Сутех 6. - Нун. Уже край неба порозовел, и птицы покинули тростники, я же сидел у носового каната с пустым кувшином и смотрел в воду. Я смыл кровь с лица и отряхнул перья, и когда я это сделал, мне снова стало казаться, что я заснул в покоях Ра и проснулся на корабле. И подумал я, что во сне видел, как покинули мы Западный Храм Дасы чтоб говорить с подобной Луне на волнах в ее подземном месте. Но знак был на груди моей, а этот знак она сама дала мне. В шестом зале сложила она в черный сосуд травы, смешала их с водой и согрела на огне, а когда пар поднялся над сосудом, погасила огонь и остудила настой вином. - Какого дара просишь ты сыну своему, - спросила она Господина моего. - Сила будет нужна ему, - ответил Господин мой и отец. - Пусть он бежит, не уставая, пусть будет острым слух его и дальновидным зрение, пусть он найдет спрятанное и узнает скрывающего свой лик, но пусть ходит среди людей и не станет причиной страха. Хив подал ей мешочек, она заглянула в него и сказала: - Не встречалось мне подобного. Уверен ли ты? - Да, сестра луны, я был в дальних землях и видел сам. Тогда она взяла нож и разрезала себе руку. А из мешочка взяла она клок черной шерсти и этой шерстью вытерла кровь из руки своей и вместе с кровью кинула ее в настой, а настой дала мне выпить. Мысли мои оставили меня, когда я выпил его и я стал видеть странное. Видел я, как души мои отошли друг от друга и стали отдельны, будто в час смерти. И я видел их все и каждой из них я видел другие, и всеми ими я видел себя. Женщина, которую Господин мой называл сестрой луны принесла в ладонях своих тень и смешала с Ах. Будь тенью сына Ра в часы света, о, сын Нуна, сказала она. А потом принесла в ладонях своих подобие лунного света и смешала с Ка. Будь огнем, сияющим для сына Ра в часы тьмы, о сын Нуна, сказала она. А потом принесла в ладонях своих воду и пролила ее на меня. Да смешаетесь вы, как воды двух Хапи, сказала она, о, ты, сын Нуна и ты, сын Ра. Да будете вы как пиво в пиве, молоко в молоке, песок в песке. И я снова стал одним, с радостью и страхом в сердце моем. Тогда она наклонилась ко мне. Слушай, сказала она, я назову тебе имя из тайных имен моих. Я дам тебе знак из сокровищ моих. И станешь ты властен над обоими обликами своими. Но храни знак и помни имя, как должно хранить ценное имущество. Не показывай другим детям Ра и не открывай им силы своей. Детям же Нуна будешь ты братом отныне. И, как сказано было, я получил знак, и, как велела она, я прикоснулся к нему, я назвал имя ее и в сердце своем обратился к полной луне. Тогда тень шевельнулась во мне, и я упал на землю. Руки мои стали звериными лапами, и ноги мои стали звериными лапами. Шерсть выросла на них. Живот мой стал брюхом зверя, и спина моя стала холкой зверя. И обросли они шерстью. Уши мои поднялись над головой моей и стали слышать голоса во тьме, которые говорили обо мне и о Господине моем, и еще насмехались над Хивом и госпожу Сестру луны называли Матерью. Нос мой стал чувствовать запахи во тьме, и каждый был местом или тропой, и среди прочих я различил запах былого страха своего. Глаза мои стали глазами зрячего, а тьма пропала из них. Я увидел Господина моего и Хива и Мать - были они отличны от самих себя. Я увидел, что эта женщина ниже колен своих змея и испытал сильный страх. Тогда я бросился из зала. Ноги мои путались, оттого что их стало много сверх меры, нос мой горел от запахов, а звуки пугали меня. Голоса я слышал, они говорили, вот бежит маленький сын Ра, что никогда раньше не менял обличья. Страх в нем, ужас в нем, давайте напугаем его еще больше. Я нашел путь в темноте и выскочил наружу и бежал в тростниках пока не перестал слышать запахи и голоса этого места. Тогда я бросился на землю и хотел молить Ра, освободить меня от проклятья, но рот мой онемел. Слова покинули меня, речь меня оставила, воем своим я распугал шакалов и диких котов и сам испугался. Но прошло немного времени, страх оставил меня. Я чувствовал запахи, каждый был как свиток - повествованием с началом и концом. Звуки были громкими, и стали понятны мне, будто я читал священные знаки. Показалось мне сперва, что уже день, но потом я задрал к небу голову и увидел, что все еще ночь. Я понял, что лапы мои сильны и холод не страшен, когда тело покрыто мехом. Увлекательны были запахи и ночь я видел теперь иной, она стала мне понятна. Слышал я, как шумит тростник, чуял утку, спящую в нем, и видел блеск перьев на крыльях ее. Знал я, что она добыча легкая и вкусная. И я пошел к ней осторожно, тихо, неслышно, не задевая тростника боками. Я встал над ней, слышал дыхание ее, а потом схватил ее поперек шеи, быстро перекусил зубами и отбежал в сторону, на ровное место, где мог съесть ее. Кровь была теплой, мясо нежным и пахло прекрасно. Я был голоден и ел, и это была чудесная пища. Я слышал тяжелый бег в камышах, от которого шакалы бросились в разные стороны, а птицы пробудились, и я решил, что это охотится лев, но даже льва я более не боялся. Когда же я разгрызал кости крыла, я услышал другие шаги. Хив шел ко мне. Он вышел из тростников, и я ему улыбнулся. Я бы разделил с ним утку, если бы он пришел раньше. Хив подошел ко мне. - Славная охота, - сказал он. Руку свою он положил мне на голову и сказал надо мной имя Матери. И тогда оглох я и ослеп, и запахи оставили меня. Стоял я перед Хивом нагим, уперевшись в землю коленями и ладонями моими, рот мой полон был перьев и крови и сырого мяса, и от этого мне стало нехорошо. Живот мой свело, все, что я проглотил, покинуло меня тут же... И сейчас еще меня тошнило и казалось, вкус этого мяса не покинет рта моего никогда. Лодка, подобная Кораблю Ра, прошла по реке мимо нашего места. Стража на ней была вся в золоте, и музыка доносилась с нее, и пение, и она была украшена цветами, и была это, должно быть, лодка самого Любимца Гора, но в сердце моем не появилось радости. Я смотрел в воду, и искал шерсть на теле моем и лице, но вода мне показывала только страх мой. Мастер паруса крикнул мне: - Что ты ищешь там, маленький господин? Или взгляд твой - бечева и надеешься ты подцепить им рыбу на крючок своих ресниц? И корабельщики рассмеялись от его слов. Я встал и сошел на берег. У причального каната темнокожий раб вертел бечевой палочку, чтобы достать огня и мастер паруса сидел рядом, и разделывал рыбу. - Снился мне сон, - сказал я ему, - что стал я собакой и бегу в камышах за уткой. - И что же стало? - спросил он. - Я поймал ее и она была мне славным ужином, - ответил я. - Хороший сон, - сказал мастер паруса. - Утолишь ты свой голод. - Волей господина моего, давно мне неведом голод, - сказал я. - Ээээ? - ответил мне мастер паруса. - Да так ли? Вечно голоден человек, и неутолен. Кто обделен едой, кто светлым пивом и темным пивом, а кто-то женщиной и лаской ее. Если брюхо твое сыто, значит, насытишь иной голод. И он ухмыльнулся всей своей рябой рожей и спросил, уж не женщина ли одарила меня вчера таким украшением, что пристало не всякому начальнику над писцами, и не будет ли она ждать меня сегодня с ответными дарами. А корабельщики стали смеяться и придумывать про меня и про разных женщин, но смех их разбудил Господина моего, а он велел им поторопиться с едой, чтобы парус был поставлен до полудня. Я поднялся назад на лодку, чтобы принести господину моему и Хиву хлеба, сушеного мяса и свежей воды и сел у ног его, не зная, как спросить о прошедшей ночи. Но в мысли мои он всегда проникал своей мудростью и если нужно будет мне знать неведомое, то скажет сам. И вышло так. - Скажи мне, - обратился Господин мой ко мне, - когда ночью бежишь сквозь заросли, ступая четырьмя ногами, каково это? В мыслях моих я вернулся к ночи и ответил не сразу, но, помедлив, сказал. - От этого радостно и хочется петь. Только нет голоса, Господин мой, оттого я выл. Хив рассмеялся, услыхав мои слова, но Господин мой покачал головой. - А если так, отчего страх в тебе? Я опустил глаза вниз и признался: - Дети Ра не ходят днем людьми, ночью зверями. Нехеб Черный, из числа тех, кто привезен из страны за порогами, говорил, что там обитают чудовища, меняющие облик. Днем они подобны людям, ночью покрываются пятнами и шерстью, и клыки и когти вырастают у них и они становятся зверями. Нехеб Черный говорил, что ночь лишает их человеческого разума, оттого они идут к тем, кто стал днем причиной их гнева, и проглатывают обидевших их живьем. И это им нравится... И я замолчал, не зная, как сказать. - Договори, - велел мне Господин мой, и Хив тоже смотрел на меня внимательно и перестал жевать. - Ночью я поймал гуся, - сказал я, и ел, пока кровь его еще была горячей... - Что в том плохого, раз ты был голоден? - И мне это было по нраву... Господин мой рассмеялся теперь вместе с Хивом. Хив же выронил кусок мяса изо рта и повалился боком на плетеный коврик. Я не мог понять причины их веселья. - Уж не Аповера ли ты боишься проглотить? - спросил Господин мой. - Не ешь его, - восклицал Хив, - не ешь! Он тучен и не пройдет тебе в горло. Он схватил корзину с сушеным виноградом и другую корзину с сушеными фигами и поставил передо мной обе. - Ешь скорей, или я буду бояться тебя и твоего голода, о ночной охотник! Господин мой пододвинул мне кувшин с водой и тоже сказал: - Ешь. И слушай. Слуги мои наделены силой и могут то, чего дети Ра не могут. На то воля Ра. Когда пройдет срок, ты будешь наделен всем, что должно. Прошлой же ночью просил я Мать о милости и даре для тебя, потому что нужен мне слуга мой. Я велю тебе стать зверем и совершить для меня дело, непосильное двуногому. Ты пойдешь туда, куда лишь четырьмя лапами можно пройти. Я же сделаю так, чтобы разум твой не покидал тебя и в том обличии. И это будет ночью, сейчас же ешь и спи. И господин мой поднялся и сошел на берег и принялся там поторапливать корабельщиков. А я спросил у Хива: - Кто твоя прабабка? И отчего у нее змеиный хвост. - Она мать моего деда, - ответил Хив. - А хвост у нее оттого, что в молодости она отравила пять своих мужей и привела к смерти еще троих ядом своих слов. Тогда Ра, видя ее дела, наказал ее. Если ты встретишь ее при свете дня, и она будет звать тебя в мужья, откажись, а не то станешь сорок первым мужем и тоже помрешь от яда. - Ты сказал, что их было восемь. - Кого? - Мужей, которых она отравила. Пять и трое. Это в пять раз меньше восьми. А потом Ра в наказание дал ей хвост. Хив поскреб подбородок в задумчивости. - Не знаю, зачем Ра так сделал, - сказал он. - А только хвост ее не остановил.