Небо В Глазах Ангела : другие произведения.

Зуб за зуб

Самиздат: [Регистрация] [Найти] [Рейтинги] [Обсуждения] [Новинки] [Обзоры] [Помощь|Техвопросы]
Ссылки:
Оценка: 5.83*9  Ваша оценка:
  • Аннотация:
    Зуб за зуб, глаз за глаз, но так ли нужно отмщение, если виной всему банальная ревность? Вот только к кому? К тому, кому мстишь или к тому, за кого решил отомстить? Предупреждение: является первым рассказов в трилогии. Два других - Щит и меч и Принц из драконьей башни и его рыцарь.

Зуб за зуб

  
   Он уволился на следующий же день. Не объясняя причины. Ну, еще бы! Димка ликовал, как неизвестно кто, гордясь собой, и искреннее считая, что по праву. Будет знать, как на молоденьких мальчиков заглядываться. Нечего такому, пусть и не плохому преподу, работать у них в универе. Он был в этом убежден, потому и шел вчера ва-банк.
   Он обхаживал его почти два месяца. С того самого дня, как обратил внимания, как подолгу, порой, преподавательский взгляд задерживается на спине или упругой заднице очередного студента-первокурсника. Пылая праведным гневом, Димка сначала хотел подбить одногруппников начистить физиономию старому пидорасу, но в какой-то момент осознал, что не преуспеет. Евгений Семенович слыл преподавателем требовательным, но на экзаменах особо не зверствовал, все решал по справедливости и взяток в особо крупных размерах никогда не брал. Так, порой, если вопрос не особо принципиальный, мог бумаги для принтера попросить, а потом оценку на бал подтянуть, ну или флешку для компьютера, причем не абы какую дорогую, а, напротив, подешевле. Поэтому студенты его любили и уважали, и вряд ли, даже если бы просочился слух о его нездоровой ориентации, без конкретных доказательств согласились бы лезть к приличному человеку с разборками. Вот тогда Димку и понесло.
   Он был существом творческим, хоть каким-то макаром и поступил на техническую специальность, поэтому и план разработал с размахом творческого человека. Он соблазнял препода два месяца, и все закончилось поцелуем. Который ему даже понравился, если не брать во внимание, что, закрыв глаза, он представлял, что целуется с грудастой Светкой с параллельного потока. А потом он рассмеялся ему в лицо, представительному, взрослому, уже под пятьдесят. Рассмеялся, и сказал, что расскажет обо всем, что придаст огласке. И наслаждался тем, как изменился в лице Евгений Семенович, лишь полчаса назад попросивший называть его просто Женей. Как побелели его скулы, как наполнились блеском глаза, как в них вместо предвкушения и какой-то щенячья радости появилось отчаяние и все та жа щенячья боль. Он сжал губы в тонкую полоску, коротко кивнул и ушел.
   Димка даже испытал разочарование, столько усилий ради каких-то пяти минут триумфа. Но пожал плечами и, все так же ликуя, вернулся в общагу, где на последние, оставшиеся от стипендии деньги устроил праздник и себе, и своим соседям, так что в обиде никто не остался. Правда, как будет доживать до конца месяца, он тогда не думал, но, если честно, думать и вовсе не хотелось. Хотелось пить, веселиться, буянить, зажимать девок по темным углам, а лучше и вовсе в подсобке, где хранились в разобранном виде кровати и матрасы к ним.
   Собственно этим он и занимался три дня кряду. А, когда все же выполз из длительного запоя и разгула, и добрался до кафедры, выяснилось, что Евгения Семенович уволился на следующий день после Димкиного триумфального вечера, но через два дня в штат на его места взяли совсем другого препода, и он должен был приступить к работе именно сегодня. Его, вроде как, еще никто не видел, но в деканате девчонки-секретарши шептались, что он просто душка. Испытав некоторое разочарование оттого, что презираемый всей душой старый препод так легко отделался, Димка вместе со всем потоком поплелся в указанную в расписание аудиторию. Ну что ж, посмотрим, что за фрукт к ним пришел.
   Денис Валерьевич был человеком молодым. Навскидку лет двадцать семь, может быть тридцать, что вряд ли. Но уже был кандидатом наук и невероятно обаятельным мужчиной. Поток его оценил. Особенно, девчонки, но ребятам он тоже понравился. Со своим тонким юмором, улыбчивыми глазами и в тоже время с легкой долей язвительности, которую он применял к особо нерадивым студентам, к примеру, к тем, кто вздумал уснуть на его лекции. Он очень интересно излагал материал, словно бы в шутку, но все понимали, что всерьез. И в тоже время, когда так легко и ненавязчиво преподносились на блюдечке с голубой каемочкой для прямого употребления сложнейшие дифференциальные зависимости, учиться казалось легко и приятно.
   Так что нового препода оценили все, кроме Димки. Ему хватило одного взгляда в лукавые глаза, цвета корицы, и он отчетливо осознал, что с ним происходит что-то не то. Что-то не правильное. Ладно бы, был девчонкой. Мог бы любоваться на красивого парня днями на пролет, мечтая о какой-нибудь лабуде с тайными свиданиями, морем цветов и прочим. Но он же был парнем, черт возьми! Почему же сердце замирало, стоило взгляду преподавателя остановиться на нем. А потом он как-то неожиданно понял, что слишком часто за разнесчастный час двадцать, что длилась эта невыносимо долгая пара, встречается с ним взглядом. Это ведь совсем ненормально, когда так часто, правда?
   И он краснел, бледнел, кусал губы и мечтал лишь о том, чтобы поскорее прозвенел звонок. А стоило этому произойти, первым вылетел из аудитории и помчался в туалет. В полном обалдении чуть не влетел по ошибке в женский, если бы какая-то девчонка вовремя его не оттолкнула и, сверкая глазами, показала на дверь с неперевернутой пирамидкой, а обычной, то есть женской. Димка нервно сглотнул, пробормотал извинения и медленно добрел до мужского, что располагался в другом крыле. Его колотило. Умывание холодной водой не помогло. Почему? Почему с ним все это происходило? Ну, почему? Он не знал. И, если честно, совершенно не горел желанием узнать.
   Потянулись безумные дни. Пары Дениса Валерьевича были у них в четверг и во вторник. На них Димка осознанно старался не появляться ровно до того момента, как им не объявили баллы по промежуточной аттестации. Выяснилось, что по предмету, который он так старательно избегал, у него круглый, как бублик, ноль. Пришлось схватиться за голову, осознав, что либо на экзамене ему придется набрать максимум, чтобы не завалить, потому что в течении семестра можно было набрать целых шестьдесят баллов, а на экзамен отводилось всего сорок, как объявил им Денис Валерьевич в свою самую первую лекцию у них на потоке. Либо он успеет за оставшийся без малого месяц проявить себя настолько, что как-то умудрится набрать хотя бы двадцать балов. Тогда экзамен уже не казался бы столь гиблым делом. Бросать институт Димка категорически не хотел, потому что просто не представлял, как вернется в свой родной поселок, после того, как единственный из всего выпуска поселковой школы поступил в ВУЗ в областном центре, а его оттуда выперли.
   Но все оказалось не так просто. Еще бы, ведь он прогулял почти полтора месяца, поэтому теперь, пришлось спешно наверстывать упущенное. Он корпел над учебниками, зашиваясь так, что ему было уж точно не до странных, будоражащих взглядов глаз цвета корицы. Он пропадал в библиотеке, он посещал теперь все лекции этого невыносимого препода, о котором даже вспоминать боялся, просто приходил, все за ним конспектировал, не отрывая взгляда от тетради, даже рисунки, что на доске рисовались, срисовывал потом у товарищей. И все же как-то умудрился двумя последними срезами знаний, так Денис Валерьевич называл небольшие тесты по отдельным темам, набрать целых восемнадцать балов. А потом выяснилось, что их группе, единственной на потоке, первый экзамен в этой сессии поставили не после зимних праздников, как было у всех белых людей, а до них, то есть тридцатого декабря. И, главное, поделать с этим было ничего нельзя. Правда, был один плюс для двоечников, если препод не захочет поставить им оценку в день экзамена, то сдавать ведомости он все равно будет уже в новом году, то есть после праздников, значит, возможен маленький, но шанс, убедить его все же натянуть эту злосчастную тройку за отведенное на празднование нового года время.
   Как он умудрился не сдать, Димка так и не понял. Он был уверен, что письменный тест пройдет с максимальным результатом, а потом уже можно будет заняться устным билетом, к которому допускались лишь те, кто отвечал правильно хотя бы на пятьдесят процентов письменного теста. Он не ответил, как сообщил ему Денис Валерьевич с каким-то издевательским сочувствием, как показалось Димке. Которое, на самом деле было, самым обычным сочувствием многомудрого педагога нерадивому студенту.
   Кто-то уже разошелся по своим местам, готовиться к устным ответам, кто-то, и таких было меньшинство, понурыми вышли из аудитории, так как были не допущены, а кто-то убежал счастливый, как рождественский олень, получив автомат уже по результатам тестирования. Возле преподавательского стола остался только Димка, растерянный и еще не осознавший до конца, что вот так запросто мог провалиться, когда приложил столько сил, чтобы выучить. Он же был уверен в девяносто процентов своих ответов, даже больше. Что же могло пойти не так? Что? Да, он мог пойти на пересдачу, но это означало бы, что все, никакой стипендии, а она ему была так нужна. Просто катастрофически, ведь родители присылали совсем не много денег, просто не могли больше. Осознав, что вот он, конец, Димка понял, что готов реветь, ползать перед преподом на коленях, целовать ноги, лишь бы тот не лишал его возможности учиться в этом большой, прекрасном городе, не срезал бы на корню.
   - Дима, с вами все в порядке? - голос Дениса Валерьевича прозвучал очень мягко и он даже позволил себе коснуться безвольно висящей вдоль тела руки потерявшегося во времени и пространстве студента.
   Мальчишка поднял на него пустой взгляд синих глаз, и стало понятно, что он сейчас разревется, несмотря на неполные двадцать лет и позитивный взгляд на жизнь. Преподаватель тяжело вздохнул.
   - Я понимаю, - начал он все так же мягко, но на этот раз воспаленный мозг Димки уловил в звучании его голоса еще какую-то странную, пугающую вкрадчивость. - Но и вы поймите, все когда-нибудь случается в первый раз в жизни. И пересдача, это еще не конец, в ней нет ничего страшного.
   - Мне очень нужна стипендия, - непослушными губами прошептал парень, и сильно зажмурился, прогоняя наваждение, по щеке поползла слеза, но он её даже не заметил. - Простите, - сказал он, как мог ровно, и голос его, действительно, почти не дрожал. - Вы правы, это не конец. Только начало. - И четко, по-строевому, развернувшись на пятках, пошел к выходу из аудитории.
   Жизнь не казалось конченной, просто, теперь наступила в ней другая полоса. Не трудно догадаться, что черная. Не к месту вспомнился бывший препод, Евгений Семенович, и на душе стало совсем уж мерзко. Димка неожиданно осознал, что все, что происходит с ним сейчас, сродни наказанию. Если бы он не возомнил себя великим поборником нравов, если бы не соблазнил его, а потом не посмеялся бы, ничего бы этого с ним не было. Потому что не пришел бы на смену Евгению Семеновичу Денис Валерьевич, и все бы шло своим чередом. Учился бы, пьянствовал с друзьями в общаге, девок лапал, когда приспичит, и не снились бы ему в кошмарах улыбчивые глаза цвета корицы с ноткой лукавства в глубине зрачка.
   А тридцать первого, выползя на улицу лишь за тем, чтобы купить минералки, а то в общаге совсем пить было нечего, а из-под крана Димка все же брезговал, он столкнулся с ним, своим персональным кошмаром. Он вышел из припаркованной на стоянке их университетского городка черного вольво и остановился, смотря на помятого мальчишку насмешливо и немного лукаво. Как смотрел в ту самую первую лекцию. И в руках у него был огромный букет ярко-алых роз.
   - Здравствуйте, Денис Валерьевич, - непослушными, обветренными на морозе губами, пробормотал парень, поднял повыше ворот черного, зимнего пальто до колен и поспешил ретироваться, но ему заступили дорогу.
   - Составишь мне компанию сегодня, - голос прозвучал почти с нежностью, и это испугало Димку больше всего.
   Он резко вскинул на него покрасневшие от переживаний вчерашнего дня глаза и нервно сглотнул. Он мог бы послать этого щеголя ко всем чертям, мог бы кинуться прочь, не разбирая дороги. Он, наверное, так и сделал бы, но вместо этого, непослушные губы произнесли совсем другие слова, а тело осталось неподвижным, лишь руки в тонких замшевых перчатках, которые он купил себе в честь первой стипендии еще на первом курсе, сильнее стиснули бутылку минералки, которую он все-таки успел купить, прежде чем встретить его.
   - А розы кому?
   - Тебе, если ты не против.
   - А если против?
   - Обойдемся без них, - улыбнувшись чуть шире, произнес мужчина, и отшвырнул букет в сторону. Парень проследил за его полетом, вздрогнув, когда, зашуршав упаковкой, розы шмякнулись о снег.
   - Нет, уж, - прошептал он, чувствуя во рту не горечь, а какой-то металлический привкус с кислинкой, которого там вроде бы быть совсем не должно. - Лучше с ними, так я хотя бы не самой последней шлюхой буду себя ощущать, - произнес он и шагнул к цветам, поднимая их и отряхивая нежные лепестки от снега.
   Бутылку минералки он так и оставил в сугробе вместо роз, потому что, когда обернулся, Денис Валерьевич все с той же улыбкой уже открыл перед ним дверцу машины со стороны пассажирского сиденья. И он сел, не проклиная себя за это, не чувствуя ни стыда, ни отвращения к себе. Просто вообще ничего не чувствуя. Голова была пуста, и в ней не было ни эмоций, ни мыслей. Лишь пустота, девственная, пронзительная, и почти приятная. Она не оставила место даже для страха. Лишь пустота.
   Квартира у Дениса Валерьевича была большая, с высокими потолками и модным ремонтом, но подробностей Димка просто не заметил. Молча прошел, когда перед ним галантным жестом распахнули дверь, молча снял с себя пальто и разулся, отложив свой букет на небольшую стойку для обуви из темного, покрытого лаком дерева. И застыл, ожидая дальнейших указаний, хотя сам бы предпочел пройти сразу в спальню, и чтобы это все поскорей закончилось. Все и поскорей.
   - Нам сюда, - прошептал ему на ухо Денис Валерьевич, и, обойдя, вздрогнувшего всем телом парня, открыл перед ним дверь с красивым стеклянным витражом, за которой оказалась кухня.
   Димка послушно вошел. Ему предложили присесть на мягкий уголок, и он все так же молча сел. Ему налили в красивый пузатый бокал коньяк и вынули из холодильника блюдечко с тонко нарезанным лимоном в сахаре и тарелку со всевозможной нарезкой. Он послушно выпил свою порцию, не ощущая ни горечи, ни градуса, опустошил залпом и зажевал лимоном, просто затем, чтобы хоть чем-то себя занять.
   - Неужели, ты даже не спросишь, зачем мне все это? - как через ватные затычки в ушах, донесся до Димки голос мужчины.
   Он поднял на него глаза, все такие же пустые, как и до того, и снова опустил, покачав головой. Зачем спрашивать, он же не маленький, все прекрасно понимает. И даже уже знает, на что идет.
   - Ну, что ж, тогда продолжим в спальне, - все тем же будничным тоном произнес его персональный кошмар и поднялся, Димка тоже встал и спокойно, без лишнего нервоза, без чувств и каких-либо эмоций пошел за ним, не поднимая глаз.
   - Раздевайся, - голос прозвучал почти жестко.
   Он подчинился. Чего уж теперь из себя целку корчить, так? Хотя, конечно, по этой части у него еще никогда никого не было, и он надеялся, что уже больше не будет. Потому что если когда-нибудь такое с ним повторится, он лучше вскроет себе вены сам, чем опять пройдет через такое унижение. Но сейчас он не мог себе позволить даже мысль о суициде. Этот парень хочет его, хочет унизить, растоптать, отыметь. Пусть. Потому что он еще в свою первую встречу с ним на лекции понял, что сам этого хочет. Потому и избегал его лекций, потому и завалил экзамен, потому и попал сюда. И пусть это станет самым отвратительным воспоминанием в его жизни, уж лучше так, режа по живому, и вырывая странное, пугающее чувство с корнем, чем как-то иначе.
   Оставшись в одних темно-синих джинсах, стоя босиком на пушистом ворсе ковра, ему снова не к стати вспомнился Евгений Семенович, со своим почти щенячьим обожанием в глазах и нежностью, которой был пропитан один единственный их поцелуй. К горлу подкатила тошнота, но он справился с собой. Загнал удушливый, кислый ком подальше, и расстегнул джинсы, потом стянул их с себя, оставшись в одних боксерах, зажмурился и снял и их. Глаз он так и не поднял.
   - Иди сюда.
   И он подошел. Мужчина сидел на кровати, с обнаженным торсом, но все еще в элегантных черных брюках. Он притянул его к себе обеими руками и вжался лицом в живот. Димка не вздрогнул, лишь тяжело вздохнул. Мир снова начал обретать краски, так странно. Вон шторы на окне - синие, покрывало на кровати - красивого голубого оттенка, атласное, наверное, будет скользить, когда он его... Неважно. Пусть скользит. Чего уж теперь? Обои тоже с какими-то синими завитушками на серо-стальном фоне. Все так подобранно. Все так уместно. И он, обнаженный, не испуганный, нет, потерянный и пустой, как бутылка, из которой только что сцедили в высокий бокал последние капли коллекционного вина.
   - Не бойся, - чужое дыхание обожгло кожу. - Я не насильник. Постараюсь не причинить боли и позабочусь и о твоем удовольствии тоже. - Мужчина поднял голову, а мальчишка опустил и неожиданно улыбнулся.
   - Как хотите, мне все равно.
   - То есть ты будешь не против, если я тебя тут свяжу и отымею так, что неделю ходить не сможешь? - спросил тот, и в глазах его мелькнуло что-то непонятное. Димка разбираться не стал.
   - Только до общаги потом подбросьте, раз уж сам не дойду.
   - Ты хоть понимаешь, как это может быть больно?
   - Догадываюсь.
   - Я ведь сейчас не только о физической боли говорю.
   - О, - протянул он, и улыбка стала чуть шире, вот только глаза почти остекленели, но кого это волнует, разве не так? - О моральной я знаю не понаслышке.
   - Откуда?
   - Пытался соблазнить вашего предшественника. У меня получилось с ним. Теперь у вас со мной. Все квиты.
   - Ты идиот?
   - Нет, а похож?
   Денис Валерьевич замер, явно не зная, что на это ответить, а мальчишка в его руках снова вздохнул. Убрал с лица ненужную улыбку, и прошептал, склоняясь к его губам.
   - Давайте уже начнем, не могу больше. У вас тут... зябко.
   И сам прижался губами к сурово сжавшимся губам и снова, как тогда закрыл глаза. Вот только в этот раз, почувствовав, как его губы властно раздвинул чужой язык, протолкнулся в рот и начал хозяйничать там, он представлял себе, что целуется не со Светкой или еще с кем из знакомых девчонок. Он вспоминал Евгения Семеновича, Женю, и думал, что отвечает сейчас ему, что позволяет ласкать свои губы и скользить руками по обнаженному телу. Он представлял себе все это, пока совсем другой человек не уложил его на кровать и не потребовал.
   - Открой глаза.
   Он открыл. А что еще было делать? Света от пятирожковой люстры, которую он разглядел у него за плечом, в комнате было даже слишком много, он слепил глаза, отчего на ресницах нависла влага, но это были не слезы, не настоящие слезы, и Димка это точно знал.
   - О ком ты сейчас думал? - снова привлекая к себе его внимание, спросил мужчина, всматриваясь в лицо, на котором даже румянец смущения не проступил, лишь какая-то жуткая бледность.
   Мальчишка мог бы соврать, он так и собирался сделать, сказав, что о тебе, но вместо этого произнес.
   - О нем.
   - О Евгении Семеновиче, так?
   Он кивнул.
   - Почему?
   - Он был не таким, как ты.
   - А каким?
   - Я ему хотя бы по-настоящему нравился.
   - Ты и мне нравишься. Иначе, думаешь, я стал бы так рисковать?
   - Нет, не нравлюсь. Вы как-то связаны с ним, да?
   Димка и сам не понял, откуда это взялось, просто какое-то озарение в мозгу и сердце в груди, застывшее льдинкой. Глаза распахнулись и стали просто огромными, когда тот не ответил. Когда промолчал. Напротив, скатился с него, сел рядом, опираясь спиной на деревянное изголовье, и достал из кармана брюк, которые так и не снял, пачку дорогих сигарет в темно-синей с золотом упаковке. А Димка, наблюдая за ним, подумал, что, кажется, сошел с ума и помешался на синем цвете, все теперь в его глазах отсвечивало именно им. Даже лицо Дениса, молодое, красивое. Он повернулся на бок, спиной к нему, поджал к груди голые коленки и обхватил себя руками. Так холодно ему не было еще никогда, хотя в квартире было довольно тепло, просто сейчас мерзло не тело, душа.
   - Он был моим первым любовником. И я благодарен ему за каждый день, что он провел, уча меня не бояться своей природы, не мучиться от того, что меня не привлекают женщины, а принимать себя таким, какой я есть. Мы встречались с ним совсем недолго. Он сам отпустил меня, сказав, что слишком стар для ветрености юности, и я ушел, не смог его ослушаться. Позже понял, что моя любовь к нему и тогда, и сейчас не была любовью к объекту сексуального желания, а любовью ученика к учителю, вот и все. Но такая любовь для меня оказалась в сто крат дороже.
   - Значит, это твоя месть?
   - Да.
   - Ясно.
   - И что же тебе ясно?
   - Что мне все так же все равно, что ты со мной сделаешь. Поэтому, если хочешь, давай продолжим?
   - Так печешься о своей степухе?
   - Если не хочешь, я одеваюсь.
   - Ну, уж нет. Хочу.
   Он затушил сигарету, успев сделать лишь пару затяжек, в хрустальной пепельнице, что всегда стояла на тумбочке возле кровати, и резко перевернул Димку на спину, заглядывая в голубые глаза. В них стояло безразличие. И это раззадоривало больше всего. Он впился в его губы, как вампир, после сотни лет воздержания дорвавшийся наконец до беззащитного горла жертвы. Он пил его, не лаская, просто и бездумно беря, утверждая свое право на это тело хотя бы на единственную новогоднюю ночь, в которую, если верить молве исполняются мечты. Ага, как же.
   Димка покорно открывался перед ним, с ужасающей покорностью, и это бесило. Он раздвигал ноги, чтобы им обоим было удобнее соприкасаться большей поверхностью тела друг с другом. Он выгибался, когда он кусал и зализывал его соски, мял упругие ягодицы, впивался в узкие бедра до синяков. Он открывался и был покорным. Он знал, думал, что знает, что будет потом. И, кажется, уже хотел этого. Давно хотел. Вот только когда-то испугался признаться самому себе в своем желании. Теперь, бояться было уже больше нечего. Все страхи вытравила кислота, все еще присутствующая в поцелуях, все еще щиплющая немеющий язык. Но меньше всего он мог ожидать, что в какой-то момент безумных, неистовых, почти ранящих ласк, Денис окажется верхом на его бедрах и с какой-то дикой, безумной улыбкой победителя, опуститься на него, изгибаясь, словно в его теле и вовсе не было костей, одни подвижные хрящи.
   Димка взвыл так, что, кажется, оглох и сам, и Дениса оглушил, но тот на это лишь расхохотался в голос, и начал двигаться. И ничего не оставалось, как впиться пальцами в бедра, и толкаться самому, вверх, в него. И Димка даже осознать не успел, как уже кончил и, кажется, потерял сознание.
   Очнулся он оттого, что почувствовал какой-то дискомфорт, и заерзал бедрами на атласном покрывале, уже сбившемся, но не достаточно, чтобы совсем сползти с кровати. А потом резко распахнул глаза, когда осознал истинную природу своего дискомфорта. Денис улыбался, как кот обмакнувший усы в сметану, и с совершенно блаженным выражением на лице растягивал его уже двумя пальцами. Димка дернулся и сжался.
   - Тсс, - зашипел ему мужчина, склоняясь к плечу и не переставая двигать рукой там, между его широко разведенных ног, - Тебе не кажется, что теперь твоя очередь.
   - У меня раньше... - зашептал он почти в панике.
   - Я знаю, глупый, - и осторожный поцелуй в плечо, - Знаешь, что мне сказал про тебя Женя?
   - Женя? - сначала не понял Димка, но замер, осознав, кого он имеет в виду, и выдавил из себя, непроизвольно сгибая ноги в коленях, чтобы проникновения хотя бы не казалось таким странным. - Что?
   - Ты просто маленький идеальный мальчик. Не знающий грязи этого мира, но пытающейся с ней бороться там, где её и вовсе нет. Он ведь видел в тебе такого же, как я, почти такого же, - прошептал Денис, прихватывая губами мочку Димкиного уха, и втолкнул в него пальцы чуть резче. Димка хотел ответить, но вместо этого выгнулся и закричал.
   - О, а ты оказывается чувствительный, - усмехнулся ему в губы мужчина, и поцеловал, повторив прикосновения там внутри.
   Димка обхватил его плечи руками и заерзал под ним нетерпеливо, почти хныча, словно ребенок, почти скуля от нетерпения. И Денис, вынув пальцы, накрыл его тело собой.
   - Будет больно, терпи, - прорычал он, понимая, что и сам не железный.
   Димка на это ничего сказать уже не смог, лишь выгнулся, пытаясь ускользнуть, когда он начал погружаться в него, но сильные руки его никуда не пустили. Он не плакал, нет, нет. Он терпел. Знал, что даже боль, какой бы сильной она не была в этот момент, когда-нибудь заканчивается, и он пережидал её, пока неожиданно не осознал, что её больше нет, и вместо нее осталось лишь удовольствие, которого он никогда в жизни еще не испытывал. И он кричал, насаживаясь на любовника сильнее и резче, и он стискивал его талию коленями, сползая с подушки, которую тот предусмотрительно подложил ему под бедра в самом начале. И он с гортанным криком кончил второй раз за эту ночь и был счастлив, проваливаясь в сон, лишенный сновидений, так и не открыв глаза, после того, как ощутил, как в него кончил другой мужчина. В сущности, все скрытые мотивы в миг перед оглушительным оргазмом перестали для него существовать, и проявили себя лишь на утро. Но это был уже новый день, и даже новый год.
  
   За экзамен он получил издевательскую пять, но отнесся к этому стоически. Не принял как должное, но и не разревелся от обиды, или не пошел бухать с друзьями до беспамятства. Просто принял, и повел себя так, словно другого и не ожидал. Ожидал на самом деле, но не будем об этом. Он не плохо сдал другие в этой сессии экзамены и даже заработал повышенную стипендию за то, что четверок в этот раз у него было меньше, чем пятерок. И известие о том, что так полюбившийся всем Денис Валерьевич после этой сессии увольняется, встретил лишь пожатием плеч.
   Он прожил весну, как в беспамятстве. Исправно вел конспекты, отвечал на семинарах, если его спрашивали, но с друзьями и приятелями общаться почти перестал. Друзья говорили - "Влюбился!", приятели - "Ботаном стал!", недруги - "Колется, похоже". Ему было плевать. Он плыл по течению, учился, дышал, ел, спал и все. Большего для относительно нормального функционирования организма и не требовалось. А в конце мая, все так же по привычке готовясь к экзаменам, он встретил его. Нет, не того, другого, о котором вы, наверное, подумали. А того, с которого все началось.
   - Здравствуй, Дима, - обратился к нему какой-то прохожий на улице и придержал за рукав.
   Димка поднял глаза от асфальта и встретился с теплой, приветливой улыбкой.
   - Евгений... Семенович, здравствуйте, - с трудом выдавил из себя он. Было ощущение, что горло просто разучилось издавать членораздельные звуки. Димка облизал губы и на секунду прикрыл глаза. Потом снова посмотрел на бывшего учителя и тихо спросил, - Вы что-то хотели?
   - Да. - Так же мягко подтвердил тот, все с той же приятной улыбкой. - Поговорить, если можно.
   - Конечно, - кивнул Димка, почувствовав, какой тяжелой неожиданно стала голова. - Здесь лавочка есть неподалеку, в теньке. Если хотите...
   - Веди.
   Они сидели на бревенчатой лавочке, скрытые от лишних глаз низко склоненными ветвями старой березы и кустами сирене, уже начинающей цвести. Димка не знал, что говорить. Поэтому молчал. Мужчина сидел рядом и смотрел на него, внимательно, пристально, словно пытался что-то найти в его лице. Может, раскаяние?
   - Что он с тобой сделал? - тихо спросил он, отвернувшись.
   - Ничего, - покачал головой парень и нервно сглотнул. Уж о ком ему точно вспоминать не хотелось, так это о Денисе.
   - А мне он сказал совсем другое.
   - Он не сделал ничего, чего бы я сам не хотел. На что бы не согласился.
   - Он принудил тебя?
   - Нет.
   - Ты же понимаешь, что принудить можно и не физически.
   - Понимаю.
   - И?
   - Я сам хотел этого.
   - Почему?
   - Мне стыдно за то, что я сделал с вами.
   - И ты таким образом решил наказать себя.
   - Нет.
   - Тогда почему?
   - Когда я его только увидел, в первый раз, я... не знаю, наверное, влюбился. Глупо, правда?
   - Отнюдь.
   - Но мне было так страшно, что я начал избегать его. Осмысленно и планомерно. Поэтому во всем случившемся я виноват только сам.
   - А как же любовь?
   - Думаете, любовь может быть такой?
   - Может, - убежденно отозвался Евгений Семенович, тяжело вздохнул и повернулся к нему, снова встречаясь глазами, - Как ты думаешь, Дима, почему считается, что любовь между двумя мужчинами невозможна?
   - Потому что это противоречит природе.
   - О нет, мы сейчас с тобой не о продолжении рода говорим, а именно о любви. На самом деле любовь, в том виде, в котором мы её знаем, тоже противоречит природе. А в природе все просто. Возьмем, к примеру, собак, или кошек, или другую домашнюю живность, что всегда перед глазами. Собака может родить щенков, воспитать их, а потом, через год, родить следующее поколение, но уже от кобеля, который в предыдущем помете был её щенком. В сущности, зверям безразлично с кем и когда, они просто продолжают свой род, вот и все. Такова природа. Человек своей любовью идет против нее. Он выбирает одного единственного партнера, влюбляясь, и не представляет себе жизнь без него. Это совсем не по правилам, понимаешь?
   - Я никогда не думал о любви так... - растерянно пробормотал Димка, переваривая услышанное.
   - Не удивительно. Ты еще так молод.
   - Да ладно вам, вы же тоже не старик.
   - Ошибаешься, мой мальчик, если бы возраст измерялся лишь прожитыми годами, не было бы в этом мире столько раньше времени постаревших людей. Но это к делу не относится. Мы говорим с тобой о любви. Любви между мужчинами, которая считается невозможной, потому что мужчинам по природе необходимо всегда быть на главенствующих позициях. Это древняя, еще с первобытных, и даже раньше, времен, заложенная в нас программа. И мы следуем ей, как бы не хотели обойти. Нет, разумеется, случаются исключения. И рождаются женственные мальчики, или мужественные девочки, такое тоже бывает, любая программа периодически дает сбой. Но дело не в этом. А в том, что таким мужчинам как вы с Денисом очень трудно принять свое хоть в чем-то зависимое положение. С девушками проще. Они изначально слабее, и даже будучи зависимым от близости рядом с собой какой-то конкретной женщины, мужчина не чувствует себя уязвленным. В вашем случае все немного по-другому.
   - Я понял, что вы пытаетесь сказать. Но не понимаю, зачем?
   - Ему очень плохо без тебя, Дима, - произнес мужчина тихо и поднялся. Посмотрел снизу вверх на замершего мальчишку и тяжко вздохнул. - Вот, возьми, - протянул он ему прямоугольник из плотной, дорогой бумаги темно-синего, бархатистого цвета с мелкими золотыми буквами по всему периметру. - Это его визитка.
   Димка взял и усмехнулся. Опять синее помешательство. Буквы на синем фоне расплывались и плыли.
   - Зачем она мне?
   - Только тебе решать.
Оценка: 5.83*9  Ваша оценка:
Связаться с программистом сайта.

Новые книги авторов СИ, вышедшие из печати:
О.Болдырева "Крадуш. Чужие души" М.Николаев "Вторжение на Землю"

Как попасть в этoт список
Сайт - "Художники" .. || .. Доска об'явлений "Книги"