женщину. Так бывает. И не мы в том виноваты. Просто бывает "магия притяжения", хотя, может, это просто "животный инстинкт", когда самец выбирает ту, а не иную самку... Ну, и как же мне все это тебе объяснить? Я и ждала подобного разговора, и совершенно к нему не готова..."
   Пауза затягивалась, надо было что-то говорить.
   - Что я могу тебе сказать? То, что он не замечает твоего отношения? Это не так. Все он замечает.
   - Ты думаешь? - с некоторым испугом спросила Таня.
   - Потому и ведет себя с тобою так. Ему не хочется тебя обижать, ты этого не заслуживаешь, но, в то же время, по той или иной причине, он не может ответить тебе взаимной симпатией.
   - Почему?
   - Не знаю. Может, у него есть девушка...
   - Нет. Я узнавала у Ирины. У него была девушка, старше его на два года, но он с ней больше не встречается, а у нее другой парень.
   - То, что не встречается, еще не означает, что сердце его свободно.
   - Да?
   - А с другой стороны: возможно сердечная рана его была так глубока, что ему просто не хочется больше никаких романов. Пока...
   - Ты думаешь, стоит подождать?
   - Не знаю, Танечка, не знаю. Знаешь, что?
   - Что?
   - Конечно, я не имею права тебе что-либо советовать - это очень трудно. Но, что бы я сделала в подобной ситуации?
   - Что?
   - А пожалела бы его. Представь, что он страдает и просто достойно держится в кругу друзей, не желая показывать, что творится у него на душе. Только пожалеть его надо на самом деле, а не сделать вид, тогда у тебя пройдет эта нервная дрожь, это смущение. Ты теряешься потому, что считаешь его выше себя. А когда ты его пожалеешь, как братика, как маленького мальчика, тебе не будет казаться, что он недоступен. Наоборот, ты обретешь подобие материнских чувств и встанешь над ним. И с этой высоты ты яснее увидишь, как он на самом деле к тебе относится, и стоит ли его ждать и добиваться. Попробуй.
   - Не знаю... Как его жалеть? Он такой... как король на троне...
   - Даже короли нуждаются в жалости. И это совсем не унизительное чувство. В старину в какой-то губернии говорили не "люблю тебя", а "жалею тебя". Искренняя жалость приближает человека к тебе, он становится тебе роднее и понятнее. А то, что обычно называют жалостью, когда жалеют убогого, но даже мысли в голову не приходит, помочь ему, это просто лицемерное равнодушие.
   - Знаешь, Лен, вот ты сейчас говоришь, а я думаю: действительно, ему ведь совсем нелегко, наверно, с нами шутить, но ходить с кислой рожей для него не достойно. Бедненький, может, ему и поделиться не с кем. Я вот пришла к тебе, поделилась, мне сразу легче стало. А он мужчина, будущий офицер, ему плакаться нельзя...
   - Вот-вот. Продолжай в том же духе. Думай об этом почаще, ты свыкнешься с этой мыслью. И, когда он придет в следующий раз, увидишь, как по-новому ты на него посмотришь, как изменится твое состояние. А потом мне расскажешь, если захочешь.
   - Обязательно расскажу. Ну, я пойду, - в ее голосе чувствовалась легкость, будто с плеч свалилась какая-то тяжесть.
   Она ушла.
   "Правильно ли я сделала? Я посоветовала ей то, что сама не смогла бы сделать. Но мы же в разных ситуациях: она давно с ним знакома, можно сказать, что они друзья, а меня он даже еще не знает, и, когда мы встретимся, а мы обязательно встретимся, я буду свободна и готова к отношениям с ним. Как он поведет себя со мною? А вдруг он даже не обратит на меня внимание? Может, я заинтересовала его тогда только потому, что принадлежала другому? Запретный плод всегда сладок. Ведь, восхищаясь мною, оказывая мне знаки внимания и даже решившись на тот страстный поцелуй, он благородно сказал, что никогда не сможет перейти дорогу другу. Может, это была игра? А может, он просто мазохист? Ага, сейчас додумаюсь еще до чего-нибудь... Успокойся. Дыши глубже.
   Не забегай мечтой вперед в прекрасное мгновенье.
   Твоя мечта к тебе придет. Но жди, имей терпенье...
   И не заклинивайся на этом парне, у тебя другие задачи..."
  
   Следующая неделя мало отличалась от предыдущей: работа, домашние дела, немного общения и снова работа. Елена уже начала втягиваться в этот ритм, и он уже не казался ей таким изнурительным. Поэтому в субботу с удовольствием "пошла продавать глаза" по магазинам.
   Она начала с ближайшего, что находился в квартале от ее дома. Конечно, в семидесятых любые магазины "не бог весть что", в том числе и мебельные, но ей повезло: в этом же первом магазине она нашла то, что хотела. Наверно, та кровать не была куплена только потому, что была светлая и лакированная, а в моде была мебель темная и полированная, рядом с теми "шедеврами" она казалась бедной "дурнушкой". Но это было то, что надо. Елена без колебаний оплатила ее и договорилась с двумя грузчиками, что они отнесут кровать ей домой. Два немолодых узбека с удовольствием согласились подзаработать, благо нести недалеко, правда попытались покапризничать, когда узнали, что нести надо на пятый этаж, но сумма была настолько убедительна, что они внесли свою ношу даже без остановок. Оставив свою покупку посреди гостиной, Елена, не мешкая, отправилась за тканями.
   Это уже получилось надолго. Восемнадцатилетняя Я провела ее по всем магазинам, ей известным, где торгуют тканями, от вокзала через весь центр до Старого города. И только там, за Регистаном, на торговой улочке, ведущей к базару, в маленьком магазинчике она нашла то, что искала: широкую льняную ткань темно-малинового цвета с редким мелким золотистым рисунком, в виде иероглифов. И цена была божеской, так что она вполне уложилась в выделенную для этой цели сумму.
   На обратном пути троллейбус тащился так медленно, что ей казалось, она пешком дошла бы быстрее, так переполняло ее нетерпение. Она даже попыталась себя приструнить:
   "Мещанка! Тебя разве для этого на Землю вернули, чтоб ты себе быт обустраивала? На что себя растрачиваешь?" - но это не помогло, радость от того, что она может украсить квартиру по своему вкусу, не покидала ее, и она перестала себя грызть.
   Возле дома ее ждал сюрприз: она встретила бывших одноклассниц - двух Марин и Гену, парня второй Марины. Сначала она расстроилась, что они ей помешают, а потом решила:
   "Ничего. Я сейчас и их запрягу".
   Дома, не теряя время даром, Елена дала задание Геннадию снять нижнюю спинку, отчертила линию, дала в руки ножовку (все-таки мать - молодец, все имела в хозяйстве) и велела пилить. Обе Марины и Гена посмотрели на нее, как на сумасшедшую - пилить совершенно новую кровать?! Но Елена их возражения отмела одним словом:
   - Пили. Только аккуратно, не торопись.
   Порезав ткань на необходимые отрезки, дала задание Марине-второй прострочить шторы на швейной машинке (она это делала лучше другой, это Елена знала по школьным урокам труда), а Марину-первую отправила на кухню чистить и жарить картошку. Сама же занялась покрывалом, оно должно было быть с широкими пришивными складками по трем сторонам. Взявшись за работу все дружно, они быстро справились с ней: отпиленная спинка была хорошо ошкурена и закрашена марганцовкой, чтоб не очень выделялась цветом, и привинчена к кровати. Старую кровать дружно разобрали, ее тоже отправили на лоджию, новую поставили на ее место. Шторы и покрывало подшиты, выглажены и развешены. Когда все привели в порядок, все согласились, что это здорово! А поначалу, Марина-первая была недовольна немодной кроватью, и обеим Маринам не понравилась расцветка ткани, слишком темная. Зато теперь, даже желтые стены с нелепыми золотыми кленовыми листьями выглядели вполне уместно. К этому времени у Марины-первой была готова картошка, почищена селедка и нарезаны соленые огурчики и помидорчики. Взглянув на этот аппетитный натюрморт, Гена вызвался сбегать за бутылкой. Все девчата дружно согласились, но лишь на вино. Гене под селедочку и огурчики хотелось бы водочки, но ему пришлось согласиться с большинством.
   За столом выяснилось, что гости пришли навестить и развлечь "скорбеющую дочь". Но так как таковая отсутствует, решили этой темы больше не касаться. Поговорить у бывших одноклассников всегда найдется о чем: кто где учится, работает, кто с кем встречается, кто куда уехал. Просидели до вечера. Потом Марина-первая вспомнила, что обещала сестре посидеть с племяшкой, пока та сходит на свидание. У ее сестры Светланы семейные отношения с мужем не сложились сразу после рождения дочки, и он ушел. Света три года посвятила маленькой Юленьке, но вот теперь ей встретился неплохой человек. Марина всегда очень жалела сестру и, конечно, сейчас была за нее рада, да и Юлька была ей не в тягость. Потому, вспомнив об этом, она поспешно стала собираться, Марина-вторая с Геной тоже решили идти с ней. Елена вышла проводить их до остановки.
  
   Пока все стояли в ожидании троллейбуса, на остановку подошли два молодых человека. Сначала Елена их не заметила вовсе, потому что стояла спиной, потом просто в сумерках не разглядела. Но, когда ее гости уехали, она обернулась и столкнулась с одним из них, подняла голову и встретилась взглядом... с ним. Конечно же, он ее не знал, но она-то его помнила всегда! Она не сдержала сдавленного вскрика, чем обратила внимание на себя и удивила его.
   - Я Вас чем-то напугал?
   - Нет-нет. Ничего.
   "Вот же он, совсем рядом, совсем близко, я слышу его дыхание, но не только не могу до него дотронуться, но даже заговорить с ним".
   Кровь сначала захлестнула ей голову, а потом откатилась, как штормовая волна на море, чтоб потом ударить с новой силой. У нее закружилась голова, она побледнела и качнулась. Ее поддержала сильная и такая до боли знакомая рука.
   - Что с Вами? Вам плохо?
   Ей ужасно захотелось прижаться к нему, уткнуться лицом в грудь, задохнуться в его объятиях. Но она нашла в себе силы устоять и даже, по возможности, спокойным, но осипшим голосом ответила:
   - Ничего. Просто устала, - и попробовала улыбнуться, хорошо, что уже стемнело, потому что улыбка получилась жалкой.
   - Может Вас проводить? - ни тени заигрывания в голосе, только участие.
   - А то Вы, пожалуй, где-нибудь упадете, - подал голос и второй парень, он тоже был знаком Елене.
   - Простите, ребята, мне право неловко...
   - Да Вы нас не бойтесь, мы Вас не обидим, - продолжал второй парень, а он молчал, только внимательно смотрел на Елену и не выпускал ее локоток.
   "Век бы так стояла..."
   - Я не боюсь. Если вам не трудно, то проводите, я тут рядом живу, вон в том доме.
   - Так близко? Ну вот, а мы собрались провожать Вас часика два-три, - не унимался разговорчивый парень.
   - Жень, хватит чепуху молоть. Девушке плохо, а ты гулять собрался.
   - Так может девушке как раз и не хватает свежего воздуха. Может, она работала где-нибудь в душном помещении, а вышла на воздух, голова и закружилась. Так девушка?
   - Почти.
   - Вот видишь. Я же говорил, что я психолог. Я таких хорошеньких девушек насквозь вижу.
   "Рентген, ты, а не психолог, Женька", - хотелось сказать Елене, но она только улыбнулась.
   - Во, видишь? Она уже улыбается. Ну, так как, погуляем?
   Они уже дошли до ее дома. Он по-прежнему бережно держал ее за локоть, будто боялся, что, если отпустит его, она сразу исчезнет.
   - Спасибо, ребята, но я уже дома.
   - А, может, все же погуляем? - не унимался Женька.
   - Нет. Извините.
   - Жека! Угомонись! - тихо, но твердо сказал он, и уже, обращаясь к Елене, гораздо мягче: - Простите нас за навязчивость, и спасибо за компанию.
   - Ой, ну что вы! Это вам спасибо.
   "Надо уходить. Оставаться больше нельзя. Для случайной встречи вполне достаточно".
   Но ноги не хотели идти..., а рука не хотела расставаться с теплом его руки..., а глаза хотели на него смотреть..., а уши хотели слушать его голос...
   "Ну, все, хватит!" - одернула она себя.
   - До свидания.
   Его рука дрогнула и медленно разжалась.
   - Вы теперь дойдете?
   Ему хотелось удержать ее, что-то в этой хрупкой блондинке смущало его и притягивало с самого начала, как только они встретились глаза в глаза. Но он сам одернул Женьку, который сейчас обиженно сопит рядом. Ему показалось, что ей не очень приятно слушать его напористую болтовню, хотя он сам порой знакомился с девушками легко и непринужденно, но сейчас его что-то останавливало.
   Тем временем, Елена еще раз поблагодарила их и попрощалась, он успел только сказать "до свидания". Он не уходил, пока не увидел, как она скрылась в последнем подъезде. Он стоял бы еще, пытаясь по загоревшемуся свету, отгадать ее окна, но, понимая, что половина квартир выходят окнами на другую сторону, и уследить не удастся, и, слыша нетерпеливое переминание с ноги на ногу Женьки, направился назад к остановке.
   - Старик, ты че, запал? - сочувственно заговорил Женя. - Да ладно тебе. Она, конечно, девочка - ничего, хорошенькая, но уж больно упертая.
   - Она не упертая, - резко отозвался Андрей, - она воспитанная.
   - Ладно, воспитанная. А мы щас пойдем с тобой и подцепим каких-нибудь невоспитанных.
   - Не хочу, Жень.
   - Ну, ты даешь! Раз в неделю, а то и в две, выпадает шанс пообщаться с девчонками, а мой лучший друг заартачился. Андрюха, ты мне друг или не друг?
   - Друг, друг. Только я сегодня никуда не пойду. Если хочешь, давай здесь погуляем.
   - Совсем свихнулся. Кого ты здесь встретишь? Все молодые и красивые сейчас в центре гуляют, в парке танцуют.
   - Во-первых, с ноября парк не работает, в том числе и танцплощадка, во-вторых, мои друзья вообще редко в центр ездят, у нас тут свой парк имеется, а в-третьих, давай я тебя лучше со своими друзьями познакомлю, среди них тоже классные девчонки есть.
   - И все такие же воспитанные? - съехидничал Женька, но сразу присмирел, увидев реакцию Андрея на его шуточку: Андрея слегка передернуло, и лицо начало наливаться краской - явный признак сдерживаемого гнева.
   - Ладно, ладно. Не сердись, - примирительно проговорил Женя. - Она, по-моему, тоже на тебя запала.
   - Почему ты так думаешь? - сразу успокоился Андрей.
   - Со стороны-то оно виднее, да и руку у тебя не вырывала, и уходить не хотела.
   - Не хотела?
   - Не хотела, - передразнил Женька, но Андрей уже не сердился. - Я же вижу, она не прочь познакомиться, но воспитание не дает. Я стараюсь для друга, уговариваю, а друг меня одергивает.
   - Так ты для меня старался? - с иронией проговорил Андрей.
   - А для кого же еще? - упрекнул его Женя, а потом добавил тише: - Да мне такие не очень нравятся. Я люблю ярких шатенок или жгучих брюнеток, и ростом поменьше.
   - Почему? Ты же сам не маленький.
   - А женщин люблю маленьких, "карманных". Кстати, твоя "воспитанная"...
   - Женька, перестань!
   - Как же я ее должен называть? Ты же, оболтус, даже имени не спросил!
   - Еще спрошу.
   - Вот, когда спросишь, скажешь мне, тогда я и буду ее по имени называть, а пока...
   - А пока ты будешь называть ее... - и задумался: "Как же ее называть? Незнакомка? Банально. Блондинка? Пошло. Как такую королеву можно назвать?.. Придумал!!!" - Будешь звать ее "королева".
   - Ага, так и буду называть - "Ваше величество".
   - Не паясничай.
   - Андрюх, ты точно сбрендил. Тебе лечиться надо.
   - Спасибо, друг, за совет. Прямо сейчас и пойду.
   - Куда?
   - Лечиться.
   - Куда лечиться, болезный, ты мой.
   - Вот пойдем со мной, тебя там тоже вылечат.
   - Ну, пойдем. Видно, тебя теперь никуда не вытянешь.
   - Ты, кстати, что-то хотел сказать про мою королеву.
   - Чего хотел сказать?
   - Ты сказал: кстати, твоя королева...
   - А-а. Нет. Я хотел сказать, что, кстати, твоя королева провожала девушку в моем вкусе: маленькую, кукольную шатенку. Знакомься с ней поскорее, а потом и меня с моей "куколкой" познакомите.
   - Слушаюсь, товарищ командир!
   И они притворным "парадным" шагом зашагали в направлении Татьяниного дома, пугая и веселя редких прохожих и нарываясь на отчаянный лай выгуливаемых собак.
  
   А что же Елена после этой встречи?
   Она почти бегом взлетела на пятый этаж, с трудом, трясущимися руками открыла дверь и, захлопнув ее, как вкопанная, встала на пороге. Ее трясло, как в сильнейшей лихорадке. Она с трудом соображала, пытаясь вспомнить, что говорила ему, но не могла. Медленно, оторвавшись от двери, разделась и прошла в гостиную. Вдруг ей захотелось посмотреть в окно, может, он там? Она заторопилась на лоджию, споткнулась о порог, больно ударилась коленом о железную сетку выставленной кровати. Но все же поспешно растворила створки окна и выглянула во двор. Он был пуст: ни соседей, ни случайных прохожих, ни его с Женькой не было. Она устало опустилась на стоявшую там раскладушку и только сейчас заплакала, унимая дрожь и тихо поскуливая. Почему она плакала? Она не знала. Она была рада его видеть, очень рада. Она почувствовала его заинтересованность - это хорошо, значит, вторая встреча будет уже плодотворнее. Но ей было просто себя жалко: такую юную, одинокую и беззащитную.
   В той жизни, в свои восемнадцать лет, она не задумывалась над трудностями, которые ей встречались, которые ей предстояли. Она просто их преодолевала легко или с трудом, но в любом случае шла вперед, видя впереди только светлые цели, не отвлекаясь на мелочи, не зацикливаясь на проблемах, порой просто перла, как баран, сметая лбом все препятствия. Она ничего не боялась: ни смерти, ни зависти, ни равнодушия, ни тупости начальников, ни предательства друзей. Смерти она стала бояться, когда была беременна первой дочерью, и не за себя боялась, боялась сначала потерять ее, а потом оставить ее сиротой. Этот страх так и остался с ней до конца. Зависть сначала удивляла: в чем мне завидовать? Но потом эта зависть стала невидимым оружием, била, как током, в самые неподходящие моменты, и появился страх ожидания этих ударов. Равнодушие душило, как паутина: липкая, крепкая, неразрываемая. И стало страшно общаться с людьми, видя их лицемерие и жестокость, которые и происходили от равнодушия. С тупыми начальниками она сражалась почти до последнего, но устала, выбилась из сил, и появился страх, что может сломаться, подчинится невежеству, уступит хамству, сама станет равнодушной, превратится в серую пресмыкающуюся тварь. Предательство друзей и любимых тоже било током исподтишка, как зависть, но, если зависть сначала удивляла, то предательство било сразу с мощностью грозовой молнии. И она исключила из жизни всех друзей, оставив только очень узкий круг общения.
   Ничего этого не было у нее, у этой девочки. Но сейчас, с памятью о прошлой жизни, в ней поселилась память и об этих страхах. Как ей с ними жить? Конечно, хорошо, что она помнит, с кем лучше не связываться, и она не будет связываться, куда лучше не соваться, и она не будет соваться. Но, изменяя события жизни, и круг общения будет меняться, появятся люди, которых она не знала раньше и не знает, чего от них ожидать. Вот тогда и выползут на свет божий эти страхи, и спеленают ее по рукам и ногам. Вот о чем она плакала. Хотя и причина к слезам вроде была счастливая: она вновь встретила человека, о котором мечтала даже перед смертью. Но как-то все повернется дальше?
   А ночью ей приснился сон: ей снилась бабушка, такая, какою она обычно видела ее во сне, молодою, без единой сединки, с длинными косами. Она вошла в спальню, села на край кровати, провела по волосам почему-то шершавой, стариковской, ладонью и сказала:
   "Ничего не бойся, ты справишься, главное, не обижай никого, кого обижать грех, и прощай. Прости мать свою. Она ведь не со зла".
   "Не могу, бабуся, не умею я прощать".
   "А ты пожалей ее, и само простится".
   И ушла. Елена сразу открыла глаза.
   "Приснилось мне это или привиделось? Надо же, она повторила мои слова, что я говорила Татьяне. Спасибо, бабуся, ты мне очень помогла".
   И она снова уснула, крепко, без снов, как в первую ночь ее новой жизни.
  
   Так как всю субботу она "просачковала", не начертила ни одной линии, то в воскресенье, не дав себе поваляться на новой, кстати, очень удобной, кровати, сразу с утра засела за чертежи. Но работа не шла: все мысли ее были о вчерашней встрече. Все же, как удивительно: люди, окружающие ее те же, нет только матери, а события разворачиваются совсем по-другому. Она вспомнила свой сон:
   "Бабуся сказала простить ее, пожалеть. Я так всегда и делала в той жизни: как пожалею ее, а она на жалость умела давить, так и прощала, и все начиналось сначала. Не хочу о ней думать. У меня сейчас другие задачи".
   Не смотря на то, что мысли Елены уплывали совсем в другую сторону, она почти справилась со своей работой. Ей оставалось доделать только один чертеж, когда раздался звонок.
   "О, боже! Кого опять черт принес? Ну, никакого покоя нет, при матери никого в гости и на аркане было не затащить, а теперь, как проходной двор", - мысленно ворча, она с трудом поднялась со стула.- "Что это я как старуха? Не могу спину разогнуть..."
   Но, взглянув на часы, поняла: она просидела за работой девять часов! Без еды, без перекуров, и даже в туалет не ходила! Проковыляв в прихожую и поглядев в глазок, она удовлетворенно подумала:
   "Так я и знала - Танюшка".
   Конечно, это была Татьяна. И хотя, ее мать предупредила, чтоб не надоедала Елене, если она берет работу на дом, значит ей некогда, она не утерпела, ей очень хотелось поделиться. Но она помнила мамины слова и, входя в квартиру, начала с извинений:
   - Леночка, ты меня извини. Я тебя не отвлекаю?
   - Отвлекаешь. И правильно, а то я, боюсь, через часик и вовсе бы не встала, спину еле разогнула.
   - Чего ты так убиваешься. Отдыхать же тоже надо.
   - Взялся за гуж - не говори, что не дюж. Взяла чертежи домой - надо сделать, не тащить же их назад. Да и причина есть.
   - Какая причина?
   - А сейчас покажу.
   Когда Таня была у Елены неделю назад, они разговаривали в кухне, в спальне она не была. И сейчас Елене не терпелось похвастать перед ней своими "достижениями". Она торжественно открыла дверь в спальню.
   - Оцени...
   Татьяна редко была раньше в квартире у нее, а в спальне так всего один раз, когда хоронили мать. Но все же она помнила, что спальня была обычной: с шифоньером, двумя кроватями и ковром на стене. Но то, что она увидела сейчас, резко отличалось от когда-либо виденного ранее. Ее поразили шторы необычной расцветки и отсутствие ковра на стене. Ковер на стене - это обязательный элемент любой комнаты того времени, тем более здесь, в Средней Азии: могла отсутствовать вся мебель, но чтоб ковры на стенах были.
   - Да-а... А где же шифоньер? - оглядываясь на гостиную, удивленно протянула Таня. - Куда же ты все вещи складываешь?
   - Пожалуйте сюда, - как заправский лакей, распахнула дверцу гардеробной Елена.
   - Слушай! Как удобно, и места сколько! Ой, а кровать-то другая! И комода здесь вроде не было?..
   - И комода не было, и кровать другая, и шторы и покрывало тоже. А как ты думаешь, откуда они здесь взялись?
   - Купила? Сама? Когда?
   - Вчера. Вбухала всю зарплату. И занималась этим всем весь день. Вот потому надо денежку зарабатывать, не разгибая спины.
   - А здорово! Как в кино.
   - Нет, Танечка, это норма жизни человека будущего, - с напускной торжественностью произнесла Елена.
   - И когда это будущее настанет? - подыграла ей Таня.
   - Скоро, очень скоро, ты даже представить себе не можешь, как скоро, - уже с более реальной печалью сказала она.
   - А мы доживаем? - Танюшка все еще играла, не замечая изменившегося тона.
   - Доживем, если не помрем, - уже без всякого пафоса подытожила Елена и добавила: - Ну, давай, рассказывай. Я же вижу, что не мебель мою пришла смотреть, что-то другое тебя привело.
   - Ага. Лен, он вчера приходил. Правда, не ко мне. Мы сидели у Леши, - начала Таня торопливо, едва Елена усадила ее на стул в кухне, чтоб, слушая ее, приготовить ужин, и еще, чтоб можно было отвернуться, якобы к плите или холодильнику, когда почувствовала бы, что может выдать собственное состояние выражением лица: она же знала о ком пойдет речь. - Мы - это Ира с Саньком, Зина с Жориком, ты их видела, Леша с Олей, ее ты еще не знаешь, и я. Просто сидели, музыку слушали, Санек "Пинк Флоида" принес. Во-о-от. А тут звонок. Я тебе не говорила, что Леша с ним и Саньком в одном классе учились, так что они давно дружили, и он к нему, к Леше, тоже заходит. Ну вот, тут звонок. Я так вздрогнула, но никто не видел. А это он со своим другом из училища. Я того не знаю, потом, правда, познакомились, но не в нем дело. Ой, Лен, он такой веселый был, будто миллион выиграл. Начал всех с другом знакомить, того Женей зовут. Потом говорит, пойдемте гулять, а то его другу надоело в казарме сидеть, хочет проветриться, да и вечер вчера был ничего, теплый. И мы пошли гулять. Правда, Зойка с Жориком быстро смылись, но нам и без них было весело. Лен, я совсем забыла, что его жалеть надо, да и как его было вчера жалеть, когда он такой веселый был. Все анекдоты рассказывал, шутил. Когда гуляли, я их с Женей под руки взяла, так они меня через все лужи, все ямы в парке переносили. Потом мы по улицам гуляли и даже в твой двор забрели. Я хотела к тебе зайти, но не решилась: у тебя света не было. А когда мы сидели у тебя во дворе на скамейке, он как-то погрустнел и сказал очень-очень тихо, но я услышала: "Если есть на свете моя королева, то я ее нашел". Как ты думаешь, Лен, это он обо мне?
   "Это он обо мне, заяц. Это он меня раньше так называл", - подумала Елена, а в слух сказала:
   - Не знаю, Танечка. Ты скажи, как ты себя с ним чувствовала все это время?
   - Нормально. Меня ни чуточки не трясло. Как-то легко было, будто он мне просто друг. Правда, потом все думала: о какой королеве он говорил? А вообще я решила так: будем пока друзьями, а там видно будет.
   - А если у него девушка появится, как ты на это отреагируешь? - осторожно спросила Елена, отводя взгляд.
   - Вот я и посмотрю. Девушки же разные бывают, то есть отношения с ними. Вот, например: что Зойка с Жориком, что Ира с Саньком, встречаются одинаково, почти полгода. Зойка с Жориком, видно, что влюблены и, по-моему, они даже спят. А у Ирки с Саней как-то все не так: Санек - тот влюблен, а Ирке он, кажется, уже надоел. Она, правда, не говорит, но я-то вижу: Саня - он хороший, альпинизмом занимается, стихи сочиняет, готовит отменно, а какие торты бисквитные печет, от магазинных не отличишь: и с надписями, и с розочками, - только вкуснее намного! А симпатичный какой, а как здорово танцует! Ирка же все перед ним выкаблучивается, строит из себя "цацу". А я-то знаю, что она за "цаца", глупенькая пустышка, только родители богатые. Нет, Лен, я ее не ругаю, она моя подруга, но и Саню жалко, по-моему, она его скоро бросит. Она тут на одного все заглядывается: маленький, страшный, а до чего наглый...
   - Вот таким "цацам" и нужны наглые. Я плохо знаю Ирину, но мне кажется, она из тех женщин, которые любят, чтоб мужчина разжигал в них животную страсть, а не стихи читал, чтоб унижал ее, а не боготворил. Хотя они никогда в этом не признаются, они порой и сами не понимают этого, и будут твердить, что им тоже нужна романтика. Вот потому Александр ей надоел, а тянет к наглому типу. Но мы вроде не о ней говорили? Ты к чему это все рассказывала?
   - А к тому: вот будет у него девушка, я и посмотрю, какая она, как он к ней относится, как она к нему. Со стороны же виднее? Правда? Вот и увижу, какие ему девушки нравятся!
   - Мудро, Таня, мудро. Если у тебя получится, вот так со стороны, непредвзято наблюдать, может, ты скорее в нем разберешься. А теперь давай ужинать: я голодная, как медведь весной, - сменила тему Елена.
   Таня хотела отказаться из приличия, но кусочки курочки, обжаренные и залитые томатно-чесночным соусом, с хрустящей картошечкой и с еще какой-то тушеной смесью овощей источали такой аромат, что она, проглотив слюну, с удовольствием приняла приглашение к столу. Ели они молча, думая каждая о своем, но на самом деле об одном и том же человеке.
   Татьяна думала: как здорово, что она поделилась с Леной и может теперь так спокойно и уверенно общаться с Андреем.
   Елена тоже думала об Андрее, вспоминала того Андрея, которого она знала в той, другой жизни. Поздно она его тогда встретила. Она уже была женой его друга Александра. Да-да, того самого Сани, который сейчас встречается с Ириной и которого та хочет бросить. Так оно и получилось. Добрая и заботливая Танюшка познакомила его с Еленой на своем дне рождения, через месяц они подали заявление, а еще через месяц тайком от всех расписались. До встречи с ним у Елены был неудачный сексуальный опыт, и от близости она отказывалась, аргументируя тем, что его, Сашу, осенью заберут в армию, а она останется одна, возможно беременной. Пылкий Александр сразу предложил ей расписаться. Елена тогда была влюблена в него, она чувствовала его заботу, внимание и даже любовь, как ей казалось, то есть все то, чего ей так не хватало, и она согласилась. О его друге Андрее она много слышала и от Тани, которой он нравился, но у них ничего не было, и от Саши, который решил взять в свидетели именно его, но ни разу его так и не видела. На регистрацию Андрей тоже не попал, так как она проходила в будний день, а из училища его не отпустили. Потому они встретились только в мае. Когда Елена увидела его, познакомилась с ним поближе, она почувствовала, что, если бы встретила их одновременно, выбрала бы Андрея. Андрей уступал Александру во внешности: по сравнению с миловидным лицом и пышной шевелюрой Саши, лицо Андрея, как будто вырублено топором из очень твердого камня, черты лица резкие: крупный прямой нос, острые скулы, крутой лоб, тяжелый подбородок, короткая курсантская стрижка, густые, сросшиеся на переносице брови, но глаза, которые на таком лице должны были быть маленькие и колючие, наоборот, были большие и синие-синие, глубокие-глубокие. В таких глазах женщины мечтают утонуть. Но не глаза привлекли ее к нему: его уровень интеллекта намного превышал Сашин, ей было очень интересно говорить с ним на любые темы. В Андрее чувствовалась уверенность и надежность, качества, которые так нужны женщинам. Его отношение к женщине поражало своей рыцарской преданностью и дворянским благородством. Несмотря на громоздкость фигуры, ростом он - под сто девяносто, и не худенький, а довольно накаченный, движения его - мягкие и ловкие. Конечно, это благодаря занятиям бальными танцами в школьные годы и фехтованию, искусству мушкетеров, но чувствовалось, что это не просто приобретенные навыки, а, прежде всего, внутренний настрой, как сказали бы - "прирожденный аристократизм". Тогда, в первую встречу, они оба поняли, что оказались в ловушке судьбы, но молчали о своих чувствах, которым до поры до времени не позволяли проявляться. Елена с Сашей пробыли супругами не долго, около полугода, разбежались еще до его ухода в армию. Каждый раз, когда они ссорились, их мирил Андрей: Саша все же очень уважал своего друга и верил ему, а Елене было не удобно, что такой целостный человек, как Андрей, занимается их мелкими обыденными, как ей казалось, не свойственными ему дрязгами. Но последний раз он даже не сделал попытки их мирить, и, только перед проводами Александра в армию, он пришел и попросил ее придти на эти проводы. Она отказалась. Тогда он попросил сделать это ради него и добавил: "Не бойся, тебя никто там не обидит, я буду с тобой". Елена пошла. Она знала, что ей незачем туда ходить: родственники встретили ее презрительным равнодушием, Александр к ней даже не подходил, хотя, Андрей о чем-то разговаривал с ним. Она пробыла недолго и собралась уходить, но Андрей попросил ее задержаться на лестничной площадке перед дверью. Она остановилась. Вышел Саша и молча встал рядом. Наверно, Андрей силком его вытолкал, потому что из-за двери слышались голоса и какая-то возня. Как потом выяснилось, старший брат не пускал Сашку к ней, а Андрей, загородив собою дверь, не выпускал того на площадку, пытаясь объяснить, что им нужно поговорить в последний раз. Саша молчал, и Елена, зная его телячье упрямство, тихо, но твердо сказала ему: "Я не собираюсь портить тебе жизнь, подавая на развод пока ты в армии. Замуж я не спешу, разведемся после, когда вернешься. Но ты можешь считать себя свободным. Я тоже буду считать себя свободной. Прощай!" И ушла. Внизу ее догнал Андрей и виновато сказал: "Прости, что притащил тебя сюда". Потом они шли, молча, до самого ее дома, но у подъезда Андрей попросил остановиться. Она обернулась к нему, и вот тут он обнял ее и поцеловал. Она чувствовала, как с этим поцелуем из него выливается давно сдерживаемая, но уже вырвавшаяся на свободу, страсть. Он прижимал ее к себе все крепче и крепче, не контролируя силу своих рук. А она молчала, хотя ей казалось, что она сейчас сломается в его объятиях. И только, когда невольный стон вырвался из ее горла, он пришел в себя и отпустил ее. От бессилия она сразу села на стоявшую у ее ног скамейку, а он опустился перед ней на колени, целовал ее руки и говорил: "Он - дурак, он - глупец, он - недоумок! Он не понимает, какую женщину потерял! Я не отдам тебя больше никому, ты - моя королева! Сколько я ждал этого мгновения, чтоб сказать тебе все..." Он говорил еще что-то, а она молчала, боясь спугнуть этот порыв страстного откровения, она была очень счастлива в этот момент. Потом они долго сидели на скамейке, он посадил ее к себе на колени и крепко прижал к себе, чтоб она не замерзла, и все говорил, говорил: какая она красивая, какая она умная, как он ее любит и как будет беречь всю жизнь. Вспоминая сейчас, она подумала: зачем он все это говорил? Чтоб успокоить ее? Но нельзя говорить такие слова впустую, им очень легко поверить, особенно, когда очень хочется. Так почему же они не остались вместе? В чем была причина их месячной разлуки, она уже не помнит, но причина была уважительная, иначе бы она металась в неизвестности. Но она спокойно ждала. Потом он приходил с Женькой, а у нее в гостях была Марина-первая (та самая "кукольная" шатенка). Они где-то гуляли, но совсем не долго. Потом был день рождения Андрея, его мама была в заграничной командировке, и поэтому стол накрывали сами. Все было хорошо, но при чужих Андрей вел себя сдержанно. Будто и не было тех признаний на скамейке. Но один момент Елена помнит очень хорошо. Они с Андреем оказались одни в темной кухне: он молча привлек ее к себе и нежно поцеловал, а потом... а потом он сказал, что просит прощения у нее за свою несдержанность, что хочет быть ей нежным и преданным другом, но никогда не сможет перейти дорогу Александру. А в глазах стояла жуткая черная тоска, и светились слезы в свете уличного фонаря, бившего, как прожектор, прямо в окно кухни. И на вопрос Елены: почему? ведь у них все кончено. Он ответил, что Саша прислал ему письмо, в котором пишет, что хочет начать все с начала, что любит ее. Да, она тоже получила такое письмо, но не поверила Саше, уж очень хорошо она его изучила: просто ему там тоскливо, другим ребятам кто-то пишет, вот и он должен быть не хуже других. Но в тот момент она поняла, что объяснять это Андрею сейчас бесполезно, и ее захлестнула такая волна обиды и беспомощности что-либо изменить, что она чуть не разревелась прямо там. Но нервы ее тогда были покрепче, она сдержалась и, молча, ушла, совсем: она не могла перед другими делать вид, будто ничего не случилось. Больше они не виделись. Правда Марина рассказывала, что после ее ухода, Андрей, обычно не пьющий водку, да и вином не балующийся, напился водки до беспамятства буквально за двадцать минут. А когда ребята волокли его в спальню, все повторял: "Какой же я дурак...ну, почему я такой дурак..." Но к ней он не приходил, а случайных встреч как-то не получилось.
   Все это, как кадры киноленты, промелькнуло в ее голове. Невольно стали наворачиваться слезы ("Ох, и сентиментальная же я стала с годами!"), но, вспомнив, что она не одна, спохватилась:
   "Танюшка очень внимательная девушка, заметит, вопросами замучает. Оставить ее без ответа - неудобно, вроде у нас вечер откровений, а что-либо сочинять не могу, не хочу".
   - Ну, вот. Насытились живоглотики, теперь, и за работу пора, - прервала Елена молчание.
   Татьяна сразу засобиралась, чтоб не мешать ей, да и время было уже позднее, а завтра на работу.
  
   Следующие три недели прошли без особых происшествий. Андрей больше не встречался, к Татьяне не приходил, на работе ни застоев, ни авралов не было. В конце третьей недели в пятницу был "сороковой день". Елену отпустили на целый день с работы, а накануне выдали зарплату, и она с утра бегала по магазинам, на рынок, потом готовила к двенадцати часам обед для бывших сотрудников матери. Пришли четверо: две женщины, Людмила Георгиевна и начальник отдела Николай Петрович, - вспомнили мать, пожурили Елену, что слишком рано начала наводить свои порядки в квартире, поучили ее жизни, надавали кучу советов и ушли.
   "Хорошо, что они приходили в свой обеденный перерыв, и, хотя просидели на час больше, но все равно ушли. А если бы это был выходной?!" - подумала она с притворным ужасом.
   Ее девчата из отдела, Ирина Васильевна с Татьяной, Нина из отдела кадров и Сонечка пришли вечером после работы. Слишком много не хихикали, но посидели спокойно, без напускной скорби, но тоже не долго. Заходили и соседи, те, кто помогал на похоронах, и те, кто не помогал тоже. Приходили в течение дня, и все были накормлены. Она так устала в этот день, что легла спать сразу, как управилась с делами, и уснула моментально.
  
   В выходные Елена решила отдохнуть. Правда продукты, которые она накупила накануне, ушли все. Конечно же, на поминки готовили три соседки, и продукты закупались два дня. А в этот раз она "провернула" все сама, помощь ей никто не предложил, а просить ей не хотелось. Поэтому в субботу она опять отправилась на рынок.
   Все-таки южные базары ни с чем не сравнить! На дворе декабрь, а здесь: и любые свежие овощи, и дыни, и даже арбузы ("Как они их сохраняют? Непонятно!"), и фрукты, и орехи, и зелень. Мясо - любое на выбор, птица - от цыплят с кулачок до огромных индюков и гусей, кролики, нутрии, молочные поросята, живые и забитые. И хотя сами мусульмане свинину не едят, но некоторые из них на продажу разводят. Этот базар не шел ни в какое сравнение с рынками средней полосы России: скудными и бедными, особенно зимой, - но очень напоминал Елене рынки ее прошлой жизни последних лет. Она уже к ним привыкла, но в юные годы она очень боялась своего неумения ориентироваться в рыночных товарах и ценах под гвалт крикливых восточных продавцов, они ее отпугивали, а не зазывали, потому в те годы поход на рынок был для нее "каторгой". Но сейчас привычнее было забежать на базар, чем стоять в очередях в магазине. Но, конечно, цены на рынках кусаются, и без магазинов обойтись нельзя. Например: молочные продукты она на рынке не брала, не доверяла чистоплотности продавцов-изготовителей, по той же причине не брала базарные сладости, рыбу тоже предпочитала брать промысловую океанскую в магазине. Ну, какая в Средней Азии рыба?!
   На этот раз она решила сделать праздник для своего желудка. Вчера она так устала, что ей совсем не хотелось есть, да и не осталось ничего. Последний плов и салат она отдала соседке, у которой дочь была пьянчужка и шлюха, известная на весь район. Но Елене было жаль не мать, тянувшую свою непутевую дочь, а ее внука, пятилетнего худого бледного мальчика, с всегда испуганными глазами, тихого и неразговорчивого, напоминавшего больше старичка, чем ребенка, которого жалели и подкармливали все в подъезде.
   Елена приготовила себе фаршированные перцы, форшмак из сельди, салат из фасоли, картофеля, яиц, сладкого красного перца, помидоров, зеленого лука и домашнего майонеза. В магазинах майонез был еще дефицитом, но она делала его сама. На сладкое она испекла яблочный пирог - шарлотку. Но когда расставила все перед собой, ей стало скучно есть это одной и даже не вкусно.
   Она вышла на лоджию, закурила и стала смотреть на горы, которые в хорошую погоду, казалось, начинались за последними домами города. Так как Самарканд находился в сейсмичной зоне, в городе дома строились, в основном, не выше пятого этажа, и обзор из ее окна не закрывали никакие здания. Но сейчас погода стояла пасмурная, и горы плохо просматривались. Она опустила глаза на дорогу между домами и увидела такую картину. Со стороны своего дома еще очень далеко шла Татьяна, наперерез ей от дома Александра шли Саша с Ириной, а навстречу им он, Андрей. Все они почти одновременно встретились на перекрестке, постояли, побеседовали и затем направились в сторону ее дома. У нее заколотилось сердце, и перехватило дыхание. Как бы устыдившись, что они заметят ее в окне и подумают, что она подглядывает, Елена поспешно убежала в кухню, из окна которой тоже была видна дорога, но за тюлью она сама была не заметна с улицы. Все четверо приблизились к ее дому, остановились, о чем-то поговорили, а затем девушки направились в подъезд, а ребята ушли за угол. Она разочаровано вздохнула:
   "Ну, вот. Опять мимо. Ну почему? Почему он не захотел зайти?"
  
   А несколькими минутами раньше Андрей, в очередной раз, пройдя по двору ее дома, с надеждой заглядывал в окна, пытаясь, если уж не встретить ее, то хотя бы увидеть. Как назло, из-за соревнований по фехтованию, он не был в увольнении уже три недели. И вот сегодня, наконец, вырвавшись на сутки, он уже в четвертый раз проходил этим маршрутом. Но все безуспешно. Его "королевы" не было. Чувствуя, что внутри начинает расти раздражение, он решил сходить к Саньку, отвлечься, и может быть с ним, как бы случайно, пройти здесь еще раз. По дороге он встретил и Санька с Ириной, и Татьяну: Саша с Ирой шли куда-нибудь прогуляться, а Татьяна в гости к подруге, с которой она работала и которую ребята уже знали. На предложение Тани пойти с ней, парочка откликнулась с готовностью, погода не очень располагала к прогулкам, уже начинал накрапывать мелкий дождь, а Андрей сначала высказался, что неловко идти к незнакомому человеку без предупреждения и с пустыми руками, но потом согласился при условии: купить что-то в магазине. Но когда подошли к дому, дождь усилился, и девчата отказались идти в магазин, заявив, что мужчины и сами справятся. Таня назвала номер нужной квартиры и, подхватив Иру, юркнула в подъезд. Еще по дороге к дому Андрей почувствовал, что его натренированное и всегда спокойное сердце начало чаще биться, а когда Таня указала на подъезд, оно уже было готово выпрыгнуть наружу.
   "Не может быть. Это просто совпадение. Мне не может так повезти", - думал он, направляясь к магазину. Он постарался успокоиться, воспользовался особой системой дыхания, которая очень хорошо помогала ему на соревнованиях. Помогло. Во всяком случае, стук сердца уже не заглушал остальные звуки, он обрел внешнее спокойствие и уверенность. - "Чего заранее волноваться, может быть не она. А если даже она, никто, тем более друзья, не должны этого заметить".
   В магазине и по дороге назад он уже взял себя в руки и непринужденно беседовал с Саньком. Он не просто успокоился, а повеселел, хотя веселье было несколько возбужденное, но знал об этом только он.
  
   А в это время Елена открывала дверь девочкам. Татьяна заговорила прямо с порога:
   - Леночка, это опять я. Только я не одна. Можно?
   - Ну, конечно, можно. Теперь можно и компаниями собираться, и музыку включать, и танцевать, самый строгий период прошел.
   - Мы сейчас с Ирой, а потом ребята подойдут, - сказала Таня и взглянула на нее многозначительно.
   К глазам Елены подкатились слезы, и она, отвернувшись, несколько раз сглотнула комок, чтоб голосом не выдать волнения, но Татьяне на ее взгляд понимающе улыбнулась. Девочки прошли в комнату. Ира оценивающе оглядывала квартиру, а чуткий носик Танюшки уже унюхал запахи из кухни.
   - Ты что, гостей ждешь? - спросила она, заглянув на правах своего человека в доме в кухню.
   - Уже дождалась, - ответила с улыбкой Елена и продолжила: - Как вы вовремя. Я вот решила устроить праздник желудку, наготовила, а есть одной не хочется.
   - Ну что ты, мы совсем не голодные, - заговорила своим слащавым голоском невинной овечки Ира.
   "Что Татьяна в ней нашла? Почему дружит? Они же такие разные!" - подумала Елена с неприязнью, хотя в прошлой жизни встречалась с ней несколько раз и относилась вполне нормально, точнее спокойно, вот и сработала возрастная категоричность не общаться с людьми, которые могут быть опасны, а от Ирины исходила опасность необоснованной зависти.- "Ну что ж, постараемся в дальнейшем ограничить возможность контактов, а лучше исключить".
   - А я вас сразу кормить и не собираюсь, - шутливо, но задиристо сказала Елена. - Я сначала хочу поэксплуатировать ваших мужчин. Можно?
   - Можно, - с готовностью отозвалась Таня.
   - Как это? - протянула Ирина.
   - А вот так, - в тон ей ответила Елена и подумала: "Дура, сама себе наживаю врага", и продолжила уже спокойнее: - У меня на лоджии стоят две панцирные сетки от старых кроватей, их надо бы вынести на помойку, одной мне их не упереть. И шифоньер в разобранном виде, он сгодился бы мне, как шкафчик для солений, а то все на цементном полу стоит, ударят морозы, все банки и полопаются. Собирается он легко, но в лежачем виде, а поднять его я не в силах.
   - Лена, ну о чем разговор? Конечно, ребята сделают, и мы поможем. Правда, Ира?
   - Ага, - пробурчала та с неохотой.
   - Ну, вот и замечательно. А к тому времени, и аппетит появится, - сказала Елена, стараясь не замечать Ириного тона.
   В прихожей раздался звонок.
   - Тань, открой сама, - с беззаботностью в голосе попросила она, а саму уже снова пробивала мелкая дрожь.
   Пока Таня открывала молодым людям дверь, они раздевались, разувались, она не знала, куда себя деть. Затем юркнула в кухню, как будто что-то забыла. Но дверь в кухню оставалась открытой, расстояние между прихожей и кухней небольшое, и она как бы никуда не уходила. Первым вошел Александр. Странно, но к нему, "бывшему мужу", с которым у нее была "любовь" и близкие отношения, как в ее прошлой жизни сказали бы просто "секс", у нее не было никаких чувств, ни плохих, ни хороших, будто она действительно познакомилась с ним месяц назад, и он не произвел на нее никакого впечатления. Они просто поздоровались, вежливо улыбнувшись. За Сашей вошла Таня, а за ней... он, Андрей. Они взглянули друг другу в глаза, и их сердца замерли. Но тут защебетала Танюшка:
   - Леночка, познакомься, это Андрей.
   Елена машинально подала ему руку и представилась:
   - Елена, - и... успокоилась.
   Андрей бережно взял ее руку, поднес к губам. Губы были горячие, сухие и твердые, и этот невинный поцелуй прогнал по ее телу невольную волну желания, которой она сразу устыдилась. Хорошо, что она стояла в полумраке кухни, и ее вспыхнувших щек, кажется, никто не заметил. Но она ошиблась, ее румянец заметил Андрей. Он решил:
   "Она меня узнала! Но ей не хотелось бы, чтоб о той встрече знал кто-либо из присутствующих. Не переживай, моя королева! Никто не узнает. Хорошо, что Жеки здесь нет".
   Так же ее смущение заметила и Татьяна:
   "Боже, как она его стесняется, наверно, он ее напугал своим видом. Я же ее не предупредила о его внешности..."
   Сам же Андрей ничем не выдал того ликования, что переполняло его душу, внешне он был спокоен и вежлив.
   - Очень приятно, Андрей.
   Татьяна сразу взяла "быка за рога":
   - Мальчики, тут для вас есть небольшая работенка, - и она повела их на лоджию.
   "Как хорошо она держится. Моя работа!" - подумала Елена и тоже поспешила за ними, надо же все объяснить.
   "Мальчики" быстро во всем разобрались, и уже через двадцать минут шифоньер стоял поперек лоджии, еще столько же времени понадобилось, чтоб прикрутить шурупами заднюю стенку. Все это ребята проделали без помощи девушек, и скоро шифоньер был уже у стены, как будто всегда там и стоял. Андрей заметил отсутствие зеркала, и Елене пришлось, смущаясь, показать, куда она его приспособила.
   - Кто же Вам его сюда поставил? - он еще называл ее на "Вы".
   - Сама, - тихо ответила Елена.
   - Сама? - Саша с Андреем переглянулись.
   - А что, плохо? - еще больше стыдясь своего "произведения", спросила она.
   - Да нет. Просто удивительно, как Вы с этим справились?
   А ей захотелось замурлыкать, как кот Матроскин, и сказать: "Подумаешь, я еще и вышивать могу... и на машинке..."
   - Это что! - вступилась за подругу Таня, - она и кровать новую собрала, и мебель всю перетаскивала, и гардеробную соорудила в спальне. И все сама.
   - Тань, ну, кровать была уже собрана, мне только спинку помогли отпилить.
   Ей было ужасно неловко, что Татьяна повела всех в спальню. Ирина тоже поспешила за всеми "оценить", хотя до сих пор возня с мебелью ее не интересовала, она перебирала пластинки. Елене ничего не оставалось, как идти за ними в спальню. Таня уже готова была распахнуть гардеробную, но этого Елена допустить не могла: чтобы он рассматривал ее нижнее белье на полочках! Никогда! Кто угодно, ей было бы все равно, но что он может о ней подумать, если она это допустит! Она даже рассердилась. Хорошо Таня вовремя взглянула на нее и осеклась, поняв, что "хватила лишку", заторопилась снова на лоджию, уводя всех за собой. Андрей оглянулся на Елену, отметив про себя, что ее сверкающие гневом глаза, ничуть ее не портят, а даже наоборот, подчеркивают, что только у королевы может быть такой сдерживаемый, но испепеляющий взгляд. А ей хотелось "спустить пар", что-нибудь разбить или хлопнуть громко дверью, но ребята уже выносили с лоджии кроватные сетки, а Таня поспешно открывала перед ними двери. Елена прошла на опустевшую лоджию и закурила. Ира на этот раз занялась шкафом с книгами, она скучала. А Таня, проводив ребят и закрыв входную дверь, вернулась к Елене.
   - Лен, прости меня, я сглупила, не сообразила, что тебе это может быть неприятно.
   - Тань, ты же не показываешь всем знакомым и незнакомым содержимое своего шифоньера? - проговорила еще не успокоившаяся Елена.
   - Лен, прости.
   Таня была так расстроена, что готова была заплакать. И Елене стало стыдно за свой гнев, жаль бедную Танечку, которая только хотела представить все в лучшем виде.
   - Это ты меня прости, Тань, дуру старую.
   - Какая же ты старая? Всего-то на год меня старше, - повеселев, возразила Таня. - Хотя иногда, когда я с тобой разговариваю, ты мне кажешься, нет, не старой, но очень взрослой, как мама.
   "А я и старше твоей мамы, только по мне не видно", - и вдруг она с ужасом поняла, что если она будет чувствовать себя женщиной того возраста, она не сможет построить свои отношения с Андреем. Ведь тогда получается, он ей в сыновья годится. - "Нет-нет. Ты это кончай. Тебе восемнадцать лет. Ты молода. Ты еще очень молода. У тебя еще вся жизнь впереди, и ты должна прожить ее достойно, старея душой только вместе со своим телом, и никак иначе".
   Ее мысли прервала Таня:
   - Ну, как он тебе?
   - Кто? - Елена не поняла ее только потому, что еще думала о своем.
   - Ну, он? Андрей?
   - Вроде ничего. Хороший парень, вежливый, - ее невольный вопрос подсказал ей тактику разговора: почему она должна сходу догадаться, что Андрей - это тот парень, о котором ей говорила Таня, она же имени его не называла?
   - Лен, так это же он...
   - А-а-а! - ("Что же дальше говорить?") - Пока я мало его узнала, не знаю, что тебе и сказать.
   - Не очень страшненький?
   - Нет. Что ты! - "Это мой Андрюшенька страшненький? Да он самый красивый мужчина на свете! Что такое красота внешняя, по сравнению с красотой души?!" - но вслух она сказала: - Хорошее мужественное лицо, даже по-своему красивое.
   - Да? Он тебе понравился?
   "Господи! Да что же ей ответить?!" - и она просто сказала правду:
   - Да. Понравился. В нем есть внутренняя сила и свет.
   - Свет? Как это?
   - Вот говорят же о человеке - светлый. Имеют ввиду, не цвет волос, не цвет кожи, а внутренний свет души, как ты сказала правильно о нем - благородство.
   - Как ты быстро его разглядела? - задумчиво произнесла Таня.
   - А таких людей легко увидеть, только не все могут. Вот ты видишь, я вижу...
   Звонок в дверь спас ее от дальнейшего тяжелого для нее разговора, вернулись ребята. Пора уже было кормить "работников".
  
   Стол она решила накрыть в гостиной: и места больше, и музыка рядом. Таня помогала ей. За столом, хоть он и круглый, но стоял у стены, отодвигать его не стали, она разместила ребят через одного: Ирина, Саша, она сама, Андрей, Таня. Сначала она хотела посадить Таню рядом с собой, но тут в ней заговорил дух соперничества:
   "А ради чего, собственно, я должна отдалять его от себя, приближая к ней? Пусть сам выбирает, на равных".
   О каких "равных" могла идти речь! Она же прекрасно знала, что, куда бы его не посадила, он уже ее: она нутром это чувствовала. И хотя она комплексовала по этому поводу, все спокойно уселись на указанные места. Саша поставил на стол бутылку вина, бутылку коньяка и лимонад, торт, купленный тоже ребятами, решили пока не вытаскивать из холодильника. И пир начался!
   Елена с Таней выпили немного вина, а Ира пила с ребятами коньяк. После первой же рюмки ее спесь с нее слетела, она уже улыбалась и принимала участие в общих разговорах.
   "Ну, надо же, совсем другой, даже приятный человек. Кого-то мне это напоминает..."
   Все нахваливали хозяйку и с удовольствием уплетали все, что было на столе. Андрей ухаживал за обеими дамами в равной степени: вежливо, неназойливо, корректно. Музыкой занимался Александр, известный всей компании, как заядлый меломан. Он все сожалел, что не принес свой магнитофон, и даже пару раз порывался сбегать за ним домой. Но остальных устраивала и та музыка, что была. Ирина, уже довольно пьяненькая, веселилась больше всех: не разрешала ставить пластинки с медленными мелодиями, танцевала только быстрые танцы и остальных вытаскивала, хохотала без причины и сердилась, когда все остальные были заняты разговорами, ей неинтересными. Наконец, наступил момент, когда все решили, что Ирине больше не наливать. Она взбунтовалась, попробовала поколотить Сашу, Елене даже жалко его стало: и как он это все терпит? Но затем Ирина обиделась на всех, забилась в угол дивана и отвернулась, через минуту она уже мирно сопела. Все облегченно вздохнули и засмеялись.
   - Она всегда такая, - объяснила Таня Елене, единственной кто был не в курсе. - Мы уже привыкли: быстро пьянеет, веселится, бесится, потом засыпает, часик отсыпается, а потом все сначала.
   - О, ужас! - поразилась Елена, а про себя подумала: "Нет. Общение с ней исключается категорически".
   Наконец-то, Саша с удовольствием поставил диск с инструментальной музыкой, исполняемой оркестром Поля Мориа, и пока Ирина спит, а Андрей не спохватился, пригласил Елену на медленный танец. Ему сразу понравилась эта девушка, еще в первую встречу. Ирка ему порядком надоела с ее капризами и причудами, и он решил начать атаку прямо сейчас. Однако он заметил, что и Андрей ею заинтересовался, но считал себя обаятельнее и романтичнее, да и привлекательнее, он ценил свою внешность и ухаживал за ней не хуже иной девчонки. В танце он не умолкал: "грузил" свою партнершу рассказами о красотах гор, стихами собственного сочинения о звездах и иных мирах, своими знаниями о зарубежных музыкальных новинках. Елена вежливо его слушала, улыбалась, поддерживала беседу, но все это она уже слышала, второй раз поймать ее на подобную удочку ему не удастся. А он заливался, как соловей, слушал и слышал только себя, не замечая, что уже наскучил ей. Андрей с Таней танцевали молча. Он бережно придерживал ее за талию, а она расслабилась и даже прижалась щекой к его груди. Она блаженствовала. Выпитое вино, тихая завораживающая музыка и близость Андрея сыграли с ней плохую шутку. Она совершенно забыла о принятом ею раньше решении и была уверена, что Андрей здесь только ради нее, что вот, наконец, он ее парень, как ей и хотелось. Пластинка закончилась, и Елена предложила пойти проветриться и покурить на лоджию.
  
   Когда Саша и Таня были уже там, Андрей только собирался зайти, а она замешкалась у стола, наливая себе лимонад, раздался звонок в дверь. Видно вино на нее тоже подействовало, она не посмотрела в глазок и открыла дверь сразу. На площадке, прислонившись к перилам, стоял Тимур. От него сильно пахло водкой.
   - Зачем ты пришел? - устало спросила Елена.
   - А где "здрасьте"? Ты мне что - не рада? - слегка заплетающимся языком проговорил Тимур, криво улыбаясь.
   Звонок услышал и Андрей, но не слышали ребята на лоджии. Саша разошелся и "грузил" уже Татьяну, которая слушала его невнимательно, плохо соображая, о чем он вообще говорит. Они не заметили, что Андрей осторожно закрыл балконную дверь и подошел к прихожей. Нет, он не хотел подслушивать, но он почувствовал беспокойство и решил, что может понадобиться его помощь. Дальше он слышал весь разговор.
   - Тимур, я же тебе объяснила, что приходить ко мне не нужно.
   - А я хочу поговорить.
   - Нам не о чем больше разговаривать.
   - Так уж и не о чем? О нас.
   - А "нас" нет. Есть ты, и есть я.
   Он опустил голову, пьяно вздохнул.
   - Но ты же любила меня, или я это придумал?
   - Нет. Не придумал. Но ты меня не любил.
   - А если я скажу, что люблю тебя?
   - Это ничего не изменит. Я тебя не люблю.
   - И давно?
   - Очень давно, - усмехнулась Елена своим мыслям.
   - Я не верю.
   - А это уже твои проблемы. Ты пьян. Я больше ничего не буду тебе объяснять. Иди, проспись.
   - Я никуда не пойду, - он попытался распахнуть дверь шире и тут увидел за ее спиной в проеме двери прихожей тень громадного мужика. - Что, охранника завела? Ну, так я подожду, когда он уйдет. Я не гордый.
   Елена не слышала, как подошел Андрей, она вообще не знала, что он сзади.
   - Я не хочу тебя больше слушать. Я все тебе сказала еще в прошлый раз. Уходи, - и она захлопнула дверь. Обернувшись, она столкнулась с Андреем. Она посмотрела в его глаза, но не могла прочесть в них его мысли.
   "Что он слышал? Что он понял? Что он думает?"
   - Прости. Я не хотел подслушивать, - сознавая неловкость ситуации, проговорил Андрей.
   Он хотел еще что-то добавить, но снова раздался звонок. Андрей мягко отстранил Елену с дороги, загородив собою входную дверь, открыл ее. Увидев на пороге огромного парня, Тимур позволил себе только криво усмехнуться, пролепетал "пардон" и шатающейся походкой поплелся вниз по лестнице. Андрей закрыл дверь и обернулся к Елене. Она стояла все на том же месте. Когда Андрей сам открыл дверь, ее охватил ужас: она испугалась, что у Тимура может оказаться нож, от него можно было ожидать чего угодно, тем более от пьяного. Она замерла, готовая в любую минуту кинуться между ними. Но все произошло так быстро, что, когда Андрей обернулся, у нее невольно вырвался вздох облегчения: "Слава богу!" Эти слова ударили его как током:
   "За кого она переживала - за него? или за меня? или эти слова относятся к тому, что он, наконец, ушел?"
   А она стояла так близко, такая долгожданная и такая желанная. Он чувствовал запах ее волос, слышал биение ее сердца, ощущал тепло ее кожи. Ему хотелось сказать ей: как она прекрасна, как она желанна, но вместо этого, он привлек ее к себе и, молча, поцеловал, крепко сжимая в своих объятиях. Он целовал ее губы, глаза, щеки, шею, осыпал ее поцелуями нежно и страстно одновременно. Он взял ее руки в свои и целовал их тоже, потом снова целовал лицо, волосы, губы, с наслаждением вдыхая ее аромат. А у нее подкашивались ноги, кружилась голова, не думалось ни о чем, только о том, чтоб это никогда не кончалось. Они забыли о месте, где они находились, о времени, о друзьях и гостях...
   Но реальность существовала, и их в нее вернули.
  
   - Эй, куда вы все пропали? - услышали они голос проснувшейся Ирины.
   Андрей с трудом выпустил ее из своих объятий. Она сразу юркнула в ванную, предоставляя ему самому что-либо объяснять другим. На голос Ирины вышли с лоджии Саша с Татьяной. Увидев Андрея, выходящего из прихожей, и поискав глазами Елену, Таня задала ему вопрос:
   - Где это вы с Леной гуляете? Мы с Сашей ждали вас, ждали, даже замерзли, - в ее голосе слышались подозрительность и обида.
   - Елена, кажется, в ванной. А я дверь открывал. Вы что, звонка не слышали?
   - Нет. Не слышали, - друг за дружкой повторили Саша и Таня.
   - Хозяйка, по-видимому, тоже не слышала. Так я сам открыл дверь.
   - И кто там?
   - Не знаю. Какой-то парень, бухой в стельку. Я даже не понял, кого он искал, то ли Риту, то ли Свету. Я переспрашивал несколько раз, но так и не понял. Сказал, что здесь такие не живут.
   Ирина опять подала голос:
   - Меня что, никто не слышит? Почему тишина? Почему нет музыки? Почему никто не танцует?
   - Что за шум, а драки нету? - наконец, появилась из ванной хозяйка, умывшаяся, посвежевшая, будто минуту назад у нее не подкашивались ноги, не кружилась голова, будто не осыпал ее лицо страстными поцелуями Андрей, а он поспешил сообщить ей то, что сказал остальным:
   - Тут какой-то парень приходил, спрашивал не то Риту, не то Свету, но я не понял.
   - А-а, это соседку вечно ищут, она у нас всех привечает, в том числе и тех, кто даже имени ее не знает. Я вам сейчас один случай забавный расскажу...
   - Меня кто-нибудь услышит? - уже кричала Ирина, ее бросился успокаивать Александр.
   "Давай, давай, Сашенька, неси свой крест. Ты же у нас по натуре - мазохист. Уважительное отношение к тебе и женская забота тебе претят, на тебя только такую вот стерву и надо, чтоб ты пресмыкался перед ней. И чего я его пожалела?" - раздраженно подумала Елена, а затем обратилась к Ире:
   - Так, Ира, не кричи, время позднее, стенки тонкие, мне неприятности с соседями не нужны.
   Ее строгий и категоричный тон сильнее подействовал на Ирину, чем Сашины уговоры. Она снова села на диван и надула губы. В воздухе повисла неловкая тишина.
   - Ну вот, в эту минуту "мент" родился, - попытался разрядить обстановку Андрей.
   А Татьяна подхватила:
   - Может, пора тортик попробовать? И выпить за рождение нового человека.
   - Давно пора, - согласилась Елена. - Кому чай, кофе?
   Все согласились на кофе, кроме Иры, она все еще сидела, обидевшись, но на нее уже никто не обращал внимание. Саша опять занялся музыкой, Таня решила убрать со стола, а Андрей вызвался ей помогать, Елена хлопотала на кухне. Турку она так и не купила, потому опять пришлось воспользоваться кастрюлькой. В гостиной на столе все было прибрано, выставлены кофейные чашки, торт и "шарлотка". Саша пригласил Таню потанцевать, Елена караулила кофе на плите.
  
   Андрей зашел в кухню легко и бесшумно, как говорят "на мягких лапах", так, что Елена его не услышала, но почувствовала кожей, когда он уже стоял в пяти сантиметрах от ее спины. Ее обдало жаром, кровь прилила к голове и низу живота и застучала ритмичным родничком, сердце и все тело наполнилось ожиданием его прикосновения. Она не поворачивала головы, не шевелилась, боясь спугнуть это блаженное ощущение, и наслаждалась им. Он не притрагивался к ней, он чувствовал то же самое и еще, будто их соединяло невидимое энергетическое поле: он чувствовал ритм ее крови, не слышал, а ощущал затаенность дыхания, от ее тела исходила горячая волна желания, голову дурманил сладкий запах свежескошенных трав, запах - ее тела. Он тоже боялся пошевелиться, спугнуть новое для него сказочное ощущение. У него были девушки раньше, была любимая женщина, старше его, имевшая не малый сексуальный опыт. Она много ему дала, многому научила, какое-то время он даже чувствовал зависимость от нее, но такого волшебства не было никогда. Они ведь ничего не делали, просто стояли рядом, даже не прикасаясь, друг к другу, но эмоции переполняли их.
   Елена не закрыла глаза, но ничего не видела перед собой, зрение и мозг сработали автоматически, когда кофейная пена едва не перелилась через край. Она вздрогнула, вышла из оцепенения и быстро сняла кастрюлю с огня: спасла и кофе, и плиту, и их с Андреем. То, что происходит с ними, принадлежит только им, лишние свидетели здесь ни к чему, а убежавший кофе наделал бы шуму и привлек слишком много внимания. Очнулся и Андрей, и хотя все получилось очень резко, ни у него, ни у Елены это не вызвало раздражения, а, наоборот, осталось сладкое воспоминание - повторится ли такое еще раз? Теперь Андрей легко, как будто они уже давно вместе, обнял со спины ее за плечи и прошептал на ухо:
   - Я только что был в Волшебной стране! Помнишь фильм "Золушка"?
   - А я тебя там видела, - так же шепотом, повернув голову к его наклонившемуся лицу, сказала Елена.
   Тогда Андрей бережно, но уверенно развернул ее лицом к себе и хотел поцеловать в губы, но она слегка отклонилась назад и прижала к его губам палец. Он поймал его и слегка укусил, она притворно айкнула и убрала палец. Он сделал попытку еще раз поцеловать ее, но она отстранилась снова и тихо шепнула:
   - Не надо.
   Он выпрямился, посмотрел на нее сверху вниз и тоже тихо спросил:
   - Почему? Тебе плохо со мной?
   - Нет. Хорошо. И даже очень, - легкая улыбка тронула ее губы, а в глазах засветилось кокетство.
   - Тогда, не понимаю? - искренне удивился Андрей.
   - Таня, - сказала Елена и пристально посмотрела ему в глаза, в них мелькнуло смятение, и они похолодели.
   "Что такое? Почему такие перемены в нем при упоминании о Татьяне?" - подумала она.
   - Ты знаешь ее? - чуть громче и суше произнес он, руки, все еще обнимавшие ее, слегка разжались, но совсем он все-таки ее не отпустил.
   "О, боже!" - внезапно догадалась она: - "Ту девушку, которая была старше его, тоже звали Татьяна! Точно. А насколько я помню, она была у него занозой в сердце довольно долго".
   Но на лице она изобразила такое же, как у него, искреннее удивление.
   - А кто же тебя сюда привел? - и тоже слегка отстранилась от него.
   Секунду он смотрел на нее пустым взглядом, соображая, а затем улыбнулся, крепко прижал ее к себе и тихонько засмеялся, снимая этим внезапно возникшее напряжение между ними. Она тоже засмеялась, глядя на него. Так как смех приходилось сдерживать, то он, наоборот, рвался наружу и все больше и больше расходился. Они уже смеялись вслух, а через мгновение хохотали, то зажимая животы, то приседая, уже пошатываясь, держась за стол или стену. Слезы выступили у них на глазах, и, вроде, только они начали успокаиваться, как новый приступ хохота накатывался на них. И снова они корчились, кружились, показывали друг на друга пальцами и заливались смехом. В один из моментов, когда смеяться уже нет сил, Елена обернулась и увидела в дверях кухни обалдевших, ничего не понимавших ребят, даже Ира прибежала посмотреть, что случилось. Она постучала по плечу Андрея, чтоб он обернулся, указала рукой на зрителей, говорить что-то не было никаких сил, и снова залилась хохотом, он вторил еще громче. И каждый раз, когда они смотрели на ребят, приступ смеха начинался снова, в бессилии они только стучали себя по коленям. Они смеялись уже минут пять. А ребята все смотрели на них, как на чудо, непонимающими глазами, изредка переглядываясь. Но смех - штука заразительная. Постепенно начали посмеиваться и они: первой их поддержала Ира, за ней Саша, последней сдалась Таня. И вот уже корчились, подпрыгивали, утирали слезы все пятеро, Ира даже сползла спиной по стене и уже каталась по полу.
   Когда они успокоились, все так обессилили, что валились с ног, поскорее расселись на диване и в креслах, утирая слезы, только Ира продолжала сидеть на полу, изредка похихикивая.
   - Ну, что там у вас случилось, - спросила Татьяна, когда обрела способность говорить.
   У Елены не было в голове никаких мыслей, она начала усиленно соображать, что же придумать? Ее выручил Андрей:
   - Да, вообще-то, ничего особенного. Я рассказывал Елене историю с Саньком. Помнишь? В десятом классе, - обратился он к Саше, как бы за поддержкой. - Как у тебя захлопнулась дверь, а ключ остался дома. Ты решил тогда спуститься на лоджию с крыши. И вот, когда я рассказывал, как ты заправски, по-обезьяньи, вкарабкивался в окно, мы чуть не упустили кофе, кинулись к плите и столкнулись лбами.
   "Хотелось бы мне на это посмотреть - где его лоб, а где мой" - подумала Елена, а Андрей продолжал:
   - Засмеялись, сначала тихо, потом громче, а потом покатилось. А когда появились вы... Надо было видеть ваши физиономии... - и он опять засмеялся, за ним Елена, за ними все остальные. Но этот приступ смеха длился уже недолго. А когда они успокоились, Елена сказала:
   - А кофе-то, наверно, уже остыл. Подогреть?
   Но все отказались, сказали, что выпьют и так.
  
   За кофе разговорились о приближающемся празднике Нового года. И хотя, до него еще почти три недели, Новый год - это такой праздник, к которому готовились задолго.
   - Господа! - вдруг произнес Андрей, как-то театрально выпрямив спину и приподняв подбородок. - Вы меня удивляете, господа! И разочаровываете. О, конечно же, это не относится к Вам, прекрасная Елена! - он обернулся к ней, его взгляд потеплел, и он галантно ей поклонился. - Я обращаюсь к этим презренным, которые смеют называть себя моими друзьями.
   Елена недоуменно смотрела на него: "Что с ним?" Таня с Ирой тоже переглядывались с удивлением и некоторой обидой. И только Саша усмехался:
   "Ох, и разошелся сегодня Андрюха! Такое с ним редко бывает".
   Дело в том, что в Андрее погибал великий артист. Еще в школе, когда они проходили "Гамлета", их классная руководительница и учитель литературы Маргарита Семеновна решила поставить сцены из этой пьесы. Роль Гамлета досталась Андрею. Он сыграл его великолепно. Затем были "На всякого мудреца довольно простоты" Островского и "Дядя Ваня" Чехова, все главные роли играл Андрей. А после Мизгиря в "Снегурочке", которую они ставили в десятом к Новому году, в него влюбились почти все девчонки. Все в классе думали, что он пойдет в театральный институт, а он поступил в военное училище: Андрей жил вдвоем с матерью, больше родственников у них не было, он не мог бросить мать и уехать, а военное училище все же здесь, в городе. С тех пор он даже в кругу друзей очень редко что-то разыгрывал, во всяком случае, девушки его таким не знали. Андрей затягивал паузу, но все смотрели на него, не зная, что сказать.
   - Ну что ж, - продолжил Андрей тем же тоном. - Придется мне напомнить вам, дамы и господа, еще одну дату, на празднование которой вы все были приглашены еще в сентябре, к сожалению, кроме Вас, леди, - обратился он опять к Елене. - Мы не были с Вами знакомы ранее, и я прошу, всемилостивейши, принять мое приглашение, - он взял ее руку и почти поднес ее к губам. - В следующую субботу в моем доме состоится небольшое торжество, только для близких друзей, - и он снова метнул молнии в притихших, но уже догадавшихся, в чем дело ребят, - по поводу рождения хозяина дома, то есть Вашего покорного слуги. Прошу удостоить Вашим присутствием сию скромную la soiree, - и он прикоснулся губами к ее пальцам, может быть чуть-чуть дольше, чем нужно.
   - О, милостивый государь, я почту за честь принять участие в Вашем празднике, посвященном рождению столь благородного и уважаемого мужа, - она тоже слегка поклонилась ему и чуть сжала его руку, которая все еще держала ее.
   Они посмотрели в глаза друг другу и замерли в немой сцене, когда зрители, начиная с Александра, зааплодировали им с криками "Браво! Бис!". Ирина восторженно хлопала и искренне смеялась, ей понравился этот маленький спектакль. Саша ухмылялся и слегка покачивал головой, думая об Андрее:
   "Обскакал меня, Андрюха!"
   Таня тоже хлопала, но смотрела на них с отчаянием и недоумением:
   "Как же так? Все было так хорошо. Но он же на глазах у всех отдает ей предпочтение. А ей это явно нравится. Как она может? Я же доверяла ей все самое сокровенное, о чем никому на свете не смела сказать! Я же ей душу открыла! А она уводит у меня парня... Люди добрые, что же это? Кому же теперь доверять?"
   Она смотрела на Елену, и у нее стали наворачиваться слезы на глазах. Елена же, увидев этот взгляд, почувствовала мучительный стыд, как матери может быть стыдно перед своим ребенком, которому она невольно причинила боль.
   - Танечка, пойдем, покурим, - как можно мягче, сказала она.
   - Я с вами, - подхватилась Ира.
   - И я, - тоже встал Саша.
   - А я что, рыжий? - поднялся и Андрей.
   Во время всей сцены он сидел спиной к Татьяне и не видел ее лица. Но внезапная перемена в настроении Елены, его насторожила.
   Все потянулись на лоджию. Елена открыла дверь и стояла, пропуская всех вперед. Когда Андрей проходил мимо, он встретился глазами с ее встревоженным взглядом, она что-то хотела ему сказать. Последней встала из-за стола Таня. Она шла, стараясь не смотреть на Елену, но та закрыла балконную дверь перед ее лицом и быстро увлекла ее в ванную, единственное место в квартире, где можно было запереться. Андрей заметил это раньше других и, поняв, что Елена хотела сказать ему взглядом: отвлеки их, - напористо, но шутливо стал стыдить Сашу и Иру, что они могли забыть о его дне рождения, ведь он приглашал всех, как раз в гостях у Саши, на его дне рождения. Он говорил и говорил, не давая им спохватиться и увидеть, как Елена с Татьяной сбежали.
  
   Едва девушки вошли в ванную, Елена повернула Таню к себе лицом, взяла за плечи и сказала:
   - Говори. Выскажи все, что ты хочешь сказать.
   Таня молчала, слезы уже выкатились на щеки и медленно сползали вниз.
   - Милая моя девочка! - Елена порывисто прижала Танину голову к своей груди. - Ну, что ты молчишь? Не плачь. Поругай меня, непутевую, если я виновата перед тобой.
   Она гладила Таню по волосам, эта девочка так напоминала ей ее старшую дочь: тоже рыженькая, немного вздернутый носик, острый подбородочек, худенькая и очень эмоциональная. Но вот парней у дочери ей отбивать не приходилось.
   "Ах, как же ей объяснить, что я не отбиваю, что он не видит в ней свою девушку, а только друга, что надо понять и принять это и не зацикливаться на нем, вокруг много других парней, не менее достойных ее".
   А Таня, прижавшись к ней и обхватив руками за талию, постепенно успокаивалась: как она могла так подумать о Лене? И ничего еще не известно: ну, посмеялись, поиграли немножко, поцеловал он ей руку. Но она же на него не вешается! А как девчонки умеют вешаться на парней, она нагляделась.
   "Да и чего я решила, что он мой парень, он даже ни разу не пытался меня поцеловать. Ну, потанцевали разок, я с Санькой и то больше танцевала", - она почти успокоилась, к ней вернулась трезвость рассуждений: - "Даже, если он предложит Лене встречаться, я думаю, она со мной поделится. Почему же я должна ей это запрещать? У меня на него нет никаких прав, а ей он понравился, она сама мне честно призналась. А ведь и точно... И вовсе она ничего не делает исподтишка".
   Она подняла голову, посмотрела виновато на Елену и сказала:
   - Прости, меня, Лен, я тебя приревновала.
   - Я поняла, - Елена погладила ее по щеке и снова прижала к себе. - Но ты тоже прости меня. Он и мне нравится, и я ничего не могу с собой поделать.
   - Я тебя понимаю, - тут уже Таня принялась успокаивать ее. - В него нельзя не влюбиться, не смотря на его внешность, - она уже окончательно успокоилась. - Только давай договоримся: если он кому-нибудь из нас предложит встречаться, мы не будем это скрывать друг от друга. Ладно?
   - Я согласна, Таня.
   - Ну вот. А теперь, пойдем, покурим, когда нервничаешь, ужасно курить хочется.
   - Пойдем.
  
   Едва они присоединились к остальным, Ирина накинулась на них:
   - Вытащили всех курить, а сами смылись. Чего вы все шушукаетесь?
   - Мы не шушукаемся, - отозвалась Таня, ни на кого не глядя, чтоб не заметили следы от слез.
   - А то, я не вижу. Хотя, я и так знаю, о чем вы шушукаетесь, - продолжала Ира.
   "Да угомонит ее кто-нибудь?" - подумала Елена, а вслух сказала:
   - Знаешь? Так зачем спрашиваешь?
   - А то, что в кампании секретов быть не должно: где больше двух - говорят вслух, - огрызнулась Ира.
   - А вот это большая глупость, - вступился за девушек Андрей. - Каждый человек имеет право на собственный секрет, и только ему решать, кому доверять его, а кому нет.
   Ира уже открыла рот, чтоб что-нибудь возразить, но ее опередил Александр:
   - Ну что, други мои, может по домам? Пора и честь знать. Давай, Иринушка, собирайся. Андрюха, Таня, вы идете?
   И все засобирались, засуетились, приговаривая, что время позднее, и хозяйке надо отдохнуть. Ирина что-то ворчала себе под нос, позволяя своему "рабу" себя одевать. Андрей тоже помог Татьяне одеть пальто. Так как прихожая была крошечная, а там возился с Ирининым сапогом Саша, видно, "молнию" заело, Андрей и Таня вышли в комнату. Таня обняла Елену, поцеловала в щеку:
   - Спасибо, Леночка, за прекрасный вечер.
   - Это вам спасибо, что навестили одинокую отшельницу.
   - Ты завтра опять работаешь? - с жалостью в голосе и глазах спросила Таня.
   - Надо, Танечка, надо.
   Андрей стоял за спиной Тани и не сводил с Елены глаз, он ждал слова, жеста, знака. Его синие бездонные глаза молили: ты только намекни и я никуда не уйду. Она понимала этот взгляд. Но что она могла сделать?!
   Наконец, Саша справился с сапогами, оделся сам и уже открыл дверь. Все стали прощаться. Андрей взял Еленину руку, поцеловал и вдруг почувствовал, как она в ответ сжала пальцами его пальцы. Его глаза вспыхнули, она легонько кивнула, но указала быстрым взглядом на Таню. Он все понял. Гости ушли, последней уходила Татьяна, в дверях еще раз порывисто обняв Елену.
  
   "Быстро, быстро,... надо все убрать, перемыть посуду,... если он все понял, то он вернется", - радостно забилась в ее голове мысль.
   И она заметалась по квартире, но не хаотично, а выверено: взяла на кухне поднос, собрала на столе посуду, отнесла в кухню, сложила в мойку и т.д. и т.п. Через десять минут посуда была перемыта, пол подметен, вещи расставлены по своим местам, она умыта и причесана. Никогда, ни в той, ни в другой жизни ей не удавалось с такой быстротой справляться со срочными делами. И потянулись минуты ожидания. Села на диван, включила телевизор.
   "Ага, забыла, в каком году ты живешь? После двенадцати передачи бывают только в Новый год".
   Выключила телевизор, взяла газету.
   "Совсем очумела! Что ты тут собралась читать? Вести с полей, фабрик и заводов? Муть..."
   Подошла к книжному шкафу.
   "А разве ты сможешь понять, что прочла?"
   Подошла к двери: не хлопнула ли дверь подъезда, не слышно ли шагов на лестнице...
   "А-а! Остается одно: взять сигарету и закурить".
   Она прошла на лоджию, балконную дверь не закрыла: а вдруг не услышит звонок, - выглянула из окна. Вокруг стояла непроглядная тьма: небо заволокло тучами, звезд нет, фонарей нет, окна почти все темные.
   "Почему не ставят фонари между домами, во дворах, у подъездов, только вдоль проезжих дорог, а на людей наплевать. Почему-то я этого раньше не замечала. Как же я со своей "куриной слепотой" буду ходить? Или она у меня появится после родов? Как и страх высоты? Наверно, я же спокойно сейчас смотрю вниз, и голова у меня не кружится".
   Она докурила одну сигарету, взяла вторую.
   "Что я делаю, от меня же будет нести, как от мужика".
   Но все же она выкурила и вторую сигарету, почистила зубы, сменила блузку, подушилась...
   А его все не было...
   Напряжение нарастало. Заболела голова. Она знала, что не успокоится, не ляжет спать, а будет ходить по квартире, как лев в клетке, и ждать, ждать, ждать до утра, весь день, и еще ночь,... пока он не придет. И только, когда головная боль стала совсем невыносимой, а рука опять потянулась к сигаретам, раздался осторожный звонок. Она молнией метнулась к двери...
  
   Пока ребята спускались по лестнице, Ирина, не переставая, что-то бубнила себе под нос. Но, когда уже вышли из подъезда, Татьяна не выдержала и сказала ей раздраженно:
   - Ну хватит, Ира! Что ты все, как маленький невоспитанный ребенок! Пора уже научиться вести себя, как следует!
   - А как следует? - взорвалась Ира. - Как твоя новая подружка? Старая уже стала плохая? Вот увидишь - она еще себя покажет, она еще тебе устроит...
   - Замолчи! - не выдержал Саша.
   - Все, все. Разбежались по домам, - вмешался и Андрей. - Пока, Санек.
   Он быстро зашагал вперед, увлекая за собой Татьяну, а Александр потащил свою упирающуюся спутницу в другую сторону. Андрей с Татьяной молча дошли до ее дома, молча же поднялись на четвертый этаж, у дверей квартиры остановились.
   - А все же вечер был замечательный, не правда ли? - сказал Андрей, глядя Татьяне прямо в глаза.
   - Ага, - кисло отозвалась она и отвела взгляд.
   - Не расстраивайся, думай только о хорошем, и все будет хорошо, - он слегка приобнял ее за плечи и поцеловал в щечку. - Спокойной ночи, сестренка.
   - Спокойной ночи, "братик", - с усмешкой ответила Таня.
   "Значит все-таки только "сестренка", - подумала она и вздохнула: - "Может Лене повезет больше?"
  
   Выйдя из подъезда, Андрей остановился.
   "Бежать, бежать скорее к ней, к моей королеве! Но надо зайти домой, успокоить мать, если она еще не спит".
   Благо, его дом находился напротив. Узнать, спит или нет его мать, по окнам было невозможно: на окнах были очень плотные шторы. Андрей поднялся на второй этаж, осторожно открыл ключом дверь. В квартире стояла тишина и темнота, только в прихожей горел тусклый ночник, который мать оставляла специально для него, Андрея, чтоб он, придя поздно, не наткнулся на что-либо в темноте. Он разулся, на цыпочках прошел в гостиную, осторожно заглянул в спальню: света не было, значит, мать спала. На кухне он включил свет: на столе под салфеткой стоял оставленный матерью ужин. Старясь не шуметь, переложил продукты в холодильник, посуду убрал в мойку, сделал все так, будто он поужинал. Затем вернулся в прихожую, выключил ночник и тихо вышел.
   Вниз с лестницы, на улицу, затем всю дорогу он летел, как на крыльях. Но у самого дома чуть не столкнулся с каким-то мужчиной. Он пригляделся и... узнал в нем того парня, что приходил к Елене. Похоже, он направлялся туда же.
  
   Тимур тоже его узнал...
   Уйдя от Елены "не солоно хлебавши", он сдержал слово. Он не ушел, сел на дальнюю скамейку во дворе и решил ждать. Он курил, думал и постепенно трезвел.
   "Хорошо, что дождь закончился, и ветра нет, иначе продрог бы до костей. Но я все равно дождусь, когда этот бугай уйдет, и поговорю с ней начистоту".
   Весь месяц он не находил себе места. Сказать, что раньше, он часто вспоминал ее? Так нет. Но эта умная и гордая девчонка давно сидела занозой у него где-то в очень дальнем уголке сердца. Эта заноза не мешала ему жить, как хочется. Но иногда саднила, напоминала о себе, хоть и редко.
   Он всегда отчетливо помнил, как она появилась в его классе: худенькая, высокая, с пшеничными густыми волосами, с бархатными карими глазами без следа какой-либо косметики, хотя многие девчонки в классе уже подкрашивались, и с шикарными ногами - длинными, стройными, загорелыми. Он сразу неприминул ей это сказать. Она покраснела и, ничего не ответив, бросила на него презрительный испепеляющий взгляд, ее карие глаза почернели. "Ведьма" - подумал тогда Тимур, но с тех пор точеные ножки и бархатные глазки прочно засели в его сердце.
   Девчонка оказалась умной, с недюжинным интеллектом и тонким чувством юмора. Она быстро заслужила уважение, как учителей, так и учеников. Он не знает, как девчонки, но пацаны ее уважали. Было в ней что-то этакое! Вроде, "своя в доску": и списать могла дать, и подсказать на уроке, и анекдот новенький из России рассказать, а, если попросят, никому не отказывала объяснить задачку или теорему какую-нибудь, будет терпеливо повторять даже самому тупому, пока тот не поймет. Но, не дай бог, пошлое слово, скабрезная шуточка или жест непотребный - глаза сразу потемнеют, ноздри раздуются, того и гляди, разорвет. Но этого не требовалось, одного взгляда было достаточно, чтоб обидчик ретировался. Пацаны считали, что к ней не подкатишься, настолько она казалась неприступной. Потому, когда в десятом классе он нашел в своем портфеле письмо от нее, он был поражен.
   Девчонки в классе его не любили, пацаны боялись, у него была слава прогульщика и хулигана. Хотя, если бы он захотел, он мог бы учиться даже без троек. Но он не хотел. Его родители жили в небольшом районном городишке, но отправили его в областной центр учиться в лучшую русскую школу и жить у тетки, которой он совершенно был не нужен. Она его кормила и одевала на присылаемые родителями деньги, и все. Во всем остальном он был предоставлен сам себе. Порой, они даже не разговаривали неделями - не о чем! Сначала ему такая свобода нравилась, а потом надоела. Не смотря на то, что он курил с третьего класса, как только приехал в Самарканд, к водке не пристрастился, но пиво любил, анашу терпеть не мог. Зато очень любил читать. У тетки была огромная библиотека, которую она собирала для "престижа", не раскрыв ни одну книгу. Но Тимур читал запоями: сначала Майн Рид, Марк Твен и Джек Лондон, затем Виктор Гюго, Вальтер Скотт, Диккенс, Драйзер, за ними Стендаль, Ги де Мопассан, Золя, Бальзак, читал и Шекспира, и Гете. Уличные дружки ему были неинтересны и мелки, одноклассники - заносчивые и трусливые, учителя - тупые и придирчивые. Он был волк-одиночка. Скатиться вниз не давало самолюбие, а как все учиться, суетиться, не хотел. Он не хотел быть, как все! Нет, конечно, он не ходил угрюмым, не шарахался от всех, он спокойно общался с одноклассниками, заносчиво и грубо - с учителями, и никого не пускал в душу.
   А эта девчонка его раскусила. Ее письмо скорее напоминало страницы дневника, где она пишет о нем, о его одиночестве, о его уме и способностях (и когда она успела это заметить?), о том, что она верит в него, и о том, как любит его. Читая эти страницы, он поражался: сколько чувства, тоски и отчаяния в ее словах. Но еще больше его поразило то, что на следующий день она подошла к нему и, глядя прямо в лицо черными от волнения глазами, спросила: нашел ли он письмо и прочел ли его. Он ответил утвердительно. Тогда она попросила его вернуть письмо назад. Он сказал, что оставил его дома и принесет завтра. Он соврал, письмо лежало здесь, в портфеле. Он просто хотел перечесть его еще раз, хотя дома накануне прочитал раз десять. Дома он его переписал, а на следующий день вернул оригинал.
   Несмотря на ее признание, Елена для него по-прежнему казалась неприступной. Но он изменился после этого, он вырос в своих глазах, почувствовал уверенность: решил все же нормально закончить школу, завел друзей, но из параллельного класса, и даже подцепил девушку. Общался с Еленой он только по поводу учебы. Он попросил ее, и она не отказалась помочь ему по некоторым предметам, особенно по математике, уж слишком много он напропускал. Когда они сидели рядом, он чувствовал, как она дрожит, и та дрожь передавалась ему, хотя голос ее всегда был ровный.
   Впервые обнять ее он решился на выпускном вечере, если это можно назвать объятьями. Он только раз пригласил ее танцевать. Танцевали они молча, она, как всегда дрожала, его тоже начало трясти, и он крепче прижал ее к себе, она не сопротивлялась. Он прижимал ее все сильней и сильней, пока она не начала задыхаться, тогда он чуть отпустил ее. Она подняла к нему лицо и посмотрела в глаза. До этого взгляда у него было желание поцеловать ее, но теперь он не смел. Он прикоснулся губами только к ее волосам. А когда закончился танец, он сказал: "Спасибо тебе, Лена,... за все". Он решил, что они больше не встретятся.
   Но они встретились. На проводах у одноклассника Валеры этой весной. Он пришел без Вики, она обещала подойти позже, и тут он увидел ее. Сначала даже обрадовался, а затем почувствовал неловкость: как с ней себя вести? Получилось, что они только поздоровались и больше не разговаривали. Но через некоторое время, Елена сама подошла и попросила его поговорить с ней в сторонке. Они вышли во двор и сели на скамейку, прикрытую виноградником, как палантином. Он опять ощутил ее дрожь. Сначала они говорили обо всем и ни о чем, как бывшие одноклассники, ее дрожь не проходила. И она вдруг сказала: "Я хотела спросить тебя: почему ты тогда так и не ответил на мое письмо? Я настолько тебе не приятна? Неужели, это для тебя совсем ничего не значит?" Он спросил: "Что - это?" Она ответила: "Моя любовь к тебе". Чего стоили ей эти слова, он не мог увидеть, но, наверняка, ее глаза были чернее самой черной ночи. Он молчал. Тогда она встала и собралась уйти. Он поднялся тоже, привлек ее к себе и поцеловал. Ему хотелось ее поцеловать, и он это сделал, и она не сопротивлялась. Если бы была постель, он, не задумываясь, затащил бы ее туда, потому что вряд ли она согласится "трахнуться" с ним прямо здесь, в беседке. Вот тогда, он впервые почувствовал власть над ней: любишь? - принимай мои условия.
   После этого он не раз приходил к ней домой, когда ее матери не было дома. Но, как он не старался, она ни в какую не шла на близость с ним. Тогда он от злости оставлял ей засосы: на шее, на губах, - пусть повыкручивается. Вскоре ему это надоело, и он перестал к ней ходить. Но тут недавно пришла в голову мысль, увезти ее в Ургут, когда родителей не будет. Уж там-то он сделает с ней все, что захочет. А тут "облом".
   Сначала он ужасно разозлился, потом попытался забыть, но не забывалось. Все чаще приходила в голову мысль, что он сволочь: он мстил ей за то, что, любя его, она возвысилась над ним. Подняться до нее он не мог, не научился любить, поэтому пытался принизить ее до себя, издеваясь над ней, но у него ничего не вышло. И ему вдруг стало стыдно. Впервые за многие годы. Потом он злился на себя за это чувство. А вчера понял, что надо идти к ней, упасть ей в ноги и просить прощения. Сегодня же не мог сдвинуться с места. Тогда он напился. Один. Он опять был один, потому что он никому не мог объяснить, что с ним творится, понять его могла только она одна. Он не сможет жить без нее: пока у него была ее любовь, у него все получалось, он добивался от жизни всего, что хотел. Мысль, что его любит такая девчонка, наполняла его, как гелий - воздушный шарик. Ему было легко, и он мог лететь по жизни в любую сторону. А теперь - шарик сдулся. Ее непременно надо вернуть, чего бы ему это не стоило.
   Так думал он, сидя на скамейке. Но времени прошло много, а никто похожий на бугая не выходил. Он продрог, у него затекли ноги, и он решил пройтись кружочек вокруг дома. Так он пропустил, когда ушли ее гости. Так он наткнулся на Андрея, накручивая очередной "кружочек"...
  
   Они остановились друг против друга. Андрей был на голову выше Тимура, и Тимур, хоть и не робкого десятка, с опаской покосился на него. Несколько секунд они разглядывали друг друга молча. Первым нарушил молчание Андрей:
   - Послушай, парень, она же тебе ясно сказала, что не желает с тобой разговаривать.
   - А это не твое дело.
   - Мое, - спокойно продолжал Андрей. - Это моя девушка.
   - Давно ли? - усмехнулся Тимур.
   - А это уже не твое дело.
   - Мое. Она моя девушка.
   - Нет. Она не любит тебя.
   - Это она тебе сказала?
   - Это она тебе сказала.
   - Любовь - штука переменчивая: пришла - ушла, ушла - пришла. Я сумею ее вернуть. Ты зря сюда лезешь, здесь место занято.
   - Совершенно верно. Место занято. Мной. И я ее тебе в обиду не дам.
   Если бы он сказал: я ее тебе не отдам, Тимур нашел бы, что ему сказать, но он сказал "...в обиду не дам", и Тимур запнулся. Обида, да-да, именно, он до сих пор, ее только обижал, а этот парень готов защищать. А сумеет ли он защитить ее от самого себя? Тогда он выдвинул последний аргумент:
   - Я люблю ее.
   - Я тоже люблю ее, - уверенно парировал Андрей, не задумываясь ни на миг.
   - Вот пусть она сама и выберет, - ухватился, как за соломинку, Тимур.
   - Она уже сделала свой выбор.
   - Ты?
   Андрей на секунду задумался, он не любил врать, кому бы то ни было, ведь Елена ничего ему не говорила, он сам почувствовал. И он остался верен себе:
   - Она еще не сказала этого. Но не ты - это точно.
   Тимур взбодрился и уже более нагло продолжал:
   - Ну, так пойдем, спросим прямо сейчас.
   - Парень, ты плохо слышишь? Я сказал: не ты - это точно. Это она тебе сказала. А о себе я спрошу у нее сам, без свидетелей.
   - Без свидетелей? Знаем, что делают без свидетелей.
   "Ну, все, пора заканчивать", - решил Андрей. Он одной рукой схватил Тимура "за грудки", другой стиснул обе руки, чтоб не сопротивлялся, приподнял его над землей и тихо, но отчетливо сказал:
   - Еще раз ты скажешь о ней хоть слово, еще раз ты здесь появишься, я пересчитаю тебе все кости и гарантирую, некоторых ты не досчитаешься. Пошел вон.
   Он слегка отбросил Тимура в сторону. Он старался быть осторожным, зная свою силу, но сейчас в гневе он себя не контролировал, потому тот отлетел метров на пять. Благо, что в том месте не было асфальта, и земля после дождя была мягкой, иначе без переломов бы не обошлось. Он дождался, пока Тимур поднялся, отряхнулся, почему-то с улыбкой посмотрел на него и ушел, слегка прихрамывая.
   А Тимур шел и думал:
   "Вот так, получил? Хотел подняться до нее, а тебя определили еще ниже, в самую грязь. Не лезь со свиным рылом в калашный ряд".
   Он даже не злился, будто от удара о землю из него вышибло всю злость. Ему было просто смешно.
   А Андрей постоял еще немного, чтоб унять сердце, выровнять дыхание. Он посмотрел вверх на ее окна: она там, она ждет его, такая нежная, хрупкая, волнующая. К нему вновь вернулся его настрой, и он вошел в подъезд. На пятый этаж взлетел легко, дыхание даже не сбилось, и осторожно, чтоб не разбудить соседей, позвонил.
  
   Дверь открылась почти сразу, словно Елена стояла здесь, под дверью. Он вошел, тут же, не раздеваясь, схватил ее в объятья и впился губами в ее губы, будто не видел ее очень долгое время, скитаясь по пустыне и страдая от жажды. "Напившись", стал осыпать поцелуями ее всю. Елена тихонечко смеялась и пыталась снять с него куртку. Когда куртка и ботинки были сняты, Андрей подхватил ее на руки и, как пушинку, бережно прижимая к себе, понес в спальню. Молоденькая девочка в ней слабо воспротивилась:
   "Нет-нет-нет, так нельзя, в первый же день знакомства".
   Но взрослая, прожившая жизнь женщина ее оборвала:
   "Да-да-да, я хочу и жду этого почти тридцать лет".
   - Милая, нежная, золотая моя девочка, наконец-то, я нашел тебя, - шептал Андрей, целуя ее волосы, лоб, глаза.
   Он осторожно положил ее на постель и, продолжая целовать, легко и аккуратно расстегнул пуговицы блузки. Его губы медленно, шажками-поцелуями спускались по шее вниз к груди, руки гладили и сжимали плечи, постепенно проникая под блузку и стягивая ее с плеч, затем, запустив руки под спину, он расстегнул бюстгальтер. Руки опять скользнули к груди, мягко освободили каждую грудь из чашечек и сжали их. От этого она тихо застонала и изогнулась, как будто груди сами устремились поглубже спрятаться в его ладонях и потянули ее за собой. А губы уже добрались сюда, сначала они устремились в ложбинку между грудями, потом постепенно поднялись на один "холмик", по серпантину стали подниматься к вершине, оказавшись почти у цели, они вдруг переметнулись на другой "холмик", начиная свое восхождение снова. А покинутой грудью уже завладела рука, бережно сжимая и разжимая ее, и сдавливая пальцами сосок сильнее и сильнее. Губы на другой груди, достигнув соска, не спешили набрасываться на него, предоставив языку право первым исследовать эту вершину.
   Все это время Елена лежала и прислушивалась к своему телу. Каждое прикосновение его губ и рук заставляло его слегка вздрагивать, и от места соприкосновения расходились кругами волны тепла и неги, как на воде от брошенного камня. Чем крепче сжатие ладоней, чем дольше поцелуй, тем выше и длиннее волна. Но когда язык осторожно коснулся соска, она замерла, остановилось дыхание, как в ожидании чуда. И чудо свершилось! Губы обхватили сосок и стали втягивать его в рот все глубже и глубже. В то же самое время, пальцы другой руки обхватили второй сосок и потянули с такой же нарастающей силой... "Цунами" прокатилось по ее телу, заставив его выгнуться от головы до самых ног. Не стон, а сдавленный крик сорвался с ее губ. Вторая его рука, которая все это время ласкала ее волосы, лицо, шею метнулась ко рту, но не зажала его, а легонько прикрыла пальцами. Она сразу поймала пальцы губами и осторожно сжала зубами один из них. Ее руки, все это время ворошившие его короткие волосы, ласкавшие его шею и спину, с силой сжали его голову, а, когда он отпустил губами сосок, направили ее к другой груди. И опять волна, судорога и стон!.. И едва он отпустил сосок, она потянула его голову к своему лицу и жадно стала целовать. Найдя губами его губы, втиснула их в приоткрытый рот, языком нащупала его язык, приглашая его к себе. Заманив язык к себе в рот, она проделала с ним то же самое, что он проделал с ее сосками. Теперь уже Андрей очень тихо, сдавленно застонал, напрягся, обхватил ее руками и с силой прижался к ней всем телом. Поцелуй получился очень долгим, борьба языков с переменным успехом продолжалась все это время. А руки не дремали: расстегивали пуговицы его рубашки, стаскивали рукава. Наконец, его обнаженная грудь прижалась к ее груди, и новая волна страстного желания прокатилась по их телам, заставляя их прижиматься друг к другу крепче и крепче. Она чувствовала его напряжение, но он пока не спешил раздевать ее дальше. Вдруг он отпустил ее губы, приподнялся и сказал:
   - Здесь так темно. А я хочу видеть тебя. Можно включить какой-нибудь неяркий свет?
   - Обязательно нужно. Над кроватью есть бра. Дотянешься?
   Сначала свет ее ослепил, и она зажмурилась. А когда открыла глаза, прямо над собой увидела его лицо. Он смотрел на нее бездонными синими, как море, глазами. Ее голова лежала на ладони одной его руки, а пальцами другой руки он медленно, едва прикасаясь, поглаживал ее лицо: лоб, брови, щеки, нос, губы, - будто хотел запомнить его на ощупь. Некоторое время он делал это молча, а потом тихо заговорил:
   - Я искал тебя. Я ходил под твоими окнами и молил, чтоб ты выглянула. Я знал, что найду тебя, даже если бы мне пришлось искать всю жизнь. Все три недели не было дня, чтоб я не думал о тебе. И чем больше я думал, тем больше был уверен, что найду. И вот ты со мной. Я верю и не верю своему счастью. Я не хочу тебя больше терять. Ведь ты не исчезнешь? Нет?
   - Нет, - покачала она головой.
   А он продолжал:
   - До встречи с тобой во мне жила уверенность, что я обязательно встречу девушку своей мечты. Она должна была быть похожа на тебя: с соломенными волосами и карими глазами, высокая и хрупкая. И я сразу узнал тебя. Но не только по внешности, нет. Я взглянул в твои глаза и увидел там себя. А ты видишь себя в моих глазах?
   - Нет. Я просто в них тону, растворяюсь. Если б ты знал, какое это наслаждение быть частичкой тебя!
   Ее слова разожгли в нем страстное, непреодолимое желание обладать ею, слиться с ней в единое целое. И он снова с жадной ненасытностью принялся целовать ее, шепча:
   - Будь моею частичкой! Будь!.. Я хочу тебя... хочу тебя... хочу тебя...
   А она шептала ему в ответ:
   - Да...да...да... я твоя, только твоя... хочу тебя...
   Они раздевали друг друга торопливо, яростно, словно боялись терять драгоценные минуты. Брюки, трусики, носки - все летело на пол, покрывало, резко выдернутое из-под ее спины, тоже полетело туда. Она сама раздвинула ноги и чуть приподнялась в нетерпеливом ожидании. Он вошел в нее осторожно, стараясь не причинить боли. И все же почувствовал, как она дернулась, увидел, как она впилась зубами в собственную руку, чтоб не закричать, но глухой стон все же прорвался сквозь зубы. Он остановился. Беспокойно вглядываясь в ее лицо, спросил:
   - Что с тобой? Тебе больно?
   - Нет... ничего... все хорошо... - проговорила она, убрав руку и переводя дыхание, и так как он все же не решался продолжать, нетерпеливо бросила: - Ну же!
   Она забыла, что была еще девственницей и, ощутив боль, не успела сдержаться, чем напугала его. Но желание близости было столь велико, что она справилась с собой и теперь чувствовала невероятное наслаждение не просто от физического контакта, а именно оттого, что это был он, Андрей. В мозгу стучало одно слово: мой...мой...мой... И она уже шептала вслух:
   - Мой... родной... Андрюшенька... люблю... Как я тебя люблю!..
   Сладкое томление и наслаждение стало сменяться ощущением сначала медленного, а потом все убыстряющегося падения, падения в никуда. И когда казалось, что все, ей уже не выбраться из этой воронки, она вдруг взлетела, взлетела вместе с ним, паря в невесомости, не ощущая своего тела, растворившегося в нем...
   А он смотрел сверху в ее широко открытые, ничего не видящие глаза и читал в них все, что с ней происходило. Его переполнял восторг, который уже распирал его, рвался наружу, но выхода не было. Уже он заполнил его всего, каждую клеточку, уже стало невозможно дышать, он задыхается... И вдруг... свобода! И он летит, летит вместе с ней, слившись в одно целое...
   Они замерли, наслаждаясь этим мгновением, умоляя небеса, чтоб оно длилось дольше и дольше...
  
   Затем он снова осыпал ее поцелуями, нашептывая:
   - Милая... только моя... моя навсегда... моя жена... моя королева... моя частичка...
   А у нее не было сил ни говорить, ни шевелиться, она слушала его и улыбалась. Ему показалось, что она замерзла, и он потянулся за одеялом, которое лежало у них в ногах. И вдруг он увидел пятно крови, расплывшееся под ее бедром. Его, как током ударило: так она была девочкой?! Так вот откуда та боль, которую она пыталась от него скрыть! С глазами, полными смятения, он оглянулся на нее. Она смотрела на него устало и счастливо улыбалась, но, заметив его смятение, тоже забеспокоилась. Она приподнялась и увидела пятно.
   - Ой, надо же скорее застирать.
   Она вскочила с кровати, он тоже поднялся, но тут ее качнуло, он только успел ее подхватить.
   - Прости. Голова закружилась, - прошептала она еле слышно, совсем упавшим голосом, и обмякла в его руках.
   Он испугался не на шутку, поднял ее на руки, соображая, куда же ее положить. Но она уже пошевелилась, застонала и поморщилась. Он сел на край кровати, посадил ее к себе на колени, закутал одеялом и прижал к себе, как маленького больного ребенка.
   "Что же я наделал?" - ругал он сам себя. - "Она же такая хрупкая, нежная! Боже! Как же ей, наверно, было больно! А она стерпела и ничего мне не сказала".
   - Бедненькая моя, девочка, - тихим голосом зашептал он ей в ухо, покачивая на руках. - Что же с тобой? Может "скорую" вызвать?
   - Ты что? Какую "скорую", - осипшим голосом отозвалась она. - Ну, закружилась голова немного, слишком резко встала. Сейчас все пройдет, - она смотрела на него из одеяла усталыми потухшими глазами. - Андрюшенька, чего ты испугался? Что ты у меня первый? Что же в этом плохого?
   - Не говори глупостей. Я испугался только за тебя. Ты дорога мне, я люблю тебя и не хочу потерять.
   - Типун тебе на язык. Ну, потеряла немного крови, переволновалась, что особенного, - уже более окрепшим голосом заговорила она. - Вот уже и все прошло.
   Она попыталась встать, но он не пустил.
   - Никуда не пойдешь. Я сам все сделаю, - он встал, поставил ее на ноги и, крепко придерживая за талию одной рукой, другой стащил простынь. Пятно было и на чехле, которым покрывался матрац. Он растерянно посмотрел на него и на Елену. Ей стало смешно.
   - Знаешь, от чего мне станет легче?
   - От чего! - проговорил он с готовностью уже куда-нибудь бежать за чудодейственным средством.
   - Обними меня и поцелуй, - сказала она, обнимая его за шею, а когда он исполнил первый пункт ее "рецепта", добавила: - Теперь, пока я здесь уберу, - он попытался возразить, но она закрыла ему рот ладошкой, - ты подогреешь чайник и заваришь нам чай.
   Он поцеловал ее ладонь, потом в губы и, заглядывая в глаза, спросил:
   - Ты, правда, хорошо себя чувствуешь?
   - Правда. Очень хорошо. Ну, иди, - и она легонько подтолкнула его к двери.
  
   Потом они пили чай, курили, вспоминали вечер.
   - Андрей, а ты знаешь, что Тане нравишься? - спросила Елена, внимательно на него посмотрев.
   - Догадываюсь. Она хорошая девушка, добрая, красивая. Но у нас никогда ничего не может быть, она для меня всегда будет только, как сестра.
   - А мне как-то неловко перед ней, будто я в чем-то виновата. Боюсь, узнав о нас с тобой, она от меня отвернется.
   - Нет. Не переживай. Она умная девочка, все поймет.
   - Надеюсь.
   Он бережно обнял ее, притянул к себе.
   - А вообще, я благодарен ей, если бы не она, мы бы сегодня не были вместе.
   - Да.
   Она прижалась к нему, спряталась у него на груди, ей было уютно и спокойно в его объятиях, как никогда не было. А он опять почувствовал нарастающее возбуждение, поднял за подбородок ее лицо и поцеловал долгим, сначала нежным, но постепенно все более страстным поцелуем. Она с готовностью обвила его ноги своими.
   - А тебе не будет больно? - спросил он.
   В ответ она только покачала головой.
   ...И они снова "плыли", "падали" и "взлетали", шепча нежные и ласковые слова любви...
  
   Она уснула у него на груди, обхватив рукой за талию и положив на него ногу. А он лежал на спине и боялся пошевелиться, чтоб не разбудить ее, не спал и думал:
   "Как настоящий мужчина, я обязан на ней жениться. А я и женюсь - это определенно. Но я не думал, что так скоро. Сейчас я не могу жениться, мне еще почти три года учиться. Конечно, "женатиков" чаще отпускают в увольнения, но какой из меня муж, сам еще на шее у матери и государства. Мама... А что скажет она? Как отнесется к моей любимой? Она у меня умница, она тоже полюбит мою Аленушку. Ее нельзя не любить. К тому же, она сирота, зарабатывает нелегким трудом копировщицы, сам видел ее чертежи, которые она принесла домой. Бедная девочка! Как ей тяжело приходится, как она устает! Она же такая хрупкая, тоненькая, нуждается в обязательной защите и помощи. Столько сегодня наготовила, такой стол накрыла, а мы пришли бандой оглоедов, все умяли, да я еще ей пол ночи спать не давал. Вот она и не выдержала..."
   И его мысли снова вернулись к тому же. Он как-то не подумал, что она еще девушка:
   "Ведь, был же у нее парень. Мерзкий тип. За что она его любила? А за что я ее полюбил, еще совсем не зная, только двумя словами перекинулись. Ну-у, сравнить ее с этим пижоном!.. Хотя, может, когда они познакомились, он был другим? А потом изменился, она и разлюбила. А если я изменюсь, она меня тоже разлюбит?.. А почему я должен меняться?"
   Он был уверен в себе: что бы не случилось в жизни, он не сподличает, не предаст, не ударит слабого, не унизит женщину. Нет. Он никогда не будет таким, как тот другой.
   "Но, что же мне делать? Как уберечь ее и защитить? Я же не смогу все двадцать четыре часа быть с ней. Уйти из училища? Пойти работать? Но нужна ли ей будет такая жертва? А с другой стороны. Если я не женюсь сейчас, но буду к ней приходить, а я обязательно буду, что скажут о ней ее соседи, знакомые? Мне, конечно, плевать, а каково ей будет? Столько на свете злых, завистливых людей!"
   Андрей вспомнил мать. Он совсем не знал своего отца, и никогда его не видел. Сколько себя помнил, были только мама и бабушка. Бабушка умерла давно, когда ему было шесть лет, и они остались вдвоем. Мама всегда много работала, у нее была ответственная должность в Самаркандском филиале Внешторга, но пока он был маленький, она не ездила в командировки. Когда же ему исполнилось двенадцать, мама объяснила ему, что он уже взрослый мужчина, вполне самостоятельный, а так как она больше не может отказываться от командировок по работе, то очень ему доверяет и надеется на него, что он ее не подведет. И он ее не подводил никогда: в квартире всегда было чисто, готовил он себе сам, а к ее приезду всегда накрывал стол, друзья к нему приходили только самые близкие, а с хулиганами он не дружил. И вот, лет шесть назад он стал замечать, что мама как-то преобразилась, похорошела, повеселела. О причине этих перемен он не догадывался, глуп еще был. Но "добрые" люди "открыли ему глаза". Одна из соседок с притворным участием сообщила, что, наверно, скоро у него появится отец, вот только у него уже есть жена и двое детей, а разбивать семью женщине, с ее положением, не хорошо и даже опасно. Он был поражен, но не столько тем, что мама полюбила какого-то мужчину, он был бы только рад за нее, но тем, с каким злорадством соседка говорила о возможной опасности, угрожавшей его матери. Андрей ничего не сказал маме, считал, что, если она сочтет нужным, сама все ему расскажет. Но вскоре, мама резко изменилась в худшую сторону: она стала задумчива, раздражительна, он замечал по утрам ее красные от слез глаза, она не разрешала ему поднимать телефонную трубку, а потом и вовсе отключила телефон, включала его только тогда, когда самой нужно было позвонить. И он решился сам заговорить с ней. Он рассказал ей о словах соседки. В глазах мамы сначала мелькнул испуг, а потом она обняла его, прижала щекой к своей груди, как делала в детстве, когда хотела пожалеть его и защитить, и сказала, что да, есть на свете такие люди, которым ненавистно чужое счастье, оно для них, как кость в горле, и они готовы совершить любую гадость, любую подлость, чтобы разрушить его. Но она со всем этим справится, потому что у нее есть такой замечательный сын. Через некоторое время, все наладилось, мама успокоилась, но с тех пор ее глаза были всегда грустные, даже, когда она улыбалась.
  
   С мыслями о маме он уснул. Но проспал не долго. Когда он открыл глаза, уже рассвело. Елена перевернулась во сне: теперь она лежала у него под мышкой, прижавшись спиной к его боку, и положив голову на его руку. Он даже не заметил, так крепко уснул. Осторожно освободив руку, он встал, поправил на ней одеяло и оделся. На кухне он сварил кофе, нарезал бутерброды, но, съев один, вдруг устыдился, что хозяйничает здесь, как дома, да еще объедает ее. Заглянув в холодильник, отметил про себя каких продуктов, по его мнению, не хватает. На цыпочках прошел в спальню, его любимая, безмятежно раскинувшись, сладко спала, чему-то улыбаясь во сне. Он решил, что, наверно, ему. Внезапно возникшее желание наклониться и поцеловать ее, он с трудом подавил в себе и, так же на цыпочках, вышел.
   Когда он уже надел куртку, собираясь потихоньку уйти, ему пришла в голову мысль, что он поступает, как нашкодивший мальчишка или кобель, который смывается втихаря, пока женщина спит. Что она подумает о нем, когда проснется? Сбежал, бросил, ничего не сказав, как какую-то девку! Тогда он вернулся в спальню, присел на краешек кровати и, сначала долго смотрел на нее, а потом мягко погладил по волосам, по щеке, по шее, наклонился и нежно поцеловал в губы. Она сладко потянулась, открыла сонные глаза и протянула к нему руки, присев на кровати. Одеяло сползло, открыв ее небольшие упругие, нежно розовые груди. Он обнял ее, еще раз поцеловал, подарил каждой из грудок по поцелую, но, боясь распалиться и снова остаться, просто крепко прижал ее к себе и тихо сказал на ухо:
   - Мне нужно уйти.
   - Да. Иди, - сонным голосом ответила она.
   - Я еще приду.
   - Да. Приходи.
   - Ты проводишь меня?
   - Не-а.
   Он удивленно взглянул на нее. А она, приоткрыв слипающиеся глаза и хитро ухмыльнувшись, сказала:
   - На гвоздике, за дверью, есть два ключа. Один ключ твой. А сейчас иди, я еще сплю.
   Она рухнула на подушку и свернулась калачиком.
   - Спи, моя маленькая, - шепнул он ей на ухо, укрывая одеялом.
  
   Хотя он и не спал всю ночь, и шел не к ней, а от нее, он летел, парил, напевая одну из песенок популярного французского певца Джо Дассена. В кармане лежал ее ключ, который он сразу подцепил к домашнему, - "золотой ключик" от дверцы его Счастья.
   Дома Андрей прошел в свою комнату, открыл ящик письменного стола, служивший ему кошельком. Так как его мама хорошо зарабатывала, и они никогда не нуждались в деньгах, она каждый месяц выделяла ему деньги на личные расходы. Особых расходов у него не было, особенно последнее время, поэтому у него накопилась довольно приличная сумма. Взяв часть ее, он сунул деньги в карман и вышел из комнаты. За дверью стояла мама и смотрела на него строгими глазами.
   - Где ты был всю ночь? - (Да, на всю ночь ему пропадать еще не приходилось). - Ты мог позвонить?
   - Нет, мам, там нет телефона. Но я приходил, а ты уже спала.
   - Я заметила. Решил меня надуть, все убрал в холодильник, будто я не замечу.
   - Мамочка! - обнял он ее и прижал голову к своей груди. - Да разве тебя можно надуть? Ты же у меня Шерлок Холмс, от тебя ничего не укроется.
   - Ладно, подлиза, - смягчившись, сказала мать, - признавайся, с кем куролесил всю ночь, что даже о времени забыл.
   - Ни с кем я не куролесил. Я вообще не куролесил. Я у тебя хороший мальчик, всю ночь в шахматы играл.
   Мать поняла, если он заговорил о шахматах, в которые он играть умел, но не любил, значит пытать не стоит, все равно не скажет до поры до времени. Шахматы - это был пароль, табу на запретные темы. А тема была запретной обычно не долго, до того, как Андрей созревал для откровенного разговора с ней. Такой темой было поступление в училище, она даже не догадывалась о его решении. Такой темой была Татьяна, девушка не очень правильного поведения, но имевшая в определенный период его жизни большое значение для него. Мать верила своему сыну, пока он ее ни разу не подводил и не ставил в неловкое положение. Андрей поцеловал маму в лоб и выскочил в прихожую.
   - А позавтракать? - крикнула она ему вдогонку, но уже хлопнула входная дверь.
  
   Андрей уже решил, так как деньги у него Елена вряд ли возьмет, он будет покупать ей продукты, дарить подарки, чтоб как-то облегчить ее трудную жизнь. Поэтому он первым делом отправился в магазин, затем на базар, а на обратном пути зашел на вокзал, где всегда продавали цветы, и купил большой букет красных роз у знакомого армянина, который, как он знал, занимался их выращиванием у себя в теплице.
   В квартиру зашел осторожно: может, она еще спит? Она действительно спала. И он, поставив букет в вазу на столе в гостиной, занялся завтраком, попутно, с чистой совестью, подъедая приготовленные утром бутерброды.
   Елена проснулась поздно, аж в десять часов, чего не позволяла себе с тех пор, как вернулась в эту жизнь. Сразу унюхала запахи из кухни, накинула халатик и открыла дверь спальни. Андрей курил на лоджии и ее не услышал. Она тихонько проскользнула в ванную. И хотя ее тело еще хранило его запах, она с удовольствием встала под душ.
  
   Когда Андрей приготовил завтрак, Елена еще спала, он не хотел ее будить и ждал, чтоб она проснулась сама. Стрелки часов приближались к десяти, но у него еще было время. В училище ему нужно было быть к четырнадцати, а в двадцать-ноль-ноль заступать на дежурство.
   "А "женатиков" отпускают в пятницу вечером и до утра понедельника. И в наряд не ставят по выходным", - думал он, сидя на лоджии и раскуривая сигарету. - "Может и стоит жениться сейчас, я больше времени буду проводить дома, с ней. Ага, и сяду ей на шею. Накопленные деньги быстро закончатся", - он просто не мог представить, что, женившись, будет брать деньги у матери: что это тогда за семья? - "А может забрать ее к нам? Должна же жена жить у мужа. Нет. Она не пойдет, она слишком самостоятельная и независимая. Да и как же мы будет там заниматься любовью? Она такая шумная!.. Как она хороша в постели! Ни за что бы не подумал, что у нее нет сексуального опыта. Она была так свободна, раскована, так чувствительна! Вот, что делает с девушкой любовь!"
   А в том, что она любит его, он не сомневался, как не сомневался и в своей любви к ней.
   Вспоминая "ночную сказку", он захотел сейчас же увидеть ее, прикоснуться к ней, но, выйдя из лоджии, он заметил приоткрытую дверь спальни и услышал шум воды в ванной. Он подошел к двери в ванную, она была не заперта (привычка жить одной). Осторожно приоткрыв дверь, он увидел ее за прозрачной клеенчатой занавеской, стоявшей под душем. Она стояла и просто наслаждалась текущими по ее телу теплыми струйками. Как же ему захотелось оказаться там вместе с ней! Он поразился сам себе: всегда такой сдержанный, умеющий усмирять свои чувства, он не мог справиться с желанием снова и снова обладать ею.
   "Ну, прямо сексуальный маньяк какой-то! Надо держать себя в руках".
   Но вместо того, чтоб тихо уйти, он взял полотенце, висевшее на стене, подошел, выключил воду (она сразу обернулась), отгородил занавеску, накинул полотенце на Елену и властно взял на руки. Она и не думала сопротивляться. На руках он отнес ее в спальню и положил на кровать, а сам неторопливо стал раздеваться. Он думал: что, если он сейчас этого не сделает, он не дотянет до следующего увольнения, сбежит в самоволку, а, если попадется, то не видать ему дня рождения в следующую субботу.
   А Елена лежала неподвижно, удивленно улыбаясь, и наблюдала за ним. Но с каждой снятой им с себя вещью, в ней все выше и выше поднималась волна возбуждения, все яростнее и яростнее трепетали ноздри, и, когда он предстал перед ней во всем своем обнаженном великолепии, она молча поднялась, встала, прижалась к нему всем телом, обхватила его за шею, впилась своими губами в его губы и потянула его на себя, падая навзничь на кровать. Они уже не только удовлетворяли свои желания, они играли, получая от этого дополнительное удовольствие.
  
   Когда все закончилось, когда они уже просто лежали, отдыхали, успокаивая биение сердец, в прихожей раздался звонок. Они оба вздрогнули и посмотрели друг на друга с немым вопросом: что делать? кто бы это мог быть? Звонок задребезжал еще раз, они не шевелились, даже старались тише дышать, только крепко сжали друг другу руки. Звонок прозвенел снова.
   - Никого нет дома. Уходи, - прошептала она, присела на кровати и прислушалась.
   В прихожей стояла тишина, видимо этот кто-то послушался и ушел. Они тихонько встали, оделись и на цыпочках, держась за руки, прошли в прихожую. Елена заглянула в глазок, на площадке никого не было. Слава богу!
   - Никого, - все еще шепотом сказала она и оглянулась на Андрея, он смотрел на нее и улыбался.
   Выйдя из прихожей и закрыв дверь, они рассмеялись.
   - А, собственно, чего мы прячемся? - разглаживая и поправляя ей волосы, произнес Андрей. - Почему мы должны стыдиться наших отношений?
   - А мы и не стыдимся. Просто, для окружающих наши отношения слишком скоропалительны.
   - И для тебя тоже?
   - Нет. Мы знакомы с тобой вечность, и, наконец, приняли решение, что должны быть вместе. А ты, как думаешь?
   - А чье это больше решение? - и он посмотрел на нее сверху взглядом учителя.
   "Артист, ну, артист!.. Ты хочешь, чтоб это было твое решение? Я же вижу. Ну, как же, ты мужчина: главный, первый!.. А я согласна. Если бы ты знал, как я согласна!" - думала она, глядя ему в глаза снизу вверх преданными любящими глазами, а вслух сказала:
   - Твое, мой господин. И я в полной твоей власти.
   Он засмеялся, прижал ее к себе, прекрасно понимая, что она опять ему подыграла, а вот в жизни она привыкла решения принимать сама.
   "Ну, что ж, поживем - увидим", - решил он.
  
   Затем он кормил ее завтраком. Кормил, в полном смысле этого слова, накалывал кусочки мяса, спагетти или салата на вилку и отправлял ей в рот. Получалось не очень аккуратно: ее губы, подбородок и даже щеки оказались вымазаны соусом, - и он с удовольствием их облизывал. Она смеялась, сопротивлялась, говорила, что сейчас лопнет. Тогда он умоляюще на нее посмотрел и сказал:
   - Позволь, мне кормить тебя хоть изредка, когда я с тобой, ведь мне пора уходить, и мы не увидимся целую неделю.
   Она совершенно забыла о реалиях жизни, посерьезнела, посмотрела на него долгим жадным взглядом, будто старалась запомнить, как можно больше его черточек, а затем сказала:
   - Да, Андрюшенька, я все понимаю. Ты только там не переживай за меня, а я буду тебя ждать. А может так быть, что через неделю тебя не отпустят?
   - Может. Но я очень постараюсь, чтоб этого не случилось.
   - Постарайся, пожалуйста. И не бегай в самоволки, - с мольбой в голосе попросила она. - Не потому, что я не хочу тебя видеть чаще или буду тебе изменять, - при этих словах его глаза удивленно раскрылись, а она продолжала: - Просто, тогда тебя вовсе ко мне не пустят, если поймают.
   - Я обещаю, что в самоволки бегать не буду. Но что это за слова об измене? Что это вообще за слово? - спросил он с напускным удивлением и подозрением.
   - Что за слово? Впервые слышу, - смотрела она на него "глазами невинной овечки".
   - Ну, то-то же...
   И они снова рассмеялись. Через минуту он снова посерьезнел, она загрустила - подходила минута расставания.
   В прихожей, когда он был уже одет, они еще долго обнимались и нежно целовались.
   - Ну, я пошел?
   - Иди...
   И снова долгий поцелуй.
   - Пошел...
   - Ага...
   И снова поцелуй. Он понял, что это может продолжаться до бесконечности, встряхнул головой, крепко поцеловал ее в губы и вышел, закрыв дверь своим ключом.
  
   Елена еще некоторое время постояла в прихожей, словно ждала, что он вернется. Потом кинулась стремглав на лоджию и высунулась в окно. Он шел легкой походкой в направлении своего дома, но, почувствовав ее взгляд, оглянулся, увидел ее в окне и помахал рукой. Она помахала ему в ответ. И от этого простого жеста ей стало легче, она глубоко вздохнула и решила заняться своими обыденными делами, стараясь думать об Андрее без тоски, не думать о нем вообще она не могла. Войдя в гостиную, Елена только сейчас обнаружила на столе большой букет красных роз. Она улыбнулась, с удовольствием прижалась лицом к тугим крупным бутонам, втянула в себя их пьянящий аромат.
   "Ну, как его не любить?! У кого еще есть такой мужчина?!" - с гордостью подумала она, вытащила одну розу и закружилась по комнате, прижимая бутон к губам и напевая мелодию той же песенки, которую утром пел Андрей.
   Настроение у нее было совсем не рабочее, но она понимала, что петь и танцевать весь день у нее не получится, и, в конце концов, до нее доберется тоска, если она чем-нибудь не займется. А занятие ее уже давно скромно ждало на верхней полке книжного шкафа. И она засела за чертежи. Работалось легко, и она без особого напряжения сделала все, что приготовила себе на выходной. А так как она намеревалась все же и отдохнуть, то взяла на этот раз всего два чертежа, на которые ушло шесть часов. Когда она поднялась из-за стола, уже стемнело, но было еще не поздно. Надо было еще чем-то заняться, иначе тоска, которая караулила ее, завладеет ею и сведет на нет весь праздник в ее душе, а с ним она расставаться не хотела. И тут она вспомнила, что приглашена в следующую субботу на день рождения, и ни к кому-нибудь, а к нему, ее долгожданному любимому Андрюшеньке.
   "В чем же я пойду? У меня же ничего приличного нет. Конечно, я могу за неделю сшить себе любое платье, любой костюм, но из чего?.. Боже мой! Я совсем забыла. Я же нашла в вещах матери два отреза!.."
   Вот это было занятие, так занятие, теперь она точно не затоскует! Елена быстренько нашла этот сверток. Когда она его обнаружила в самом углу верхней полки шифоньера, она очень удивилась: откуда у матери эти ткани, она никогда их раньше не видела. Это были два довольно больших отреза: один - шикарный темно-зеленый бархат с золотистым отливом, другой - натуральный шелк глубокого синего цвета. Ткани дорогие, дефицитные. А сейчас она разложила их на кровати, любуясь, и мучительно размышляла: какой же выбрать.
   "Там будет его мать. Наверняка, женщина с тонким вкусом. Бархат, конечно, выглядит богаче. Но не буду ли я выглядеть в нем старше? Да и не слишком ли он шикарен для такой вечеринки? Лучше я сошью из него платье на Новый год. А вот шелк очень подходит к Андрюшиным глазам. Выберу его".
   За этими размышлениями ее застал звонок.
   "Нет, определенно, меня никак не хотят оставить в покое. Хорошо, хоть на неделе никто не ходит, иначе я бы сошла с ума".
   Подойдя к двери, Елена с опаской взглянула в глазок, ей не хотелось больше неприятных сюрпризов. На площадке было темно, опять выкрутили или разбили лампочку. В глазок были видны лишь два силуэта. Но тут она услышала из-за двери голос Татьяны:
   - Лена! Это мы.
   "Кто мы? Опять мы. Сколько же вас?" - подумала она недовольно, но дверь открыла.
   В квартиру вошла Таня, а за ней Александр.
   "Ирки нет. Слава богу! И то радует", - с облегчением подумала Елена.
   - Леночка, мы, наверное, помешали? Ты работаешь?- как всегда, с извинений начала Таня.
   - Нет. Уже закончила. Ну, что вы топчитесь в прихожей, как неродные? Раздевайтесь, проходите. Я сейчас чайник поставлю, будем чай пить.
   Пока они раздевались, она выключила свет в спальне и закрыла дверь, ей не хотелось до поры до времени показывать кому-либо ткани, которые так и лежали на кровати. В гостиной она тоже выключила свет. Все прошли на кухню. Пока Елена накрывала на стол, Таня заговорила о деле, которое привело их к ней:
   - Мы к тебе посоветоваться. Ты извини, что так поздно, я бы могла с тобой и на работе поговорить, но это идея Санька. Он предлагает Андрею на день рождения скинуться и купить подарок от всех друзей, что-нибудь существенное, все-таки двадцать лет.
   - Я почему сегодня хотел поговорить обо всем? - вступил в разговор Саша. - Вы же все на неделе заняты: работаете, потом учитесь, - не собраться, не обсудить, не за подарком ходить у вас времени нет, в субботу же уже поздно, а я после техникума свободен.
   - Отличная идея. И что же вы хотите купить?
   - Мы еще не решили... - начал Саша, но Елена его перебила.
   - Кстати, кто мы? Кто еще, кроме нас троих?
   - Еще Леша с Олей и Зоя с Жориком, - ответила Таня.
   - А Ира? - посмотрела Елена на Сашу. Тот покраснел, опустил глаза.
   - Мы поругались. Да она и не хотела идти.
   - Вот как? Ну, что ж, баба с возу - кобыле легче. Ты согласен со мной, Саша? - она заглянула ему в глаза.
   - Совершенно, - с некоторым недоумением ответил он.
   - А что? С остальными уже говорили?
   - Да. Я сегодня всех обошел, и к тебе заходил, только тебя дома не было.
   "Ах, вот это кто был!.. Похоже, ко мне ты к первой приходил, уж больно раненько", - подумала Елена.
   - Да, я уходила, - сказала она вслух. - Извини, я тебя перебила, так что вы решили?
   - Прямо даже не знаю. У него все есть: магнитофон есть, фотоаппарат есть, часы у него хорошие, командирские, ему мать на восемнадцатилетие подарила, - перечислял Саша.
   - Увеличитель есть? - спросила Елена.
   - Есть. Он сам классные фотки делает, только сейчас ему некогда, а фотоаппарат ему мать из-за границы привезла "Кодак" - крутой! И "маг" тоже импортный.
   - О-о-о! Мама из-за границы, небось, ему всего навезла!
   - Это точно, просто теряюсь в догадках, чтоб ему купить.
   - А чем он увлекается?
   - Он фехтованием занимается, - сказала Таня, необычно молчавшая все это время.
   - Ну, не шпагу же ему дарить. Да и, чтоб выбрать не фуфло какое-нибудь, надо быть спецом в этом деле, - сказала Елена и замерла:
   "Сорвалось! Они хоть меня поняли? Не помню, говорили ли так в это время? - Говорили, не бойся, поняли они тебя. Только я так никогда не говорила", - с обидой отозвалась восемнадцатилетняя ее половина. - "Ты меня в последнее время совсем со счетов списала. Будто меня и нет вовсе. Не слушаешь, не считаешься со мной. Вот, девственности лишила... - Так это я тебя девственности лишила? Оригинально...", - и она рассмеялась, и в ней смеялись обе ее Я.
   - Ты чего, Лен? Смешное что-то придумала? - с недоумением глядя на нее, спросила Таня.
   - Нет. Это я так, "тихо сам с собою...", - и, чтоб снять лишний интерес и вернуться к прежней теме, спросила:
   - А есть у него светомузыка?
   - Это что? - спросила Таня.
   - Знаю, знаю, - заторопился высказаться Саша, - видел у одного. Классная вещь! У Андрюхи такой нет.
   - Вот и погляди, поищи, узнай цену. Потянем ли. По сколько вы собираете?
   - Вы можете ответить мне на вопрос? - с обидой сказала Таня.
   - Какой?
   - Я его уже задала: что это такое - светомузыка?
   - Это когда играет музыка, а к ней подключена такая бандура, которая мигает разными лампочками: низкие ноты - синий цвет, высокие - зеленый, средние - красный, или наоборот, я не помню. Ну, может, в кино, каком видела? - объяснила Елена.
   - Это как гирлянда новогодняя?
   - Гирлянда просто мигает, а эта под музыку.
   - А-а. Понятно. Ничего. Наверно, здорово.
   - Ну, так по сколько собираете?
   - По пятнадцать рублей. Дорого для тебя?
   - Нормально. У кого уже собрали?
   - У Леши, и он за Олю дал, и мы с Сашей. Зойка с Жориком обещали завтра отдать.
   - Хорошо. Я сейчас, - она быстренько сбегала, принесла деньги.
   - А если не найдем? - спросила Таня.
   - У моей матери в торге на складе есть знакомая. Я и бегать никуда не буду, сразу у нее узнаю. Если у них нет, значит, нигде нет, - сказал Саша. - А что тогда?
   - Ребята, ну тогда, придумайте сами, вы же его лучше знаете, - уже взмолилась Елена, а про себя подумала: "У меня от вас уже голова болит". - Пошли, покурим, мозги проветрим.
   На лоджии света не было, пришлось включить свет в гостиной. И, конечно же, розы сразу бросились им в глаза.
   - Откуда это, - изумленно спросила Татьяна и посмотрела на Елену.
   "Откуда? Откуда?.." - лихорадочно соображала Елена.
   - От поклонника, - ничего не придумала лучше она.
   - А-а, - протянула Таня, не решаясь при Саше, расспрашивать ее дальше, но в душу уже закралось подозрение.
   Курили молча. Каждый думал о своем, но мысли их почти совпадали.
   "Уж не Андрюха ли тот поклонник?" - думал Саша. - "Вполне в его стиле. Когда же он успел? Наверно, она утром с ним гуляла. Опередил, увел ее у меня из-под самого носа! Надо было Ирку раньше бросать. Конечно, он один, а я с девчонкой приперся. Вот она и обратила на него внимание, а не на меня..."
   "Какой еще у нее поклонник?" - думала Таня. - "Если тот? Так она его прогнала. Может, мириться приходил? Что-то не похоже, чтоб она его простила и цветы приняла. Тем более ей Андрей понравился. Андрей... точно... это он. Так чего она прямо не сказала? Сашу стесняется? Или скрывает? Недаром, я видела его днем, как он домой бежал с этой стороны, чуть ли не вприпрыжку. От нее, не иначе. Надо с ней наедине остаться, интересно, скажет или нет..."
   "Вот блин, не хотела же, чтоб они цветы увидели. Сама, дура, предложила: пойдем - покурим. Теперь, что Татьяне говорить? Боже мой! Как же трудно! Как не хочется терять такую хорошую подругу! Вот бы они с Сашкой сошлись, как было бы здорово! Только вряд ли, уж очень хорошо они друг друга знают. Хотя, Таня очень даже не плохо о нем отзывается. А ему, по-моему, просто девушка нужна. Водолей и Дева... не знаю, не знаю, вроде ничего, что-то может быть..."
   - Саша, ты не обидишься, если мы с Таней чуть-чуть посекретничаем? - спросила Елена.
   - Секретничайте сколько угодно. Мне уйти?
   - Нет. Совсем не надо. Ты или здесь посиди, или хочешь, на кухню пойди, чайку попей с тортиком, а хочешь, телевизор включи.
   - Я лучше на кухню.
   - Вот и ладненько.
  
   Едва за ним закрылась дверь лоджии, Татьяна начала атаку:
   - Так, что это за таинственный поклонник?
   - Андрей, - решилась Елена. ("Эх, была - не была!")
   Таня даже не ожидала такого прямого ответа:
   - Когда же он успел?
   "Но всего-то я тебе все равно не скажу. Не потому, что стыжусь, а не имею права".
   - В обед, где-то.
   - И как это все произошло, - не унималась Таня. - Ну, что я из тебя все вытягиваю? Мы же договорились, что ничего не будем скрывать друг от друга.
   - Да я не знаю, что и говорить. Позвонил, я открыла, а он букет вперед. Я сначала не поняла - кто это. А потом увидела, и как-то неловко стало.
   - А что он говорил, говорил что? - нетерпеливо пытала ее Татьяна.
   "Как я не люблю врать, но и правды я тебе сказать не могу. Что я тебе скажу? Как любила его еще в прошлой жизни, как хотела, как ждала?.. Постой, но я же его встретила уже в это время раньше, чем ты меня с ним познакомила. Это же выход! Это и есть правда! Правда - моей теперешней жизни. Только пойми меня, Танюша, и не осуди".
   - Выслушай меня, Таня. Только не перебивай, я скажу тебе все. ("Что можно").
   Татьяна напряглась, но ничего не ответила.
   - Так вот. Я с самого начала. Помнишь, ты пришла ко мне три недели назад, когда я накануне кровать купила?
   - Да.
   - В тот день, когда я купила кровать, у меня в гостях были девочки, одноклассницы. Я их потом провожала. А на остановке столкнулась с двумя парнями. Я обернулась и налетела на одного из них. Они вызвались меня проводить, а я не отказалась, потому что один из них, на которого я налетела, мне сразу понравился. Но как-то так получилось, что мы не познакомились. А вчера, когда ты мне представила Андрея, я его узнала.
   "Так вот, почему ты покраснела?" - подумала Таня.
   - Оказалось, что он меня тоже узнал, и что я ему тогда с первого взгляда понравилась. А на кухне он хотел меня поцеловать, но кофе чуть не убежал, и мы действительно лбами столкнулись и засмеялись.
   - А какую историю сочинили! - не выдержала Таня.
   - А если б ты оказалась на нашем месте, ты правду сказала бы?
   - Я не была на твоем месте, - зло огрызнулась она, отведя взгляд.
   - Не надо так, Таня, выслушай меня до конца, пожалуйста.
   - Ладно.
   - Я чувствовала, что он очень даже ко мне не равнодушен. А встретились и влюбились с первого взгляда мы с ним еще до того, как я узнала, что он тот самый парень. Короче говоря, после того, как он проводил тебя, он пришел ко мне...- у Татьяны расширились глаза, но она промолчала. - Мы любили друг друга, Таня. Это... словами не передать! Но я спросила его о тебе. - Таня подобралась. - Он сказал, что любит тебя, как сестренку, - и Татьяна слегка кивнула сама себе. - А утром он принес цветы. Я так счастлива, Таня, мне так хотелось поделиться с тобой, но я боялась причинить тебе боль. И все-таки я решила рассказать тебе все.
   Елена замолчала. Молчала и Таня. А затем спросила:
   - У тебя были раньше мужчины?
   - Нет. Он первый.
   - Да ты что?.. Как же ты решилась в первый же день?
   - Не первый, второй, а еще три недели ожидания.
   - Почему же ты мне о нем раньше не рассказала?
   - А о чем было рассказывать? Мы даже не познакомились. А симпатия - она как-то сразу и не сформировалась. Это потом, когда снова увидела его, поняла, что он был не случайным прохожим. Не иначе, судьба постаралась.
   - А как же твоя теория о любви и влюбленности? - с последней ехидцей спросила Таня.
   - Таня... - умоляюще посмотрела Елена на нее.
   - Ладно, - уже мягче произнесла Таня, и уже совсем другим тоном, с интересом и сочувствием в голосе: - Тебе больно было?
   - Чуть-чуть, вначале, но он такой ласковый, нежный, - от воспоминания по ее телу пробежала дрожь. Даже Таня это заметила.
   - Значит, когда Саня приходил, он у тебя был, и вы не открыли?
   Елена улыбнулась.
   "А вот это, дудки, не скажу..."
   - Андрей как раз ушел, как оказалось за цветами, а я была в туалете. Когда вышла, за дверью уже никого не было. Но не скажу же я Саше, что сидела на унитазе.
   Таня хихикнула. Помолчала еще немного, обдумывая ее слова, а потом примирительно сказала:
   - Я знала, что у нас ничего не будет. Пусть хоть у тебя все будет хорошо, - и добавила: - Но все равно, ты зря так сразу.
   - Осуждаешь?
   - Нет, - поспешила с ответом Таня. - Просто, лучше, если никто не будет знать.
   - А кто узнает. Я больше никому не скажу. Зачем? Он тоже. Ты, я думаю, тоже не проболтаешься.
   - Да ты что!.. Конечно!
   - Ты, Тань, и ему не проговорись. Ему не понравится, что я с кем-то уже обсуждала наши с ним близкие отношения. Он же не знает, что мы поклялись ничего друг от друга не скрывать.
   - Да-да. Не проговорюсь, нет.
   - Спасибо.
   Они обнялись. Дверь приоткрылась, показалась Сашина голова:
   - Ну что, посекретничали? А то, домой пора идти, поздно уже.
   - Пойдем, пойдем, - заторопилась Таня.
  
   И они ушли. По дороге любопытство Александра прорвалось:
   - А она тебе не говорила, что у нее за поклонник?
   - А что? Сам хотел приударить?
   - Да нет. Просто показалось вчера, что она Андрюхе понравилась, за друга переживаю, - схитрил он.
   - А это он и есть.
   - Да ты что? Шустрый... - протянул он, и подумал: "Все-таки опередил".
   А Елена после их ухода почувствовала огромное облегчение, но не оттого, что они ушли, а оттого, что она объяснилась с Татьяной, что теперь ничего не надо скрывать, умалчивать, что, наконец-то, она сможет с ней поделиться, пусть не всем до конца, но все же, многим.
  
   Всю неделю, в обеденный перерыв, Таня не отходила от Елены, наскоро покушав с матерью, бежала к ней. Они выходили во двор института, садились в беседку подальше от чужих глаз, курили и задушевно беседовали: об Андрее, о Саше (!), о любви и сложностях жизни. Однажды их застал там главный технолог. Он хоть и занимал столь высокую должность, но дядька был веселый и простой в общении.
   - Кто это здесь прячется? - напугал он их своим низким раскатистым басом. - Татьяна? Ты куришь? А мать знает?
   - Нет, Вильдам Хабибович, вы меня не выдавайте! - просительно улыбнулась Таня.
   - А-а, а! Да чего тебя выдавать, от тебя и так табаком нести будет.
   - А мы леденец пососем.
   - Лучше б леденец вместо сигареты пососала. И ты туда же, Елена.
   У него была забавная привычка: всех молодых девочек, работавших в институте, он называл полными именами, порой даже, по имени-отчеству, а женщин в возрасте, наоборот. Танину мать он называл просто Ира, главного бухгалтера - Валя, и даже Марию Григорьевну, женщину предпенсионного возраста, имевшую звание "Заслуженного строителя Узбекской ССР" за восстановление Ташкента после землетрясения 1966 года и дорабатывающую здесь по здоровью в отделе ПГС (промышленно-гражданское строительство), звал просто Маша. А к этой тоненькой девочке он всегда испытывал чувство уважения за ее ум, чувство юмора, доброжелательность. Он любил в шутливой форме побеседовать с ней о "глобальных проблемах человечества", а она всегда подыгрывала ему, нисколько не уступая в интеллекте. Особенно теперь, когда она осталась одна и работала, как вол, он проникся к ней чувством отеческой любви и заботы.
   - Я понимаю, что свобода пьянит, хочется делать все то, что раньше было запрещено, но курение для девушки не лучший способ доказать свою самостоятельность. Я не читаю тебе нотаций, а говорю просто, как человек, которому небезразлично твое будущее.
   - Спасибо, Вильдам Хабибович. Но я считаю, что курение вовсе не означает свободу от нравственных устоев. Курили многие известные женщины: ученые, государственные деятели, великие актрисы, поэтессы, - но им никто не ставил в упрек эту, да, я согласна, дурную привычку.
   - Значит, ты согласна, что привычка - дурная, - ухватился за ее слова Вильдам Хабибович, - что пагубно влияет на здоровье молодых девушек, будущих матерей?
   - Согласна. Но, скажем, работа маляра, особенно промышленного, гораздо вреднее своими токсичными ингредиентами для здоровья не только девушек, но и парней тоже. А все же берут на работу молодых и даже призывают гробить свое здоровье "по комсомольским путевкам".
   - У-тю-тю... Куда тебя занесло?! Ты только не скажи подобного кому-либо другому.
   - Ну, что уж я, совсем "обкурилась"? Я знаю с кем можно говорить, а с кем нельзя.
   - Интересный ты, человечек, Елена. Даже я, тертый калач, порой поражаюсь твоей осведомленности в некоторых вопросах. Откуда это?
   - Читаю много и не только детективы и любовные романы, но и публицистику, и научно-популярные журналы...
   - Когда же ты успеваешь, девочка? - с теплотой в голосе спросил он.
   - Стараюсь. Я же не читаю того, что мне скучно и неинтересно, а для того, что интересно, всегда минутку найти можно.
   Но тут зазвенел звонок, означавший окончание обеденного перерыва, и они разошлись по своим отделам.
  
   Однажды, еще две недели назад, Вильдам Хабибович подошел к ней в рабочее время и вызвал ее в коридор.
   - Елена, ты что, институт бросила? Конечно, я понимаю, что работать и учиться тяжело, но надо думать о будущем.
   - А я в другой буду поступать.
   - А этот тебя чем не устраивает? Строительство не нравится?
   - Нет. Я к строительству хорошо отношусь, но в рамках собственного дома. Вот квартиру отремонтировать - это я с удовольствием, а всю жизнь этим заниматься не хочу. Жизнь идет вперед, мир завоевывают компьютеры, а это математика, моя любимая наука. Хотелось бы свои способности в этой области реализовать.
   - Так куда же ты собралась поступать?
   - Наверно, в САМГУ, на мехмат, но я еще не узнавала, какие там факультеты и специальности есть в этом направлении.
   - Понятно. А зачем поступать. Может, переводом?
   - Вряд ли. У нас в институте математика была в сокращенном варианте, а там, небось, все углубленнее и более развернуто. Не совпадает.
   - Ну, - задумался Вильдам Хабибович, - думаю, я смогу тебе помочь. Есть у меня один старый друг в университете, поинтересуюсь, что можно сделать. А что ты там о ремонте говорила? Может, что подсказать?
   - Подскажите. Я бы хотела в спальне одну стену звукоизолировать. У меня с той стороны соседи очень "веселые": пьянки, гулянки, порой до утра, а стены у нас, сами знаете, какие. И еще посоветоваться, что делать с клеевой побелкой, она у меня ядовито желтого цвета, смывать ее - можно соседей до первого этажа затопить. Может, ее можно чем-то закрасить, а потом обои поклеить?
   - Можно подумать, что ты профессионально занималась маляркой, только маляры говорят поклеить, а не наклеить.
   - Нет, я не занималась, но в некотором роде, в курсе.
   - Во всем ты в курсе?! - с вопросительной иронией сказал Вильдам Хабибович. - Ну, ладно. Чтоб что-то советовать, надо посмотреть. Тебе не к спеху?
   - Нет. Когда Вам будет удобно, скажите.
   На том и порешили.
  
   И вот в среду, как раз в тот день, когда Вильдам Хабибович "застукал" их с Татьяной в беседке, в конце рабочего дня он нагнал ее при выходе из института.
   - Ну что, Елена? Пожалуй, если ты не против, я мог бы сегодня посмотреть твою квартиру. Пригласишь старика к себе домой?
   - С удовольствием, Вильдам Хабибович, только я пешком с работы хожу, это минут сорок. Как Вы?
   - Да я, вроде, еще крепкий старичок. Ну, а с прелестной спутницей грех не прогуляться.
   - Тогда пойдемте.
   Вильдам Хабибович галантно подставил ей локоть.
   Вильдам Хабибович Минигул, как он сам себя называл, "маленький шумок", был высоким крепким мужчиной, тридцати восьми лет, с круглым татарским лицом, густыми, но не длинными усами и небольшими залысинами на висках. Одевался он всегда элегантно с большим вкусом: строгие, но идеально сидящие на нем костюмы, всегда при галстуке, рубашки всегда в тон костюму, туфли всегда начищены. Вот и сейчас на нем был серый длинный плащ, из расстегнутого на одну пуговицу ворота выставлялся черный шерстяной шарф, черная шляпа, черные перчатки, брюки от темно-серого костюма и черные туфли. Идти подруку с таким мужчиной было приятно, а особенно приятно ловить взгляды не только молодых девушек, но и женщин постарше.
   - Вот, Елена, посмотри, - рассуждал по дороге Вильдам Хабибович, - идут навстречу люди: молодые и не очень, мужчины и женщины. И все обращают на нас внимание. И что они думают? А думают они, вот что: какую молоденькую и хорошенькую девочку отхватил этот старый таракан.
   - А мне кажется, что, наоборот, они смотрят и думают: какого шикарного мужика подцепила эта сопливая девчонка.
   Вильдам Хабибович хохотнул и легонько похлопал ее по руке, которой она держала его за локоть.
   - Один - один. Значит, к какому выводу мы придем? Шикарный мужик и хорошенькая девочка или старый таракан и сопливая девчонка?
   - Мне больше нравится: шикарный мужчина и хорошенькая девочка. Со "старым тараканом" Вы уж перегнули. Раньше в Вашем возрасте мужчины только женились и заводили детей, а в жены брали молоденьких шестнадцатилетних девочек. И это было нормально. Ну, а называть Вас тараканом вообще никому в голову не придет.
   Вильдам Хабибович скосил на нее хитрый взгляд.
   - Значит, говоришь, Елена, нормально. Но это ж, когда было! Сейчас век скоростей, все спешат, торопятся. Торопятся жениться, торопятся развестись. Кстати, как ты относишься к ранним бракам?
   - А, никак. Что такое ранний брак? По-моему, это незрелый брак, брак, в который вступают люди, не готовые жить вместе. А такие люди бывают, как в восемнадцать лет, так и в пятьдесят. Что такое возраст? Это количество лет, которые человек прожил на белом свете. Но физический возраст не всегда совпадает с количеством информации, которую все люди накапливают для формирования своей личности. Порой шестнадцатилетний мальчик - это уже вполне сложившаяся личность, со своими моральными устоями и принципами, короче, он знает, что ему от жизни надо. А вот какой-нибудь сорокапятилетний мужчина, уже заимевший детей, а то и внуков, до сих пор мечется, как инфантильный подросток, все ищет себя. Но он никогда себя уже не найдет. Потому что упустил тот период, когда нужно было заниматься своим самообразованием, не отвлекаясь на сиюминутные проблемы и желания. Потому я считаю, что, если молодые люди в шестнадцать, восемнадцать или двадцать лет готовы к браку, готовы нести ответственность друг за друга, за своих детей, то и "флаг им в руки", пусть женятся. А вот, когда даже умудренные горьким опытом, но не сделавшие выводы из своих ошибок, вполне взрослые люди полагаются на удачу, а точнее будет сказать, наобум, говорят "все будет хорошо", а сами не прилагают никаких усилий, чтоб добиться этого "хорошо", ничего хорошего не будет. И брак будет просто "браком".
   Все это время Вильдам Хабибович с недоумением и восхищением слушал Елену.
   - И опять я задам тебе все тот же вопрос: откуда в этой юной хорошенькой головке такие мысли?
   - Просто эта юная головка, кроме того, что читает, еще и думает. Как-то, знаете, стараюсь приучить себя думать именно головой. А любому органу в человеческом теле, чтоб не атрофировался, требуется тренировка.
   Вот так, беседуя, они дошли до дома.
  
   Квартиру Вильдам Хабибович осматривал с интересом, похвалил качественную работу мастеров, делавших последний ремонт, но согласился, что со вкусом у них было плоховато. От ужина отказался, от кофе тоже, но с удовольствием выпил чаю с заварными пирожными, которые он купил заранее в институтском буфете.
   - Что ж, Елена, давай закурим, и я пойду думать, как тебе сделать все качественно и недорого.
   - Я в квартире не курю и, извините, гостям не разрешаю, так что прошу на лоджию.
   Они покурили, обсудили сумму, которую Елене придется копить на ремонт, и, уже одеваясь, Вильдам Хабибович добавил:
   - Если ты, Елена, думаешь, что я забыл о своем обещании по поводу института, то это не так. Просто мне сейчас нечего тебе сказать. Мой товарищ сейчас в Москве и будет только после Нового года. Но думаю, что это не поздно, до весны еще далеко. Кажется, комиссии по переводам у них в апреле заседают. Во всяком случае, не раньше.
  
   Звонок в дверь, опередил Елену, когда она уже собралась провожать своего гостя. Не заглядывая в глазок, все же за спиной не слабый мужчина, она открыла дверь. На пороге стоял Александр с большой коробкой в руках. Увидев Вильдама Хабибовича, выходящего из квартиры, он посторонился.
   - Всего доброго, дорогая хозяюшка, и спасибо за чай, - сказал на прощание Вильдам Хабибович и поцеловал ей руку.
   Проходя мимо Саши, он внимательно на него посмотрел и... подмигнул.
   - Это что за дядька? - спросил Саша, войдя в квартиру.
   - Это с работы, начальник тех.отдела.
   - А-а, по работе заходил?
   "Какой ты, Сашенька, любопытный! Кто да что? Лучше бы на Татьяну обратил внимание. Она, вроде, не прочь", - подумала Елена, а вслух все же объяснила:
   - Не совсем. Разговорились как-то о ремонте, хочу квартиру в порядок привести.
   - А чего ее приводить? - недоуменно посмотрел вокруг Саша. - Она у тебя вполне в порядке: чисто, нигде не валится.
   - Надо, надо, Саша. Так вот. Вильдам Хабибович пообещал подсказать, как мне свою задумку обратить в реальность.
   - Какую задумку?
   - Все-то тебе надо знать! - не выдержала Елена.
   - Да ладно, я так, - смущаясь, оправдывался Александр, и чтоб сменить тему, приступил к вопросу, с которым пришел. - Я вот пришел подарок тебе показать, - и он начал распаковывать коробку и рассказывать: - Такого нет ни у кого. Тетя Люба, мамина подруга, сказала, что установок светомузыки у нас сейчас нет, все к Новому году разобрали прямо со склада, даже до магазинов не дошли. А это мне брат помог. Он сам у меня радиотехникой занимается, но он так, магнитофоны и телевизоры ремонтирует. А вот друг его такие установки сам собирает. Вот погляди.
   Он вытащил несколько стеклянных трубочек, диаметром сантиметров пять, соединенных проводами. Внизу каждой трубочки находились разноцветные лампочки, не мелкие, как в елочной гирлянде, а крупнее, как в холодильниках. Верхние же части трубочек были заполнены прозрачными стекляшками, слегка переливавшимися на свету.
   - Ты знаешь, из чего он их делает? Ни за что не догадаешься. У них на заводе есть цех, где делают хрустальные вазы, люстры и другие фигурки. Но, как везде, бывает брак, когда хрусталь при проверке лопается. Так он этот бракованный хрусталь разбивает на мелкие кусочки и потихоньку домой таскает, вот им и заполняет трубочки. А трубки, знаешь, из чего?
   - Из чего?
   - Из ламп дневного света. Он их чистит, моет и смазывает какой-то жидкостью. Видишь, как они изнутри сверкают. А остальное просто. Паяет специальную плату, вот здесь, в этой коробочке все и находится, потом все соединяет проводами, и все готово. У него дома на стене такая "дура" огромная висит, метра два в длину и метр в высоту, из таких же трубочек с хрусталем. Он, когда включил, Ленка!... Такое сияние, такая красота! Но он таких больших на продажу не делает, но и эта тоже класс! В этой установке, что хорошо? То, что каждую трубочку можно поставить отдельно на разных уровнях или рядом, кто как захочет. Хочешь, посмотреть?
   - У меня не получится. У меня проигрыватель старый, у него никаких выходов нет.
   - Да? - разочаровался Саша. - Тогда пошли ко мне.
   - Нет, Саша, не пойду, - решительно ответила Елена. - Мне очень интересно, но у меня дела, работа. Увижу у Андрея. А у тебя денег на нее хватило?
   - Да. Хватило... - настроение Саши совсем упало. - Даже осталось двадцать пять рублей. Он всего восемьдесят за нее взял. А что с этими деньгами делать?
   - Цветы купите.
   - Цветы? Он же не девчонка!
   - На дни рождения цветы и мужчинам дарят.
   - Да ну. Я не буду.
   - Так, подарите его матери. Это же и ее праздник, она же мучалась в этот день, его рожала.
   - Точно.
   - И Андрею приятно будет, - добавила Елена. - А как вы этот подарок ему понесете? В этой коробке?
   - Ну да...
   - Так ее как-то украсить надо. Коробка-то не родная, от чего-то другого.
   - Я купил, а украшать, уж кто-нибудь другой пусть украшает.
   - Тогда оставляй. Я запакую. Заберешь завтра, или нет, послезавтра. А сейчас, прости меня, Сашенька, я тебя не прогоняю, но мне работать надо.
   - Что ж, ладно, я пойду. Приду послезавтра. А зря не хочешь посмотреть...
   - Увижу еще. Пока.
   Закрыв за Сашей дверь, Елена облегченно вздохнула.
   "Надо будет сказать Андрею, пусть тактично ему объяснит, чтоб он мне не надоедал".
  
   Остаток вечера она провела в работе, но не только в чертежах. Уже третий вечер она с огромным удовольствием занималась своим новым платьем, не спеша, аккуратно, чтоб не ошибиться. Два часа она занималась платьем, два часа чертежами. Бросить работу она тоже не могла, аванс перед Новым годом обещали дать больше, в зависимости от уже заработанных до двадцатого числа денег. А к Новому году деньги никогда не лишние.
  
   На следующий день Елена рассказала Тане о визите Александра. Таня надула губки:
   - А мне не показал. У меня тоже есть магнитофон, не хуже, чем у него.
   - Так ты же в институте по вечерам, - успокаивала ее Елена, - а ему уж очень хотелось похвастать.
   Таня улыбнулась:
   - Да, он любит чем-нибудь похвалиться, только у него это так искренне получается, так эмоционально, так естественно, как у ребенка. Не то что, некоторые: я, я, у меня... Вот такой сейчас у Аринки Эдик.
   - Что, уже? - поразилась Елена.
   - Да. Ей просто был нужен повод, чтоб бросить Сашу, - она теперь тоже, как и Елена называла его более серьезным именем Саша, а не простецким Саньком. - Я тебе говорила об этом парне, помнишь?
   - Помню. "Хорошая" из них получится парочка. Она к тебе сама приходила?
   - Нет. Мы с ней в одной группе учимся. А этот Эдик на втором курсе, хотя ему уже двадцать два года. Она со мной не разговаривает, но демонстративно с ним обнимается у меня на глазах.
   - Тебя это задевает?
   - Нисколько. Мне даже смешно.
   - Вот и замечательно. А ты идешь сегодня в институт?
   - Нет. У нас сегодня всего одна пара, причем вторая, причем препод всегда отпускает нас пораньше, так что стоит ли тратить два часа на дорогу ради часа занятий по Истории КПСС?
   - Не стоит. Даже ради двух часов. Значит у тебя сегодня свободный вечер?
   - Да. Я никуда не собираюсь. А что? - с любопытством заглянула Таня ей в глаза. - У тебя какие-то планы есть.
   - Есть, - засмеялась та. - Только не у меня, а у тебя. С работы идем вместе, по дороге заходишь к Саше. Ты же знаешь, где он живет?
   - Знаю, - довольно ответила Таня, она уже начала догадываться, что Елена хочет сказать.
   - Ну вот. Берешь его, затем забираете у меня светомузыку и идете хоть к тебе, хоть к нему, ее опробовать. Только, чур, запаковываешь подарок уже сама.
   - А это удобно, чужой подарок использовать?
   - Это же техника. А технику обязательно надо проверять при покупке, тем более подарок. Представляешь, мы дарим, Андрей включает, а она не работает...
   - Это ужасно! Обязательно надо проверить, - с напускным беспокойством воскликнула Татьяна.
   - Аккуратно обращаться с техникой, думаю, вы умеете.
   - О чем разговор? - уверила Таня.
  
   А назавтра в обед она уже "отчитывалась" за прошлый вечер:
   - Какая красота! Все сверкает, переливается, по стенам, по потолку разноцветные блики разбегаются, будто ты где-то внутри радуги, аж, дух захватывает! Я тоже такую хочу!
   - Хорошо. На день рождения тебе тоже подарим, - успокоила ее Елена.
   - Это же еще два месяца ждать. Правда, Саша сказал, что брат хочет такую на Новый год взять, тогда он иногда будет ко мне ее приносить.
   - Вы ж, надеюсь, не злоупотребили ею?
   - В каком смысле? - покраснела Таня
   - Только в техническом, - Елена попыталась спрятать улыбку.
   - Со светомузыкой все в порядке: все собрано, упаковано и даже ленточкой перевязано.
   - А с кем не все в порядке? - внезапно Елене в голову пришла тревожная мысль: "Уж не подала ли я ей дурной пример? Не натворила ли она бед?"
   Таня покраснела еще больше, отвернулась и молчала. Елена испугалась не на шутку:
   - Танечка, что случилось? Он обидел тебя? - она попыталась заглянуть Тане в глаза. Но когда повернула ее к себе и увидела улыбку на губах, облегченно вздохнула: "Раз не плачет, а улыбается, значит, не расстроена".
   А Таня, наконец, решилась:
   - Мы целовались. Танцевали и целовались. И нас Светка чуть не застукала.
   - Тебе понравилось?
   - Ну-у... Конечно, понравилось. Он так классно целуется, - наконец, ее прорвало, - так нежно и романтично. И словечки ласковые на ухо шептал. Ты осуждаешь, да? Только три дня назад по Андрюхе сохла, а сегодня уже с другим целуюсь.
   - Не бери в голову, все нормально. Кто сказал, что существуют нормы времени, сколько должно пройти дней, месяцев, лет, прежде чем девушка обратит внимание на другого. Ни в коем случае, никто не смеет тебя осуждать, и даже ты сама. Ты заслужила по жизни, чтоб тебе говорили ласковые слова, обнимали и целовали, если тебе этого хочется. Думаю, и Саша понял, наконец, что он в свое время выбрал не ту девушку и теперь исправляет свою ошибку.
   - Ты действительно так думаешь?
   - А зачем бы я это говорила? - и она радовалась за подругу не меньше, чем за себя.
  
   Всю неделю она гнала от себя тоску, занимая себя работой, и к вечеру так уставала, что, добравшись до подушки и сказав вслух: "Спокойной ночи, Андрюшенька", моментально засыпала. Но в пятницу, в конце рабочего дня, в душу закралось какое-то беспокойство. И напрасно она прислушивалась к себе, пытаясь понять его причины. А сердце ее то останавливалось, то начинало бешено колотиться, порой не хватало воздуха, и она дышала, как будто пробежала стометровку. Ее состояние заметила Сонечка, когда, как обычно принесла ей чертежи на выходные:
   - Леночка, ты не заболела? Что-то ты такая бледненькая, - Елена смогла только слабо улыбнуться в ответ. - Может, отдохнешь в эти выходные? Не будешь работать? Очень срочных чертежей пока нет. А то ты совсем себя загнала. Виданное ли дело - без выходных почти два месяца. Подорвешь свое здоровье сейчас, потом, ох, как тебе это может аукнуться.
   Елена знала, что, выйдя замуж в восемнадцать лет и прожив в браке почти десять, Соня не могла родить ребенка, не снашивала. Она много лечилась и даже ездила в Москву к какому-то медицинскому "светилу". И только, пролежав там, в клинике, всю беременность, она родила сына. Сейчас ее трехлетнего Элика обожали все девочки в отделе, он частенько приходил с бабушкой встречать маму с работы.
   - Да, наверно, Соня, я отдохну в эти выходные, - ответила ей Елена устало.
   - А на счет аванса не беспокойся, я уже записала тебя на сто рублей, - добавила Соня на ушко.
   Елена благодарно ей улыбнулась.
  
   Выйдя с работы, она решила не идти сразу домой, боялась, что дома, в одиночестве, без работы, ей станет хуже. Лучше, как можно позже придти, поужинать и лечь спать. И она отправилась в центральный универмаг, так как это был единственный магазин, который работал до восьми часов вечера, ей нужны были украшения к новому платью.
   Универмаг находился в трехэтажном красивом современном здании из стекла и бетона в новой части города. Пока она обошла все этажи, заглядывая в каждый отдел, просто, чтоб отвлечься, она успокоилась, а когда выбирала бижутерию, у нее даже поднялось настроение. Как обычно, в подобных отделах царила атмосфера праздника: выставленные в витринах украшения, особенно с восточным колоритом, радовали глаза своим блеском, разнообразием цветов и форм. Традиционные европейские кольца, серьги, колье, завораживали своей изысканностью и простотой, национальные же украшения, порой громоздкие и вычурные, поражали богатством красок, причудливостью исполнения. Отдельным рядом стояла чеканная посуда: подносы от огромных по метру в диаметре до малюсеньких на одну пиалу, кувшины различных силуэтов и размеров, кубки, вазы.
   Елена долго думала, какие выбрать серьги. У нее остались от матери нитка искусственного жемчуга и серебряное колье из голубых камешков с изысканным бантом посредине. Ей понравились и серьги с жемчугом на тонкой золотистой ниточке, и серьги с голубыми камнями в паутинке из какого-то белого металла. Правда, к жемчужным серьгам подбиралось и маленькое колечко, а с голубым камнем не было ни одного кольца. Она решилась на жемчуг:
   "Конечно, жемчуг - это "девичьи слезы" и подходит лишь "водным знакам", но он будет лучше смотреться с моим синим платьем, да к тому же, колечко хорошо!"
   Дома она разложила уже готовое и отглаженное накануне платье, приложила к нему свой жемчужный комплект и осталась довольна. Непонятные страхи и беспокойство, терзавшие ее полдня прошли. Появилось чувство ожидания праздника. Она вспомнила, какой бой вела сама с собой при выборе фасона платья, как спорила и даже кричала вслух, вызвав, наверняка, недоумение соседей, и ей стало смешно. Теперь все было позади. Вот оно - платье, конечно, в стиле этого времени, но легкое и элегантное одновременно: складки расклешенной книзу юбки придавали ему воздушность, узкий лиф подчеркивал ее тонкую талию, не слишком глубокий вырез на груди скрадывал несколько излишне торчавшие косточки, зато спина была открыта до самых лопаток. От рукавов она отказалась наотрез, компенсировав их коротким пиджачком без пуговиц с длинными слегка расклешенными рукавами. Полюбовавшись своим нарядом, она занялась ужином. Продуктов, купленных Андреем, ей хватило на всю неделю, так что она сэкономила немалую сумму.
   "Конечно, общий подарок от друзей - это хорошо, - подумала она, - но хочется подарить что-то от себя. Но что? Надо придумать что-то такое, что он мог бы всегда иметь при себе. Таким образом, я всегда буду с ним. Как я не подумала еще в магазине? Теперь придется завтра утром бежать, искать. И еще надо от себя купить цветы его матери... Вот и хорошо, что забыла, завтра будет, чем себя занять, чтоб не нервничать".
   Так спокойно размышляя, она закончила этот беспокойный день и уснула с мыслями о завтрашнем.
  
   Наутро Елена проснулась в приподнятом настроении. Сегодня она увидит Андрея. Наскоро позавтракав, она отправилась покупать ему подарок и цветы для его мамы. Ей ничего не пришло в голову лучше, чем купить ему маленького львенка или, если не найдет львенка, кошечку. Решила далеко не ходить, а поискать в маленьких сувенирных магазинчиках возле вокзала. Потратила она на это больше часа и все же не нашла ни больших львов, ни маленьких львят, а вот кошечек - на любой вкус: и белые, и черные, и полосатые, и большие, и маленькие. Елена решила выбрать кошечку, тем более, одна ей понравилась: рыженькая, с белой мордочкой и зелеными глазками-пуговками, мягкая, ее легко можно было сжать в кулаке, но стоило его раскрыть, она расправлялась, как пружинка. В этом же магазинчике она купила шкатулочку для нее. Шкатулка была совсем маленькая, меньше кошечки, но засунуть ее туда было можно, зато стоило открыть крышку, как она выпрыгивала из нее. Затем она направилась покупать цветы. Она не знала, какие цветы любит его мама, и решила послушаться своей интуиции. Выбор был небольшой. Какие в декабре цветы? Только те, что выращивают в теплицах: розы, гвоздики, калы. Интуиция подсказала ей купить белые гвоздики. На все про все у нее ушло два часа. Она не знала, когда придет Андрей, и поспешила домой.
   Возле дома ее ждала Татьяна, она уже заходила и не захотела снова подниматься на пятый этаж, поэтому они присели на скамейку во дворе. Таня пришла предупредить, что у Андрея нужно быть в пять часов вечера, что подарок у нее, и все придут к ней в шестнадцать тридцать. На что Елена ответила:
   - Танечка, вообще-то, Андрей обещал за мной зайти, потому, если я не приду к этому времени, не ждите.
   Таня улыбнулась, посмотрела на нее чуть-чуть грустным взглядом и, отведя глаза, сказала:
   - Ладно. Договорились. Я побежала.
   Так как было уже около часа, Елена тоже поспешила домой.
   В гостиной на столе стоял новый букет роз, и лежала записка: "Приходил. Ждал. Надо бежать. Буду в четыре. Люблю, люблю, люблю. Обнимаю и целую всю. Твой Андрей". Она сначала ужасно расстроилась, а потом решила, что так лучше, иначе они бы не смогли расстаться, а у него еще дела, хлопоты, и у нее тоже.
  
   К четырем она была почти готова: накрашена и причесана, не одела только платье, чтоб при встрече не помялось, и бижутерию.
   Без пяти четыре она услышала, как щелкнул замок входной двери, и стремглав устремилась навстречу. Она сходу влетела в его раскрытые объятия и повисла, обхватив руками за шею и замерев в долгом поцелуе. Он осторожно опустил ее на ноги и заглянул в глаза: они светились такой радостью, таким счастьем, что он снова крепко прижал ее к себе и стал осыпать ее лицо поцелуями, а, оторвавшись, зашептал ей на ухо:
   - Я приходил утром, сразу после училища, не заходя домой. Я так соскучился! Я вчера чуть с ума не сошел, готов был бежать даже с занятий и успокоился только потому, что уверил себя - утром обязательно тебя увижу.
   - А я чувствовала: у меня бешено колотилось сердце, и дыхание перехватывало, а я не могла понять от чего.
   - Вот видишь? Мы с тобой - одно целое и даже на расстоянии связаны невидимыми нитями. Вот только, почему ты не почувствовала утром, как я к тебе летел, и ушла? - шутливо строгим голосом добавил он.
   - Я сейчас покажу почему.
   Она рванулась в спальню, но он не отпустил. Он решительно и даже властно взял ее на руки и понес. Когда до кровати осталось два шага, она, заглядывая ему в глаза, потемневшие от желания, прошептала:
   - Не надо, Андрюшенька.
   - Почему? - остановился он.
   - Потом.
   - И потом тоже, - и он сделал еще шаг.
   - Нет, - поспешно воскликнула она.
   Он остановился, но с рук ее не спускал.
   - Что-то случилось?
   - Ничего не случилось. Просто, не хочу быть с помятой физиономией на твоем празднике.
   - Почему с помятой? - опустив ее на ноги, но все же не отпуская, спросил он.
   - Андрюша, милый, золотой, родной мой, я очень тебя люблю и очень хочу, но не могу любить тебя пятнадцать-двадцать минут, потом второпях, наспех одеваться и бежать. Ну, представь, как будет выглядеть твоя королева. Это раз.
   - А два?
   - А два - это то, что мне мало даже часа, я хочу любить тебя всю ночь.
   - Пропади он пропадом, этот праздник! Зачем я столько гостей наприглашал? Кроме тебя, мне никого не надо!
   - А мама? - выдвинула Елена главный аргумент, и еще подумала: "А мое платье, подарок..."
   Андрей сдался, добавив:
   - Но ночь моя. Вся. И завтра я тоже не отпущу тебя ни на минуту.
   - Я согласна. А теперь отпусти меня, - Елена потянулась на комод и взяла шкатулку. - Мы купили тебе общий подарок от всех друзей, а это лично от меня.
   Он с любопытством взял шкатулку в руки, открыл, и... оттуда выпрыгнула игрушечная кошечка, которая попала ему на грудь. Он от неожиданности вздрогнул. А Елена засмеялась и захлопала в ладоши:
   - А это я. Дарю тебе себя.
   - С намеком? Мол, если посадишь в темную, тесную коробочку, я выпрыгну и улечу от тебя?
   - Возможно... - кокетливо взглянула она на него, а так как Андрей уже тянулся ее "благодарить", она поняла, что благодарность может затянуться надолго, легонько его оттолкнула и сказала: - Потом, потом. А сейчас мне надо одеться.
   - Я помогу, - Андрей с готовностью снова притянул ее к себе.
   - Нет, - решительно отказалась она. - Иди туда, а я скоро, - и, выпроводив его за дверь, быстро начала одеваться.
   Когда Елена вышла к нему "при всем параде", он не мог оторвать от нее глаз. К нему вернулось то благоговейное чувство перед ней, которое появилось в первую их встречу, когда он называл ее королевой. Он подошел, взял ее руки в свои, нежно поцеловал сначала каждую из них, а потом в щечку.
   - Ты настоящая королева! Моя королева!
   А она с удовольствием купалась в его восхищении собой. Он бережно помог ей надеть пальто, сам одел и застегнул сапоги, чуть-чуть дольше задержав в своих руках каждую ножку. У самой двери она спохватилась:
   - А цветы?!
   - Это тебе.
   - Нет. Я купила цветы.
   - Мне? Зачем?
   - Твоей маме.
   Он благодарно посмотрел на нее и подумал:
   "Нет. Определенно, она - моя судьба. Именно о такой девушке я и мечтал".
  
   По дороге к дому Андрея Елена молчала, она волновалась, как его мама на нее отреагирует. Ревниво? Высокомерно? Или с лицемерной доброжелательностью? Она и раньше ее не знала, а судя по ее сыну, она женщина не простая, конечно же, умная, и интеллигентная.
   "Дай бог, чтоб у нас с ней сложились нормальные отношения. Особой теплоты я не жду, но хотя бы понимания", - думала она.
   При подходе к дому ее стала бить мелкая дрожь. Андрей почувствовал и крепко сжал ее руку:
   - Не бойся, мама у меня замечательная. И я всегда буду рядом.
   Дверь своей квартиры Андрей открыл ключом. Они тихо вошли в прихожую, такую же маленькую, как и у Елены. Он помог ей раздеться и, обхватив сзади за плечи, провел в гостиную. Его мать хлопотала у накрытого стола.
   - Мама, познакомься. Это моя Аленушка.
   Елена удивилась, что он назвал ее именем, которое она любила больше, чем просто Лена, Леночка, Ленчик, Ленок, и от неожиданности совсем растерялась. Его мать улыбнулась, но глаза внимательно посмотрели на нее, потом на Андрея и снова на нее, подошла поближе.
   - Очень приятно. А я - Надежда Вячеславовна, - представилась она мягким низковатым голосом.
   Елена протянула ей цветы:
   - Это Вам. Поздравляю Вас с рождением сына.
   Надежда Вячеславовна взяла букет, и глаза ее потеплели:
   - Спасибо, Аленушка. Проходите, располагайтесь. Андрюша, а где же твои друзья?
   Но не успела она закончить фразу, как в прихожей раздался звонок. Андрей, оставив Елену с матерью, отправился открывать дверь.
   - Вы давно знакомы с Андреем, Алена? Я могу Вас так называть?
   - Да, конечно, - улыбнулась Елена. - Около месяца.
   - Да? - удивленно подняла брови Надежда Вячеславовна и отвела взгляд, она хотела еще что-то спросить, но тут в гостиную вошел Александр с большим букетом роз.
   - Надежда Вячеславовна, это Вам, за нашего Андрея.
   - Спасибо, Сашенька.
   Надежда Вячеславовна растроганно приняла цветы. Гвоздики, которые ей подарила Елена, она тоже еще держала в руках, не успев поставить их в вазу. Елена поспешила ей на помощь:
   - Давайте, я наберу воды.
   - Да-да, Аленушка, возьмите эту вазу и вон ту, с подоконника.
   "Это что за Аленушка?" - Саша пригляделся к незнакомой девушке в эффектном платье. - "Ба! Да, это же Лена! Ничего себе! Не узнать. И уже Аленушка?..".
   Когда Елена вернулась из кухни с двумя вазами с водой, все гости уже прошли в гостиную и поздравляли именинника. Она подошла к Надежде Вячеславовне, все еще державшей цветы и довольно наблюдавшей за происходящим.
   - Вот, пожалуйста. Давайте, я поставлю.
   - Да-да, девочка моя, поставь.
   В присутствии такого большого количества молодежи Надежда Вячеславовна стала как-то проще и мягче. Они занялись цветами. К ним подошла Таня:
   - Надежда Вячеславовна, мы Вас все поздравляем! Посмотрите, какой подарок мы купили Андрею.
   Ребята уже распаковывали коробку и расставляли на мебельной стенке трубочки светомузыки.
   - Это такая красотища! Сейчас мальчики подключат, и Вы увидите, - и, обращаясь к Елене: - Лен, а тебя не узнать. Ты где такое платье взяла?
   - Сшила, - смущенно улыбнулась Елена.
   - В ателье?
   - Нет, Танюш, сама.
   - Сама? И ты скрывала, что так шить умеешь?
   - А никто не спрашивал, - отшутилась она.
   Надежда Вячеславовна тоже с интересом рассматривала Елену, будто только что увидела.
   - Хорошее платье. Молодец, Алена. Есть и вкус, и уменье.
   А Татьяна уже "села на своего конька":
   - Ой, Надежда Вячеславовна, она у нас во всем молодец! На работе больше всех и лучше всех работает, готовит - объеденье, сама мебель собирает и разбирает. А какую гардеробную в своей квартире сделала! И все сама придумывает. И даже ремонт сама собирается делать.
   - Таня, - взмолилась Елена. - Ну, не надо, - ей было очень неловко перед Надеждой Вячеславовной, а та с новым интересом рассматривала ее. - А откуда ты о ремонте узнала? Саша уже разболтал.
   - Да. Лен, ну чего ты? Я же ничего не придумала.
   Надежда Вячеславовна, глядя на них, улыбнулась, похлопала обеих по спинам, слегка приобняв, и сказала:
   - Вы обе умницы, девочки, - и отошла.
   - Тань, перестань меня нахваливать всем. Это же неудобно.
   - Неудобно на потолке спать - одеяло падает. А Надежда Вячеславовна очень хорошая, очень умная. Она все правильно поймет. Как она еще тебя узнает, если я ей не расскажу?
   - Хорошо. Но только умоляю тебя, Таня, не говори обо мне больше ничего.
   - Ты думаешь, я лишнее что-нибудь сболтну? - собралась обидеться Таня.
   - Нет. Лишнего ты не скажешь, но и так ты уже достаточно сказала, - и, увидев, как надуваются губки у Татьяны, сказала: - Не обижайся, ты самая лучшая подруга, но еще лучше, когда человека узнают постепенно, по поступкам, а не со слов других людей. Ты согласна?
   - Согласна. Я знаю, я иногда много болтаю. Обещаю, следить за своим языком.
   Девушки обнялись. Подошел Саша.
   - Они опять обнимаются. Что это за любовь у вас такая?
   - Обыкновенная женская дружба, - парировала ему Таня. - Вы все говорите о мужской дружбе, а есть и женская, не хуже вашей.
   - Я думаю, наша хуже: мы столько не обнимаемся...
   Татьяна шутливо заколотила его кулачками по груди. Он засмеялся и схватил ее руки, привлек к себе и увел в сторонку.
   Подошел Андрей. Он взял ее ладони в свои, поднес к губам:
   - Прости меня, моя родная, что я так надолго оставил тебя. Больше такого не повторится.
   - Прощаю, - улыбнулась она в ответ.
   Но в прихожей опять раздался звонок.
   - Ну вот, - засмеялась Елена. - Иди уж.
   - Нет. Ты пойдешь со мной, - он взял ее за руку и повел за собой.
   Это был Женя. Увидев Елену, он оторопел, посмотрел на Андрея, затем снова на нее.
   - Командир, да это же та самая королева!
   - Та самая, - ответила за Андрея Елена, прижимаясь к его плечу.
   - Поздравляю.
   - Кого? - спросил Андрей.
   - Тебя, конечно. Ты же у нас именинник! Хотя, не грех, и королеву поздравить.
   - С чем? - уже задала вопрос Елена.
   - С именинником.
   - Жека, ты совсем запутался, - засмеялся Андрей.
   - Ничего я не запутался. Поздравляю обоих с обретением друг друга и именинника с днем рождения! А "куколки" здесь случайно нет?
   - Какой "куколки"? - спросила недоуменно Елена.
   - Я тебе потом объясню, - тихо, наклоняясь к самому ее уху, сказал Андрей. - Кстати, у моей королевы есть имя.
   - Да ты что? Неужели? - с дурашливым изумлением протянул Женя.
   - Представляешь? Какие у меня были оригинальные родители: дали имя да еще в "Свидетельство о рождении" записали, - в тон ему ответила Елена.
   - А паспорт не дают? Только свидетельство?
   - Дали! Как ни странно. Но это уже заслуга паспортного стола.
   Андрей стоял и молча, с улыбкой, наблюдал за их "дуэлью".
   - И что, там тоже имя записали? - продолжал Женя.
   - Причем, полное: и имя, и отчество, и фамилию.
   - Смотри, как повезло!
   - Определенно.
   - Так, ты не хочешь, наконец, представиться и узнать, как все же имя моей королевы? - прервал их Андрей.
   - Конечно, хочу. Разрешите представиться, Ваше Величество, - гвардии поручик Евгений Дивных, - он вытянулся по струнке и залихватски щелкнул каблуками, а потом склонился в поклоне. - Позвольте узнать Ваше имя.
   Елена на миг растерялась: как же ей себя назвать? Елена или Алена?
   - Елена, - решила она и подумала: "Пусть я буду Алена лишь для Андрея и его мамы".
   Когда они вернулись в гостиную вместе с Евгением, Надежда Вячеславовна обратилась к Андрею:
   - Ну, Андрей, все твои гости собрались? Приглашай к столу.
  
   Праздник получился "на славу": пили мало, но веселились много. Все восхищались светомузыкой и Александром, что он нашел такой великолепный подарок. Но тут правдолюбивая Татьяна не выдержала:
   - Вообще-то, мысль подала Лена, но достал все Саша, - его она тоже не хотела обижать.
   Андрей наклонился к Елене и прошептал:
   - Как я люблю твою светлую головку!
   Надежда Вячеславовна посидела с молодежью немного и незаметно ушла к приятельнице. Конечно, это и ее праздник, но она понимала, что, все равно, при ней ребята будут чувствовать себя неловко.
   Весь вечер Андрей не отходил от Елены, даже Женька не решился пригласить "прекрасную Елену" танцевать, когда наткнулся на его потемневший взгляд. Елена решилась с ним поговорить:
   - Андрюшенька, ты любишь меня?
   - Да. Люблю. А почему ты спрашиваешь?
   - А ты веришь, что я люблю тебя?
   - Верю, моя милая.
   - Тогда, почему ты так ревниво себя ведешь? - на его лице мелькнула тень недоумения. Он подобрался, выпрямился и смотрел на Елену с высоты всего своего роста. Елена знала это его свойство: таким образом, он настраивался на бой, и в прямом, и в переносном смысле. - Получается, что ты мне не веришь, - продолжала она, - если не позволяешь никому ко мне приближаться, будто собственник, - он попытался что-то сказать, но она легонько зажала его рот ладошкой. - Позволь мне договорить. Мне никто не нужен, кроме тебя. Но мы не на необитаемом острове, вокруг люди, кстати, твои друзья. Мы не можем пренебрегать их присутствием и их интересами. Правила приличия мы с тобой знаем, не так ли? Давай их соблюдать, пока не закончится праздник для всех, а вот потом мы устроим праздник только для нас двоих. Согласен?
   Они разговаривали в танце при свете только светомузыки, но освещения было достаточно, чтоб можно было разглядеть их. И все же он прижал ее к себе и поцеловал в губы долгим страстным поцелуем, сжимая в объятиях все сильней и сильней. А затем прошептал на ухо:
   - А я не хочу соблюдать правила приличия, я всю жизнь их соблюдал, а сейчас хочу совершать только безумные поступки, - и он опустился перед ней на колени.
   Это не укрылось от глаз всех присутствующих, танцующие расступились, образовав вокруг них живой круг. А Андрей произнес громко со всей страстью:
   - Любимая моя Аленушка, предлагаю тебе руку и сердце! Выходи за меня замуж! Я не могу жить без тебя!
   Все молчали, только тихо играла музыка. Елена стояла в центре, освещаемая разноцветными огнями, смотрела в глаза Андрея и думала, что сейчас она должна принять решение, которое может крупно изменить всю ее жизнь. Да, она всегда его любила. Да, она очень сожалела в той жизни, что у них ничего не получилось, но сейчас у нее другая жизнь, и она, только она, знает, что ошибиться уже не имеет права, третьего шанса не будет. Сумеет ли она осуществить свои планы в сфере образования, карьеры, которую она обязана сделать ради будущего своих детей, будучи замужем с восемнадцати лет за офицером. Ведь офицерские жены не имеют возможности делать собственную карьеру, и даже с образованием, не имея работы по специальности, можно потерять квалификацию. И вдруг ее юное Я взбунтовалось в ней:
   "Ты что, выгоды ищешь?! Для чего ты влюблялась в него, для чего спала с ним, для чего вообще тогда все эти знакомства?! Да у тебя и детей-то не будет, если ты будешь думать только о карьере. Для чего тогда все твои планы? Чтоб жить долго старой образованной девой, обустроить собственный быт, приобрести престижную профессию, иметь хорошее питание и не умереть от рака в сорок восемь лет? Если ты его не любишь, то я люблю и выйду за него замуж!!!"
   Ее глаза вспыхнули, и она выдохнула:
   - Да. Я выйду за тебя замуж! Я буду твоей женой!
   Среди ребят, окружавших их, раздались вздохи, ахи, тихое посвистывание, а потом аплодисменты, хотя все понимали, что это не спектакль, это жизнь. Андрей встал, поднял руку, призывая всех к тишине, и сказал:
   - Вы все сейчас были свидетелями, как я попросил руки Алены, и она дала согласие, значит, мы можем смело называться женихом и невестой, то есть мы объявляем о своей помолвке.
   Он повернулся к Елене, достал из кармана бархатную коробочку, раскрыл ее, вытащил маленькое золотое колечко в виде цветка с крошечной капелькой "росы" в середине, и надел ей на палец.
   Сначала раздался голос Жени:
   - Горько!
   Затем его подхватили Леша, Жорик и Саша, а за ними девушки:
   - Горько! Горько!
   Андрей с Еленой не стали объяснять всем, что сейчас не свадьба, а эти слова кричат на свадьбе, они просто поцеловались. Целовались и целовались под дружный счет окружающих:
   -...двадцать пять, двадцать шесть, двадцать семь...
   А потом родились новые тосты, и все снова уселись за стол.
  
   Надежда Вячеславовна пришла в первом часу, когда некоторые ребята уже собрались уходить. Остались только Женя, Саша с Таней и Елена с Андреем. Елена убирала со стола, Таня ей помогала, а ребята курили на лоджии и разговаривали о "своем - мужском". Надежда Вячеславовна подключилась к девушкам.
   - Ой, Надежда Вячеславовна, мы сами все уберем и посуду перемоем. Идите, отдыхайте, Вам сегодня и так досталось, - защебетала Таня.
   - Да, я вижу, девочки, что вы справитесь, - и уже больше обращаясь к Елене: - Ну, как прошел праздник?
   - Замечательно, - ответила Елена, еще робея перед ней.
   - У Андрюши хорошие друзья: водку не пьют, не хулиганят, не скандалят.
   - А у такого человека, как Андрей, других друзей быть не может, - отозвалась Елена.
   На сердце у Надежды Вячеславовны потеплело. Как всякая мать, она очень гордилась своим сыном, как видно, и его девушка правильно его оценивает:
   "Молодец, мой мальчик! Хорошую девушку себе выбрал, не то что - Татьяна", - подумала Надежда Вячеславовна.
   Невольно, ее мысли вернулись к бывшей девушке Андрея, которая бывала в ее доме. Надежда Вячеславовна уважала своего сына и доверяла ему, никогда не читала ему нотаций и не лезла в его личные дела, но Татьяна, с которой Андрей познакомил ее в прошлом году, не понравилась ей. На первый взгляд все в ней было вроде замечательно: красивая, с кукольным личиком блондинка, с длинными волосами, небольшого роста, приветливая, общительная, - но и во внешности, и в ее доброжелательности чувствовалась фальшь. Она уж очень напористо расхваливала их квартиру, Андрея, Надежду Вячеславовну, сама заводила задушевные беседы, будто у нее уже были какие-то права на Андрея. Надежда Вячеславовна была с ней ровна, но старалась держать ее на некотором расстоянии, а от Андрея ждала откровенного разговора. Но он молчал. Она даже не знала, что они расстались, так как Татьяна заходила к ней "поболтать" совсем недавно, недели три назад. Вот потому она и удивилась, когда Елена сказала ей, что знакома с Андреем уже месяц. Мысли ее снова вернулись к Елене - Алене, как назвал ее Андрей:
   "Светлая девушка. Чувствуется ее степенность, уравновешенность, уважительное отношение к старшим. А главное, какая теплота звучала в ее голосе, когда она говорила об Андрее".
   Надежда Вячеславовна знала, что ее сына нельзя не любить, но оценить сможет не каждая женщина. Ей захотелось поближе познакомиться с этой девушкой, и она решила остаться на кухне.
   - Я, девочки, постараюсь вам не мешать, но посуды столько, что на кухонном столе она не поместится. Давайте, одна из вас будет посуду мыть, другая вытирать, вот полотенце, а я буду убирать на место. Согласны?
   - Хорошо, Надежда Вячеславовна, пожалуй, так мы быстрее справимся. А то ребята, я смотрю, уже отдыхают, - согласилась Татьяна.
   - Так может, пойдешь, потанцуешь. А мы с Аленой сами справимся.
   - Нет. Что Вы! Я подругу не брошу, - ляпнула Таня и, поняв, что сказала что-то не то, принялась усиленно вытирать тарелки.
   Надежда Вячеславовна улыбнулась, но ничего не сказала. Какое-то время они работали молча.
   - Как я поняла, вы вместе работаете? - нарушила молчание Надежда Вячеславовна.
   - Да. Только я техником, а Лена - копировщица, - начала задорно Таня, но осеклась, боясь снова что-то сказать лишнее.
   - И в институте вы вместе учитесь? - продолжала Надежда Вячеславовна, зная, что Татьяна учится на вечернем отделении строительного института.
   - Не совсем, - уже заговорила Елена, потому что Татьяна вытаращила на нее глаза с немым вопросом: что говорить? - Я раньше на год поступила, но сейчас хочу перейти в университет на мехмат.
   - Почему? Не понравилось? Или чертежи не любишь?
   - Напротив, чертить я очень люблю, но еще больше люблю математику. Хотелось бы, углубленнее ее изучить.
   - Вот как? И кем ты себя видишь после окончания университета? Преподавателем?
   - Нет, - усмехнулась Елена, чем удивила ее, - я хочу работать с вычислительной техникой.
   - Но это же больше мужская работа? Чем же тебе не нравится преподавание?
   "Как же ей объяснить, что в недалеком будущем профессия преподавателя будет, чуть ли не самой низкооплачиваемой и мало престижной?" - подумала Елена, а вслух сказала:
   - Наступает век электроники, век компьютеров, я хочу "шагать в ногу с прогрессом". А учительство, даже в институте для студентов, - это не мое призвание.
   "Вот, ты какая! Тихая, скромная, а планы строишь с размахом!" - подумала Надежда Вячеславовна: - "Хотя, если верить Тане, работать ты умеешь, думаю, что и добиваться своего тоже".
   - Это хорошо, что ты думаешь о будущем, - сказала она вслух, - но девушке трудно добиться в жизни чего-либо.
   - Я знаю. Но я все же попробую. Я должна, - проговорила твердо Елена, обращаясь, наверно, не столько к собеседнице, сколько к себе.
   Почувствовав в ее голосе эту твердость, Надежда Вячеславовна, не совсем поняв ее причину, переменила тему:
   - А кто твои родители, Алена?
   Елена на секунду замешкалась, ее опередила Таня, она не могла больше молчать:
   - У нее никого нет. Она маму похоронила почти два месяца назад.
   - А отец?
   - Они давно развелись, мне два года было, я ничего о нем не знаю, - ответила Елена.
   - Как же ты живешь? - растерянно, с сочувствием в голосе спросила Надежда Вячеславовна.
   - Нормально. Работа есть, квартира тоже. Справляюсь.
   "Бедная девочка! Как ей приходится нелегко!" - подумала Надежда Вячеславовна.
   - А другие родственники есть?
   - Здесь, в Самарканде, никого нет, - опередила Елену Татьяна, а та добавила:
   - В России есть: тетушка, двоюродная сестра с мужем и племянник.
   - А где именно?
   - В Горьком.
   - Далеко. Как же вы сюда попали?
   - Приехали. С мамой вдвоем. Мы тепло любим, а там не только зимы длинные, но и лето холодное, - уже с улыбкой сказала Елена.
   К тому времени посуда была вымыта, протерта и расставлена. Андрей уже не раз заглядывал на кухню, но, чувствуя, что лучше не мешать, уходил. Теперь же он по-хозяйски вошел и обнял обеих девушек за плечи со словами:
   - Мы вас уже заждались. Ма, ты не против, что я увожу твоих помощниц?
   - Идите, идите. Мы здесь все закончили. Я пойду отдыхать, а вы еще веселитесь.
   Ее слова услышал Саша.
   - Нет-нет. Мы не будем вам мешать, пойдем, погуляем, проветримся.
   - Как хотите. Только одевайтесь теплее, там подморозило.
   И она ушла в свою комнату. Ей хотелось еще поговорить с Аленой и с сыном, но она была "хорошая мама", потому решила, что случай еще будет, а сейчас надо дать молодежи погулять.
  
   На улице действительно было холодно, потому молодые люди, немного прогулявшись, разбежались в разные стороны: Женя поехал домой, Саша отправился провожать Татьяну, а Андрей с Еленой с облегчением поспешили к ней. Наконец-то, они остались одни!
   Еще у подъезда Андрей не выдержал: прижал ее к себе, поцеловал, подхватил на руки и легко, как пушинку, внес на пятый этаж, сам, своим ключом открыл дверь (ему это доставляло огромное удовольствие), бережно поставил в прихожей, снял пальто и сапоги, разделся сам и собрался уже снова взять ее на руки, но Елена выскользнула из его рук и скрылась в ванной, проговорив тихо через дверь:
   - Я скоро.
   В ванной, пока она принимала душ и приводила себя в порядок, она думала:
   "Господи! Как стремительно складываются события! Я совсем не хотела так рано принимать решение, относительно семейной жизни. Я люблю Андрея, но можно было пока встречаться, любить друг друга, но вот так, при свидетелях обнародовать наши с ним отношения..." Вторая же, молоденькая Я в ней, тихонько смеялась: "Вот теперь ты не отвертишься. Теперь можешь решать свои карьерные вопросы, как хочешь, а для меня главное - Андрей! - Это я знаю, ты - это же я в восемнадцать лет. У меня еще не полный склероз, я помню, что в эти годы моей самой заветной мечтой было: выйти замуж за принца и заниматься только семьей. Ничего у тебя не выйдет, я видела твою будущую жизнь. Пока я молода, здорова, энергична, нужно обязательно создать собственный фундамент, на котором уже можно строить дальнейшую жизнь, в том числе и семейную. - Ты хочешь сказать, что Андрей на мне не жениться или бросит потом? - Нет. Я не знаю. В той жизни у нас с Андреем ничего не вышло, слишком поздно встретились... - Знаю, знаю, все же у нас с тобой один мозг и память в нем, все я о твоей жизни знаю. Но ведь ты сходилась с другими мужчинами, а не с Андреем, причем, все время помнила о нем и жалела, что потеряла. Но теперь же все по-другому. Почему ты ему не веришь? Ты не любишь его? - Люблю. И верю. Но боюсь. Я столько обманывалась в жизни. И к концу ее пришла к тому самому выводу, о котором я тебе все время твержу: нужно закончить образование и получить перспективную профессию, чтоб в будущем не остаться без работы. Потому что... - Знаю, знаю, можешь не договаривать, иначе буду чувствовать себя "как г... в проруби", твое любимое выражение. Но, почему ты все-таки думаешь, что Андрей мне помешает? - Да не помешает он! Просто, кроме жизненных трудностей, будет еще Афган... - Я знаю, в твоей памяти есть это слово, какое-то черное, ужасное. Что оно означает? - Война... - Ах! Да ты что? У нас будет война?! - Не у нас. В Афганистане, но там за десять лет погибнет очень много наших мальчиков, в основном, моих ровесников. - Что они там будут делать? - Интернациональная помощь. - Но так долго! - Да. Влезем туда "по уши", еле выкарабкаемся. - И что? Андрей там... - Не знаю! Я не знаю! Я ничего о нем не знаю с тех пор, как уехала отсюда!" - в отчаянье кричала в ней опытная половина. - "Но почему ты думаешь, что его туда пошлют? - А как же: молодой офицер, училище среднеазиатское, они там заявления целыми курсами подавать будут. - И что?.. - Не знаю! - Ну и успокойся. Давай сделаем так. Так как мы все же не знаем своей дальнейшей жизни: мы ее изменили, - и замуж за него выйдем, и в университет поступим. Нас же двое - справимся. - Да. Замуж за Андрея я выйду... - А я? - Дурочка! Мы же одно целое. Хватит нам уже по разным углам разбегаться, как на боксерском ринге. - Это не я начала... - Да-да. Это я. Больше не буду. - Ну и что? Замуж за Андрея я выйду,... а дальше? - Этот вопрос решенный, если он не передумает... - Типун тебе на язык. - ...и университет закончить должна. - Приложу все силы и знания. - Договорились".
   Когда Елена вышла из ванной в коротком сексуальном халатике, протянув Андрею навстречу обе руки, он взял их в свои, нежно поцеловал каждую и сказал с лукавой улыбкой:
   - А теперь - я скоро, - и прошел в ванную.
   Елена засмеялась.
   "Как все же с ним легко и интересно! Думаю, мы не скоро друг другу наскучим. И как же с ним безопасно и надежно! Это и есть моя вторая половинка. Я всю жизнь ее искала, а нашла в своем прошлом. А может, именно поэтому меня сюда вернули? Может, это и есть "моя миссия"? Ерунда. Миссия - это какие-то дела, поступки, то, что приносит общественную пользу или хотя бы пользу другим людям. Но, исправляя свои ошибки и изменяя собственную жизнь, я вношу коррективы и в жизни других людей! Например, Таня с Сашей вместе. Ему Таня подходит больше, чем я и, тем более, Ирина. Я для него слишком самостоятельная была, мой характер сильнее, тверже, чем у него, рядом с такой женщиной мужчина, подобный Александру, чувствует себя неуверенно, подавленно. А Танечка - она мягче, пластичнее, настоящая "шея" для такой "главы", как он. Может, у них что получится? А мне именно такой, как Андрей, нужен: он сильнее меня, решительнее, увереннее, но с большим чувством такта, а может, он просто на энергетическом уровне чувствует меня, потому так верно угадывает мои желания. А это и есть вторая половинка".
   Пока она так думала, стоя на темной кухне и прижимая к лицу розы, которые накануне принес Андрей, он подкрался к ней сзади, обхватил и прижал крепко к себе, потом подхватил на руки и унес в спальню...
  
   Наутро Андрей проснулся раньше нее, на этот раз, он не торопился уходить, а лежал рядом с ней, приподняв голову на согнутой в локте руке, смотрел на нее и нежно, лишь кончиками пальцев, едва прикасаясь, поглаживал все ее тело.
   "Она моя и только моя. Никому больше не позволю прикоснуться к ней. Как она меня назвала? Собственник? Да, я собственник. Никогда не думал, что могу быть таким. Всегда считал себя демократом, а сейчас я раб и рабовладелец одновременно: раб только одной своей госпожи и владелец самой очаровательной, самой прекрасной, самой замечательной женщины в мире! Я сделаю все, чтоб моя "сказочная королева" была счастлива. Да. Я принял решение. Пусть поспешное, пусть "сгоряча", но решение верное, потому что другой женщины и жены мне не надо".
   Он почувствовал под своими пальцами, как по ее телу пробежала легкая волна, и она тихонько застонала во сне. Он сначала застыл, боясь разбудить ее, но не удержался и поцеловал в полуоткрытые губы нежным глубоким поцелуем. Она снова застонала, не открывая глаз, обвила его руками за шею и крепко стиснула ртом его язык. И снова, в который уже раз за эту ночь, разыгралась буря сладострастия и наслаждения.
   Казалось, они никогда не насытятся друг другом. Но, несмотря на свою молодость, энергию, желание, все же они устали. И еще, почувствовали страшный голод, поэтому решили, и решение было обоюдным, что пора позавтракать, тем более что время приближалось к обеденному.
   Пока Елена приводила в порядок спальню, им ночью было некогда раскладывать вещи аккуратно по местам, Андрей по-хозяйски прошел в кухню, открыл холодильник.
   "Ах, "голова садовая", совсем забыл, что дал слово заполнять его продуктами!"
   Конечно, он не пустовал, но того изобилия, которое он оставил в прошлый раз, уже не было. А почти все накопленные им деньги он потратил на колечко для своей любимой Аленушки.
   "Но ничего, я найду выход", - твердо решил он.
   А пока он быстро приготовил нехитрый завтрак. За завтраком они, наконец, поговорили на волнующую их обоих тему.
   - Андрюш, ты действительно хочешь на мне жениться?
   - Да, конечно. Ты ведь не думаешь, что это была шутка?
   - Нет. Не думаю.
   - А ты действительно выйдешь за меня? - спросил в свою очередь Андрей, пристально всматриваясь в ее глаза, стараясь разглядеть в них малейшую неуверенность.
   - Да, - твердо произнесла Елена, тоже не спуская с него глаз. Ей очень хотелось сказать, как долго она этого ждала, как мечтала об этом, но не могла: "Ничего. Когда-нибудь я тебе все расскажу, но не сейчас... и не скоро".
   Он взял ее руку в свою, крепко сжал.
   - Я очень люблю тебя, моя Аленушка.
   - Я тоже очень-очень тебя люблю.
   - На свете нет женщины равной тебе.
   - На свете нет мужчины лучше тебя.
   - Я все для тебя сделаю, что ты попросишь.
   - Я знаю. Я верю.
   - Я никогда не предам тебя.
   - Я буду всегда тебе верна.
   Они забыли о еде и только смотрели в глаза друг другу, читая в них подтверждение тех слов, которые они произносили, и даже больше. Их слова напоминали клятву, даваемую перед алтарем при венчании. И кто знает, возможно, в этот момент и заключался их "брак на небесах".
  
   Они решили, что со свадьбой подождут до лета, когда у Андрея будут каникулы. Правда, он готов был расписаться в ближайшие зимние каникулы, но, видя категоричное несогласие Елены, настаивать не стал. Зато, настоял на том, чтоб они немедленно отправились к его маме и поставили ее в известность.
   - Андрюша, а может, ты сам поговоришь со своей мамой. А? - Елена просительно сложила ладони и умоляюще на него посмотрела.
   - Почему? Тебе не понравилась моя мама? Или она тебя чем-то обидела, напугала?
   - Нет-нет, - поспешила она ответить, - просто, это же, прежде всего, ваш разговор. Я буду чувствовать себя неловко.
   - Прежде всего, мы с тобой уже вместе, и я не хочу, пока имею возможность, отпускать тебя ни на миг. А маме я должен все сказать прямо сейчас, иначе кто-нибудь преподнесет ей эту новость в других красках.
   Собирались они не долго и уже в полдень были у Андрея дома.
  
   Надежда Вячеславовна будто ждала их. Едва Андрей открыл дверь, как она уже показалась в прихожей. Возможно, если бы он пришел один, ему бы попало за ночь, проведенную вне дома, но, увидев Елену, она промолчала, только, поздоровавшись, пригласила их проходить в гостиную. По их напряженным лицам она поняла, что предстоит серьезный разговор.
   - Вы завтракали? - спросила она и, получив однозначный утвердительный ответ, предложила: - Может, кофе со мной выпьете?
   Они согласились. Все это время Надежда Вячеславовна с тревогой всматривалась в лицо сына: какую новость он ей принес?
   "У них что-то случилось. Алена отводит глаза, а по лицу Андрея видно, что он обдумывает слова, с которых собирается начать разговор. Может, она беременна? Теперь ясно, где он пропадал прошлую ночь и эту тоже. Но Алена говорила, что они знакомы лишь месяц, когда же она успела все выяснить. Даже, если они согрешили в первый же день знакомства, все равно, срок еще маловат, чтоб утверждать наверняка. Хотя, все может быть. Что же мне им говорить в таком случае? Девочка на первый взгляд не плохая, но не хотелось бы такой скоропалительной женитьбы. Еще вчера она говорила о своих планах на будущее, об учебе в университете. Что же она будет с этим делать?.. Ох!.. Что я себе голову дурными мыслями забиваю! Еще ничего не известно. Надо сначала их выслушать", - думала она, хлопоча на кухне.
   Расставляя на журнальном столике чашки с кофе, сахар, пирожные, Надежда Вячеславовна заметила, что Алена нервно теребит на пальце кольцо, которого вчера при первом с ней знакомстве она не видела.
   - Красивое колечко, - сказала она, понимая, что разговор придется начинать ей, так как Андрей с Аленой все еще молчали, - изящное и оригинальное. Наверно, от мамы осталось?
   - Нет...
   Елена запнулась, не зная, что говорить. Андрей, до сих пор размышлявший над тем, с чего начать, как объяснить маме причины столь скорого решения, принятого им, сразу поспешил на помощь:
   - Это я подарил Алене кольцо. Мама, мы пришли тебе сказать, что мы решили пожениться, - и, увидев, как при первых его словах застыло лицо его матери, поспешил добавить: - Я сделал Алене предложение, и она согласилась.
   На минуту воцарилось молчание. Елена сидела, опустив глаза, боясь поднять их на Андрея и на его мать. Андрей не отводил взгляда от лица матери. А Надежда Вячеславовна, выпрямив спину и вся подобравшись, совсем, как сын, задумчиво смотрела в свою чашку.
   - И какие же причины у вас для столь скорого решения. Насколько я могу судить, знакомы вы недавно? - она посмотрела в глаза сыну.
   - Мы любим друг друга, - ответил Андрей, обнял и прижал к себе Елену. Она сразу приободрилась и уже смелее, даже со счастливой улыбкой на губах, взглянула на мать. Потом подняла лицо к Андрею и посмотрела на него полными любви глазами. Все это не укрылось от Надежды Вячеславовны, внимательно наблюдавшей за ними.
   "Она, по-видимому, действительно любит. Вон, как смотрит на него", - подумала она.
   - И когда же вы решили пожениться?
   - То есть, когда свадьба? Или когда приняли решение?
   - И то, и другое.
   - Свадьбу решили отложить до моих летних каникул, а решение, во всяком случае, я принял сразу, как только увидел мою Аленушку, - он еще крепче прижал ее к себе и поцеловал в волосы. А Елена уже пришла в себя и смотрела на мать чуть-чуть виновато, будто извиняясь за свое счастье.
   На сердце у матери потеплело. Она поняла, что не беременность причина их поспешного решения, что они просто до безумия влюблены друг в друга. Она почувствовала благодарность к этой девочке за любовь к ее сыну и решила, что сделает все возможное, чтоб помочь им, чтоб защитить их любовь, их счастье от жизненных невзгод и черной людской зависти. Она улыбнулась и уже совсем мягко сказала, обращаясь к Елене:
   - А как же твои планы?
   - Планы не меняются: пока Андрюша учится, я тоже буду учиться на вечернем, а потом переведусь на заочный, если придется уехать, - уже совсем успокоившись и устраиваясь поудобнее в объятьях Андрея, ответила Елена.
   - Что ж, дети мои. Дай вам бог счастья и благополучия!
   Андрей сразу повеселел, как мальчишка, кинулся обнимать мать, повторяя:
   - Я знал, знал, что ты поймешь меня! Ты у меня самая лучшая мама! Ты узнаешь Алену ближе и полюбишь ее: она замечательная! Я о такой девушке мечтал. Мамочка, если бы ты знала, какая она удивительная! Как я ее люблю!
   А Надежда Вячеславовна смеялась:
   - Успокойся. Я верю тебе, верю.
   Елена сидела на диване, смотрела на них и думала:
   "Какая счастливая мать, такого сына вырастила! Надо будет с ней побольше пообщаться, выяснить ее секреты воспитания, пригодятся..."
   Андрей снова сел на диван, обнял Елену, поцеловал, и они стали мирно обсуждать дальнейшие планы их будущей жизни, попивая кофе.
  
   Затем Андрей с Еленой отправились на рынок, закупать продукты ей на неделю. На рынке он сам приценивался и торговался, а Елена с удовольствием за ним наблюдала.
  
   День выдался тихий, солнечный, и они решили после рынка прогуляться в центр. Когда они возвращались назад, на остановке троллейбуса к ним подошла девушка: небольшого роста блондинка с длинными распущенными волосами.
   - Андрей? Здравствуй. Что же ты ко мне не заходишь? - она потянула его за замок "молнии" на куртке, слегка ее расстегнув, повернулась к Елене спиной и заслонила его собой от нее. - А я недавно была у Надежды Вячеславовны, мы с ней славно поболтали.
   Она попыталась прижаться к нему. Андрей отстранился, убрал ее руку и аккуратно отодвинул в сторону, обнял Елену за плечи и спокойно сказал:
   - Здравствуй, Таня. Извини, но у меня нет желания заходить к тебе. Думаю, что и мама не испытывает восторга от твоих визитов. Мы с тобой уже давно все обсудили и пришли к выводу, что должны расстаться.
   Большие серо-голубые глаза девушка сузились и побелели, но она произнесла все тем же сладким голоском:
   - Но мы же остались с тобой друзьями.
   - Мы не были с тобой друзьями и, поэтому, не можем ими остаться.
   - Да, - девушка метнула злой взгляд на Елену. - Мы были любовниками, но иногда, и любовники остаются друзьями.
   - Это не обо мне, - жестко сказал Андрей, давая понять, что разговор окончен.
   В это время подошел троллейбус, и Андрей с Еленой вошли по ступенькам внутрь. Татьяна крикнула вдогонку:
   - До свидания, Андрюшенька, еще увидимся.
   - Нет. Прощай, - бросил Андрей через плечо.
   Они не разговаривали ни об этой встрече, ни вообще об этой девушке. Андрею не хотелось касаться этой темы, а Елене, итак, было все ясно.
  
   С двадцать пятого декабря у Андрея начались зимние каникулы, и они почти не расставались две недели, если не считать ее работы. Он пытался настоять, чтоб Елена не брала работу домой, но она не согласилась.
   - Андрюша, - объясняла ему она, - нам предстоит много расходов. Мне не в тягость, и на работе на меня надеются, я же не могу подвести Сонечку.
   Как всегда, перед Новым годом, возникала какая-либо авральная работа, которую нужно было обязательно закончить в текущем году, и Сонечка просила Елену выполнить несколько таких чертежей. Андрею пришлось смириться, но при условии, что все домашние заботы он берет на себя. Хотя, он тоже не сидел у Елены и матери на шее: днем, пока Елена была на работе, он подрабатывал грузчиком за "наличку" на вокзале и на соседнем хлебокомбинате. Надежда Вячеславовна сначала огорчилась, что Андрей все время пропадает у своей невесты, но сын старался и ее навещать, когда Елена полтора-два часа работала дома. Нельзя сказать, что он совсем смирился с этим: каждый раз, когда она усаживалась за чертежи, он сухо целовал ее в щеку и молча уходил к матери. Он знал, что он не прав, что поступает, как эгоист, но ничего не мог с собой поделать. Он ревновал ее к работе, к сослуживцам, которые могли быть с ней рядом девять часов подряд. Сам страдал от этой ревности, но старался не показывать этого Елене. Зато, ночью всю свою накопившуюся за день страсть и нетерпение он выплескивал в постели, наполняя любимую Аленушку своей любовью и нежностью. И хотя на сон у них оставалось немного, утром они чувствовали себя бодро, готовые "свернуть горы".
  
   Новый год решили встретить по-семейному, втроем. Это, кстати, было предложение Елены пригласить Надежду Вячеславовну к ним в гости, ей хотелось пообщаться с ней в празднично-раскованной, но домашней обстановке. Андрей сначала даже удивился, но тут же с благодарностью принял ее предложение. Конечно, сшить новое платье к празднику ей не удалось, совершенно не хватало времени. Потому она встречала Новый год в том же синем платье, только без пиджачка, но на шее и в ушах у нее красовались новые серьги и цепочка с кулоном, подаренные Андреем и Надеждой Вячеславовной: серьги напоминали колечко, но подходящего кулона Андрей не нашел, он был в виде солнца, но тоже неплохо смотрелся с кольцом и серьгами.
   Правда, чисто семейного праздника не получилось. Сначала, еще не было десяти, пришел Евгений с большой бутылкой домашнего красного вина, привезенного его родителями из Краснодара от родственников. А в одиннадцать завалилась еще компания: Саша с Таней и Леша с Ольгой, - с тортом, испеченным Александром, салатами, колбасой, фруктами и конфетами. Накрытый уже стол пришлось снова убирать, раздвигать и накрывать заново. Но в половине двенадцатого все уже сидели за столом и еще успели проводить Старый год.
   Праздник получился веселый, шумный, с играми и танцами. По традиции встречали Новый год дважды: по местному времени и по московскому, в два часа ночи. Женька принес ракетницу и стрелял прямо с лоджии, а все вокруг прыгали и кричали "Ура!". Надежда Вячеславовна веселилась вместе со всеми. Молодые люди не обделяли ее своим вниманием за столом и наперебой приглашали танцевать. В этот раз Андрею даже доставляло удовольствие восхищение друзей его невестой, он спокойно позволял ей танцевать с ними, словно ревность, бушевавшая в нем последнее время, не добившись своей цели, отступила, сдалась. Наконец, Жене удалось поговорить с "королевой" о "куколке" Марине, Елена обещала познакомить его с ней в самое ближайшее время. В благодарность (а может, и не только!) Женька поцеловал ее в щеку. Это не укрылось от глаз Андрея, ревность снова вспыхнула в нем, но он подавил ее в себе, ничем не выказав внешне.
   После двух молодежь ушла гулять к елке, которую ставили на площади возле вокзала. Народу у елки было много, и не только молодых: пришла компания людей среднего возраста с гармошкой, молодые люди с гитарами и магнитофонами. Играла музыка, все пели песни и танцевали. Андрей прихватил с собой шампанское, Женя вино, пили прямо "из горла", захлебывались и смеялись. Вернулись домой почти в шесть.
   Надежда Вячеславовна, которая осталась одна, убрала со стола грязную посуду и сейчас дремала на диване. Едва компания молодежи ввалилась в квартиру, она встала и засобиралась к себе. Андрей виновато подошел к ней.
   - Ма, прости, мы тебя бросили. Почему ты с нами не пошла?
   - Андрюша, о чем ты говоришь? Я прекрасно встретила Новый год. Но у меня уже не тот возраст и не то здоровье, чтоб гулять всю ночь. Я немного подремала, а сейчас пойду досыпать. А вы веселитесь дальше. Все замечательно! - и она ушла.
   Девушки снова накрыли на стол, после прогулки по свежему воздуху у всех разыгрался аппетит. Затем варили и пили крепкий кофе, слушали музыку (Андрей уже перенес свой магнитофон и светомузыку сюда, а Александр принес кассеты с записями), танцевали. Разошлись по домам только в двенадцатом часу.
   Наконец-то, Андрей и Елена остались одни. Андрей, не позволив ей ничего убирать, сразу утащил ее в спальню. Он упивался ею и не мог насытиться. А Елена чувствовала себя такой счастливой, какой никогда не была в прошлой жизни.
  
   Еще неделю они жили вместе, а затем, снова началась учеба в училище.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   Глава вторая
  
   ВИЛЬДАМ
  
  
   В конце января Вильдам Хабибович сообщил: он договорился со своим другом из университета, что Елену могут принять на второй курс мехмата с сентября с условием, если она сдаст во время летней сессии экзамен по математике за первый курс, остальные дисциплины зачтутся ей переводом. Ее это устраивало. На первом курсе училась ее бывшая одноклассница Марина-первая ("куколка"), которую Елена познакомила с Евгением. Теперь Марина часто бывала у нее и согласилась поделиться с ней конспектами.
   В феврале Андрей уехал на соревнования по фехтованию в Ленинград. Он очень хотел взять с собой Алену, она тоже была бы не прочь побывать в Ленинграде, но работу бросать было нельзя. К ней хорошо относились в проектном институте, она не хотела этим злоупотреблять. Тем более, что отпуск по графику у нее должен был быть в мае, но, в связи с ее предстоящей свадьбой, одна из девочек из отдела согласилась с ней поменяться на август. Да и на экзамены в университете в июне ей придется отпрашиваться, а еще ремонт..., так что от поездки в Ленинград она отказалась. Надежда Вячеславовна, воспользовавшись своими связями (чего она делать не любила, но для Аленушки согласилась), помогла быстро поставить в Елениной квартире телефон. И Андрей звонил ей теперь каждый день, где бы он ни находился.
   Хлопот, забот, работы и общения у Елены появилось столько, что она едва успевала, приходилось планировать каждый день. И все равно, приходили незапланированные гости, возникала незапланированная работа. Она старалась уже не брать работу на выходные: однажды они чуть не поссорились из-за этого с Андреем. Но Сонечка на нее рассчитывала, и Елена брала, выполняла ее в пятницу вечером, порой сидела за чертежами по полночи, чтоб в выходные быть свободной. С продуктами по-прежнему проблем не было, если не Андрей, то Надежда Вячеславовна обязательно приносила. Елене было стыдно брать их у нее, она вначале отказывалась, но у Андрея был мамин характер, Надежда Вячеславовна не принимала никаких возражений, она решила для себя, что Алена член ее семьи, тем более что Андрея почти никогда не было. За последнее время они очень сблизились. Елене было легко общаться с женщиной такого возраста. В это время ее молодое Я не вмешивалось: пусть "тетки" побеседуют.
  
   Однажды, как раз когда Андрей уехал на соревнования, Надежда Вячеславовна завела с Еленой разговор:
   - Алена, можно я задам тебе один нескромный вопрос?
   - Пожалуйста, Надежда Вячеславовна.
   - Вы с Андреем предохраняетесь?
   Елена помедлила с ответом, а Надежда подумала в этот момент: "Знает ли она, как это делать?"
   - Нет, - после минутной паузы сказала Елена. - Не предохраняемся. Но наши встречи с Андреем довольно редки, и я думаю, что мы просто не попадаем в самые опасные моменты. Я знаю, когда они бывают. Хотя, каждый месяц с опаской жду менструации, не хотелось бы пока беременеть.
   - Да, детка. Ты пока будь поосторожнее. Желательно вам сначала учебу закончить. Но, если что, знай, я всегда помогу.
   - В чем? Аборт в первую беременность я делать не буду, можно вообще бездетной остаться.
   - Нет-нет. Я не об аборте. Я о реальной помощи.
   - Спасибо. Если я еще буду учиться, помощь мне, ох, как может понадобиться! Но, дай бог, как можно позже! - сказала она и подумала: "Моя первая девочка должна родиться только через три года. Вот и проверим".
  
   Занятия по конспектам Марины Елене давались легко, сказалась школьная подготовка. Учительницей математики в школе у нее была известная во всем городе и на мехмате университета Земляникина Ольга Павловна. Почему-то у нее не было особых высоких званий, вроде "Заслуженная учительница", но ее ученики, даже "троечники", с легкостью поступали на математические специальности и не редко заканчивали высшие учебные заведения с "красным дипломом".
  
   А в апреле Елена "созрела" для ремонта: еще нет летней изнуряющей жары, зато есть деньги. Материалы ей помог достать все тот же Вильдам Хабибович. Узнав о ее предстоящем замужестве, он, как будто, расстроился, но общаться с Еленой и помогать ей не перестал. Только все чаще она ловила на себе его долгий и грустный взгляд. Но, что касается ремонта, он настоял на том, что сам придет делать ей звукоизоляцию в спальне. Договорились начать за две недели до Пасхи, чтоб успеть к празднику. Вильдам Хабибович сам предупредил Соню, чтоб не нагружала Елену в это время, иначе она точно бы не выдержала.
   В субботу с утра, Андрея еще не было, Вильдам Хабибович пришел вместе со своим сотрудником Ризой, парнем двадцати пяти лет, среднего роста, коренастым крымским татарином. Они вынесли из спальни мебель. За это время привезли большой рулон специальной толстой пленки, предназначенной для изоляции стен от шума, которую Вильдам Хабибович достал "по блату". (Такое время! Нет еще в свободной продаже всего того изобилия материалов, которое будет через тридцать лет.) Затем они аккуратно стали закреплять ее на стенах, которые служили перегородками с квартирами соседей. За этим занятием их застал Андрей. Он тоже пришел не один, с Женей. Ребята сразу подключились к работе: Андрей работал с Вильдамом Хабибовичем на одной стене, а Женя с Ризой на другой. Елена хлопотала на кухне, готовила "работникам" обед. С пленкой они справились быстро, затем стали закрывать стены листами многослойной фанеры. Заскрежетала пила, зажужжала дрель. За этим шумом Елена не услышала, как в квартиру вошел какой-то пьяненький мужичок, наверно, когда заносили фанеру, забыли запереть входную дверь. Парень разулся на лестничной площадке, тихо вошел в кухню и сел на табурет возле стола. Елена стояла к нему спиной у плиты и его не заметила. Когда она обернулась, то даже вскрикнула от неожиданности.
   - А! Вам кого?
   - Мне бы Олю, - заикаясь, проговорил тот.
   Елена поняла, что это к соседке: такие "гости" частенько ошибались дверью и звонили к ней.
   - Оля живет в соседней квартире, - она быстренько выпроводила непрошенного гостя за дверь.
   Из спальни выглянул Андрей.
   - Алена, что случилось? Кто-то приходил? - и он потянул воздух носом, запах перегара еще не выветрился.
   "Вот слух! Вот нюх!" - подумала Елена словами охотника из мультика о Бамбре.
   - Да опять ошиблись дверью. К соседке приходил какой-то "алкаш", а кто-то из вас дверь не запер, - перешла она в наступление, заметив тень подозрительности в его глазах, вызванную ревностью, и невинно продолжила: - Представляешь, какой культурный "гость" пошел: разулся на лестничной площадке, молча прошел и сел на стул, скромненько так.
   Она прекрасно видела его ревность. Это ей не нравилось, но она чувствовала, как мучительно он с ней борется, пытаясь ее скрыть. Он сам прекрасно понимал, что ревность - плохое чувство и может очень навредить ему в жизни. Хорошо, что он это сознавал.
  
   ...Был у Елены с Надеждой Вячеславовной и об этом разговор. Опять таки, Надежда сама его завела:
   - Алена, ты не замечаешь, Андрей тебя не ревнует?
   - Ревнует. Порой по таким пустякам! Но он сдерживается, старается не показывать.
   - Этого я и боялась, - огорченно призналась Надежда Вячеславовна.
   И она рассказала Елене свою историю. Отец Андрея был страшный ревнивец. Поначалу, он тоже не показывал вида, но после свадьбы, а, особенно, после рождения Андрея, словно взбесился. Он набрасывался на улице даже на случайных прохожих, которые, как ему казалось, слишком откровенно на нее смотрели, а дома устраивал страшные скандалы: винил во всем ее, оскорблял и однажды даже поднял на нее руку. Надежда, до той поры терпевшая его оскорбления и надеявшаяся, что он образумится, не выдержала. От того удара у нее, как пелена с глаз упала, она на следующий же день собрала маленького Андрейку и уехала к матери с отцом. Ее муж какое-то время пытался ее вернуть, но, натолкнувшись на упорство и гордую независимость Надежды, отстал. Разводу он не препятствовал, но алименты платить отказался, заявив ей, что ребенок не его. Надежда на алиментах и не настаивала. Вскоре, ее отец, полковник войск ПВО, получил назначение в Среднеазиатский округ. Так они оказались в Самарканде. Андрею тогда шел только второй год. А через год отец внезапно умер, как оказалось, сдвинулся осколок в сердце, оставшийся у него с войны. Так Надежда осталась с маленьким сыном на руках и матерью, которая очень тосковала по отцу и пережила его лишь на четыре года, умерев в возрасте сорока пяти лет. Хорошо, что еще в Ростове Надя закончила торговый техникум, а в Самарканде заочно институт и устроилась на хорошую работу. А сейчас она очень переживала, не унаследовал ли Андрей от отца это страшное качество - ревность. Внешне Андрей был очень похож на деда, отца Надежды, только глаза мамины. Ее мать, когда он был еще совсем малышом, часто говаривала: "Вот мой Славик подрастает". Характер у Андрея тоже был дедовский: что сказал - то и сделал. Как-то в пятилетнем возрасте, он нечаянно отдавил велосипедом соседскому котенку лапу, очень переживал и пообещал бабушке, что больше никогда не обидит ни одного котенка, ни одного щенка. Это слово он держит до сих пор.
   По поводу ревности Елена успокаивала Надежду:
   - Не переживайте. У Андрея другое воспитание, он сам прекрасно понимает, что это плохое чувство. А характер у него крепкий, настойчивый, он справится. И я постараюсь не давать ему поводов. Вы заметили, что в Новый год, он почти не ревновал меня, позволял с другими ребятами танцевать, а на дне рождения еще никого ко мне не подпускал. Уже прогресс!
   Больше к этой теме они не возвращались. Надежда решила:
   "Алена - умница, все понимает, как будто у нее есть опыт в этих делах. Действительно, правильно говорил о ней Андрей, удивительная девушка! И он у меня молодец! Справится с собой"...
  
   Из спальни выглянул и Женька, услышал последние слова Елены.
   - Что, еще помощник приходил? Что ж ты его к нам не направила?
   - А он не вам помогать приходил, это соседский помощничек, - озорно ответила Елена, а сама пристально наблюдала за Андреем. Он постепенно успокоился, взгляд его посветлел, потеплел. Она уже знала, что сейчас надо обязательно его поцеловать, чтоб у него поднялось настроение, что она и сделала, бесцеремонно затолкнув Женьку в спальню, а Андрея, наоборот, притянув к себе.
   - Ну вот, как всегда. Как работать, так Евгений, а как целовать, так другого.
   - Не другого, а своего жениха, - отозвалась Елена, оторвавшись от губ Андрея и прижимаясь к нему.
   В дверях показался Вильдам Хабибович, из-за его плеча выглядывал Риза.
   - Елена, ты что мне работника отвлекаешь, - притворно строгим голосом проговорил Вильдам Хабибович. - Он тут с тобой расслабится и работать не сможет.
   - Наоборот, Вильдам Хабибович, будет работать с удвоенной силой. Работников надо поощрять, тогда они работают с большим энтузиазмом.
   - Ой, у меня совсем энтузиазм пропал, - плаксиво пожаловался Женька.
   - И у меня, - подхватил Риза. - Нам срочно требуется поощрение.
   - Сейчас я вас поцелую, и весь ваш энтузиазм вернется, - прогрохотал басом Вильдам Хабибович.
   Все рассмеялись и после небольшой передышки снова принялись за работу.
   Обедали весело, с шуточками-прибауточками, а к трем часам уже все закончили: стены обшиты фанерой, плинтуса вновь прибиты, теперь осталось только покрасить потолки и наклеить обои. Вильдам Хабибович засобирался домой, а Риза с Женей вызвались помочь и в этой работе, но Елена отказалась.
   - Спасибо вам всем большое, теперь мы с Андреем справимся сами.
   - Думаю, справитесь. Работник из твоего жениха хороший, используй его, Елена, на все сто, - хохотнул Вильдам Хабибович. - К Пасхе управитесь?
   - Конечно. На Пасху ждем Вас в гости, оцените нашу работу.
   - Ловлю на слове. Приглашаете? Обязательно приду.
   Когда уже все собрались, пришла Марина, очень удивилась, что все закончено. Женька даже не дал ей поболтать с Еленой, обхватил за плечи и потащил с собой. Риза немного замешкался на выходе.
   - Вам точно помогать не надо?
   - Нет, Риза, спасибо.
   - Ну, как хотите, а то, я свободен, если что, звоните.
   Риза ушел, они остались одни.
   - Ну, хозяйка, что делать будем? - шутливо нахлобучил кепочку на глаза Андрей, изображая развязного строителя-шабашника.
   - Шпаклевать, мыть потолок, красить его, окна и двери.
   - Как платить, будешь? - все тем же тоном, покусывая спичку и притянув к себе Елену, спросил Андрей.
   - Договоримся, - прищурившись, ответила она, обняла за шею и протянула ему губы.
   В последнее время свою жадность и ненасытность к Елене Андрей научился усмирять, давая им волю только ночью. Поэтому они быстро и дружно взялись за работу.
  
   В шесть зашли Саша с Таней, предложили помощь. Елена, убедившись, что окраска окна и дверей может затянуться, приняла их предложение и вручила кисточки. Таню взяла с собой на окно, а ребятам поручила окраску дверей. Не прошло и часа, как все уже было закончено.
   Александр предложил сходить в кино на последний сеанс на новый фильм "Гибель Японии". Билеты он брал на себя, но для этого ему необходимо было уехать пораньше. Договорились встретиться с ним у кинотеатра в девять. Татьяна осталась у них, нужно было помыться и перекусить.
   Фильм всем понравился. Подобные фильмы, из категории "катастроф", только начали появляться в стране. Елена тоже с удовольствием посмотрела его еще раз. Конечно, спецэффекты еще не те, но для этого времени даже грандиозные. Все вместе они еще немного погуляли, обсуждая фильм, и договорились, что назавтра Саша с Таней придут помогать клеить обои. Елена подумала:
   "Пусть поучатся, пригодится в жизни. А с помощниками быстрее получится, тем более, что и Андрей этим никогда не занимался, тоже еще ученик".
  
   Как хорошо, что есть друзья, которые всегда придут на помощь! Если бы не все те, кто помогал Елене в эти дни с ремонтом, она одна не управилась бы и за месяц, а так - две недели - и квартира блестела, как новенькая. Даже успела до Пасхи перестирать все шторы и занавески. В субботу Андрей с Сашей выбили ковры и паласы, а они с Татьяной наготовили всякой вкуснятины к празднику.
  
   В Христово воскресенье все собрались опять у Елены. Пришел и Вильдам Хабибович, не забыл своего обещания. Вот испытание было для Андреевой ревности! Это же Елене, как хозяйке, нужно было с каждым трижды поцеловаться! Что с удовольствием делали и Саша, и Женя, и Леша, и даже Вильдам Хабибович.
   ...Не смотря на то, что по рождению Вильдам был мусульманином, он воспитывался русской женщиной, ставшей ему матерью. Она подобрала его трехлетним малышом возле разбомбленного эшелона. Его тихий плачь она услышала из-под тела убитой женщины, которая видимо была его матерью и прикрыла собой от пуль фашистских истребителей, безжалостно расстреливавших разбегавшихся из эшелона женщин и детей. На теле женщины она нашла документы, по которым уже после войны выяснила, что его отец погиб еще в августе сорок первого, больше родственников она не нашла. В память о его отце, она оставила ему имя и отчество, данные родителями. Так русская женщина, которая во время войны тоже потеряла всех родных, растила и воспитывала татарского мальчика. Оказавшись в эвакуации в Ташкенте, они так и остались здесь. Вилька с детства привык к тем христианским праздникам и обычаям, которые, несмотря на гонения церкви властью, в народе все же сохранялись и соблюдались...
   Андрей стоически выдержал "испытание", хотя глаза его потемнели, и лицо побледнело. Но, заметив укоризненный взгляд матери, ему стало стыдно.
   На празднование Елена пригласила и Ирину Васильевну со Светланкой. За столом Вильдама Хабибовича посадили между Надеждой Вячеславовной и Ириной Васильевной, и Елена с интересом наблюдала, как он разрывался, ухаживая за обеими дамами. Они обе были еще молодыми привлекательными женщинами, но очень разными. В отличие от полненькой, небольшого роста, светловолосой Ирины, Надежда, наоборот, была высокой стройной брюнеткой, в облике ее проскальзывали то ли греческие, то ли кавказские черты. Елена заметила, что с Ириной Вильдам Хабибович был проще, общительнее, они же знакомы уже давно, по работе, а с Надеждой он становился как-то серьезнее, собраннее, будто робел перед ней. "Краем уха" Елена слышала в институте, что он разошелся с женой года три назад, жена уехала в Ташкент, а дочь каждый год летом приезжала к нему на каникулы. Говорили, что после развода он даже запил, но нашел в себе силы остановиться и теперь не пил даже пиво, жил холостяком и, как сказали бы в фильме "Семнадцать мгновений весны", "в связях, порочащих его, замечен не был". Елена подумала:
   "Почему бы нет? Может и им улыбнется судьба?"
   Надежда Вячеславовна была ей уже не чужая, и к Вильдаму Хабибовичу она относилась очень хорошо: он нравился ей за ум, интеллигентность, добродушный и веселый нрав. Обоим в жизни пришлось несладко, и, по ее мнению, они заслужили кусочек счастья.
   За столом Елена случайно услышала их разговор. Удивительно! Но они говорили об автомобилях! Ей стало очень любопытно, и она поделилась с Андреем:
   - Мама твоя, что, машину хочет купить?
   - Нет. Не знаю, - поразился ее вопросу Андрей. - С чего ты взяла?
   - Я случайно услышала, как она обсуждала с Вильдамом Хабибовичем качества "Жигулей".
   - Да ты что? Может она нам хочет машину купить? Мне она ничего не говорила.
   Как оказалось в дальнейшем, это Вильдам Хабибович собирался покупать машину, а Надежда Вячеславовна заинтересовалась и с удовольствием поддержала эту тему. Дело в том, что когда-то у ее отца был старенький "Москвич", и девчонкой Надежда любила "порулить" на нем, хотя прав у нее не было. Перед отъездом в Самарканд они его продали, но любовь к автомобилям осталась у нее на всю жизнь.
  
   И вот, накануне майских праздников Вильдам Хабибович прикатил к проектному институту на новеньких "Жигулях", а после работы подкинул институтским сплетницам прекрасную тему для обсуждений: на глазах почти у всех работников предложил Елене нарушить свою привычку - ходить с работы пешком, - и проехаться с ним на машине. Причем сказал это так нарочито громко, что некоторые работники, выходящие в это время из дверей, даже оглянулись и остановились. Сцена получилась великолепная! По дороге он спросил:
   - Тебе еще не надоели шумные компании у тебя дома? По всей видимости, в праздники весь "шалман" опять соберется у тебя.
   - Честно говоря, Вильдам Хабибович, я немного устала от них. Но закрыться, не отпирать дверь, делая вид, что тебя нет дома, не хочу.
   - А у меня есть предложение: поехали на три дня в горы. Я возьму палатку, спальные мешки, купим мясо, будем жарить шашлыки...
   Елена слегка подобралась:
   "Он что, предлагает поехать с ним вдвоем? Странно! Нет. Здесь что-то не так".
   А Вильдам Хабибович продолжал:
   - Я знаю прекрасное место за перевалом. Представь: тишина, горный воздух, весенняя зелень, чистейший горный родник, а ночью огромные звезды, костер, песни под гитару. Ты же не знаешь, я раньше прекрасно пел, в студенческие годы был капитаном институтской команды КВН. Давно, очень давно не приходилось мне так отдыхать, - задумчиво произнес он. - Как ты на это смотришь?
   Елена замялась, не зная, что ему ответить, а он, догадываясь о причине ее смятения, хитро на нее посмотрел и добавил:
   - Думаю, твой Андрей не будет против... - он сделал паузу, - совершить эту поездку.
   У Елены отлегло на сердце, а Вильдам Хабибович довольно ухмылялся себе в усы, наслаждаясь произведенным эффектом.
   - О-о! Конечно! Андрей, думаю, с удовольствием примет Ваше приглашение. Вот только Надежда Вячеславовна... - решила отомстить Елена и увидела, что улыбка на его лице застыла, - право, даже не знаю... - она сделала еще паузу, он прищурился, - согласится ли... - Вильдам Хабибович, как будто, затаил дыхание, - составить нам компанию.
   В глазах Вильдама Хабибовича засветился хитрый огонек, и он, совсем неожиданно для Елены, с жаром, как мальчишка, сказал:
   - А давай, прямо сейчас поедем к ней и спросим!
   - Поедем - спросим! - поддержала его Елена.
  
   Надежда Вячеславовна сначала удивилась, задумалась, но поддалась на Еленины уговоры и согласилась.
   - Но только на два дня, мне второго вечером нужно быть дома. И еще, Алена, не знаю, как быть с Андреем. Ты же знаешь, что у них намечаются праздничные мероприятия, и он освободится только завтра вечером.
   - Надежда Вячеславовна, пожалуйста, Вы же знакомы с начальником училища. Может, его отпустят?
   Надежда Вячеславовна помолчала, подняла глаза на Елену, которая умоляюще на нее смотрела, перевела взгляд на Вильдама Хабибовича, он смотрел на нее с напряженным ожиданием, подумала и сказала:
   - Ладно. Но его я знаю не очень хорошо, а вот с его женой знакома ближе. Позвоню ей, это будет куда успешнее.
   - Ура! - воскликнула Елена.
   - Подожди радоваться, - с улыбкой остановила ее Надежда Вячеславовна. - Дождемся результата.
   Она вышла в прихожую к телефону, набрала номер, тихо поговорила и, вернувшись в гостиную, сказала:
   - Полина обещала, что все будет в порядке, но все же, подождем полчасика, когда она перезвонит. А пока попьем чаю: я испекла печенье к празднику. Продегустируете.
   Через двадцать минут перезвонила Полина, сообщила, что Андрей скоро будет, поздравила всех с праздником и пожелала хорошо его отметить. Договорились выехать пораньше, часов в шесть. Вильдам Хабибович взял на себя подготовку всего необходимого к загородной поездке и закупку мяса, а женщины закупку других продуктов.
  
   На следующий день, пока они ехали к горам, Елена дремала на заднем сидении, положив голову Андрею на колени. Вильдам Хабибович о чем-то тихо беседовал с Надеждой. Дорога до гор не близкая, хотя создается впечатление, что они начинаются сразу за городом. Затем они ехали по горной дороге, которая поднималась к перевалу не серпантином, но очень часто петляла между гор. Но, несмотря на это, машина шла ровно, без тряски. Удивительное дело, живя в России, Елена постоянно находила подтверждение словам Гоголя, что "в России две беды - дураки и дороги", а вот в Узбекистане дороги были ровные, везде заасфальтированные, не разбитые, даже в самых дальних кишлаках, не говоря уж о Самарканде. И даже в сильную летнюю жару, асфальт не таял, не трескался. Ехать и даже ходить по таким дорогам и тротуарам одно удовольствие. Потому Елена проспала до самого перевала. Но, когда машина остановилась за перевалом, она проснулась.
   Все вышли из машины. Этой красотищи нельзя было пропустить! По эту сторону перевала дорога шла не в ущелье, а была, как бы вырублена в склоне горы, т.е. с одной стороны отвесная стена, с другой - обрыв. Панорама открывалась великолепная! Кольцо гор окружало большую долину, в центре которой расположился город Китаб. Такое впечатление, что смотришь из иллюминатора самолета: заплаты хлопковых полей пересекались прямыми ниточками оросительных каналов, извилистую голубую ленту реки обрамляли ярко зеленые сады, маленькие, словно нарисованные на мелкомасштабной карте домики островками толпились вдоль реки, а над всем этим яркое голубое небо с ослепительным белым солнцем, редкие прозрачные облака, расстилавшиеся под ногами, как паутина, слегка прикрывали эту картину.
   У Елены перехватило дух, она почувствовала себя Катериной из "Грозы" Островского, ей захотелось раскинуть руки, прыгнуть в этот воздушный океан и парить над всем этим великолепием, как орлы, кувыркаться, как голуби-перевертыши, стремительно проноситься над самой землей и взмывать вверх, как ласточки и стрижи. Она уже было подняла руки, глубоко вздохнула, но Андрей обхватил ее сзади и крепко прижал к себе.
   - Ты куда собралась?
   - Я хочу лета-ать! - крикнула она, порываясь снова вырваться из его объятий и раскидывая руки.
   - Без меня? - он повернул ее к себе лицом. - Сбежать хочешь? Не пущу.
   Он говорил это в шутку, но Елена слышала в его голосе жесткие металлические нотки. Ей стало немного не по себе. Она отвела взгляд и увидела за спиной Андрея горящие глаза Вильдама Хабибовича, он смотрел на нее, не отрываясь, так, будто готов был вырвать ее из объятий Андрея, но, встретив ее взгляд, опустил глаза и отвел в сторону. У Елены создалось впечатление, что ему это стоило больших усилий. Ни Андрей, ни Надежда Вячеславовна не заметили этого взгляда, они стояли к нему спиной. Елена спрятала свое вспыхнувшее краской лицо на груди Андрея.
   "О, боже! Зачем он так на меня смотрит? Ведь все же было хорошо: я с Андреем, он с его матерью. Как мне теперь с ним разговаривать, как смотреть на него?"
   Андрей же решил, что ее смущение связано с ее невольным порывом, который возник, благодаря открывшимся перед глазами красотам гор. Он бережно прижал ее к себе, поцеловал в волосы и прошептал на ухо:
   - Ну что ты, Аленушка. Все хорошо. У нас у всех возникло в душе подобное чувство. А твоя непосредственность просто замечательна.
   Она еще крепче прижалась к нему, в ее душе поселилось беспокойство, и она хотела спрятаться от него в объятьях Андрея, ища защиты.
  
   Место, куда привез их Вильдам Хабибович, находилось немного ниже перевала. В этом месте горы расступались, пропуская гостей в небольшое ущелье метров сто длиной и двадцать шириной. Посредине его струился узкий, но стремительный ручей, стекавший со скалы в дальнем конце ущелья небольшим водопадом и выбивший себе русло глубиной около полуметра. Вход в ущелье прикрывали заросли орешника так, что машина едва протиснулась между ними. По обе стороны от ручья росла невысокая трава с цветами, до боли знакомыми русскому сердцу Елены - васильками и колокольчиками. Склоны гор заросли каким-то мелким кустарником, а в дальнем углу, где начинался ручей, с одной его стороны густо росли небольшие деревца высотой не более трех метров, среди которых было много сухостоя, не смотря на близость воды. На другой стороне ручья ближе к водопадику находилось выложенное по кругу камнями кострище. Как видно, это ущелье было знакомо не только им и часто посещалось.
   Оставив машину возле орешника, Вильдам Хабибович весело и беззаботно занялся обустройством их временного "места обитания": достал из машины палатку, низкий складной столик и два стульчика.
   - Это для дам, чтоб не сидели на сырой земле или камнях. А мы, мужики, к походной жизни более привычные, - подмигнул он Андрею.
   Видя его спокойствие, слыша задорные шуточки, Елена тоже успокоилась. Мужчины занялись установкой палатки, чисткой кострища, сбором дров для костра, Надежда Вячеславовна хлопотала над завтраком из салатиков и бутербродов, приготовленных еще дома перед отъездом, а Елена позволила себе немного побродить, осмотреться.
   Звенящую тишину, непривычную для уха городского жителя, нарушали только пение каких-то птиц и иногда треск сучьев под ногами мужчин да стук топорика. Каждый звук словно звенел в, казалось, плотном тягучем воздухе громче обычного, но эха не было. Елена побродила по мягкой шелковой траве, нарвала цветов, поплескалась в голубоватой ледяной воде ручья, с удовольствием подставляя лицо и руки под струи водопадика, пустила по течению ручья один из сорванных ею васильков и побежала вдоль течения, следя за ним. Ручеек нырнул под орешник и пропал где-то в расщелине скалы, унося с собой цветок. Елена не рискнула далеко забираться под ветки кустарника, уж очень они были колючие. Но обнаружила, что под ними можно спрятаться и остаться незамеченной, тем более, что еще и машина бросала тень в эту сторону. И она присела на траву под густой веткой орешника, ей хотелось остаться одной и подумать.
   "Все правильно. Не может все так хорошо складываться. Жизнь такая жестокая дама, что обязательно подкинет "в бочку меда ложку дегтя". И в чем же этот деготь? Во взгляде Вильдама? Что я увидела в нем нового? Я всегда чувствовала, что нравлюсь ему. Но в той жизни мы с ним так не сближались, просто продолжались наши беседы на работе, порой шуточные, порой серьезные. Что же подтолкнуло его ко мне: мое сиротство или мое предстоящее замужество? Но я и тогда вышла замуж, он же не проявил ко мне столь пристального внимания. Значит, сиротство: пожалел, проникся более нежными чувствами, и вот до чего дошло. А до чего дошло? Что он собственно сделал? Посмотрел слишком откровенно. С чего я, вообще, взяла, что у него ко мне чувства? Не слишком ли много себе воображаю? Он же мужик, в конце концов! Ну, посмотрел, ну, захотелось чего-то, "да мало ли таких мальчиков..." Мало тебе в жизни приходилось ловить на себе подобных взглядов? И что, все приводили к каким-то последствиям? Абсурд! Успокойся. Тебе только восемнадцать, ты ничего не поняла в этом взгляде. - С чего ты взяла? Если мне восемнадцать, значит я дура, ничего не вижу и ничего не понимаю?" - возмутилась в ней молодая половина. - "Нет. Ну что ты. Но согласись, ты не придала бы этому столь большого внимания. - Ощутить на себе такой взгляд приятно, но зацикливаться на нем, как ты, не стала бы. - Вот-вот. Я об этом и говорю, что мне сейчас об этом совсем не нужно думать. Не обижайся, я просто успокаиваю себя, старую".
   Елена сидела, обхватив руками колени, положив на них голову и закрыв глаза. Она не заметила, как подошел Вильдам, но, не смотря на то, что была занята своими мыслями, услышала его шаги. Он все это время наблюдал за Еленой краем глаза, не подавая вида. Заметив, что она скрылась за машиной и больше не появлялась, он, не спеша, направился в ее сторону, якобы к машине. Но, когда он подошел, она подняла голову.
   - Ты что здесь прячешься?
   - Я не пряталась... Я пропала... Меня бросили...
   - Что ты такое говоришь? - на лице Вильдама промелькнули удивление, смятение, возмущение. А Елена улыбнулась, выбралась из-под ветки и, спокойно глядя ему в глаза, сказала:
   - Это не я говорю, это кукла из мультика так говорила. А я просто отдыхала, - она прошла мимо ошеломленного Вильдама Хабибовича и направилась к Надежде.
  
   За завтраком Елена спросила:
   - Вильдам Хабибович, а гитару Вы привезли? Песни будете петь, как обещали?
   - И гитару привез, и песни будут, но позже. А сейчас мы с Андреем будем колдовать над шашлыками. Шашлык нэ тэрпит жэнских рук и поспэшности. Все нужно дэлать воврэмя, нэжно и с любовью, - он говорил с кавказским акцентом. - Толко жэнщину кавказский мужчина можэт любить болшэ шашлыка и то лыш тогда, когда шашлык съеден, а вино выпит.
   - А мы вино будем пить?
   - А как же! Самый лучшый, самый красный, самый ароматный!
   - А что же нам делать? - спросила Надежда Вячеславовна.
   - Отдыхайте. Для чего же вы сюда приехали? Но для начала, - он вытащил из рюкзака бутылку вина, - я хочу выпить по глотку этого ароматного вина с каждым из вас "на брудершафт". Вы все не устали называть меня по имени-отчеству? А я устал. Ну, как? Принимаете мое предложение?
   - Так Вы и со мной будете целоваться? - спросил, улыбаясь, Андрей.
   - Обязательно.
   - И со мной? - поглядывая на Андрея и хитро улыбаясь, спросила Елена.
   - И с тобой, - ни чем: ни голосом, ни взглядом, он не выдал волнения, охватившего его и заставлявшего бешено колотиться сердце.
   - И со мной? - поддержала общую игру Надежда Вячеславовна, кокетливо на него поглядывая.
   - В первую очередь, - Вильдам взял ее руку и поцеловал.
   - Ну, тогда уж, после этой церемонии мы и с Аленой выпьем "на брудершафт". Алена, как ты, не против?
   - Против чего?
   - Называть меня - Надежда.
   - Я? А это удобно? - засмущалась Елена.
   - Мне - удобно.
   - Тогда я согласна.
   Первыми пили Вильдам и Надежда. Она немного смутилась, но было видно, что поцеловалась с удовольствием. Второй была Елена. Вильдам целовал ее нежно, но не по-отечески. Его губы были чуть влажные от выпитого вина, но твердые, напряженные. Елена почувствовала его сдержанность, и ее снова охватило беспокойство, сердце застучало громче, дыхание перехватило. Андрей в это время опустил глаза, он не хотел выдать свои чувства взглядом, поэтому не заметил смятения Елены. Затем подошла его очередь. Мужчины нарочито трижды обнялись и трижды поцеловались. После них выпили по глотку и поцеловались Надежда и Елена. Когда снова расселись, Елена, глядя на Андрея сочувственным взглядом, сказала:
   - Ну вот, Андрею досталось поцелуев меньше всех.
   - Ах, сыночка, иди я тебя тоже поцелую, - протянула к нему руки Надежда.
   - А мне что, теперь тебя тоже Надеждой называть? - хохотнул Андрей.
   - Ишь, какой шустрый, - погрозила ему пальцем мать.
   - А меня можешь называть по имени и на "ты", - притянула к себе Андрея Елена.
   - Хочешь, я тебя тоже еще поцелую, - предложил Андрею с серьезной миной Вильдам.
   - Ну уж, дудки, - загородила Андрея Елена. - Этак, Вы по второму кругу пойдете.
   - А я не против, - с готовностью поднялся Вильдам. - Вижу, ты плохо усвоила правила с одного раза, все "выкаешь".
   - Хорошо, хорошо. Ты, - Елена спряталась за спину Андрея. - Но на работе все равно "Вы" и по имени-отчеству.
   - Согласен, - усаживаясь на место, сказал Вильдам.
   Надежда с удовольствием наблюдала за ними и смеялась. Ей было так хорошо, так спокойно, так безмятежно в кругу этих людей, как было только в своей семье до замужества.
   - Ладно. Хватит вам целоваться. Вильдам, лучше спой нам что-нибудь, до вечера еще далеко, успеете со своим шашлыком.
   - Что ж, Андрей, тащи гитару.
   Взяв гитару, Вильдам немного побренчал, настраивая ее, и сказал:
   - Песня посвящается очаровательной Наденьке.
   Щеки Надежды покрылись румянцем, она заулыбалась. А Вильдам запел "Надежду" Пахмутовой, Елена ему подпевала, припев подхватил Андрей. Праздник начался!
   В самый разгар из-за кустов орешника появились два парня и девушка. Увидев компанию, они в нерешительности остановились. Вильдам отложил гитару и заспешил к ним. Андрей тоже отправился за ним. Они о чем-то тихо поговорили, а затем Вильдам, приобняв за плечи обоих парней, направился с ними к выходу из ущелья. Андрей вернулся к женщинам.
   - Хорошо, что мы приехали пораньше. Сюда многие наведываются, - но, заметив в глазах матери беспокойство, поспешил добавить: - Вильдам попросил их перейти в другое место, он сейчас его покажет и вернется.
   Вильдам вернулся через десять минут.
   - Здесь много таких мест. А это ущелье наиболее известно потому, что оно самое первое от перевала, и есть въезд для машины. Но ребята хорошие, согласились перейти в другое ущелье, тут ниже, метрах в пятистах по дороге, - он присел, но гитару больше не взял. - Антракт. Пора браться за работу. Концерт продолжим вечером.
  
   Вильдам принялся колдовать над мясом, а Андрей занялся костром, точнее, начал сооружать из камней мангал. Конечно же, женщины не могли сидеть, сложа руки: Надежда направилась в "поваренки" к Вильдаму, а Елена присоединилась к Андрею.
   - А он, кажется, нравится матери, - сказал тихо Андрей, поглядывая в сторону Вильдама с Надеждой. - Алена, ты его лучше знаешь, расскажи мне о нем.
   Елена рассказала Андрею все, что знала сама, а потом с беспокойством добавила:
   - Я впервые вижу, что он пьет спиртное. Ты заметил, он даже в Пасху пил только минералку. А сегодня...
   - Ну, что ты переживаешь. Ты сама сказала, что он тогда пил, потому что с женой разошелся, т.е. с горя, а сейчас ему весело, хорошо. Если он решил выпить, значит, чувствует в себе силы не вернуться к прежней привычке. Тем более у него теперь машина, а это ответственность. По нему видно, что он человек серьезный, несмотря, на его шуточки.
   - Да. Ты прав, Андрюша. Хотя, вы - мужчины, несмотря на вашу силу, выдержку, отвагу, порой бываете такими слабыми.
   - И в чем же, скажем, моя слабость?
   Разговор получался серьезный, а Елене совсем не хотелось вести умные беседы: окружающая природа, тишина, выпитое вино совсем не располагали к таким темам, - потому она обхватила сидевшего на корточках Андрея сзади за шею и вкрадчиво прошептала ему на ухо:
   - Твоя слабость - это я.
   Он повернул к ней лицо, и их губы встретились. Но на корточках сидеть было неудобно, он покачнулся, и они упали на траву, хохоча на все ущелье.
   Надежда обернулась, посмотрела на них с улыбкой и тихо сказала:
   - Как я рада, что мой сын встретил такую девушку. Они прекрасная пара.
   - Да, - только и произнес Вильдам, тоже повернувшись к молодой парочке, но так, чтоб Надежда не видела его лица.
  
   Когда он впервые услышал, что Елена собралась замуж, он никак не отреагировал на эту новость, как будто речь шла о какой-то другой девушке. Но потом понял, что это был просто шок. Что греха таить, он частенько о ней думал одинокими холостяцкими вечерами, особенно после того, как умерла ее мать. Ему нравилась эта девчонка, но он и помыслить не мог о ней, как о женщине, с которой он мог быть вместе. Но когда она осиротела, в его душе появилось желание защитить ее, позаботиться о ней, и, сначала, он воспринял это желание, как отеческое, но в какой-то момент заметил, что думает о ней, как о женщине, и понял, что начинает влюбляться. Надо сказать, он боролся с этим чувством, особенно, узнав о ее предстоящем замужестве, но ничего не мог с собой поделать. Днем, на работе, общаясь с ней, он загонял свое чувство глубоко внутрь, порой сам верил, что справился с ним. Но долгие зимние вечера изводили его: любовь черной тоской поднималась из глубины души и, как зубная боль, не позволяла ему ни о чем другом думать, кроме нее. Потому, когда Елена напомнила о ремонте, он махнул рукой на свою напрасную борьбу и с головой окунулся в хлопоты, связанные с этим ремонтом. Это же все для нее, для его любимой девочки. Но, познакомившись с ее женихом, он снова ощутил удар. Как взрослый человек, сам имеющий дочь-подростка, он понимал, что Андрей хороший парень, а главное, любит ее, но влюбленный мужчина в нем никак не хотел с этим мириться. Сохраняя внешнее спокойствие и беззаботность, внутри он бесился, сознавая свое бессилие: все-таки, как соперник, Андрей был не шуточный. Но вдруг в Пасху он понял, как он может приблизиться к ней, естественно, не пугая своей навязчивостью. Надежда ему понравилась: она прекрасный собеседник, умна, образована, сдержана и внешне хороша. От ухаживания за ней он получал удовольствие, если бы не эта захватившая его страсть к Елене, он вполне мог всерьез увлечься Надеждой. Иногда ему было стыдно, что он использует ее, чтоб быть поближе к другой женщине, но страсть - штука коварная, она может сделать человека жестоким, заставить ходить по чужим головам, сердцам и судьбам. Она заставила мозг работать себе в угоду, чтоб все правильно рассчитать по времени и событиям. Порой она рвала сердце и душу Вильдама ревностью, заставляя представлять Елену в постели с Андреем. Страсть же учила хитрить, притворяясь равнодушным и спокойным, и только отчаянный стук влюбленного сердца и крови в висках могли выдать его, но их никто не слышал. Машину он хотел купить давно, но именно страсть подхлестнула его поторопиться с этой покупкой, она же подсказала мысль о загородной поездке. Мало кто знал, что густые заросли орешника в этом ущелье скрывают вход в небольшую пещеру, а из пещеры есть еще один выход в совсем небольшую котловинку, округлой формы, метров десять в диаметре с отвесными высокими стенами и ковром мха под ногами. Солнце добиралось до ее дна только на час-полтора в сутки, все остальное время там было сумрачно и прохладно. Эту котловинку он обнаружил совершенно случайно лет десять назад зимой, когда они с друзьями решили встретить Новый год в горах. Только зимой, когда орешник стоит без листьев, можно разглядеть трещину в скале, служащую входом в пещеру. Все остальное время листья плотно прикрывают ее от людских глаз. Вильдам еще не знал, как, но собирался заманить Елену туда, в эту котловинку. Он не знал - зачем. Изнасиловать ее он не смог бы и не хотел. Страсть - страстью, но он любил ее не просто животной любовью, он любил в ней человека, личность и надругаться над ней не мог ни при каких обстоятельствах. Но чувствовал, что должен остаться с ней наедине и открыть ей свою душу. У него совсем недавно появилась потребность обязательно открыться ей, хотя раньше он категорически отметал эту мысль. Там, на перевале, он еле-еле сдержался, когда почувствовал с криком Елены то же желание улететь, но только вместе с ней, у него даже закружилась голова, и потемнело в глазах. Впоследствии, вспоминая эту сцену, он думал, что, если бы не встретился с ней взглядом и не увидел в них испуг, он схватил бы ее и прыгнул вниз, в пропасть, так помутилось у него в голове. Но, придя в себя, он сам себе ужаснулся: до чего может довести его страсть, если дать ей волю! Об этом он думал все последующее время и, как будто просыпался от страшного и мучительного сна.
   "Как я мог допустить довести себя до такого безрассудства? Я был готов убить ее, только не отдавать другому. Но причем здесь она? Она никогда не была моей и даже не догадывается о той буре чувств, которые меня захлестывают. Она - юное хрупкое создание, но уже умеющее по-настоящему любить. Невооруженным глазом видно, что она любит этого мальчика, и мальчик ее достоин. А моя черная зависть готова погубить их светлые чувства. Вилька, ты же сильный мужик! Не поддавайся этому дьяволу, сидящему в тебе, иначе ты перестанешь себя уважать и погубишь не только ее, но и себя. Вспомни, что говорила мать: "Запомни, Виля, любовь должна приносить только счастье той женщине, которую ты любишь, чтоб тебе не было стыдно впоследствии за боль, причиненную ей. А тебе будет стыдно".
   Она говорила это, когда застала его, девятиклассника, яростно стучащим кулаками по подушке, потому что Наташка, в которую он был влюблен и которую уже не раз водил в кино и целовался с ней на последнем ряду темного зала, заявила ему, что он ей не интересен, и она будет встречаться с другим. Он тогда был готов ударить ее за эти слова, но не смог поднять на нее руку, только бросил ей в лицо: "Сука! Я убью тебя! И твоего хахаля тоже!" Горячая восточная кровь не раз подводила его в детстве и юности, пока он не научился усмирять ее. Как не любил он свою жену, как не ревновал ее, он никогда не говорил ей подобных слов, не поднял на нее руку. Но вот теперь, когда, казалось, он совсем остепенился, успокоился, помудрел, любовь к этой девочке, вновь всколыхнула его "тихую заводь чувств", заставила бурлить кровь, которая захлестывала разум, мутила рассудок. И вот теперь ему стало стыдно, хотя он еще ничего не сделал Елене, стыдно за свои черные мысли, за свою необузданную страсть.
  
   Вильдам смотрел на резвящихся в траве Андрея с Еленой и старался думать о них, как о детях, но у него плохо получалось. Тогда он отвернулся и попытался настроить себя на мысль, что она счастлива, и это главное. Как ни странно, это помогло, только не отпускавшая его душу тоска заставила его глубоко вздохнуть. Этот вздох не укрылся от Надежды, но она объяснила его себе иначе:
   "Хороший человек, а так одинок. Вон, какую поездку для нас организовал. Ничего, Виля, возможно, скоро кончится твое одиночество..., и мое тоже..."
  
   Когда шашлыки уже источали соблазнительный аромат, в миске остывала испеченная на костре картошка, огурцы и помидоры, крупно порезанные, нехотя отдавали свой сок лепешкам, на которых были разложены, солнце уже заходило. Южные сумерки короткие, а здесь в горах темнота наступала почти сразу, едва солнце пряталось за вершинами. Дневная духота быстро сменилась вечерней прохладой. Затрещали цикады, в траве кто-то завозился, зашуршал.
   - Тут, наверно, змеи водятся, - с опаской придвигаясь ближе к костру, сказала Елена.
   - Змей раньше не встречал, а вот ежа видел, - успокоил ее Вильдам.
   - Ну, раз здесь ежи водятся, змей быть не должно, они их быстро выловят, - поддержал его Андрей.
   По воле случая, Елена оказалась сидящей между мужчинами, а каждый из них готов был защищать ее не только от змей, но и от любого другого зверя, пусть и двуногого.
   В небе уже зажглись огромные яркие звезды, весело потрескивали дрова в костре, тихо журчала вода. Сытная еда и терпкое вино возымели успокаивающее действие на желудки и весь организм отдыхающих. Елена потянулась за гитарой и протянула ее Вильдаму.
   - Спойте.
   Он молча взял гитару, посмотрел ей в глаза и запел:
   - Милая моя, солнышко родное,
   Где, в каких краях, встречусь я с тобою...
   Потом они пели другие песни Визбора, песни Высоцкого, Никитина, Окуджавы...
   Сидели долго, не обращая внимания на время, здесь, на природе, вдали от цивилизации, оно для них остановилось, были только горы, только звезды, только свет костра и ощущение единства душ, сидящих вокруг него людей. Первой задремала Надежда, положив голову на плечо Вильдама. Некоторое время он сидел, не шевелясь, боясь ее потревожить, потом бережно обнял, тихо проговорил:
   - Надюша, пойдем, я постелю тебе в машине, там теплее и мошкара доставать не будет.
   Она спросонок только кивнула в ответ, а пока Вильдам отводил и укладывал Надежду, Андрей с Еленой, молча, целовались.
   - Аленушка, может, и мы пойдем спать, а то у меня что-то глаза совсем слипаются.
   - Мне еще не хочется. Ты иди, я здесь еще посижу.
   Ей было странно, обычно свежий воздух и вино действовали на нее, как снотворное, но сейчас ей совсем не хотелось спать: она готова была еще и еще слушать голос Вильдама, курить и смотреть на звезды. Она уже забыла свое беспокойство от его взгляда, он больше не смотрел на нее так.
  
   Когда Вильдам вернулся к костру, Елена сидела одна и курила.
   - А где Андрей?
   - Его немножко разморило, он спать пошел, в палатку.
   - А ты что не спишь?
   - Что-то не хочется. Спойте что-нибудь еще.
   - Во-первых, Елена, мы же договорились, говори мне "ты", а во-вторых, мы их не разбудим?
   - Думаю, нет. Если уж здесь, сидя, они засыпали, то, наверняка, только головы приложили, как моментально уснули. Спой, пожалуйста.
   - Тебе понравилось, как я пою? - спросил он, присаживаясь ближе к ней, ему захотелось обнять ее и прижать к себе, но он испугался самого себя.
   - Да, очень. У тебя великолепный баритон, ты мог бы петь на сцене.
   - Спасибо, - усмехнулся Вильдам, - но карьера артиста меня никогда не прельщала. Я пел для себя, для друзей, для самых близких мне людей.
   При этих словах он посмотрел на нее, но Елена не увидела в его глазах той любви и нежности, которые там были. Он сидел, отвернувшись от костра, а ее, наоборот, слепил свет, иначе бы она поостереглась кокетничать с ним.
   - А для меня ты споешь?
   У Вильдама закружилась голова, потемнело в глазах, верный признак поднимающейся из глубины души сдерживаемой страсти. Он стиснул гитару, сглотнул комок, подкатившийся к горлу, и сказал тихим осипшим от волнения голосом:
   - Для тебя я готов не только петь.
   Елена все поняла, почувствовала тщетно скрываемое им возбуждение, и ей надо бы "сдать назад", но "как вожжа попала ей под хвост".
   - А что еще? Танцевать? - спросила она с легким вызовом и томно посмотрела ему в глаза.
   Глупая коварная девчонка! Что же ты наделала? Больше он не мог терпеть. Он отбросил гитару (хорошо, что она упала на траву, а не на камни, и только слегка брякнула), притянул Елену к себе и стал осыпать ее поцелуями. Сказать, что это было для нее неожиданностью? Так нет. Сказать, что это было ей неприятно? Тоже нет. Она не сопротивлялась, но и не отвечала ему взаимностью, просто позволяла себя целовать. На мгновение он оторвался от нее, сделав над собой огромное усилие, посмотрел ей в лицо, боясь прочитать на нем гнев и осуждение. Но в нее, как бес вселился.
   - И это все, что ты можешь для меня сделать? - ровным голосом сказала она, прищурив черные от возбуждения глаза и слегка раздувая ноздри.
   Теперь Вильдама было не остановить. Он впился в ее губы долгим поцелуем, крепко прижимая к себе. А затем встал, поднял ее на руки и понес к орешнику. Она удивилась: неужели он несет ее к машине, там же Надежда? Но он прошел мимо и донес ее до самой скалы, поставил на ноги, крепко стиснул руку и, раздвигая другой рукой ветки орешника, уверенно повел ее за собой вдоль стены. Она, молча, шла за ним. Протиснувшись в расщелину и оказавшись в кромешной тьме пещеры, она испугалась и вцепилась в его руку. Он щелкнул зажигалкой, обнял ее за плечи и повел дальше. Через несколько шагов она увидела впереди слабый свет, они вышли под звездное небо: вокруг поднимались почти отвесные черные стены, под ногами пружинил толстый слой мха. Вильдам потянул ее вниз. Его сильные властные руки, не встречая сопротивления, принялись поспешно раздевать ее, а бархатный голос звучал в самых ее ушах:
   - Маленькая моя девочка! Милая, желанная моя! Хрупкий, нежный мой цветочек! Солнышко мое золотое!
   А она подумала: "А Андрей ласковее и целуется нежнее... Андрей!.. Боже, что я делаю?!"
   - Нет!
   Она резко, рывком, со всей силой оттолкнула Вильдама и села, судорожно поправляя брюки и натягивая назад майку и свитерок. От неожиданности Вильдам откатился в сторону, приподнялся и посмотрел на нее непонимающими мутными глазами.
   - Нет?
   - Нет. Прости меня, прости! Я виновата, я не сдержалась, я перегнула палку. Прости меня! - она закрыла лицо руками и заплакала.
   Вильдам пришел в себя, и плачущая Елена показалась ему маленькой, обиженной им девочкой. В нем проснулась отеческая жалость и нежность к ней. Он придвинулся, осторожно обнял ее за плечи. Она вздрогнула, он сразу убрал руки, но снова попытался еще бережнее обнять ее, она позволила. Тогда он заговорил:
   - Это ты прости меня, маленькая моя. Это я не сдержался. Это я виноват. Виноват, что люблю тебя, что тоскую и бешусь без тебя, что вообразил, будто могу соперничать с молодым здоровым парнем...
   - Не надо, Вильдам. Ты ни в чем не виноват, это я тебя спровоцировала. Прости меня, глупую заразу.
   - Не говори так, - он прижал ладонь к ее губам, - никакая ты не глупая, тем более не зараза.
   - Самая настоящая зараза!
   - Хотя, может быть. Я уже второй, кто болен тобою, - попытался он пошутить. - А сколько в твоей жизни еще будет жертв...
   Она криво улыбнулась.
   - Вот видишь, я кругом виновата: и тебя спровоцировала и Андрею изменила.
   - Ну-ну, прямо уж, изменила... как раз таки, нет. А то, что мы немного потеряли головы, ему не скажем. Пусть, это будет нашей тайной.
   - Угу...
   Они посидели некоторое время молча.
   - А как же Надя? - тихо спросила Елена.
   - Она хорошая, но в моем сердце может жить только одна женщина.
   Они еще помолчали.
   - Еленушка, родная моя девочка, - сдержанно, боясь ее снова напугать своей горячностью, сказал Вильдам, легонько повернув ее к себе лицом, - не выходи за него замуж, выходи за меня. Я никого никогда так не любил, как люблю тебя. Я с тебя пылинки буду сдувать, выполнять все твои капризы. Клянусь, что никогда не обижу тебя, - с каждым словом, он незаметно для себя распалялся все больше и больше и, не сознавая этого, все крепче и крепче сжимал ее плечи.
   Она молчала.
   "Может и правда за него выйти. С ним я буду, "как у Христа за пазухой". Он действительно будет пылинки с меня сдувать, с ним только не перегнуть палку. А как же Андрей? Я ведь люблю его! Его, а не Вильдама. От прикосновений Андрея я загораюсь, а не Вильдама. И не о Вильдаме я мечтала всю жизнь, а об Андрее. Если я оставлю Андрея, я предам не только его, я предам себя", - а вслух она сказала:
   - Поцелуй меня.
   Вильдам с жаром бросился исполнять ее просьбу, а когда отпустил, она продолжила:
   - Я верю тебе, Вильдам. Но Андрей мне не просто жених, он фактически мой муж. Помнишь наш разговор о ранних браках?
   - Каждое слово.
   - Так наше с ним решение - жить вместе - было продиктовано не сиюминутной страстью. Я очень уважаю тебя, очень...
   - Даже сейчас?
   - Даже сейчас.
   - Но любишь его?
   - Но люблю его.
   Он обнял ее.
   - Спасибо тебе.
   - За что?
   - За то, что подарила мне этот вечер, за твою честность.
   - Вечер подарил мне ты. А честность - это мой недостаток. Порой надо бы солгать, так удобнее, но я не могу.
   - Нет. Лгать не надо. Но я все равно буду рядом с тобой, буду ждать тебя. Время все расставит по своим местам.
   - Это верно. Время неумолимо, как ему удобнее, так и расставит. А теперь пойдем отдыхать, завтра мы должны быть свеженькими и не вызывать ничьего подозрения, - она встала, но он поймал ее за руку.
   - А спать ты будешь с ним...
   - Да.
   Он отпустил руку, поднялся.
   - Ну что ж, пойдем, честная моя.
   Он снова взял ее за руку и повел за собой.
  
   Когда они вернулись к костру, он почти догорел. Вильдам подкинул в него дров и сел рядом, задумчиво глядя на огонь.
   "Ну и чего ты ожидал? Что она сразу оставит своего мальчика и бросится к тебе? Да если бы она была способна на это, ты бы ее не полюбил. А ты любишь ее такой, какая она есть: честной, верной, рассудительной... и горячей..."
   Он вспомнил сцену на перевале, поцелуй "на брудершафт", черные горящие глаза бесенка, кокетливый вкрадчивый шепот, вкус ее губ и запах волос и тела, ощутил ее в своих объятиях.
   "Теперь, есть что вспомнить тоскливыми вечерами", - усмехнулся он мысленно.
   А в это время Елена сходила к ручью, умылась и вернулась к нему, присела рядом с ним на корточках, приобняла за плечи и поцеловала в щеку.
   - Спокойной ночи.
   - Елена, - остановил он ее, не поворачивая головы, по-прежнему глядя на огонь.
   - Что, Виля?
   Ей было очень жаль его, и она хотела как-то облегчить его боль, которая разрывала его сердце. Она знала это. Он повернулся к ней, взял ее руку в свою, поднес к губам, нежно поцеловал ладошку.
   - Обещай мне, что если у вас с Андреем что-то не заладится, и ты его разлюбишь, ты не будешь больше никого искать, ты будешь моей.
   Елена ласково погладила его по щеке и сказала:
   - Да, Виля. Обещаю.
   Он схватил и эту ее руку, страстно поцеловал ладони обеих рук и приложил их к своему пылающему лицу, прикрыв глаза. Потом легонько сжал их и отпустил.
   - Иди. Спи, - выдавил он из себя и отвернулся к огню.
   Елена тихо ушла в палатку. Андрей безмятежно спал поперек палатки, вытянувшись во весь свой рост и раскинув руки. Она пристроилась у него подмышкой, свернувшись калачиком и прижавшись к нему спиной. Он сразу зашевелился во сне, повернулся к ней и обнял, положив руку ей на грудь, на свое "коронное" место. Она уснула не сразу, а, засыпая, в полудреме почувствовала, как приоткрылся край палатки, а через некоторое время снова закрылся.
  
   Вильдам сидел перед костром, обхватив руками колени и не сдерживая бежавших по щекам слез. Все равно никто не видит. Потом ему захотелось посмотреть, как она спит, пусть и с другим. Он осторожно подошел к палатке, заглянул, увидел только ее силуэт, выделявшийся на фоне сплошной темноты светлыми брюками и свитером, заметил руку Андрея на ее груди, усмехнулся и подумал:
   "Ничего. Я знаю, я чувствую, я уверен, что в недалеком будущем на этой груди будет лежать моя рука".
   Ему совсем не хотелось спать. Уже слегка померкли звезды, на востоке постепенно начало светлеть небо. Сам не зная почему, он направился снова в котловину, нашел то место, где лежала Елена, мох еще был примят, лег. Ему показалось, что мох еще сохранил ее запах. Он уткнулся в него лицом и долго лежал, вспоминая каждое мгновение их короткого свидания, каждую клеточку ее тела. Через некоторое время он уснул.
  
   Утром Андрея с Еленой разбудила Надежда. Она заглянула в палатку и встревожено спросила:
   - Ребята, вы не знаете, где Вильдам? Я все кругом обыскала, он исчез.
   Андрей быстро, как по команде, поднялся, выбрался из палатки, огляделся.
   - Машина здесь.
   - Конечно, здесь, я же спала в ней, - отозвалась мать.
   - Может, он за дровами ушел, костер догорел.
   - Куда? Я все облазила, везде заглядывала, звала, - еще больше расстраиваясь, сказала Надежда.
   - Может, он из ущелья ушел?
   - Я выходила. Вокруг ни души.
   - Мам, но он же не маленький ребенок. Все вещи здесь, гитара здесь, машина здесь. Может, он зачем-нибудь в другое ущелье ушел к тем, вчерашним, ребятам. Мало ли что?
   Из палатки выбралась сонная Елена.
   - Алена, ты, когда спать уходила, он где был?
   - У костра сидел. Ему совсем спать не хотелось. Возможно, пошел прогуляться.
   Она одна догадывалась, где Вильдам, но не могла никому из них сказать это. И пока Андрей с матерью еще раз осматривали ущелье, она села у палатки и задумалась:
   "Не дай бог, если с ним что-то случилось, я буду себя в этом винить. Но что я могла ему сказать? Я оказалась в такой ситуации, что не обидеть никого не было никакой возможности: или его, или Андрея. Бедный, бедный Виленька! Это сколько же времени он терпел, не смел мне открыться?! А мы с Андреем целовались и обнимались на его глазах! Я во всем виновата, зачем я с ним начала кокетничать, ведь чувствовала, что нравлюсь ему. Теперь ему будет труднее себя сдерживать. А так, повздыхал бы тайком и успокоился. Нет. Не успокоился бы. Он специально нас сюда привез", - внезапно догадалась она. - "Даже если бы я его не спровоцировала, он все равно хотел уединиться со мной в той пещере. Да. Специально. Значит, он все спланировал... Но он был так откровенен, так естественен... Подожди. Надо разобраться. Он привез нас сюда, чтоб уединиться со мной. Это факт. Но, если он хотел меня изнасиловать, он бы запросто сделал это ночью, кричала бы я, не кричала, никто бы не услышал. Значит, все-таки я его спровоцировала. Получается, он хотел остаться со мной наедине, чтоб просто открыть свои чувства? Выходит, что так. Да-а. Все очень серьезно. Мужчина сорока лет ищет возможность просто поговорить с девчонкой и для этого везет ее вместе с ее парнем и его матерью в горы. Абсурд какой-то получается... Но почему абсурд? Заговорил бы он со мной об этом на работе? Да никогда. Пришел бы ко мне домой, когда нет Андрея? А какая гарантия, что я была бы одна? У меня вечно кто-нибудь "пасется". В машине? Все равно разговора бы не получилось. А с другой стороны: я могла уйти спать раньше Андрея или с ним. И у него не было бы возможности даже поговорить со мной, не то, что тащить в пещеру... Совсем запуталась... Давай, еще раз. Вильдам любит меня. И любит по-настоящему. И будет любить и ждать меня, так он сказал. Вот и все факты. И нечего голову себе забивать: специально - не специально. Он объяснился, ему это было необходимо, по себе знаю. Я не отмолчалась, сказала все откровенно... и ранила его в самое сердце..."
   - Почему ты сидишь одна у палатки? Где все?
   От неожиданности она вздрогнула. Пока Андрей с Надеждой искали его среди деревьев у водопада, Вильдам тихо вышел из кустов орешника и подошел к Елене, одиноко сидевшей у палатки. Он был рад, что выдалась еще минутка, чтоб побыть с ней наедине. Он присел рядом, заглянул ей в глаза.
   - Я не обидел тебя ночью?
   - Нет, Виленька, настоящей любовью нельзя обидеть. Это я тебя обидела.
   - Ты не виновата, так распорядилась судьба. А я чуть-чуть опоздал. Очень хочется обнять и поцеловать тебя, но я не буду этого делать: нас могут увидеть.
   - Спасибо, - она понимала, что ему лично плевать, кто его с ней увидит, но для нее это лишняя неприятность, лишние объяснения, и он берег ее от этого. - Ты был там?
   - Да. Я спал на том месте, где лежала ты...
   - О! Мама, он уже нашелся, - крикнул Андрей, появившийся из-за деревьев. - Где ты пропадал?
   - Где я был, там меня уже нет, - грустно ответил Вильдам, но тут же хитро прищурился. - А меня кто-то ищет? Я кому-то нужен?
   Подошла и Надежда.
   - Вильдам, куда ты исчез? - она не слышала его последних слов.
   - К сожалению, джин иногда должен сидеть в бутылке, но ты позвала, и я явился, - он дурашливо сложил ладони и поклонился ей. Надя заулыбалась, махнула на него рукой.
   - Ты смеешься, а мы испугались.
   - Ах, моя госпожа, прости, что заставил так долго себя ждать и волноваться, - продолжал дурачиться Вильдам.
   - Прощаю, прощаю.
   Она уже догадалась, что не получит ответа на свой вопрос, он не признается, где был. Что ж, ей не привыкать, Андрей у нее такой же.
   - Слушаю твоего приказания, госпожа.
   - Завтракать пора, у меня уже все готово.
   - Когда же ты успела? - удивился Андрей.
   - А вы знаете, который час? Уже половина одиннадцатого. Я сначала завтрак приготовила, а уже потом нашего "джина" искать принялась. Давайте, завтракать, собираться и домой.
   - Так рано! - воскликнули все трое хором и засмеялись.
   Засмеялась и Надежда.
   "Ну, надо же, как быстро спелись. До чего же с ними легко и весело... и с ним..."
   - Я же не говорю, так сразу и поехали, но часов в семь мне нужно быть дома, ко мне сотрудник зайдет с документами. Я завтра в командировку, - грустно добавила она.
   - Опять. Куда? - спросил Андрей и обнял ее.
   - В Румынию, в Бухарест.
   - Надолго?
   - Думаю, к девятому вернусь.
   - А когда именно? - задал свой вопрос Вильдам.
   Надежда зарделась, но ответила спокойно:
   - Числа седьмого-восьмого. А что?
   - Следующий план мероприятий. Ко Дню Победы я обязательно езжу в Ташкент к матери. Мог бы взять вас с собой, чего машину порожняком гонять. Девятое - суббота. Выедем восьмого, а десятого вернемся.
   Этот разговор уже продолжился за завтраком.
   - Ну, так как? Едете со мной? - спросил снова Вильдам.
   - Я не смогу, - ответил Андрей, с сожалением качая головой. - Сейчас меня отпустили, но девятого уже не отпустят, тем более что девятое - "святой день": все от солдата до генерала принимают участие в параде. А десятого я уезжаю на соревнования в Свердловск.
   - Опять. Это что же, я в праздники буду одна? - надула губы Елена.
   - Не думаю, что тебя оставят одну, - хохотнул Вильдам, намекая на друзей.
   - Если хочешь, поезжай с мамой в Ташкент, - без восторга, но все же предложил Андрей.
   - Правда можно? - обрадовалась Елена. - Надя, поехали, а то в Ташкенте я была только проездом.
   - Я бы с удовольствием, - сдержанно произнесла Надежда, ей бы хотелось поехать с Вильдамом вдвоем, - но не знаю, вернусь ли к этому сроку.
   - Есть вариант, - тут же вступил в разговор Вильдам. - Ты, наверняка, летишь через Ташкент. Так?
   - Да.
   - И назад тоже.
   - Да.
   - Если будешь запаздывать, позвонишь Елене седьмого или восьмого с утра...
   - Я же восьмого на работе, - перебила его Елена.
   - Значит, на работу. Мы выедем так, чтоб успеть тебя встретить в Ташкенте в аэропорту.
   - А, если Надежда прилетит восьмого днем? - опять вмешалась Елена.
   - Значит, выедем с утра.
   - А работа?
   - Что ты заладила: работа, работа. Я - главный технолог или не главный? Могу я копировщицу от работы освободить? - шутливо-строгим тоном произнес Вильдам. - Главное, Надежде позвонить заранее, хотя бы за семь-восемь часов до прилета. Ну, как, договорились?
   - Не знаю, - нерешительно замялась Надежда. - Андрей, как ты думаешь?
   - Я уже сказал - поезжайте, - он сидел кислый, унылый: если бы Алена осталась, он бы увиделся с ней девятого вечером, а так - целых две недели без нее. Да еще червячок ревности покусывал: они же поедут в машине вдвоем с Вильдамом. Но этого червячка он раздавил: Вильдам - друг матери и друг их с Аленой.
   - Ладно. Я позвоню заранее, как получится, - сдалась Надежда.
  
   После завтрака они еще повалялись на траве, наслаждаясь горным воздухом, позагорали под весенним солнышком, поболтали.
   Елена, улучив момент, когда мужчины и Надежда увлеченно беседовали о машинах, тихонько сбежала, нашла на ощупь расщелину и по стенке пробралась в котловину. Зачем? Она и сама не знала. Ей хотелось побыть одной. Она легла на мох навзничь в самой середине и устремила взгляд в небо.
   "Хорошее местечко. Жаль нельзя Андрея сюда привести".
   Она закрыла глаза и представила, как бы они занимались здесь с ним любовью: тихо, мягко, над головой небо и никого вокруг, будто они единственные люди на Земле, как Адам и Ева. Она раскинула ноги, руки и прокручивала в голове каждый момент их воображаемого свидания. Ноги ее невольно подтянулись, соски набухли, спина напряглась, пальцы впились в мох и сжались в кулаки. Она запрокинула голову и сдержанно застонала. Это было, как в эротических снах, которые ей иногда снились, когда она долго не виделась с Андреем. Напряжение нарастало, она невольно задвигалась все быстрее и быстрее. Она даже ощутила его в себе, даже чувствовала его запах, до боли знакомый, терпкий, чуть с кислинкой, чувствовала вкус его губ, ощущала его руки на грудях, слышала его горячее дыхание... Ощущения нарастали, кульминация приближалась и в момент оргазма, она вся изогнулась и закричала, не сдерживаясь, как обычно, а как во сне. Но, крича во сне, вслух она только стонала, а сейчас закричала по-настоящему...
  
   То ли они услышали ее крик, то ли почувствовали ее состояние, но оба мужчины: и молодой, не раз слышавший ее сдавленный крик, и не молодой, не слышавший, но страстно желавший его услышать, - враз замолчали, прислушиваясь, то ли к внешним звукам, то ли к себе, и глядя друг на друга. Надежда удивленно посмотрела на них: она ничего не слышала и не понимала причины внезапной перемены в них. Андрей смотрел на Вильдама и не видел его, его сердце бешено колотилось, кровь прилила к голове и стучала в ушах в одном ритме с сердцем. Он знал это ощущение, наслаждался им, но не понимал его причины. Вильдам чувствовал то же самое, но, в отличие от Андрея, он понял причину своего состояния: он заметил, как Елена ушла и скрылась в орешнике. Ему хотелось пойти за ней, но он не смел, его уход не остался бы незамеченным, а это грозило их разоблачением. Но он боялся только за нее, он не должен был ее подводить. И еще, так же в отличие от Андрея, он заметил его состояние и понял, что эта маленькая женщина каким-то волшебным образом связана с ними обоими. Эта мысль не огорчила его, а, наоборот, обрадовала: значит, у него есть шанс, и не малый.
   Из оцепенения их обоих вывел голос Надежды:
   - Мальчики, Виля, Андрюша, что с вами? Услышали что?
   - Показалось что-то, - ответил Андрей.
   Он только сейчас заметил напряженное лицо Вильдама с вздувшимися венами на висках и капельками пота на лбу. Он понял и поразился своей догадке:
   "Он ощутил то же самое, что и я... Почему? Что нас связывает? Может это какое-то геомагнитное явление, какие-нибудь волны, которые ощущают только мужчины? С матерью же все в порядке. Интересно, а с Аленой? Кстати, где она?"
   - А где Алена? - он беспокойно закрутил головой.
   - Здесь была, - ответила мать, еще больше удивляясь его поведению, - цветы собирала. Ей наши разговоры не интересны, зачем ей с нами сидеть?
   - И все же, я ее не вижу, - он уже собрался встать и бежать ее искать.
   - Да что вы, в самом деле, как маленькие дети, - поспешил Елене на помощь Вильдам. - Нельзя уж человеку в кустики отойти. Оставьте ее в покое, сделает свое дело и придет. Ты ж ее дома у дверей туалета не караулишь? - подцепил он Андрея.
   Андрей почувствовал себя виноватым:
   "В самом деле. У меня начинается паранойя. И все эта паршивая ревность! Когда она отстанет от меня!"
  
   А Елена, обессиленная, лежала на мягкой перине мха и отдыхала, глядя, в бездонное ярко-голубое небо. Потом она встала, отряхнулась и осторожно выбралась из своего убежища. Но, когда она выходила из орешника, надеясь остаться незамеченной, наткнулась на три пары устремленных на нее глаз, застыла. Кровь прилила к ее лицу:
   "Неужели они догадались?!"
   Первой спохватилась Надежда:
   - Ну, что вы уставились, бесстыдники! Вогнали девчонку в краску. Отвернитесь!
   Андрей улыбнулся и отвел глаза, а Вильдам задержал свой взгляд еще на мгновение, любуясь ею. Все трое посмотрели друг на друга и рассмеялись. Елена еще больше растерялась и стояла в нерешительности все на том же месте.
   - Алена, что ты там стоишь? Иди к нам, - окрикнула ее Надежда.
   Андрей поднялся и подбежал к ней.
   - Ну, пойдем, пойдем.
   Он обнял и поцеловал ее.
   - Что у вас случилось? Что вы все на меня уставились? Напугали даже.
   - Прости, просто мы тебя сначала потеряли, а потом поняли, где ты.
   - Что? - у нее упало сердце, остановилось дыхание, она даже не смогла идти, ноги не слушались.
   - Не смущайся, ты. Все естественно. Что делать, на природе нет туалетов, приходится в кустах прятаться, - у нее отлегло на сердце, ей стало смешно, и она не удержалась и засмеялась.- Вот-вот. И мы смеялись по той же причине.
   "Той, да не той", - подумала она и расхохоталась еще громче.
   Она хохотала и хохотала, не в силах остановиться. Глядя на нее, захохотал и Андрей, затем Вильдам, за ним Надежда. Они хохотали так, как это уже было с Андреем и Еленой в день их знакомства.
   - Ой, мамочки, я сейчас опять в кусты побегу, - заливалась Елена, и все хохотали с новой силой, но только Вильдам догадывался об истинной причине ее веселья.
  
   Вскоре, они уже начали собираться: убрали свои вещи, собрали мусор, привели в порядок кострище. Мангал разбирать не стали: вдруг кому-нибудь еще пригодится. Вильдам, улучив момент, тихо спросил Елену:
   - Тебе там было хорошо?
   - Где? - покраснела она.
   - Там... - и он многозначительно на нее посмотрел.
   - Откуда ты знаешь, что я была там?
   - Догадался.
   - А больше никто не догадался?
   - Никто. Так хорошо тебе было?
   Она посмотрела ему в глаза.
   - Ты и это знаешь?
   - Знаю.
   - Откуда? Ты подглядывал, - отвернулась она.
   - Нет. Почувствовал.
   - Да-а? - она снова взглянула на него. В его глазах не было насмешки, только любовь.
   - Так хорошо тебе было? - в третий раз повторил он свой вопрос, не спуская с нее глаз. Она тоже не отводила взгляда.
   - А ты, как думаешь? Ты же почувствовал.
   - Думаю, хорошо.
   - Правильно думаешь.
   - Жаль, меня с тобой не было.
   Она промолчала. Больше поговорить им не удалось.
  
   А дома в постели, после того, как Елена снова, ощутила все это, но уже наяву, а не в воображении, Андрей с ней поделился:
   - Ты знаешь, Аленушка, там, в горах, когда ты пряталась в орешнике, со мной случилось чудо: я вдруг ощутил настоящий оргазм, - и что странно, по-моему, Вильдам тоже.
   - Что, и он? - поразилась она.
   "Значит, он сказал истинную правду, а не догадку".
   - Да. Я думаю, это какие-нибудь волны в земной коре. А ты не почувствовала?
   - Нет.
   - Вот и мама тоже.
   - А ты откуда знаешь? - засмеялась Елена.
   - Так по нам с Вильдамом было видно, а мать только удивилась. Наверно, они действуют только на мужчин. А может, и нет. Мы же с Вильдамом сидели на земле, а мама на стульчике, и ты не сидела на земле. Да?
   - Да.
   - Слушай, это же научное открытие. Вот только, я не знаю, что это за волны?
   "Волны любви", - ответила мысленно Елена.
  
   Рабочая неделя началась, как обычно. Елена работала, занималась, болтала в обед с Татьяной и снова работала. Можно было уже не брать чертежи на дом, в деньгах она не нуждалась, но уже привыкла к такому напряженному графику. И еще, работа помогала ей отвлекаться от мыслей, роившихся в ее голове и терзавших ее душу. Вильдам ничем не выдавал их новых отношений, только она все чаще ловила на себе его долгий пристальный взгляд. Этот взгляд с каждым разом все больше ее беспокоил, заставляя прятаться от него. Она заметила за собой, что думает о нем уже больше, чем об Андрее. А в среду, ночью, когда, не смотря на усталость, ей не спалось, она расплакалась.
   - Боже, помоги! Я так больше не могу! Зачем, ну зачем, он меня полюбил?! Зачем признался?! Зачем мучает меня?!
   Ей захотелось сбежать от всех: от Вильдама, от Андрея, от Надежды. Она чувствовала себя виноватой перед ними всеми. Перед Вильдамом - что не может ответить ему взаимностью. Перед Андреем - что вынуждена от него скрывать любовь Вильдама, а это тоже ложь, которая тяжелым грузом копится на сердце. Перед Надей - что из-за Елены она обманывается в своих надеждах на Вильдама. Даже перед Таней, потому что она и ей не может всего сказать, не может поделиться своими душевными муками. Ее молодая половина совершенно растерялась и молчала, предоставив более опытной старшей самой разбираться в этой ситуации. Она оказалась опять одна-одинешенька со своими проблемами, как в былые времена.
   - Все так хорошо шло! - в сердцах кричала она, благо соседи ее теперь не слышали. - Неужели, нельзя было так и оставить?! - она с упреком смотрела вверх, будто знала, с кем говорит. - Почему? За что? Я не понимаю. Хотите, чтоб я сломалась прямо сейчас? Чтоб снова наделала глупостей? Ведь, как бы я не поступила, я обязательно кого-то обижу. Бабусенька, - молила она уже ее, - ты же говорила никого не обижать. Но, как? Как это сделать? Они не заслуживают этого никто: ни Андрей, ни Надежда, ни Вильдам. Возможно, это я заслуживаю наказание. Ну, так накажите меня, а не вынуждайте обижать других. Причем здесь они. Накажите меня: болезнью, уродством, отсутствием ума, но пожалейте их!
   Она рыдала всю ночь, не сомкнув глаз. Утром взглянула в зеркало и ужаснулась:
   "Напросилась. Урод уродом!"
   Белки глаз покраснели от полопавшихся вен, под глазами мешки, все лицо опухшее, бледное, покрытое пятнами, нос разбух, губы тоже разбухли и посинели от постоянного их покусывания, волосы дыбом, взгляд мутный.
   "Такая рожа приснится - проснешься в луже дерьма... Вот и хорошо. Может, Вильдам меня такой увидит и разлюбит", - впервые за обе жизни, она обрадовалась, что выглядит отвратительно. - "Но немного привести себя в порядок все же надо, а то всех прохожих по дороге распугаю".
   Она умылась холодной водой, причесалась, выпила кофе покрепче, чтоб не уснуть на работе. Перед уходом еще раз посмотрелась в зеркало. Смотревшая на нее из зеркала девушка выглядела усталой, приболевшей, но не уродливой.
   "Ну вот, всю "красоту" смыла..."
  
   На работе все сочувственно интересовались, не заболела ли она, многие предположили, что она беременна, но у нее об этом не спрашивали. Вильдама с утра она не видела, но "добрые люди" ему доложили, что с ней что-то неладно. Он не удержался, моментально прибежал к ней в отдел, взглянул на нее и все понял.
   - Елена, - притворно бодрым, обычным тоном заговорил он, - ты чего народ пугаешь? До меня уже дошли слухи, что ты присмерти.
   - А Вы и поверили? - она тоже пыталась шутить. - Поспешили прочитать "отходную" молитву, - пошутить не вышло, юмор получался черный, саркастический.
   Он даже на мгновение растерялся
   - О-о! Как тебя скрутило! Как тут все запущено! Ну-ка! Пойдем на воздух.
   "Зрители" были в восторге! После сцены с машиной, Вильдам не давал им больше повода для сплетен, а вот сегодня, всего несколько слов добавили свежую струю в этот грязный поток. Вильдам старался беречь репутацию Елены, но сейчас ее здоровье, и физическое, и душевное его беспокоило больше. Он вывел ее во двор, увел в беседку.
   - Что с тобой, девочка? Что с тобой, маленькая? - он обнял ее за плечи.
   Она отстранилась, посмотрела ему в глаза тяжелым взглядом.
   - Как я тебе нравлюсь?
   - Ты нравишься мне в любом виде.
   Она вздохнула и опустила взгляд.
   - Не получилось.
   - Что не получилось?
   - Думала, по наивности, что, увидев меня такой, ты меня разлюбишь.
   В первый момент ему хотелось засмеяться, но ее слова несли очень серьезный смысл.
   - Так ты хочешь, чтоб я разлюбил тебя?
   - Да. Я так больше не могу. Нельзя любить двоих мужчин.
   - А ты... любишь меня? - осторожно, будто боясь расплескать драгоценные капли надежды, спросил он.
   - Не знаю. Я все больше думаю о тебе, - призналась Елена. И тут ее прорвало: - Зачем ты признался?! Я понимаю, тебе легче стало. Ты переложил груз решения на мои плечи. Но мне каково? Неужели тебе меня не жалко?!
   Он попытался снова ее обнять, но она вырвалась, встала.
   - Почему я должна врать Андрею, Надежде, всем?! Я не хочу врать! Я люблю его! Мне дорого хорошее отношение его матери. Они не заслуживают этой лжи. А я? Чем я заслужила эти муки?!
   Вильдам сидел, зажав руками голову и глядя в пол.
   - Как мне теперь жить? Я не знаю! Да пойми же, ты!
   Она схватила его голову, подняла лицо, заглянула в полные тоски глаза.
   - Я без тебя уже не могу! Если ты навсегда уйдешь из моей жизни, я никогда себе не прощу, что причинила тебе боль. Ты тоже этого не заслуживаешь, - уже тише сказала она, не отводя взгляда от его глаз. - Ты дорог мне. Я... кажется... тебя тоже... люблю...
   Елена прижала его голову к своему животу, а он обхватил ее руками, крепко прижал к себе. Она продолжала совсем тихо:
   - Только немного по-другому. Мне кажется, что с тобой спокойнее. А может, я просто плохо тебя знаю. Может, ты тоже страшный ревнивец и будешь изводить меня подозрениями.
   - Не буду, - отозвался Вильдам, нежно целуя ее живот.
   - Все вы так говорите вначале, а потом издеваетесь, оскорбляете, деретесь.
   - Он что, оскорбляет, бьет тебя? - Вильдам поднял на нее полные негодования глаза.
   - Нет, нет. Что ты. Он никогда не говорил и не скажет грубого слова, а уж поднять руку на женщину... нет-нет. Но он ревнует из боязни потерять меня, скрывает, борется, но я же вижу и стараюсь исключить любые поводы к ревности. А вот главный повод, - она многозначительно посмотрела ему в глаза, - исключить не могу. За что мне все это?
   Она запрокинула голову, чтоб слезы, навернувшиеся на глаза, не покатились по щекам. Вильдам встал, обнял ее.
   - Я не уйду из твоей жизни никогда, во всяком случае, пока тебе нужен. Но и мучить тебя своей любовью не буду. Ты права, я - старый дурак, не подумавши, спихнул на тебя такой груз. Прости меня! Ты можешь относиться ко мне по-прежнему, как к другу?
   - А я и не переставала. Если бы ты не был моим другом, а каким-нибудь посторонним человеком, я бы не пустила тебя в свое сердце. Никогда. Но у друзей ведь тоже есть свое место в сердце друга, только на другой полочке, нежели любимый человек. А ты ухитрился расположиться и там, и там.
   - Это что? Меня так много, что на одной полке не помещаюсь, или я вишу там враскоряку.
   Елена улыбнулась, представив эту картину. А он был несказанно рад, что развеселил ее, значит, она начала успокаиваться.
   - Тебя ужасно много. Но не воображай, Андрея ты не вытеснишь. Он занимает слишком большую площадь на полке любви.
   - Больше, чем я?
   - Только не обижайся. Больше, - и она снова готова была расплакаться.
   Он опять прижал ее к себе, погладил по голове.
   - Я не обижаюсь. Сам виноват, надо было перебираться, пока место было свободно. Упустил момент.
  
   В это время в беседку вошла Татьяна и остановилась, как вкопанная.
   - Вы...что?..
   Вильдам удержал рванувшуюся было от него Елену, спокойно ответил Татьяне:
   - Вот, выполняю твою работу: успокаиваю твою подругу.
   - А что с ней?
   - Не знаю, но она была в страшной депрессии.
   - В чем?
   - Упадок сил, плохой аппетит, скверное настроение.
   - Ну, конечно, я же сколько раз ей говорила: хватит гробить себя работой. И здесь головы не поднимает, и домой берет, и к экзаменам готовится. Совсем не отдыхает. Скажите хоть Вы ей, Вильдам Хабибович.
   - Вот я и говорю, больше ни одного чертежа домой, только полноценное горячее питание, учеба не больше двух часов в день. Прогулки, кино, театры каждый день. В выходные только отдых.
   - Ага...щас...
   - Что значит "щас", - строго заглянул Вильдам ей в лицо. - Чертежей домой ты больше не получишь - это я гарантирую.
   - Да я от безделья совсем загнусь.
   - А для этого и нужны прогулки, кино, развлечения. Это уж ты позаботься, - обратился он к Татьяне. - Надо спасать невесту, а то она до свадьбы не дотянет. Я еще и жениху нагоняй дам. Обещал заботиться, а сам только мучает.
   - Мы обязательно что-нибудь придумаем, - уверила Таня и вдруг ударила себя ладонью по лбу. - Вот дура! Тебе же сейчас будут звонить в приемную по международному из Румынии! Меня послали тебя найти. Беги скорее!
   - Надежда, - выдохнули хором Елена и Вильдам, и Елена рванулась из беседки.
   - Какая Надежда? - спросила Таня.
   - Надежда - мой компас земной,
   А удача - награда за смелость... Знаешь такую песню?
   Вильдам приобнял Татьяну за плечи и тоже направился к выходу.
   - Так я - серьезно, надо о Елене позаботиться. Совсем девчонка сдала, нервы "ни к черту".
   - Я готова, но только на неделе я в институте. Вот думаю, кого бы организовать.
   - Подумай, подумай. Я тоже подумаю.
   Они встретились с Еленой у дверей ее отдела.
   - Только-только успела. Надежда звонила. Она задерживается, будет в Ташкенте только восьмого в шестнадцать-ноль-ноль по Москве.
   - А сегодня...
   - Седьмое, - подсказала Татьяна.
   - Значит, завтра...
   Вильдам помолчал.
   - Ну, спасибо, Елена. Иди, работай, а то тебя, наверно, потеряли. Вас проводить до Вашего отдела, мадемуазель, - обратился он к Татьяне, уводя ее от Елены, чтоб не мучила ее расспросами.
  
   Как только Елена успокоилась, ее начал одолевать сон: глаза слипались, голова не соображала. Она даже не заметила, что за полчаса до обеда в кабинет заглянул Вильдам, расстроено посмотрел на нее и ушел. Перед самым обедом к ней подошла Соня.
   - Леночка, ты себя плохо чувствуешь?
   - Да, что-то не здоровится.
   - Иди домой, ты заработала за это время себе не один день отдыха. И завтра не приходи, отдохни, как следует, - добавила она в полголоса, чтоб не слышали чужие любопытные уши.
   - Спасибо, Сонечка.
   - Это тебе спасибо. Ты всегда меня выручаешь. Почему бы мне не выручить тебя.
   - Так, мне на завтра не писать заявление?
   - А зачем? Ты же сдельщица. Иди, иди, отдыхай.
   На улице ее ждал Вильдам.
   - Поехали, я отвезу тебя.
   - Ага, - у нее уже не говорилось.
   - Отоспись. Ночь, наверняка, не спала?
   - Не спала.
   - Оно и видно. Завтра в восемь я за тобой заеду. Будь, как огурчик.
   - Только соленый, - попыталась она пошутить.
   - Я тебе покажу, соленый. Свеженькая быть должна.
   - Это ты Соне сказал?
   - Я. Сонечка свой человек, не выдаст.
   Елена сразу проснулась.
   - Ты что, о нас ей сказал?
   - Зачем? Ты заболела, а завтра тебе еще свекровь встречать. Пол института знают, кто тебе из-за границы звонил.
   - Откуда?
   - О-о-о! "Сарафанное радио" у нас работает исправно. Не переживай, никто специально о тебе не говорил, но "слухами земля полниться".
   - А как же ты?
   - А мне, кроме директора, никто не указ, а Петр знает, что я каждый год на девятое уезжаю домой.
   Когда они подъехали к ее подъезду, Вильдам проводил ее до самой квартиры, еще раз наказал выспаться и напомнил о завтрашней поездке.
   Едва добравшись до спальни, она рухнула на кровать, даже не раздевшись.
  
   Ей показалось, что она только закрыла глаза, когда раздался телефонный звонок. С тяжелой головой она поднялась и, пошатываясь, подошла к телефону.
   - Да.
   - Аленушка, это я. Я страшно соскучился по тебе. Как ты там?
   - Нормально, - еле проговорила Елена.
   - Нормально? А я слышу, что не нормально. Что с тобой?
   - Я просто уснула и еще не проснулась.
   - Уснула? В такое время? Значит, точно не нормально.
   - Андрюша, да все в порядке. А сколько сейчас?
   - Семь вечера.
   - Уже?
   - Алена, - в голосе Андрея слышалась нешуточная тревога. - Что случилось? Сколько ты спишь?
   - Андрюша, не тревожься. Просто ночью мне не спалось, и я на работе стала клевать носом, Соня меня с обеда отпустила. Вот и все.
   - Кто же тебе ночью спать не давал? - уже с подозрением спросил Андрей.
   - Ты.
   - Я?!
   - Да. Я скучала, думала о тебе, немножко поплакала...
   - Милая моя Аленушка, ну почему? Почему ты плакала? Но, честно говоря, я тоже плохо спал, на душе было тревожно и тоскливо, - уже с нежностью проговорил Андрей. - Я сегодня приду.
   - В самоволку?
   - Я найду возможность придти с разрешением, не переживай. И жди меня.
   - Хорошо, только официально. Я жду тебя. Я очень тебя люблю!
   - Я люблю тебя еще сильнее! Все. Скоро буду.
   Но он пришел только после одиннадцати. Елена поняла, что без разрешения, но не стала ему ничего говорить.
  
   Она отдавалась ему с отчаянной яростью и страстью, будто не видела его, по крайней мере, год, или им предстояла долгая разлука, чем ни мало удивила Андрея: он ее такой еще не видел. Она сама его раздела, повалила навзничь на кровать и села на него сверху. Что она с ним вытворяла! Сначала он пытался перехватить инициативу в свои руки, но она не позволила.
   - Сегодня командую я, - сказала она, глядя на него сверху. - Ты возражаешь?
   - Нет.
   И он подчинился, отдаваясь чувствам, которые она своими ласками поднимала в нем.
   А она никак не могла успокоиться. Уже не раз они "улетали" в совместном оргазме, но она, немного передохнув, все снова и снова набрасывалась на него, как голодная львица на свою жертву. Она хотела в сексе разрядить то внутреннее напряжение, которое росло в ней в последние дни. Андрей уже почувствовал неладное.
   Во время очередного отдыха, когда она, вся мокрая, лежала на спине и дышала так, словно пробежала марафонскую дистанцию, он взял ее на руки и отнес в ванную, положил в ванну и пустил теплую воду. Теплая вода и нежные руки Андрея, гладившие ее лицо, волосы, руки, сделали больше, чем полночи секса: остатки напряжения ушли в воду, растворились в ней, а на смену пришло сладкое утомление и спокойствие. Все это время, что она провела в ванне, Андрей сидел рядом, нежно гладил ее и шептал в самое ухо ласковые успокаивающие слова. Когда она совсем успокоилась, он решил поговорить с ней.
   - Аленушка, милая моя, я же вижу, чувствую, что с тобой что-то случилось. Скажи мне что, поделись со мной, не держи в себе.
   - Просто я очень устала. Не от работы, нет. Как тебе объяснить, Андрей. За последние полгода в моей жизни случилось много событий. Но событий таких, которые не точку ставят на чем-то, а, наоборот, предполагают какое-то дальнейшее действие. Чтоб тебе было понятно, я объясню на примере. Я решила сменить место учебы. Физически нет ничего трудного, но психически: это ожидание решения, оформление документов, предстоящий экзамен и опять ожидание результата, - все это нервы. Дальше. За это время у меня расширился круг общения, а общение - это не просто отдых, это работа ума, сердца, большое терпение и такт, не со всеми мне так легко, как с тобой или Татьяной. А это опять нервное напряжение. Не хочу лукавить и что-либо скрывать от тебя, но порой и с тобой мне приходится нервничать, когда ты необоснованно меня ревнуешь, - она с укоризной на него посмотрела. Андрей хотел что-то сказать, но она зажала ему рот. - Дай, я договорю. Я стараюсь быть сильной, у меня не слабый характер, но все это накопившееся напряжение, постоянное контролирование себя, сделало свое дело: я дошла до предела. Оказывается, я не настолько сильна, как хотелось бы, как кажусь. Другие в такие моменты напиваются, но мне это претит. Потому и была вчерашняя бессонная ночь со слезами, но она не принесла мне облегчения, а вот сегодня, я, кажется, сняла свой стресс. Я знаю, ты убежал в самоволку, - он опять хотел что-то сказать, но она не дала, - но я не ругаю тебя. Я очень тебе благодарна, что ты пришел именно сегодня, иначе, я не знаю, во что бы вылилась вся эта черная масса, которая во мне накопилась, - и она благодарно посмотрела на Андрея.
   В его глазах она увидела столько любви, столько нежности, что готова была снова расплакаться от мысли, что могла ему изменить, что в какой-то момент даже готова была оставить его. Нет, она справиться с собой, и, если Вильдам сдержит слово, не докучать ей своей любовью, она снова будет относиться к нему, как к хорошему, пусть даже самому лучшему, другу, а всю свою любовь отдаст Андрею.
   - Бедная моя девочка! Прости меня! Обещал тебя беречь и не уберег.
   Андрей помог ей подняться, вытер полотенцем и отнес на руках в постель, укрыл одеялом.
   - Я исправлюсь, прости меня. А сейчас спи, - он уже собрался уходить, но остановился.
   - Да, совсем забыл. Мама не звонила?
   - Звонила. Она прилетает завтра, нет, уже сегодня, в Ташкент в шесть вечера.
   - Ты поедешь? - он постарался, чтоб голос был мягкий, без тени подозрительности.
   - Да. Я обещала. И мне хочется поехать, - она просительно на него посмотрела.
   - Ну, конечно, Аленушка. Поезжай, отдохни, развейся. А когда вы назад?
   - Не знаю. Наверно, десятого.
   - А я десятого уезжаю. Смогу позвонить тебе лишь одиннадцатого вечером.
   - Я буду ждать твоего звонка, и буду ждать тебя. Не переживай за меня. Сегодня мне стало намного легче, как будто свалился тяжелый груз с плеч, и я набралась свежих новых сил. Спасибо тебе.
   - Это тебе спасибо. Ты сегодня была просто великолепна, сказочно великолепна! Я тебя такою не знал.
   - О-о, ты еще многого во мне не знаешь... - сонно улыбаясь и уже закрыв глаза, тихо проговорила Елена, ее одолевал сон.
   Но Андрей услышал.
   "Не перестаю ей удивляться. Откуда она все это знает и умеет? Если бы не был уверен, что я у нее первый, подумал бы, что у нее очень богатый опыт в любви. Она сегодня вела себя так, как какая-нибудь профессионалка. Но до чего здорово!" - думал он, возвращаясь в училище.
  
   Утром она чуть не проспала, забыла завести будильник. Спала она крепко без сновидений, потому ей показалось, что очень мало. Проснулась резко, как от толчка, открыла глаза и взглянула на часы.
   - О, боже! Десять минут восьмого!
   Не смотря на бурную ночь, она чувствовала себя бодро и быстренько умылась, наскоро перекусила, привела себя в порядок, собралась. В дорогу она надела брюки, а с собой взяла свое синее платье. До зеленого бархата руки так и не дошли, и, вообще, за все это время она не сшила себе ни одной вещи, все некогда.
   "Вильдам обещал, что больше на дом чертежей мне давать не будут. Вот и хорошо. Надо заняться своим гардеробом: наступило лето, потом будет свадьба и отпуск. Андрей хочет, чтоб мы поехали в Ленинград, Надежда предлагает путевки за границу, а я бы хотела к теплому Черному морю. Время еще есть - решим".
   Без десяти восемь она уже была готова, вышла покурить на лоджию и встала у окна, чтоб не пропустить машину Вильдама. Еще не догорела сигарета, как она показалась на дороге во двор. Вильдам подъехал к подъезду, вышел, поднял голову и помахал ей призывно рукой. Она помахала в ответ и поспешила к выходу.
  
   В машине Вильдам неприминул обнять ее за плечи и поцеловать в щеку. Ее это не взволновало: поцелуй был мягкий, дружеский. Он старался держать свое слово.
   - Ну что, девочка моя, выспалась?
   Он оглядел ее и отметил про себя, что она вполне бодрая и даже веселая. О вчерашнем кошмаре напоминали только несколько красных прожилок на белках глаз, но и они были почти незаметны.
   - Кто тебе снился?
   - Я спала без снов, потому выспалась.
   Ему хотелось спросить об Андрее, уж очень у нее светились глазки, но он сдержался. Заводить о нем разговор - это противопоставлять его себе, а он обещал не докучать ей своей любовью.
   Но, спустя некоторое время, она заговорила сама:
   - Не знаю, стоит ли говорить. Но, если я буду что-то замалчивать, дружеских отношений у нас не получится, я все время буду обдумывать каждое слово, каждый поступок. Мне будет тяжело, я буду чувствовать вину за вынужденную ложь.
   - Я буду только благодарен, если ты будешь со мной откровенна. Говори все, не думай о том, что можешь меня обидеть. Скорее обидишь недоверием.
   - Вот я и говорю: ночью был Андрей.
   "Я так и знал".
   - В самоволке?
   - Да.
   - Ты сегодня совсем оправилась, повеселела, похорошела, значит, это тебе на пользу. А все, что делает тебя счастливой, хорошо. Мы с тобой уже все обсудили. Андрей твой муж, ты его любишь. А мне нужно только одно, чтоб ты была счастлива и чтоб не отталкивала меня, чтоб принимала мою помощь, советовалась, когда у тебя будет такая потребность. Я готов выслушать все, что наболело у тебя на душе. Я прошу только об одном: не отнимай у меня надежду на то, что ты все равно будешь моей, с ней я вынесу все, даже твои сексуальные откровения. Я догадывался, что он сегодня был у тебя, я это почувствовал.
   - Ты извини, Вильдам, но мне это очень странно, как ты меня чувствуешь? Там, в ущелье, что ты почувствовал?
   - Наслаждение от обладания тобой.
   - А сегодня?
   Он улыбнулся, покачал сокрушенно головой, не сводя глаз с дороги.
   - А ты садистка...- и как он не старался сдержаться, Елена заметила его возбуждение: лицо побледнело, взгляд помутнел, на лбу выступила испарина, пальцы вцепились в руль так, что побелели. Его возбуждение передалось ей, она испугалась этого чувства и устыдилась своей жестокости. Зачем она это делает? Зачем дразнит его, если не может ответить ему взаимностью? Но бесенок уже проснулся в ней: а почему не может? Что с нее убудет? И она положила руку ему на бедро. Он не успел сдержать стон, машина вильнула. Он вцепился в руль еще сильнее и прижал машину к обочине.
   - Ты что, специально издеваешься надо мной? - сдавленно произнес он, повернулся к ней лицом и...встретился с горящим взглядом ее черных бархатных глаз. Из ее приоткрытого рта высунулся кончик языка и облизал пересохшие губы.
   Вильдам молча завел машину, съехал с шоссе, проехал метров сто по еле заметной грунтовой дороге, остановился под огромным тутовым деревом на краю арыка. Он снова повернулся к Елене, в ее глазах он увидел нарастающее нетерпение. Он откинул оба передние сидения...
   На этот раз она не просто подчинилась. Она целовала и обнимала его, раздевала его и помогала раздевать себя, сама подалась ему навстречу, но в отличие от него молчала. А он молчать не мог. Сколько он ждал этого! Сколько об этом мечтал! Он старался растянуть наслаждение обладания ею, но слишком долго он ждал, слишком страстно ее хотел, все быстро закончилось. Он чувствовал себя виноватым, и продолжал осыпать ее нежными поцелуями, щекоча своими усами. Она долго сдерживалась, но в конце концом рассмеялась. Он вопросительно посмотрел на нее.
   - Щекотно.
   - Мне их сбрить?
   - Сейчас не надо. А потом, видно будет.
   От ее слов чувство вины отступило, но он принялся целовать ее с еще большей страстью, нарочито щекоча усами. Она сказала потом! Значит, это потом обязательно наступит! Как он был ей благодарен! А она заливалась счастливым смехом. Да, она чувствовала себя счастливой, потому что был счастлив он.
   - А мы не опоздаем? - прошептала она ему на ухо, когда он немного угомонился.
   - А куда мы спешим?
   - Встречать Надежду.
   Ему хотелось сказать: а надо ли? Но он тоже был человеком долга, и, тяжело вздохнув, ответил:
   - Можем опоздать.
   - Значит, поехали, - сказала Елена, жестом давая понять, что пора одеваться.
  
   Пока выезжали на шоссе и ехали дальше, они молчали. Состояние восторга постепенно угасало. Елена сидела, устало откинувшись на спинку сидения, смотрела на дорогу задумчивым взглядом. Вильдам изредка поглядывал на нее, пытаясь отгадать, о чем она думает. Он первым нарушил молчание:
   - Почему ты это сделала?
   Она прищурила глаза, горько усмехнулась.
   - Если коротко - захотелось! - с вызовом в голосе ответила она.
   Он заглянул в зеркало заднего вида, которое специально развернул так, чтоб видеть ее глаза. Она по-прежнему смотрела на дорогу, глаза ее уже не светились, в них он увидел черную тоску и отчаяние. Придерживая руль левой рукой, благо дорога была прямой и почти пустынной, правой крепко обхватил ее за плечи и прижал к себе.
   - Ты раскаиваешься?
   Она повернула к нему лицо, заглянула в глаза и с отчаяньем сказала:
   - Нет. В том-то и дело, что нет. Я - развратная сука. Трахаюсь с двумя мужиками и еще получаю от этого двойное удовольствие.
   Вильдам не мог удержаться и захохотал, еще крепче ее к себе прижимая. Она же сначала надула губы, потом улыбнулась и тоже захохотала.
   Когда они успокоились, Вильдам, еще изредка усмехаясь, спросил ее:
   - Почему же ты решила, что ты... - он замялся, - ...сука, да еще развратная.
   - А как еще меня назвать? Нельзя любить двух мужчин сразу, это уже не любовь - это разврат.
   Вильдам опять захохотал.
   - Я думаю, разврат, - сказал он, успокоившись, - это, когда ты в постели с двумя одновременно. И то, если это никому не мешает, никого не обижает, пусть развлекаются - это их личное дело. Можно их не понимать, но осуждать... не стоит. Но ты говоришь о любви. Почему-то принято, что любить можно только одного мужчину или одну женщину. Я думаю, эти правила придумали монахи, которые вообще никого не любили. А сколько есть примеров того, как женщина разрывалась между двумя мужчинами. А сколько мужиков, живущих на две семьи! Но каждого из них все убеждают, что к одной женщине у него любовь, а к другой влечет только похоть.
   - Все правильно, Вильдам. Но у тебя прозвучала одна фраза: "если это никому не мешает, никого не обижает". Но я уверена, что даже ты не хотел бы делить меня с Андреем, а уж Андрей...
   - Почему - "даже я"? - в его голосе прозвучала обида.
   - Потому, что ты готов мириться, что я принадлежу другому, и ждать.
   - Ждать - да. Но кто тебе сказал, что я смирился? Молчать ради блага любимой - это одно, а мириться - совсем другое.
   - Прости. Согласна. Сказала, не подумавши.
   - Да ты тут уже много наговорила "не подумавши". Это на тебя не похоже.
   - Странные вы - мужчины! Всюду твердите, что мужчинам нужно разнообразие, но стоит их женщине сказать или сделать что-то неожиданное, они, вместо того, чтобы радоваться, возмущаются.
   Вильдам снова расхохотался. И утирая слезы, проговорил:
   - Нет, я радуюсь, видишь, как радуюсь.
   - Ага, - голосом капризной девочки прохныкала Елена, - тебе смешно, а мне что делать?
   - Любить. Пока есть силы и желание, любить. Любить и получать удовольствие. Двух мужчин, так двух. Но не более, - погрозил он ей пальцем.
   - Но это же измена. Сейчас я Андрею изменила, а потом изменю тебе с ним.
   - Опять ты за свое. Хочешь, я скажу тебе, почему я тебя люблю и терплю твои отношения с Андреем?
   - Конечно.
   - Потому что ты другая, ты особенная, ты не такая, как все. После разговора там, в горах, я это только почувствовал, а вчера понял: в тебе живут две женщины, которые любят двух разных мужчин.
   Волосы на ее голове встали дыбом, по спине пробежали мурашки, она перестала улыбаться и побледнела.
   "Откуда он знает?.. Как он мог почувствовать?.. Что еще он обо мне знает?.."
   А он продолжал, не замечая перемены в ней:
   - Я много думал вчера, вспоминал тебя, размышлял, сопоставлял и пришел к выводу, что эта двойственность появилась в тебе после смерти матери. Да, точно. В тебе появилось что-то такое, что притянуло меня к тебе. И Андрея ты встретила тогда же, правильно?
   Он взглянул на Елену через зеркало и... поразился перемене, произошедшей с нею: она сидела, съежившись, обхватив руками плечи и опустив голову, бледная до синевы и крупно дрожала, словно ее колотили судороги. От неожиданности он надавил на тормоза. Машина споткнулась, завизжала резина, Елену бросило на переднюю панель, она не успела выставить вперед руки, сильно ударилась головой и потеряла сознание. Хорошо, что сзади не было других машин, иначе аварии было бы не миновать. Вильдам съехал на обочину, выключил зажигание. Осторожно, за плечи он приподнял Елену, ее голова безвольно упала на грудь, он прислонил ее к спинке сидения, быстро выскочил из машины и подбежал к дверце с ее стороны, вытащил ее из машины, сел на землю и положил ее к себе на колени.
   Редкие проезжающие машины притормаживали, из них высовывались любопытные пассажиры, но помощь не предлагали.
   - Старый пень! Что я наделал! Елена, Еленушка, родная моя девочка, очнись!.. - приговаривал он.
   Осмотрев ее, он обнаружил только одну неглубокую рану на голове, причем кровь из нее не хлестала, а слегка сочилась. Хорошо, что голова ее была наклонена, иначе она бы разбила лицо. Но в сознание она все не приходила. Вильдам сидел в пыли с Еленой на руках, подняв лицо к небу, и беззвучно плакал. Слезы ручьем катились по его щекам. Уже второй раз эта женщина заставляла его плакать. Его, Вильку, называли в детстве Вилька-кремень за то, что никакая боль, никакая обида не могли заставить его плакать. Он не плакал, когда глупо в драке погиб его друг детства Толян. Он не плакал, когда уходила жена. Но еще никто не проникал в его душу так глубоко, как эта девочка!
   Рядом с ним затормозила серая "Волга", из нее выбежала женщина и подбежала к нему.
   - Я врач. Что случилось?
   Вильдам ничего не мог сказать. За женщиной подошел мужчина. Вдвоем они попытались забрать Елену из рук Вильдама, но он, как обезумел: прижал ее к себе еще крепче.
   - Мужчина, я врач, - увещевала женщина. - Я только осмотрю ее. Я должна ее осмотреть. Вы же так можете ей хуже сделать!
   Только после этих слов, Вильдам разжал руки. В этот момент Елена глубоко вздохнула и застонала. Вильдам, было, снова рванулся к ней, но женщина остановила его окриком:
   - Не сметь!
   Они положили ее на землю. Женщина осторожно ощупала ее, осмотрела и удовлетворенно поднялась с колен.
   - Не переживайте, папаша. Переломов нет, рана на голове незначительная, у нее просто глубокий шок. Я сейчас обработаю рану, сделаю укол, положим ее в машину, и Вы поедете дальше. Вы куда едете?
   - В Ташкент.
   - Хорошо. По приезду, обратитесь в ближайший травмпункт, пусть сделают рентген на всякий случай. Но, по-моему, здесь тоже все нормально. Но небольшое сотрясение есть. Пусть полежит, поспит денька три. К понедельнику придет в себя.
   - Она что, будет до понедельника без сознания?
   - Нет, что Вы. Скоро очнется.
   В подтверждение ее слов, Елена снова застонала и пошевелилась. Вильдам сам перенес ее в машину, положил на заднее сидение. Врач обработала ей рану, перевязала и сделала укол.
   - Пусть она лучше поспит часика два, как раз до Ташкента доберетесь.
   - Спасибо Вам, доктор! - Вильдам уже взял себя в руки. - Я Вам так благодарен.
   - Не за что. У меня профессия такая. А Вам, папаша, надо осторожнее машину вести. Что, кстати, случилось?
   - Я виноват, резко затормозил: что-то пробежало через дорогу прямо под машиной, а она наклонилась в это время и ударилась о переднюю панель.
   - Вот я и говорю: ничего страшного. Но, конечно, когда родители видят своих детей без сознания, они уже, черте что, думают. Понимаю Вас - сама мать. До свидания. Будьте впредь осторожнее. А рентген все-таки сделайте, для успокоения души. Еще раз, до свидания.
   - До свидания, доктор.
   Они уехали. Вильдам наклонился над Еленой.
   - Девочка моя, ты меня слышишь?
   - Да, - прошептала она, едва шевеля губами, но не открывая глаз.
   Вильдам обрадовался, взял осторожно ее руки, поцеловал.
   - Прости меня.
   Она молчала.
   - Тебе плохо?
   - Голова... кружится.
   - Поспи, солнышко мое, а я поеду потихоньку.
   - Да...только...побыстрее...не успеем.
   - Хорошо-хорошо. Ты спи.
   Она ничего не ответила.
   Он вел машину осторожно, но благодаря ровной дороге, быстро, обдумывая, куда ехать. Если сразу в аэропорт, тогда они успевали к самолету. А если сначала к матери, чтоб отвезти Елену, уложить в постель, тогда он мог не успеть. Он притормозил, заглянул на заднее сидение: она мирно спала, положив под щеку кулачок и поджав ноги.
   "Если я прозеваю и не встречу Надежду, она мне не простит".
   Он улыбнулся, снова выехал на шоссе и погнал в аэропорт.
  
   Когда Надежда увидела Вильдама одного, она обрадовалась. Она любила свою будущую невестку, но все же хотела побыть с Вильдамом наедине. Но при виде ее, он даже не улыбнулся, сухо поцеловал в щеку, взял из рук дорожную сумку и сказал:
   - С приездом. У тебя еще вещи есть?
   - Нет.
   - Тогда, пойдем.
   И быстро направился к выходу из здания аэропорта. Надежда за ним еле успевала. Настроение ее упало, появилось раздражение.
   "Зачем я согласилась на его предложение, что я Ташкента не видела? Хоть бы вел себя тактичнее..."
   Почти у самой машины Вильдам остановился, повернулся к Надежде, замялся.
   - Прости меня, Надя, что так тебя встретил. Я рад твоему приезду, но тут произошла одна...неприятность. Ты только не пугайся.
   Сердце Надежды упало: "Андрей?.." Вильдам посмотрел на нее, взял за руку.
   - Ее осмотрел врач. С ней все в порядке, просто она спит.
   На лице Надежды он прочитал удивление и растерянность.
   - Кто спит?
   - Елена.
   - Алена? Где она? Что с ней?
   - Она в машине, на заднем сидении, спит.
   - Ничего не понимаю. Почему ее осматривал врач? Почему она спит в машине?
   - Я сейчас все объясню: мы ехали по шоссе, прямо перед машиной пробежал какой-то зверь, я даже не разглядел, машинально нажал на тормоза, а Елена в это время наклонилась и ударилась головой о переднюю панель, - изложил он ей наскоро сочиненную для врача версию.
   - А откуда взялся врач? Вы были в больнице? Почему же ты таскаешь ее за собой?
   - Наденька, успокойся, - ровным спокойным голосом сказал Вильдам. - Врач оказалась в проезжавшей мимо машине, а, если бы я повез ее в больницу или домой, я бы не успел за тобой.
   - Врач... из проезжавшей машины... да ей рентген нужен.
   - Сделаем.
   - А почему она спит?
   - Доктор сделала ей укол, по-видимому, успокаивающий, у нее был шок.
   - Еще и шок...
   Надежда не понимала, чего в ней больше: беспокойства за Елену или раздражения, что она все-таки приехала, и теперь придется с ней нянчится, вместо праздников. Вильдам заметил ее раздражение, но отнес его на свой счет. В машине она взглянула на Елену. Та спала спокойно, но волосы надо лбом были выпачканы кровью, сквозь бинты повязки тоже проступила кровь, лоб припух и посинел, серые брюки и белая блузка грязные, и сердце ее оттаяло. Ей стало жалко Елену.
   - О, ужас! Бедная девочка, как она выглядит. Куда ты сейчас нас везешь?
   - Домой, к матери.
   - Поехали. Ее надо помыть, ко лбу приложить лед...
   - Поехали.
  
   Мать Вильдама, Евгения Семеновна, жила в однокомнатной квартире на первом этаже панельной пятиэтажки. Но, приглашая с собой гостей, Вильдам рассчитывал не только на ее квартиру. В соседней двухкомнатной квартире жила семья геологов: муж с женой и его младший брат. Каждый летний сезон с мая по октябрь они всей семьей уезжали "в поле" и оставляли ключи от квартиры Евгении Семеновне, чтоб приглядывала и поливала цветы. Сюда Вильдам и собрался принести Елену. Не смотря на то, что она проснулась и хотела пойти сама, Вильдам, не слушая никаких возражений, взял ее на руки и понес к дому.
   Когда Евгения Семеновна увидела из окна машину (Вильдам позвонил ей, что приедет на "Жигулях" синего цвета с гостями), она поняла, что это сын и поспешила навстречу. Но, увидев его с девушкой на руках, голова которой была перебинтована, всплеснула руками.
   - Ах! Вилечка, что случилось? Кто эта девушка? Ты ее сбил?
   - Нет, мама. Это моя знакомая девушка. Я все тебе расскажу, а пока открой дверь Сидорчуков, ей надо переодеться, помыться.
   - А зачем к ним? Давай ко мне, за ней уход нужен. А ты у Сидорчуков поночуешь.
   Но тут она увидела позади сына еще женщину и осеклась, молча достала из кармана ключ и открыла дверь. Вильдам положил Елену на диван. Она сразу приподнялась и села, глядя смущенно на Евгению Семеновну и Надежду. Только тут Вильдам представил женщин матери.
   - Вот, мама, познакомься. Это Надежда, а это Елена.
   - Очень приятно. Евгения Семеновна.
   Не смотря на печальный инцидент, она очень обрадовалась гостьям. Наконец-то, ее Виля привез женщину, а то уж она думала, что так бобылем и останется. После развода с Вероникой, он и слышать не хотел ни о ком.
   "Славная женщина, красивая, ладная. А то, наверно, ее дочь. Что-то не похожа на мать. Бедная крошка..."
   Она захлопотала вокруг Елены: прогнала Вильдама из квартиры, принесла бинты, вату, йод, перекись, лед из холодильника. Надежда ей помогала. Они хотели раздеть Елену, как маленького ребенка, но она, уже совсем придя в себя, засмущалась, не позволила.
   - Что ты, девонька? Кого стесняешься? Вили нету. Мы все женщины.
   - Я не потому. Мне уже лучше, я могу сама.
   - Ну, давай сама. Пойди в ванную, обмойся, а я тебе халатик принесу. Худенькая ты какая! На тебя Катенькин халатик подойдет.
   Она поспешила в свою квартиру.
   - Славная старушка, - сказала Надежда. - Но, по-моему, она русская?
   - Да, - ответила Елена. - Она ему не родная. В институте что-то такое говорили, - она поморщилась, подняла руку к голове, - с войны его воспитывает. Я сейчас плохо помню.
   - Так что ж с вами случилось?
   - Я не помню. Как только пытаюсь думать, голова раскалывается.
   - Возьми, выпей анальгин. И иди мойся.
  
   За это время Вильдам перенес домой вещи из машины и теперь ходил из угла в угол, как медведь в клетке. Евгения Семеновна выслушала его версию о несчастном случае, но засомневалась:
   "Что-то тут не так, уж очень он себя винит, вон, как мечется. Ладно, потом расскажет".
  
   Через час все уже сидели за столом в квартире Евгении Семеновны. После ванны, обезболивающей таблетки, Елена совсем ожила. Голову ей бинтовать больше не стали, потому, как рана не кровоточила и даже слегка затянулась.
   - Дома походи так, скорее заживет, а на улицу тебе надо платочек надеть, - сказала Евгения Семеновна.
   Елена улыбнулась, представив себя в платочке, и замотала головой.
   - Чего головой мотаешь? Надо.
   - Я как раз тебе привезла шляпку соломенную, вот она тебе и пригодится, - тоже улыбнувшись, сказала Надежда.
   За столом выяснилось, что Елена не дочь Нади, а будущая невестка (при этих словах мать заметила, что Вильдам помрачнел, но быстро взял себя в руки), что с Еленой Вильдам работает в одном проектном институте, что она сирота, и еще много другого. Вильдам еще раз рассказал версию произошедшего с ними несчастного случая уже для Елены, т.к. она ничего не помнила. И она вспомнила...
   Он разглядел двойственность ее личности! Как она могла допустить, что это стало заметно со стороны? Или он просто это знает? Откуда?
   У нее опять разболелась голова, она побледнела и поежилась. Вильдам видел, как изменилось ее состояние, как тогда, в машине. Сердце его разрывалось, если бы не Надежда, он не стал бы скрывать от матери своего отношения к ней, он бы уже обнял ее, прижал к себе, успокоил. Ее состояние заметила и Евгения Семеновна.
   - Что с тобой, деточка, опять плохо? Приляг, полежи там, за ширмочкой.
   Елена не стала отказываться, она почувствовала, как стремительно закружилась голова, и ее потянуло куда-то в пропасть. Но она нашла силы справиться с этим чувством, дошла до кровати, стоявшей за ширмой, и легла. Наконец, она вспомнила, что произошло.
  
   Когда Вильдам заговорил о своих догадках, ее, будто, начал сковывать паралич, ей стало холодно, тело затрясло в судорогах и скрутило, а, когда машина затормозила, она почти отключилась, потому удара не помнит. Помнит только, как падала в черную пропасть, накручивая спиральные круги, словно ее затягивала воронка. Но в какое-то мгновение, чернота рассыпалась и она увидела сидевшего на земле Вильдама с нею на руках, а в голове зазвучал голос:
   "Не торопись".
   "Он знает!!! Откуда он знает?!"
   "Пусть знает".
   "Это вы ему сказали?"
   "Нет. Просто, он очень близок к тебе".
   "А Андрей?"
   "Решай сама".
   "Так я же умерла!"
   "Нет. Но можешь, если опять остановишь свое сердце".
   "А я что, сердце сама остановила?"
   "Да. Эту жизнь ты можешь закончить сама, если сочтешь нужным, необходимо только остановить сердце. Сейчас ты сделала это случайно. Мы тебя не предупредили, это наша вина. Поэтому ты возвращаешься".
   Она хотела еще многое у них спросить, но опять почувствовала головокружение и отключилась, очнулась уже в машине.
   "Так, вот оно что?! Я могу сама себя убить! Как же я это сделала? Вот... блин, не могли подробно сказать, как это делается, чтоб я опять случайно не повторила. Вспоминай, что я делала в тот момент?.. Я испугалась, сильно испугалась. Что же, стоит теперь меня напугать, и я сразу умру? Бред какой-то. Что-то я сделала сама, но непроизвольно".
   Она снова попыталась поставить себя в ту же ситуацию, но осторожно, чтоб не сделать непоправимого шага.
   "Испугалась. Подумала... что подумала? Подумала, что меня накажут и заберут жизнь,...отчаялась и... покорилась. Да. Отчаялась и покорилась! Вот чего нельзя допускать! Потому что это уже граничит с желанием умереть. В прошлой жизни я столько раз отчаивалась, столько раз хотела умереть, но умерла, когда пришло время. А сейчас, все по-другому: одно желание смерти, и оно исполнится. Нужно быть с этим осторожнее, все время помнить об этом, и все обдумывать - действительно уже пора? Как же это все осуществить с моим-то импульсивным характером?! Что ты молчишь?" - спросила она свою младшую половину. - "А что говорить? - Если я умру, ты тоже умрешь вместе со мной. - Я понимаю, но я - это ты, только моложе, т.е. еще импульсивнее. Нужен кто-то другой. Может Андрею открыться? Чтоб берег меня, не допускал до такой мысли. - Объяснить, что я знала его раньше, до знакомства, что, будучи телесно девственницей, оказалась опытной сорокалетней женщиной, и, по сути, все это время его обманывала. Так? - А зачем все это объяснять? - А ты думаешь, он так глуп, что сам не додумается? - Ну, не знаю. - А я знаю! Они сказали: пусть знает. Значит, они допускают, что Вильдаму можно открыться. И он не будет столь шокирован, как Андрей, он сам догадывается. - Вот, видишь, ты сама нашла решение. - Вместе с тобой. Спасибо. - Пожалуйста..."
  
   За ширму заглянула Надежда. Вильдам все это время нервничал, но сам подойти, посмотреть, не смел, и он попросил Надю. Елена лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок. Заметив Надежду, она повернула к ней голову.
   - Аленушка, как ты? Может таблетку еще дать?
   - Уже гораздо лучше, но голова болит. Пожалуй, выпью еще анальгин.
   - Может, ты спать пойдешь?
   - Нет. Я спать не хочу. Я выспалась, - и она поднялась.
   С решением, как ей поступить, ушел страх, ушло головокружение, а, соответственно, прошла бледность, глаза снова заблестели. Она даже улыбалась, чуть-чуть, самыми уголками губ. Эту улыбку заметил Вильдам, когда она подошла к столу, на сердце у него полегчало.
   - Ну! Наша девочка уже повеселела, значит, идет на поправку.
   - Да. Теперь все будет нормально.
   - А рентген все равно надо сделать, - сказала Надежда.
   - Сделаем. Хоть сейчас, - откликнулся повеселевший Вильдам.
   - Вы что, уже поздно, - возразила Елена.
   - Мам, давай побеспокоим Фариду.
   - Вильдам, не надо. Зачем беспокоить людей ночью. Успею, сделаю в Самарканде, - увещевала его Елена.
   В разговор вступила Евгения Семеновна:
   - Ты не переживай, деточка, Фарида - это бывшая наша соседка по общему двору во время и после войны. Она нам, как родная, можно сказать сестра Вилина. Отец ее на фронте погиб, а мать от тифа умерла. Братья и сестры намного старше ее были, у кого свои семьи, кто работал, кто уехал. А она так с нами и жила. Выучилась. Теперь доктор медицинских наук, заведующая отделением кардиологии в республиканской больнице, где большие "шишки" лечатся. Она в любое время готова помочь. Как же? Мы ей, не чужие. Я и деток ее досматривала, как внуков родных. Можно. Конечно, можно к ней обратиться. Звони, Виля.
   Фарида, выслушав Вильдама без лишних вопросов, сказала:
   - Вези. Я сейчас подъеду.
   Надежда тоже вызвалась ехать.
   - Я теперь ее одну с тобой не отпущу, мне за нее перед сыном отвечать.
   На самом деле, ее грыз малюсенький червячок ревности, наличие которого она еще не сознавала.
   Назад вернулись после двенадцати. Евгения Семеновна уже и постели постелила. Вот только не решила, кто будет спать с ней в квартире: Елена или Вильдам. Что-то она не заметила каких-либо близких отношений у него с Надей. Даже наоборот, он больше говорил и беспокоился о Елене. Она несколько раз ловила его задумчивый взгляд, устремленный на нее. На Надежду он так не смотрел.
   Результат рентгена и осмотра привлеченного Фаридой специалиста всех поразил: у Елены не только не было ни переломов, ни трещин, но и рана почти затянулась, спала опухоль и исчезла синева, будто не восемь часов прошло после аварии, а восемь суток.
   "Оказывается, на мне теперь все заживает, как на собаке", - подумала Елена и усмехнулась.
  
   Поговорить с Вильдамом ей, конечно, не удалось ни сейчас, ни на следующий день, ни по дороге домой. Надежда везде их сопровождала, а спали они с ней в квартире геологов.
   Зато состоялся разговор у Вильдама с Евгенией Семеновной.
   - Виля, я вижу, ты привез ко мне свою женщину?
   - Да, мама, любимую женщину, - обнимая мать и счастливо улыбаясь, сказал Вильдам, когда они остались одни.
   - Вот только которая?
   Евгения Семеновна посмотрела в сияющие глаза сына.
   - А ты отгадай.
   - Тут и гадать не надо, в молоденькую влюбился, - в глазах ее появился укор.
   - Она тебе не понравилась?
   - Дело не в этом. Она, как я слышала, замуж выходит. А вот ее будущая свекровь на тебя виды имеет.
   - Да, - вздохнул Вильдам. - Ах, мама, все так запуталось. Не могу я ее разлюбить, и она меня любит.
   - Любит, а замуж за другого идет? Что ж ее так неволит?
   - Она и его любит, - он опять вздохнул. - Но ему она согласие дала полгода назад. Я опоздал.
   - Двоих любить трудно, но такое бывает, - сочувственно произнесла мать. - Ты бы ее отпустил, Виля, раз уж опоздал.
   - Не могу, мам. Чует мое сердце, что это моя женщина и будет моей.
   - Ох, Виля, Виля, посмотри, сколько жизней может покалечится, если ты ее отобьешь: и жениха, и матери его, да и ей не легко будет, предательство - оно тяжким грузом на душу ложится. А может и так быть: к тебе уйдет, а сердце туда потянет, так и будет меж двух огней метаться.
   - Я отбивать ее не буду. Я ждать буду.
   - Час от часу не легче! И сколько ты ждать собрался? Тебе ведь не двадцать годков, а она совсем девочка. Пока ждешь, состаришься и не нужен ей будешь.
   - Вот, когда не нужен буду, тогда и оставлю.
   - Да с чего ты взял, что сейчас ей нужен?
   - Нужен, мама. Ты правильно сказала, ей нелегко приходится. Я-то о ее женихе знаю, а он обо мне нет. Мучается она, что скрывать от него приходится наши отношения...
   - Ах! Так у вас уже и отношения? - всплеснула руками Евгения Семеновна.
   - Мама, ну не надо. Только плохо о ней не думай. Это я виноват, не мог удержаться.
   - Конечно, ты. Как же она теперь себя жениху преподнесет?
   Вильдам опять заулыбался наивности матери, а она, заметив его улыбку, с сомнением в голосе спросила:
   - Так она что, и с ним уже успела?
   - Мама! Сейчас другое время, сейчас первая брачная ночь необязательно только после регистрации бывает, - уговаривал ее сын, но она нахмурилась и отвернулась. - Мамочка! Она замечательная, она необыкновенная!
   - Да, куда уж необыкновенней. Ей сколько?
   - Восемнадцать.
   - Господи! - не удержала она вздоха. - В восемнадцать лет, небось, только школу окончила, а уже с двумя мужиками путается.
   - Мама! - грубо окрикнул ее Вильдам и уже тише и мягче добавил. - Ты же ее совсем не знаешь. Но знаешь меня, и я прошу тебя поверить мне на слово: она не развратная девица, она просто очень несчастна. Она сама себя грызет, и за меня, и за Андрея, но пока не понимает одного, что любит нас по-разному, т.е. в ней уживаются две разные женщины, которые любят разных мужчин. А я это понял. И с Андреем они живут, как муж и жена. Надежда это знает, даже в гости к ним ходит. У них было что-то вроде официальной помолвки. Никого это не шокирует. А со мной... Я уже тебе говорил - я виноват.
   - Ты что ж, изнасиловал ее?
   - Опять ты за свое. Любит она меня, любит! - не сдержался Вильдам.
   - Ладно, ладно. Успокойся. Не кричи, соседей разбудишь. Я все поняла. Не понимаю только одного: зачем же ты Надежду-то привез. Ну и летела бы она дальше, в Самарканд.
   - А как Елена объяснит ей, а потом мужу, где она пропадала три дня.
   - Так вы же все равно с ней... это... в разных же квартирах спите.
   - А я что, ее для этого привез. Я хотел тебя с ней познакомить, лишний день, час, минутку рядом побыть.
   - Вот как? - задумчиво протянула Евгения Семеновна и, помолчав, сказала: - Бог вам судья! Но, коль так любишь, береги ее, а то сам же чуть не убил. Там на дороге, как все было-то?
   - Так и было, мам, только не было никакого животного, просто ей стало плохо, внезапно, я невольно на тормоз и надавил.
   - Вот-вот. Следи уж за собой, машина она тоже внимания требует, - и, подумав еще, добавила: - Говоришь, плохо стало? А, если она забеременеет, как узнаете, чей это ребенок?
   - Мам, - просительно взглянул на нее Вильдам. - Давай спать, а то мы с тобой до такого договоримся и додумаемся...
   - И все же? - уже уходя к кровати, оглянулась Евгения Семеновна.
   - Разберемся, мам, разберемся, - ответил Вильдам, укладываясь на диване.
   - Вы уж разберетесь... - проворчала себе под нос мать.
  
   На следующий день, девятого мая, Елена чувствовала себя замечательно: выглядела она нормально, голова не болела, а почти затянувшуюся рану под волосами было совсем не видно. День предстоял хлопотный. С утра приехала Фарида с мужем и внучкой, поздравить мать с праздником и справиться о состоянии здоровья пострадавшей. Здоровье всех удовлетворило, и они уселись за праздничный стол. Выпили за победу, помянули погибших, а затем, все вместе поехали на митинг к могиле неизвестного солдата. В обязательную программу этого дня входила и поездка на кладбище на могилу матери Фариды, это была единственная могила, умершего во время войны родственника из всех собравшихся здесь людей. После кладбища вернулись домой. Во время "минуты молчания" каждый думал и вспоминал погибших или умерших от ран после войны родных и близких, даже пятилетняя Зульфия сидела в уголочке, притихшая. Елена в последние годы своей прошлой жизни всегда плакала в этот момент, и сейчас слезы катились по ее щекам. Евгения Семеновна заметила это и поразилась:
   "Девчонка еще совсем, а как плачет. Видно, кто-то из близких погиб или умер. Нынешняя молодежь более черствая, даже циничная, в лучшем случае, сочувственно помолчат, а она вон, как убивается".
   Когда закончилась "минута молчания" она спросила Елену:
   - А у тебя кто погиб?
   - Дед. Я, конечно, его не знала. Но мама много рассказывала о нем. И вообще, столько людей погибло... - ей хотелось добавить "зря", но она промолчала.
   Сидевший рядом Вильдам не удержался и обнял ее за плечи.
   - Давайте, еще раз помянем всех их, они сейчас в раю, - произнес он, поднимая бокал.
   Еще вчера, когда Вильдам за ужином пил со всеми вино, мать забеспокоилась. Но сейчас уже убедилась, что к старой беде он не вернется.
   А вечером втроем они бродили по городу, смотрели салют.
  
   Десятого с утра пришла дочь Вильдама, Катя. Она знала, что папа всегда приезжал к бабушке на День Победы, но в этот день ей с ними было скучно, потому она приходила на следующий.
   Девочка Елене понравилась: крупная, рослая, выглядящая старше своих двенадцати лет: огромные миндалевидные глаза, обрамленные густыми черными ресницами, точеный, чуть крупноватый с небольшой горбинкой нос, пухлые сочные губы - настоящая восточная красавица, совершенно не похожая на отца.
   "Интересно, кто ее мать? По внешности дочери - вылитая персиянка, т.е. иранка, а может, армянка, но обязательно с иранской кровью".
   Елене захотелось поделиться своим восхищением.
   - Вильдам. Какая красавица у тебя дочь! В маму? - осторожно спросила она.
   - Нет. Мама говорит в мою родную мать. Правда она видела ее только мертвой, но все равно она была очень красива.
   - А у тебя мама, что, иранка была?
   - Почему иранка?
   - У Кати явная иранская внешность. Ей бы персидские шаровары с открытым пупком, коротенький лиф с пышными прозрачными рукавами, расшитые туфли с острыми носами, на шею мониста, на запястья и щиколотки браслеты и четыре длинных косы - вылитая Шехерезада.
   Катя услышала ее слова, и ее щеки покрылись румянцем, цвета персика, но она смело взглянула на Елену, а та уже обратилась к ней:
   - Ты "Птичку певчую" не читала?
   - Не-ет.
   - Рано ей еще такие книжки читать, - возразил Вильдам.
   - Ничего не рано. Там ничего такого нет. Книга о любви, - возразила ему Елена и снова повернулась к Кате: - Это история турецкой девочки, затем девушки. Она в детстве этакой пацанкой росла, по деревьям лазала, вишню любила, ее за это прозвали Чалыкушу - это по-турецки название какой-то птички, не помню какой. Она считала себя некрасивой, но на самом деле была настоящей красавицей. Очень романтичная книга. Я ее в твоем возрасте читала. Почитай, может, себя узнаешь? Автор - Решад Нури Гюнтекин.
   - А где мне ее взять? - заинтересовалась Катя.
   - Если хочешь, я могу дать почитать, у меня есть, правда в Самарканде. Ты к папе в гости приедешь?
   - Да. В июне.
   - Вот я тебе и передам через него. А захочешь, в гости придешь, сама возьмешь.
   - Не знаю. Может быть.
   Вместе с Катей они немного погуляли в ближайшем парке. Елена с Катей быстро нашли общий язык и всю дорогу щебетали друг с другом. Они вместе катались на качелях, каруселях и других аттракционах.
   Надежду это обстоятельство очень обрадовало. Наконец, хоть и не совсем, но они оказались вдвоем. Вильдам был с ней общителен, весел, учтив, не жалел комплиментов, но, к сожалению Надежды, не более.
  
   После обеда гости уехали назад, в Самарканд. Прощаясь с Еленой, Евгения Семеновна поцеловала ее в лоб, заглянула в глаза.
   - Сил тебе, девочка, и терпения.
   Елена поняла, что она все знает.
   - Вы меня осуждаете? - спросила она тихо.
   - Поживем-увидим.
  
   До Самарканда доехали быстро, без происшествий. К сожалению Вильдама, дом Елены был по дороге к дому Надежды, и он вынужден был высадить сначала ее. Он предложил проводить Елену до квартиры, но она отказалась.
   - Что ты, Вильдам, я не маленькая, дойду. До завтра.
   - Ты завтра на работу собралась? - спросила Надежда.
   - Конечно.
   - Может, на больничном посидишь?
   - Ни за что. Во-первых, я совсем здорова, а, во-вторых, я дома с тоски умру. Нет. "В народ, только в народ..."
   И они уехали.
  
   Поднимаясь к себе на пятый этаж, Елена думала о том, что Вильдам обязательно вернется. Ей нужно было с ним поговорить, но она чувствовала себя такой усталой, что с радостью отложила бы этот разговор, т.к. разговор предстоял трудный, долгий. А с другой стороны: он вовсе не разговоры придет разговаривать. Войдя в квартиру, Елена огляделась. Нет. Вильдаму здесь не место. Здесь все говорило об Андрее: его вещи, магнитофон, светомузыка, его книги, его любимая кружка. Здесь даже пахло Андреем, будто он только что вышел и вот-вот вернется. Нет, нет. Она никогда не сможет быть с Вильдамом в этой квартире, это все равно, что изменить Андрею в его присутствии.
   "И вообще, надо завязывать жить на два фронта. Ты обещала себе и Андрею, что никогда не будешь ему врать. Ты ему клялась в верности! Что ты творишь? Ну и что же, что тебя две, тело-то у тебя одно и жизнь тоже. А ведь обе полюбили и сейчас любят Андрея. Кто же любит Вильдама? - Мать, ты совсем запуталась. Сейчас опять доведешь себя до чего-нибудь. Я не знаю. Думаю, все должно быть проще: решила не спать здесь с Вильдамом - не спи. Решила, что любишь двоих - люби. Не мучай ни себя, ни меня, ни их. Люби, вот и все. Что ты вечно все усложняешь. Прими свершившееся, как должное. Думаешь, я очень рада, что ты залезла в мое тело и командуешь тут. Но я приняла все, как есть. Что толку скандалить, сопротивляться, размахивать своими моральными принципами. Раз так случилось, надо учиться с этим жить. Главное усвоить, что никто не должен пострадать. - А я? - И ты не страдай. Тебя любят двое таких замечательных мужчин. Наслаждайся этим. Согласна? - ...Да. Постараюсь. А ты мудреешь, девочка моя. - Но я же - это ты. А с кем поведешься..."
   Ее мысленный разговор прервал звонок в дверь.
   - Можно?
   Вильдам стоял на пороге в нерешительности.
   "Наверно, мое лицо все сказало за меня", - подумала Елена и усмехнулась, ее усмешка получилась еще более мрачной, чем предыдущее выражение лица.
   - Мне уйти?
   - Нет. Проходи. Мне нужно с тобой поговорить.
   - Разве мы еще не все обсудили?
   - Не все. То, о чем я хочу с тобой поговорить, мы еще не обсуждали, - она провела его на кухню. - Ты есть хочешь?
   - Не особо.
   - А я хочу. Присядь. Я что-нибудь приготовлю на скорую руку, и мы поговорим.
   Он сидел, молча наблюдая, как она ставила на плиту чайник, нарезала хлеб и колбасу, выставляла на стол чашки.
   - Тебе чай или кофе?
   - Наверно, лучше кофе, чувствую, что разговор предстоит нелегкий и длинный.
   - Да. Я тоже кофе.
   Когда она села к нему за стол, он взял ее руки в свои. ("Совсем, как Андрей!" - подпрыгнуло ее сердце).
   - Что-то случилось, Елена?
   - Случилось. Но сначала мы покушаем.
   Они ели бутерброды, запивали горячим кофе, молчали и смотрели друг на друга.
   "Как он все это воспримет? Сейчас я для него загадочная молоденькая женщина, а потом узнает, кто я, и разлюбит. Ну и пусть. Переживу. У меня есть Андрей..."
   "Какой еще сюрприз она мне преподнесет? Что она надумала? Чтобы она не сказала, я все равно от нее не откажусь..."
   Когда с бутербродами было покончено, Елена предложила:
   - Пойдем, покурим и поговорим. Хочешь еще кофе, у меня коньяк есть.
   - Давай.
   Она разлила остатки кофе, добавила в чашки коньяк. Они вышли на лоджию.
   - Ты меня пугаешь, девочка.
   - А ты чего-то боишься?
   - Только одного - потерять тебя.
   - Ну, это будет от тебя зависеть.
   Он не сдержал тяжелого вздоха, а она, закурив, наконец, заговорила:
   - Ты помнишь, о чем ты мне говорил перед тем, как затормозил?
   - Помню. Я говорил, что в тебе уживаются две женщины, которые любят разных мужчин.
   - Так вот. Ты прав. Только, не просто две женщины, а две я, но разного возраста, - она заметила его вопросительный взгляд и улыбнулась. - Я сейчас все объясню, а ты отнесись к этому серьезно, как бы нелепо тебе это не казалось.
   Она задумалась: с чего бы начать? А он не спускал с нее глаз.
   - Мне было, скажем, за сорок, и я умерла. Но там, - и она подняла глаза вверх, - решили дать мне еще один шанс, прожить свою жизнь заново с восемнадцатилетнего возраста. А чтоб не наделала тех же ошибок, оставили мне память о той, прежней жизни. Так я оказалась в своем теле тридцатилетней давности, но я, восемнадцатилетняя, тоже никуда не делась. Короче говоря, меня две. И я никому, ни тебе, ни Андрею, никогда бы этого не рассказала, если бы не одно обстоятельство. Когда ты говорил мне там, в машине, о своих догадках, я испугалась, что выдала себя, что теперь у меня снова заберут жизнь. Я очень отчаялась тогда и в какой-то момент приготовилась к смерти, подумала о ее неизбежности. И действительно умерла.
   Елена посмотрела на Вильдама, он сидел бледный, с застывшим взглядом.
   - Я видела тебя на дороге: ты сидел прямо на земле, держал меня на руках и плакал.
   Его глаза расширились.
   - Но я умерла не от удара. Я сама себя убила, еще до аварии, только тем, что подумала о смерти. Оказывается, меня не предупредили, что эту вторую жизнь я могу закончить сама, надо лишь остановить сердце, подумав о смерти. Меня снова вернули, но больше такого не будет. Если я опять сильно отчаюсь или захочу умереть, я умру.
   По лбу Вильдама струился пот, но он его не замечал, он не сводил с Елены глаз.
   - А я пока не хочу умирать, я еще не все сделала, что хотела, не все исправила. Но, зная свой характер, зная свое самоедство, я боюсь, что, когда-нибудь забудусь и непроизвольно свершу непоправимое. Мне нужен человек, который был бы рядом и не позволил бы мне сделать это. А кроме тебя, я никому не могу доверить эту тайну. Боюсь, Андрей не поверит мне, а, если поверит, кто знает, как он отнесется ко всему этому. А что ты думаешь?
   Вильдам пристально смотрел на нее, как будто хотел разглядеть в ней тех двух женщин, и молчал. Его сигарета догорела и потухла, пепел упал на брюки, но он не замечал. В душе Елены начала нарастать тревога: а правильно ли она сделала, что все ему рассказала, возможно ли в такое поверить?
   Вильдам очнулся, закурил новую сигарету и сказал:
   - В это трудно поверить. Это правда? Ты меня не разыгрываешь?
   - Правда.
   - Тогда это многое объясняет... Но у меня есть некоторые вопросы. Можно?
   - Я не на все вопросы могу ответить, не надо спрашивать меня о моей прошлой жизни, сейчас у меня все по-другому.
   - И все же, всего пару вопросов.
   - Спрашивай, но не сердись, если я на какие-то не отвечу.
   - Мы были с тобой знакомы тогда...раньше?
   - Конечно, мы же работаем вместе. Но я поняла, что ты хочешь спросить. Дальше разговоров на работе дело не пошло.
   - А Андрея ты знала раньше?
   - Да. Но позже и при других обстоятельствах.
   - Значит, то, что происходит сейчас...
   - ...все по-другому. Для меня это действительно неизвестная мне жизнь, как и для любого другого. Единственное, это то, что я знаю, чего мне не стоит делать, с кем не стоит связываться.
   - Значит, ни я, ни Андрей к этой категории не относимся.
   - Нет, - улыбнулась Елена.
   - Но, если ты не доверяешь Андрею, почему ты с ним?
   - Не то, чтоб я не доверяла ему. Просто..., посуди сам. Ты молодой парень, встретил девушку, полюбил ее, стал ее первым мужчиной, - Вильдам чуть качнул головой, прищурился, прикусил губу, скрывая улыбку, - и вдруг оказывается, что это не совсем девушка и не совсем молодая, что она знала тебя раньше и уже была готова к отношениям с тобой. Получается, вроде как, в сети заманила.
   Вильдам не удержался и спросил с улыбкой:
   - А заманила?
   - Ну, тебя, Виля. Я серьезно. Вот ты - мужчина. Как бы ты к такой новости отнесся?
   Вильдам задумался.
   - Не знаю, как он, и не хочу представлять себя мальчишкой, но я ужасно рад, что ты именно такая. Наверно, я влюбился в тебя во вторую, ту, что постарше. Но, а то, что ты в таком шикарном молодом теле, это уже двойной плюс.
   Он привлек ее к себе, но Елена слегка отстранилась.
   - Вильдам, давай серьезно.
   - А я совершенно серьезен, - сказал он, не выпуская ее из своих объятий. - Как же ты с ним будешь жить, если в "ангелы-хранители" выбрала меня?
   - Вильдам, давай, больше не будем об этом, - пытаясь освободиться от него, сказала Елена. - И еще. Ты прости, но это уже дом Андрея, и на его территории...
   - Понял, - Вильдам разжал руки и отпустил ее. - Поехали ко мне. Я буду твоим "ангелом-хранителем", но при условии, что иногда ты будешь посещать и мою территорию.
   - Шантажируешь? - с усмешкой прищурилась Елена, а внутри ее уже поднималась волна желания.
   - Шантажирую, - он почувствовал ее состояние и его глаза тоже заблестели. - Поехали, а то я нарушу территориальную неприкосновенность и оскверню ваш "алтарь супружеского целомудрия".
   - Фи, как грубо. А Вы, батенька, просто захватчик какой-то, - закокетничала она, но все же встала и направилась в спальню.
   Вильдам поспешил за ней. У двери она остановилась, загородила дорогу.
   - Ну уж нет, на "алтарь" не пущу. Иди в машину, а я переоденусь, возьму сумку и спущусь.
   Глаза Вильдама сияли, он сам весь светился.
   - Слушаюсь, моя королева! - и он поспешил выполнять ее "приказание".
   "Он тоже назвал меня королевой. Какие бы они не были разные, но в сущности, такие одинаковые!.."
  
   "Ночь любви" превзошла все ее ожидания. Он был предупредителен и очень тонко чувствовал все нюансы ее любовных переживаний: когда ей хотелось грубости - он был груб, когда ей хотелось нежности - нежен, она накалялась от страсти - он обжигал ее своею, ей хотелось играть - и он подыгрывал ей. Инициатива несколько раз переходила от одного к другому. Они угомонились лишь под утро, но не спали, а просто лежали в постели, обнявшись.
   - За какие же грехи тебя снова отправили к нам на Землю?
   - Не за грехи. Я была очень несчастлива и одинока в той жизни.
   - Ты была одинока?
   - Да.
   - Ты? Куда же мужики смотрели?
   - Такого, как ты, не было.
   - Какого?
   - Любящего, понимающего, и без комплексов.
   - Это я-то без комплексов? Да я до сих пор был один большой комплекс. Это ты меня освободила.
   - Как все невероятно складывается!..
   - Что невероятно?
   - Ничего.
   - Нет-нет. Начала, так говори.
   - Давай договоримся. В таких случаях...
   - Каких?
   - Таких! Постельных.
   - А-а-а!..
   - Да-а-а...
   - И что в таких случаях?
   - ... не будем говорить о других.
   - Это о ком, о других?
   - Об Андрее.
   - А я разве что-то говорил об Андрее?
   - Нет. Это я чуть не сказала, но вовремя спохватилась.
   - А что ты хотела сказать?
   - Вильдам! - умоляюще посмотрела она на него.
   - А я что, я ничего...
   - Совсем ничего?
   - Совсем. Я просто невероятно, ужасно, несказанно счастлив!
   - Я тоже.
   - Тебе поспать надо.
   - Тебе тоже.
   - Тогда, спи.
   - Уже.
  
   Она спала всего три часа, но что значит молодой организм: после умывания холодной водой и чашки кофе, приготовленного Вильдамом, она чувствовала себя вполне сносно, даже была готова к "трудовым подвигам".
   Не доезжая до института, Елена попросила ее высадить.
   - Давай, Виля, не будем давать лишнего повода к сплетням.
   Вильдам согласился.
  
   Праздники закончились. Начались будни.
   И хотя, как и обещал Вильдам, чертежами на дом Елену не загружали, график ее жизни менее напряженным не стал. Она усиленно готовилась к экзамену, занималась своим гардеробом. С легкой руки Татьяны, ее часто навещали и Саша, и Леша с Ольгой. А вот ее отношения с Надеждой слегка охладели. Надя своим женским сердцем чувствовала, что именно Елена была причиной их никак не складывающихся близких отношений с Вильдамом. Она прямо не осуждала ее, считая девочку не виноватой, что нравится взрослому мужчине, но не могла себя пересилить и по-прежнему очень доверительно с ней беседовать. Для себя она решила: вот дети поженятся, Вильдам перебесится, а тогда уж придет и ее черед. Она видела, что к ней он тоже не равнодушен: сколько раз замечала во время совместных прогулок, что он совершенно не обращает внимания на других женщин, уделяя внимание только ей и Елене.
   В начале июня Елена успешно сдала экзамен по математике за первый курс мехмата и была зачислена в университет на второй курс. Вильдам радовался за нее, наверно, больше, чем она сама.
  
   А в середине месяца приехала Катерина из Ташкента. Они подружились с Еленой еще больше, и Катя почти все время проводила с ней. Вильдам даже приревновал ее:
   - К кому она приехала? К отцу или к тебе? Я ее вижу реже, чем ты.
   - Зато у тебя есть законная причина каждый день приезжать ко мне.
   - А что толку?
   - Как тебе не стыдно...
   - Мне совсем не стыдно. Я ужасно соскучился. Но Катя пробудет здесь до середины июля. Я за это время сойду с ума.
   - Я не понимаю, то ты предъявляешь претензии ко мне, что я отнимаю у тебя законное право общаться с дочерью, а то вдруг жалуешься, что она у тебя в гостях еще задержится?
   - Вы мне обе дороги. Жаль, она еще мала, и я не могу ей открыться...
   - Виля, не гони лошадей. Ты начинаешь меня беспокоить, ты становишься не терпелив, и это уже заметно со стороны.
   - Прости, маленькая моя! Я возьму себя в руки. Прости.
   Разговор происходил в машине, это было единственное место, где они могли поговорить без лишних ушей. Но и частые их поездки с работы уже вызывали подозрения у некоторых любителей сплетен. Пришлось им ограничить и эти встречи. Но каждые выходные они проводили вместе: ездили в горы, на водохранилище, на озера, на Зеравшан. Изредка их сопровождала Надежда, почти всегда Андрей, в горы с ними ездили Саша с Татьяной.
  
   Но однажды, в последний выходной пребывания Катерины, Андрей был на полигоне, Надежда сослалась на срочную работу, и на Зеравшан они отправились втроем. Вильдам был естественен, весел, словоохотлив: рассказывал анекдоты и смешные истории из жизни. Все смеялись, дурачились, плескались в ледяном стремительном потоке Зеравшана, жарили на костре сосиски и пели песни под гитару. Возвращались домой уже вечером. Катя сидела с Еленой на заднем сидении, прижавшись к ее плечу. После некоторого молчания, Катя прошептала ей на ухо:
   - Не женись на Андрее, женись на папе, а я к вам жить перееду. Маме все равно, у нее Костик есть и дядя Вова.
   - Что ты говоришь, Катя? Ты разговаривала с папой?
   - О чем? - удивилась Катя. - О тебе?
   - Нет. О маме, о тебе. Если мама будет не против, конечно, переезжай сюда. Папа так тебя любит, так скучает по тебе.
   - А ты будешь с нами жить?
   - Нет, Катенька. Но я всегда буду рядом.
   - Я хочу с тобой. Он же мужчина, а у нас, у женщин, есть свои секреты. Как я буду с ним одна в квартире жить?
   - Глупенькая! Он же папа твой, не просто мужчина.
   - Все равно. Когда дядя Вова дома без мамы, я всегда ухожу к соседке, бабе Лиде, или к бабушке Жене. Он неприятный, все норовит меня потрогать. Противный!
   - О, боже! А маме ты говорила?
   - Один раз, но она только накричала на меня и обозвала вруньей. Я не хочу к ним возвращаться, - и она заплакала, уткнувшись в грудь Елены.
   Вильдам это заметил, осторожно свернул на обочину и притормозил. Теперь он всегда очень аккуратно водил машину.
   - Что у вас случилось?
   - Ничего, Виля, - она впервые назвала его так при Кате. - Поехали, скорее, домой, надо поговорить.
   - А говоришь, ничего, - забеспокоился Вильдам.
   - Лена, не говори ему, - прошептала Катя.
   - Тебе нужна помощь, и помочь тебе может только он, я не в силах. Надо обязательно ему все рассказать.
   Едва они переступили порог квартиры, Вильдам спросил:
   - Так, что у вас случилось?
   - Не говори, - крикнула Катя.
   - Катенька, надо, он же папа твой... - но не успела она договорить, как Катя, метнув на нее ненавистный взгляд, убежала в свою комнату и захлопнула дверь. Вильдам растерянно смотрел на них.
   - Что с ней?
   Елена без лишних вступлений сказала:
   - К ней отчим пристает.
   - Что-о? - глаза Вильдама налились кровью, он бросился в Катину комнату, Елена за ним.
   Катя лежала на кровати и плакала.
   - Катенька, доченька, почему ты до сих пор молчала? - он присел рядом с ней и ласково погладил по голове. Катя поднялась и уткнулась в его грудь, изредка всхлипывая.
   - Я думала, ты не поверишь и будешь ругаться, что я сама виновата.
   - С чего ты взяла? Кто тебе такое сказал?
   - Мама.
   - Мама? Ты говорила с ней?
   - Да. Она на меня накричала. Сказала, что я вру, а, если еще кому скажу, то все решат, что я это придумала или сама к нему липла.
   У Вильдама сжались кулаки, сузились почерневшие в ярости глаза, он побледнел, но справился с собой и спокойно сказал:
   - Ты ни в чем не виновата. Я теперь тебя не отпущу, ты останешься со мной, а с ними я поговорю.
   - Пап, - Катя подняла заплаканное лицо на отца. - Набей ему его отвратительную морду.
   На лице Вильдама мелькнула улыбка, он обнял Катюшку и прижал к себе.
   - Набью, обязательно набью. Кто-нибудь еще об этом знает?
   - Баба Лида, соседка. Она мне тоже поверила, даже что-то маме говорила, но та ее не послушала. Пап, я насовсем у тебя останусь?
   - Насовсем.
   - А Лена?
   - Что Лена?
   - Женись на ней, пусть она тоже с нами останется.
   - Я не против, - Вильдам поднял глаза на Елену, стоявшую все это время в дверях, - да у нее уже есть жених, ты же знаешь.
   - А, когда они поженятся, она к нам больше не придет?
   - И я к вам приду, и ты ко мне будешь по-прежнему приходить, - ответила за отца Елена.
   - А ты меня на свадьбу пригласишь? - Катя уже совсем успокоилась, встала и подошла к зеркалу, поправить волосы.
   - Обязательно. Вы с папой будете самыми главными гостями на моей свадьбе, - грустно обещала Елена. - А теперь мне домой пора.
   - Погоди, я отвезу тебя, - поднялся Вильдам.
   - И я с тобой, - с готовностью подскочила к отцу Катя.
   - Мы сначала чаю выпьем, и мне с Еленой поговорить надо. Хорошо?
   - Ага. Я пойду, чайник поставлю, - она совсем повеселела и вприпрыжку поскакала в кухню.
   Когда за Катей закрылась дверь, Вильдам снова помрачнел.
   - Елена, можно Кате пожить у тебя дня три, я в Ташкент съезжу.
   - Конечно. Ты только не перегибай там палку, все обдумай, припугни судом, хотя до суда доводить не желательно, это для Кати травма.
   - До суда не дойдет. Я этого подонка знаю. А в прокурорах их района у меня бывший одноклассник ходит, он поможет. Вот только Вероника может заартачиться, она сейчас неплохие алименты с меня на Катю получает, и через мать ей всегда деньги передавал. Не захочет такого дохода лишиться.
   - Доход тоже отрабатывать надо. А таких мамаш надо материнских прав лишать. Ты извини меня, Вильдам, что я так говорю, но я сама мать двух дочерей. Для меня дети всегда были на первом месте. Ты это учти.
   - Учту, - ему хотелось сказать ей что-нибудь о совместных детях, но он промолчал, момент был не тот.
   - А Катя днем посидит одна? Мне же на работу.
   - Ты завтра на работу не ходи. Я заеду утром, сам с Петром переговорю. Если хочешь, тебе домой чертежи принесут.
   - Ага. Пусть Татьяна добежит.
   - Вот и договорились.
   - А Катю давай прямо сегодня ко мне.
   - А я? - он взял ее лицо в свои руки.
   - Виля, - зашептала Елена, - не надо, Катя заметит, - и часто задышала.
   - Оставайся... - горячо дышал он ей в лицо, целуя глаза, щеки, губы. - А утром я вас отвезу домой.
   - Но Катя...
   - Она спит крепко, она не услышит. Оставайся...
   - Я не знаю...
   - Ты хочешь?
   - Да...
   Он приник к ее губам в долгом поцелуе. Затем, ничего не говоря, открыл дверь и, обняв Елену за плечи, провел в кухню, где у стола хлопотала Катюша.
   - Катюха, мы с Еленой решили, что, пока я съезжу в Ташкент, ты поживешь у нее. Ты согласна?
   - Согласна, согласна, - захлопала в ладоши Катя.
   - Сегодня она переночует у нас, а завтра утром я вас отвезу.
   - Ура! Лена будет спать со мной.
   Вильдам хмыкнул в усы, а Елена, сдерживая улыбку, как можно серьезнее сказала:
   - Кать, тебе сколько лет?
   - Скоро тринадцать, а что?
   - Ты что, до сих пор одна заснуть не можешь?
   - Не-ет. Но у нас же больше нет кроватей?
   - А диван в зале? - сказал Вильдам. - Я там переночую. Ты в своей комнате, а Елена в спальне.
   Катя внимательно на них посмотрела, усмехнулась и сказала голоском послушной девочки:
   - Ладно. Давайте пить чай, и я иду спать, - и она притворно зевнула.
   Вильдам с Еленой переглянулись: а девочка хитрит! Но решили посмотреть, что же будет дальше.
   Чай пили по-семейному: втроем, на кухне, с клубничным вареньем, привезенным от Евгении Семеновны, и лепешками. Катя, допив свою чашку и пожелав всем "спокойной ночи", ушла в свою комнату. Елена с Вильдамом выждали полчаса, но она не появлялась. Им стало интересно, что же она задумала. Елена на цыпочках подошла к двери Катиной комнаты и осторожно ее приоткрыла, Вильдам тоже заглянул через ее голову. Катя мирно спала в своей постели. Вильдам вопросительно посмотрел на Елену, а она понимающе улыбнулась, закрыла дверь и сказала:
   - Она просто обо всем догадалась и решила нам не мешать.
   - Правда, у меня замечательная дочь? - обнимая Елену и увлекая ее в спальню, спросил Вильдам.
   - Правда. И все же, догадки - догадками, а нам надо быть с нею осторожнее.
  
   Вильдам вернулся, как и обещал, через три дня с заявлением бывшей жены о согласии переезда дочери к отцу, заверенным нотариусом, с Катиными документами и вещами. Вместе с ним приехала и Евгения Семеновна.
  
   А еще через день приехал Андрей. Срок регистрации уже был назначен. И начались предсвадебные хлопоты. Надежда настояла на том, чтоб свадьбу гуляли в ресторане. Как не хотелось Елене скромной свадьбы, но количество приглашенных гостей уже перевалило за тридцать, и дома они бы никак не поместились, и она согласилась на ресторан. Платье она шила сама, ей помогала Марина-вторая, которая работала в ателье мод. Сшили его за два дня, на это время Елена отправила Андрея к матери, чтоб он ни в коем случае его не увидел.
  
   Свадьба была шумной и веселой, с массой розыгрышей и конкурсов. Ничто ее не омрачило. Даже Вильдам, сознавая, что тоска, разрывавшая его сердце, ни в коем случае не должна вырваться наружу, старался выглядеть веселым. У него это стало получаться только после того, как он уверил себя, что час, когда она безраздельно будет принадлежать только ему, приблизился еще на шаг. Он не знал, почему он был в этом так уверен, но прислушался к своей интуиции.
   Когда свадьба была в самом разгаре, в ресторане среди танцующих появился Тимур. Андрей увидел его раньше Елены и загородил ее собой. Но Елена мягко и ласково погладила его по плечу и вышла вперед. Тимур нес в руках огромный букет желтых роз. Он преподнес Елене цветы, поздравил, пожелал счастья, выпил за молодых бокал шампанского и ушел. Больше она его не видела. Никогда.
  
   Через два дня после свадьбы Андрей с Еленой уехали в Крым, как она и хотела. Когда она выразила свое желание, ни Андрей, ни Надежда не возражали. Единственное, на чем настояла заботливая Надежда, это то, чтоб они обязательно поселились у ее давней приятельницы в поселке Фрунзенское близ Алушты, а не шатались по полуострову дикарями.
   Две недели в Крыму пролетели, как один день, и все же впечатлений они увезли с собой массу. Сказочные дворцы Алупки и Бахчисарая, величественный и романтичный порт Севастополя, развалины Херсонеса, прилепившееся к скале "Ласточкино гнездо", Байдарские ворота, городок служителей муз Коктебель и пляжи, пляжи, каменистые южные и песчаные западные, прозрачное синее теплое море и всюду его запах: соленый, йодистый, пьянящий. У Надиной приятельницы, тети Маруси, они только ночевали, а целыми днями путешествовали, жарились на солнышке и отмокали в море. Они были счастливы. Елена забыла все свои страхи, а Андрея, наконец, перестала грызть ревность. Домой они вернулись загорелые, посвежевшие, отдохнувшие.
  
  
  
  
  
  
   Глава третья
  
   ИСПЫТАНИЯ
  
  
   Прошло два года.
   Елена успешно училась в университете и по-прежнему работала в проектном институте, но уже не копировщицей, а в отделе у Вильдама технологом. С Вильдамом они встречались редко, но все же встречались, он по-прежнему был рядом, на страже и в ожидании. Катя жила с ним. Евгения Семеновна тоже поменяла свою квартиру в Самарканд и жила в соседнем с Вильдамом доме. Здоровье ее ухудшилось - часто болело сердце, и теперь иногда Елена успокаивала Вильдама, исполняя роль его "ангела-хранителя".
   Александр служил в армии на Украине, а Татьяна его ждала. Жорик с Зоей тоже поженились и воспитывали первого сына, Зоя уже ходила вторым. Леша с Ольгой расстались, Марина с Женей тоже.
   Вскоре после свадьбы Елены и Андрея Вильдам познакомил Надежду со своим старым другом, что преподавал в университете, тот год, как овдовел. Олег Моисеевич показался Елене несколько занудным, но в Надежду он влюбился "по уши": дарил ей цветы и подарки, водил в театры, на концерты, в рестораны, вел себя с ней, как влюбленный мальчишка, чем веселил и Вильдама, и Елену, и даже Андрея. Но человеком он оказался хорошим, добрым, правда, совсем не приспособленным в бытовом плане. Надежда опять, как подружка, приходила к Елене поболтать, поделиться.
   - И как он целый год один жил? Он не только постирать себе не может, он даже макароны варить не умеет, - посмеивалась она, но было видно, что ей доставляло удовольствие за ним ухаживать.
  
   ... А в Афганистане уже шла война. Уже гибли наши мальчики. И "черные тюльпаны" уже везли родителям и женам вместо их сыновей и мужей цинковые ящики с набором рук и ног и, если повезет, другими частями тела...
  
   Андрей заканчивал училище. Как и предугадала Елена, заявления всех без исключения выпускников об отправке их в Афганистан уже лежали на столе начальника училища. Как не просила мать, как не молила Елена, Андрей тоже написал такое заявление, он не мог быть "белой вороной".
   - Андрюша, пойми, эта война глупая, никчемная, если вы выживете, вам никто даже спасибо не скажет, наоборот, вы в своей стране изгоями станете.
   - Что ты меня уже хоронишь! Что ты каркаешь! - злился Андрей и впервые серьезно поссорился с Еленой.
   А она в предчувствии беды не находила себе места. Она уже готова была сказать ему, кто она, соврать, что якобы знает - он там погибнет. Но не могла. Во-первых, не могла открыться, после почти трех лет молчания; во-вторых, не могла врать, она все же не знала его судьбы. Но сердце болело, ныло, било в набат. А он слышал, но не мог на него откликнуться. "Долг чести", "офицерский долг", когда-то очень благородные весомые слова, сейчас звучали издевательством над волей этих мальчиков.
   Заявления подписали всем, не смотря на то, что у некоторых выпускников уже были семьи, дети. Ничего не смогла сделать и Надежда, таков был приказ сверху.
   Когда уже было ясно, что отъезд Андрея неизбежен, у Елены началась дикая депрессия: она не ела, не спала, не разговаривала, только пила крепкий кофе и курила. Андрей просил у нее прощения, валялся в ногах, злился, ругался, но она молчала. Чувствуя нарастающее отчаяние, она боролась с желанием махнуть на все рукой и умереть, пыталась настроить себя на то, что такие страшные предчувствия, на которых она слишком зацикливалась в прошлой жизни, обычно не оправдывались, сбывалось то, на что она мало обращала внимания или быстро забывала.
   Но она все же не справилась бы с собой, если бы не Вильдам. Он на расстоянии чувствовал ее состояние (она эту неделю не работала, была в отпуске), но дома был постоянно Андрей. Вильдам знал это, потому что неоднократно звонил ей, но трубку поднимал всегда Андрей, она к телефону не подходила. В конце концов, он не выдержал и приехал. Андрей даже обрадовался его приезду. Сначала он не хотел никого вмешивать в их с Еленой отношения, даже матери запретил приходить, думал, что справится со своей проблемой сам, но его уже тоже охватило отчаяние: он не мог забрать своего заявления и не мог оставить ее такой.
   - Где она? - с порога спросил Вильдам.
   - На лоджии. Она уже две ночи не спит, все сидит там и курит, но не плачет. Выходит только на кухню, сварит кофе и назад. Я пытался ее спать уложить, она ложится, но через пятнадцать минут снова встает и идет на лоджию, - в глазах Андрея черная тоска сменилась мольбой: помоги хоть ты ей!
   Вильдам прошел на лоджию, закрыл за собой дверь. Андрей смотрел через стекло балконной двери, как он подошел к забившейся в угол старого диванчика Елене, сел рядом, обнял за плечи, прижал к груди ее голову и стал гладить ее по волосам и что-то нашептывать. У него защемило сердце, но не от ревности, а от жалости к ней. Он отошел от двери и сел в кресло, сложил ладони и стал ждать.
   А Вильдам говорил:
   - Бедная моя девочка! Твой "ангел-хранитель" с тобой. Возьми себя в руки, успокойся. Ты ничего не можешь изменить. Ты можешь только жить, жить и ждать. Это трудно, но ты справишься, а я всегда буду рядом. Живи, моя золотая, ты еще не все сделала, что хотела. Ты же не знаешь его судьбы. А он не виноват, таково общество, такова эта жизнь. А ты люби и жди его. И пусть он уйдет с легким сердцем, а не с тяжелым камнем на душе. Твое настроение, твоя вера в него помогут ему выжить. Поплачь, пусть со слезами уйдут черные мысли, черные предчувствия. И вернись...
   И она заплакала, сначала полились из глаз безмолвные слезы, потом она зарыдала, колотя его в грудь кулаками и причитая:
   - Это я виновата! Это мне наказание за предательство! Но он-то тут при чем?
   Вильдам прижимал ее голову к своей груди.
   - Тихо, тихо, девочка! Он не должен ничего знать, тем более теперь, перед отъездом. Пусть его душа не омрачится ничем. Он должен знать и верить, что ты принадлежишь только ему, что ты будешь ждать его. Это нужно ему. Ты же все понимаешь...
   - Да...
   - Вот и умница! Выплакалась?
   - Да.
   - Спать хочешь?
   - Да.
   - А кушать?
   - Нет. Только спать.
   Вильдам поднялся. Он бы взял ее на руки и сам отнес в постель, раздел и уложил, но не смел, не имел права. Обняв Елену за плечи, он подвел ее к двери и позвал Андрея.
   - Бери ее на руки, она очень слаба, и неси в постель, пусть отоспится.
   Андрей бросился навстречу, легко подхватил Елену на руки и отнес в спальню. Вильдам вернулся на лоджию и закурил. Через пять минут к нему присоединился Андрей.
   - Ну что?
   - Спит. Уснула сразу, - Андрей закурил, помолчал. - Как тебе это удалось? Я третьи сутки бьюсь, но она, как закрылась от меня, не достучаться.
   - Ты - муж, причина ее депрессии в тебе. А я - человек в данном вопросе посторонний. И потом, она же совсем девочка, ей бы еще маме с папой поплакаться, а их нет.
   - Но она даже с матерью отказалась разговаривать.
   - Это не ее мать, это твоя мать. А я люблю ее..., как дочь, и она относится ко мне с дочерним доверием. Вот и удалось, - он закурил еще сигарету. - У тебя водки нет?
   - Есть мастика, мать из Болгарии привезла, она крепче. Будешь?
   - Давай.
   Они перешли на кухню. Андрей достал бутылку мастики, маслянистой желтоватой жидкости, и две стопки.
   - Как ее пьют-то? - спросил Вильдам, с подозрением разглядывая бутылку.
   - Вообще-то, ее в коктейли добавляют, но и так можно, по чуть-чуть, как коньяк.
   - Ну, давай, разливай.
   Они выпили, поморщились, сначала занюхали, а потом заели лимоном.
   - Тебе когда... - заговорил Вильдам.
   - Послезавтра.
   - Дай ей отоспаться, хотя бы до завтра, не трогай.
   - Я понимаю.
   - Ты ее не суди. Очень она тебя любит. Хочет что-то решить, что-то предпринять, хочет казаться сильной, хочет сердцем все обхватить. А, по сути, она совсем девчонка, слабая, ранимая. Она не с тобой не справилась, она с собой не справилась. Не рассчитала свои силы.
   - Я знаю, я вижу. Я тоже ее очень люблю, но...
   - Не надо об этом. Давай лучше за нее выпьем, чтоб выдержала, не сломалась, дождалась.
   - Ты хочешь сказать, что она может...
   - Нет. Она тебе не изменит, но здоровье подорвать может. Давай за нее.
   Андрей разлил еще по глотку.
   - Не-ет. За нее только по полной.
   - А не много? Ты же на машине.
   - Не много. И я никуда не поеду, у вас останусь ночевать. Не выгонишь?
   Андрей даже обрадовался. Ему в эти дни самому хотелось напиться, но один он пить не мог. А тут такой классный собутыльник!
   - Не выгоню, место есть, - он долил стопки до краев. - За нее!
   Они выпили, вторая пошла уже лучше. Вильдам взял бутылку, почитал этикетку, снова разлил.
   - Наша водка мягче, но будем пить, что есть. Давай за тебя: на рожон не лезь, береги себя, помни, что тебя здесь жена ждет.
   - Любимая жена.
   Они снова выпили.
   - У тебя кроме лимона, есть еще что закусить? - опять поморщился Вильдам.
   - Есть, - ответил Андрей и открыл холодильник. На стол легли тарелки с колбасой, сыром, помидорами, баночка черной икры, лепешка.
   - Вот! Это уже дело, - Вильдам потянулся за сигаретами.
   - Здесь нельзя, - остановил его Андрей.
   - Точно, точно. Ругается. Сама курит, но в квартире не разрешает. Тогда бери закусон и пошли на лоджию, - скомандовал он, беря бутылку и стопки, туда же они вытащили журнальный столик, разложили закуску, налили стопки.
   - Давай за любовь! - предложил Андрей слегка заплетающимся языком.
   - За любовь! - поддержал его Вильдам.
   Выпили. Закусили. Закурили.
   - А ведь ты ее тоже любишь, - сказал Андрей и, прищурившись, посмотрел на Вильдама.
   - Люблю... - задумчиво глядя в окно, ответил Вильдам. - Но ты опередил.
   - Ты смотри тут без меня, не балуй.
   - Сынок, если бы я хотел побаловать, то уже бы побаловался, тебя не спросил. Но она не такая, она не для баловства...
   - Да, она не такая. Она верная! Она меня любит! - восторженно воскликнул Андрей и принялся снова разливать мастику.
   Вильдам искоса посмотрел на него, ухмыльнулся в усы. Хмель уже добрался и до него, но головы он не терял.
   - Вот только что-то детей у нее нет, - продолжал Андрей. - Я стараюсь, стараюсь. Оно, конечно, еще не время, ей еще три года учиться. Но я уже созрел для отцовства.
   - Это ты созрел? Идешь, как мальчишка, на поводу у всех, не думая о своих близких. Ну, был бы у тебя ребенок? Так, ей бы еще хуже пришлось: остаться одной с ребенком на руках...
   Андрей набычился.
   - Ты не понимаешь. Ты - гражданский, а я - офицер. Это мой долг.
   - Твой долг - родину защищать. А твои близкие и есть родина. А тебя несет черт знает куда! Это же Азия! Сейчас они меж собой дерутся, а завтра все вместе против нас попрут.
   - Ты думаешь, что говоришь?
   - Я-то, как раз, думаю. А вот ты?..
   Андрей поднял на Вильдама мутный упрямый взгляд.
   - Я - офицер, - повторил он, ударяя себя в грудь - И есть приказ...
   - Вот в том-то и дело, что приказ, - примирительно сказал Вильдам, разливая остатки мастики. - А заявление ты тоже по приказу писал?
   - Почти... - Андрей уставился в стопку невидящим взглядом. - Если бы не написал, выперли бы к чертовой матери из вооруженных сил, или под трибунал отдали.
   - А под трибунал за что? - изумился Вильдам.
   - Они бы нашли, состряпали б...
   - Значит, кругом тебя обложили...
   - Не только меня. У Илюхи сыну полтора годика и мать больная, а у Равиля жена беременная. Ни с кем не считаются. Приказ... Успокаивает только то, что обещают не более, чем на полгода, а потом хоть в академию...
   - Где полгода - там и год, а то и больше...
   Они допили остатки мастики.
   - У меня еще коньяк есть, будешь? - спросил Андрей, от неприятного разговора он почти протрезвел.
   - А спать?
   - На том свете выспимся, - мрачно пошутил Андрей.
   - На тот свет не торопись, рановато тебе, еще успеешь. А коньяк...не люблю я его - он клопами пахнет... разве что с кофе...
   - Будет тебе кофе. Правда, я не умею его, как Алена, варить. Вроде все так, а что-то не так.
   - Да... Елена во всем удивительна и совершенна!
   И они опять вернулись к разговору о ней.
   За кофе с коньяком, которого в чашках было в два раза больше, они просидели еще час и разошлись спать, договорившись, что Андрей будет беречь себя для нее там, а Вильдам будет беречь ее для него здесь.
  
   Весь следующий день Елена ни разу ни в чем не упрекнула Андрея, была с ним ласкова и нежна. А ночью они любили друг друга так, будто это было в последний раз, хотя никто из них не проронил об этом ни слова.
   Наутро Андрей уехал, он запретил ей провожать его. Прощаясь с ним у двери, Елена не выдержала и заплакала.
   - Не надо, моя королева, - назвал он ее прежним именем. - Я приеду, и мы все начнем сначала.
   - Нет. Мы продолжим, как будто не расставались.
   - Да, как будто не расставались...
  
   ...А через семь с половиной месяцев привезли цинковый гроб с телом Андрея...
  
   ...А еще через две недели, не выходя из больницы, Елена родила свою первую девочку, недоношенной, но здоровой.
  
   Из роддома ее забирали Надежда и Вильдам. Надежда хотела забрать ее с ребенком к себе, но Елена отказалась.
   - Я хочу домой. Там Андрей.
   Надежда переглянулась с Вильдамом.
   - Вы не пугайтесь, я не сошла с ума. Просто, Андрей всегда будет со мной в нашей квартире, мне так легче.
   - Поехали, - сказал Вильдам, не давая Надежде еще что-то возразить.
   - Но ей там одной, с ребенком, будет тяжело, тем более она еще такая слабая, - шептала на ухо Вильдаму Надежда.
   - А мы ей поможем: когда ты, когда я, когда Катя, когда Татьяна, - ответил он ей тихо.
   - Какие вы помощники: ты - мужчина, Катя - еще ребенок, а Татьяне не до нее, она даже встречать ее из роддома не приехала.
   Вильдам ничего ей не ответил. Ехали молча. Девочка мирно спала на руках у Елены, она никому ее не отдала. Но у подъезда Вильдам забрал ребенка у нее из рук и отдал бабушке, а сам взял Елену на руки.
   - Ты уж извини, двоих я не донесу.
   Елена улыбнулась его словам и подчинилась.
  
   Дома их ждали Катерина, Евгения Семеновна и Татьяна с Александром. Евгения Семеновна приняла девочку из рук Надежды и отнесла в спальню. Там уже стояла детская кроватка, а рядом пеленальный столик с ящиками внизу, заполненными пеленками, распашонками, ползунками - всем тем, что необходимо младенцу с первых дней. В углу у окна стояла новенькая облегченная немецкая коляска. Надежда удивилась. После похорон Андрея не прошло и месяца, и она только после родов Елены начала приходить в себя, потому в этой квартире еще не была.
   - Когда вы все успели, - тихо спросила она, оглядываясь и переводя взгляд с одного на другого.
   - Мы готовились, - ответила шепотом за всех Татьяна. - Кроватку мы с Сашей купили, пеленки, распашонки, простынки и прочее сшила Марина, коляску достал Вильдам Хабибович, ванночку, масла, кремы, аптечку и бутылочки - Евгения Семеновна с Катей, костюмчики, ползунки и игрушки - все остальные понемногу.
   - А я? Что же от меня? - растерянно спросила Надежда.
   Елена подошла к ней и обняла.
   - А тебе предстоит самое трудное: помогать растить и воспитывать внучку, Андрюшину дочку, - они заплакали.
   Подошла Евгения Семеновна, девочку она уже уложила в кроватку.
   - Пойдемте отсюда. Пусть поспит, пока спится. А тебе, - она обратилась к Елене, - плакать нельзя, молоко пропадет. Оно хоть есть?
   - Есть, но мало.
   - Ничего, насосик маленький рассосет. Пойдемте в гостиную. Там уже и стол накрыт. Надо посидеть, пяточки обмыть. Ты как ее назвала?
   - Марией, в честь моей бабушки, я ей обещала.
   - Хорошее имя, красивое, старое. Мария Андревна - ладно звучит.
   Уже за столом она спросила:
   - Ты крестить-то будешь?
   - Буду.
   - И правильно.
   Надежда удивленно посмотрела на них.
   - А ты, бабушка, не смотри так. Партийная, небось?
   - Партийная, - ответила, улыбнувшись, Надежда.
   - Ты и знать ничего не будешь. А дите надо богу представить.
   - Как хотите, - согласилась Надежда.
   - А мы в крестные пойдем, - подхватила Татьяна.
   - Вы жениться-то собираетесь?
   - Собираемся, - ответил за Татьяну Александр, обнимая ее.
   - Так вам вместе нельзя. Лучше ты, давай, крестным отцом будешь, - обратилась Евгения Семеновна к Саше, - а в крестные матери, мы тебе Катюшку дадим.
   - Так она ж еще не совершеннолетняя? - удивилась Татя.
   - Богу все равно, а в церкви документов не спрашивают. Ей уже пятнадцать - можно.
   - Мам, - вмешался Вильдам, - они же комсомольцы.
   - А кто сейчас не комсомольцы? Их же никто ничего делать не заставляет. Постоят, перекрестятся пару раз, примут дитя из купели и все.
   - Только, не сейчас, - возразила Елена. - Она еще маленькая. Месяца через три-четыре, когда тепло будет.
   - Как пожелаешь. Ты - мать.
  
   За столом сидели уже часа два, а малышка все не просыпалась. Елена забеспокоилась.
   - Ее уже кормить пора, а она все спит.
   - Так ее, наверняка, в роддоме покормили перед выпиской. Не беспокойся, голодная спать не будет, - успокоила ее Евгения Семеновна.
   Надежда ревниво заметила.
   - Вы, Евгения Семеновна, как родная бабушка.
   - А ты не обижайся, она мне и впрямь родная, - и тихо добавила, чтоб не слышала Катя. - Она ведь Катеньку нашу от позора спасла. Если бы не она, не знаю, чем бы все закончилось для Кати.
   Надежда знала ту историю, она понимающе кивнула.
  
   Договорились, что первый месяц, поочередно, с Еленой будут Евгения Семеновна и Надежда: Евгения Семеновна в будни, а Надежда в выходные. Остальные будут наведываться, чтоб, по необходимости, покупать продукты, гулять с Машенькой. Елена сначала хотела возразить, но передумала, чувствуя, что помощь ей пока действительно понадобится. Перед родами, сразу после похорон Андрея, она попала в больницу с высоким давлением. Две недели врачи кололи ей всевозможные лекарства, но давление только росло, тогда они решили больше не рисковать ни ребенком, ни матерью и сделать кесарево сечение, но у нее начались схватки, и она родила сама. Но то количество лекарств, которые ей кололи до и во время родов, не прошло даром, она смогла подняться лишь на четвертые сутки, выписали ее из роддома лишь на десятые. До сих пор она иногда чувствовала, что теряет сознание.
   Вильдам молча наблюдал за Еленой. Со дня отъезда Андрея, он ни разу не притронулся к ней. Он только радовался вместе с ней, когда она получала письма от Андрея, успокаивал ее, когда писем не было. Узнав о ее беременности, он стал еще более предупредителен и заботлив, словно то был его ребенок, а не Андрея, махнув рукой на досужих сплетниц. Похороны Андрея тоже организовывал он. И каждый день носил Елене в больницу фрукты. И первые поздравления, и цветы ей тоже были от него. Но он молчал о своих чувствах. Ему было стыдно, что он дождался ее свободы такой ценой. Он не хотел смерти ее мужа, но судьбе, видно, было угодно распорядиться именно так. Его донимало беспокойство: а не утратил ли он со смертью Андрея ее любовь? Он был готов ждать ее еще и еще: год, два, три..., он понимал, что ее сердечная рана должна затянуться, чтоб она опять не почувствовала предательства по отношению к памяти Андрея. Но любит ли она его по-прежнему или нет? Ответ он искал в ее глазах. А глаза ее были непроницаемы и мрачны, даже когда она улыбалась. Он пытался слушать себя: не почувствует ли он, как прежде, ее любовь? Но сердце молчало.
   Вдруг он заметил, как у нее задрожали веки, полуприкрывавшие глаза, на лбу выступили капельки пота, кровь отхлынула от лица, и она начала медленно валиться на бок. Он стремительно сорвался с места, успев подхватить ее у самого пола. За столом все всполошились, Надежда бросилась вызывать "скорую".
   - Не надо! - резко и громко окликнул он ее, но, спохватившись, почти шепотом добавил: - "Скорая" ее опять в больницу увезет, оторвет от ребенка, а для нее эта крошка сейчас единственное лекарство, - и, повернувшись к Елене, зашептал ей на ухо: - Не уходи, не уходи, держись, я с тобой. Еленушка, родная моя, любимая, не уходи...
   Все стояли вокруг, пораженные его словами, только Евгения Семеновна понимала и грустно смотрела на сына.
   Когда Елена вздохнула и открыла глаза, он не удержался и поцеловал ее в лоб.
   - Вот и славно. Что ты, девочка, надумала, у тебя же дочь теперь, ты не должна.
   - Прости, Виля, но я не сама.
   - Вот как? А я испугался.
   Все смотрели на них непонимающими глазами, даже Евгения Семеновна насторожилась. Наконец, Вильдам поднял на них глаза и понял, что сказал лишнее, теперь надо выкручиваться, но ему вовсе этого не хотелось. Он опять повернулся к Елене.
   - Встать можешь?
   - Могу. Это от лекарств, слишком много их в меня вкачали...
   В это время из спальни раздался слабый плачь, проснулась дочь. Елена подалась вперед, но Вильдам не позволил ей резко вскочить, в спальню уже спешили бабушки.
   - Резко встанешь, сделаешь еще хуже, сейчас тебе ребенка сюда принесут.
   - Нет. Я пойду, я осторожно. Ее кормить пора.
   Вильдам отпустил ее, но продолжал держать руки вытянутыми, готовый в любой момент снова подхватить ее. Она, слегка пошатываясь, ушла в спальню. Через некоторое время оттуда вышла Евгения Семеновна с мокрыми пеленками, к ней подскочила Катя.
   - Ба, давай я, ты еще настираешься.
   - В порошке не стирай, мылом, как я тебя учила, - напомнила ей бабушка.
   Вскоре из спальни показалась Надежда.
   - Кормит, - с улыбкой умиления сказала она.
   Все снова сели за стол. Воцарилось неловкое молчание. Его нарушила Надежда:
   - Здесь все свои. Ты уж прости, Вильдам, я всегда видела, что ты к ней не равнодушен, но, думаю, ты не должен...
   - А он ничего плохого не сделал, - вступилась за сына Евгения Семеновна. - А любовь...ну, что ж с ней поделать...
   - Я только хотела сказать, - Надежда поняла, что перегнула в тоне палку, - что Алене сейчас не до этого.
   - Надя, успокойся, - Вильдам положил руку на плечо матери, готовой опять что-то сказать в его защиту. - Я не собираюсь Елену ни к чему принуждать, но от помощи ей я не откажусь, а она в ней нуждается.
   Надежда промолчала.
   - А что с ней было? - осторожно, боясь не сказать лишнего, спросила Татьяна.
   - Врачи перестарались, слишком много в нее различных лекарств влили, а они одно лечат, другое калечат. Она сознание потеряла, - пояснил Вильдам.
   - А-а. Как же она теперь, всегда будет в обмороки падать?
   - Нет, - усмехнулся он. - Скоро все пройдет. Организм еще молодой, восстановится.
   - Ну, что ж, - поднялся с места Александр. - Мы пойдем, пожалуй. Маме с дочкой отдохнуть надо.
   - Погоди, - потянула его за рукав Таня. - Надо бы посуду помыть, может еще, чем помочь?
   - Посуду я помою, - вызвалась Катя, чего дома делала с большой неохотой.
   - Спасибо, Таня, пока ничего не надо, можете идти, - ответила по хозяйски Надежда.
   - Ладно. Я только с Леной попрощаюсь.
   Она заглянула в спальню. Елена лежала на кровати на боку, у ее груди мирно чмокала малышка.
   - Лен, мы с Сашей пойдем...
   - Иди сюда, - тихо позвала Елена подругу. Таня подошла. - Спасибо вам, большое. Ты приходи, не стесняйся бабок. Это все же мой дом. Я никому здесь командовать не позволю. Поняла?
   - Да. Я обязательно буду приходить.
  
   Первый месяц стал самым хлопотным. Нет, не дочка доставляла ей беспокойство, а обе бабушки. Они учили, за все хватались сами, командовали, что ужасно раздражало Елену. Не смотря на договор, Надежда взяла отпуск и приходила каждый день, чем раздражала не только Елену, но и Евгению Семеновну, потому как пыталась учить и ее. Она чувствовала себя здесь полной хозяйкой. Пока здоровье Елены было еще слабо, она терпела, но однажды она не выдержала.
   Пришла Катюша и вызвалась погулять с Машенькой. Елена собрала дочку к прогулке и дала Кате на руки.
   - Ты Машу вниз снесешь, а я коляску, мне так легче.
   Но тут в прихожую выбежала Надежда, вырвала ребенка из Катиных рук и закричала на Елену:
   - Ты что, с ума сошла? Ребенка девчонке доверять!
   Терпение Елены лопнуло.
   - Я никому не позволю командовать собой, тем более тебе, - сказала она, с еле сдерживаемой яростью.
   От неожиданности Надежда осеклась и только сказала:
   - Но я же бабушка!
   - А я мать, - парировала Елена, забрала у нее ребенка и отдала снова притихшей Кате.
   - Ты забываешься! - снова повысила тон Надежда.
   Елена резко обернулась к ней и жестко, с металлом в голосе сказала:
   - Нет, это ты забываешься, сударыня. Запомни, я больше не нуждаюсь в твоей помощи и прошу покинуть мой дом. А впредь, ты можешь навещать свою внучку, но не более, и только в моем присутствии.
   Она выпроводила обалдевшую Катю на площадку, вышла с коляской сама и захлопнула дверь. Ее трясло, она знала, что поступила слишком жестоко с Надеждой, но иначе было нельзя, опыт прошлой жизни подсказывал ей, что, если она сразу не поставит свекровь на место, ей долго, а то и никогда, не избавиться от ее назойливого опекунства.
   Надежда, ошеломленная, стояла в прихожей и смотрела на дверь.
   - Как...она смеет..., если бы это видел Андрей...
   - Если бы Андрей видел твое поведение в последнее время, он сам бы тебя выпроводил, - услышала она за спиной голос Евгении Семеновны.
   - А Вы, вообще, не вмешивайтесь. Вы его не знали.
   - Как же не знала? Знала, - спокойно ответила Евгения Семеновна. - Сколько раз они к нам в гости приходили, да и с тобой наблюдать приходилось: не больно-то ты им командовала.
   - Я не командую, я забочусь.
   - Нет, голубушка, это не забота. Ты прекрасно сама видишь: Катя крупнее, сильнее ее, а уж красотуленьку нашу ни за что не уронит, она ее, как сестренку любит, а Елене действительно, физически легче коляску вниз спустить. Так о ком твоя забота? Да только о себе, боишься стать ненужной, вот и насаждаешь ей свою, якобы, заботу.
   Надежда все-таки была не глупой женщиной и понимала, что Евгения Семеновна права, она промолчала.
   - А, в сущности, Елена права, она уже окрепла, сама со всем справится, пора нам по домам. А помощь понадобится, сама позвонит.
   - Нет. Я так не могу. А пеленки, а купание?..
   - Сама постирает, сама искупает.
   - А продукты?
   - А вот с продуктами помогать надо, но не навязчиво: не то, что ты считаешь нужным, а что ей хочется. Я за эти три недели убедилась, что Елена не глупая девчонка, знает и умеет все, будто не одного ребенка подняла.
   - Да. Быстро научилась, - вынуждена была согласиться с Евгенией Семеновной Надежда.
   - Вот и надо помогать ей не в том, что она и без нас может, а в том, в чем она, действительно, нуждается. Декретные кончатся, пенсия за мужа небольшая, на что она жить будет?
   - Она деньги никогда не брала.
   - А зачем деньги давать? Ты, не навязчиво, покупай вкусненькое, только не на свое усмотрение, а с ней советуйся, подарки внучке дари. Мы тоже поможем. Главное, чтоб она не чувствовала себя ни от кого зависимой. Елена - девка гордая, долгов не любит. Но, если ты к ней по-хорошему, и она никогда не обидит. Так что, собирайся бабушка, пора нам на покой.
   - Подождите, что, так сразу?
   - А ты хочешь, чтоб она напомнила?
   Надежда надулась, молча ушла в кухню, заглянула в холодильник, в шкаф, отметила про себя, каких продуктов не хватает, взяла лист бумаги, стала записывать. За этим занятием она почти успокоилась.
   Елена с Катей вернулись через час. За это время Евгения Семеновна позвонила Вильдаму, предупредила, чтоб он заехал за ней сразу после работы. Надежда, стараясь не встречаться с Еленой взглядом, сказала:
   - Я тут список составила, что тебе в ближайшее время может понадобиться. Ты посмотри, может, что вычеркнешь, что-то добавишь. Я завтра Олега пришлю с утра, у него до обеда "окно", он сходит и все купит.
   Елена посмотрела на нее, сдерживая улыбку.
   - Хорошо. Я посмотрю.
   - Ну, я пошла. Евгения Семеновна, Вы со мной?
   - Нет, голуба моя, я стара уж на автобусах и троллейбусах ездить, взбираться тяжело. Виля скоро заедет, он и отвезет.
   - Ну, тогда до свидания всем, - она поцеловала спящую внучку в лоб и ушла.
   - Скажу Виле, чтоб передал Олегу, пусть он ее больше дома загружает, ей некогда тосковать будет, - сказала Евгения Семеновна, едва закрылась за Надеждой дверь, и добавила, обращаясь к Елене, - меньше будет тебе докучать.
   - А Вы, Евгения Семеновна, тоже уходите?
   - Да. Не буду дожидаться, пока ты и меня выгонишь.
   - Евгения Семеновна!..
   - Ладно, ладно, шучу я. Но мне, действительно, пора и честь знать. Ты поправилась, сама управишься, но навещать будем, не обессудь. А срочно, что понадобится - звони.
   - Спасибо, Евгения Семеновна. Кать, ты тоже уйдешь?
   - Нет. Я могу и на автобусе вернуться, я еще с Машенькой повожусь.
   - Вот и хорошо.
  
   Вильдам заехал за матерью через полчаса. В машине он ее спросил:
   - Ты чего так поспешно собралась? Поругалась с кем?
   - Я - нет. А вот Надежду Елена выгнала.
   - Как? - изумился Вильдам.
   - А вот так. Та в последнее время совсем распоясалась, всеми командовала, везде лезла, вот Елена и не выдержала.
   Вильдам усмехнулся в усы.
   - А ты, значит, от греха подальше? Ты ведь у меня тоже командовать любишь...
   - От греха подальше... - согласилась с ним мать.
  
   Часа через два, проводив Катю, Елена позвонила Вильдаму:
   - Виля, ты можешь ко мне сейчас приехать? Только не говори своим. Мне надо поговорить с тобой.
   У Вильдама запрыгало сердце, но он не знал, чего ему ожидать от этого разговора. Всю дорогу он прислушивался к себе, но так и не понял причины ее срочного звонка.
   Когда он приехал, Елена провела его в гостиную, усадила в кресло, сама села в другое, напротив.
   - Я хотела поговорить с тобой об учебе.
   - Я уже думал и разговаривал с Олегом. Надя тебе ничего не говорила?
   - Нет.
   - Тебе надо написать заявление на академический отпуск.
   - Нет. Я не хочу пропускать еще год. Я хотела тебя попросить поговорить с Олегом о другом. Нельзя ли мне перевестись на заочный. Зимнюю сессию я сдала, а до летней Машенька подрастет, ее на время экзаменов можно будет с кем-нибудь оставлять. Я знаю, что заочно учатся лишь иногородние, но может, мне пойдут навстречу? А?
   - А ты справишься? Ты уже два месяца пропустила. Успеешь контрольные сдать до сессии?
   - Думаю, успею.
   - Хорошо, поговорю. Это все?
   - Нет, - она помедлила, опустила глаза, чтоб не встречаться с Вильдамом взглядом. - Мне нужно на что-то жить. Я не хочу отдавать дочку в ясли, не хочу, чтоб кто-то с ней водился, я сама буду ее растить и поднимать, - эти слова ножом полоснули Вильдама по сердцу. - Я хотела попросить тебя еще об одной услуге, - она по-прежнему не смотрела на него. - Мне хотелось бы работать на дому, снова копировщицей. Много, конечно, я уже заработать не смогу, но прибавка к пенсии, которую мне платят на Машу за Андрея, мне нужна.
   Наконец, она подняла на него глаза. Он смотрел на нее, не отрываясь, в его взгляде читался укор. Она не выдержала его взгляда и отвернулась.
   - Так, что ты скажешь?
   Вильдам молчал. Она опять подняла на него полные отчаянья глаза.
   - Виля, не смотри на меня так. Я должна, слышишь, должна сама зарабатывать деньги на себя и дочку.
   - Почему?
   - Что почему?
   - Почему ты отказываешься от моей помощи?
   - Я не отказываюсь. Я прошу о ней: помоги с работой.
   - А я?
   - Что ты? - спросила Елена, опять отводя взгляд.
   - Как я себя буду чувствовать, когда ты будешь убивать себя работой, учебой, заботой о ребенке - все сама? Тебе больше не нужен "ангел-хранитель"? - теперь молчала она. - Я уважаю твои чувства, твою скорбь. Но я не перестал любить тебя, я по-прежнему жду и готов ждать еще, сколько потребуется, - она молчала, опустив голову, он не видел ни ее глаз, ни ее лица. - Твоя любовь ко мне умерла вместе с Андреем? Скажи мне, не молчи! - он поднял ее лицо за подбородок.
   Слезы беззвучно катились по ее щекам и уже капали с подбородка. Он не выдержал, опустился перед ней на колени, взял ее лицо в свои руки и принялся целовать ее заплаканные щеки, глаза, нос, подбородок.
   - Милая моя, родная, любимая, не мучай себя, скажи. Пусть мне будет больно, а не тебе. Я все пойму. Я все сделаю, как ты скажешь. Скажешь, уйди - уйду, скажешь, останься - останусь, скажешь, жди - буду ждать. Если бы ты знала, как твои страдания разрывают мое сердце. Я готов на все. Не молчи...
   - Я хочу уехать, - сказала тихо Елена.
   - Уехать? Куда? - удивился Вильдам.
   - В Россию. Все равно куда, но в Россию. Женись на мне и увези меня отсюда. Здесь все будет напоминать мне о нем. При жизни он не смог встать между нами, а сейчас стоит.
   - А ты... любишь меня?
   Она закивала головой:
   - Да. Ты очень, очень мне дорог. Я не хочу и боюсь потерять и тебя.
   - Ты меня не потеряешь. Это будет в высшей степени несправедливо и к тебе, и ко мне.
   В спальне завозилась, закряхтела Машенька. Елена поднялась и, утирая слезы, устремилась к ней. Через минуту она вышла с ребенком на руках.
   - Ты будешь любить ее?
   - Я и сейчас ее люблю, она частичка тебя. А иногда, мне кажется, что она моя.
   - У нее будет папа. Правда?
   Вильдам взял ребенка из рук Елены
   - У нее есть папа. Ты готова выйти за меня замуж прямо сейчас?
   - Нет, - честно призналась Елена. - Давай, подождем.
   - Хорошо. Ты серьезно хочешь уехать из Самарканда?
   - Да. Вот только учеба...
   - Тогда, послушай меня. Ты не будешь стремиться на работу... - он посмотрел на нее вопросительно.
   - Не буду.
   - ...материальные вопросы буду решать я... - он опять посмотрел на нее вопросительно, ожидая согласия.
   Она улыбнулась.
   - Ты.
   - ... а ты будешь растить нашу дочку, писать контрольные и готовиться к сессии. Думаю, что до этого времени мы еще никуда не уедем. Нужно решить, куда ехать, как быть с твоей учебой и жильем.
   - Квартиру надо менять.
   - Квартиры. Надеюсь, ты понимаешь, что Катю и мать я не брошу.
   - Ни в коем случае.
  
   Девочка, до сих пор лежавшая на руках спокойно и глядевшая по сторонам огромными, как у отца, синими глазами, сморщилась и завозилась.
   - Ей кушать еще не пора? - спросил Вильдам.
   - Нет еще. Ее раскутать надо, она любит свободу, любит ручками, ножками подрыгать.
   Он уложил девочку на диван, распеленал. Она сразу ухватила его за палец.
   - Ишь ты, а девчонка боевая вырастет!
   Елена посмотрела на него, склонившегося над дочкой, и не смогла сдержать слез. Ей на миг показалось, что это Андрей, она порывисто вздохнула, сдерживая рыдание, и закрыла лицо руками. И вдруг, сквозь слезы и пальцы рук она увидела, что над ребенком, действительно, склонился Андрей, только с другой стороны. Они оба сидели на диване по разные стороны от девочки, смотрели на нее и протягивали ей руки, а она держала обоих за пальцы. Елена в страхе убрала руки от лица. Вильдам по-прежнему сидел слева, и Маша держала его палец, а правой ручкой... словно сжимала другой, невидимый палец. Елена снова прижала руки к лицу: Андрей был здесь, только смотрел он теперь на нее и улыбался довольной улыбкой, слегка подергивая пальцем, за который держалась малышка. Елена снова убрала руки - правая ручка ребенка слегка раскачивалась. Она посмотрела на Вильдама расширенными от ужаса глазами, но он не замечал, поигрывая с дочкой и что-то ей нашептывая. Медленно и нерешительно она снова подняла руки: Андрей стоял перед ней. Он поднял руку и погладил ее по волосам, она почувствовала его прикосновение. Он смотрел на нее и улыбался, а потом сказал:
   - ...Я тебя напугал? Не бойся. Я больше не приду. У нас славная дочурка, на тебя похожа... А он будет ей хорошим отцом. Выходи за него, он тебя давно любит, я знаю. Я не успел сделать тебя счастливой, он это сделает за меня, он сумеет...
   Андрей еще раз провел рукой по ее волосам и прикоснулся к ним губами, и ... растаял, постепенно становясь все более прозрачным.
   Когда она убрала руки от лица, Вильдам беспокойно смотрел на нее:
   - Что с тобой? Тебе плохо?
   - Нет. А что?
   - Да ты побледнела, как полотно.
   - Здесь был Андрей.
   Вильдам взял девочку на руки и прижал к себе, будто пытался защитить ее от кого-то.
   - Где здесь?
   - Здесь, в комнате, - Елена улыбнулась. - Он, как и ты, играл с Машенькой, а потом сказал, чтоб я выходила за тебя замуж. Виля, - она бросилась к нему, - он сам так сказал, и еще он сказал, что ты сделаешь меня счастливой.
   - Сделаю, обязательно, сделаю.
   Вильдам положил девочку себе на колени, придерживая одной рукой, а другой обнял Елену, доверчиво прижавшуюся к нему.
   - Елена, ты начинаешь меня пугать, - сказал он серьезно.
   - В каком смысле?
   - Ты что, видишь привидения?
   Она засмеялась.
   - А ты забыл, кто я? Я - женщина из другого времени, - проговорила она низким таинственным голосом, забавляясь его замешательством, а потом добавила серьезно: - Не бойся, у меня не шизофрения, если за эти три с половиной года я не сошла с ума, то уже не сойду. А еще, он сказал, что больше не придет. Значит, я не буду больше видеть привидения.
   Она замолчала и задумалась.
   "Я всегда чувствовала его присутствие. Но почему увидела только сейчас? Может потому, что он захотел проститься... Мне и грустно, что он ушел, и я почувствовала облегчение. Или мое облегчение оттого, что я объяснилась с Вильдамом? Сколько я его мучила! Как он все это выдержал?! А главное, за что он так меня любит?.. Господи, не отнимай его у меня! Неужели, ты мало меня наказывал в прошлой жизни, и в этой... ты отнял у меня Андрея! Говорят, бог забирает лучших. Ты забрал одного, оставь мне другого! Умоляю!"
   Невольно, поддаваясь своим мыслям, она все теснее и теснее прижималась к Вильдаму. Он опять почувствовал неладное.
   - Девочка моя, ты опять кого-то увидела?
   - Нет, - она порывисто обхватила его. - Ты понимаешь, что ты мой единственный шанс выжить?
   - Понимаю.
   - А ты не зазнаешься?
   - Что?
   - Не зазнаешься, что я во всем от тебя зависима, что вот я уже твоя, что не надо меня добиваться, и разлюбишь меня, я стану тебе не интересна, надоем, и ты уйдешь.
   - Боже мой! Какие глупости лезут в твою голову!
   - Вот видишь, я уже поглупела в твоих глазах.
   Он расхохотался. Малышка на его коленях испуганно заплакала и... вернула Елену к действительности.
   - Ее же купать пора, кормить и спать укладывать, - подхватилась она.
   - Я помогу.
  
   Маленькая "рыбка" с удовольствием барахталась в теплой воде, поддерживаемая большими сильными руками Вильдама, округляя, и без того огромные синие глаза, когда капельки воды попадали ей на лицо. Вильдам не удержался:
   - А глазищи Андреевы. Вот только в кого она рыженькая? Андрей - черный, ты - светлая.
   - Как в кого? В тебя. Вон у тебя усы, какие рыжие, - серьезно сказала Елена, сдерживая внутренний смех.
   Вильдам удивленно на нее посмотрел.
   - А что? Так бывает?
   - А как же. Слышал такое, когда у белых родителей рождается черный ребенок? Это значит, что мамаша до замужества путалась с негром.
   Он уставился на нее с недоверием, но она уже не могла сохранять внешнюю серьезность, в глазах у нее уже запрыгали веселые огоньки. Он заметил их, прищурился и расхохотался.
   - Ну, молодец! Поймала меня!
   От его низкого раскатистого смеха, глаза Машеньки еще больше раскрылись, и начали кривиться губки, готовые заплакать.
   - Ну, чего ты грохочешь, папаша. Дочку перепугал.
   - Хорошая шутка! Надо будет кого-нибудь так же наколоть, - сказал, успокоившись, Вильдам.
   Через полчаса чистенькая, румяная Машенька уже жадно сосала мамину грудь, сонно прикрывая глазки. Вильдам сидел рядом и с восторгом наблюдал за этим процессом.
   - Когда Катюха малая была, я как-то ни разу не видел, как она грудь сосет, то ли Вероника пряталась от меня, то ли вообще, при мне не кормила... Как трудится, бедненькая, даже пот на лобике выступил. Вот так вот, с молоком матери приучается маленький человечек тяжким трудом добывать себе пропитание.
   Елена беззвучно засмеялась и сказала шепотом:
   - Не смеши, а то я ее напугаю, и у нее будет несварение желудка.
   - ...и будет плохо пахнуть...
   - Вильдам, прекрати, - стараясь быть серьезной, чуть громче сказала Елена. - Чем больше ты будешь меня смешить, тем дольше я буду кормить, и тем беспокойнее она будет спать.
   - Все. Молчу, - и он вышел из спальни.
  
   Когда Елена перекладывала уснувшую дочку в кроватку, зазвонил телефон. Вильдам поднял трубку. Звонила Катя.
   - Папа? Это ты? А мы с бабушкой тебя потеряли. Что ты там делаешь так поздно?
   - А мы Машеньку купали. Все помощники разбежались, теперь моя очередь пришла помогать.
   Катя секунду молчала.
   - Пап, ты скоро приедешь?
   - А что? У вас случилось что-то?
   - Нет. Просто. Мы тебя к ужину ждали, но он давно остыл.
   - Не ждите. Ложитесь спать, я поздно приеду.
   - Ладно.
   - Ну-ка, дай мне трубку, - услышал он голос матери. - Виля, ты что удумал? Ты смотри там, - и понизив голос до шепота, - ей еще нельзя. Терпения что ли нет?
   - Мама, успокойся, мы не маленькие дети.
   - В том-то и дело, что не дети...
   - Так. Я здесь буду столько, сколько нужно. А если ты будешь меня контролировать, то и вовсе домой не приеду.
   В трубке раздалось недовольное сопение, а потом снова голос Кати.
   - Папа, не переживай за нас. Если ты там нужен, оставайся. Только в следующий раз предупреждай, чтоб мы не волновались.
   - Хорошо, котенок. Виноват. Время быстро пролетело.
   - А Машенька еще не спит?
   - Кушает.
   - А-а. Передай ей "спокойной ночи" от нас с бабушкой, и Лене тоже.
   - Передам. Пока.
   - Пока.
   Подошла Елена.
   - Что? Раскрыли нашу конспирацию?
   - Неужели и я в старости стану таким? Ведь мама у меня всегда была тактичная, понимающая, никогда не вмешивалась в мою жизнь. А сейчас... Катя, и та взрослее ее.
   - Не дай бог, когда престарелые родители начинают запоздало воспитывать своих давно взрослых детей, - вздохнула Елена.
   - А это-то ты откуда знаешь? - спросил Вильдам, обнимая и прижимая ее к себе.
   - На собственном опыте убедилась.
   - Постой, - он взял ее за плечи и заглянул в глаза. - Откуда у тебя может быть такой опыт, ты же мать свою давно похоронила.
   - Это в этой жизни. А в той... - она помрачнела. - Давай, не будем о прошлом.
   - Хорошо. Давай, о настоящем. Она сказала, что тебе еще нельзя. Это правда?
   - Да. Считается, что женщину нельзя трогать сорок дней после родов.
   - А сейчас...
   - ...месяц. Сегодня Машеньке исполнился месяц.
   - Это так считается. А на самом деле?
   - А на самом деле, зависит от ее физиологии: когда раньше, когда позже.
   - А что говорит твоя физиология?
   - А моя физиология говорит, что лучше ее пока не трогать.
   - Почему? Не хочет?
   - Она очень хочет, она страшно соскучилась по тебе, но еще не готова тебя принять.
   - Что ж, столько ждал, подожду еще. Мне уйти или можно остаться? Я не раздразню твою физиологию?
   - Господи, откуда в тебе столько терпения? - и ее прорвало. - Виленька, милый, родной мой, любимый! Останься, конечно, останься! Я так по тебе соскучилась! Я так хочу тебя!
   Она принялась осыпать его лицо поцелуями, а он подхватил ее на руки и понес в спальню. И только положив на постель, спросил:
   - А как же твоя физиология?
   - К черту физиологию! К черту правила! К черту приличия! Я больше тебя не отпущу!..
  
   Но она его не только отпустила, а даже настояла на том, что пока они поживут врозь.
   - Не стоит, Виля, шокировать окружающих, даже если мы собираемся уезжать, ведь Андрея только полтора месяца, как похоронили. Всем же не объяснишь, что он нас сам благословил.
  
   Первой об их решении пожениться узнала, конечно, Катя. Точнее догадалась и спросила Елену:
   - Леночка, ты не обидишься, если я тебя о чем-то спрошу?
   - Смотря, о чем спросишь.
   Катя растерялась, но Елена улыбнулась и сказала:
   - Шучу я, Катенька. Конечно, спрашивай.
   Катя вздохнула, еще немного помедлила.
   - У вас с папой роман?
   - Нет. У нас с папой любовь, - спокойным, обыденным тоном ответила Елена, и этот тон снял с Кати неловкость, вызванную темой ее вопроса.
   - А я знала, Лен. От так давно тебя любит, еще с тех пор, как мы познакомились. А ты знала?
   - Знала.
   - Но ты же за Андреем замужем была? - и осеклась, прикрыла рот ладошкой, бабушка строго-настрого запретила ей говорить с Еленой об Андрее, чтоб не бередить ее рану.
   - Ничего, Катюша. Я уже успокоилась, уже могу говорить о нем без слез. Да, я была замужем за Андреем, а твой папа был нашим лучшим другом и любил меня. Я знала об этом, и если бы не его любовь, не знаю, выжила бы я или нет. Он такой замечательный, твой папа!
   - Да. У меня самый лучший папа на свете! А когда вы поженитесь?
   - Не знаю. Еще рано об этом говорить. Люди не поймут.
   - А ты его любишь?
   - Очень.
   - Значит, теперь, Машенька мне сестренка будет? Недаром, я ее так люблю, как родную.
  
   Второй эту новость узнала Татьяна. После того случая, произошедшего в день, когда Елена приехала из роддома, Татьяна часто забегала к ней, но об услышанном не заговаривала. Елена сама решила ей все рассказать.
   Разговор с Катериной произошел на следующий же день, после ее объяснения с Вильдамом, а вечером, еще до его прихода, зашла Таня.
   - Лена, я вижу, ты повеселела, наконец, - обратила она внимание на настроение подруги.
   - Да, Танечка. Садись, поболтаем.
   - Может, тебе нужно что-то помочь? Ты говори, не стесняйся.
   - Нет, Тань. Сегодняшние дела я переделала, а завтрашние будут завтра.
   - А Маша где? Вы же в это время гуляете.
   - Она на лоджии в коляске гуляет и спит. Сегодня дождь, сыро. Мы вниз не ходили. Я и Катю домой отправила. Молодец, девчонка, каждый день приходит, не ленится, любит с Машей возиться.
   - Что-то я и бабулек не вижу...
   - А я их вчера по домам отправила.
   - Как? И Надежду Вячеславовну?
   - И ее.
   - Поругались, да?
   - Устала я от нее, она в последнее время меня достала: командует, суется везде, Евгению Семеновну и Катю к Маше ревнует. Пришлось не тактично объяснить, кто здесь хозяйка.
   - Ой, Лен! А она что?
   - Обиделась.
   - И больше не придет?
   - Куда она от единственной внучки денется?! Придет. Перебесится и придет.
   - А Евгения Семеновна?
   - А она решила не дожидаться, когда я и ей на дверь укажу, - хохотнула Елена.
   - Как же ты теперь одна?
   - Как все. У меня ребенок, тьфу-тьфу-тьфу, - сплюнула Елена через левое плечо и постучала по ручке кресла, - вроде спокойный, даже не ожидала. Столько было волнений, слез за время беременности, а она - молодец, папин характер.
   - Нам с тобой даже и поговорить, как следует, в последнее время не удавалось.
   - Теперь наговоримся.
   - Да... - Татьяна задумалась на минуту. - Вот ведь как все повернулось. Все считали тебя самой счастливой, завидовали. Я тоже, грешным делом, завидовала.
   - Вот именно, слишком все хорошо шло, так в жизни не бывает, - вздохнула Елена.
   - Ну, почему? - у Тани на глаза навернулись слезы. - Всякая шваль живет, землю топчет, а такие парни, как Андрей...
   - Не надо, Таня, а то я тоже заплачу. А мне плакать нельзя, молоко свернется - простокваша будет.
   Таня засмеялась сквозь слезы.
   - Ты еще шутишь. Откуда у тебя силы?
   - А вон, моя силушка, в коляске сопит. Теперь, хочешь-не хочешь, а надо быть сильной, - Елена со светлой грустью посмотрела через балконную дверь на спящую дочку. - Но не только она меня спасла... - добавила она тихо.
   Таня затаила дыхание, ожидая, что она дальше скажет. Елена повернулась к подруге, посмотрела ей в глаза.
   - Ты уж, наверно, догадываешься?
   - Догадываюсь.
   Елена отвела глаза, улыбнулась.
   - Это же надо, я поражаюсь ему. Он столько меня ждал! Любил и ждал. Любил и спасал. Не такая уж я сильная, как кажусь. Давно бы могла сломаться, но он не позволял мне сдаваться. Удивительный человек!
   - Так ты, что? С ним теперь?
   - Буду с ним. Мне и Андрей добро дал...
   - Как? - изумилась Таня.
   - А он приходил ко мне, вернее сказать, показался. Что он был здесь все это время, я чувствовала, но не видела. А вчера он мне показался и благословил на брак с Вильдамом.
   У Татьяны мурашки побежали по телу и волосы на голове поднялись. Она смотрела на Елену полными ужаса глазами.
   - Ты его видела?
   - Да, как тебя. Он сначала с дочкой поиграл, а потом подошел ко мне, погладил по голове и сказал, чтоб выходила замуж за Вильдама. Он, оказывается, знал, что Вильдам меня любит. А молчал... Это с его-то ревностью...
   Татьяна беспокойно посмотрела по сторонам и поежилась. Лена заметила это и усмехнулась.
   - Не бойся. Его уже нет. Он ушел.
   - Откуда ты знаешь?
   - Он сам сказал, что уходит и больше не придет.
   Таня помолчала, а затем спросила с сомнением.
   - Разве такое может быть?
   - Может. На свете всякое бывает, - вздохнула Елена.
   - Значит после смерти - смерти нет?..
   - Нет.
   - А что есть?
   - Не знаю. Но то, что душа бессмертна, это я знаю точно.
   - И мы потом встретимся с ними со всеми...там?..
   - Думаю, встретимся.
   Они сидели молча, задумавшись каждая о своем.
   Из задумчивости их вывела Машенька. Она заерзала, раскачивая коляску, закряхтела, а потом залилась плачем. Обе подруги бросились к ней.
   Когда девочка, переодетая в ползунки, уже лежала на диване в подушках и старательно ловила взглядом погремушку в руках Елены, Таня, наконец, решилась на то, ради чего пришла:
   - Лена, а я тоже хочу тебе кое-что сказать. Мы с Сашей позавчера подали заявление.
   - Да вы что? Решились, наконец. Ну, и когда свадьба?
   - Тридцатого апреля. Еле уговорили, чтоб нам на май не назначили. В мае замуж выходить - всю жизнь маяться.
   - Это точно. Молодцы! Теперь погуляем...
   - И еще, Лен... - Таня замялась, отвела глаза в сторону.
   - Что? - с лукавой улыбкой посмотрела на нее Елена.
   - Я, кажется... беременна...
   - Сколько?
   - Две недели задержки.
   - А чувствуешь себя как?
   - Нормально.
   - Потому и подали заявление?
   - Нет. Саша еще не знает.
   - Как? - удивилась Елена. - Обычно, будущему отцу первому сообщают.
   - Да я все не уверена была, все сомневалась. Решила сначала с тобой поговорить, а у нас все не получалось, бабушки мешали.
   - А мама знает?
   - О свадьбе знает. Саша накануне официально руки моей просил.
   - А мама что?
   - Сказала: "Слава богу! А я думала, что никогда не соберетесь", - и она вспомнила смущенное выражение Сашиного лица после этих слов.
   - А о беременности ты ей сказала?
   - Нет. Я же говорю, я все сомневалась: со мной ничего не происходит, просто месячных нет.
   - Так еще рано. Что ты хочешь, чтоб с тобой происходило?
   - Ну, как же: тебя и тошнило, и рвало, и голова кружилась, и спала ты все время...
   - Это я. А у тебя всего этого может и не быть, тем более - срок еще маленький.
   - Да? А мне так хочется что-нибудь почувствовать...
   - Ой, лучше не надо. Ничего приятного в токсикозе нет. Приятное будет, когда зашевелится.
   - А когда зашевелится?
   - Еще не скоро. Месяца через четыре.
   - А как это?
   - Сама узнаешь.
  
   Их доверительную беседу прервал звонок в дверь. Пришел Саша, а за ним по лестнице поднимался Вильдам.
   - Виля, у ребят новость! - сказала Елена, когда все прошли в гостиную, где с Машенькой на руках их встречала Татьяна.
   - Давно пора, - неожиданно ответил Вильдам.
   - А Вы откуда знаете? Мама сказала? - удивленно спросила Таня.
   - Нет. Ира ничего не говорила. Это по вашим лицам видно, - сказал он с улыбкой и, глядя на Татьяну, добавил: - А тебе идет: ты - как мадонна с младенцем.
   Татьяна зарделась, прижала девочку к груди, поцеловала в лобик и сказала:
   - Материнство любой женщине идет.
   - А отцовство? - протянул руки к Машеньке Александр, но взял ее так неумело, что девочка в его руках сморщилась и заплакала.
   - А вот отцовству учиться надо, - сказал Вильдам, отбирая у него ребенка. В его руках Машенька сразу успокоилась и заулыбалась.
   - Смотрите, улыбается! - восторженно воскликнула Таня.
   - Видишь, Вильдам, она в тебе отца признала. Придется тебе жениться на Елене и удочерять ее, - неожиданно для всех сказал Саша.
   Все трое изумленно посмотрели на него.
   - А что я такого сказал? - зарделся, как девица, Саша, у него была нежная кожа на лице с близко расположенными капиллярами, и он всегда очень быстро краснел.
   - Все правильно сказал, Саша, - пришел ему на помощь Вильдам. - Слышишь, Елена, что люди говорят?- придерживая девочку одной рукой, другой он обнял Елену и с нежностью на нее посмотрел. - Я готов жениться, хоть сейчас.
   Елена посмотрела на Сашу и Татьяну с ожиданием.
   - Ну, что, ребята, не осудите, благословите, как лучшие друзья Андрея?
   Александр с Татьяной переглянулись, обнялись, и Саша сказал:
   - Жизнь идет вперед, на месте не стоит. Думаю, Андрей был бы только рад, что ты счастлива и что его дочь не будет расти безотцовщиной.
   - Да. Андрей будет рад видеть вас счастливыми, - добавила Таня и подмигнула Елене.
   Вильдам заметил это, наклонился к Елене и прошептал в самое ее ухо:
   - Ты ей говорила?
   Елена кивнула, а потом подняла губы к его уху:
   - Она же моя лучшая подруга...
   - Вы что, уже целуетесь? - притворно строгим голосом спросил Саша. - Мы команду "горько" не давали.
   - Будем мы вашу команду ждать, - усмехнулся Вильдам, а Елена сказала:
   - До "горько" еще далеко. Вот сыграем вашу свадьбу, потом еще полгодика подождем...
   - Сколько-о?! - очень натурально ужаснулся Вильдам, а Маша на его руках вздрогнула и заплакала. - Вот видишь, даже дочка возмущена.
   - Я говорю об официальной стороне, - успокоила его Елена.
   - Кхм, кхм, - кашлянул Александр, привлекая к себе внимание. - Я тут в связи с нашим предстоящим торжеством, а теперь и вашим, бутылочку принес. Тебе лимонад, - опередил он Елену, уже раскрывшую рот, чтоб что-то сказать.
   - Мне и лимонад нельзя. Я буду сок пить. Вот только, Машу покормлю и приду, а вы пока на стол накрывайте, - она взяла дочку из рук Вильдама, та сразу расплакалась. - Ах ты, любительница мужских объятий! Будешь плакать, будешь папину грудь сосать, - приговаривала она, унося девочку в спальню.
  
   За столом, когда Александр разливал вино, Татьяна прикрыла свой бокал рукой.
   - Я буду лимонад.
   - Почему? - удивленно поднял брови Саша и оглянулся на других, сидящих за столом.
   Елена с улыбкой опустила взгляд в свой бокал с соком, Вильдам понимающе кивал головой и ухмылялся в усы, а потом развел руки в стороны.
   - Все парень, ты попал...
   - Что? Что это значит? - удивился и опять покраснел Саша.
   - А это значит, что пора проходить курс "молодого отца". Ничего, парень, не переживай, - Вильдам похлопал Александра по плечу, - теорию прочитаю я, а практику пройдешь с Марией.
   - Да нет. Не может быть. Таня? - обернулся он к ней. Татьяна тоже сидела красная, как рак. - Это что же? Все знают, один я не в курсе, как дурак.
   - Откуда вы все знаете? - обратилась Таня к Вильдаму. - Я только с Леной поделилась...
   - О-о-о... Это и кошке ясно: если девушка, собирающаяся замуж, вместо вина за свое будущее семейное счастье пьет лимонад, значит, она уже ждет прибавления этого самого будущего семейства.
   Александр сидел молча, ошеломленный новостью. Таня сжала его руку своей.
   - Саша, ты не рад? Ты обиделся?
   - Я рад. Но почему не я первый это узнаю?
   - Я хотела с Леной посоветоваться, чтоб не быть голословной, и сегодня обязательно сказала бы.
   - Это точно?
   - Точно.
   Александр засиял, наконец, до конца осознав услышанную новость.
   - Ну, что же вы сидите? Поздравляйте меня! Я тоже отцом буду!..
  
   А через три дня Олег Моисеевич уже принес ей задания для контрольных и необходимые пособия.
   - Если будут вопросы, обращайся.
  
   И опять каждый час, каждая минутка ее жизни оказалась заполненной работой: дочка забирала основную часть времени, учебе Елена могла уделять внимание только, когда та спала или гуляла с Катей или Татьяной.
   Вильдам приезжал каждый день, с удовольствием возился с малышкой, купал ее, если не было других помощников. Кормил Елену. Как-то он спросил ее, ужинала ли она:
   - Нет, - ответила та. - Я целый день что-нибудь жую и пью, пью и жую, чтоб молоко прибывало, а аппетита нет совсем, и готовить себе не хочется.
   С тех пор он сам по вечерам готовил ей ужин и кормил. И с огромным сожалением каждый раз уезжал от нее, не зависимо проводили они какое-то время в постели или нет.
   За это время Елена успокоилась, обрела трезвость мысли и решила, что пока уезжать не стоит, надо сначала закончить институт. Вильдам согласился с ее решением, тем более, что пока ни тот, ни другая никому об этом не говорили.
  
   Надежда два-три раза в неделю заходила навестить внучку и старалась ни во что не вмешиваться. Но, когда она узнала, что Елена собирается на свадьбу к Татьяне, она возмутилась:
   - Еще и трех месяцев не прошло, а ты уже собираешься идти веселиться. Как тебе не стыдно? Ты же вдова!
   - Мне не стыдно, Надежда. Татьяна - моя лучшая подруга, Александр - лучший друг Андрея. Не думаю, что Андрей был бы против того, что я от нас обоих поздравлю наших друзей.
   - Они и меня пригласили, но я отказалась. Я сказала им, что и они могли бы повременить.
   - А вот это уже верх бестактности! Они не виноваты, что это случилось с Андреем. А помнить и любить его - это не обязательно носить черную одежду и маску скорби на лице. Андрей ушел от нас молодым, жизнелюбивым. И он не был бы в восторге, если бы мы все замкнулись в своем горе и похоронили себя вместе с ним. Жизнь продолжается, и мы должны прожить ее в полной мере достойно. Поверь, Надежда, я знаю: наши слезы по умершим близким их не радуют, они радуются нашему счастью, нашим успехам.
   - Откуда ты, девчонка, можешь это знать?
   - Не всегда возраст определяет количество ума и жизненного опыта. Но я отвечу на твой вопрос: ко мне иногда приходит моя умершая бабушка, ко мне приходил Андрей.
   Надежда недоверчиво на нее посмотрела.
   - Этого не может быть. Ты врешь, ты все придумала.
   - А я много тебе когда-либо врала?
   Свекровь замолчала, ей нечего было возразить. Она слышала от других, что к ним во сне или наяву приходили умершие близкие. Она считала, что о таких вещах или не говорят ничего, или говорят правду. Она опустила глаза, помолчала и спросила:
   - И что он сказал?
   Елене стало жалко ее: все же она была замечательной матерью для Андрея, а он был единственным смыслом ее жизни, и, если бы не Олег Моисеевич, неизвестно, выжила бы она после такого удара? Ей захотелось успокоить Надежду и взбодрить, и она сказала ей то, что той хотелось услышать:
   - Восхищался Машенькой, говорил, чтоб не плакали по нему, просил тебе передать, что очень тебя любит и просит у тебя прощения, что не сберег себя, - у Нади по щекам покатились слезы. - А еще сказал, что не будет ему там покоя, пока мы здесь его не обретем, чем счастливее мы здесь, тем светлее и покойнее ему там.
   Надежда совсем расплакалась, но сквозь слезы светилась счастливая улыбка. Она поверила каждому слову Елены. Ей хотелось поверить, и она поверила.
   - Почему же он ко мне не пришел?
   - Не знаю, Надя. Наверно, потому, что он жил здесь со мной все это время, я чувствовала это, но увидела только тогда, когда он собрался уходить. Видно он сам решил показаться, чтоб поговорить со мной.
   Надежда смотрела на нее широко открытыми глазами и кивала, а потом утерла слезы и с сомнением спросила:
   - А ты не испугалась?
   Елена улыбнулась, вспомнив свой ужас при появлении Андрея, но этого ужаса в душе уже не было, осталось умиротворение от его слов, и еще, последний взгляд его пронзительных синих глаз, ласковое прикосновение руки к волосам и нежный поцелуй.
   - Кого, Андрея? Почему я должна его пугаться? Я знаю, что он никогда не причинял и не причинит мне зла.
   - Какой он был?
   - Красивый... поиграл с Машенькой, она его за палец держала, а потом меня по волосам погладил, я почувствовала, рука его, я узнала, мягкая, нежная, теплая, а совсем не холодная.
   Надежда порывисто вздохнула.
   - Он не говорил, не придет больше?
   - Не говорил, не знаю. Может когда-нибудь и придет. Бабуся моя, скоро уже пять лет, как умерла, а редко, но приходит.
   Надежда уже совсем успокоилась.
   - Ну, а тебе что сказал? - голос ее окреп и приобрел обычные металлические нотки.
   "Так я тебе и сказала... Что б ты снова заорала..."
   - Что просил тебе передать, я передала, а то, что лично мне сказал, со мной и останется, - в тон ей ответила Елена.
   Надежда промолчала, сдерживая уже рвавшееся из нее возмущение, затем со скорбной миной сказала:
   - Что ж, если решила идти - иди, но я не пойду, посижу с Машенькой. Когда у них свадьба?
   - В субботу, тридцатого.
   - Ну вот, а я думала после праздников, - с каким-то сожалением сказала Надежда и задумалась.
   - А что такое? - спросила Елена.
   - Да Олегу двойную путевку выделили на десять дней в дом отдыха на Иссык-Куль. Он хотел, чтоб мы вместе поехали, а путевка до третьего мая. Значит, один поедет, я останусь.
   - Зачем, Надя? Конечно, поезжай. А с Машей Евгения Семеновна посидит, я не долго, часа на три-четыре, мне же ее кормить. А тебе из-за трех часов десять дней такого чудесного отдыха терять...
   - Да что - отдых! Я не ради отдыха, его одного нельзя отпускать, он же, как ребенок. Это в науке он "дока", а в быту сущее дитя, - "пожаловалась" Надежда.
   - Тем более, поезжай. А за Машеньку не переживай, ты же Евгению Семеновну знаешь, она с ней справится.
   Надежда еще помолчала. Подумала, повздыхала и согласилась. А у Елены, как камень с души свалился.
  
   Перед свадьбой Татьяны с Александром, Вильдам спросил у Ирины Васильевны:
   - И где ж твои молодые жить будут?
   - У меня, где же еще? У Саши негде, у них квартира двухкомнатная, а их четверо: мать с сожителем, он и младшая сестренка-школьница. А у нас все же трехкомнатная, у Тани своя комната. А мала станет, гостиную им отдам.
   Вильдам ничего ей не сказал, а дома решил поговорить с матерью. Дело в том, что в последнее время Евгения Семеновна постоянно жила с ним, а ее однокомнатная квартира, обмененная из Ташкента, пустовала, Катерину ждала, как говорила мать. Но Катя еще училась в девятом классе и отдельно жить пока не собиралась.
   - Мам, давай, дадим молодым пожить самостоятельно, и за квартирой присмотр будет.
   - Пусть живут, я не против. Все равно, ты, поди, к Елене скоро переселишься, а мы тут с Катенькой поживем. Глядишь, всем хорошо будет.
   В тот же день Вильдам рассказал Елене о своей идее.
   - Виля, какой же ты у меня, молодец! Да они и мечтать не смеют о таком подарке. А мы с Катей устроим им там уютное гнездышко. Ты не против?
   Зная любовь Елены к разного рода обустройству, он рассмеялся:
   - Давайте, давайте, только не перестарайтесь, фантазерки.
   Три дня Елена с Катей занимались подготовкой квартиры Евгении Семеновны к встрече с молодоженами. Благо ее квартира в соседнем доме с домом Вильдама. Елена с утра привозила Машеньку к Евгении Семеновне, и между кормлениями они с Катей бегали по магазинам, покупали необходимые ткани и другие вещи для осуществления задуманного Еленой интерьера, переставляли мебель, украшали квартиру. Комнату Елена разделила на две зоны: спальная зона и зона отдыха. На старой, но еще крепкой, полуторке они сменили матрац и убрали нижнюю спинку, саму кровать развернули. И хотя она стала занимать больше места, но зато никому не придется спать у стенки. Застелили новое красивое белье и сшитое Еленой по этому случаю покрывало. Над кроватью повесили бра. Старую ширмочку Евгении Семеновны Вильдам перетянул плотным холстом, на котором Катерина нарисовала восход солнца в горах. Она училась в художественной школе и очень неплохо рисовала. А с другой стороны Елена задрапировала ее тканью в тон шторам. Диван и старое кресло-качалку развернули спинкой к ширме, закрывавшей кровать, и лицом к окну. Между ними поставили купленный специально маленький столик. Возле кресла поставили старый, но с новым абажуром, торшер. Телевизор оставили в углу у окна, а вдоль другой стены - книжный шкаф и ближе к спальной зоне шифоньер. Раскладывающийся обеденный стол они вынесли в кухню. Квартира у Евгении Семеновны здесь, в Самарканде, была улучшенной планировки с большой кухней, которую Елена тоже разделила на две зоны: рабочую и обеденную. Везде повесили новые шторы и занавески. В день регистрации Катерина купила большой букет красных роз и расставила их в разных местах: в изголовье кровати, на столике в гостиной, на столе в кухне и положила по цветку на каждую подушку на кровати.
  
  
   На свадьбу приехал отец Татьяны, Дмитрий Дмитриевич, он жил на севере в Норильске. Отец сделал молодым шикарный подарок - пригнал новую "Ниву". Радости Александра не было предела! У него были права, но старенький "Запорожец", оставшийся после смерти отца, забрал старший брат, живший сейчас в Душанбе. А вот теперь у него будет не старый разбитый "Запорожец", а новенький "советский джип" "Нива"! Пусть брат завидует!
   На свадьбе Вильдам в качестве подарка преподнес Татьяне ключи от квартиры Евгении Семеновны.
   - Подарить эту квартиру я не могу, она государственная, а не кооперативная, но жить можете сколько хотите. Мама свои вещи забрала, там осталась кое-какая мебель и посуда на первое время, - говорил он посмеиваясь. - Потом обживетесь, сами обзаведетесь.
   Для молодых супругов это было полной неожиданностью: Таня прослезилась, а Александр долго тряс руку Вильдама, повторяя:
   - Спасибо! Вот уж спасибо, так спасибо!..
   Елена шепнула на ухо Татьяне:
   - Можете сразу после свадьбы ехать туда, мы с Катей для вас сюрприз сделали.
   - Какой? - тоже шепотом спросила Таня.
   - Если скажу, сюрприза не будет. Не переживай, хороший. Думаю, вам понравится.
  
   Уже в конце гулянья Саша предложил Вильдаму:
   - Махнем завтра в горы на два дня двумя машинами?
   - С огромным бы удовольствием, целый год в горах не был. Но у нас Машенька маленькая, Елена ее кормит, надолго оставлять не может. У нее и сейчас сердце болит, уже дважды бегала звонить. А брать ее с собой - в горах ночью холодно.
   Подошли Таня с Еленой.
   - Вы о горах? - услышала Таня последние слова Вильдама.
   - Вот, зову Вильдама в горы с ночевкой, а он не хочет.
   - Я хочу, но не могу.
   - Это ты о Машеньке? - спросила Елена, прижавшись щекой к его плечу.
   - Конечно. Куда ее тащить? Да и ночи в горах холодные.
   - А в машине тепло, - возразила Татьяна. - Я, конечно, не знаю, это вам с Леной решать, но мне кажется, что чистый горный воздух Машеньке не повредит.
   И все посмотрели на Елену, понимая, что последнее слово будет за ней.
   - А кого вы берете с собой? - спросила она, после некоторого молчания.
   - Отца, он давно в наших горах не был, маму и Светланку, - ответила Татьяна, с надеждой глядя на Елену.
   - Мы могли бы и одни, но с вами веселее, - намекнул Саша на гитару. - Вы же наши лучшие друзья!
   - Виль, может, поехать? Машенька здорова, на свежем воздухе спит замечательно, каши ей варить не надо, ее еда всегда с собой - это я, нянек навалом, погода хорошая. Вот только пеленок много понадобится.
   - А зачем? Мы возьмем веревку, протянем между деревьями, они на солнышке быстро высохнут, - подсказала Таня.
   - Ну что? Махнем в ущелье. А? - повернулась Елена к Вильдаму и добавила шепотом в самое ухо: - Навестим нашу котловинку, мы там три года не были...
   - А после я перебираюсь к тебе, - тоже шепотом поставил условие Вильдам.
   - Да. Шантажист...
   - Поехали, - махнул рукой Вильдам. - Тогда, молодые, собирайтесь, прощайтесь с гостями, мы отвезем вас на квартиру, вы же адреса не знаете. Завтра долго не спите, я заеду за вами в десять. А родители тоже пусть будут готовы к этому времени. Елена, где Катюха? Поехали домой.
  
   Дома им пришлось выдержать атаку Евгении Семеновны. Узнав о предстоящей поездке, она всполошилась.
   - Вы что? Совсем с ума сошли, тащить такого маленького ребенка черте куда?!
   - Евгения Семеновна, там тихо, воздух превосходный, а спать она может в машине, в ней тепло.
   - Воздух превосходный... Она еще молодая, а ты-то думаешь своей головой? - обратилась Евгения Семеновна к сыну.
   - Ба, а поехали и ты с нами, - вступилась за отца и Елену Катя. - Вот увидишь, тебе понравится.
   - Только мне по горам с рюкзаком и лазить.
   - А зачем с рюкзаком? - обнял мать Вильдам. - Машиной до самого места довезем, машиной же и назад.
   - Что, и взбираться никуда не надо? - спросила с сомнением Евгения Семеновна.
   - Никуда. Потому и решили Машеньку взять. Мам, может, действительно, с нами поедешь? Мы тебе такое место покажем, замечательное: птицы поют, цветы полевые, как у тебя на родине, ручей с чистейшей водой...
   - Вот-вот, вода холодная, не хлорированная, - уже тише возражала Евгения Семеновна.
   Вильдам рассмеялся:
   - Что - правда, то - правда: без хлорки, но если нужно - вскипятим.
   - А если дождь? - почти совсем сдалась мать.
   - А палатка на что? А машины? Ну, что? Едем?
   Евгения Семеновна вздохнула, посмотрела снизу на окруживших ее детей, улыбнулась.
   - Нет. Я не поеду. Для меня уже такой отдых хуже работы. Но, если малышку простудите, - погрозила она пальцем Елене и Вильдаму, - я с вас по всей программе спрошу.
   - Не простудим, - ответила с улыбкой Елена.
   И все трое бросились обнимать и целовать маленькую, сухонькую старушку, напоминавшую Елене ее бабушку, которая ворчливо посмеивалась:
   - Ну вот, теперь решили задушить меня. Да согласна я, согласна.
   Елена предложила всем остаться ночевать у нее, но Евгения Семеновна категорически отказалась:
   - Стара я, по чужим домам ночевать, не усну. Я к Вилиной-то квартире долго привыкала.
   И, как не хотелось Вильдаму остаться, они уехали.
  
   С утра пораньше Вильдам съездил на рынок, закупил все необходимые продукты, собрал вещи, отвез к Ирине Васильевне молодых, а Катю к Елене. Кажется, что все собирались заранее, быстро, но выехали только около полудня. Впереди ехали Вильдам с Катей, Еленой и Машенькой, вторую машину вел Александр. Его тесть - Дмитрий Дмитриевич, или Дим Димыч, как звали его все, с удовольствием уступил ему место водителя. День был праздничный, центральные улицы, в связи с первомайской демонстрацией, перекрыты, и они вынуждены были ехать объездным путем, потому из города выбирались долго. Но дорога в горы была совершенно пустынна. Саша решил устроить автогонки, то опережая, то пропуская машину Вильдама. Но Вильдам его не поддержал, а только погрозил кулаком, когда Саша в очередной раз с ним поравнялся. Машенька, убаюкиваемая покачиванием машины, почти всю дорогу спала на заднем сидении.
   По традиции остановились за перевалом, полюбоваться открывшейся прекрасной панорамой. Из машин вышли все, Елена вынесла и проснувшуюся к этому времени дочку. Она стояла с ней на руках, повернув ее лицом к долине, смотрела вниз и вспоминала первый приезд сюда с Андреем. Только на этот раз ее крепко держали сильные руки Вильдама. Он тоже вспомнил тот случай, вспомнил, как хотелось ему отнять ее у Андрея и улететь вместе с ней далеко-далеко, унести ее от него. Он крепче прижал ее к себе и горько усмехнулся: не прошло и трех лет, как она стала его, только его. А она, почувствовав его волнение, поняла, что они думают об одном и том же.
   Ущелье с последнего их приезда сюда в прошлом году почти не изменилось, только сухостоя в рощице стало больше, и орешник разросся. Чтоб машины смогли заехать, мужчинам пришлось сначала обрубить несколько его ветвей и новых побегов, выросших прямо на въезде. По всей видимости, в этом году здесь еще никого не было. Таня, Катя и Светланка помогали оттаскивать ветки к кострищу. Когда, наконец, машины въехали, Елена вышла и осмотрелась. По-прежнему пели птицы, стрекотали кузнечики, цвели цветы, звенел водопад и журчал ручей. Вот только за это время он пробил в земле более глубокое и широкое русло, тем более, что зима была на редкость снежная и долгая. Вильдам выбрал самое чистое место на поляне в стороне от кострища и принялся сооружать тент для Машеньки, затем вытащил из багажника разобранную коляску, собрал ее и поставил под тентом, разложил складное кресло.
   - Вот. Можете здесь обживаться, и дымом от костра тянуть не будет, и солнце не напечет.
   Дим Димыч с Александром уже выставили привезенный с собой небольшой походный мангал, нарубили ветки, набрали сухих дров и развели огонь. Ирина Васильевна, Таня и Катя сооружали из покрывал и клеенки своеобразный обеденный стол, выставляли кастрюльки, мисочки, тарелки с едой. Перед отъездом все только завтракали, а время приближалось к пяти часам, поэтому решили перекусить, пока выгорят дрова. Мясо для шашлыков замариновали еще дома, насадить его на шампура было делом недолгим.
   Елена не забыла Танину подсказку, прихватила с собой веревку, и теперь натягивала ее между двумя деревьями. В дороге уже появились мокрые пеленки и ползунки. Оставив с Машей Светлану, она выполоскала белье и развесила его. Машенька была накормлена еще в дороге в машине, затем хорошо выспалась и сейчас лежала в коляске, размахивая ручками и ножками, и "общалась" со Светой, которая показывала ей собранные уже на полянке цветы и что-то о них рассказывала.
   К Елене подошла Татьяна, обняла ее:
   - Ой, Лен, я еще не успела тебя поблагодарить. Все так здорово! Это ты все придумала? А картину, неужели, Катя нарисовала?
   - Она.
   - Во, дает! Как она уже здорово рисует! Я помню, года два назад она мне показывала свои карандашные рисунки. Ничего нормально. Но сейчас!.. А остальное, все вы с ней вдвоем сделали?
   - Нет. Вильдам помогал по вечерам.
   - И давно вы решили сделать нам такой сюрприз?
   - За неделю до свадьбы.
   - И ты целую неделю молчала, не проговорилась, даже не намекнула!..
   - Еще чего. Какой бы это тогда был сюрприз?
   - А Саша уже и вещи ко мне перенес, думали у меня жить будем.
   - Ты что, не рада?
   - Скажешь тоже?.. Просто это так неожиданно! И так здорово!.. Никто не мешает, не надо бояться, что кто-нибудь войдет, услышит, можно по всей квартире голой ходить, сколько угодно.
   - Я знаю, - засмеялась Елена, но вспомнила Андрея и улыбка, сошла с ее губ.
   Таня заметила, обняла подругу, уткнулась ей в плечо.
   - Мне так неловко перед тобой за свое счастье.
   - Глупая! Счастья не надо стесняться ни перед кем. Когда люди видят, как ты счастлива, и у них на душе становится светлее.
   - А ты вот загрустила.
   - Грусть, она тоже разная бывает. Есть грусть светлая, когда сквозь слезы пробивается улыбка, - это хорошо, порой такие слезы даже полезны. А есть грусть черная - это уже тоска называется, тогда не до улыбок, и слезы облегчения не приносят. Моя грусть светлая. Скоро год, как он уехал. Год, как я его не видела. Но стоит мне его вспомнить, как чувствую его прикосновения, его запах, слышу его голос, закрываю глаза и вижу его перед собой... - Елена говорила и смотрела вперед, словно Андрей стоял перед ней. Татьяна молча слушала ее, а затем осторожно спросила:
   - А как же Вильдам? Как же ты с ним будешь...
   Елена будто очнулась, нашла взглядом Вильдама, о чем-то беседующего с Дим Димычем, улыбнулась.
   - Как бы это тебе не показалось странным: они разные, но ужасно одинаковые. Вильдам - это все равно, что повзрослевший на двадцать лет Андрей, помудревший, слегка остепенившийся, но в душе такой же горячий, страстный, любящий.
   - Так ты уже с ним...? - специально не договаривая фразу, спросила Таня.
   - Что? - как будто не поняла ее Елена, решив немного "повалять дурочку".
   - Ну, это...
   - Что это?
   - Ты сама знаешь, - обиделась Таня, видя, что Елена ее прекрасно поняла, но разыгрывает недоумение.
   - Я-то знаю. А вот ты, будучи целые сутки замужней дамой, и, кстати, будущей мамой, все, как маленькая девочка разговариваешь, намеками. Так что?
   - Что, что... Спишь с ним.
   - Нет. Я с ним не сплю, - она тяжело вздохнула, состроила грустную гримасу, - не дает... - и она засмеялась, обняла Татьяну и поцеловала в щеку. К ним уже приближался Саша.
   - Честное слово. Вас нельзя оставлять одних. С тех пор, как я тебя, Лена, знаю, вы все время обнимаетесь и целуетесь.
   - Ты ревнуешь? - спросила с вызовом Елена, нарочито обнимая Татьяну и прижимая ее к себе с показной страстью.
   У Саши, конечно, было чувство юмора, но артист из него был неважный.
   - Нет. Не ревную. Но теперь одних вас оставлять не буду, - с напускной строгостью сказал он, но Елене хотелось поиграть еще.
   - Ах, Таня! - притворно зарыдала Елена, еще крепче обнимая подругу. - Как же теперь мы будем друг без друга!
   Ее восклицания привлекли внимание всех окружающих. Ирина Васильевна, Дим Димыч и Катя смотрели на них недоуменно, Светланка тоже оглянулась с беспокойством, даже малышка сильнее застучала ножками по коляске, только Вильдам услышал в крике Елены задор и кураж. Он подошел к ним, пряча в усах улыбку.
   - Что тут у вас стряслось?
   - Вильдам! Этот деспот, хочет отнять у меня любимую подругу!
   - Ай-яй-яй! Вот, что значит, мужчина обрел на женщину законные права, - покачал головой Вильдам, - что ж теперь поделаешь, у него и документ на это имеется.
   - Вот именно. У меня и документ есть, - подхватил Александр.
   Елена бы еще продолжила свою игру, но Татьяна уже хохотала и вырывалась у нее из рук. Тогда она легонько подтолкнула ее к мужу со словами негодования:
   - Изменница! Ступай к своему законному владельцу. Ты растоптала своей изменой нашу хрупкую, еще несформировавшуюся лесбийскую любовь! - и уткнулась в грудь Вильдама.
   Все рассмеялись, даже Света смеялась, хотя ничего из этой сцены не поняла, только Машенька захныкала в коляске.
   - Иди, изливай свою лесбийскую любовь на дочку. Она, видишь, тебя уже ревнует! - сказал ей со смехом Вильдам.
  
   За "столом" опять пили за молодых, за родителей, за будущих детей. Мужчины и Ирина Васильевна пили водочку, Елена с Татьяной - сок, Катя со Светой - лимонад. Затем пришло время жарить шашлыки, этим занялись Вильдам с Дим Димычем, Саша тоже предложил помощь, но "старички" его отправили развлекать женщин. Елена ушла в машину кормить дочку. Девочки отправились исследовать ущелье. Саша с Таней захотели уединиться и искали укромное местечко. Но стоило им где-то спрятаться, как Светланка их находила и пугала.
   - Светка! - разозлилась Таня. - Отвали! Иди, гуляй в другое место!
   - А вы что, это место купили? Где хочу, там и гуляю, - вредничала младшая сестренка.
   - Мама, ну, скажи ты ей! Чего она за нами ходит?
   Ей на помощь пришла Катя.
   - Света, пойдем под водопадом купаться.
   Ее услышала Ирина Васильевна.
   - Что ты, Катя! Вода ледяная!
   - Да мы же только поплескаемся и на солнце нагреемся.
   - Все-таки возьми полотенце.
  
   Первые запахи жарившегося шашлыка снова собрали всех к "столу". Вильдам уже достал гитару, и они в три голоса: он, Дим Димыч и Ирина Васильевна, - тихо напевали песни своей студенческой юности. Елена, накормив и уложив Машеньку в коляску, прикатила ее ближе к костру и теперь тоже сидела и слушала их пение. Машенька "танцевала", раскачивая коляску. Девочки грелись после ледяного душа у костра и, не дожидаясь никого, уже с аппетитом ели печеную картошку с сосисками.
   - Оставьте место для шашлыка, - тихо с улыбкой посоветовала им Елена.
   - А у нас и шашлык поместится.
   Не было только Саши с Таней. Но через полчаса и они подошли, смущенные, но счастливые. Таня присела рядом с Еленой, обняла ее за плечи.
   - Лен, ведь правда, мама с папой - классная пара? - шепнула она на ухо подруге. - И что они разбежались?
   - Ты не знаешь?
   - Нет. Я только помню: Светке три годика было, мне тринадцать, папа в очередной раз в командировку уехал, а потом приехал, собрал вещи и уехал совсем. Я руку на отсечение дам, что сейчас жалеет. Смотри, как он на маму поглядывает. Интересно, а что они этой ночью без нас делали? До свадьбы он в зале ночевал, а мама со Светланкой...
   - Что бы не делали, это уже их дела, - так же шепотом ответила Елена. - А что, Тань, мама за это время ни с кем?
   - Всего, конечно, не знаю. Но я никогда у нас дома мужиков не видела.
   - Как ты думаешь, любит она его?
   - Первое время ненавидела, сердилась, когда мы о нем заговаривали. Но потом успокоилась, а когда он приехал на свадьбу, даже обрадовалась.
   - Он что, за эти семь лет ни разу не приезжал?
   - Приезжал, но она его на порог не пускала. Отпустит нас с ним часа на два погулять, и не дай бог, опоздать. А он и не опаздывал, всегда вовремя нас приводил, как Светка не ревела. Но последние три года его не было. Тетя Дина, папина сестра, говорила, он там, на заводе в какую-то аварию попал, обгорел сильно. Видишь, он рубашку не снимает, у него вся спина в рубцах. Я тогда впервые видела, как мама украдкой плакала по нему. А еще тетя Дина, сказала, что, вроде, та жена его бросила. Или бросала, когда он в реанимации лежал, а потом вернулась, не знаю, не поняла. Это она маме говорила, - Таня помолчала. - Как ты думаешь, приняла бы мама его назад?
   - Танечка, это надо у нее спросить...
   - Она мне никогда не скажет, я с ней делюсь, но она ни-ни. Она тебя очень уважает. Вчера на свадьбе, увидела вас вместе с Вильдамом и спрашивает меня: вместе вы или нет?
   - А ты?
   - Лен, она хорошая, она не проболтается...
   - Ясно. И что она?
   - Ничего. Вздохнула и сказала: "Дай бог! Вильдам ее заслужил".
   - А обо мне что сказала?
   - Сказала, что ты его достойна и что правильно поступаешь. Только сказала, пусть пока не афишируют свои отношения, т.к. дураков много - осудят, пусть подождут.
   - Да. Все правильно... - с тоской произнесла Елена. - Но мне его жалко: он на два дома разрывается.
   - Да вы живите, - успокаивала ее Таня. - Только никому не говорите, и все.
   Сзади подкрался Саша, обхватил обеих подруг за плечи и просунул голову между ними.
   - Опять шепчутся.
   - Сашка! Напугал, - замахала на него руками Таня, а Елена засмеялась, потом повернула к нему лицо, так, что ее губы оказались рядом с его щекой, и томно прошептала:
   - Хочешь? Я и с тобой пошепчусь?
   Саша покраснел, убрал руку с ее плеча и отодвинулся.
   - Ага... Мне потом Вильдам "пошепчет"...
   Елена опять засмеялась, но поймала взгляд Вильдама, и смеяться ей расхотелось.
   "Ну вот. Начинается. И он туда же. - А чего ты хотела? Сама сказала: он - тот же Андрей, только старше. - А ты чего злорадствуешь? Пошутить уж нельзя..."
   Елена отвернулась к коляске, взяла дочку на руки.
   - Ну, шепчитесь сами, - сказала она с напускной обидой, но обида в душе была настоящей. - А мы с Машенькой будем шептаться, - она встала и отошла от всех под тент, села в кресло и склонилась над ребенком.
   "Да что я такого сделала? Да, я люблю пошутить, люблю пококетничать, "подергать котов за усы". Я сама кошка. Но почему все они думают, что, если я строю глазки, то уже на все готова? Со своим мужчиной - да, а чужие мне "по барабану". Почему я должна это доказывать? Неужели интересней с пресной, скучной, с постоянной верностью в глазах, женщиной! Я не люблю скандалов, мордобития, не хочу заниматься экстремальными видами спорта с риском для жизни, но мне тоже нужен адреналин, и я добываю его таким, по сути, невинным способом. Я играю... Надо было заняться дикцией и подаваться в актрисы, а не влюбляться в этих ревнивцев".
   Слезы уже капали на Машеньку, когда сзади тихо подошел Вильдам, мягко обнял ее за плечи, прижал к себе, поднял ее лицо за подбородок, но, увидев слезы, присел перед ней.
   - Девочка моя, почему слезы? Ты же так заразительно смеялась!
   Елена молчала, отводя взгляд. Но он так искренне недоумевал, что она с сомнением взглянула ему в глаза. Вильдам расценил ее взгляд иначе.
   - Ну, конечно. Старый дурак! Хочешь жениться на молодой девочке, а сам променял ее на общество своих ровесников. Прости меня. Я больше не оставлю тебя скучать, - а ей стало стыдно.
   - Нет. Я подумала, что ты меня к Саше приревновал.
   - Что? Когда?
   - У костра. Ты так на меня посмотрел, когда я смеялась!
   - Как посмотрел? - Елена почувствовала в его голосе фальшь.
   - Вильдам, не валяй дурака.
   Он опустил голову, помолчал, затем снова посмотрел на нее.
   - Всего один миг. Всего на мгновение червяк ревности поднял голову, но именно в этот миг ты взглянула на меня. Я раздавил его, его больше нет. Ты простишь меня?
   - Уже простила, - улыбнулась Елена, она щелкнула его по носу.
   - Неужели ты забыл, что мы чувствуем друг друга на расстоянии, и что ничего не может от меня укрыться.
   Машенька все это время лежавшая на руках спокойно, вдруг подняла ручонки, как будто пыталась поймать Вильдама за усы и заплакала.
   - Крошечка моя, к папе хочешь? Ну, иди, - бархатным от нежности к ребенку голосом проговорил Вильдам и взял ее на руки.
  
   - Эй! Молодой папаша! Шашлык готов. Бери жену, и идите сюда, - крикнул им Дим Димыч.
   Прижимая Машеньку одной рукой, другой Вильдам обнял Елену.
   - Пойдем, жена...
   Молодежь захихикала, а Ирина Васильевна покачала с неодобрением головой. Дим Димыч не заметил их реакции на свои слова, призывно замахал рукой, приглашая садиться возле него.
   Когда все расселись, Дим Димыч разлил водку и поднял свой стакан.
   - И вчера на свадьбе, и сегодня мы пили за молодых, за счастье, за родителей, за детей - за всех. А я хочу выпить за любовь. Только благодаря любви, люди женятся, рожают детей, без любви никогда не будет счастья в семье. Я хочу выпить не просто за любовь, за ее всепобеждающую силу, чтоб она не уменьшалась, а крепла с годами, помогала и вам, молодым, - он посмотрел на Сашу с Таней, - и нам, - он с тоской посмотрел на Ирину, которая сидела, опустив голову, - и вам, - он кивнул Вильдаму с Еленой, - преодолевать все жизненные преграды.
   - За любовь! - поддержал Вильдам.
   - За любовь! - с готовностью подхватил Александр.
   Дим Димыч сел рядом с Ириной.
   - Ирочка, - тихо сказал он, - а ты выпьешь за нашу любовь?
   - А она жива?
   - Жива, Ирочка.
   - Значит выпью.
   Дим Димыч повеселел, обнял ее, шепнул на ухо:
   - Спасибо.
   - За что?
   - Что веришь мне.
   - Я и раньше верила. - Ирина Васильевна отвернулась. Дим Димыч, не обращая внимания на окружающих, взял ее руку, прижал к своей щеке.
   - Прости, милая...
   - Да ладно уж... При детях не надо...
   Его настроение снова поднялось. Он взял гитару, побренчал на ней неумело.
   - Виль, сыграй. У тебя здорово получается.
   - Да подожди ты, дай человеку покушать, - одернула его Ирина Васильевна. - И сам поешь, а то не налью больше.
   Он отложил гитару, обнял ее и шепнул:
   - За тебя я могу пить даже воду, все равно буду пьяный.
  
   А в это время Маша "нахулиганила": намочила ползунки и брюки Вильдама. Елена забрала у него дочку и ушла переодевать. За ней побежала Катя.
   - Лен, ты иди, кушай. Я сама ее переодену и покатаю в коляске.
   - А ты?
   - Я уже наелась.
   - Ну, хорошо. Закапризничает, дашь ей водички.
   - Я знаю. Иди.
   Елена вернулась к "столу". Дим Димыч уже произносил следующий тост.
   - Любовь - это главное в семье, а в жизни нельзя без дружбы. Без друзей трудно, скучно, одиноко. Я хочу выпить за друзей. Так ладно все сложилось: ты, Виля, наш друг... Ничего, что я тебя уже другом называю? А я тебя помню: на первомайской демонстрации в семьдесят четвертом, ты тогда с дочкой был, красавицей. Это ведь она? - кивнул он на Катю.
   - Она, она.
   - Да... Так вот. Ты - наш друг, твоя жена - подруга моей дочки. И вы, как бы связываете всех нас. Дружба, как и любовь, не обращает внимания на возраст. Хотя, надо быть очень смелым, чтоб взять замуж такую молодую красивую девочку. Но я отвлекся... Ирочка, что ты меня все дергаешь?
   Ирина Васильевна приглушенным голосом, но все равно все слышали, сказала:
   - Это не жена его.
   - Как? А кто?
   - Жена, Дима. Жена, - сказал твердо Вильдам, обнимая и прижимая к себе Елену. - Ты правильно сказал: главное для семейной жизни - любовь, а штамп в паспорте поставить всегда успеется.
   - Виля, я понимаю, тебе все равно, что люди скажут, но ты о ней подумай, - возразила Ирина Васильевна.
   - Подождите, подождите, - вмешался Дим Димыч. - А дочка чья?
   - Моя, - упрямо стоял на своем Вильдам, а Елена погладила его по колену, подняла к нему лицо.
   - Позволь, я сама объясню. Мой муж, Сашин друг и отец Машеньки, погиб в Афгане, еще до ее рождения. А Виля..., он всегда меня любил. Он всегда помогал мне, когда я еще носила Машеньку, он первым поздравил меня с ее рождением, он первый взял ее на руки. Он спас меня! Только благодаря ему я выжила. И я люблю его! Не осуждайте меня, Ирина Васильевна, я уже говорила Тане и Вам скажу: Андрей сам дал добро на наш с Вильдамом брак, он сказал, что Виля будет хорошим отцом для Машеньки.
   Все сидели в неловком молчании. Первым заговорил Дим Димыч:
   - Вы меня простите. Я не знал.
   - За что тебя прощать? - ответил ему Вильдам. - Ты все правильно говорил. Елена - моя жена, а Машенька - моя дочь. Я ее выстрадал не хуже иного отца. Почему, скажите мне, в угоду чужим равнодушным людям, должны страдать три человека: она, не живя, а выживая, одна с ребенком на руках, эта крошка и я, со стороны наблюдая за их муками. Для чего?
   Ирина Васильевна молчала, а Дим Димыч сказал:
   - Ты - молодец, Вильдам. Правильно поступил. А жить с оглядкой на окружающих, кто, что подумает, кто, что скажет - низко. Пусть трусы так живут. Давай, Вильдам, выпьем за вас. Чтоб ничто вас не сломило: никакие сплетни, никакие наветы, никакие осуждения. Главное, чтоб вы были счастливы и ваши дети!
   - Спасибо, Дима. Выпьем, - откликнулся Вильдам.
   - И мы за вас выпьем, - поддержал тестя Саша. - Я уже говорил Лене с Вильдамом. Андрей не осудил бы ее, он ее любил и хотел ей только счастья. А раз не суждено было самому ее осчастливить, никогда бы не возражал против Вильдама. Он знал, что Вильдам любил Лену, он уважал его за это. Уж я знаю.
   - Спасибо, Саша, - сказала растроганно Елена и подумала:
   "Как он изменился! Совсем другой человек стал. Что значит другая женщина с ним, не я и не Арина. И правильно, что Татьяна не поддалась тогда на его уговоры и не вышла за него до армии. Он вернулся совсем взрослым, самостоятельным мужчиной. Даже на свадьбе было видно, что он совершенно независим от своей семейки. А не то, Тане туго бы пришлось с его мамашей и старшим братом, которые раньше командовали им".
  
   Уже совершенно стемнело, от ручья потянуло сыростью. И хотя, дома Елена последний раз кормила и укладывала дочку позже, она решила уже положить Машеньку спать. Только она подумала об этом, как с коляской подошла Катя.
   - Лена, ты будешь еще ее кормить? Она уже засыпает.
   - Да, Катенька, да. Я как раз собиралась. Виля, пойдем, приготовь нам машину для сна.
   Ирина Васильевна тоже хотела положить Светлану спать, но та заартачилась:
   - Еще только девять, я даже дома в выходные так рано не ложусь, - и мать махнула на нее рукой, а отец усадил дочку к себе на колени.
   - Светланка! Какая ты большая стала!
   - Да, пап, ты так долго у нас не был, что я тебя забывать стала.
   - Как забывать?
   - А вот забыла, какие у тебя глаза. Я думала - голубые, как у мамы.
   - Как же ты могла забыть? У тебя же мои глаза, зеленые.
   - У меня-то зеленые. А вот у тебя: один - зеленый, другой - серый. Почему так, папа?
   - Наверно, зеленой краски на него не хватило.
   - А видишь ты как?
   - Как и все.
   - Что, совершенно одинаково?
   - Совершенно.
   Света обняла отца за шею.
   - Папочка, а ты больше не уедешь?
   Дим Димыч прижал дочь к себе, зарылся лицом в ее распущенные длинные белые, как лен, волосы.
   - К сожалению, должен уехать, у меня работа, меня там ждут.
   - И жена ждет? - с недетским укором в голосе спросила Света.
   - Нет. Не ждет. У меня кроме вас, никого нет.
   - Ну, так оставайся. Как же ты один? Тебе и приготовить некому, и постирать. Если мама не захочет, я сама тебе приготовлю. Я умею макароны варить, яичницу жарить и делать омлет с молоком. А еще салатики делать люблю. Меня мама научила, я всегда ей помогаю.
   - Ты - молодчина. Но я не могу, - со вздохом сказал Дим Димыч. - А давайте, вы ко мне приедете.
   - Нет. У вас там холодно, все время зима и зимой все время ночь.
   - Откуда ты знаешь?
   - По телевизору видела, и в школе на природоведении говорили.
   - Зато, у нас есть северное сияние!
   - А какое оно, пап?
   - Это огромная радуга во все небо и переливается.
   - Как светомузыка?
   - Почти. Только лучше.
   - А гром гремит?
   - Нет... - недоуменно ответил Дим Димыч. - А зачем гром?
   - Нам в школе говорили, что природное электричество сопровождается громом. Ну, грозу ты же знаешь?
   - Это совсем другое... Это надо видеть...
   - Мам, - обернулась Света к матери. - Я тоже хочу увидеть северное сияние. Давай, к папе поедем.
   - Но там же холодно? А ты одеваться не любишь, даже в нашу зиму.
   - А мне папа купит теплую шубку, шапку, рукавички и муфточку, как у Герды в "Снежной королеве". Такие вещички я носить буду, они красивые и легкие.
   - Обязательно куплю, - обрадовано пообещал Дим Димыч и прижал дочку к себе. - Еще лучше куплю. И сапожки из оленьих шкур с мехом.
   - Что? Уже спелись? - покачала головой Ирина Васильевна и улыбнулась. Она посмотрела на них с грустью. В памяти всплыли воспоминания семилетней давности, их последний разговор, когда...
   "Стоп!" - она встряхнула головой. - "Это в прошлом. Это забыто. Я обещала ему, что не буду этого вспоминать. Если я вспомню, я снова разозлюсь на него, и ничего хорошего из этого не выйдет. Татьяна выросла, повзрослела, ей родители теперь любимей на расстоянии, и все равно на каком, но Светлана... Ей нужен отец, а другого отца я ей дать не могу. Я все еще люблю его, не смотря на его предательство. Но он же все понял, раскаялся и не устает просить прощения до сих пор. И я простила..."
   Дмитрий по лицу Ирины догадался о ее мыслях, придвинулся поближе и свободной рукой обнял ее. Светлана сразу ухватила их обоих за шеи.
   - Мамочка, значит, ты согласна?
   - Мы еще поговорим об этом.
   - О чем?
   - О том, где мы будем все вместе жить.
   При этих словах Дмитрий еще крепче прижал ее к себе, повернулся, нашел губами ее ухо, прошептал: "Спасибо!" и поцеловал. И хотя, ее женская плоть уступила ему прошлой ночью (уж очень долго она этого ждала!), но только сейчас с этим поцелуем проснулись все желания, которые были у нее раньше и копились все эти годы, готовые излиться на него огненной лавой из жерла кипевшего в ней вулкана. Она почувствовала, как покраснело ее лицо, ей стало жарко и душно. Дмитрию тоже передалось ее состояние. Но дочка еще крепко держала их обоих. Ее руки казались им цепями, родными, любимыми, но цепями, сковавшими их. А им хотелось уйти, спрятаться от всех, даже от нее, чтоб дать волю чувствам, их переполнявшим.
   К костру подошел Вильдам, взял гитару, тихо запел. Света ослабила свои объятия, обернулась к нему.
   - Дядя Виля, мы теперь будем жить все вместе с папой и с мамой. Вот только еще не решили: здесь или к папе поедем, на Север, у него там всю зиму ночь, а вместо солнца на небе горит северное сияние, как светомузыка, только лучше.
   Вильдам поднял на них взгляд. В глаза ему сразу бросилась напряженность поз Дмитрия и Ирины, выступивший на лице пот и горящие в свете костра глаза, устремленные друг на друга. Что с ними, понять мог любой дурак, и Вильдам пришел им на помощь:
   - Светик, иди сюда ко мне, расскажешь все подробно, а папа с мамой чуть-чуть пройдутся, им надо обсудить, где вы будете жить.
   - Я тоже с ними пойду.
   - А кто же мне все расскажет? Да и Татьяне надо все сообщить.
   - А! Ей не до нас, она все с Сашкой целуется, - нехотя отрываясь от родителей и перебираясь к Вильдаму, проворчала Света.
   - А вот и нет. Вовсе мы не целуемся, - прозвучал из темноты со стороны тента голос Татьяны, - и к костру подошли Саша с Таней и Катя.
   Дмитрий с Ириной поднялись и нерешительно встали, оглядываясь. Вильдам подозвал Диму и что-то шепнул ему на ухо, указывая на орешник.
  
   Светлана уже делилась с Таней своим достижением, будто бы она уговорила папу и маму жить снова вместе, и принялась рассуждать, где же лучше им поселиться. На "семейном совете" решили, что лучше папе приехать сюда, а северное сияние они просто съездят посмотреть зимой. Вильдам с Катей не вмешивались. Катя прижалась к отцу спиной, взяла у него гитару, она тоже уже научилась на ней играть и пела низковатым бархатным голосом, подражая Пугачевой. Она запела песню из "Иронии судьбы..." на стихи Беллы Ахмадулиной:
  
   "По улице моей, который год
   Звучат шаги, мои друзья уходят...
   Друзей моих медлительный уход
   Той темноте за окнами угоден...
  
   К ним подошла Елена, села рядом, запела вместе с Катей:
  
   "О! Одиночество! Как твой характер крут,
   Посверкивая циркулем железным,
   Как холодно ты замыкаешь круг,
   Не внемля увереньям бесполезным.
  
   Дай встать на цыпочки в твоем лесу,
   На том конце замедленного жеста,
   Найти листву и поднести к лицу,
   И ощутить сиротство, как блаженство.
  
   Даруй мне тишь твоих библиотек,
   Твоих концертов строгие мотивы,
   И мудрая, я позабуду тех,
   Кто умерли или, до селе, живы.
  
   И я познаю радость и печаль,
   Свой тайный смысл доверят мне предметы.
   Природа, прислоняясь к моим плечам,
   Откроет свои давние секреты.
  
   И вот тогда, из слез, из суеты,
   Из бедного невежества былого,
   Друзей моих прекрасные черты
   Появятся и растворятся снова...
  
   Друзей моих прекрасные черты
   Появятся и растворятся снова..."
  
   Песня закончилась. Все сидели притихшие, задумчивые. Вильдам забрал у Кати гитару и запел: "Если у вас нету тети...", затем, был "Резиновый ежик с дырочкой в правом боку...", "Собака бывает кусачей...", "Голубой вагон", "Улыбка", "Я играю на гармошке" и другие детские песенки, но когда Света начала зевать, Вильдам "сменил репертуар" и запел задушевные песни Визбора о горах. Света быстро уснула, устроившись на коленях Тани и Саши. Вскоре вернулись Дмитрий с Ириной, глаза их сияли, с губ не сходили улыбки. Они быстренько перенесли спящую Светланку в машину и вернулись к костру. Дмитрий положил руку на плечо Вильдама и слегка его сжал. Вильдам, усмехаясь, похлопал его по руке.
  
   У костра сидели еще часа два. Постепенно ряды полуночников редели: сначала ушли в палатку Саша с Таней, она почти уснула у него на коленях. Затем стала дремать Катя, ее Елена проводила в машину, она не опасалась, что Катя разбудит маленькую Машеньку, обе спали крепко и спокойно, Катя даже могла проспать ночь на одном боку. А места в машине было достаточно.
  
   Когда Елена возвращалась назад, в темноте ее остановил Вильдам, прижал к себе и прошептал:
   - Идем.
   Он вел ее, как в тот раз, крепко держа за руку и раздвигая ветки другой рукой. В пещере он зажег фонарик, предварительно захваченный им, и вовремя, они чуть не споткнулись о большой камень, лежавший на дороге. В прошлый раз его не было.
   - Как же Дима с Ирой здесь ноги не переломали? - сказал тихо Вильдам.
   - Они здесь были?
   - А где, ты думаешь, они пропадали?
   - И ты открыл им наше место...
   - Я их выручил. Ты против?
   - Нет. Но это уже выглядит так, будто в нашей постели уже кто-то побывал.
   - А ты не думаешь, что эту котловину знаем не мы одни?
   - Думаю. Но я тех не знаю, и, если они были там, то уже давно.
   Вильдам осветил пещеру полностью, в прошлый раз огонек зажигалки позволил лишь пройти и найти выход из пещеры, в этот - Елена разглядела ее полностью. Она оказалась не такой уж маленькой. Не смотря на то, что свод был низкий, не более трех метров в самом высоком месте, пещера уходила в сторону, в глубь горы, большой нишей метра три в ширину и пять в глубину. Там они обнаружили выложенный камнями очаг и невысокий постамент в виде огромного ложа, укрытого высохшей травой и мхом. На краю его лежал смятый носовой платок, а в очаге валялись свежие окурки.
   - Вот, видишь, они не дошли до котловинки, наша постель свежа и чиста, - сказал Вильдам. - Ну что? Здесь останемся или пойдем в "постель"?
   - Нет. Здесь мрачно, темно. Я хочу под звездное небо, на мягкий ковер мха, - и они направились к проходу в котловину.
  
   Здесь все было по-прежнему: отвесные стены, пружинящий мох под ногами и огромные звезды над головой. Но на этот раз сказочности и таинственности добавлял голубой свет, лившийся сверху от приветливо улыбающейся им полной луны.
   - Она на нас смотрит, - прошептала Елена, запрокинув голову вверх.
   - Ты ее стесняешься? - спросил в полголоса Вильдам, уже расстегнув ее блузку. - Пусть посмотрит, пусть полюбуется.
   Он сам залюбовался ее обнаженной грудью. Благодаря кормлению, ее груди увеличились, налились, каждая из них уже не умещалась в его ладонь, чтоб обхватить одну требовались обе руки, а сейчас в лунном свете они светились, словно два наполненных волшебным зельем сосуда. Ему захотелось припасть к ним и пить-пить чудесный нектар, заполнявший не только их, но и всю его любимую. Он принялся нежно целовать ее груди, но вдруг почувствовал, как сначала из одного соска, а потом из другого полились липкие, сладкие ручейки. До этого он вообще опасался прикасаться к груди Елены, но на этот раз не удержался, и вот, пожалуйста, драгоценная влага, несущая жизнь и здоровье маленькому существу, разливалась на его глазах. Он растерянно поднял к Елене голову. А она смотрела на него, прищурившись и усмехаясь.
   - Что, не понравилось?
   А молоко бежало и бежало, Вильдам подставил ладони, и оно медленно стало их заполнять. Он уже испуганно посмотрел на нее.
   - Как его остановить? Оно же все вытечет, чем ты будешь Машеньку утром кормить?
   Елена засмеялась.
   - Все не вытечет. А ты отсоси слегка, чтоб через край не лилось. Или противно?
   - А можно? Ей останется?
   - Смотря, сколько выпьешь.
   Он осторожно прикоснулся к одному соску губами, прижал его языком, в рот ему брызнула струйка молока. Он испугался и выпустил сосок.
   - Ну, пожалуйста! - умоляюще произнесла Елена. - А то, я буду вся липкая, а мыться ледяной водой мне нельзя, застужусь, - и он принялся отсасывать молоко с каждого соска поочередно. Она застонала. Он остановился.
   - Тебе больно?
   - Нет. Продолжай, - сдавленным голосом проговорила она.
   Когда дочка сосала ее грудь, она чувствовала небольшое наслаждение, но сейчас ее возбуждение поднялось на такую высоту, что она почувствовала приближающийся оргазм. Он это понял. И быстро, не выпуская соска изо рта, стянул ее и свои брюки, вошел в нее. Из ее горла вырвался, нет, не крик - рык блаженствующей львицы! Она вцепилась ногтями в его спину, побуждая его двигаться сильнее и резче. Голова ее металась из стороны в сторону, а "рык" сменился одним протяжным стоном, прерывающимся всхлипываниями, когда она набирала в грудь новую порцию воздуха. Ей казалось, что луна от смущения померкла, отвернулась, а звезды устремились прямо к ней, все ближе и ближе... Ее крик эхом отозвался в стенах их любовного убежища. Но Вильдам не остановился, он снова и снова, только меняя позы и ритм, добивался этого ее дикого крика, чувствуя приближение ее оргазма каждой клеточкой своего тела. Восторг обладания ею не покидал его, ему хотелось смеяться и кричать вместе с нею, но пока он сдерживал этот свой порыв, он мог продолжать. И он терпел, только постанывал и нашептывал ей нежные слова любви, когда она слегка затихала. Но и его терпению пришел конец. Дождавшись очередного пика ее ощущений, очередного вскрика, он дал себе волю и выпустил свой восторг наружу, ответив ей рыком настоящего льва, царя зверей, короля и хозяина своей львицы...Наверняка, это укромное место никогда не слышало столь яркого выражения бури любовных чувств, на которые могут быть способны живые существа, населяющие эту планету...
  
   Оставшиеся у костра Дмитрий и Ирина, которые тоже время даром не теряли: целовались и приглушенно, уже в который раз, признавались друг другу в любви, - не раз слышали слабый шум за горами, как будто вскрикивала какая-то птица. Но на этот раз им показалось, что прорычал крупный зверь, тоже далеко, приглушенно, но они забеспокоились. Развели поярче огонь, проверили спящих детей в палатке и в машине, заглянули в машину Вильдама. Все мирно спали. Но, не обнаружив Вильдама с Еленой, они вернулись к костру.
   - Куда они подевались? - спросила Ирина. - Я думала они тоже спать ушли.
   - Ушли, да, видно, не спать, - хитро улыбаясь и обнимая жену, сказал Дмитрий.
   - А куда? Туда? Это он подсказал тебе то место?
   - Он.
   - Они что там, уснули? Часа два уже прошло, как не больше.
   - Может и уснули.
   Ирина улыбнулась, вспомнила их пребывание в той пещере, но поежилась и сказала:
   - Я бы не уснула, там жутковато.
   - Смотря, как можно умаяться, - хохотнул Дима. Ира прижалась к нему.
   - А для меня, все же лучше домашней постели нет.
   - Ничего, родная, завтра вернемся в нашу постель.
   - Почему завтра? Сегодня.
   - Да. Уже сегодня, - тихо, потухшим голосом сказал Дмитрий.
   Ирина помолчала, поняв причину его переменившегося настроения.
   - У тебя самолет завтра?
   - Да.
   - А отложить нельзя?
   - Нет. Я послезавтра должен быть на работе.
   - Опять твоя работа! Как же мы будем жить? Ты там, мы здесь...
   - Ирочка, поехали ко мне. Мне уже давно предлагают квартиру, какую захочу: хоть трехкомнатную, хоть четырех. Мы все могли бы поместиться, и Таня с Сашей.
   - Таня еще институт не закончила, и потом, мы тебе еще не говорили: у нее скоро ребенок родится.
   - Как? Я что уже дедом стану? - обрадовался Дмитрий.
   - Погоди радоваться. Куда ее в твой холод с маленьким ребенком, да и не поедет она. Им, вон, Вильдам квартиру дал, отдельно пожить. Разве они согласятся снова к родителям?
   Дмитрий задумался.
   - Две квартиры, конечно, мне не дадут. Это уже сверх наглости. Но, если бы Саша годик поработал у нас, можно было бы и ему квартиру сделать.
   - Дима! Ну почему ты не хочешь к нам вернуться, сюда, в Самарканд?
   - Нет. Отсюда надо уезжать, и чем скорее, тем лучше.
   - Да чего ты боишься? Землетрясения?
   - Хуже.
   - Что-то ты не договариваешь. Дину тоже всполошил, она уезжать собралась. Нас непременно хочешь к себе увезти...
   - Да, Ирочка, нам русским надо обязательно отсюда уезжать, пока не станет поздно.
   - Что ты меня пугаешь? Что, война из Афганистана к нам перекинется? - с опаской спросила она, но добавила с усмешкой: - Или китайцы захватят?
   И она рассказала, как девчонки в ее отделе принесли китайский разговорник и в обед потешаются - изучают китайский язык, говорят: "Вот придут китайцы, а мы им...", - и она произнесла фразу, звучащую, как русский мат.
   Дмитрий улыбнулся.
   - Так что? - продолжала допытываться Ирина. - Ты мне так и не ответил. Почему мы должны уезжать?
   Дмитрий помолчал и очень серьезно, даже трагически, сказал:
   - Это очень большая ответственность. Но я тебе расскажу. Когда я лежал в реанимации в коме, у меня было видение. Будто я сижу в каком-то огромном помещении, похожем на зал ожидания на вокзале. Кругом люди: мужчины, женщины, дети, старики, - все грустные, кто плачет, кто молится. Рядом сидит седобородый старик и тоже вздыхает и что-то бормочет. Я у него спрашиваю: "Что случилось? Кто они?" А он отвечает: "Это беженцы". Я говорю: "Что? Война?" Он отвечает: "Нет. Хуже. Страна развалилась, теперь каждая республика - отдельное государство. И всех русских оттуда выгнали, а кто не хотел уезжать - убили. Но России они тоже не нужны. Россия уже не та, что прежде..." Он вздохнул и добавил: "Вот они и сидят здесь - ожидают, когда Россия повернется к ним лицом. Многие умирают, так этого и не дождавшись". Я спрашиваю: "Почему же Россия их не принимает?" А он: "Не та Россия, не та, равнодушие и жестокость царят в ней. Но, если есть у тебя кто близкие в других республиках, поторопи их, тогда они могут выжить". Он встал и пошел между рядами. К нему бросились люди, падали перед ним на колени, как перед священником, протягивали руки. Он кого крестил, кому что-то говорил, но до кого дотрагивался, те начинали блаженно улыбаться и исчезали. Это были, в основном старики и мужчины, изможденные, растерянные. Я помню это очень четко, за два года не забыл ни одной детали. Вот только он не сказал, когда это будет. Но сказал - поторопи. Вот я вас и тороплю, - он замолчал. Ирина тоже молчала.
   - Ну, что скажешь, Ирочка?
   - Если так, надо уезжать. А ты еще кому говорил, кроме Дины?
   - Нет. Я боюсь, не поверят, засмеют или того хуже: обвинят в антисоветской пропаганде и посадят. Но даже, если этого не случится, все равно, нам русским лучше жить в России.
   - А у меня же Ольга в Вильнюсе, за литовцем замужем. Как же они?
   - Не знаю. А помнишь, она тоже жаловалась, что русских там не любят. Погонят, и их погонят.
   - А муж? Он же местный?
   - Ирочка, если мы крепко осядем в России, мы и им поможем в случае чего. Так ведь?
   - Да. В Норильск, так в Норильск. Надо все обдумать, с детьми посоветоваться.
   Они снова замолчали, задумались, прижавшись друг к другу.
  
   К костру подошли Вильдам с Еленой, сели рядом.
   - Вы что приуныли? - сами они так и светились от счастья. Вильдам достал из рюкзака бутылку красного вина.
   - Захватил для особого случая. Выпьем ребята?
   - После водки нельзя, - сказала Елена, - можно более крепкие напитки, но не слабые. Плохо станет.
   - Да из нас уже вся водка вышла, мы трезвые, как стеклышко, - сказал Дмитрий. - Наливай, Вильдам.
   - А я? - капризно надула губы Елена. - Я тоже такое вино люблю, а мне нельзя.
   - Чуть-чуть можно, - успокоила ее Ирина.
   И Елена призывно подставила стакан. Вильдам пристально посмотрел на нее, усмехнулся и налил пару глотков.
   - Все. Больше не налью, - он обернулся к друзьям и сказал:
   - Я специально эту бутылку взял. Хотел закрепить нашу дружбу и перейти с вашей дочерью на "ты", все же жена у меня ее ровесница, а она мне все "выкает" да по имени-отчеству зовет.
   - А я согласна, - раздался голос Тани из темноты, и на свет вышла она и Саша.
   Ирина удивленно на них посмотрела.
   - Вы же спали? Что вас разбудило?
   - Ничего, - загадочно улыбнулась Таня. - Выспались.
   - Вот и замечательно, - обрадовался Вильдам. - Тут Дима говорил, что мы с Еленой являемся связью между двух поколений. Давайте, закрепим эту связь. Таня, тебе тоже можно глоточек, я знаю, - он плеснул Татьяне в стакан вина.
   - А ты откуда знаешь? Я - дед, и то, только что узнал, - удивился Дима.
   - А я - муж лучшей подруги.
   Ирина опять покачала головой, но промолчала.
   - Так вы что, с Татьяной "на брудершафт" будете пить? - лукаво посмотрела на Вильдама Елена.
   - А ты против? - ответил он вопросом на вопрос.
   - Совсем нет.
   - А я тоже хочу с тобой "на брудершафт" выпить, - обратился к ней Дима. - Друзья, так друзья. А ты, Сашок, согласен меня на "ты" звать?
   - Я не знаю. Вы же Танин папа...
   - Ну, значит, и твой тоже. Ты же отца на "вы" не звал?
   - Не звал, - замялся Саша.
   - Да я на звание отца не претендую, будешь звать меня Дима и на "ты".
   - Тогда можно, - повеселел его зять.
   Ирина сидела молча, слушала всех и только качала головой.
   - Ира, а ты что молчишь? Тебе эта затея не нравится? - спросил у нее Вильдам.
   - Это с твоей легкой руки Елена свекровь называет по имени и на "ты"?
   - С моей, - расплылся в улыбке Вильдам. - А тебе, смотрю, не нравится.
   - Скорее, непривычно.
   - А вы знаете, что в английском языке "ты" и "вы" одно слово? - спросил Вильдам.
   - Конечно, - ответила за всех Таня.
   - А в Америке принято называть всех только по именам, не зависимо от возраста и родства.
   - Но мы же не в Америке, - возразила Ирина.
   - А на Руси и не было обращения "вы", это уже после Петра с запада привезли. А до этого и царям "тыкали", - вставила свое слово Елена и добавила: - Это же только в своем кругу на "ты", а на работе, при чужих - "вы". Я до последнего на работе Вильдама по имени-отчеству звала и на "вы", хотя "на брудершафт" мы пили здесь три года назад.
   - Да? - удивилась Ирина, подумала и согласилась: - Если так, то, конечно. Меня только это и смущало.
   Все облегченно вздохнули.
   - Так, - опять взял слово Вильдам. - Девченки, у вас вина по глотку, "на брудершафт" все не выпивайте, потом за общую дружбу чокнемся, - и протянул открытые объятья Татьяне. - Вот я сейчас тебя облобызаю...
   Татьяна засмеялась и слегка попятилась, а Саша, тоже посмеиваясь, подтолкнул ее сзади навстречу к Вильдаму.
   - Иди, иди. Кто кричал - я согласна? А теперь на попятную...
  
   Когда церемония целования закончилась, все чокнулись стаканами.
   - За дружбу!
   Вильдам взял гитару и запел:
   - Дружба - Фройншафт!..
   - Тише, тише! Детей разбудишь, - шикнула на него Ирина.
   Тогда все уселись потеснее и запели в полголоса. Потом спели "Песенку друзей":
   - Мы едем, едем, едем
   В далекие края...
   - И куда же мы едем, - спросила весело Таня, когда песня закончилась, - Ирина сразу стала серьезной.
   - К отцу в Норильск.
   - А мы?
   - И вы с нами.
   - Нет. Я туда не поеду. Там холодно, север. Мне рожать в декабре. И у меня институт, - возразила Таня. - Пап, лучше ты к нам переезжай.
   Дима с Ирой переглянулись.
   - Дима, давай скажем. Виля с Леной - свои, им тоже нужно знать.
   - О чем? - спросил, насторожено, Вильдам.
   Дима вздохнул.
   - Надо нам русским отсюда уезжать в Россию, и чем скорее, тем лучше, - при этих словах Елена вздрогнула. Вильдам, обнимавший ее, почувствовал и посмотрел на нее, а она побледнела и спросила:
   - Откуда ты знаешь?
   - Поверь, Леночка, знаю. Как-нибудь расскажу.
   Все молчали. Елена тоже, но затем, тяжело вздохнув, сказала:
   - Еще есть время. Можно закончить институты, как раз успеем, но потом, действительно, тянуть нельзя.
   Все пораженно взглянули уже на нее.
   - А ты откуда знаешь? - спросила Таня.
   - Знаю, но никогда не скажу откуда. Не спрашивайте. Поверьте. Нам, действительно, нужно уезжать.
   - Да что вы все загадками говорите? - возмутился Саша. - Неужели нельзя объяснить? Мы только что в дружбе клялись, а у вас какие-то тайны.
   - У тебя тоже видение было? - не обращая на Александра внимание, спросил Дима Елену. Она ухватилась за подсказанное им слово.
   - Да. Было.
   - А что с тобой было? Когда? Что тебе сказали о сроках? Мне ничего. Сказали только, чтоб поторопились.
   Елена задумалась:
   "Надо срочно придумать что-то".
   Ей на помощь, уже обо всем догадавшись, пришел Вильдам.
   - Это Андрей тебе сказал?
   Она благодарно на него посмотрела.
   - Да.
   Все сидели притихшие и смотрели на нее, ждали, что она скажет.
   - Я говорила Тане и Вильдаму, что Андрей приходил прощаться, тогда он и сказал, чтоб я за Вильдама замуж выходила. Но он еще кое-что сказал. Я не говорила, не хотела никого пугать. Думала со временем, не рассказывая всего, уговорю всех вас уехать. Но раз уж зашел разговор... - она замолчала, подбирая слова. - Советский Союз распадется в девяносто первом, но уже с восемьдесят пятого к этому будет идти. Я не могу вам всего сказать, но уезжать лучше всего до восемьдесят пятого, чтоб закрепиться в России, пока есть работа, есть законы, есть какой-то порядок. Я вам потом подскажу, в зависимости от обстоятельств, чем лучше заняться, где работать, чтоб выжить в предстоящем стране экономическом хаосе. А сейчас больше ни о чем меня не спрашивайте.
   Все молчали. Мужчины обнимали своих женщин так, словно хотели защитить их от чего-то. Вильдам гладил Елену по волосам, целовал в лоб, стараясь унять бившую ее дрожь. Но ее колотило все больше и больше. Наконец, стуча зубами, она смогла произнести:
   - Виля... я... не хочу... я боюсь... спаси меня...
   Тогда он стал целовать ее всю, не обращая внимания на смотревших на них с ужасом невольных свидетелей.
   - Не отпущу!.. Ты моя!.. Живи!.. Дыши!.. Любимая, не уходи!.. - а потом в отчаянье, видя, как застывают ее широко открытые глаза, закричал: - Не отдам!.. Не смейте!.. Она не виновата!.. Она моя!.. Отдайте!!! - и с силой встряхнул ее.
   Она шумно глубоко вздохнула и закашлялась, будто не воздух заливал ее легкие, а туда попала вода. Вильдам прижал ее к себе и глаза наполнились слезами. Но уже не слезами отчаянья, а слезами облегчения.
   Когда Елена пришла в себя, она обняла его за шею и заплакала.
   - Почему, Виля?.. Я не хотела, я сопротивлялась!.. За что?..
   - Успокойся, моя девочка! Успокойся, моя маленькая! Я никому тебя не отдам. Я всегда буду рядом с тобой.
   - Но за что? Они хотели меня забрать. Они тянули меня вниз. Не вверх, а вниз! Но ты кричал, я слышала. Это ты вырвал меня у них, ты выдернул меня из того страшного омута... Но почему, Виля? - шептала она ему на ухо, судорожно всхлипывая.
   А он целовал ее заплаканное лицо, утирал слезы, не замечая, как его слезы катились по щекам.
   - Не бойся! Никого не бойся! Я тебя не отдам!
   Таня прижалась к Александру и не сводила с них перепуганных глаз. В глазах Ирины и Дмитрия тоже застыл ужас. Они сидели и не могли пошевелиться. Они не знали, что именно произошло, но то, что Елена едва не умерла у них на глазах - это они поняли. Каждый чувствовал свою долю вины за случившееся. Никто из них толком не слышал, что Елена шептала Вильдаму сквозь слезы, но каждый догадывался, что это могли быть за слова.
   Елена постепенно стихла, изредка всхлипывая и уткнувшись лицом в грудь Вильдама, а он все гладил и гладил ее волосы, плечи, спину, приговаривая:
   - Ты со мной... Никому не отдам... Никогда...
   Первой очнулась и прервала всеобщее молчание Ирина:
   - Виля, может ее спать положить?
   Но он только покачал головой, продолжая гладить и шептать, изредка прислушиваясь к ее дыханию.
   - А может, ты и сам с ней ляжешь, там, в палатке? - предложил Саша.
   Вильдам помолчал, посмотрел на Елену и тихо сказал:
   - Пожалуй. Ей надо поспать, а на руках она долго не проспит. Но я ее оставить не могу. Ира, Таня, присмотрите за девочками.
   Александр встал, готовый помочь, но Вильдам сам взял Елену на руки и отнес в палатку.
  
   Оставшиеся у костра сидели расстроенные и молчали.
   - У меня до сих пор волосы дыбом стоят и спина от холодного пота мокрая, - тихо сказал Дима. - Я водки выпью.
   - И мне налей, - подставил свой стакан Саша. Внешне он держался, но руки, протягивавшие стакан, дрожали.
   - И мне глоток, - сказала Ирина. - У меня тоже зуб на зуб не попадает.
   - А вина больше нет? - спросила Таня. - Что-то мне не хорошо.
   - Тебе не вина надо, а валерьянки. Возьми в моей сумочке, - сказала ей мать.
   Все выпили. Таня накапала в свой стакан валерьянки и тоже выпила, поморщившись больше, чем другие от водки.
   - Так что же с ней было? - спросил Александр, закуривая.
   - По-моему, она чуть не умерла, - сказала Ирина.
   - Да. Очень похоже, - задумчиво произнес Дмитрий.
   - Это я виноват. Зачем я накинулся на нее, потребовал все рассказать? - зажал голову руками Саша. Таня погладила его по спине, положила свою голову ему на плечо.
   - А я, дурак, все подробности выспрашивал. Она же сказала, что не может. А я... - Дима с яростью ударил себя кулаком по колену.
   - Мы все виноваты... и не виноваты, - задумчиво сказала Ирина. - Ведь для чего-то же он сказал ей все это...
   - Но он только ей сказал, а мы заставили ее всем рассказать, - подала голос Таня.
   - Я не думаю, что это Андрей... сейчас ее хотел забрать. Он ее очень любил, он не мог причинить ей вреда, - Саша глубоко затянулся.
   - Да, - поддержала его Таня, - не мог.
   - А вы слышали, что кричал Вильдам? - тоже закуривая, спросил Дима. - Он обращался к каким-то "им". Я думаю, что Андрей - только посланник этих сил, а именно они и хотели ее наказать, что сказала лишнее, хотели жизнь забрать.
   - Как страшно! - сжалась в комок Таня.
   Ее сразу обхватили с двух сторон муж и отец.
   - Ты не волнуйся, тебе нельзя, - успокаивал ее отец. - Уже все позади. А мы, - он посмотрел каждому в глаза, - больше не будем с Леной разговаривать об этом. Она сказала достаточно, чтобы сделать выводы. И никому не говорите о том, что слышали и видели здесь.
   - А как же другие, мои родные, наши друзья? - спросил угрюмо Александр.
   - Можно говорить, что надоело здесь, что русским лучше жить в России, ругать здешние порядки, - что хотите. Но ни в коем случае не упоминать о Лене и ее видениях.
   - Это само собой, - согласился Саша.
   - И, все-таки, поосторожнее, - с беспокойством добавила Ира. - Кто знает? Вдруг это и на вас подействует...
   - Я вообще ничего никому говорить не буду: мне сегодняшнего дня достаточно. Мне о будущем ребенке думать надо, - сказала запальчиво Таня.
   - Правильно, солнышко мое золотое! Береги себя и ребенка.
   Саша прижал жену к себе и положил руку на ее живот.
  
   Небо уже посветлело. Звезды померкли. На востоке заалела заря. А через несколько минут над горами появился огненный солнечный шар. И всем показалось, что он слегка покачивается на волнах воздушного океана, словно огромный лайнер, вышедший из родного порта в дальнее, полное таинственных и опасных приключений плаванье. А они ощутили себя пассажирами этого лайнера. Что там ждет их впереди?..
  
   Апрель - июнь, 2005г.
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   .
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
  
   131
  
  
  
  
  
  
 Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"